Гроздь рябиновых ягод. Роман

Глава 9. Путешествие

Летний день клонился к вечеру. Солнце устало прилегло на кроны деревьев дальнего леса. По ухабистой лесной дороге неспешно катилась телега, нагруженная сеном. Ее с трудом тащила старая кляча Манька. Она уже плохо видела, но дорогу домой находила безошибочно. На телеге, на душистом сене, растянулся Еремей. Георгий, жалея Маньку, шел рядом.

– Ишь, как лягухи расквакались, опять завтра погожий денек будет. С утречка снова поедем на дальние покосы, пока погода стоит, – сказал Еремей, покусывая травинку.

Дорога огибала Бабье болото, названное так потому, что оно изобиловало брусникой да морошкой, и бабы, которые посмелее, ходили туда по ягоды. Дело это было рисковое, болото топкое, и надо было хорошо знать тропку, расположение вешек. Ходили всегда стайкой по несколько человек, зато возвращались с полными туесами.

– И то правда, поедем. И сверчки эвон как стрекочут, к ясному дню. Кабы только Манька не подвела, еле плетется, бедолага. Надо бы новую кобылу купить, – вздохнул Геша.

Еремей сел, подобрал вожжи.

– Знамо дело, надо, да где денег стока взять? Опять же, купишь лошадку, а ее возьмут, да отымут. На сходке мужики гуторили, что кооператив у нас будет, всю скотину на обчий двор сгонют. Вот и думай!

– Да-а… и без лошади никак… Манька, не ровен час, помрет в поле.

– В город тебе, Гошуня, подаваться надоть, на заработки. Семья растет, хозяйство маленькое, да и то, того и гляди, отберут. Не прокормимся!

– А на кого ж я Настену с девчонками оставлю? Малы ведь совсем они еще…

– Пущай с нами пока поживут, не обидим. Обустроишься в городе-то, заберешь. Нету другого выхода, Геша.

Остаток пути проделали молча, каждый обдумывал ситуацию.

Пару недель спустя Георгий ездил по делам в Суны, вернулся в радостном возбуждении.

– Вот точно говорят, на ловца и зверь бежит. Приехал в уезд, а там вербовщик из Аргаяша. Это большое село где-то на Урале. Там зерносовхоз построили, рабочие нужны. Работа хорошая, при хлебе. Опять же, жалование хорошее, подъемные на проезд дают. А главное, жилье обещают, с семьей ехать можно! Птичье хозяйство рядом, куры, яйца – сытая жизнь! И озеро есть, а в нем рыбы полно! И места страсть какие красивые. Собирайся, Настена, в новую жизнь поедем. В поезде, по железке!

А Санька тут как тут, глаза горят, щеки раскраснелись:

– И я с вами! Тож работать пойду, за птицей ходить буду. А на жалование себе ботиночки со шнуровкой куплю! Хватит в деревне сидеть!

– А что? Хорошее дело. Поезжайте, молодежь. Пора из гнезда вылетать, – поддержал их Еремей.

Пелагея утерла уголком фартука слезинку, но тоже согласилась, что такой случай упускать нельзя. Документы выправили быстро, пожитки собрали еще быстрей. Немного их, пожитков-то, было. И вскорости, вместе с другими добровольцами, уехали они на телегах в Вятку, а оттуда отправились поездом в Аргаяш.

Все пятеро впервые ехали по железной дороге, все им было интересно, все любопытно. Семья расположилась на трех жестких полках в тесном закутке. В вагоне было людно, шумно, накурено. В конце вагона кто-то играл на гармошке. На верхнюю полку ловко забрался здоровый конопатый парень в выгоревшей гимнастерке и вскоре оттуда раздался его негромкий храп. Настя с опаской поглядывала вверх, не обломилась бы полка. Санька с двухлетней Ниночкой на коленях не отлипали от окна, то и дело восторженно вскрикивая:

– Гляди, гляди, машины по дороге едут!

– А это что? Трахтор? Вот бы нам такой, заместо Маньки!

– Гляди-ко, что это? Ероплан? Ероплан! Гляди, летит, взаправду летит!

В Глазове Георгий сбегал на станцию за кипятком. Настя вся извелась от тревоги, как бы он не отстал от поезда. Она чувствовала себя потерянной в этом водовороте людей и событий, ей было страшно за детей, за себя, и она хваталась за мужа, как за спасительную соломинку. А Георгию самому было не по себе от ответственности за семью, тревожно: что там ждет на новом месте? Ведь главе семьи едва минуло двадцать два года. И только маленькая Лиза спокойно спала у материнской груди, ее ничего пока не тревожило.

На рассвете Настю, забывшуюся беспокойным сном, разбудил паровозный гудок. Села. На соседней полке спали, свернувшись калачиком, как котята, Саня с Ниночкой. Лизонька тихонько посапывала, завернутая в теплый платок. Георгий растянулся на верхней полке, положив под голову узел с вещами. Поезд, мерно постукивая колесами, огибал берег широкой, полноводной реки. Настя никогда не видывала столько воды! Мощные ели местами подступали к самой кромке берега. А впереди, на горизонте, синели далекие горы. У нее дух захватило от такой красоты. Ушла куда-то тревога из души, пришла уверенность, что впереди их ждет счастливая, интересная жизнь, и сердце открылось навстречу этому прекрасному миру. Река то уходила вправо, то вновь подходила к самому железнодорожному полотну. За окнами замелькали железные перекрестья моста, теперь река несла свои воды прямо под поездом.

– Вот и Каму переехали, сейчас вокзал будет, забирай узлы, прибыли, – сказал кто-то рядом, за переборкой. За окнами действительно медленно проплывало длинное желтое здание вокзала с двумя шпилями. Пермь.

Настя набралась смелости и вышла из вагона оглядеться, подышать воздухом. После духоты в лицо пахнула утренняя свежесть и специфический аромат железной дороги: смесь запахов металла, машинного масла, дыма. На крытом навесом перроне, несмотря на ранний час, было шумно, многолюдно, суетливо. Со всех сторон раздавались паровозные гудки, лязг железа, говор, выкрики мальчишек, продающих папиросы, газеты, баранки. Настя крепко держалась за поручень вагона, боясь отойти хоть на шаг, и крутила головой, удивленная этим кипением жизни.

В Перми освободившиеся по соседству места в вагоне заняли парень в тельняшке и две девушки, обе в темных, едва прикрывающих коленки, юбках и красных косынках. Девушки держались смело, громко переговаривались, задорно смеялись. Из их разговоров стало понятно, что молодые люди работают на строительстве какого-то завода и едут в Екатеринбург на курсы. Они говорили о плане, съезде, ОСОВИАХИМе, пятилетке, землеройной машине, и о других незнакомых, малопонятных вещах, горячо обсуждали какого-то Наджафова, который «срывает план». Настя и Саня притихли, наблюдая за этой троицей, Настя настороженно и с любопытством, а Санька с восхищением.

После Перми природа за окном вагона изменилась. Поезд шел между гор, становившихся все выше, дорогу обступали мощные кедры, разлапистые ели, перемежающиеся березами и осинами. Взгляду открывались озера с чистой водой, отражающей скалистые берега. Дорога то поднималась ввысь, и перед глазами разворачивались лесистые дали, то перед окном вдруг вырастала слоистая стена уходящей к облакам горы. И всюду бурлила жизнь, рылись котлованы для строящихся заводов, прорубались просеки для будущих дорог, возводились мосты. Родина оправлялась после войн и революций, поднималась из разрухи, нищеты и расправляла крылья.

Наши путешественники весь день не отходили от окна, молодая страна словно разворачивала перед ними всю свою красоту и силу. Всеобщий энтузиазм передался и им, на месте не сиделось, хотелось вместе со всеми строить эту новую, такую манящую, жизнь.

К ночи добрались до Екатеринбурга. И вновь были поражены обилием и яркостью огней, большими домами, асфальтированными улицами, наполненными машинами и людьми, впервые увидели трамвай. А утром, со всеми узлами и мешками, высадились на перрон станции Челябинск. Отсюда предстояло добираться на местном поезде по другой ветке. Ехать было недалеко, да ждать пришлось часа три. В шумном, грязном зале ожидания в толпе шныряли беспризорники, наглые, как воробьи. Стоило Георгию отлучиться, а бабам отвлечься на раскапризничавшихся детей, как уж узла не досчитались. Саня кинулась было за пацаном, да где там! Тот словно растворился в толпе.

Только к вечеру прибыли, наконец, измученные путешественники в Аргаяш.