Грезы и сновидения

Три сновидения в пустыне Под мимозой

Однажды я проезжал по африканской равнине под палящими лучами знойного солнца. Я повел свою лошадь под мимозовое дерево, снял седло и пустил ее в засохший кустарник. Далеко кругом простиралась бурая обгоревшая земля. И я сел под дерево, потому что жара была нестерпима. Скоро тяжелая дремота овладела мною; я прислонился головой к седлу и заснул. И мне приснился странный сон.

Мне снилось, что я стою на краю пустыни и ветер со всех сторон заносит ее песком. И я увидел два огромных тела, подобных вьючным животным пустыни; одно из них лежало, распростертое на песке, а другое стояло возле него. И я, с любопытством, стал вглядываться в лежащее на песке тело, ибо заметил на его спине страшное бремя и такой слой песку, что, казалось, он образовался на нем веками. И я смотрел и дивился. И кто — то стоял молча около меня. И я спросил его: кто это огромное существо, распростертое здесь на песке? И он сказал: это женщина, та, которая в своем теле вынашивает человека.

— Почему лежит она здесь без движения, вся занесенная песком?

— Слушай, я расскажу тебе: прошли века и века с тех пор, как она лежит на этом месте и как ветер проносится над нею. Самый старый, старый человек никогда не видал, чтобы она пошевельнулась, и самая древняя книга повествует, что она лежала здесь так же и тогда, как она лежит теперь, вся занесенная песком. Но слушай, древнее самой древней книги, старее воспоминаний самого старого человека, найдены следы ее ног на Утесах Человеческой Речи, на обломках твердого камня Древних Обычаев, еще уцелевших до наших дней. Там ты найдешь следы ее ног рядом со следами того, который стоит подле нее. И знай, что она, лежащая теперь в прахе, некогда была свободна и рука об руку с ним странствовала по горам и долам.

Я спросил: почему же лежит она теперь?

Он сказал: много столетий тому назад Век мускульной силы настиг ее, когда, склонившись над своим младенцем, она кормила его своей грудью, и он взвалил на ее широкую спину бремя Покорности и привязал его крепкими узами неумолимой Необходимости. Когда же, оглянувшись на небо и на землю, она поняла, что для нее нет больше надежды, она приникла к земле под тяжестью бремени, от которого не могла освободиться, и с той поры она лежит здесь недвижно. Века проходили за веками, но узы неумолимой Необходимости не ослабевали.

И я посмотрел ей в глаза и увидел в них страшное вековое терпение. Земля под нею была омочена ее слезами и ноздри ее вздували песок.

И я сказал: пыталась ли она когда-нибудь сделать движение?

Он ответил: по временам один или другой из ее членов шевелился. Но она умна: она знает, что ей не встать, пока бремя лежит на ней.

Я спросил: отчего же тот, кто стоит подле нее, не оставит ее и не уйдет?

— Он не может, — сказал он, — посмотри…

И на земле между ними я увидал широкую связку, соединявшую их вместе.

— Пока она лежит, он должен стоять и озираться в пустыне.

И я спросил: знает ли он, почему он не может двигаться?

Он ответил: нет.

И я услышал звук чего-то треснувшего и, оглянувшись, увидал, что узы, прикреплявшие к ее спине бремя, порвались и бремя скатилось на землю.

И я спросил: что это?

Он ответил: это умер Век мышечной силы. Его убил своим ножом Век нервной силы. Неслышно и невидно он пробрался к женщине и своим ножом Механических Изобретений разрезал узы, привязывавшие к ее спине бремя. Неумолимая Необходимость сломлена. Теперь она может встать.

И я видел, что все еще недвижимая, она продолжала лежать на песке с открытыми глазами и вытянутой шеей. Казалось, что она что то высматривала на самом дальнем краю пустыни, но это что-то не появлялось. И мне захотелось знать, спит ли она, или бодрствует. И, взглянув на нее, я заметил, что тело ее дрогнуло и глаза ее засветились, как освещается темная комната внезапно ворвавшимся лучом солнца.

И я спросил: что это?

Он шепнул мне: тсс… ей пришла мысль, не может ли она подняться?

И я глядел. Она приподняла голову, и в песке я увидал углубление, в котором так долго лежала ее голова. Она взглянула на землю, потом на небо, потом на него, стоявшего возле нее, но взоры его были обращены вглубь пустыни. И я опять заметил, как трепет пробежал по ее телу и она прижалась коленами к земле так, что на них выступили жилы, и я вскричал: она сейчас встанет!

Но только бока ее вздымались и она продолжала лежать по-прежнему. Но голову свою она держала вверх, она больше не опускала ее. И стоявший около меня сказал мне: она слишком слаба. Посмотри, от долгого лежания у ней отнялись ноги. И я видел, как существо это боролось и как капли пота выступили на нем.

И я сказал: конечно, тот, который стоит около нее, поможет ей?

Но стоявший подле меня ответил мне: он не может помочь ей, она сама должна помочь себе. Пусть она борется до тех пор, пока не окрепнет.

Я вскричал: по крайней мере он не будет мешать ей! Смотри, он отходит от нее, он натягивает связку и пригибает ее к земле.

Он сказал: он не сознает, что делает. Когда она шевелится, она дергает связку и беспокоит его, так что он невольно удаляется от нее. Настанет день, когда он начнет понимать и узнает, что она делает. Пусть только она приподымется на колена, и в Тот день он приблизится к ней и с сочувствием посмотрит ей в глаза.

И она вытянула шею, и капли упали с ее лба на песок. Она приподнялась на вершок и опять опустилась.

И я вскрикнул: ах, она слишком слаба! Она не может ходить. Долгие годы лишили ее всей ее силы. Она никогда не сдвинется?

Он сказал мне: посмотри, какой свет в ее глазах.

И медленно, медленно существо это зашаталось и, наконец, приподнялось на колена.

И я проснулся. Далеко кругом расстилалась голая земля с высохшими на ней кустами. Муравьи ползали взад и вперед по красному песку, и жара стояла невыносимая. Я посмотрел на небо, вытянулся и стал размышлять о виденном сне. И под палящим полуденным зноем я опять опустил голову на седло и заснул. И я увидел другой сон.

Я видел пустыню и в ней женщину. Она приближалась издалека и шла к берегу темной реки. И берег был обрывист и высок[1]. И на нем она встретила старца с длинной белой бородой и посохом в руке, на котором было написано: «разум». И он спросил ее, зачем она пришла.

Она ответила:

— Я женщина, и ищу страну свободы.

— Она перед тобой.

— Я перед собой не вижу ничего, кроме темной бегущей реки с высоким крутым берегом и тяжелым сыпучим песком.

— А далее?

— Я ничего не вижу; только временами, когда я осеняю глаза рукою, мне на другом далеком берегу мерещатся деревья, холмы и сияющее над ними солнце.

— Это страна свободы.

— Как могу я достигнуть ее?

— К ней ведет только один путь: это — вниз по крутой и каменистой стезе труда и сквозь воды страданий. Другого пути нет.

— А моста там нет?

— Нет.

— А вода глубокая?

— Глубокая.

— А дно гладкое?

— Гладкое; твоя нога пять раз поскользнется и ты, может быть, погибнешь.

— Переправлялся ли уже кто-нибудь на ту сторону?

— Некоторые пытались.

— Есть-ли какие-нибудь следы, указывающие, где лучше можно перейти в брод?

— Они еще никем не проложены.

Она осенила глаза рукою и сказала: пойду. Но старец остановил ее:

— Тогда ты должна сбросить одежду, которую ты носила в пустыне, ибо в воде ее потянет ко дну.

И она радостно сбросила с себя плащ древних укоренившихся мнений, весь изношенный и дырявый, сняла с себя пояс, которым она так долго украшала себя, и из-под него вылетел целый рой моли.

И старец продолжал: скинь с ног своих обувь подвластности.

И она стояла почти нагая, только белое легкое одеяние облекало ее.

— Это платье ты можешь оставить на себе: в стране свободы все ходят так. Оно не тонет, оно всегда поднимается на поверхность воды.

И я увидел, что на этом одеянии на груди было написано «истина». Оно было белое, солнце нечасто светило на него, верхние платья прикрывали его.

И старец сказал женщине: возьми этот посох и держи его крепко. В тот день, когда он выскользнет из твоих рук, ты погибнешь. Ставь его перед собой и нащупывай им дорогу и там, где он не достанет дна, не ставь своей ноги.

И она сказала: я готова в путь.

Но он остановил ее: нет, подожди, что у тебя у груди?

Она молчала.

— Раскройся и дай мне посмотреть.

И когда она раскрылась, я увидал у ее груди крошечное создание, прильнувшее к ней; золотые кудри сбились на его головке, коленки согнулись и прижались к ней, а ручонки его крепко ухватились за ее грудь.

И Разум спросил: кто он и что здесь делает?

— Посмотри на его крылышки, — сказала она.

— Отними его.

— Он заснул и сосет. Я возьму его с собой в страну свободы. Он еще ребенок; я так долго, так долго лелеяла его. В стране свободы он сделается мужем. Мы будем ходить с ним рука об руку и он осенит меня своими большими белыми крыльями. Одно только слово «страсть» шептал он мне в пустыне. Я мечтала, что, может быть, в той стране он научится говорить «дружба».

— Спусти его!

— Я понесу его вот так, одной рукой, другой буду грести воду.

— Спусти его наземь. Когда ты будешь в воде, ты забудешь, что тебе надо бороться и будешь думать только о нем. Положи его наземь. Он не умрет. Когда он почувствует, что ты оставила его одного, он распустил свои крылья и полетит. Он будет раньше тебя в стране свободы. Те, которые достигают страны свободы, знают, что первая рука помощи, протянутая им с того берега, есть рука «любви». Он будет мужем тогда и не будет более младенцем. У груди твоей он не может возмужать. Спусти его, чтобы он мог вырасти.

И она отняла его от своей груди, и он укусил ее так, что кровь капнула на землю. И она положила его и прикрыла свою рану. Потом она наклонилась над ним и погладила его крылышки. И я увидел, как волосы на ее челе побелели как снег и она из молодой превратилась в старую женщину.

И она стояла на самом краю берега и вскричала:

— Зачем иду я в эту далекую страну, которую еще никто никогда не достигал? О, как одинока я, как безгранично одинока!

И Разум, этот седой старец, сказал ей:

— Тсс… Слышишь ли ты что-нибудь? Она напряженно прислушалась и сказала: я слышу шаги тысяч и десятков тысяч ног; они вышли на эту дорогу.

— Это шаги тех, которые следуют за тобой. Иди вперед. Проложи след к краю воды. Там, где ты стоишь теперь, дорога будет выровнена тысячами и сотнями тысяч ног.

И он продолжал: видела ли ты, как саранча переправляется через поток? Сначала одна спускается к воде, и ее уносит течением, за ней идет другая, затем третья, четвертая и т. д. и, наконец, из массы нагроможденных тел образуется мост, по которому переходят все остальные.

— А первые, которых уносит течение и которые навсегда пропадают без вести, тела их даже не служат мостом для переправы других?

— И уносятся течением и пропадают без вести. И что же из этого?

— И что же из этого… — сказала она.

— Они прокладывают стезю к краю воды.

— Они прокладывают стезю к краю воды… А по мосту, который будет построен из наших тел, кто перейдет?

— Весь человеческий род.

И женщина схватила посох и пошла.

И я видел, как она спустилась по крутому берегу к темной реке.

И я проснулся. Все вокруг меня было залито желтым светом заходящего солнца, и торчавшие, как пальцы, сучки белесоватых кустов так и светились. Лошадь моя мирно паслась возле меня. Я повернулся на бок и стал наблюдать муравьев, целыми мириадами сновавших по красному песку. И я подумал, что мне пора пуститься в путь — время стало прохладней. Но тяжелая дремота опять сковала мои члены, голова моя опустилась, и я заснул еще раз. И мне приснился сон.

Мне снилось, что я вижу страну, и на холмах ее рука об руку ходили свободные и счастливые женщины и мужчины. И они смотрели друг другу в глаза, и в них не было страха. И я видел, что женщины между собою тоже все держались за руку. И я спросил стоявшего подле меня:

— Какая это страна?

— Он сказал: это страна свободы.

— Я спросил: где она?

— Он ответил: на земле.

— Я спросил: когда достигнут ее люди?

— Он ответил: в грядущем.

И когда я проснулся, я увидал все вокруг себя озаренным вечерним светом; на низких холмах лежало заходящее солнце, муравьи медленно тащились домой, и чудная прохлада разлилась в воздухе. Я подошел к своей лошади, которая спокойно стояла и паслась. И солнце закатилось за далекими холмами, но я знал, что на следующий день оно опять взойдет.