Grim Reaper

Пролог

Солидного вида джентльмен с окладистой бородой принимал поздравления.

— Ваши достижения, несомненно, имеют большое будущее…

— Это настоящий прорыв в науке. Наступает век электричества, и Ваш вклад в него не будет забыт потомками…

— Надеюсь, Вам удастся отстоять свое право первенства на Ваши потрясающие изобретения в споре с этим заносчивым американером… как его, ах да, Эдисоном. Джентльмен с бородой слегка усмехнулся.

— А я ведь тоже родом с Американского континента.

— Неужели?

— Именно, — он улыбнулся шире, — я родом из Новой Англии.

— А-а, ну так это же владения Его Величества…

— Но все же это еще и Новый Свет, не правда ли?

— Конечно, но что общего у старой доброй Британии и ее заморских колоний с этими самонадеянными американерами? Они определенно не джентльмены…

— А вот, кстати говоря, один из них, — бородач указал рукой на подходившего человека одетого чуть более ярко и крикливо, нежели это было принято в европейском обществе.

— Приветствую Вас в Париже, минхеер ван-Блоом. «Не джентльмен» чинно поклонился.

— И я Вас тоже, мой друг. Рад, что Вы выбрались на эту выставку, иначе нам бы так и не довелось встретиться, в Лондон мне никак не попасть в ближайшее время. Он оглядел расставленные рядом механизмы.

— А ты все тот же… Послушай дельного совета, бросай эту химию и электричество, и изобрети что-нибудь такое, что люди смогут использовать для взаимного смертоубийства. Гарантирую, вот тогда твое имя точно останется в веках, не говоря уже про золотые горы, что ты заработаешь. Слава и деньги делаются на крови. Длина в ряде случаев имеет значение. В частности длина свечи. Обычной восковой свечи, поставленной в бронзовый подсвечник на дубовый, накрытый кружевной скатертью, стол… Если она длинна, то будет гореть почти до самого утра, если же коротка, то выгорит еще до полуночи. А когда она погаснет, чинно сидящие на противоположных концах стола юноша и девушка встанут и разойдутся, а их родители примут, пожалуй, самое главное в судьбе своих детей решение. Если это случалось до полуночи, то решение, почти всегда бывало отрицательным, если же решать приходилось к утру, то это означало, что свадьба уже не за горами. По старому обычаю свечу выбирала девушка. Изабель Линссен предпочла, чтобы свеча была длинной…

Семьи ван-Вейденов и Линссенов чтили традиции. Их предки приехали в Новый Свет в числе первых поселенцев, они были в числе основателей Нового Амстердама, защищали его от англичан в 1726 году, а один из ван-Вейденов, согласно семейным преданиям, даже участвовал в разгроме колонны британского генерала Бреддока на лесной речушке Мононгахела в 1758. И это обязывало. Грохот распахнутой двери заставил старшее поколение обернуться. Молодых людей отвлечь друг от друга было сложнее. Обычай запрещал им обходить свечу, но не запрещал смотреть и разговаривать. Возмутителем спокойствия, с таким шумом ворвавшимся в комнату, был двоюродный племянник Изабель — Карл.

— Независимость! — выкрикнул он прежде, чем отцы семейств Гендрик ван-Вейден и Мориц Линссен успели выразить свое возмущение его недостойным поведением. Теперь уже и Изабель удивленно повернулась к Карлу.

— Что?! В принципе девушке не полагалось задавать вопросы, опережая мужчин, да еще и старших, но сейчас всем было не до подобных мелочей.

— Мы… объявили… независимость… — задыхаясь от быстрого бега, и размахивая листом бумаги, произнес юноша, — только что… вечерняя газета… Витмолен был не самым значимым местом в окрестностях Торонто, и появление вечерних газет ближе к полуночи было здесь вполне обычным. О традициях немедленно было забыто. Все вскочили и бросились к принесенной газете. Младший ван-Вейден, Корнелиус, незамедлительно воспользовался случаем обойти свечу на столе, и оказаться к Изабель куда ближе, чем предписывал обычай.

— Что же теперь будет? — вопрос был произнесен матерью Изабель, но интересовал всех.

— Видимо война, король никогда не согласится…

— А кто его спросит, — Мориц Линссен был категоричен, — это наша земля и какому-то королю в Европе не должно быть дела до того, как мы здесь живем.

— Но он считает себя нашим монархом!

— Мало ли что он считает, мы сами способны решать за себя, и нечего этим европейцам вмешиваться в наши дела.

— Тут еще написано, что ополчение бывшего вице-королевства Новых Нидерландов и Канады преобразовывается в армию Соединенных Провинций и объявляется дополнительный призыв добровольцев…

— Тевтонцы не будут воевать, что они тут забыли, правда же?!

— Кто их знает, европейцев… Но вот виргинцы могут.

— Почему?

— Потому что они по природе своей люди пакостные и не упустят сделать нам какую-нибудь гадость…

— Конечно, смотрите, что они творят в Калифорнии.

— Калифорния была частью их страны.

— И что? Калифорнийцы честно проголосовали за независимость. Какое право виргинцы и техасцы имели с ними воевать?

— Такое же, как тевтонцы с нами… К этому моменту отцы семейств уже восстановили самообладание и принялись наводить порядок.

— Корнелиус, ты где стоишь, охальник! А ну отойди за свечу. Изабель порядочная девушка…

— Изабель, немедленно вернись за стол, что люди подумают… Девушка ехала по берегу озера бок о бок с Корнелиусом. Изабель уже два дня как официально именовалась фрау ван-Вейден, и теперь имела полное право выезжать на верховые прогулки с законным мужем.

— Ты уверен, что это так необходимо? Корнелиус лишь вздохнул…

— Я понимаю, что твой долг защищать нашу страну, но может быть… — она замялась, — как-нибудь попозже? Хотя бы через несколько месяцев?

— Я сам бы этого очень хотел… — Корнелиус вздохнул снова, — но как я могу смотреть в глаза людям, если откажусь? Изабель больше всего хотелось сказать, что ей совершенно все равно, что скажут люди, но, увы… в маленьком провинциальном городке это никому не было все равно. И она понимала, что даже если она это скажет, слова уже ничего не изменят. Республика была провозглашена, и кому-то требовалось ее защищать.

— Я должен быть в полку через три дня, — его голос звучал тускло и бесстрастно. Некоторое время они ехали молча.

— Наверное, нам стоит возвращаться, полдень уже миновал, — наконец прервала затянувшуюся тишину Изабель.

Они отвернули от берега и поехали по промытой в обрыве небольшим ручьем ложбине. Лучи мартовского солнца пробивались сквозь переплетение голых ветвей и их тени рисовали на тропе причудливый узор, местами оттененный белыми пятнами не успевшего растаять снега.

— Я думаю, что войны не будет — задумчиво сказал Корнелиус, — король пока ничего не ответил на провозглашение независимости, а ведь если бы он хотел войны, то уже бы что-то сделал… Полагаю, армию скоро распустят, и уже летом я снова буду дома.

Жена посмотрела на него широко открытыми глазами, в которых читалось «но до лета еще целых три месяца»! Лошади, чувствуя настроение седоков, постепенно сбавляли шаг, пока совсем не остановились.

— Тут красиво — растерянно сказала Изабель глядя на струившийся среди упавших стволов ручей.

Корнелиус спешился и помог сойти жене. Некоторое время они стояли молча. Наконец он подвинулся к ней и обнял. Черная с шоколадным отливом белка стремительно взлетела на ствол векового дуба и внимательно посмотрела на них сверху…

Изабель отложила письмо и посмотрела в окно. Скоро осень… Слухи о грядущей войне с виргинцами все усиливаются. Как бы Корнелиус не пытался ее успокоить, но ей-то понятно, что все только начинается. Король и Рейхстаг признали независимость Соединенных Провинций, и где-то во Франкфурте политики обсуждают детали. И как только станет ясно, что метрополия отступилась, горячие головы в Новом Амстердаме начнут давно желаемую войну с южным соседом. Как и все американеры она не любила виргинцев. Они были врагами Новых Нидерландов еще со времен основания первых колоний, и ничего с тех пор не изменилось. Изабель честно считала их глубоко порочными, одно их рабовладение чего стоит, разве может честный человек и верующий христианин превращать ближнего в говорящую вещь? Заставлять других трудиться, а самому проводить время в праздности? И в иной ситуации она бы даже приветствовала эту войну. Но мысль о том, что ее Корнелиус будет там сражаться, и, вполне возможно, никогда оттуда не вернется, вселяла в нее страх и готовность смириться со всеми недостатками южан, лишь бы они не разрушили ее только начинавшееся семейное счастье. Она еще раз посмотрела на желтоватый лист бумаги, и убрала его под молитвенник. В уголке глаза что-то закололо, и она протерла его краем платка. Она должна это выдержать, обязана… Река медленно струилась мимо низких, поросших кустарником и деревцами берегов кое-где позолоченных приближавшейся осенью. Лошади осторожно ступали по намытым рекой красноватым песчаным насыпям — вода стояла низко.

— Герр лейтенант, Вы уверены? — поинтересовался обычно молчаливый капрал Поттенбакер. Возглавлявший отряд молодой офицер лишь утвердительно кивнул головой, и занялся стряхиванием несуществующей пылинки с уже потерявшего за время похода привычный щегольский лоск мундира. Его рука едва заметно вздрагивала.

— Это граница, на той стороне уже виргинцы… — не унимался капрал.

Лейтенант с надеждой посмотрел на замыкавшего отряд худощавого человека с лицом, которое обычно принято за глаза от обладателя называть лошадиным, и заплетенными в тугую косичку длинными темными волосами. Однако тот сделал вид, что ничего не заметил.

— Таков приказ генерала, — не без труда выдавил из себя лейтенант, — вахмистр Зильбер может подтвердить… Обладатель косички больше не мог демонстрировать глубокую рассеянность, и был вынужден промычать что-то утвердительное.

— Не нравится мне это, — проворчал долговязый блондин с заметным остзейским акцентом, — я готов защищать мою новую родину и ее землю, но что мы забыли на чужом берегу в мирное время?

— Рядовой Витт, — возмущенно произнес лейтенант, — в нашей армии приказы командиров обсуждать не принято, тем более генералов… Вахмистр осуждающе покачал головой, пробурчав что-то себе под нос… Корнелиус подумал — «интересно кем из них двоих он не доволен, или обоими»? Кавалькада как-то сама собой остановилась у кромки воды.

— В принципе мы можем заночевать и на этом берегу, а завтра… — ни к кому не обращаясь произнес лейтенант.

— Плохо, командир, — вмешался ехавший рядом с ним кавалерист. Смуглое лицо и заплетенные в две косы длинные волосы выдавали в нем индейца, — они видят нас, мы их нет. Он показал на густые заросли, укрывавшие противоположный склон долины.

— Надо быстро от реки ехать. В лесу ночевать. На той стороне. Мало времени до вечера у нас. Быстро ехать надо, командир.

— Хорошо, Виллем, — вздохнул лейтенант. Он повернулся в седле и посмотрел на вверенный ему отряд. Дюжина кавалеристов, сплошные необстрелянные новобранцы. Лишь вахмистр Зильбер и индеец-проводник побывали в боях… Плохо. Очень плохо. И почему полковник Наарс выбирая людей для секретной миссии остановился именно на нем. Чем он провинился? Сидел бы он сейчас в лагере, хоть и дыра страшная, но все же среди людей… Он негромко чертыхнулся. И еще Зильбер его явно недолюбливает, а солдаты вахмистра уважают, похоже, побольше, чем командира. Нет, полковнику однозначно надо было найти другого кандидата на это задание.

— Вперед, — скомандовал лейтенант, стараясь придать голосу необходимую твердость и убедительность. Лошади зашлепали по воде. Разлив уже прошел, и большую часть реки можно было спокойно преодолеть вброд. Одинокая ферма высилась на плоской равнине, нарушая своей геометрической правильностью ее монотонное однообразие. Вахмистр Зильбер выразил общее впечатление словами «как прыщ на лбу»…

— Обойдем? — поинтересовался у лейтенанта старший капрал Кос. Все знали, что они с лейтенантом учились в одной школе, что позволяло ему держаться с офицером куда свободнее, чем всем остальным.

— Нет, нам стоит немного пополнить запасы…

— Зря. Мы на чужой территории.

— Ничего страшного, прежде чем они вызовут подмогу, мы уже далеко уйдем.

— Идиот… — едва слышно пробормотал Зильбер, — форменный идиот… Лейтенант не мог расслышать, но обернулся и с подозрением глянул на вахмистра. Тот хотел что-то ответить, но не успел. Из зарослей ивняка бесшумно возник индеец Виллем.

— Там белый, южанин, — он указал позади себя в заросшую низину.

— Вперед, — скомандовал лейтенант и поскакал в указанном направлении. Южанин оказался пожилым человеком, худым, жилистым и морщинистым настолько, что казалось, его когда-то насухо выжали, да так и оставили жгутом… Увидев кавалеристов, он выронил топор, которым рубил кусты, и потянулся было к висевшему на поясе револьверу, но остановился на полпути. Виллем уже держал его на мушке. Кто-то из солдат захватил под уздцы нагруженного валежником мула, а Зильбер предусмотрительно изъял у старика револьвер, и патронташ.

— Как тебя зовут? — поинтересовался по-английски лейтенант.

— Уильям Мани, — нехотя ответил виргинец.

— Ты местный?

— Нет, я из Миссури.

— Ты здесь проездом?

— Я здесь живу…

— Ты же сказал, что из Миссури?

— Да.

— Но живешь здесь?

— Да.

— Там твоя ферма?

— Да, — разговорчивостью Уильям Мани не отличался.

— Отлично, сколько там мужчин?

— Никого, только моя жена и дети…

— Сколько детей и кто из них уже может носить оружие? — вмешался Зильбер, Корнелиус удивился, насколько хорошо вахмистр владеет английским. Раньше тот никогда не говорил, что вообще знает этот язык.

— Маленькие они… мальчишке старшему шесть, — увидев сильное недоверие на лице Зильбера, старик уточнил, — остальные девки, да еще один от оспы умер…

— Здесь были солдаты или рейнджеры? — снова перехватил инициативу лейтенант.

— Когда-то были.

— Этим летом, я спрашиваю, были ли они этим летом?

— Вроде недели две назад проезжали стороной несколько… а так, нет, не были. Тихо тут уже пару лет, как индейцев отогнали.

— Хорошо, — лицо лейтенанта определенно было довольным. Он выпрямился в седле давая понять, что допрос окончен, и он узнал все, что хотел.

— Прикажете его кончать? — деловито поинтересовался Виллем, ни на секунду не сводивший оружия с пленного.

— А? Что?! — лейтенант несколько опешил, — почему кончать, мы не воюем с мирными жителями, что за чушь… Серые, как весенний лед, глаза виргинца странно блеснули и тут же потухли. Индеец с некоторым недоумением опустил винтовку. В его представлениях о войне разделение мирных жителей и воюющих врагов явно отсутствовало.

— Мы культурные люди, — назидательно сказал офицер, — и я не допущу всех этих варварских обычаев.

Индеец лишь возмущенно хмыкнул. Корнелиус прекрасно знал, что лишь несколько лет назад его племя бежало с территории южан, потеряв от техасских рейнджеров больше половины людей, включая детей и женщин. Собственно поэтому Виллем и пошел на службу к белым. У него, и большинства его соплеменников не оставалось иных способов выжить… Не удивительно, что особо теплых чувств к виргинцу он не питал. Лейтенант приказал двигаться к ферме.

— Нам нужна чистая вода и кое-что из припасов, мы даже можем заплатить, — извиняющимся тоном пояснил он, — конечно векселями, но их должны принимать даже ваши банки… наверное… Уильям Мани ничего не ответил. Ферма встретила их гробовым молчанием. Даже собаки не лаяли.

— Не к добру мы это делаем, не к добру, — пробормотал Витт, — надо было мимо пройти…

— Мы с ван-Вейденом пойдем за водой и припасами, — распорядился лейтенант, остальные ждите снаружи. Корнелиус тоже чувствовал себя не слишком в своей тарелке, но приказу подчинился. Фермер провел их через ворота, и подошел к стоявшей там повозке.

— Сейчас, только ключ достану, — сказал он будничным голосом, потом почти неуловимым для глаза движением выдернул откуда-то из-под фургона двустволку и выстрелил лейтенанту в лицо. Все произошло быстро, слишком быстро. Корнелиус попытался сорвать с плеча карабин, и тут увидел направленные ему между глаз стволы, отчетливо различил еще идущий из левого дымок, периферийным зрением отметил бесстрастно застывшее лицо виргинца…

— Проклятье, это конец, — не то подумал, не то сказал он вслух, и тут его ослепила вспышка, и оглушил грохот выстрела. Он почувствовал спиной что-то твердое. Наверное, забор… Странно, я уже должен быть мертв… Ничего не вижу… Проклятье… Сизый пороховой дым застилал все вокруг, в голове гудело, а перед глазами плыли разрозненные цветные пятна… Почему этот виргинец сидит… Он должен стрелять или бежать, может, ребята его уже подстрелили… Наверное, да… Значит, они так и будут лежать рядом, Корнелиус в синем мундире и Уильям Мани в красной рубахе… почему красной, она же была синяя, светло-синяя, не такая как мундир, светлее… проклятая земля, почему ее так шатает?

— Корнелиус, ты живой? — пробился откуда-то издалека, словно сквозь войлок, голос Зильбера.

— Живой? — эхом откликнулся Корнелиус и тут до него, наконец, дошло, — живой!! Он замотал головой, как корова, отгоняющая мух… Калейдоскоп цветных пятен вокруг него начал складываться в единую картину мира. Вот лежит лейтенант… вот его фуражка… вот, нет… на его голову лучше не смотреть. Вот двустволка… ее стволы и рука… почему рука? Сколько крови вокруг… Вот приклад и сапоги. Да, это сапоги виргинца. Он сидит и левой рукой держит правую, нет обрубок правой, так вот откуда рука на земле… Корнелиус снова замотал головой, и попытался выпрямиться.

— … ствол разорвало, забился видать, — донесся до него объясняющий голос кого-то из ребят. Из-за гула в ушах Корнелиус не смог даже узнать кого.

— Ты в порядке? — Зильбер тряс его за плечо.

— Кажется, — еще не полностью понимая, что происходит, ответил Корнелиус. Однако способность мыслить уже восстанавливалась. Судя по всему ствол, предназначенный для него, чем-то забился, либо заряд был слишком мощным для старого ружья. В общем, дробовик разорвало, виргинец лишился руки, а его прилично оглушило. Корнелиус присел на какую-то деревянную колоду, валявшуюся под ногами. Уильям Мани был еще жив, он сидел, привалившись к колесу повозки, и зажимал уцелевшей рукой кровоточащий обрубок. Его прежде загорелое лицо стало серым и покрылось испариной, но сохранило бесстрастное выражение.

— Все-таки надо было ему сказать, что он идиот, — пробормотал Зильбер, глядя на тело лейтенанта, — может и жив бы остался… Бесшумной тенью рядом возник Виллем. Он ничего не сказал, но выразительно посмотрел на вахмистра, затем перевел взгляд на виргинца, и снова посмотрел на Зильбера.

— А? — тот, видимо, еще не до конца сообразил, что теперь остался командиром отряда. — Ага… Индеец понимающе кивнул, и достал из украшенных бисером ножен длинное лезвие.

— Эй, — неожиданно прервал его вахмистр, — только не вздумай снимать скальп до того как его убьешь… Корнелиусу показалось, что в глазах Виллема мелькнуло разочарование.

— Он вроде говорил, что семья у него здесь, — неожиданно даже для себя сказал Корнелиус, вставая и отворачиваясь от индейца и его жертвы. Скальпировать виргинца заживо тот не стал, но и патроны на его добивание тратить не собирался. Зильбер ударил прикладом в дверь и гаркнул.

— Открывайте, или запалим тут все… Жена Уильяма Мани оказалась много моложе его, и такой же сероглазой и светловолосой. Она молча смотрела на солдат и лишь закрывала рукой детей. Фермер не обманул, большинство его потомков были совсем малы.

— Что с ними будем делать? — спросил кто-то. Вахмистр слегка вздрогнул, и пробормотал.

— С женщинами я не воюю… Потом уже громче добавил, — заберите всех лошадей и мулов которых найдете. Вдова Мани, похоже, понимала по-тевтонски, потому что впервые заговорила.

— Лучше уж убейте, без них мы пропадем… Зильбер поморщился.

— Я видел следы брички у ворот. У вас такой нет, значит, кто-то недавно приезжал. Припасов у вас много, до зимы доживете, а за это время кто-нибудь из соседей до вас доберется. Потом он подошел к Корнелиусу.

— Ехать сможешь?

— Да…

— Отлично, до вечера надо обоих похоронить и уходить отсюда…

— Назад? Зильбер удивленно поднял бровь.

— У нас есть задание, и пока мы в состоянии его выполнить, мы будем это делать.

— «Знать бы еще, что это за задание», — подумал Корнелиус.

— Пришел господин Мертенс, — сообщила горничная.

Изабель ван-Вейден отложила вязание, и вышла в гостиную. Ян Фредерик Мертенс был старинным другом семьи Линссен, и начинающим инженером-электротехником. Еще он был невысоким худощавым человеком с чуть рыжеватой шевелюрой и ясными голубыми глазами. В руках он держал потертый кожаный портфель.

Он чинно поклонился Изабель, хоть и знал ее с детства, но отдавал дань тому, что теперь она являлась солидной замужней дамой. Однако этим он следование требованиям этикета и ограничил. Опустив традиционный обмен формальными вопросами о здоровье, хозяйстве, погоде, родственниках и их самочувствии, Мертенс сразу перешел к новостям.

— Вы слышали, виргинцы, они обстреляли Форт-Кристина. Это война.

— Не может быть?!

— Смотрите… Вот, здесь… — он расстегнул портфель и начал судорожно рыться в бумагах, — Одну минуту, она была здесь, секундочку… Вот! Он вытащил свежую, еще слегка отдававшую запахом типографской краски, газету и протянул ее Изабель.

Передовица гласила: «Артиллерия Союза Свободных Штатов обстреляла форт Кристина. Президент де Грот заявил о недопустимости подобных действий и подписал указ о начале ответных действий…» Изабель медленно опустилась на стул. Мертенс что-то говорил, но она не слышала.

— Вам плохо?

— Нет, нет, немного голова закружилась, — она немного пришла в себя, — думаете, будет война…

— Конечно, — Мертенс посмотрел на нее с некоторым удивлением, — другого выхода просто нет. К этому давно все шло. Еще полгода назад военные заказали у нас большую партию телеграфных аппаратов…

— Да, да, телеграфных аппаратов, — эхом откликнулась Изабель.

— Нет, я думаю, на Западе больших боев не будет, — до Фредерика, наконец, дошло, — как и в прошлую войну. Изабель не помнила прошлой войны. Она закончилась за несколько лет до ее рождения. Но Изабель хорошо помнила, что трое братьев ее матери и двое братьев ее отца с той войны так и не вернулись…

— Если понадобится моя помощь, — говорил ей Мертенс, — я всегда готов, всемерно… Изабель отвечала что-то о том, как она благодарна за обещание помощи в это тяжелое время, еще какие-то формальные фразы. Но если бы ее кто-то спросил о том, что именно она произнесла, вряд ли бы ей удалось это вспомнить. Выходя из дома Мертенс размышлял.

— «А ведь если Изабель останется вдовой, то у меня появляются весьма неплохие шансы, тем более на этот раз она будет решать сама, а не ее папаша… Надо об этом серьезно подумать» Корнелиус так и не добился от возглавившего отряд вахмистра Зильбера внятного ответа о цели экспедиции. Судя по всему, они шли по следам какого-то отряда виргинцев, но куда и зачем, оставалось загадкой. С каждым днем местность становилась все суше, а горы все ближе. С присущей им склонностью к пафосу испанские конкистадоры назвали эту горную цепь Сангре де Кристо — горы Крови Христовой. К исходу второй недели пути их снежные вершины закрывали уже полнеба, а травянистые равнины сменились на заросли кустарника, можжевельника и сосен, прерываемые красноватыми скальными обрывами. След, по которому они шли периодически терялся, но в этих краях было не так много проходов пригодных для повозок, а у виргинцев, за которыми они шли, в караване была минимум один фургон. Следы его колес время от времени различал на земле даже Корнелиус. Иногда им попадались свидетельства старых ночевок — остывшие костры, следы от палаток… Насколько он мог судить, этот отряд они постепенно нагоняли. Корнелиуса смущало то, что достигнув гор, преследуемые свернули к югу. Не надо было быть хорошим географом, чтобы знать, что торная дорога вела из пустынного пограничья к старому испанскому городу Санта-Фе. И вряд ли его обитатели будут рады увидеть на своих улицах «проклятых северян»… Не говоря уже про назойливо бившуюся в голове мысль, что почти наверняка, по их следам точно так же как они за этой повозкой, идут рейнджеры или кавалерия виргинцев. Судя по угрюмым лицам остальных, он был далеко не одинок в этих раздумьях. Лишь вахмистр, да белокурый Витт, вечно наигрывавший что-то заунывное на своей губной гармошке, сохраняли обыденный солдатский оптимизм. Однако, довольно неожиданно для преследователей, караван снова свернул, на этот раз к западу и начал подниматься в горы. Похоже, оба участника этой странной игры не особо желали обнаруживать себя перед широкой публикой. На каменистой горной почве следов стало меньше и движение отряда замедлилось. К тому же тут и проводник Виллем тоже занервничал. Хранивший на равнине свойственную его народу невозмутимость, здесь он как-то сразу сник, а в глазах появилось странное выражение, словно у затравленного и загнанного в угол зверя. Он подолгу останавливался, выискивая следы, часто ни с того, ни с сего, озирался, и ночами почти не спал, угрюмо сидя в обнимку с винтовкой у самого костра. Они забрались уже довольно высоко, ночи стали ясными и холодными, а зелень вокруг сменилась буйством осенних красок, подчеркнутых темными мазками хвойных деревьев. Здесь, на полпути к вершинам, уже вступила в свои права осень. На пятый день подъема они набрели на следы лагеря южан. Было похоже, что виргинцы задержались тут на несколько дней, а потом внезапно снялись с места и ушли, бросив много вещей. Среди жухлой травы валились какие-то коробки, жестянки от провианта, окованное стальным ободом деревянное фургонное колесо, видимо хранившееся раньше как запасное. Капрал Поттенбакер нашел несколько стреляных винтовочных гильз. Боеприпасы были нового образца, маленькие, с пироксилиновым порохом и тянутыми из желтой латуни, а не паяными из жести, гильзами. Отряд, за которым они шли, был вооружен по последнему слову техники, и это не могло не настораживать. Обычно рейнджеры вполне обходились традиционными винтовками, либо многозарядными английскими «Волканиками» под револьверный патрон. Поттенбакер долго бродил по прогалине, собирая гильзы, разглядывая кусты, и задумчиво покрякивая.

— Такое впечатление, словно они от кого-то отстреливались, — наконец проворчал он.

— Разве что от призраков, ни трупов, ни крови, — попытался пошутить один солдат, Георг. Он пользовался вполне заслуженной репутацией весельчака и большого любителя пошутить и поболтать, но общая настороженность сказалась и на нем, отчего шутка вышла довольно мрачной и задуманного впечатления не произвела… Поттенбакер лишь хмыкнул, высыпал гильзы в карман и пошел следить за разбивкой лагеря, который начали ставить прямо тут же. Это отвлекло Корнелиуса от сомнений и размышлений, оставшиеся полдня прошли в обычных лагерных заботах. Лишь к вечеру, выдалось свободное время, и он решил набросать очередное письмо жене, которое заняло бы свое место рядом с полудюжиной подобных же эпистол, терпеливо ждавших в седельной суме возвращения в Шайенн для знакомства с почтальоном.

Сначала Корнелиус пристроился в одной из палаток, но сегодняшний репертуар Витта состоял из особенно тоскливых мотивов, далеко разносившихся в горном воздухе, и Корнелиус решил найти более тихое место. Почти сразу за лагерем начинался склон, у подножия которого протекал ручеек. Откос немного закрывал от шума, но там было слишком темно, чтобы писать, и пришлось спуститься к самой воде. Тут до него донеслись негромкие голоса. Корнелиус осторожно пошел к ним. Довольно скоро он смог разобрать слова и узнать говоривших.

— Это суеверия, — с некоторой неуверенностью в голосе говорил вахмистр Зильбер, — забудь о них, наше задание крайне важно…

— Я знаю, сила белых людей велика, — это был голос Виллема, — но это земля не белых.

— И что?

— Мне было видение. Мертвые люди в этих горах… Много мертвых людей. И я видел себя среди них. Я не пойду дальше. Я говорил белому командиру, что доведу вас до гор, но дальше не пойду.

— Я не могу тебя отпустить, Виллем, нам нужен проводник…

— Нет.

— Послушай, я могу просто приказать, но понимаю, что хоть ты и солдат, но у тебя свои понятия о жизни. Нам нужно лишь пересечь горы и догнать караван. Они опережают нас всего на пару дней. Еще неделя и мы выполним задание и уйдем из этих гор.

Стало тихо… Корнелиус решил, что подслушивать нехорошо, и двинулся вдоль ручья к лагерю. Солнце уже цепляло вершины гор, так что написание письма, судя по всему, откладывалось до завтра. Сапог соскочил с камня и поехал по мокрой глине. Корнелиус ухватился за толстую ветку и едва не упал в воду. Почти под сапогами на глине виднелся крупный след, похожий на отпечаток широкой босой ноги. Корнелиус видел похожие в Канаде, только много меньше размером.

«Похоже на остатках лагеря уже побывали медведи» — подумал он, «однако, здоровый какой след, надо будет подстрелить зверя, а то солонина уже надоела, да и шкура в хозяйстве не помешает». Однако он тут же отогнал мысли об охоте. Сейчас им было не до этого. К счастью Витт со своей гармоникой уже угомонился, и можно было спокойно лечь спать. Корнелиусу показалось, что он сомкнул глаза лишь на минуту, как его разбудила забористая брань, судя по всему исходившая из уст вахмистра Зильбера. Однако разлепив глаза, он понял, что уже утро. Выбравшись из палатки, он обнаружил вахмистра демонстрировавшего виртуозное владение непечатной лексикой, причем похоже на нескольких языках сразу.

— Я спрашиваю, кто его последний раз видел?! — наконец перешел он к существу дела.

— Витт, — отрапортовал стоявший навытяжку Поттенбакер, — он говорит, что перед самым рассветом Виллем пошел на ручей за водой.

— И-и-и? — в этом простом звуке Зильбер смог выразить необычайно богатую гамму чувств.

— С тех пор его никто не встречал. Котелок нашли у самого ручья, похоже, он его выбросил.

— И никаких следов?

— Никаких, герр вахмистр. Мы не слишком хорошие следопыты, и ничего не нашли. Сплошной камень и кустарник. В двух шагах может прятаться взвод драгун, и никто ничего не заметит…

— Проклятье, — вахмистр ударил кулаком по стволу сосны, и замахал ушибленной рукой, — и что теперь прикажете делать? Где я возьму нового проводника? Поиски пропавшего индейца продолжались весь день. Безрезультатно. Поттенбакер был прав. Найти человека, не желавшего, чтобы его нашли, среди этих заросших скал было просто нереально. Вечером Зильбер собрал оставшийся отряд и раскрыл карты…

— Генерал Кюстер, командующий силами Запада, поручил нашему отряду важную миссию, — вахмистр, пригладил и без того плотно лежавшие волосы, — сочувствующие нам люди на юге сообщили, что отряд рейнджеров сопровождает к театру военных действий в Калифорнию британского военного инженера. Солдаты внимательно слушали.

— Этот инженер везет с собой нечто, что, по словам генерала, может в корне изменить ход войны. Среди солдат возник легкий шумок. Корнелиус представить не мог, как предмет, помещающийся в фургоне, может что-то изменить в ходе войны.

— Я понятия не имею, что это такое — немного повысил голос вахмистр, — но я получил приказ любой ценой захватить инженера и его груз и доставить их на нашу территорию.

— Генерал в курсе, что мы находимся на чужой земле — добавил Зильбер, прежде чем Витт успел раскрыть рот, — но война между нами в любом случае начнется до зимы, так что это ничего не меняет… А вот возможность своевременно узнать секрет врага меняет. И многое. Корнелиусу показалось, что вахмистр не слишком уверен в собственных словах и пытается убедить не только солдат, но и себя. Еще Корнелиус вспомнил генерала Кюстера. Он лишь однажды видел прославленного героя индейских войн. Вопреки официальным портретам он был человеком совершенно негероической внешности — невысоким, худым и ярко-рыжим. Россыпь веснушек по всему лицу молодила сорокалетнего военачальника, и с первого взгляда он не производил впечатления опытного полководца. Однако решительности генералу было не занимать. Тут Витт все-таки открыл рот и прервал размышления Корнелиуса.

— А если нас возьмут в плен? Зильбер поморщился.

— На радостный прием не рассчитывайте. Впрочем, сколько я не воевал на границе, ни разу не слышал, чтобы кто-то соблюдал какие-то «обычаи и законы войны». Обычай здесь один — скальп твоего врага, твой трофей… Зильбер мрачно оглядел солдат, лица многих из которых побледнели и вытянулись.

— А вы что хотели? Здесь вам не Восток.

В итоге было решено не задерживаться, а сниматься с лагеря и двигаться на запад. Следы фургона можно было пытаться найти и без индейца, кроме того через горы в округе вел единственный проход. Уже следующим утром кавалькада двинулась дальше в горы, оставив на стоянке весь лишний груз. Догнать караван нужно было как можно быстрее. Когда следы лагеря скрылись за отрогами скал, Корнелиус подумал «Мы тоже быстро снялись и уходим, все бросив, точно так же как и вирджинцы. Странно. Правда, мы хоть ни от каких призраков не отстреливались». Воспоминания о перевале остались у ван-Вейдена крайне малоприятные. Было жутко холодно, почти над головами на пиках лежал снег, а копыта лошадей сталкивали по склонам небольшие камнепады. Постоянно дул сильный ветер. Даже не верится, что южане смогли протащить по этим ущельям фургон с грузом. Однако отпечатки колес упорно попадались на отдельных мягких участках почвы, указывая на то, что виргинцы идут перед ними. Однообразные сутки тянулись друг за другом, и одним ясным холодным утром Корнелиус вдруг с ужасом осознал, что сбился со счета дней и понятия не имеет ни какое сегодня число, ни даже какой день недели… Однако перевал остался позади, и перед ними лежала сухая пустынная равнина. Это не была ровная как стол прерия, оставшаяся к западу от гор, здесь ровные поверхности, поросшие редким колючим кустарником, чередовались с глубокими каньонами, между самым невероятным образом изрезанных скал которых заунывно свистел осенний ветер. Где-то вдали зеленой змеей извивалась речная долина. И над всем этим возвышались безупречно белые шапки горных пиков. На здешней каменистой почве следы фургона больше не были заметны. Отряд стал лагерем в небольшом ущелье. Все ждали от Зильбера какого-то решения, но тот хранил молчание. Прошло два дня. Утро третьего Корнелиус встречал на берегу ручейка с бритвой в руках. Щетина на подбородке начинала приобретать угрожающие размеры, но бритье на холодном ветру и тупым лезвием было настолько сомнительным удовольствием, что он всерьез рассматривал возможность отпустить бороду. Тем более многие из солдат уже приняли подобное решение, отчего отряд начинал все больше напоминать банду беглых каторжников, нежели армейское подразделение. Впечатление еще больше усиливало всеобщее стремление надеть на себя одновременно все теплые вещи, которые можно было найти в солдатских седельных сумках. Первое время Зильбер пытался бороться с этим явлением, но последние несколько дней все чаще не замечал, либо делал вид, что не замечает катастрофически неуставной внешний вид подчиненных. Словно в ответ на воспоминание о вахмистре со стороны лагеря донесся его голос.

— Это что такое? Я спрашиваю это что? Ты где это взял?!! Решение в пользу смены имиджа было принято. Борода одержала решительную победу, и Корнелиус двинулся в лагерь, на ходу убирая бритву.

Вахмистр стоял у костра и держал в руках фляжку. Это была фляжка рядового Витта, остзеец предпочитал привезенную с собой из Европы, стандартной армейской. Сам Витт стоял перед Зильбером навытяжку всем видом выражая молодцеватость, и полное отсутствие способности к осмысленным рассуждениям, столь любимые многими представителями армейского начальства в своих подчиненных. Остальные солдаты собрались в кружок и с явным любопытством наблюдали за происходящим. Многие для тепла накинули на плечи запасные попоны или одеяла, что напомнило Корнелиусу картины индейского лагеря, виденного как-то недалеко от Шайенна… Зильбер принюхивался к фляжке, причем выражение его лица было таким, что Корнелиусу стало не по себе. Раньше он за вахмистром подобного не замечал.

— Последний раз спрашиваю, — просипел тот, подчеркивая каждое слово — где… ты… это… взял? Витт решил, что лучше сказать.

— Там. Achteran. Сзади. Под горой. Lьtte Нььsken. Домик вдовы. Ее зовут Катерина Дейли. Она сама делает… Betere. Wunnerbaar! — остзеец периодически сбивался на родное наречие. Корнелиус отчетливо почувствовал характерный запах…

— А ещё, — тут остзеец икнул, — она знает, где виргинцы и англичанин… В лагере повисло гробовое молчание. Даже в этих негостеприимных горах лейтенант Кент Уизерс старался сохранять вид достойный офицера армии Его Величества. А это стоило немалых усилий… Мундир, достаточно эффектно смотревшийся на улицах Лондона, явно не годился для Скалистых гор. Увы, noblesse oblige — положение обязывает. Кент представлял в этих диких местах инженерный корпус британской армии, и не мог себе позволить выглядеть не соответствующим этому статусу образом. Поэтому, отправляясь с частным визитом к вдове Дейли, он тщательно начистил сапоги, и убедился, что украшавшие куртку темно-красные шнуры (и кто только придумал снабдить походную униформу этим гусарским украшением) в полном порядке. Судя по поднимавшемуся из трубы дыму, вдова была у себя. Кент постучал (ох уж эти европейские привычки, впрочем, в этих диких местах они имели определенный смысл, гарантируя гостю неполучение заряда картечи в живот от неправильно понявшего его намерения хозяина) и, приоткрыв ветхое сооружение, отчего-то именовавшееся дверью, вошел. Внутри было темно, и он не сразу смог разглядеть направленный ему в лицо ствол и небритую рыжую физиономию за ним, явно не принадлежавшую гостеприимной вдовице. Пока мысли в голове лейтенанта пытались выстроиться в логический порядок, он некоторое время молчал, лишь по привычке сняв фуражку. Кент был воспитанным молодым человеком, и даже в этой халупе это воспитание не позволяло ему находиться в головном уборе. Наконец мысли выстроились в требуемое умозаключение и лейтенант констатировал ситуацию лаконичной фразой.

— Dastardly Irish whore… Из угла донеслось ироничное хмыканье вдовы Дейли. Однако вахмистр Зильбер предотвратил их дальнейший диалог:

— Weapons down, hands up, quick and quiet…

— I dont have any weapon with me, — вежливо и негромко уточнил лейтенант, поднимая руки, в правой он еще сжимал фуражку.

— O! Really? — не без насмешки поинтересовался вахмистр, мысль о том, что в Скалистых горах человек может ходить без оружия была абсурдна. Он, не спуская глаз с англичанина, обернулся в угол, откуда недавно донеслось хмыканье вдовы Дейли, и приказал — Витт, брось девку, и обыщи его.

— У него ничего нет, — спустя полминуты доложил остзеец. Лейтенант утвердительно затряс головой, догадываясь о смысле сказанного. В глазах вахмистра появилось недоброе выражение. Что-то здесь было не так… Ван-Вейден, Поттенбакер живо наружу, проверьте посты и осмотритесь… Если он привел с собой других…

Но к их немалому удивлению снаружи никого кроме заранее расставленных дозоров не оказалось. Лондонский денди, лейтенант Уизерс, действительно отправился к вдове безоружным… Когда Корнелиус вернулся в домик вдовы с докладом, Зильбер вел с англичанином оживленный диалог.

— Надеюсь, я могу рассчитывать на соблюдение Вами законов и обычаев войны… — говорил Уизерс.

— Конечно, конечно, — выражение лица Зильбера было столь кровожадным, что не оставляло ни малейших сомнений, что ни на какое соблюдение этих законов и обычаев с его стороны рассчитывать как раз не стоит.

— Ну не будете же Вы, в самом деле?!

— Буду, буду… — Зильбер усмехнулся.

— Вы не джентльмен.

— Я знаю.

— Впрочем, лично Вас, — уточнил вахмистр, — это не коснется. Вы будете доставлены на нашу территорию в максимально целом и невредимом виде. Но вот судьба Ваших товарищей по отряду… Он поморщился, словно от зубной боли.

— Это не достойно воюющей армии, вы просто дикари! — подвел итог лейтенант, — я снимаю с себя все обязательства, как с военнопленного и буду сопротивляться любыми методами.

— Вы думаете, техасцы поступили бы по-другому? — поинтересовался Зильбер, и, не дожидаясь ответа, распорядился, — Витт, свяжите его и отведите в лагерь. Ван-Вейден и Поттенбакер пойдут с ним, остальные пусть готовятся к ночному бою. И не вздумайте брать пленных… В том бою Корнелиус не участвовал, и особенно о том не жалел. Ничего не подозревавшие рейнджеры даже караулов толком не выставили, и события этой кровавой ночи, в общем, и боем как-то не очень правильно было называть… Виргинцев и техасцев Корнелиус, как и все американеры не любил, но такой смерти он не пожелал бы и врагам. В общем, ощущение было довольно поганым. Загадочная цель их экспедиции оказалась тремя опечатанными деревянными ящиками, аккуратно уложенными в потрепанный фургон. Именно поломка фургона и задержала рейнджеров в этой долине, став для них роковой.

— Мы слишком быстро уходили с той стороны гор, — угрюмо пояснил англичанин, — ось треснула, ее залатали, но в итоге она развалилась окончательно. Пришлось остановиться и послать часть людей за подмогой. Скоро они вернутся, и вы пожалеете, что ввязались в это…

Уизерс старался держаться спокойно, но от всего происшедшего ему было явно не по себе.

— А что это вы так спешили? — спросил Зильбер, оставив без внимания замечание о возвращении подмоги.

— Мы решили, что подверглись нападению, один из техасцев пропал, кому-то померещились индейцы, все начали стрельбу… Никаких краснокожих в итоге так никто и не видел, но предпочли не рисковать.

— Где это случилось?

— На той стороне гор, почти сразу, как свернули с основной дороги. Там еще ручей. У него тот рейнджер и пропал. Пошел за водой и не вернулся… Что вы все так на меня смотрите?!

— Нет. Ничего, — каким-то деревянным голосом произнес Зильбер, — ничего… Завтра же мы выходим. Пойдем обратным путем. Фургон нам не починить, поэтому ящики повезем вьюками, лошадей у нас теперь много.

Обратный путь через горы оказался ничуть не более приятным. Даже хуже, осень уже спускалась в долины, а на перевалах отчетливо чувствовалось дыхание зимы. Согревало лишь ощущение, что все это скоро кончится, они идут домой. А дома их ждут друзья и любимые… Ян Мертенс задумчиво смотрел на старинные настенные часы. Замысловатой формы стрелки едва заметно двигались за тусклым стеклом, где-то внизу в полутьме мерно раскачивался между гирьками маятник, отмеряя проходящие минуты. Изабель должна была вот-вот спуститься в гостиную.

Молодой человек отошел от стены. Лучи низкого осеннего солнца пробивались сквозь золотое кружево листьев за окном и падали на массивный стол в центре комнаты. На кружевной скатерти в небольшом оловянном подносе лежали еще не распечатанные письма. На верхнем виднелся штамп западной армии. Мартенс колебался… В конце концов, кто заметит, что конверт распечатан, если сделать это достаточно аккуратно? Мартенс бросил взгляд на лестницу, ведущую на второй этаж. Никого. Не в силах бороться с искушением он поднял письмо и осмотрел. Армейский конверт не отличался ни хорошей бумагой, ни добротным клеем. Мартенс быстро поддел ножом край шва. Он раскрылся практически моментально.

Мартенс некоторое время тупо смотрел на листок бумаги. Потом вложил его обратно в конверт, и положил на поднос. Снова взял и снова положил… Сверху донеслись шаги. Изабель медленно спускалась по лестнице. Он, наконец, принял решение, и быстрым движением спрятал конверт в карман. Галантно встретив Изабель у входа, он помог ей опуститься в кресло.

— Как Вы себя чувствуете?

— Спасибо, прекрасно. Доктор сказал, что все проходит хорошо. Надеюсь, что Корнелиус вернется до того, как все начнется…

— Не волнуйтесь, я знаю прекрасную акушерку…

— Кажется, горничная сказала, что пришла почта, Вы не могли бы передать ее мне, конверты должны быть на столе.

— Конечно, — Мартенсу казалось, что его голос предательски дрожит, но Изабель ничего не заметила.

— Странно, она говорила, что одно письмо было из армии, а я ничего такого не вижу…

— Думаю, горничная ошиблась… Корнелиус сразу узнал местность. Разве что кустарник начал желтеть и стал казаться не столь густым из-за начавшегося листопада. Вот у этого ручейка Зильбер разговаривал с Виллемом перед тем как тот исчез. Неужели снова придется ставить лагерь в том же самом месте… Впрочем, выбора особого не было. Более удобного места для ночевки в округе не найти.

— Эй, смотрите! — в крике чувствовалось что-то истерическое. Все поспешили к кричавшему, это был весельчак Георг. Его обычный оптимизм исчез бесследно, лицо стало бледным, а в глазах читался ужас. Он указывал на что-то розовевшее среди кучи сучьев и веток, скопившихся между двумя валунами. Приглядевшись, Корнелиус понял, что это череп. Человеческий череп. Капрал Поттенбакер нагнулся и вытащил из-под веток какую-то рваную тряпку. На черном фоне ткани виднелся серебристый шеврон и шифровка XII. Знак различия старшего кавалериста 12-го полка…

— Значит, он все-таки не сбежал, — пробормотал подошедший Зильбер, — не знаю, как это принято у индейцев, но, думаю, надо его похоронить. Бедняга Виллем.

— Он вечно что-то говорил о духах, которые его преследовали… — пробормотал Георг.

— Отставить, — рявкнул Зильбер, — нет никаких духов и привидений. Он пытался уйти, упал со скалы и сломал шею, а остальное сделали стервятники и койоты. Было ясно, что в версию о том, что проводник-индеец просто так упал со скалы и свернул себе шею, не верил даже сам вахмистр. Похороны останков Виллема и начавшийся дождь вынудили их остаться на месте на целых три дня. Утро четвертого не обещало ничего нового. Небо затягивали мутно-серые облака, из которых мелкой крупой сыпалась морось.

— Сегодня твоя очередь, — Поттенбакер протянул котелок Корнелиусу. Походы за водой стали самой непопулярной обязанностью в лагере. Ван-Вейден, вздохнув, взял котелок и двинулся к тропе.

— Винтовку возьми, — крикнул ему вслед капрал.

— Серебряные пули дашь? — проворчал Корнелиус, но винтовку взял. Армейский чиновник смотрел на Яна Мертенса поверх очков.

— Мы с исключительным уважением относимся к помощи, которую Ваша электротехническая корпорация оказывает нашим вооруженным силам в это нелегкое время, однако я не понимаю…

— Это я не понимаю, — взорвался Мертенс, — что значит «пропал без вести, и на этом основании исключен»? Если убит, это должно быть известно, если пропал в бою, то на каком основании исключен? Вы подозреваете моего друга в дезертирстве? Тогда я Вам прямо скажу, что это невозможно.

— Вы даже не представляете, чего только не бывает возможно… — вздохнул чиновник.

— Тем не менее, я настаиваю на объяснениях.

— Я не могу их Вам предоставить.

— Почему?!

— Это представляет собой дело исключительной важности, не подлежащее огласке.

— То есть механизмы для новейших подводноплавающих судов представляют меньшую важность и могут быть мне доверены, а перестрелки с индейцами в Скалистых горах — нет?

— Вы крайне наивны, мой друг…

— Если Вы не в состоянии ответить на мои вопросы, мне не остается ничего иного, как обратиться с запросом к депутату от моей провинции, и вот тогда дело точно приобретет огласку.

— Не стоит меня шантажировать.

— Что ж, давайте придем к взаимовыгодному решению.

— Хорошо. Ваш друг вместе с другими был отправлен на ответственное задание, с которого не вернулся.

— А другие?

— Они тоже не вернулись…

— И это повод записать их в дезертиры?

— Никто не записывал…

— Вы исключили их из списков.

— Это необходимая формальность, войсковая часть передислоцируется в новое место, мы должны были как-то оформить их отсутствие…

— Вы меня поражаете. Люди посланы Вами в бой, и одновременно из-за бюрократических формальностей списаны не то в партизаны, не то в дезертиры! Чиновник поморщился.

— Поверьте, если они вернутся, мы немедленно восстановим…

— Может, не стоило исключать? Вы отдаете себе отчет, что уже послали их родственникам документы?

— Лично я, — чиновник, сделал на этом особое ударение, — так вот лично я, против этого возражал.

— Вы знаете, мне совершенно не интересно, возражали лично Вы или нет, меня волнует результат. Чиновник снял очки и старательно протер их салфеткой. Его лицо выражало глубоко оскорбленную невинность…

— Хорошо, — сказал он, закончив протирать стекла, — я сделаю все от меня зависящее, чтобы ваш друг и остальные были восстановлены в списках, и их родные были уведомлены о случившемся… хм-м-м… недоразумении. Изабель внезапно проснулась. В спальне было уже светло, через окно в комнату лилось яркое сентябрьское солнце. Она не могла понять, что ее разбудило, но это что-то было связано с Корнелиусом… «Наверное, кошмар приснился» — подумала она. Изабель протянула руку к стоявшему на столике кувшину с водой, но тот выскользнул из пальцев и разбился… На секунду ей показалось, что она находится не дома, а где-то далеко, насколько далеко, что солнце там еще не взошло. Вокруг лишь камни и деревья, а среди них бредет крошечная фигурка. «Это Корнелиус» — пронеслось в ее голове, — «но что он делает»? Какая-то мрачная тень отделилась от скалы над головой бредущей фигурки и скользнула вниз, пытаясь схватить его черными когтистыми лапами…

— Нет! — крикнула Изабель, и в тот же момент видение рассеялось. Изабель снова оказалась в своей комнате, рядом с ней суетились горничная и тетушка Саския.

— Принеси нюхательную соль, не видишь она в обмороке, — распоряжалась тетушка, укладывая Изабель на кровать. Странно, она не помнила, чтобы с нее вставала…

— Я не в обмороке, Корнелиус он… — пробормотала Изабель, — и потеряла-таки сознание. Он спускался по тропе, петляя между валунами. Под сапогами хрустел щебень, и изредка постреливали ломающиеся ветки. До воды оставалось совсем немного, лишь обойти нависающую над тропой скалу. Корнелиус уже скрылся под нависавшим каменным козырьком, когда у него в ушах отчетливо прозвучал женский голос:

— Нет! — и он был готов поклясться, что это был голос его жены. От неожиданности он замер, словно наткнувшись на незримое препятствие. Но обдумать происшедшее не успел. Какая-то темная масса обрушилась на тропу как раз в том месте, где Корнелиус должен был находиться, если бы внезапно не остановился. Склон был довольно крутой, и эта темная масса по инерции поехала вниз, разворачиваясь и разбрасывая щебень и сучья четырьмя когтистыми лапами. Корнелиус различил бурый мех, массивную лобастую голову с маленькими ушами и казавшийся удивленным взгляд маленьких коричневых глазок. Секунду спустя зверь притормозил свое движение, уцепившись когтями за землю. Корнелиус увидел, как тот поднимается на дыбы, почти доставая головой ветви сосен над тропой. Он явственно различил оранжевые клыки между длинными мясистыми губами, и выстрелил. Корнелиус не целился, стрелял от груди, навскидку, даже не очень осознавая, что делает, сработали вбитые армейским обучением рефлексы. Отдача толкнула его назад, мокрые камни под ногами предательски поддались, он повалился на спину и покатился вниз, к мохнатым когтистым лапам… Сидя у костра, Корнелиус пучком травы стирал с мундира брызги медвежьей крови.

— Это ж надо, — удивленно качал головой Георг — с одного выстрела, в глаз, наповал…

— Повезло, — сухо ответил ван-Вейден, руки у него еще тряслись, и он даже не пытался этого скрывать.

— Похоже, хищник давно здесь промышлял, — сказал подошедший Поттенбакер, — выслеживал одиночек на тропе, давил и утаскивал. Заросли тут густые, а гризли зверь осторожный и сильный, бывает, что и бизонов убивает. Даже удивительно, как он на этот раз промахнулся…

— Вот и не верь после этого индейцам и их предчувствиям, — заметил Георг.

— Случайность, — отмахнулся капрал, — совпадение. Просто ни у нас, ни у техасцев не было лесных охотников, иначе бы они быстро сообразили в чем дело.

— А Виллем?

— Он человек прерий… был. Горы и лес мало знал. На поляне появился Витт.

— Там виргинцы. Много. Кавалерия и рейнджеры. Поднимаются к нам из долины. Не меньше двух взводов, а может и больше. Пока не всех видно.

— Проклятье, — чертыхнулся обычно сдержанный Поттенбакер, — где вахмистр?

— Уже собирает людей к бою.

— Против полуэскадрона? Витт растерянно развел руками.

— Приказал вам распаковать агрегат англичанина и использовать его в бою. Все с удивлением посмотрели на остзейца.

— А я что. Я непричем. Я понятия не имею, что это такое, берите сами этого британца и пусть он вам объясняет, зачем оно нужно и как им пользоваться… Лицо Уизерса выражало крайнюю степень удивления.

— Надеюсь, Вы не предполагаете…

— Это не предположение, это приказ, — капрал был краток.

— Но почему я должен…

— Все Ваши товарищи погибли, Вы живы и Ваш груз цел и в наших руках, подумайте, к каким выводам придут виргинцы? Ваше сотрудничество даст нам шанс оторваться от погони, а Вам избежать близкого знакомства с друзьями и родственниками погибших рейнджеров. Англичанин растерялся.

— Я не могу… Я спал с ними в одной палатке, ел с ними из одного котелка… Это невозможно… Вы не посмеете… Не посмеете? — последняя фраза уже была вопросом, а не утверждением.

— Решать тебе. Могу гарантировать лишь, что приму все меры к тому, чтобы живым ты виргинцам не достался… — обычно бесстрастный голос Поттенбакера стал злым. Серые глаза британца застыли. Потом он негромко и совершенно спокойно произнес.

— Я отказываюсь. Можете меня расстрелять. Капрал ничего не ответил, лишь достал веревку и тщательно связал ему руки за спиной. Потом обратился к стоявшему рядом Георгу.

— Если виргинцы подойдут близко, пристрели его. Тот растерянно кивнул.

— Ну что? — Корнелиус и Витт уже разгрузили ящики и теперь сидели рядом в ожидании распоряжений.

— Придется разбираться самим, — отрезал Поттенбакер. Остзейского ван-Вейден не знал, но догадаться, что Витт сыплет отборными ругательствами было не сложно.

— За дело, — прервал его капрал. В первом ящике оказалась массивная металлическая тренога, второй полностью заполняли винтовочные патроны, аккуратно уложенные в длинные брезентовые патронташи. В третьем среди промасленной бумаги лежал непонятный агрегат, чем-то напоминавший миниатюрную пушку без лафета. На толстом стволе виднелась выбитая надпись: Vickers, Sons & Maxim.

Поттенбакер перебирал листы из принадлежавшего британцу портфеля, который до сего момента хранился у вахмистра. Почему именно их троих Зильбер отправил разбираться с устройством, было понятно. Корнелиус до армии работал механиком и инженером на отцовской лесопилке, капрал Поттенбакер занимался добычей артезианских вод и даже успел поработать на нефтепромыслах в верхнем Огайо, а Витт был корабельным механиком на Балтике. Из всего отряда только они сносно разбирались в механизмах. Пока Корнелиус и Витт устанавливали треногу, капрал старательно сверял изображения на листах с мини-пушкой из третьего ящика. Со стороны ущелья донеслись первые выстрелы.

— Быстрее, — распорядился Поттенбакер, — Витт помоги мне закрепить митральезу на треноге, а ты принеси котелок воды.

— Опять, — только и смог произнести Корнелиус, и, не дожидаясь ответа, снова побежал по тропе к ручью. Тушу гризли он обошел через кусты. Воспоминания о случившемся были слишком свежими. Когда он с водой вернулся наверх, агрегат уже стоял на треноге, а Поттенбакер пытался зачем-то приладить к нему один из патронташей.

— Заливай воду, там сверху горловина… Только тут Корнелиус понял, что массивный ствол представлял собой лишь пустой кожух в верхней части которого располагалась пробка.

— Так, слушайте внимательно, чтобы стрелять из этого агрегата, нужно нажать вот сюда, видите гашетку между рукоятками. Стрелять эта штука должна очень быстро, поэтому патроны придется подносить. Ван-Вейден будешь вести огонь, Витт — таскать патроны. Чтобы наводить на цель надо, судя по всему, использовать… Где-то у самого уха Корнелиуса взвизгнула пуля, он инстинктивно пригнулся. Поттенбакер вскинул магазинную винтовку, позаимствованную у техасцев в качестве трофея. В сотне шагов среди скал замелькали серые мундиры и широкополые шляпы рейнджеров.

— «Нас обошли» — понял Корнелиус, застыв у треноги подобно соляному столбу. Дальнейшие события остались в его памяти странно замедленными, и почему-то беззвучными. Витт бросил патронташ, поднял винтовку, но ее заклинило при первом же выстреле, и он судорожно пытался ее перезарядить, Георг упал ничком и боком отползал к кустам. Связанный англичанин стоял на коленях и его губы быстро-быстро шевелились… Капрал же вскочив на поваленное дерево, передергивал затвор винтовки, что-то бормоча. Каждый раз, когда он его передергивал, одна из фигур в сером падала. Корнелиус не мог сказать, сколько это продолжалось. Просто в какой-то момент Поттенбакер опустил винтовку, и спрыгнул с бревна. Его лицо было даже не бледным, а скорее пепельно-серым.

Что-то лязгнуло, и затвор Витта, наконец, открылся, выбросив гильзу на траву. Из кустов виднелось удивленное лицо Георга.

— Живо, к митральезе, что встали — рявкнул капрал, — они сейчас вернутся. Корнелиус понял, что его оцепенение прошло, и схватился за ручки британского оружия.

— Правее наводи… Он послушно повел ствол вбок.

— Огонь… Когда Поттенбакер говорил, что это устройство стреляет быстро, Корнелиус не обратил на это особого внимания. Лишь теперь он понял, что имелось в виду. Стреляные гильзы вылетели на траву и рассыпались дымящимися желтыми зернами, оружие замолкло, как ему показалось, едва лишь начав огонь. Ван-Вейден без всякой мысли смотрел, как падают срезанные выстрелами молодые сосенки на краю прогалины, образовав небольшую просеку. Он видел на стрельбах огонь картечниц, но то были внушительные орудия на лафетах с несколькими артиллеристами расчета. И стреляли они все же медленнее… Он не знал, попал он в кого-то или нет, но сама мысль о том, какой мощности был огонь, потрясла Корнелиуса. Одно такое механическое ружье могло уничтожить если не эскадрон, то несколько десятков атакующих кавалеристов за несколько секунд. Ему стало не по себе, когда он представил среди этих атакующих себя. Из размышлений его вывел голос капрала.

— Почему ты его не застрелил? — он обращался к Георгу. Тот растерянно пожал плечами, и ничего не ответил. Англичанин по-прежнему стоял на коленях.

— Судя по всему мое содействие вам больше не нужно — сказал он слегка надтреснутым голосом, — я могу хотя бы рассчитывать, что моей семье сообщат подробности? Мне было бы неприятно умереть, осознавая, что мое имя будет запятнано обвинениями в предательстве.

— Считайте, что Вам крупно повезло, — капрал вытер лоб желтым фланелевым платком, — у меня приказ доставить Вас на нашу территорию, и убить лишь в случае если это окажется решительно невозможным…

— В подобной ситуации Вы все еще полагаете это возможным, — англичанин удивленно приподнял бровь, Корнелиус поразился его самообладанию.

— Пока я не вижу к тому никаких препятствий.

— Ваши предложения? — после вчерашней засады капитан О'Рейли был зол, он потерял полдюжины кавалеристов, а рейнджерам досталось и того больше.

— Признания за нами статуса военнопленных и сохранение жизни хотя бы раненым, в соответствии со Страсбургской конвенцией, — акцент американера был не таким чудовищным как это им обычно свойственно.

— Это все?

— Да.

— Вы не боитесь, что я выдам вас и ваших людей рейнджерам?

— Это вопрос Вашего честного слова, капитан.

— А если я откажусь?

— Мы будем отстреливаться, пока у нас хватит боеприпасов или пока мы все не погибнем. Терять нам все равно нечего.

— Вы пересекли границу до объявления войны и убили, по крайней мере, одного мирного жителя. Почему я должен считать вас военнопленными, а не элементарными бандитами? «Вы многого не знаете, капитан», — подумал Зильбер, — «и лучше будет, если и не узнаете». Но сказал он другое:

— Сейчас мы находимся в состоянии войны, и имеем все основания считаться военнопленными, а мирный житель атаковал нас первым.

— Он был мирным жителем.

— Вы вправе предать меня суду и вынести приговор, но в отношении моих подчиненных я прошу проявить милосердие, они выполняли мои приказы, и я сам буду нести за них ответственность. О'Рейли усмехнулся.

— Вы мне нравитесь. По крайней мере, командир готовый пойти на виселицу в обмен на сохранение жизни своих людей достаточная редкость. Однако максимум того, что я могу гарантировать, это то, что вас не повесят без суда.

— И на том спасибо.

Два часа спустя капитан О'Рейли рассматривал горстку оборванных людей окруженных его кавалеристами.

— Если бы я знал, что вас всего семеро, я бы не стал давать гарантий, — пробурчал он, — разведчики клялись, что вас не менее двух десятков… Хорошо, где ваша митральеза?

— Какая митральеза? — лицо вахмистра выражало неподдельное удивление. Стервятники, рассевшиеся на отрогах каньона, флегматично разглядывали сидящих вокруг небольшого костра пятерых изможденных людей…

— Выбирают, — мрачно заметил Георг.

— Да им уж теперь недолго ждать, — отозвался Витт Капрал Поттенбакер осуждающе посмотрел на него, отвернулся и сказал, глядя в никуда.

— До калифорнийской границы осталась пара дней пути…

— Налегке мы, может быть, и дошли бы, но с этим железом? — остзеец кивнул на лежавшие среди камней пулемет и станину.

— У нас приказ, — усталым голосом отозвался капрал.

— А что приказ? — огрызнулся Витт.

Поттенбакер ничего не сказал, но посмотрел на него с некоторым удивлением. Затем пожал плечами и отвернулся.

— Я был бы рад, если бы все солдаты моей страны были бы так… — Уизерс на секунду замялся, подбирая слово, — исполнительны. Но, может быть, он и не так уж и не прав. Какой смысл в том, что вы не исполните приказ, погибнув в этой пустыне? Ведь погибнув, вы же его не исполните? Зачем было неделями бежать, загоняя лошадей и отрываясь от погони, зачем вообще все это, если в итоге останется лишь пять высушенных солнцем скелетов посреди пустыни? Поттенбакер поднял обветренное лицо.

— Это будет уже не наше решение…

— Я и забыл, что вы, пуритане, полагаете, все предопределенным заранее, — вздохнул англичанин, — черт возьми, надо было попадать в плен к калифорнийцам.

— Пора, — прервал его капрал, — пока солнце не поднимется высоко, нам нужно пройти хотя бы несколько миль. Там должен быть родник… Пошатываясь под тяжестью груза, небольшой отряд двинулся среди камней и расселин. Грифы провожали их внимательными взглядами. Двигавшееся к зениту солнце медленно, но верно раскаляло желтоватые скалы, заставляя дрожать воздух над ними. Отряд выбрался из каньона, и теперь вокруг не было ни малейшего укрытия от палящих лучей. От жары горизонт сузился, и еще видные утром вдали скалы и поросль кактусов растворились среди надвинувшегося марева. В голове Корнелиуса что-то назойливо звенело. Вопреки предположениям родника не оказалось. Точнее родник нашелся, воды в нем не было. Лишь несколько похожих на канделябры деревьев юкки возвышались над иссохшим руслом. Георг бессильно опустился на камни.

— Попробуем найти воду дальше, — не слишком уверенно произнес капрал, — оставаться здесь бесполезно… Корнелиус привычно ухватился за ручки пулемета и потянул, бывший его напарником Георг не пошевелился. Отпустив груз, ван-Вейден слегка толкнул его за плечо. Тот качнулся и мягко повалился в пыль.

— Ты, что, вставай! Тот лишь мычал что-то невразумительное. Подоспевший Витт попытался его поднять, но у него ничего не вышло. Приподнятый, Георг лишь снова безвольно оседал вниз.

— Но почему? — прохрипел, наконец, остзеец.

— У нас приказ, — бесстрастным эхом отозвался капрал, отвернувшись, и вытирая лоб смятым кепи, — до гор еще пара дней пути… Там точно будет вода. Нам сейчас нельзя останавливаться. Витт пнул стоптанным сапогом подвернувшийся камень. Тот отлетел и покатился, подскакивая и звонко щелкая.

— Сегодня он, а завтра мы… — пробормотал, Корнелиус, тоже снимая кепи. Англичанин, не сказал ничего… Они шли еще несколько часов, Корнелиус не мог сказать сколько точно. Лишь перешагнув через очередной булыжник, он неожиданно осознал, что ноги его больше не слушаются. Корнелиус понимал, что упав на каменистую почву, должен был ушибиться, но боли не почувствовал. Он попытался встать, но не смог. Витт стоял рядом, привалившись к скале, и тяжело дышал. По равнине к ним, пыля сапогами, бежал Георг… «Вот и все», — подумал Корнелиус, — «он пришел за нами…» Георг слышал, как затихают вдали звуки шагов. На него опускались тишина и покой… Время остановилось.

Хлопанье крыльев и недовольное гоготание стервятника неожиданно выдернуло его из бездны, в которую он медленно погружался. Шум удалялся, что-то или кто-то спугнул падальщика. Солдат лежал ничком и не мог видеть, что это было. Потом рядом едва слышно зашуршал щебень. Мир вокруг него перевернулся, и перед глазами возникло раскаленное небо, которое заслоняла человеческая голова. У неизвестного было смуглое, покрытое глубоко врезанными морщинами безбородое лицо и длинные, седеющие волосы, схваченные на лбу потертой тряпичной повязкой. А еще у него была вода… целая фляжка чистой, прохладной воды… На самом деле она была далеко не чистой и прямо сказать не прохладной, но в тот момент Георгу это было совершенно все равно.

— Я не люблю gringo — на ломаном английском сказал предводитель апачей, глядя как солдаты жадно глотают принесенную им воду, — gringo всегда обманывали чирикауа, с тех пор как пришли сюда.

— Тогда почему ты помог нам? — спросил капрал.

— Когда два больших медведя дерутся, койоту больше достанется… Norteсos враги серых мундиров, серые мундиры враги чирикауа. Враг моего врага — мне друг… Если Гоятлай поможет norteсos, разве они не помогут ему?

— Что ты хочешь?

— Чирикауа хотели убить gringo и взять их ружья, но Гоятлай подумал «если помочь этим gringo они все равно могут дать чирикауа свои ружья, если убить их, то norteсos станут нашими врагами тоже».

— Ты хочешь получить наше оружие? — спросил Поттенбакер…

— У серых мундиров есть особые ружья. Новые ружья, они мало дымят и далеко стреляют. Gringo стреляют и убивают чирикауа, а чирикауа стреляют, и не могут убить gringo. Могут ли norteсos дать чирикауа такие же ружья?

— Думаю, да… — немного подумав, ответил капрал. Лейтенант армии его Величества Кент Уизерс настойчиво поскреб заросшую каштановой бородой челюсть. Похоже братья наши меньшие и шестиногие туда уже добрались… Он посмотрел на свое отражение в ведре — если бы не борода и густо вьющиеся волосы он вполне мог бы сойти за апача. Повязка вокруг лба, выцветшие до неопределенно серого оттенка мундир и бриджи, дополненные сыромятными мокасинами. Он представил себе, что изобразилось бы на лицах его лондонских знакомых доведись им увидеть заправского денди Уизерса в таком облике, и улыбнулся.

— Вот кончится война, найду вдову Дейли и женюсь, — убедительно пообещал Витт, сгребая с бочки выигрыш.

Калифорнийские стрелки молча наблюдали как их доллары, талеры и кроны исчезают в бездонных карманах остзейца.

— Еще одну? — невинно поинтересовался тот, закончив с наличностью.

Из-за угла показался невысокий блондин в мундире американерского офицера. Капрал Поттенбакер, единственный из всего отряда каким-то чудом ухитрявшийся регулярно брить бороду, привычным движением поднес руку к несуществующему козырьку.

Форменное кепи давно покоилось где-то на просторах пустыни Мохаве, уступив место лоскуту ткани, повязанному на индейский манер.

— Не стоит, не стоит, капрал, — воскликнул блондин, — после того, что вы перенесли, можно позволить себе некоторые вольности в отношении устава.

— Вольности в отношении устава не стоит позволять никогда — негромко заметил Поттенбакер, но стойку «смирно» все же на «вольно» сменил. Витт отложил карты и тоже принял более менее строевой вид, как и остальные. Лишь калифорнийские стрелки не проявили к вновь прибывшему никакого особого внимания.

— Я уже доложил по инстанции, — пояснил офицер, — в ближайшее время мы отправим вас в Сан-Франциско, а оттуда морем до Порт-Гумбольдта, на родину.

— Спасибо, господин лейтенант.

— Не стоит благодарности — маленький лейтенант, отмахнулся, — похвастайтесь же, наконец, трофеями.

— Пленный британский офицер Уизерс — капрал указал на англичанина…

— Заявляю официальный протест, — немедленно нашелся тот, — я частное лицо, не ведущее военных действий, не оказывавший вооруженного сопротивления, и, кроме того…

— Хорошо, хорошо, Ваша светлость, — поморщился американер, — мы в курсе бурной деятельности, которую развил Ваш отец в дипломатических кругах, так что Ваша личность не осталась незамеченной…

— Светлость? — Витт широко раскрытыми глазами уставился на британца.

— Да, — резко ответил тот, — но не мог же я в этой дикой стране и, находясь, к тому же, в плену у столь убежденных демократов как вы, на каждом углу кричать о своем аристократическом происхождении?

— Вашу судьбу мы обсудим позже, — прервал его монолог лейтенант, и обращаясь уже к Поттенбакеру — где обещанное боевое устройство? Тот подвел его к лежавшим у палатки сверткам и развернул ветхую парусину и оленьи кожи, скрывавшие вороненый металл оружия.

— И? — недовольно спросил лейтенант, — это оно и есть? Капрал молча кивнул.

— Механическое ружье системы Хирама Максима, — сухо констатировал офицер, — пара таких есть даже у калифорнийцев. Потом он спохватился и быстро исправился.

— Вне всякого сомнения, героический захват Вами этой модели и ее доставка на нашу территорию сыграют колоссальную роль в дальнейшем ходе войны…

Капрал Поттенбакер сохранил невозмутимое выражение лица, на остальных было жалко смотреть. Маленький лейтенант развел руками:

— A la guerre comme a la guerre… Вы честно выполнили приказ, и страна вас не забудет. Он повернулся и пошел от костра, его длинная тень, тянулась по сухой траве слегка подкрашенной лучами заходящего солнца. Внезапно он обернулся и спросил:

— Рядовой Корнелиус ван-Вейден выжил?

— Так точно, — отозвался Потенбакер.

— Тогда это ему — лейтенант протянул извлеченный из кармана мятый конверт. Еще не до конца пришедший в себя Корнелиус механически развернул письмо и пробежал его глазами.

— Ну что там? — бестактно поинтересовался Витт. Корнелиус поднял глаза от письма.

— У меня дочь родилась, — произнес он глядя куда-то на склоны Сьерра-Невады, — Алисией назвали…

Эпилог

— Я же говорил, Хайрем, что так и будет, — ван Блоом, протянул своему собеседнику свежую газету, — твое имя на первых полосах. Солидного вида джентльмен с окладистой бородой отложил газету не читая.

— Не этого я хотел, — со вздохом сказал он, — я изобретал и патентовал электрические лампы, динамо-машины, средства для лечения астмы… а запомнят меня за то, что я изобрел величайшее средство человекоубийства со времен изобретения пороха — пулемет.