Книга вторая. Братья, «толкнувшие» мосты
Часть первая. «Композитор» криминалитета Старого света
Глава первая. «Весь Триест я «обую» в презервативы!»
Густав Зильберман родился на побережье Адриатического моря в городе Триесте, за лет пять до начала Второй мировой войны.
К 1943 году, когда немецко-фашистские войска полностью оккупировали город и прилегающие области Фриули-Венецию — Джулию, Густав уже успел окончить три класса начальной школы и свободно болтал на шести европейских языках — итальянском, греческом, немецком, идише, венгерском и французском. Его мать, урожденная Голда Семёновна Портная, еврейка с Украины, сумела научить его азам русского языка, так что Густав даже в многоязычном Триесте был признанным полиглотом — мог поддержать беседу на семи языках. И хотя большего от него пока ни судьба, ни родители не требовали, бесёнок, сидевший внутри маленького Густава, настойчиво напоминал, что вокруг столько соблазнов, что для овладения ими совершенно недостаточно образования в три класса и умения изъясняться более чем на полдюжине языков.
Кстати, последнее обстоятельство для уличной детворы Триеста было совершенно заурядным явлением, так как, во-первых, здесь редко можно было встретить семью, где бы родители были одной национальности.
Взрослому населению Триеста, как, впрочем, и подрастающей поросли, было совершенно безразлично, на каком языке общаться со своими соседями и сверстниками, потому что дома они, как правило, говорили на языках своих предков и впитывали культуру, традиции и уклад по усмотрению старших родственников.
Благодаря своему еврейскому трезвому и основательному природному началу, доставшемуся от родителей, Густаву в любой ситуации удавалось сдерживать импульсивно-безрассудное брожение юношеской крови. Впервые это было доказано, когда в 1945 году в Триесте одни оккупанты — немцы, уступили место другими — англо-американцам.
* * *
Не уподобляясь своим сверстникам, для которых приход янки в Триест был открытием эры жевательной резинки, Густав, мальчик прилежный и не по возрасту разумный, гонялся за другого рода резиной — презервативами. Одновременно мальчишка прислушивался к новому, седьмому по счёту, языку — английскому. Вдруг да пригодится…
От своего отца, врача и аптекаря в одном лице, младшему Зильберману стало известно, что в Европе свирепствовала эпидемия гонореи. На её происхождение Густаву было ровным счётом наплевать. Да и какая ему, безусому мальчишке, наследственному предпринимателю от медицины, делавшему бизнес на человеческих болячках, была разница в том, занесена ли гонорея в европейские публичные дома ветрами из Казахстана и Калмыкии или доставлена туда американскими военно-транспортными кораблями из штата Техас и Оклахома?!
Зато он владел тайной иного свойства: личная аптечка каждого вновь прибывшего из-за океана англоговорящего освободителя была буквально напичкана презервативами и жевательной резинкой. И если за последней гонялись все сверстники Густава, то он интересовался лишь механическими средствами предохранения от врага № 1 солдат армий-победительниц всех времен и народов — триппера. Презервативы у вновь прибывших солдат Густав скупал тысячами.
Причем делал это, не мелочась и не торгуясь. Ларчик открывался просто: когда вы, ребята, израсходуете свой резиновый «боекомплект» и явитесь в местный публичный дом, там цены на ваши же презервативы буду диктовать вам уже Я и мой ОТЕЦ!
Скоро они с отцом стали признанными монополистами по продаже презервативов на Балканах.
Однако старшего Зильбермана, хитрого Зигфрида, постоянно беспокоил этот до конца не определённый статус: с одной стороны, ты — монополист, но с другой, ты каждую минуту можешь лишиться своей монополии из-за секундного каприза патруля военной полиции. И та же самая военная администрация, о здоровье солдат которой ты печёшься, пусть и в местах довольно специфических — в публичных домах, — она может призвать тебя к ответу за… спекуляцию подручными средствами предохранения, презервативами.
Ну, куда это годится?! Ты работаешь не покладая рук, не досыпая и не доедая, пытаешься уберечь мочеполовые системы американских солдат от м-а-аленького такого микроба под названием гонококк, а военные власти вполне способны на подлость: подобравшись к тебе сзади, они могут со всего маху так засадить тебе пониже поясницы, что гонококки со стрептококками в диком танце замельтешат у тебя перед глазами, а то и, не дай господь, в твоей прямой кишке!
Нет, такого оборота допустить никак нельзя. И тогда старший Зильберман впервые в жизни преподнёс своему не по годам смышлённому сыну урок, как с помощью взятки и подлога можно уладить проблему, выросшую до общебалканского масштаба.
Напоив штабного писаря, капрала Джима О’Хару, до поросячьего визга, отец и сын Зильберманы затем повели этого «душку Джима» в один из курируемых ими публичных домов. Пьяный янки, забавляясь в постели с проплаченной отцом и сыном девицей, подписал бумагу, согласно которой Управление тыла совместно с Ассоциацией военных медиков Вооружённых сил США обязано было взять шефство над городскими органами здравоохранения Триеста и до конца 1946 года поставить в кредит своему полномочному представителю на оккупированной территории Зигмунду Леви Зильберману миллион упаковок презервативов, миллион флаконов пенициллина, шприцы, иглы, вату, марлю и другие приспособления и медикаменты, незаменимые при лечении венерических заболеваний.
— А ну-ка, повернись ко мне задом! — скомандовал капрал проститутке. Тут же расстелил на её спине заготовленный предприимчивыми отцом и сыном документ, вынул из своих галифе печать, дыхнул на неё перегаром, приложил к бумаге, легализовав таким образом бизнес Зильберманов.
Подписанная в алькове публичного дома и заверенная гербовой печатью Восьмой американской бронетанковой армии бумага, сразу же обрела свойство охранной грамоты…
Так Зигмунд Леви Зильберман обштопал всех своих триестинских конкурентов, а его сын Густав впервые узнал, какой силой может обладать листок бумаги, имеющий знаковый оттиск — печать.
И неважно, в каких условиях он, этот самый листок бумаги, был подписан и передан в руки владельца: в туалете ли, в постели с проституткой — людям-то важен конечный результат: печать!
Через много лет Густав применит на практике приобретенный в юности опыт, доказывающий важность нужной печати на нужном бланке, но до этого у него будут другие увлечения и приключения…
Глава вторая. Жиголо напрокат
К 1947 году в связи с присвоением Триесту статуса «Вольного города», то есть места, где могли беспошлинно продаваться любые, даже контрабандного происхождения, товары, спрос на презервативы в аптеках настолько упал, что Зильберман-старший решил избавиться от своей монополии. Разумеется, сделал он это не без пользы для себя.
Решив, что навоевавшись, народ теперь начнёт рожать детей, Зигмунд весь свой капитал вложил в приобретение гинекологического оборудования и средств по уходу за младенцами. И не прогадал! Предполагая, что Густав в скором времени может достичь определённых высот в медицине, Зильберман-старший настоял, чтобы сын поступил учиться на лечебный факультет триестинского медицинского колледжа. Но проучился там отрок всего три года.
Что ж, срок, вполне достаточный для того, чтобы, имея некоторые врачебные навыки и хорошо подвешенный язык, в будущем умело играть роль и терапевта, и гинеколога, и даже психоневролога-гипнотизёра…
Но в тот момент работа с медицинской литературой и инвентарём, какие бы большие деньги они ни сулили в будущем, не могли сейчас и немедленно заменить Зильберману-младшему работу с «живым материалом» — партнёрами, контрагентами во плоти и крови. Поэтому Густав вскоре нашёл свою нишу на рынке предоставляемых триестинскими туристическими фирмами услуг для умирающих от скуки и дефицита мужского общества и внимания богатеньких матрон из Швеции, Норвегии, Дании, традиционно посещавших Триест, чтобы окунуть свои истосковавшиеся по мужской ласке чресла в воды Адриатики…
Организуя какое-нибудь предприятие, Густав прежде всего руководствовался политическими ориентирами и уровнем деловой конъюнктуры в регионе, где ему предстояло развернуться. Затем он выяснял, есть ли у него на избранной стезе конкуренты.
Если их было много, он скорее всего отказывался от затеи. Если же конкуренты были немногочисленны, Зильберман-младший наводил справки об их кредитоспособности, а потом уже принимался за дело.
Поэтому, организуя отдых на Адриатическом побережье для состоятельных скандинавок не первой свежести: от сорока до пятидесяти лет, Густав действовал почти наверняка, так как последние семь лет в Европе люди только и делали, что убивали себе подобных. Достаточно сказать, что последняя война унесла жизни около десяти миллионов молодых немцев, французов, югославов, итальянцев, греков и сербов.
Во всех странах мира женщин испокон веков было больше, чем мужчин. Особо наглядно их число возрастало после опустошительных войн, тем более что восполнение утраченного мужского материала шло довольно медленными темпами…
Словом, к началу 1950-х годов Густав обратил внимание на то, что на триестинских пляжах явно не хватало тех, из-за чьей неуёмной страсти каждое довоенное лето туда съезжались дамы средних лет из Северной Европы, и в чьих объятия по традиции искали утешения женщины из холодной Скандинавии…
Как? На пляжах Адриатического моря не хватает любвеобильных мужчин?! Что ж, эти потери военного времени вполне восполнимы, и изобретательный мозг Зильбермана тут же родил идею — почему бы не подзаработать на собственном темпераменте, загорелом молодом теле и крепком мужском начале?! С другой стороны, эта статья добывания денег на местном рынке ещё никому не была известна, жила оставалась нетронутой и неразработанной. Действительно, для этого надо было иметь такую нестандартно мыслящую голову, какая была у Густава Зильбермана…
* * *
Нельзя сказать, что сразу всё заладилось.
Работать Густав начал в паре со своим другом детства — итальянцем Марко. С начала и до конца июня им удалось заполучить аж три ангажемента, каждый стоимость по тридцати долларов — деньги по тем временам огромные!
Успех обнадёжил. Друзья решили привлечь в компанию ещё двоих своих приятелей — серба по имени Ранко и грека Христю.
До середины июля кое-что удалось заработать, но основные усилия были растрачены на поиск состоятельных клиенток. Вопреки ожиданиям это дело оказалось весьма хлопотным и дорогостоящим. Пришлось перестраиваться на марше.
Во-первых, ввели почасовую ставку пять-семь долларов в час с одной клиентки. К этому добавили скидку для коллективных заявок на проведение эрос-вечеринок, частных стрипт-концертов, оргий на яхтах и в наскальных гротах…
Определенная трудность поджидала предприимчивых жиголо и в вопросе поиска одиноких незнакомок.
Решение оказалось на редкость простым. Отпечатав за бесценок в местной типографии избыточное количество рекламных карточек с указанием прейскуранта услуг и номером телефона аптеки, владельцем которой был отец Густава, «кооператоры» оставляли их во всех триестинских барах, гостиницах, курительных комнатах для женщин и, конечно же, во всех телефонах-автоматах.
Текст гласил: «Напрокат сдаются молодой, привлекательный, безотказный по части секса и ласк молодой мужчина и трое его приятелей. Не упускайте уникальной возможности прожить сумасшедший волшебный вечер и вкусить запретного плода. Предлагаются индивидуальные и групповые варианты. Предпочтение отдаётся женщинам не моложе тридцати и не старше пятидесяти лет. При подаче групповых заявок значительные скидки. Заказы по телефону…»
Фронт работ был заготовлен. Уникальное предложение породило бешеный спрос на молодое мужское тело, тем самым доказав, что в женской среде всегда присутствовал дефицит элегантного противоположного пола и здоровых ласк…
Бывали и накладки. Нередко в аптеку к отцу Густава звонили молодые женщины и настойчиво требовали прислать «отряд» в полном составе, чтобы составить компанию нескольким леди, страждущим избавиться от опостылевшей им девственности.
Иногда старый змий-искуситель, Зигмунд Зильберман, исключительно в познавательных целях естествоиспытателя, а не токмо праздного любопытства ради, интересовался у звонящих, зачем им понадобился весь отряд сразу? Ибо, по его твёрдому убеждению, для успешного проведения дефлорации достаточно и одного «весёленького птенчика»…
Ему на этот его посыл без обиняков отвечали, «что отряд нужен для того, чтобы иметь полную гарантию, что с оковами девственности будет покончено раз и навсегда и о ней никогда больше не придётся вспоминать…»
* * *
К концу лета 1952 года триестинский секс-отряд особого назначения заработал в общей сложности около тысячи долларов чистой прибыли — огромные по тем временам деньги!
Закрытие сезона платной любви дружная компания «мальчиков по вызову» решила отметить в самом дорогом ресторане города.
Кстати, старшему из них, Густаву, в ту пору шел восемнадцатый год. Собрались принаряженные. Отсутствовал только Густав. Решили начать без него — подтянется позже. Но основатель конторы «ЖИГОЛО НАПРОКАТ » не появился ни через два часа, ни через двое суток.
Густав Зильберман исчез в неизвестном направлении в обществе никому незнакомых людей, оставив родителям записку, в которой он просто извещал их о своём намерении посмотреть мир и клялся регулярно писать, куда бы ни забрасывала его судьба.
И, действительно, одно время письма со всех континентов приходили довольно регулярно. Однако в них ни слова не говорилось о том, чем он занимается. В полной тайне сохранялись и люди, которые окружали его, делили с ним пищу, кров, с кем он, в конце концов, проводил время…
Глава третья. В каждом из нас спит… «голубой»
Тайна открылась неожиданно, когда роскошная яхта под названием «Голубое очарование », экипаж и команда которой сплошь состояли из самых знаменитых гомосексуалистов Европы и Америки, была захвачена пиратами в районе Южно-Китайского моря.
Не окажись среди «голубой» компании племянника английского премьер-министра, чей дядюшка сам был нередко подвержен жесточайшим приступам «болезни аристократов», педерастии, неизвестно, когда бы ещё любители нетрадиционной мужской любви ощутили под ногами твердь земную.
А так… Ну, подумаешь, на поиск аристократов-извращенцев были отряжены около десятка дредноутов и три подводные лодки военно-морских сил её величества королевы Великобритании Елизаветы… Всего-то! Конечно же, и похитители, и похищенные были обнаружены и захвачены во время пьяной оргии на необитаемом острове, расположенном в Южно-Китайском море.
По свидетельству очевидцев, экипаж и команда яхты « Голубое очарование» никак не хотели признавать себя пленниками пиратов, более того, настаивали, чтобы их немедленно освободили из-под стражи английских военных моряков…
Фотографии обнаруженных на яхте молодых людей, которые превратили судно в плавающий бордель для мужчин с нетрадиционной сексуальной ориентацией, украшали передовицы всех ведущих газет мира в течение месяца. Дошли они и до Триеста. Тогда же супругам Зильберман и их друзьям стало известно, что одним из заводил и инициаторов создания плавающего голубого вертепа для «золотой молодёжи» двух континентов — Северной Америки и Европы — был не кто иной, как их «душка Густав».
В одном из интервью, отвечая на провокационный вопрос журналиста, не случайно ли он оказался на борту «голубой яхты», Густав прямо заявил, что случайности в выборе, который рано или поздно вынуждены сделать все его собратья по секс-ориентации, абсолютно исключены.
Что касается конкретно его казуса, то он готов чистосердечно поделиться своим опытом. Толчком к тому, чтобы он остановил свой выбор на «голубой любви», послужило то омерзение, которое внушили ему холодные скандинавские женщины, когда он в качестве «мальчика по вызову» ублажал их проплаченными ласками на триестских пляжах…
Нет-нет, он не хочет быть неправильно понят! Он ничего не имеет против женщин, отнюдь! Есть и среди них достойные персонажи, но! Разве можно сравнить их чувствительность и восприимчивость с тонкой и изящной игрой азартного интеллекта, богатой палитрой внутреннего мира лучших представителей «Голубого Ордена», которых ему довелось наблюдать, находясь более года на яхте? Нет, конечно! Да и никакого сравнения быть не может!!
Со слов Густава, женское общество — это жалкое сборище двуногих животных, убогих в своих низменных желаниях рожать себе подобных. В то время как «сообщество голубых единомышленников» — это парламентская республика патрициев духа, единых в своих помыслах доставлять собратьям только удовольствия. Да и вообще, эстеты-гомосексуалисты — это высшая организация мыслящих существ на Земле…
В том же интервью Густав раскрыл таинство своего приобщения к «Голубому Ордену».
Это случилось летом 1952 году, когда он на триестских пляжах ублажал одну похотливую пятидесятидвухлетнюю матрону из Швеции Соню Хансон.
Женщина явно страдала манией преследования, потому что, выбираясь из насиженных мест своего шведского фатерлянда, она всюду брала с собой гориллоподобных телохранителей. Благо средства, которые достались ей в наследство от умершего мужа, позволяли содержать этих недочеловеков.
Последнее время в её охрану входили немцы из Западной Германии — это было значительно дешевле и надёжнее, потому что все они служили в полиции в СС, и компанию составляли ей во время своего отпуска.
Родственники и знакомые Сони считали, что у неё с Куртом любовный роман, но кто бы знал, что это абсолютно не соответствует действительности, так как охранник был активным гомосексуалистом-педофилом и любому, самому роскошному женскому телу предпочитал юношеские ягодицы!
С первой минуты знакомства Густав и Курт, едва только встретившись взглядами, поняли, что созданы друг для друга.
Дойдя до этого места, Густав срывающимся от волнения голосом стал живописать, как его всегда тянуло к крупным, физически развитым мужчинам, от которых пахло крепким кофе и табаком, несло перегаром и неутолённой похотью…
И хотя Зильберман-младший до физической близости с Куртом успел уже познать не одну женщину, однако истинного наслаждения в обладании ими он никогда не испытывал. Оказывается, ему надо было стать жертвой садистски жестокого изнасилования, побывать в руках этого необузданного зверя Курта, чтобы понять смысл и определить для себя вектор собственной сексуальной жизни…
Будучи изначально бисексуалом, которому особого удовольствия не доставляли совокупления ни с женщинами, ни с мальчиками, Густав начал жить полнокровной сексуальной жизнью, лишь претерпев насилие, граничащее с унижением. Оказалось, что он всю свою предшествующую жизнь именно этого и искал, именно этого ему и не хватало в общении с женщинами, в компании с которыми он вынужден был играть активную роль, тогда как природа изначально определила ему пассивно-мазохистскую партию в сексе. Самой природой Густав был создан для пассивной любви, и дать её ему смогли только «активные голубые витязи». Но… оказалось, только на время.
Интервью Густава Зильбермана — первый и последний случай в его богатой событиями жизни, когда он по собственной инициативе приоткрыл полог над своим альковом. Других примеров сногсшибательных самоизобличений из личной жизни Густава Зильбермана более не случалось никогда.
Такие откровения, публикации о герое многочисленных «голубых» скандалов появлялись и в печатных изданиях его родных мест — в Триесте. Однако все эти публикации о гомосексуальных связях их сына и приятеля с представителями высшего клана Великобритании, родителями и близкими полностью ими отрицались, но вместе с тем активно обсуждались многочисленными посетителями триестских кафе и баров.
Никто не знал, сколько денег заработал на этих «разоблачительных» интервью Густав Зильберман. А заработал он немало. В одиночку, коль скоро в одиночку он их давал…
Глава четвертая. Король бриджа и покера
Итак, к своим двадцати годам Густав Зильберман довольно сносно говорил на восьми языках. Последним, английским, он овладел, общаясь с солдатами американских оккупационных войск, а также во время гомосексуальных игрищ со своими многочисленными партнёрами-англичанами. Имел навыки начинающего врача, пристрастие к разнополой любви и ещё к двум вещам — игре в карты и деньгам. Причем игра его привлекала гораздо больше, чем деньги.
Однако, чтобы в полной мере удовлетворять свои последние страсти, надо было всё-таки иметь деньги. И не просто деньги, а очень большие деньги…
Проделав почти кругосветное путешествие на яхте «Голубое очарование» и приобретя скандальную славу, Зильберман пришел к выводу, что сенсационные, эпатирующие публику выходки — это не та материя, которой можно питаться и быть сытым до конца дней своих. Поэтому он решил заняться делами, приносящими реальные дивиденды. При заходе яхты в марсельский порт Густав, не попрощавшись со своими секс-партнёрами, больше на борт судна не поднимался…
Не задерживаясь в Марселе ни часу, он направлялся в Монако, превратившийся по окончании Второй мировой войны в центр европейской игорной империи, сумев перехватить пальму первенства даже у Парижа, который в конце 1920-х годов был знаменит своим игорным Греческим синдикатом, да и вообще был главным вертепом Европы. Однако Вторая мировая война по-своему расставила акценты…
* * *
В течение года Зильберман каждое утро, как на работу, отправлялся в читальный зал местной публичной библиотеки, где по шесть часов в день штудировал и конспектировал литературу о теории карточных игр. Затем налегке обедал и пару часов тренировал пальцы, а вечером в казино закреплял на практике постигнутую теорию. Никогда не употреблял спиртного и не курил, а по утрам стал заниматься гимнастикой.
Вскоре Зильберман в совершенстве овладел покером и бриджем, став не просто профессиональным игроком, а шулером экстра-класса.
В своей безрассудной страсти к двум карточным играм, требующим диаметрально противоположных интеллектуальных качеств и разного темперамента, Густав отразился весь, как в капле воды.
Так, бридж развивал аналитические способности, умение быстро рассчитывать различные варианты, учил полагаться только на свою голову, а не на слепое везение и волю Господина Случая.
В то же самое время покер — это игра нервов. Чтобы выигрывать, надо обладать недюжинным актёрским дарованием и знанием человеческой психологии. Кроме того, чтобы преуспеть в игре в покер, надо иметь крепкие нервы-канаты, острый глаз и быть постоянно нацеленным на обман партнёра — это главное!
Австриец так поднаторел в этих играх, покере и бридже, что они вполне обеспечивали ему безбедное существование.
* * *
Зильберман стал, пожалуй, единственным на Западе так называемым элитным игроком. или элитным каталой (раньше в России их называли червонными валетами ), кто пробился в сообщество картёжных кудесников, не пользуясь родственными связями, а лишь благодаря своему трудолюбию, одержимости в познании тонкостей игры как таковой и шулерских приёмов, в частности.
Ведь давно известно, что искусство элитного каталы передаётся по наследству — от деда к отцу, от отца к сыну. Обычно такие семейные династии насчитывают от ста до двухсот лет.
У каждой из них был свой шанец. или мульки — то есть арсенал средств обработки партнёра, включая психологические, которые оттачиваются десятилетиями.
Густав знал — чтобы выигрывать большие деньги, надо постоянно что-то изобретать, заготавливать новые мульки — обманные приёмы.
Так, ему было известно, что если поначалу его собратья по ремеслу просто колдовали с колодой, то есть заряжали, крапили или, наконец . подрезали её, то с течением времени они стали пользоваться кино-фотоаппаратурой, рациями, магнитами, столами с «секретами», увеличительными стёклами, зеркалами, контактными линзами или спецочками.
Ну, допустим, сидит игрок спиной к глухой стене, которая на самом деле является тонированным стеклом, а в соседней комнате его карты рассматривают с трёх ракурсов и информацию передают шулеру через устройство, вклеенное ему в волосы…
Однако Зильберман продолжал оставаться волком-одиночкой в этой стае партнёров-соперников, и в качестве своих потенциальных жертв выбирал людишек, неправедно наживших миллионные состояния на военных подрядах и поставках. А что касается шанца — приёма, с помощью которого он выигрывал деньги у презираемых им нуворишей, то он всё время оставался у Густава неизменным. Как, впрочем, и его принцип: «У 99 процентов «жирных котов» всего земного шара, разбогатевших на войне, однажды в жизни вдруг появляется буйное желание сыграть в карты. Моя задача — оказаться в этот момент рядом и предоставить им возможность проиграть нечестно заработанные деньги!» — под этим девизом Зильберман действовал в течение ряда лет.
И он не ошибся. Как свидетельствует мировой опыт, во время войн и всеобщего обнищания целых народов отсутствуют шальные деньги, нет и большой игры. Шулера появляются одновременно с миллионерами.
В 1920–1930 годы в Европе таких было немного. Другое дело — послевоенные годы. Они стали началом европейского, да и вообще, мирового карточно-шулерского ренессанса.
* * *
Респектабельный, с сияющей улыбкой, в костюмах от лучших портных мировых столиц моды, Зильберман заводил знакомства с будущими жертвами в фешенебельных ресторанах, на бегах, в театрах, на выставках и концертах.
Теперь главная его задача состояла в том, чтобы как можно проще и незаметнее установить, есть ли у клиента деньги. Сделать это надо было так естественно, чтобы потенциальная жертва ничего не заподозрила и даже поблагодарила судьбу за знакомство с таким интересным и привлекательным господином, который, судя по его поведению, располагает огромными связями и возможностями. К тому же он явно богат!
Так клиенты Зильбермана рассуждали до тех пор, пока не оставались без штанов — чаще в переносном, но иногда, когда уж совсем «не шла карта», то и в буквальном смысле слова.
Дальнейшие события развивались по давно разработанному и выверенному на практике сценарию и, в общем-то, были просто делом техники.
Следовало ненавязчивое предложение сыграть партию-другую в очень престижном месте. Разумеется, тот, кому делалось это предложение, не мог отказать своему доброжелателю, как минимум, по двум причинам.
Во-первых, надо было попытаться вернуть проигранные деньги, а во-вторых, разве можно было усомниться в порядочности и отказать такому обаятельному человеку?!
И вот тогда огромные расходы Зильбермана на поддержание имиджа очень состоятельного бездельника — на шикарную одежду, драгоценные аксессуары, бьющий в глаза маникюр, дорогую туалетную воду и на другие сумасбродные траты — окупались с лихвой.
Клиент, заглотав наживку, мчался на телеграф и умолял жену, компаньонов или богатых родственников ещё раз, последний, поверить ему и выслать немедленно сумму с энным количеством нулей. Разумеется, полноправным обладателем полученной суммы он становился лишь на время, требуемое доехать от телеграфа к ломберному столу. После чего он её, сумму, больше никогда не видел. Как, впрочем, и самого искусителя, Зильбермана.
Теперь он, правда, для своих жертв был известен под именем Жюля Перье, реже — Клауса Дрейзеля.
* * *
Вскоре Зильберман стал постоянным пассажиром трансатлантических пароходных круизов.
Курсируя между Европой и обеими Америками в каюте «люкс», он намётанным глазом выискивал в толпе праздношатающихся по палубам, барам и кинозалам пассажиров, у которых водились деньги, а значит, было чем поживиться.
Отличный психолог, Густав Зильберман делал ставку на богатых людей, которым было в тягость вынужденное ничегонеделание и которым нечем было занять свой межконтинентальный досуг во время бесконечного и однообразного путешествия.
Через пару дней плавания новизна впечатлений сменялась беспросветной скукой, голубой шатер неба над головой и зеленая морская подушка под ногами начинали раздражать.
Слонявшиеся из угла в угол пассажиры были накалены внутренним напряжением и находились в состоянии взведённой пружины.
Достаточно сказать, что каждый из них постоянно находился начеку, чтобы не сорваться и, не дай бог, не въехать с размаху кулаком в эти глупые и постные физиономии официантов. Или чего хуже: не изорвать зубами эту дурацкую обивку в каютах.
А эта отвратительная вечная качка, ставившая под сомнение эффективность выпивки и как следствие лёгкий флирт, неназойливое ухаживание за дамами…
Зильберман мастерски использовал тоску по развлечениям, терзавшую туповатых и азартных американцев, английских снобов-аристократов и «новых европейцев», разбогатевших после Второй мировой войны на строительных подрядах и биржевых сделках.
Надуть их, обвести вокруг пальца — было для него высшим наслаждением. Надувательство привлекало Густава не только тем, что приносило неплохие доходы, оно давало ни с чем не сравнимое чувство превосходства над жертвой. Любителям охоты понятно это чувство…
Познакомившись и обворожив жертву своими изысканными туалетами, манерами и, конечно же, знанием множества языков, Зильберман-Дрейзель или Зильберман-Перье — в зависимости от национальной принадлежности «тельца на заклание» — приглашал его провести пару незабываемых часов в только ему одному известном месте — ресторане для избранных…
«Как? — удивлялся кандидат на раздевание. — Неужели на этой океанской калоше есть ещё какое-то заведение, которое я за трое суток плавания не успел ещё посетить?!»
«Да, сэр… Такое место есть… — скромно ответствовал Густав. — Но, как вы понимаете, двери его открываются лишь для избранных…»
Там же за столом после лёгкой закуски и умеренного возлияния Густав делал клиенту ненавязчивое предложение перекинуться в картишки:
«Так, ничего серьёзного, сыграем, пока принесут горячее… И пока звучит эта дивная скрипка…»
Скрипка, действительно, была обворожительной, ибо играл на ней, ни много ни мало, специально взятый в рейс солист итальянской «Ла Скалы» и по совместительству гомосексуальный партнёр Зильбермана, некто Паоло ди Пеши. Он и его скрипка, кстати, и были единственными шанцами Густава…
Пока шла раздача карт, виртуоз Паоло, стоя за спиной клиента, играл с таким упоением и самоотдачей, что у всех присутствующих на глаза наворачивались слёзы…
Выжимая слезу, скрипач пас карты клиента Густава, а маяком служила… музыка. Мажорный пассаж означал слабую карту, минорный — сильную.
В последнем случае Зильберману приходилось считать касание струн смычком.
Спектакль был отрежиссирован, отрепетирован, все ноты подсчитаны. Репетиции проходили ежедневно…
Глава пятая. Хозяин лондонских ночлежек
Добравшись до Гавра, Зильберман передумал брать билет на океанский лайнер и вновь отправляться в утомительное многодневное морское путешествие. Ему, человеку недюжинной энергии и разнообразных дарований, срочно требовалась смена рода деятельности. А с четырьмястами тысячами долларов в саквояже можно было придумать и что-нибудь посерьёзнее, чем «высаживание» из денег «лохов» за ломберным столом.
Густав вовремя вспомнил о своих английских друзьях-приятелях, со многими из которых он не просто имел разовые половые контакты, но и поддерживал любовные отношения по два-три и более месяцев, бороздя моря и океаны на яхте «Голубое очарование». Причем никто из его партнёров-любовников не догадывался о его изменах. Зильберман, отменный конспиратор, умел хранить свои и чужие тайны. А ведь на яхте «Голубое очарование» это было сделать, ох, как непросто — всё ведь у всех на виду…
И тем не менее Густав преуспел и в этом!
Словом, никто из тех, с кем он почти год беспечно проводил время и бороздил моря и океаны, не могли предъявить ему ни малейших претензий в неверности. Так почему бы не навестить их прямо в их гнёздышке, на этих мокрых островах, которые весь мир почему-то называет Туманным Альбионом?!
Решено — сделано.
По прибытии в Лондон Зильберман первым делом выправил себе документы на имя Стиви Томаса, на которое снял роскошную виллу в самом фешенебельном районе английской столицы, в квартале Регент-парка, где тут же со всей страстью бросился в объятия «недуга аристократов» — гомосексуализма, рекомендуя своим более сдержанным собратьям секс с «грубой клиентурой», — с выходцами из рабочих кварталов.
Как знать, может, ему осточертели капризы снобов из аристократических семей и захотелось откровенного, неприкрытого условностями, откровенного разгула низменных страстей?!
Однако Зильберман только казался своим друзьям, представителям высшего английского истэблишмента, неуправляемым интеллектуалом, растрачивающим свои блестящие умственные способности на злоупотребление алкоголем и гомосексуальные оргии. В промежутках он внимательно осматривался, подыскивая наилучшее применение своим способностям и тем деньгам, что были получены им шулерским путём…
И он нашёл применение этим деньгам.
Потихоньку, скрытно от своих друзей, английских аристократов, Густав занялся спекуляцией недвижимостью и ростовщичеством.
* * *
Счастье улыбнулось ему во весь рот, когда в 1957 году консервативное британское правительство отменило закон о защите прав квартиросъёмщиков, а с ним и все ограничения в оплате квартир в старых и ветхих домах.
Мало-помалу прибрав к рукам нежилые подвалы, Зильберман стал за высокую почасовую плату сдавать их внаём проституткам. Полученную от этого прибыль он пускал в оборот для дел более крупного масштаба.
Весьма на руку ему пришёлся чудовищный жилищный кризис в Лондоне.
Под лицемерным предлогом оказания социальной помощи Зильберман улучшал жилищные условия какой-нибудь одной семье, а в освободившуюся квартиру помещал различных деклассированных элементов, «отморозков», с заданием любым путём выжить из дома других квартиросъёмщиков.
Разумеется, на это требовалось какое-то время, но рано или поздно добропорядочные жильцы не выдерживали постоянного шума, дебошей и скандалов, учиняемых «отморозками». Последние, надо сказать, старались вовсю, честно отрабатывая заплаченные им за это деньги.
Так, постепенно, освобождая дом за домом, Зильберман сдавал их за огромные деньги содержателям притонов и всевозможным «джентльменам удачи», обделывавшим в Сохо (район притонов и нелегальных публичных домов) свои преступные делишки. А на прибыль от этого он покупал новый квартал таких же домов и повторял с ними уже проверенную опытом операцию, постепенно превращая прежние жилища бедняков в цитадели порока…
Так за несколько лет Зильберман стал одним из крупнейших лондонских владельцев недвижимости, обладателем нескольких миллионов фунтов стерлингов.
Его восхождением «наверх» заинтересовался Скотланд-Ярд, но увы! В дело вмешалась некая дама по имени Шарп Роузмери, выступавшая как уполномоченный представитель распродажи лондонской муниципальной недвижимости, и всякие поползновения в адрес новоявленного миллионера Стиви Томаса были пресечены…
О том, что Шарп Роузмери, она же Крисчен О’Келли, она же… (ещё шесть имен) являлась кадровой сотрудницей СИС, Сикрет Интеллидженс Сервис — секретной службы Великобритании — и искусной «охотницей за скальпами», вербовщицей в «негативной среде», то есть среди лиц, занимающихся незаконным промыслом, и выступала под официальным прикрытием чиновницы лондонского муниципалитета, курирующей операции с недвижимостью, знало только её начальство да Густав…
Зильберман, познакомившись с Шарп Роузмери, был завербован ею в качестве платного осведомителя СИС, поэтому это разведсообщество обязано было покровительствовать своему поставщику информации и уводить его от карающей десницы правосудия других стран. Во всяком случае, ребята из СИС не раз вовремя подсказывали ему, когда над ним сгущались тучи. Так продолжалось ни один год…
И вот что интересно, Зильберман после аферы с недвижимостью в Лондоне больше никогда не показывался в Великобритании. В других местах — сколько угодно, но на островах — нет! Почему? Лишь потому, что между Зильберманом и СИС существовало джентльменское соглашение: ты оставляешь в покое Туманный Альбион и снабжаешь нас требуемой информацией, а мы тебя по мере необходимости уберегаем от правоохранительных органов других стран… Во всяком случае, предупреждаем о готовящихся против тебя акциях возмездия.
Что ж, неплохая схема: я — вам, вы — мне… И обе стороны довольны! До поры… Случись что-то из ряда вон выходящее, попадись Зильберман на чем-то явно противозаконном, СИС ведь всегда могла от него негласно откреститься и никогда не признаться, что он состоял в штате её негласных осведомителей, да и австрияк никогда бы этого не доказал…
А так, до явного вступления в противоречие с законодательством какой-то страны, они — Зильберман и СИС — вполне подходили друг для друга…
Глава шестая. Густав — частный детектив
Густав Зильберман колесил по миру не столько в желании сорвать миллионные премиальные, сколько для того, чтобы найти и окунуться в неописанные в романах приключения и удовольствия, которые он испытывал, провернув ту или иную аферу. Кроме того, надо было выполнять и задания своей кураторши из СИС…
Другими словами, деньги для Зильбермана не являлись самоцелью, его соблазнял сам процесс и удовольствие, которое он получал во время их приобретения — вот то, ради чего он пускался во все тяжкие…
В какой-то момент австриец понял, что уже не в силах остановиться, его душа требовала всё новых и новых авантюр, а смерть он демонстративно игнорировал, так как боялся лишь одного: однообразия и скуки.
Романтическая профессия объясняет специфическую нелюбовь к подлинным именам и в то же время непреодолимую тягу к анонимному существованию.
В конце 1960-х годов, к моменту рождения нового частного детектива в лице Зильбермана, в его арсенале имелся богатый опыт проворачивания, безо всякого преувеличения, международных афер, огромная жажда деятельности и пропасть самонадеянности. Самонадеянность-то и навела его на оригинальную мысль.
«В чем преимущество частного сыска перед полицией? — спросил себя Зильберман, в миру — частный детектив Уайтер Чесмен. — Правильно, в том, что частный сыщик не обязан отчитываться перед начальством и жить на зарплату. Хотя полиция в отличие от частного сыщика и располагает неограниченным доступом к интереснейшей информации. Значит, — решил новоявленный частный детектив, — добыть её — это моя наипервейшая задача!»
Может быть, внутренний диалог выглядел как-то иначе или не выглядел вообще никак, ибо свежеиспеченным детективом могла руководить просто интуиция. Как бы там ни было, но в конце 1960-х годов Уайтер Чесмен, он же Густав Зильберман, принялся разыскивать криминальные казусы, которые в равной степени действовали и на нервы какому-нибудь европейскому государству, и различным состоятельным фирмам. А к ним у Чесмена-Зильбермана был особый интерес.
Но сначала нужно было зарекомендовать себя только с положительной стороны, настоящим профессионалом, которому раскрытие любого дела по плечу.
И такое дело представилось. То был первый, героический, этап в карьере новоиспечённого Джеймса Бонда, он же Густав Зильберман…
* * *
Первое же сногсшибательное приключение пришлось на долю новоиспечённого сыщика в 1970 году.
Из Кельнского собора исчезла масса драгоценной церковной утвари. Как водится, полиция немедленно потеряла след злодеев. Городские власти снабдили Уайтера Чесмена спец-полномочиями, информацией и документами. Частные фирмы озаботились размерами гонорара. И надо же! Следы вели в Белград — почти родные пенаты Зильбермана!
Но вместо того, чтобы сломя голову мчаться в Югославию, изобретательный австрияк отправился в соседнюю Италию (тоже родная вотчина, недаром же он родился и вырос в Триесте!).
Выдал себя за барыгу — скупщика краденого международного масштаба, работающего на одного американского миллиардера, которому он якобы помогает составить уникальную частную коллекцию, равной которой нет во всём мире. И не прогадал — сразу получил наводку на двух югославов.
Эти двое вывели Зильбермана на третьего, на своего шефа, проживавшего в Белграде. У последнего-то Зильберман и выкупил несколько предметов из украденных в соборе вещей. Мало того, сумел выманить главаря в Милан, якобы собираясь там расплатиться за всё остальное. После этого арестовать всю несвятую троицу было делом техники и навыков миланских полицейских…
* * *
Не менее эффектное действо Зильберман-Чесмен разыграл при задержании известного в те времена террориста латиноамериканского происхождения по имени Альберто дель Гаучо. Профессия, к которой последний принадлежал, вынуждала его время от времени «ложиться на дно» в ожидании, когда полиция той или иной страны поубавит пыл в попытках найти его.
Было известно, что на этот раз в качестве убежища дель Гаучо выбрал Афины. Местная полиция, конечно же, потеряла его след.
Густав в терроризме не смыслил ничего, но операцию по задержанию террориста провёл блестяще. Да так оперативно и элегантно, что сумел утереть нос бывалым сыщикам.
…Ознакомившись с официальными актами в отношении латиноамериканца, Зильберман-Чесмен обнаружил в них массу бесполезной информации.
Однако его внимание привлекло мимолетное замечание, что как сквозь землю провалившийся гроза полиции нескольких континентов всей печатной продукции предпочитал исключительно итальянский журнал-сборник скабрезных рисунков и анекдотов «Mezzora di sexrisate».
Прочесав весь город и истратив на оплату такси весь полученный аванс, австриец нашёл-таки единственный в Афинах газетный киоск, торговавший тем самым экзотическим чтивом, страстным поклонником которого был террорист.
Вслед за этим начинающий детектив с торжествующим видом переступил порог Главного управления полиции Афин и порекомендовал местным блюстителям порядка устроить засаду у… газетного киоска.
Альберто дель Гаучо взяли на следующий день…
Глава седьмая. Взрыв тюрьмы как средство борьбы с терроризмом
Меньше чем за три года Густав Зильберман-Чесмен в определённых европейских кругах превратился в легенду и последнюю надежду всевозможных государственных ведомств, в том числе и спецслужб. Выпущенный на криминальную орбиту английской СИ С, он, тем не менее, не стал замыкаться на выполнении только её заданий.
Энергии австрийца хватало, чтобы одновременно работать на страховые компании, десяток частных фирм, криминальную полицию и даже на органы государственной безопасности некоторых европейских стран, ну и, разумеется, на себя лично.
Из официальных документов Интерпола следовало, что работодатели Зильбермана давно уже перестали задаваться вопросом, чей он, собственно, агент.
Судя по некоторым отметкам, имевшимся в деле, было совершенно неоспоримо, что в начале 1971 года Зильберман-Чесмен по заданию комитета по защите конституционного строя ФРГ (одна из западногерманских спецслужб) разработал и реализовал, как минимум, одну громкую операцию на территории федеральной земли Нижняя Саксония.
Пришло время, когда власти этого региона ФРГ задумали внедриться в ряды немецких террористов.
Учитывая безошибочное чутье Зильбермана по поиску и обезвреживанию руками официальных полицейских органов лиц, подрывающих устои государства, именно герру Густаву было поручено разработать сценарий внедрения…
* * *
В июле 1971 года внешнюю стену тюрьмы города Целле сотряс сильнейший взрыв, отзвук которого ещё, как минимум, лет пять продолжал отдаваться в сердцах и умах местных законодателей. В метафорическом, разумеется, смысле.
Дело в том, что в то время в тюрьме коротал срок один из известнейших западногерманских террористов, некто Зигурд Дебус. Произведенный взрыв, собственно, для него и предназначался.
Но не для того, чтобы отправить герра Дебуса к праотцам, отнюдь!
Разработчик сценария и технических деталей акции, детектив Чесмен, рассчитал всё с долгосрочной перспективой: герр Дебус после взрыва исчезает в образовавшемся в стене проломе. Через улицу его ожидают два благодетеля, нанятых Чесменом.
По расчетам Зильбермана-Чесмена, герр Дебус, оказавшись на свободе, должен был бы разыскать своих соратников по ремеслу, друзей-террористов, навестить различные явки, разработать план дальнейших передвижений и т. д.
Благодетели, взорвавшие для него стены неприступной тюрьмы, следуют за герром Дебусом, фиксируют адреса явочных квартир, имена сообщников, склады оружия и прочее. Вскоре по терроризму, вольготно чувствовавшему себя в земле Нижняя Саксония должен был быть нанесен сокрушительный удар.
Полёт фантазии автора плана, герра Зильбермана-Чесмена, поражал всех чиновников из официальных органов власти нижнесаксонской земли.
Однако при всей своей решительности и неотвратимости наказания для всех выявленных в ходе следования за Дебусом его сообщников план страдал некоторыми изъянами.
Во-первых, в качестве непосредственных исполнителей-взрывников герру Чесмену пришлось привлечь двух малопривлекательных господ с многокрасочным криминальным прошлым.
Во-вторых, взрыв тюремной стены вызвал естественный и весьма бурный интерес различных парламентских комиссий.
И, наконец, в этом, в буквальном смысле слова громоподобном деле, упомянутые комиссии оригинальность замысла назвали бредом сумасшедшего и абсурдом. Известие о том, что взрыв тюрьмы подготовлен и осуществлён руками криминальных элементов, направляемых членами комитета по защите конституционного строя, вызвало у парламентариев, мягко говоря, шок.
Отрицательные эмоции законодателей достигли своего апогея после того, как им стало известно, что органы государственной безопасности действовали, руководствуясь фантазиями частного детектива, который к тому же состоял в творческом союзе с двумя господами с запятнанной репутацией, на совести одного из них было даже покушение на убийство…
К счастью всех лиц, задействованных в провалившемся сценарии Зильбермана, каждый из них мог сослаться на угрозу пресловутой национальной безопасности или на данную подписку о неразглашении. Понятия сколь абстрактные, столь и вольно трактуемые.
Однако по-настоящему досадное происшествие, обозначившее конец очередной эпохи в жизни Густава Зильбермана, случилось спустя пол года…
Глава восьмая. Конец красивой легенде
В ночь на 31 декабря 1971 года ювелир Рене Боуи из преуспевающего торговца драгоценностями превратился в банкрота. Его магазин в Ганновере подвергся сокрушительному ограблению. Общая стоимость похищенных ювелирных изделий, согласно описи, превышала пятнадцать с половиной миллионов марок.
Страховой компании «Mannheimer Versicherung AG» до горьких соплей не хотелось выплачивать страховую сумму.
Детектив Зильберман-Чесмен предложил свои услуги владельцам компании и взялся значительно сократить их расходы по выплате страхового вознаграждения. Его условия заключались в пятистах тысячах марок гонорара плюс накладные расходы. Разумеется, все эти суммы не шли ни в какое сравнение с пятнадцатью миллионами.
«Mannheimer Versicherung AG» великодушно предложила Чесмену удвоить гонорар, если дело закончится ко всеобщему удовольствию.
Всеобщее удовольствие, по замыслу страховщиков и Чесмена, должно было выглядеть примерно следующим образом: детектив уличает Рене Боуи в том, что он сам инсценировал ограбление собственного магазина. После чего ювелир на несколько лет отправляется за решетку.
Страховая компания освобождается от всех обязательств, а Чесмен становится богаче на миллион марок…
Так оно всё и вышло. Почти.
Непосредственно накануне последнего заседания, прямо в зале суда, разбиравшего дело Боуи, когда судьба ювелира уже казалась предрешенной в соответствии с намеченным планом заговорщиков, Зильберман-Чесмен получил причитавшуюся ему вторую половину гонорара.
Как вдруг непредвиденное обстоятельство: против Чесмена и страховой компании дал показания один полицейский, всё это время лжесвидетельствовавший против Боуи.
Как выяснилось впоследствии, дважды предавший всех блюститель законности посчитал себя обойденным в дележе суммы страхового вознаграждения и на последнем заседании решил сообщить суду всю правду…
В воздухе запахло жареным. Теперь уже длительное заключение грозило самому Зильберману-Чесмену как инициатору крупного подлога и обмана суда.
Однако ему не только не хотелось расставаться со свободой, но и с нажитым неправедным путём миллионом марок.
Никем не замеченный Зильберман тенью выскользнул из зала суда и, в сердцах швырнув в урну служебное удостоверение частного детектива на имя Уайтера Чесмена, через два часа уже летел в Мехико. Теперь это уже был врач с миллионом марок в портфеле и двумя паспортами в разных карманах, на имя Марио Феррати и Мориса Жудена.
Однако точку в его жизненных перипетиях судьба ещё не собиралась ставить…
* * *
Обнаружив удостоверение частного детектива на имя У айтера Чесмена в столь неподходящем месте, как бак для мусора, полиция Ганновера провела своё тщательное расследование.
Тем более что бывший его владелец был замешан в деле о подлоге и введении судебных инстанций в заблуждение с целью предоставления выгод страховой компании.
Были подозрения также, что он имел в этом деле и свой личный материальный интерес, хотя доказательств по данному факту добыть не удалось.
Прежде всего, полицейские выяснили, где владельцем выброшенного в мусорный бак удостоверения была получена лицензия на ведение частного сыска. Добрались до Великобритании, до Скотланд-Ярда и… стоп! Никаких пояснений оттуда не поступило ни через месяц, ни через полгода беспрерывных запросов из ганноверской полиции и отделения Интерпола в ФРГ.
Глава девятая. Тяга к живому товару
В конце 1960-х — начале 1970-х годов в связи с незатухающим кризисом на Ближнем Востоке и нарастанием так называемой революционной борьбы в некоторых странах Латинской Америки состоятельные граждане Западной Европы с головокружительной частотой стали попадать в руки разнообразных экстремистов.
Густаву Зильберману, теперь уже выступавшему под именем Марио Феррати, врача, имеющего свою частную практику, снова подвернулось поле деятельности, на котором в одной точке сошлись государственные интересы, частные заботы и, разумеется, внушительные денежные суммы. К последним Зильберман, как всегда, проявил повышенное внимание.
Под видом члена международной организации «Врачи без границ» он начинает курсировать между Колумбией и ФРГ, Никарагуа и Австрией, Бейрутом и Копенгагеном, Триполи и Римом.
…В джунглях международного терроризма Густав Зильберман производил диковатое впечатление — жизнерадостный, голубоглазый, свежевыбритый, с пахнущим французским одеколоном платком, счётной машинкой в кейсе и… килограммами наличности в рюкзаке. Как правило, в долларовом исчислении.
Ларчик открывался просто — целебный эффект несостоявшегося врача годами оставался неизменным: платить, платить и ещё раз платить, чтобы по завершении акции получить раза в два-три больше потраченного.
Этот, давно запатентованный другими лицами и в другие времена метод, теперь принес славу Зильберману-Феррати и репутацию лучшего в мире частного посредника по освобождению заложников. Формула, которую вывел для себя благородный освободитель насильно удерживаемых в плену лиц, была сколь проста, столь и эффективна. Впрочем, как и всё, чем занимался Зильберман.
Согласно этой формуле заплатить может каждый. Фирма, посольство, государство, частное лицо, в конце концов. Были бы деньги.
Деятельность многоединого в одном лице Зильбермана особенно богатые плоды приносила ему в Никарагуа и Колумбии, где местные повстанцы-герильерос считали похищение частных лиц из числа богатых европейцев самым надёжным способом пополнения революционного «общака».
Вполне возможно, что Зильберман-Феррати был в принципе солидарен с латиноамериканскими люмпенами, расценивая вызволение из революционной неволи состоятельных, но невезучих европейцев, не только своим долгом гуманиста-альтруиста, но и кратчайшим путём личного обогащения.
…Впервые в Колумбии наш герой оказался месяца через три после бегства из зала суда в Ганновере.
Тогда речь шла о выкупе двух немецких техников. И он был выплачен, но не наличными деньгами, а вполне материальными предметами и вещами — в обмен повстанцы получили два детских сада, оборудование для походных госпиталей и некоторую наличность.
С тех пор «врач без границ» стал регулярно обменивать пленников, среди которых были не только немцы, но и датчане, итальянцы и австрийцы, не только на деньги, но и на техническое оборудование и медикаменты.
Споткнулся Зильберман на вызволении жены крупного промышленника из Франкфурта, некой Гертруды Зельде.
Всё шло по плану: в Колумбию авантюрист прибыл с двумя фальшивыми паспортами, куда была вклеена одна и та же фотография — всё той же Зельде — и с традиционным рюкзаком долларовой наличности.
Уже через день фрау Зельде, сидя в шезлонге на террасе родового поместья под Франкфуртом, рассказывала своему супругу о преследовавших её злоключениях.
А вот Зильберману, то есть Марио Феррати, на тот момент пришлось несколько подзадержаться в Колумбии…
Кто-то из правительственных чиновников этого, мягко говоря, хаотичного государства сумел сложить два и два и в итоге пришёл к выводу, что уж больно высоки оговоренные суммы выкупа, о которых сообщает бескорыстный человеколюб, доктор Марио Феррати. А не берёт ли врач, помимо частных гонораров, ещё и комиссионные с повстанцев? Не имеет ли он личной заинтересованности в том, чтобы драгоценные, в буквальном смысле слова, граждане Европы продолжали исправно пропадать в джунглях Колумбии, неизменно оказываясь в волчьих ямах герильерос?
И почему, например, за фрау Зельде, со слов Феррати, было выплачено полтора миллиона марок, когда первоначально «лесные революционеры» требовали за её освобождение всего лишь двести тысяч долларов?
На это один из адвокатов, которыми Зильберман-Феррати успел предусмотрительно обзавестись в Боготе, дал пространное пояснение, что повстанцы вольны по своему усмотрению менять требуемые суммы, да и вообще, не в правилах герильерос выписывать квитанций. Так что вина его подзащитного отсутствует как таковая и суд не вправе выносить свой вердикт, исходя из чьих-то досужих домыслов…
Судье доводы адвоката показались настолько убедительными, что Марио Феррати был полностью оправдан и отпущен на свободу прямо из зала суда.
Буквально на следующий день после завершения суда над врачом колумбийская полиция получила из отделения Интерпола в Бонне извещение, из которого следовало, что разыскиваемый в Федеративной Республике Германии мошенник по имени Уайтер Чесмен, по сведениям, полученным из оперативных источников, скрывается где-то в Колумбии.
Сравнив присланную фотографию со снимками других разыскиваемых преступников, колумбийские полицейские пришли к выводу, что Уайтер Чесмен как две капли воды похож на уже известного им Марио Феррати. Незамедлительно был выписан ордер на арест доктора и местные полицейские бросились на его поиски.
В ходе поисковых мероприятий сыщики обнаружили ещё более шокирующие и, в буквальном смысле слова, кровавые следы деятельности Марио Феррати.
И хотя самого доктора задержать не удалось, — он как сквозь землю провалился, — на удачу колумбийских властей были схвачены две его подельницы, сестры-близнецы де Хесус Фернандес, Дельфина и Мария.
Троица делала свой бизнес на поставке живого товара, девушек, зачастую несовершеннолетних, в публичные дома Северной Америки, Европы и даже Юго-Восточной Азии. Не брезговали они и продажей на другие континенты кокаина и героина…
В течение ряда лет Феррати и сестры Фернандес собирали по странам Латинской Америки девушек из малоимущих семей для последующей переправки их за границу.
На своём «Ангельском ранчо» сестры оборудовали перевалочную базу и мини-лабораторию, где Феррати делал экспресс-анализы, чтобы на месте определить пригодность «товара» к отправке и последующему использованию по назначению. Самых красивых и здоровых девушек, годных по внешним данным и состоянию здоровья для избранной скупщиками живого товара профессии, через несколько недель продавали за границу.
На подворье «Ангельского ранчо» полиция обнаружила целый лагерь смерти малолетних проституток, которых мучили, убивали, а то и заживо сжигали за малейшую провинность или неповиновение или же если они вследствие болезни, беременности либо по другим причинам становились непригодными для проституции.
Уничтожением «бракованного товара» занимались двое мексиканцев, нанятые для «профессиональной подготовки» наложниц. В общей сложности полицией были подвергнуты эксгумации более тридцати трупов девушек и грудных младенцев, найденных в земле «Ангельского ранчо».
…Зильберман же, сменив паспорт, теперь из Чесмена-Феррати превратился в Мориса Жудена и благополучно добрался до Мехико, этого монстра-мегаполиса, где так легко затеряться, тем более при наличии там друзей-подельников.
Однако, опасаясь, что щупальца правоохранительных органов Боготы могут со временем дотянуться и до Мехико, ввиду хорошо отлаженных контактов между мексиканской и колумбийской полицией, Зильберман-Жуден решил не рисковать, а исчезнуть для Интерпола, поступив в Иностранный легион…
* * *
Через два дня Густав уже обживал виллу в фешенебельном районе столицы гималайского Поднебесья — Катманду.
Войдя в контакт с местной наркомафией, он в качестве наркокурьера успел сделать несколько «продуктивных» рейсов в страны Западной Европы, в основном в Амстердам, тогдашнюю столицу потребления наркозелья. Летал он через Москву, где неоднократно встречался со своим троюродным братом по матери, Мариком Хенкиным, поэтому последний был в курсе всех перипетий своего импортного родственника-афериста.
Однако в Катманду Зильберман пробыл недолго. Как только он встал на ноги, то есть вникнул в тонкости наркобизнеса и попытался открыть собственное дело, тут же местные наркобароны, убоявшись иметь под боком сильного конкурента, угрозами физической расправы заставили его покинуть Непал. И Густав вновь ударился в бега. Он твёрдо решил, что его новым местом жительства будет Вена, наименее криминализованный город Западной Европы. Добирался туда Зильберман окольными путями, поочередно используя свой собственный паспорт и поддельный на имя Мориса Жудена. И наконец, о боги! — почти через месяц странствий по свету он добрался до Вены. Через неделю Густав приобрёл роскошную виллу в предместье австрийской столицы и… заскучал. Ему, человеку неиссякаемой энергии, трудоголику, было в тягость вести жизнь, даже не жизнь — существование рантье, даром, что весьма обеспеченного и даже богатого.
Попав в тихую заводь Западной Европы, в Вену, Густав затосковал. Его душа и страсть к мошенничеству требовали новых авантюр, но найти возможных сообщников ему никак не удавалось. И тогда он позвонил Марику.
— Брат, где сейчас находится тот человек, о котором ты мне рассказывал, ну, помнишь, дела с эшелоном цитрусовых, сожжение долларов….
— Я с ним потерял связь, — поспешил перебить слишком разговорчивого брата Хенкин.
Зильберман догадался, что Марик боится, что его домашний телефон может находиться «на прослушке». «К чёрту! «Слухачи» всё равно ничего не поймут!» — подумал Густав и вслух добавил:
— Если, паче чаяния, он всё-таки появится на твоём горизонте — присылай его ко мне! Я буду ждать…
Глава первая. «Весь Триест я «обую» в презервативы!»
Густав Зильберман родился на побережье Адриатического моря в городе Триесте, за лет пять до начала Второй мировой войны.
К 1943 году, когда немецко-фашистские войска полностью оккупировали город и прилегающие области Фриули-Венецию — Джулию, Густав уже успел окончить три класса начальной школы и свободно болтал на шести европейских языках — итальянском, греческом, немецком, идише, венгерском и французском. Его мать, урожденная Голда Семёновна Портная, еврейка с Украины, сумела научить его азам русского языка, так что Густав даже в многоязычном Триесте был признанным полиглотом — мог поддержать беседу на семи языках. И хотя большего от него пока ни судьба, ни родители не требовали, бесёнок, сидевший внутри маленького Густава, настойчиво напоминал, что вокруг столько соблазнов, что для овладения ими совершенно недостаточно образования в три класса и умения изъясняться более чем на полдюжине языков.
Кстати, последнее обстоятельство для уличной детворы Триеста было совершенно заурядным явлением, так как, во-первых, здесь редко можно было встретить семью, где бы родители были одной национальности.
Взрослому населению Триеста, как, впрочем, и подрастающей поросли, было совершенно безразлично, на каком языке общаться со своими соседями и сверстниками, потому что дома они, как правило, говорили на языках своих предков и впитывали культуру, традиции и уклад по усмотрению старших родственников.
Благодаря своему еврейскому трезвому и основательному природному началу, доставшемуся от родителей, Густаву в любой ситуации удавалось сдерживать импульсивно-безрассудное брожение юношеской крови. Впервые это было доказано, когда в 1945 году в Триесте одни оккупанты — немцы, уступили место другими — англо-американцам.
Не уподобляясь своим сверстникам, для которых приход янки в Триест был открытием эры жевательной резинки, Густав, мальчик прилежный и не по возрасту разумный, гонялся за другого рода резиной — презервативами. Одновременно мальчишка прислушивался к новому, седьмому по счёту, языку — английскому. Вдруг да пригодится…
От своего отца, врача и аптекаря в одном лице, младшему Зильберману стало известно, что в Европе свирепствовала эпидемия гонореи. На её происхождение Густаву было ровным счётом наплевать. Да и какая ему, безусому мальчишке, наследственному предпринимателю от медицины, делавшему бизнес на человеческих болячках, была разница в том, занесена ли гонорея в европейские публичные дома ветрами из Казахстана и Калмыкии или доставлена туда американскими военно-транспортными кораблями из штата Техас и Оклахома?!
Зато он владел тайной иного свойства: личная аптечка каждого вновь прибывшего из-за океана англоговорящего освободителя была буквально напичкана презервативами и жевательной резинкой. И если за последней гонялись все сверстники Густава, то он интересовался лишь механическими средствами предохранения от врага № 1 солдат армий-победительниц всех времен и народов — триппера. Презервативы у вновь прибывших солдат Густав скупал тысячами.
Причем делал это, не мелочась и не торгуясь. Ларчик открывался просто: когда вы, ребята, израсходуете свой резиновый «боекомплект» и явитесь в местный публичный дом, там цены на ваши же презервативы буду диктовать вам уже Я и мой ОТЕЦ!
Скоро они с отцом стали признанными монополистами по продаже презервативов на Балканах.
Однако старшего Зильбермана, хитрого Зигфрида, постоянно беспокоил этот до конца не определённый статус: с одной стороны, ты — монополист, но с другой, ты каждую минуту можешь лишиться своей монополии из-за секундного каприза патруля военной полиции. И та же самая военная администрация, о здоровье солдат которой ты печёшься, пусть и в местах довольно специфических — в публичных домах, — она может призвать тебя к ответу за… спекуляцию подручными средствами предохранения, презервативами.
Ну, куда это годится?! Ты работаешь не покладая рук, не досыпая и не доедая, пытаешься уберечь мочеполовые системы американских солдат от м-а-аленького такого микроба под названием гонококк, а военные власти вполне способны на подлость: подобравшись к тебе сзади, они могут со всего маху так засадить тебе пониже поясницы, что гонококки со стрептококками в диком танце замельтешат у тебя перед глазами, а то и, не дай господь, в твоей прямой кишке!
Нет, такого оборота допустить никак нельзя. И тогда старший Зильберман впервые в жизни преподнёс своему не по годам смышлённому сыну урок, как с помощью взятки и подлога можно уладить проблему, выросшую до общебалканского масштаба.
Напоив штабного писаря, капрала Джима О’Хару, до поросячьего визга, отец и сын Зильберманы затем повели этого «душку Джима» в один из курируемых ими публичных домов. Пьяный янки, забавляясь в постели с проплаченной отцом и сыном девицей, подписал бумагу, согласно которой Управление тыла совместно с Ассоциацией военных медиков Вооружённых сил США обязано было взять шефство над городскими органами здравоохранения Триеста и до конца 1946 года поставить в кредит своему полномочному представителю на оккупированной территории Зигмунду Леви Зильберману миллион упаковок презервативов, миллион флаконов пенициллина, шприцы, иглы, вату, марлю и другие приспособления и медикаменты, незаменимые при лечении венерических заболеваний.
— А ну-ка, повернись ко мне задом! — скомандовал капрал проститутке. Тут же расстелил на её спине заготовленный предприимчивыми отцом и сыном документ, вынул из своих галифе печать, дыхнул на неё перегаром, приложил к бумаге, легализовав таким образом бизнес Зильберманов.
Подписанная в алькове публичного дома и заверенная гербовой печатью Восьмой американской бронетанковой армии бумага, сразу же обрела свойство охранной грамоты…
Так Зигмунд Леви Зильберман обштопал всех своих триестинских конкурентов, а его сын Густав впервые узнал, какой силой может обладать листок бумаги, имеющий знаковый оттиск — печать.
И неважно, в каких условиях он, этот самый листок бумаги, был подписан и передан в руки владельца: в туалете ли, в постели с проституткой — людям-то важен конечный результат: печать!
Через много лет Густав применит на практике приобретенный в юности опыт, доказывающий важность нужной печати на нужном бланке, но до этого у него будут другие увлечения и приключения…
Глава вторая. Жиголо напрокат
К 1947 году в связи с присвоением Триесту статуса «Вольного города», то есть места, где могли беспошлинно продаваться любые, даже контрабандного происхождения, товары, спрос на презервативы в аптеках настолько упал, что Зильберман-старший решил избавиться от своей монополии. Разумеется, сделал он это не без пользы для себя.
Решив, что навоевавшись, народ теперь начнёт рожать детей, Зигмунд весь свой капитал вложил в приобретение гинекологического оборудования и средств по уходу за младенцами. И не прогадал! Предполагая, что Густав в скором времени может достичь определённых высот в медицине, Зильберман-старший настоял, чтобы сын поступил учиться на лечебный факультет триестинского медицинского колледжа. Но проучился там отрок всего три года.
Что ж, срок, вполне достаточный для того, чтобы, имея некоторые врачебные навыки и хорошо подвешенный язык, в будущем умело играть роль и терапевта, и гинеколога, и даже психоневролога-гипнотизёра…
Но в тот момент работа с медицинской литературой и инвентарём, какие бы большие деньги они ни сулили в будущем, не могли сейчас и немедленно заменить Зильберману-младшему работу с «живым материалом» — партнёрами, контрагентами во плоти и крови. Поэтому Густав вскоре нашёл свою нишу на рынке предоставляемых триестинскими туристическими фирмами услуг для умирающих от скуки и дефицита мужского общества и внимания богатеньких матрон из Швеции, Норвегии, Дании, традиционно посещавших Триест, чтобы окунуть свои истосковавшиеся по мужской ласке чресла в воды Адриатики…
Организуя какое-нибудь предприятие, Густав прежде всего руководствовался политическими ориентирами и уровнем деловой конъюнктуры в регионе, где ему предстояло развернуться. Затем он выяснял, есть ли у него на избранной стезе конкуренты.
Если их было много, он скорее всего отказывался от затеи. Если же конкуренты были немногочисленны, Зильберман-младший наводил справки об их кредитоспособности, а потом уже принимался за дело.
Поэтому, организуя отдых на Адриатическом побережье для состоятельных скандинавок не первой свежести: от сорока до пятидесяти лет, Густав действовал почти наверняка, так как последние семь лет в Европе люди только и делали, что убивали себе подобных. Достаточно сказать, что последняя война унесла жизни около десяти миллионов молодых немцев, французов, югославов, итальянцев, греков и сербов.
Во всех странах мира женщин испокон веков было больше, чем мужчин. Особо наглядно их число возрастало после опустошительных войн, тем более что восполнение утраченного мужского материала шло довольно медленными темпами…
Словом, к началу 1950-х годов Густав обратил внимание на то, что на триестинских пляжах явно не хватало тех, из-за чьей неуёмной страсти каждое довоенное лето туда съезжались дамы средних лет из Северной Европы, и в чьих объятия по традиции искали утешения женщины из холодной Скандинавии…
Как? На пляжах Адриатического моря не хватает любвеобильных мужчин?! Что ж, эти потери военного времени вполне восполнимы, и изобретательный мозг Зильбермана тут же родил идею — почему бы не подзаработать на собственном темпераменте, загорелом молодом теле и крепком мужском начале?! С другой стороны, эта статья добывания денег на местном рынке ещё никому не была известна, жила оставалась нетронутой и неразработанной. Действительно, для этого надо было иметь такую нестандартно мыслящую голову, какая была у Густава Зильбермана…
Нельзя сказать, что сразу всё заладилось.
Работать Густав начал в паре со своим другом детства — итальянцем Марко. С начала и до конца июня им удалось заполучить аж три ангажемента, каждый стоимость по тридцати долларов — деньги по тем временам огромные!
Успех обнадёжил. Друзья решили привлечь в компанию ещё двоих своих приятелей — серба по имени Ранко и грека Христю.
До середины июля кое-что удалось заработать, но основные усилия были растрачены на поиск состоятельных клиенток. Вопреки ожиданиям это дело оказалось весьма хлопотным и дорогостоящим. Пришлось перестраиваться на марше.
Во-первых, ввели почасовую ставку пять-семь долларов в час с одной клиентки. К этому добавили скидку для коллективных заявок на проведение эрос-вечеринок, частных стрипт-концертов, оргий на яхтах и в наскальных гротах…
Определенная трудность поджидала предприимчивых жиголо и в вопросе поиска одиноких незнакомок.
Решение оказалось на редкость простым. Отпечатав за бесценок в местной типографии избыточное количество рекламных карточек с указанием прейскуранта услуг и номером телефона аптеки, владельцем которой был отец Густава, «кооператоры» оставляли их во всех триестинских барах, гостиницах, курительных комнатах для женщин и, конечно же, во всех телефонах-автоматах.
Текст гласил: «Напрокат сдаются молодой, привлекательный, безотказный по части секса и ласк молодой мужчина и трое его приятелей. Не упускайте уникальной возможности прожить сумасшедший волшебный вечер и вкусить запретного плода. Предлагаются индивидуальные и групповые варианты. Предпочтение отдаётся женщинам не моложе тридцати и не старше пятидесяти лет. При подаче групповых заявок значительные скидки. Заказы по телефону…»
Фронт работ был заготовлен. Уникальное предложение породило бешеный спрос на молодое мужское тело, тем самым доказав, что в женской среде всегда присутствовал дефицит элегантного противоположного пола и здоровых ласк…
Бывали и накладки. Нередко в аптеку к отцу Густава звонили молодые женщины и настойчиво требовали прислать «отряд» в полном составе, чтобы составить компанию нескольким леди, страждущим избавиться от опостылевшей им девственности.
Иногда старый змий-искуситель, Зигмунд Зильберман, исключительно в познавательных целях естествоиспытателя, а не токмо праздного любопытства ради, интересовался у звонящих, зачем им понадобился весь отряд сразу? Ибо, по его твёрдому убеждению, для успешного проведения дефлорации достаточно и одного «весёленького птенчика»…
Ему на этот его посыл без обиняков отвечали, «что отряд нужен для того, чтобы иметь полную гарантию, что с оковами девственности будет покончено раз и навсегда и о ней никогда больше не придётся вспоминать…»
К концу лета 1952 года триестинский секс-отряд особого назначения заработал в общей сложности около тысячи долларов чистой прибыли — огромные по тем временам деньги!
Закрытие сезона платной любви дружная компания «мальчиков по вызову» решила отметить в самом дорогом ресторане города.
Кстати, старшему из них, Густаву, в ту пору шел восемнадцатый год. Собрались принаряженные. Отсутствовал только Густав. Решили начать без него — подтянется позже. Но основатель конторы «ЖИГОЛО НАПРОКАТ » не появился ни через два часа, ни через двое суток.
Густав Зильберман исчез в неизвестном направлении в обществе никому незнакомых людей, оставив родителям записку, в которой он просто извещал их о своём намерении посмотреть мир и клялся регулярно писать, куда бы ни забрасывала его судьба.
И, действительно, одно время письма со всех континентов приходили довольно регулярно. Однако в них ни слова не говорилось о том, чем он занимается. В полной тайне сохранялись и люди, которые окружали его, делили с ним пищу, кров, с кем он, в конце концов, проводил время…
Глава третья. В каждом из нас спит… «голубой»
Тайна открылась неожиданно, когда роскошная яхта под названием «Голубое очарование », экипаж и команда которой сплошь состояли из самых знаменитых гомосексуалистов Европы и Америки, была захвачена пиратами в районе Южно-Китайского моря.
Не окажись среди «голубой» компании племянника английского премьер-министра, чей дядюшка сам был нередко подвержен жесточайшим приступам «болезни аристократов», педерастии, неизвестно, когда бы ещё любители нетрадиционной мужской любви ощутили под ногами твердь земную.
А так… Ну, подумаешь, на поиск аристократов-извращенцев были отряжены около десятка дредноутов и три подводные лодки военно-морских сил её величества королевы Великобритании Елизаветы… Всего-то! Конечно же, и похитители, и похищенные были обнаружены и захвачены во время пьяной оргии на необитаемом острове, расположенном в Южно-Китайском море.
По свидетельству очевидцев, экипаж и команда яхты « Голубое очарование» никак не хотели признавать себя пленниками пиратов, более того, настаивали, чтобы их немедленно освободили из-под стражи английских военных моряков…
Фотографии обнаруженных на яхте молодых людей, которые превратили судно в плавающий бордель для мужчин с нетрадиционной сексуальной ориентацией, украшали передовицы всех ведущих газет мира в течение месяца. Дошли они и до Триеста. Тогда же супругам Зильберман и их друзьям стало известно, что одним из заводил и инициаторов создания плавающего голубого вертепа для «золотой молодёжи» двух континентов — Северной Америки и Европы — был не кто иной, как их «душка Густав».
В одном из интервью, отвечая на провокационный вопрос журналиста, не случайно ли он оказался на борту «голубой яхты», Густав прямо заявил, что случайности в выборе, который рано или поздно вынуждены сделать все его собратья по секс-ориентации, абсолютно исключены.
Что касается конкретно его казуса, то он готов чистосердечно поделиться своим опытом. Толчком к тому, чтобы он остановил свой выбор на «голубой любви», послужило то омерзение, которое внушили ему холодные скандинавские женщины, когда он в качестве «мальчика по вызову» ублажал их проплаченными ласками на триестских пляжах…
Нет-нет, он не хочет быть неправильно понят! Он ничего не имеет против женщин, отнюдь! Есть и среди них достойные персонажи, но! Разве можно сравнить их чувствительность и восприимчивость с тонкой и изящной игрой азартного интеллекта, богатой палитрой внутреннего мира лучших представителей «Голубого Ордена», которых ему довелось наблюдать, находясь более года на яхте? Нет, конечно! Да и никакого сравнения быть не может!!
Со слов Густава, женское общество — это жалкое сборище двуногих животных, убогих в своих низменных желаниях рожать себе подобных. В то время как «сообщество голубых единомышленников» — это парламентская республика патрициев духа, единых в своих помыслах доставлять собратьям только удовольствия. Да и вообще, эстеты-гомосексуалисты — это высшая организация мыслящих существ на Земле…
В том же интервью Густав раскрыл таинство своего приобщения к «Голубому Ордену».
Это случилось летом 1952 году, когда он на триестских пляжах ублажал одну похотливую пятидесятидвухлетнюю матрону из Швеции Соню Хансон.
Женщина явно страдала манией преследования, потому что, выбираясь из насиженных мест своего шведского фатерлянда, она всюду брала с собой гориллоподобных телохранителей. Благо средства, которые достались ей в наследство от умершего мужа, позволяли содержать этих недочеловеков.
Последнее время в её охрану входили немцы из Западной Германии — это было значительно дешевле и надёжнее, потому что все они служили в полиции в СС, и компанию составляли ей во время своего отпуска.
Родственники и знакомые Сони считали, что у неё с Куртом любовный роман, но кто бы знал, что это абсолютно не соответствует действительности, так как охранник был активным гомосексуалистом-педофилом и любому, самому роскошному женскому телу предпочитал юношеские ягодицы!
С первой минуты знакомства Густав и Курт, едва только встретившись взглядами, поняли, что созданы друг для друга.
Дойдя до этого места, Густав срывающимся от волнения голосом стал живописать, как его всегда тянуло к крупным, физически развитым мужчинам, от которых пахло крепким кофе и табаком, несло перегаром и неутолённой похотью…
И хотя Зильберман-младший до физической близости с Куртом успел уже познать не одну женщину, однако истинного наслаждения в обладании ими он никогда не испытывал. Оказывается, ему надо было стать жертвой садистски жестокого изнасилования, побывать в руках этого необузданного зверя Курта, чтобы понять смысл и определить для себя вектор собственной сексуальной жизни…
Будучи изначально бисексуалом, которому особого удовольствия не доставляли совокупления ни с женщинами, ни с мальчиками, Густав начал жить полнокровной сексуальной жизнью, лишь претерпев насилие, граничащее с унижением. Оказалось, что он всю свою предшествующую жизнь именно этого и искал, именно этого ему и не хватало в общении с женщинами, в компании с которыми он вынужден был играть активную роль, тогда как природа изначально определила ему пассивно-мазохистскую партию в сексе. Самой природой Густав был создан для пассивной любви, и дать её ему смогли только «активные голубые витязи». Но… оказалось, только на время.
Интервью Густава Зильбермана — первый и последний случай в его богатой событиями жизни, когда он по собственной инициативе приоткрыл полог над своим альковом. Других примеров сногсшибательных самоизобличений из личной жизни Густава Зильбермана более не случалось никогда.
Такие откровения, публикации о герое многочисленных «голубых» скандалов появлялись и в печатных изданиях его родных мест — в Триесте. Однако все эти публикации о гомосексуальных связях их сына и приятеля с представителями высшего клана Великобритании, родителями и близкими полностью ими отрицались, но вместе с тем активно обсуждались многочисленными посетителями триестских кафе и баров.
Никто не знал, сколько денег заработал на этих «разоблачительных» интервью Густав Зильберман. А заработал он немало. В одиночку, коль скоро в одиночку он их давал…
Глава четвертая. Король бриджа и покера
Итак, к своим двадцати годам Густав Зильберман довольно сносно говорил на восьми языках. Последним, английским, он овладел, общаясь с солдатами американских оккупационных войск, а также во время гомосексуальных игрищ со своими многочисленными партнёрами-англичанами. Имел навыки начинающего врача, пристрастие к разнополой любви и ещё к двум вещам — игре в карты и деньгам. Причем игра его привлекала гораздо больше, чем деньги.
Однако, чтобы в полной мере удовлетворять свои последние страсти, надо было всё-таки иметь деньги. И не просто деньги, а очень большие деньги…
Проделав почти кругосветное путешествие на яхте «Голубое очарование» и приобретя скандальную славу, Зильберман пришел к выводу, что сенсационные, эпатирующие публику выходки — это не та материя, которой можно питаться и быть сытым до конца дней своих. Поэтому он решил заняться делами, приносящими реальные дивиденды. При заходе яхты в марсельский порт Густав, не попрощавшись со своими секс-партнёрами, больше на борт судна не поднимался…
Не задерживаясь в Марселе ни часу, он направлялся в Монако, превратившийся по окончании Второй мировой войны в центр европейской игорной империи, сумев перехватить пальму первенства даже у Парижа, который в конце 1920-х годов был знаменит своим игорным Греческим синдикатом, да и вообще был главным вертепом Европы. Однако Вторая мировая война по-своему расставила акценты…
В течение года Зильберман каждое утро, как на работу, отправлялся в читальный зал местной публичной библиотеки, где по шесть часов в день штудировал и конспектировал литературу о теории карточных игр. Затем налегке обедал и пару часов тренировал пальцы, а вечером в казино закреплял на практике постигнутую теорию. Никогда не употреблял спиртного и не курил, а по утрам стал заниматься гимнастикой.
Вскоре Зильберман в совершенстве овладел покером и бриджем, став не просто профессиональным игроком, а шулером экстра-класса.
В своей безрассудной страсти к двум карточным играм, требующим диаметрально противоположных интеллектуальных качеств и разного темперамента, Густав отразился весь, как в капле воды.
Так, бридж развивал аналитические способности, умение быстро рассчитывать различные варианты, учил полагаться только на свою голову, а не на слепое везение и волю Господина Случая.
В то же самое время покер — это игра нервов. Чтобы выигрывать, надо обладать недюжинным актёрским дарованием и знанием человеческой психологии. Кроме того, чтобы преуспеть в игре в покер, надо иметь крепкие нервы-канаты, острый глаз и быть постоянно нацеленным на обман партнёра — это главное!
Австриец так поднаторел в этих играх, покере и бридже, что они вполне обеспечивали ему безбедное существование.
Зильберман стал, пожалуй, единственным на Западе так называемым элитным игроком. или элитным каталой (раньше в России их называли червонными валетами ), кто пробился в сообщество картёжных кудесников, не пользуясь родственными связями, а лишь благодаря своему трудолюбию, одержимости в познании тонкостей игры как таковой и шулерских приёмов, в частности.
Ведь давно известно, что искусство элитного каталы передаётся по наследству — от деда к отцу, от отца к сыну. Обычно такие семейные династии насчитывают от ста до двухсот лет.
У каждой из них был свой шанец. или мульки — то есть арсенал средств обработки партнёра, включая психологические, которые оттачиваются десятилетиями.
Густав знал — чтобы выигрывать большие деньги, надо постоянно что-то изобретать, заготавливать новые мульки — обманные приёмы.
Так, ему было известно, что если поначалу его собратья по ремеслу просто колдовали с колодой, то есть заряжали, крапили или, наконец . подрезали её, то с течением времени они стали пользоваться кино-фотоаппаратурой, рациями, магнитами, столами с «секретами», увеличительными стёклами, зеркалами, контактными линзами или спецочками.
Ну, допустим, сидит игрок спиной к глухой стене, которая на самом деле является тонированным стеклом, а в соседней комнате его карты рассматривают с трёх ракурсов и информацию передают шулеру через устройство, вклеенное ему в волосы…
Однако Зильберман продолжал оставаться волком-одиночкой в этой стае партнёров-соперников, и в качестве своих потенциальных жертв выбирал людишек, неправедно наживших миллионные состояния на военных подрядах и поставках. А что касается шанца — приёма, с помощью которого он выигрывал деньги у презираемых им нуворишей, то он всё время оставался у Густава неизменным. Как, впрочем, и его принцип: «У 99 процентов «жирных котов» всего земного шара, разбогатевших на войне, однажды в жизни вдруг появляется буйное желание сыграть в карты. Моя задача — оказаться в этот момент рядом и предоставить им возможность проиграть нечестно заработанные деньги!» — под этим девизом Зильберман действовал в течение ряда лет.
И он не ошибся. Как свидетельствует мировой опыт, во время войн и всеобщего обнищания целых народов отсутствуют шальные деньги, нет и большой игры. Шулера появляются одновременно с миллионерами.
В 1920–1930 годы в Европе таких было немного. Другое дело — послевоенные годы. Они стали началом европейского, да и вообще, мирового карточно-шулерского ренессанса.
Респектабельный, с сияющей улыбкой, в костюмах от лучших портных мировых столиц моды, Зильберман заводил знакомства с будущими жертвами в фешенебельных ресторанах, на бегах, в театрах, на выставках и концертах.
Теперь главная его задача состояла в том, чтобы как можно проще и незаметнее установить, есть ли у клиента деньги. Сделать это надо было так естественно, чтобы потенциальная жертва ничего не заподозрила и даже поблагодарила судьбу за знакомство с таким интересным и привлекательным господином, который, судя по его поведению, располагает огромными связями и возможностями. К тому же он явно богат!
Так клиенты Зильбермана рассуждали до тех пор, пока не оставались без штанов — чаще в переносном, но иногда, когда уж совсем «не шла карта», то и в буквальном смысле слова.
Дальнейшие события развивались по давно разработанному и выверенному на практике сценарию и, в общем-то, были просто делом техники.
Следовало ненавязчивое предложение сыграть партию-другую в очень престижном месте. Разумеется, тот, кому делалось это предложение, не мог отказать своему доброжелателю, как минимум, по двум причинам.
Во-первых, надо было попытаться вернуть проигранные деньги, а во-вторых, разве можно было усомниться в порядочности и отказать такому обаятельному человеку?!
И вот тогда огромные расходы Зильбермана на поддержание имиджа очень состоятельного бездельника — на шикарную одежду, драгоценные аксессуары, бьющий в глаза маникюр, дорогую туалетную воду и на другие сумасбродные траты — окупались с лихвой.
Клиент, заглотав наживку, мчался на телеграф и умолял жену, компаньонов или богатых родственников ещё раз, последний, поверить ему и выслать немедленно сумму с энным количеством нулей. Разумеется, полноправным обладателем полученной суммы он становился лишь на время, требуемое доехать от телеграфа к ломберному столу. После чего он её, сумму, больше никогда не видел. Как, впрочем, и самого искусителя, Зильбермана.
Теперь он, правда, для своих жертв был известен под именем Жюля Перье, реже — Клауса Дрейзеля.
Вскоре Зильберман стал постоянным пассажиром трансатлантических пароходных круизов.
Курсируя между Европой и обеими Америками в каюте «люкс», он намётанным глазом выискивал в толпе праздношатающихся по палубам, барам и кинозалам пассажиров, у которых водились деньги, а значит, было чем поживиться.
Отличный психолог, Густав Зильберман делал ставку на богатых людей, которым было в тягость вынужденное ничегонеделание и которым нечем было занять свой межконтинентальный досуг во время бесконечного и однообразного путешествия.
Через пару дней плавания новизна впечатлений сменялась беспросветной скукой, голубой шатер неба над головой и зеленая морская подушка под ногами начинали раздражать.
Слонявшиеся из угла в угол пассажиры были накалены внутренним напряжением и находились в состоянии взведённой пружины.
Достаточно сказать, что каждый из них постоянно находился начеку, чтобы не сорваться и, не дай бог, не въехать с размаху кулаком в эти глупые и постные физиономии официантов. Или чего хуже: не изорвать зубами эту дурацкую обивку в каютах.
А эта отвратительная вечная качка, ставившая под сомнение эффективность выпивки и как следствие лёгкий флирт, неназойливое ухаживание за дамами…
Зильберман мастерски использовал тоску по развлечениям, терзавшую туповатых и азартных американцев, английских снобов-аристократов и «новых европейцев», разбогатевших после Второй мировой войны на строительных подрядах и биржевых сделках.
Надуть их, обвести вокруг пальца — было для него высшим наслаждением. Надувательство привлекало Густава не только тем, что приносило неплохие доходы, оно давало ни с чем не сравнимое чувство превосходства над жертвой. Любителям охоты понятно это чувство…
Познакомившись и обворожив жертву своими изысканными туалетами, манерами и, конечно же, знанием множества языков, Зильберман-Дрейзель или Зильберман-Перье — в зависимости от национальной принадлежности «тельца на заклание» — приглашал его провести пару незабываемых часов в только ему одному известном месте — ресторане для избранных…
«Как? — удивлялся кандидат на раздевание. — Неужели на этой океанской калоше есть ещё какое-то заведение, которое я за трое суток плавания не успел ещё посетить?!»
«Да, сэр… Такое место есть… — скромно ответствовал Густав. — Но, как вы понимаете, двери его открываются лишь для избранных…»
Там же за столом после лёгкой закуски и умеренного возлияния Густав делал клиенту ненавязчивое предложение перекинуться в картишки:
«Так, ничего серьёзного, сыграем, пока принесут горячее… И пока звучит эта дивная скрипка…»
Скрипка, действительно, была обворожительной, ибо играл на ней, ни много ни мало, специально взятый в рейс солист итальянской «Ла Скалы» и по совместительству гомосексуальный партнёр Зильбермана, некто Паоло ди Пеши. Он и его скрипка, кстати, и были единственными шанцами Густава…
Пока шла раздача карт, виртуоз Паоло, стоя за спиной клиента, играл с таким упоением и самоотдачей, что у всех присутствующих на глаза наворачивались слёзы…
Выжимая слезу, скрипач пас карты клиента Густава, а маяком служила… музыка. Мажорный пассаж означал слабую карту, минорный — сильную.
В последнем случае Зильберману приходилось считать касание струн смычком.
Спектакль был отрежиссирован, отрепетирован, все ноты подсчитаны. Репетиции проходили ежедневно…
Глава пятая. Хозяин лондонских ночлежек
Добравшись до Гавра, Зильберман передумал брать билет на океанский лайнер и вновь отправляться в утомительное многодневное морское путешествие. Ему, человеку недюжинной энергии и разнообразных дарований, срочно требовалась смена рода деятельности. А с четырьмястами тысячами долларов в саквояже можно было придумать и что-нибудь посерьёзнее, чем «высаживание» из денег «лохов» за ломберным столом.
Густав вовремя вспомнил о своих английских друзьях-приятелях, со многими из которых он не просто имел разовые половые контакты, но и поддерживал любовные отношения по два-три и более месяцев, бороздя моря и океаны на яхте «Голубое очарование». Причем никто из его партнёров-любовников не догадывался о его изменах. Зильберман, отменный конспиратор, умел хранить свои и чужие тайны. А ведь на яхте «Голубое очарование» это было сделать, ох, как непросто — всё ведь у всех на виду…
И тем не менее Густав преуспел и в этом!
Словом, никто из тех, с кем он почти год беспечно проводил время и бороздил моря и океаны, не могли предъявить ему ни малейших претензий в неверности. Так почему бы не навестить их прямо в их гнёздышке, на этих мокрых островах, которые весь мир почему-то называет Туманным Альбионом?!
Решено — сделано.
По прибытии в Лондон Зильберман первым делом выправил себе документы на имя Стиви Томаса, на которое снял роскошную виллу в самом фешенебельном районе английской столицы, в квартале Регент-парка, где тут же со всей страстью бросился в объятия «недуга аристократов» — гомосексуализма, рекомендуя своим более сдержанным собратьям секс с «грубой клиентурой», — с выходцами из рабочих кварталов.
Как знать, может, ему осточертели капризы снобов из аристократических семей и захотелось откровенного, неприкрытого условностями, откровенного разгула низменных страстей?!
Однако Зильберман только казался своим друзьям, представителям высшего английского истэблишмента, неуправляемым интеллектуалом, растрачивающим свои блестящие умственные способности на злоупотребление алкоголем и гомосексуальные оргии. В промежутках он внимательно осматривался, подыскивая наилучшее применение своим способностям и тем деньгам, что были получены им шулерским путём…
И он нашёл применение этим деньгам.
Потихоньку, скрытно от своих друзей, английских аристократов, Густав занялся спекуляцией недвижимостью и ростовщичеством.
Счастье улыбнулось ему во весь рот, когда в 1957 году консервативное британское правительство отменило закон о защите прав квартиросъёмщиков, а с ним и все ограничения в оплате квартир в старых и ветхих домах.
Мало-помалу прибрав к рукам нежилые подвалы, Зильберман стал за высокую почасовую плату сдавать их внаём проституткам. Полученную от этого прибыль он пускал в оборот для дел более крупного масштаба.
Весьма на руку ему пришёлся чудовищный жилищный кризис в Лондоне.
Под лицемерным предлогом оказания социальной помощи Зильберман улучшал жилищные условия какой-нибудь одной семье, а в освободившуюся квартиру помещал различных деклассированных элементов, «отморозков», с заданием любым путём выжить из дома других квартиросъёмщиков.
Разумеется, на это требовалось какое-то время, но рано или поздно добропорядочные жильцы не выдерживали постоянного шума, дебошей и скандалов, учиняемых «отморозками». Последние, надо сказать, старались вовсю, честно отрабатывая заплаченные им за это деньги.
Так, постепенно, освобождая дом за домом, Зильберман сдавал их за огромные деньги содержателям притонов и всевозможным «джентльменам удачи», обделывавшим в Сохо (район притонов и нелегальных публичных домов) свои преступные делишки. А на прибыль от этого он покупал новый квартал таких же домов и повторял с ними уже проверенную опытом операцию, постепенно превращая прежние жилища бедняков в цитадели порока…
Так за несколько лет Зильберман стал одним из крупнейших лондонских владельцев недвижимости, обладателем нескольких миллионов фунтов стерлингов.
Его восхождением «наверх» заинтересовался Скотланд-Ярд, но увы! В дело вмешалась некая дама по имени Шарп Роузмери, выступавшая как уполномоченный представитель распродажи лондонской муниципальной недвижимости, и всякие поползновения в адрес новоявленного миллионера Стиви Томаса были пресечены…
О том, что Шарп Роузмери, она же Крисчен О’Келли, она же… (ещё шесть имен) являлась кадровой сотрудницей СИС, Сикрет Интеллидженс Сервис — секретной службы Великобритании — и искусной «охотницей за скальпами», вербовщицей в «негативной среде», то есть среди лиц, занимающихся незаконным промыслом, и выступала под официальным прикрытием чиновницы лондонского муниципалитета, курирующей операции с недвижимостью, знало только её начальство да Густав…
Зильберман, познакомившись с Шарп Роузмери, был завербован ею в качестве платного осведомителя СИС, поэтому это разведсообщество обязано было покровительствовать своему поставщику информации и уводить его от карающей десницы правосудия других стран. Во всяком случае, ребята из СИС не раз вовремя подсказывали ему, когда над ним сгущались тучи. Так продолжалось ни один год…
И вот что интересно, Зильберман после аферы с недвижимостью в Лондоне больше никогда не показывался в Великобритании. В других местах — сколько угодно, но на островах — нет! Почему? Лишь потому, что между Зильберманом и СИС существовало джентльменское соглашение: ты оставляешь в покое Туманный Альбион и снабжаешь нас требуемой информацией, а мы тебя по мере необходимости уберегаем от правоохранительных органов других стран… Во всяком случае, предупреждаем о готовящихся против тебя акциях возмездия.
Что ж, неплохая схема: я — вам, вы — мне… И обе стороны довольны! До поры… Случись что-то из ряда вон выходящее, попадись Зильберман на чем-то явно противозаконном, СИС ведь всегда могла от него негласно откреститься и никогда не признаться, что он состоял в штате её негласных осведомителей, да и австрияк никогда бы этого не доказал…
А так, до явного вступления в противоречие с законодательством какой-то страны, они — Зильберман и СИС — вполне подходили друг для друга…
Глава шестая. Густав — частный детектив
Густав Зильберман колесил по миру не столько в желании сорвать миллионные премиальные, сколько для того, чтобы найти и окунуться в неописанные в романах приключения и удовольствия, которые он испытывал, провернув ту или иную аферу. Кроме того, надо было выполнять и задания своей кураторши из СИС…
Другими словами, деньги для Зильбермана не являлись самоцелью, его соблазнял сам процесс и удовольствие, которое он получал во время их приобретения — вот то, ради чего он пускался во все тяжкие…
В какой-то момент австриец понял, что уже не в силах остановиться, его душа требовала всё новых и новых авантюр, а смерть он демонстративно игнорировал, так как боялся лишь одного: однообразия и скуки.
Романтическая профессия объясняет специфическую нелюбовь к подлинным именам и в то же время непреодолимую тягу к анонимному существованию.
В конце 1960-х годов, к моменту рождения нового частного детектива в лице Зильбермана, в его арсенале имелся богатый опыт проворачивания, безо всякого преувеличения, международных афер, огромная жажда деятельности и пропасть самонадеянности. Самонадеянность-то и навела его на оригинальную мысль.
«В чем преимущество частного сыска перед полицией? — спросил себя Зильберман, в миру — частный детектив Уайтер Чесмен. — Правильно, в том, что частный сыщик не обязан отчитываться перед начальством и жить на зарплату. Хотя полиция в отличие от частного сыщика и располагает неограниченным доступом к интереснейшей информации. Значит, — решил новоявленный частный детектив, — добыть её — это моя наипервейшая задача!»
Может быть, внутренний диалог выглядел как-то иначе или не выглядел вообще никак, ибо свежеиспеченным детективом могла руководить просто интуиция. Как бы там ни было, но в конце 1960-х годов Уайтер Чесмен, он же Густав Зильберман, принялся разыскивать криминальные казусы, которые в равной степени действовали и на нервы какому-нибудь европейскому государству, и различным состоятельным фирмам. А к ним у Чесмена-Зильбермана был особый интерес.
Но сначала нужно было зарекомендовать себя только с положительной стороны, настоящим профессионалом, которому раскрытие любого дела по плечу.
И такое дело представилось. То был первый, героический, этап в карьере новоиспечённого Джеймса Бонда, он же Густав Зильберман…
Первое же сногсшибательное приключение пришлось на долю новоиспечённого сыщика в 1970 году.
Из Кельнского собора исчезла масса драгоценной церковной утвари. Как водится, полиция немедленно потеряла след злодеев. Городские власти снабдили Уайтера Чесмена спец-полномочиями, информацией и документами. Частные фирмы озаботились размерами гонорара. И надо же! Следы вели в Белград — почти родные пенаты Зильбермана!
Но вместо того, чтобы сломя голову мчаться в Югославию, изобретательный австрияк отправился в соседнюю Италию (тоже родная вотчина, недаром же он родился и вырос в Триесте!).
Выдал себя за барыгу — скупщика краденого международного масштаба, работающего на одного американского миллиардера, которому он якобы помогает составить уникальную частную коллекцию, равной которой нет во всём мире. И не прогадал — сразу получил наводку на двух югославов.
Эти двое вывели Зильбермана на третьего, на своего шефа, проживавшего в Белграде. У последнего-то Зильберман и выкупил несколько предметов из украденных в соборе вещей. Мало того, сумел выманить главаря в Милан, якобы собираясь там расплатиться за всё остальное. После этого арестовать всю несвятую троицу было делом техники и навыков миланских полицейских…
Не менее эффектное действо Зильберман-Чесмен разыграл при задержании известного в те времена террориста латиноамериканского происхождения по имени Альберто дель Гаучо. Профессия, к которой последний принадлежал, вынуждала его время от времени «ложиться на дно» в ожидании, когда полиция той или иной страны поубавит пыл в попытках найти его.
Было известно, что на этот раз в качестве убежища дель Гаучо выбрал Афины. Местная полиция, конечно же, потеряла его след.
Густав в терроризме не смыслил ничего, но операцию по задержанию террориста провёл блестяще. Да так оперативно и элегантно, что сумел утереть нос бывалым сыщикам.
…Ознакомившись с официальными актами в отношении латиноамериканца, Зильберман-Чесмен обнаружил в них массу бесполезной информации.
Однако его внимание привлекло мимолетное замечание, что как сквозь землю провалившийся гроза полиции нескольких континентов всей печатной продукции предпочитал исключительно итальянский журнал-сборник скабрезных рисунков и анекдотов «Mezzora di sexrisate».
Прочесав весь город и истратив на оплату такси весь полученный аванс, австриец нашёл-таки единственный в Афинах газетный киоск, торговавший тем самым экзотическим чтивом, страстным поклонником которого был террорист.
Вслед за этим начинающий детектив с торжествующим видом переступил порог Главного управления полиции Афин и порекомендовал местным блюстителям порядка устроить засаду у… газетного киоска.
Альберто дель Гаучо взяли на следующий день…
Глава седьмая. Взрыв тюрьмы как средство борьбы с терроризмом
Меньше чем за три года Густав Зильберман-Чесмен в определённых европейских кругах превратился в легенду и последнюю надежду всевозможных государственных ведомств, в том числе и спецслужб. Выпущенный на криминальную орбиту английской СИ С, он, тем не менее, не стал замыкаться на выполнении только её заданий.
Энергии австрийца хватало, чтобы одновременно работать на страховые компании, десяток частных фирм, криминальную полицию и даже на органы государственной безопасности некоторых европейских стран, ну и, разумеется, на себя лично.
Из официальных документов Интерпола следовало, что работодатели Зильбермана давно уже перестали задаваться вопросом, чей он, собственно, агент.
Судя по некоторым отметкам, имевшимся в деле, было совершенно неоспоримо, что в начале 1971 года Зильберман-Чесмен по заданию комитета по защите конституционного строя ФРГ (одна из западногерманских спецслужб) разработал и реализовал, как минимум, одну громкую операцию на территории федеральной земли Нижняя Саксония.
Пришло время, когда власти этого региона ФРГ задумали внедриться в ряды немецких террористов.
Учитывая безошибочное чутье Зильбермана по поиску и обезвреживанию руками официальных полицейских органов лиц, подрывающих устои государства, именно герру Густаву было поручено разработать сценарий внедрения…
В июле 1971 года внешнюю стену тюрьмы города Целле сотряс сильнейший взрыв, отзвук которого ещё, как минимум, лет пять продолжал отдаваться в сердцах и умах местных законодателей. В метафорическом, разумеется, смысле.
Дело в том, что в то время в тюрьме коротал срок один из известнейших западногерманских террористов, некто Зигурд Дебус. Произведенный взрыв, собственно, для него и предназначался.
Но не для того, чтобы отправить герра Дебуса к праотцам, отнюдь!
Разработчик сценария и технических деталей акции, детектив Чесмен, рассчитал всё с долгосрочной перспективой: герр Дебус после взрыва исчезает в образовавшемся в стене проломе. Через улицу его ожидают два благодетеля, нанятых Чесменом.
По расчетам Зильбермана-Чесмена, герр Дебус, оказавшись на свободе, должен был бы разыскать своих соратников по ремеслу, друзей-террористов, навестить различные явки, разработать план дальнейших передвижений и т. д.
Благодетели, взорвавшие для него стены неприступной тюрьмы, следуют за герром Дебусом, фиксируют адреса явочных квартир, имена сообщников, склады оружия и прочее. Вскоре по терроризму, вольготно чувствовавшему себя в земле Нижняя Саксония должен был быть нанесен сокрушительный удар.
Полёт фантазии автора плана, герра Зильбермана-Чесмена, поражал всех чиновников из официальных органов власти нижнесаксонской земли.
Однако при всей своей решительности и неотвратимости наказания для всех выявленных в ходе следования за Дебусом его сообщников план страдал некоторыми изъянами.
Во-первых, в качестве непосредственных исполнителей-взрывников герру Чесмену пришлось привлечь двух малопривлекательных господ с многокрасочным криминальным прошлым.
Во-вторых, взрыв тюремной стены вызвал естественный и весьма бурный интерес различных парламентских комиссий.
И, наконец, в этом, в буквальном смысле слова громоподобном деле, упомянутые комиссии оригинальность замысла назвали бредом сумасшедшего и абсурдом. Известие о том, что взрыв тюрьмы подготовлен и осуществлён руками криминальных элементов, направляемых членами комитета по защите конституционного строя, вызвало у парламентариев, мягко говоря, шок.
Отрицательные эмоции законодателей достигли своего апогея после того, как им стало известно, что органы государственной безопасности действовали, руководствуясь фантазиями частного детектива, который к тому же состоял в творческом союзе с двумя господами с запятнанной репутацией, на совести одного из них было даже покушение на убийство…
К счастью всех лиц, задействованных в провалившемся сценарии Зильбермана, каждый из них мог сослаться на угрозу пресловутой национальной безопасности или на данную подписку о неразглашении. Понятия сколь абстрактные, столь и вольно трактуемые.
Однако по-настоящему досадное происшествие, обозначившее конец очередной эпохи в жизни Густава Зильбермана, случилось спустя пол года…
Глава восьмая. Конец красивой легенде
В ночь на 31 декабря 1971 года ювелир Рене Боуи из преуспевающего торговца драгоценностями превратился в банкрота. Его магазин в Ганновере подвергся сокрушительному ограблению. Общая стоимость похищенных ювелирных изделий, согласно описи, превышала пятнадцать с половиной миллионов марок.
Страховой компании «Mannheimer Versicherung AG» до горьких соплей не хотелось выплачивать страховую сумму.
Детектив Зильберман-Чесмен предложил свои услуги владельцам компании и взялся значительно сократить их расходы по выплате страхового вознаграждения. Его условия заключались в пятистах тысячах марок гонорара плюс накладные расходы. Разумеется, все эти суммы не шли ни в какое сравнение с пятнадцатью миллионами.
«Mannheimer Versicherung AG» великодушно предложила Чесмену удвоить гонорар, если дело закончится ко всеобщему удовольствию.
Всеобщее удовольствие, по замыслу страховщиков и Чесмена, должно было выглядеть примерно следующим образом: детектив уличает Рене Боуи в том, что он сам инсценировал ограбление собственного магазина. После чего ювелир на несколько лет отправляется за решетку.
Страховая компания освобождается от всех обязательств, а Чесмен становится богаче на миллион марок…
Так оно всё и вышло. Почти.
Непосредственно накануне последнего заседания, прямо в зале суда, разбиравшего дело Боуи, когда судьба ювелира уже казалась предрешенной в соответствии с намеченным планом заговорщиков, Зильберман-Чесмен получил причитавшуюся ему вторую половину гонорара.
Как вдруг непредвиденное обстоятельство: против Чесмена и страховой компании дал показания один полицейский, всё это время лжесвидетельствовавший против Боуи.
Как выяснилось впоследствии, дважды предавший всех блюститель законности посчитал себя обойденным в дележе суммы страхового вознаграждения и на последнем заседании решил сообщить суду всю правду…
В воздухе запахло жареным. Теперь уже длительное заключение грозило самому Зильберману-Чесмену как инициатору крупного подлога и обмана суда.
Однако ему не только не хотелось расставаться со свободой, но и с нажитым неправедным путём миллионом марок.
Никем не замеченный Зильберман тенью выскользнул из зала суда и, в сердцах швырнув в урну служебное удостоверение частного детектива на имя Уайтера Чесмена, через два часа уже летел в Мехико. Теперь это уже был врач с миллионом марок в портфеле и двумя паспортами в разных карманах, на имя Марио Феррати и Мориса Жудена.
Однако точку в его жизненных перипетиях судьба ещё не собиралась ставить…
Обнаружив удостоверение частного детектива на имя У айтера Чесмена в столь неподходящем месте, как бак для мусора, полиция Ганновера провела своё тщательное расследование.
Тем более что бывший его владелец был замешан в деле о подлоге и введении судебных инстанций в заблуждение с целью предоставления выгод страховой компании.
Были подозрения также, что он имел в этом деле и свой личный материальный интерес, хотя доказательств по данному факту добыть не удалось.
Прежде всего, полицейские выяснили, где владельцем выброшенного в мусорный бак удостоверения была получена лицензия на ведение частного сыска. Добрались до Великобритании, до Скотланд-Ярда и… стоп! Никаких пояснений оттуда не поступило ни через месяц, ни через полгода беспрерывных запросов из ганноверской полиции и отделения Интерпола в ФРГ.
Глава девятая. Тяга к живому товару
В конце 1960-х — начале 1970-х годов в связи с незатухающим кризисом на Ближнем Востоке и нарастанием так называемой революционной борьбы в некоторых странах Латинской Америки состоятельные граждане Западной Европы с головокружительной частотой стали попадать в руки разнообразных экстремистов.
Густаву Зильберману, теперь уже выступавшему под именем Марио Феррати, врача, имеющего свою частную практику, снова подвернулось поле деятельности, на котором в одной точке сошлись государственные интересы, частные заботы и, разумеется, внушительные денежные суммы. К последним Зильберман, как всегда, проявил повышенное внимание.
Под видом члена международной организации «Врачи без границ» он начинает курсировать между Колумбией и ФРГ, Никарагуа и Австрией, Бейрутом и Копенгагеном, Триполи и Римом.
…В джунглях международного терроризма Густав Зильберман производил диковатое впечатление — жизнерадостный, голубоглазый, свежевыбритый, с пахнущим французским одеколоном платком, счётной машинкой в кейсе и… килограммами наличности в рюкзаке. Как правило, в долларовом исчислении.
Ларчик открывался просто — целебный эффект несостоявшегося врача годами оставался неизменным: платить, платить и ещё раз платить, чтобы по завершении акции получить раза в два-три больше потраченного.
Этот, давно запатентованный другими лицами и в другие времена метод, теперь принес славу Зильберману-Феррати и репутацию лучшего в мире частного посредника по освобождению заложников. Формула, которую вывел для себя благородный освободитель насильно удерживаемых в плену лиц, была сколь проста, столь и эффективна. Впрочем, как и всё, чем занимался Зильберман.
Согласно этой формуле заплатить может каждый. Фирма, посольство, государство, частное лицо, в конце концов. Были бы деньги.
Деятельность многоединого в одном лице Зильбермана особенно богатые плоды приносила ему в Никарагуа и Колумбии, где местные повстанцы-герильерос считали похищение частных лиц из числа богатых европейцев самым надёжным способом пополнения революционного «общака».
Вполне возможно, что Зильберман-Феррати был в принципе солидарен с латиноамериканскими люмпенами, расценивая вызволение из революционной неволи состоятельных, но невезучих европейцев, не только своим долгом гуманиста-альтруиста, но и кратчайшим путём личного обогащения.
…Впервые в Колумбии наш герой оказался месяца через три после бегства из зала суда в Ганновере.
Тогда речь шла о выкупе двух немецких техников. И он был выплачен, но не наличными деньгами, а вполне материальными предметами и вещами — в обмен повстанцы получили два детских сада, оборудование для походных госпиталей и некоторую наличность.
С тех пор «врач без границ» стал регулярно обменивать пленников, среди которых были не только немцы, но и датчане, итальянцы и австрийцы, не только на деньги, но и на техническое оборудование и медикаменты.
Споткнулся Зильберман на вызволении жены крупного промышленника из Франкфурта, некой Гертруды Зельде.
Всё шло по плану: в Колумбию авантюрист прибыл с двумя фальшивыми паспортами, куда была вклеена одна и та же фотография — всё той же Зельде — и с традиционным рюкзаком долларовой наличности.
Уже через день фрау Зельде, сидя в шезлонге на террасе родового поместья под Франкфуртом, рассказывала своему супругу о преследовавших её злоключениях.
А вот Зильберману, то есть Марио Феррати, на тот момент пришлось несколько подзадержаться в Колумбии…
Кто-то из правительственных чиновников этого, мягко говоря, хаотичного государства сумел сложить два и два и в итоге пришёл к выводу, что уж больно высоки оговоренные суммы выкупа, о которых сообщает бескорыстный человеколюб, доктор Марио Феррати. А не берёт ли врач, помимо частных гонораров, ещё и комиссионные с повстанцев? Не имеет ли он личной заинтересованности в том, чтобы драгоценные, в буквальном смысле слова, граждане Европы продолжали исправно пропадать в джунглях Колумбии, неизменно оказываясь в волчьих ямах герильерос?
И почему, например, за фрау Зельде, со слов Феррати, было выплачено полтора миллиона марок, когда первоначально «лесные революционеры» требовали за её освобождение всего лишь двести тысяч долларов?
На это один из адвокатов, которыми Зильберман-Феррати успел предусмотрительно обзавестись в Боготе, дал пространное пояснение, что повстанцы вольны по своему усмотрению менять требуемые суммы, да и вообще, не в правилах герильерос выписывать квитанций. Так что вина его подзащитного отсутствует как таковая и суд не вправе выносить свой вердикт, исходя из чьих-то досужих домыслов…
Судье доводы адвоката показались настолько убедительными, что Марио Феррати был полностью оправдан и отпущен на свободу прямо из зала суда.
Буквально на следующий день после завершения суда над врачом колумбийская полиция получила из отделения Интерпола в Бонне извещение, из которого следовало, что разыскиваемый в Федеративной Республике Германии мошенник по имени Уайтер Чесмен, по сведениям, полученным из оперативных источников, скрывается где-то в Колумбии.
Сравнив присланную фотографию со снимками других разыскиваемых преступников, колумбийские полицейские пришли к выводу, что Уайтер Чесмен как две капли воды похож на уже известного им Марио Феррати. Незамедлительно был выписан ордер на арест доктора и местные полицейские бросились на его поиски.
В ходе поисковых мероприятий сыщики обнаружили ещё более шокирующие и, в буквальном смысле слова, кровавые следы деятельности Марио Феррати.
И хотя самого доктора задержать не удалось, — он как сквозь землю провалился, — на удачу колумбийских властей были схвачены две его подельницы, сестры-близнецы де Хесус Фернандес, Дельфина и Мария.
Троица делала свой бизнес на поставке живого товара, девушек, зачастую несовершеннолетних, в публичные дома Северной Америки, Европы и даже Юго-Восточной Азии. Не брезговали они и продажей на другие континенты кокаина и героина…
В течение ряда лет Феррати и сестры Фернандес собирали по странам Латинской Америки девушек из малоимущих семей для последующей переправки их за границу.
На своём «Ангельском ранчо» сестры оборудовали перевалочную базу и мини-лабораторию, где Феррати делал экспресс-анализы, чтобы на месте определить пригодность «товара» к отправке и последующему использованию по назначению. Самых красивых и здоровых девушек, годных по внешним данным и состоянию здоровья для избранной скупщиками живого товара профессии, через несколько недель продавали за границу.
На подворье «Ангельского ранчо» полиция обнаружила целый лагерь смерти малолетних проституток, которых мучили, убивали, а то и заживо сжигали за малейшую провинность или неповиновение или же если они вследствие болезни, беременности либо по другим причинам становились непригодными для проституции.
Уничтожением «бракованного товара» занимались двое мексиканцев, нанятые для «профессиональной подготовки» наложниц. В общей сложности полицией были подвергнуты эксгумации более тридцати трупов девушек и грудных младенцев, найденных в земле «Ангельского ранчо».
…Зильберман же, сменив паспорт, теперь из Чесмена-Феррати превратился в Мориса Жудена и благополучно добрался до Мехико, этого монстра-мегаполиса, где так легко затеряться, тем более при наличии там друзей-подельников.
Однако, опасаясь, что щупальца правоохранительных органов Боготы могут со временем дотянуться и до Мехико, ввиду хорошо отлаженных контактов между мексиканской и колумбийской полицией, Зильберман-Жуден решил не рисковать, а исчезнуть для Интерпола, поступив в Иностранный легион…
Через два дня Густав уже обживал виллу в фешенебельном районе столицы гималайского Поднебесья — Катманду.
Войдя в контакт с местной наркомафией, он в качестве наркокурьера успел сделать несколько «продуктивных» рейсов в страны Западной Европы, в основном в Амстердам, тогдашнюю столицу потребления наркозелья. Летал он через Москву, где неоднократно встречался со своим троюродным братом по матери, Мариком Хенкиным, поэтому последний был в курсе всех перипетий своего импортного родственника-афериста.
Однако в Катманду Зильберман пробыл недолго. Как только он встал на ноги, то есть вникнул в тонкости наркобизнеса и попытался открыть собственное дело, тут же местные наркобароны, убоявшись иметь под боком сильного конкурента, угрозами физической расправы заставили его покинуть Непал. И Густав вновь ударился в бега. Он твёрдо решил, что его новым местом жительства будет Вена, наименее криминализованный город Западной Европы. Добирался туда Зильберман окольными путями, поочередно используя свой собственный паспорт и поддельный на имя Мориса Жудена. И наконец, о боги! — почти через месяц странствий по свету он добрался до Вены. Через неделю Густав приобрёл роскошную виллу в предместье австрийской столицы и… заскучал. Ему, человеку неиссякаемой энергии, трудоголику, было в тягость вести жизнь, даже не жизнь — существование рантье, даром, что весьма обеспеченного и даже богатого.
Попав в тихую заводь Западной Европы, в Вену, Густав затосковал. Его душа и страсть к мошенничеству требовали новых авантюр, но найти возможных сообщников ему никак не удавалось. И тогда он позвонил Марику.
— Брат, где сейчас находится тот человек, о котором ты мне рассказывал, ну, помнишь, дела с эшелоном цитрусовых, сожжение долларов….
— Я с ним потерял связь, — поспешил перебить слишком разговорчивого брата Хенкин.
Зильберман догадался, что Марик боится, что его домашний телефон может находиться «на прослушке». «К чёрту! «Слухачи» всё равно ничего не поймут!» — подумал Густав и вслух добавил:
— Если, паче чаяния, он всё-таки появится на твоём горизонте — присылай его ко мне! Я буду ждать…
Часть вторая. «Работать, без подручных то ли трудно, то ли скучно…»
Глава первая. Операция «Sunland»
До Вены Герцог и Ирма в сопровождении Махмуда добрались без приключений. Таможенный и паспортный контроль при выезде и въезде прошли беспрепятственно. Но в аэропорту Вены произошла заминка — их никто не встречал! Стоя у выхода из зала прилёта и листая буклет с перечислением отелей, который им был вручен стюардессой в самолёте, троица решала, в каком из них поселиться — ведь, как уверял Марик, Зильберман сам должен был выйти на них.
Зал уже почти опустел, как вдруг проходивший мимо мужчина швырнул запечатанный почтовый конверт к ногам Герцога. Это было так неожиданно, что, подобрав его, Юлий уже было бросился вдогонку незнакомцу, полагая, что тот по рассеянности уронил конверт. Махмуд оказался догадливее — вот она оперативная закалка! — и успел перехватить шефа за РУКУ— Юлий Львович, — беспрестанно оглядываясь, прошипел кавказец, — куда вы? Это же нам послание от Зильбермана. Быстро уходим отсюда!
В конверте оказалось несколько купюр австрийских шиллингов, листок бумаги с адресом и приписка, исполненная на идише:
«Адрес покажите таксисту, но ему не отдавайте — сохраните, он пригодится Вам ещё не раз. Ваш Г.»
* * *
Вилла, куда прибыли наши герои, находилась в предместье Вены, в живописнейшем местечке с множеством прудов, дубовых рощиц и пасущимися на лугу коровами с колокольчиками на шее. Идиллия!
На крыльце прибывших встретила хрупкая старушка в темном платье и в ослепительно белом, основательно накрахмаленном передничке. В знак приветствия она молча кивнула головой и рукой указала следовать за ней. Герцог произнёс несколько слов на идише, но женщина, двигаясь с лебединой грацией, даже головы не повернула в его сторону. А ведь должна была, хотя бы из вежливости!
— Юлий Львович, — зашептал Махмуд, — по-моему, она глухонемая!
— Да, вполне может быть, ведь Густав — конспиратор ещё тот! Впрочем, какое нам до этого дело, главное, чтобы она знала свои обязанности и не мешала нам, а в остальном мы разберёмся сами… Куда это она нас ведёт?
Миновав целую анфиладу комнат с прекрасным интерьером а-ля Людовик XIV, гости как-то неожиданно оказались в комнате, которая по внешнему виду напоминала рабочий кабинет хозяина: огромный письменный стол, покрытый зелёным сукном, был завален стопками бумаг, газет и папок. На нём стояли два компьютера, принтер, ксерокс, несколько телефонных аппаратов. Диссонанс вносила стоявшая на краю стола огромная китайская ваза, наполненная свежесрезанными розами…
Бабуля проворно открыла один из ящиков стола и подала Герцогу лист бумаги. Вслед за этим она с гордо поднятой головой и загадочной улыбкой Джоконды на устах бесшумно удалилась.
— Вот и разгадка, — торжествующе произнес Герцог. — Это — письмо от Зильбермана… Присаживайтесь, господа, сейчас всё узнаем, если я сумею разобрать его почерк!
«…Дорогой Юлик! Хотя и заочно, но всё равно рад приветствовать тебя и сопровождающих тебя лиц в моей скромной хижине. Неотложные дела требуют моего отсутствия в Вене в течение месяца.
Марта, так зовут мою управляющую, обо всём предупреждена, так что вы ни в чем не будете испытывать нужды. Если ты прибыл без денег, то в сейфе (код: «Граф-55555») ты найдёшь необходимую на первое время сумму.
Хочу тебя предупредить: исключите всякое общение со случайными людьми на улице, на каком бы языке они к вам ни обратились. Особо будьте осторожны с теми, кто заговорит с вами по-русски или на идише. По городу передвигайтесь только на такси, никаких трамваев, троллейбусов, автобусов и метро. Поездки на этих видах транспорта чреваты встречей с карманниками-провокаторами, которые могут затащить вас в полицию. Случайные частные машины — не такси — также не для вас.
Уверен, что ты как человек чрезвычайно коммуникабельный не сможешь оставаться без дела на вилле более двух дней. Поэтому в верхнем ящике письменного стола ты найдёшь несколько карточек, которые являются пропусками в еврейские клубы, где ты встретишь немало своих бывших соотечественников, которые, выехав из СССР в Израиль, так и не доехали до Земли обетованной, а осели в Австрии.
Впиши в карточку свою фамилию плюс цифрами проставь количество людей, тебя сопровождающих.
Знаю, что безделье для тебя — хуже тюремной камеры, поэтому там же, в верхнем ящике стола, ты найдёшь бланки дипломатических паспортов, университетские дипломы и водительские права несуществующего княжества «SUNLAND» — это гряда коралловых островов в Индийском океане, но зарегистрированы они мною как острова, со всеми вытекающими последствиями: администрацией княжества и прочими институтами власти. Попробуй реализовать их атрибутику при посещении венских еврейских клубов.
Один акр земли моего княжества стоит 10.000 $. Но сначала требуй 15.000 $. Диппаспорт — 7.000; университетский диплом — 5.000; гражданство — 10.000 $. Водительские права — тысячу «баксов».
Клиентам, заинтересовавшимся предложением, поясни также, что в княжестве разрешено двойное гражданство, нет никаких налогов и таможенных пошлин. Как бы случайно вырони на стол несколько почтовых марок княжества — они в избытке находятся в том же ящике стола.
Торгуйся — это нравится потенциальным покупателям.
Лучше будет, если на операцию ты возьмёшь с собой свою красавицу дочь, которая будет выступать в роли твоего секретаря-референта. Ты же — Генеральный консул «SUNLAND» Хосе Фердинандо Гонсалес, в компетенцию которого как раз и входят операции по предоставлению гражданства княжества, выдачи дипломатических паспортов, дипломов и водительских прав.
Паспорта на ваше имя, кредитные карточки и страховые полисы я вам сделал, ваша забота — вклеить куда нужно своё фото. Все документы подлинные — можешь не сомневаться. Теперь вы — граждане Коста-Рики. Какое-то время называйте друг друга теми именами, что указаны в документах — быстрее вживётесь в образ.
Для дотошных покупателей, коих будет интересовать местонахождение острова, я заготовил карту мира, на которой в Индийском океане кружочком отмечен «SUNLAND».
Сосредоточь своё внимание на молодых посетителях клубов, которые недавно выехали из России — им все перечисленные документы нужны, как воздух, потому что документы, что они привезли с собой, не тянут даже на туалетную бумагу. Кроме того, они плохо разбираются в географии.
Если нарвёшься на аферистов и они тебя раскусят — не дрейфь, они тоже не прочь заиметь «липовые» ксивы, а «SUNLAND» — для них земля обетованная…
Уверен, что кто-нибудь из них обязательно клюнет на выгодную коммерческую сделку или даже согласится на инвестиции в безналоговое княжество на очень выгодных условиях. Для этого я заготовил разные, внешне очень солидные (с сургучными печатями и цветными штампами) гарантийные обязательства фирм и банков, зарегистрированных в оффшорной зоне княжества и Канарских островов.
Деньги должны быть переведены в «Osterreichbank» не позднее трёх дней после заключения сделки.
Счет в банке: 1949/0519. Заверять сделку надо только у Бору ха Менакера, его контора находится по адресу: Будапестенштрассе, 16 и работает круглосуточно. Да, кстати, комиссионные Боруху, как бы он ни настаивал, не давай, я расплачусь с ним сам.
Думаю, проблем при реализации паспортов и всего остального у тебя не возникнет, ибо сегодня в клубах собирается в основном народ молодой и денежный — за рубеж на постоянное жительство с пустыми карманами не выезжают.
Надеюсь, ты понимаешь, почему я не могу заняться распродажей земли и документов княжества — меня в клубах хорошо знают.
Удачи тебе и до встречи.
Твой Густав»
— Вот и первое задание! — закончив читать послание, произнес Герцог, который всегда отличался обостренным коммерческим обонянием. — Думаю, что реализацией документов несуществующего княжества Густав решил проверить мои коммерческие способности. Ну что ж, «Граф Калиостро», я ведь тоже не носом воду пью… Посмотрим, что из этой вашей затеи выйдет. Сегодня, ребята, полный отдых, а завтра приступим, не возражаете?
— Папа, город хотелось бы осмотреть…
— Доченька, романтику оставим на потом, сначала — дела!
* * *
Герцог всегда считал, что настоящий аристократизм заключается не в том, что человек ходит в шелковых чулках и ест с золотых блюд. Отнюдь! Аристократизм, по его мнению, определяется только тем, насколько легко, уважительно и с достоинством человек может общаться с другим человеком — будь он дворник или император. Не мудрено, что применив эту, проверенную временем тактику, он с первого же захода в еврейские клубы стал там своим человеком. Более того, «Генеральный консул» княжества «SUNLAND» был просто нарасхват — при его появлении в зале ему призывно махали руками сразу с нескольких столов.
Основную ставку Герцог сделал на молодых «новых русских» еврейского происхождения, с которыми общался либо на идише, либо по-русски, но обязательно коверкая слова на иностранный манер. Впрочем, это не мешало ему быстро достигать поставленной цели. Приобрести гражданство карликового государства изъявили желание более тридцати человек. О дипломатических паспортах и водительских правах и говорить нечего — они уходили потоком. Сложнее было с продажей земли и университетских дипломов. Если за неделю ежедневных визитов в клубы Юлию удалось продать около пятидесяти паспортов и столько же водительских прав, то с княжескими угодьями всё обстояло много сложнее — нашлось только двое желающих стать землевладельцами в районе Индийского океана…
Герцог ликовал: идея Густава поистине оказалась рецептом процветания. Воплотив её в жизнь, Юлий Львович за неделю заработал очень серьёзные деньги — около миллиона долларов!
Герцог не переставал повторять излюбленную фразу: «Дела идут неплохо, когда в стране есть лохи!»
Юлий Львович уже было собрался взять тайм-аут, как вдруг в одном из клубов на него свалилась божья благодать в лице чиновника московского правительства, некоего Драбкина Аркадия Семёновича, генерального директора государственного унитарного предприятия «Мосбизнесконтракт».
Буквально через десять минут, прошедших с момента знакомства, Драбкин вынул из кейса пару официальных бланков с гербом столицы. На одном из них «паркером» с золотым пером он начертал слёзное обращение к властителю княжества «SUNLAND» инвестировать миллион долларов в реставрационные работы московских административных зданий.
На другом бланке пройдоха-чиновник оформил официальное приглашение «Генеральному консулу» посетить Москву в любое удобное для него время.
— Если, господин Генеральный консул, вы соизволите пожаловать к нам зимой — охота на медведей, катание на легендарной русской «тройке», а также стерляжья уха, блины с черной и красной икрой вам гарантированы, поверьте на слово. Я ведь ни какой-то там биндюжник, я — член правительства Москвы!
Сунув полученные бумаги в кейс, Юлий про себя поблагодарил Господа Бога, что свёл его с таким недотёпой, который через десять минут знакомства невесть кому вручает официальные бланки правительства Москвы, да ещё и скреплённые собственной подписью. Вслух же Герцог сказал совсем другое:
— Мой господин, надеюсь вы не будете иметь ничего против, если вместо себя я пришлю в столицу моего заместителя… Не исключено также, что и сам властитель княжества не преминёт воспользоваться предоставленным вами приглашением и посетит ваш город (разумеется, имелся в виду Густав).
Драбкин не возражал — главным для него было получение инвестиций для благоустройства Москвы, а кто уж там приедет — это дело второстепенное.
Юлий Львович был на седьмом небе от счастья — он бесплатно заполучил поистине бесценный дар для облапошивания скептически настроенных покупателей дипломатических паспортов, водительских прав и т. д. «Случайно» показав потенциальному клиенту оба документа, можно было развеять любые сомнения самого закоренелого скептика как в платёжеспособности «SUNLAND». так и в самом его существовании!
Если первый документ являл собой свидетельство кредитоспособности княжества, то второй указывал, в каком тесном контакте работает «SUNLAND» с правительством такого монстра-мегаполиса, каким являлась Москва! Гип-гип, ура!
Драбкин оказался парнем с коммерческими наклонностями и в обмен на приглашение погостить в России тут же попросил устроить ему гражданство и дипломатический паспорт княжества за полцены. Поторговавшись, сошлись на двадцатипроцентной скидке. Договоренности «вспрыснули» самым дорогим шампанским «Дом Периньон». Расстались друзьями.
…Деятельность по распродаже «официальных» документов княжества пришлось срочно свернуть после того, как один дотошный выходец из Одессы решил нанести визит «Генеральному консулу» в его офисе на Карлсбергштрассе, 8. Цель визита была деловой — заключение сделки по приобретению нескольких акров земли на территории «SUNLAND».
Ни Герцога, то есть «Генерального консула» княжества, ни его очаровательной секретарши визитёр на месте, разумеется, не застал. Но не этот факт зародил в посетителе подозрение, что он пал жертвой мошенников. Отсутствие охраны, грязь на полу и годичная пыль на подоконниках, спартанское убранство консульства: компьютер с разбитым экраном, пара колченогих письменных столов, три таких же стула, и всё это в одной обшарпанной и загаженной комнатёнке, которая имела жалкий, растрёпанный вид гимназистки, которую изнасиловал взвод пьяных матросов — вот что заставило экс-одессита забить тревогу.
…Через час об открытии, сделанном эмигрантом из Одессы, были оповещены все владельцы еврейских клубов. Разумеется, для Герцога и Ирмы вход туда теперь был закрыт. Шлагбаум, как говорится, опустился горизонтально. Все доводы «Генерального консула», что в его оффисе сейчас ведутся ремонтные работы, отвергались хозяевами клубов с порога. А один даже пригрозил вызвать полицию, чтобы окончательно разобраться «кто есть кто». И если бы не Махмуд, выступавший в роли телохранителя «Генерального консула», дело действительно могло бы иметь продолжение в полиции. Махмуд, страдая какой-то неустановленной аллергией, постоянно носил в кармане флакон с лекарством и во время приступов с помощью пипетки вводил антиаллергик себе в нос. Кавказец вынул из кармана флакончик и пригрозил устроить массовое отравление посетителей клуба, разлив жидкость из флакона на полу заведения.
Угроза подействовала. Хозяин клуба, будучи весьма прагматичным человеком, сразу понял, какие убытки ожидают его в случае, если этот сумасшедший реализует своё намерение. Умоляя Махмуда отказаться от своего намерения, он на прощание вручил нашим героям целую корзину экзотических фруктов…
Глава вторая. Явление Зильбермана народу
Утром следующего дня Герцог, едва открыв глаза, чуть не вскрикнул от неожиданности — у его кровати стоял высокий, красивый, пожилой мужчина и изучающе рассматривал его.
Как только Герцог приподнялся, незнакомец бросился его обнимать:
— Юлик, дорогой, с приездом! Это я — Густав.
Заметив тень недоумения на лице Герцога, красавец затараторил на идише, да так быстро, что Юлий Львович едва успевал улавливать отдельные слова.
— Юлик, поздравляю тебя — операция «SUNLAND» тобой и твоими подручными проведена блестяще!
В ответ Герцог демонстративно отвернулся к стене и отчетливо произнес:
— Густав, постарайся найти в себе силы выслушать меня до конца, не перебивая. Формально я младше тебя, поэтому заранее прошу прощения, если скажу обидные для тебя слова…
Ты ведь никуда не уезжал. Ты всё это время оставался в Вене и со стороны наблюдал, справится ли этот молокосос Юлик с заданием. Ты попросту проверял меня, чтобы выяснить, стоит ли в дальнейшем иметь со мной дело. Проверять меня?! Окстись! Я — в аферах не новичок, новичков в расстрельную камеру не сажают. Марик ведь недаром рекомендовал меня тебе в подельники, как ты считаешь? Впрочем, можешь ничего не объяснять, я твоё поведение понимаю и без слов. Рассказы Марика о моих проделках — это одно, но ты сам хотел убедиться, на что я способен… Положа руку на сердце, могу сказать тебе: я способен на в с ё! Кроме убийства. Потому что — это не моя стихия, не мой крест…
В начале моего монолога я сказал, «что формально я младше тебя». Я не ошибся в выборе определения. Ожидая расстрела, я постарел лет на двадцать, поэтому с полным основанием могу утверждать, что мы с тобой ровесники. Всё! Я сказал, то, что думаю, а теперь решай, будем ли мы разговаривать на равных и работать вместе, или ты мне отдаёшь мою, нет — наши доли, и мы расстаемся навсегда, ибо впредь я не потерплю неискренности и каких-то нелепых проверок с твоей стороны!
После долгого молчания и беспрестанного похрустывания пальцами Зильберман наконец открыл рот:
— Юлик, я ни у кого, никогда не просил прощения. У тебя, да, я прошу прощения. Более того, если из рассказов Марика я понял, что мы соратники, или, как говоришь ты, «подельники», то сейчас я вижу и чувствую, что ты мой брат… Брат по духу. Всё! Больше мне в своё оправдание сказать нечего… Нет-нет, вот ещё что: с этого момента и до конца наших дней будем работать только вместе!
Глава третья. Жена четырех генералов
Из иудеек в православную
В 1935 году, исколесив всю Польшу в поисках лучшей жизни, многочисленное семейство Семёна Портного вернулось в свой дом в Бердичеве. Вскоре после этого красавица Циля, шестой ребёнок в семье, исчезла из дома.
Родители равнодушно осмотрели сеновал, где в грёзах и за чтением польских бульварных романов любила проводить время тринадцатилетняя девчонка.
Скорее для самоуспокоения они опросили соседских ребятишек, купавшихся и удивших рыбу на мелководной речке. И всё. На этом и закончились поиски девчушки, которую родители и своей-то не считали из-за её капризного норова и категорического отказа помогать по хозяйству.
Не по годам развитая физически Циля в свои тринадцать лет, несмотря на «дюймовочный» рост, выглядела шестнадцатилетней девушкой на выданье. И сватались-таки! Но все получали отказ — нужны ли ей были сыновья еврейских ремесленников и мелких торговцев, если она мечтала выйти замуж за Принца!
Броские, в глянцевых обложках польские книги нашёптывали, что в Варшаве существует другая жизнь, другой прекрасный мир, полный упоительных приключений, очаровательных знакомств и перспектив стать знаменитой, выйдя замуж за богатого шляхтича. Она с упоением по десять раз смотрела все польские фильмы, которые попадали в Бердичев.
Фильмы и книги окончательно сформировали в девушке мнение, что она должна жить в Варшаве, и только там! В грёзах она уже видела себя панночкой, варшавянкой и никем другой. Чтобы перебраться в Варшаву, она сначала бежала во Львов, который до 1938 года являлся восточной столицей польского государства. Но осталась там на всю жизнь.
…Первые месяцы пребывания во Львове были сплошными мытарствами — ни жилья, ни сносной еды, не говоря уж о деньгах… Выжила! По воскресеньям пела у католических кладбищ — там давали хорошую милостыню, особенно красивым девочкам. А в будние дни Циля шла зарабатывать медяки — пела у многочисленных православных церквей.
И если у кладбищ беглянка, ориентируясь на контингент, посещавший своих усопших родственников, пела по-польски, то у церквей — только по-украински. У православных храмов платили меньше, но и за то спасибо, — лишь бы выжить, скопить денег и уехать в Варшаву…
…В ночлежке, куда одна сердобольная старушенция пристроила Цилю, сразу несколько мужиков без роду и племени положили на неё глаз. Их домогательства она отвергла с порога, но однажды один из постояльцев выиграл её у компании в карты. Он подобрался к спящей девчонке и задрал ей подол. А чтобы нагнать страху, показал нож, сказав, что теперь она будет принадлежать ему.
Во время неравной борьбы, за которой с вожделением тайно наблюдали остальные мужики-сладострастцы, посягатель в пьяном угаре напоролся на собственный нож и тут же скончался. Тринадцатилетняя девчонка в ужасе бежала с места происшествия.
Куда деваться? К кому прислониться?
Львов, казавшийся ей городом, преисполненным наслаждений и неги, показывал себя совсем с другой, кровавой стороны…
В поисках работы Циля заглянула в Центральный Львовский собор и предложила себя в качестве продавщицы свечей и церковного реквизита.
Староста собора, педофил со стажем, сразу согласился взять её на работу и предложил торговать на паперти цветами. За каждый десяток проданных букетиков он обещал Циле обильный ужин, угол в собственной обители и богоугодные утехи, имея в виду интимные забавы с девчонкой.
Однако до «богоугодных утех» дело не дошло, так как в первый же вечер, едва Циля с корзиной цветов расположилась у основания Кафедрала, туда заглянул начальник львовского гарнизона, польский генерал Збигнев Кшишевский.
Красота девчонки настолько поразила стареющего повесу, что он сразу решил сделать её своей наложницей.
Две-три фразы по-польски — и генерал понял, что имеет дело с еврейкой. Пся крев, только этого не хватало! Будь она полячкой или, на худой конец, украинкой, — это одно, но связываться с иудейкой, нет, увольте, это — ниже достоинства польского генерала!
«Впрочем, — решил генерал, — вытащить этот бриллиант из дерьма всё равно надо, ибо если не я, так другой, более решительный шляхтич заберёт этот драгоценный камень, невзирая на её нехристианское происхождение. Что же делать? Матка бозка, что это я себе голову морочу?! — чуть не вскрикнул Кшишевский от осенившей его мысли. — Ведь её можно перекрестить в нашем костеле!»
— Деточка, послушай умудрённого жизнью человека — здесь не место для тебя! — категорично, как если бы всё уже было решено и согласовано, заявил генерал. — Если ты доверишься мне, я введу тебя в высшие светские круги Львова… Но при двух условиях: если ты примешь католицизм, и если мы обвенчаемся в костеле. Красивую жизнь я тебе гарантирую, слово польского генерала! Соглашайся, ибо второго такого предложения ты никогда не получишь…
— Я согласна, — прошептала девочка.
…В конце концов Кшишевский, хорошенько всё обдумав, пришел к выводу, что для него, глубоко верующего католика, будет лучше, если Циля примет не католическую веру, а православие. Это избавляло его ещё от одного греха: венчаться в костеле. Ведь он был уже венчан с католичкой, а повторный брак, как и развод, безжалостно карался папским судом инквизиции, вплоть до пожизненного тюремного заключения.
Во время крещения Цили в православной церкви её нарекли Олесей (вот откуда появилось имя Лёля!). Ещё через две недели Кшишевский и Олеся обвенчались в сельской православной украинской церкви близ города Дрогобыч. Вопреки яростному сопротивлению генерала, девчонка проявила характер и настояла на том, чтобы в свидетельстве о браке она была записана как Кшишевская. Генерал бесновался в бессильной ярости, а Циля Семёновна Портная торжествовала. Ещё бы! Теперь по документам она значилась Олесей Семёновной Кшишевской…
Венчание, как того и требовали чрезвычайные обстоятельства, проходило в условиях повышенной конспирации. Со стороны генерала свидетелем выступал его адьютант-порученец, со стороны Цили-Олеси — та самая старуха, что устроила её в ночлежку.
Скромность обряда бракосочетания генерал компенсировал обилием дорогих подарков, среди которых самым ценным был двухэтажный особняк, который Кшишевский специально приобрел для свиданий со своей молодой женой. Причем купчая была оформлена не на генерала, а на Олесю Семёновну Кшишевскую.
Чтобы украсить и как-то оживить вновь приобретенные апартаменты, генерал заказал самому модному львовскому художнику портрет Олеси во весь рост, на котором она была изображена… совершенно голой! А чтобы гостям не пришлось напрягать зрение, обозревая совершенные формы лица и тела Олеси, над картиной была повешена огромная, о сорока свечах, люстра богемского хрусталя…
Портянки генерала Требухи
В ноябре 1939 года Ивано-Франковская, Тернопольская, Волынская, Ровненская и Львовская области, исторически принадлежавшие Украине, но отошедшие в 1921 году Польше по Рижскому мирному договору, были присоединены советскими войсками к Украинской Советской Социалистической Республике.
Генерал Кшишевский бежал из Львова так поспешно, что даже не нашел времени попрощаться со своей Лёлей. Впрочем, она была не в претензии — старый пердун так надоел ей своими бзиками, что она с радостью восприняла расставание.
…Поначалу казалось, со сменой власти во Львове ничего не изменится. Советские войска, оккупировавшие город, жили своей жизнью, львовяне — своей.
Олеся, по заведенному за последние два года обыкновению, каждый вечер выезжала в фаэтоне на променаж по центральной улице Львова, а вечерами устремлялась в оперу, где, как всегда, её поджидал кортеж жаждавших благорасположения поклонников, которым при самом богатом воображении и в голову не приходило, что пани Лёле едва исполнилось пятнадцать лет…
Однако распорядок жизни новоявленной панночки, устоявшийся в течение последних двух лет, однажды варварски был нарушен появлением в её доме русского генерала.
Вернувшись за полночь из оперы, Лёля, поднимаясь по мраморной лестнице на второй этаж, где располагались её апартаменты, почувствовала какой-то непривычно отвратительный запах. Прижав к носу платок, благоухающий французскими духами, она терялась в догадках, что и из каких таких отбросов, внушающих омерзение, мог приготовить её повар Грицько?!
«Ну ужо я задам тебе трепача, украинское быдло!» — решила она и решительно распахнула дверь в гостиную.
В центре, прямо под её портретом, в кожаном кресле с хозяйским видом и в одних кальсонах сидел какой-то вдребезги пьяный мужик и почесывал пятерней голые ступни.
Вокруг него в подобострастном полупоклоне стояли все шесть человек прислуги…
Лёля окинула взглядом комнату, сразу поняв, откуда исходит смрад, который атаковал её ещё на лестнице — на всех стульях сушились портянки невесть откуда свалившегося в её дом пришельца. Внешне он напомнил ей насильника из ночлежки.
— Простите, кто вы и как сюда попали? — взяв себя в руки, твёрдым голосом спросила Лёля.
— Я — генерал Красной Армии, выполняющей свою священную миссию по освобождению братских народов Украины и Белоруссии от иноземного ига! Зовут меня Фёдор Иванович Требуха. С сегодняшнего дня я определен на постой к вам. Так что прошу любить и жаловать! Есть вопросы? Нет?.. Тогда продолжим лекцию. Берите стул и присоединяйтесь к нам. Я с вашей прислугой провожу политзанятие о незаменимости портянок в боевых условиях. То, что вы наблюдаете сейчас на стульях — это портянки зимнего образца, но есть ещё и летнего…
— Хватит! — вне себя от злости заорала Лёля. — Я не позволю глумиться надо мной и развешивать на моей мебели вонючие куски ваших победоносных тряпок! Кстати, почему они серые, а не красные, как должно это быть у вас, у коммунистов?! А вообще, меня это нисколько не интересует — вон из моего дома! Мой дом — это частная собственность, она неприкосновенна. У вас есть предписание на посещение и проживание в моем доме? Нет?.. Тогда тем более убирайтесь отсюда и как можно скорее!
При этих словах Лёля откуда-то из-под юбки выхватила крошечный «браунинг-бульдог», подаренный генералом Кшишевским, и направила его на специалиста по портянкам.
Требуха моментально отрезвел и, старательно выговаривая слова, вымолвил:
— Ты такая красивая, что я влюбился сначала в твой портрет, а вот теперь и в тебя саму… Мой адъютант завтра привезёт во Львов мою жену, но здесь её ноги не будет. Да и вообще, я развожусь с ней… Из-за тебя, между прочим! Я буду здесь жить только с тобой, ясно? В противном случае я завтра же прикажу расстрелять всю твою прислугу как польских шпионов, а ты окажешься на нарах, всё ясно?
Генерал вдруг расплакался.
— Прости, Олеся!.. Но я от тебя никуда не уйду. Посмотришь, я тебе ещё пригожусь — с завтрашнего дня во Львове вводится карточная система на продукты питания, но только для работников государственных предприятий и учреждений. А ты ведь нигде не работаешь и ничего не умеешь делать, это мне уже твоя челядь доложила… Так что никуда тебе от меня не деться! А что касается портянок и пьянства, то даю слово генерала — ты никогда больше ни того, ни другого не увидишь!
Лёля на примере Кшишевского уже знала, чего стоит слово генерала — ему можно верить.
— Черт с тобой, сегодня можешь оставаться, а там видно будет…
Так на правах гражданского мужа в доме Лёли поселился второй генерал, на этот раз русский.
* * *
Действительно, как и предрекал генерал Требуха, на следующий день с полок львовских продовольственных магазинов исчезли все продукты, вплоть до соли и спичек. Теперь продукты можно было получить только по карточкам, да и то только государственным рабочим и служащим.
Однако благодаря новому мужу Лёля и её прислуга нужды ни в чем не испытывали. По первому же её требованию в доме появлялись и белый хлеб свежей выпечки, и парная телятина, и сливочное масло, и пчелиный мёд, и чёрная икра, и даже сено для лошадей, возивших Лёлю в фаэтоне…
Муж — львовский душегуб
22 июня 1941 года во Львов вошли передовые части гитлеровского вермахта.
Требуха наскоро поцеловал Лёлю, пообещав непременно вернуться, по меньшей мере, командующим армией.
Завистники Лёли не преминули подсказать немецкой администрации, что в её доме на постое находился русский генерал. Слава богу, они не знали, что Лёля и Требуха состояли в гражданском браке.
Для снятия показаний Лёлю вызвали в львовское гестапо.
Каково же было недоумение и разочарование доносчиков, когда Лёля вышла из львовского гестапо с гордо поднятой головой — ведь оттуда ещё никто живым не возвращался! А на следующий день в её доме поселился не кто-нибудь, а сам Людвиг фон Крюгер, генерал СС, шеф львовского гестапо, одно только имя которого наводило ужас на местное население. Он, якобы, лично решил убедиться, что юная красавица оставлена разведотделом Красной Армии во Львове для проведения диверсий. Проверка затянулась на три года…
Встретив такое очаровательное, нежное и трепетное существо, каким в действительности была Лёля, Людвиг фон Крюгер изменил своим принципам — из ярого славянофоба он превратился не только в обожателя всего польского, но и в любящего и заботливого мужа, не мыслившего ни часа прожить без своей «польской пташки».
Оказавшись в безвыходном положении, Лёля умело подпитывала заблуждение генерала о её происхождении, ибо узнай он, что она еврейских кровей — если не виселица, то место в концлагере ей было бы обеспечено!
Через три месяца после того, как Людвиг фон Крюгер перебрался жить в Лёлин дом, он сделал ей предложение и повёз её в Гёттинборг для венчания в лютеранской церкви.
После бракосочетания Лёля из Кшишевской стала фрау фон Крюгер. Под этой фамилией на деньги генерала она исколесила всю оккупированную немцами Европу — от Копенгагена до Брюсселя и Парижа.
Праздник продолжался три года…
Фотография в кармане гимнастёрки
27 июля 1944 года войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева, разгромив немецко-фашистскую группу армий «Северная Украина» генерал-полковника Йозефа Гарпе, овладели Львовом.
На следующий день дом Лёли посетили трое военных в пропылённой форме с автоматами и котомками за плечами. Хозяйке они представились как офицеры «СМЕРШ» и попросили разрешения использовать в своих целях комнаты второго этажа западной части дома. Это была самая удобная часть особняка, которую занимала сама Лёля, но… просьба представителей новой власти — это приказ, исполнения которого никак не избежать!
Старший группы долго исподволь наблюдал за Лёлей, а затем без обиняков спросил:
— Скажите, вы не были знакомы с генералом по фамилии Требуха?
— Не просто знакомы, мы с Фёдором Ивановичем состояли в гражданском браке, если пану будет угодно! — с вызовом ответила Лёля.
— Тогда, оказывается, мы с вами заочно знакомы… и давно.
С этими словами военный вынул из нагрудного кармана гимнастёрки фотографию Лёли, где она была запечатлена в обнимку с Фёдором Требухой.
— Он погиб в сорок третьем при форсировании Днепра, но перед смертью мне, своему заместителю и другу, успел передать весь свой личный архив. Его я отдал родным генерала, а фотографию оставил себе… Почему? Да потому что я догадывался, что вас связывали более тесные, чем товарищеские, узы, хотя о том, что вы были мужем и женой, он никогда и словом не обмолвился.
Фотографию я сохранил ещё и по другой причине: потому что я просто влюбился в вас… И потом, знаете, — военный замялся, подыскивая слова, — знаете, какова фронтовая холостяцкая жизнь? Там, на фронте, трудно встретить красивую женщину, которая бы тебе стала подругой и женой, тем более что я очень разборчив… А так… иной раз бывало посмотришь на ваше фото, и уже не чувствуешь себя одиноким… Вот почему, Лёля Семёновна, я почти год носил в кармане гимнастёрки ваше фото. Странно, но мне никогда в голову не приходило, что мы можем встретиться. И надо же, встретились-таки! Я — реалист, человек, далёкий от мистики, но наша встреча — это судьба… Простите за дерзость, но я прошу вашей руки… если, конечно, вы не замужем.
— Нет, не замужем, — шепотом вымолвила Лёля.
Она, как завороженная, внимала каждому слову военного. За много лет общения с самыми разными мужчинами, а было их у неё, кроме мужей, — не счесть, она впервые увидела в этом пропылённом и усталом военном не самца, а человека — так сердечна и открыта была его улыбка! Улыбка, которая так диссонировала и с автоматом, и с военной формой, и с целым иконостасом боевых наград на груди. Штук двадцать — не меньше! От своих прежних мужей-генералов Лёле было известно, что такое количество орденов и медалей невозможно заслужить, отсиживаясь в тылу. Значит, этот незнакомец не прятался за чужие спины, а воевал в полный рост, не жалея живота своего…
Черт возьми, какое странное, просто невероятное сочетание отваги и сентиментальности в этом человеке. Целый год носить в кармане гимнастёрки фото незнакомой ему женщины, в которую он влюбился с первого взгляда! А его внешность? Да он только что сошёл с киноэкрана: высокий, статный, черноволосый, глаза небесной голубизны, а черты лица, будто, выточены из кости. Красавец, ничего не скажешь!
— Простите, — вкрадчиво произнесла Лёля, — вы забыли представиться.
— Ах да, извините! Генерал Широков, Григорий Иванович.
Лёля при этих словах почувствовала лёгкое головокружение:
«Неужели?! Нет-нет, это не явь, это — сон. Такого не бывает даже в кино… Это — наваждение, это — сказка… Четвёртый генерал на моём жизненном пути!»
При этом она уже знала, что применит все свои чары, чтобы этот сказочный витязь, год проносивший её фотографию в кармане гимнастёрки, сегодня же станет её собственностью. По-другому быть не должно, иначе она застрелится прямо у ног этого генерала из браунинга, который подарил ей, как бишь его звали? К черту — теперь это не важно!»
— Прошу прощения за вопрос, пан генерал…
— Да-да, пожалуйста!
— Вы женаты? — Лёля вся внутренне напряглась в ожидании ответа.
— Нет, и никогда не был. Откровенно говоря, было не до этого — я отдавал службе всё свободное время, так что устроить свою личную жизнь было некогда…
— Если пан генерал не будет возражать, он и после выполнения задания может остаться жить у меня… Разумеется, если захочет. Чистое бельё, приличную кухню и остальные общегражданские блага я вам гарантирую…
Так начался последний по счёту, но отнюдь не по значимости, роман Лёли Семёновны Портной-Кшишевской-Требуха-фон Крюгер с четвёртым генералом…
Испытания невзгодами
Через год Лёля родила сына. Назвали его в честь отца Григорием. Однако ещё задолго до его появления на свет начались мытарства молодожёнов.
На Особый отдел львовского гарнизона и штаб «СМЕРШ» хлынула лавина анонимок, в которых Лёля обвинялась в пособничестве немецко-фашистским оккупантам. Главным аргументом во всех подметных письмах были её любовные свидания с бывшим начальником львовского гестапо. Слава богу, что «доброжелатель» не знал, что Лёля состояла с Людвигом фон Крюгером в законном браке.
Хотя все анонимки в конце концов попадали на стол мужа Лёли, генералу Широкову, он понимал, что вечно так продолжаться не может — информация, которой он пока не давал ходу, рано или поздно дойдёт до его начальства.
Собрав все анонимки в отдельную папку, он явился на доклад к своему непосредственному начальнику, генерал-лейтенанту Сытину.
— Заниматься делом своей жены ты не вправе по закону, поэтому ею займется полковник Тарасюк. Свободен!
И началось. Бесконечные допросы, протоколы, очные ставки, опись имущества. Кстати, главным обвинителем Лёли выступал её повар Грицько, он, как выяснилось, и был составителем всех анонимок. До окончания расследования Лёля была помещена в следственный изолятор центральной львовской тюрьмы. Широков, используя своё служебное положение, каждый день навещал жену, передавал продукты, да и просто пытался поддержать морально.
Обвинительный уклон в следствии по делу Лёли Широкову был ясен изначально. Он отдавал себе отчёт, что ни на какой оправдательный приговор рассчитывать не приходится, ибо таковой мог дискредитировать следственную систему в целом. И тогда попавший в опалу генерал решился пойти ва-банк. Использовав все свои высокопоставленные связи в центральном аппарате МГБ, он добился двухминутного телефонного разговора со своим прямым начальником, министром государственной безопасности, Виктором Абакумовым, с которым начинал службу в бытность того ещё старшим майором НКВД.
— A-а, Григорий! — узнал Широкова Абакумов. — Как поживаешь? Ах вот так! Но, должен тебе сказать, ты не оригинален. Наш брат всегда горел либо на выпивке, либо на бабах… Ты же, насколько я помню, никогда не был ни выпивохой, ни бабником, что ж случилось на этот раз? Любовь? Настоящая? Сильнее не бывает? Ну, тогда вот что… Сидеть твоя жена не будет, это Я тебе обещаю, но принудительных работ по месту жительства ей не избежать. Большего я для тебя сделать не могу, ибо в противном случае дискредитирую работу следствия… Не за что, бывай!
Абакумов выполнил обещание: Олеся Семёновна Кшишевская была приговорена к году принудительных работ на львовской швейной фабрике, где шила те самые ненавистные ей летние и зимние портянки, которые, по замыслу их создателей, должны были обеспечить непобедимость Красной Армии…
Трагический конец
После объявления приговора Лёле генерал Широков за утрату чекистской бдительности был разжалован до майора. Умер он от инфаркта через полгода после освобождения жены.
Сидя у гроба мужа, Лёля ломала голову, где взять деньги на похороны.
Во время следствия у Лёли в пользу государства изъяли все её драгоценности, китайские вазы, дорогую мебель и даже носильные вещи — шубы, кожаные пальто и плащи, так что продать на «черном рынке» было нечего.
Неожиданно внимание Лёли привлёк какой-то странный звук. В гробовой тишине раздалось жужжание шмеля. И откуда он взялся? Некоторое время Лёля неотступно следила за его полётом, боясь, как бы он не сел на лицо покойника. Но нет, шмель взмыл в высоту и уселся… на люстре богемского хрусталя.
«Боже мой, как она оказалась здесь, ведь всё ценное описали и вывезли! Очевидно, судебный пристав либо не обратил на неё внимания, либо решил заняться этим огромным сооружением в последнюю очередь… Люстра — моё спасение! Надо снять её и отвезти в антикварный магазин — сейчас такие вещи в большой цене! Продам хоть за пол цены, хватит и на похороны, и нам с сынулей, пока я не устроюсь куда-нибудь на работу…»
Лёля тут же сбегала в кладовку, где Грицько держал инструмент, и принесла огромную отвёртку. Теперь надо было добраться до самой люстры, но как? Операция по снятию люстры не могла быть осуществима из-за пятиметровой высоты потолков, кроме того, посреди комнаты стоял стол с гробом мужа… Что же делать?! Лёля помчалась на кухню и с трудом приволокла ещё один стол, поменьше. Установила его таким образом, что гроб оказался между его ножек. Нет! Всё равно до люстры не дотянуться… Что делать?! Стул! На кухонный стол надо поставить стул и тогда можно будет открутить люстру. Вперёд! Треволнения, беготня, перетаскивание тяжёлого кухонного стола подточили силы Лёли и, когда она взобралась на стул, у неё закружилась голова. Она пошатнулась. Пытаясь удержаться на стуле, взмахнула руками. В порыве отчаяния она попыталась схватиться за свисающий хрусталь, не удалось…
…Через два дня по дому стали разноситься тошнотворные запахи тлена — разлагались два трупа.
Вызванный судмедэксперт констатировал смерть Лёли в результате сквозной раны левой височной кости. Похоже, что, сорвавшись со стула, Лёля угодила виском на угол гроба.
В разное время и в разных местах родились, разными дорогами шли друг к другу Лёля и её единственно любимый мужчина, Григорий Широков, а закончили свой земной путь в одном гробу…
* * *
После затянувшейся паузы Герцог наконец тихо произнес:
— Густав, а ты не пытался продать этот сюжет какому-нибудь киноконцерну или книжному издательству? Ведь то, что ты мне сейчас поведал, — это же готовый сценарий или материал для душещипательного романа…
— Слишком хлопотно, да и времени займёт уйму… Нет, Юлик, я — прагматик, привыкший обделывать дела в два счёта и сразу же получать причитающиеся мне деньги, так что сценарий, роман — это не для меня. Пусть их создают сентиментальные графоманы, ищущие славы и признания. Людям нашей с тобой профессии слава ни к чему, нам нужны только деньги, и желательно наличные, не так ли?
— Мне кажется, ты несколько заблуждаешься в оценке самого себя.
— В чём же это выражается?
— Извини, Густав, но ты не только честолюбивый прагматик, но и сентиментальный тщеславец, поэтому-то ты и хранишь в своем доме портрет своей тётки… Уверен, что каждой женщине, которую ты укладывал в эту постель, ты рассказывал какую-нибудь романтичную историю своей любви к изображенной на картине красавице, вскользь намекая на то, что она — отпрыск династии Ротшильдов, или я не прав?
— Прав, но лишь отчасти. Не я, а именно женщины, которые делили со мной это ложе, без моей подсказки настаивали на том, что это — портрет какой-нибудь баронессы из клана Ротшильдов… Я с загадочным видом покачивал головой, не подтверждая, но и не опровергая их версий. Женщин нельзя разочаровывать, Юлик. Да, каюсь, в этом проявлялось моё тщеславие. Но истины, то есть того, кто в действительности изображен на полотне, до сих пор не знает никто из моих любовниц!
— Кстати, Густав, а как к тебе попал портрет твоей тёти? Ты что, ездил за ним во Львов?
— Нет, Юлик, всё много сложнее и печальнее. Помнишь, я сказал тебе, что когда тётя Лёля была замужем за гестаповцем, она исколесила всю оккупированную гитлеровцами Европу. Побывала она в гостях и у нас, в Триесте. Моя мама и тётя Циля — сестры-близнецы… В Бердичев мама из Польши не поехала, потому что её мужа, то есть моего отца, Зигмунда Леви Зильбермана, пригласила на работу одна австрийская фармацевтическая фирма. В общем, мы переехали из Польши в Вену, затем в Триест, а семья Семёна Портного вернулась домой, в Бердичев…
Будучи у нас в гостях, тётя Циля оставила свой львовский адрес. Некоторое время мы даже переписывались, пока Сталин не установил пресловутый «железный занавес» между СССР и Западом. Почтовая связь возобновилась лишь во времена хрущёвской «оттепели»… Однажды мы получили письмо из Львова от анонимного отправителя, который сообщил, что тётя Циля умерла. Мама тут же засобиралась во Львов. Знал бы ты, каких нервов и денег эта поездка стоила всем нам! Взятки пришлось давать не только работникам советского консульства в Триесте, но и чиновникам львовского горисполкома, русским пограничникам и таможенникам, которые отказывались выпускать картину за границу под предлогом, что она, якобы, представляет историческую и художественную ценность, а документы на её вывоз отсутствуют. Но у мамы были два неоспоримых аргумента. Во-первых, она сказала, что это не экспонат из музея, а её портрет, написанный львовским художником — ведь тётя Циля и мама были внешне схожи, как две капли воды… Откровенно говоря, я ещё и по этой причине повесил портрет тёти Цили — она напоминает мне мою покойную маму…
— А второй аргумент? — Герцог от нетерпения заёрзал на кровати.
— Деньги… Пришлось дать огромные деньги украинским пограничникам и таможенникам, чтобы картину разрешили вывезти из Советского Союза…
После смерти моих родителей я кое-что вывез из Триеста, в том числе и портрет…
— Послушай, Густав, а тебе, случайно, не известна судьба остальных детей твоего деда, Семёна Портного? Ты не поддерживаешь с ними отношений?
— Не с кем поддерживать, Юлик, — немцы расстреляли всю семью, проживавшую в Бердичеве… Уцелел лишь один. В разговоре с мамой тётя Циля как-то обмолвилась, что после её бегства из Бердичева то же самое сделал и самый старший сын Семёна Портного — Аркадий. По слухам, его видели в Одессе. Он устроился учеником то ли к ювелиру, то ли к часовому мастеру, в общем, не помню… А жив ли он сейчас — не знаю. Признаюсь тебе честно — я никогда не предпринимал попыток разыскать его, я зарабатывал деньги. Кроме того, я ведь никогда не видел его. Ну и что с того, что мы с ним родственники по крови, мы всё равно совсем чужие друг для друга, потому что выросли и сформировались как личности в разных мирах. У нас разные интересы, взгляды на жизнь, да мало ли…
При этих словах Герцог спрыгнул с кровати и в каком-то диком возбуждении стал безостановочно вышагивать по комнате, время от времени покачивая головой и что-то бормоча себе под нос.
— Юлик, что с тобой происходит?! На тебе лица нет, ты посмотри на себя в зеркало, ты бледен, как смерть! Что случилось, Юлик? Тебе плохо?!
Зильберман вскочил с кресла и с силой обнял Герцога за плечи. Тот сразу обмяк, по его щекам градом покатились слёзы. Размазывая слёзы по щекам одной рукой, другой он обхватил Густава за шею:
— Мне, Густав, и плохо, и хорошо… Плохо от того, что мы так поздно встретились, а хорошо от того, что всё-таки эта встреча состоялась! Сядь, иначе ты упадёшь от того, что я тебе сейчас скажу… Густав, мы с тобой — двоюродные братья! Тот старший брат тёти Цили по имени Аркадий — мой родной отец, который и до сих пор живет в Одессе… Он рассказывал мне, как вслед за своей сестрой бежал из Бердичева в Одессу, как очень долго разыскивал её потом по всей Украине, будучи уверенным, что до Польши ей не добраться… Но так и не нашёл — ведь он разыскивал Цилю Семёновну Портную, а она к тому времени уже стала Олесей Семёновной Кшишевской…
— А почему же ты «Герцог», да ещё и «Львович»? — не до конца веря услышанному, спросил Зильберман.
— Когда мне было шесть лет, моя мать, заядлая театралка, влюбилась в режиссера Мариинского театра Льва Герцога. Он тогда давал гастроли в Одессе. Несмотря на моё сопротивление, она увезла меня в Ленинград. Режиссер усыновил меня, и я из Юлия Аркадьевича Портного превратился в Герцога Юлия Львовича. Я несколько раз предпринимал попытки вернуться в Одессу, убегал из нового дома, который был мне чужд и отвратителен, но каждый раз милиция снимала меня с поезда и возвращала в Питер… Несколько лет назад я виделся со своим родным отцом — у него претензий ко мне нет, только к своей бывшей жене, то есть к моей матери. Но как говорится: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего». Матери уже давно нет в живых, как и моего отчима тоже… Так что, Густав, из родных у меня в живых остались только ты и мой отец. Да! Ещё Ирма… Ну как тебе сюжетец? Теперь ты готов продать наши истории в какую-нибудь кинокомпанию или книжное издательство?
— Н-да, задал ты мне задачу… Надо подумать над этим… Но думать буду, когда приду в себя, а сейчас, Юлик, мы должны с тобой осушить, как минимум, пару бутылок отборного французского шампанского, не возражаешь, брат?
— Наливай!
Вдруг Герцог услышал, как кто-то снаружи начал царапать дверь, затем послышались глухие удары, как если бы этот некто пытался открыть дверь своим телом.
— Что это? — Юлий недоуменно посмотрел на Густава.
— Не что, а кто! Это — мой кот по кличке Непал. Он рвётся, чтобы поприветствовать меня.
— А где же он был, почему мы его не видели раньше?
— Шастал где-то по своим кошачьим заморочкам. Знаешь, сколько в округе жаждущих самца кошек? Тьма-тьмущая! И всех их надо оприходовать. А кому, как не «Непалу» этим заниматься — он же у меня гигант, по части сексуальных игрищ он любому местному коту даст сто очков форы вперёд… Да ты сам его сейчас увидишь, — сказал Густав, направляясь к двери.
В комнату впрыгнуло существо иссиня-черного цвета, и если бы Герцог не был предупрежден, что это кот, он принял бы его за рысь.
— Ничего себе размерчики, прямо и не кот — собака Баскервилей! — присвистнул от изумления Юлий.
Кот присел у порога и, с шумом втягивая ноздрями воздух, уставился своими жёлтыми, сливообразными глазами на незнакомого ему человека. Густав, поглаживая кота по голове, приговаривал:
— Непал — хороший кот, Непал — любимый кот. Хозяин! Ну иди, познакомься с моим братом, иди же, хороший кот! — при этом Зильберман протянул руку в сторону Герцога и подтолкнул Непала.
Животное, будто понимая обращенные к нему слова, медленно и важно приблизилось вплотную к Юлию и, пристально глядя ему в глаза, начало тщательно его обнюхивать. Ещё через какое-то время наступила вторая часть ознакомления Непала с доселе неизвестным ему объектом — кот, поворачивая голову то влево, то вправо, стал тереться усами и щеками о колено Герцога.
— Всё, Юлик! — воскликнул Густав. — Кот признал в тебе своего. То, что он сейчас делает — это высшее проявление покорности и симпатии к тебе. Ты — первый, кого он принял безоговорочно! Представь себе, Непал живет здесь уже третий год, но за всё это время ни разу даже не подошёл к моей управляющей, да и к себе её не подпускает… Нет, он не бросается на неё, отнюдь. Он просто уходит в свою комнату. А вот туда он позволяет входить только мне…
— Послушай, Густав, а откуда он у тебя? Ты купил его здесь или привез из Катманду. Это ведь тибетский горный кот, довольно редкая разновидность в семействе кошачьих.
— А ты откуда знаешь?
— В своё время я поддерживал довольно тесные деловые отношения с Борисом Буряце, любовником Галины Брежневой, дочерью Генерального секретаря КПСС. Как-то раз, уж и не помню в какой связи и по какому-такому поводу, Буряце рассказал мне, что на даче генсека в Заречье проживает чудо-кот, который, якобы, обладает сверхъестественными способностями, нечто вроде дара предвидения, что ли… Короче, он неоднократно предупреждал хозяина, то есть Брежнева, о грозящей ему опасности. Домочадцы генсека и его телохранители так и называли кота — Провидец, хотя кличка у него была совсем другая, сейчас уж и не помню какая… Вспомнил! Звали его Лама…
— К чёрту кличку брежневского питомца! Ты лучше поднапрягись и вспомни, что тебе рассказывал твой деловой партнёр о его провидческих способностях. Пойми, мне это очень важно знать, потому что мой Непал, как мне кажется, тоже обладает даром предвидения. Я хочу сравнить поведение своего кота с этим, как его? С Ламой! В общем, давай, Юлик, рассказывай про брежневского кота!
— Заметь, Густав, я не претендую на правдоподобие происходившего, я лишь перескажу тебе то, что слышал от Бориса Буряце.
Глава четвертая. Кот-провидец
Подарок далай-ламы
Начиная с прихода Брежнева к власти в 1964 году Индира Ганди, премьер-министр Индии, не однажды посещала СССР.
Каждый раз в конце своего визита она неизменно задавала один и тот же вопрос: когда Леонид Ильич нанесёт ответный визит, который пойдёт на пользу дружбе двух великих народов. И наконец Генеральный решился. В первых числах января 1969 года состоялся его первый официальный визит в Индию.
Брежнев до глубины души был тронут оказанным приёмом. Так, как встречали его, встречают только истинных друзей.
…На одном из приёмов во дворце Индиры Ганди чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза в Дели Михаил Пегов показал Леониду Ильичу невзрачного, маленького роста человечка неопределенного возраста. Пояснил, что последний — первосвященник ламаистской церкви в Тибете, далай-лама в изгнании, которого приютила у себя Индира Ганди. О нём ходят легенды по всей Юго-Восточной Азии. Ну, к примеру, он в совершенстве владеет гипнозом. Вводя людей, страдающих астмой, язвой желудка и сердечными заболеваниями, в гипнотический транс, он за пару сеансов излечивает их навсегда от этих недугов. Может по запаху купюры определить её номинал. Читает книги с завязанными глазами, прикасаясь к тексту кончиками пальцев. И что уж самое невероятное — во время упражнений йогой далай-лама способен отрываться от поверхности земли и в течение нескольких секунд парить в воздухе!
Брежнев крайне заинтересовался рассказом посла и попросил представить его тибетцу. Когда их руки сомкнулись в рукопожатии, первосвященник долго не отпускал ладонь Леонида Ильича, а затем через переводчика сообщил, что высокий гость тринадцать лет назад перенес инфаркт, да и вообще, у него есть проблемы с сердцем, которые в будущем серьёзно осложнят ему жизнь.
— Черт возьми! — воскликнул Леонид Ильич в состоянии крайнего возбуждения, — действительно, в 1956 году, находясь на посту второго секретаря Казахстана, я перенёс инфаркт! Это было ровно тринадцать лет назад… Да и сейчас сердчишко нет-нет, да и пошаливает… Ну-ка, ну-ка, пусть продолжает этот ясновидящий!
— Судя по рисунку линий на ладони моего гостя, — продолжал первосвященник, — его в ближайшем будущем подстерегают смертельные опасности.
— Наверно, самолёт, на котором я буду возвращаться домой, потерпит крушение, — в шутку сказал Леонид Ильич.
Далай-лама, вперив пронзительный взгляд в зрачки собеседника, внимательно выслушал перевод и ответил, что со смертельной опасностью Брежнев встретится не в небе, а на земле. И не раз.
После этого первосвященник сделал знак переводчику наклониться и что-то прошептал ему на ухо.
— Господин Генеральный секретарь, — с пафосом произнес переводчик, — Его Святейшество далай-лама спрашивает, не соблаговолите ли вы принять от него некое существо, которое наделёно даром провидения. В будущем оно сможет уберечь вас от многих напастей.
— Отчего ж не принять, — Леонид Ильич тряхнул своей роскошной шевелюрой. — Из рук такого человека и яд принять — святое дело… Приму обязательно!
После этого первосвященник что-то сказал мальчику-монаху, и тот стремглав помчался к выходу. Через минуту он вернулся, двумя руками неся объёмистую клетку, в которой сидел… невероятных размеров пушистый черный кот, которого Леонид Ильич сначала принял за пантеру.
Далай-лама, тихо и ласково произнося какие-то слова, похожие на заклинания, поднёс ладонь Брежнева к клетке, и кот принялся тщательно её обнюхивать, время от времени поднимая свои огромные жёлтые глаза то на Леонида Ильича, то на первосвященника.
Закончив ознакомление с ладонью Брежнева, кот выгнул спину и, подойдя к дверце, стал скрести её когтями. Мальчик-монах открыл клетку, и животное с неожиданной для его размеров грацией спрыгнул на пол. Помахивая хвостом, он уверенно сел у ног Брежнева. Едва посол попытался ближе придвинуться к Генеральному, как кот резко обернулся в его сторону и предостерегающе зашипел.
…Первосвященник широко заулыбался, одобрительно закивал головой и произнес длинную тираду.
— Господин Генеральный секретарь, — начал переводчик, — Его Святейшество сказали, что, судя по поведению кота, который не только признал в вас своего нового хозяина, но и сразу приступил к охранным обязанностям, далай-лама считает, что нисколько не ошибся в своём выборе… В последующем, господин Генеральный секретарь, имейте в виду: если кот подойдёт к вам и станет тереться о ваши ноги, то это значит, что он хочет отвести от вас беду… Если вы намерены держать его у себя в доме, то кормить его следует только сырым мясом и только лично от вас. Ваши биополя должны слиться воедино. Лишь в этом случае инстинкт самосохранения животного распространится на вас. Таким образом, при возникновении угрозы вашей жизни кот будет вести себя так, как если бы спасал свою…
— Вот те на! — в сердцах произнес Леонид Ильич. — А если мне придётся на неделю уехать в заграничную командировку, тогда что? Голодом морить животное прикажете, так что ли?!
На это далай-лама назидательным тоном ответил:
— Господин Генеральный секретарь, Его Святейшество говорят, что кот не будет для вас обузой в поездках — не тяготит же вас в пути личная зубная щётка. Считайте, что кот — это ваш охранный талисман, он неотлучно должен находиться при вас, в противном случае он утратит свой дар провидения и станет лишь частью домашнего интерьера… Вы не находите, что тогда весь ритуал дароприношения теряет смысл?
— Очень убедительно сказано! — с восхищением произнес Брежнев. — Ему бы, далай-ламе у меня в ЦК отдел пропаганды возглавить. Я бы с его помощью всех империалистов в коммунистическую веру обратил… Стоп-стоп! — спохватившись, воскликнул Генеральный, обращаясь к переводчику. — Это переводить не надо!
* * *
На даче в Заречье, где большую часть года проживал Леонид Ильич с семьёй, Ламе — так назвали кота в честь далай-ламы — отвели целую комнату. Кот начал с того, что настороженно обошёл все два этажа дачи, а затем вышел наружу для ознакомления с окрестом.
Кот никого, кроме Леонида Ильича, к себе не подпускал. Единственное исключение он делал для младшего внука Брежнева, четырёхлетнего Андрея. Ему он позволял не только ездить на себе верхом, но и, что уж совсем невероятно, — дёргать за хвост. Со временем кот так привязался к мальчику, что сделал своим жилищем его комнату. Однако пищу, — а это был, как правило, огромный кусок телятины с кровью, — он принимал только из рук Хозяина — Леонида Ильича.
Мясо Лама получал дважды в день, утром и вечером. Но, видимо, этого ему не всегда хватало, поэтому время от времени он устраивал «охотничьи рейды» по дачному участку. Как уж кот под снегом находил змеиные и кротовые норы — одному Богу известно. Охране же во время обхода территории оставалось лишь собирать трофеи — головы ужей, гадюк и кротов. Удивлению телохранителей и челяди не было предела: оказывается, на даче процветал целый подземный террариум. Об этом можно было судить по количеству собранных змеиных голов: к концу зимы Лама съел около тридцать змей!
Случались и курьёзы. Однажды утром из заповедника Завидово, куда по традиции выезжал на охоту Леонид Ильич, в Заречье прибыл старший егерь Василий Петрович Щербаков. Двигаясь к дому, он вдруг заметил на краю расчищенной от снега дорожки свежую и довольно впечатляющую горку экскрементов (о том, что Брежнев привёз из Индии кота, егерь не знал).
Профессионал высокого класса, Василий Петрович, конечно же, не мог оставить без внимания невесть откуда взявшиеся фекалии неизвестного происхождения. Егерь заинтересованно взял в руки кусок какашки, понюхал её и, сорвавшись с места, опрометью бросился к дому.
— Рысь, на участке была рысь! Я это унюхал по оставленным ею экскрементам. Сейчас же возьмите собак и вперёд… Надо её найти и уничтожить! В противном случае она может наделать таких бед — не отчитаешься! — показывая кусок кошачьего дерьма, прокричал Щербаков телохранителю, сидевшему у входной двери.
Охранник заулыбался.
— Успокойтесь Василий Петрович, это — не рысь, а кот, которого Леонид Ильич получил в подарок в Индии… Так что, не волнуйтесь — всё в порядке, лишних зверей в Заречье не наблюдается. А если б даже и появились, кот их быстренько спровадил отсюда. Мы считаем, что в бригаде телохранителей появился ещё один «боевой штык», вольнонаёмный сотрудник без офицерского звания…
Боевое крещение Ламы
21 января 1969 года вся Москва ликовала по поводу возвращения на Землю космонавтов Шаталова, Хрунова, Елисеева и Волынова.
Десятки тысяч москвичей встречали героев на всём пути их следования из аэропорта Внуково-2 до Кремля. Из радиотрансляторов, установленных на улицах, неслись голоса дикторов Гостелерадио, информировавших слушателей о передвижении космонавтов и правительственного кортежа. Странно, но дикторы почему-то не единожды сообщили и о том, что именно во второй машине находится Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев…
Как только кавалькада правительственных «Чаек» подъехала к Боровицким воротам, из шеренги оцепления навстречу второй машине бросился некто в милицейской форме с пистолетами в обеих руках и открыл огонь на поражение. Однако атакующий не знал, что незадолго до подъезда к Кремлю в кортеже произошло перестроение, и из окна второй машины теперь выглядывал не Брежнев, а очень на него внешне похожий космонавт Георгий Береговой.
Как признали потом специалисты, перестроение и внешнее сходство с Береговым спасли жизнь Леониду Ильичу. Но онто знал, кто был его истинным спасителем…
Дело в том, что в день покушения Лама поднялся раньше обычного и стал скрестись в дверь спальни хозяина. Вопреки увещеваниям жены Леонида Ильича, Виктории Петровны, кот во что бы то ни стало намерен был прорваться внутрь. Когда же его наконец впустили, он тут же вспрыгнул на супружеское ложе Брежневых и, неотрывно глядя своими лунообразными жёлтыми глазищами на спящего Леонида Ильича, начал жалобно мяукать.
Всё утро Лама ни на шаг не отходил от Брежнева, тёрся о его ноги и время от времени издавал жалобные звуки. Перед отъездом Генерального секретаря в Кремль кот стал так буйствовать, что его пришлось посадить на цепь.
Всю дорогу от аэропорта до Кремля Леонид Ильич недоумевал: что могло вывести из себя всегда спокойного и уравновешенного Ламу? Наконец его осенило — он вспомнил наставления тибетского первосвященника…
Отменный актёр, Брежнев с напускным простодушием сказал сопровождавшим его Косыгину и Подгорному:
— А что это мы, товарищи, так рвёмся вперёд? Кого встречают люди, нас или космонавтов? А ну-ка, Николай, — обратился Генеральный к водителю, — немедленно перестройся и стань в конце колонны!
Так 21 января 1969 года Брежнев впервые воочию столкнулся с мистическим явлением — провидческим даром Ламы…
Через некоторое время Леониду Ильичу представился ещё один случай убедиться в предназначении Ламы оповещать его о грозящей ему смертельной опасности.
* * *
Рабочий день Брежнева на даче в Заречье начинался в 8.30, когда он в сопровождении телохранителей (на языке спецслужбистов — «прикреплённые») выезжал в Кремль.
20 февраля 1970 года, ровно в 6.00 Лама ворвался в спальню Хозяина и стал тереться о его ноги, а при каждой попытке Брежнева выйти из помещения хватал его зубами за манжеты брюк. Леонид Ильич, вспомнив, что именно так вёл себя кот в день покушения, 21 января, решил проверить свои догадки и поэкспериментировать.
— Ребята, — заявил он « прикреплённым». торопящимся сдать смену другой бригаде, ожидавшей Генерального в Кремле, — вы поезжайте, а я здесь поработаю ещё с документами… А за мной пришлите ваших сменщиков.
Слово охраняемого — приказ. Уехали без него. На трассе, сбоку, вылетела военная грузовая машина — солдатик за рулем не посмотрел влево. В итоге водитель правительственного «ЗИЛа», на котором должен был ехать Генеральный, от столкновения ушёл, но машину развернуло и ударило о стоящий на обочине трейлер. В «ЗИЛе» находились шесть сотрудников, пятеро из них бодрствовали, поэтому сумели скоординироваться и уцелели, хотя и получили травмы различной степени тяжести: сломанные рёбра, сотрясение мозга, ушибы, ссадины. Володе Егорову, который спал, сидя на месте отсутствующего «охраняемого», снесло полчерепа…
Когда о происшествии доложили по радиотелефону Брежневу, тот, не раздумывая, затребовал с кухни дополнительный кусок телятины с кровью для Ламы.
Вслед за этим Леонид Ильич попросил дежурного телефониста соединить его с Индирой Ганди. Ничего не объясняя, попросил её найти предлог и наградить далай-ламу каким-нибудь достойным его статусу индийским орденом…
В 1971 году Брежнев окончательно уверовал в провидческий дар Ламы.
В начале года Генеральный получил приглашение от президента Франции Жоржа Помпиду посетить страну с официальным визитом. Помощники и советники Брежнева стали готовить его к поездке. Оказалось, что не только они готовились к встрече двух глав государств. Недобитые прежним президентом Франции, генералом де Голлем, члены террористической организации ОАС, перешедшие на нелегальное положение в Алжире и Франции, задумали напомнить о себе двойным покушением на Помпиду и Брежнева.
Лама вёл себя спокойно до тех пор, пока Леонид Ильич не собрался сесть в машину, которая должна была доставить его во Внуково-2 для вылёта в Париж. Кот тут же пришёл в состояние крайней нервозности. Как это бывало и раньше, он зубами хватал Брежнева за манжеты штанин, буйствовал, а в промежутках вдруг затихал и неотрывно смотрел на Хозяина своими огромными жёлтыми глазами.
…Леонид Ильич попытался успокоить Ламу. Какое там! Тот даже не позволил надеть на себя ошейник, к которому привык, выезжая с Брежневым в заграничные поездки. Одно уже это обстоятельство заинтриговало и заставило Брежнева проявить повышенную бдительность. Он позвонил Председателю КГБ Юрию Андропову и, ничего не объясняя, спросил, нет ли каких-либо новых данных по Франции. Андропов сначала было замялся, а потом сказал, что получасом раньше получил от нашей внешней разведки сведения о готовящемся оасовцами покушении на Помпиду и на него, Генерального секретаря ЦК КПСС.
Брежневу ничего не оставалось делать, как перенести поездку на другое время. И, действительно, дня через два зачинщики заговора были арестованы, и французские газеты раструбили на весь свет, что на Брежнева и Помпиду готовилось покушение…
* * *
В середине 1970-х Леонид Ильич по настоянию жены впервые поставил на заседании Политбюро вопрос о своей отставке.
Однако «старики» — Тихонов, Соломенцев, Громыко и Черненко не допустили этого: больной и немощный Брежнев был им удобен. Они дружно начали отговаривать его:
— Да что вы, Леонид Ильич! Вы ещё полны творческих сил. Не может быть и речи о вашем уходе на пенсию. Вы просто поменьше себя утруждайте. Мы сами будем на себя больше брать…
Однако Леонида Ильича такой поворот событий заставил призадуматься.
Покушение в январе 1969 года, инцидент с Володей Егоровым, которому в аварии снесло полчерепа, заговор оасовцев в 1971-ом внушили Брежневу мысль о том, что за ним по пятам следует злой рок, уготовивший ему насильственную смерть. А единодушный отказ ветеранов Политбюро отпустить его на заслуженный отдых? Это что? Не свидетельство ли это тому, что они держат его в качестве «живой мишени для отстрела»?!
Не найдя объективных доказательств своим подозрениям, Леонид Ильич поделился ими с женой.
Вердикт Виктории Петровны был резким и бескомпромиссным:
— Да, Лёня, надо уходить. Ты ведь ничего уже не можешь. А те, кто ещё что-то может, — все эти Тихоновы, соломенцевы и черненко — им ничего не нужно, кроме собственных кресел. Поэтому они тебя и держат. Возможно, как «живую мишень», а, возможно, потому что очень боятся, чтобы кто-то из молодых, тот же Романов, не вырвался вперёд, — ведь тогда им всем придёт конец… Уходи!
Однако атеросклероз сосудов головного мозга и увлечение наркотическими средствами сделали Брежнева неполноценным не только физически, но и умственно. Он стал безвольной игрушкой в руках хитромудрых соратников по Политбюро, потеряв способность критически оценивать свои поступки…
Самоубийство в знак протеста
Весной 1982 года произошли события, которые оказались для Леонида Ильича роковыми. Он отправился в Ташкент на празднества, посвящённые вручению Узбекской ССР ордена Ленина.
23 марта 1982 года по программе визита Брежнев должен был посетить несколько объектов, в том числе авиационный завод. С утра, после завтрака, состоялся обмен мнениями с местным руководством, и все вместе решили, что программа достаточно насыщена и посещение завода будет утомительным для Леонида Ильича. Договорились туда не ехать, охрану сняли и перебросили на другой объект.
По словам личного телохранителя Леонида Ильича, Владимира Медведева, со всеми запрограммированными посещениями управились довольно быстро. Возвращаясь в резиденцию, Брежнев посмотрел на часы и обратился к первому секретарю ЦК компартии Узбекистана Рашидову:
— Время до обеда ещё есть. Мы обещали посетить завод. Люди готовились к встрече, собрались, ждут нас. Нехорошо… Возникнут вопросы… Пойдут разговоры… Надо ехать!
Разговор зашёл при подъезде к резиденции. Вмешался начальник охраны Брежнева, генерал Рябенко:
— Леонид Ильич, ехать на завод нельзя. Охрана снята. Чтобы её вернуть, нужно время… Да и потом, мне докладывают из резиденции, что ваш питомец Лама просто с ума сошёл, управы на него никакой, беснуется, не приведи господь, покусал уже всех « прикреплённых»…
Это был последний козырь Рябенко, он ничего не придумал, сказал, как было, ибо для него уже не являлось секретом, что все встречи и визиты Брежнев осуществляет либо отменяет в зависимости от поведения тибетского кота накануне поездки…
Генеральный, уязвлённый вторжением подчинённого в сферу его самых сокровенных тайн, жестко ответил:
— Ты вот что. Возвращай охрану, а мой питомец — не твоя забота. О нём я позабочусь сам. На всё про всё даю тебе пятнадцать минут…
Как рассказывал в последующем полковник Котов, бывший начальник одного из управлений Комитета госбезопасности Узбекской ССР, выйдя из машины, Брежнев с Рашидовым и телохранители двинулись к цеху сборки. Когда проходили под крылом почти готового самолёта, народ на лесах также стал перемещаться. Леонид Ильич уже почти вышел из-под самолёта, когда вдруг раздался жуткий скрежет. Стропила, окружавшие строящийся самолёт, не выдержали, и огромная деревянная площадка — во всю длину самолёта и шириной метра четыре — под неравномерной тяжестью перемещавшихся рабочих рухнула! Люди по наклонной покатились на делегацию. Брежнев и Рашидов, вместе с сопровождавшими, были накрыты рухнувшей площадкой и скатившимися с неё рабочими.
…Леонид Ильич лежал на спине, рядом с ним Рашидов с разбитой головой. Тяжёлая площадка, слава богу, не успела никого раздавить. Генерал Рябенко, повинуясь какой-то внутренней инерции, взглянул на часы. Было 13 часов 23 минуты. Эти цифры он запомнил на всю жизнь.
Телохранители с большим трудом подняли Генерального.
Ехать в больницу Брежнев отказался, и телохранители, усадив его на заднее сидение правительственного «ЗИЛа», рванули в резиденцию. Думали как лучше, а оказалось, привезли шефа к новой для него трагедии.
…В 13 часов 23 минуты Лама, перекусив зубами металлический поводок и искусав до крови пытавшихся удержать его телохранителей, выбежал на улицу и бросился под колеса первой проезжающей машины.
Когда телохранители сообщили Леониду Ильичу о поведении Ламы накануне инцидента на авиазаводе и показали изуродованный труп «провидца», Генеральный обнял генерала Рябенко и, прослезившись, сказал:
— Ты был прав, на авиазавод не нужно было ездить!
* * *
— Ну вот, как я предполагал, всё сходится! Теперь я уверен, что все тибетские коты обладают даром предвидения… Если бы они ещё умели говорить! — воскликнул Зильберман, когда Герцог закончил свой рассказ.
— Ты хочешь сказать, что на твою жизнь тоже покушались, а Непал предупреждал тебя о грозящей опасности? — Герцог иронично заулыбался.
— Да, представь себе, Юлик, именно так! Покушались. Правда, не какие-то там сумасшедшие или недобитые отморозки из ОАС, а чиновники из налоговых органов Вены. И Непал вёл себя так же, как брежневский Лама. Ну, хотя бы вот такой пример: год назад ко мне зачастили налоговики. И, несмотря на то, что я исправно платил налоги — у меня тогда были две фирмы по отмыванию денег, — налоговых инспекторов уж больно интересовало, на какие-такие шиши я живу — ведь одно содержание виллы обходится мне в сумму, равную ста тысячам австрийских шиллингов… Так вот, буквально за час до прихода этих горе-мытарей Непал начинал беситься, выть, царапать мебель. А как только раздавался звонок в дверь, он зубищами хватал меня за штанину и пытался тащить в свою комнату, представляешь?! Четыре пары брюк мне изорвал, поганец!
— А почему Непал пытался затащить тебя именно в свою комнату? — с усмешкой поинтересовался Герцог.
— Почему именно в свою комнату? Объясню. Этому стервецу, Непалу, прекрасно известно, что доступ в его комнату имею только я, и никто более. Он и пищу — сырое мясо — берёт только из моих рук… И то лишь, когда он отлёживается в своём бункере после гульбищ. Чем он на воле питается — теперь я знаю, но дело, в общем-то, не в этом… Сравнивая поведение Непала и Ламы, я нахожу в их действиях полную аналогию — Лама пытался уберечь Брежнева от покусителей на его жизнь, мой Непал видит в налоговиках тоже покусителей, но не на мою жизнь, а на мой кошелек… А ведь известно, что отсутствие денег в кошельке — смерти подобно! Вот так-то, братец… Как говорится: «Есть много в этом мире, друг Горацио!»
Сказал это Густав на русском языке с сильным украинским акцентом, чем буквально поверг в шок Юлия.
— Как! — закричал он. — Ты владеешь русским языком?! Где ты его выучил, Густав, и почему я до сих пор не знал об этом? Наконец, почему мы с тобой, даже оставаясь наедине, говорим только на идише?
— Юлий, ты так много задал мне вопросов, что я в растерянности, на какой из них отвечать в первую очередь! Ладно, отвечу только на один: русскому языку я выучился у своей мамы, то есть у твоей тётки. И вообще, именно на этом языке, на русском, я в младенчестве сказал свои первые слова. А когда мы жили в Триесте, то в отсутствие отца мы с мамой говорили только по-русски… Я знаю, что у меня сильный украинский акцент, а когда я пытаюсь произнести длинную фразу, то наружу вылезает не только он, но и еврейские интонации. Так что, ты меня уж извини, но при Ирме и Махмуде я буду говорить только на идише, а тебе придётся быть толмачом… Нет, это не значит, что мы не будем говорить с тобой по-русски, оставаясь наедине — ради бога, если тебя не шокируют недостатки моего произношения…
— Нисколько!
— Значит, договорились! — Густав крепко обнял Юлия. Расцеловались по-братски.
Глава пятая. Торговцы вселенной
Герцог никак не мог прийти в себя от случившегося открытия:
«Я и Густав — двоюродные братья, даже не подозревавшие о существовании друг друга и вдруг встретившиеся при загадочных обстоятельствах… Нет-нет, кто бы и что бы ни сказал по поводу нашей встречи, это — судьба! А жизнь, полная драматизма и трагедийная кончина моей родной тётки?! Это же сюжеты, достойные пера Бальзака, ну, может быть, Фейхтвангера…» — бесконечно повторял про себя Юлий, расхаживая по комнате и время от времени покачивая головой.
В глубокой задумчивости, отхлёбывая мелкими глотками шампанское из бокала, Юлий подошел к окну. Отдёрнув тяжёлую штору, он увидел, нет, на него обрушилось небо, сплошь усыпанное яркими звёздами. Вздрогнув от неожиданно осенившей его мысли, да-да, той самой, которую ему никак не удавалось «ухватить за хвост», он резко развернулся лицом к сидящему за столом Густаву и, почти срываясь на крик, воскликнул:
— Густав, ты посмотри, какое чудо за окном!
— Небо — как небо, ну ещё множество звёзд, ну и что? — промямлил успевший захмелеть Зильберман. — Мне кажется, братец, что с возрастом ты стал излишне сентиментален. Впрочем, я не знаю, каким — сентиментальным или, наоборот, чрезвычайно прагматичным ты был в молодости…
— Я был и тем, и другим! — резко ответил Герцог. Идея, пришедшая ему в голову, уже полностью захватила его. — Дело сейчас не во мне. Ты только представь, Густав, какие возможности сулят нам эти звёзды! А что если мы начнем ими торговать — их же миллионы! Вот где поле непаханное! Даже если кому-то уже и пришла в голову такая идея, ему всё равно жизни не хватит, чтобы распродать весь Млечный Путь…
— Ты прав, Юлик, такая идея уже успела посетить голову некоего Ивора Доуни, фермера из Канады, который занимается распродажей звёзд около двадцати лет… Монополией он, правда, обзавестись не сумел — Международный астрономический союз ему в ней отказал, но ничего, преуспевает…
Кстати, идея мне твоя нравится, потому что канадскому крестьянину протянуть свои щупальца далее Северной Америки так и не удалось, а ведь есть ещё Латинская Америка, Западная Европа, Австралия, наконец Россия с её «новыми» русскими… Так что, завтра с утра надо досконально проработать твоё предложение…
Всё! На сегодня хватит, слишком много впечатлений, брат! Пора укладываться спать. Да, вот ещё что. Давай пока не будем объявлять Ирме и Махмуду, что мы с тобой двоюродные братья, не возражаешь?
— Но почему, Густав? — удивлению Юлия не было предела.
— У меня скоро день рождения, вот во время застолья и объявим. Сделаем так: каждый из нас двоих, сначала ты, потом я, поднимет тосты за своего брата, опять же не называя его имени… Это всех заинтригует, привнесёт некий детективный момент в торжество… А уж потом мы откроем нашу тайну присутствующим. Посмотришь, какой будет потрясающий эффект!
— Ну что ж, брат, ты старше, тебе виднее! — нарочито бодро сказал Герцог, но про себя подумал: «Хитришь, братец, не эффект тебе нужен, нет! Что-то ты задумал, о чем не хочешь поделиться даже со мной. А раз так, то значит, это «нечто» касается лично меня, но что это может быть, вот в чем вопрос!» Однако вслух Герцог сказал совсем другое:
— Когда и где состоится торжественный обед? Или это будет ужин при свечах? Кто кроме нас четверых на нем будет присутствовать?
— Юлик, я тебя умоляю! Я ещё сам ничего не решил, подожди недельку-другую — и всё прояснится, одно могу тебе обещать: обо всем ты узнаешь первым, договорились? А сейчас — спать, я просто валюсь с ног!
* * *
На следующее утро Зильберман достал из своей богатейшей библиотеки несколько сборников «WHO IS WHO» на английском языке и попросил Ирму составить список всех звёзд шоу-бизнеса, кино, спортсменов, промышленников и политических деятелей. Словом, тех, кто в силу тщеславия и при наличии лишних денег мог бы стать потенциальным покупателем небесных тел. При этом пояснил:
— Вчера, Юлик, у меня не было сил объяснять тебе, что Международный астрономический союз разрешает присваивать чьи-то имена только планетам и астероидам. Причем вне зависимости от того, кто их открыл. Имена звёздам давать бессмысленно — они и с координатами не все в звёздный каталог помещаются, а тут ещё и названия какие-то вписывать! Но нашим вероятным покупателям об этом знать необязательно, потому что слова «звезда» и «планета» — много благозвучнее, чем слово «астероид», которое у меня, например, ассоциируется со словом «сперматозоид»…
Каталог вновь открытых звёзд и планет будет выпускать небезызвестное вам княжество «SUNLAND». где якобы установлен мощный телескоп, с помощью которого и происходит открытие новых звёзд.
В тексте обращения к вероятным покупателям необходимо отметить, что любой человек, приобретший звезду, и который захочет воочию убедиться в том, что у него в Галактике имеется недвижимость, сможет это сделать, воспользовавшись телескопом… Вряд ли кто-то решится выехать в Индийский океан — это же целая экспедиция… Словом, с помощью телескопа он увидит своё место в космосе. Стоп! Вот уже родилось и название каталога: «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ». Недурственно, как считаете?
— Я — за, — засмеялась Ирма и захлопала в ладоши.
«Рано радуешься, ребёнок — уж тебе-то придётся попотеть, выписывая нужные имена!» — про себя подумал Зильберман, но вслух сказал другое:
— Ирма, деточка, тебе поручено очень ответственное задание — внимательно и кропотливо выписать имена людей всех мною перечисленных категорий, они — наше богатейшее охотничье угодье. Не торопись, работа займет у тебя дня три-четыре, не меньше. Возьми себе в помощники Махмуда — от просмотра видеокассет с порнофильмами у него, мне кажется, уже начала прогрессировать общеизвестная мужская болезнь — спермоинтоксикация… Мы же с твоим отцом займёмся типографскими делами — заготовим соответствующую карту Млечного Пути, прайс-листы, красочные сертификаты с гербовой печатью княжества, в них мы будем вписывать имя изъявившего желание приобрести себе немного космического пространства…
Кроме того, я думаю, не лишне будет в качестве поощрительного приза вручать первым покупателям небесной пустоты светящийся звёздный глобус с именной табличкой… Для начала закажем дюжину, а там посмотрим, как пойдут дела. Вручать их будем сначала бесплатно, а потом установим твёрдый тариф и на них. Если через два-три месяца наша нематериальная затея обернётся вполне материальным хрустом банкнот, и нам удастся «обзвездить» хотя бы пару тысяч тщеславных нуворишей с их любимыми и близкими, то можно будет раскручивать дело по полной программе. Имейте в виду, что в нашем распоряжении целых пятнадцать миллионов номерных звёзд без имен, так что работы хватит каждому из нас до конца жизни…
Кстати, надо решить ещё один вопрос. От биржевых брокеров, которых я регулярно подкармливаю, мне известно, что цена, по которой канадец сбывает свой товар, зависит от его величины, удалённости от Земли, цвета и яркости, а также от того, в каком созвездии находится космический объект. Стоимость звезды колеблется от двухсот до десяти тысяч долларов. Думаю, что от этой практики нам надо отказаться. Цена на недосягаемые вещи, которые ни один покупатель не может ни увидеть, ни пощупать собственными руками, потому что они существуют лишь в его воображении да на куске красиво исполненной бумажки, должна быть сродни сувенирной. Как если бы продавали консервные банки с воздухом Елисейских Полей или Швейцарских Альп… По-моему, небесные тела, открытые звездочётами княжества «SUNLAND». не должны стоить дороже ста пятидесяти долларов, вне зависимости от их параметров, или я не прав?
— Прав, прав! — воскликнул Герцог, чтобы выразить своё согласие с автором проекта. — Только вот что я хотел бы добавить к тому, что сказал ты, Густав. Во-первых, необходимо указать адрес и телефоны какой-то фирмы, представляющей в Вене интересы княжества, — это нужно для того, чтобы существовала обратная связь с клиентами. Во-вторых, насколько я понимаю, мы будем письменно обращаться к подобранному Ирмой и Махмудом контингенту, не так ли? В таком случае надо решить, чья подпись будет стоять под посланием…
— Отвечаю на оба вопроса сразу! — с воодушевлением произнес Зильберман. — Княжество давно уже официально представляет нотариус Борух Менакер. Да-да, тот самый, который заверял ваши сделки по продаже гражданства княжества, водительских прав и т. д. Он — известный в Австрии юрист, его имя говорит само за себя. Поэтому в случае возможного обращения к нему сомневающийся клиент получит исчерпывающую и очень убедительную информацию. Менакер не подведёт… Во-вторых, письма будут направляться от имени правителя княжества, то есть от моего, с моей подписью…
— А вот тут ты допускаешь очень серьёзную ошибку, Густав! Да, письма должны быть исполнены на официальных бланках «SUNLAND». но подписывать их должен не только властитель княжества, отнюдь!
— А кто же, по-твоему, как не он? Не могу же я обратиться к начальнику нашего полицейского участка или к министру внутренних дел Австрии с просьбой подписать письмо!
— Не ёрничай, Густав… Полагаю, что на потенциального покупателя произведёт большее впечатление подпись какого-нибудь русского космонавта или американского астронавта… Был бы жив Гагарин, проблем бы не было, можно было смело ставить под посланием его подпись — ведь его знал весь мир. Но, увы, его уже нет…
— Зато есть Джон Гленн, первый астронавт Соединенных Штатов. Его знает весь западный мир! — перебил Герцога Зильберман. — Решено! Под посланием будут два автографа, один — монарха, то есть мой, второй — Джона Гленна. Думаю, что эффект будет даже больший, чем если бы обращение к клиенту подписал Гагарин…
Теперь надо сочинить текст послания нашим клиентам. Так, ребята, я уединяюсь в своём рабочем кабинете, прошу меня не беспокоить…
Через полчаса Густав с торжествующим видом показал собравшимся проект письма, которое он назвал «верительной грамотой».
Достопочтенный господин (госпожа)_______________ _/
Княжество «SUNLAND» свидетельствует Вам своё глубокое уважение и желает процветания и преуспеяния на избранном Вами поприще.
Мирады сообщить Вам, что несколькими днями ранее наши учёные с помощью телескопа открыли на Млечном Пути новую звезду, которой Высший Государственный Совет княжества единогласно присвоил Ваше имя.
В подтверждение Ваших прав на небесное тело Вам будут высланы каталог «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ», карта звёздного неба и сертификат с указанием координат космического объекта, отныне носящего Ваше имя. Кроме того, звезда, названная Вашим именем, будет внесена в международный каталог, хранящийся в Британском музее.
Если Вы захотите воочию убедиться, что у Вас в Галактике имеется недвижимость, Вы сможете это сделать, воспользовавшись телескопом. С его помощью Вы увидете своё место в космосе.
Вы вступаете в права владения звёздной недвижимостью, перечислив 150 долларов на счёт № 11111/55555 в «REAL STAR BANK», который находится в Барселоне, Испания.
Примите наши самые искренние и сердечные поздравления по случаю приобретения Вами недвижимости в Галактике.
САМОДЕРЖЕЦ КНЯЖЕСТВА
ФИЛИПП ЖАН ДЮ ПЛЮССИ (подпись)
АМЕРИКАНСКИЙ АСТРОНАВТ
ДЖОН ГЛЕНН (подпись)
— Ну как, убедит такое послание тщеславного недотёпу перечислить нам деньги? — улыбаясь во весь рот, спросил Зильберман.
— Вполне, — за всех ответил Герцог. Ведь — это не деньги для наших клиентов-миллионеров, а милостыня!
* * *
Через три дня во всех популярных европейских газетах появилось объявление, призывающее подарить звезду любимому человеку. Кроме того, Зильберманом для привлечения покупателей звёзд были пущены в ход значительные лоббистские силы из числа влиятельных лидеров еврейской диаспоры в западноевропейских странах. И началось.
Через три месяца Зильберман и компания имели в своём активе более ста тысяч долларов. И это за вычетом всех накладных расходов — оплаты рекламных объявлений, печатания каталога, звёздной карты, рассылки «верительных грамот» клиентам, комиссионных нотариусу, ну и, конечно же, уплаты налогов.
За невероятно короткий срок в списке клиентов появилось около двух тысяч фамилий. Самыми выдающимися среди них были принц Великобритании Чарльз, королева Елизавета-дочь, принц Филипп, принцесса Уэльса Виктория, Ален Делон, Жан-Поль Бельмондо, Брижит Бардо, Софи Лорен и вся её семья, Хуан Антонио Самаранч, почти все пэры — депутаты верхней палаты парламента Великобритании, все мэры западноевропейских столиц, многие члены правительств Италии, Испании, Франции, Бельгии, Люксембурга и Дании, а также всемирно известные футбольные клубы Западной Европы и Латинской Америки в полном составе.
В силки компании, которую Герцог по аналогии с бендеровской конторой «Рога и копыта», про себя называл «Лохи и звёзды», угодил и «обзвездился» даже папа римский, а за ним и весь Ватикан.
Юлий, созвонившись с Мариком Хенкиным, получил заказ на триста сертификатов для питерских «новых» русских, и это было только начало…
* * *
Герцог, Ирма и Махмуд были на седьмом небе от счастья — деньги лились рекой, да что там рекой! Огромные суммы обрушились на «звёздных» аферистов Ниагарским водопадом, и счёт в «REAL STAR BANK» распухал, как тесто рождественского пирога. Распродажа звёздного неба шла напропалую. Уже более пяти тысяч европейцев были осчастливлены красочными бумажками о приобретении недвижимости в безвоздушном пространстве!
Один Зильберман был более чем сдержан в выражении эмоций и лишь криво улыбался, когда просматривал факсы, подтверждавшие поступление в банк очередных денежных порций с тремя или четырьмя нулями.
Однажды он собрал всех в своём рабочем кабинете и менторским тоном заявил:
— Мы распродаём небесные светила уже более полугода… Дела пока, подчеркиваю — пока, идут неплохо, однако никто не знает, как долго это будет продолжаться, ибо хронического везения не бывает, как нет нетающего льда… И если кому-то уже пригрезилось небо в алмазах, то он глубоко заблуждается — нам удалось заработать лишь несколько сотен тысяч долларов. Подчеркиваю — только несколько сотен тысяч, а не миллионов!
Юлий, Ирма и Махмуд невольно переглянулись, в их взглядах было недоумение и злость: «Ну и аппетиты у этого «Графа Калиостро»!»
Реакция подельников не ускользнула от наблюдательного Зильбермана.
— Друзья мои, — почти ласково произнес Густав, поняв, что перегнул палку, — я собрал вас не для того, чтобы читать вам воспитательные лекции, отнюдь! Я ошибся, сказав, что «дела идут неплохо» — они идут отлично, и в этом наша общая заслуга, но! — Зильберман умолк и обвел пронизывающим взглядом присутствующих.
Герцог, выступавший в роли переводчика, не выдержал и с вызовом сказал Густаву:
— Послушай, братец, кончай это соплежуйство! Ты не на очередном съезде КПСС — твоё выступление слишком затянулось… Либо ты переходишь к делу, либо мы сейчас же уходим на прогулку… Выбирай! В конце концов, перед тобой не дети…
— Ну, будем считать, — нараспев произнес Густав, — что бунт на корабле закончился, так и не начавшись… Стоп-стоп, Юлик! Это переводить не надо! Так вот, о делах… Одним, хоть и гениальным предприятием, изъять всю массу денег у обеспеченных и богатых европейцев — это всё равно, что пытаться ртом выпить весь дождь… Да, не отрицаю, мы успели заработать много, потому что это была первая волна, а она, как правило, самая высокая. И ты, Юлий, понимаешь, что я имею в виду… В дальнейшем поступления сократятся, и это естественно. Наше предприятие не умрет, оно будет работать в режиме «автопилота», сертификаты — суть верительные грамоты— будут продаваться без наших на то усилий… Однако нам уже сейчас надо подумать, чем мы займемся завтра! Я хочу, чтобы мы все вместе напрягли своё воображение, свой криминальный гений на изобретение какого-то нового авантюрного проекта… Какой-нибудь акции или предприятия, из ряда вон выходящих, которые бы могли создать нам ещё несколько рабочих ниш, заранее заготовить фронт работ… Вот об этом я прошу вас думать денно и нощно, искать, искать и ещё раз искать…
Когда Герцог закончил переводить, поднялся Махмуд.
Густав и Юлий удивлённо переглянулись — уж от кого они не ожидали новых идей, так это от кавказца. И для Герцога, и тем более для Зильбермана этот красавец-чеченец продолжал оставаться «человеком, вчера спустившимся с гор».
— Мы слушаем тебя, Махмудик! — приободрил друга Герцог.
— Интернет! — громко произнес Махмуд. — Мне пришла в голову идея, как с помощью Всемирной паутины можно заработать неплохие деньги… Конечно, суммы будут несравнимо меньше, чем от распродажи звёзд, но…
— Так-так! — воскликнул Густав и подмигнул Герцогу. — Недаром среди деловых людей есть расхожая фраза: «Если денег нет — потрясите Интернет». Ну, а как ты предлагаешь качать деньги из Интернета? Объясни! Впрочем, — произнес Зильберман, посмотрев на часы, — поступим так: ты, Махмуд, расскажешь о своей задумке Юлию, а он потом всё в деталях передаст мне, идёт? Я прошу прощения, у меня деловое свидание, мне надо отъехать на пару часов…
Глава шестая. Астронавт-попрошайка
Развёрнутая стараниями четвёрки мушкетёров-аферистов кампания «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ» обрела вес и авторитет, твёрдо встала на ноги, заказы на приобретение именных звёзд и планет поступали от богатеев-тщеславцев из всех стран Западной Европы, России и Австралии.
Однако звиздец, как это обычно и бывает, подкрался незаметно, откуда его не ждали…
Однажды утром в нотариальной конторе Боруха распахнулась дверь, и на пороге вырос пожилой человек с выправкой военного отставника. Не спрашивая разрешения войти, он переступил порог и молча уселся в кресло напротив хозяина офиса. Менакер сразу заподозрил неладное — уж слишком уверенно вёл себя незнакомец — и почел за лучшее выпрыгнуть из кресла.
«Обычно посетители, которым нужна юридическая помощь, в контору входят с извинениями, в их заискивающих взглядах — мольба о помощи, а этот… Может быть, он — рэкетир русской мафии, о которой сегодня только и пишут все газеты, и пришёл, чтобы вымогать у меня деньги?!» — вихрем пронеслось в голове Боруха.
Незнакомец не стал испытывать терпение нотариуса, а сразу перешёл к делу.
— Здравствуйте, я — американский астронавт Джон Гленн!
Не дожидаясь ответа, он открыл кейс и рывком извлёк оттуда стопку бумаг, швырнув их на стол перед стоявшим навытяжку Менакером.
— Это ваше произведение? — спросил Гленн на плохом немецком, с ужасным американским акцентом.
Отпираться было бесполезно, и Борух тихо произнес:
— Да, моё… То есть не моё лично, а княжества « SUNLAND». чьи интересы я официально уполномочен представлять в Вене да и вообще во всём мире…
Менакер, вытирая платком покрывшийся испариной лоб, соображал, какой интерес преследует астронавт, явившись в контору собственной персоной? Мог бы предварительно позвонить или прислать своего адвоката…
«Значит, — сделал вывод Борух, — американцу не нужна огласка, скорее всего он здесь инкогнито и ему нужны деньги! И, конечно же, наличные, чтобы не платить налоги… Ну что ж, мистер Гленн, послушаем вас, на какие отступные вы рассчитываете…»
Эта мысль окончательно успокоила Боруха, растерявшегося было от неожиданного вторжения американца. Он с облегчением вздохнул и рухнул обратно в кресло.
Твёрдым голосом он произнес по-английски:
— Мистер Гленн, я полагаю, вы прилетели в Вену не для того, чтобы показать мне эти картинки, — нотариус взял со стола и швырнул в корзину для бумаг весь набор «звёздных» документов. — Цель вашего визита должна быть много серьёзнее… Я готов вас выслушать.
— Вы правы, — Гленн перешёл на английский. — Цель моего визита — получить денежную компенсацию за причиненный мне моральный ущерб. Кроме того, вы должны оплатить мне дорогу сюда и обратно, пребывание в гостинице, расходы на такси и на еду… В общем, пятьсот тысяч долларов наличными меня вполне устроили бы! Да, вот ещё что. Я требую, чтобы вы сняли мою подпись с вашей писульки…
«Ну что ж, мистер астронавт, вы, оказывается, полный профан в юридических вопросах. Жажда заполучить одним махом полмиллиона «зелёных» наличными заставила вас броситься в воду, не зная броду, — обойтись без консультации у адвоката. Вы решили идти напролом, потому что, как вам кажется, в силу своих бывших заслуг вы стали всесильны и можете диктовать свои условия. Зря, ох, как зря, мистер Гленн! Значит, так тому и быть, я преподам вам урок-консультацию, мистер Гленн… Бесплатно! Посмотрим, насколько вы будете готовы после этого умерить свой аппетит…»
— Я не финансовый директор и имею лишь самое общее представление об инициированной властелином княжества акции под названием «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ»… Тем не менее могу с абсолютной уверенностью заявить, да и не только заявить, но и представить любому суду документацию, свидетельствующую, что эта затея по продаже космической недвижимости оказалась «черной дырой» и, кроме убытков, ничего не принесла княжеству. Одни налоги выгребли с нашего счёта все деньги, которые мы уже считали своими!
Смею вас заверить, что суд любой инстанции, ознакомившись с финансовым балансом акции «ВАШЕМЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ». признает её не коммерческой, а благотворительной. Да-да, благотворительной! Так что, мистер Гленн, о каких пятистах тысячах долларов, да ещё и наличными, может идти речь?!
Борух Менакер, понимая, что американец не имеет никакой юридической поддержки, а действует на свой страх и риск, в монологе намеренно несколько раз упомянул о суде.
И действительно, мозговая атака нотариуса охладила пыл американского астронавта. Он суетливо потер ладонь о ладонь и, извинившись, попросил разрешения закурить.
«Вот так-то лучше, мистер фраер-попрошаер. Вы уже извиняетесь! Теперь я должен как можно быстрее закрепить достигнутый успех, а потом выставить этого невежду-вымогателя за дверь!»— подумал Менакер, но сказать ничего не успел — астронавт опередил его:
— Но ведь поймите, я живу на пенсию, а тут такие расходы! Билеты на самолёт, гостиница, питание, такси, — скороговоркой начал было объяснять американец, в глазах которого застыла мольба поверженного гладиатора.
Вдруг он, будто что-то вспомнив, расправил плечи, откашлялся и уже твёрдым, пожалуй, даже командным, голосом отчеканил:
— Но ведь моя подпись на сертификате поставлена без моего ведома и разрешения, не так ли, сэр?! А он, мой автограф, стоит денег, и немалых! Что вы скажете на это?
— Скажу, мистер Гленн, что это — уже не шантаж, с которого вы начали, переступив порог моего офиса, а беседа двух деловых людей. Значит так, я гарантирую вам покрытие всех расходов по пребыванию в Вене, как и оплату билетов на самолёт сюда и обратно… А вот стоимость вашего автографа должен решать суд, и только суд, это я вам как юрист говорю!
При этих словах Менакер вперил немигающий взгляд удава в зрачки Гленна. Увидев, как заёрзал на стуле американец при слове «суд», Борух понял, что вновь попал в самое больное место, поэтому поспешил добавить:
— Если, конечно, мы с вами не договоримся сугубо конфиденциально. Ну, сколько вы хотите? — нотариус уже вёл наступление по всему фронту.
— Не знаю. Как-то в Штатах я увидел на прилавке букинистического магазина книгу с моим автографом. За неё просили десять тысяч «баксов»…
— Отлично! — воскликнул от радости нотариус, но, спохватившись, как бы американец не заметил его восторга и не почувствовал, что продешевил, уже спокойно добавил: — По рукам, мистер Гленн. Деньги вы получите вместе с билетом на самолёт в аэропорту при отлёте на родину. Не забудьте передать мне счета за проживание в гостинице, за питание в ресторане и т. д.
Не теряя времени, Борух потянулся к телефону и, не сводя глаз с американца, набрал номер справочной.
— Алло, справочная? Скажите, во сколько сегодня убывает рейс на Штаты? Нью-Йорк — в двадцать часов, Сан-Франциско — в двадцать два часа, минуточку!..
Прикрыв трубку ладонью, нотариус вопросительно посмотрел на Гленна.
— Нью-Йорк! Быстрее и спокойнее…
— Хорошо, мистер Гленн. Жду вас у центрального входа в международный венский аэропорт в 19.15… Таким образом, у нас будет достаточно времени, чтобы расплатиться, а вам пройти таможенный контроль.
Чтобы не дать незадачливому визитёру опомниться, Менакер резво вскочил на ноги и протянул ему руку:
— До встречи в аэропорту! Не опаздывайте.
Однако дверь за Гленном уже захлопнулась. Борух тут же набрал номер телефона Зильбермана и коротко доложил ему о происшествии, не раз подчеркнув, что надеется на хорошие комиссионные, — как-никак десять тысяч долларов — это не пятьсот…
— А то ведь, дорогой мой Густав, что получается? Несмотря на все мои старания, я всего лишь слизываю остатки сметаны с твоих чашек, после того как ты её съешь, — подытожил Менакер.
— Договоримся, не впервой! Ты лучше подумай о том, как у этого лоха из Штатов взять расписку о получении им десяти тысяч «баксов», в противном случае он может превратить нас в дойную корову, каждые полгода наезжая в Вену за ещё одной порцией «зелёных» с четырьмя нолями. Случись такое — не ты с меня, а я с тебя буду получать, но уже не комиссионные, а штрафные! Усёк?
— Усёк…
* * *
Когда при встрече в аэропорту Менакер подсунул Гленну заготовленную расписку, подтверждающую получение им денег, последний так разорался, что нотариус не нашёл ничего лучшего, как спешно ретироваться.
Зильберман, испугавшись разоблачительного скандала, который мог устроить знаменитый астронавт, предложил на время свернуть деятельность по распродаже небесных светил. Герцог ответил категоричным отказом:
— Приостановив деятельность акции, мы лишимся поступления в наш «общак» тысяч и тысяч долларов. Это — раз. Во-вторых, у нас есть «охранная грамота» — лицензия Международного астрономического союза, а он — основной документ, который позволяет нам реализовать продажу небесных светил. Да и, в конце концов, не так просто остановить этот локомотив под названием «ВАШЕМЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ». нажатием кнопки его не остановить. Потребуются рекламные объявления во всех европейских газетах, а это — десятки и десятки тысяч долларов затрат. Вы, господин Зильберман, готовы оплатить такие расходы? Нет? Тогда продолжаем удовлетворять капризы наших тщеславных клиентов…
Ну, а что касается претензий Джона Гленна, чья подпись стоит под сертификатом, суть — «верительными грамотами» — так это дело не уголовного, а гражданского суда… Заплатим судье энную сумму и выкрутимся так, что никто из наших потенциальных клиентов ничего и не заметит!..
На том и порешили.
* * *
В дальнейшем американский астронавт более не предпринимал попыток получить какие-либо суммы за свой автограф от компании «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ». Он, как ему казалось, нашёл более изощрённый способ мести. Джон Гленн обратился с протестом в Международную астрономическую ассоциацию и потребовал, чтобы она через средства СМИ дезавуировала деятельность самозванцев, обвинив их в подлоге, то есть в незаконном использовании его автографа. Однако дотошный американец не учёл одного обстоятельства — у ассоциации отсутствовали средства для оплаты заказных материалов, публикуемых на полосах популярных западных изданий. Чиновники Международной астрономической ассоциации, принеся Джону Гленну тысячу извинений, порекомендовали ему обратиться в суд.
Круг замкнулся, и знаменитому астронавту пришлось довольствоваться лишь десятью тысячами долларов за свой автограф и оплаченным Борухом блиц-путешествием в Европу…
Глава седьмая. «Весёлые картинки» в интернете
Идея Махмуда была проста, как всё гениальное.
— Вы знаете, Юлий Львович, я тут последнее время очень увлёкся просмотром разных сайтов Интернета…
— Знаю, Махмуд. И, как выяснилось, не только я один. Ты слышал, что о тебе сказал Зильберман? — перебил своего телохранителя Герцог.
— Да это он не со зла, в шутку. Да и вообще, какое ему дело, чем я занимаюсь в свободное время?!
Заметив, что Махмуд начал распаляться, Герцог поспешил переключить его внимание.
— Ну и что за идея пришла тебе в голову? Как ты собираешься с помощью Интернета делать деньги? Докладывай! Может, и я чему-то научусь или, наоборот, что-то тебе посоветую…
— Регулярно «прогуливаясь» по Интернету, я сделал вывод, что основная его часть — это эротика и порно. Миллионы и миллионы фото с изображением знаменитых актрис, спортсменок, фотомоделей, а также совершенно безвестных, но очень красивых женщин нагишом скачут по Всемирной электронной паутине. Всё это можно увидеть бесплатно с любого подключенного к Интернету компьютера, на каком бы конце света он и находился…
— Стоп, стоп, стоп! — вновь перебил Махмуда Герцог. — По-моему, кто-то из нас чего-то недопонимает. Мы с тобой уединились, чтобы ты поделился своими соображениями, как можно делать деньги на эротике и порнухе, крутящихся в Интернете, так? А что получается? А получается, что все эти «весёлые картинки» можно увидеть бесплатно. Так какой же идиот будет тебе платить за то, что идёт в его руки на халяву?!
— Да нет же, Юлий Львович, всё не так…
— Но ты ведь сам только что это сказал!
— Извините, шеф, я просто не успел договорить до конца…
— Ну, тогда не ты — я должен извиниться, что прервал твой доклад. Всё, молчу, как рыба об лёд. Продолжай!
— Видите ли, Юлий Львович, тем-то и хорош Интернет, что он общедоступен всему человечеству, проживающему на нашей планете…
— Не витийствуй, Махмуд, ближе к телу!
— Слушаюсь, шеф! Но чтобы вам было более понятна моя идея, начну с одного сравнения. Представьте, Юлий Львович, что вы купили билет на какой-нибудь потрясающий американский триллер. Трёхсерийный. Приходите вы в кинотеатр «Октябрь», чтобы насладиться игрой любимых актёров, а вам билетёрша и говорит: «Мил человек, должна вас огорчить — у нас показывают только первую серию. Вторую вы можете посмотреть в «Ударнике», а третью — в «Художественном»…
Первую серию вы посмотрите хотя бы потому, что уже потратились на билет. Со второй — это ещё вопрос, потащитесь ли вы в «Ударник», а уж о третьей и говорить не приходится. Наверняка вы чертыхнётесь, в сердцах порвёте билет — да пропади они пропадом, все мои любимые актёры с их «Оскарами», лучше я возьму билет, — скажете вы, — хоть на пятисерийный фильм, но чтобы его крутили в одном кинотеатре! Так ведь, Юлий Львович?
— Безусловно! — бодро ответил Герцог, хотя ещё не понимал, к чему клонит Махмуд.
— То же самое может случиться с мистером Икс. Допустим, он — неисправимый скотоложец. Другой секс его просто не интересует. Поэтому он разыскивает в Интернете только картинки с актами скотоложества.
В поисках картинки с изображением акта скотоложества мистер Икс проводит у компьютера несколько часов. Ползает по Интернету, чтобы, значит, удовлетворить свою страсть. Наконец находит то, что искал, но, увы, минут через десять картинка ему надоедает. Что делать? Опять часами карабкаться по Паутине, чтобы найти другой сайт с интересующим его изображением или плюнуть на всё от досады и перенести поиск нужной картинки на следующий раз? Конечно, всё зависит от того, насколько ему приспичило, но смею вас заверить, и это я испытал на собственной шкуре, он, скорее, предпочтёт второе — перенесёт сеанс сладострастия на другой раз…
Заметив, что шеф от нетерпения заёрзал в кресле, Махмуд поспешил вкратце доложить план своих действий.
— На практике всё будет происходить так: мы, не покидая Вены, открываем сайты, много сайтов в Штатах, на сервере под названием «LOVE STORY WEB HOSTING». Из сайтов лохов, развлечения ради и удовольствия для, помещающих в Интернет картинки, мы вытряхиваем самую крутую порнуху и самые «отмороженные» фото, систематизируем их согласно тематике и затем группируем их на наших сайтах.
Ну, например, секс с гермафродитами мы поместим на один сайт, садо-мазохистские — вакханалии на другой, оргии лесбиянок — на третий, спектакли с участием педофилов или геронтофилов — на четвёртый, кутежи «голубых» — на пятый и так далее… Открыв наш сайт, страждущий извращенец найдёт уже не одну картинку, а десять, двадцать, пятьдесят — целый полнометражный документальный фильм — и будет наслаждаться столько, на сколько хватит его физических и душевных сил. Кроме того, то изображение, что мы посадим на наш сайт, может работать и в режиме видеофильма… Как видите, наши сайты будут иметь неоспоримое преимущество перед другими, а за это уже надо платить…
— Согласен, но как узнают любители порнухи, что, во-первых, за просмотр сайта надо платить, а во-вторых, куда они должны будут переводить деньги?
— Очень просто. Сначала в Интернете мы разместим рекламу, из которой извращенцы-сластолюбцы узнают, что после того, как они переведут в барселонский «REAL STAR BANK » тридцать долларов в качестве абонентской платы за использование одного нашего сайта, они смогут сразу найти и увидеть то, что ищут часами!
Заметив, как недоверчиво смотрит на него шеф, нервно барабаня пальцами по столу, Махмуд заулыбался:
— Юлий Львович, вы только не подумайте, что мне порнуха в голову ударила. Я всё уже продумал, просчитал… Поверьте, миллионы голых задниц обоих полов и всех цветов, коими забита Всемирная электронная паутина, вскоре обернутся для нас хрустящими купюрами всех валют мира. Согласен, что на этом ИНТЕРНЕТополовом деле нам не удастся зарабатывать столько, сколько мы имеем на операции по реализации атрибутики княжества «SUNLAND». но уверяю вас — прибыль в несколько десятков тысяч долларов в месяц нам обеспечена.
— Н-да, Махмуд, как говорят на Украине: «Не було у бабы забот, та купыла она coбi порося…» Твой план мне нравится, но ты отдаёшь себе отчет, за что ты берёшься? Это ж очень кропотливая работа — искать, выбирать, систематизировать… Всё это потребует от тебя больших усилий и напряжения. Я уж не говорю о том, сколько времени уйдёт на это! А КПД? Насколько он будет компенсировать твои психофизические усилия. Я знаю, что у тебя не нервы — канаты, и тем не менее…
— Юлий Львович, насколько я понял из ваших слов, работать с Интернетом придётся мне одному. А что же остальные? Неужели вы, Ирма, наконец Зильберман, не поможете мне, мы же в одной упряжке?
— Эк куда тебя занесло, Махмудик! Сразу могу тебе сказать: на нас с Густавом можешь не рассчитывать, — у нас есть дела поважнее, чем предаваться сексуально-виртуальным миражам… Что касается Ирмы — не уверен, что ей доставит удовольствие ковыряться во всей этой гадости. Тем более что пока неизвестно, принесёт ли твоя затея приличные деньги… В общем, как говорят в Одессе: «Кто девушку обедает, тот её и танцует» — ты придумал, ты и воплощай в жизнь свою идею, а там посмотрим…
Да, вот ещё что! О барселонском «REAL STAR BANK» можешь забыть — он работает только на наших клиентов-звездочётов — это во-первых. Во-вторых, сайты, которые ты приобретёшь в Штатах, как и банки, куда сексуально озабоченные лохи должны переводить деньги, надо менять и как можно чаще. В-третьих, выходить в Интернет будешь не отсюда, а из арендованной на время квартиры. Их, квартиры, тоже надо будет часто менять…
— К чему такие предосторожности?
— А ты разве не знаешь, что на Западе существует так называемая «полиция нравов»? — на вопрос вопросом ответил Герцог. — В её обязанности как раз и входит отслеживание и поиск источников поступления в Интернет порнухи. Кстати, австрийская полиция нравов считается одной из самых жёстких в мире. Так что воспользуйся моими советами о смене сайтов, банковских счетов и квартир и начинай действовать!
— Тогда, Юлий Львович, у меня ещё один вопрос, можно?
— Да хоть десять!
— О периодической смене сайтов я и сам додумался. Если бы я их поленился менять, то мне пришлось бы работать на потребителей моих порноподборок, а не наоборот… Но, скажите, зачем надо часто менять банки и квартиры?
— А затем, Махмудик, чтобы белый свет видеть из окна прекрасной виллы, а не из тюремной камеры. Единственный шанс у полиции достать тебя — это узнать в банке твои анкетные данные и адрес…
— Но ведь существует тайна банковского вклада, в соответствии с которой банки не обязаны раскрывать никому, даже судебным инстанциям, суммы и анкетные данные вкладчика! Кроме того, я недосягаем, потому что снабжён охранной грамотой…
— Какой-какой?
— Охранной. В виде костариканского паспорта…
— И он тебя не спасёт, если тобой займётся Интерпол. Рано или поздно ты остановишься переночевать в какой-нибудь гостинице, а проснёшься в тюремной камере. Сегодня, в связи с наплывом в американские и западноевропейские банки «грязных» денег от русских нуворишей и латиноамериканских наркобаронов, достаточно запроса Интерпола в любой банк, чтобы просветить тебя, как на рентгене. Узнав, кто ты и где ты, интерполовцы разошлют ориентировки и твои фотографии по всему миру, во все министерства внутренних дел. Последние, в свою очередь, обяжут все нижестоящие инстанции, начиная от Департаментов полиции и кончая патрульными полицейскими, найти тебя во что бы то ни стало. Твои фото появятся в ресторанах, гостиницах, в увеселительных заведениях, в общем, везде, куда только ступает нога человека… А на Западе полиция любой страны, пекущейся о благе своих граждан, работает в теснейшем контакте с Интерполом и даже в некотором роде подчиняется ему. Это тебе не Россия, где не всякий участковый милиционер знает, что существует такая организация, как Интерпол, уж не говоря о том, чем он занимается… Так что забудь о тайне банковского вклада, лучше слушай и действуй в соответствии с моими наставлениями!
— Значит, надо не только менять сайты, банки, квартиры, но и паспорта?
— Правильной дорогой идёте, господин Хуан Антонио Борсалино, вновь испеченный гражданин Коста-Рики, в некоторых кругах известный как Махмуд Кочев! Об этом уже побеспокоился наш благодетель, Густав Зильберман. У каждого из нас не менее семи паспортов: костариканские, греческие, португальские, итальянские, румынские, югославские и даже карликового государства Сан-Марино. Понял?
— Так точно, шеф! — Махмуд вскочил на ноги и вытянулся в струнку. Но затем вдруг весь обмяк и начал нервно теребить галстук, браслет от часов, одергивать полы пиджака. Такая резкая перемена в поведении телохранителя озадачила Герцога.
— Что-нибудь случилось, Махмуд? Уж не подхватил ли ты какой-либо непотребной заразы, общаясь с проститутками с площади замка Хофбург, куда ты в последнее время зачастил под предлогом ознакомления с архитектурными памятниками Вены? Ну, как? Правильно я тебя, сыщик, вычислил?
— Правильно, Юлий Львович, правильно… — лицо Махмуда покрылось красными пятнами. — Но дело, о котором я хотел вам рассказать, много серьёзнее…
— Ну, давай, выкладывай! Когда-то ещё нам доведётся пообщаться с глазу на глаз.
— Значит, так, — подыскивая нужные слова, начал Махмуд. — Вчера я допоздна засиделся у компьютера, ну, ясное дело — перевозбудился от пребывания в «Стране порнографических чудес», поэтому, лёжа в кровати, курил сигарету за сигаретой. Верхний свет не выключал, хотя на часах было около двух часов ночи. Вдруг приоткрывается дверь и в проём просовывается рука, судя по длинным ярко-красным ногтям, — женская, и щёлкает по выключателю.
Я сначала опешил от неожиданности, но тут же повернулся влево и включил ночник. Когда я обернулся, рядом с кроватью стояла босая женщина в длиннополой ночной сорочке ослепительной белизны, под которой бугрился бюст, этак шестого размера. Лицо её было раскрашено всеми цветами радуги: глаза — чёрной тушью, губы — красной помадой, щеки — яркооранжевыми румянами… Да, вот ещё что. На голове у неё был роскошный, серебристо-пепельного цвета парик, который закрывал поллица. Стояла она молча и загадочно улыбалась. Ещё мгновение — и она оказалась рядом со мной под одеялом. От неё исходил какой-то необыкновенно тонкий и в то же время очень возбуждающий запах дорогих духов. Прижавшись ко мне всем телом, да так плотно, что я почувствовал твердь её огромных грудей, она одной рукой обняла меня за шею, а другой попыталась дотянуться до выключателя ночника. И хотя голова у меня слегка кружилась от такого натиска, сработала моя костно-мышечная память, и я, как когда-то во время тренировок по рукопашному бою, чисто автоматически перехватил и заломил её протянутую к ночнику руку. Заломил, как мне кажется, очень резко. Другая бы заорала благим матом, эта же — ничего, даже не застонала, только до крови закусила губу и ещё плотнее прижалась ко мне и, касаясь моего уха влажными губами, прошептала: «Возьми меня всю, но только не зажигай свет!»
Вы же знаете, Юлий Львович, что я — законченный трезвенник и не выношу запаха винного перегара. От женщины же так разило винищем, что меня чуть не стошнило. Я понял, что она вдрызг пьяна, а у меня принцип — с пьяной женщиной не иметь никаких дел. Я резко оттолкнул её от себя. Похоже, что очень резко, потому что она упала с кровати на пол, и с её головы слетел тот самый роскошный парик. Когда она приподнялась, упёршись руками о край кровати, я буквально остолбенел от ужаса — передо мной на коленях стоял… господин Зильберман! Его носило из стороны в сторону, он падал навзничь и снова полз к кровати, при этом он беспрестанно шепотом твердил одно и то же: «Махмуд, ну ты же мужчина, неужели ты меня не хочешь, неужели я тебе не нравлюсь, я же роскошная женщина!»
Видимо, он был настолько пьян, что даже не заметил, что потерял парик, который валялся на полу. Наконец я не выдержал, выпрыгнул из постели, подхватил оборотня-Густава на руки и отнёс в его комнату, а дверь снаружи запер на ключ. Вернувшись, я увидел парик на ковре. Сначала у меня было желание оставить его у себя в качестве вещдока, чтобы в случае чего напомнить Зильберману о его ночном путешествии в мою комнату — мало ли как сложатся в дальнейшем мои с ним отношения. Но потом я решил, что таким образом я поступлюсь собственной честью. А у горцев мать и честь издревле были самым дорогим, что есть на этом свете. Поэтому я взял парик и отнёс в его комнату Зильбермана. Он успел уже скатиться на пол, хотя я уложил его на кровати. Выйдя из комнаты, я не стал больше запирать дверь, потому что понял, что до утра он не проснётся да и вряд ли вспомнит, что происходило накануне…
Как я и предполагал, наутро мы поздоровались так, будто между нами ничего не произошло: он не отводил глаз, когда я в упор смотрел на него, не краснел, в общем, вел себя, как обычно… Скажите, Юлий Львович, я правильно поступил?
— Ты поступил благородно, Махмуд. Единственное, о чем я хотел бы тебя попросить: впредь запирай дверь своей комнаты, когда ложишься спать, а если ему всё-таки удастся проникнуть к тебе, то не бей его. Густав — глубоко больной человек и кулаками его не вылечить…
Глава восьмая. Денежные разборки
Надежды Махмуда оправдались. Первые десять тысяч долларов на открытый им банковский счёт в «VIRTUAL REALITY COMPANY Inc.» — на Канарских островах, поступили менее чем через месяц. Дальше — больше. Уже через три месяца Махмуд в своём активе имел более сорока тысяч «баксов» чистоганом, то есть после расчётов за аренду квартиры, за подключение к Интернету и приобретение компьютера.
По совету своего куратора и наставника, Юлия Герцога, Махмуд не держал деньги на счету Канарского банка более чем неделю, а сразу же переводил их в банки сопредельной с Австрией страны — Венгрии. Во-первых, недалеко ездить, а во-вторых, венгерское отделение Интерпола только-только становилось на ноги, отсюда меньше риска быть пойманным за руку при снятии денег со счетов.
Все операции по изъятию излишков денежных средств у любителей интернетовской «клубнички» проводились Махмудом с использованием костариканского паспорта в течение трёх месяцев. По прошествии этого срока он, чтобы сбить вероятных преследователей из Интерпола со следа, сменил сайты, предварительно через Интернет предупредив об этом своих постоянных и потенциальных клиентов. Разумеется, сменил он и квартиру, а деньги теперь поступали на счета триестских банков. Из костариканца Махмуд превратился в грека, и после небольшой заминки — не все пользователи прежних махмудовских сайтов сразу перешли на новые. Скорее всего, это произошло по двум причинам — во-первых, им ещё не надоели прежние «весёлые картинки», а во-вторых, они попросту не захотели тратиться на использование новых сайтов. Правда, вскоре поток поступавших на банковские счета денег вновь достиг прежнего уровня. Но странное дело! Хотя маховик заведенной Махмудом машины набирал всё новые обороты, а актив четверки мушкетёров-авантюристов еженедельно увеличивался не менее чем на десять тысяч «зелёных», Зильберман весьма скептически относился к затее по выкачиванию денег через Интернет, называя всё это «щипачеством», приносящим не доходы, а мелочёвку на карманные расходы. Главный его аргумент состоял в том, что изымаемая из электронной Паутины валюта была совершенно неадекватна тому риску, которому подвергал Махмуд не только себя, но и всю когорту аферистов-единомышленников…
Не удовлетворённый состоянием дел, Густав по секрету сказал Герцогу, что переносит празднование своего дня рождения:
— Вот сорвём куш миллионов в пять-десять, тогда и покутим на славу!
Герцог, воспользовавшись случаем, тут же поинтересовался, как Зильберман собирается разделить деньги, заработанные в ходе трёх операций: реализации паспортов, гражданства, университетских дипломов и водительских прав княжества «SUNLAND»; распродажи звёзд и планет, наконец, полученных во время торговли интернетовскими «весёлыми картинками»?
— Юлий, не торопи события, все заработанные нами деньги будут распределены по справедливости — каждый получит свою долю по степени участия в операции, а также в зависимости от того, сколько он изначально вложил в ту или иную операцию средств, чья была идея, словом, не волнуйся, довольны будут все… Кроме того, подбивать окончательный баланс преждевременно ещё и по другой причине — ни одна из операций не завершена, процесс изъятия денег у населения Западной Европы продолжается! — попытался отшутиться Зильберман, но его риторику прервал Герцог:
— Прости, Густав, но я хотел бы тебе напомнить, что распродажа атрибутики княжества уже завершена, так что на стадии реализации всего лишь две операции…
— Ну, допустим. Что из этого?
— Вот я и хотел бы знать, сколько лично мне причитается, например за «SUNLAND»?
— Экой ты дотошный! Ну да бог с тобой, давай посмотрим, сколько составляет твоя доля в этой операции…
Густав открыл толстенный гроссбух, каждая страница которого была разделены на две части — «ДЕБЕТ» и «КРЕДИТ», и начал быстро-быстро щёлкать по клавишам калькулятора. Время от времени он откладывал калькулятор в сторону и что-то писал на отдельном листе бумаги.
— Ну вот, готово, прошу!
Герцог придирчиво ознакомился с записями и столбцами цифр и процедил сквозь зубы:
— Ну ты и жмот, братец, вычел из моей прибыли даже стоимость той бутылки французского шампанского, которую я выпил после того, как выяснилось, что мы состоим в кровном родстве! Ты не учёл лишь одного: угощал-то ведь ты — я не напрашивался, или я не прав?!
— Прав, прав… Можешь вычеркнуть бутылку из списка.
— Ну уж нет! Пусть остаётся — она всё равно погоды не делает. Давай-ка теперь я посчитаю — что-то мне очень не нравится моё положительное сальдо. А о дебете и говорить не приходится — уж больно высоко поднята его планка.
— А это — суммарный дебет. Твой, Ирмы и Махмуда.
— Вот так сюрприз! — воскликнул Герцог, всем телом откинувшись на спинку кресла. — И прибыль, то есть «КРЕДИТ», он тоже суммарный?
— Разумеется!
— Исходя из сделанных тобой расчетов, выходит, что я, изъяв из карманов посетителей еврейских клубов один миллион восемьсот тысяч долларов, должен получить лишь четыреста пятьдесят тысяч, так?
— Точно так! С одной поправкой, четыреста пятьдесят тысяч — это не твоя, а ваша общая доля. Твоя, Ирмы и Махмуда. Деньги поделишь сам, как найдёшь нужным… Но я бы советовал дать Ирме и Махмуду по тысяч тысяч каждому, а себе оставить двести пятьдесят…
— С ума можно сойти! Значит, себе в карман ты положил один миллион триста пятьдесят тысяч долларов?!
— Ну да, — как-то уж слишком буднично произнес Зильберман, будто речь шла всего лишь об одном долларе и тридцати пяти центах. — Впрочем, не совсем так. Себе я назначил гонорар только в один миллион долларов — идея ведь была моя. А как ты знаешь, в наше время ничто так дорого не стоит, как информация и идеи! — уже не без пафоса добавил он.
— Допустим. Но куда девались остальные триста пятьдесят тысяч?!
— A-а, эти… Так они же пошли на покрытие ваших расходов на питание, проживание у меня на вилле, пользование бассейном, постельным бельём, светом, телевизором, в общем, на бытовые нужды… А во сколько мне обошлись ваши увеселительные мероприятия, ты об этом подумал? Нет, конечно! Театры, опера, катание на лошадях с конюшен венского ипподрома, загородные пикники с шашлыками, прогулки на яхтах, наконец мороженое, экзотические фрукты и сладости для Ирмы — всё это влетело мне в копеечку!..
— Густав, ты забыл упомянуть совместно распитую нами бутылку шампанского. — В голосе Герцога прозвучали иронические нотки.
— Юлик, я не думал, что ты такой злопамятный! Ну, подумаешь, ошибся я. Ты вовремя поправил меня, так? Теперь что? Ты всё время будешь попрекать меня той злосчастной бутылкой «Дом Периньон»?
— Не волнуйся! Я не из тех, кто держит камень за пазухой… Впрочем, я сам во всём виноват — надо было в самом начале обусловить долю каждого. Но ничего — всё ещё поправимо! Я наверстаю на торговле небесами — идея-то была моя. Исходя из твоей логики, львиную долю должен получить Я, не так ли?! И я её таки получу, можешь не сомневаться! Да и не только это, Густав. «Звёздные» деньги я лично буду делить между нами… И обязательно учту те два обстоятельства, о которых осведомлены и Ирма, и Махмуд.
— Ты о чем, Юлий?
— О степени твоего участия в «звёздной» операции. Напомнить тебе, каков был твой вклад в общее дело? Да, ты составил текст послания, так называемые «верительные грамоты». Да, ты просил хозяев еврейских клубов, чтобы они пролоббировали мою идею о распродаже звёзд в высших кругах австрийского общества. Но на этом закончилась твоя миссия — ты больше ничего не сделал. Рекламу в мировую прессу давал я. Договоры с типографиями заключал я, подставную фирму для обратной связи с клиентами организовал и зарегистрировал я, карту Млечного Пути заготовил я! А прайс-листы, красочные сертификаты с гербовой печатью княжества? Кто всё это делал? Я! Ты же палец о палец не ударил. Сначала ты пьянствовал, потом у тебя был недельный «отходняк», наконец ты слёг в постель, потому что у тебя, видите ли, разыгрался геморрой… Ты вообще за кого меня держишь, братец? За мальчика на побегушках? Может, ты считаешь, что я в своей жизни ничего слаще морковки не ел, а? Ну так вот знай: операции, что находятся в процессе реализации, буду обсчитывать я один, без чьей бы то ни было помощи! И ты увидишь, как надо делить вместе заработанные деньги. Нет-нет, я, конечно, учту и твой опыт…
— Ты о чём?
— О преимуществах, которые получает тот, кто предлагает идеи… Не переживай, Густав, всё будет по-справедливому… Да, кстати, в каком банке находятся деньги, о которых мы только что вели разговор, и когда мы сможем получить наши доли?
— Деньги находятся в одном швейцарском банке на моём шифрованном счету…
— Ещё один сюрприз! Значит, мало того, что ты, братец, кинул нам крохи со своего барского стола, ты ещё и позаботился о том, чтобы эти крохи стали для нас недосягаемыми, так что ли? Таким образом ты ставишь нас в полную зависимость от тебя и твоих капризов, образно выражаясь, держишь нас на коротком поводке! Нет, Густав, со мной такие фортели не проходят!!
Герцог прервал свою обличительную речь, обрёл душевное равновесие и уже спокойно, почти ласково, произнёс:
— Густав, брат, я прошу тебя в течение этой недели перевести наши деньги на счета в те банки, которые я укажу.
— Никаких проблем…
— И последнее. Сейчас к тебе зайдёт Махмуд — отдай ему факс, пожалуйста. Теперь аппарат будет стоять у меня в комнате.
— А зачем он тебе? — всполошился Зильберман.
— Ты не хуже меня знаешь, зачем он мне. Чтобы контролировать поступление денег на счета банков и знать их количество… Короче, всей бухгалтерией с этого дня буду заниматься я!
— Я позвоню Марику, он найдёт на тебя управу, узурпатор! — истерично прокричал Густав.
— Да хоть самому папе римскому. Эффект будет однозначно отрицательный!
Герцог резко поднялся, сунул под мышку гроссбух и калькулятор и вышел, намеренно оставив дверь открытой…
Глава первая. Операция «Sunland»
До Вены Герцог и Ирма в сопровождении Махмуда добрались без приключений. Таможенный и паспортный контроль при выезде и въезде прошли беспрепятственно. Но в аэропорту Вены произошла заминка — их никто не встречал! Стоя у выхода из зала прилёта и листая буклет с перечислением отелей, который им был вручен стюардессой в самолёте, троица решала, в каком из них поселиться — ведь, как уверял Марик, Зильберман сам должен был выйти на них.
Зал уже почти опустел, как вдруг проходивший мимо мужчина швырнул запечатанный почтовый конверт к ногам Герцога. Это было так неожиданно, что, подобрав его, Юлий уже было бросился вдогонку незнакомцу, полагая, что тот по рассеянности уронил конверт. Махмуд оказался догадливее — вот она оперативная закалка! — и успел перехватить шефа за РУКУ— Юлий Львович, — беспрестанно оглядываясь, прошипел кавказец, — куда вы? Это же нам послание от Зильбермана. Быстро уходим отсюда!
В конверте оказалось несколько купюр австрийских шиллингов, листок бумаги с адресом и приписка, исполненная на идише:
«Адрес покажите таксисту, но ему не отдавайте — сохраните, он пригодится Вам ещё не раз. Ваш Г.»
Вилла, куда прибыли наши герои, находилась в предместье Вены, в живописнейшем местечке с множеством прудов, дубовых рощиц и пасущимися на лугу коровами с колокольчиками на шее. Идиллия!
На крыльце прибывших встретила хрупкая старушка в темном платье и в ослепительно белом, основательно накрахмаленном передничке. В знак приветствия она молча кивнула головой и рукой указала следовать за ней. Герцог произнёс несколько слов на идише, но женщина, двигаясь с лебединой грацией, даже головы не повернула в его сторону. А ведь должна была, хотя бы из вежливости!
— Юлий Львович, — зашептал Махмуд, — по-моему, она глухонемая!
— Да, вполне может быть, ведь Густав — конспиратор ещё тот! Впрочем, какое нам до этого дело, главное, чтобы она знала свои обязанности и не мешала нам, а в остальном мы разберёмся сами… Куда это она нас ведёт?
Миновав целую анфиладу комнат с прекрасным интерьером а-ля Людовик XIV, гости как-то неожиданно оказались в комнате, которая по внешнему виду напоминала рабочий кабинет хозяина: огромный письменный стол, покрытый зелёным сукном, был завален стопками бумаг, газет и папок. На нём стояли два компьютера, принтер, ксерокс, несколько телефонных аппаратов. Диссонанс вносила стоявшая на краю стола огромная китайская ваза, наполненная свежесрезанными розами…
Бабуля проворно открыла один из ящиков стола и подала Герцогу лист бумаги. Вслед за этим она с гордо поднятой головой и загадочной улыбкой Джоконды на устах бесшумно удалилась.
— Вот и разгадка, — торжествующе произнес Герцог. — Это — письмо от Зильбермана… Присаживайтесь, господа, сейчас всё узнаем, если я сумею разобрать его почерк!
«…Дорогой Юлик! Хотя и заочно, но всё равно рад приветствовать тебя и сопровождающих тебя лиц в моей скромной хижине. Неотложные дела требуют моего отсутствия в Вене в течение месяца.
Марта, так зовут мою управляющую, обо всём предупреждена, так что вы ни в чем не будете испытывать нужды. Если ты прибыл без денег, то в сейфе (код: «Граф-55555») ты найдёшь необходимую на первое время сумму.
Хочу тебя предупредить: исключите всякое общение со случайными людьми на улице, на каком бы языке они к вам ни обратились. Особо будьте осторожны с теми, кто заговорит с вами по-русски или на идише. По городу передвигайтесь только на такси, никаких трамваев, троллейбусов, автобусов и метро. Поездки на этих видах транспорта чреваты встречей с карманниками-провокаторами, которые могут затащить вас в полицию. Случайные частные машины — не такси — также не для вас.
Уверен, что ты как человек чрезвычайно коммуникабельный не сможешь оставаться без дела на вилле более двух дней. Поэтому в верхнем ящике письменного стола ты найдёшь несколько карточек, которые являются пропусками в еврейские клубы, где ты встретишь немало своих бывших соотечественников, которые, выехав из СССР в Израиль, так и не доехали до Земли обетованной, а осели в Австрии.
Впиши в карточку свою фамилию плюс цифрами проставь количество людей, тебя сопровождающих.
Знаю, что безделье для тебя — хуже тюремной камеры, поэтому там же, в верхнем ящике стола, ты найдёшь бланки дипломатических паспортов, университетские дипломы и водительские права несуществующего княжества «SUNLAND» — это гряда коралловых островов в Индийском океане, но зарегистрированы они мною как острова, со всеми вытекающими последствиями: администрацией княжества и прочими институтами власти. Попробуй реализовать их атрибутику при посещении венских еврейских клубов.
Один акр земли моего княжества стоит 10.000 $. Но сначала требуй 15.000 $. Диппаспорт — 7.000; университетский диплом — 5.000; гражданство — 10.000 $. Водительские права — тысячу «баксов».
Клиентам, заинтересовавшимся предложением, поясни также, что в княжестве разрешено двойное гражданство, нет никаких налогов и таможенных пошлин. Как бы случайно вырони на стол несколько почтовых марок княжества — они в избытке находятся в том же ящике стола.
Торгуйся — это нравится потенциальным покупателям.
Лучше будет, если на операцию ты возьмёшь с собой свою красавицу дочь, которая будет выступать в роли твоего секретаря-референта. Ты же — Генеральный консул «SUNLAND» Хосе Фердинандо Гонсалес, в компетенцию которого как раз и входят операции по предоставлению гражданства княжества, выдачи дипломатических паспортов, дипломов и водительских прав.
Паспорта на ваше имя, кредитные карточки и страховые полисы я вам сделал, ваша забота — вклеить куда нужно своё фото. Все документы подлинные — можешь не сомневаться. Теперь вы — граждане Коста-Рики. Какое-то время называйте друг друга теми именами, что указаны в документах — быстрее вживётесь в образ.
Для дотошных покупателей, коих будет интересовать местонахождение острова, я заготовил карту мира, на которой в Индийском океане кружочком отмечен «SUNLAND».
Сосредоточь своё внимание на молодых посетителях клубов, которые недавно выехали из России — им все перечисленные документы нужны, как воздух, потому что документы, что они привезли с собой, не тянут даже на туалетную бумагу. Кроме того, они плохо разбираются в географии.
Если нарвёшься на аферистов и они тебя раскусят — не дрейфь, они тоже не прочь заиметь «липовые» ксивы, а «SUNLAND» — для них земля обетованная…
Уверен, что кто-нибудь из них обязательно клюнет на выгодную коммерческую сделку или даже согласится на инвестиции в безналоговое княжество на очень выгодных условиях. Для этого я заготовил разные, внешне очень солидные (с сургучными печатями и цветными штампами) гарантийные обязательства фирм и банков, зарегистрированных в оффшорной зоне княжества и Канарских островов.
Деньги должны быть переведены в «Osterreichbank» не позднее трёх дней после заключения сделки.
Счет в банке: 1949/0519. Заверять сделку надо только у Бору ха Менакера, его контора находится по адресу: Будапестенштрассе, 16 и работает круглосуточно. Да, кстати, комиссионные Боруху, как бы он ни настаивал, не давай, я расплачусь с ним сам.
Думаю, проблем при реализации паспортов и всего остального у тебя не возникнет, ибо сегодня в клубах собирается в основном народ молодой и денежный — за рубеж на постоянное жительство с пустыми карманами не выезжают.
Надеюсь, ты понимаешь, почему я не могу заняться распродажей земли и документов княжества — меня в клубах хорошо знают.
Удачи тебе и до встречи.
Твой Густав»
— Вот и первое задание! — закончив читать послание, произнес Герцог, который всегда отличался обостренным коммерческим обонянием. — Думаю, что реализацией документов несуществующего княжества Густав решил проверить мои коммерческие способности. Ну что ж, «Граф Калиостро», я ведь тоже не носом воду пью… Посмотрим, что из этой вашей затеи выйдет. Сегодня, ребята, полный отдых, а завтра приступим, не возражаете?
— Папа, город хотелось бы осмотреть…
— Доченька, романтику оставим на потом, сначала — дела!
Герцог всегда считал, что настоящий аристократизм заключается не в том, что человек ходит в шелковых чулках и ест с золотых блюд. Отнюдь! Аристократизм, по его мнению, определяется только тем, насколько легко, уважительно и с достоинством человек может общаться с другим человеком — будь он дворник или император. Не мудрено, что применив эту, проверенную временем тактику, он с первого же захода в еврейские клубы стал там своим человеком. Более того, «Генеральный консул» княжества «SUNLAND» был просто нарасхват — при его появлении в зале ему призывно махали руками сразу с нескольких столов.
Основную ставку Герцог сделал на молодых «новых русских» еврейского происхождения, с которыми общался либо на идише, либо по-русски, но обязательно коверкая слова на иностранный манер. Впрочем, это не мешало ему быстро достигать поставленной цели. Приобрести гражданство карликового государства изъявили желание более тридцати человек. О дипломатических паспортах и водительских правах и говорить нечего — они уходили потоком. Сложнее было с продажей земли и университетских дипломов. Если за неделю ежедневных визитов в клубы Юлию удалось продать около пятидесяти паспортов и столько же водительских прав, то с княжескими угодьями всё обстояло много сложнее — нашлось только двое желающих стать землевладельцами в районе Индийского океана…
Герцог ликовал: идея Густава поистине оказалась рецептом процветания. Воплотив её в жизнь, Юлий Львович за неделю заработал очень серьёзные деньги — около миллиона долларов!
Герцог не переставал повторять излюбленную фразу: «Дела идут неплохо, когда в стране есть лохи!»
Юлий Львович уже было собрался взять тайм-аут, как вдруг в одном из клубов на него свалилась божья благодать в лице чиновника московского правительства, некоего Драбкина Аркадия Семёновича, генерального директора государственного унитарного предприятия «Мосбизнесконтракт».
Буквально через десять минут, прошедших с момента знакомства, Драбкин вынул из кейса пару официальных бланков с гербом столицы. На одном из них «паркером» с золотым пером он начертал слёзное обращение к властителю княжества «SUNLAND» инвестировать миллион долларов в реставрационные работы московских административных зданий.
На другом бланке пройдоха-чиновник оформил официальное приглашение «Генеральному консулу» посетить Москву в любое удобное для него время.
— Если, господин Генеральный консул, вы соизволите пожаловать к нам зимой — охота на медведей, катание на легендарной русской «тройке», а также стерляжья уха, блины с черной и красной икрой вам гарантированы, поверьте на слово. Я ведь ни какой-то там биндюжник, я — член правительства Москвы!
Сунув полученные бумаги в кейс, Юлий про себя поблагодарил Господа Бога, что свёл его с таким недотёпой, который через десять минут знакомства невесть кому вручает официальные бланки правительства Москвы, да ещё и скреплённые собственной подписью. Вслух же Герцог сказал совсем другое:
— Мой господин, надеюсь вы не будете иметь ничего против, если вместо себя я пришлю в столицу моего заместителя… Не исключено также, что и сам властитель княжества не преминёт воспользоваться предоставленным вами приглашением и посетит ваш город (разумеется, имелся в виду Густав).
Драбкин не возражал — главным для него было получение инвестиций для благоустройства Москвы, а кто уж там приедет — это дело второстепенное.
Юлий Львович был на седьмом небе от счастья — он бесплатно заполучил поистине бесценный дар для облапошивания скептически настроенных покупателей дипломатических паспортов, водительских прав и т. д. «Случайно» показав потенциальному клиенту оба документа, можно было развеять любые сомнения самого закоренелого скептика как в платёжеспособности «SUNLAND». так и в самом его существовании!
Если первый документ являл собой свидетельство кредитоспособности княжества, то второй указывал, в каком тесном контакте работает «SUNLAND» с правительством такого монстра-мегаполиса, каким являлась Москва! Гип-гип, ура!
Драбкин оказался парнем с коммерческими наклонностями и в обмен на приглашение погостить в России тут же попросил устроить ему гражданство и дипломатический паспорт княжества за полцены. Поторговавшись, сошлись на двадцатипроцентной скидке. Договоренности «вспрыснули» самым дорогим шампанским «Дом Периньон». Расстались друзьями.
…Деятельность по распродаже «официальных» документов княжества пришлось срочно свернуть после того, как один дотошный выходец из Одессы решил нанести визит «Генеральному консулу» в его офисе на Карлсбергштрассе, 8. Цель визита была деловой — заключение сделки по приобретению нескольких акров земли на территории «SUNLAND».
Ни Герцога, то есть «Генерального консула» княжества, ни его очаровательной секретарши визитёр на месте, разумеется, не застал. Но не этот факт зародил в посетителе подозрение, что он пал жертвой мошенников. Отсутствие охраны, грязь на полу и годичная пыль на подоконниках, спартанское убранство консульства: компьютер с разбитым экраном, пара колченогих письменных столов, три таких же стула, и всё это в одной обшарпанной и загаженной комнатёнке, которая имела жалкий, растрёпанный вид гимназистки, которую изнасиловал взвод пьяных матросов — вот что заставило экс-одессита забить тревогу.
…Через час об открытии, сделанном эмигрантом из Одессы, были оповещены все владельцы еврейских клубов. Разумеется, для Герцога и Ирмы вход туда теперь был закрыт. Шлагбаум, как говорится, опустился горизонтально. Все доводы «Генерального консула», что в его оффисе сейчас ведутся ремонтные работы, отвергались хозяевами клубов с порога. А один даже пригрозил вызвать полицию, чтобы окончательно разобраться «кто есть кто». И если бы не Махмуд, выступавший в роли телохранителя «Генерального консула», дело действительно могло бы иметь продолжение в полиции. Махмуд, страдая какой-то неустановленной аллергией, постоянно носил в кармане флакон с лекарством и во время приступов с помощью пипетки вводил антиаллергик себе в нос. Кавказец вынул из кармана флакончик и пригрозил устроить массовое отравление посетителей клуба, разлив жидкость из флакона на полу заведения.
Угроза подействовала. Хозяин клуба, будучи весьма прагматичным человеком, сразу понял, какие убытки ожидают его в случае, если этот сумасшедший реализует своё намерение. Умоляя Махмуда отказаться от своего намерения, он на прощание вручил нашим героям целую корзину экзотических фруктов…
Глава вторая. Явление Зильбермана народу
Утром следующего дня Герцог, едва открыв глаза, чуть не вскрикнул от неожиданности — у его кровати стоял высокий, красивый, пожилой мужчина и изучающе рассматривал его.
Как только Герцог приподнялся, незнакомец бросился его обнимать:
— Юлик, дорогой, с приездом! Это я — Густав.
Заметив тень недоумения на лице Герцога, красавец затараторил на идише, да так быстро, что Юлий Львович едва успевал улавливать отдельные слова.
— Юлик, поздравляю тебя — операция «SUNLAND» тобой и твоими подручными проведена блестяще!
В ответ Герцог демонстративно отвернулся к стене и отчетливо произнес:
— Густав, постарайся найти в себе силы выслушать меня до конца, не перебивая. Формально я младше тебя, поэтому заранее прошу прощения, если скажу обидные для тебя слова…
Ты ведь никуда не уезжал. Ты всё это время оставался в Вене и со стороны наблюдал, справится ли этот молокосос Юлик с заданием. Ты попросту проверял меня, чтобы выяснить, стоит ли в дальнейшем иметь со мной дело. Проверять меня?! Окстись! Я — в аферах не новичок, новичков в расстрельную камеру не сажают. Марик ведь недаром рекомендовал меня тебе в подельники, как ты считаешь? Впрочем, можешь ничего не объяснять, я твоё поведение понимаю и без слов. Рассказы Марика о моих проделках — это одно, но ты сам хотел убедиться, на что я способен… Положа руку на сердце, могу сказать тебе: я способен на в с ё! Кроме убийства. Потому что — это не моя стихия, не мой крест…
В начале моего монолога я сказал, «что формально я младше тебя». Я не ошибся в выборе определения. Ожидая расстрела, я постарел лет на двадцать, поэтому с полным основанием могу утверждать, что мы с тобой ровесники. Всё! Я сказал, то, что думаю, а теперь решай, будем ли мы разговаривать на равных и работать вместе, или ты мне отдаёшь мою, нет — наши доли, и мы расстаемся навсегда, ибо впредь я не потерплю неискренности и каких-то нелепых проверок с твоей стороны!
После долгого молчания и беспрестанного похрустывания пальцами Зильберман наконец открыл рот:
— Юлик, я ни у кого, никогда не просил прощения. У тебя, да, я прошу прощения. Более того, если из рассказов Марика я понял, что мы соратники, или, как говоришь ты, «подельники», то сейчас я вижу и чувствую, что ты мой брат… Брат по духу. Всё! Больше мне в своё оправдание сказать нечего… Нет-нет, вот ещё что: с этого момента и до конца наших дней будем работать только вместе!
Глава третья. Жена четырех генералов
В 1935 году, исколесив всю Польшу в поисках лучшей жизни, многочисленное семейство Семёна Портного вернулось в свой дом в Бердичеве. Вскоре после этого красавица Циля, шестой ребёнок в семье, исчезла из дома.
Родители равнодушно осмотрели сеновал, где в грёзах и за чтением польских бульварных романов любила проводить время тринадцатилетняя девчонка.
Скорее для самоуспокоения они опросили соседских ребятишек, купавшихся и удивших рыбу на мелководной речке. И всё. На этом и закончились поиски девчушки, которую родители и своей-то не считали из-за её капризного норова и категорического отказа помогать по хозяйству.
Не по годам развитая физически Циля в свои тринадцать лет, несмотря на «дюймовочный» рост, выглядела шестнадцатилетней девушкой на выданье. И сватались-таки! Но все получали отказ — нужны ли ей были сыновья еврейских ремесленников и мелких торговцев, если она мечтала выйти замуж за Принца!
Броские, в глянцевых обложках польские книги нашёптывали, что в Варшаве существует другая жизнь, другой прекрасный мир, полный упоительных приключений, очаровательных знакомств и перспектив стать знаменитой, выйдя замуж за богатого шляхтича. Она с упоением по десять раз смотрела все польские фильмы, которые попадали в Бердичев.
Фильмы и книги окончательно сформировали в девушке мнение, что она должна жить в Варшаве, и только там! В грёзах она уже видела себя панночкой, варшавянкой и никем другой. Чтобы перебраться в Варшаву, она сначала бежала во Львов, который до 1938 года являлся восточной столицей польского государства. Но осталась там на всю жизнь.
…Первые месяцы пребывания во Львове были сплошными мытарствами — ни жилья, ни сносной еды, не говоря уж о деньгах… Выжила! По воскресеньям пела у католических кладбищ — там давали хорошую милостыню, особенно красивым девочкам. А в будние дни Циля шла зарабатывать медяки — пела у многочисленных православных церквей.
И если у кладбищ беглянка, ориентируясь на контингент, посещавший своих усопших родственников, пела по-польски, то у церквей — только по-украински. У православных храмов платили меньше, но и за то спасибо, — лишь бы выжить, скопить денег и уехать в Варшаву…
…В ночлежке, куда одна сердобольная старушенция пристроила Цилю, сразу несколько мужиков без роду и племени положили на неё глаз. Их домогательства она отвергла с порога, но однажды один из постояльцев выиграл её у компании в карты. Он подобрался к спящей девчонке и задрал ей подол. А чтобы нагнать страху, показал нож, сказав, что теперь она будет принадлежать ему.
Во время неравной борьбы, за которой с вожделением тайно наблюдали остальные мужики-сладострастцы, посягатель в пьяном угаре напоролся на собственный нож и тут же скончался. Тринадцатилетняя девчонка в ужасе бежала с места происшествия.
Куда деваться? К кому прислониться?
Львов, казавшийся ей городом, преисполненным наслаждений и неги, показывал себя совсем с другой, кровавой стороны…
В поисках работы Циля заглянула в Центральный Львовский собор и предложила себя в качестве продавщицы свечей и церковного реквизита.
Староста собора, педофил со стажем, сразу согласился взять её на работу и предложил торговать на паперти цветами. За каждый десяток проданных букетиков он обещал Циле обильный ужин, угол в собственной обители и богоугодные утехи, имея в виду интимные забавы с девчонкой.
Однако до «богоугодных утех» дело не дошло, так как в первый же вечер, едва Циля с корзиной цветов расположилась у основания Кафедрала, туда заглянул начальник львовского гарнизона, польский генерал Збигнев Кшишевский.
Красота девчонки настолько поразила стареющего повесу, что он сразу решил сделать её своей наложницей.
Две-три фразы по-польски — и генерал понял, что имеет дело с еврейкой. Пся крев, только этого не хватало! Будь она полячкой или, на худой конец, украинкой, — это одно, но связываться с иудейкой, нет, увольте, это — ниже достоинства польского генерала!
«Впрочем, — решил генерал, — вытащить этот бриллиант из дерьма всё равно надо, ибо если не я, так другой, более решительный шляхтич заберёт этот драгоценный камень, невзирая на её нехристианское происхождение. Что же делать? Матка бозка, что это я себе голову морочу?! — чуть не вскрикнул Кшишевский от осенившей его мысли. — Ведь её можно перекрестить в нашем костеле!»
— Деточка, послушай умудрённого жизнью человека — здесь не место для тебя! — категорично, как если бы всё уже было решено и согласовано, заявил генерал. — Если ты доверишься мне, я введу тебя в высшие светские круги Львова… Но при двух условиях: если ты примешь католицизм, и если мы обвенчаемся в костеле. Красивую жизнь я тебе гарантирую, слово польского генерала! Соглашайся, ибо второго такого предложения ты никогда не получишь…
— Я согласна, — прошептала девочка.
…В конце концов Кшишевский, хорошенько всё обдумав, пришел к выводу, что для него, глубоко верующего католика, будет лучше, если Циля примет не католическую веру, а православие. Это избавляло его ещё от одного греха: венчаться в костеле. Ведь он был уже венчан с католичкой, а повторный брак, как и развод, безжалостно карался папским судом инквизиции, вплоть до пожизненного тюремного заключения.
Во время крещения Цили в православной церкви её нарекли Олесей (вот откуда появилось имя Лёля!). Ещё через две недели Кшишевский и Олеся обвенчались в сельской православной украинской церкви близ города Дрогобыч. Вопреки яростному сопротивлению генерала, девчонка проявила характер и настояла на том, чтобы в свидетельстве о браке она была записана как Кшишевская. Генерал бесновался в бессильной ярости, а Циля Семёновна Портная торжествовала. Ещё бы! Теперь по документам она значилась Олесей Семёновной Кшишевской…
Венчание, как того и требовали чрезвычайные обстоятельства, проходило в условиях повышенной конспирации. Со стороны генерала свидетелем выступал его адьютант-порученец, со стороны Цили-Олеси — та самая старуха, что устроила её в ночлежку.
Скромность обряда бракосочетания генерал компенсировал обилием дорогих подарков, среди которых самым ценным был двухэтажный особняк, который Кшишевский специально приобрел для свиданий со своей молодой женой. Причем купчая была оформлена не на генерала, а на Олесю Семёновну Кшишевскую.
Чтобы украсить и как-то оживить вновь приобретенные апартаменты, генерал заказал самому модному львовскому художнику портрет Олеси во весь рост, на котором она была изображена… совершенно голой! А чтобы гостям не пришлось напрягать зрение, обозревая совершенные формы лица и тела Олеси, над картиной была повешена огромная, о сорока свечах, люстра богемского хрусталя…
В ноябре 1939 года Ивано-Франковская, Тернопольская, Волынская, Ровненская и Львовская области, исторически принадлежавшие Украине, но отошедшие в 1921 году Польше по Рижскому мирному договору, были присоединены советскими войсками к Украинской Советской Социалистической Республике.
Генерал Кшишевский бежал из Львова так поспешно, что даже не нашел времени попрощаться со своей Лёлей. Впрочем, она была не в претензии — старый пердун так надоел ей своими бзиками, что она с радостью восприняла расставание.
…Поначалу казалось, со сменой власти во Львове ничего не изменится. Советские войска, оккупировавшие город, жили своей жизнью, львовяне — своей.
Олеся, по заведенному за последние два года обыкновению, каждый вечер выезжала в фаэтоне на променаж по центральной улице Львова, а вечерами устремлялась в оперу, где, как всегда, её поджидал кортеж жаждавших благорасположения поклонников, которым при самом богатом воображении и в голову не приходило, что пани Лёле едва исполнилось пятнадцать лет…
Однако распорядок жизни новоявленной панночки, устоявшийся в течение последних двух лет, однажды варварски был нарушен появлением в её доме русского генерала.
Вернувшись за полночь из оперы, Лёля, поднимаясь по мраморной лестнице на второй этаж, где располагались её апартаменты, почувствовала какой-то непривычно отвратительный запах. Прижав к носу платок, благоухающий французскими духами, она терялась в догадках, что и из каких таких отбросов, внушающих омерзение, мог приготовить её повар Грицько?!
«Ну ужо я задам тебе трепача, украинское быдло!» — решила она и решительно распахнула дверь в гостиную.
В центре, прямо под её портретом, в кожаном кресле с хозяйским видом и в одних кальсонах сидел какой-то вдребезги пьяный мужик и почесывал пятерней голые ступни.
Вокруг него в подобострастном полупоклоне стояли все шесть человек прислуги…
Лёля окинула взглядом комнату, сразу поняв, откуда исходит смрад, который атаковал её ещё на лестнице — на всех стульях сушились портянки невесть откуда свалившегося в её дом пришельца. Внешне он напомнил ей насильника из ночлежки.
— Простите, кто вы и как сюда попали? — взяв себя в руки, твёрдым голосом спросила Лёля.
— Я — генерал Красной Армии, выполняющей свою священную миссию по освобождению братских народов Украины и Белоруссии от иноземного ига! Зовут меня Фёдор Иванович Требуха. С сегодняшнего дня я определен на постой к вам. Так что прошу любить и жаловать! Есть вопросы? Нет?.. Тогда продолжим лекцию. Берите стул и присоединяйтесь к нам. Я с вашей прислугой провожу политзанятие о незаменимости портянок в боевых условиях. То, что вы наблюдаете сейчас на стульях — это портянки зимнего образца, но есть ещё и летнего…
— Хватит! — вне себя от злости заорала Лёля. — Я не позволю глумиться надо мной и развешивать на моей мебели вонючие куски ваших победоносных тряпок! Кстати, почему они серые, а не красные, как должно это быть у вас, у коммунистов?! А вообще, меня это нисколько не интересует — вон из моего дома! Мой дом — это частная собственность, она неприкосновенна. У вас есть предписание на посещение и проживание в моем доме? Нет?.. Тогда тем более убирайтесь отсюда и как можно скорее!
При этих словах Лёля откуда-то из-под юбки выхватила крошечный «браунинг-бульдог», подаренный генералом Кшишевским, и направила его на специалиста по портянкам.
Требуха моментально отрезвел и, старательно выговаривая слова, вымолвил:
— Ты такая красивая, что я влюбился сначала в твой портрет, а вот теперь и в тебя саму… Мой адъютант завтра привезёт во Львов мою жену, но здесь её ноги не будет. Да и вообще, я развожусь с ней… Из-за тебя, между прочим! Я буду здесь жить только с тобой, ясно? В противном случае я завтра же прикажу расстрелять всю твою прислугу как польских шпионов, а ты окажешься на нарах, всё ясно?
Генерал вдруг расплакался.
— Прости, Олеся!.. Но я от тебя никуда не уйду. Посмотришь, я тебе ещё пригожусь — с завтрашнего дня во Львове вводится карточная система на продукты питания, но только для работников государственных предприятий и учреждений. А ты ведь нигде не работаешь и ничего не умеешь делать, это мне уже твоя челядь доложила… Так что никуда тебе от меня не деться! А что касается портянок и пьянства, то даю слово генерала — ты никогда больше ни того, ни другого не увидишь!
Лёля на примере Кшишевского уже знала, чего стоит слово генерала — ему можно верить.
— Черт с тобой, сегодня можешь оставаться, а там видно будет…
Так на правах гражданского мужа в доме Лёли поселился второй генерал, на этот раз русский.
Действительно, как и предрекал генерал Требуха, на следующий день с полок львовских продовольственных магазинов исчезли все продукты, вплоть до соли и спичек. Теперь продукты можно было получить только по карточкам, да и то только государственным рабочим и служащим.
Однако благодаря новому мужу Лёля и её прислуга нужды ни в чем не испытывали. По первому же её требованию в доме появлялись и белый хлеб свежей выпечки, и парная телятина, и сливочное масло, и пчелиный мёд, и чёрная икра, и даже сено для лошадей, возивших Лёлю в фаэтоне…
22 июня 1941 года во Львов вошли передовые части гитлеровского вермахта.
Требуха наскоро поцеловал Лёлю, пообещав непременно вернуться, по меньшей мере, командующим армией.
Завистники Лёли не преминули подсказать немецкой администрации, что в её доме на постое находился русский генерал. Слава богу, они не знали, что Лёля и Требуха состояли в гражданском браке.
Для снятия показаний Лёлю вызвали в львовское гестапо.
Каково же было недоумение и разочарование доносчиков, когда Лёля вышла из львовского гестапо с гордо поднятой головой — ведь оттуда ещё никто живым не возвращался! А на следующий день в её доме поселился не кто-нибудь, а сам Людвиг фон Крюгер, генерал СС, шеф львовского гестапо, одно только имя которого наводило ужас на местное население. Он, якобы, лично решил убедиться, что юная красавица оставлена разведотделом Красной Армии во Львове для проведения диверсий. Проверка затянулась на три года…
Встретив такое очаровательное, нежное и трепетное существо, каким в действительности была Лёля, Людвиг фон Крюгер изменил своим принципам — из ярого славянофоба он превратился не только в обожателя всего польского, но и в любящего и заботливого мужа, не мыслившего ни часа прожить без своей «польской пташки».
Оказавшись в безвыходном положении, Лёля умело подпитывала заблуждение генерала о её происхождении, ибо узнай он, что она еврейских кровей — если не виселица, то место в концлагере ей было бы обеспечено!
Через три месяца после того, как Людвиг фон Крюгер перебрался жить в Лёлин дом, он сделал ей предложение и повёз её в Гёттинборг для венчания в лютеранской церкви.
После бракосочетания Лёля из Кшишевской стала фрау фон Крюгер. Под этой фамилией на деньги генерала она исколесила всю оккупированную немцами Европу — от Копенгагена до Брюсселя и Парижа.
Праздник продолжался три года…
27 июля 1944 года войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева, разгромив немецко-фашистскую группу армий «Северная Украина» генерал-полковника Йозефа Гарпе, овладели Львовом.
На следующий день дом Лёли посетили трое военных в пропылённой форме с автоматами и котомками за плечами. Хозяйке они представились как офицеры «СМЕРШ» и попросили разрешения использовать в своих целях комнаты второго этажа западной части дома. Это была самая удобная часть особняка, которую занимала сама Лёля, но… просьба представителей новой власти — это приказ, исполнения которого никак не избежать!
Старший группы долго исподволь наблюдал за Лёлей, а затем без обиняков спросил:
— Скажите, вы не были знакомы с генералом по фамилии Требуха?
— Не просто знакомы, мы с Фёдором Ивановичем состояли в гражданском браке, если пану будет угодно! — с вызовом ответила Лёля.
— Тогда, оказывается, мы с вами заочно знакомы… и давно.
С этими словами военный вынул из нагрудного кармана гимнастёрки фотографию Лёли, где она была запечатлена в обнимку с Фёдором Требухой.
— Он погиб в сорок третьем при форсировании Днепра, но перед смертью мне, своему заместителю и другу, успел передать весь свой личный архив. Его я отдал родным генерала, а фотографию оставил себе… Почему? Да потому что я догадывался, что вас связывали более тесные, чем товарищеские, узы, хотя о том, что вы были мужем и женой, он никогда и словом не обмолвился.
Фотографию я сохранил ещё и по другой причине: потому что я просто влюбился в вас… И потом, знаете, — военный замялся, подыскивая слова, — знаете, какова фронтовая холостяцкая жизнь? Там, на фронте, трудно встретить красивую женщину, которая бы тебе стала подругой и женой, тем более что я очень разборчив… А так… иной раз бывало посмотришь на ваше фото, и уже не чувствуешь себя одиноким… Вот почему, Лёля Семёновна, я почти год носил в кармане гимнастёрки ваше фото. Странно, но мне никогда в голову не приходило, что мы можем встретиться. И надо же, встретились-таки! Я — реалист, человек, далёкий от мистики, но наша встреча — это судьба… Простите за дерзость, но я прошу вашей руки… если, конечно, вы не замужем.
— Нет, не замужем, — шепотом вымолвила Лёля.
Она, как завороженная, внимала каждому слову военного. За много лет общения с самыми разными мужчинами, а было их у неё, кроме мужей, — не счесть, она впервые увидела в этом пропылённом и усталом военном не самца, а человека — так сердечна и открыта была его улыбка! Улыбка, которая так диссонировала и с автоматом, и с военной формой, и с целым иконостасом боевых наград на груди. Штук двадцать — не меньше! От своих прежних мужей-генералов Лёле было известно, что такое количество орденов и медалей невозможно заслужить, отсиживаясь в тылу. Значит, этот незнакомец не прятался за чужие спины, а воевал в полный рост, не жалея живота своего…
Черт возьми, какое странное, просто невероятное сочетание отваги и сентиментальности в этом человеке. Целый год носить в кармане гимнастёрки фото незнакомой ему женщины, в которую он влюбился с первого взгляда! А его внешность? Да он только что сошёл с киноэкрана: высокий, статный, черноволосый, глаза небесной голубизны, а черты лица, будто, выточены из кости. Красавец, ничего не скажешь!
— Простите, — вкрадчиво произнесла Лёля, — вы забыли представиться.
— Ах да, извините! Генерал Широков, Григорий Иванович.
Лёля при этих словах почувствовала лёгкое головокружение:
«Неужели?! Нет-нет, это не явь, это — сон. Такого не бывает даже в кино… Это — наваждение, это — сказка… Четвёртый генерал на моём жизненном пути!»
При этом она уже знала, что применит все свои чары, чтобы этот сказочный витязь, год проносивший её фотографию в кармане гимнастёрки, сегодня же станет её собственностью. По-другому быть не должно, иначе она застрелится прямо у ног этого генерала из браунинга, который подарил ей, как бишь его звали? К черту — теперь это не важно!»
— Прошу прощения за вопрос, пан генерал…
— Да-да, пожалуйста!
— Вы женаты? — Лёля вся внутренне напряглась в ожидании ответа.
— Нет, и никогда не был. Откровенно говоря, было не до этого — я отдавал службе всё свободное время, так что устроить свою личную жизнь было некогда…
— Если пан генерал не будет возражать, он и после выполнения задания может остаться жить у меня… Разумеется, если захочет. Чистое бельё, приличную кухню и остальные общегражданские блага я вам гарантирую…
Так начался последний по счёту, но отнюдь не по значимости, роман Лёли Семёновны Портной-Кшишевской-Требуха-фон Крюгер с четвёртым генералом…
Через год Лёля родила сына. Назвали его в честь отца Григорием. Однако ещё задолго до его появления на свет начались мытарства молодожёнов.
На Особый отдел львовского гарнизона и штаб «СМЕРШ» хлынула лавина анонимок, в которых Лёля обвинялась в пособничестве немецко-фашистским оккупантам. Главным аргументом во всех подметных письмах были её любовные свидания с бывшим начальником львовского гестапо. Слава богу, что «доброжелатель» не знал, что Лёля состояла с Людвигом фон Крюгером в законном браке.
Хотя все анонимки в конце концов попадали на стол мужа Лёли, генералу Широкову, он понимал, что вечно так продолжаться не может — информация, которой он пока не давал ходу, рано или поздно дойдёт до его начальства.
Собрав все анонимки в отдельную папку, он явился на доклад к своему непосредственному начальнику, генерал-лейтенанту Сытину.
— Заниматься делом своей жены ты не вправе по закону, поэтому ею займется полковник Тарасюк. Свободен!
И началось. Бесконечные допросы, протоколы, очные ставки, опись имущества. Кстати, главным обвинителем Лёли выступал её повар Грицько, он, как выяснилось, и был составителем всех анонимок. До окончания расследования Лёля была помещена в следственный изолятор центральной львовской тюрьмы. Широков, используя своё служебное положение, каждый день навещал жену, передавал продукты, да и просто пытался поддержать морально.
Обвинительный уклон в следствии по делу Лёли Широкову был ясен изначально. Он отдавал себе отчёт, что ни на какой оправдательный приговор рассчитывать не приходится, ибо таковой мог дискредитировать следственную систему в целом. И тогда попавший в опалу генерал решился пойти ва-банк. Использовав все свои высокопоставленные связи в центральном аппарате МГБ, он добился двухминутного телефонного разговора со своим прямым начальником, министром государственной безопасности, Виктором Абакумовым, с которым начинал службу в бытность того ещё старшим майором НКВД.
— A-а, Григорий! — узнал Широкова Абакумов. — Как поживаешь? Ах вот так! Но, должен тебе сказать, ты не оригинален. Наш брат всегда горел либо на выпивке, либо на бабах… Ты же, насколько я помню, никогда не был ни выпивохой, ни бабником, что ж случилось на этот раз? Любовь? Настоящая? Сильнее не бывает? Ну, тогда вот что… Сидеть твоя жена не будет, это Я тебе обещаю, но принудительных работ по месту жительства ей не избежать. Большего я для тебя сделать не могу, ибо в противном случае дискредитирую работу следствия… Не за что, бывай!
Абакумов выполнил обещание: Олеся Семёновна Кшишевская была приговорена к году принудительных работ на львовской швейной фабрике, где шила те самые ненавистные ей летние и зимние портянки, которые, по замыслу их создателей, должны были обеспечить непобедимость Красной Армии…
Трагический конец
После объявления приговора Лёле генерал Широков за утрату чекистской бдительности был разжалован до майора. Умер он от инфаркта через полгода после освобождения жены.
Сидя у гроба мужа, Лёля ломала голову, где взять деньги на похороны.
Во время следствия у Лёли в пользу государства изъяли все её драгоценности, китайские вазы, дорогую мебель и даже носильные вещи — шубы, кожаные пальто и плащи, так что продать на «черном рынке» было нечего.
Неожиданно внимание Лёли привлёк какой-то странный звук. В гробовой тишине раздалось жужжание шмеля. И откуда он взялся? Некоторое время Лёля неотступно следила за его полётом, боясь, как бы он не сел на лицо покойника. Но нет, шмель взмыл в высоту и уселся… на люстре богемского хрусталя.
«Боже мой, как она оказалась здесь, ведь всё ценное описали и вывезли! Очевидно, судебный пристав либо не обратил на неё внимания, либо решил заняться этим огромным сооружением в последнюю очередь… Люстра — моё спасение! Надо снять её и отвезти в антикварный магазин — сейчас такие вещи в большой цене! Продам хоть за пол цены, хватит и на похороны, и нам с сынулей, пока я не устроюсь куда-нибудь на работу…»
Лёля тут же сбегала в кладовку, где Грицько держал инструмент, и принесла огромную отвёртку. Теперь надо было добраться до самой люстры, но как? Операция по снятию люстры не могла быть осуществима из-за пятиметровой высоты потолков, кроме того, посреди комнаты стоял стол с гробом мужа… Что же делать?! Лёля помчалась на кухню и с трудом приволокла ещё один стол, поменьше. Установила его таким образом, что гроб оказался между его ножек. Нет! Всё равно до люстры не дотянуться… Что делать?! Стул! На кухонный стол надо поставить стул и тогда можно будет открутить люстру. Вперёд! Треволнения, беготня, перетаскивание тяжёлого кухонного стола подточили силы Лёли и, когда она взобралась на стул, у неё закружилась голова. Она пошатнулась. Пытаясь удержаться на стуле, взмахнула руками. В порыве отчаяния она попыталась схватиться за свисающий хрусталь, не удалось…
…Через два дня по дому стали разноситься тошнотворные запахи тлена — разлагались два трупа.
Вызванный судмедэксперт констатировал смерть Лёли в результате сквозной раны левой височной кости. Похоже, что, сорвавшись со стула, Лёля угодила виском на угол гроба.
В разное время и в разных местах родились, разными дорогами шли друг к другу Лёля и её единственно любимый мужчина, Григорий Широков, а закончили свой земной путь в одном гробу…
После затянувшейся паузы Герцог наконец тихо произнес:
— Густав, а ты не пытался продать этот сюжет какому-нибудь киноконцерну или книжному издательству? Ведь то, что ты мне сейчас поведал, — это же готовый сценарий или материал для душещипательного романа…
— Слишком хлопотно, да и времени займёт уйму… Нет, Юлик, я — прагматик, привыкший обделывать дела в два счёта и сразу же получать причитающиеся мне деньги, так что сценарий, роман — это не для меня. Пусть их создают сентиментальные графоманы, ищущие славы и признания. Людям нашей с тобой профессии слава ни к чему, нам нужны только деньги, и желательно наличные, не так ли?
— Мне кажется, ты несколько заблуждаешься в оценке самого себя.
— В чём же это выражается?
— Извини, Густав, но ты не только честолюбивый прагматик, но и сентиментальный тщеславец, поэтому-то ты и хранишь в своем доме портрет своей тётки… Уверен, что каждой женщине, которую ты укладывал в эту постель, ты рассказывал какую-нибудь романтичную историю своей любви к изображенной на картине красавице, вскользь намекая на то, что она — отпрыск династии Ротшильдов, или я не прав?
— Прав, но лишь отчасти. Не я, а именно женщины, которые делили со мной это ложе, без моей подсказки настаивали на том, что это — портрет какой-нибудь баронессы из клана Ротшильдов… Я с загадочным видом покачивал головой, не подтверждая, но и не опровергая их версий. Женщин нельзя разочаровывать, Юлик. Да, каюсь, в этом проявлялось моё тщеславие. Но истины, то есть того, кто в действительности изображен на полотне, до сих пор не знает никто из моих любовниц!
— Кстати, Густав, а как к тебе попал портрет твоей тёти? Ты что, ездил за ним во Львов?
— Нет, Юлик, всё много сложнее и печальнее. Помнишь, я сказал тебе, что когда тётя Лёля была замужем за гестаповцем, она исколесила всю оккупированную гитлеровцами Европу. Побывала она в гостях и у нас, в Триесте. Моя мама и тётя Циля — сестры-близнецы… В Бердичев мама из Польши не поехала, потому что её мужа, то есть моего отца, Зигмунда Леви Зильбермана, пригласила на работу одна австрийская фармацевтическая фирма. В общем, мы переехали из Польши в Вену, затем в Триест, а семья Семёна Портного вернулась домой, в Бердичев…
Будучи у нас в гостях, тётя Циля оставила свой львовский адрес. Некоторое время мы даже переписывались, пока Сталин не установил пресловутый «железный занавес» между СССР и Западом. Почтовая связь возобновилась лишь во времена хрущёвской «оттепели»… Однажды мы получили письмо из Львова от анонимного отправителя, который сообщил, что тётя Циля умерла. Мама тут же засобиралась во Львов. Знал бы ты, каких нервов и денег эта поездка стоила всем нам! Взятки пришлось давать не только работникам советского консульства в Триесте, но и чиновникам львовского горисполкома, русским пограничникам и таможенникам, которые отказывались выпускать картину за границу под предлогом, что она, якобы, представляет историческую и художественную ценность, а документы на её вывоз отсутствуют. Но у мамы были два неоспоримых аргумента. Во-первых, она сказала, что это не экспонат из музея, а её портрет, написанный львовским художником — ведь тётя Циля и мама были внешне схожи, как две капли воды… Откровенно говоря, я ещё и по этой причине повесил портрет тёти Цили — она напоминает мне мою покойную маму…
— А второй аргумент? — Герцог от нетерпения заёрзал на кровати.
— Деньги… Пришлось дать огромные деньги украинским пограничникам и таможенникам, чтобы картину разрешили вывезти из Советского Союза…
После смерти моих родителей я кое-что вывез из Триеста, в том числе и портрет…
— Послушай, Густав, а тебе, случайно, не известна судьба остальных детей твоего деда, Семёна Портного? Ты не поддерживаешь с ними отношений?
— Не с кем поддерживать, Юлик, — немцы расстреляли всю семью, проживавшую в Бердичеве… Уцелел лишь один. В разговоре с мамой тётя Циля как-то обмолвилась, что после её бегства из Бердичева то же самое сделал и самый старший сын Семёна Портного — Аркадий. По слухам, его видели в Одессе. Он устроился учеником то ли к ювелиру, то ли к часовому мастеру, в общем, не помню… А жив ли он сейчас — не знаю. Признаюсь тебе честно — я никогда не предпринимал попыток разыскать его, я зарабатывал деньги. Кроме того, я ведь никогда не видел его. Ну и что с того, что мы с ним родственники по крови, мы всё равно совсем чужие друг для друга, потому что выросли и сформировались как личности в разных мирах. У нас разные интересы, взгляды на жизнь, да мало ли…
При этих словах Герцог спрыгнул с кровати и в каком-то диком возбуждении стал безостановочно вышагивать по комнате, время от времени покачивая головой и что-то бормоча себе под нос.
— Юлик, что с тобой происходит?! На тебе лица нет, ты посмотри на себя в зеркало, ты бледен, как смерть! Что случилось, Юлик? Тебе плохо?!
Зильберман вскочил с кресла и с силой обнял Герцога за плечи. Тот сразу обмяк, по его щекам градом покатились слёзы. Размазывая слёзы по щекам одной рукой, другой он обхватил Густава за шею:
— Мне, Густав, и плохо, и хорошо… Плохо от того, что мы так поздно встретились, а хорошо от того, что всё-таки эта встреча состоялась! Сядь, иначе ты упадёшь от того, что я тебе сейчас скажу… Густав, мы с тобой — двоюродные братья! Тот старший брат тёти Цили по имени Аркадий — мой родной отец, который и до сих пор живет в Одессе… Он рассказывал мне, как вслед за своей сестрой бежал из Бердичева в Одессу, как очень долго разыскивал её потом по всей Украине, будучи уверенным, что до Польши ей не добраться… Но так и не нашёл — ведь он разыскивал Цилю Семёновну Портную, а она к тому времени уже стала Олесей Семёновной Кшишевской…
— А почему же ты «Герцог», да ещё и «Львович»? — не до конца веря услышанному, спросил Зильберман.
— Когда мне было шесть лет, моя мать, заядлая театралка, влюбилась в режиссера Мариинского театра Льва Герцога. Он тогда давал гастроли в Одессе. Несмотря на моё сопротивление, она увезла меня в Ленинград. Режиссер усыновил меня, и я из Юлия Аркадьевича Портного превратился в Герцога Юлия Львовича. Я несколько раз предпринимал попытки вернуться в Одессу, убегал из нового дома, который был мне чужд и отвратителен, но каждый раз милиция снимала меня с поезда и возвращала в Питер… Несколько лет назад я виделся со своим родным отцом — у него претензий ко мне нет, только к своей бывшей жене, то есть к моей матери. Но как говорится: «О мёртвых либо хорошо, либо ничего». Матери уже давно нет в живых, как и моего отчима тоже… Так что, Густав, из родных у меня в живых остались только ты и мой отец. Да! Ещё Ирма… Ну как тебе сюжетец? Теперь ты готов продать наши истории в какую-нибудь кинокомпанию или книжное издательство?
— Н-да, задал ты мне задачу… Надо подумать над этим… Но думать буду, когда приду в себя, а сейчас, Юлик, мы должны с тобой осушить, как минимум, пару бутылок отборного французского шампанского, не возражаешь, брат?
— Наливай!
Вдруг Герцог услышал, как кто-то снаружи начал царапать дверь, затем послышались глухие удары, как если бы этот некто пытался открыть дверь своим телом.
— Что это? — Юлий недоуменно посмотрел на Густава.
— Не что, а кто! Это — мой кот по кличке Непал. Он рвётся, чтобы поприветствовать меня.
— А где же он был, почему мы его не видели раньше?
— Шастал где-то по своим кошачьим заморочкам. Знаешь, сколько в округе жаждущих самца кошек? Тьма-тьмущая! И всех их надо оприходовать. А кому, как не «Непалу» этим заниматься — он же у меня гигант, по части сексуальных игрищ он любому местному коту даст сто очков форы вперёд… Да ты сам его сейчас увидишь, — сказал Густав, направляясь к двери.
В комнату впрыгнуло существо иссиня-черного цвета, и если бы Герцог не был предупрежден, что это кот, он принял бы его за рысь.
— Ничего себе размерчики, прямо и не кот — собака Баскервилей! — присвистнул от изумления Юлий.
Кот присел у порога и, с шумом втягивая ноздрями воздух, уставился своими жёлтыми, сливообразными глазами на незнакомого ему человека. Густав, поглаживая кота по голове, приговаривал:
— Непал — хороший кот, Непал — любимый кот. Хозяин! Ну иди, познакомься с моим братом, иди же, хороший кот! — при этом Зильберман протянул руку в сторону Герцога и подтолкнул Непала.
Животное, будто понимая обращенные к нему слова, медленно и важно приблизилось вплотную к Юлию и, пристально глядя ему в глаза, начало тщательно его обнюхивать. Ещё через какое-то время наступила вторая часть ознакомления Непала с доселе неизвестным ему объектом — кот, поворачивая голову то влево, то вправо, стал тереться усами и щеками о колено Герцога.
— Всё, Юлик! — воскликнул Густав. — Кот признал в тебе своего. То, что он сейчас делает — это высшее проявление покорности и симпатии к тебе. Ты — первый, кого он принял безоговорочно! Представь себе, Непал живет здесь уже третий год, но за всё это время ни разу даже не подошёл к моей управляющей, да и к себе её не подпускает… Нет, он не бросается на неё, отнюдь. Он просто уходит в свою комнату. А вот туда он позволяет входить только мне…
— Послушай, Густав, а откуда он у тебя? Ты купил его здесь или привез из Катманду. Это ведь тибетский горный кот, довольно редкая разновидность в семействе кошачьих.
— А ты откуда знаешь?
— В своё время я поддерживал довольно тесные деловые отношения с Борисом Буряце, любовником Галины Брежневой, дочерью Генерального секретаря КПСС. Как-то раз, уж и не помню в какой связи и по какому-такому поводу, Буряце рассказал мне, что на даче генсека в Заречье проживает чудо-кот, который, якобы, обладает сверхъестественными способностями, нечто вроде дара предвидения, что ли… Короче, он неоднократно предупреждал хозяина, то есть Брежнева, о грозящей ему опасности. Домочадцы генсека и его телохранители так и называли кота — Провидец, хотя кличка у него была совсем другая, сейчас уж и не помню какая… Вспомнил! Звали его Лама…
— К чёрту кличку брежневского питомца! Ты лучше поднапрягись и вспомни, что тебе рассказывал твой деловой партнёр о его провидческих способностях. Пойми, мне это очень важно знать, потому что мой Непал, как мне кажется, тоже обладает даром предвидения. Я хочу сравнить поведение своего кота с этим, как его? С Ламой! В общем, давай, Юлик, рассказывай про брежневского кота!
— Заметь, Густав, я не претендую на правдоподобие происходившего, я лишь перескажу тебе то, что слышал от Бориса Буряце.
Глава четвертая. Кот-провидец
Начиная с прихода Брежнева к власти в 1964 году Индира Ганди, премьер-министр Индии, не однажды посещала СССР.
Каждый раз в конце своего визита она неизменно задавала один и тот же вопрос: когда Леонид Ильич нанесёт ответный визит, который пойдёт на пользу дружбе двух великих народов. И наконец Генеральный решился. В первых числах января 1969 года состоялся его первый официальный визит в Индию.
Брежнев до глубины души был тронут оказанным приёмом. Так, как встречали его, встречают только истинных друзей.
…На одном из приёмов во дворце Индиры Ганди чрезвычайный и полномочный посол Советского Союза в Дели Михаил Пегов показал Леониду Ильичу невзрачного, маленького роста человечка неопределенного возраста. Пояснил, что последний — первосвященник ламаистской церкви в Тибете, далай-лама в изгнании, которого приютила у себя Индира Ганди. О нём ходят легенды по всей Юго-Восточной Азии. Ну, к примеру, он в совершенстве владеет гипнозом. Вводя людей, страдающих астмой, язвой желудка и сердечными заболеваниями, в гипнотический транс, он за пару сеансов излечивает их навсегда от этих недугов. Может по запаху купюры определить её номинал. Читает книги с завязанными глазами, прикасаясь к тексту кончиками пальцев. И что уж самое невероятное — во время упражнений йогой далай-лама способен отрываться от поверхности земли и в течение нескольких секунд парить в воздухе!
Брежнев крайне заинтересовался рассказом посла и попросил представить его тибетцу. Когда их руки сомкнулись в рукопожатии, первосвященник долго не отпускал ладонь Леонида Ильича, а затем через переводчика сообщил, что высокий гость тринадцать лет назад перенес инфаркт, да и вообще, у него есть проблемы с сердцем, которые в будущем серьёзно осложнят ему жизнь.
— Черт возьми! — воскликнул Леонид Ильич в состоянии крайнего возбуждения, — действительно, в 1956 году, находясь на посту второго секретаря Казахстана, я перенёс инфаркт! Это было ровно тринадцать лет назад… Да и сейчас сердчишко нет-нет, да и пошаливает… Ну-ка, ну-ка, пусть продолжает этот ясновидящий!
— Судя по рисунку линий на ладони моего гостя, — продолжал первосвященник, — его в ближайшем будущем подстерегают смертельные опасности.
— Наверно, самолёт, на котором я буду возвращаться домой, потерпит крушение, — в шутку сказал Леонид Ильич.
Далай-лама, вперив пронзительный взгляд в зрачки собеседника, внимательно выслушал перевод и ответил, что со смертельной опасностью Брежнев встретится не в небе, а на земле. И не раз.
После этого первосвященник сделал знак переводчику наклониться и что-то прошептал ему на ухо.
— Господин Генеральный секретарь, — с пафосом произнес переводчик, — Его Святейшество далай-лама спрашивает, не соблаговолите ли вы принять от него некое существо, которое наделёно даром провидения. В будущем оно сможет уберечь вас от многих напастей.
— Отчего ж не принять, — Леонид Ильич тряхнул своей роскошной шевелюрой. — Из рук такого человека и яд принять — святое дело… Приму обязательно!
После этого первосвященник что-то сказал мальчику-монаху, и тот стремглав помчался к выходу. Через минуту он вернулся, двумя руками неся объёмистую клетку, в которой сидел… невероятных размеров пушистый черный кот, которого Леонид Ильич сначала принял за пантеру.
Далай-лама, тихо и ласково произнося какие-то слова, похожие на заклинания, поднёс ладонь Брежнева к клетке, и кот принялся тщательно её обнюхивать, время от времени поднимая свои огромные жёлтые глаза то на Леонида Ильича, то на первосвященника.
Закончив ознакомление с ладонью Брежнева, кот выгнул спину и, подойдя к дверце, стал скрести её когтями. Мальчик-монах открыл клетку, и животное с неожиданной для его размеров грацией спрыгнул на пол. Помахивая хвостом, он уверенно сел у ног Брежнева. Едва посол попытался ближе придвинуться к Генеральному, как кот резко обернулся в его сторону и предостерегающе зашипел.
…Первосвященник широко заулыбался, одобрительно закивал головой и произнес длинную тираду.
— Господин Генеральный секретарь, — начал переводчик, — Его Святейшество сказали, что, судя по поведению кота, который не только признал в вас своего нового хозяина, но и сразу приступил к охранным обязанностям, далай-лама считает, что нисколько не ошибся в своём выборе… В последующем, господин Генеральный секретарь, имейте в виду: если кот подойдёт к вам и станет тереться о ваши ноги, то это значит, что он хочет отвести от вас беду… Если вы намерены держать его у себя в доме, то кормить его следует только сырым мясом и только лично от вас. Ваши биополя должны слиться воедино. Лишь в этом случае инстинкт самосохранения животного распространится на вас. Таким образом, при возникновении угрозы вашей жизни кот будет вести себя так, как если бы спасал свою…
— Вот те на! — в сердцах произнес Леонид Ильич. — А если мне придётся на неделю уехать в заграничную командировку, тогда что? Голодом морить животное прикажете, так что ли?!
На это далай-лама назидательным тоном ответил:
— Господин Генеральный секретарь, Его Святейшество говорят, что кот не будет для вас обузой в поездках — не тяготит же вас в пути личная зубная щётка. Считайте, что кот — это ваш охранный талисман, он неотлучно должен находиться при вас, в противном случае он утратит свой дар провидения и станет лишь частью домашнего интерьера… Вы не находите, что тогда весь ритуал дароприношения теряет смысл?
— Очень убедительно сказано! — с восхищением произнес Брежнев. — Ему бы, далай-ламе у меня в ЦК отдел пропаганды возглавить. Я бы с его помощью всех империалистов в коммунистическую веру обратил… Стоп-стоп! — спохватившись, воскликнул Генеральный, обращаясь к переводчику. — Это переводить не надо!
На даче в Заречье, где большую часть года проживал Леонид Ильич с семьёй, Ламе — так назвали кота в честь далай-ламы — отвели целую комнату. Кот начал с того, что настороженно обошёл все два этажа дачи, а затем вышел наружу для ознакомления с окрестом.
Кот никого, кроме Леонида Ильича, к себе не подпускал. Единственное исключение он делал для младшего внука Брежнева, четырёхлетнего Андрея. Ему он позволял не только ездить на себе верхом, но и, что уж совсем невероятно, — дёргать за хвост. Со временем кот так привязался к мальчику, что сделал своим жилищем его комнату. Однако пищу, — а это был, как правило, огромный кусок телятины с кровью, — он принимал только из рук Хозяина — Леонида Ильича.
Мясо Лама получал дважды в день, утром и вечером. Но, видимо, этого ему не всегда хватало, поэтому время от времени он устраивал «охотничьи рейды» по дачному участку. Как уж кот под снегом находил змеиные и кротовые норы — одному Богу известно. Охране же во время обхода территории оставалось лишь собирать трофеи — головы ужей, гадюк и кротов. Удивлению телохранителей и челяди не было предела: оказывается, на даче процветал целый подземный террариум. Об этом можно было судить по количеству собранных змеиных голов: к концу зимы Лама съел около тридцать змей!
Случались и курьёзы. Однажды утром из заповедника Завидово, куда по традиции выезжал на охоту Леонид Ильич, в Заречье прибыл старший егерь Василий Петрович Щербаков. Двигаясь к дому, он вдруг заметил на краю расчищенной от снега дорожки свежую и довольно впечатляющую горку экскрементов (о том, что Брежнев привёз из Индии кота, егерь не знал).
Профессионал высокого класса, Василий Петрович, конечно же, не мог оставить без внимания невесть откуда взявшиеся фекалии неизвестного происхождения. Егерь заинтересованно взял в руки кусок какашки, понюхал её и, сорвавшись с места, опрометью бросился к дому.
— Рысь, на участке была рысь! Я это унюхал по оставленным ею экскрементам. Сейчас же возьмите собак и вперёд… Надо её найти и уничтожить! В противном случае она может наделать таких бед — не отчитаешься! — показывая кусок кошачьего дерьма, прокричал Щербаков телохранителю, сидевшему у входной двери.
Охранник заулыбался.
— Успокойтесь Василий Петрович, это — не рысь, а кот, которого Леонид Ильич получил в подарок в Индии… Так что, не волнуйтесь — всё в порядке, лишних зверей в Заречье не наблюдается. А если б даже и появились, кот их быстренько спровадил отсюда. Мы считаем, что в бригаде телохранителей появился ещё один «боевой штык», вольнонаёмный сотрудник без офицерского звания…
21 января 1969 года вся Москва ликовала по поводу возвращения на Землю космонавтов Шаталова, Хрунова, Елисеева и Волынова.
Десятки тысяч москвичей встречали героев на всём пути их следования из аэропорта Внуково-2 до Кремля. Из радиотрансляторов, установленных на улицах, неслись голоса дикторов Гостелерадио, информировавших слушателей о передвижении космонавтов и правительственного кортежа. Странно, но дикторы почему-то не единожды сообщили и о том, что именно во второй машине находится Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев…
Как только кавалькада правительственных «Чаек» подъехала к Боровицким воротам, из шеренги оцепления навстречу второй машине бросился некто в милицейской форме с пистолетами в обеих руках и открыл огонь на поражение. Однако атакующий не знал, что незадолго до подъезда к Кремлю в кортеже произошло перестроение, и из окна второй машины теперь выглядывал не Брежнев, а очень на него внешне похожий космонавт Георгий Береговой.
Как признали потом специалисты, перестроение и внешнее сходство с Береговым спасли жизнь Леониду Ильичу. Но онто знал, кто был его истинным спасителем…
Дело в том, что в день покушения Лама поднялся раньше обычного и стал скрестись в дверь спальни хозяина. Вопреки увещеваниям жены Леонида Ильича, Виктории Петровны, кот во что бы то ни стало намерен был прорваться внутрь. Когда же его наконец впустили, он тут же вспрыгнул на супружеское ложе Брежневых и, неотрывно глядя своими лунообразными жёлтыми глазищами на спящего Леонида Ильича, начал жалобно мяукать.
Всё утро Лама ни на шаг не отходил от Брежнева, тёрся о его ноги и время от времени издавал жалобные звуки. Перед отъездом Генерального секретаря в Кремль кот стал так буйствовать, что его пришлось посадить на цепь.
Всю дорогу от аэропорта до Кремля Леонид Ильич недоумевал: что могло вывести из себя всегда спокойного и уравновешенного Ламу? Наконец его осенило — он вспомнил наставления тибетского первосвященника…
Отменный актёр, Брежнев с напускным простодушием сказал сопровождавшим его Косыгину и Подгорному:
— А что это мы, товарищи, так рвёмся вперёд? Кого встречают люди, нас или космонавтов? А ну-ка, Николай, — обратился Генеральный к водителю, — немедленно перестройся и стань в конце колонны!
Так 21 января 1969 года Брежнев впервые воочию столкнулся с мистическим явлением — провидческим даром Ламы…
Через некоторое время Леониду Ильичу представился ещё один случай убедиться в предназначении Ламы оповещать его о грозящей ему смертельной опасности.
Рабочий день Брежнева на даче в Заречье начинался в 8.30, когда он в сопровождении телохранителей (на языке спецслужбистов — «прикреплённые») выезжал в Кремль.
20 февраля 1970 года, ровно в 6.00 Лама ворвался в спальню Хозяина и стал тереться о его ноги, а при каждой попытке Брежнева выйти из помещения хватал его зубами за манжеты брюк. Леонид Ильич, вспомнив, что именно так вёл себя кот в день покушения, 21 января, решил проверить свои догадки и поэкспериментировать.
— Ребята, — заявил он « прикреплённым». торопящимся сдать смену другой бригаде, ожидавшей Генерального в Кремле, — вы поезжайте, а я здесь поработаю ещё с документами… А за мной пришлите ваших сменщиков.
Слово охраняемого — приказ. Уехали без него. На трассе, сбоку, вылетела военная грузовая машина — солдатик за рулем не посмотрел влево. В итоге водитель правительственного «ЗИЛа», на котором должен был ехать Генеральный, от столкновения ушёл, но машину развернуло и ударило о стоящий на обочине трейлер. В «ЗИЛе» находились шесть сотрудников, пятеро из них бодрствовали, поэтому сумели скоординироваться и уцелели, хотя и получили травмы различной степени тяжести: сломанные рёбра, сотрясение мозга, ушибы, ссадины. Володе Егорову, который спал, сидя на месте отсутствующего «охраняемого», снесло полчерепа…
Когда о происшествии доложили по радиотелефону Брежневу, тот, не раздумывая, затребовал с кухни дополнительный кусок телятины с кровью для Ламы.
Вслед за этим Леонид Ильич попросил дежурного телефониста соединить его с Индирой Ганди. Ничего не объясняя, попросил её найти предлог и наградить далай-ламу каким-нибудь достойным его статусу индийским орденом…
В 1971 году Брежнев окончательно уверовал в провидческий дар Ламы.
В начале года Генеральный получил приглашение от президента Франции Жоржа Помпиду посетить страну с официальным визитом. Помощники и советники Брежнева стали готовить его к поездке. Оказалось, что не только они готовились к встрече двух глав государств. Недобитые прежним президентом Франции, генералом де Голлем, члены террористической организации ОАС, перешедшие на нелегальное положение в Алжире и Франции, задумали напомнить о себе двойным покушением на Помпиду и Брежнева.
Лама вёл себя спокойно до тех пор, пока Леонид Ильич не собрался сесть в машину, которая должна была доставить его во Внуково-2 для вылёта в Париж. Кот тут же пришёл в состояние крайней нервозности. Как это бывало и раньше, он зубами хватал Брежнева за манжеты штанин, буйствовал, а в промежутках вдруг затихал и неотрывно смотрел на Хозяина своими огромными жёлтыми глазами.
…Леонид Ильич попытался успокоить Ламу. Какое там! Тот даже не позволил надеть на себя ошейник, к которому привык, выезжая с Брежневым в заграничные поездки. Одно уже это обстоятельство заинтриговало и заставило Брежнева проявить повышенную бдительность. Он позвонил Председателю КГБ Юрию Андропову и, ничего не объясняя, спросил, нет ли каких-либо новых данных по Франции. Андропов сначала было замялся, а потом сказал, что получасом раньше получил от нашей внешней разведки сведения о готовящемся оасовцами покушении на Помпиду и на него, Генерального секретаря ЦК КПСС.
Брежневу ничего не оставалось делать, как перенести поездку на другое время. И, действительно, дня через два зачинщики заговора были арестованы, и французские газеты раструбили на весь свет, что на Брежнева и Помпиду готовилось покушение…
В середине 1970-х Леонид Ильич по настоянию жены впервые поставил на заседании Политбюро вопрос о своей отставке.
Однако «старики» — Тихонов, Соломенцев, Громыко и Черненко не допустили этого: больной и немощный Брежнев был им удобен. Они дружно начали отговаривать его:
— Да что вы, Леонид Ильич! Вы ещё полны творческих сил. Не может быть и речи о вашем уходе на пенсию. Вы просто поменьше себя утруждайте. Мы сами будем на себя больше брать…
Однако Леонида Ильича такой поворот событий заставил призадуматься.
Покушение в январе 1969 года, инцидент с Володей Егоровым, которому в аварии снесло полчерепа, заговор оасовцев в 1971-ом внушили Брежневу мысль о том, что за ним по пятам следует злой рок, уготовивший ему насильственную смерть. А единодушный отказ ветеранов Политбюро отпустить его на заслуженный отдых? Это что? Не свидетельство ли это тому, что они держат его в качестве «живой мишени для отстрела»?!
Не найдя объективных доказательств своим подозрениям, Леонид Ильич поделился ими с женой.
Вердикт Виктории Петровны был резким и бескомпромиссным:
— Да, Лёня, надо уходить. Ты ведь ничего уже не можешь. А те, кто ещё что-то может, — все эти Тихоновы, соломенцевы и черненко — им ничего не нужно, кроме собственных кресел. Поэтому они тебя и держат. Возможно, как «живую мишень», а, возможно, потому что очень боятся, чтобы кто-то из молодых, тот же Романов, не вырвался вперёд, — ведь тогда им всем придёт конец… Уходи!
Однако атеросклероз сосудов головного мозга и увлечение наркотическими средствами сделали Брежнева неполноценным не только физически, но и умственно. Он стал безвольной игрушкой в руках хитромудрых соратников по Политбюро, потеряв способность критически оценивать свои поступки…
Самоубийство в знак протеста
Весной 1982 года произошли события, которые оказались для Леонида Ильича роковыми. Он отправился в Ташкент на празднества, посвящённые вручению Узбекской ССР ордена Ленина.
23 марта 1982 года по программе визита Брежнев должен был посетить несколько объектов, в том числе авиационный завод. С утра, после завтрака, состоялся обмен мнениями с местным руководством, и все вместе решили, что программа достаточно насыщена и посещение завода будет утомительным для Леонида Ильича. Договорились туда не ехать, охрану сняли и перебросили на другой объект.
По словам личного телохранителя Леонида Ильича, Владимира Медведева, со всеми запрограммированными посещениями управились довольно быстро. Возвращаясь в резиденцию, Брежнев посмотрел на часы и обратился к первому секретарю ЦК компартии Узбекистана Рашидову:
— Время до обеда ещё есть. Мы обещали посетить завод. Люди готовились к встрече, собрались, ждут нас. Нехорошо… Возникнут вопросы… Пойдут разговоры… Надо ехать!
Разговор зашёл при подъезде к резиденции. Вмешался начальник охраны Брежнева, генерал Рябенко:
— Леонид Ильич, ехать на завод нельзя. Охрана снята. Чтобы её вернуть, нужно время… Да и потом, мне докладывают из резиденции, что ваш питомец Лама просто с ума сошёл, управы на него никакой, беснуется, не приведи господь, покусал уже всех « прикреплённых»…
Это был последний козырь Рябенко, он ничего не придумал, сказал, как было, ибо для него уже не являлось секретом, что все встречи и визиты Брежнев осуществляет либо отменяет в зависимости от поведения тибетского кота накануне поездки…
Генеральный, уязвлённый вторжением подчинённого в сферу его самых сокровенных тайн, жестко ответил:
— Ты вот что. Возвращай охрану, а мой питомец — не твоя забота. О нём я позабочусь сам. На всё про всё даю тебе пятнадцать минут…
Как рассказывал в последующем полковник Котов, бывший начальник одного из управлений Комитета госбезопасности Узбекской ССР, выйдя из машины, Брежнев с Рашидовым и телохранители двинулись к цеху сборки. Когда проходили под крылом почти готового самолёта, народ на лесах также стал перемещаться. Леонид Ильич уже почти вышел из-под самолёта, когда вдруг раздался жуткий скрежет. Стропила, окружавшие строящийся самолёт, не выдержали, и огромная деревянная площадка — во всю длину самолёта и шириной метра четыре — под неравномерной тяжестью перемещавшихся рабочих рухнула! Люди по наклонной покатились на делегацию. Брежнев и Рашидов, вместе с сопровождавшими, были накрыты рухнувшей площадкой и скатившимися с неё рабочими.
…Леонид Ильич лежал на спине, рядом с ним Рашидов с разбитой головой. Тяжёлая площадка, слава богу, не успела никого раздавить. Генерал Рябенко, повинуясь какой-то внутренней инерции, взглянул на часы. Было 13 часов 23 минуты. Эти цифры он запомнил на всю жизнь.
Телохранители с большим трудом подняли Генерального.
Ехать в больницу Брежнев отказался, и телохранители, усадив его на заднее сидение правительственного «ЗИЛа», рванули в резиденцию. Думали как лучше, а оказалось, привезли шефа к новой для него трагедии.
…В 13 часов 23 минуты Лама, перекусив зубами металлический поводок и искусав до крови пытавшихся удержать его телохранителей, выбежал на улицу и бросился под колеса первой проезжающей машины.
Когда телохранители сообщили Леониду Ильичу о поведении Ламы накануне инцидента на авиазаводе и показали изуродованный труп «провидца», Генеральный обнял генерала Рябенко и, прослезившись, сказал:
— Ты был прав, на авиазавод не нужно было ездить!
— Ну вот, как я предполагал, всё сходится! Теперь я уверен, что все тибетские коты обладают даром предвидения… Если бы они ещё умели говорить! — воскликнул Зильберман, когда Герцог закончил свой рассказ.
— Ты хочешь сказать, что на твою жизнь тоже покушались, а Непал предупреждал тебя о грозящей опасности? — Герцог иронично заулыбался.
— Да, представь себе, Юлик, именно так! Покушались. Правда, не какие-то там сумасшедшие или недобитые отморозки из ОАС, а чиновники из налоговых органов Вены. И Непал вёл себя так же, как брежневский Лама. Ну, хотя бы вот такой пример: год назад ко мне зачастили налоговики. И, несмотря на то, что я исправно платил налоги — у меня тогда были две фирмы по отмыванию денег, — налоговых инспекторов уж больно интересовало, на какие-такие шиши я живу — ведь одно содержание виллы обходится мне в сумму, равную ста тысячам австрийских шиллингов… Так вот, буквально за час до прихода этих горе-мытарей Непал начинал беситься, выть, царапать мебель. А как только раздавался звонок в дверь, он зубищами хватал меня за штанину и пытался тащить в свою комнату, представляешь?! Четыре пары брюк мне изорвал, поганец!
— А почему Непал пытался затащить тебя именно в свою комнату? — с усмешкой поинтересовался Герцог.
— Почему именно в свою комнату? Объясню. Этому стервецу, Непалу, прекрасно известно, что доступ в его комнату имею только я, и никто более. Он и пищу — сырое мясо — берёт только из моих рук… И то лишь, когда он отлёживается в своём бункере после гульбищ. Чем он на воле питается — теперь я знаю, но дело, в общем-то, не в этом… Сравнивая поведение Непала и Ламы, я нахожу в их действиях полную аналогию — Лама пытался уберечь Брежнева от покусителей на его жизнь, мой Непал видит в налоговиках тоже покусителей, но не на мою жизнь, а на мой кошелек… А ведь известно, что отсутствие денег в кошельке — смерти подобно! Вот так-то, братец… Как говорится: «Есть много в этом мире, друг Горацио!»
Сказал это Густав на русском языке с сильным украинским акцентом, чем буквально поверг в шок Юлия.
— Как! — закричал он. — Ты владеешь русским языком?! Где ты его выучил, Густав, и почему я до сих пор не знал об этом? Наконец, почему мы с тобой, даже оставаясь наедине, говорим только на идише?
— Юлий, ты так много задал мне вопросов, что я в растерянности, на какой из них отвечать в первую очередь! Ладно, отвечу только на один: русскому языку я выучился у своей мамы, то есть у твоей тётки. И вообще, именно на этом языке, на русском, я в младенчестве сказал свои первые слова. А когда мы жили в Триесте, то в отсутствие отца мы с мамой говорили только по-русски… Я знаю, что у меня сильный украинский акцент, а когда я пытаюсь произнести длинную фразу, то наружу вылезает не только он, но и еврейские интонации. Так что, ты меня уж извини, но при Ирме и Махмуде я буду говорить только на идише, а тебе придётся быть толмачом… Нет, это не значит, что мы не будем говорить с тобой по-русски, оставаясь наедине — ради бога, если тебя не шокируют недостатки моего произношения…
— Нисколько!
— Значит, договорились! — Густав крепко обнял Юлия. Расцеловались по-братски.
Глава пятая. Торговцы вселенной
Герцог никак не мог прийти в себя от случившегося открытия:
«Я и Густав — двоюродные братья, даже не подозревавшие о существовании друг друга и вдруг встретившиеся при загадочных обстоятельствах… Нет-нет, кто бы и что бы ни сказал по поводу нашей встречи, это — судьба! А жизнь, полная драматизма и трагедийная кончина моей родной тётки?! Это же сюжеты, достойные пера Бальзака, ну, может быть, Фейхтвангера…» — бесконечно повторял про себя Юлий, расхаживая по комнате и время от времени покачивая головой.
В глубокой задумчивости, отхлёбывая мелкими глотками шампанское из бокала, Юлий подошел к окну. Отдёрнув тяжёлую штору, он увидел, нет, на него обрушилось небо, сплошь усыпанное яркими звёздами. Вздрогнув от неожиданно осенившей его мысли, да-да, той самой, которую ему никак не удавалось «ухватить за хвост», он резко развернулся лицом к сидящему за столом Густаву и, почти срываясь на крик, воскликнул:
— Густав, ты посмотри, какое чудо за окном!
— Небо — как небо, ну ещё множество звёзд, ну и что? — промямлил успевший захмелеть Зильберман. — Мне кажется, братец, что с возрастом ты стал излишне сентиментален. Впрочем, я не знаю, каким — сентиментальным или, наоборот, чрезвычайно прагматичным ты был в молодости…
— Я был и тем, и другим! — резко ответил Герцог. Идея, пришедшая ему в голову, уже полностью захватила его. — Дело сейчас не во мне. Ты только представь, Густав, какие возможности сулят нам эти звёзды! А что если мы начнем ими торговать — их же миллионы! Вот где поле непаханное! Даже если кому-то уже и пришла в голову такая идея, ему всё равно жизни не хватит, чтобы распродать весь Млечный Путь…
— Ты прав, Юлик, такая идея уже успела посетить голову некоего Ивора Доуни, фермера из Канады, который занимается распродажей звёзд около двадцати лет… Монополией он, правда, обзавестись не сумел — Международный астрономический союз ему в ней отказал, но ничего, преуспевает…
Кстати, идея мне твоя нравится, потому что канадскому крестьянину протянуть свои щупальца далее Северной Америки так и не удалось, а ведь есть ещё Латинская Америка, Западная Европа, Австралия, наконец Россия с её «новыми» русскими… Так что, завтра с утра надо досконально проработать твоё предложение…
Всё! На сегодня хватит, слишком много впечатлений, брат! Пора укладываться спать. Да, вот ещё что. Давай пока не будем объявлять Ирме и Махмуду, что мы с тобой двоюродные братья, не возражаешь?
— Но почему, Густав? — удивлению Юлия не было предела.
— У меня скоро день рождения, вот во время застолья и объявим. Сделаем так: каждый из нас двоих, сначала ты, потом я, поднимет тосты за своего брата, опять же не называя его имени… Это всех заинтригует, привнесёт некий детективный момент в торжество… А уж потом мы откроем нашу тайну присутствующим. Посмотришь, какой будет потрясающий эффект!
— Ну что ж, брат, ты старше, тебе виднее! — нарочито бодро сказал Герцог, но про себя подумал: «Хитришь, братец, не эффект тебе нужен, нет! Что-то ты задумал, о чем не хочешь поделиться даже со мной. А раз так, то значит, это «нечто» касается лично меня, но что это может быть, вот в чем вопрос!» Однако вслух Герцог сказал совсем другое:
— Когда и где состоится торжественный обед? Или это будет ужин при свечах? Кто кроме нас четверых на нем будет присутствовать?
— Юлик, я тебя умоляю! Я ещё сам ничего не решил, подожди недельку-другую — и всё прояснится, одно могу тебе обещать: обо всем ты узнаешь первым, договорились? А сейчас — спать, я просто валюсь с ног!
На следующее утро Зильберман достал из своей богатейшей библиотеки несколько сборников «WHO IS WHO» на английском языке и попросил Ирму составить список всех звёзд шоу-бизнеса, кино, спортсменов, промышленников и политических деятелей. Словом, тех, кто в силу тщеславия и при наличии лишних денег мог бы стать потенциальным покупателем небесных тел. При этом пояснил:
— Вчера, Юлик, у меня не было сил объяснять тебе, что Международный астрономический союз разрешает присваивать чьи-то имена только планетам и астероидам. Причем вне зависимости от того, кто их открыл. Имена звёздам давать бессмысленно — они и с координатами не все в звёздный каталог помещаются, а тут ещё и названия какие-то вписывать! Но нашим вероятным покупателям об этом знать необязательно, потому что слова «звезда» и «планета» — много благозвучнее, чем слово «астероид», которое у меня, например, ассоциируется со словом «сперматозоид»…
Каталог вновь открытых звёзд и планет будет выпускать небезызвестное вам княжество «SUNLAND». где якобы установлен мощный телескоп, с помощью которого и происходит открытие новых звёзд.
В тексте обращения к вероятным покупателям необходимо отметить, что любой человек, приобретший звезду, и который захочет воочию убедиться в том, что у него в Галактике имеется недвижимость, сможет это сделать, воспользовавшись телескопом… Вряд ли кто-то решится выехать в Индийский океан — это же целая экспедиция… Словом, с помощью телескопа он увидит своё место в космосе. Стоп! Вот уже родилось и название каталога: «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ». Недурственно, как считаете?
— Я — за, — засмеялась Ирма и захлопала в ладоши.
«Рано радуешься, ребёнок — уж тебе-то придётся попотеть, выписывая нужные имена!» — про себя подумал Зильберман, но вслух сказал другое:
— Ирма, деточка, тебе поручено очень ответственное задание — внимательно и кропотливо выписать имена людей всех мною перечисленных категорий, они — наше богатейшее охотничье угодье. Не торопись, работа займет у тебя дня три-четыре, не меньше. Возьми себе в помощники Махмуда — от просмотра видеокассет с порнофильмами у него, мне кажется, уже начала прогрессировать общеизвестная мужская болезнь — спермоинтоксикация… Мы же с твоим отцом займёмся типографскими делами — заготовим соответствующую карту Млечного Пути, прайс-листы, красочные сертификаты с гербовой печатью княжества, в них мы будем вписывать имя изъявившего желание приобрести себе немного космического пространства…
Кроме того, я думаю, не лишне будет в качестве поощрительного приза вручать первым покупателям небесной пустоты светящийся звёздный глобус с именной табличкой… Для начала закажем дюжину, а там посмотрим, как пойдут дела. Вручать их будем сначала бесплатно, а потом установим твёрдый тариф и на них. Если через два-три месяца наша нематериальная затея обернётся вполне материальным хрустом банкнот, и нам удастся «обзвездить» хотя бы пару тысяч тщеславных нуворишей с их любимыми и близкими, то можно будет раскручивать дело по полной программе. Имейте в виду, что в нашем распоряжении целых пятнадцать миллионов номерных звёзд без имен, так что работы хватит каждому из нас до конца жизни…
Кстати, надо решить ещё один вопрос. От биржевых брокеров, которых я регулярно подкармливаю, мне известно, что цена, по которой канадец сбывает свой товар, зависит от его величины, удалённости от Земли, цвета и яркости, а также от того, в каком созвездии находится космический объект. Стоимость звезды колеблется от двухсот до десяти тысяч долларов. Думаю, что от этой практики нам надо отказаться. Цена на недосягаемые вещи, которые ни один покупатель не может ни увидеть, ни пощупать собственными руками, потому что они существуют лишь в его воображении да на куске красиво исполненной бумажки, должна быть сродни сувенирной. Как если бы продавали консервные банки с воздухом Елисейских Полей или Швейцарских Альп… По-моему, небесные тела, открытые звездочётами княжества «SUNLAND». не должны стоить дороже ста пятидесяти долларов, вне зависимости от их параметров, или я не прав?
— Прав, прав! — воскликнул Герцог, чтобы выразить своё согласие с автором проекта. — Только вот что я хотел бы добавить к тому, что сказал ты, Густав. Во-первых, необходимо указать адрес и телефоны какой-то фирмы, представляющей в Вене интересы княжества, — это нужно для того, чтобы существовала обратная связь с клиентами. Во-вторых, насколько я понимаю, мы будем письменно обращаться к подобранному Ирмой и Махмудом контингенту, не так ли? В таком случае надо решить, чья подпись будет стоять под посланием…
— Отвечаю на оба вопроса сразу! — с воодушевлением произнес Зильберман. — Княжество давно уже официально представляет нотариус Борух Менакер. Да-да, тот самый, который заверял ваши сделки по продаже гражданства княжества, водительских прав и т. д. Он — известный в Австрии юрист, его имя говорит само за себя. Поэтому в случае возможного обращения к нему сомневающийся клиент получит исчерпывающую и очень убедительную информацию. Менакер не подведёт… Во-вторых, письма будут направляться от имени правителя княжества, то есть от моего, с моей подписью…
— А вот тут ты допускаешь очень серьёзную ошибку, Густав! Да, письма должны быть исполнены на официальных бланках «SUNLAND». но подписывать их должен не только властитель княжества, отнюдь!
— А кто же, по-твоему, как не он? Не могу же я обратиться к начальнику нашего полицейского участка или к министру внутренних дел Австрии с просьбой подписать письмо!
— Не ёрничай, Густав… Полагаю, что на потенциального покупателя произведёт большее впечатление подпись какого-нибудь русского космонавта или американского астронавта… Был бы жив Гагарин, проблем бы не было, можно было смело ставить под посланием его подпись — ведь его знал весь мир. Но, увы, его уже нет…
— Зато есть Джон Гленн, первый астронавт Соединенных Штатов. Его знает весь западный мир! — перебил Герцога Зильберман. — Решено! Под посланием будут два автографа, один — монарха, то есть мой, второй — Джона Гленна. Думаю, что эффект будет даже больший, чем если бы обращение к клиенту подписал Гагарин…
Теперь надо сочинить текст послания нашим клиентам. Так, ребята, я уединяюсь в своём рабочем кабинете, прошу меня не беспокоить…
Через полчаса Густав с торжествующим видом показал собравшимся проект письма, которое он назвал «верительной грамотой».
Достопочтенный господин (госпожа)_______________ _/
Княжество «SUNLAND» свидетельствует Вам своё глубокое уважение и желает процветания и преуспеяния на избранном Вами поприще.
Мирады сообщить Вам, что несколькими днями ранее наши учёные с помощью телескопа открыли на Млечном Пути новую звезду, которой Высший Государственный Совет княжества единогласно присвоил Ваше имя.
В подтверждение Ваших прав на небесное тело Вам будут высланы каталог «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ», карта звёздного неба и сертификат с указанием координат космического объекта, отныне носящего Ваше имя. Кроме того, звезда, названная Вашим именем, будет внесена в международный каталог, хранящийся в Британском музее.
Если Вы захотите воочию убедиться, что у Вас в Галактике имеется недвижимость, Вы сможете это сделать, воспользовавшись телескопом. С его помощью Вы увидете своё место в космосе.
Вы вступаете в права владения звёздной недвижимостью, перечислив 150 долларов на счёт № 11111/55555 в «REAL STAR BANK», который находится в Барселоне, Испания.
Примите наши самые искренние и сердечные поздравления по случаю приобретения Вами недвижимости в Галактике.
САМОДЕРЖЕЦ КНЯЖЕСТВА
ФИЛИПП ЖАН ДЮ ПЛЮССИ (подпись)
АМЕРИКАНСКИЙ АСТРОНАВТ
ДЖОН ГЛЕНН (подпись)
— Ну как, убедит такое послание тщеславного недотёпу перечислить нам деньги? — улыбаясь во весь рот, спросил Зильберман.
— Вполне, — за всех ответил Герцог. Ведь — это не деньги для наших клиентов-миллионеров, а милостыня!
Через три дня во всех популярных европейских газетах появилось объявление, призывающее подарить звезду любимому человеку. Кроме того, Зильберманом для привлечения покупателей звёзд были пущены в ход значительные лоббистские силы из числа влиятельных лидеров еврейской диаспоры в западноевропейских странах. И началось.
Через три месяца Зильберман и компания имели в своём активе более ста тысяч долларов. И это за вычетом всех накладных расходов — оплаты рекламных объявлений, печатания каталога, звёздной карты, рассылки «верительных грамот» клиентам, комиссионных нотариусу, ну и, конечно же, уплаты налогов.
За невероятно короткий срок в списке клиентов появилось около двух тысяч фамилий. Самыми выдающимися среди них были принц Великобритании Чарльз, королева Елизавета-дочь, принц Филипп, принцесса Уэльса Виктория, Ален Делон, Жан-Поль Бельмондо, Брижит Бардо, Софи Лорен и вся её семья, Хуан Антонио Самаранч, почти все пэры — депутаты верхней палаты парламента Великобритании, все мэры западноевропейских столиц, многие члены правительств Италии, Испании, Франции, Бельгии, Люксембурга и Дании, а также всемирно известные футбольные клубы Западной Европы и Латинской Америки в полном составе.
В силки компании, которую Герцог по аналогии с бендеровской конторой «Рога и копыта», про себя называл «Лохи и звёзды», угодил и «обзвездился» даже папа римский, а за ним и весь Ватикан.
Юлий, созвонившись с Мариком Хенкиным, получил заказ на триста сертификатов для питерских «новых» русских, и это было только начало…
Герцог, Ирма и Махмуд были на седьмом небе от счастья — деньги лились рекой, да что там рекой! Огромные суммы обрушились на «звёздных» аферистов Ниагарским водопадом, и счёт в «REAL STAR BANK» распухал, как тесто рождественского пирога. Распродажа звёздного неба шла напропалую. Уже более пяти тысяч европейцев были осчастливлены красочными бумажками о приобретении недвижимости в безвоздушном пространстве!
Один Зильберман был более чем сдержан в выражении эмоций и лишь криво улыбался, когда просматривал факсы, подтверждавшие поступление в банк очередных денежных порций с тремя или четырьмя нулями.
Однажды он собрал всех в своём рабочем кабинете и менторским тоном заявил:
— Мы распродаём небесные светила уже более полугода… Дела пока, подчеркиваю — пока, идут неплохо, однако никто не знает, как долго это будет продолжаться, ибо хронического везения не бывает, как нет нетающего льда… И если кому-то уже пригрезилось небо в алмазах, то он глубоко заблуждается — нам удалось заработать лишь несколько сотен тысяч долларов. Подчеркиваю — только несколько сотен тысяч, а не миллионов!
Юлий, Ирма и Махмуд невольно переглянулись, в их взглядах было недоумение и злость: «Ну и аппетиты у этого «Графа Калиостро»!»
Реакция подельников не ускользнула от наблюдательного Зильбермана.
— Друзья мои, — почти ласково произнес Густав, поняв, что перегнул палку, — я собрал вас не для того, чтобы читать вам воспитательные лекции, отнюдь! Я ошибся, сказав, что «дела идут неплохо» — они идут отлично, и в этом наша общая заслуга, но! — Зильберман умолк и обвел пронизывающим взглядом присутствующих.
Герцог, выступавший в роли переводчика, не выдержал и с вызовом сказал Густаву:
— Послушай, братец, кончай это соплежуйство! Ты не на очередном съезде КПСС — твоё выступление слишком затянулось… Либо ты переходишь к делу, либо мы сейчас же уходим на прогулку… Выбирай! В конце концов, перед тобой не дети…
— Ну, будем считать, — нараспев произнес Густав, — что бунт на корабле закончился, так и не начавшись… Стоп-стоп, Юлик! Это переводить не надо! Так вот, о делах… Одним, хоть и гениальным предприятием, изъять всю массу денег у обеспеченных и богатых европейцев — это всё равно, что пытаться ртом выпить весь дождь… Да, не отрицаю, мы успели заработать много, потому что это была первая волна, а она, как правило, самая высокая. И ты, Юлий, понимаешь, что я имею в виду… В дальнейшем поступления сократятся, и это естественно. Наше предприятие не умрет, оно будет работать в режиме «автопилота», сертификаты — суть верительные грамоты— будут продаваться без наших на то усилий… Однако нам уже сейчас надо подумать, чем мы займемся завтра! Я хочу, чтобы мы все вместе напрягли своё воображение, свой криминальный гений на изобретение какого-то нового авантюрного проекта… Какой-нибудь акции или предприятия, из ряда вон выходящих, которые бы могли создать нам ещё несколько рабочих ниш, заранее заготовить фронт работ… Вот об этом я прошу вас думать денно и нощно, искать, искать и ещё раз искать…
Когда Герцог закончил переводить, поднялся Махмуд.
Густав и Юлий удивлённо переглянулись — уж от кого они не ожидали новых идей, так это от кавказца. И для Герцога, и тем более для Зильбермана этот красавец-чеченец продолжал оставаться «человеком, вчера спустившимся с гор».
— Мы слушаем тебя, Махмудик! — приободрил друга Герцог.
— Интернет! — громко произнес Махмуд. — Мне пришла в голову идея, как с помощью Всемирной паутины можно заработать неплохие деньги… Конечно, суммы будут несравнимо меньше, чем от распродажи звёзд, но…
— Так-так! — воскликнул Густав и подмигнул Герцогу. — Недаром среди деловых людей есть расхожая фраза: «Если денег нет — потрясите Интернет». Ну, а как ты предлагаешь качать деньги из Интернета? Объясни! Впрочем, — произнес Зильберман, посмотрев на часы, — поступим так: ты, Махмуд, расскажешь о своей задумке Юлию, а он потом всё в деталях передаст мне, идёт? Я прошу прощения, у меня деловое свидание, мне надо отъехать на пару часов…
Глава шестая. Астронавт-попрошайка
Развёрнутая стараниями четвёрки мушкетёров-аферистов кампания «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ» обрела вес и авторитет, твёрдо встала на ноги, заказы на приобретение именных звёзд и планет поступали от богатеев-тщеславцев из всех стран Западной Европы, России и Австралии.
Однако звиздец, как это обычно и бывает, подкрался незаметно, откуда его не ждали…
Однажды утром в нотариальной конторе Боруха распахнулась дверь, и на пороге вырос пожилой человек с выправкой военного отставника. Не спрашивая разрешения войти, он переступил порог и молча уселся в кресло напротив хозяина офиса. Менакер сразу заподозрил неладное — уж слишком уверенно вёл себя незнакомец — и почел за лучшее выпрыгнуть из кресла.
«Обычно посетители, которым нужна юридическая помощь, в контору входят с извинениями, в их заискивающих взглядах — мольба о помощи, а этот… Может быть, он — рэкетир русской мафии, о которой сегодня только и пишут все газеты, и пришёл, чтобы вымогать у меня деньги?!» — вихрем пронеслось в голове Боруха.
Незнакомец не стал испытывать терпение нотариуса, а сразу перешёл к делу.
— Здравствуйте, я — американский астронавт Джон Гленн!
Не дожидаясь ответа, он открыл кейс и рывком извлёк оттуда стопку бумаг, швырнув их на стол перед стоявшим навытяжку Менакером.
— Это ваше произведение? — спросил Гленн на плохом немецком, с ужасным американским акцентом.
Отпираться было бесполезно, и Борух тихо произнес:
— Да, моё… То есть не моё лично, а княжества « SUNLAND». чьи интересы я официально уполномочен представлять в Вене да и вообще во всём мире…
Менакер, вытирая платком покрывшийся испариной лоб, соображал, какой интерес преследует астронавт, явившись в контору собственной персоной? Мог бы предварительно позвонить или прислать своего адвоката…
«Значит, — сделал вывод Борух, — американцу не нужна огласка, скорее всего он здесь инкогнито и ему нужны деньги! И, конечно же, наличные, чтобы не платить налоги… Ну что ж, мистер Гленн, послушаем вас, на какие отступные вы рассчитываете…»
Эта мысль окончательно успокоила Боруха, растерявшегося было от неожиданного вторжения американца. Он с облегчением вздохнул и рухнул обратно в кресло.
Твёрдым голосом он произнес по-английски:
— Мистер Гленн, я полагаю, вы прилетели в Вену не для того, чтобы показать мне эти картинки, — нотариус взял со стола и швырнул в корзину для бумаг весь набор «звёздных» документов. — Цель вашего визита должна быть много серьёзнее… Я готов вас выслушать.
— Вы правы, — Гленн перешёл на английский. — Цель моего визита — получить денежную компенсацию за причиненный мне моральный ущерб. Кроме того, вы должны оплатить мне дорогу сюда и обратно, пребывание в гостинице, расходы на такси и на еду… В общем, пятьсот тысяч долларов наличными меня вполне устроили бы! Да, вот ещё что. Я требую, чтобы вы сняли мою подпись с вашей писульки…
«Ну что ж, мистер астронавт, вы, оказывается, полный профан в юридических вопросах. Жажда заполучить одним махом полмиллиона «зелёных» наличными заставила вас броситься в воду, не зная броду, — обойтись без консультации у адвоката. Вы решили идти напролом, потому что, как вам кажется, в силу своих бывших заслуг вы стали всесильны и можете диктовать свои условия. Зря, ох, как зря, мистер Гленн! Значит, так тому и быть, я преподам вам урок-консультацию, мистер Гленн… Бесплатно! Посмотрим, насколько вы будете готовы после этого умерить свой аппетит…»
— Я не финансовый директор и имею лишь самое общее представление об инициированной властелином княжества акции под названием «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ»… Тем не менее могу с абсолютной уверенностью заявить, да и не только заявить, но и представить любому суду документацию, свидетельствующую, что эта затея по продаже космической недвижимости оказалась «черной дырой» и, кроме убытков, ничего не принесла княжеству. Одни налоги выгребли с нашего счёта все деньги, которые мы уже считали своими!
Смею вас заверить, что суд любой инстанции, ознакомившись с финансовым балансом акции «ВАШЕМЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ». признает её не коммерческой, а благотворительной. Да-да, благотворительной! Так что, мистер Гленн, о каких пятистах тысячах долларов, да ещё и наличными, может идти речь?!
Борух Менакер, понимая, что американец не имеет никакой юридической поддержки, а действует на свой страх и риск, в монологе намеренно несколько раз упомянул о суде.
И действительно, мозговая атака нотариуса охладила пыл американского астронавта. Он суетливо потер ладонь о ладонь и, извинившись, попросил разрешения закурить.
«Вот так-то лучше, мистер фраер-попрошаер. Вы уже извиняетесь! Теперь я должен как можно быстрее закрепить достигнутый успех, а потом выставить этого невежду-вымогателя за дверь!»— подумал Менакер, но сказать ничего не успел — астронавт опередил его:
— Но ведь поймите, я живу на пенсию, а тут такие расходы! Билеты на самолёт, гостиница, питание, такси, — скороговоркой начал было объяснять американец, в глазах которого застыла мольба поверженного гладиатора.
Вдруг он, будто что-то вспомнив, расправил плечи, откашлялся и уже твёрдым, пожалуй, даже командным, голосом отчеканил:
— Но ведь моя подпись на сертификате поставлена без моего ведома и разрешения, не так ли, сэр?! А он, мой автограф, стоит денег, и немалых! Что вы скажете на это?
— Скажу, мистер Гленн, что это — уже не шантаж, с которого вы начали, переступив порог моего офиса, а беседа двух деловых людей. Значит так, я гарантирую вам покрытие всех расходов по пребыванию в Вене, как и оплату билетов на самолёт сюда и обратно… А вот стоимость вашего автографа должен решать суд, и только суд, это я вам как юрист говорю!
При этих словах Менакер вперил немигающий взгляд удава в зрачки Гленна. Увидев, как заёрзал на стуле американец при слове «суд», Борух понял, что вновь попал в самое больное место, поэтому поспешил добавить:
— Если, конечно, мы с вами не договоримся сугубо конфиденциально. Ну, сколько вы хотите? — нотариус уже вёл наступление по всему фронту.
— Не знаю. Как-то в Штатах я увидел на прилавке букинистического магазина книгу с моим автографом. За неё просили десять тысяч «баксов»…
— Отлично! — воскликнул от радости нотариус, но, спохватившись, как бы американец не заметил его восторга и не почувствовал, что продешевил, уже спокойно добавил: — По рукам, мистер Гленн. Деньги вы получите вместе с билетом на самолёт в аэропорту при отлёте на родину. Не забудьте передать мне счета за проживание в гостинице, за питание в ресторане и т. д.
Не теряя времени, Борух потянулся к телефону и, не сводя глаз с американца, набрал номер справочной.
— Алло, справочная? Скажите, во сколько сегодня убывает рейс на Штаты? Нью-Йорк — в двадцать часов, Сан-Франциско — в двадцать два часа, минуточку!..
Прикрыв трубку ладонью, нотариус вопросительно посмотрел на Гленна.
— Нью-Йорк! Быстрее и спокойнее…
— Хорошо, мистер Гленн. Жду вас у центрального входа в международный венский аэропорт в 19.15… Таким образом, у нас будет достаточно времени, чтобы расплатиться, а вам пройти таможенный контроль.
Чтобы не дать незадачливому визитёру опомниться, Менакер резво вскочил на ноги и протянул ему руку:
— До встречи в аэропорту! Не опаздывайте.
Однако дверь за Гленном уже захлопнулась. Борух тут же набрал номер телефона Зильбермана и коротко доложил ему о происшествии, не раз подчеркнув, что надеется на хорошие комиссионные, — как-никак десять тысяч долларов — это не пятьсот…
— А то ведь, дорогой мой Густав, что получается? Несмотря на все мои старания, я всего лишь слизываю остатки сметаны с твоих чашек, после того как ты её съешь, — подытожил Менакер.
— Договоримся, не впервой! Ты лучше подумай о том, как у этого лоха из Штатов взять расписку о получении им десяти тысяч «баксов», в противном случае он может превратить нас в дойную корову, каждые полгода наезжая в Вену за ещё одной порцией «зелёных» с четырьмя нолями. Случись такое — не ты с меня, а я с тебя буду получать, но уже не комиссионные, а штрафные! Усёк?
— Усёк…
Когда при встрече в аэропорту Менакер подсунул Гленну заготовленную расписку, подтверждающую получение им денег, последний так разорался, что нотариус не нашёл ничего лучшего, как спешно ретироваться.
Зильберман, испугавшись разоблачительного скандала, который мог устроить знаменитый астронавт, предложил на время свернуть деятельность по распродаже небесных светил. Герцог ответил категоричным отказом:
— Приостановив деятельность акции, мы лишимся поступления в наш «общак» тысяч и тысяч долларов. Это — раз. Во-вторых, у нас есть «охранная грамота» — лицензия Международного астрономического союза, а он — основной документ, который позволяет нам реализовать продажу небесных светил. Да и, в конце концов, не так просто остановить этот локомотив под названием «ВАШЕМЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ». нажатием кнопки его не остановить. Потребуются рекламные объявления во всех европейских газетах, а это — десятки и десятки тысяч долларов затрат. Вы, господин Зильберман, готовы оплатить такие расходы? Нет? Тогда продолжаем удовлетворять капризы наших тщеславных клиентов…
Ну, а что касается претензий Джона Гленна, чья подпись стоит под сертификатом, суть — «верительными грамотами» — так это дело не уголовного, а гражданского суда… Заплатим судье энную сумму и выкрутимся так, что никто из наших потенциальных клиентов ничего и не заметит!..
На том и порешили.
В дальнейшем американский астронавт более не предпринимал попыток получить какие-либо суммы за свой автограф от компании «ВАШЕ МЕСТО ВО ВСЕЛЕННОЙ». Он, как ему казалось, нашёл более изощрённый способ мести. Джон Гленн обратился с протестом в Международную астрономическую ассоциацию и потребовал, чтобы она через средства СМИ дезавуировала деятельность самозванцев, обвинив их в подлоге, то есть в незаконном использовании его автографа. Однако дотошный американец не учёл одного обстоятельства — у ассоциации отсутствовали средства для оплаты заказных материалов, публикуемых на полосах популярных западных изданий. Чиновники Международной астрономической ассоциации, принеся Джону Гленну тысячу извинений, порекомендовали ему обратиться в суд.
Круг замкнулся, и знаменитому астронавту пришлось довольствоваться лишь десятью тысячами долларов за свой автограф и оплаченным Борухом блиц-путешествием в Европу…
Глава седьмая. «Весёлые картинки» в интернете
Идея Махмуда была проста, как всё гениальное.
— Вы знаете, Юлий Львович, я тут последнее время очень увлёкся просмотром разных сайтов Интернета…
— Знаю, Махмуд. И, как выяснилось, не только я один. Ты слышал, что о тебе сказал Зильберман? — перебил своего телохранителя Герцог.
— Да это он не со зла, в шутку. Да и вообще, какое ему дело, чем я занимаюсь в свободное время?!
Заметив, что Махмуд начал распаляться, Герцог поспешил переключить его внимание.
— Ну и что за идея пришла тебе в голову? Как ты собираешься с помощью Интернета делать деньги? Докладывай! Может, и я чему-то научусь или, наоборот, что-то тебе посоветую…
— Регулярно «прогуливаясь» по Интернету, я сделал вывод, что основная его часть — это эротика и порно. Миллионы и миллионы фото с изображением знаменитых актрис, спортсменок, фотомоделей, а также совершенно безвестных, но очень красивых женщин нагишом скачут по Всемирной электронной паутине. Всё это можно увидеть бесплатно с любого подключенного к Интернету компьютера, на каком бы конце света он и находился…
— Стоп, стоп, стоп! — вновь перебил Махмуда Герцог. — По-моему, кто-то из нас чего-то недопонимает. Мы с тобой уединились, чтобы ты поделился своими соображениями, как можно делать деньги на эротике и порнухе, крутящихся в Интернете, так? А что получается? А получается, что все эти «весёлые картинки» можно увидеть бесплатно. Так какой же идиот будет тебе платить за то, что идёт в его руки на халяву?!
— Да нет же, Юлий Львович, всё не так…
— Но ты ведь сам только что это сказал!
— Извините, шеф, я просто не успел договорить до конца…
— Ну, тогда не ты — я должен извиниться, что прервал твой доклад. Всё, молчу, как рыба об лёд. Продолжай!
— Видите ли, Юлий Львович, тем-то и хорош Интернет, что он общедоступен всему человечеству, проживающему на нашей планете…
— Не витийствуй, Махмуд, ближе к телу!
— Слушаюсь, шеф! Но чтобы вам было более понятна моя идея, начну с одного сравнения. Представьте, Юлий Львович, что вы купили билет на какой-нибудь потрясающий американский триллер. Трёхсерийный. Приходите вы в кинотеатр «Октябрь», чтобы насладиться игрой любимых актёров, а вам билетёрша и говорит: «Мил человек, должна вас огорчить — у нас показывают только первую серию. Вторую вы можете посмотреть в «Ударнике», а третью — в «Художественном»…
Первую серию вы посмотрите хотя бы потому, что уже потратились на билет. Со второй — это ещё вопрос, потащитесь ли вы в «Ударник», а уж о третьей и говорить не приходится. Наверняка вы чертыхнётесь, в сердцах порвёте билет — да пропади они пропадом, все мои любимые актёры с их «Оскарами», лучше я возьму билет, — скажете вы, — хоть на пятисерийный фильм, но чтобы его крутили в одном кинотеатре! Так ведь, Юлий Львович?
— Безусловно! — бодро ответил Герцог, хотя ещё не понимал, к чему клонит Махмуд.
— То же самое может случиться с мистером Икс. Допустим, он — неисправимый скотоложец. Другой секс его просто не интересует. Поэтому он разыскивает в Интернете только картинки с актами скотоложества.
В поисках картинки с изображением акта скотоложества мистер Икс проводит у компьютера несколько часов. Ползает по Интернету, чтобы, значит, удовлетворить свою страсть. Наконец находит то, что искал, но, увы, минут через десять картинка ему надоедает. Что делать? Опять часами карабкаться по Паутине, чтобы найти другой сайт с интересующим его изображением или плюнуть на всё от досады и перенести поиск нужной картинки на следующий раз? Конечно, всё зависит от того, насколько ему приспичило, но смею вас заверить, и это я испытал на собственной шкуре, он, скорее, предпочтёт второе — перенесёт сеанс сладострастия на другой раз…
Заметив, что шеф от нетерпения заёрзал в кресле, Махмуд поспешил вкратце доложить план своих действий.
— На практике всё будет происходить так: мы, не покидая Вены, открываем сайты, много сайтов в Штатах, на сервере под названием «LOVE STORY WEB HOSTING». Из сайтов лохов, развлечения ради и удовольствия для, помещающих в Интернет картинки, мы вытряхиваем самую крутую порнуху и самые «отмороженные» фото, систематизируем их согласно тематике и затем группируем их на наших сайтах.
Ну, например, секс с гермафродитами мы поместим на один сайт, садо-мазохистские — вакханалии на другой, оргии лесбиянок — на третий, спектакли с участием педофилов или геронтофилов — на четвёртый, кутежи «голубых» — на пятый и так далее… Открыв наш сайт, страждущий извращенец найдёт уже не одну картинку, а десять, двадцать, пятьдесят — целый полнометражный документальный фильм — и будет наслаждаться столько, на сколько хватит его физических и душевных сил. Кроме того, то изображение, что мы посадим на наш сайт, может работать и в режиме видеофильма… Как видите, наши сайты будут иметь неоспоримое преимущество перед другими, а за это уже надо платить…
— Согласен, но как узнают любители порнухи, что, во-первых, за просмотр сайта надо платить, а во-вторых, куда они должны будут переводить деньги?
— Очень просто. Сначала в Интернете мы разместим рекламу, из которой извращенцы-сластолюбцы узнают, что после того, как они переведут в барселонский «REAL STAR BANK » тридцать долларов в качестве абонентской платы за использование одного нашего сайта, они смогут сразу найти и увидеть то, что ищут часами!
Заметив, как недоверчиво смотрит на него шеф, нервно барабаня пальцами по столу, Махмуд заулыбался:
— Юлий Львович, вы только не подумайте, что мне порнуха в голову ударила. Я всё уже продумал, просчитал… Поверьте, миллионы голых задниц обоих полов и всех цветов, коими забита Всемирная электронная паутина, вскоре обернутся для нас хрустящими купюрами всех валют мира. Согласен, что на этом ИНТЕРНЕТополовом деле нам не удастся зарабатывать столько, сколько мы имеем на операции по реализации атрибутики княжества «SUNLAND». но уверяю вас — прибыль в несколько десятков тысяч долларов в месяц нам обеспечена.
— Н-да, Махмуд, как говорят на Украине: «Не було у бабы забот, та купыла она coбi порося…» Твой план мне нравится, но ты отдаёшь себе отчет, за что ты берёшься? Это ж очень кропотливая работа — искать, выбирать, систематизировать… Всё это потребует от тебя больших усилий и напряжения. Я уж не говорю о том, сколько времени уйдёт на это! А КПД? Насколько он будет компенсировать твои психофизические усилия. Я знаю, что у тебя не нервы — канаты, и тем не менее…
— Юлий Львович, насколько я понял из ваших слов, работать с Интернетом придётся мне одному. А что же остальные? Неужели вы, Ирма, наконец Зильберман, не поможете мне, мы же в одной упряжке?
— Эк куда тебя занесло, Махмудик! Сразу могу тебе сказать: на нас с Густавом можешь не рассчитывать, — у нас есть дела поважнее, чем предаваться сексуально-виртуальным миражам… Что касается Ирмы — не уверен, что ей доставит удовольствие ковыряться во всей этой гадости. Тем более что пока неизвестно, принесёт ли твоя затея приличные деньги… В общем, как говорят в Одессе: «Кто девушку обедает, тот её и танцует» — ты придумал, ты и воплощай в жизнь свою идею, а там посмотрим…
Да, вот ещё что! О барселонском «REAL STAR BANK» можешь забыть — он работает только на наших клиентов-звездочётов — это во-первых. Во-вторых, сайты, которые ты приобретёшь в Штатах, как и банки, куда сексуально озабоченные лохи должны переводить деньги, надо менять и как можно чаще. В-третьих, выходить в Интернет будешь не отсюда, а из арендованной на время квартиры. Их, квартиры, тоже надо будет часто менять…
— К чему такие предосторожности?
— А ты разве не знаешь, что на Западе существует так называемая «полиция нравов»? — на вопрос вопросом ответил Герцог. — В её обязанности как раз и входит отслеживание и поиск источников поступления в Интернет порнухи. Кстати, австрийская полиция нравов считается одной из самых жёстких в мире. Так что воспользуйся моими советами о смене сайтов, банковских счетов и квартир и начинай действовать!
— Тогда, Юлий Львович, у меня ещё один вопрос, можно?
— Да хоть десять!
— О периодической смене сайтов я и сам додумался. Если бы я их поленился менять, то мне пришлось бы работать на потребителей моих порноподборок, а не наоборот… Но, скажите, зачем надо часто менять банки и квартиры?
— А затем, Махмудик, чтобы белый свет видеть из окна прекрасной виллы, а не из тюремной камеры. Единственный шанс у полиции достать тебя — это узнать в банке твои анкетные данные и адрес…
— Но ведь существует тайна банковского вклада, в соответствии с которой банки не обязаны раскрывать никому, даже судебным инстанциям, суммы и анкетные данные вкладчика! Кроме того, я недосягаем, потому что снабжён охранной грамотой…
— Какой-какой?
— Охранной. В виде костариканского паспорта…
— И он тебя не спасёт, если тобой займётся Интерпол. Рано или поздно ты остановишься переночевать в какой-нибудь гостинице, а проснёшься в тюремной камере. Сегодня, в связи с наплывом в американские и западноевропейские банки «грязных» денег от русских нуворишей и латиноамериканских наркобаронов, достаточно запроса Интерпола в любой банк, чтобы просветить тебя, как на рентгене. Узнав, кто ты и где ты, интерполовцы разошлют ориентировки и твои фотографии по всему миру, во все министерства внутренних дел. Последние, в свою очередь, обяжут все нижестоящие инстанции, начиная от Департаментов полиции и кончая патрульными полицейскими, найти тебя во что бы то ни стало. Твои фото появятся в ресторанах, гостиницах, в увеселительных заведениях, в общем, везде, куда только ступает нога человека… А на Западе полиция любой страны, пекущейся о благе своих граждан, работает в теснейшем контакте с Интерполом и даже в некотором роде подчиняется ему. Это тебе не Россия, где не всякий участковый милиционер знает, что существует такая организация, как Интерпол, уж не говоря о том, чем он занимается… Так что забудь о тайне банковского вклада, лучше слушай и действуй в соответствии с моими наставлениями!
— Значит, надо не только менять сайты, банки, квартиры, но и паспорта?
— Правильной дорогой идёте, господин Хуан Антонио Борсалино, вновь испеченный гражданин Коста-Рики, в некоторых кругах известный как Махмуд Кочев! Об этом уже побеспокоился наш благодетель, Густав Зильберман. У каждого из нас не менее семи паспортов: костариканские, греческие, португальские, итальянские, румынские, югославские и даже карликового государства Сан-Марино. Понял?
— Так точно, шеф! — Махмуд вскочил на ноги и вытянулся в струнку. Но затем вдруг весь обмяк и начал нервно теребить галстук, браслет от часов, одергивать полы пиджака. Такая резкая перемена в поведении телохранителя озадачила Герцога.
— Что-нибудь случилось, Махмуд? Уж не подхватил ли ты какой-либо непотребной заразы, общаясь с проститутками с площади замка Хофбург, куда ты в последнее время зачастил под предлогом ознакомления с архитектурными памятниками Вены? Ну, как? Правильно я тебя, сыщик, вычислил?
— Правильно, Юлий Львович, правильно… — лицо Махмуда покрылось красными пятнами. — Но дело, о котором я хотел вам рассказать, много серьёзнее…
— Ну, давай, выкладывай! Когда-то ещё нам доведётся пообщаться с глазу на глаз.
— Значит, так, — подыскивая нужные слова, начал Махмуд. — Вчера я допоздна засиделся у компьютера, ну, ясное дело — перевозбудился от пребывания в «Стране порнографических чудес», поэтому, лёжа в кровати, курил сигарету за сигаретой. Верхний свет не выключал, хотя на часах было около двух часов ночи. Вдруг приоткрывается дверь и в проём просовывается рука, судя по длинным ярко-красным ногтям, — женская, и щёлкает по выключателю.
Я сначала опешил от неожиданности, но тут же повернулся влево и включил ночник. Когда я обернулся, рядом с кроватью стояла босая женщина в длиннополой ночной сорочке ослепительной белизны, под которой бугрился бюст, этак шестого размера. Лицо её было раскрашено всеми цветами радуги: глаза — чёрной тушью, губы — красной помадой, щеки — яркооранжевыми румянами… Да, вот ещё что. На голове у неё был роскошный, серебристо-пепельного цвета парик, который закрывал поллица. Стояла она молча и загадочно улыбалась. Ещё мгновение — и она оказалась рядом со мной под одеялом. От неё исходил какой-то необыкновенно тонкий и в то же время очень возбуждающий запах дорогих духов. Прижавшись ко мне всем телом, да так плотно, что я почувствовал твердь её огромных грудей, она одной рукой обняла меня за шею, а другой попыталась дотянуться до выключателя ночника. И хотя голова у меня слегка кружилась от такого натиска, сработала моя костно-мышечная память, и я, как когда-то во время тренировок по рукопашному бою, чисто автоматически перехватил и заломил её протянутую к ночнику руку. Заломил, как мне кажется, очень резко. Другая бы заорала благим матом, эта же — ничего, даже не застонала, только до крови закусила губу и ещё плотнее прижалась ко мне и, касаясь моего уха влажными губами, прошептала: «Возьми меня всю, но только не зажигай свет!»
Вы же знаете, Юлий Львович, что я — законченный трезвенник и не выношу запаха винного перегара. От женщины же так разило винищем, что меня чуть не стошнило. Я понял, что она вдрызг пьяна, а у меня принцип — с пьяной женщиной не иметь никаких дел. Я резко оттолкнул её от себя. Похоже, что очень резко, потому что она упала с кровати на пол, и с её головы слетел тот самый роскошный парик. Когда она приподнялась, упёршись руками о край кровати, я буквально остолбенел от ужаса — передо мной на коленях стоял… господин Зильберман! Его носило из стороны в сторону, он падал навзничь и снова полз к кровати, при этом он беспрестанно шепотом твердил одно и то же: «Махмуд, ну ты же мужчина, неужели ты меня не хочешь, неужели я тебе не нравлюсь, я же роскошная женщина!»
Видимо, он был настолько пьян, что даже не заметил, что потерял парик, который валялся на полу. Наконец я не выдержал, выпрыгнул из постели, подхватил оборотня-Густава на руки и отнёс в его комнату, а дверь снаружи запер на ключ. Вернувшись, я увидел парик на ковре. Сначала у меня было желание оставить его у себя в качестве вещдока, чтобы в случае чего напомнить Зильберману о его ночном путешествии в мою комнату — мало ли как сложатся в дальнейшем мои с ним отношения. Но потом я решил, что таким образом я поступлюсь собственной честью. А у горцев мать и честь издревле были самым дорогим, что есть на этом свете. Поэтому я взял парик и отнёс в его комнату Зильбермана. Он успел уже скатиться на пол, хотя я уложил его на кровати. Выйдя из комнаты, я не стал больше запирать дверь, потому что понял, что до утра он не проснётся да и вряд ли вспомнит, что происходило накануне…
Как я и предполагал, наутро мы поздоровались так, будто между нами ничего не произошло: он не отводил глаз, когда я в упор смотрел на него, не краснел, в общем, вел себя, как обычно… Скажите, Юлий Львович, я правильно поступил?
— Ты поступил благородно, Махмуд. Единственное, о чем я хотел бы тебя попросить: впредь запирай дверь своей комнаты, когда ложишься спать, а если ему всё-таки удастся проникнуть к тебе, то не бей его. Густав — глубоко больной человек и кулаками его не вылечить…
Глава восьмая. Денежные разборки
Надежды Махмуда оправдались. Первые десять тысяч долларов на открытый им банковский счёт в «VIRTUAL REALITY COMPANY Inc.» — на Канарских островах, поступили менее чем через месяц. Дальше — больше. Уже через три месяца Махмуд в своём активе имел более сорока тысяч «баксов» чистоганом, то есть после расчётов за аренду квартиры, за подключение к Интернету и приобретение компьютера.
По совету своего куратора и наставника, Юлия Герцога, Махмуд не держал деньги на счету Канарского банка более чем неделю, а сразу же переводил их в банки сопредельной с Австрией страны — Венгрии. Во-первых, недалеко ездить, а во-вторых, венгерское отделение Интерпола только-только становилось на ноги, отсюда меньше риска быть пойманным за руку при снятии денег со счетов.
Все операции по изъятию излишков денежных средств у любителей интернетовской «клубнички» проводились Махмудом с использованием костариканского паспорта в течение трёх месяцев. По прошествии этого срока он, чтобы сбить вероятных преследователей из Интерпола со следа, сменил сайты, предварительно через Интернет предупредив об этом своих постоянных и потенциальных клиентов. Разумеется, сменил он и квартиру, а деньги теперь поступали на счета триестских банков. Из костариканца Махмуд превратился в грека, и после небольшой заминки — не все пользователи прежних махмудовских сайтов сразу перешли на новые. Скорее всего, это произошло по двум причинам — во-первых, им ещё не надоели прежние «весёлые картинки», а во-вторых, они попросту не захотели тратиться на использование новых сайтов. Правда, вскоре поток поступавших на банковские счета денег вновь достиг прежнего уровня. Но странное дело! Хотя маховик заведенной Махмудом машины набирал всё новые обороты, а актив четверки мушкетёров-авантюристов еженедельно увеличивался не менее чем на десять тысяч «зелёных», Зильберман весьма скептически относился к затее по выкачиванию денег через Интернет, называя всё это «щипачеством», приносящим не доходы, а мелочёвку на карманные расходы. Главный его аргумент состоял в том, что изымаемая из электронной Паутины валюта была совершенно неадекватна тому риску, которому подвергал Махмуд не только себя, но и всю когорту аферистов-единомышленников…
Не удовлетворённый состоянием дел, Густав по секрету сказал Герцогу, что переносит празднование своего дня рождения:
— Вот сорвём куш миллионов в пять-десять, тогда и покутим на славу!
Герцог, воспользовавшись случаем, тут же поинтересовался, как Зильберман собирается разделить деньги, заработанные в ходе трёх операций: реализации паспортов, гражданства, университетских дипломов и водительских прав княжества «SUNLAND»; распродажи звёзд и планет, наконец, полученных во время торговли интернетовскими «весёлыми картинками»?
— Юлий, не торопи события, все заработанные нами деньги будут распределены по справедливости — каждый получит свою долю по степени участия в операции, а также в зависимости от того, сколько он изначально вложил в ту или иную операцию средств, чья была идея, словом, не волнуйся, довольны будут все… Кроме того, подбивать окончательный баланс преждевременно ещё и по другой причине — ни одна из операций не завершена, процесс изъятия денег у населения Западной Европы продолжается! — попытался отшутиться Зильберман, но его риторику прервал Герцог:
— Прости, Густав, но я хотел бы тебе напомнить, что распродажа атрибутики княжества уже завершена, так что на стадии реализации всего лишь две операции…
— Ну, допустим. Что из этого?
— Вот я и хотел бы знать, сколько лично мне причитается, например за «SUNLAND»?
— Экой ты дотошный! Ну да бог с тобой, давай посмотрим, сколько составляет твоя доля в этой операции…
Густав открыл толстенный гроссбух, каждая страница которого была разделены на две части — «ДЕБЕТ» и «КРЕДИТ», и начал быстро-быстро щёлкать по клавишам калькулятора. Время от времени он откладывал калькулятор в сторону и что-то писал на отдельном листе бумаги.
— Ну вот, готово, прошу!
Герцог придирчиво ознакомился с записями и столбцами цифр и процедил сквозь зубы:
— Ну ты и жмот, братец, вычел из моей прибыли даже стоимость той бутылки французского шампанского, которую я выпил после того, как выяснилось, что мы состоим в кровном родстве! Ты не учёл лишь одного: угощал-то ведь ты — я не напрашивался, или я не прав?!
— Прав, прав… Можешь вычеркнуть бутылку из списка.
— Ну уж нет! Пусть остаётся — она всё равно погоды не делает. Давай-ка теперь я посчитаю — что-то мне очень не нравится моё положительное сальдо. А о дебете и говорить не приходится — уж больно высоко поднята его планка.
— А это — суммарный дебет. Твой, Ирмы и Махмуда.
— Вот так сюрприз! — воскликнул Герцог, всем телом откинувшись на спинку кресла. — И прибыль, то есть «КРЕДИТ», он тоже суммарный?
— Разумеется!
— Исходя из сделанных тобой расчетов, выходит, что я, изъяв из карманов посетителей еврейских клубов один миллион восемьсот тысяч долларов, должен получить лишь четыреста пятьдесят тысяч, так?
— Точно так! С одной поправкой, четыреста пятьдесят тысяч — это не твоя, а ваша общая доля. Твоя, Ирмы и Махмуда. Деньги поделишь сам, как найдёшь нужным… Но я бы советовал дать Ирме и Махмуду по тысяч тысяч каждому, а себе оставить двести пятьдесят…
— С ума можно сойти! Значит, себе в карман ты положил один миллион триста пятьдесят тысяч долларов?!
— Ну да, — как-то уж слишком буднично произнес Зильберман, будто речь шла всего лишь об одном долларе и тридцати пяти центах. — Впрочем, не совсем так. Себе я назначил гонорар только в один миллион долларов — идея ведь была моя. А как ты знаешь, в наше время ничто так дорого не стоит, как информация и идеи! — уже не без пафоса добавил он.
— Допустим. Но куда девались остальные триста пятьдесят тысяч?!
— A-а, эти… Так они же пошли на покрытие ваших расходов на питание, проживание у меня на вилле, пользование бассейном, постельным бельём, светом, телевизором, в общем, на бытовые нужды… А во сколько мне обошлись ваши увеселительные мероприятия, ты об этом подумал? Нет, конечно! Театры, опера, катание на лошадях с конюшен венского ипподрома, загородные пикники с шашлыками, прогулки на яхтах, наконец мороженое, экзотические фрукты и сладости для Ирмы — всё это влетело мне в копеечку!..
— Густав, ты забыл упомянуть совместно распитую нами бутылку шампанского. — В голосе Герцога прозвучали иронические нотки.
— Юлик, я не думал, что ты такой злопамятный! Ну, подумаешь, ошибся я. Ты вовремя поправил меня, так? Теперь что? Ты всё время будешь попрекать меня той злосчастной бутылкой «Дом Периньон»?
— Не волнуйся! Я не из тех, кто держит камень за пазухой… Впрочем, я сам во всём виноват — надо было в самом начале обусловить долю каждого. Но ничего — всё ещё поправимо! Я наверстаю на торговле небесами — идея-то была моя. Исходя из твоей логики, львиную долю должен получить Я, не так ли?! И я её таки получу, можешь не сомневаться! Да и не только это, Густав. «Звёздные» деньги я лично буду делить между нами… И обязательно учту те два обстоятельства, о которых осведомлены и Ирма, и Махмуд.
— Ты о чем, Юлий?
— О степени твоего участия в «звёздной» операции. Напомнить тебе, каков был твой вклад в общее дело? Да, ты составил текст послания, так называемые «верительные грамоты». Да, ты просил хозяев еврейских клубов, чтобы они пролоббировали мою идею о распродаже звёзд в высших кругах австрийского общества. Но на этом закончилась твоя миссия — ты больше ничего не сделал. Рекламу в мировую прессу давал я. Договоры с типографиями заключал я, подставную фирму для обратной связи с клиентами организовал и зарегистрировал я, карту Млечного Пути заготовил я! А прайс-листы, красочные сертификаты с гербовой печатью княжества? Кто всё это делал? Я! Ты же палец о палец не ударил. Сначала ты пьянствовал, потом у тебя был недельный «отходняк», наконец ты слёг в постель, потому что у тебя, видите ли, разыгрался геморрой… Ты вообще за кого меня держишь, братец? За мальчика на побегушках? Может, ты считаешь, что я в своей жизни ничего слаще морковки не ел, а? Ну так вот знай: операции, что находятся в процессе реализации, буду обсчитывать я один, без чьей бы то ни было помощи! И ты увидишь, как надо делить вместе заработанные деньги. Нет-нет, я, конечно, учту и твой опыт…
— Ты о чём?
— О преимуществах, которые получает тот, кто предлагает идеи… Не переживай, Густав, всё будет по-справедливому… Да, кстати, в каком банке находятся деньги, о которых мы только что вели разговор, и когда мы сможем получить наши доли?
— Деньги находятся в одном швейцарском банке на моём шифрованном счету…
— Ещё один сюрприз! Значит, мало того, что ты, братец, кинул нам крохи со своего барского стола, ты ещё и позаботился о том, чтобы эти крохи стали для нас недосягаемыми, так что ли? Таким образом ты ставишь нас в полную зависимость от тебя и твоих капризов, образно выражаясь, держишь нас на коротком поводке! Нет, Густав, со мной такие фортели не проходят!!
Герцог прервал свою обличительную речь, обрёл душевное равновесие и уже спокойно, почти ласково, произнёс:
— Густав, брат, я прошу тебя в течение этой недели перевести наши деньги на счета в те банки, которые я укажу.
— Никаких проблем…
— И последнее. Сейчас к тебе зайдёт Махмуд — отдай ему факс, пожалуйста. Теперь аппарат будет стоять у меня в комнате.
— А зачем он тебе? — всполошился Зильберман.
— Ты не хуже меня знаешь, зачем он мне. Чтобы контролировать поступление денег на счета банков и знать их количество… Короче, всей бухгалтерией с этого дня буду заниматься я!
— Я позвоню Марику, он найдёт на тебя управу, узурпатор! — истерично прокричал Густав.
— Да хоть самому папе римскому. Эффект будет однозначно отрицательный!
Герцог резко поднялся, сунул под мышку гроссбух и калькулятор и вышел, намеренно оставив дверь открытой…
Часть третья. Братья, «толкнувшие» мосты
Глава первая. Зильберман становится дичью
Когда Герцог расстался с Густавом, он уже знал что делать.
«Надо срочно сосватать Ирму за Зильбермана. Вопрос в том, кого из них начать обрабатывать первым, Густава или Ирму? Впрочем, очерёдность принципиального значения не имеет, главное — заручиться согласием обоих. Бог мой, как хорошо, что тогда я не настоял на объявлении нашего близкого родства с Зильберманом, в противном случае Ирма с порога отвергла бы моё предложение выйти замуж за Зильбермана. Нет-нет, в конце концов она согласилась бы с моими доводами, но мне предстояла бы чрезвычайно длительная и упорная осада. Итак, можно считать, что с Ирмой проблем не возникнет — она сделает так, как скажу ей я, а вот с Густавом, возможно, придётся повозиться…
Н-да, похоже, что этот дряхлеющий бисексуал начал терять рассудок. Надо же, черт возьми, так поделить заработанные сообща деньги. Кстати, основной капитал был накоплен мной, Ирмой и Махмудом, а Густав появился позже, когда нам уже закрыли доступ в еврейские клубы. А эта история с ночным вторжением к Махмуду?! Нашёл у кого искать нежности и понимания! У человека, который только сейчас, ползая по Интернету, узнал, что существует однополая любовь. Раньше — вряд ли. На Кавказе, в отличие от Закавказья — Грузии, Армении и Азербайджана — гомосексуализм не то что никогда не имел распространения, о нём население и слыхом не слыхало. Ну, была среди кавказцев пара «голубых» — знаменитый танцор Махмуд Эсамбаев, чеченец по происхождению, да ещё первый адыгейский композитор Умар Тхабисимов, но окружающие об их патологической страсти ничего не знали да и подозревать ничего не могли. У каждого — семья, дети. Правда, жили, что Эсамбаев, что Тхабисимов, уединённо, вдали от своих семей, полностью посвятив себя искусству и… гомосексуальным утехам.
Но кому из их соплеменников было дело до их однополой страсти? В них они видели лучших представителей своих народов, прославивших Чечню и Адыгею на весь мир!
Эсамбаев, активный гомосексуалист, тот содержал несколько любовников-иностранцев, среди которых самыми выдающимися были всемирно известные танцор от Бога Рудольф Нуреев и непревзойдённый мим Марсель Марсо — оба пассивные гомосексуалисты. У Эсамбаева была возможность поддерживать с ними регулярные половые контакты, так как он часто гастролировал по странам «забугорья».
Тхабисимов, пассивный «голубой», никогда не стремился обзавестись «импортными» любовниками, потому что из Майкопа практически никуда не выезжал из-за слабого здоровья. Свою нетрадиционную страсть он удовлетворял с молодыми секс-бомбардирами из Грузии и Абхазии, которые обучались в учебных заведениях Майкопа. За один сеанс «голубой любви» Тхабисимов щедро расплачивался со своим молодыми партнёрами, которые по возрасту годились ему во внуки, — ставка раз в десять превышала их стипендию…
Общим между Эсамбаевым и Тхабисимовым было лишь одно: каждый из них стремился к установлению «голубых контактов» с мужчинами, которые значительно моложе их.
Ну да бог с ними, с Эсамбаевым и Тхабисимовым — они уже года два, как покинули этот свет. На повестке дня — другой вопрос: как мне сосватать мою дочь за Густава?
Будем рассуждать конструктивно. Марик утверждал, что Густав — бисексуал. Значит, для него одинаково приемлемо вступать в половые контакты как с мужчинами, так и с женщинами. Это лишь в том случае, если Зильберман окончательно не мутировал в сторону гомосексуализма — ведь прошло столько времени. Если этого не произошло, возможно, он и клюнет на моё предложение. В случае, если он полностью переключился на молодых секс-партнёров, тогда он вежливо отклонит моё предложение. Как выяснить, посещает ли мой брат женщин? Стоп! В Вене существует целая служба частных детективов, готовых за приличные деньги покопаться в чужом грязном белье. Очень хорошая идея! — похвалил себя Герцог. — Завтра же надо нанять частного детектива, лучше двух. Будем надеяться, что в течение месяца, ну, от силы — двух, всё прояснится… Да, вот ещё что! Нанимать детективов придётся с помощью Ирмы — я же в немецком ни бум-бум, а моя дочь легко договорится с ними по-английски.
Если она поинтересуется, с какой целью я провожу выявление связей Зильбермана из числа жительниц Вены, я объясню ей напрямик, что у меня есть намерение сосватать её за Густава. Вот это-то и будет началом нашего с ней принципиального разговора. Если же в списках, которые составят детективы, будут фигурировать одни только мужчины — всё равно отступать нельзя. Ирме я их представлю как деловых партнёров Зильбермана. Подозрений у неё это не вызовет — она ведь так далека от всех этих сексуальных патологий и извращений, у неё на уме одно: как бы побыстрее и удачнее выйти замуж. Она мечтает о том, чтобы её суженым стал какой-нибудь князь, принц, барон или, на худой конец, маркиз, которыми, по её мнению, кишмя кишит вся Западная Европа. Кишить-то кишит, но что они собой представляют, эти титулованные ничтожества? Да у них же — что за душой, что в кармане — беспросветная пустота! И как только Ирма этого не понимает?!
Стоп-стоп! А если она откажется, сославшись на неравенство в возрастах, ведь Зильберману уже под семьдесят, тогда что? Ну что ж, тогда придётся перенести центр тяжести моей аргументации на капитал, которым обладает Густав, и который в случае его смерти перейдёт ей по наследству… Кстати, о смерти Зильбермана. А что если ускорить её наступление? Но тогда я иду наперекор своим принципам, о которых я успел поведать и братцу Густаву. Помнится, в первой нашей с ним беседе я заявил «что способен на всё, кроме убийства.» К чёрту! Сейчас речь идёт не только о благополучии моей горячо любимой дочери, ради которой я готов взять грех на душу, физически устранив Зильбермана. Речь идёт и о более прозаических, материальных категориях — деньгах, которые я смогу использовать в качестве стартового капитала для подготовки новых операций…
Первый же делёж заработанной «зелени» показал, что Густав не намерен не то что по-братски, а и просто по справедливости делить вырученную прибыль… Ну забрал я у него факс, гроссбух для контроля за поступлением средств, вырученных от реализации «звёздной» и «виртуальной» операций, ну поделю я деньги так, чтобы каждый поимел то, что ему причитается от степени участия в этих акциях, а дальше что? Идея новой авантюры может прийти в голову моему братцу и опять он заберёт себе львиную долю, а нам достанутся крохи. На этот счёт у меня нет никаких иллюзий — он обязательно нас «кинет»! И оправдание своей нечистоплотности найдёт — идея аферы, мол, принадлежала ему, а мы были лишь мальчиками на побегушках, рядовыми исполнителями его воли и гениального замысла. И так будет продолжаться бесконечно…
Всё, решено! Надо немедленно отдавать Ирму замуж за Зильбермана и сразу после того, как нам удастся провернуть какое-нибудь крупное дело, кончать с ним и как с партнёром, и как с человеком. А уж с помощью каких средств можно устранить Густава, об этом надо будет ещё помозговать — это, в конце концов, второе действие спектакля, поэтому времени на обдумывание ещё более чем достаточно…
Так, хватит рассуждений, контур основного плана я наметил, в остальном положусь на мой дар импровизации. За дело, Юлий!» — скомандовал себе Герцог и по телефону внутренней связи пригласил к себе Ирму.
* * *
Вопреки ожиданиям Герцога Ирма предложение своего отца выйти замуж за Зильбермана восприняла как нечто само собой разумеющееся, как если бы она всё уже давно для себя решила. Перейдя на шепот, она добавила, что Густав уже дважды делал ей предложение о помолвке. Её он собирался оформить в самой солидной синагоге Западной Европы — в Амстердаме, а объявить о ней во время застолья, посвящённого его дню рождения.
— Папочка, я удивляюсь тому, что ты утратил свою, как мне казалось, природную наблюдательность. Каждый день немая Марта, управляющая, меняет в моей комнате букеты роз. Одно их количество — сотни — говорит само за себя…
— А что же ты молчала, доченька?!
— Папочка, я молчала потому что не до конца верила словам Густава и твёрдости его намерения… Мало ли, перегорит страсть у мужика — и прости прощай. Ведь, кроме мешков роз, между нами ничего не было! А, во-вторых, папа, Зильберман меня очень просил ничего тебе не говорить. До поры… Он пояснил, что сам поговорит с тобой и добьётся твоей благосклонности, а если инициатива будет исходить от меня, то, как сказал Густав, я могу всё испортить…
Герцог ликовал: судьба вновь вела его за руку! Слава богу, Густава не придётся ни в чем убеждать, он, оказывается, сам уже принял решение покончить с холостяцким существованием. Ах, бисексуал, бисексуал! Неисповедимы пути-лабиринты твоей извращенной фантазии…
— Доченька, я думаю, что надо обойтись без помолвки, без этого промежуточного этапа…
— Почему, папа? Густав мне объяснил, что так принято на Западе — перед женитьбой мужчина и женщина, чтобы лучше узнать друг друга, официально оформляют помолвку, ну а потом всё остальное…
— Ерунда! — в голосе Герцога появились металлические нотки. — Ты живёшь и общаешься с твоим будущим суженым уже около года, так ведь? Сколько же ещё времени нужно вам обоим, тебе и Густаву, чтобы лучше узнать друг друга?! Нет-нет, только не пойми меня неправильно — я не против помолвки как таковой, отнюдь. Но только не в данном конкретном случае… Ладно, не буду пускаться в долгие объяснения, задам тебе лишь один вопрос. Ты знаешь, сколько мы с тобой заработали во время нашей «челночной дипломатии», когда мы, истоптав ни одну пару башмаков, посещали один еврейский клуб за другим?
— Нет, не знаю…
— Миллион восемьсот тысяч долларов! Да-да, представь себе — именно столько. И как же поделил эти деньги Густав между всеми участниками операции? А вот так: миллион он забрал себе, тебе и Махмуду дал по сто тысяч, мне — двести пятьдесят тысяч долларов! Но и это ещё не всё. Все наши деньги лежат на его счету в швейцарском банке и, по сути, продолжают принадлежать ему, Зильберману. У меня по этому поводу произошла небольшая стычка с ним, ну, ничего — помиримся. Я уже предпринял кое-какие шаги, чтобы уравнять наши шансы с ним, с так называемым нашим благодетелем… Наши — это значит, мои, твои и Махмуда. Потому что Густав, разделив деньги так, как это сделал он, противопоставил себя нам. Ладно, закончим на этом, я ведь не собирался пускаться в долгие рассуждения, но не удержался, доченька, и рассказал тебе всё. Прости…
Герцог, наблюдая за реакцией дочери, прикидывал, что нужно ещё сказать, чтобы, до крайности обострив ситуацию, вынудить Ирму беспрекословно следовать намеченному им плану.
— Дело, в конце концов, не в несправедливом дележе денег. Мне кажется, что в предложении Зильбермана сначала помолвиться, а уж потом оформить официальные супружеские отношения кроется какая-то уловка. Какая — я пока не знаю… Первое, что мне приходит на ум, что с помощью помолвки он хочет попользоваться тобой, я имею в виду не только твоё тело, а нечто более серьёзное. Что если он захотел в твоём лице приобрести союзника и противопоставить вас, жениха и невесту, мне и Махмуду? Оформив помолвку, ты становишься без пяти минут его женой, а какая жена будет перечить своему будущему мужу, а тем более играть против него?!
Герцог вновь пристально посмотрел на притихшую дочь, всем телом вжавшуюся в угол кожаного кресла.
— Так вот, доченька, суммируя всё мною сказанное, я заявляю своё категоричное «нет» всяким помолвкам! Если уж Зильберман имеет твёрдое намерение жениться на тебе, он должен сразу, без всяких помолвок, официально оформить супружеские отношения. И не важно, где это будет происходить: в синагоге, в лютеранском храме, в католическом соборе или в православной церкви… Это вы с ним сами решите. Да! Вот ещё что. Перед тем как вы распишетесь и станете мужем и женой, я бы рекомендовал тебе заключить с Зильберманом так называемый брачный контракт, по которому в случае развода тебе переходила бы половина всего того, чем владеет он… Вот это и явится проверкой твёрдости его намерений сделать тебя своей женой. Если он не согласится заключать брачный контракт, то, поверь мне на слово, все его слова насчёт помолвки — не более чем демагогия и обольщение девушки из другого, Восточного лагеря, где, по его мнению, люди продолжают жить в первобытнообщинном укладе. Кстати, сейчас на Западе все люди, вступающие в брак, поступают именно таким образом, и Зильберман не может об этом не знать. Так что, доченька, смелее настаивай на оформлении брачного контракта — для Густава это не будет неожиданностью.
Ну, да ладно, это — дело будущего, а сейчас нам прежде всего надо проконсультироваться у хорошего юриста по поводу брачного контракта. А во-вторых, выпустить за Зильберманом пару ищеек, то есть частных детективов.
— А это ещё зачем, папа?
— А как же! Разве не интересно тебе, будущей жене Густава, знать, есть ли у него пассия на стороне?
— Разумеется, да!
— Тогда — вперёд, за дело!
* * *
Зильберман, вопреки ожиданиям Герцога, согласился на все условия и даже назначил предполагаемую дату бракосочетания — как только четвёрке мушкетёров-аферистов удастся провернуть какое-нибудь дельце, которое принесёт доход в пять-десять миллионов долларов, Густав и Ирма тут же венчаются там, где пожелает его избранница. По условиям же брачного контракта ей в случае развода отходила половина всех имевшихся у Зильбермана активов.
Узнав об этом, Герцог решил не тратиться на частных детективов, а сосредоточить свои усилия на поиске подходящей авантюры, которая бы принесла указанную Густавом сумму. И Господин Случай не заставил себя ждать…
Глава вторая. Братья, которые толкнули мосты
Как-то утром, месяца через два после размолвки, братья, делая вид, что между ними нет никаких противоречий и все денежные дела решены по справедливости, по сложившейся традиции прорабатывали кипу столичных газет.
Лениво потягивая кофе и коротко комментируя какое-нибудь особо привлекшее внимание объявление, Густав объявлял его вслух, а Юлий, в зависимости от темы предложения, делал запись в отдельную графу специального блокнота.
Чёрт возьми! Опять ровным счётом ничего интересного: скучная политика, пробуксовка реформ в России, бесконечная война Лужкова с Чубайсом, грязные интриги Букингемского дворца, железнодорожные мосты через Дунай срочно требуют ремонта…
— Стоп! — так громко воскликнул Зильберман, что Герцог от неожиданности поперхнулся круассаном.
— Что случилось, Густав? Ельцин перестал пить или Билл Клинтон удочерил Монику Левински?
— Вот послушай, Юлик, что здесь написано! «Специалисты не исключают, что отремонтировать будапештские мосты уже не удастся и их придётся сносить!..» Нет, ты только представь, какая рыба идёт в наши сети!
Герцог, стараясь не подать виду, что ничего не понимает, с любопытством наблюдал за братом — пусть сам всё объяснит.
Густав же с объяснениями не торопился и вопреки своему обыкновению никогда не пить по утрам в два прыжка оказался у бара с разными экзотическими спиртными напитками, налил себе полный бокал шотландского виски и залпом осушил его.
— Брат, может, ты всё-таки объяснишь, что произошло или что должно произойти? — не выдержал Юлий.
Густав, наливая себе второй бокал виски, сказал, как отрезал:
— Юлик, готовь мешки для денег — вскоре мы станем членами клуба миллионеров, это Я тебе говорю! Тысячи бизнесменов Вены, Берлина, Парижа, Милана, а самое главное — Рурской области — сегодня утром в «Бизнес-Курьере» — газете деловых людей Западной Европы — прочтут о том, что группа инженеров, граждан тех стран, где протекает Дунай, обследовала мосты, соединяющие его берега. И что узнают капитаны индустрии Западной Европы? А узнают они вот что: состояние всех мостов оставляет желать много лучшего, однако в самом плачевном состоянии пребывают мосты Будапешта: Арпат, Маргит, Цепной и Эржабет. Четыре железных монстра, каждый из которых весит не менее, чем Эйфелева башня, то есть более восьми тысяч тонн! А если учесть, какого качества металл был использован для этих мостов, то у меня голова кругом идёт!
Я уже знаю, что нужно делать. Мы продадим все четыре моста как металлолом! Так, Юлик, бросай всё — первым же поездом выезжаем в Будапешт!
* * *
Изготовив фальшивые документы, Зильберман, Герцог и Ирма, выступавшая в роли секретаря, от имени одного высокопоставленного чиновника из венгерского правительства разослали на официальных бланках приглашения ряду крупнейших сталелитейных магнатов Европы.
Они предложили устроить круглый стол, в ходе которого необходимо было решить трудную судьбу мостов-ветеранов, ко всему прочему представлявших не только культурную достопримечательность, но и являвшихся исторической ценностью Будапешта.
Отменные психологи, Герцог и Зильберман всё рассчитали верно: гербовая бумага внушала уважение, печати выглядели подлинными, вложенные в конверты вырезки со статьей из газеты, те и вовсе были настоящими. А гостиница — место встречи — была самой дорогой в Вене, по сравнению с ней залы для переговоров в ведущих западноевропейских банках выглядели засранными курятниками, да и только!
Послание — а Густав был непревзойдённым мастером составлять их — содержало прозрачные намеки на строжайшую конфиденциальность встречи.
Словом, всё в совокупности: и приглашения, исполненные на гербовой бумаге официальных бланков правительства Венгерской республики, и декорации — роскошный «люкс» в самой дорогой гостинице Будапешта, и очаровательная секретарша — делали предстоящие переговоры непререкаемо убедительными…
* * *
Потенциальные покупатели явились в точно назначенное время, выказав таким образом свою чрезвычайную заинтересованность и решимость как можно быстрее совершить сделку.
Зильберман, Герцог и Ирма были само обаяние. Разве можно было устоять перед чарами их магической харизмы? Никто и не устоял! Достаточно сказать, что трое из собравшихся под большим секретом назначили Ирме свидание в самом дорогом ресторане Будапешта. А один из особо заинтересованных покупателей-сталелитейщиков, чтобы переплюнуть конкурентов, даже пригласил её покутить в Париже, сказав, что для этих целей в его распоряжении имеется личный самолёт…
Дальше — больше. В ходе презентации, проходившей в условиях максимальной конспирации и поэтому походившей на тайную встречу магистров масонского ордена, братья посетовали на якобы происшедшую утечку информации в средства массовой информации и в подтверждение своих слов показали приглашённым сфабрикованное ими правительственное постановление о сносе всех четырёх мостов.
Со слов Зильбермана и Герцога, этих непревзойдённых композиторов афер, выходило, что единственное, чего опасается правительство, — это нежелательного общественного резонанса.
Ещё бы! Национальное достояние Венгрии — мосты, эти выдающиеся образчики передовой технической мысли XIX века, должны закончить свой путь в сталеплавильных печах…
В этой связи Зильберман и Герцог через свою обворожительную красавицу-секретаря Ирму, как бы невзначай, подсказали собравшимся бизнесменам, что в казне венгерского правительства попросту нет денег для реконструкции шедевров европейского мостостроения. Но надо спешить, ибо если в течение года нынешнее венгерское правительство удержится у власти, то Штаты ему как своему потенциальному стратегическому партнёру денег на ремонт мостов дадут непременно…
Покупатели затаили дыхание: общий вес металлических конструкций четырёх мостов составлял около сорока тысяч тонн, а предлагаемая стартовая цена была даже ниже стоимости металлолома. О таком подарке судьбы можно было только мечтать!
Братья в один голос предложили контракт на конкурсной основе и объявили тендер, ещё раз подчеркнув, что действовать нужно в обстановке строжайшей секретности. Никто из присутствующих не имел права нарушить обет молчания до начала демонтажа, который должен был случиться внезапно, в день, назначенный после подведения итогов тендера, дабы поставить общественность перед свершившимся фактом.
Во время беседы с коммерсантами гроссмейстеры афер через своего секретаря сделали ещё один чрезвычайно эффектный психологический ход: они намекнули присутствующим на «скудость средств к существованию скромных государственных служащих», а затем, уже в процессе сбора заявок, изображая святую невинность, получали взятки от самых расторопных претендентов.
Больше всех дал, конечно, тот, кто предлагал Ирме воздушный вояж в Париж.
Взятки братья брали, разумеется, соразмерно ставкам, принятым в среде госчиновников. Тем самым им удалось развеять последние сомнения магнатов в серьёзности подготавливаемого мероприятия.
Воротилы сталелитейной промышленности Западной Европы так никогда и не узнали, в силки каких искусных ловцов человеческих душ они попали. Пожалуй, в этом и был главный талант королей афер, Герцога и Зильбермана…
Потомив «конкурсантов» ожиданием решения, Густав и Юлий выбрали самое выгодное предложение, а Ирма на серебряном подносе принесла победителю тендера фальшивую лицензию на демонтаж всех четырёх мостов, получив из его рук чек на двадцать миллионов долларов.
Участники сделки пожали друг другу руки и расстались навсегда. В тот же день Зильберман и Герцог с дочерью обналичили чек и с врачебными саквояжами, битком набитыми стодолларовыми купюрами, убыли в Гавр, чтобы оттуда махнуть в Англию, где должно было состояться бракосочетание Ирмы и Густава. Кроме того, там можно было в безопасности переждать грозу, которая наверняка должна была разразиться вслед за разоблачением аферы.
Ирма была вне себя от счастья: в деле с продажей будапештских мостов её отец и новоиспеченный муж ещё раз подтвердили давно укоренившуюся за ними репутацию людей, по пятам которых неотступно следуют удача и деньги…
* * *
В указанный в лицензии день Курт Кнепке, представитель победителя тендера, появился у самого впечатляющего будапештского моста — Арпат. Ему уже чудился запах парного молока от близости вымени судьбы — ведь ему были обещаны огромные комиссионные, но, увы, вышла непредвиденная заминка…
Сказать, что администрация по обслуживанию моста и охрана были удивлены заявлением Кнепке, возглавлявшего бригаду монтажников в одинаковых спецовках, значит, не сказать ничего.
Никаких распоряжений насчёт демонтажа моста в администрацию от муниципальных инстанций не поступало. Однако предъявленные документы выглядели вполне правдоподобно. По бумагам выходило, что Ардатский мост должен быть снесён, и работы надо начать немедленно, сей же час!
Кнепке, наткнувшись на сопротивление у первого моста, такое же противодействие встретил и у остальных металлических монстров через Дунай.
Наконец от Цепного моста он был доставлен в карете «скорой помощи» в психиатрическое отделение центральной будапештской клинической больницы с предварительным диагнозом: «маниакальный психоз, выражающийся в устойчивом намерении разрушить исторические памятники Будапешта».
Прямо Герострат какой-то!
Главы администраций остальных мостов с чувством священного ужаса, почти со слезами на глазах обратились непосредственно в правительство за разъяснениями.
Прибывший чиновник по особым поручениям затребовал документы. И пришёл в замешательство: он ничего не знал о поэтапном прохождении таких документов, однако печати, подписи, бумага, шрифт машинки — всё было подлинным…
Но этого не могло быть, потому что не могло быть никогда, ибо все документы, касающиеся национальных интересов Венгрии, — а здесь был именно такой случай, — проходили только через него.
«Фальшивка!» — успел вымолвить он и свалился на тротуар с сердечным приступом.
Скандал после короткого разбирательства замяли. Инициатива исходила от самих промышленников-сталелитейщиков, в чьи планы никак не входила реклама подобного рода.
В накладе остался лишь один Кнепке. Да-да, тот самый горе-посредник, что был доставлен в психушку.
Оказалось, что именно там ему придётся провести ближайшие лет пять, так как болезнь обострялась на глазах у медперсонала, которому ничего не оставалось, как надеть на беднягу смирительную рубашку и вдобавок посадить на цепь…
* * *
Сразу же после получения денег Зильберман, Герцог, Ирма и Махмуд вылетели в Амстердам, где в центральной синагоге состоялся обряд хупа. еврейский ритуал бракосочетания.
Торжество решили отметить грандиозным банкетом в лучшем ресторане Лондона сразу же по прибытии на берега Туманного Альбиона. В ходе застолья Герцог и Зильберман договорились открыть Ирме и Махмуду тайну своего кровного родства…
…Когда новоиспечённые супруги Зильберман, Герцог и Махмуд поднимались на борт отходящего в Англию теплохода, Густав, обращаясь к брату, в шутку сказал:
— Ну что, Юлик, настала очередь продавать на металлолом Эйфелеву башню?
— Такие хохмы, как говорят у нас в Одессе, повторно не проходят! — автоматически обронил Герцог, обуреваемый мыслями о предстоящем дележе добычи.
Вместо эпилога
Сразу же по прибытии в Лондон состоялось заседание «Большой Тройки» — супругов Зильберман и Герцога. Махмуд из принципа отказался участвовать в заседании «ареопага аферистов», поняв, что его мнение никак не повлияет на исход торгов, а уж тем более на дележ денег.
На повестке дня стоял один вопрос: как разделить миллионы долларов, полученные от западноевропейских сталелитейщиков-лохов.
— Торга не будет, мы не на базаре! — с пафосом произнёс Зильберман. — Думаю, что возражений ни у кого не возникнет, если мы разделим деньги так: пятнадцать миллионов отходят нам с Ирмой в качестве подарка новобрачным, остальные пять, ты, Юлий, делишь между собой и Махмудом, договорились?
Герцог, скорчив для вида недовольную мину и помявшись для приличия, согласился. Про себя же подумал: «Приговор тебе, Густав, всё равно уже подписан, осталось привести его в исполнение. Так что, как бы ты сейчас ни поделил деньги, один чёрт, они достанутся не тебе!»
…К имеющейся у него кредитной карточке «Golden VISA» Юлий добавил «Platinum VISA», на которой разместил полтора миллиона долларов. Ещё два миллиона положил на счета нескольких солидных британских банков. Делая вклады, Герцог использовал иностранные паспорта — подарок Густава — предназначавшиеся для проведения «спецопераций по облапошиванию денежных лохов». Оставшиеся пятьсот тысяч приберёг для непредвиденных расходов, которые вскоре должны были последовать согласно его плану по физическому устранению Зильбермана.
Наконец, оставшийся миллион долларов Герцог отдал Махмуду — пусть верный друг и телохранитель тоже почувствует себя полноценным миллионером.
…Банкет по поводу бракосочетания Ирмы и Зильбермана пришлось отложить, так как буквально через два дня после прибытия в Лондон Густав почувствовал себя плохо. Начали отниматься ноги. Ухудшилось зрение. Он стал резко худеть, выпадали волосы, да не по пять-десять волосинок — клочьями.
Его возили из одной клиники в другую, где светила британской медицины ставили ему самые невероятные диагнозы, — от туберкулёза до гепатита, — которые в дальнейшем не подтверждались. Профессора только пожимали плечами, хором заявляя: «Здоров!»
Бросились в гостиницу проверять шестикомнатный «люкс», в котором проживали супруги Зильберман.
Сначала специалисты проверили радиоактивный фон, потом, выдвинув версию о «болезни кондиционеров», начали что-то замерять, прощупывать, простукивать, просматривать — тщетно! Экология в гостиничном номере была в норме.
А между тем у Густава наступил паралич дыхательных путей, тело болело так, будто его облили раскалённым свинцом.
Однажды он, собрав по крупицам оставшиеся силы и волю, с огромным усилием приподнялся на локте и прошептал сидящей подле кровати Ирме:
— Девочка, любимая, я чувствую, что умираю… Вызови нотариуса, я хочу продиктовать завещание…
Ирма, расплакавшись навзрыд, опрометью бросилась из номера. Но побежала она не за нотариусом, а к отцу, чей номер «люкс» находился этажом выше.
Бесшумно приоткрыв дверь номера, Ирма услышала голос Махмуда. Последний, не подозревая, что его кто-то может слышать, а тем более понять, говорил по-русски:
— Юлий Львович, уверяю вас, никто ничего не дознается, если здесь не будет проведена эксгумация трупа. Обыкновенными анализами наличие солей таллия в организме выявить невозможно, требуются специальные дорогостоящие исследования. Обнаружить их можно только по отложениям в костях, ногтях и в луковицах волос. Если ваша дочь не станет настаивать на эксгумации тела покойного ни здесь, в Англии, ни в последующем, когда труп будет перевезен в Австрию, то смерть Зильбермана для всех будет выглядеть естественной — паралич кишечника у пожилого человека. С кем ни случается в его возрасте?..
— Ну, ты уж совсем загнул, Махмуд! — недовольно произнёс Герцог. — Ирма, моя дочь, будет настаивать на выяснении истинной причины смерти ей ненавистного человека, даром что он её муж?! Это противоречит всякой логике — она ведь вышла замуж за Зильбермана по моему настоянию, исключительно, чтобы стать полновластной хозяйкой его миллионов… А ты говоришь, «не будет ли она настаивать на эксгумации трупа Зильбермана». Нет, конечно, не будет. Ибо рано или поздно она поймёт, что в смерти мужа обвинят прежде всего её… Если и не обвинят, то подозревать будут наверняка… Кстати, Махмуд, а где ты хранил этот самый таллий и почему он попал в пищу именно Зильберману?
— Видите ли, шеф, я исходил из того, что чай с сахаром пьёт один только Зильберман. Ирма сохраняет фигуру, поэтому избегает сладости, в том числе и сахар… Нам с вами противно портить аромат чая какими бы то ни было добавками, хоть сахаром, хоть чем-то другим. Следуя этой логике, соли таллия, — а он по цвету и крупицам они ничем не отличаются от сахара, — я добавил в сахарницу… Пей во сласть себе, товарищ дорогой, чай с сахаром да с таллием! Только вот осечка небольшая вышла: Зильберман не умер сразу, у него начались всякие болезни, он переполошил весь медперсонал лондонских клиник.
— Вот это-то как раз и выглядит естественно, Махмуд! Отдай Зильберман Богу душу сразу после первой чашки чая, не его таскали бы по клиникам, а нас — Ирму, тебя и меня — по полицейским участкам. Кстати, ты не ответил на мой вопрос, где ты хранил таллий?
— Где-где? В бумажных пакетах, в карманах пиджаков и брюк.
— Да ты что?! — удивлению Герцога не было предела. — И они, брюки и пиджак, по-прежнему на тебе?
— Да, а что?
— Немедленно сожги их в камине! А сахарницу обработай моющими средствами, если не хочешь оказаться на виселице!
— А зачем, Юлий Львович?
— Эх ты, горе-опер! В швах твоей одежды и в сахарнице могли остаться микрочастицы таллия. Теперь понял, почему надо это сделать?!
…После всего услышанного Ирма не нашла ничего лучшего, как бесшумно закрыть дверь и броситься на поиски нотариуса.
Поспела как раз вовремя — Густав уже испускал дух.
Ещё через час прибывшие врачи констатировали необратимую стадию паралича кишечника, и вскоре Зильберман скончался.
В завещании он указал, что единственным законным наследником его недвижимости, акций, денежных вкладов в различных банках и принадлежащих ему активов, является его жена — Герцог-Зильберман Ирма Юльевна…
Глава первая. Зильберман становится дичью
Когда Герцог расстался с Густавом, он уже знал что делать.
«Надо срочно сосватать Ирму за Зильбермана. Вопрос в том, кого из них начать обрабатывать первым, Густава или Ирму? Впрочем, очерёдность принципиального значения не имеет, главное — заручиться согласием обоих. Бог мой, как хорошо, что тогда я не настоял на объявлении нашего близкого родства с Зильберманом, в противном случае Ирма с порога отвергла бы моё предложение выйти замуж за Зильбермана. Нет-нет, в конце концов она согласилась бы с моими доводами, но мне предстояла бы чрезвычайно длительная и упорная осада. Итак, можно считать, что с Ирмой проблем не возникнет — она сделает так, как скажу ей я, а вот с Густавом, возможно, придётся повозиться…
Н-да, похоже, что этот дряхлеющий бисексуал начал терять рассудок. Надо же, черт возьми, так поделить заработанные сообща деньги. Кстати, основной капитал был накоплен мной, Ирмой и Махмудом, а Густав появился позже, когда нам уже закрыли доступ в еврейские клубы. А эта история с ночным вторжением к Махмуду?! Нашёл у кого искать нежности и понимания! У человека, который только сейчас, ползая по Интернету, узнал, что существует однополая любовь. Раньше — вряд ли. На Кавказе, в отличие от Закавказья — Грузии, Армении и Азербайджана — гомосексуализм не то что никогда не имел распространения, о нём население и слыхом не слыхало. Ну, была среди кавказцев пара «голубых» — знаменитый танцор Махмуд Эсамбаев, чеченец по происхождению, да ещё первый адыгейский композитор Умар Тхабисимов, но окружающие об их патологической страсти ничего не знали да и подозревать ничего не могли. У каждого — семья, дети. Правда, жили, что Эсамбаев, что Тхабисимов, уединённо, вдали от своих семей, полностью посвятив себя искусству и… гомосексуальным утехам.
Но кому из их соплеменников было дело до их однополой страсти? В них они видели лучших представителей своих народов, прославивших Чечню и Адыгею на весь мир!
Эсамбаев, активный гомосексуалист, тот содержал несколько любовников-иностранцев, среди которых самыми выдающимися были всемирно известные танцор от Бога Рудольф Нуреев и непревзойдённый мим Марсель Марсо — оба пассивные гомосексуалисты. У Эсамбаева была возможность поддерживать с ними регулярные половые контакты, так как он часто гастролировал по странам «забугорья».
Тхабисимов, пассивный «голубой», никогда не стремился обзавестись «импортными» любовниками, потому что из Майкопа практически никуда не выезжал из-за слабого здоровья. Свою нетрадиционную страсть он удовлетворял с молодыми секс-бомбардирами из Грузии и Абхазии, которые обучались в учебных заведениях Майкопа. За один сеанс «голубой любви» Тхабисимов щедро расплачивался со своим молодыми партнёрами, которые по возрасту годились ему во внуки, — ставка раз в десять превышала их стипендию…
Общим между Эсамбаевым и Тхабисимовым было лишь одно: каждый из них стремился к установлению «голубых контактов» с мужчинами, которые значительно моложе их.
Ну да бог с ними, с Эсамбаевым и Тхабисимовым — они уже года два, как покинули этот свет. На повестке дня — другой вопрос: как мне сосватать мою дочь за Густава?
Будем рассуждать конструктивно. Марик утверждал, что Густав — бисексуал. Значит, для него одинаково приемлемо вступать в половые контакты как с мужчинами, так и с женщинами. Это лишь в том случае, если Зильберман окончательно не мутировал в сторону гомосексуализма — ведь прошло столько времени. Если этого не произошло, возможно, он и клюнет на моё предложение. В случае, если он полностью переключился на молодых секс-партнёров, тогда он вежливо отклонит моё предложение. Как выяснить, посещает ли мой брат женщин? Стоп! В Вене существует целая служба частных детективов, готовых за приличные деньги покопаться в чужом грязном белье. Очень хорошая идея! — похвалил себя Герцог. — Завтра же надо нанять частного детектива, лучше двух. Будем надеяться, что в течение месяца, ну, от силы — двух, всё прояснится… Да, вот ещё что! Нанимать детективов придётся с помощью Ирмы — я же в немецком ни бум-бум, а моя дочь легко договорится с ними по-английски.
Если она поинтересуется, с какой целью я провожу выявление связей Зильбермана из числа жительниц Вены, я объясню ей напрямик, что у меня есть намерение сосватать её за Густава. Вот это-то и будет началом нашего с ней принципиального разговора. Если же в списках, которые составят детективы, будут фигурировать одни только мужчины — всё равно отступать нельзя. Ирме я их представлю как деловых партнёров Зильбермана. Подозрений у неё это не вызовет — она ведь так далека от всех этих сексуальных патологий и извращений, у неё на уме одно: как бы побыстрее и удачнее выйти замуж. Она мечтает о том, чтобы её суженым стал какой-нибудь князь, принц, барон или, на худой конец, маркиз, которыми, по её мнению, кишмя кишит вся Западная Европа. Кишить-то кишит, но что они собой представляют, эти титулованные ничтожества? Да у них же — что за душой, что в кармане — беспросветная пустота! И как только Ирма этого не понимает?!
Стоп-стоп! А если она откажется, сославшись на неравенство в возрастах, ведь Зильберману уже под семьдесят, тогда что? Ну что ж, тогда придётся перенести центр тяжести моей аргументации на капитал, которым обладает Густав, и который в случае его смерти перейдёт ей по наследству… Кстати, о смерти Зильбермана. А что если ускорить её наступление? Но тогда я иду наперекор своим принципам, о которых я успел поведать и братцу Густаву. Помнится, в первой нашей с ним беседе я заявил «что способен на всё, кроме убийства.» К чёрту! Сейчас речь идёт не только о благополучии моей горячо любимой дочери, ради которой я готов взять грех на душу, физически устранив Зильбермана. Речь идёт и о более прозаических, материальных категориях — деньгах, которые я смогу использовать в качестве стартового капитала для подготовки новых операций…
Первый же делёж заработанной «зелени» показал, что Густав не намерен не то что по-братски, а и просто по справедливости делить вырученную прибыль… Ну забрал я у него факс, гроссбух для контроля за поступлением средств, вырученных от реализации «звёздной» и «виртуальной» операций, ну поделю я деньги так, чтобы каждый поимел то, что ему причитается от степени участия в этих акциях, а дальше что? Идея новой авантюры может прийти в голову моему братцу и опять он заберёт себе львиную долю, а нам достанутся крохи. На этот счёт у меня нет никаких иллюзий — он обязательно нас «кинет»! И оправдание своей нечистоплотности найдёт — идея аферы, мол, принадлежала ему, а мы были лишь мальчиками на побегушках, рядовыми исполнителями его воли и гениального замысла. И так будет продолжаться бесконечно…
Всё, решено! Надо немедленно отдавать Ирму замуж за Зильбермана и сразу после того, как нам удастся провернуть какое-нибудь крупное дело, кончать с ним и как с партнёром, и как с человеком. А уж с помощью каких средств можно устранить Густава, об этом надо будет ещё помозговать — это, в конце концов, второе действие спектакля, поэтому времени на обдумывание ещё более чем достаточно…
Так, хватит рассуждений, контур основного плана я наметил, в остальном положусь на мой дар импровизации. За дело, Юлий!» — скомандовал себе Герцог и по телефону внутренней связи пригласил к себе Ирму.
Вопреки ожиданиям Герцога Ирма предложение своего отца выйти замуж за Зильбермана восприняла как нечто само собой разумеющееся, как если бы она всё уже давно для себя решила. Перейдя на шепот, она добавила, что Густав уже дважды делал ей предложение о помолвке. Её он собирался оформить в самой солидной синагоге Западной Европы — в Амстердаме, а объявить о ней во время застолья, посвящённого его дню рождения.
— Папочка, я удивляюсь тому, что ты утратил свою, как мне казалось, природную наблюдательность. Каждый день немая Марта, управляющая, меняет в моей комнате букеты роз. Одно их количество — сотни — говорит само за себя…
— А что же ты молчала, доченька?!
— Папочка, я молчала потому что не до конца верила словам Густава и твёрдости его намерения… Мало ли, перегорит страсть у мужика — и прости прощай. Ведь, кроме мешков роз, между нами ничего не было! А, во-вторых, папа, Зильберман меня очень просил ничего тебе не говорить. До поры… Он пояснил, что сам поговорит с тобой и добьётся твоей благосклонности, а если инициатива будет исходить от меня, то, как сказал Густав, я могу всё испортить…
Герцог ликовал: судьба вновь вела его за руку! Слава богу, Густава не придётся ни в чем убеждать, он, оказывается, сам уже принял решение покончить с холостяцким существованием. Ах, бисексуал, бисексуал! Неисповедимы пути-лабиринты твоей извращенной фантазии…
— Доченька, я думаю, что надо обойтись без помолвки, без этого промежуточного этапа…
— Почему, папа? Густав мне объяснил, что так принято на Западе — перед женитьбой мужчина и женщина, чтобы лучше узнать друг друга, официально оформляют помолвку, ну а потом всё остальное…
— Ерунда! — в голосе Герцога появились металлические нотки. — Ты живёшь и общаешься с твоим будущим суженым уже около года, так ведь? Сколько же ещё времени нужно вам обоим, тебе и Густаву, чтобы лучше узнать друг друга?! Нет-нет, только не пойми меня неправильно — я не против помолвки как таковой, отнюдь. Но только не в данном конкретном случае… Ладно, не буду пускаться в долгие объяснения, задам тебе лишь один вопрос. Ты знаешь, сколько мы с тобой заработали во время нашей «челночной дипломатии», когда мы, истоптав ни одну пару башмаков, посещали один еврейский клуб за другим?
— Нет, не знаю…
— Миллион восемьсот тысяч долларов! Да-да, представь себе — именно столько. И как же поделил эти деньги Густав между всеми участниками операции? А вот так: миллион он забрал себе, тебе и Махмуду дал по сто тысяч, мне — двести пятьдесят тысяч долларов! Но и это ещё не всё. Все наши деньги лежат на его счету в швейцарском банке и, по сути, продолжают принадлежать ему, Зильберману. У меня по этому поводу произошла небольшая стычка с ним, ну, ничего — помиримся. Я уже предпринял кое-какие шаги, чтобы уравнять наши шансы с ним, с так называемым нашим благодетелем… Наши — это значит, мои, твои и Махмуда. Потому что Густав, разделив деньги так, как это сделал он, противопоставил себя нам. Ладно, закончим на этом, я ведь не собирался пускаться в долгие рассуждения, но не удержался, доченька, и рассказал тебе всё. Прости…
Герцог, наблюдая за реакцией дочери, прикидывал, что нужно ещё сказать, чтобы, до крайности обострив ситуацию, вынудить Ирму беспрекословно следовать намеченному им плану.
— Дело, в конце концов, не в несправедливом дележе денег. Мне кажется, что в предложении Зильбермана сначала помолвиться, а уж потом оформить официальные супружеские отношения кроется какая-то уловка. Какая — я пока не знаю… Первое, что мне приходит на ум, что с помощью помолвки он хочет попользоваться тобой, я имею в виду не только твоё тело, а нечто более серьёзное. Что если он захотел в твоём лице приобрести союзника и противопоставить вас, жениха и невесту, мне и Махмуду? Оформив помолвку, ты становишься без пяти минут его женой, а какая жена будет перечить своему будущему мужу, а тем более играть против него?!
Герцог вновь пристально посмотрел на притихшую дочь, всем телом вжавшуюся в угол кожаного кресла.
— Так вот, доченька, суммируя всё мною сказанное, я заявляю своё категоричное «нет» всяким помолвкам! Если уж Зильберман имеет твёрдое намерение жениться на тебе, он должен сразу, без всяких помолвок, официально оформить супружеские отношения. И не важно, где это будет происходить: в синагоге, в лютеранском храме, в католическом соборе или в православной церкви… Это вы с ним сами решите. Да! Вот ещё что. Перед тем как вы распишетесь и станете мужем и женой, я бы рекомендовал тебе заключить с Зильберманом так называемый брачный контракт, по которому в случае развода тебе переходила бы половина всего того, чем владеет он… Вот это и явится проверкой твёрдости его намерений сделать тебя своей женой. Если он не согласится заключать брачный контракт, то, поверь мне на слово, все его слова насчёт помолвки — не более чем демагогия и обольщение девушки из другого, Восточного лагеря, где, по его мнению, люди продолжают жить в первобытнообщинном укладе. Кстати, сейчас на Западе все люди, вступающие в брак, поступают именно таким образом, и Зильберман не может об этом не знать. Так что, доченька, смелее настаивай на оформлении брачного контракта — для Густава это не будет неожиданностью.
Ну, да ладно, это — дело будущего, а сейчас нам прежде всего надо проконсультироваться у хорошего юриста по поводу брачного контракта. А во-вторых, выпустить за Зильберманом пару ищеек, то есть частных детективов.
— А это ещё зачем, папа?
— А как же! Разве не интересно тебе, будущей жене Густава, знать, есть ли у него пассия на стороне?
— Разумеется, да!
— Тогда — вперёд, за дело!
Зильберман, вопреки ожиданиям Герцога, согласился на все условия и даже назначил предполагаемую дату бракосочетания — как только четвёрке мушкетёров-аферистов удастся провернуть какое-нибудь дельце, которое принесёт доход в пять-десять миллионов долларов, Густав и Ирма тут же венчаются там, где пожелает его избранница. По условиям же брачного контракта ей в случае развода отходила половина всех имевшихся у Зильбермана активов.
Узнав об этом, Герцог решил не тратиться на частных детективов, а сосредоточить свои усилия на поиске подходящей авантюры, которая бы принесла указанную Густавом сумму. И Господин Случай не заставил себя ждать…
Глава вторая. Братья, которые толкнули мосты
Как-то утром, месяца через два после размолвки, братья, делая вид, что между ними нет никаких противоречий и все денежные дела решены по справедливости, по сложившейся традиции прорабатывали кипу столичных газет.
Лениво потягивая кофе и коротко комментируя какое-нибудь особо привлекшее внимание объявление, Густав объявлял его вслух, а Юлий, в зависимости от темы предложения, делал запись в отдельную графу специального блокнота.
Чёрт возьми! Опять ровным счётом ничего интересного: скучная политика, пробуксовка реформ в России, бесконечная война Лужкова с Чубайсом, грязные интриги Букингемского дворца, железнодорожные мосты через Дунай срочно требуют ремонта…
— Стоп! — так громко воскликнул Зильберман, что Герцог от неожиданности поперхнулся круассаном.
— Что случилось, Густав? Ельцин перестал пить или Билл Клинтон удочерил Монику Левински?
— Вот послушай, Юлик, что здесь написано! «Специалисты не исключают, что отремонтировать будапештские мосты уже не удастся и их придётся сносить!..» Нет, ты только представь, какая рыба идёт в наши сети!
Герцог, стараясь не подать виду, что ничего не понимает, с любопытством наблюдал за братом — пусть сам всё объяснит.
Густав же с объяснениями не торопился и вопреки своему обыкновению никогда не пить по утрам в два прыжка оказался у бара с разными экзотическими спиртными напитками, налил себе полный бокал шотландского виски и залпом осушил его.
— Брат, может, ты всё-таки объяснишь, что произошло или что должно произойти? — не выдержал Юлий.
Густав, наливая себе второй бокал виски, сказал, как отрезал:
— Юлик, готовь мешки для денег — вскоре мы станем членами клуба миллионеров, это Я тебе говорю! Тысячи бизнесменов Вены, Берлина, Парижа, Милана, а самое главное — Рурской области — сегодня утром в «Бизнес-Курьере» — газете деловых людей Западной Европы — прочтут о том, что группа инженеров, граждан тех стран, где протекает Дунай, обследовала мосты, соединяющие его берега. И что узнают капитаны индустрии Западной Европы? А узнают они вот что: состояние всех мостов оставляет желать много лучшего, однако в самом плачевном состоянии пребывают мосты Будапешта: Арпат, Маргит, Цепной и Эржабет. Четыре железных монстра, каждый из которых весит не менее, чем Эйфелева башня, то есть более восьми тысяч тонн! А если учесть, какого качества металл был использован для этих мостов, то у меня голова кругом идёт!
Я уже знаю, что нужно делать. Мы продадим все четыре моста как металлолом! Так, Юлик, бросай всё — первым же поездом выезжаем в Будапешт!
Изготовив фальшивые документы, Зильберман, Герцог и Ирма, выступавшая в роли секретаря, от имени одного высокопоставленного чиновника из венгерского правительства разослали на официальных бланках приглашения ряду крупнейших сталелитейных магнатов Европы.
Они предложили устроить круглый стол, в ходе которого необходимо было решить трудную судьбу мостов-ветеранов, ко всему прочему представлявших не только культурную достопримечательность, но и являвшихся исторической ценностью Будапешта.
Отменные психологи, Герцог и Зильберман всё рассчитали верно: гербовая бумага внушала уважение, печати выглядели подлинными, вложенные в конверты вырезки со статьей из газеты, те и вовсе были настоящими. А гостиница — место встречи — была самой дорогой в Вене, по сравнению с ней залы для переговоров в ведущих западноевропейских банках выглядели засранными курятниками, да и только!
Послание — а Густав был непревзойдённым мастером составлять их — содержало прозрачные намеки на строжайшую конфиденциальность встречи.
Словом, всё в совокупности: и приглашения, исполненные на гербовой бумаге официальных бланков правительства Венгерской республики, и декорации — роскошный «люкс» в самой дорогой гостинице Будапешта, и очаровательная секретарша — делали предстоящие переговоры непререкаемо убедительными…
Потенциальные покупатели явились в точно назначенное время, выказав таким образом свою чрезвычайную заинтересованность и решимость как можно быстрее совершить сделку.
Зильберман, Герцог и Ирма были само обаяние. Разве можно было устоять перед чарами их магической харизмы? Никто и не устоял! Достаточно сказать, что трое из собравшихся под большим секретом назначили Ирме свидание в самом дорогом ресторане Будапешта. А один из особо заинтересованных покупателей-сталелитейщиков, чтобы переплюнуть конкурентов, даже пригласил её покутить в Париже, сказав, что для этих целей в его распоряжении имеется личный самолёт…
Дальше — больше. В ходе презентации, проходившей в условиях максимальной конспирации и поэтому походившей на тайную встречу магистров масонского ордена, братья посетовали на якобы происшедшую утечку информации в средства массовой информации и в подтверждение своих слов показали приглашённым сфабрикованное ими правительственное постановление о сносе всех четырёх мостов.
Со слов Зильбермана и Герцога, этих непревзойдённых композиторов афер, выходило, что единственное, чего опасается правительство, — это нежелательного общественного резонанса.
Ещё бы! Национальное достояние Венгрии — мосты, эти выдающиеся образчики передовой технической мысли XIX века, должны закончить свой путь в сталеплавильных печах…
В этой связи Зильберман и Герцог через свою обворожительную красавицу-секретаря Ирму, как бы невзначай, подсказали собравшимся бизнесменам, что в казне венгерского правительства попросту нет денег для реконструкции шедевров европейского мостостроения. Но надо спешить, ибо если в течение года нынешнее венгерское правительство удержится у власти, то Штаты ему как своему потенциальному стратегическому партнёру денег на ремонт мостов дадут непременно…
Покупатели затаили дыхание: общий вес металлических конструкций четырёх мостов составлял около сорока тысяч тонн, а предлагаемая стартовая цена была даже ниже стоимости металлолома. О таком подарке судьбы можно было только мечтать!
Братья в один голос предложили контракт на конкурсной основе и объявили тендер, ещё раз подчеркнув, что действовать нужно в обстановке строжайшей секретности. Никто из присутствующих не имел права нарушить обет молчания до начала демонтажа, который должен был случиться внезапно, в день, назначенный после подведения итогов тендера, дабы поставить общественность перед свершившимся фактом.
Во время беседы с коммерсантами гроссмейстеры афер через своего секретаря сделали ещё один чрезвычайно эффектный психологический ход: они намекнули присутствующим на «скудость средств к существованию скромных государственных служащих», а затем, уже в процессе сбора заявок, изображая святую невинность, получали взятки от самых расторопных претендентов.
Больше всех дал, конечно, тот, кто предлагал Ирме воздушный вояж в Париж.
Взятки братья брали, разумеется, соразмерно ставкам, принятым в среде госчиновников. Тем самым им удалось развеять последние сомнения магнатов в серьёзности подготавливаемого мероприятия.
Воротилы сталелитейной промышленности Западной Европы так никогда и не узнали, в силки каких искусных ловцов человеческих душ они попали. Пожалуй, в этом и был главный талант королей афер, Герцога и Зильбермана…
Потомив «конкурсантов» ожиданием решения, Густав и Юлий выбрали самое выгодное предложение, а Ирма на серебряном подносе принесла победителю тендера фальшивую лицензию на демонтаж всех четырёх мостов, получив из его рук чек на двадцать миллионов долларов.
Участники сделки пожали друг другу руки и расстались навсегда. В тот же день Зильберман и Герцог с дочерью обналичили чек и с врачебными саквояжами, битком набитыми стодолларовыми купюрами, убыли в Гавр, чтобы оттуда махнуть в Англию, где должно было состояться бракосочетание Ирмы и Густава. Кроме того, там можно было в безопасности переждать грозу, которая наверняка должна была разразиться вслед за разоблачением аферы.
Ирма была вне себя от счастья: в деле с продажей будапештских мостов её отец и новоиспеченный муж ещё раз подтвердили давно укоренившуюся за ними репутацию людей, по пятам которых неотступно следуют удача и деньги…
В указанный в лицензии день Курт Кнепке, представитель победителя тендера, появился у самого впечатляющего будапештского моста — Арпат. Ему уже чудился запах парного молока от близости вымени судьбы — ведь ему были обещаны огромные комиссионные, но, увы, вышла непредвиденная заминка…
Сказать, что администрация по обслуживанию моста и охрана были удивлены заявлением Кнепке, возглавлявшего бригаду монтажников в одинаковых спецовках, значит, не сказать ничего.
Никаких распоряжений насчёт демонтажа моста в администрацию от муниципальных инстанций не поступало. Однако предъявленные документы выглядели вполне правдоподобно. По бумагам выходило, что Ардатский мост должен быть снесён, и работы надо начать немедленно, сей же час!
Кнепке, наткнувшись на сопротивление у первого моста, такое же противодействие встретил и у остальных металлических монстров через Дунай.
Наконец от Цепного моста он был доставлен в карете «скорой помощи» в психиатрическое отделение центральной будапештской клинической больницы с предварительным диагнозом: «маниакальный психоз, выражающийся в устойчивом намерении разрушить исторические памятники Будапешта».
Прямо Герострат какой-то!
Главы администраций остальных мостов с чувством священного ужаса, почти со слезами на глазах обратились непосредственно в правительство за разъяснениями.
Прибывший чиновник по особым поручениям затребовал документы. И пришёл в замешательство: он ничего не знал о поэтапном прохождении таких документов, однако печати, подписи, бумага, шрифт машинки — всё было подлинным…
Но этого не могло быть, потому что не могло быть никогда, ибо все документы, касающиеся национальных интересов Венгрии, — а здесь был именно такой случай, — проходили только через него.
«Фальшивка!» — успел вымолвить он и свалился на тротуар с сердечным приступом.
Скандал после короткого разбирательства замяли. Инициатива исходила от самих промышленников-сталелитейщиков, в чьи планы никак не входила реклама подобного рода.
В накладе остался лишь один Кнепке. Да-да, тот самый горе-посредник, что был доставлен в психушку.
Оказалось, что именно там ему придётся провести ближайшие лет пять, так как болезнь обострялась на глазах у медперсонала, которому ничего не оставалось, как надеть на беднягу смирительную рубашку и вдобавок посадить на цепь…
Сразу же после получения денег Зильберман, Герцог, Ирма и Махмуд вылетели в Амстердам, где в центральной синагоге состоялся обряд хупа. еврейский ритуал бракосочетания.
Торжество решили отметить грандиозным банкетом в лучшем ресторане Лондона сразу же по прибытии на берега Туманного Альбиона. В ходе застолья Герцог и Зильберман договорились открыть Ирме и Махмуду тайну своего кровного родства…
…Когда новоиспечённые супруги Зильберман, Герцог и Махмуд поднимались на борт отходящего в Англию теплохода, Густав, обращаясь к брату, в шутку сказал:
— Ну что, Юлик, настала очередь продавать на металлолом Эйфелеву башню?
— Такие хохмы, как говорят у нас в Одессе, повторно не проходят! — автоматически обронил Герцог, обуреваемый мыслями о предстоящем дележе добычи.
Вместо эпилога
Сразу же по прибытии в Лондон состоялось заседание «Большой Тройки» — супругов Зильберман и Герцога. Махмуд из принципа отказался участвовать в заседании «ареопага аферистов», поняв, что его мнение никак не повлияет на исход торгов, а уж тем более на дележ денег.
На повестке дня стоял один вопрос: как разделить миллионы долларов, полученные от западноевропейских сталелитейщиков-лохов.
— Торга не будет, мы не на базаре! — с пафосом произнёс Зильберман. — Думаю, что возражений ни у кого не возникнет, если мы разделим деньги так: пятнадцать миллионов отходят нам с Ирмой в качестве подарка новобрачным, остальные пять, ты, Юлий, делишь между собой и Махмудом, договорились?
Герцог, скорчив для вида недовольную мину и помявшись для приличия, согласился. Про себя же подумал: «Приговор тебе, Густав, всё равно уже подписан, осталось привести его в исполнение. Так что, как бы ты сейчас ни поделил деньги, один чёрт, они достанутся не тебе!»
…К имеющейся у него кредитной карточке «Golden VISA» Юлий добавил «Platinum VISA», на которой разместил полтора миллиона долларов. Ещё два миллиона положил на счета нескольких солидных британских банков. Делая вклады, Герцог использовал иностранные паспорта — подарок Густава — предназначавшиеся для проведения «спецопераций по облапошиванию денежных лохов». Оставшиеся пятьсот тысяч приберёг для непредвиденных расходов, которые вскоре должны были последовать согласно его плану по физическому устранению Зильбермана.
Наконец, оставшийся миллион долларов Герцог отдал Махмуду — пусть верный друг и телохранитель тоже почувствует себя полноценным миллионером.
…Банкет по поводу бракосочетания Ирмы и Зильбермана пришлось отложить, так как буквально через два дня после прибытия в Лондон Густав почувствовал себя плохо. Начали отниматься ноги. Ухудшилось зрение. Он стал резко худеть, выпадали волосы, да не по пять-десять волосинок — клочьями.
Его возили из одной клиники в другую, где светила британской медицины ставили ему самые невероятные диагнозы, — от туберкулёза до гепатита, — которые в дальнейшем не подтверждались. Профессора только пожимали плечами, хором заявляя: «Здоров!»
Бросились в гостиницу проверять шестикомнатный «люкс», в котором проживали супруги Зильберман.
Сначала специалисты проверили радиоактивный фон, потом, выдвинув версию о «болезни кондиционеров», начали что-то замерять, прощупывать, простукивать, просматривать — тщетно! Экология в гостиничном номере была в норме.
А между тем у Густава наступил паралич дыхательных путей, тело болело так, будто его облили раскалённым свинцом.
Однажды он, собрав по крупицам оставшиеся силы и волю, с огромным усилием приподнялся на локте и прошептал сидящей подле кровати Ирме:
— Девочка, любимая, я чувствую, что умираю… Вызови нотариуса, я хочу продиктовать завещание…
Ирма, расплакавшись навзрыд, опрометью бросилась из номера. Но побежала она не за нотариусом, а к отцу, чей номер «люкс» находился этажом выше.
Бесшумно приоткрыв дверь номера, Ирма услышала голос Махмуда. Последний, не подозревая, что его кто-то может слышать, а тем более понять, говорил по-русски:
— Юлий Львович, уверяю вас, никто ничего не дознается, если здесь не будет проведена эксгумация трупа. Обыкновенными анализами наличие солей таллия в организме выявить невозможно, требуются специальные дорогостоящие исследования. Обнаружить их можно только по отложениям в костях, ногтях и в луковицах волос. Если ваша дочь не станет настаивать на эксгумации тела покойного ни здесь, в Англии, ни в последующем, когда труп будет перевезен в Австрию, то смерть Зильбермана для всех будет выглядеть естественной — паралич кишечника у пожилого человека. С кем ни случается в его возрасте?..
— Ну, ты уж совсем загнул, Махмуд! — недовольно произнёс Герцог. — Ирма, моя дочь, будет настаивать на выяснении истинной причины смерти ей ненавистного человека, даром что он её муж?! Это противоречит всякой логике — она ведь вышла замуж за Зильбермана по моему настоянию, исключительно, чтобы стать полновластной хозяйкой его миллионов… А ты говоришь, «не будет ли она настаивать на эксгумации трупа Зильбермана». Нет, конечно, не будет. Ибо рано или поздно она поймёт, что в смерти мужа обвинят прежде всего её… Если и не обвинят, то подозревать будут наверняка… Кстати, Махмуд, а где ты хранил этот самый таллий и почему он попал в пищу именно Зильберману?
— Видите ли, шеф, я исходил из того, что чай с сахаром пьёт один только Зильберман. Ирма сохраняет фигуру, поэтому избегает сладости, в том числе и сахар… Нам с вами противно портить аромат чая какими бы то ни было добавками, хоть сахаром, хоть чем-то другим. Следуя этой логике, соли таллия, — а он по цвету и крупицам они ничем не отличаются от сахара, — я добавил в сахарницу… Пей во сласть себе, товарищ дорогой, чай с сахаром да с таллием! Только вот осечка небольшая вышла: Зильберман не умер сразу, у него начались всякие болезни, он переполошил весь медперсонал лондонских клиник.
— Вот это-то как раз и выглядит естественно, Махмуд! Отдай Зильберман Богу душу сразу после первой чашки чая, не его таскали бы по клиникам, а нас — Ирму, тебя и меня — по полицейским участкам. Кстати, ты не ответил на мой вопрос, где ты хранил таллий?
— Где-где? В бумажных пакетах, в карманах пиджаков и брюк.
— Да ты что?! — удивлению Герцога не было предела. — И они, брюки и пиджак, по-прежнему на тебе?
— Да, а что?
— Немедленно сожги их в камине! А сахарницу обработай моющими средствами, если не хочешь оказаться на виселице!
— А зачем, Юлий Львович?
— Эх ты, горе-опер! В швах твоей одежды и в сахарнице могли остаться микрочастицы таллия. Теперь понял, почему надо это сделать?!
…После всего услышанного Ирма не нашла ничего лучшего, как бесшумно закрыть дверь и броситься на поиски нотариуса.
Поспела как раз вовремя — Густав уже испускал дух.
Ещё через час прибывшие врачи констатировали необратимую стадию паралича кишечника, и вскоре Зильберман скончался.
В завещании он указал, что единственным законным наследником его недвижимости, акций, денежных вкладов в различных банках и принадлежащих ему активов, является его жена — Герцог-Зильберман Ирма Юльевна…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги