Грозовой перевал

Глава 6

Мистер Хиндли приехал домой на похороны и, что поразило нас и вызвало пересуды всех окрестных соседей, привез с собой молодую жену. Кто она такая и откуда родом, он нам так и не сообщил. Скорее всего, она не могла похвастаться ни именем, ни состоянием, иначе он вряд ли скрывал бы свою женитьбу от отца.

Эта женщина не собиралась нарушать в доме покой. Как только она переступила наш порог, ей все пришлось по сердцу: и окружавшие ее вещи, и все наши порядки, кроме разве что приготовлений к похоронам и присутствия скорбящих. В этом вопросе она показалась мне глуповатой. Убежала в свою комнату, причем велела ее сопровождать, хотя мне следовало одевать детей. Там уселась, дрожа и сжимая руки, и без конца спрашивала: «Они уже ушли?» Потом стала в истерике описывать, какое жуткое впечатление на нее производит черный цвет, вздрагивала, тряслась и в конце концов расплакалась. Когда же я спросила, с чего это она, отвечала, что не знает наверное, просто очень боится смерти. По моему разумению, смерть в ту пору ей грозила не больше, чем мне. Худенькая – это правда, но молодая, цвет лица здоровый, да и глазки сияли, как бриллианты. Хотя я заметила, что, когда она поднималась по лестнице, у нее случалась одышка, от внезапного шума она вся трепетала и временами мучительно кашляла. Но я не имела ни малейшего представления о том, что такие признаки могли предвещать, и потому сочувствия к ней не испытывала. Мы тут вообще не жалуем чужаков, мистер Локвуд, коли они сами первые не проявят к нам симпатии.

За три года отсутствия молодой Эрншо очень изменился. Он похудел, побледнел, говорил и одевался совсем не так, как раньше. В первый же день своего возвращения он распорядился, чтобы мы с Джозефом теперь сидели на кухне, а в «доме» расположится он сам. Надобно сказать, что он собирался застелить ковром и оклеить обоями маленькую нежилую комнату, превратив ее в гостиную, но его жене так понравились белые плиты пола и огромный, весело горящий камин, оловянные блюда и горка с голландским фаянсом, место для собак и, вообще, все просторное помещение «дома», где они проводили время, что молодой Эрншо решил, что для удобства жены не стоит ничего переделывать, и отказался от своих намерений.

Еще ей было приятно среди прочих новых знакомств обрести золовку. И поначалу они вдвоем без конца о чем-то щебетали, миссис Эрншо целовала Кэтрин, возилась с нею и засыпала подарками. Но очень быстро ее привязанность поутихла, она принялась капризничать, а Хиндли превратился в самого что ни на есть деспота. Стоило жене выказать свое неудовольствие Хитклифом хотя бы в нескольких словах, как в Хиндли вскипала старая ненависть к мальчику. Молодой хозяин изгнал его к слугам, лишил уроков, что давал детям викарий, и заставил его вместо учебы трудиться на ферме наравне с другими работниками.

Сначала Хитклиф держался молодцом, потому что Кэти сама учила его всему тому, что узнавала на уроках, работала или играла вместе с ним в поле. Оба они обещали вырасти настоящими дикарями, ибо молодого хозяина вовсе не интересовало, как они себя ведут и чем занимаются, ну и они держались от него подальше. Он даже не следил, посещают ли дети церковь по воскресеньям, и только Джозеф да викарий порицали его за небрежение, когда детей не обнаруживалось среди прихожан. В таких случаях Хиндли приказывал выпороть Хитклифа, а Кэтрин лишить обеда или ужина. Но больше всего ребята любили убежать с утра на вересковую пустошь и болтаться там целый день; над грозящим им наказанием они просто смеялись. Викарий мог задавать Кэтрин выучить наизусть столько глав, сколько душе его было угодно, а Джозеф мог пороть Хитклифа, пока рука не заболит, – все забывалось, стоило детям снова оказаться вместе, особенно если они задумывали какую-нибудь шалость или месть. И частенько вдали от посторонних глаз я плакала, видя, как с каждым божьим днем они становятся все отчаяннее, а я не осмеливалась ни полсловечка сказать, ибо боялась, что совсем потеряю то малое влияние, что еще имела на этих никому не нужных детей. Однажды воскресным вечером их выставили из гостиной за шумное поведение или за какой-то другой несерьезный проступок вроде этого, и, когда я пошла звать ребят к ужину, мне нигде не удалось их найти. Мы осмотрели весь дом – сперва наверху и внизу, потом двор и конюшню. Никого. В конце концов Хиндли в ярости велел нам запереть дверь и поклялся, что этой ночью они в дом не войдут. Все пошли спать, но я слишком волновалась, чтобы лечь в постель. Вместо этого я открыла окно в своей комнате и, хотя шел дождь, выглянула наружу – вдруг увижу. Я твердо решила, что, несмотря на запрет, впущу их, если появятся. Через некоторое время до меня донеслись шаги – кто-то шел по дороге, и сквозь ворота замерцал огонек. Накинув на голову шаль, я побежала к двери, чтобы они не разбудили стуком мистера Эрншо. Передо мною стоял Хитклиф. Один. Я даже вздрогнула, когда увидела его без Кэтрин.

– Где мисс Кэтрин? – тут же воскликнула я. – Надеюсь, с ней ничего не случилось?

– Она в поместье «Дрозды», – ответил мальчик. – Я бы тоже сейчас там был, но эти невоспитанные люди не догадались предложить мне остаться.

– Ну и попадет же тебе на орехи! – сказала я. – Ты не успокоишься, пока не выполнишь задуманное. Зачем, бог ты мой, вы отправились в «Дрозды»?

– Дай мне сперва снять мокрую одежду, Нелли, а потом я тебе все расскажу, – ответил он.

Я предупредила, чтобы он не разбудил хозяина, и, пока Хитклиф переодевался, а я ждала, чтобы задуть свечу, он рассказывал:

– Мы с Кэти удрали через прачечную, чтобы побродить на свободе. А когда увидели огоньки в поместье, решили пойти посмотреть, как младшие Линтоны проводят воскресные вечера. Может, тоже стоят, дрожа, в углу, пока их отец и мать сидят за столом, едят и пьют, поют и смеются, а огонь в камине такой жаркий, что больно глазам? Думаешь, так? А может, они читают проповеди или какой-то слуга наставляет их на путь истинный и требует затвердить длинный список библейских имен, если они дали ему неправильный ответ?

– Думаю, нет, – сказала я. – Они, без сомнения, хорошие дети и не заслуживают, как вы, наказаний за плохое поведение.

– Не будь ханжой, Нелли, – продолжал он. – Ерунда все это! Мы без остановки бежали от «Перевала» до парка «Дроздов», и Кэтрин совсем искромсала себе ноги, потому что была босиком. Тебе придется завтра поискать ее башмаки на пустоши. Мы пролезли через сломанную живую изгородь, почти на ощупь пробрались по дорожке к дому и остановились на клумбе под окном гостиной. Свет-то шел оттуда. Ставни хозяева не закрыли, а шторы были спущены только наполовину. Мы оба смогли заглянуть внутрь, потому что забрались на выступ цоколя и ухватились за карниз. И знаешь, какую красоту мы увидели? Роскошную комнату с малиновым ковром, малиновой обивкой на стульях и малиновыми скатертями на столах. По ослепительно-белому потолку шла золотая каемка, в центре на серебряных цепях свисали стеклышки, похожие на капли дождя, а среди них мерцали приглушенным светом маленькие свечки. Старших Линтонов мы там не заметили, вся гостиная была в распоряжении Эдгара и его сестры. Разве не следовало им наслаждаться этаким счастьем? Мы бы с Кэти решили, что попали прямиком в рай небесный! А теперь скажи, что, по-твоему, делали эти «хорошие дети». Изабелла – ей, кажется, одиннадцать, она на год младше Кэти – валялась на полу в дальнем конце комнаты и вопила, повизгивая время от времени, будто ведьмы втыкали в нее раскаленные иглы. Эдгар стоял у камина и беззвучно лил слезы. А посреди стола сидел щенок, тряс лапкой и скулил, ибо, как мы поняли из их взаимных обвинений, они чуть не разорвали беднягу пополам. Вот ослы! Нашли себе развлечение – ссориться, кому первому держать этот теплый мохнатый комочек, а после каждый заревел, потому что, неудачно поборовшись за щенка, они оба уже не хотели его брать. Мы в голос расхохотались, глядя на этих избалованных дурачков. Как мы их презирали! Ты когда-нибудь видела, чтобы я требовал себе то, что хочет Кэти? Или чтобы мы, оставшись вдвоем, для развлечения начали рыдать, вопить или кататься по полу в разных концах огромной комнаты? Ни за какие коврижки я не поменял бы свою жизнь здесь на жизнь Эдгара Линтона в поместье – даже если бы мне посчастливилось спихнуть Джозефа с самой высокой крыши и выкрасить фасад дома кровью Хиндли!

– Тише, тише! – прервала я его. – Ты мне так и не объяснил, почему Кэтрин осталась в «Дроздах».

– Я же сказал тебе, что мы расхохотались, – ответил Хитклиф. – Линтоны нас услышали и тут же стремглав бросились к двери. Сперва они молчали, но потом как заорут: «Ой, мама, мамочка! Ой, папа, папочка! Идите сюда! Ой, мамочка, папочка!» Так и вопили не замолкая. А мы нарочно принялись ужасно шуметь, чтоб испугать их еще сильнее, но потом спрыгнули с цоколя, потому что кто-то начал греметь засовами и мы поняли, что пора удирать. Я схватил Кэти за руку и потащил за собой, но она вдруг упала. «Беги, Хитклиф, беги! – прошептала она. – Они спустили бульдога, и он меня схватил!» Этот дьявол вцепился ей в лодыжку, Нелли, я слышал его омерзительное сопение. Но Кэти даже не пикнула – нет! Она презирает трусость и не заплакала бы, даже если бы ее подняла на рога бешеная корова. Но я не молчал. Я обрушил ему на голову все ругательства, которые могли бы уничтожить любого черта в христианском мире, потом подобрал камень, сунул собаке в пасть и стал пихать его что есть силы в ее поганую глотку. Наконец явился с фонарем мерзавец-слуга и закричал: «Держи вора, Зверобой! Держи вора!» Правда, увидев, какую добычу поймал Зверобой, он сменил тон. Пса оттащили. Его огромный лиловый язык вывалился изо рта на полфута, а с отвислых брылей стекала кровавая слюна. Слуга поднял Кэти. Ей было плохо, но не от страха, это уж точно, а от боли. Ее понесли в дом, я пошел следом и все бормотал проклятия и говорил, что отомщу им. «Какая у нас добыча, Роберт?» – крикнул Линтон с порога. «Зверобой поймал девчонку, сэр, – отвечал тот. – С ней еще парень, – добавил он, схватив меня, – с виду из самых отъявленных. Видать, грабители думали подсадить их в окно, чтобы те им двери открыли, когда все в доме уснут, – так им легче было бы всех нас перерезать. Закрой рот и не сквернословь, ты, ворюга! Тебя за это на виселице вздернут. Мистер Линтон, сэр, не опускайте ружье!» – «Нет-нет, Роберт, не опущу, – сказал старый дурак. – Негодяи знали, что вчера я получил плату от арендаторов. Захотели по-умному дело обделать. Веди их в дом. Уж я им устрою прием! Так, Джон, закрой дверь на цепочку. Дай Зверобою пить, Дженни. Напасть на судью в его же собственной твердыне! Да еще в воскресный день! До какой наглости надо дойти! О, Мэри, дорогая, взгляни-ка! Не бойся, это всего лишь мальчишка, хотя и набычился, как и подобает негодяю. Разве не будет благом для страны повесить его сразу, без проволочек, пока его натура не проявилась в деяниях, как она уже выказала себя в чертах его лица?» Он выволок меня под самую люстру, а миссис Линтон нацепила на нос очки и в ужасе воздела руки к небу. Трусливые детки Линтонов тоже подобрались поближе. Изабелла лепетала: «Какой страшный! Посади его в погреб, папочка. Он в точности как сын гадалки, который украл моего ручного фазана. Правда, Эдгар?»

Пока они меня разглядывали, подошла Кэти. Она услышала последние слова Линтона и рассмеялась. Эдгар Линтон вгляделся в нее повнимательнее и, собравшись с мыслишками, сообразил, кто она такая. Они же видят нас в церкви, понимаешь, хотя в других местах мы почти не встречаемся.

– Это мисс Эрншо, – прошептал он матери. – Посмотри, как ее укусил Зверобой – кровь из ноги так и льет!

– Мисс Эрншо? Чепуха! – воскликнула его мать. – Чтобы мисс Эрншо рыскала по округе с цыганом! Однако, дорогой, на ней траурное платье. Право же, так и есть. И ведь она может на всю жизнь остаться хромой!

– Небрежение ее брата заслуживает всяческого порицания! – воскликнул мистер Линтон, отвернувшись от меня и поворотившись к Кэтрин. – Как я узнал от Шильдерса (это викарий, сэр), он отнюдь не мешает ей расти настоящей язычницей. Однако кто это такой? Где она нашла такого дружка? Ах да! Это, видать, то самое удивительное приобретение моего покойного соседа, сделанное в Ливерпуле, – маленький индиец с заморского корабля, а может, брошенный на берегу американец или испанец.

– В любом случае скверный мальчишка, – заметила пожилая дама. – И ему не место в приличном доме! Вспомни, Линтон, какие он произносил слова? Страшно подумать, что мои дети могли их услышать!

Тогда я снова начал ругаться – не злись, Нелли, – поэтому Роберту приказали меня выгнать. Без Кэти я уходить отказался. Но Роберт выволок меня в сад, сунул в руку фонарь, пригрозил, что мистеру Эрншо непременно сообщат о моем поведении, и, велев идти домой и не сворачивать, вновь запер дверь. Шторы на окне все еще были приподняты с одного конца, и я опять заступил на свой наблюдательный пост, ибо, если бы Кэтрин захотела вернуться, а ее бы не выпустили, я бы разбил их огромные окна на миллион мелких осколков. Кэти тихонько сидела на диване. Миссис Линтон сняла с нее серый плащ молочницы, который мы позаимствовали для нашей прогулки, и, как мне показалось, увещевала ее, качая головою. Все-таки она молодая леди, и к ней у Линтонов отношение не то, что ко мне. Затем служанка принесла таз с теплой водой и вымыла Кэти ноги. Мистер Линтон приготовил для нее бокал глинтвейна, а Изабелла принесла и вывалила ей на колени тарелку кексов. Поодаль с разинутым ртом стоял Эдгар. А после они высушили и расчесали ее прекрасные волосы, дали пару огромных домашних туфель и подкатили в кресле к огню. Когда я уходил, она была очень довольная – делилась своим угощением со щенком и Зверобоем, которого ущипнула за нос, отчего в пустых голубых глазках Линтонов засветилось хоть какое-то подобие жизни – бледное отражение веселости милого личика Кэти. Мне было видно, что эти дуралеи ею восхищаются, ведь она неизмеримо выше их – да и кого угодно на всем белом свете, правда, Нелли?

– У этой истории еще будут последствия, каких ты и представить себе не можешь, – отвечала я, покрыв мальчика одеялом и потушив свечу. – Ты неисправим, Хитклиф. Мистер Хиндли наверняка перейдет к крайним мерам, это уж как пить дать.

Я оказалась права. Все обернулось гораздо хуже. Это злосчастное приключение привело Хиндли в бешенство. А на следующий день еще и мистер Линтон, чтобы наладить отношения, нанес нам визит и прочел молодому хозяину наставление по поводу того, как он управляет своим семейством, так что тот действительно задумался о происходящем. Хитклифа не выпороли, но ему было сказано, что, если он хоть одно словечко скажет мисс Кэтрин, его выдворят из дому. А миссис Эрншо следила, чтобы золовка, вернувшись домой, вела себя, как подобает. И добивалась она этого не силой, а хитростью. Силой у нее ничего не вышло бы.