Гера Даниленко, третий опер из «тяжкой» группы Правобережного РУВД, сидел за своим рабочим столом и сортировал вынимаемые из ящиков бумаги. Некоторые он откладывал в сторону, к двум толстым папкам, но большая часть, разорванная на мелкие куски, летела в подставленную к столу мусорную корзину.
Даниленко увольнялся. Еще находясь в отпуске, он подал рапорт, мотивируя свое желание семейными обстоятельствами и личными причинами. Рапорт подписали на удивление быстро, и, месяц назад выйдя на работу, Гера принялся активно сдавать дела и подписывать обходной. Сейчас все подписи были уже собраны, и Гера знал, что завтра он «попадет в приказ». На восемь вечера была назначена «отвальная», и оставшееся до этого момента время Даниленко посвятил тому, что освобождал место для своего преемника. В кабинете, кроме него, находился только Ковалев, который тоже сидел за своим столом и писал справки по делу Римского, которым они с Димой занимались уже несколько дней. Сам Дима вместе со следователем отправился проводить «уличную» — следственный эксперимент, в ходе которого Римский должен был показать, где, когда и каким образом он срывал серьги.
— Костик, — Гера развернулся к его столу. — Посмотри потом. Тут кое-какая информация любопытная, я в свое время не успел отработать. Может, пригодится когда…
Ковалеву было немного грустно оттого, что Даниленко увольняется. Гера был хорошим опером, действительно хорошим. Он никогда не изображал из себя комиссара Мегрэ, не пытался казаться супердетективом, но дело свое знал твердо и обладал настоящим профессионализмом и здравым смыслом, что не раз позволяло ему добиваться успеха в иных, казалось бы, абсолютно безнадежных делах. В розыске Гера отработал около восьми лет, что по нынешним временам считалось очень и очень приличным сроком. Долгое время «сидел на земле», в 15-м отделении, потом работал в РУВД, в главке, опять вернулся в район, некоторое время занимал весьма шаткое кресло заместителя начальника 15-го отделения по уголовному розыску, откуда слетел из-за «залетов» подчиненных. Последнее время Гера часто жаловался на то, что ему все надоело, что он устал. Специалисты в таких случаях рекомендуют сменить профиль работы, хотя бы временно, но Гера сразу заявил, что ничего другого делать не умеет и переводиться куда-нибудь дежурным или командиром взвода не будет.
Подошло назначенное время. Вернулся Петров, начали подтягиваться остальные приглашенные. Сдвинули вместе и накрыли бумагой четыре стола, положили под холодную воду бутылки, начали расставлять закуски. Из соседних кабинетов принесли недостающие стулья. Приготовления, как и обычно в таких случаях, затянулись, и только после половины девятого стали рассаживаться за стол. Повод для застолья был нерадостный, и начали как-то незаметно, без громких тостов и речей. Первые три рюмки выпили быстро. Большинство присутствующих, не успевшие днем нормально пообедать, налегали на закуски, и тарелки быстро пустели. Подошли опоздавшие, и, наскоро перекурив в соседнем кабинете, все опять вернулись за стол.
— Скажу честно, Гера, мне жалко, что ты уходишь. — Николаев поднялся. — Я всегда считал, что если кто нашел себе другое место и решил переводиться или увольняется, то поступает правильно. Никогда никого не отговаривал в таких случаях. Каждый сам решает, где ему лучше. Но сейчас… Я понимаю, конечно, что ты сто раз все обдумал, но мне, честное слово, жалко, что так получается. Не умею и не люблю много говорить, поэтому предлагаю просто выпить за тебя, за то, чтобы у тебя «там» все сложилось!
Выпили. Закусили.
— Ты себе место подыскал уже? — спросил кто-то из оперов.
— Да так, есть варианты, — неопределенно пожал плечами Даниленко. — Еще не определился.
— К Михалычу в «Спрут» не пробовал? Там много наших. Мне через год на пенсию уже, хочу к нему попробовать, если не развалятся к тому времени.
— У тебя что, двадцать пять уже будет? — удивились на другом конце стола, имея в виду количество отработанных на милицейском поприще лет.
— Какие двадцать пять! Двадцатник только-только стукнет! Только хватит мне уже, чем дальше, тем хуже… Слышал, новый кодекс собираются принять? Там за грабеж, например, штраф предусмотрен, сколько-то минимальных зарплат, а верхний предел — то ли три, то ли пять лет… Приходишь к судье — хотят ведь как в Америке сделать, чтобы суды не только судили, но и все остальные вопросы решали — так вот, приходишь к судье и говоришь: я хочу два грабежа «залепить», сколько я вам должен? Оплачиваешь, авансом, штраф, а потом идешь и с чистой совестью грабишь. И никто тебе за это ничего сделать не может. Что, ради этого я столько лет уродовался?
— Это ты своими вывихнутыми ментовскими мозгами все не так понимаешь, — перебил Савельев. — Мы идем к демократии, поэтому никого наказывать ни за что нельзя. А тебя уродоваться никто не просил, сам виноват.
— Да я и не виню никого, просто противно! Как будто, кроме нас, никому это и не надо!
— Кому надо — от тех ничего не зависит. А от кого зависит — тем совсем другое требуется…
— Ладно, хватит об этом! — оборвал Петров. — А то сейчас еще о политике начнете. Не за этим ведь собрались.
— Правильно, Димыч, лучше наливай!
Вышли покурить в соседний кабинет. Даниленко широко открыл окно, угостил Ковалева сигаретами.
— Знаешь, Костик… Я, пока рапорт свой подписывал, сто раз обо всем передумал. И все равно ответа не нашел. Вроде бы, правильно все решил, жена так вообще в такое счастье поверить не может. Каждый день в семь вечера — дома, никаких дежурств ночных, в выходные никто трогать не будет. Я уж не говорю о зарплате, тут и сравнивать-то нечего! Меня ведь хорошее место ждет, я об этом старался особо не говорить…
— Я и так догадался.
— Место хорошее, все, что надо — привезут, самого, куда надо, доставят, туда и обратно. Все условия для работы созданы. А мне вот никак не успокоиться. Сейчас ведь уже не коммунизм, идей гениальных никаких не осталось. Каждый ищет себе место получше, наверх лезет. Я, пока в отпуске был, в фирму свою походил немного, присмотрелся. Нормальные люди. Есть, конечно, и дерьмо, но это как везде. Так вот, нормальные люди, тихо-мирно занимаются своим делом, и, главное, понятно, почему они это делают. Ради того, чтобы какого-нибудь ублюдка в камеру запихать, тратишь свое время, свои деньги, здоровье свое. И ничего из этого не восстанавливается. У меня жена, по-моему, так и не смогла понять, почему я каждый день задерживаюсь. Это ведь не меня ограбили, не у меня квартиру обворовали. В любую контору, кроме нашей, приди под конец рабочего дня, так с тобой никто и разговаривать не станет. Ладно, раньше можно было думать: вот, посажу я его, так он несколько лет никому мешать не будет. А сейчас? Угробишь ты на него уйму времени, а судья его под залог выпустит, адвокаты накинутся, тебя сто раз в грязи изваляют, отписываться и объясняться замучаешься, а его потом все равно осудят условно, и он тебе, при встрече, в рожу ухмыляться будет. И надо тебе это?
— Не все так плохо.
— Ты еще скажи, что я не прав и на самом деле все хорошо!
— Такого тоже не скажу. Конечно, и платят мало, и нету ничего, и работать все, кому не лень, мешают, но мне мое дело нравится. Наверное, это можно и болезнью назвать, но я хочу этим заниматься. Да и кроме того, ничего другого ведь я делать-то не умею? Наверное, нельзя в этом признаваться. Но я не считаю, что то, чем я занимаюсь, — так легко. Дурак здесь долго не продержится, хотя сейчас многие и считают, что все менты — ленивые дураки и пьяницы. А насчет того, что все наверх лезут, так, я считаю, этот самый «верх» — у каждого свой. По-моему, быть на этом «вверху» — попросту занимать свое место и делать то, что тебе нравится. Я не смогу выполнять работу, от которой меня будет тошнить. И, наверное, не один я такой. Помнишь, в прошлом году брали вымогателей? Кирсанов, Голубенко, Земянский и Абрамов? Ты тогда тоже в отпуске был, но должен был слышать. Все четверо родом откуда-то с Урала, но в городе у нас давно осели. Земянский и Абрамов — призеры и чемпионы соревнований по культуризму, да и остальные — ребята совсем не слабые. Началось все с того, что Кирсанов на своем «БМВ» впилился в одну женщину на «копейке». По собственной, кстати, вине. Торопился куда-то очень, а может, просто летел, чтобы не забыть, куда едет. Так или иначе, но «копейку» он чуть ли не напополам разорвал, а у «бомбы» своей, по-моему, только фару разбил и бампер помял. При его доходах ремонт стоил бы просто копейки, но он обиделся, что она вовремя с дороги не убралась, и с ходу на нее «наехал». Потом друзей своих подключил. Для них, я так понимаю, это чем-то вроде развлечения было, в перерывах между серьезными «делами». Разминкой для поддержания общей физической формы, в память о тех временах, когда они еще просто ларьки «трясли». Во время одного из таких «наездов» их и взяли. Кроме наших, там еще и РУОП со своим СОБРом участвовал. Голубенко и Абрамов сразу в больницу отправились, а двое других как близнецы-братья стали, даже разница в росте сравнялась. В общем, ребята сели, и пока они сидели, там еще столько ихних подвигов всплыло! Суда до сих пор не было, все никак следствие закончиться не может. Я потом на обыска ездил. У Кирсанова — две машины, две квартиры. Генеральный директор одной фирмы, соучредитель совместного с испанцами предприятия; личные счета в трех банках у нас и в одном заграничном. В «основной» квартире, в одном из фужеров в «стенке» — четыре тысячи долларов стоят. Как его жена сказала, «это Славик вчера мне на мелкие расходы принес». У трех других — все ничуть не хуже, разве что Земянский, лучший друг его, был не женат, но зато трех любовниц сразу по полной программе содержал. Я, когда на них посмотрел, то долго думал потом. Сколько они так успели пожить? Года три-четыре, не больше, начинали-то почти с нуля. Стоят ли эти три-четыре года того, чтобы в один прекрасный день основательно получить по морде и оказаться в вонючей камере, а потом несколько ближайших лет на зоне загибаться? Будь одно это вымогательство, адвокаты их в два счета «отмазали бы», но, я говорил, там еще много всякого выплыло: мошенничества с квартирами, парочка изнасилований, еще несколько вымогательств, подделка документов, взятки… При том раскладе, который получился, сидеть им, причем сидеть железно, как минимум лет пять придется. И это в нынешние свободные времена. Так вот, я часто думал, стоит одного другого? Многие, наверное, с радостью с ними поменялись бы местами, чтобы хотя бы пару лет пожить, ни в чем себе не отказывая. Когда я с Абрамовым разговаривал, он признался мне, что ни о чем не жалеет. Но это было в самом начале, когда он еще надеялся, что его скоро отпустят. А через полгода я узнал, что его в камере «опустили», это ведь на нем две сто семнадцатых «висело»… Не помогли ни деньги, ни друзья, ни то, что сам два метра в высоту и столько же в ширину… Долго я говорю, пора за стол идти. Но я это все к тому, что у каждого — свое место, свой «верх». На сегодняшний день мое место меня устраивает, не знаю, что завтра будет, и загадывать не люблю. А что касается тебя: раз чувствуешь, что менять надо, — конечно, меняй. Естественно, будешь по работе скучать, и плохое все со временем забудется, тем более, что опер ты настоящий…
— Был, — усмехнулся Гера, разглядывая свои ботинки.
— Почему был? Есть! Это ведь, действительно, как болезнь, и не зависит оно от того, есть ли у тебя ксива в кармане и пистолет под мышкой.
— Люди разные бывают, — Гера ковырнул носком ботинка трещину в паркетном полу.
— Разные. Но мы о тебе сейчас говорим. И не забывай, что у тебя, в отличие, например, от меня, жена и ребенок. А как было сказано в одной умной книге, семейный мужчина должен в первую очередь заботиться о своих детях и защищать их, а не гоняться по крышам за преступниками.
— У Димки тоже и жена, и ребенок. У других ребят тоже, но ведь работают, — возразил, но без особой уверенности, Даниленко. — Понимаешь, будь все немного по-другому, я бы остался. Обязательно остался! Но так, как оно есть, — не могу больше. Или не хочу. Надоело.
— Я понимаю, — мягко ответил Костя. — И все понимают. Тебя ведь никто ни в чем не обвиняет, так что и оправдываться не надо. Пошли за стол? А то ребята уже заждались.
— Да я сам себя, наверное, обвиняю! Знаешь, в душе такое чувство, как будто убегаю.
— Иногда и убежать не вредно.
— Не вредно. Только потом, когда добежишь, противно становится. Немного. Совсем чуть-чуть.
Они закурили по новой сигарете. Помолчали.
— Пошли, — Костя взял коллегу за локоть, подтолкнул к двери, но Гера упрямо покачал головой, продолжая изучать пол.
— Подожди, давай докурим. Знаешь, у меня все никак из головы не выходит. Я перед самым отпуском по району дежурил, и меня на всю ночь выдернули в 15-е, там ножевое было. Ситуация очевидная, только бумажной возни много — восемь свидетелей, двое потерпевших, один злодей. «Терпилы» в больнице, злодей в одной камере «парится», свидетели — в соседней трезвеют. Ну, опросил я пару человек, общее впечатление составил, в больницу слетал, две заявы привез. У обоих терпил — проникающие ножевые в брюшную полость, в одно и то же место обоим, как по линейке. Чувствуется, что человек свое дело знает — на сантиметр правее или левее, и вместо тяжких телесных повреждений мокруха в чистом виде была бы. Я в отдел приехал, кофе попил и решил к «мяснику» этому подступаться. Дежурка его как раз по судимостям прикинула, оказалось, у мужика семь ходок, последний раз всего полгода назад откинулся, по сто восьмой первой пять лет отсидел, особо опасным признан. Притащил я его к себе, стали мы с ним общаться. И до сих пор тот разговор никак из головы не идет. «Да, — говорит, — порезал я их обоих. А что мне оставалось? Мне сорок два года, из них девятнадцать отсидел. Последний раз садился в девяносто первом, вышел — и поначалу думал, что с ума сошел. Другой мир, другая жизнь, другие люди. Все изменилось! Вы-то, — говорит, — этого не замечаете, для вас все это постепенно идет, незаметно. А у меня это получилось как с ребенком: растет-растет он у тебя на глазах, а потом ты уедешь куда-нибудь надолго, возвращаешься — и поражаешься, как он вырос. Так и здесь. Ладно, — говорит, — вышел и решил завязать. По-настоящему. Туберкулез и еще куча всяких болезней, больше пяти-шести лет даже на усиленном питании и в санаторных условиях не протянуть, а здесь — ни работы, ни профессии, ни крыши над головой. Но хотелось последние годы спокойно дожить. Нашел себе бабу какую-то, пристроился к ней в хату, начал на рынке ящики таскать. Раньше и подумать не мог, что придется на „черных“ горбатиться, но и деваться больше некуда. Бабу свою на тот же рынок пристроил, торговать чем-то. Один раз какой-то азер до нее докопался, пришлось ему морду набить. Остальные дернулись — схватился за топор, и на этом все кончилось. Только уважать стали. В общем, жили кое-как. На лето думали в деревню к ее родственникам съездить. Но не вышло. В тот вечер сидели у нее дома. Знакомые какие-то зашли. В квартире брать нечего, поэтому двери и не запирали почти никогда. Часов в одиннадцать — вечера, конечно — завалились двое мужиков. Одному двадцать семь, другой чуть помладше, местные гопники. Дольше одного дня нигде не работали, но и на открытый криминал духу не хватало, так, перебивались, чем придется». Пришли уже пьяные, начали до мужика этого докапываться. Просто так, от плохого настроения. Он, говорит, чувствовал, что добром не кончится, даже на принципы свои плюнул, лишь бы на скандал не нарываться. Выпить им предложил. Они, конечно, выпили, но не успокоились, давай дальше выпендриваться. Он им говорит: «Ребята, не надо так, ничего плохого я вам не сделал, давайте разойдемся». Упомянул, что судимый. Зря. С этого все и началось. Он им про свои «ходки», а они ему: «Козел ты, а мы и сами в милиции бывали». Мужик этот на «козла» обиделся, тут уже не выдержал, говорит: «За такие слова отвечать надо!» Они и ответили. Сразу в морду. Нос разбили, и давай дальше лезть. Оба — кабаны здоровые, голыми руками он бы с ними никак не справился. Схватился за нож, предупредил, а они только смеются и дальше прут. Он их обоих и уделал. Говорит, даже не задумывался, как в лагере двадцать лет назад научили, так все и сделал. Потом нож бросил, водку допил и пошел в соседнюю комнату ментов дожидаться. «Все равно, — говорит, — бежать некуда. Да и устал от такой жизни. В лагерь возвращаешься — там все знакомо, все понятно. Знаешь, это можно делать, а это — нельзя». Один раз обмолвился, сказал, что день рождения свой, уже незадолго до освобождения, с красной икрой и крабами отмечал. А как вышел — так до сих пор разобраться не может. Все поменялось. Говорит, по улицам вечером ходить страшно. И это ему, заразе с двадцатилетним стажем, который в семидесятые по всему Союзу гулял! И вот, представляешь, сидим мы с ним, разговариваем, он мне о своей жизни, я ему — о нашей. И он вдруг говорит: «Так жить нельзя! Вы не понимаете, что с собой сделали, но со стороны-то видней!» Про зарплату мою спросил. Долго мялся, думал почему-то, что я обижусь, но потом все-таки извинился и спросил. Я ответил. Он сначала понять не мог, в ценах-то наших новых он до сих пор почти не разбирается, а когда понял… Ничего не сказал. Голову опустил и ругался долго. Хотя ведь, по идее, только и радоваться должен. Интересно, кстати: почерк у него ровный, как чертежный шрифт, и пишет без ошибок. На речь я внимание не сразу обратил, только потом заметил: говорит практически без мата и без жаргона и такие обороты употребляет, что даже я давно позабыл. Я про образование спросил. Он сказал, что первый раз попался малолеткой и последние два класса в тюрьме заканчивал, но тогда даже там учиться плохо не принято было. Все равно заставляли заниматься, и все равно чему-то учили. А сейчас? Зайди в любую школу, кроме, может быть, каких-нибудь лицеев частных, так трое из пяти свою фамилию без ошибок написать не могут!
В кабинет заглянул Петров:
— Мужики, вы еще долго? Все вас ждут!
— Сейчас идем! — Костя опять потянул Даниленко за рукав. — Пошли. Бесконечный это разговор. Можно до утра спорить, только что нам друг другу-то доказывать? Мы это и так все видим… Пошли?
— Пошли, — кивнул Даниленко. — А с чего мы начали-то?
— С тебя.
— С меня? Хм… И верно, с меня. А чего обо мне-то говорить?
Гера подошел к открытому окну, перегнулся через подоконник и посмотрел вниз, на белую крышу своего кособокого старенького «Москвича».
Ковалев сел на стол и взялся за телефон. Ответили сразу, как будто давно ждали звонка.
— Алло, Вика, привет! У нас тут попойка маленькая организовалась… Да, конечно, есть повод! У нас он каждый день есть! Я час-полтора еще здесь буду, а потом приеду… Нет, дорогу найду. Ага… Хорошо! Ну все, пока!
Пока он разговаривал, Даниленко вышел, а спустя минуту в кабинет опять заглянул Петров:
— Ты где застрял? А, понял, извини! Привет передавай.
Домой Марат так и не вернулся. Бараев-старший, возвратившись из гаража и обнаружив отсутствие сына, принялся упорно размышлять, периодически названивая своим знакомым, как оставшимся в системе МВД, так и гражданским, и, в конце концов, пришел к определенным выводам, которые и высказал Марату, когда тот позвонил домой, чтобы разведать обстановку. Естественно, всей широты картины Владимир Юрьевич представить не мог, да и не хотел, но этого и не требовалось. Сын-преступник никак не может служить хорошей рекламой адвокату, а сын-преступник, имевший неосторожность попасть в руки милиции и сесть, и вовсе напрочь рушит с таким трудом выстраданную репутацию. Оценивая ситуацию трезво, а не так, как он привык делать это со своими клиентами, Владимир Юрьевич пришел к неутешительному для себя выводу: он вовсе не был уверен в том, что его профессиональные навыки и деловые знакомства смогут изменить ситуацию к лучшему. А потому он предложил Марату немедленно встретиться, чтобы обсудить создавшееся положение, подразумевая, что Марату надо из города исчезнуть, и намекая на свою помощь в этом щекотливом вопросе. Но перепуганный Марат никаких намеков не понял и поспешил повесить трубку. Владимир Юрьевич вздохнул, сознавая, что ему остается надеяться только на то, что у сына хватит ума и сообразительности выкрутиться самому. Лишь бы не попался, а подозревать его могут сколько хотят, никого эти подозрения, кроме оперов, волновать не будут, не пойман — не вор.
Первую ночь Марат провел в своей машине. Рассмотрев свое положение со всех сторон, он пришел к неутешительному для себя выводу: в одиночку ему не справиться. Нужен Олег. Он сможет придумать что-нибудь такое, что позволит им уехать из города и осесть где-нибудь в спокойном месте, пережидая, пока все утихнет. Весь свой криминальный талант Марат вложил в организацию того неудавшегося налета на квартиру, и теперь, сколько ни думал в этом направлении, ничего стоящего в голову не приходило. В какой-то степени Марат даже позавидовал Толе, у которого хватало смелости грабить пьяных прохожих и приторговывать марихуаной, сам он на такое не смог бы пойти даже в самом пиковом случае. По складу характера Марату гораздо ближе были красивые недоказуемые мошенничества, но витая в облаках теории, ничего практического он выдать не мог и оставалось, опять-таки, уповать на Олега. Но Марат даже примерно не знал, где искать Олега, а Олег, в свою очередь, теперь не мог связаться с ним.
На следующий день Марату немного повезло, он случайно встретил приятеля, тот отдал ему ключи от своей комнаты в коммунальной квартире, которой временно не пользовался, проживая у подруги. Комната оказалась грязной и захламленной кучей ненужных вещей, но Марата, в его нынешнем положении, такие мелочи не волновали, и он с удовольствием завалился на продавленную скрипучую тахту.
Пока он спал, Толя, уже успевший забыть тревоги и переживания последних дней, пришел за «травкой» к Саше Озимову. Саше было двадцать пять лет, но выглядел он на неполные восемнадцать, никогда не смотрел собеседнику в глаза и говорил почти шепотом. Два года он отсидел за квартирную кражу. Сидел он плохо, и вспоминать об этом крайне не любил, а вернувшись с зоны домой, долго сводил с пальцев позорные татуировки. Последнее обстоятельство в свое время привлекло к нему внимание помощников Серого, и вскоре Саша стал одним из основных распространителей наркоты в районе. В основном, через него шли марихуана и гашиш. Саша имел в своем распоряжении несколько постоянных продавцов и нескольких, работающих время от времени. Почти всегда товар на распространение Саша давал, не требуя никакой предоплаты, но «кинуть» его никто не решался. Те несколько смельчаков, которые попытались затянуть расчет, мотивируя это плохим качеством товара или тем, что их «обтрясли» менты, впоследствии очень убедительно отговаривали остальных от подобной авантюры, и им почему-то верили. Раньше Толя несколько раз брал у Саши «травку» и всегда успешно умудрялся ее продать, благо покупатель на такой товар есть и даже особо искать его не надо. Исключением явился тот несчастливый день, когда Николаев задержал Толю с коробком марихуаны, оставленной для собственного употребления. Если бы они повстречались хотя бы на час пораньше, когда еще не весь товар был продан, то вполне возможно, что Толя не был бы отпущен на подписку о невыезде. Это уберегло бы Толю от новых преступлений, но на весьма ограниченный срок, и конечного итога все равно бы не изменило.
Дверь в квартиру Озимова была металлической, с глазком «рыбий глаз» и многочисленными хитроумными замками. За прошедшие после отсидки два года Саша обзавелся кое-каким имуществом, которым дорожил, а так как контингент посетителей был довольно своеобразным, то меры предосторожности лишними не были. Кроме того, такая дверь могла хоть немного помочь в случае, если милиция решит вторгнуться в его личную жизнь, что, как ни горестно было это сознавать, рано или поздно должно было случиться. Печальный пример нескольких коллег по ремеслу, весело севших около месяца назад, заставлял Сашу все чаще разглядывать на пальцах оставшиеся от татуировок шрамы и нерадостно вздыхать.
Озимов долго смотрел на Толю в глазок. Не обнаружив подвоха, он приоткрыл дверь, не снимая цепочки.
— Давно тебя не видел. Где пропадал-то?
— Да так, дела были, — отозвался Толя. — У тебя сейчас есть?
— Для себя или для других?
— Для других.
— Мне отдашь по двадцать пять за пакет. Устроит? Всего, значит, двести пятьдесят. Когда рассчитаешься?
— Вечером.
— Подожди.
Саша закрыл дверь и прошел в комнату. В спинке дивана был устроен тайник, который, конечно, был бы обнаружен при обыске, но поверхностный досмотр должен был выдержать наверняка. Товар был заранее расфасован в аккуратные бумажные конвертики. Озимов отсчитал десять штук и вышел в коридор. Опять приоткрыв дверь на цепочку, он бросил пакет с конвертами под ноги Толе.
— Я весь вечер дома буду, но лучше сначала позвони. У рынка и около кинотеатра вчера ментов много было, двоих поймали, так что лучше туда не ходи! Удачи!
Толя рассовал конверты по карманам и вышел на улицу. Особого страха перед милицией он не испытывал, чувствуя, что сегодня ему будет везти, а о более позднем времени старался не думать вообще.
Четыре дозы он без труда продал своим знакомым, а еще две у него взяли «косившие» под бандитов ребята из кафе «Ноктюрн». Пару конвертов Толя с удовольствием оставил бы себе на вечер, но денег было мало, и он поступил по-другому. Найдя в одном из домов открытый чердак, он устроился там и распотрошил четыре оставшихся конверта. Из каждого он отсыпал совсем немного, но на донышке спичечного коробка образовалась щепотка марихуаны, вполне достаточная на один «косяк». Хотелось закурить прямо сейчас, тем более что папиросы с собой были, но Толя переборол это приятное желание, привел конверты в товарный вид и отправился торговать дальше.
Подойдя к кинотеатру, он некоторое время стоял в стороне, наблюдая за окружающей обстановкой. В бывшем помещении касс разместился зал игровых автоматов. Публика там собиралась довольно своеобразная, почти всех Толя неплохо знал. Их образ жизни и род занятий мало в чем отличались от его собственных, и в зал их далеко не всегда приводила любовь к азартным играм. Посторонних, вроде бы, не замечалось, и Толя направился к кинотеатру. Уже подходя к дверям, боковым зрением он заметил, как из-за угла кинотеатра вынырнул незнакомый молодой мужчина в джинсовом костюме. В голове у Толи коротко звякнул сигнал тревоги, и он, плавно изменив траекторию движения и не убыстряя шаг, миновал гостеприимно распахнутые двери зала игровых автоматов, скользнул взглядом по рекламным щитам и стал удаляться прочь. Вспотевшая левая рука сжимала лежащие в наружном боковом кармане оставшиеся конверты и коробок, готовая моментально их выкинуть. Но применять аварийное катапультирование не пришлось — Толя спокойно удалился от кинотеатра, сделал несколько кругов по ближайшим дворам и вышел обратно, но только с другой стороны.
У входа в зал игровых автоматов теперь стоял милицейский «УАЗик» с гостеприимно раскрытыми дверцами, и в отсек для задержанных усаживали братьев Туриновых, которые в определенных кругах района и местному уголовному розыску были известны, как завзятые наркоманы и грабители. Со старшим из братьев, Алексеем, Толя пару раз ходил на «дело», но быстро убедился, что прока от партнера никакого, а при малейшей опасности он «подставит» моментально, и быстро отказался от такого сотрудничества. За что братьев забирали в этот раз, Толя не знал, но в милиции они бывали часто, и каждое их посещение этого заведения сопровождалось обязательным визитом их мамаши, которая приходила, волоча за собой сумку с заранее подготовленными жалобами во всевозможные инстанции. Мамаша была в курсе всех «братских» дел и всегда обеспечивала алиби любимым сыновьям, за что они сдавали часть добычи в общий семейный бюджет. Глядя сейчас на лицо младшего из братьев, Антона, можно было нарисовать картину «Опять попался», по аналогии с известным полотном «Опять двойка». Но Толя в художественных тонкостях не разбирался и любоваться занятным, если сам в нем не участвуешь, зрелищем, не стал, а поспешил убраться подальше, тем более, что в кабине «УАЗика» мелькнул кто-то, крайне похожий на опера Николаева.
Больше часа Толя кружил по знакомым дворам и звонил в квартиры приятелей, но торговля не шла. Он уже начал подумывать о том, чтобы опять вернуться к кинотеатру, но тут удача опять повернулась к нему лицом, и оставшиеся четыре пакета он в пять минут втюхал знакомой наркоманке. Она брала не для себя — у нее был круг клиентов, готовых уплатить гораздо большие суммы за доставку товара прямо домой, а потому она не торговалась из-за каждой тысячи, и реальный доход Толи даже немного превысил предполагаемый. Когда все расчеты были произведены, она внимательно посмотрела ему в глаза и, благодаря особым свойствам своей наркоманской души, моментально определила, что у Толи неприятности. Общие беды сближают людей, а поскольку в их кругу беды, как правило, исходили из одного источника, то она с готовностью протянула ему руку помощи.
— Если хочешь, приходи сегодня вечером. Там все свои будут. Только с собой никого не тащи.
Предложение могло трактоваться только с одной стороны, как готовность предоставить для ночлега кусок грязного пола в одной из комнат ее квартиры. Несмотря на то, что ей было только двадцать два года, Толина собеседница давно уже напоминала ходячий шприц, а не молодую девушку, и некоторые, довольно актуальные для большинства сверстниц вопросы, ее голову давно уже не тревожили.
Толя кивнул, делая вид, что у него были свои планы и он раздумывает.
— Ладно, я побежала. Надумаешь — приходи. Пока!
Наркоманка, с которой он сейчас разговаривал, жила совсем недалеко, но уже на территории другого района, всего в нескольких метрах от разделяющей два городских участка невидимой черты. Это обстоятельство, по мнению Толи, несколько снижало шансы на скорое свидание с «родным» 14-м отделением, да и все равно, податься ему больше было некуда. Звонить Озимову он не стал, а сразу пошел к нему домой. Саша открыл дверь с теми же, что и днем, предосторожностями, получил деньги и тщательно пересчитал. Одна тысячная купюра оказалась совсем ветхой. Саша недовольно поморщился и протянул ее обратно.
— Поменяй, мне с солидными людьми рассчитываться.
Толя безропотно обменял одну банкноту на другую, и Саша, согнув пачку пополам, засунул ее в задний карман брюк.
— Завтра еще возьмешь? — деловито спросил он.
— Да я и сегодня могу…
— Сегодня не надо. Ты же все равно ночью не торгуешь. Подходи завтра, только пораньше, а то я в одиннадцать уже уеду. Я тебе еще столько же дам.
— Приду.
Коротко кивнув на прощание, Саша закрыл дверь и прошел в комнату досматривать по видику боевик и пить «Мартини». После недавних арестов «коллег», каждый вечер у него портилось настроение, а по ночам, когда у дома останавливались машины, он просыпался и с замирающим сердцем прислушивался к гудению лифта и шагам на лестнице. В такой обстановке у многих торговцев наркотой окончательно сдают нервы, и они сами начинают потреблять свой товар. Озимов пока еще держался, но алкоголь употреблял все чаще и чаще, отдавая предпочтение отборным ликерам и дорогам винам.
Толя начал спускаться по лестнице и на нижней площадке столкнулся с шустрым остроносым пареньком. Кольнув Толю взглядом, остроносый побежал наверх, оставив после себя залах клубничной жевательной резинки. Толя вышел на улицу, вспоминая, где мог видеть его раньше. Долго копаться в памяти не пришлось. С остроносым он несколько часов просидел в одной камере ИВС Правобережного района, и тот тоже был задержан по 224-й «наркоманской» статье. Было очевидно, что сейчас он тоже шел к Озимову.
Толя неторопливо пересек двор и зашел в подъезд противоположного дома. Высоко подниматься он не стал, остановился на площадке второго этажа, у окна. Несмотря на удачно прошедшую дневную торговлю, ощущался дефицит бюджета, и Толя стал внимательно наблюдать за домом Озимова.
Вскоре вышел и быстро удалился остроносый, а за последующие полчаса промелькнули еще двое молодых людей с клеймом тяжкой первой части статьи 224 Уголовного кодекса на лбу[1]. Толя терпеливо ждал. Наконец его терпение было вознаграждено. Из-за угла дома вынырнул и бодро двинулся к подъезду Озимова Стас Ослов — невысокий, белобрысый, всегда готовый впасть в истерику по малейшему поводу или без такового. Ослов был известным наркоманом и с отчаянным упорством торговал наркотой, а заодно скупал ворованные вещи и иногда, по мелочи, воровал сам. Стаса частенько били. Поводов к этому он давал немало. Реализуя, например, раствор «черного»[2] и являясь посредником между изготовителем и страждущим клиентом, он по дороге неминуемо заруливал к себе домой, сцеживал часть раствора и разбавлял обыкновенной водой. Все об этом знали, но все равно продолжали у него покупать, а Стас, несмотря на частые побои и угрозы применения более действенных мер, с тем же несокрушимым упорством обреченного продолжал отчаянно «бодяжить». Толя знал, что в ночное время приобрести готовый раствор или «травку» можно у Стаса и еще пары человек. Видимо, сейчас Ослов летел за новой партией товара.
Толя вышел из подъезда, обошел дом и стал дожидаться Стаса на пустыре. Получив «травку», он наверняка пойдет к себе домой, и тогда неминуемо выйдет прямо на Толю.
Уже стемнело, но фонари еще не включали, а свет из окон ближайших домов почти не достигал пустыря. Толя присел на обломки детских качелей и закурил, прикрывая огонек сигареты ладонью. На другом конце пустыря прогуливались двое мужиков с собаками, но Толя не сомневался, что они не станут вмешиваться, что бы ни случилось.
Расчет оправдался, и ждать пришлось совсем недолго. Ослов стремительно вывернул из-за угла, как обычно, сильно наклоняясь вперед и сжимая в кармане потной рукой дюжину конвертиков с «травкой». Когда расстояние сократилось до десяти метров, Толя, швырнув окурок, вылетел из кустов и бросился к Стасу, рявкнув:
— Стоять, милиция!
Привыкший к подобным передрягам Ослов реагировал мгновенно. Каблуки впились в землю, гася движение вперед. Одновременно Стас прыгнул высоко вверх, в прыжке разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и испуганно вращая зрачками. Разворот не был завершен и тело еще парило в воздухе, когда левая рука Стаса совершила единственное полезное дело, которому была научена: вынырнула из кармана и откинула далеко в сторону полиэтиленовый пакет, в котором лежали конверты с наркотой. Толя отследил взглядом траекторию полета пакета, запомнил место его падения и заорал еще громче:
— Стоять, сука, милиция!
Еще находясь в воздухе, Стас начал судорожно перебирать ногами, а только коснувшись подошвами земли, стартовал с необыкновенной быстротой.
— Стой, стрелять буду! — крикнул Толя, когда белая рубашка Стаса мелькала уже около угла дома, и остановился сам.
Вожделенный пакет отыскался быстро. Спрятав его в куртку, Толя двинулся в противоположном направлении. Мужики с собаками исчезли сразу, как только поняли, что начинаются какие-то события, и Толя благополучно вышел на проспект и сел в трамвай.
Стас Ослов продолжал убегать, хрипло дыша и боясь обернуться. Благополучно избавившись от наркотиков, он теперь, в принципе, мог не бояться задержания, но убегал, подчиняясь въевшейся в кровь привычке. Пока ноги терпеливо делали привычную работу, мозг искал выход из финансового кризиса. «Кинули» тебя — «кинь» других. И пробегая мимо своего родного детского садика, Стас уже знал, что завтра будет разбавлять раствор сильнее обычного.
Наркоманка, которая купила у Толи последние пакеты, сначала собиралась разнести их по домам своих обычных клиентов. Но первый отказался брать, сказав, что уже успел затариться, а второго не оказалось дома. На улице она встретила своего старого знакомого, и он уговорил ее продать ему пару пакетов.
Они зашли в подъезд. Парень отсчитал деньги, а она дала два конверта с «травкой». Несколько минут они стояли и разговаривали, а потом наркоманка ушла. Парень спрятал конверты в носки и тоже вышел на улицу. Ему не повезло. Как раз в эту минуту подъехал наряд 14-го отделения милиции, вызванный кем-то из бдительных жильцов, недовольных присутствием в своем подъезде посторонних.
Носить наркотики в носках не очень удобно и не более безопасно, чем просто в кармане. Конверты очень быстро нашли и изъяли, а спустя час неудачник сидел в кабинете опера Карева и давал сбивчивые объяснения.
Он очень огорчился, когда узнал, что, если количество изъятого у него наркотика превосходит определенную норму, то в отношении него будет возбуждено уголовное дело и потом его даже будут судить.
— Я не могу, — говорил он. — Я же в институте учусь. Мне нельзя пропускать занятия. А если мама узнает, что меня милиция поймала, то… Понимаете, ей нельзя волноваться! У нее инфаркт может быть.
— Это если она узнает, что тебя поймали? — усмехнулся Карев. — Значит, если тебя ловить не будут, то можешь сколько угодно эту дрянь курить?
— Нет, вы меня не поняли, — студент покачал головой, откинул со лба длинную светлую челку. — Все не так просто. Конечно, она не знает, что я это курю. Точнее, хотел попробовать! Я ведь раньше никогда не пробовал, сегодня только первый раз взял…
Студент задумался, потом посмотрел на опера долго и печально.
— Вы меня сигаретой не угостите?.. Спасибо… Понимаете, если я вам скажу, то получается, я человека подставлю. А она ведь ни при чем…
— Она? — Карев откинулся на спинку стула, закурил сам, посмотрел в окно. — Она, я так понимаю, Ленка-Выдра. Верно?
Студент начал краснеть и опустил глаза.
— Да ладно, не стесняйся, — махнул рукой Карев. — Никакого секрета тут нет. Думаешь, мы про вас ничего не знаем? Ха, да я и про тебя уже сто раз слышал, так что не уверяй меня, что сегодня первый раз попробовать взял, все равно не поверю. И не только «травкой» ты балуешься…
— Клянусь! — округлив глаза, студент сложил руки на груди. — Первый раз сегодня!
— Не свисти, здесь адвокатов нету. Сам ты не варишь, но то, что покалываешься время от времени, я знаю абсолютно точно. Тебе что, надо назвать, у кого именно и когда ты брал? Или напомнить, как на прошлой неделе тебя Стасик-Ишак нае…л?
— А чего вы тогда его не поймаете? — перешел в наступление студент. — Вот таких, как он, барыг, и надо ловить. А то их не трогаете… Наркотики, между прочим, это болезнь, и за это не сажать, а лечить надо.
— Ну да! — усмехнулся Карев. — С нормальных людей брать налоги и тратить их на ваше лечение. А вы и дальше будете грабить, воровать. Я, например, не знаю ни одного честного наркомана, каждый где-то как-то к криминалу подвязан. Не было бы этого, так и хрен с вами, пусть бы вами медики и депутаты занимались. Но вот посмотри, тот же Антоша Туринов — грабитель? Грабитель! Фокин воровал из ларьков? Воровал! Стасик-Ишак что, случайно за разбой судим? Гаврилин, Коля Егоров — что, честные все люди? Да ту же самую Выдру возьми. Сколько через нее краденого прошло?
— Я об этом ничего не знаю, — студент опустил голову. — Я-то нигде не ворую!
— Конечно, когда папа — директор фирмы, такую роскошь можно себе позволить. Но, к сожалению, не все у нас такие обеспеченные. Не всем родители на наркотик деньги дают.
— Между прочим, в Европе «травку» давно уже разрешили. Потому, что это и не наркотик, если так-то посмотреть…
— Если как посмотреть? Если так смотреть, то и кража — не кража, и убийство — не убийство. Ты уж прости меня за прописные истины, но я слишком много видел людей, которые начинали с «травки», а заканчивали «черным» и грабежами. Хотя, на первый взгляд, все это и не связано между собой… Если так посмотреть. А насчет того, что не ловим мы, как ты их называешь, барыг, то это тоже не верно. Ловим. Что, назвать тех, кто в последнее время сели? Так ты их и сам не хуже меня знаешь! И дело все в том, что нас — мало, а «вас» много и с каждым днем все больше становится, а у нас, кроме этого, другой работы хватает. Но ловим, и ловить будем. И в Европе той же, если не ошибаюсь, только в одной Голландии марихуана разрешена, да и то — в специально отведенных местах. И не думаю, что они так уж этому рады. А в соседних странах, как я слышал, так и вообще очень недовольны. Но тебе сейчас не о Европе надо думать, они там как-нибудь и без тебя разберутся. Думай лучше, как со своими проблемами решать будешь.
Через час, когда студент сидел в камере и с тоской ожидал результата экспертизы, в кабинет к Кареву зашел Николаев, только что вернувшийся с обыска.
— Леха, ты ведь Ерастова искал?
— А что, есть информация?
— Есть. Ты ведь знаешь, я люблю работать по ночам… Он сегодня у Выдры будет, на Осиновой. У нее там теплая компания собирается.
— Черт, уже полседьмого. Надо будет ехать!
— Поедем, не брошу я ведь тебя, несчастного, одного… Звони домой, жену порадуешь. Я свою уже обрадовал.
— Надо с местными созвониться, все-таки их территория. Может, у них на Выдру эту свои планы.
— Уже созвонился. От них пара человек будет, тоже хотят на хату ее взглянуть. Она у них как кость в горле, но все никак прихватить не могут.
Николаев прошел в свой кабинет, набрал номер домашнего телефона. Настроение начало резко портиться. Ответила жена.
— Алло, привет, Оля, это я.
— Привет. Что, опять задерживаешься?
— Да.
— Почему?
Лучше бы она начала ругаться или кричать. Тогда было бы проще. Но она ничего этого не сделала, и прозвучавшее из трубки усталое, обреченное «Почему?» заставило Николаева надолго замолчать.
— Что у вас там опять случилось? — после долгой паузы спросила жена.
— Так получилось. Я потом объясню, когда приду.
— И когда ты придешь?
— Не знаю, как разберемся, сразу приеду.
Николаев вздохнул. Если Ерастова возьмут, то с ним придется работать, а это значит — до утра. А если в квартире его не окажется, то в отдел они вернутся, в лучшем случае, к часу, и все равно придется ночевать в своем кабинете. Надежды на то, что дежурный даст для поездки домой отделенческий «УАЗик», практически не было. Но сказать об этом сразу Николаев не смог. Может, все еще как-то образуется. Хорошо Кареву, ему до дома пятнадцать минут пешком идти.
— Значит, опять до утра?
Вместо ответа Николаев снова вздохнул.
— Спасибо, что позвонил. До свидания.
Услышав короткие гудки, Николаев с облегчением положил трубку и вытер вспотевшие ладони. Самое трудное было позади. И хотя остался на душе тяжелый осадок, теперь можно было спокойно подумать о деле.
Проблема с транспортом, как бывало очень часто, оказалась неразрешимой, и в половине одиннадцатого они пешком отправились в 7-е отделение милиции, на территории которого жила и героически трудилась Лена-Выдра. Местные опера оказались богаче — в их распоряжении был выслуживший все мыслимые сроки кособокий зеленый «УАЗик», и, после разработки плана и обсуждения деталей, группа погрузилась в его чрево и двинулась на задержание.
Ехали долго и осторожно — попав в слишком глубокую выбоину, машина могла попросту развалиться. Наконец прибыли на место и встали во дворе неподалеку от дома Выдры. Два опера сходили на разведку. Судя по всему, гости еще только начинали собираться, и самое интересное предстояло впереди. Решили ждать.
— Раньше, пока по наркоте не начал работать, я считал, что это — чемоданы с долларами, пакеты с героином, сплошные погони и крики: «Полиция Майами, отдел нравов. Все арестованы!» — задумчиво проговорил сидевший за рулем машины долговязый опер. — А оказалось — тошнотные грязные хаты, тараканы, пустые кровавые шприцы, трясущиеся ублюдки с синими руками и вечно пьяный майор Каменев, который знает их всех наперечет и выносит ногами любые двери. Он меня первый этому делу учил…
— Какому, двери выносить?
— Да нет, по наркоманам работать. Хотя и двери — тоже.
— Каменев хороший мужик был, — сказал Карев. — Как он сейчас? Заходит хоть к вам?
— Последний раз полгода назад был. Цирроз…
Толя пришел к Выдре около полуночи. Дверь открыл незнакомый парень, но, сразу угадав своего, молча кивнул и пропустил. На кухне Выдра напряженно разговаривала с тощим усатым мужиком. Мужик, уперев руки в бока, грозно нависал над ней и хмурил толстые брови, а Выдра, прислонившись спиной к раковине, теребила на груди грязный халатик и огрызалась. Квартира была двухкомнатная. Всю ее обстановку составляли «стенка» с поломанными дверцами, старая двуспальная кровать, несколько разнокалиберных стульев, брошенные на пол матрасы и подставка с древним телевизором. На полу лежал толстый слой пыли — ходили в квартире не разуваясь и спали в одежде. Телевизор был включен, и Толя прошел в ту комнату, примостился на один из стульев. На кровати, свернувшись калачиком, спала молодая девчонка в тельняшке и розовых брюках. Вокруг ее грязных пяток суетились два серьезных больших таракана. Перевалив через брошенный тут же, на покрывале, шприц, они начали взбираться по спинке кровати.
Толя отвернулся в сторону, к телевизору, но, как оказалось, наблюдать за перемещениями усатых насекомых было гораздо интереснее. «Ящик» с трудом издавал какие-то звуки и уже не мог выдавить из себя хоть какое-то изображение.
Явился еще один гость и сразу заглянул на кухню, где разговор пошел на еще более повышенных тонах. Толя полез за сигаретами, и рука наткнулась на пакет с отобранной у Ишака «травкой». Хранить ее при себе, пожалуй, не стоило — мало ли какой народ еще придет. Положить его где-то в комнате явно не представлялось возможным, и Толя вышел в коридор.
Санузел в квартире был совмещенным и, в отличие от остальных помещений, плотно заставлен всякой рухлядью. Если унитазом еще пользовались, то о назначении ванны давно и прочно забыли, и теперь она представляла собой нечто среднее между мусорным ведром и корзиной для грязного белья. Внутренняя защелка на двери отсутствовала, и Толя постарался избавиться от пакета побыстрее, настороженно прислушиваясь к доносившимся из коридора звукам. Особо мудрствовать он не стал. Под ванной оказалось множество коробок и ящиков, как чем-то заполненных, так и абсолютно пустых. В один из них Толя засунул пакет. До утра его никто не должен был тронуть, а большего и не требовалось.
В течение следующего часа пришли еще трое, и вся компания оказалась в сборе. Двоих, пришедших последними, Толя хорошо знал, а остальные были незнакомы. Постепенно все, кроме Толи, перекочевали на кухню и занялись изготовлением того, ради чего собрались. Толю никто не звал, но он на это и не напрашивался. Некоторое время назад он попробовал, дважды, уколоться «черным», но ему не понравилось — видимо, слишком сильны гены родителей-алкоголиков. Выбрав наименее расшатанный стул и отрегулировав, насколько возможно, телевизор, Толя уселся, смастерил себе «косячок» и с наслаждением закурил.
Через несколько минут Выдра зашла в комнату, взяла из стенки упаковку с одноразовыми шприцами и вернулась на кухню. Видимо, готовили они не из маковой соломы, а из «ханки», и процедура заняла немного времени.
Толя докурил «беломорину» с марихуаной, затушил окурок о каблук и бросил под кровать. Тревожные мысли покинули голову, и он впервые за последнее время ощутил некоторое подобие умиротворенности. Но вдоволь насладиться этим приятным ощущением ему не дали.
Что-то произошло. С треском ударилась о стену входная дверь, в коридоре раздался топот многих посторонних ног, и на кухне отчаянно завизжала Выдра. Наркотик притупил инстинкт самосохранения, и Толя, вскочив со стула, дальше действовал слишком медленно и был остановлен на полпути к окну. Карев без особого труда повалил его на пол и надел наручники.
— Здравствуй, Толя, — почти ласково сказал он.
Толя сердито сопел и терся лбом о грязный линолеум. Радости от встречи он не испытывал, но в глубине души воспринял случившееся с некоторым даже облегчением. Теперь, по крайней мере, появилась какая-то определенность. Не придется больше бегать, и решать теперь за него все будут другие. Жалко только, что пришли за ним именно сегодня. Или хотя бы до утра подождали.
Наркоманы не оказали никакого реального сопротивления, за исключением Выдры, которая попыталась плеснуть в Николаева кипятком. Но ее попытка так и осталась попыткой, и через пару минут вся приунывшая компания была рассажена по-одному, и опера приступили к осмотру квартиры. Приготовленный раствор уже успели употребить, о чем красноречиво говорили внешний вид задержанных и гора пустых шприцов, и найти в квартире что-либо запретное никто теперь не рассчитывал.
— Долго мы ждали, — шепотом сказал Николаеву один из местных оперов. — Я думал, они из «сена» будут делать, тогда бы как раз вовремя успели, а у нее рука бы не поднялась раствор слить… Видимо, «ханка» у нее была… Только теперь, если чего и осталось, то хрен найдешь.
Немного оклемавшаяся Выдра думала примерно то же самое. Зная, что наркоты или «паленых» вещей найти не смогут, она понемногу успокаивалась и терпеливо ждала, когда незванные гости убедятся в бесплодности очередной своей попытки и уберутся. Двое приглашенных в качестве понятых соседей, поначалу воспринявших происходящее с болезненным любопытством, зевали все чаще и демонстративно поглядывали на часы. Больше всех нервничал один из гостей Выдры, который уже два года находился в федеральном розыске за серию квартирных краж. Удобного момента для побега не представлялось, но он продолжал с надеждой измерять взглядом расстояние до окна и ерзать на стуле. По причине нехватки наручников его руки остались свободными, и это давало некоторые шансы на успех.
Но вечер, видимо, был полон сюрпризов. Одно и то же событие может быть радостным для одних, иметь крайне печальные последствия для других и оставить абсолютно равнодушными третьих. Так и произошло, когда один из оперов заглянул в санузел и после недолгих поисков извлек из-под ванной пакет с марихуаной. Воцарилась пауза, во время которой люди, которых эта находка хоть как-то затрагивала, осмысливали происшедшее.
— Подкинули, менты позорные, — объявила Выдра, но голос ее прозвучал так неуверенно, что продолжать она не стала и задумалась, не могла ли сама когда-нибудь принести этот злосчастный пакет, спрятать и забыть.
— Да уж, конечно, на свою зарплату купили и принесли. Давай, Шурик, пиши протокол.
Нескольких задержанных, кто заведомо не представлял никакого интереса, после составления протокола и взятия кратких объяснений, отпустили с миром. Выдру, Толю и еще двоих посадили в «УАЗик» и повезли в отделение.
По причине позднего времени дверь в отделение была заперта. Пока один из оперов стучал в окно и жал кнопку неработающего звонка, квартирный вор, дождавшись своего часа, выпрыгнул из «стакана» «УАЗика» и побежал по улице.
— Стой, стрелять буду! — заорал Карев, но даже доставать пистолет не стал. Стрелять в такой ситуации можно только полицейским в американских боевиках. — Стой, сука!
Николаев и еще двое кинулись вдогонку. Вор обернулся, увидев приближающиеся фигуры оперов, и изо всех сил рванул вперед, где маячила перед ним свобода. Возможно, он смог бы убежать. Когда затылок ощущает спертый камерный воздух, а перед глазами прыгают решетки, ноги сами собой приобретают необычную силу и выносливость. Вор бежал, все больше набирая скорость, увеличивая отрыв и почти не касаясь подошвами асфальта. Свобода была близка. Требовалось только добежать до перекрестка, а там уже можно было затеряться в сквере.
Но вечер, действительно, был полон сюрпризов, и вместо свободы, за углом на перекрестке оказался участковый, который возвращался в отделение с ужина.
— Держи его! — крикнул Николаев, и так весело начавшийся марафон оборвался. Изменять направление движения было уже поздно, и вор попытался протаранить участкового собственной головой. Маневр не удался. Увернувшись, лейтенант выхватил дубинку и рубанул беглецу поперек спины.
— Что ж ты бегаешь? — спросил Николаев, останавливаясь и переводя дыхание. — Думаешь, других дел нет, как за тобой гоняться?
— Да пос…ть приспичило, думал, не дотерплю…
Истерзанный наркотиками организм не выдержал, и беглец осел на руках у оперов. В отделение его пришлось буквально нести, и встретившаяся по пути женщина с лицом потомственного торгового работника проводила их подозрительным взглядом и громко высказалась по поводу ментовского беспредела, когда на улице хватают и избивают дубинками совсем не пьяных и вообще невиновных.
Родное 14-е отделение помочь автотранспортом не могло — кончился бензин, и дежурный «УАЗик» простаивал под окнами, а наряд выбегал на заявки пешком. Николаев и Карев собрались вести Толю своим ходом, но помогли местные опера, обрадованные свалившейся на них двойной удачей.
— Спасибо, — сказал Николаев, прощаясь с привезшим их водителем.
— Не за что, коллега. Вы нам больше помогли. За то, что помогли Выдру «приземлить», я бы вас на руках сюда отнес… Будет еще что интересное — звони! Пока!
— Счастливо.
— Половина четвертого уже, — сказал Карев, когда Толю посадили в камеру. — Ты домой не собираешься?
— На чем? Не пешком же пойду… Да и с ним говорить надо, пока «горячий». Ты иди, я дальше один справлюсь.
— Да ладно, послушаю немного, с чего разговор начнется.
Уяснив, что из всего им совершенного двух оперов интересует нападение на пьяного мужчину возле ларьков, Толя решил не запираться и рассказал все, как было. Карев ушел, а Николаев придвинул к себе стопку чистых листов и начал записывать объяснение. Разламывалась от боли голова и слипались глаза, но он продолжал упрямо водить авторучкой, подробно описывая действия Толи во время грабежа и сразу после него.
— На, читай, — наконец опер бросил ручку и протянул собеседнику два исписанных листа. — Когда прочитаешь, внизу каждой страницы — подпись, а в конце всего текста напишешь: «С моих слов записано верно и мною прочитано»… Ну, да ты помнишь!
Толя кивнул и, взяв бумагу, начал усердно, шевеля губами и поднимая брови, читать написанное.
Зазвонил телефон. Николаев вздрогнул от неожиданности. Брать трубку не хотелось, но, помедлив, он ответил.
— Да.
— Ты еще здесь? — в голосе жены не было ничего, кроме усталости.
— Да, — затылок отозвался новой волной боли, а рука сама нашла на столе пачку сигарет.
— Значит, не приедешь? А позвонить хотя бы ты мог?
— Я только что вошел, — пальцы бесплодно шарили в пустой пачке. — И я думал, ты уже спишь.
— Господи, как мне все это надоело… Как ты мне надоел со своей работой! Это когда-нибудь кончится? У нас когда-нибудь что-нибудь будет по-человечески, или тебе, действительно, кроме работы ничего не надо?
Николаев молчал.
— Как я устала!
Жена бросила трубку. Николаев устало потер лоб. Посмотрел на телефон, дотронулся пальцем до диска, но набирать номер не стал. Аккуратно положил трубку и отодвинул аппарат.
— Алексей Сергеич, — тихо позвал Толя. — Я написал. Правильно?
Николаев задумчиво посмотрел на Толю. Видимо, было в его взгляде нечто такое, что заставило Толю опустить голову и заерзать на стуле.
— Правильно, — вздохнул Николаев. — Очень даже правильно. Но мало. Теперь мы поговорим об остальных твоих подвигах.
— О каких… остальных? — упавшим голосом спросил Толя.
— Обо всех.
— Так за мной и нету ничего больше. Вот, один раз было, и все. Чистосердечно признаю… А больше нет ничего!
— Есть.
Разговор получился длинный, но, к сожалению, безрезультатный. К сожалению, в первую очередь, для Толи, потому что, поведи он себя иначе, и все было бы по-другому.
Но он выбрал свой путь и прошел по нему до конца. Твердых доказательств причастности Толи к другим преступлениям у Николаева не было, а Толя, признав один эпизод, стойко открещивался от остального. В другой обстановке Николаев наверняка «расколол» бы его, но скопившаяся за день усталость и окончательно выбивший из колеи звонок жены сыграли свою роль, и после двух часов интенсивного общения они так и остались на одной позиции. Чтобы как-то отвязаться от опера, Толя рассказал ему про двух своих знакомых, промышлявших тем же способом, что и он, а заодно и про Озимова. Про грабителей Николаев слышал и раньше, но добраться до них пока не мог. Информация про Озимова оказалась новой и интересной. Несмотря на развернутую им широкую торговлю, в поле зрения уголовного розыска он пока не попадал.
Почувствовав, что окончательно уперся в тупик и никакого прока от дальнейшего общения не будет, Николаев отвел Толю в камеру и вернулся в свой кабинет. Начало рассветать, и появились на улицах первые прохожие. Распахнув окно, Николаев оперся на укрепленную снаружи решетку и полной грудью вдохнул свежий утренний воздух.
Кроме невероятной усталости и голода, обычных спутников ночной работы, он ощущал чувство глубокого удовлетворения.
Окрыленный благополучно завершившейся историей с дочерью и подстегиваемый воспоминанием расправы над ее обидчиками, Владимир Иванович Марков ударными темпами, за несколько дней закончил дело, которое должно было стать венцом его коммерческой деятельности и обеспечить процветание на весь остаток жизни. Доверенная ему несколькими частными лицами и фирмами крупная сумма денег перекочевала на счет одного заграничного банка, чтобы обеспечить проведение сделки, результатом которой и явилось бы его невиданное личное обогащение. «Там» уже все было готово.
В середине следующей недели Марков планировал вылететь во Францию, за несколько дней все провернуть и вызвать к себе семью. Обратно он уже не вернется. Часть прибыли, конечно, уйдет на то, чтобы рассчитаться с «центровыми», которые обеспечили ему получение кредитов и проведение местного этапа махинации, но на его счету все равно останется сумма со многими нулями. И пусть обманутые партнеры жалуются, кому хотят. «Там» достать его им будет трудновато, меры к этому уже приняты. А в эту страну он возвращаться не намерен, ни в ближайшем будущем, ни вообще.
В четверг вечером, когда он сидел в своем кабинете и просматривал бумаги, решая, какие необходимо уничтожить, а какие можно бросить в офисе, на столе у его секретарши Светы зазвонил телефон. Ей самой звонили крайне редко, но в этот раз, подняв трубку, она не стала переключать линию на кабинет шефа, говорила она тихо, постоянно косясь на дверь, и постаралась побыстрее закончить разговор. Мужчина, который позвонил, вызывал у нее страх, хотя виделись они всего два раза и ничего плохого он ей не сделал. В этот раз он и сам не собирался затягивать разговор. Задав несколько вопросов и удовлетворившись ответами, он отдал короткое распоряжение и отсоединился. Света положила трубку с явным облегчением.
Следующие полчаса она провела, постоянно поглядывая на часы и не делая ничего полезного. Ровно без четверти семь она зашла в кабинет шефа. Mapков уже закончил разбираться с бумагами и теперь, развернувшись вполоборота к телевизору, смотрел футбол и потягивал пиво из запотевшего стакана. К семье он явно не торопился. Наблюдая за игрой, он раздумывал о том, как наиболее приятно провести вечер. Один из возможных вариантов как раз касался Светы. В этом случае ее согласие не требовалось, но, взглянув на ее бледное лицо и дрожащие пальцы, Марков решил, что сегодня лучше от этого отказаться. Мало ли что. Хватило тогда волнений с рыжеволосой Зиночкой.
— Владимир Иванович!
— Да, Светочка! У тебя что-то случилось? Какой-то вид не цветущий.
— Мне… Мне что-то не здоровится. Я пойду домой, хорошо?
Марков нахмурил брови и отхлебнул пиво, изображая глубокую задумчивость.
— Что-то серьезное?
— Нет, до завтра пройдет.
— Может, сказать Коле, чтобы отвез тебя?
— Не надо, спасибо. Меня супруг встретит, он звонил сейчас. Спасибо.
— Не стоит, — Марков широко улыбнулся. — Конечно, иди. И так уже времени много! Если окажется что-то серьезное, то завтра не приходи. Но я очень надеюсь, что завтра…
— Да нет, до завтра все пройдет!
— Точно? Ну ладно! Когда пойдешь, не забудь сказать Коле, чтобы дверь закрыл.
Света собралась очень быстро, чисто символически задержалась перед зеркалом и выскочила на улицу.
Она прошла по проспекту два квартала, быстрым шагом и постоянно оглядываясь, а потом резко свернула во двор и направилась прямо к темно-синему «БМВ-520» с затонированными до черноты стеклами и сверкающим после недавней мойки кузовом.
За рулем машины сидел Валя-Латыш. Как только девушка опустилась на соседнее сиденье, он включил двигатель, выехал на проспект и, не спеша, поехал в сторону моста через Красную речку.
— Опаздываешь, — сказал он вместо приветствия. — Какие-то проблемы с начальником?
— Нет.
— И ты плохо выглядишь. В чем дело?
Света пожала плечами и закурила. Валя покосился на ее трясущиеся пальцы и поджал губы. Работать с агентами-женщинами он не любил, но в этом случае выбирать не приходилось. Подложить Маркову мужика не представлялось возможным, и потому приходилось мириться с постоянными страхами и истериками.
— Ладно, не говоришь — значит, твое дело. Верно?
— Просто голова болит. Не выспалась сегодня.
— Понятно, у всех бывает. Слушай внимательно. Надо, чтобы ты завтра вечером отвезла Маркова в квартиру на Рыбной улице. В ту, где вы раньше были, помнишь? В общем, все как в тот раз, ничего нового. Понятно?
— Да.
— Сможешь?
— Хоть сегодня.
— Сегодня не надо. Но завтра должно получиться обязательно. Сама придумаешь, как. У тебя в этом направлении голова хорошо варит. Возьми ключи. Привезешь его туда часам к семи, и не позже одиннадцати вы должны уйти.
— Он всегда быстрее справляется.
— Тем лучше. Завтра надо постараться как следует. От того, как это у тебя завтра получится, зависит твое будущее. В прямом смысле. Усекла? Не переживай, я понимаю, что он тебе надоел, но скоро это закончится. Получишь отпуск… И возьми в бардачке конверт. Там побольше, чем обычно.
Света откинула крышку и достала конверт, в который были вложены несколько купюр по пятьдесят долларов. В свое время, работая проституткой в гостинице, а потом и в одном агентстве, она зарабатывала не в пример больше, чем ей платили «центровые». Но зато с ними было намного спокойнее. А делать везде приходилось одно и тоже.
— Спасибо, — Света убрала конверт в сумочку. — Сегодня к нему один парень приезжал, из «Хабаровских». Я его давно когда-то видела. Кличка у него — Зонтик. Они целый час о чем-то шептались, в кабинете заперлись. А потом уехали вместе.
— Да? А во сколько это было?
— Где-то около часа.
— Интересно… Зонтик, он, по-моему, такой рыжий и долговязый? И шрам на левой щеке?
— Да. Зовут его Андрей. Раньше «бригадиром» у них был. Сейчас, наверное, выше пошел.
— Интересно…
На самом деле, Латыша это совсем не интересовало. О том, что Зонтик приедет к Маркову, и о цели визита, он знал еще вчера. Подтверждение факта состоявшейся встречи ничего нового ему не давало, тем более, что он уже успел прослушать аудиозапись их разговора.
Не доезжая до набережной, Латыш свернул в узкий переулок, а потом в большой глухой двор. Он не видел причины отказать себе в маленькой слабости.
Смотревшая в окно Света покорно вздохнула. С утра был Марков, теперь — этот, со страшными водянистыми глазами, а вечером еще будет и супруг. И ни к кому из них она не испытывала ни малейшего желания. Одни сплошные обязанности.
Валя остановил «БМВ» в углу двора, между мусорными баками и стеной. Прибавил громкость магнитофона, откинул спинку своего сиденья и расстегнул ремень на брюках. Все остальное Света должна была сделать сама.
Пятница прошла быстро. Света пришла на работу с умело наложенным макияжем, в полупрозрачной блузке и чисто символической юбке — в том виде, который так привлекал Владимира Ивановича. Да и не одного его. Расчет полностью оправдался. Марков запер дверь кабинета и попытался уложить Свету на диван, но она сумела убедить, что лучше дождаться вечера, тем более, что опять есть возможность воспользоваться квартирой подруги, где им так понравилось в прошлый раз. Света обладала определенными артистическими способностями, и остаток дня Владимир Иванович провел в приподнятом настроении, относя свой постоянный успех у женщин на счет собственных грандиозных мужских способностей.
Водитель Коля отпросился уйти на час пораньше. Остальные работники фирмы также не любили задерживаться по пятницам, и к шести часам офис опустел. Владимир Иванович сам включил сигнализацию и запер железную дверь черного хода. Настроение продолжало оставаться отличным, и он даже отвез Свету поужинать в рыбный ресторанчик, хотя обычно избегал показываться с секретаршей в таких местах.
По дороге на Рыбную улицу они заехали в супермаркет, купили фруктов и бутылку ликера. Света задержалась в парфюмерном отделе, и Марков подарил ей большой косметический набор, отчего настроение стало еще лучше, хотя вообще-то подарки он делать не любил.
Машину он оставил под окнами квартиры. Знакомых в этом районе у него не было, и случайных свидетелей можно было не опасаться. Уже поднявшись на этаж, он вспомнил, что забыл убрать магнитолу, и пришлось опять выйти на улицу. Магнитолу он спрятал в бардачок, а оставленную на заднем сиденье кожаную деловую папку, которая могла привлечь внимание воров, забрал с собой.
Когда он во второй раз входил в подъезд, во двор медленно заехала потрепанная бежевая «пятерка». Открывая дверь, Марков скользнул по ней невнимательным взглядом и тут же забыл, переключившись на более важные и приятные мысли.
Через несколько минут, ожидая, пока Света расставит на передвижном столике посуду и закуски, Марков подошел к окну. Его «вольво» за это время не успели ни угнать, ни вскрыть, хотя в этом районе можно было ожидать всего, и Владимир Иванович прошелся взглядом по всему двору. Ничего любопытного на глаза не попалось, и Марков сел на диван, чтобы спокойно выбрать подходящую кассету с эротическим фильмом.
Из салона бежевой «пятерки» за окнами квартиры внимательно наблюдали две пары глаз. Развалившийся на заднем сиденье Дрын длинно выругался и сплюнул в открытое окно.
— Ненавижу, блин, ждать.
Водитель, в силу незначительности личных подвигов и отсутствия ярких индивидуальных качеств не приобретший до сих пор устойчивой клички и именуемый просто по имени — Вася, пожал плечами. Он видел напарника только второй раз в жизни и старался произвести впечатление посолиднее. Оба, в своих собственных глазах и в глазах напарника, хотели казаться бывалыми киллерами, хотя на деле были обычными уголовниками, по дурости подписавшимися на «мокрое» дело. Дрын совсем недавно демобилизовался из армии, куда добровольно «сдался», чтобы отвертеться от срока за кражу. Последние месяцы он служил в Чечне, и хотя в серьезных переделках бывать ему не довелось, вернувшись «на гражданку», он старательно поддерживал имидж человека, для которого убить — проще, чем стакан водки выпить. Биография Васи была намного серее, в ней вообще отсутствовали какие бы то ни было яркие пятна и повороты. В салон бежевой «пятерки» его привело желание легко заработать большие деньги и укрепить репутацию крутого парня. Серый, который тщательно подбирал людей для акции, остановил свой выбор на этой паре, исходя из основных отличительных свойств их натуры: жестокость, тупость и полная никому ненужность. Получив задаток — по три тысячи долларов на каждого, они готовы были вырезать весь город, лишь бы получить обещанную, в случае успеха, десятку.
— Ну че, блин, будем ждать, — вздохнул Дрын и опять плюнул в окно. Вася снова ответил солидным молчаливым кивком.
Ждать им пришлось долго. Владимир Иванович в этот вечер был неутомим. Но все кончается, и все хорошее когда-то проходит, и через три часа Марков и Света вышли из подъезда. В этот раз Владимир Иванович решил отвезти Свету на машине до дома, хотя обычно он высаживал ее где-нибудь на оживленной улице и давал деньги на такси.
Вася включил мотор и медленно повел «пятерку» по дорожке вдоль дома. Никакого волнения он не испытывал. Скорее, ему было просто любопытно, как в зрительном зале при просмотре интересного фильма. Дрын вытащил из стоявшей на полу сумки автомат АКС-74У, опустил флажок предохранителя в положение автоматического огня и закрепил приклад в боевом положении.
Марков и Света шли от подъезда к черной «волъво». Они молчали. Владимир Иванович думал о планах на предстоящие выходные дни и шарил по карманам пиджака в поисках ключей. Светой вдруг овладело дурное предчувствие… Она поежилась, крепче прижала к себе сумочку и посмотрела на тихо приближающуюся бежевую машину. Глаза водителя, размеренно жующего резинку, скрывали большие темные очки, но напряженный взгляд парня на заднем сиденье заставил ее остановиться. Что-то должно было произойти. Марков выудил из кармана ключи, подбросил их на ладони и нажал кнопку, отключая сигнализацию. Света схватила его за локоть.
— Что еще? — Владимир Иванович недовольно поднял брови. Света подавленно молчала, наблюдая, как бесшумно подкатывается бежевая машина. Марков проследил за ее взглядом и тоже остановился. Пальцы судорожно сжались, и «вольво» мигнула фарами, подтверждая, что приказ понят и сигнализация снова включена.
Последние разделявшие их несколько метров «пятерка» катилась целую вечность.
Дрын положил на подлокотник деревянное цевье автомата, поймал в прицел грудь Маркова и нажал спуск. Вася прикусил язык, когда тесное пространство кабины разорвал грохот очереди, в нос ударил запах сгоревшего пороха, а на плечи и колени посыпались горячие гильзы.
Очередь была точной. Десяток пуль прошили тело Маркова, и он умер раньше, чем успел почувствовать боль и что-либо понять. Взвыла сигнализация «вольво». Дрын передвинул ствол автомата левее и дал вторую очередь. На этот раз он был не так точен. Оцепеневшая Света успела услышать, как несколько пуль ударили в стену дома за ее спиной, а потом ее со страшной силой швырнуло на асфальт. Закувыркалось перед глазами небо и закружились деревья, наклоняясь все ниже и ниже к ней. Грохот автоматной очереди отдалился и стал просто шумовым фоном, под который она последний раз вздохнула и закрыла глаза, закончив свою короткую, но богатую событиями непутевую жизнь.
Дрын расстрелял остаток патронов по стенке дома и окнам первого этажа, торопливо, рукавом куртки стер отпечатки пальцев с магазина и спускового крючка и выбросил оружие через открытое окно.
Владимира Ивановича Маркова убили из того самого автомата, из которого Ромео расстреливал «похитителей» его дочери.
— Рви! — заорал Дрын и хлопнул напарника по плечу.
Двор дома, в котором они находились, такой удобный во многих отношениях, имел один серьезный недостаток. Для того, чтобы выбраться на проспект, надо было сделать большой крюк, объезжая детскую площадку, несколько мусорных контейнеров, пункт приема стеклотары и брошенные хозяевами за ненадобностью автомобили, а потом миновать узкий проезд между соседними домами. В этом проезде и на проспекте стояли несколько наблюдателей, в чью задачу входило прикрыть отход машины в случае возникновения опасности. Каждый из них, кроме оружия, имел при себе радиостанцию и мог в любой момент связаться с машиной. Через два квартала надо было оставить «засвеченную» «пятерку» и пересесть в другой автомобиль, а немного позже бросить и его. Дрын был уверен, что самое трудное позади, и все остальное пройдет гладко. При такой подготовке и таком уровне организации осечек быть не может.
Но он ошибался, потому что не учел самого главного.
Вася лихо, на большой скорости пронесся вокруг детской площадки, проскочил площадку с контейнерами и вросшие в землю ржавые развалюхи, чуть сбавил скорость и направил машину в проезд между домами.
Навстречу двигалась раскрашенная в белый и голубой цвета «Волга» с большими буквами «ГАИ» на капоте. Сквозь ее лобовое стекло Дрын разглядел двух офицеров в форме, с белой портупеей и сверкающими бляхами на груди.
Это было настолько неожиданно и невероятно, что Вася оцепенел и ударил по тормозу, только когда машины разделяло несколько коротких метров. Остановиться они не успели. В последний момент Вася дернул руль влево и тем самым несколько смягчил удар. Смялось и начало рваться железо, лопнула пластмасса и посыпалось стекло. Вася протаранил грудью рулевое колесо, в голове вспыхнула молния, и волна боли залила тело. В последний момент он успел подумать о том, что должно произойти дальше, и проклял того, кто, подготавливая их машину к операции, снял с передних сидений подголовники. Когда «пятерка» замерла, его тело швырнуло назад. Голова не смогла найти точку опоры, и тихо хрустнули шейные позвонки. В сопровождавшем аварию общем грохоте и лязге, звук этот остался незаметным.
Дрын успел упасть на сиденье и упереться ногами, а потому в столкновении не пострадал. В кармане куртки лежал пятизарядный бразильский револьвер, который ему дал Ромео на всякий случай. Сейчас этот случай настал. Сдаваться без боя он не собирался, тем более что где-то рядом, черт бы их побрал, должны были стоять эти долбанные «наблюдатели».
От удара дверцу машины заклинило, но Дрын выбил ее ногами и вывалился наружу. Револьвер сам прыгнул ему в руку, а палец мгновенно взвел курок. Промахнуться с такого расстояния было невозможно, и пять патронов для двух мишеней было более чем достаточно.
Водитель патрульной машины сам пострадал при столкновении, но его напарник уже стоял рядом с распахнутой дверцей и держал в руке пистолет. В такой ситуации револьвер дает некоторое преимущество — его не надо снимать с предохранителя и не надо передергивать затвор, досылая патрон из магазина в патронник, достаточно просто нажать спусковой крючок. Табельный «ПМ», согласно инструкциям, носится в кобуре поставленным на предохранитель и без досланного патрона, а сама конструкция кобуры, разработанная много лет назад, абсолютно не предназначена для скоротечных огневых контактов в городских условиях. В таких условиях Дрын должен был успеть выстрелить первым. Злая усмешка исказила его губы, когда он поймал в прицел верхнюю пуговицу кителя гаишника, но это было последнее, что он увидел в своей жизни. Вопреки всем расчетам и здравому смыслу, старший лейтенант успел первым. В его руке загрохотал «ПМ», и все восемь пуль достигли цели. Падая, Дрын вдруг четко понял, что его «подставили», и дважды выстрелил в небо.
Олега искали все. По подозрению в убийстве Тихого его разыскивала милиция. По тому же поводу, но с другими целями и другими способами, его пытались отыскать «центровые». «Официально» занимался этим Серый, в чьи непосредственные обязанности входило ведение подобного рода дел. Но Клешня, горя желанием отомстить за смерть друга и не отличаясь большими умственными способностями, собрал несколько человек и устроил погром в ДК им. Крупской. Десяток посетителей и половина охранников отправились в больницу с серьезными телесными повреждениями. Начальника охраны, застигнутого в момент, когда он углублял знакомство с очередной любительницей танцев, Клешня отметелил единолично. Противник сопротивления не оказывал, а потому маленькая победа морального удовлетворения не принесла. Пнув, уже без всякой злости, неподвижное тело, Клешня посмотрел по сторонам, углядел забившуюся в угол любительницу танцев, ухмыльнулся и закончил дело, начатое начальником охраны. К этому моменту его коллеги оказались на дискотеке полновластными хозяевами и вовсю пользовались преимуществами своего положения. Нескольких наиболее симпатичных девушек захватили в качестве трофеев и рассаживали по машинам. Среди них оказалась и бывшая одноклассница Толи Лида Морозова, которая совершила большую ошибку, отказавшись в этот вечер от предложения своих крутых друзей и отправившись на спокойную, как ей казалось, дискотеку в сопровождении одного-единственного нового знакомого. Новый знакомый оказался человеком во многих отношениях благоразумным, мгновенно оценил соотношение сил и понял, что демонстрировать излишнее благородство не стоит. Немного помахав, для вида, руками, он получил удар по затылку и упал под стол, где и лежал, закатив глаза, пока бурные события этого вечера не подошли к неизбежному концу. Сама Морозова отнеслась к происшедшему философски. Она давно уяснила, что за все удовольствия надо платить, и плату эту могут потребовать в любой момент. Опыт подсказывал ей, что если не сопротивляться и не закатывать истерики, то ничего особо страшного с ней не произойдет, а потому в машину она села спокойно и не возражала, когда прямо в дороге с нее стали стягивать платье. Захватили с собой и двух, наименее пострадавших, охранников, чтобы в более спокойной обстановке поговорить об Олеге. Разговора, правда, не получилось. Приехав на шикарную загородную дачу, Клешня с коллегами занялись более интересным делом, а о пленниках вспомнили только один раз, чтобы задать пару вопросов, получить на них невнятные ответы, попрактиковаться немного в рукопашном бое и выкинуть их на улицу.
Среди «центровых» пострадали только трое человек, и из них лишь один — серьезно. Выполняя «вертушку» в голову противника, он поскользнулся и сломал ногу. Клешня, почувствовавший за прошедший вечер вкус власти и вкус легкой победы, с самым серьезным видом обсуждал возможность получения компенсации за понесенные потери.
Предпринятая соратниками погибшего Тихого акция получила широкий резонанс в криминальном мире города. «Державшие» ДК им. Крупской «омские» не на шутку обиделись. По численности и влиянию они не могли конкурировать с «центровыми», но, в случае прямого конфликта, на их сторону могли стать «смирновские», отчаянно пытавшиеся вернуть свои давно утраченные передовые позиции, и группировка вора в законе по кличке Проводник, который всегда готов был поддержать любой конфликт между «новыми». Потребовалась личная встреча двух лидеров. На состоявшейся в загородном ресторане «стрелке» Крутой в очередной раз продемонстрировал те качества, которые позволили ему в кратчайший срок стать такой заметной фигурой. Дело кончилось миром, что еще больше подняло авторитет Берского в его группировке и во всем городе. Клешню и нескольких других наиболее активных участников налета на дискотеку пришлось наказать — Берский не одобрял спонтанного проявления чувства мести, тем более, если это чувство мешало делам.
А виновник всего этого переполоха продолжал скрываться на квартире у своей знакомой, жил за ее счет и планировал новое дело, которое должно было дать ему возможность уехать из города и начать новую жизнь.
— И зачем я его ловил? — мрачно спросил Николаев, ни к кому не обращаясь и разглядывая через окно кабинета «тяжкой группы» двор РУВД.
— Кого? — Петров оторвался от своих бумаг и посмотрел на коллегу.
— Ерастова.
— Это к которому мы тогда ночью ездили?
— Ну.
— А в чем дело? Отпускают?
— Ну. Прокурор не подписал арест. Через два часа срок.
— Приехал пообщаться напоследок?
— Если успею. В ИВС очередь. Опер из главка и два наших следователя. Вряд ли они все за два часа успеют…
— У Ерастова же, вроде, одна подписка уже есть…
— Теперь будет две. Та, первая, за наркоту. А по нынешним демократическим временам это уже вроде как и не преступление. А по этому грабежу с доказательствами слабовато.
— Там же его кто-то опознал…
— А что толку? «Терпила» пьян был, как собака, и не помнит ни хрена. Из похищенного ничего не изъято. Поковырялись там, где он, якобы, вещи сбросил, но ничего не нашли. Понятно, сколько времени-то прошло! А опознал его, да и то — по старой фотокарточке, один бомж, который сам у того мужика вещи спер. На бомжа тогда возбудили дело по краже, но через три дня его отпустили и дело прекратили. Он от своих показаний отказался, и опять получилось, что доказывать вроде как нечем. Ерастов в грабеже этом признался, и от признания этого пока что не отказался, но кто знает, что дальше будет? Посидит в камере, посоветуется и возьмет свои слова обратно. Бомжа этого теперь нигде не найдешь, и все, что остается — это дохлое опознание. Да и его, как специально, не следователь, а я проводил, хотя и по его поручению. А суд, сам знаешь, как к нашим действиям относится… Следак мне говорит: ищи другие эпизоды, за ним ведь много чего тянется. Да если б мог, давно бы уже нашел!
— Ладно, не трепли себе нервы. Первый раз, что ли, преступника отпускать приходится? Не он первый, не он последний. Когда-нибудь опять попадется.
— Да мне-то что? — Николаев плюнул за окно. — Не у меня он украл и не меня ограбил. Мне что, больше всех надо? Если никому не надо, то и хрен с ним, пусть гуляет. Когда-нибудь, действительно, попадется… Давай лучше чай попьем. Есть заварка?
— В шкафу… Только в чайнике воды мало.
— Я принесу. А Костик где сейчас?
— В 15-м отделе. Слышал, там налет на дискотеку в ДК имени Крупской был?
— В общих чертах.
— Восемь человек с переломами, и еще десяток — с синяками и выбитыми зубами. В основном, доблестная местная охрана. Больше всех их начальнику досталось, месяца два на больничном проваляется. И плюс ко всему этому — одно заявление об изнасиловании. От подруги этого самого начальника. Что самое удивительное — баба твердо стоит на своем, настаивает на возбуждении дела. Плюс к этому — море свидетельских показаний, и даже в больнице все оформили, как полагается.
— Насильника она, естественно, не знает?
— Говорит, видела где-то, и не один раз. Но в налете «центровые» участвовали, это, считай, точно, установлено. Так что можно поискать. РУОП там потихоньку копает… Только одно вот настораживает: у бабы этой, которая потерпевшая, на лбу и всех остальных частях тела написано, что она с половиной города переспала, и чего бы это ей именно в этот раз так обидеться?
— Думаешь, хочет просто денег срубить?
— Похоже. Или другой какой-то расчет у нее есть. Но в том, что она не за честь свою поруганную обиделась — в этом я уверен. Сам знаешь, насильников я ненавижу… Но когда потом от заявления отказываются и получается, что просто на чей-то карман работал, — нет, в этом я участвовать не хочу. Противно.
Николаев пожал плечами.
— По-всякому бывает, так, с ходу, судить-то трудно. Давай все-таки чай попьем, да пойду я вниз, своей очереди ждать. Где чайник?
Побеседовать с Ерастовым до освобождения Николаев не успел. Очередь продвигалась медленно, и он так и не смог дождаться своей. Толя давно уже был готов к тому, что вечером его отвезут в тюрьму. События этого он ждал с тревожным нетерпением. Уверенности, что сможет правильно поставить себя в камере, у него не было, и он в сотый раз прокручивал в голове рассказы более опытных товарищей о нравах и обычаях тюрьмы. Она его пугала и манила одновременно. Когда следователь, неторопливо выкладывая из портфеля бумаги, объявил, что отпускает его под подписку о невыезде и протянул бланк, в котором надо было расписаться, Толя долго не мог вывести авторучкой свою фамилию, а дальнейшие события воспринимал так, как будто происходили они во сне. Следователь что-то долго говорил, но смысл его слов не доходил до Толи. Иногда, когда он останавливался, явно ожидая ответа, Толя торопливо испуганно кивал и снова погружался в свои мысли. Предстоящая свобода в какой-то степени пугала его больше, чем несостоявшаяся тюрьма. Если бы ему дали возможность выбора, то он предпочел бы провести ближайшие пару месяцев здесь, в ИВС, деля камеру с малолетним квартирным вором и пожилым спокойным мужиком, по пьянке подрезавшим своего соседа. От улиц, по которым бродил ставший его личным врагом Олег, отделяли надежные крепкие стены, и в то же время, несмотря на железные двери, решетки и прочие атрибуты, это была не тюрьма с ее страшными порядками.
Наконец, Толе вернули шнурки от кроссовок, брючный ремень и отобранные при личном обыске вещи — деньги, потертый бумажник, перочинный нож.
— Иди, чего ты ждешь, — усмехнулся дежурный по РУВД.
Толя поплелся к дверям.
Николаев стоял в вестибюле управления, заложив руки за спину и покачиваясь на носках. Толя почувствовал его взгляд, остановился и обернулся. Они долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Потом Толя толкнул рукой дверь, негромко сказал: «До свиданья» — и вышел на крыльцо.
Яркий солнечный день ошеломил его. Закружилась голова, но, присев на ступень крыльца, он быстро поборол слабость и пошел по улице Рентгена, загребая незашнурованными кроссовками песок. В ларьке на перекрестке он купил сигареты и бутылку пива, перешел улицу и встал на трамвайной остановке. Срывая с горлышка пробку, он оглянулся по сторонам. Медленно приближался трамвай, а на противоположной стороне ковырялись в двигателе потрепанных «Жигулей» двое парней. Толя подумал, что отпустили его не просто так, что это — очередная ментовская хитрость. Наверняка за ним пристроили «хвост» и теперь будут ждать, когда он их приведет… Приведет куда? Ответить на этот вопрос Толя не смог, да и от выпитого пива начала кружиться голова, и мысли, без того не отличавшиеся ясностью, стали совсем мутными.
Толя забрался в вагон и сел на задней площадке, озираясь в окно, чтобы заметить этот самый «хвост». Как это делается, он видел в кино. Но трамвай продолжал неторопливо ползти от остановки к остановке, выходили и садились новые пассажиры, а этот «хвост» все никак не хотел проявить себя. Не доезжая одной остановки до кольца, перед самым закрытием дверей, Толя выскочил из вагона и метнулся в ближайший проходной двор. Выпитое на голодный, после трех дней жидкой камерной пищи желудок, пиво никак не способствовало спортивным успехам, и пришлось быстро перейти на шаг. Толя прошел пешком несколько кварталов, немного проехал на автобусе и в конце концов, купив еще одну бутылку, присел на скамейку в сквере. Куда идти, он не знал.
Прихлебывая пиво и поглядывая по сторонам, Толя сначала отметил, что когда-то бывал здесь, а потом сообразил, что недалеко отсюда живет Оксана, у которой он прятался перед их блистательно провалившейся операцией с похищением. Тогда она отнеслась к нему совсем неплохо, так может, не откажется принять и сейчас?
Толя бросил пустую бутылку за спину. Требовалось облегчиться. Совсем рядом возвышалась панельная коробка недостроенной школы, и Толя, сунув в рот сигарету, направился туда.
Во внутреннем дворике здания был свален самый разнообразный строительный мусор, и Толя, поскользнувшись, едва не пропорол себе живот торчавшим из земли арматурным прутом. Входные двери оказались забраны металлическими решетками, но подвальные окна ничто не защищало, и Толя полез туда. Можно было сделать все дела и во дворе, но замоченные в пиве навязчивые идеи о милицейском «хвосте» гнали его в темноту подвала.
Подвал явно был кем-то обитаем, и Толя, облегчившись, решил прогуляться по нему, в надежде найти что-нибудь полезное для себя. По дороге он прихватил короткий обрубок арматурного прута и теперь заглядывал в самые темные закутки, ничего не боясь.
В потолке одной из комнат оказалась большая дырка, и Толя, разорвав штанину и раскровянив пальцы, вылез в помещение первого этажа. Видимо, это помещение планировалось под актовый зал — в одном конце было сделано возвышение наподобие сцены, да и габариты были соответствующие. Разглядывая выведенную под самым потолком красной краской надпись: «На-На — супер», Толя задумался о том, как это можно было сделать — ни лестницы, ни каких-либо других приспособлений поблизости не было видно. Помахивая прутом, Толя вышел из зала. В бетонных коридорах школы было прохладно, и покидать ее не хотелось. Но, осмотрев еще несколько помещений и перекурив, Толя решил, что пора уходить. Все равно ничего полезного найти так и не удалось.
Толя отправился обратно, на поиски актового зала, чтобы опять спуститься в подвал, но остановился, сообразив, что первый этаж расположен совсем невысоко и можно попросту выпрыгнуть из окна.
В коридоре раздались совершенно четкие шаги, и Толя замер, почувствовав, что кто-то находится совсем рядом с ним. Это могло означать и хорошее, и плохое. Толя спрятал прут за спину и напряг слух.
Из-за угла вышел улыбающийся Олег.
— Привет, козел, — сказал он и поднял руку с пистолетом.
Можно было успеть добежать до окна и выпрыгнуть наружу, но встреча была настолько неожиданной и сулила так много плохого, что Толя оцепенел и громко икнул.
— Ну-ну, не обделайся, — усмехнулся Олег и пошевелил рукой. Теперь ствол был направлен точно в середину груди Толи. — И железку свою брось, все равно она тебе не поможет. Только аккуратно, просто разожми пальцы и не делай никаких лишних движений… Ну, давай, давай!.. Молодец!
Металлический прут ударился о бетон и отскочил в сторону. Толя еще раз громко икнул. Он буквально физически ощущал, как хмель испаряется из его головы, и пытался найти выход, но выхода, похоже, не было. Толя пожалел, что его не арестовали.
— Я тебя долго искал, — Олег вовсю наслаждался положением. Написанный на лице Толи смертельный испуг заставлял его тянуть время, играя плохого героя из кинобоевика. — Ты ведь, козлина несчастная, мне все испортил. Понимаешь, все? Это ведь из-за тебя мне теперь прятаться приходится… И как, ты считаешь, я теперь должен с тобой поступить?
— Я могу заплатить, — Толя облизал пересохшие губы. — Я тогда соврал насчет бабы той… Но деньги у меня действительно остались.
— Не смеши, — Олег махнул пистолетом, и Толя напрягся, ожидая выстрела. — Это я тогда так думал. Не ожидал, что ты на самом деле такой мудак. А ты ведь действительно просрал все дело. Такое дело! Ну кому ты, такой недоделанный, нужен? Даже то, что в руках уже есть, удержать не можешь! Мало того, что сам — урод, так еще и другие из-за тебя страдают. Скажи, и какого хрена ты на мою голову навязался?
Вместо ответа Толя в третий раз икнул и помотал головой, а потом начал икать непрерывно.
— Не знаешь, — грустно усмехнулся Олег. — И я не знаю. Садись. Давай, давай, тут стульев нету, так что опускай задницу на пол!
Толя послушно сел на грязный бетонный пол. Олег подождал, а потом и сам сел, прислонившись спиной к стене. Положил пистолет рядом, так, чтобы можно было мгновенно его схватить. Достал пачку сигарет, закурил и положил ее рядом с пистолетом. Медленно выпустил дым вверх и прикрыл глаза. Ухмыльнулся.
— Можешь попробовать дернуться. Посмотрим, кто окажется быстрее.
— Чего мне дергаться-то, все равно против «пушки» не успеешь.
— А я бы попробовал. А тебя даже на это не хватает. Видишь, какая между нами разница? Я бы попробовал… Обидно. Столько сил было вложено, такой расчет был, а из-за какого-то одного мудака — все коту под хвост. Хотя, чего я говорю — тебе все равно этого не понять. Ты бы так всю жизнь и грабил пьяных, на большее-то ни ума, ни смелости не хватит. Так бы и грабил, пока, лет через десять-пятнадцать, не загнулся бы где-нибудь на зоне от туберкулеза. А ведь ты бы и там не смог бы удержаться! Чушком родился, чушком бы и помер! Что, не прав я?
— Дай сигарету, — попросил Толя, пытаясь справиться с приступом икоты.
— Что, даже сигарет своих нет? На, покури! — Олег вытряхнул из пачки одну штуку и бросил ее Толе. Толя не поймал. Сигарета упала на пол и покатилась по грязному бетону. Толя смотрел за ней голодными глазами, но встать без разрешения и подобрать не решился.
— Растяпа, — Олег затушил окурок о стенку. — И даже этого ты не можешь. Возьми, покури напоследок!
Дождавшись, пока Толя сядет на место и закурит, Олег продолжил:
— Знаешь, у меня и злости на тебя уже нет. Ну, как на тебя сердиться, на такого убогого? Ты ведь сам для себя — худшее наказание. Но и простить, сам понимаешь, так просто я не могу. Слишком много ты напортил. Из-за тебя меня теперь весь город ищет. Я-то, конечно, выкручусь, но почему я должен как-то страдать, а тебе ничего не будет? Согласись, несправедливо! Кстати, из ментовки тебя из-за чего выпустили? Заложил уже кого-то или так, на будущее стучать обещал?
— Не знаю, — буркнул Толя, пытаясь с помощью сигаретного дыма справиться с икотой. — Никого я не закладывал.
Напоминание Олега о милиции немного взбодрило Толю, и он поспешно опустил глаза. Ведь если за ним установили наблюдение, то они обязательно вмешаются, как только Олег попытается его убить. Не могут ведь они допустит, чтобы его вот так вот просто пристрелили!
— Врешь, — протянул Олег, внимательно разглядывая Толю. — И врать-то не умеешь, вон, покраснел даже!
— Я правду говорю, отвечаю!
— Чем же это ты отвечаешь? Что у тебя такого ценного есть, чем ответ держать можно?
— Чем угодно отвечаю.
— Чем угодно? Хм! Такими словами, знаешь ли, бросаться нельзя! Я-то тебя, конечно, прощу, по старой памяти, а вот другие люди, боюсь, могут и не понять. Так о чем, говоришь, опера тебя пытали?
— За грабеж один. Старый. Я, блин, уже и забыл про него. Как говорить начали, долго врубиться не мог, про что он. Потом понял… Там какой-то свидетель был, который меня опознал. Только свидетеля мне этого так и не показали. Ни опознанки не было, ни очняков. Не знаю, может, наврали все?
— Может, — кивнул Олег. — Опера — они ведь мастера врать-то…
— И про кастет еще спрашивали.
— Какой кастет?
— Да дома у меня нашли, самодельный.
— Так ведь дома — не в кармане, за это ответственности нету.
— Так мне его и не вязали. Так, поинтересовались, откуда да зачем.
— А про остальное, значит, не спрашивали?
— Как же не спрашивали? Еще как спрашивали! Только я врубился, что больше ничего конкретного они не знают. Так, назвали еще пару эпизодов, так все — невпопад.
— И ты, значит, такой герой, что не раскололся?
— Ну, как — на тот эпизод раскололся. Даже признанку им написал, только перепутал кое-что. Они спрашивали, куда я вещи бросил, которые у мужика взял… Так часы были битые и «лопатник» старый. А я перепутал, не то место назвал. Потом уже сообразил, когда в камере сидел. Хотел следователю об этом сказать, так он мне раньше подписку на стол выложил, а я и не стал уточнять.
— А про остальное, значит, тебя и не спрашивали? Ни про мужика, которого ты на дискотеке уделал, ни про девчонку?
— Не, не спрашивали.
— Значит, не знают… А за какие же такие подвиги тебя отпустили? У тебя ведь одна подписка уже есть, а две вроде как иметь-то не полагается.
— Не знаю, мне не говорили. Отпустили — и хорошо. Что мне, проситься, что ли, чтобы меня «упаковали»?
— Наверное, для тебя же было бы лучше, чтобы они тебя все-таки «упаковали».
— Да, я теперь вижу…
— Пока еще плохо видишь. Потому как отпустить тебя, если ты, и вправду, молчал, как пионер, они ну никак не могли. Не могли, понимаешь! А значит, что-то интересное ты им все-таки наболтал. Правильно? А я, понимаешь ли, ну просто очень хочу узнать, что же такое любопытное ты им напел. Вдруг оно меня касается? Ведь может же такое быть?
— Ничего я им не говорил, — Толя с возрастающей тревогой смотрел, как Олег положил руку на пистолет.
— Ну, это ведь можно проверить. Сам понимаешь. Только вот, может быть, лучше, если ты сам все мне расскажешь? Все равно говорить придется, так, наверное, лучше, если по-хорошему. Я ведь не живодер, в конце-то концов, только так, в силу необходимости. А то интересно получается — ищут тебя менты, ищут, обкладывают со всех сторон, и все это ради того, чтобы мило поговорить с тобой да отпустить через несколько дней. Не бывает так.
— Бывает.
Олег поднял пистолет и теперь держал его, направив ствол в голову Толи.
— Не бывает, друг Толя, не верю я этому. А если бывает — что ж, тогда докажи это. Может, у меня к тебе даже уважение какое-то появится.
Будучи абсолютно уверенным в своих силах, Олег допустил одну ошибку. От многих других пистолетных систем «ТТ» отличает отсутствие предохранителя и самовзводного ударно-спускового механизма. Перед первым выстрелом необходимо передернуть затвор или, если патрон уже находится в канале ствола, пальцем взвести курок. Последующие выстрелы происходят автоматически, при каждом нажатии на спусковой крючок. Пистолет Олега был заряжен, то есть патрон уже был дослан из магазина в патронник, но курок стоял на предохранительном взводе. Олег был уверен, что всегда успеет его взвести.
Толя не разбирался в оружии и этих тонкостей не знал, но когда черный зрачок дула замер напротив его глаз, он понял, что единственная возможность спастись — это попытаться выбить оружие. В случае рукопашной схватки их шансы были почти равны. Олег, конечно, был лучше тренирован и подготовлен физически, но Толе приходилось чаще участвовать не в показательно-благородных, а в настоящих уличных драках, когда используются все приемы и в ход идут любые подручные средства. Кроме того, в этой ситуации на кону стояла жизнь Толи, и инстинкт самосохранения, хорошо развитый в условиях, в которых ему пришлось расти, должен был подсказать правильный выход.
Изображая сильнейший испуг, Толя поджал ноги и уперся ладонями в пол, немного приподнимая тело. Когда Олег, оценив это действие по-своему, ухмыльнулся, Толя резко толкнулся руками и перекатился через голову вперед, как учили его когда-то на тренировках по самбо. Олег не успел отскочить, а большой палец правой руки соскользнул с головки курка. Перехватив пистолет за ствол, Олег врезал рукояткой по спине противника, стараясь перебить позвоночник, но Толя, не обращая внимания на боль, выпрямился и растопыренными пальцами ткнул Олегу в глаза. Движением головы Олег сумел ослабить удар и в ответ саданул пистолетом по лицу Толи. Кровь из сломанного носа брызнула на стену, но Толя обеими руками вцепился в горло Олега. Они завалились набок и покатились по коридору. Олег пытался взвести курок, но только сломал ноготь, а пальцы противника все сильнее давили его шею. В глазах вспыхнули яркие пятна, и в затылке, после нескольких ударов о бетон, разлилась жгучая боль. Олег начал молотить рукояткой пистолета по спине и бокам Толи, а другой рукой пытался сорвать с горла пальцы. Толя не реагировал на удары, только глухо рычал и сжимал руки. Он молил Бога о том, чтобы в коридор влетели менты. Они ведь должны все это видеть!
Они несколько раз перекатились, и Олегу удалось оказаться сверху. Отчаянным усилием ему удалось освободиться от одной руки Толи, и он рванулся вверх. Размахнувшись пистолетом, он изо всей силы ударил рукояткой по виску. Толя дернулся и ослабил хватку. Олег сбросил вторую руку и снова ударил пистолетом, вкладывая в удар весь вес своего тела и всю злость. Хрустнула кость, и Толя обмяк, конвульсивно дернув ногами. Не останавливаясь, Олег ударил его еще несколько раз, превращая лицо ненавистного врага в сплошное кровавое месиво, а потом вскочил на ноги и отпрыгнул к стене.
Толя лежал, не двигаясь, и на бетоне, вокруг разбитой головы, расплывалось черное пятно.
Олег перевел дыхание, посмотрел на окровавленный пистолет в своей руке и едва успел нагнуться, как его вырвало. Тошнило его долго и мучительно, он даже не заметил, как выпал из ослабевших пальцев «ТТ».
Через несколько минут он смог взять себя в руки. Болели глаза, ныла разодранная шея и разламывался от боли затылок, но где-то в глубине души уже успело зародиться и стремительно росло чувство удовлетворения. Он смог. Он опять доказал, что не такой, как все. Он сможет выкрутиться из любых неприятностей, и ничто его не остановит.
Олег наклонился, подобрал и протер носовым платком пистолет, сунул его за пояс. Осмотрел одежду. На воротнике рубашки остались следы крови, а на брюках и ботинках — рвотная масса, но в глаза это не бросалось, и дойти в таком виде до квартиры Оксаны было вполне безопасно.
Олег подошел к телу Толи, присел на корточки, вглядываясь в разбитую голову.
— Готов, — тихо произнес он, поднимаясь и отряхивая колени.
— Где вы столько времени были?
— Обедали.
— Господи, сколько жрать-то можно? Хоть бы предупредили кого-то! Идите, начальник уже два часа вас ищет. Что-то срочное…
Не заходя в свой кабинет, Ковалев и Петров прошли дальше по коридору и остановились перед дверью кабинета начальника ОУР. Начальник разговаривал по телефону и, на секунду оторвавшись от блокнота, в котором делал пометки, махнул рукой в сторону выстроенных вдоль стены стульев.
— Значит, так, — сказал он, положив трубку и закуривая. — Нападение на журналиста в ДК имени Крупской помните? Очень хорошо. Похоже, появилась любопытная свежая информация. Кстати, где вы были? Я вас с самого утра найти не могу.
— Работали по налету на этот же ДК, — ответил Костя. — Пару адресов проверили и в РУОП заезжали. У них там свои наработки…
— Да? Ну, хорошо, если так. Я уж думал, опять куда-нибудь обедать отправились. Так вот. Три дня назад в Ленинградском районе было совершено убийство. Из автомата расстреляли некоего Маркова, директора фирмы «Балка-сервис», и его секретаршу Кормухину. Подкараулили, когда они выходили из дома, где в квартире подруги этой самой Кормухиной решали свои производственные проблемы.
— Да, это мелькало в информации, — кивнул Дима. — Только там, по-моему, убийц задержали?
— Если бы! Но получилось довольно интересно, я такой ситуации никогда раньше не встречал. Удирая на своей машине, эти наши киллеры умудрились врезаться в гаишную машину, лоб в лоб. Водитель разбился, а второй, который непосредственно стрелял из автомата, затеял перестрелку с гаишником, но промахнулся, хотя успел два раза выстрелить, а вот гаишник его уложил на месте. Все восемь пуль всадил.
— Ого! — Костя присвистнул. — Крутой, наверное, мужик. Я бы так не смог.
— Там расстояние было метра три, так что не мудрено.
— А чего ж тогда этот киллер так лопухнулся?
— Неправильные у тебя вопросы, — Владимир Карпович усмехнулся. — Радоваться надо уровню боевой подготовки наших коллег, а ты какие-то подвохи ищешь.
— А по-моему, вопрос довольно-таки интересный, — поддержал коллегу Петров. — Я бы и сам спросил, но ему раньше в голову пришло.
— Вопрос, может, и интересный, но пока он значения не имеет. Не в том дело. Интересно другое. Когда «убойщики» беседовали с родственниками этого Маркова, оказалось, что некоторое время назад его дочь была похищена.
— Из ДК имени Крупской? — догадался Ковалев.
— Из него самого. Получается, это именно она была той девушкой, с которой Баранов был. Якобы продержали ее сутки на какой-то даче, а потом папаша заплатил выкуп, ее отпустили. Вывезли в Петровск и там бросили в каком-то дворе. В милицию они, естественно, не заявляли. И никогда бы не заявили, если бы папаша жив остался. В общих чертах так. Так что езжайте сейчас в Ленинградское РУВД, найдете там Григорьева или Хромова из «убойного» отделения, они должны быть на месте. Поговорите, а дальше определитесь сами. Может, удастся раскрутить.
— Пусть РУОП подключается, это явно их тема, — проворчал Петров.
— Брось, Дима! Как маленький, прямо… Давайте, двигайте туда, и так уже времени много. Можете заехать пообедать, только недолго. Кстати, Римского ведь главк себе забрал? Что там у них, не звонили вам?
— Работают, — пожал плечами Дима. — Правда, почему-то наш район бросили, сейчас поднимают его эпизоды по Московскому. А у нас ведь еще десяток «глухарей» — его.
— Ладно, я сам узнаю, — Владимир Карпович поморщился. — Идите…
— Странно, я думал, он сам все это знает, а он у нас спрашивает, — сказал Дима в коридоре. — Черт, чувствую, запорет главк это дело. Премии себе понахватают, а наши дела больше никто и трогать не будет. Так и останутся висеть «глухими».
— Первый раз, что ли? — пожал плечами Костя. Несмотря на полученное от руководства прямое указание ехать сразу в Ленинградское РУВД, торопиться они не стали. Дорога предстояла неблизкая, и просто так жечь свой собственный бензин, который никто и никогда не компенсирует, не хотелось. Из своего кабинета они дозвонились до Григорьева и договорились о встрече, и только потом начали собираться.
— Жалко, что Герка уволился, — Дима кивнул в сторону пустующего письменного стола. — Хоть и хреновничал он в последнее время, но работать умел. Кого вместо него дадут?
— Найдут кого-нибудь.
— Кстати, не слышал, говорят, должны скоро прийти выпускники нашей областной школы. Из тех, кого без армии набирали, сразу после школы. Девятнадцать-двадцать лет, а уже лейтенант милиции. Кто же это придумал-то такое? Неужели непонятно, что большинство туда идет просто, чтобы от армии отвертеться и образование юридическое получить, а не из-за какого-то там призвания. Нет, ну скажи мне, какой может быть опер в девятнадцать лет? Чему бы его в этой школе ни учили, но посади ты перед ним сорокалетнего мужика, у которого за спиной четыре судимости и двадцать лет лагерей, так он и разговаривать с ним не станет!
— Ну, я думаю, смотря как научат. Какие преподаватели будут. Хотя это, конечно, не серьезно.
— Во, и я говорю! Ладно, хотят набирать школьников — пусть набирают. Но пусть берут в патрульную службу, в постовые… В ГАИ пусть берут, там всегда есть место подвигу. А кто проработает несколько лет, покажет себя — тогда пусть идет в оперативные службы. У американцев же, по-моему, так? Почему у нас считается, что двадцатилетний, который ни хрена еще в жизни не видел, но прослушал какие-то лекции и притащил, на практике, парочку пьяных в отделение, может работать опером или следователем, а тридцатилетний взрослый мужик, который десять лет форму таскает и преступника не только по телевизору видел, но не имеет высшего образования, на это не способен? Что, умственные способности и порядочность от образования зависят?
Костя опять пожал плечами.
— Не знаю. Начальству, наверное, виднее. Наверное, зависят. Поехали?
Григорьев, опер из «убойного» отделения Ленинградского РУВД, занимал крошечный угловой кабинетик, в котором с трудом умещались письменный стол, пара стульев и невероятных размеров ободранный сейф. На стенах были развешаны плакаты и фотографии самых разных размеров и качества. На нескольких групповых снимках некоторые лица были аккуратно обведены черным фломастером. На сейфе, между графином и горшком с засохшей геранью, стоял большой пожелтевший череп. Здороваясь с хозяином кабинета и усаживаясь на стул, Петров несколько раз опасливо покосился в ту сторону, пока не убедился, что череп все-таки пластмассовый.
Сидя за столом, Григорьев дотянулся до сейфа, открыл дверцу и вытащил тонкую папку с бумагами.
— У вас сигареты есть? Спасибо. А то сижу с самого утра, никак до ларька не выбраться… Ну что, давайте с самого начала? Значит, вот все данные на Маркова, а это — на его секретаршу. Кстати, Кормухиной она стала совсем недавно, после замужества, а до этого всю жизнь была Соколовой. Довольно известная, кстати, личность. В РУОПе ее хорошо знают, да и у нас она пару раз мелькала. Начинала когда-то валютной проституткой. Не слышали? Я потом подробнее расскажу. А это вот злодеи. Рыбников Василий Арнольдович и Грибко Роман Сергеевич. Машинка у них была интересная, ВАЗ-2105, девяностого года выпуска. По номерам двигателя и кузова — снята с учета два года назад, в связи с продажей. Бывший ее владелец, примерно в то же время, пропал без вести и до сих пор не найден. У Рыбникова в кармане были и техпаспорт, и доверенность. Все фальшивое, как и висевшие на ней госномера. Еще у товарища Рыбникова был при себе пистолет, что-то непонятное, но явно заграничное и дешевое. Эксперты до сих пор разобраться не могут, что за модель и кто ее произвел. Стреляли из автомата, АКС-74У. Весь рожок выпустили. Автомат, по номерам, нигде в розыске не числится. По нашему городу он «чистый», дальше еще не успели проверить. Стрелял товарищ Грибко. Часть пальцев он стер, перед тем, как автомат выкинуть, но несколько, вполне пригодных, все-таки нашли. У товарища Грибко еще оказался и револьвер «таурас», девятимиллиметровый, бразильского производства. Из него он пытался дважды поразить нашего гаишника, но — сами знаете, что получилось. С револьвером получается интересная штука. Полной уверенности пока нет, но очень похоже, что именно из этого ствола убили некоего Кашина. Помните, апрель прошлого года, по нашему району? Так, что еще про них… Вот, тут адреса… Оба не судимы. У Рыбникова — только одна мать, живет в пригороде. У Грибко — нормальная семья, вполне приличные родители. Грибко в марте вернулся из армии, несколько месяцев служил в Чечне, в каком-то стройбате. Ничем определенным он после этого не занимался. Родители говорят, что давали ему немного денег. Кое-что он привез с собой, да и где-то еще подрабатывал. Где — они не знают. Рыбников в армии не служил, ни у кого не дошли руки взяться и отправить его туда, а добровольцем он почему-то не пошел. Числился в каком-то техникуме, но последний раз появлялся там в декабре. Сессию, правда, умудрился сдать на одни четверки. Откуда и когда у него появилась машина — так и не установили. До этого он катался на какой-то старенькой «бээмвухе», приезжал в свой техникум. Ни номеров, ничего другого нет. Водительские права его в гаишном компьютере не числятся, но сделаны на высшем уровне. Я связывался с РУОПом, но они пока про этих ребят ответа не дали… Дочка этого Маркова утверждает, что пару недель назад ее похитили с дискотеки в ДК имени Крупской. Продержали сутки где-то за городом, а потом выкинули в Петровске. Заявления они не делали. Говорит, что похитителей было трое, одного якобы звали Толей… Привезли ее туда на каком-то грузовике или микроавтобусе, держали в подвале. Потом протокол почитаете, я пока в двух словах объясняю. Были мы в фирме этого Маркова. Там все в глубоком шоке. В основном, как я понял, из-за того, что попросту не знают, что им сейчас делать. Там ОБЭП и налоговая ковыряют, а пока, как я понял, получается, что дела у конторы шли далеко не блестяще, прибыли практически никакой. Хотя и это, видимо, неплохо. Совсем недавно, по крайней мере, год назад — точно, они вообще были в убытке. С приходом Маркова — а он у них как раз около года и директорствует — потихоньку стали подниматься. Они сейчас переживают из-за того, что все нити он в своих руках держал, все их деловые контакты через него шли. Сейчас не знают, что делать. Есть там такой Иванов, Альберт Никитович, заместитель Маркова. Замом он стал совсем недавно, до этого трудился бухгалтером. Так он сейчас просто в панике, не знает, что делать. Рассказал он одну любопытную вещь. Якобы недели три назад был на фирму, а конкретно — на самого Маркова, какой-то левый «наезд». Завалились под конец рабочего дня какие-то ребята, молодые и стриженые, прямо в директорский кабинет. Марков их, вроде бы, выставил, но они потом звонили с угрозами и якобы даже подкараулили этого Маркова где-то у дома. Когда они в офис приезжали, Иванов это сам видел. Была там еще и секретарша, но она подтвердить уже ничего не может. Про второй случай, с засадой у дома, он знает со слов самого Маркова, тот ему как-то пожаловался. Водитель Маркова говорит, что шеф ему тоже об этом упоминал.
— Как-то все очень складно получается, — задумчиво проговорил Ковалев. — Какие-то молодые «отморозки» решили легких денег срубить, «наехали»… С ходу не получилось, тогда они его дочку похитили. Но, раз они ее отпустили, выходит, что папаша их требования все-таки выполнил. Тогда какой смысл был его потом валить? Что получается, что один раз он на что-то согласился, а потом вдруг уперся, наплевав на здоровье дочери и все остальное, — и ни в какую? И все равно непонятно, зачем им это было надо, с мертвого-то какой спрос?
— Сами об этом думаем, — кивнул Григорьев. — Но тут мелькнула любопытная информация, что Марков готовился провернуть какое-то крупное дело и получил для этого очень солидную сумму. Речь, якобы, шла о нескольких миллионах долларов. Должен был он за границей купить нечто особо ценное и привезти сюда, и на закупку товара некие лица и выдали ему такой солидный кредит. Можно только гадать, что именно он должен был купить.
— И насколько точная эта информация? — спросил Петров.
— Ну, — Григорьев развел руками. — Сам понимаешь. Вероятность от нуля до ста процентов. Другое плохо — нет пока никаких способов подтвердить ее или опровергнуть, и не предвидится, что в дальнейшем появятся. Вкратце, наверное, все. Почитайте протоколы. Да и с людьми, наверное, сами захотите поговорить.
— А что за гаишник завалил Грибко? — спросил Ковалев.
— Гаишник как гаишник. Старший лейтенант милиции, двенадцать лет в органах. Нареканий к нему нет, в отделе своем на хорошем счету. Между прочим, в далекой своей комсомольской юности занимался стрельбой, кандидатом в мастера спорта был. Выступал за сборную города. Так что его меткость в этой ситуации вполне объяснима.
— А как они во двор этот попали? Больно уж красивое совпадение. Я, сколько работаю, ни разу с таким не сталкивался. Все б так работали, у нас и преступлений бы не было.
— Да, совпадение красивое, но ведь, по идее, оно так и должно быть. Оба гаишника говорят, что ехали по проспекту Лермонтова, услышали что-то очень похожее на автоматную очередь и решили посмотреть. Свернули во двор, а навстречу им несется эта самая «пятерка». Сразу после аварии Грибко выскочил с револьвером в руке и дважды выстрелил, ну а дальше… Проспект Лермонтова входит в зону их маршрута, так что с этой стороны все нормально. Может, конечно, Грибко и не успел ни фига в него выстрелить, но тут уж только гадать остается. Лозанов, наш начальник ГАИ, от этих своих ребят в восторге и особо приставать к ним с расспросами не дает. Да и повода сомневаться в их словах нет. По крайней мере, пока. Хотя, при нынешнем бардаке, все это действительно чудом кажется, в этом я согласен.
— Н-да, — Ковалев вздохнул и потер лоб. Эта история с перестрелкой вызывала у него большие сомнения, причину которых он, сколько ни думал, так и не мог обосновать. Коллеги четко и умело выполнили свои прямые обязанности, и надо бы радоваться этому, но почему-то кажется, что есть во всем этом какой-то второй план. Слишком все красиво… Или, может быть, развал дошел до такой степени, что нормальная, профессионально выполненная работа кажется невероятным чудом или чьей-то провокацией?
Сомнения Ковалева были полностью оправданы. История с перестрелкой, действительно, имела второй план, но узнать правду операм так и не было суждено.
Рыбникова и Грибко «подставил» Серый. Несколько лет назад он завербовал гаишника, носившего в то время погоны младшего лейтенанта. Крючок, на который зацепил его Серый, был довольно слаб, но гаишник сам не хотел соскальзывать, и их плодотворное сотрудничество продолжалось. Особо серьезных требований Серый не выдвигал — так, кое-какие незначительные разовые услуги и некоторая информация, не представлявшая большой важности. Но платил за все это исправно, а потому и мог, в нужный для себя момент, рассчитывать на полную отдачу. Готовя операцию с Марковым, Серый старался учесть абсолютно все. Квартира, в которую Света приводила своего шефа, была подобрана так, чтобы располагалась на территории, обслуживаемой этим старшим лейтенантом ГАИ. Неподалеку от места покушения, действительно, были выставлены наблюдатели, но их задача была совсем иная, нежели ее представлял Дрын. В нужном месте и в нужное время, с точностью до секунды, патрульный наряд пресек бегство двух наемных убийц. Чтобы все прошло гладко, Валя Латыш, перед самым выездом на задание, выдал Васе и Дрыну два дополнительных ствола. «Мокрый» «таурус», из которого год назад Латыш собственноручно застрелил предпринимателя Кашина, достался Дрыну. Чтобы старший лейтенант сильно не волновался, ему было обещано, что оружие будет заряжено холостыми патронами. Когда же он все-таки узнал правду, ему было популярно разъяснено, что соврали ему для его же пользы, и добавили лишнюю тысячу долларов. Разрабатывая эту комбинацию, Серый надеялся, что уголовное дело по факту убийства Маркова и Кормухиной будет прекращено «в связи со смертью лиц, подлежащих привлечению в качестве обвиняемых», и никто не станет копать глубоко. Похищение дочери Маркова, естественно, запланировано не было, но Серый сумел обыграть в свою пользу не зависящие от него факты.
— Вот, наверное, и все. Это можете забрать, у нас еще копии есть. К Марковым сегодня поедете? Они должны дома быть.
— Поедем, еще ведь не поздно.
— Нельзя сказать, что они убиты горем, так что разговор, наверное, получится. У супруги его, по-моему, давно уже запасной вариант был готов. Я позавчера к ним заехал неожиданно, там мужик у нее один вертелся…
— Посмотрим. Поехали, Егорыч?
— Поехали. Спасибо огромное.
— Да не за что. В следующий раз вы нам поможете. Удачи!
— Счастливо.
Они вышли на улицу и пошли к машине Петрова.
— Надо будет по дороге воды купить. Солянка была слишком острая, все время пить хочется, — пожаловался Дима.
— По пути навалом киосков будет. Мне надо сигарет купить. Есть какие-нибудь мысли гениальные по этому поводу?
Дима пожал плечами.
— Посмотрим, что они нам расскажут. Черт, не очень мне верится, что все это… Не знаю даже, как сформулировать. А этот, последний налет на дискотеку что, тоже из той серии? Так ведь здесь «центровые» были, а не какие-то сопляки с большими пустыми карманами. И Тихий, которого Рубцов завалил, тоже ведь из «центровых» был… Может, налет был устроен в отместку за Тихого, а Рубцов, Рыбников и Грибко — одна компания?
— Да, получается, что так! Ладно, разберемся. А пока запишем все это в загадки.
По дороге они купили сигареты и лимонад, а также утихомирили пьяного, который прицепился на автобусной остановке к девушке.
— Все, день прожит не зря, — объявил Дима, усаживаясь в машину. — Подвиг совершили, поэтому предлагаю все остальное отложить на завтра. А то сегодня еще чего-нибудь совершим, может и в привычку войти. Нет, я серьезно! Вдруг сейчас поговорим со вдовой и с ходу как раскроем и похищение, и… И еще чего-нибудь. То же убийство Кашина, например. Кстати, ты слышал, наши убийство Кавтарадзе подняли? Помнишь, в ресторане «Сирано»? Ты тогда по району дежурил и выезжал туда.
— Да помню, конечно! И кто там?
— Лопух! — Петров занялся настройкой магнитолы и замолчал, но Костя терпеливо ждал, и Дима, найдя нужную волну, продолжил без напоминаний: — Оказалось, там почти бытовуха. Резо этот с одной подругой встречался, семнадцатилетней. Потом она ему надоела, он ее оставил… Она пыталась с него деньги и после разрыва качать. Он давал немного, но ей все мало казалось, она и начала пугать, что, мол, малолетняя она и заявит на него куда следует. Он как эти угрозы услышал, уперся и вообще ни копейки больше не дал. Она обиделась и как-то нажаловалась своему новому приятелю. Тот естественно, пообещал разобраться, но так бы, наверное, и забыл, если бы баба не капала ему на мозги постоянно. А потом вообще придумала, что, мол, знает, где у этого Резо кубышка с баксами и бриллиантами, и если паренек ей поможет обидчику отомстить, то она с ним очень даже поделится. Подробностей-то я не знаю, но примерно так. Парнишка этот в какой-то команде состоял, не выше дворового уровня, но со своим названием. Какие-то «боровичевские». Слышал о таких?
— Нет, ни разу.
— У них на всю толпу пара разбитых «девяток», старый радиотелефон и два «ствола» было. Парень этот взял один пистолет и пошел в ресторан с Резо разбираться. Говорит, пьяный был, поэтому все так и получилось. Хотел себе крутизны прибавить, ну и подзаработать, конечно. Когда узнал, что баба его с деньгами, мягко говоря, на…ла, чуть и ее не порешил. Не знаю, что остановило. Может, водки под рукой не было, а может, пистолет уже своему «бригадиру» сдал, а голыми руками не интеллигентно показалось. Когда наши за ним приехали, он к ним на шею бросился — ожидал, что грузины до него раньше доберутся. Лешка говорил, что он каждый день бумаги прокурору пишет, просит, чтобы на подписку его отпускали и обещает не заниматься этим больше. Веселый парень.
— Н-да… По-моему, приехали. Вон тот дом нужен. Тормози, там дальше не проехать, кольев каких-то понаставили…
Вдова и дочь покойного Маркова оказались дома. Кроме них, на кухне оказался и настороженный господин в дорогом костюме, с обширной лысиной и ухоженными усами. Он медленно пил чай из крошечной чашки и по нескольку минут раздумывал, прежде чем сказать хоть одно слово. Появление оперов в восторг его не привело, а когда Ковалев попросил показать документы, он сморщил лоб и целую вечность доставал бумажник из внутреннего кармана пиджака. Но паспорт у него оказался в порядке, и лишних вопросов не возникло. Когда Костя переписал в записную книжку его данные, господин, поглаживая усы и глядя в окно, поинтересовался, насколько это необходимо. Ковалев заверил, что это крайне необходимо, и их диалог закончился. Господин остался допивать остывший чай, а опера прошли в гостиную разговаривать с вдовой и дочкой.
Вдова никаких эмоций не проявляла. На вопросы отвечала четко и кратко, почти не задумываясь. В самом начале разговора она многозначительно кивнула в сторону приоткрытой дверцы бара. Получив два отрицательных ответа, пожала плечами, налила себе в бокал густой темно-вишневый ликер и до самого конца не выпускала его из рук. Ничего нового она сообщить не смогла, только подтвердила давно известные факты. Костя подумал, что Григорьев, наверное, был прав, когда говорил, что у нее есть «запасной вариант». Было очень похоже, что этот вариант сидел сейчас на кухне, смотрел в пустую чашку и прислушивался к доносящимся из комнаты словам.
В отличие от матери, юная Оля Маркова действительно переживала. Она старалась держать себя в руках, но удавалось это ей плохо, и она несколько раз начинала тихо плакать, поспешно убегая в ванную комнату. Из-за этих вынужденных пауз разговор затянулся, но также ничего нового не принес, за исключением появившейся у обоих оперов глубокой уверенности в том, что ее действительно похищали, и похищали неизвестные, чтобы вытянуть из папы деньги. Она ни разу не видела своих похитителей и не могла никак помочь в поисках дома, где ее продержали. Одного из злодеев, который предлагал «пустить ее по кругу», во время спора по этому вопросу собеседник назвал Толей. Имя, судя по всему, было настоящим, но пока никак не могло помочь в поисках его обладателя. Задав еще несколько вопросов, опера распрощались.
— Есть мысли? — спросил Дима, отпирая машину.
— Сколько хочешь. Смотри, мне вот что не нравится. «Крышей» конторы Маркова были «центровые». Так?
— Так.
— Самая крутая команда в городе. Насколько я знаю, никто сейчас с ними специально связываться не будет и на рожон лезть не станет. Теперь дальше. Допустим, что Грибко, Рыбников и Рубцов — просто «отмороженные» идиоты, которые решили, что нашли верный способ заработать большие деньги. «Наезжают» на контору Маркова. Просто так, ни с того ни с сего выбирают ее и заваливаются в офис. Сомнительно, но, в принципе, так бывает. Марков, естественно, посылает их на хрен и объясняет, с кем им придется иметь дело. По идее, они уже должны наложить в штаны и испариться. Но похищают его дочку, и папаша им платит — иначе они бы ее не отпустили. Его прославленная «крыша» ничего сделать не может. Ладно, это, опять же, можно объяснить. Когда на кону стоит жизнь дочери, против нескольких тысяч «зеленых» особо дергаться не станешь. Если, конечно, есть чем платить. Папа им платит, и они отпускают дочку, а через несколько дней его ни с того, ни с сего вдруг валят. Зачем? Опять что-то от него потребовали, он заартачился, хотя один урок уже был ему дан… И опять его хваленая «крыша» ничего не сделала. Не понимаю… Кстати, как я понимаю, в офис к Маркову приходили именно Грибко и Рыбников?
— Да, якобы этот бухгалтер опознал их по фотографиям.
— Хм… Не вяжется все это одно с другим.
— Да мы ж еще толком ничего и не знаем! Так, набор отдельных фактов. Выяснятся еще какие-то детали — и все станет на свои места. А общая версия, вполне возможно, именно такая… Григорьев же говорил, что Марков, якобы, влез в какое-то миллионное дело. Мы же не знаем и одной десятой из того, что у них там происходило! Тихий приходил домой к Рубцову. А это очень даже вяжется со всем остальным. С Маркова потребовали деньги, он и подключил своих. Они и пытались, как могли, разобраться.
— Может, и так. Только у меня почему-то есть уверенность, что эти два эпизода — с похищением и с убийством Маркова — не так уж и связаны… А может, и вообще никакой связи нет! И начинать надо с Рубцова. Он ведь приводил двух знакомых на дискотеку перед тем, как исчезнуть. Покажем завтра фотографии Грибко и Рыбникова. Мне кажется, наверняка не узнают. И тогда будем ковырять все его связи.
— Наши «убойщики» этим уже не один день занимаются!
— Может, нам больше повезет.
— В РУВД будем заезжать?
— Да нет, хватит на сегодня…
— Что, к Вике?
— Ага.
— Я довезу.
Некоторое время они молчали, слушая музыку. Когда песня закончилась и диктор начала передавать городские новости, Костя закурил и опустил боковое стекло.
— С понедельника Карпыч в отпуск уходит, — сказал он, имея в виду начальника ОУР. — Черт, у него же почти два месяца! Пифагор достанет за это время. Почему он никак в свое ХОЗУ уйти не может?
— Говорят, место ждет… И не переживай ты так, как работали, так и будем работать. А дураков всегда хватало и хватать будет.
— От этого не легче. Неужели Карпыч не видит, что этот мудак такого наворотить может?
— Видит, конечно, — Дима пожал плечами. — Так не все ж от него зависит! Политика…
Костя молча смотрел в окно. Уход в очередной отпуск начальника, вроде бы, не сулил никаких особых перемен в его жизни, но дурное предчувствие не оставляло. Ему упорно казалось, что вслед за этим, незначительным, само по себе, событием, должно последовать что-то по-настоящему плохое. Может быть, какое-то продолжение истории с его племянницей? Тогда, месяц назад, все закончилось для него очень хорошо. Можно даже сказать, слишком, неправдоподобно хорошо. Но закончилось ли? А продолжение всегда хуже начала.
— Приехали, — Дима свернул во двор и затормозил рядом с аккуратно припаркованным у трансформаторной будки трехдверным «фольксвагеном». — Да, хорошая у твоей подруги машина! Завтра не опоздаешь, или — как обычно?
— Как получится.
— Понятно. Ну, давай, пока!
— Удачи.
Никто из охранников ДК имени Крупской не опознал Грибко и Рыбникова по фотографиям.
— Да нет, вообще не похожи, — сказал один из них, по имени Миша. — А кто это такие?
— Так, люди, — мрачно отозвался Петров, убирая карточки в папку.
— Да нет, я ведь к тому спрашиваю, что уже позавчера приезжали ваши, показывали.
— Да? — «молнию» заклинило, Дима дергал застежку и постепенно начинал ругаться.
— Я же там узнал двоих…
— Да? — Петров поднял голову и отложил папку. — Кого?
— А я знаю? — Миша пожал плечами. — Показали штук десять разных. Двое очень похожи были. А фамилии мне не говорили.
— А откуда приезжали?
— В смысле? А, понял! Да ваши и приезжали. Из вашего управления. Которые по убийствам работают…
До РУВД Петров доехал в рекордно короткий срок. Всю дорогу Костя молчал, куря одну сигарету за другой. Дима сквозь зубы матерился и почти не задерживался на светофорах, бросая машину из одного ряда в другой.
Они бегом взлетели по лестнице на третий этаж управления, а спустя несколько минут из кабинета «убойщиков» донесся яростный Димин мат.
Костя повертел в руках фотографию Ерастова, запоминая черты лица и характерный прищур глаз, бросил ее на стол.
— Вот, значит, он какой, этот Толя.
— Черт, ведь был же у нас в руках, — почти простонал Дима. — Отпустили его. Дня три или четыре назад. Доказательств им мало было.
— Ничего, далеко не ушел, — усмехнулся «убойщик». — В тот же день в больницу попал. В реанимации валяется, до сих пор в себя прийти не может.
— А что с ним случилось?
— Черт его знает! В строящейся школе, на Вишневского, кто-то его обработал. Куча переломов, открытая черепно-мозговая. По идее, давно умереть должен был. Другой бы не выдержал, но этому — что ему будет? Всех нас переживет! По территории 6-го отдела «глухарь» повис.
— Наверняка свои отоварили, — задумчиво сказал Ковалев. — Не поверили, что его просто так отпустили?
— Может, и так. Думают, что сдал всех.
— А второй, говорите, Бараев?
— Он самый. Сын нашего бывшего следователя. Из дома давно уже ушел.
— Кто, следователь?
— Да нет, следователь на месте. Сын его ушел. Точнее, уехал — папаша ему свою старую машину отдал.
— А какая машина?
— «Жигули» одиннадцатой модели. Зеленая.
— У вас фотографии есть лишние?
— Есть. Берите эти.
Ковалев и Петров прошли в свой кабинет.
— Надо ехать в больницу, — сказал Костя.
— Думаешь, очухался уже?
— Нет, я не об этом. Надо его вещи изымать. Насколько я помню, в той комнате, где Баранова отоварили, на двери хороший след обуви изъяли. Вряд ли у этого Толика много шмоток. Вдруг совпадет? А разговаривать с ним, даже если он уже очнулся, рано. Из больницы никто нам его не отдаст, и сидеть с ним с утра до вечера ты не станешь. Только предупредим и дадим время подготовиться. Он тебя сейчас запросто на хрен пошлет, скажет, что плохо себя чувствует и ничего не помнит.
— Тоже правильно… Я не понимаю, как же Савельев работал, у него ведь сначала материал по нападению на Баранова был. Неужели он им фотографии не показывал?
Костя сел за стол и позвонил в 15-е отделение. Савельев оказался на месте и трубку снял почти сразу.
— Гена? Привет, Ковалев из ОУРа. Слушай, ты ведь занимался нападением на Баранова?.. Да, на дискотеке. Ты с другими охранниками разговаривал?.. И что?.. А фотографии показывал?.. Так… Так… Ага, понял, спасибо. А у кого сейчас дело?.. Ага, спасибо. Пока!
Костя положил трубку и вздохнул.
— Показывал он им все. И Ерастова, и Бараева, и еще десяток других. Все связи Рубцова, кого смог раскопать.
— И что, не узнали?
— Не узнали. Но это ж давно было, еще до того, как им всем «центровые» наваляли. Тогда, наверное, думали, что это их личное дело. А теперь им немножко память освежили и разум прочистили… Тьфу, уроды! Сколько времени из-за них потеряли!
— Не переживай. Не эти, так другие бы нашлись.
— Да я и не переживаю. Просто надо на будущее запомнить — в ДК имени Крупской без дубинки ходить не стоит, а то разговора не получится. Сначала в рыло, а потом вопросы задавать.
— Не гуманно будет…
— Зато эффективно. Ты Матренова телефон не помнишь? У него этот «глухарь».
Следователь Матренов долго не хотел выписывать постановление на выемку одежды Ерастова, но в конце концов его удалось уломать, и в больницу опера отправились, вооруженные солидным бланком с печатью и подписью.
Толя Ерастов по-прежнему лежал в реанимационном отделении. В сознание он не приходил, но и отбывать в мир иной явно не собирался.
— Удивительно крепкий организм, — сказал врач. — Бывают иногда сюрпризы. Так ведь, чисто внешне, и не скажешь. Столько травм, да еще сколько он провалялся, пока его обнаружили… Большая потеря крови.
— Доктор, а когда он очнется? — спросил Костя. — Очень уж вопросов к нему много.
— Да я понимаю. Приезжали уже ваши коллеги, из другого района. Но трудно сказать. В такой ситуации крайне тяжело делать прогнозы. Открытая черепно-мозговая травма, перелом костей… Сами понимаете. Может, это случится и завтра, а может — только через две недели.
— А как вы сами считаете? Чисто ваше мнение, так сказать, неофициальное.
— Я думаю, вопрос двух-трех дней. Но это, как вы сами сказали, мое неофициальное мнение.
— И с ним можно будет поговорить?
— Трудно сказать. Это уж — как повезет. Операция прошла вполне успешно… Но вполне может оказаться так, что он забудет все, связанное с получением травмы, или начнет вам рассказывать свои… хм, домыслы, так сказать, искренне веря, что говорит вам сущую правду. Травмы мозга, тем более такие серьезные — вещь труднопредсказуемая. Разные могут быть варианты. И я, на вашем месте, не очень бы надеялся на его показания. Справка вам нужна?
— Да, выпишите, если можно.
— Сейчас напишу. И, как я понял, нужна его одежда? Я скажу сестре, она сейчас принесет.
Протокол оформили быстро. Пока Дима старательно заполнял бланк, Костя, склонив голову набок, задумчиво рассматривал разношенные кроссовки Ерастова. Перед поездкой в больницу, пока следователь выписывал постановление, он успел полистать уголовное дело. И хорошо запомнил изъятый при осмотре места происшествия отпечаток следа на выбитой двери. Рисунки подошв явно совпадали. И хотя точное заключение мог дать только эксперт-трассолог, а в городе была не одна тысяча таких кроссовок, да и с опознанием Ерастова по фотографии не все было понятно, Костя был уверен, что это — тот самый Толя, о котором говорила дочь Маркова.
— Все, — Петров дал расписаться в протоколе понятым и начал собирать бумаги в папку. — Доктор, у нас к вам просьба. Вот наши телефоны. Как только наш товарищ придет в себя или будут какие-то другие изменения в его самочувствии, дайте знать, пожалуйста. Это действительно очень важно.
— Да, я позвоню, конечно, — врач нахмурился, разглядывая номера записанных Димой телефонов, а потом положил бумажку под перекидной календарь. — Только вы у меня уже третьи. Большим, видимо, спросом пользуется этот наш больной. И кстати, номер 71-13-21, мне кажется, уже кто-то оставлял.
— Это, видимо, были из нашего отделения по раскрытию убийств. У нас с ними телефон параллельный.
— А-а, я так и подумал. Вы уже пошли? Всего доброго.
— До свиданья.
Опера вышли из больницы и одновременно закурили.
— К экспертам? — спросил Дима.
— Да, покажем обувь.
— Думаешь, он?
— Уверен. Только все равно не вяжется одно с другим. Не верю я, что этот несчастный Ерастов к расстрелу какое-то отношение имеет. Не его это «тема».
К вечеру эксперт дал ответ. На выбитой двери черного хода в ДК имени Крупской при осмотре места происшествия был обнаружен отпечаток кроссовки Ерастова.
Сидя за своим столом в кабинете, Ковалев разложил списки знакомых Ерастова, Рубцова и Бараева.
— Шестьдесят три человека, — задумчиво сказал Костя. — И это — только те, кого смогли установить. А сколько у них всего? Как думаешь, Димыч, успеем до пенсии всех проверить?
— Если работать вдвоем и на каждого, в среднем, тратить по одному рабочему дню, то за три месяца управимся. С учетом выходных. Так ведь еще и «убойщики» копают. Вообще, по-моему, все эти дела надо объединять. Чего мы с разных сторон одно поле ковыряем?
— Объединить всегда можно успеть. Пока, кроме нашей с тобой уверенности, никаких твердых доказательств, что это — одно и то же, нет. И ты забыл сказать, что каждый из этих проверяемых будет давать еще по две-три фамилии… Давай, садись, будем думать, как этот список сократить. С кого начнем? Со знакомых Олега, я полагаю. Вот этих «убойщики» уже отработали… Остаются пятнадцать человек. У кого он может прятаться?
— У кого угодно, — Петров повернул к себе лист, исписанный фамилиями и адресами. — Я думаю, у бабы.
— Ты о них всегда думаешь.
— Правильно, а что я, гомик, что ли?
— Женщин здесь осталось всего шесть человек. Вот этой, которая Аня, в городе якобы нет. Остаются пятеро. С них и начнем?
— Можно и с них. Кинь сигареты… Спасибо. Послушай, я вот все думаю, какого хрена Ерастова на Вишневского занесло? Кого он там искал? Рванул ведь туда, получается, прямо, как из ИВСа вышел. И чего он в этой школе недоделанной искал?
— Может, пивом на радостях обпился, вот и приспичило.
— Ну да, приспичило — и пошел по этажам гулять. Унитаз он там, что ли, найти хотел? Я к чему говорю — мы ведь думаем, что его кто-то из своих отделал, верно? Не кажется тебе, что этот Олег, или Марат, где-то поблизости мыкаются? Они ведь знают, что их ищут. И не станут, я думаю, днем по всему городу болтаться. Так что, где-то рядом их нора.
— Здесь, — Костя постучал пальцем по спискам, — ничего даже близкого нет. В основном, наш район и юго-запад. Там у Бараева много друзей.
Олег продолжал жить у Оксаны. Она давно уже хотела избавиться от своего квартиранта, но сказать об этом прямо побаивалась — за последнее время он сильно изменился и совсем не походил на того приятного и, в общем-то, достаточно дружелюбного и интересного парня, с которым она когда-то познакомилась на дискотеке. По той же причине она не обращалась за помощью к друзьям. К тому же, она не представляла, как попросить их прогнать из дома человека, которого сама пустила и которого даже не попыталась выставить своими силами.
Олег был уверен, что убил Толю, и считал, что поступил правильно. Из-за этого дурака сорвалось отлично продуманное дело и буквально из рук ушел куш, способный стать стартовым капиталом для восхождения к вершинам жизни. Ладно бы только деньги, но из-за многочисленных ошибок все пошло наперекосяк и теперь ему приходилось прятаться и готовить свое бегство.
Олег уже не думал о том, чтобы провернуть какое-нибудь крупное дело. Трезво оценив свое положение, он понял, что с каждым лишним днем пребывания в городе опасность для него возрастает все больше. По его подсчетам, необходимо было около двух тысяч долларов — чтобы осуществить отъезд и хоть как-то устроиться в Петербурге, пока будет входить в местные дела. Сумма была не такой уж большой, но, несмотря на все усилия, он никак не мог изобрести способа быстро и без особого риска достать ее. Первые два дня после происшествия в школе Олег вообще не выходил на улицу, а Оксану отпускал только для того, чтобы она принесла свежие газеты и закупила продукты. Про убийство Ерастова никаких сообщений не было, и Олег иногда начинал думать, что его до сих пор не нашли. Ему хотелось сходить в школу и проверить.
Валяясь с утра до вечера на диване, Олег перебирал в уме всех своих знакомых, более или менее обеспеченных материально, но ничего дельного в голову не приходило. Несколько раз он всерьез обдумывал вариант вернуться домой в отсутствие матери и вынести ее золото и аппаратуру. Вырученных от продажи этого денег как раз должно было хватить, но отпугивала мысль о том, что можно нарваться на засаду. Олег созвонился с Мишей из охраны дискотеки, но, после налета «центровых», отношение к нему резко изменилось, многие бывшие друзья считали, что он «подставил» всех, и хотели с гадом серьезно поговорить. Олег к такому разговору не стремился и поспешно повесил трубку, оборвав все вопросы о своем нынешнем местонахождении.
Попытки разыскать Марата успеха не принесли. Дома он не появлялся уже целую вечность, а ледяной холод в голосе Бараева-старшего заставил Олега отказаться от дальнейших вопросов. Периодически названивая общим знакомым, он так и не получил никакой информации и постепенно склонился к мысли, что Марат «ушел глубоко под корягу». С какой-то стороны это даже было лучше, уж больно ненадежным компаньоном оказался Бараев-младший. Олег надеялся, что у него хватит благоразумия не попасться хотя бы в ближайшие дни, до его отъезда из города. А там — будь что будет. Олег искренне верил, что расстояние в несколько тысяч километров сотрет все его прошлые грехи.
Во время отлучек Оксаны Олег тщательно обыскал ее квартиру. Под кроватью в спальне оказался тайничок, устроенный настолько бесхитростно и наивно, что Олег поначалу думал, что сделан он для отвода глаз и где-то есть другое, более укромное и, соответственно, богатое место. Но такого места, несмотря на предпринятые тщательные поиски, так и не нашлось. Олег разложил на кровати десять хрустящих банкнот достоинством по сто долларов каждая и взвесил на ладони две толстые цепочки. Был большой соблазн положить все это в карман и немедленно уйти, но пропажа ценностей, надо полагать, обнаружилась бы очень быстро, а рассчитывать на молчание Оксаны не приходилось. Можно было, конечно, заставить ее замолчать, и замолчать навсегда. В свете последних двух случаев мысль эта нисколько не пугала Олега, и рассматривал он ее достаточно долго и серьезно, но, по зрелому размышлению, пришлось от нее отказаться. Слишком долго он здесь прожил, и Оксана наверняка успела растрепать о нем своим подругам. Вздохнув, Олег положил золото и деньги на шелковую маечку, свернул и спрятал узелок обратно в тайник.
Дожидаясь возвращения Оксаны, Олег лежал на диване, смотрел по кабельному телевидению какой-то нудный боевик и потягивал холодный апельсиновый сок. Мысли о найденном тайнике не покидали его голову и постепенно он нашел решение, которое показалось ему вполне приемлемым. Ничего особенного в нем не было, и Олег поразился тому, что не додумался до этого сразу. Созвониться со своим приятелем в Петербурге, договориться о встрече, а потом взять билет на поезд и, перед самым отъездом на вокзал, отправить куда-нибудь Оксану и обчистить тайник. Когда она сообразит, в чем дело, и хватиться пропавших вещей, он будет уже далеко. Пусть тогда бежит в милицию или звонит своим друзьям. Все равно. Можно даже записку оставить с каким-нибудь душещипательным содержанием, мол, извиняюсь, но сложились непредвиденные обстоятельства и я был просто вынужден так поступить, но скоро вернусь, все объясню и верну. Обдумав идею со всех сторон, Олег решил, что это — идеальный вариант, и ничего лучшего он найти не сможет, тем более, что времени у него практически не осталось.
Вечером Олег предложил Оксане пойти прогуляться. Уходить один он не решился, побоявшись, что она может не пустить его обратно. На будущее он уже выведал место, где она хранила запасной комплект ключей от квартиры, и намеревался воспользоваться им, когда придет время ехать за билетами. Тащить все на вокзал не хотелось. Ни к чему ей знать, в каком направлении он собирается смыться.
У Оксаны болела голова, и гулять ей совсем не хотелось, тем более, что вечер был невозможно душным. Но когда она робко попыталась отказаться, Олег одним взглядом пресек все ее слова, и она пошла собираться.
Одевшись, Олег задумался над тем, брать с собой оружие или нет. В последнее время он не выходил из дома без пистолета, повинуясь больше силе привычки, чем каким-то реальным доводам о необходимости постоянного его ношения. Однажды, выскочив к ларьку за сигаретами и оставив «ТТ» лежать в квартире, он почувствовал себя так, будто вышел без штанов на центральный проспект, и постарался скорее вернуться обратно. С другой стороны, лишний раз таскать при себе опасную «мокрую» железку тоже не стоило. Олег стоял у окна, вертел «ТТ» в руках и решал, сунуть его под диван или все-таки положить в карман. В этот момент в комнату заглянула Оксана.
— Я готова. Мы идем?
Поспешно повернувшись к ней спиной, Олег торопливо воткнул оружие за пояс и ответил:
— Пошли, я тебя дожидаюсь.
Вопрос был решен.
На улице она взяла его под руку, и они неспешно пошли вдоль дома, через сквер и мимо недостроенной школы. Рассказывая какую-то ерунду, Олег скосил глаза в сторону, всматриваясь в темные провалы окон. Его подмывало пожаловаться на больной живот и зайти туда, убедиться, нашли Толю или нет. Он уже подготовился сказать это, но в последний момент вспомнил, как читал, что преступника всегда тянет на место преступления, и намерение осталось неосуществленным.
Остаток пути до пункта междугородной телефонной связи Олег посвятил обдумыванию того, считает он сам себя преступником или нет. Подходя к широким стеклянным дверям, он решил, что ответ, скорее, отрицательный. Все его действия, конечно, нарушали какие-то законы и правила, но либо были железно обоснованны, либо не причиняли никому существенного вреда. Дочке Маркова они ничего плохого не сделали, разве что ограничили, на время, в свободе передвижения, да и то, это даже полезно для ее воспитания — меньше будет по дискотекам шляться и знакомиться черт знает с кем. Для Маркова тридцать тысяч долларов — не деньги, да и они ушли в доход государства. Мужика на дискотеке изуродовал не он, а Толя. Бандита он застрелил, но это была, в чистом виде, самозащита, а Толя получил то, что заслужил. Хотя бы за того же мужика. Оставался еще налет на квартиру, но это было так давно, а роль самого Олега — настолько несерьезна, что он об этом и не вспомнил…
Несмотря на раскрытые настежь окна, в переговорном пункте было душно, как в парнике, и Оксана вышла на улицу. Олег купил жетоны и зашел в кабину.
Связь с Петербургом была плохая, но, потратив минут десять, все-таки удалось дозвониться. Друг оказался дома — отсыпался перед «ночной работой», как он пояснил. Особого энтузиазма и радости в его голосе Олег не услышал, но обещание встретить и помочь устроиться все-таки было получено, и трубку Олег повесил, заметно повеселевший.
Оксана стояла между скамейкой и торговым ларьком и разговаривала с двумя кавказцами. Один, с большим животом и в расстегнутой почти до пупа рубашке, крутил на пальцах четки и надменно смотрел сквозь огромные зеркальные очки. Второй, невысокого роста и тщедушный, но с орлиным носом и воинственными усиками, что-то быстро-быстро говорил, размахивая руками и тесня Оксану к скамейке. Оксана пыталась отвечать, но кавказец превосходил ее темпераментом и заглушал ее слова своими, постоянно пытаясь схватить девушку за руку. У поребрика стоял сверкающий белый «мерседес» с несколькими длинными антеннами на крыше и багажнике. Дверцы правой стороны были распахнуты, и из салона доносились звуки индийской музыки. За рулем сидел еще один «черный», в белом костюме и красной рубашке, а на заднем сиденье, с банкой пива в руке, развалился блондин явно славянского происхождения. За разворачивающейся сценой знакомства оба наблюдали с явным интересом. Водитель, убавив громкость магнитолы, крикнул худосочному земляку что-то подбадривающее, и тот усилил напор.
Олег вышел на улицу, чувствуя, как спину покрыла испарина, а руки начали мелко дрожать. Стычка с «черными» ничего хорошего не сулила, тем более, что это явно были не простые торговцы с рынка.
— Олег! — крикнула Оксана, увидев его. Тщедушный мгновенно замолчал и развернулся в его сторону. Немного позже, сверкнув стеклами очков, развернулся и толстый.
— Привет, — сказал Олег, стараясь держать в поле зрения этих двоих и контролировать «мерседес». — Я все понимаю, но нам надо идти. Мы очень спешим. Пошли, Оксана.
Оксана шагнула в сторону, но темпераментный кавказец перегородил ей дорогу и схватил за руку.
— Эй, отпусти! — крикнул Олег, оставаясь на месте, но подведя руку поближе к пистолету.
— Девушка идет с нами, — спокойно и без всякого акцента сказал толстый, глядя на Олега через зеркальные стекла очков. — А ты — пошел на х..!
— Не, ребята, так не годится. — Олег смотрел на толстого, но боковым зрением отметил, что в «мерседесе» произошло какое-то движение и блондин, отложив пиво, собирается выбраться наружу. — Это — моя девушка, и мой город, в конце концов. Давайте по-хорошему разойдемся. Отпустите ее.
— По-хорошему ты не хочешь. — Толстый повернулся к «мерседесу»: — Коля, иди сюда!
Светловолосый Коля выпрыгнул с сиденья на асфальт и начал медленно приближаться, сверля Олега ненавидящим взглядом голубых глаз и играя мышцами рук.
На противоположной стороне улицы и за киосками, на безопасном расстоянии, начали собираться первые зрители.
— Уе…ай по-хорошему, — предложил Коля, останавливаясь метрах в трех перед Олегом. — Не видишь, что ли, с кем связался? Ничего с твоей бабой не случится. Покатается и вернется. Для того они и сделаны. А будет себя хорошо вести, так еще и денег принесет. Ну, давай, вали отсюда, маленький.
«Вот суки», — подумал Олег, видя, как прохожие изменяют маршрут, торопясь обойти опасное место, а кольцо зевак становится все плотнее, но придти ему на помощь никто не торопится.
— Ладно, ты, похоже, ни х… не понимаешь. — Коля хрустнул пальцами, сплюнул под ноги и решительно двинулся вперед.
Олег рванул из-за пояса «ТТ». В этот раз палец не соскочил, и курок, щелкнув, занял боевое положение.
— Стоять, суки! — рявкнул Олег, направляя ствол на Колю. — Стой!
Коля замер, будто наткнулся на невидимую стену. В толпе зрителей кто-то радостно выматерился.
— Брось «пушку», щенок, — спокойно сказал толстый. — Брось, тебе же лучше будет.
— Молчать! — Олег держал пистолет двумя руками, стоя на широко расставленных и согнутых в коленях ногах, водя стволом от толстого к Коле.
Оксана ударила окаменевшего тощего по рукам и отскочила в сторону.
— К машине! — Олег, не спуская глаз с противников, кивнул в сторону «мерседеса». — Быстро, все к машине!
— Сопляк, сам туда посмотри, — толстый презрительно ухмыльнулся. — Только не дергайся, все равно не успеешь. Тихо-тихо посмотри. Видишь?
Олег скосил глаза в сторону.
Водитель «мерседеса» пересел на соседнее, пассажирское сиденье и опустил ноги в ярких носках и кожаных шлепанцах на поребрик. Он улыбался, сверкая великолепными белыми зубами. Только через несколько секунд Олег понял причину его улыбки. В правой руке водитель держал огромный черный пистолет, ствол которого смотрел точно в грудь Олега. Рука не дрожала.
— Разглядел? Если ты дернешься, то Алик разрежет тебя напополам, как кусок сыра. Знаешь, что у него в руке? Это — «беретта». Она может стрелять очередями. Так что не дергайся, не надо. А девушка твоя поедет с нами. Или — Алик стреляет. Скажи ей, чтобы она садилась. Ну?
Олег молчал. Пистолет в его руке начал выписывать восьмерки. Что делать, он не знал. Мелькнула мысль, что надо запомнить номер машины.
— Брось свою «пушку», — приказал толстый. — Ну, бросай!
Руки Олега дернулись. Ствол «ТТ» смотрел теперь в землю.
— Бросай, сука! — рявкнул толстый.
В конце улицы из бокового проезда вывернул и стал стремительно приближаться желто-синий «УАЗик». Мигалка на его крыше посылала яростные вспышки, но сирена молчала, и никто из кавказцев патрульную машину пока не замечал.
Олег медленно опустил пистолет. Толстый воспринял это, как знак согласия. Добивать противника окончательно он не стал. Потеряв к Олегу всякий интерес, он повернулся к Оксане, выставив свою спину в качестве отличной мишени и тем самым показывая, что ее приятеля, несмотря на оружие, он не боится ничуть.
— Садись. На заднее сиденье. Видишь, все вопросы можно уладить.
Оксана молчала, глядя в пространство между Олегом и «мерседесом». Алик лучезарно улыбался, продолжая удерживать Олега на мушке, готовый открыть огонь в любой момент. Коля переминался с ноги на ногу, ожидая любого приказа и снова набрав уверенность в своих силах. «УАЗик» летел по проспекту. Олег разглядел, что рядом с водителем сидит мужчина в штатском, а с заднего сиденья выглядывает кто-то в камуфляже. «Сейчас они подъедут, и все закончится», — с облегчением подумал Олег, забыв о том, что для него тоже все будет кончено.
— Коля, помоги девушке, — распорядился толстый, слегка пожав плечами.
Коля ухмыльнулся и двинулся вперед. Оксана попятилась и посмотрела на Олега. Взгляд ее выражал одновременно понимание и робкую надежду на помощь.
— Оба, блин, менты! — кто-то из зрителей заметил «УАЗик» и поспешил оповестить остальных.
Толстый среагировал моментально и первым бросился в «мерседес». Коля, продолжая ухмыляться, сделал по инерции несколько шагов, но потом смысл услышанного дошел и до него — он мгновенно развернулся и прыгнул на заднее сиденье вслед за маленьким кавказцем. Алик уже сидел за рулем и, как только хлопнула дверца, «мерседес» задним ходом вылетел на перекресток и врезался в бок не успевшего увернуться старого «Москвича». «УАЗик» взревел сиреной и прибавил скорость, а из укрепленного на крыше громкоговорителя донеслись хрип и что-то похожее на команду остановиться.
Алик не выключил заднюю передачу, и «мерседес» еще несколько метров толкал подбитый «Москвич» с обалдевшим от страха водителем, пока впереди не оказалось достаточно места для разворота, а движение за спиной не было полностью парализовано. Несколько машин с визгом остановились перед самым «Москвичом». Алик переключил скорость, и «мерседес», присев на задние колеса, стремительно рванул с места. Водитель «Москвича» оставался сидеть в кабине, вцепившись в руль, и молился за то, что так легко отделался. Между задним бампером и поребриком оставалось достаточно места, и в эту щель начали протискиваться другие машины, водители которых решили не дожидаться продолжения и уносить ноги с опасного участка. «УАЗик» подлетел к перекрестку, чтобы свернуть направо, вслед за «мерседесом», но объехавшие «Москвич» машины непрерывным потоком шли перед его капотом, не обращая внимания ни на мигалку с сиреной, ни на высунувшегося из задней дверцы омоновца с автоматом в руке. Когда на светофоре, наконец, сменились сигналы, «мерседес» успел преодолеть пару километров и, не спеша, катил по одной из центральных улиц, выделяясь из общего автомобильного потока разве что слегка помятым задним бампером.
В это время Олег, вцепившись в руку Оксаны, тащил ее домой.
— Я не знала, что у тебя есть пистолет, — бесцветным голосом сказала она.
— Это газовый, — отмахнулся Олег, вертя головой по сторонам. — Игрушка, только на гопоту и действует. А это, знаешь, кто был?
— Нет, — безразлично ответила Оксана. — А кто?
Олег и сам не знал, но придал своему лицу такой многозначительный вид, что Оксана догадалась сама:
— Чеченцы?
— Ну. А тот толстый, в очках — самый главный в городе.
— Мне показалось, они больше на грузинов были похожи.
— Много ты понимаешь!
— А что это меняет?
Они подошли к дому, и разговор прервался сам собой.
В квартире Оксана сразу прошла на кухню, села за стол и тихо заплакала, отворачиваясь от Олега в сторону. Он попытался ее успокоить, но делать этого никогда не умел и, не добившись результата, ушел в комнату.
Вытащив из-за пояса «ТТ», Олег долго вертел его в руках и разглядывал с каким-то новым чувством, раздумывая о том, что оружие отнюдь не решает все проблемы, а обладание этой смертоносной железкой, само по себе, не гарантирует успеха.
Оксана прошла в ванную, и Олег услышал шум льющейся воды. Он спрятал оружие, поднялся с дивана и подошел к бару. Хотелось выпить. Происшествие оставило в душе горький осадок, хотя Олег и убеждал себя, что поведение его было абсолютно правильным и поступить лучше он не мог. «В конце концов, кто она мне такая? — думал он, разглядывая разнокалиберные бутылки, — Не сестра и не жена, подумаешь, что я у нее живу! Если из-за каждой под ствол лезть… Ничего бы страшного с ней и не случилось бы. Что они, убивать ее стали бы, что ли? А мне только лучше… Черт, до поезда еще четыре дня…»
Он вытащил бутылку лимонной водки, налил себе немного и выпил. Прошелся по комнате и сел на диван с бутылкой и стаканом в руках.
— Спасибо тебе, — тихо сказала Оксана, входя в комнату. — Другой бы вообще связываться не стал. У меня уже было… похожее. Спасибо!
— А-а, — Олег отмахнулся и показал бутылку. — Хочешь? Для снятия стресса?
Оксана отрицательно покачала головой, остановилась перед зеркалом и начала расчесывать волосы. Когда, минуту спустя, она села к нему на диван, с одного взгляда стало ясно, что для снятия стресса ей требуется совсем другое. Олег поставил бутылку на столик и придвинулся к ней.
Снимая с нее одежду, он думал о том, что через четыре дня он будет свободен, у него будут деньги, и он начнет новую жизнь, навсегда уехав из города, в котором наделал столько ошибок.
Илья Коралов три года назад окончил медицинский институт и с того времени работал врачом в одном из травмпунктов города. Самое первое время работа ему нравилась, потом начала раздражать, и он даже предпринял несколько попыток сменить ее, но особой настойчивости в этом деле не проявлял, а потому так и остался на своем месте. Постепенно он к ней привык, тем более, что после суточных дежурств оставалось достаточно времени для занятий своими делами. Илья занялся мелким бизнесом, и дело это приносило ему некоторый доход, несмотря на то, что относительно скромные удачи часто перебивались более оглушительными провалами. Но, по мере накопления опыта, дела его шли все более гладко, и в последнее время он был вполне доволен собой.
Возвращаясь поздним вечером из гостей, он вышел из трамвая и замялся, решая, садиться на автобус или пройти оставшиеся до дома две остановки пешком. Автобуса можно было прождать неизвестно сколько, а вечер был очень приятным, да и в гостях он слегка «перебрал», а потому склонился ко второму варианту, закурил и пошел через пустырь.
Когда до дома оставалось совсем немного, на его пути нарисовались двое мужчин. Они вынырнули откуда-то сбоку и медленно пошли ему навстречу. Ничего угрожающего в них не было, и Коралов, мельком взглянув на них, занялся своими мыслями.
— Стоять, милиция, — резко сказал один из мужчин, в сером пиджаке и черных брюках, когда Илью отделяло от них не больше двух метров. Второй, одетый в светлый джинсовый костюм и полосатую футболку, махнул удостоверением.
— Уголовный розыск, группа по расследованию особо тяжких преступлений. Лейтенант Лебеденко.
— Да? — Илья остановился. — А что случилось?
— А ты не знаешь? — мужчина в костюме приблизился и остановился, уперев руки в бока. Илья поморщился, услышав запах водки и чеснока.
— А что я должен знать?
— Не хами, — нахмурился тот, который назвался Лебеденко. — Чего, не понял, кто мы и откуда? Мы ерундой не занимаемся! Документы есть?
— А их что, обязательно носить?
Лебеденко коротко, без замаха ударил Коралова кулаком по челюсти. Илья отшатнулся и начал быстро трезветь.
— Тебя же предупреждали, что хамить не надо, — упрекнул одетый в пиджак. — Или ты на словах не понимаешь?
— Все я понимаю, — пробормотал Коралов, ощупывая скулу. — Только бить-то зачем? Что я вам, бандит, что ли? И вообще, можно удостоверение еще раз посмотреть? А то вы так махнули…
— На, смотри, — мужчина широким жестом выхватил из внутреннего кармана пиджака красную книжечку. — Капитан Жбанов, старший оперуполномоченный по особо важным делам. Понял, с кем разговариваешь?
— Понял, — Коралов растерянно всматривался в печати и заполненные неровным почерком строчки с указанием звания и должности.
— Хорошо понял? — угрожающим тоном спросил Жбанов, держа «ксиву» в вытянутой руке перед самым носом врача. — Больше выпендриваться не будешь?
— Да я и так не выпендриваюсь…
— Опять хамишь? — спросил Лебеденко и потер правый кулак. — Смотри, можно ведь поговорить не здесь и не так!
— Я думаю, он все понял, — Жбанов убрал удостоверение обратно в карман. — Документов, значит, нет с собой?
— Нет.
— Плохо. Плохо, когда документов нет. А откуда идешь?
— Как откуда? Из гостей иду. Вот, выпил немного… А что, нельзя уже в свободное время выпить?
Лебеденко перестал, тереть кулак, задумчиво посмотрел на него, поджал губы и влепил Коралову пощечину.
— Хватит бить-то! — Илья отскочил в сторону, потирая щеку ладонью. Лебеденко шагнул вперед, ухватил за воротник куртки и дернул к себе, одновременно ударив коленом между ног. Удар был не сильным, но неожиданным, и вспыхнувшая боль заставила Илью согнуться и захрипеть. Лебеденко подсек ему ногу и швырнул на землю, а потом, с размаха, ударил под ребра. Коралов обвился вокруг его ноги, но следующий удар, по спине, заставил выгнуться в другую сторону.
— Я думаю, ему достаточно, — остановил на парника Жбанов и присел на корточки. — Неужели так приятнее разговаривать?
— За что вы меня бьете? — прохрипел Илья. — Я ничего не делал.
— Все так говорят. Так откуда ты идешь?
— С остановки…
— С трамвайной? Во как хорошо! А там только что женщину ограбили!
— Какую женщину? — Коралов немного отдышался и приподнялся на локоть. — Там и не было никого!
— Была. Была одна женщина, у которой сумочку вырвали. И она тебя очень хорошо описала. Невозможно ошибиться. Так что, не ты это был?
— Какая сумочка? — Илья помотал головой, пытаясь унять боль. — Да приведите эту женщину сюда, пускай она на меня посмотрит. Не может такого быть!
— Паскуда! — Жбанов ударил Илью раскрытой ладонью в лоб, и он опять упал на спину. — Лейтенант, посмотрите, что у него в карманах!
— Есть! — Лебеденко ухмыльнулся и присел рядом.
— Ничего у меня нет, — отозвался Коралов, морщась от боли.
— Вот мы сейчас и проверим, — Лебеденко ловко ощупал карманы и вытащил бумажник. — Что там?
— Деньги.
— Сколько? — Лебеденко расстегнул «кнопку» и выжидательно посмотрел на Илью. — Что, не помнишь?
— Тысяч сто. Может, больше.
— Ни фига себе! Нам, значит, зарплату не платят, а у бедного врача такие бабки в кармане…
В бумажнике оказались сто восемнадцать тысяч рублей, несколько визитных карточек, десять долларов и два презерватива.
— Что, СПИДом боишься заболеть? — спросил Лебеденко, откидывая блестящие упаковки в сторону. — Правильно боишься, в тюрьме тебя по-всякому драть будут, только резинка эта не спасет!
— Какая тюрьма? — пытаясь уследить, как Лебеденко заново пересчитывает его деньги, Коралов приподнялся на локте, но Жбанов, тычком в лоб, снова повалил его на землю.
— А это откуда? — Лебеденко выудил из пачки купюр десятидолларовую банкноту. — Что, незаконные валютные операции, да?
— Какие незаконные, я ее в обменнике брал!
— А квитанция осталась? — Лебеденко ухмыльнулся с торжествующим видом, — Нету квитанции. И документов нету. Ну, что, товарищ капитан, машину вызывать?
— Да, — солидно подтвердил Жбанов. — Поедем в отделение, там разберемся.
— Это мы конфискуем, — отбросив в сторону пустой бумажник, Лебеденко спрятал в карман деньги.
— По какому праву? Это мое!
Пытаясь защитить свою собственность, Коралов на миг позабыл о боли и почти сумел вскочить на ноги, но Лебеденко, оставаясь сидеть на корточках и даже не глядя в его сторону, коротко ударил локтем в печень, и Илья рухнул на землю. Следующий удар пришелся по голове, и на какой-то миг Коралов потерял сознание. Очнувшись он увидел, как Жбанов и Лебеденко, не спеша, удаляются по тропинке в сторону жилых домов. Илья, шатаясь, поднялся на ноги, но его тут же стошнило. Когда он окончательно пришел в себя, грабителей уже не было видно, но уйти далеко они явно не могли, и Коралов бросился вдогонку.
Во дворе их тоже нигде не было, но зато у крайнего подъезда стояли голубые «Жигули» с антенной на крыше и государственными номерами, а за рулем сидел здоровый усатый мужик в форме сержанта милиции. Не раздумывая, Коралов бросился к ним.
— Меня только что ограбили! — крикнул он, подбегая и пытаясь открыть переднюю правую дверцу. — Двое, назвались милиционерами. Все деньги отобрали!
Дверца, наконец, открылась, и Коралов увидел, что рядом с водителем сидит солидного вида офицер с большими звездами на погонах и рядом нагрудных знаков. Он посмотрел на Коралова и поморщился.
— Я видел, куда они побежали. Давайте, я вам покажу!
— Делать нам больше нечего, — брезгливо отозвался офицер. — Водку жрать меньше надо, тогда и грабить никто не будет!
— Да я не пьяный, — опешил Коралов. — Это они были пьяные, от одного, он капитаном Жбановым назывался, водкой с чесноком так разило!
— Как? — офицер многозначительно переглянулся с водителем. — Как, ты говоришь, его фамилия?
— Капитан Жбанов. А, второго, такой помоложе, черненький — лейтенант Лебеденко.
— Ну, есть у нас такие сотрудники, — подтвердил офицер, глядя на Илью теперь уже с откровенной неприязнью. — В РУВД работают и живут здесь рядом. Так что, ты хочешь сказать, что они тебя ограбили?
— Ну да… — Илья отпустил дверцу и отошел от машины.
— Ты чего, мужик, перепил, что ли? Хочешь сказать, что два офицера милиции тебя грабить пошли?
— Да горячка у него, Алексей Сергеич, — рассмеялся водитель. — Давайте, я в отделение позвоню, пусть его в вытрезвитель определят. Там ему ребята быстро разъяснят, как на ментов бочку катить.
— На, позвони, — офицер вытащил из кармана кителя трубку радиотелефона. — У нас времени нет, а там с ним быстро разберутся. Ишь, чего выдумал! Ты бы хоть умылся, блевотину с лица стер!
Коралов машинально обтер лицо.
— Але, Вася? Это Петя, привет! — водитель дозвонился и теперь разговаривал, косясь на Илью, — Слушай, подошли машину… Какой тут адрес?
— Караванная… — офицер начал осматриваться в поисках указателя номера дома.
Не дожидаясь развития событий, Илья развернулся и побежал.
— Стой! — заорал ему вслед офицер. — Стой, стрелять буду!
Коралов ускорил шаг и влетел в первый попавший подъезд. Одолев три лестничных марша, он, обессиленный, повалился на ступени. Рвавшееся в груди сердце заглушало все остальные звуки, но погони, все-таки, слышно не было. Отдышавшись, Илья поднялся на ноги и выглянул в окно. Голубые «Жигули» медленно выезжали из двора, и в заднем окне явственно виднелась белокурая женская головка.
«Суки, — подумал Илья. — Правильно говорят, что менты хуже бандитов».
Коралов очень удивился бы, если бы увидел, как в соседнем дворе «Жигули» остановились, и водитель поспешно заменил номера на обычные, гражданские, а офицер торопливо снял форменный китель и рубашку, заменив их на джинсовую куртку.
— Кажется, нормально прошло, — сказал он, складывая форму в мешок и закуривая.
— Он мне позвонил, позавчера, — задумчиво сказала девушка и замолчала, разглядывая напряженно застывших Ковалева и Петрова. — Ничего толком не сказал, но по голосу, знаете ли, чувствовалось, что он чем-то очень встревожен. Или напуган.
— А о чем он говорил? — спросил Костя.
— Кто, Марат? Да ни о чем. Такое ощущение, что сам не знал, зачем звонит. Какие-то тупости. Мне не до него было. У меня приятель в гостях был, разговаривать не хотелось.
Петров в очередной раз покосился на тумбочку, где стоял телефонный аппарат с автоматическим определителем номера,
— Я попросила его попозже перезвонить, сказала, что очень занята.
— Звонил?
— Звонил, но я трубку не стала брать. Не хотелось разговаривать. А все-таки, что он такого натворил?
— Пока трудно сказать, — Костя пожал плечами и с безразличным видом отвернулся к окну. — Есть к нему кое-какие вопросы, достаточно серьезные. Чем быстрее мы сможем их ему задать, тем быстрее все прояснится. А пока ничего определенного мы сказать не можем. Вдруг окажется, что он совсем не при «делах», а мы будем на него огород городить? Такое ведь тоже бывает.
— Понятно, — девушка взяла со столика стакан с соком, сделала глоток. — Значит, что-то действительно серьезное. Хоть бы соврали что-нибудь, вам — все равно, а мне интересно.
— Я могу быстро придумать, — предложил Дима.
— Не надо, уже неинтересно будет. Знаете, я всегда думала, что он плохо закончит. Было в нем что-то такое. Какая-то предрасположенность к этому. Знаете, есть ведь люди, которые всю жизнь воруют — и ни разу не попадаются. А другой один раз что-нибудь возьмет, по глупости, а потом вся жизнь наперекосяк.
— Бывает и так, — сдержанно согласился Дима. По этому вопросу он имел свою точку зрения и в другой бы ситуации кинулся спорить, но сейчас сдержался.
— На нем всегда была видна какая-то обреченность. Видно было, что обязательно что-нибудь совершит и обязательно попадется.
— Ну, пока-то еще не попался, — возразил Костя. — И не факт пока, что действительно что-то совершил. Так, подозрения…
— Да нет, видимо, совершил… И судя по всему, попадется. Вас, наверное, интересует телефон, с которого он звонил? Вы мой АОН глазами уже съели.
— Да, — признался Дима, улыбаясь. — Честно говоря, надеемся, что телефон этот у вас остался. Не разочаровывайте нас, пожалуйста.
— Увы, боюсь, что все-таки придется это сделать. Я не помню, откуда он звонил, и номер был незнакомый. А в памяти ничего не осталось. Вчера моя кошка разыгралась и вырвала провод из розетки. Все стерлось.
Опера молчали. Дима думал о том, что она врет. Костя, разглядывая украшенный лепкой потолок, решил, что она просто набивает себе цену и номер телефона все равно скажет.
— Можете проверить, — девушка поставила стакан на столик и махнула в сторону телефона.
— Верю, — сказал Костя, поднимаясь из кресла. — И если все действительно так, как вы нам сказали, то мы сейчас уйдем и мешать вам больше не будем. Но я почему-то думаю, что вы нам можете помочь и помочь реально, но просто пока не решили, стоит вам это делать или нет. Если вас волнует только это, то могу заверить, что стоит. Дело достаточно серьезное. Если нашего слова вам не хватит, то подкрепить нам его нечем. Но дело достаточно серьезное, и Бог его знает, что они натворят дальше и кто будет следующей.
— Следующей, — задумчиво повторила девушка, сделав ударение на окончании слова. — Они что, кого-то изнасиловали?
— Неважно.
— На насильника он никогда не был похож, скорее, наоборот. Не хватало в нем чего-то такого, знаете…
Костя пожал плечами.
— А статьей вы меня пугать не будете? Как она там, за укрывательство, что ли? Меня один раз уже пугали ваши коллеги.
— Мы не будем. Просто подумайте еще раз хорошенько, сами для себя, и все решите. Если вы не захотите, то переубедить вас мы не сможем. Подумайте.
Размышления были недолгими.
— Как-то это нехорошо… Он мне ничего плохого не сделал, наоборот, всегда хорошо относился. А я возьму и так вот, просто так, его и заложу?
— Жизнь такая. Бывает и хуже.
— Хорошо, я постараюсь вам помочь. Поверю, что это действительно так важно. Если вы меня не обманываете. Вы ведь не обманываете меня?
Костя вздохнул:
— А какого ответа вы ждете? Если я скажу, что не обманываем, то это вас устроит?
— Устроит. Только вам придется немного подождать. Если хотите, можете включить на кухне кофеварку.
— Спасибо, не стоит.
Девушка перенесла телефон к себе на диван и взяла толстую записную книжку. Первый разговор занял около четверти часа, но никакого результата не принес. Второй раз она разговаривала немного короче, но с тем же успехом.
— Я же не могу прямо так вот, в лоб, взять и спросить, — пояснила она, набирая третий номер.
— Правильно, — одобрил Дима. — Конспирация нужна во всем.
Через десять минут разговора девушка начала делать рукой какие-то непонятные жесты. Костя сообразил первым и протянул ей авторучку, а потом сел обратно в свое кресло, искоса наблюдая, как она выводит на чистом листе номер.
— Вот, — объявила она, повесив трубку и покусывая колпачок авторучки. — Нашла. 24-00-17 или 24-00-37, точно не помню. Похож на номер одного моего знакомого, потому и нашла.
— Просто похож, или это его номер и есть?
— Что? А-а, нет, просто похож. Чей этот — даже без понятия. Держите.
Костя убрал листок в карман и поднялся.
— Большое спасибо. Не будем вам больше мешать.
— И больше не придете?
— Вряд ли. Надеюсь, вас это не сильно расстроит. Единственная просьба…
— Никому не говорить?
— Верно.
— Так я и сама догадалась. Что я, дура, что ли, трепаться, как я ментам помогла?
— Правильно, не надо об этом трепаться. И Марату не будем звонить, хорошо?
— Очень надо! Ему-то я что скажу? Беги, я тебя сдала!
— Очень хорошо. Значит, мы договорились? До свиданья!
Опера вышли на лестницу и, пока спускались на первый этаж, так и не услышали, чтобы сработал замок.
— Что ей, с дивана лень подняться, — пробормотал Дима, но Костя его оборвал, кратко выругавшись и сбавив шаг.
— Ручку у нее забыл.
— Что?
— Ну, ручку ей давал писать… Пошли, не возвращаться же.
— Как ты думаешь, не позвонит она ему?
— Марику-то? Вряд ли. Что она ему, действительно, скажет? Боюсь, что с номером этим ничего не выйдет. Или вообще левый окажется, или свалил он оттуда уже давно. Давай на базу, проверим.
Они вернулись в РУВД, и Костя сразу подсел к телефону. Через несколько минут выяснилось, что телефон 24-00-17 является служебным и установлен в каком-то институте, а вот второй номер — квартирный и принадлежит некому Кисловскому П. Г., проживающему в отдельной квартире на улице Камышовой.
— Камышовая — это у нас ведь где? — спросил Костя.
— Да в новостройках. 15-й отдел обслуживает. Поехали, на месте виднее. Заодно Гену привлечем, хватит ему бездельничать.
Заканчивалась суббота, по случаю очередного обострения событий в Чечне объявленная рабочим днем. За несколько предыдущих дней опера, пытаясь установить местонахождение Бараева, проверили почти два десятка человек, но результат пока оставался нулевым. Особой надежды на то, что адрес на Камышовой окажется счастливым, не было — уже отпали другие варианты, на первый взгляд казавшиеся более перспективными. В воскресенье Дима собирался отправиться с семьей на дачу, у Кости тоже были свои планы. Оба понимали, что если Марат будет задержан, то все придется отложить.
— Поехали? Сейчас Савельеву позвоню.
— С бензином плохо, — вздохнул Дима. — Когда, наконец, зарплату дадут?
— Говорили, может, к концу недели будет… У меня тоже пусто. Подожди, я сейчас подойду.
Костя вышел из кабинета, отправившись на поиски бензина. Петров проводил его, глядя с откровенным скептицизмом. Он давно уже привык к тому, что на работе приходится пользоваться своей машиной и заправлять ее за свой счет. Еще несколько лет назад затраты на бензин, расходуемый на служебные дела, хоть как-то компенсировали, но в последнее время, в связи со все ухудшающимся финансированием органов внутренних дел, вопрос этот даже не поднимался.
Костя отсутствовал довольно долго, но зато вернулся, неся в руках два талона на бензин.
— Неужели Антоныч расщедрился? — удивился Дима, слезая со стола и надевая пиджак. — Звони Гене, и поехали.
Савельев оказался на месте и, несмотря на то, что собирался уже уходить домой, выразил готовность задержаться и оказать помощь. Спустя полчаса опера сидели в его кабинете.
— Камышовая, один — два, сорок четыре, — задумчиво проговорил Гена. — Это «точка», шестнадцатиэтажная. Кооператив. В принципе, спокойный дом, за год всего одна кража была. А два года назад на чердаке мужика зарезали, так и не нашли, кто… Как, говоришь, фамилия?
— Кисловский, — подсказал Костя.
— Квартира сорок четыре. Кисловский… Хм. А, да это же Сашка Ржавый! Черт, как же я сразу-то не сообразил.
— Известная личность?
— Так, относительно. Ему сейчас двадцать два. По молодости влетал с квартирными кражами, сейчас, вроде бы, остепенился, держит пару ларьков и пункт приема цветных металлов. Родители у него были хорошие, в нашем медицинском преподавали, а сын вот такой получился… Ну что, поехали, посмотрим?
— А участковый не знает…
— Да нет, там участковый молодой, только перевелся к нам. Быстрее сами управимся. Пошли, чего время тянуть? И так поздно…
Петров остановил свою машину метрах в ста от нужного дома, и некоторое время опера сидели в кабине, вглядываясь в квадраты окон и распахнутую входную дверь.
— Так, — первым нарушил молчание Гена. — Я в пару квартир загляну, один. Поговорю с людьми, может, видели чего… А вон там, за домом, есть стоянка. Между прочим, единственная в этом районе. Не хотите проверить?
— Посмотрим, — кивнул Ковалев. — Когда встречаемся?
— Давай через полчаса у лифта. Все, я пошел.
Савельев вышел из машины, закурил «Беломор» и, сунув руки в карманы куртки, зашагал к дому.
— Нет, среди постоянных клиентов у нас такого нет, — заверил сторож автостоянки, средних лет мужчина в камуфлированной куртке и с пышными усами. — Точно вам говорю.
— А среди не постоянных? — Костя покосился через окно будки на плотно заставленный автомашинами «пятачок» между двумя домами. — На ночь-то машины берете?
— Да, но только по квитанциям!
— А без квитанций?
— Нет, у нас с этим строго! Раньше, правду сказать, бывало, но…
— Да ладно, мы ведь не из налоговой инспекции. Нам только машина нужна, а все остальное нас не интересует. По крайней мере, пока.
Сторож промокнул шею, передвинул лежавшие на столе журналы.
— Нет, зеленой «одиннадцатой» с таким номером никогда не было. Точно!
— Хорошо, — Костя взялся за ручку двери. — Но мы все-таки проверим, если не возражаете.
— Да я, как бы, и не могу разрешить, — сторож опустил глаза. — ГАИ нас проверяет, и участковый заходит, а вас я не знаю. Надо начальнику позвонить…
— А мы, как бы, разрешения-то и не спрашиваем, — ответил Костя, выходя из будки. — А просто информируем. И собачку свою попридержи, мало ли что…
Сторож остался стоять в своей будке, растерянно глядя вслед удаляющимся операм и положив мокрую ладонь на телефонную трубку.
Машина Бараева стояла во втором ряду, совсем недалеко от входа. Задние колеса были полуспущены, а на левом боку виднелась свежая царапина, оставленная, судя по всему, бампером стоявшего на соседнем месте микроавтобуса.
Дима сунул руки в карманы брюк и плюнул,
— Черт, пропал выходной. Похоже, он давно уже ей не пользовался… Пошли?
Они вернулись обратно в будку. Костя закурил, подошел вплотную к сторожу и долго смотрел ему в лицо, покачиваясь с пятки на носок.
— И сколько она стоит? — наконец, спросил он.
— Дней пять, — глядя в сторону, ответил сторож. — Ее Петрович поставил, без квитанции, на одну ночь, а он до сих пор не забирает. Начальнику уже говорили…
— А чего ж ты нам-то сразу не сказал?
— Да я ж не знал… — сторож мельком взглянул в лицо Ковалева и тут же опять принялся изучать пейзаж за окном. — Может, у человека проблемы какие, а с удостоверениями сейчас многие ходят. Чего мне-то соваться? Я ж не знаю, кто вы и откуда…
— А мы тебе представлялись.
— Да не разглядел я, мало ли, что там написано.
— Надо смотреть было. Паспорт свой давай.
Сторож, помявшись, выдал требуемый документ, и Костя переписал в свою записную книжку его данные.
— Значит, говоришь, ты этого парня и не видел? Того, который машину ставил?
— Нет, не приходил он.
— И данных его никаких у вас не осталось?
— Нет… Петрович, конечно, посмотрел у него документы — не будет же он угнанную машину ставить, так что с этим там все в порядке было, точно.
— Точно, говоришь? — Костя придвинулся к сторожу еще ближе. — Козел твоя фамилия. Не дай Бог, бл…ть, узнаю, что соврал ты нам — конец тебе, понял? Жалуйся потом, куда хочешь — мне по х… Понял?
— Понял, — подтвердил сторож, судорожно сглотнув и разглядывая теперь уже не окно, а собственные ботинки. — Я…
Костя завершил его фразу своей, нецензурной, но рифмичной, посверлил еще немного взглядом и развернулся к Петрову:
— Пошли, Димыч.
На улице он выбросил окурок, длинно и витиевато выругался и пнул ногой подвернувшуюся пивную банку.
— Ладно, не переживай. Не один он такой. И не последний.
— Это меня и радует. Сколько уже времени? Двенадцать есть?
— Почти половина первого.
— Черт, поздновато уже в хату ломиться… Ладно, придумаем чего-нибудь.
Остаток пути до дома они проделали молча. Поднявшись на крыльцо, Костя обернулся и еще раз, теперь уже беззвучно, но не менее выразительно, выругался, глядя в сторону темного массива автостоянки.
Савельев уже ждал их, прислонившись спиной к разрисованной стене и смоля «Беломор». Выражение лица у него было абсолютно спокойным и даже скучающим, но Костя с первого взгляда понял, что его поход по квартирам оказался не менее результативным, чем их — на стоянку.
— Здесь? — спросил Ковалев, останавливаясь и поправляя шнурок на ботинке.
— Здесь. Дней пять назад появился. И Ржавый тоже здесь, сейчас оба должны в квартире быть. Ржавый час назад пришел, позвонил, и ему кто-то изнутри открыл.
— Чего делать будем?
Гена пожал плечами:
— Пошли? Он мне откроет. Если, конечно, сам не при «делах».
— А если при «делах»? У них и «ствол» может быть.
— Тогда и через дверь шмальнуть может. Пошли?
— Пошли.
На восьмой этаж лифт поднимался долго, за это время Костя успел изучить все рисунки и надписи, которыми были украшены стены темной, пропахшей мочой коробки. Когда лифт остановился, Савельев достал пистолет и передернул затвор, а Ковалев расстегнул куртку, чтобы легче было, при необходимости, выхватить свой «ПМ», заткнутый сзади за брючный ремень.
Дверь в квартиру была одинарная, стандартная и давно не крашеная. Савельев встал справа, дождался, пока Ковалев и Петров займут свои места налево от нее, и нажал кнопку звонка.
Звучавшая в квартире музыка резко оборвалась, и потянулись бесконечные секунды ожидания.
Костя облизал губы. Дима разминал пальцы правой руки, медленно сжимая и разжимая их и неотрывно глядя на дверную ручку. Савельев вздохнул, посмотрел в потолок и позвонил еще раз.
Тишина.
Савельев еще несколько раз нажал кнопку звонка, а потом пнул в дверь ногой и несколько раз дернул ручку.
— Саня, открывай! Это я, Савельев. Разговор есть. Ты слышишь, нет? Открывай, я знаю, что ты дома. Ну!
Видимо, последний аргумент оказал решающее действие, и всего через минуту из коридора донеслись осторожные шаги.
— Геннадий Иваныч, это вы?
— Я, Саня, я.
— А что случилось? Я уже спать лег.
— Разговор есть. Открывай.
— А что случилось? Давайте, я к вам завтра подойду. А то я уже сплю…
— Саня, хватит выпендриваться! Открой, а то я дверь сломаю. Как в прошлый раз. Ну, давай!
— А завтра нельзя?
Вместо ответа Савельев опять ударил ногой по двери, несильно, но с достаточным звуковым эффектом.
— Сейчас открою, подождите! Только одеться надо…
— Давай быстрее.
Когда шаги затихли, Савельев повернулся к Ковалеву и бесшумно, одними губами, сказал: «Он здесь». Костя кивнул, слегка расставляя ноги и проверяя, не скользят ли подошвы по грязному бетону.
Одевался Ржавый целую вечность. Савельев начал примериваться, чтобы опять, ногой в дверь, напомнить о своем присутствии, но в коридоре раздались шаркающие шаги, а потом лязгнул, отодвигаясь, ригель замка.
Костя в последний раз промокнул ладонь о брюки.
Дверь начала открываться.
Савельев толкнул ее плечом и ввалился в квартиру, толкая Ржавого впереди себя.
Ржавый хотел что-то сказать, но, увидев лица Кости и Петрова, все понял и замолчал.
— Да нету его, — сказал он, когда Костя стоял уже посреди единственной комнаты, а Дима успел проскочить в кухню. — Спросили б, я и так бы сказал.
— Что, ушел? — спросил Савельев, оттесняя Ржавого из коридора на кухню.
— Да, часа два назад. Сказал, что к бабе какой-то поехал.
— Не свисти. — Опер почти прижал Ржавого к стенке и заговорил громким угрожающим шепотом: — Послушай, Саня, мы друг друга давно знаем. Кореш твой в нехорошее дело влип. Очень нехорошее. Не бери на себя лишнего. Он где — в шкафу?
Ржавый, возвышаясь над собеседником почти на голову, молчал и растерянно моргал.
— Ну? Там он или нет, я спрашиваю?
Ржавый медленно, не отводя глаз, кивнул.
— Понял. У него с собой есть что-нибудь?..
— Нет, — тихо ответил Ржавый.
— Понял. Посиди пока.
Савельев и Петров выскочили из кухни в комнату. Ковалев посмотрел на них.
— Там?
— Ага.
Дима держал пистолет в руке, стволом вверх. Костя вздохнул и громко, отчетливо выговаривая каждое слово, произнес:
— Марат, все закончилось. Вылезай. Без глупостей. У тебя не самое плохое положение, а шансов удрать сейчас — никаких. Вылезай.
В шкафу что-то тихо пошевелилось, и Костя напрягся, ожидая, когда откроется дверца, и готовый среагировать ва любую неожиданность, но ничего не произошло. Бараев-младший сдаваться не собирался.
— Послушай, Марат, мы ведь тебя можем сейчас пристрелить, и все. Вылезай. Ты слышишь меня? Не делай себе хуже. Там подземного хода нет, так что все равно никуда не денешься. Давай!
Дверца шкафа со скрипом отворилась, и Марат медленно, опасливо держа руки ладонями вперед, вылез и замер, морщась от яркого света.
Костя шагнул к нему, развернул спиной к себе и быстро обыскал.
— Да нету у меня ничего, — сказал Марат, опасливо поглядывая на Петрова.
— Это хорошо, что ничего нет, — Костя выдернул из-за пояса наручники и защелкнул браслеты на запястьях Марата. Отошел в сторону.
Пауза получилась довольно долгой.
Дима сунул пистолет обратно в наплечную кобуру. Марат настороженно проследил за его движением, пошевелил скованными руками, привыкая к их новому положению, и сказал:
— Я давно вас ждал. Через пару дней, наверное, сам сдаваться бы пришел. Надоело все…
Ржавый вышел из кухни и стоял теперь в коридоре, нервно куря сигарету.
— Собирайся, тоже с нами поедешь, — повернулся к нему Савельев.
— А мне-то зачем? Я же ничего не делал!
— За компанию. Собирайся, не тяни время…
Всю дорогу до 15-го отделения Марат молчал и неотрывно смотрел в окно, временами начиная болезненно моргать. Сидевший на переднем сиденье Костя искоса поглядывал на него и думал о том, что особых проблем с ним не возникнет. Когда тяжело нагруженную машину трясло на ухабах, Дима начинал привычно ругаться и обещал всех высадить и отправить пешком. Савельев молча курил «Беломор» и думал о чем-то своем, а Ржавый, откинув голову и приоткрыв рот, безмятежно задремал. Костя чувствовал усталость, перебившую даже азарт, обычно всегда появлявшийся в таких ситуациях. Он пытался мысленно представить разговор, который состоится с Маратом, и сформулировать вопросы, которые предстояло задать в первую очередь, но мысли путались и перескакивали на другое, никак с этой ситуацией не связанное, а четкого плана не получалось.
Въехали во двор отделения, и Дима с трудом нашел место для своей «шестерки» среди машин, запаркованных здесь жителями соседних домов.
— Приехали…
— Вставай, Ржавый, — Савельев ткнул его локтем в бок и открыл дверь.
Оперативный дежурный отделения встретил их с небывалой радостью, выскочив из-за пульта и бросившись навстречу.
Савельев коротко выругался и оказался прав.
— Гена, блин, хорошо, что приехал! Камышовая, пятьдесят три, разбойное нападение на магазин. Только что заявка прошла!
— Где, на Камышовой? Да мы только что оттуда.
Дежурный развел руками:
— Не знаю, две минуты назад из РУВД сообщили. Я ГЗ туда направил, пока не отзванивались. Надо ехать…
— Знаю, что надо, — Гена закончил фразу нецензурно, но очень выразительно. — А машина где?
— Наркоту, которую ты днем изымал, на экспертизу повезла, — дежурный с немного виноватым видом пожал плечами, но тут же с надеждой посмотрел на Петрова: — Может, тебя ребята подкинут?
— Ну да, у ребят своей работы хватает. Да еще и вызов, может быть, ложный.
— Вот-вот, — обрадованно подхватил дежурный. — Поэтому тебе и надо ехать, разобратся. Может, и не подтвердиться ничего. Может подкинешь, а, Дим? Тем более, если подтвердиться, то все равно по вашей линии будет. Это ж недалеко…
— Послушай, Саныч, у нас двое человек задержанных, с которыми работать надо.
— Да я понимаю, а что делать? Я их пока по разным камерам рассажу. Сейчас помощнику скажу. Женя!
Петров посмотрел на Костю:
— Ну, что скажешь? Мы смотаемся, посмотрим?
— Давайте. Я пока с Маратом начну. Гена, откроешь кабинет?
— Вот и отлично! — обрадовался дежурный. — Может, там и нет ничего! Только отзвонитесь сразу…
Петров и Савельев уехали проверять заявку, помощник Женя отвел в камеру Ржавого, а Костя с Маратом прошли в помещение уголовного розыска и разместились в кабинете Савельева.
Костя снял куртку, открыл окно, сел за стол и достал сигареты. Марат посмотрел на телефон и облизал пересохшие губы.
— Можно, я позвоню?
— Куда?
— Домой.
— И что ты сказать хочешь?
— Не знаю, — Марат пожал плечами. — Скажу, что я здесь.
— Попозже. Ты ведь, когда из дома убегал, не звонил, не говорил, где прячешься. Чего вдруг теперь такая забота?
— Не знаю, — Марат опять пожал плечами, опустил голову и начал рассматривать свои пальцы. — Спрашивайте, я все расскажу.
— А чего спрашивать-то? — Костя размял сигарету, прикурил и глубоко затянулся, откинувшись в кресле. — И так все известно, ничего нового ты не скажешь. Так ведь? Где Олег сейчас?
— Олег? Не знаю…
— Ну, вот видишь, об этом ты говорить не хочешь, а остальное и так ни для кого не секрет.
— Нет, я, правда, не знаю, где он может быть. После того, как Толик от меня сбежал, мы больше не виделись. Я ведь из дома ушел, и он тоже где-то прячется. Это все он придумал! Я вообще этого делать не хотел!
— Ну, не хотел бы, так, я думаю, и не делал бы. Он ведь тебя не под пистолетом заставлял. Мог спокойно от всего этого отказаться, но ведь полез. Кого ж теперь винить в этом?
— Нет, вы не понимаете! Ну да, да, конечно, не заставлял он меня, но как я мог после того случая отказаться?
— А тот-то случай при чем? — Костя не понимал, о чем идет речь, но изобразил абсолютное равнодушие и спокойствие, зевнул и потушил окурок. — Ты в одну кучу-то все не мешай. Разные ведь это вещи. Если хочешь, давай сначала про, как ты говоришь, тот случай поговорим, но там ведь и вообще все понятно, никаких вопросов уже давно не осталось. Думаешь, что-то новенькое сможешь добавить?
— Так ведь с того все и началось! — Марат сообразил, что, пока Олег не задержан, можно все валить на него, а дальше… А дальше — будь что будет. — Я ему случайно про эту квартиру проболтался, он меня часто спрашивал, чем отец занимается, какие у него клиенты. Я и говорил, думал, ему просто так интересно. Не знал я, зачем ему все это нужно! Он и предложил на хату эту напасть. Сначала говорил, что можно просто дверь сломать, пока бабы дома не будет, а потом предложил — в открытую, при ней. Мне уже и не отказаться было! Он пригрозил, что если я откажусь, то хату они все равно возьмут, но потом он все на меня свалит, если попадутся, скажет, что я наводчиком был.
— А так ты кем был? Потерпевшим, что ли?
— Нет, конечно, так оно все и остается, но ведь лучше-то отвечать за что-то, а не просто так, правда?
Костя неопределенно хмыкнул.
— Олег и пистолет принес. Это ведь его «ствол», знаете?
— Знаю, конечно.
— Я могу место показать, где мы его бросили.
— Зачем же было Кабана калечить?
— Кого?
— Да мужика этого, которого вы подстрелили, так зовут. Нет, я ничего не говорю, мужик-то этот, с одной стороны — дерьмо дерьмом, и не жалко его ничуть, но вам-то это зачем надо было?
— Да у него самого «пушка» была! — Марат даже покраснел от праведного негодования. — Он первый в Толика выстрелить хотел, просто не повезло ему. Сам и виноват! Я, правда, в машине все время сидел, это мне ребята говорили.
Костя вытянул из пачки еще одну сигарету и начал разминать.
— Можно закурить? — Марат протянул к столу руку, но взять сигарету без разрешения не решился.
— Бери. А почему, ты говоришь, после этого отказаться не мог? Сделали дело — и разбежались. Что, опять, что ли, тебя наводчиком выставить обещали?
— Да нет, но ведь в той квартире и не взяли почти ничего. Толик успел там рвануть немного, и то мелочь, пришлось ноги уносить, пока этот… Кабан не очухался. У нас ведь всего один патрон был! Олег мне потом говорил, что это из-за меня так получилось, что денег не поимели, а и менты, и бандиты нас искать станут. Он и предложил это дело. Говорил, сорвем бабки — и разбежимся, обещал, что все продумал, что получится все, да только я с самого начала не верил, так и думал, что хреново все кончится.
— Так не соглашался бы!
— А как отказаться? Получается, что в первый раз я людей как бы подставил, а теперь отказываюсь? Да он меня на месте и шлепнул бы! Вы ведь знаете, у него еще один ствол есть.
— «ТТ»?
— Да, от брата остался. Он ведь у него раскопками занимался, много таких железяк насобирал, а потом продавал… Олег и про девчонку про эту все узнал, она ведь к нему на дискотеку постоянно ходила. Нет, ну вы сами подумайте, откуда я-то про нее мог узнать! Он все это и придумал. Я их отговаривал, но они оба уперлись. Толя все боялся, что его бандиты найдут, хотел из города сбежать. Для этого ему деньги и нужны были. Только не получил бы он ни хрена, Олег его «завалить» собирался.
— А ты, думаешь, получил бы?
— Не знаю…
Вчера утром поступила информация из РУОП, один из отделов которого разрабатывал заместителя начальника линейного отдела милиции. Имелась запись телефонного разговора, смысл которого заместитель начальника, задержанный, наконец, за взятки и превышение власти, наотрез отказывался объяснить. Неизвестный мужчина звонил ему и просил прокомментировать ситуацию на вокзале. Разговор состоялся в тот день, когда Марков должен был выплатить выкуп за свою дочь.
— Как же вы так с деньгами-то лопухнулись?
— Не знаю, там какая-то левая заморочка вышла. Толик уже взял деньги и переложил в нашу ячейку, мы должны были девчонку отпустить, чтобы все думали, что баксы у нас, а потом, когда все уляжется, забрать их потихоньку. А какая-то фигня вообще получилась. Кто-то позвонил и сказал, что вокзал заминирован. Олег сначала все не верил, думал, Толя нас нае…ть хочет — сам деньги забрал и спрятал где-то. Потом я уже в газете прочитал об этом. Вы, наверное, не поверите, но я сейчас так жалею об этом…
— Конечно, не поверю. Если бы деньги взяли, то ты ничуть не жалел бы. Или, в крайнем случае, если бы с деньгами и пролетели, как оно и получилось, но не попался бы — так тоже никогда не жалел бы. Так что жалость эта твоя вовсе не от того, что раскаялся ты в совершенном, а от того, что попался и отвечать теперь за это придется. Что, не так?
— Да нет, вы не понимаете, но я действительно жалею. Я… Мне это на всю жизнь урок!
— Потому, что попался. Не сидел бы ты сейчас здесь — так и урока никакого не состоялось бы, радовался бы, что найти тебя не смогли, и на будущее выводы делал бы, как…
На лестнице раздались шаги, и донесся громкий пьяный голос — Петров и Савельев вели «разбойника», задержанного за нападение на магазин. Парень был неопределенного возраста, от шестнадцати до тридцати лет, высокий, здоровый, наголо бритый и одетый в черную кожаную куртку и разорванные зеленые «слаксы».
— Ну ты, бл… полегче, ты че, не понял, что ли? Бл… в натуре, вы че, ох…ли совсем? Я те, сука, сейчас покажу!
С треском распахнулась дверь, отделяющая помещение уголовного розыска от общего коридора второго этажа. Савельев заскочил в кабинет, мельком взглянул на Марата и принялся рыться в верхнем ящике своего стола, ища ключ от соседнего кабинета.
— Чего там у вас? — спросил Костя.
— А-а, — отмахнулся Гена, яростно вороша бумаги, авторучки, фотографии и прочую дребедень, которой был забит его стол. — Ничего серьезного. Сняли этого героя из кабака. Разменная пешка у «хабаровских», а строит из себя… Я его помню, еще когда он «Момент» в подвале нюхал и в ИДН истерики закатывал. Черт, где же ключи? Ввалился в ночной магазин на Камышовой, «построил» охранника, побил стекла и утащил пару банок пива… Вот, нашел! Димыч сейчас подойдет, вы тут занимайтесь, а я там быстренько определюсь.
Из коридора донесся новый всплеск мата, плавно перешедший в звуки короткой неравной борьбы, а потом и это стихло — задержанного все-таки удалось затащить в кабинет и усадить на стул.
Марату снова хотелось закурить, и он напряженно смотрел на лежавшую на столе пачку, но спросить сигарету не решался. Предлагать ему Костя не стал.
— А журналиста зачем калечить было? Еще немного — и…
— Какого журналиста?
— Того самого, на дискотеке.
— Да откуда ж я знал, кто он такой! Это Толя все. Говорили ему, что надо просто вырубить его ненадолго, а он, сука, понервничал и переборщил. Он это сделал, он! Я там вообще в стороне стоял, знал бы, что так получится — вообще не пошел бы. Он ведь нас дважды подставил — и здесь, и на вокзале потом, с деньгами. Из-за него все так и получилось. Если б он тогда от меня не сбежал, Олег его, наверное, убил бы. Все из-за него так получилось! Нас и нашли-то, наверное, только поэтому, да?
— Ну почему же? Не только… А Толя свое получил, так ведь?
— Как — получил?
Лицо Марата выразило столь искреннее удивление, что Костя сразу решил — к происшествию в строящейся школе он никакого отношения не имеет.
— Да так вот, получил. В больнице сейчас.
— Это… Олег?
Ковалев не ответил, и некоторое время они молча смотрели друг на друга, а потом Марат отвел глаза и тихо пробормотал:
— Это Олег… Он ведь, сука, и меня мочканул бы, не задумываясь.
Разубеждать его Костя не стал и продолжал молчать.
— Нашел, значит, все-таки… А где это было?
Костя назвал улицу. В первый момент Марат искренне удивился услышанному адресу и поднял глаза на опера, ожидая пояснений, но уже через несколько секунд в глазах его отразилось какое-то воспоминание, он наморщил лоб и отвернулся в сторону. Костя закурил, неотрывно наблюдая за собеседником и чувствуя, что сейчас будет сказано что-то действительно важное.
— А Гранитная улица оттуда недалеко? — глядя в сторону, осторожно спросил Марат.
— Рядом, — безразлично ответил Костя.
Марат опять замолчал, напряженно что-то обдумывая. Костя, не торопя его и не задавая вопросов, спокойно курил, после каждой затяжки аккуратно стряхивая пепел и стараясь не думать ни о чем.
— На Гранитной у него подруга живет, — наконец, сказал Марат, подняв глаза. — Ее Оксаной зовут. Я так и думал, что он у нее прятаться будет. Раньше у нее Толя жил, Олег его туда привел. Вы, наверное, это и так знаете?
Медленно стряхивая пепел, Костя молча кивнул.
— Я их туда подвозил пару раз, могу адрес показать. Только квартиру не помню. Показать?
— Не знаю, может, и пригодится. В твоем положении сейчас каждый плюс дорого стоит…
— Я ведь сам все рассказал. Скажите, а я могу рассчитывать на подписку? Я ведь не сам все это сделал, меня заставили. И сейчас я все рассказал. Меня могут отпустить?
— Трудно сказать. Не хочу тебе врать, не от меня ведь это все зависит. Сам знаешь, вопросы такие решает следователь, и не он один. Преступления-то совершены тяжкие, и вопрос об аресте в обязательном порядке ставиться будет. Ну, а уж как решат — не знаю. Сейчас многих отпускают, не то, что раньше.
— А следователь кто будет, не знаете?
— Я сейчас фамилию не помню,
— Ну, а он хоть кто — мужчина или женщина?
— Думаешь, это что-то изменит? В любом случае, настраивайся лучше на то, что, как минимум, до суда тебе сидеть придется. Если отпустят — считай, повезло, и от радости никто не умирал. А если будешь на подписку рассчитывать, а тебя закроют — тут уже…
— Я понимаю. Но я все-таки надеюсь. Отец мне говорил, что сейчас почти всех, кто первый раз попался, до суда освобождают. А у меня ведь раньше ничего не было, и сейчас я все сам рассказал. Если бы за мной сегодня не приехали, я, честное слово, не смог бы дальше прятаться, так все надоело! Вы мне, наверное, не верите, но это на самом деле так. Наверное, мне это все написать надо?
— Как хочешь. Мне с тебя надо будет брать объяснение, там я сам писать буду. Но если хочешь, можешь признание написать, вон бумага лежит, а ручку я дам. Только учти, оно один раз пишется, потом уже ни добавить, ни выкинуть ничего нельзя будет. И написано в нем должна быть полная правда, а иначе — никакой цены этому признанию не будет.
— Я напишу. Скажите… А мне потом хуже от этого не будет?
Костя пожал плечами:
— Тут уж сам решай. Признание у нас доказательством не является, смотрят ведь на объективные улики, а не на то, кто что наговорил. Признание, в основном, как характеризующий материал идет. Смотрят, осознал человек свою вину или нет, и как он к этому относится. Так что подумай и решай. Сам решай.
— Да-да, я понимаю. Сейчас, я подумаю… Можно сигарету? Спасибо. Сейчас, я подумаю… Вы ведь понимаете, я и так все рассказал, но я не хочу, чтобы мне потом за это только хуже было. Можно зажигалку?.. Спасибо. Сейчас, я покурю, и решу…
Марат все-таки написал свое признание, ограничившись в нем полуправдой, которую считал для себя спасительной. К четырем часам утра Костя закончил брать с него объяснение. Марат долго читал три плотно исписанных листа, по несколько раз перечитывая самые напряженные для себя места и внося кучу дополнений, касавшихся, в основном, руководящей роли Олега и незначительности своих собственных действий. Подписывать все это ему страшно не хотелось, он долго мял авторучку, вздыхал и ворошил листы, но потом все-таки поставил свои росписи и, склонив голову набок и болезненно морщась, вывел завершающую фразу: «С моих слов записано верно и мною прочитано».
За это время Петров успел опросить Ржавого и помочь Савельеву закончить разбираться с неудачливым налетчиком.
Когда все было закончено и Марат опустился на скамейку в камере, где уже сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону местный мафиози, опера собрались в одном кабинете и без всякого желания закурили. Савельев вытащил из стенного шкафа две бутылки пива.
— Мне чуть-чуть, — предупредил Дима. — Мне еще ехать.
— А тебе никто много и не предлагает. Черт, посуда ведь осталась у Иваныча в кабинете. Можно в дежурке спросить.
— Не надо, так обойдемся…
Пиво выпили быстро, и почти не разговаривая. Савельев встал, потянулся:
— Вы как хотите, а мне домой пора.
— Выгоняешь нас, значит?
— Да нет, сидите, сколько надо, но я пошел. Мне послезавтра сутки по району дежурить, и на завтра дел хватает. Я ключ оставлю.
— Мы тоже пойдем. Костик, ты куда?
— Домой. Надо часам к десяти, хотя бы, подтянуться. Тебе, я думаю, не стоит приезжать. Я и сам не хочу завтра надолго зависать. Помогу следователю и с Маратом на Гранитную прокачусь, на дом этот посмотрю. В понедельник надо будет им заняться. Все равно завтра ни жилконтора, ни паспортный не работают.
— Давай, я с утра все-таки подъеду. Посмотрим…
— Не надо, хоть иногда с семьей-то побудь. Ничего страшного тут завтра не будет. Подкинешь до дома?
Ковалев приехал на работу в половине одиннадцатого. Следователь уже занимался Бараевым, печатая на машинке протокол допроса и дымя сигаретой. Раньше Косте никогда не приходилось с ним работать, и, когда он заглянул в кабинет, следователь оторвался от бумаг и строго спросил:
— Вы кого ищете, молодой человек?
Костя пожал плечами и закрыл дверь, успев встретиться глазами с Бараевым. Взгляд у Марата был потухший и слегка заторможенный. Косте показалось, что он его даже не узнал.
Костя спустился в дежурную часть и просмотрел сводку о происшествиях по району. Набор преступлений за прошедшие сутки был типичным для последнего времени: несколько квартирных краж, несколько уличных грабежей, кража со склада крупной торговой фирмы, нанесение тяжких телесных повреждений, два угона автомашин, изъятие наркотиков и множество других, более мелких инцидентов. Поговорив с дежурным, Костя вышел в коридор и столкнулся с Бараевым-старшим, который с угрюмым видом перешагнул порог и двигался к лестнице. В этот раз адвокат узнал его, остановился и даже хотел протянуть руку для пожатия, но в последний момент передумал, опасаясь, что ему не ответят.
— Здравствуйте.
— Добрый день.
— Вы, если я не ошибаюсь, Ковалев?
— Он самый.
— Значит, мне с вами и нужно переговорить. Я по поводу сына, вы же его делом занимались? Кстати, мы ведь, по-моему, и раньше встречались, я ведь тоже здесь работал…
— Не припоминаю, к сожалению.
Адвокат вздохнул, показывая, что так получается всегда и что человек нужен только тогда, когда он нужен, а потом про него все забывают.
— Но, в общем-то, дело не в этом. Я хотел узнать, насколько там все серьезно. Ну, вы понимаете…
— Понимаю. Там все достаточно серьезно. Извините, но это все, что я могу вам сообщить. Сами знаете, что более подробную информацию вам может предоставить только следователь.
— Да, я знаю, но мы же, в конце-то концов, с вами коллеги.
— С одним важным примечанием: бывшие коллеги. Поэтому еще раз вам говорю, что по всем вопросам вам надо обращаться исключительно к следователю. Видимо, больше я вам помочь ничем не могу. До свиданья.
Костя развернулся и пошел к лестнице. Адвокат задумчиво посмотрел ему вслед и, поджав губы, пробормотал что-то, явно не отличавшееся доброжелательностью.
Костя зашел в свой кабинет, открыл окно, выкинул окурки из пепельницы и сел за стол. Почти сразу же зазвонил телефон.
— Да.
— Привет!
Звонила Вика. В последнее время они встречались все чаще, но их отношения продолжали оставаться достаточно неопределенными. Костя понимал, что это полностью его вина, но не спешил вносить в вопрос ясность, хотя и знал, что рано или поздно, но делать это все равно придется.
— Привет.
— Работаешь?
— Угу, но, я думаю, недолго.
— Я тебя сейчас обрадую.
— Чего-то у тебя голос не очень радостный…
— Я уезжаю, прямо сейчас.
— Куда?
— В Кондратьевск. Срочная командировка, и отказаться — никак, там по моей теме что-то намечается, надо присутствовать. Так что можешь сегодня гулять.
— Да, конечно, обрадовала… И надолго это?
— Понятия не имею. Как получится. Думаю, дня четыре, не меньше. Через два часа поезд, а мне еще кучу всего собирать. Может, на вокзал подъедешь?
Костя промолчал, но Вика и не ожидала положительного ответа.
— Понятно. Ладно, не надолго расстаемся. Побежала я собираться. Пока!
— Счастливо! Позвони, когда приедешь.
— Обязательно. Ну все, пока!
Костя положил трубку и закурил, мрачно глядя в окно. Он рассчитывал на сегодняшний вечер, и внезапная перемена планов полностью выбила его из колеи. Костя задумался о том, чем займется вечером. После развода с женой, которая сидеть дома не любила и постоянно старалась в его редкие выходные «вытащить» его в театр, в гости или на какую-нибудь модную выставку, он почти перестал общаться со своими старыми знакомыми, а новых не приобрел. Так что отмена свидания означала, что придется заниматься домашними делами, которых скопилось более чем достаточно, или просто валяться на диване перед телевизором, благо, в холодильнике еще осталось несколько бутылок пива.
Костя подумал, что надо наконец собраться и сделать дома генеральную уборку, привести в порядок смеситель в ванной и перестирать кучу вещей, но испорченное настроение не способствовало совершению таких подвигов, и он понял, что, скорее всего, его воскресный вечер завершится в полном соответствии со вторым вариантом. Тем более завтра намечается ответственный день.
Следователь занимался с Маратом долго. Костя принялся за бумажную работу и успел за это время привести в порядок множество дел, до которых в другое время просто руки не доходили. Когда следователь выписал Бараеву «сотку» — оформил задержание на трое суток в порядке статьи 122 Уголовно-процессуального кодекса, и его отвели в ИВС, Костя прошел туда же и в специальной комнате для допросов, всю обстановку которой составляли привинченные к полу стол и два стула, несколько минут беседовал с ним, уточняя расположение дома, куда Марат привозил Олега и где жила его подруга Оксана. Марат покрыл неровными прямоугольниками и дрожащими стрелками два листа в записной книжке Ковалева, и в конце концов, Костя смог достаточно четко представить, какой именно дом имеется в виду.
Расставшись с Маратом, Костя опять поднялся в свой кабинет. Время приближалось к половине пятого, и он удивился, как быстро прошел день. На столе Петрова валялась забытая им газета. Костя просмотрел заголовки, убедился, что пара интересных статей там найдется, сунул газету под мышку и спустился в дежурную часть.
— Михалыч, я — на территорию и, наверное, с концами. Позвоню еще, но если ничего страшного не будет, то не приеду. Хорошо?
Дежурный флегматично пожал плечами, и Костя вышел на улицу. Недалеко от здания РУВД в малиновой «девяносто девятой» сидел Бараев-старший, а чуть подальше, около двух огромных джипов, стояли несколько молодых людей в строгих темных костюмах, ожидая решения участи своих знакомых, задержанных в пятницу вечером за вымогательство. Бараев проводил Ковалева долгим тяжелым взглядом, а молодые люди, когда Костя проходил мимо, замолчали.
— Он здесь работает, опером, — услышал Ковалев за спиной, отойдя от них на несколько метров.
Трамвай уже подходил к остановке, и, чтобы успеть на него, пришлось пробежаться.
Указанный Маратом дом Костя нашел сразу. Закурив, он присел на скамейку во дворе. Дом был девятиэтажный, с пятью подъездами. Марат говорил, что квартира находится где-то на средних этажах, и подъезд — тоже один из средних. Если Оксана здесь прописана, то особых проблем не возникнет, но если она снимает квартиру, живет у родственников или квартира была куплена ее отцом, то здесь придется побегать. Конечно, один дом — не город, и сужение круга поисков до такого небольшого объекта — само по себе большая удача, но Костя не очень верил в этот вариант. Слишком легко получится, если Олег до сих пор живет у нее. Интересно, почему считается, что обязательная прописка — это нарушение прав человека, и почему одним из завоеваний демократии, как получается на практике, явилась данная преступникам возможность максимально долго и качественно заметать свои следы и прятаться? Еще раз, исподлобья, Костя окинул взглядом интересующий его дом, раздавил окурок, поднялся и пошел искать местное отделение милиции.
По дороге он вспомнил старый фильм о том, как подростки нашли где-то пистолет и дважды из него стреляли — сначала в стену, а потом — по воронам, и вся милиция города была поставлена на уши, чтобы найти этих подростков и не дать им возможность воспользоваться оружием в третий раз.
В отделении милиции полезной информации получить не удалось. Ему повезло, в этот день работали и участковый, и оперативник, которые обслуживали территорию, на которой находился дом, но никто из них не знал девушку по имени Оксана или ее приятеля Олега.
— Там квартир много приватизированных. Район ведь у нас считается достаточно престижным, а здесь, так получилось, раньше много гопников жило. Как вся эта х… с квартирами началась, так их за два года всех отсюда выжили, — сказал оперативник. — Черт его знает, кто там сейчас живет. В своей-то квартире, если она купленная, можно и не прописываться.
— Да, я знаю. Думал, может, мелькали они где-нибудь.
— Нет, ничего такого не вспоминается. Извини, но ничем тебе помочь, похоже, не могу. Серьезное чего натворили?
— Да так, пошаливают. — Открывать все карты незнакомым коллегам не хотелось, и Костя решил обойтись без подробностей. — Парнишка этот не простой. Возможно, со «стволом» ходит.
— Сейчас двое из десяти со стволами ходят… Как, ты говоришь, он выглядит?
Костя еще раз повторил описание.
— Не, ничего такого не вспоминается. Если попадется — тормознем.
— Спасибо.
Они пожали друг другу руки, и Костя направился к дверям.
— Подожди-ка! Блин, совсем из башки вылетело. Была тут одна фигня на днях. Не знаю, может, по вашей теме. Что там на самом деле было — черт его знает, но, как я понимаю, получилось так, что какие-то «черные» наехали на парнишку, который с бабой гулял. Ну, знаешь эту тему, когда они в машину посадить пытаются? Здесь, видимо, то же самое получилось, но парнишка оказался не простой. У него «пушка» при себе была. Не знаю, может, это газовик был, а может, и что-то реальное, но «черные» на рожон не поперли, начали переговоры вести. Парнишка по своему виду, наверное, не из крутых был, иначе они этого и затевать не стали бы. Четких его примет нет, сам понимаешь, свидетелей там море было, но говорить никого не заставишь. Короче говоря, пока они все это дело перетирали, кто-то из зрителей все-таки звякнул по «ноль-два». Туда патрульную машину направили, но никого поймать они не смогли: «черные» прыгнули в свой «мерс», подбили на перекрестке «Москвича» и смылись, а парнишка с бабой тоже в сторону рванули. Я уж не говорю про свидетелей. Так ничего из всего этого и не получилось. Номера на «мерсе» были белорусские, так что с этой стороны, сам понимаешь, ничего не вышло. А паренек, в общих чертах, под ваши приметы подходит. Но все это, я так понимаю, тебе тоже не очень поможет.
Костя пожал плечами:
— Слишком неопределенно. Но подумать есть над чем.
— Буду рад, если поможет. Извини, но больше ничего.
— И за это спасибо. Удачи!
Костя вышел из кабинета и направился к выходу из отделения. Проходя мимо дежурной части, он вспомнил, что надо позвонить. Как оказалось, в РУВД его присутствие не требовалось и никто его не искал. Ковалев сказал дежурному, что отправляется домой, повесил трубку и вышел на улицу.
Время приближалось к семи часам, и дневная жара спала. Над северной частью города стягивались тучи, и Костя подумал, что скоро пойдет дождь. Несколько кварталов он прошел пешком, а потом встал на автобусной остановке, всего на минуту опоздав на автобус своего маршрута. Ждать теперь предстояло долго, и он стал медленно прохаживаться вдоль ряда ларьков, разглядывая выставленный товар.
— Костя! Ты, что ли?
Ковалев обернулся. Несколько мгновений он не мог узнать широко улыбавшегося мужчину его возраста, а потом шагнул навстречу и протянул руку:
— Привет!
Это был Вадик Медведев, с которым они когда-то учились в одном классе. После окончания школы они виделись несколько раз, в основном — на вечерах встреч для выпускников, когда Костя еще ходил туда. Последний раз это было года четыре назад. Медведев в то время уже работал в какой-то солидной фирме и вскоре после этого, по слухам, уехал в долгую командировку за границу.
— Здорово!
Медведев пожал ему руку с таким чувством, как будто только час назад сбежал по трапу самолета, наконец-то вернувшись на горячо любимую родину, от которой был оторван столько лет.
— Как живешь-то, Костик? Ты совсем не изменился! Черт, а я мимо проезжал; сначала не поверил, думал, похож просто! А ты что, теперь здесь живешь?
— Нет, по делам был.
— А-а, а то район-то хороший. Ну, рассказывай, чем сейчас занимаешься?
— Да все тем же.
— Все жуликов ловишь? Не надоело? Ну, главное, чтобы самому нравилось! Видишь кого из наших?
— Редко. Юрку Мезенцева встречал недавно, он в крутой бизнес ударился, постоянно какие-то фирмы открывает, весь в делах… Ты-то как?
— Отлично! Три года в Испании был, всего один раз приезжал и то — по делам, ни минуты свободной не было. Месяц назад вернулся, теперь вот отдыхаю. Представляешь, отпуск за три года сразу, почти четыре месяца. В сентябре только на работу. Устал уже ничего не делать! Слушай, ты спешишь куда-то?
— Нет, свободен, — Костя тут же пожалел о сказанном — где-то в глубине сознания звякнул сигнал опасности.
— Так поехали, отдохнем немного! Сколько работать-то можно! От работы кони дохнут. Поехали, машина есть, все остальное тоже найдем. Ну?
— Вадик, извини, но — никак. У меня через час мероприятие намечено, уже никак не отложить. Давай в другой раз?
— Не, никакого другого раза. Ты ж говорил, что уже свободен, какие мероприятия?
— Личные.
— Женщина?
— Ага.
— Я ее знаю?
— Вряд ли.
— Так у нее ж подруга, наверное, есть. Может, объединимся?.. Ладно, понял, не обижайся. Но просто так я тебя не отпущу. Я ж тебя первого встретил! Никого еще не видел. Представляешь, первую неделю, как приехал, дела передавал, а потом неделю отсыпался. К климату вашему никак привыкнуть не могу… Давай по пятьдесят капель?
— Ты ж за рулем?
— А-а, фигня. Мы ж напиваться не собираемся, а с гаишниками всегда можно договориться, это я уже понял. Давай завалимся куда-нибудь, я угощаю. За встречу. Ты здесь кабаки знаешь?.. Ерунда, найдем!
Что-то подсказывало Косте, что соглашаться не следует, но Вадик продолжал напирать, перебирая десятки вариантов возможного времяпровождения, и Костя чувствовал, что где-то в глубине души хочет согласиться, несмотря на все разумные опасения — слишком уж тусклыми были остальные перспективы на предстоящий вечер.
— Ладно, уговорил!
Медведев шлепнул кулаком по раскрытой ладони.
— У тебя час времени есть? Сейчас заедем в одно местечко, у меня там приятель работает, тяпнем по пивку, а потом я тебя отвезу, куда скажешь. Договорились? По глазам вижу, что договорились! Все, едем!
Предупреждающий сигнал зазвучал громче, но Костя, не обращая на него внимания, кивнул и вслед за обрадованным Медведевым направился к темно-зеленому «БМВ-320».
— С собой привез, — гордо объявил Вадик, устраиваясь за рулем. — Девяносто третьего года. Полтора года там на ней ездил, ни одной поломки! Только-только номера получил. Растаможка в такую сумму встала! Правда, классная тачка?
Костя кивнул.
— Во, правильно, всем нравится!..
Заведение, куда привез Медведев Костю, не имело ни вывески, ни названия, но внутри выглядело очень приятно и уютно. Свободных столиков в зале было много, и они расположились за угловым. Костя по привычке сел лицом ко входу.
— Ну чего, давай для начала по пятьдесят водочки?
— Нет, я только пиво буду.
— Да брось ты, ладно. От этого не напиваются, а для аппетита полезно. Не хочешь?.. А коньяк будешь?.. Тоже нет. Черт, а я думал, у вас там все пьют. Ну ладно, я тогда тоже не буду. Значит, пиво?
Заведение предлагало большой выбор алкоголя, но с закуской дело обстояло неважно. Как им объяснили, что-то случилось с электропроводкой, и сейчас могли подать только бутерброды и соленые орешки. Медведев несказанно огорчился данному обстоятельству и предложил отправиться в другое место, но Костя отказался, сославшись на нехватку времени.
Ему стало надоедать показное радушие бывшего одноклассника. Было во всем этом что-то неестественное и наигранное, тем более, что Костя помнил, каким Медведев был раньше. Проведенные в командировке годы сильно изменили его. Пиво подали в огромных глиняных кружках.
— За встречу! — ослепительно улыбаясь, провозгласил Медведев.
После того, как обсудили всех бывших одноклассников и общих знакомых, разговор начал затихать, несмотря на предпринимаемые Медведевым усилия найти общие темы. Костя вдруг понял, что говорить им не о чем, что выпирающее из Вадика дружелюбие раздражает его все больше и больше и ему хочется быстрее покончить с этим мероприятием и отправиться домой.
Пиво оказалось очень крепким, и, допив кружку, Костя подумал, что сам он в таком состоянии за руль бы уже не сел. Но Медведев внешне выглядел абсолютно трезвым и порывался заказать еще по кружке. Косте удалось отговорить его с большим трудом.
— Костик, я не понимаю, чего ты боишься? Ты же видишь, что я еще ни в одном глазу. Я тебя довезу, куда скажешь. У тебя же еще есть время?
— Уже нет.
— Тогда поехали. Давай, на дорожку, по пятьдесят грамм тяпнем?
— Нет. Не люблю с пивом мешать.
— Правильно, я тоже не люблю. Но сегодня это не помешает. За встречу, давай?
— Не стоит.
— Вот ты зануда! Ну ладно, не стоит, так не стоит. Слушай, я знаю, от чего ты не откажешься! Тут готовят один коктейль, нигде в городе его больше не найдешь. Ты его просто должен попробовать. Он всего-то — пять градусов, но вкус изумительный. И готовят его, между прочим, тоже из пива. Там пиво и еще восемь каких-то компонентов.
— Водка, наверное. И называется он «ерш».
— Не, не «ерш». Давай, и — пойдем. Пять минут.
Коктейль Косте понравился. Вкус у него, действительно, был приятный, хотя крепость намного превышала обещанные пять градусов.
— Раньше они лучше делали, — недовольно объявил Медведев, отставляя пустой стакан. — Все портится. Пошли?
— Пошли.
Они поднялись и пошли к выходу. На пороге Вадик остановился и хлопнул себя по лбу.
— Извини, совсем забыл. Мне позвонить надо. Держи ключи, а я сейчас подойду. Там центральный замок, снимешь с сигнализации, и все. Садись, я быстро.
Костя устроился на переднем пассажирском сиденье, чувствуя, что захмелел сильнее, чем можно было ожидать. Ощущение опасности ушло.
Вадик вернулся через минуту, уверенно сел за руль и стартовал с места, демонстрируя скоростные возможности своей машины. Ехали молча. Костя опустил боковое стекло и прикрыл глаза, подставив лицо под поток прохладного воздуха.
Подъехать к самому подъезду не удалось — дорогу во двор перегородил грузовик, и Вадик, ругаясь, остановил машину за ним.
— Звони. У меня телефон старый. Собираюсь квартиру купить, надоело с родителями жить, но до этого еще далеко. Помнишь телефон-то?
— Записан.
— Ну, тогда все. Нашим, если кого увидишь, привет передавай. Пока!
Костя вылез из «БМВ» и пошел к дому. Вадик лихо развернул машину и, включив магнитолу, рванул с места.
Костя достал сигареты. В пачке оставалась последняя штука, и он подумал о том, что надо вернуться к ларькам и купить. Но разворачиваться и идти квартал до перекрестка было лень, и он, потоптавшись на месте, продолжил путь к подъезду, решив, что если очень приспичит, то сходит потом, а вообще постарается обойтись без курева и пораньше лечь спать.
Сигарета тянулась очень плохо. Костя остановился и долго разглядывал ее, пока не заметил разрыв около фильтра. Со злостью отбросив окурок в сторону, он открыл тяжелую дверь и вошел в дом.
На лестнице было темно, только где-то на верхнем этаже горела лампочка. Ставя ногу на нижнюю ступеньку, Костя услышал слева какой-то шорох и начал оборачиваться, но реакция была ослаблена алкоголем, и он не успел. Сильный и точный удар обрушился на голову. Перед глазами вспыхнула оранжевая молния, а земля встала на дыбы и понеслась ему навстречу, но удариться лицом о ступени Косте на дали. В самый последний момент его подхватили и, замедлив падение, плавно опустили на лестницу. Другие руки рывком задрали на спине куртку и выдернули из-за пояса пистолет. Острое лезвие швейцарского офицерского ножика рассекло кожаный шнурок, протянувшийся от скобы на рукоятке пистолета к брючному ремню, и табельный «ПМ» исчез в чужом кармане.
Все это заняло несколько мгновений. Тихо закрылась входная дверь, и две приземистые фигуры в неброской темной одежде направились к перегородившему въезд во двор грузовику. Оба шли, не торопясь, и ничем не привлекали к себе внимания. Подойдя к машине, один из них, доставая ключи, пнул ногой переднее колесо, а второй закурил и, ожидая, пока ему изнутри откроют дверцу, смотрел по сторонам.
Когда грузовик выбрался на проспект и покатил, набирая скорость, к центру города, сидящий на пассажирском месте достал из бардачка радиотелефон и набрал «02».
— Алло, это милиция? Здравствуйте! Понимаете, я только что провожал свою девушку и видел, как по двору болтается пьяный, с пистолетом в руке… Нет, я не знаю, какой у него пистолет, может, и газовый, но вы, пожалуйста, проверьте. Я видел, что он зашел в подъезд дома номер семнадцать… Улица Ольховая… Да… Нет, я из автомата звоню. Сейчас мне его не видно. Но перед этим, понимаете, он что-то бормотал о том, что он сотрудник милиции… Нет, не в форме. Ага, спасибо. Проверьте, пожалуйста.
Отключив трубку, он посмотрел на своего напарника и ухмыльнулся:
— Нормально получилось. Жаль только, что сильнее нельзя было. Я бы их всех…
— Успокойся, — водитель был старше по возрасту, опытнее и рассудительнее. — Делай то, за что тебе платят. А остальное нас не касается.
Через несколько минут во двор дома семнадцать по улице Ольховой медленно въехал патрульный «УАЗ».
— Никого тут нет, — мгновенно определил сидевший на заднем сиденьи милиционер с пустыми погонами и автоматом на коленях. — Конечно, сколько уже времени-то прошло!
Водитель остановил машину посреди двора. Старший наряда распахнул дверцу и сплюнул под колеса, о чем-то раздумывая. Приняв решение, он вылез из машины.
— Толик, пошли посмотрим в подъездах. Может, еще и болтается где.
Толику куда-то ходить и что-то проверять явно не хотелось, но спорить он не стал и, закинув автомат на плечо, спрыгнул на асфальт.
Они безрезультатно проверили два подъезда. Толик вопросительно посмотрел на своего командира, расстегнул кармашек на рукаве куртки и достал пачку «Мальборо».
— Проверим еще там, — не оборачиваясь, прапорщик зашагал к приоткрытой входной двери.
Толик прикурил, коротко выругался и пошел следом. В подъезде, головой на нижних ступенях лестницы, лежал человек. Пока прапорщик разглядывал тело, тренированный на алкогольные ароматы нос Толика уловил знакомый запах.
— Ах ты, сука! Нажрался, а мы за тобой бегать должны! — с короткого размаха Толик врезал тяжелым ботинком под ребра лежавшему. — Делать нам больше нечего!
— Подожди! — прапорщик заметил обрезанный пистолетный ремешок, но остановить подчиненного не успел, и высокий шнурованный ботинок еще раз, хотя и с меньшей силой, ткнулся в бок незнакомца.
— Стой, я тебе говорю! Не видишь?
— Чего? — Толик был занят важным делом — выбрасывал окурок, и обращать внимание на какие-то мелочи времени у него не было. — Да я его уже видел! Он где-то здесь живет, у нас в отделе уже раз двадцать был. Мы с Кирей его как-то по пьяни задерживали, он на Клеверной у кабака болтался…
Лежащий перед ними мужчина застонал и приподнял голову.
— Не хрен пить, если не умеешь, — нравоучительно произнес Толик и поднял ногу, раздумывая, стоит подкрепить слова действием, или пока подождать.
Прапорщик присел на корточки и потряс мужчину за плечо. Он попытался открыть глаза, но тут же зажмурился, что-то тихо пробормотав.
— Чего? — Толик презрительно скривился и плюнул на пол. — Не слышу, громче давай!
Прапорщик перевернул мужчину на спину и быстро ощупал одежду. В правом нагрудном кармане рубашки лежало что-то твердое, знакомых размеров, и, расстегивая пуговицу, он уже догадался, что именно сейчас достанет.
— Капитан милиции Ковалев Константин Егорович, старший оперуполномоченный, — тихо прочитал прапорщик секунду спустя и, переведя взгляд на обрезанный конец пистолетного шнура, добавил: — Если «ствол» ушел — конец ему…
Толик переминался с ноги на ногу, теребил брезентовый автоматный ремень и молчал.
— Чего застыл? — сказал прапорщик. Армейской жесткости в его словах не было, прозвучали они метко, по-домашнему, но Толик дернулся и шагнул в сторону двери. — Скажи Шурику, пусть машину сюда под гонит. Не стой.
Когда подчиненный выскочил на улицу, старший наряда приподнял незнакомого капитана и усадил, прислонив спиной к стене.
— Чего ж с тобой случилось-то?
Следующие несколько часов Ковалев, хоть и окончательно пришел в сознание, находился в состоянии, похожем на транс. На место происшествия — в подъезд его дома — слетелось множество народа. Постовые, участковые и опера местного отделения, районное начальство, промелькнул даже кто-то из прокурорских работников. Костя постоянно отвечал на одни и те же вопросы и через некоторое время неожиданно понял, что ему никто не верит. Напрямую никто этого не сказал, но по выражениям лиц и интонации, с которой его в очередной раз просили пересказать все с самого начала, он догадался, что общее мнение сводится к тому, что оружие он попросту прое…л по пьяни, а теперь, нелепыми и ничем не подтвержденными байками, пытается оправдаться. Запах алкоголя налицо, а вот следов побоев — не видно. И как объяснить ту телефонную заявку, благодаря которой его и нашли?
Вскоре приехал ответственный от руководства Правобережного РУВД майор Шлыков. Он всю жизнь проработал участковым инспектором, а сейчас командовал каким-то организационным отделом в управлении и мгновенно сделал выводы о причинах и сути случившегося. Задав несколько вопросов и не выслушав ответы, он многозначительно кивнул, смерил Ковалева презрительным взглядом и удалился к группе руководителей местного управления.
Через несколько минут Ковалева отвезли в районный травмпункт. Когда шли от машины к зданию поликлиники, сопровождавший его опер тихо произнес:
— Я попробую с врачом договориться, чтобы он алкогольное не ставил. Побольше на голову жалуйся… Ну, да ты сам знаешь!
Пока Ковалев сидел в коридоре и разглядывал выписанную ему карточку травматика, опер заскочил в кабинет к врачу.
Молодой врач поначалу благосклонно отнесся к высказанной ему просьбе, но когда услышал звание и должность Ковалева, взгляд его изменился: он вспомнил пустырь и двух «оперов», которые ограбили его несколько дней назад.
— Хорошо, ведите вашего больного, — оборвал он опера и начал перекладывать бумаги на столе.
— Нормальный мужик попался, обещал помочь, — услышал Костя, когда его коллега выскочил из кабинета. — Пошли, сейчас быстренько все оформим…
Костя жаловался на сильную головную боль и пытался изобразить все известные ему симптомы сотрясения головного мозга, при этом чувствуя себя настолько омерзительно, что не мог смотреть на врача и помогавшую ему пожилую медсестру. Выйдя обратно в коридор, он вздохнул с облегчением и всю дорогу до отделения беспрерывно курил.
В отделении его уже ждал Петров. Он успел побеседовать с местными оперативниками и общую картину происшедшего представлял.
— Как же ты так?
— Мудак потому что, — ответил Костя, направляясь в кабинет начальника, чтобы писать рапорт.
Вскоре поступила телефонограмма из травмпункта. В ней говорилось, что обратившийся к ним гражданин Ковалев жалуется на головную боль, но телесных повреждений у него нет и подозрение на сотрясение головного мозга объективно ничем не подтверждается, но зато наличествуют все признаки алкогольного опьянения.
Сопровождавший Ковалева в «травму» опер громко выругался.
Костю отвезли в больницу. Содержание алкоголя в крови оказалось соответствующим состоянию опьянения средней степени.
— Пиво, значит, пил? — Шлыков, вертя в руках справку. — Не умеешь врать — так и не берись тогда уж…
Под утро все формальности были, наконец, закончены. Петров ждал его во дворе отделения, прохаживаясь вокруг своей белой «шестерки».
— Куда сейчас? — спросил он, усаживаясь за руль и доставая ключи.
— Давай этот адрес проверим, где мой одноклассник обитать должен.
— Думаешь, он…
— Водку-то мне в пиво намешал кто-то. Не он, конечно, а бармен, но с его подачи.
Дима включил скорость.
— Если он хоть как-то при «делах», я ему, суке…
— При «делах», и еще как. Только вот дома его не окажется. Ни сегодня, ни в ближайшее время. Но проверить надо.
Доехали быстро. В двух окнах квартиры горел свет, но зеленого «БМВ» нигде поблизости не наблюдалось.
— Не в цвет, — вздохнул Костя, выбираясь из машины. — И сейчас еще целую жизнь будем в дверь долбиться…
Он оказался прав. Женский голос через дверь ответил им, что никакого Вадика здесь нет и никогда не было, но пустить их в квартиру наотрез отказались, и пришлось долго ждать, пока приедет наряд местного отделения, а хозяйка рассмотрит в окно патрульные «Жигули».
Проверив у оперов удостоверения и успокоив перепуганную женщину, милиционеры уехали на следующую заявку.
— Я эту квартиру два года назад купила, через агентство. Могу документы показать. А что, что-нибудь не так?
Петров бегло просмотрел договор купли-продажи и какие-то другие бумаги. Ничего полезного в них не было.
— Я же по глазам вижу, что что-то случилось, — допытывалась хозяйка. — Просто почему-то не хотите мне говорить. Кого-то убили? Сейчас с этими квартирами столько всякого творится, просто ужас!
— Извините за беспокойство и до свиданья, — Костя повернулся к двери.
— Нет уж постойте, вы мне должны объяснить! — возмутилась женщина.
— К вам это никак не относится, — ответил Дима, протискиваясь мимо нее на выход.
— Но я должна знать! — донеслось им вслед, когда они сбегали по лестнице.
— Куда теперь? Бармена за «хобот» брать? — спросил Дима, отпирая дверцы машины.
— Каким образом? — усаживаясь на переднее пассажирское сиденье, Костя пожал плечами, — Не в лес же мы его повезем, там-то он все бы рассказал… Давай домой.
— Домой?
— А куда еще? — Костя закурил сигарету и прикрыл глаза. — Черт, голова болит, не соображаю ничего. Сам посуди, как все это организовано было. Мы своими метаниями сейчас только людей насмешим. Им ведь не пистолет нужен был, у них другая цель была.
— Какая?
— Меня подставить. На пистолет, сам по себе, им наплевать. Не было бы его — чего-нибудь другое придумали.
— И чего же они хотят?
— Вот этого я и не понимаю… В перспективе меня увольнение ждет.
— Ну, это еще…
— Не «ну», а ждет. Федю Брауна за утерю «ствола» без всяких разговоров уволили, хотя на него нападение реальное было, со свидетелями и травмами. Чего ж про меня-то говорить? Если я его не найду за месяц-полтора, пока мой вопрос решаться будет. Но я почему-то не верю, что найду его. Не бывает так хорошо. Но вот кому все это надо?
Они остановились перед светофором, и Петров, оторвав взгляд от дороги, посмотрел на напарника.
Они поняли друг друга.
— Только почему так сложно? — пробормотал Костя.
— Я не люблю действовать за глаза, — сказал Александр Петрович, глядя мимо Ковалева в окно и перекатывая по столу карандаш. — И поэтому говорю прямо. Я буду ходатайствовать о вашем увольнении.
Несколько дней назад начальник ОУРа подполковник Поляков ушел в отпуск, и отдел возглавил его заместитель, именуемый обычно Пифагором, Архимедом или каким-либо другим научным прозвищем — за пристрастие к длинным пустым речам и полное непонимание сути работы. В уголовный розыск, да еще и на руководящую должность, Александр Петрович попал случайно, благодаря родственным связям в управлении кадров главка и каким-то своим личным, очень непонятным заслугам. Место это он сам для себя считал проходным и давно настроился перепрыгнуть в один из уютных кабинетов хозяйственного управления, но нынешний обладатель вожделенного кресла не торопился его освобождать, и приходилось ждать, героически снося тяготы и неприятности непонятной, а потому давно опротивевшей службы.
— Утрата боевого оружия — это очень серьезный проступок. Проступок, если не сказать больше, — начальник сделал паузу и впервые за все время разговора посмотрел на Ковалева, но теперь тот уклонился от взгляда, с безразличным видом рассматривая стоящий на подоконнике горшок с кактусом.
— Плохо, что вы этого не понимаете, — Александр Петрович вздохнул и возобновил прерванное занятие — катание карандаша по столу. — Тем более, когда все это произошло при таких… м-м… обстоятельствах. Обстоятельствах, в которых, кстати говоря, еще надо разобраться. Ваша, так сказать, версия, никакого объективного подтверждения пока не находит. Где этот одноклассник, который якобы угощал вас пивом? Он выписался три года назад и переехал на постоянное место жительства в Израиль. Родственники утверждают, что последний раз он приезжал весной девяносто третьего… Бармен утверждает, что ничего крепче пива вы у него не пили, но пришли вместе с каким-то мужчиной и были уже навеселе. Перед уходом выпили у него коктейль. Медведева, о котором вы столько говорите, он по фотографии не опознал. Неизвестный, который звонил по «02», сообщил, что вы попросту болтались, будучи пьяным, по двору своего дома и размахивали пистолетом. Конечно, дать официальные показания он не может, но факт остается фактом. Врачи зафиксировали наличие алкоголя в крови, но никаких телесных повреждений. Кроме ваших, опять-таки голословных, жалоб на головную боль. Не слишком ли много всего получается? Думаю, даже вы согласитесь, что, если посмотреть непредвзято, то все это можно объяснить очень просто: нажрались и оружие потеряли. Может быть, кто-то у вас его и вытащил, но только после того, как шатались, размахивая стволом, по своему двору, а потом свалились в подъезде и уснули. Не так?
— Не так, — спокойно отозвался Ковалев, продолжая рассматривать кактус.
— Что ж, проверка ведется, и о результатах ее говорить рано. Но лично я не думаю, что выводы ее будут хоть в чем-то для вас положительными.
— А я на другое и не рассчитываю, — Ковалев оторвался от кактуса и посмотрел начальнику в глаза. — Вы, насколько я понимаю, тоже.
— Я бы на вашем месте не стал так хорохориться. Впрочем, смею надеяться, я бы на нем никогда и не оказался.
— Не сомневаюсь.
В словах Ковалева явственно просматривался второй смысл. Раздумывая над этим, Александр Петрович не успел подхватить карандаш, и тот свалился на пол. Наклоняться за ним начальник не стал.
— Как это следует понимать?
— Как хотите, — Костя пожал плечами. — Просить или оправдываться я не собираюсь. Если вы полагаете, что этими разговорами можно что-то изменить, то я так не считаю.
— Изменить что-либо уже сложно. Я не думаю, что в ближайшее время удастся найти пистолет. Но из всего случившегося нужно делать выводы. По крайней мере, разобраться в причинах случившегося.
— Чего тут разбираться? — Костя пожал плечами. — Я во всем виноват. Надо было раньше думать. А насчет того, что «ствол» в ближайшее время не найдется — тут вы абсолютно правы.
Фраза опять прозвучала очень многозначительно, и Александр Петрович, глядя на подчиненного, попытался определить, какой же второй смысл был в нее вложен, но догадаться так и не смог — Ковалев с самым безразличным видом достал пачку сигарет и закурил, не спрашивая разрешения. На душе у начальника остался неприятный осадок, и он поспешил закончить беседу.
— Еще раз повторю, что буду ходатайствовать об увольнении. Слава богу, желающих устроиться к нам сейчас достаточно, есть из кого выбирать. Замечаний к вам и раньше хватало, но последний ваш… подвиг, вообще переполнил край. Неизвестно еще, где этот пистолет всплывет и для каких целей он будет использован.
— Ну, кому-то это наверняка известно.
— Что?
— Хотя такие вещи до «шестерок», как правило, не доводят.
— Что? Послушайте, Константин… э-э-э… Егорович… У меня складывается такое ощущение, что вы постоянно говорите какими-то намеками. Непонятными намеками. Может быть, вы скажете прямо, что вы имеете в виду?
Костя пожал плечами:
— Не очень вас понимаю… Я только хотел сказать, что тот, кто украл у меня пистолет, наверное, знает, как он им дальше распорядится. А уж какие намеки вы во всем этом увидели — извините, не понимаю.
Александр Петрович хлопнул ладонью по столу:
— Ладно, хватит. Идите и работайте. Пока… Доделывайте то, что осталось.
— А что мне еще остается?
Костя бросил недокуренную сигарету в пепельницу и вышел из кабинета.
— Надо ведь что-то делать! — Петров подошел к окну, раздраженно подвинул в сторону занавеску и присел на подоконник. — Не бывает ведь безвыходных положений, ты сам это прекрасно знаешь. Должны быть какие-то ходы, надо просто хорошо подумать!
— Брось, — Костя поморщился. — Посмотри на вещи реально. Оба мы прекрасно понимаем или, по крайней мере, догадываемся, откуда все это идет. Так? Так! Ну, а дальше-то что? «Ствол» сейчас лежит где-то в укромном месте и дожидается своего часа. Сомневаюсь, что сегодня или завтра побегут кого-то из него «мочить». Не для этого его брали. Но как-то он проявиться должен, это само собой. Только не сейчас. Я думаю, после моего увольнения. Кто-то решил со мной поиграть.
Дима посмотрел на напарника с откровенным скептицизмом.
— Нет, это действительно так. Иначе не было бы смысла весь этот огород городить. Если уж у Медведева номера на машине были «левые», то… Согласись, просто раздобыть «ствол» можно было без всех этих заморочек. Нет, надо было меня основательно подставить. И у них это получилось. Прос…ть по пьяни оружие — куда же больше. Пифагор прямо сказал, что будет настаивать на моем увольнении. Много времени это не займет. В течение месяца, я думаю, все это решится. А вот потом начнется основное.
— И в чем же это основное будет заключаться?
— Не знаю, — Костя пожал плечами. — Я не полковник Гуров. К сожалению… Первый раунд они выиграли. А своим дерганьем мы им сейчас только удовольствие лишнее доставим. Ну, посмотри ты трезво: да, знаем мы заказчиков, но как на исполнителей выйти? Единственная ниточка ко всему этому была — Медведев, так и ее они аккуратно обрезали и смотали. Что остается? Бармен?
— А что, ты считаешь, что он не при «делах»?
— Не знаю. Вполне возможно, что очень даже при «делах». Только нам это уже все равно не поможет. Он с сегодняшнего дня в отпуск ушел. Проводить его собирался на Кипре, даже путевку заранее купил. Вернее, как я понимаю, ему купили…
Петров выругался.
— Не огорчайся так сильно. — Костя достал сигареты. — Будешь? В любом случае, ничего особо ценного он сказать, я думаю, не смог бы. Так, мелкий исполнитель… Сомневаюсь даже, что он знал, откуда вообще ветер дует. Ему сказали, он сделал.
— Ну, и что ты предлагаешь? Сложить руки и сидеть?
— Почему? — Костя взял со стола пепельницу, поднялся и подошел к стоящей около двери корзине для бумаг. — По-моему, у нас и так работы хватает. Надо с Олегом заканчивать…
— А на это, значит, плюнуть, — Дима слез с подоконника и, набычившись и уперев руки в бока, прохаживался по кабинету.
— Зачем плюнуть? — К дну пепельницы прилипла жевательная резинка, и Ковалев, сжимая сигарету зубами и щурясь от попадавшего в глаза дыма, сковырнул ее спичкой. — Просто ждать. Продолжение ведь будет…
— Продолжение всегда хуже начала, — буркнул Дима.
— Это уж — как повезет. Может, еще и придумаем чего…
Позвонив на вокзал, Олег узнал, что билеты на поезд до Петербурга продаются свободно и купить их можно даже перед самым отъездом — свободных мест навалом в любом вагоне. Расписание движения поездов не изменилось, и Олег планировал покинуть город в 18.15 вторника.
В воскресенье, когда Олег мылся под душем и, закрыв глаза, представлял себя лежащим на верхней полке в купе, Оксана случайно нашла его пистолет. Она не имела опыта обращения с оружием, хотя и бывало так, что некоторые ее знакомые хвастались своими «машинками». Рассматривая «ТТ», она случайно нажала расположенную на рукоятке кнопку, и на пол вывалился магазин. Желтые, с торчащими пулями патроны никак не походили на газовые. Сглотнув подступивший к горлу тяжелый комок, Оксана торопливо всунула магазин на место и спрятала оружие. Она едва успела сделать это и отойти от опасного места, как в комнату вернулся Олег.
— Ну что, моя радость, скучаешь? — насквозь фальшиво спросил он, вытирая широким махровым полотенцем голову, а спустя минуту, отбросив полотенце, повалил ее на диван.
Понедельник они весь день провели дома, смотря кабельное телевидение и почти не разговаривая. Предстоящий отъезд, несмотря на заключавшиеся в нем положительные стороны, заставлял Олега нервничать, и он все чаще доставал из бара бутылку перцового «Абсолюта». По мере приближения вечера, владевшее Олегом напряжение возрастало, и хотя каждая новая доза становилась больше предыдущей, алкоголь не оказывал привычного расслабляющего воздействия. Олег злился, и ставшая в последнее время традиционной, а потому уже не доставлявшая никому удовольствия ночная близость на этот раз вышла совсем скомканной и безрадостной.
Олег взял с тумбочки сигареты и долго не гасил зажигалку, с ненавистью глядя на лицо уснувшей рядом девушки. Оксана просила его не курить в спальне, но сейчас ему было наплевать на ее запреты, и он несколько раз глубоко затянулся, стряхивая пепел под кровать. Потом все-таки встал, накинул рубашку и вышел на балкон.
Ночной город всегда манил его, но в последнее время он же заставлял Олега испытывать и острое чувство неполноценности. Раньше он любил выбраться в центр и погулять по залитым светом широким проспектам. Всего несколько лет назад это было, а кажется, что прошла вечность. Столько всего изменилось. Червонец гарантировал приятное времяпровождение на весь вечер, и не было никаких проблем с тем, чтобы в любое время добраться домой. В последний раз, оказавшись на центральном проспекте, он пронесся по нему бегом, ощущая буквально физическое давление от обступивших со всех сторон сверкающих казино, ресторанов, супермаркетов и элитных магазинов. Зеркальные стекла витрин отражали именно тот мир, в который он так стремился; эти же стекла показывали его самого и гнали его прочь, обозначая невидимую границу, которую ему так и не удастся переступить.
Олег сплюнул с балкона вниз, двумя затяжками прикончил сигарету и сбросил окурок.
Завтра его жизнь должна перемениться. Что ж, не повезло здесь — значит, суждено добиться успеха там. Олег слышал много историй о том, как ребята с периферии, попав в большой город, быстро пробивались наверх. Он не сомневался, что его ждет то же самое. Воображение рисовало волнующие картины будущего успеха. Пусть у него нет денег или крутых связей, но зато он приобрел жизненный опыт, доступный далеко не каждому. Это уже не так мало.
Олег вернулся в постель, но еще долго не мог уснуть, а потом ему приснился сон, полностью соответствующий представлениям о настоящей жизни: белая рубашка, приятная тяжесть отягощенного баксами «лопатника» в нагрудном кармане, шикарная иномарка и сверкающий огнями реклам центральный проспект. Соседнее кресло правда, почему-то пустовало, но эта проблема казалась легко разрешимой: вдоль проезжей части по тротуару выстроились целые шеренги блондинок, и он медленно катился мимо них, решая, на какой остановить свой выбор…
— У нас хлеб закончился, — хмуро объявила Оксана, когда он пришел на кухню для завтрака. — И масла почти нет.
— Что же ты мне раньше не сказала? — озабоченно ответил Олег, подсаживаясь к столу. — Были ведь в магазине… Ты не сходишь? У меня чего-то голова болит, не хочу никуда выходить.
Удивленная неожиданным предложением, Оксана замерла у плиты.
— Нет, правда, — продолжал Олег, придвигая сковородку с яичницей и выбирая себе больший, из двух оставшихся, кусок хлеба. — Может, тебе сходить куда-то хочется, а ты все со мной сидишь и не говоришь ничего. Если надо — иди, не обращай на меня внимания, я тут отдохну… Очень вкусно сегодня получилось!
В половине первого Оксана собралась и ушла, пообещав вернуться часа через три. Олег проводил ее до двери и, на прощание, долго целовал, внутренне смеясь и восторгаясь своими актерскими способностями.
Из кухни он видел, как девушка прошла вдоль дома и встала на остановке, а спустя всего минуту села на автобус.
Запасной комплект ключей лежал на своем обычном месте. Олег взял связку и прошел в комнату, решая, какие вещи надо брать с собой, а что не жалко и бросить.
Сборы были недолгими. Оставлять ничего не пришлось, все его имущество уместилось в одной небольшой сумке. Взяв из шкафа Оксаны пару новых полотенец и несколько носовых платков, он бросил их туда же и застегнул «молнию». Все. Олег закурил и присел на диван, повинуясь известной примете, в которую сам никогда не верил. Он попытался подвести какой-то итог своей жизни в этом городе, но отдельные картинки прошлого перебивались радужными мечтами о предстоящем успехе, и четкой панорамы не получилось.
Раздавшийся телефонный звонок заставил его прерваться. Отвечать не хотелось, но это вполне могла звонить Оксана, и пришлось подняться и пройти в спальню. Он снял трубку и подождал, вслушиваясь в треск и шипение на другом конце линии.
— Алло!
Никто не отозвался, а спустя мгновение вообще повесил трубку. Олег пожал плечами и посмотрел на часы: время уже поджимало.
Он встал на коленки и заглянул под кровать. Свернутый из шелковой майки узелок был на месте, но, протянув руку и отцепляя его с крючка, Олег почувствовал, как похолодела спина: под несколькими слоями тонкой материи не ощущалось ничего.
Пальцы начали дрожать и долго не могли справиться с узлом. С трудом распутав его, он растянул бледно-розовую майку на полу, плюнул и выругался. Оксана убрала деньги и золото.
Олег опять заглянул под кровать, но ни цепочек, ни банкнот там не валялось.
Из оцепенения его вывело тиканье будильника. Схватив подушку, он сначала сшиб ею на пол часы, а потом сорвал со стены бра.
— Сука! Ах ты, сука драная! — постоянно твердил он, размахивая подушкой и сметая косметику, книги и сувениры. — Я тебя, с-сука…
Со звоном осыпалось на пол разбитое зеркало. Олег остановился, сел на кровать и закурил. Оставалась надежда, что Оксана просто перепрятала вещи.
Через четверть часа поисков он начал понимать, что ни золота, ни денег в квартире больше нет, а через тридцать минут окончательно убедился в этом. Она все унесла и унесла, видимо, сегодня — еще совсем недавно он проверял тайник, и тогда все было на месте.
Олег прошелся по разгромленной квартире, поддевая ногами валявшиеся на полу вещи и пытаясь сосредоточиться. Откладывать отъезд, тем более после того, как он устроил такой погром, нельзя. Денег взять негде. Значит, остается одно — дожидаться, когда вернется Оксана. Время еще есть, и, если повезет, он успеет на этот поезд. Придется с ней обойтись жестко, но другого выхода нет. Если будет себя разумно вести, то ничего страшного с ней не случится. В конце концов, она стольким ему помогла, и он это тоже помнит.
Олег вернулся на кухню, сделал себе кофе и сел у окна. На часы он старался не смотреть.
— Не прописана, и паспорт не получала, — вздохнул Петров, когда они вышли из РЭУ и сели в его машину. — Какие будут предложения?
— Пробежимся по квартирам. Если она здесь живет, то кто-то же ее должен знать, — отозвался Костя.
Включая зажигание, Дима вздохнул:
— Туфта все это… Чувствую, «пустышку» тянем.
— А что еще остается? Сам не очень верю, но других-то концов нет. Если он вообще еще в городе, Я бы на его месте давно уже свалил. — Костя не надеялся, что след окажется верным, но ему было необходимо заняться какой-то живой работой, пусть даже и бесполезной, чтобы отвлечься от своих проблем, путей к разрешению которых он пока не видел.
— Я бы на его месте вообще этим не занимался, — пробормотал Дима, выруливая со двора на проспект. — Куда, сразу на место поедем?
— А куда еще? Давай сразу, чего оттягивать-то?
Олег находился в туалете, когда пришла Оксана. Услышав скрип открываемой двери, он поспешно спустил воду и выскочил в коридор, готовый к любым неожиданностям.
Оксана растерянно смотрела на разбросанные вещи, перебирая в руке ключи. У нее было несколько секунд, чтобы, оценив ситуацию, выскочить на площадку и убежать. Но она не успела воспользоваться своим шансом. Олег схватил ее за руку, отшвырнул в сторону и захлопнул дверь.
— Привет, — настороженно сказал он, не спуская с девушки глаз. — Хорошо погуляла?
— Ты мне сделал больно, — она потерла предплечье.
— Это пройдет. Пошли в комнату, поговорить надо.
Оксана наклонилась, поднимая выброшенную из шкафа коробку с туфлями.
— Что здесь произошло?
— Грабители побывали, — Олег пожал плечами. — Сейчас, знаешь ли, опасно оставлять квартиру без присмотра.
— Ты что-то искал? — трясущимися руками Оксана надела крышку коробки и растерянно обернулась, ища место, чтобы поставить ее. — Сказал бы так, что тебе надо…
— Вот об этом мы сейчас и поговорим. — Олег посмотрел на часы. — К сожалению, у нас слишком мало времени. Иди в комнату. И поставь ты это куда-нибудь!
Оксана пристроила коробку на стиральную машину.
— Пошли, потом будешь прибираться!
Она села на диван. Олег выдвинул из угла кресло и присел на подлокотник. Правая рука машинально нырнула под куртку и легла на рукоять пистолета.
— Послушай, Оксаночка, я не хочу тебе зла и очень хорошо к тебе отношусь. Честное слово! Но бывают в жизни такие ситуации… — Нужные слова подбирались с трудом и звучали насквозь фальшиво. Выдерживая паузу, Олег взял со столика пачку «Данхилла», неторопливо закурил, глубоко затягиваясь и прикрывая глаза. — Бывают такие ситуации, когда приходится поступать не очень красиво. Извини, но это жизнь. Ты и сама это знаешь, у каждого так случается. Сейчас такая ситуация у меня. Я думаю, ты давно уже поняла, что у меня неприятности. Причем настолько серьезные, что тебе о них лучше вообще ничего не знать. Так тебе же спокойнее будет. При таком раскладе любой другой вообще бы на тебя не посмотрел… Ладно, не об этом. Дело в том, что мне надо уехать. Срочно. Прямо сегодня. И ты мне должна в этом помочь. Потом я все верну, можешь не сомневаться. Ты для меня столько сделала, неужели я буду тебя «кидать»! Но сейчас мне очень нужны деньги.
Ничего не отвечая и не глядя на него, Оксана взяла сигарету. Олег торопливо поднес зажигалку. Поблагодарив кивком, она отвернулась в сторону, и Олег впился взглядом в ее лицо, стараясь понять, о чем она думает.
— Оксана, я уже все сказал, — затушив сигарету, снова начал он, так и не поняв ничего. — Спасибо тебе, огромное спасибо за все, что ты для меня сделала, но сейчас ты должна помочь мне в последний раз. В самый последний. Тебе это ничего не стоит, а для меня это значит все. Ты же это понимаешь!
Она не отвечала, и Олег, влажными пальцами поглаживая нагретую телом рукоятку пистолета, почувствовал, что начинает терять терпение. Времени оставалось в обрез, самое крайнее — через час ему надо быть на вокзале, а значит, пора заканчивать с уговорами.
— Оксана, я к тебе обращаюсь! Не прикидывайся, что не слышишь!
Отложив сигарету, девушка открыла сумочку и с самым серьезным видом выложила на стол несколько мятых пяти — и десятитысячных купюр. Олег ошарашенно смотрел на разноцветные бумажки, пока одну из них сквозняком не сбросило на пол.
— Что это? Ты что… издеваешься?
— Боюсь, ничем другим я тебе помочь уже не смогу. Знаешь, Олег, я слишком долго ошибалась насчет тебя. Одно время ты мне даже нравился. Но потом ты очень сильно изменился. Я это поздно поняла, но поняла.
— К чему ты это?
— Я все увезла.
Олег почувствовал, как у него потемнело в глазах, а в затылке что-то лопнуло, и по голове начала медленно растекаться вязкая боль. Он поднялся с кресла и хотел шагнуть к дивану, но покачнулся и ухватился за спинку, чтобы устоять.
— Я… Я догадалась, что ты, рано или поздно, обчистишь меня. Не хотелось этому верить, но кое-какой опыт у меня уже был. Я специально собрала всякую мелочь и спрятала под кроватью. Специально, чтобы тебе нетрудно было найти. Сейчас в книгах много полезного пишут. Я прицепила там сбоку волосинку, чтобы посмотреть, полезешь ты туда, или нет. Полез… До остального-то ты не добрался, обрадовался, наверное, когда эту майку нашел. А ведь рядом лежало!
Оксана замолчала, прикуривая от окурка новую сигарету.
— А сегодня я отнесла все это одному своему другу. До него ты никак не доберешься. Можешь искать сколько хочешь, но в квартире ничего больше нет.
Туман перед глазами рассеялся, но головная боль не прошла, наоборот, становилась все сильнее. Потирая затылок рукой, Олег приблизился к дивану.
— Зачем ты мне все это говоришь?
Оксана пожала плечами:
— А зачем мне это скрывать? Я, кстати, навела кое-какие справки. У тебя действительно серьезные неприятности. Настолько серьезные, что тебе давно уже надо было срывать из города.
Морщась от нарастающей боли, Олег спросил:
— Ты меня сдала ментам? Или…
— Что? А-а-а! Нет, видимо, тебе на роду написано только майки и находить! Если бы я тебя кому-то сдала, то неужели ты думаешь, что я пришла бы сюда одна? И сейчас бы сидела с тобой, разговаривала… Нет, давно бы ты уже в камере дох, или в лесу, с паяльником в заднице!
— Что-то ты разговорилась, — покачал головой Олег, лаская под курткой пистолет. — Не боишься ничего… Не страшно, что я тебя, как свидетеля, прямо сейчас мочкану? Мне ведь терять нечего, одним трупом больше, одним меньше…
Оксана усмехнулась:
— Иди, майки поищи. Бесстрашный охотник за бельем! Нет, не боюсь я этого. Слишком много народу знает, что ты у меня жил. И письмецо я, вместе с деньгами своими, оставила. Так что, сам посуди, есть тебе какой смысл убивать меня или нету.
— Не было у тебя ничего больше. И волоска никакого там не было. Не было, я б нашел.
Оксана усмехнулась:
— Иди, проверь!
— Нет, не было…
Усиленно массируя ладонью затылок, Олег сел обратно в кресло. Оценивающе посмотрел на девушку, улыбнулся и медленно вытащил из-под куртки пистолет. Взвесил его, сдул с затвора пыль и положил на колено. Продолжая тереть голову, улыбнулся еще раз.
— Значит, умереть ты не боишься… И подстраховалась ты со всех сторон… Только одного ты не учла: деньги мне действительно нужны, а взять больше их неоткуда. Понимаешь? Совсем… неоткуда. Из-за одного тупорылого барана я уже потерял… почти все. Извини, но во второй раз этого не будет. Отдай деньги по-хорошему. Ты же говоришь, у тебя много было. Отдай то, что я видел. Я тебе это потом все верну, честное слово. Даже больше верну, как скажешь. Я не забываю тех, кто помогает мне, когда мне трудно. Отдай. Мне… мне ничего больше не остается.
— Ты бы еще пулемет достал, а потом просить начал. Знаешь, наверное, я такая дура, что отдала бы тебе их, если бы ты попросил немного пораньше и по-другому. И не пытался бы сам взять. А сейчас — сейчас, извини, уже ничего не получится. Поздно. Ушел поезд.
— Что?! — сорвав левую руку с головы, Олег впился взглядом в часы. — Тьфу, бля, не пугай! Отдай. Я тебя прошу, не доводи, отдай по-хорошему. Позвони этому своему приятелю, скажи, чтоб хватал машину и срочно сюда летел. Ну, придумаешь что-нибудь!
— И не подумаю.
— Почему?
— Я не люблю людей, которые в ответ на хорошее в душу срут.
Олег задумчиво посмотрел на Оксану, потом опять перевел взгляд на часы. Секундная стрелка жизнерадостно прыгала по циферблату, отсекая столь дорогие для него мгновения. Он потряс рукой и положил ее обратно на затылок.
— Зря. У меня нет времени и нет другого выхода. Ты все равно позвонишь этому своему приятелю, и он все равно привезет и деньги, и это твое дурацкое письмо. Только для вас это будет хуже. Ты говоришь, что не боишься меня. Херня все это! Просто ты не знаешь, что с тобой может быть. Есть очень много способов заставить человека что-то сделать. Очень много. Подумай, стоит ли из-за своего упрямства и каких-то несчастных четырех лимонов в двадцать лет становиться инвалидом?
Олег поднялся с кресла и взвел курок пистолета.
— У меня, действительно, нет другого выхода. Времени не остается, а я рассчитываал на эти деньги. Очень рассчитывал. Сначала я прострелю тебе обе ноги, а потом начну сдирать ногти с рук. Думаю, уже на втором пальце ты со мной согласишься. Если не раньше. Деньги ведь дело наживное, а вот красоту тебе никто не вернет. Кстати, если стрелять через подушку, то никто выстрела и не услышит. Да если и услышат — все равно никто сейчас в ментовку звонить и не станет. Ну что, начинаем?
— Вот эти два подъезда, — сказал Костя, медленно, с первого этажа до последнего, разглядывая ряды окон. — Скорее всего, вот этот.
Машину они поставили немного в стороне, чтобы при случайном взгляде из окна она не бросалась в глаза. Петров убрал в «бардачок» магнитолу, запер дверцы и включил сигнализацию.
— Пошли?
— Пошли…
На каждом этаже было по четыре квартиры. Начали с первого. Достав из карманов и выставив перед собой удостоверения, принялись звонить во все двери. В одной из квартир залилась лаем собака, но к двери никто так и не подошел. В остальных стояла полная тишина. Дима посмотрел на напарника, вздохнул и начал подниматься по лестнице.
— Здравствуйте, милиция.
— Да? А почему вы не в форме?
Женщине было лет сорок пять. Она широко распахнула дверь и даже ступила обутой в меховой шлепанец ногой на площадку, но на обоих оперов смотрела с явным подозрением, категорически отказываясь верить, что перед ней действительно стоят сотрудники милиции. Петров улыбнулся:
— Посмотрите, видите, здесь вот написано, что мы — сотрудники уголовного розыска. Мы в форме редко ходим.
— Да? Я без очков не вижу! А следователи, между прочим, занимаются расследованиями и сидят в кабинетах, а не по лестницам болтаются! Что вам нужно?
— Мы хотели спросить… Вы здесь давно живете?
— Я? Давно! — ответила женщина так энергично, как будто от продолжительности ее проживания в квартире зависело, уйдут незваные гости с миром или вломятся к ней и начнут грабить. — А вот вас почему-то не знаю!
— Да мы у вас раньше и не были, — продолжал улыбаться Дима. — И сейчас вас надолго не задержим. Скажите, пожалуйста, у вас тут проживает девушка по имени Оксана? Может быть, не одна, а с молодым человеком.
— У меня?
— Ну, почему обязательно у вас? В вашем доме…
— А почему вы тогда ко мне пришли?
— Да мы по всем квартирам ходим…
Видимо, Петров сказал что-то лишнее: его собеседница вцепилась обеими руками в дверь и с грохотом захлопнула ее. Целую минуту лязгали замки, потом донесся крик: «Я сейчас в милицию позвоню!», и все стихло. Дима задумчиво потрогал дерматиновую обивку двери и повернулся к Ковалеву:
— Может, это она и есть? Только постарела малость…
Костя достал записную книжку, пролистал несколько страниц.
— Так… Супруги Кабановы, Петр Григория и Александра Ивановна, пятьдесят третьего года… Квартира однокомнатная, вряд ли там кто-то прятался. В остальных никто не отвечает. Пошли выше?
— Пошли. Сейчас местные приедут, начнут нас задерживать.
— Вряд ли она позвонит. А надо было отделение предупредить, что мы здесь лазить будем… Так, кто-то есть! Милиция, откройте, пожалуйста!
Дверь моментально распахнулась, ударившись ручкой о противоположную стену. Костя отскочил в сторону, удивленно отмечая, что дверной проем пуст, и только, опустив голову ниже, увидел застывшую на пороге девочку лет восьми в ярком спортивном костюме и с «чупа-чупсом» во рту.
— Привет, — Костя помахал удостоверением. — Позови родителей. Мы из милиции.
— А их дома нет. Вечером придут, — ответила девочка, с любопытством разглядывая гостей и продолжая сосать конфету. — Наверное, в шесть часов.
— А ты что, одна дома?
— Одна.
— Так, — Костя мысленно выругался. — Значит, слушай меня внимательно. Закрой дверь и ни-ког-да ни-ко-му ее не открывай, если дома одна. Даже если и не одна, все равно не открывай, пусть родители подходят. Поняла? Ни-ког-да! И кем бы они не назывались: водопроводчик, сантехник, милиционер, хоть президент!
— Я же вижу, что вы из милиции, — девочка доела конфету и теперь вертела в руках пластмассовую белую трубочку, не поднимая на взрослого глаз.
— Как ты это видеть-то можешь? Так что закрывайся и к двери больше не подходи. Ясно?
— Ага.
— Ну все, до свиданья…
Костя прикрыл дверь и еще раз выругался. Пока он общался с ребенком, Петров успел переговорить со старушкой из соседней квартиры.
— Не знает никакой Оксаны, — вздохнул он, подходя к следующей двери. — Говорит, наверху много молодых живет, но все недавно въехали.
— Кто там? — донеслось из-за двери.
— Милиция.
— А зачем? Мы вас не вызывали.
— Мы сами пришли. Поговорить с вами нужно.
— Ну, я вам не открою. Надо — так говорите так, а мне от вас ничего не надо. Я паспорт потерял, так потом целый месяц в отделение бегал. Спрашивайте, что вам надо?
— Так не могу же я на весь дом кричать!
— Не знаю, мне от вас ничего не надо. Вам надо — вы и кричите! Или повестку присылайте, тогда приду. А так вы не имеете права!
— Да мы по всем квартирам ходим…
— Не знаю, где вы ходите, но я вас не пущу… Не хватало мне еще милиции.
Костя заглянул в свой блокнот, нашел нужную запись и тронул Диму за рукав: квартира явно не представляла интереса с точки зрения розыска Олега, и тратить время на переговоры с хозяином не стоило.
— И вообще, без адвоката я с вами говорить не буду, — донесся до оперов победный голос, когда они уже начали подниматься на следующий этаж.
Дима остановился, посмотрел в сторону неприступной двери, сплюнул и пробормотал: «Чтоб ты сдох, козел!»
Стрелять по ногам не пришлось, хотя Олег был готов пойти и на это — пятичасовой поезд на Петербург казался ему волшебной палочкой, способной решить все его проблемы, и препятствия в виде несговорчивой девчонки не могли остановить его. Избив свою бывшую подругу, он связал ей руки ремнем и, присев на диван, торопливо перекурил.
— Плоскогубцы, кажется, в ванной лежат, — сказал он, выходя в коридор.
Он почти сразу нашел подходящие для его цели кусачки, но, стремясь оказать психологическое воздействие и все-таки избегнуть крайних мер, долго еще передвигал коробки и гремел банками, яростно матерясь и комментируя свои предстоящие действия. Цель оказалась достигнутой, и, когда он щелкая инструментом, вернулся в комнату, Оксана начала просить прощения и обещать, что все сделает так, как от нее требуется. Убедившись, что воля девушки сломлена и ждать от нее сюрпризов не придется, он перенес из коридора телефон и развязал ей руки.
— Я знал, что ты поймешь все правильно. Извини, но мне не оставалось другого выхода, слишком уж большая ставка. Я тебе потом все верну. Сейчас позвонишь, но только не говори ничего лишнего. — Олег ткнул ей в бок ствол пистолета. — Жизнь стоит дороже каких-то несчастных бумажек… Даже если ты его предупредишь — ну, крикнешь что-нибудь о том, что тебе нужна помощь, или еще что-нибудь, то я успею тебя шлепнуть и спокойно уйти отсюда, прежде чем менты появятся. Я этого не хочу, но и жалеть тебя не стану. Поняла?
— Я все поняла.
— Ну и умница. Давай, звони. Будешь себя нормально вести — и ничего с вами не случится. А так — и ты пострадаешь, и ему достанется. Поняла? Звони! Где он, кстати, живет?
— На Лабораторной.
— Значит, минут за двадцать доберется, — Олег посмотрел на часы. — Черт, тяжко уже со временем.
Телефонный аппарат Оксаны имел отводную трубку, и Олег смог полностью контролировать разговор. Павел, приятель Оксаны, долго не хотел приезжать, намекая, что занят сейчас делом куда более интересным, но в конце концов его удалось уговорить, и он обещал поймать такси и прибыть уже через четверть часа. Ничего настораживающего Олег не заметил и, когда Оксана повесила трубку, похлопал ее по плечу:
— Молодец! Так бы сразу, а то ломалась, и себе, и другим проблемы строила. Ну зачем тебе это надо было?
Не отвечая, Оксана отвернулась к столику и потянулась за сигаретами. Олег задумчиво посмотрел на ее затылок и, подчиняясь внезапно принятому решению, ударил рукояткой пистолета.
Оксана беззвучно сползла с дивана на пол.
— Так оно лучше будет, — пробормотал Олег, садясь на нее сверху и заново спутывая ремнем запястья.
Оттащив девушку в угол комнаты, он вышел в коридор и начал торопливо приводить обстановку в порядок.
Четкого плана действий у него не было, но последняя победа окрылила его, он почувствовал вкус своего успеха и был уверен, что оставшийся барьер не окажется слишком высоким.
Закидывая в шкаф пустые коробки, обувь и одежду, он вспомнил Марата и усмехнулся. Жалкий неудачник! Все, что он мог, — это сидеть в кабаке и строить грандиозные планы. А для настоящего успеха нужны не только мозги, но и сила, и воля, и удача. Все это есть у него, и потому-то именно он, несмотря на все ошибки, сумел извлечь из них уроки и теперь добьется своего. Осталось совсем немного.
Когда он закинул в шкаф последнюю коробку и закрыл створку, в дверь позвонили. Торопливо осмотревшись кругом и убедившись в отсутствии явного беспорядка, он поправил пистолет и пошел открывать.
Проходя мимо зеркала, он оглянулся в него и не смог сдержать довольной улыбки.
— Из милиции? — пожилая женщина недоверчиво посмотрела на оперов, медленно переводя взгляд с одного на другого. — Что-то я вас раньше не видела.
— Мы не из этого района, — Дима широко улыбнулся. — Но суть не в этом. Мы ищем девушку по имени Оксана. Она живет где-то в этом доме, скорее всего — в вашем подъезде. Возможно, не одна, а с молодым человеком. Не припоминаете такой?
— Молодая она?
— Лет около двадцати, — Дима виновато развел руками. — К сожалению, подробнее и сами не знаем.
— Оксана… Покажите-ка еще раз свое удостоверение! Что ж вы, до сих пор лейтенант?
Почти год назад Петров стал уже старшим лейтенантом, но заменить вкладыш в удостоверении до сих пор не удосужился.
— Я еще не старый, просто так выгляжу, — Дима решил не вдаваться в подробности.
— Оксана у нас, кажется, действительно живет. Слышала я такое имя. Я ведь раньше тут почти всех жильцов знала, это сейчас много новеньких понаехало… Она, мне кажется, тоже недавно вселилась. Кто-то говорил про нее. Но плохого ничего сказать не могу!
— Да бог с вами, почему обязательно плохое? Нам просто адрес ее никак не найти!
— Да? Что ж получается, она не прописана?
— Получается, что так. Но ничего страшного в этом нет, никто ее за это наказывать не собирается.
Видимо, Дима так и не убедил свою собеседницу в отсутствии у него злых намерений, и разговор закончился безрезультатно.
Так же безрезультатно опера прошли еще два этажа, а потом остановились на площадке перекурить.
— Еще четыре осталось, — сказал Дима, выбрасывая пустую пачку.
— И соседний подъезд, если в этом не найдем, — добавил Костя. — Но, по-моему, где-то здесь она. Имя-то достаточно редкое, но уже двое его вспомнили. Сколько у нас осталось? Шестнадцать квартир… Ну что, пошли?
— Что ты меня вечно торопишь-то? Пошли, пошли… — Дима выбросил окурок в окно. — Черт, пить хочется. Спроси у кого-нибудь стакан лимонада. У тебя лицо доверие внушает, и в «ксиве» капитан целый написан.
— Лучше водки. Правдоподобнее выглядеть будет.
Они снова принялись обзванивать квартиры. Петрову открыл седой мужчина с напильником в руке, а Косте — накачанный молодой человек с короткой стрижкой и наглыми глазами. Бросив короткий взгляд на удостоверение, он ухмыльнулся и крикнул в глубину квартиры:
— Ленка, сделай потише! Тут к нам из ментовки пожаловали.
Обернувшись к Ковалеву, он ухмыльнулся еще шире и спросил:
— Извините, вам не обидно, что я так сказал? Но так ведь все говорят!
— Не обидно. Давно здесь живете?
— Не-а, — ухмылка стала еще шире.
— Как вообще подъезд, спокойный?
— Ну.
Парень стоял в коридоре квартиры, но перегнулся через порог, облокотившись рукой на распахнутую дверь. Костя задумчиво посмотрел в его лицо, чувствуя нарастающее желание изо всей силы ударить в прыщавый, с плохо выбритой щетиной массивный подбородок. Вздохнул.
— Большое спасибо.
— Да не за что, — парень постарался придать лицу серьезное выражение, но не сдержался и опять широко ухмыльнулся.
— Маленький совет, — Костя придержал начавшую закрываться дверь. — Выпендривайся поменьше. Иногда это вредно бывает.
— Ага, — парень рывком захлопнул дверь. Костя выругался в его адрес почти теми же словами, которые донеслись из квартиры.
Дима уже закончил разговор и звонил в следующую дверь.
— Живет, — возбужденно сказал он, поворачиваясь к напарнику. — Точно живет. На восьмом или на девятом. И парень у нее несколько дней назад был. Я показал фотографию, говорит, похож!
— Кто? — донесся требовательный голос.
— Милиция! — нетерпеливо крикнул Дима и торопливо закончил: — Здесь одна бабулька живет, она точно должна знать.
— Милиция? Одну минуту!
«Бабульке» оказалось лет шестьдесят пять. Она была ярко накрашена, одета в малиновые брюки и сиреневую куртку от спортивного костюма и курила длинную сигарету в мундштуке.
— Заходите, если вы из милиции.
— Да мы на минутку.
— Заходите, не буду же я вас на лестнице держать!
Опера, потоптавшись на вытертом половике, зашли в квартиру. Кроме хозяйки, в коридоре их встретили два здоровенных рыжих кота и болонка.
— Здравствуйте, у нас к вам всего пара вопросов, — привычно начал Дима. — Простите, как вас по имени-отчеству?
— Валентина Петровна. Да, Валентина Петровна Солуянова, такая вот редкая фамилия… А вы кто по званию будете?
— Старший лейтенант. Валентина Петровна, у нас…
— У меня первый муж тоже был военный. Только он до полковника дослужился. Ну, да у вас еще все впереди!
— Спасибо. Ва…
— А коллега ваш, он кто, тоже старший лейтенант?
— Нет, он — целый капитан. Вален…
— Да что же вы стоите-то? Проходите в комнату, садитесь! Приятно, что милиция не оставляет нас своим вниманием. Подождите, я сейчас приготовлю кофе. Вы же на службе, вам ничего крепче нельзя…
— Нет-нет-нет, спасибо огромное за кофе, но — в другой раз. Мы…
— Ну, не могу же я вас просто так отпустить! Простите, но это с моей стороны будет просто невежливо. Проходите! Обувь можете не снимать.
— Спасибо, но — в другой раз. Сейчас мы, к сожалению, очень торопимся. Если вас не затруднит, то налейте просто стакан воды, холодной.
— Простой воды?
— Да, просто воды.
— Я вас компотом угощу, — с победным видом решила Валентна Петровна и, дымя своей огромной сигаретой, удалилась на кухню. Оба кота, мяукая, затрусили следом. Опера переглянулись.
На кухне долго звенели кастрюли и переливались какие-то жидкости, а потом Валентина Петровна вернулась, неся перед собой две налитые до краев кружки.
— Спасибо, очень вкусно, — Дима в два глотка осушил и отставил, в сторону свою. — Валентина Петровна, у нас к вам всего один вопрос…
— Да, я вас внимательно слушаю!
— Вы ведь давно здесь живете и всех знаете. Как нам Оксану найти?
— Да я не так уж и давно здесь живу, всего-то лет шесть… Или уже семь?
— Да это и не так важно, — Дима попытался направить разговор в нужное русло, но безуспешно.
— Даже, наверное, больше семи… Я сюда въехала в январе восемьдесят восьмого. Да, уже семь с половиной лет получается! А до этого я жила в Правобережном районе, на Рентгена. Там еще милиция недалеко. Вы ее, наверное, знаете…
— А Оксана…
— А Оксану очень просто найти, — Валентина Петровна пожала плечами, одновременно выпустив огромный клуб дыма. — А вы почему не пьете, товарищ капитан?
— Пью, — Костя героически сделал еще один глоток бледно-розовой кисловатой жидкости.
— А она что, натворила что-нибудь?
— Нет, простая формальность.
— А-а, а то я и думаю: такая хорошая девушка, спокойная, вежливая. Здоровается всегда. Хотя к ней часто приезжают молодые ребята такой, знаете ли… э-э-э… устрашающей, я бы сказала, наружности.
— Бандиты?
— Что? А-а, да-да, правильно, на вид — настоящие бандиты, но ведь по внешности нельзя судить…
— Так где, вы говорите, она живет?
— А на последнем этаже! Или на восьмом? Да, точно, на последнем! Квартира — дверь напротив моей, такая серая, железная, с глазком.
— Не знаете, дома она сейчас?
— Так давайте я ей позвоню! — с совершенно неожиданной прытью Валентина Петровна мотнулась к телефону, едва не раздавив болонку.
— Нет-нет, подождите! Не надо! — Дима двинулся следом и зацепился ногой за вынырнувшего откуда-то сбоку кота. — Не надо звонить!
— Да? Ну, как скажете… — Валентине Петровне очень хотелось позвонить, она даже успела набрать три первых цифры номера, но все-таки остановилась и, тяжело вздохнув, положила трубку.
— Вы не знаете, она сейчас одна живет?
— Ну, этого я уж не знаю! Девушка она видная, и молодых людей у нее много бывает, заходят… Бывает, что и поздно приходят, на машинах ездят… Но кто у нее сейчас — этого я уже не знаю. Вам об этом лучше Свету спросить. Она должна знать.
— Какая Света?
— Да Света, подружка ее! Она на восьмом этаже живет, квартира — как раз над моей. У нас ведь седьмой этаж не жилой.
— Что, совсем не жилой?
— Совсем. Там все квартиры какой-то бизнесмен скупил, говорят, будет там сам жить и охрану свою поселит, но пока еще не переехал. Даже ремонт не начали. А Света Оксану хорошо знает. Они хоть и не подружки, но ровесницы, да и живут рядом. Вы у нее спросите, она скажет. Она как раз дома, минут сорок назад заходила, я видела.
Несостоявшийся телефонный разговор каким-то странным образом подействовал на Валентину Петровну. Ее интерес к беседе начал стремительно угасать. Она пнула ногой одного из своих котов, назойливо просившего обед, и перестала следить за тем, как Костя допивает компот. Дима задал еще несколько вопросов, но было похоже, что ничего полезного узнать больше не удастся, и опера поспешили закруглить разговор.
Костя поставил опустевшую кружку.
— Спасибо вам огромное, вы нам очень помогли. До свидания.
Озабоченная какими-то своими мыслями, Валентина Петровна попрощалась сухо и, не закрывая дверь, долго стояла на пороге, наблюдая, как опера поднимаются по лестнице.
— Ну, попить ты нашел, — сказал Костя. — А теперь, у этой Светы, в туалет будешь проситься?
— Кстати, не помешало бы. Надо было у Петровны сходить, она душевная тетка. Если уж в комнату так звала, то в сортир сходить — точно разрешила бы. Не пора в отдел звонить?
— Рано. Поговорим со Светой, а там видно будет. Посмотри, этаж действительно нежилой, все двери опечатаны.
Когда они подошли к площадке между седьмым и восьмым этажами, снизу донесся отчаянный голос Валентины Петровны:
— Товарищ лейтенант! Товарищ старший лейтенант!
От неожиданности Дима вздрогнул:
— Чего она так кричит-то?
— Товарищ старший лейтенант!
— Черт, да она так весь подъезд перепугает, — Дима остановился и посмотрел вниз, между лестничными пролетами. — Подожди, я сбегаю, успокою ее.
— Я пока к Свете постучусь.
— Подожди, вместе пойдем, — отозвался Дима, сбегая по ступеням.
— Зачем время терять? — Костя начал подниматься.
По лицу Валентины Петровны было видно, что произошло что-то ужасное. Она стояла на площадке и нервно прикуривала сигарету. Один из котов выбрался из квартиры и обнюхивал перила.
— Товарищ старший лейтенант, я… Вы только не ругайтесь, пожалуйста!
— За что? Объясните, что случилось!
— Я… простите меня, пожалуйста! Я же не специально.
— Да что случилось-то, Валентина Петровна?
— Понимаете, я даже сама не понимаю, как я так…
У Димы мелькнула догадка:
— Вы что, все-таки позвонили?
— Что? А, нет…
На восьмом этаже скрипнула, отворяясь, дверь. Дима посмотрел наверх.
— Да говорите же вы, ради бога, что у вас произошло!
— Я… Понимаете, я все перепутала. У меня сегодня с утра голова болела, я из-за дочки вчера напереживалась…
Дима почувствовал, как у него похолодела спина.
— Что вы перепутали?
— Я не специально!
— Что, что вы напутали? Да скажите же вы, наконец!
— Это Оксана живет на восьмом, а Светочка — на девятом. Я все перепутала! И это Оксану я видела в окно! Я их все время путаю…
Не дослушав, Дима развернулся и бросился вверх по лестнице. Преодолев один пролет, он услышал, как на восьмом этаже с грохотом закрылась дверь.
Судя по голосу собеседника Оксаны, Олег предположил, что ему должно быть около тридцати лет. Прежде чем открыть дверь, он погасил в коридоре свет. Увидев, в полутьме, стоящего на площадке мужчину, он невольно улыбнулся: по своему внешнему виду и возрасту тот вполне соответствовал ожиданиям.
— Привет. Заходи, мы уже заждались, — вполне доброжелательно сказал Олег и отступил в сторону, даже повернулся вполоборота к гостю, демонстрируя свои миролюбивые намерения.
За последнее время Олег сильно изменился и теперь мало походил на свою фотографию, имевшуюся в распоряжении оперов. Костя не узнал его и, кроме того, не предполагал, что Валентина Петровна ошиблась. Несколько удивленный неожиданным радушием и бесстрашием хозяев, он вошел в коридор, сжимая в руке удостоверение.
— Подожди, я закрою, — пробормотал Олег, протискиваясь мимо него к двери и щелкая замками.
Костя почувствовал опасность, но, не уверенный до конца в том, что произошла ошибка, промедлил. Олег отошел назад и встал посреди коридора, уперев руки в бока. Свет из кухни упал на его лицо, и все стало на свои места.
— Принес? Извини, Оксанка выскочила к подруге, просила, чтобы я все забрал. Чтоб тебя не задерживать!
Костя прикинул расстояние. Метра три… Если Олег безоружен, то можно успеть. Черт, здоровый он, оказывается, кабаняра.
— Чего ж она меня-то не дождалась? — недовольно пробормотал Костя. — Договаривались ведь.
— Извини, старик, так уж получилось, — Олег улыбнулся, но не изменившие выражения глаза выдали его огромное внутреннее напряжение. — У них какие-то свои, женские, тайны. Извини, что в комнату не приглашаю, там у нас бардачок маленький. Сам понимаешь, вчера отмечали немного.
Костя понимающе кивнул:
— Знаю, у самого повод был. Тебя как зовут-то?
— Игорь.
— Меня — Костя.
Это было ошибкой. Олег помнил, как звали собеседника Оксаны, и в глазах его мелькнуло недоумение. Он не смог оценить ситуацию сразу и, в ответ на протянутую руку Ковалева, шагнул навстречу, но уже был готов к неожиданностям.
Костя схватил его за запястье и рванул на себя, одновременно дергая рукой вверх и в сторону, а правой ногой нанося удар по голени противника. Но Олег напряг мышцы и рванулся назад, приседая. Костин ботинок скользнул по бедру, не причинив вреда, а сам он потерял равновесие.
Они упали на пол. Олег поджал ноги, пытаясь ударить ими Ковалева в живот и перебросить через себя, но Костя раньше, со всей силы, врезал ему по челюсти, а потом локтем по носу. Голова Олега врезалась в паркет, но он только захрипел и ткнул опера кулаком под ребра. Удар был точный, но не сильный, и Костя, оторвавшись от противника, ответил несколькими ударами по голове. Лицо Олега залила кровь, а движения его утратили четкость и быстроту, но сознания он не потерял. В напавшем на него мужике он видел последнее препятствие на пути к спасению, и это придавало ему дополнительные силы. Глухо зарычав, он сбросил Ковалева с себя и откатился в сторону, пытаясь выдернуть из-за пояса пистолет. Вскочив, Костя пнул его ногой в живот, но Олег успел схватить его за ступню и подсек опорную ногу. Костя полетел на пол, ударившись головой о стенку.
В этот момент в дверь позвонили. Олег замер, пытаясь оценить новую опасность, и Ковалев успел снова подняться. Его шатнуло, перед глазами вспыхнули яркие круги.
— Откройте, милиция! — донесся с площадки дикий вопль Петрова.
— Сука, ментов за собой привел! — взревел Олег, подбираясь пальцами к запутавшемуся в рубашке пистолету.
— У него оружие! — крикнула из комнаты Оксана. В тот же миг «ТТ» оказался в руке Олега.
— Вот вам, бляди! — оскалился он разбитым ртом, пытаясь взвести курок.
Костя прыгнул к нему. Он хотел выбить пистолет, но Олег, бессвязно матерясь и пуская кровавые пузыри, успел отдернуть руку и резво ударил обеими ногами, целясь оперу в живот. Костя закрылся локтями, но печень все-таки пронзила острая боль. Он согнулся, чувствуя, что теряет темп, и попытался перехватить щиколотки противника. Перекатившись на бок, Олег вырвал левую ногу и ткнул Ковалева в подбородок. Отворачивая голову, Костя ответил ударом в промежность, но его ботинок лишь царапнул по бедру Олега, который дернулся в другую сторону и сумел освободить вторую ногу. Одновременно с этим он сумел все-таки взвести неподатливый курок. Чуть приподняв руку, он вдавил спуск.
В небольшом замкнутом пространстве квартиры два выстрела произвели оглушающий эффект. Первая пуля насквозь пронзила входную дверь и выбила глазок в квартире напротив, вторая ударила в косяк, расщепив напополам и сорвав со стены наличник.
Костя рухнул на пол. Увидев перед собой голову противника он, не раздумывая, ткнул пальцем в глаз.
На лестнице раздался грохот — Дима дважды выстрелил в замок, а потом врезал по двери ногой. Посыпались щепки, и почему-то именно в этот момент в комнате отчаянно закричала Оксана.
Олег еще раз выстрелил в дверь и опустил пистолет. В нескольких сантиметрах от своей головы Костя увидел дрожащее черное отверстие.
На мгновение все замерло. Звуки отдалились, и в голове Ковалева прошла совершенно четкая мысль: «Все, допрыгался. И какого хрена мне надо было? Все равно, одной ногой уже на гражданке…».
В следующую секунду Костя ударил Олега по горлу и тут же, глядя на его окровавленное, с одним открытым глазом оскаленное лицо, понял, что это бесполезно, а ничего другого он уже не успеет.
Ствол пистолета шевельнулся и теперь смотрел ему точно в лоб. Косте показалось, что он слышит, как пришел в движение ударно-спусковой механизм, готовясь выплюнуть ему в лицо несколько граммов горячего металла.
С треском вылетела входная дверь и в коридор, сжимая обеими руками выставленный перед собой «ПМ», ввалился Петров. Он увидел Олега с поднятым пистолетом и успел прицелиться, но замешкался с выстрелом, боясь попасть в друга. Рука Олега обессиленно рухнула на пол, но в последний момент палец успел-таки вдавить спусковой крючок.
Дима вскрикнул и осел на пол.
Костя так и не смог понять, каким образом он оказался на Олеге и успел перехватить снова начавшую подниматься руку с оружием. Совершенно спокойно и расчетливо он ударил во второй, неповрежденный глаз, а потом, ломая пальцы, отобрал у противника оружие. Схватив «ТТ» как молоток, он, не задумываясь, вогнал ствол Олегу в рот.
— Пи…ц тебе, сука, — прошептал он, обхватывая рукоятку и кладя палец на спуск.
— Стоять, милиция! — донесся с лестницы, еще издалека, истошный вопль, сопровождаемый щелчком передергиваемого автоматного затвора. — Всем стоять!
Совершенно спокойно Костя отметил, что кто-то из жильцов все-таки позвонил по «02», закрыл глаза и потянул спусковой крючок.
Курок сорвался с боевого взвода и упал на ударник, но выстрела не произошло. Услышавший характерный щелчок Олег замычал и попытался отдернуть голову, но Костя вогнал пистолет еще дальше и пресек эту попытку.
— Бросай оружие, стреляю! — донесся из-за спины перепуганный голос.
Костя обернулся.
На площадке замерли две фигуры в синей форме и пятнистых бронежилетах. Один держал автомат, другой — пистолет и дубинку. «Зачем она ему нужна?» — не к месту подумал Ковалев.
— Спокойно, я свой. Угрозыск Правобережного РУВД, капитан Ковалев.
«Бывший капитан, теперь уже точно — бывший», — мелькнуло в голове.
— Бросай оружие!
— Брошу.
Костя выдернул «ТТ», задумчиво посмотрел на него, протер рукавом места, которых касался, и отбросил оружие в сторону. Встал.
— Уберите его! — заорал Олег с неожиданной силой. — Это псих, он напал на меня! Уберите, я все скажу!
— Заткнись, — негромко сказал Костя, и крик оборвался. — Надо срочно «скорую». Тот раненый — мой коллега. Я сейчас достану удостоверение, только не пристрели меня при этом…
Автоматчик продолжал целиться в него, а второй, отложив дубинку, достал рацию.
Карман, в котором обычно хранилось удостоверение, оказался пуст, и Костя вспомнил, что перед началом драки держал его в руке. Наверное, отлетело куда-то…
Дима открыл глаза, посмотрел на свой залитый кровью пиджак и попробовал подняться. Пистолет вывалился из его руки и упал на паркет. Костя шагнул к нему.
— Стоять! — ствол автомата дернулся.
Не обращая внимания, Костя присел рядом с другом. Дима криво улыбнулся.
— Кажется, обошлось…
— Конечно, обойдется! — осторожно отогнув пиджак, Костя попытался определить, куда попала пуля. На первый взгляд, рана казалась неопасной. — В мякоть попала… Навылет. Ерунда, через месяц уже забудешь.
— Хорошо, что я толстый, — Дима закрыл глаза и привалился к стенке.
Откуда-то издалека донесся и стал стремительно нарастать вой сирен. К ним спешила не одна машина.
— Сейчас врач будет… — Костя тронул Петрова за плечо. — И… Спасибо тебе!
Сирены взвыли в последний раз, а спустя минуту на лестнице раздался топот многих ног.
Петров опять открыл глаза и попытался сесть.
— Забери «ствол», в больнице он мне ни к чему. И машину отгони, помнишь, где у меня стоянка? Черт, болит все-таки…
Ранение оказалось неопасным, хотя прошедшая навылет пуля зацепила не только мягкие ткани. Петрова поместили в палату Окружного военного госпиталя, и Костя, после завершения формальностей, связанных с задержанием Олега Рубцова и перестрелкой, снова заехал к нему.
В палате было душно и пахло медикаментами. Дима выглядел неплохо, хотя правую часть груди скрывала огромная повязка. Лежа на спине, он читал какую-то газету.
Костя присел рядом на шаткий стульчик, выложил на тумбочку несколько пачек сигарет и нехитрый набор продуктов, вопросительно посмотрел на друга. Дима понял правильно:
— Бутылку принес? Это хорошо. Давай по чуть-чуть. Посмотри в тумбочке, там пара стаканов валялась.
— А тебе можно сейчас? — Костя вытащил из пакета бутылку, сорвал металлическую пробку.
— Можно, конечно! Даже нужно. Наливай!
В палате лежали еще двое больных. От предложения не отказался никто.
— Плохо, не вовремя все это, — сказал Дима, закусывая соленым огурцом.
— Это никогда вовремя не бывает, — угрюмо отозвался его сосед, вернувшийся из Чечни майор артиллерии.
— Я не про то… Костик, наливай еще, не жди. Черт, больше недели они меня тут не продержат. Надо ведь и с твоим делом решать.
— Успеем, — Костя сдвинул разномастные стаканы вместе, проверяя, где сколько налито. — Есть кое-какие идеи. Если повезет, то все обойдется.
— Когда успеем-то? С тобой тянуть не станут, месяц-полтора, и все.
— Я знаю. Думаю, успеем. По крайней мере, должны. А ты давай, выздоравливай. Давай, за тебя! И еще раз… Спасибо тебе!
— Не стоит. Давайте, мужики!
Стемнело. Костя, не спеша, ехал на машине Петрова, чтобы поставить ее на стоянку. Улица проходила через один из кварталов промышленной зоны в северной части города и была пустынной. С обеих сторон тянулись мрачные заборы фабрик, далеко впереди, на перекрестке, мигал желтым светофор. Ни прохожих, ни машин не было, и Костя раздумывал о том, как разобраться со своими неприятностями. У него действительно появились кое-какие мысли по этому поводу. В перспективе все это должно было принести успех, но требовало тщательной проработки и подготовки. По его расчетам, оставалось около месяца до того момента, как приказ о его увольнении будет подготовлен и подписан. Надо уложиться в этот срок.
Инспектор ГАИ вынырнул откуда-то справа, из узкого проезда между ограждениями обувной фабрики и механического завода. В свете фар «шестерки» блеснули кокарда на фуражке и нагрудный жетон. Щурясь, инспектор присмотрелся к номерам машины, подождал и в самый последний момент поднял светящийся жезл.
Включая правый поворотник, Костя посмотрел на спидометр. Пятьдесят с небольшим. Пил он немного и несколько часов назад, так что с этой стороны проблем тоже не должно быть. Разве только из-за документов… Но ведь, все-таки, свой, мент. Хотя…
— Лейтенант Снегирев, отдельный батальон дорожно-патрульной службы ГАИ. Документы, пожалуйста.
Костя вытащил из кармашка на козырьке техпаспорт, достал права и вылез из машины.
Лейтенант, похлопывая себя жезлом по ноге, стоял около капота. Ему было не больше двадцати пяти лет, и служил он, явно, недолго, но лицо уже успело приобрести характерное выражение. Форма сидела на нем идеально, как на манекенщике, и все в ней было новеньким, сверкающим, хорошо подогнанным, даже кобура была не стандартной, образца пятьдесят какого-то года из негнущейся толстой кожи, а открытая, иностранного производства, со множеством красивых застежек и карабинчиков.
Костя подал ему документы. Удостоверение достал из кармана, но держал в руке.
— Не понял, — чеканно проговорил Снегирев. — Техпаспорт и права вижу. А где доверенность?
— Нету. Послушайте, лейтенант, это машина моего друга, его сегодня ранили. Он в госпитале. Я перегоняю машину ему домой. Не бросать же ее на улице.
Снегирев заглянул в Костино удостоверение, усмехнулся, вложил пластиковую карточку прав в техпаспорт и отступил на шаг, постукивая ими по ребру левой ладони.
— Когда мы доверенность-то могли оформить? Не хирург же ее заверять будет. Машина не в угоне, документы на нее есть, вот мое удостоверение. Возникнут вопросы — меня всегда найти можно. Правобережное РУВД, отдел уголовного розыска.
Лейтенант выдержал паузу, любуясь самим собой. Шлепнул жезлом по ноге и выдал:
— Значит так: машина пойдет на штрафстоянку. Сами потом разбирайтесь со своим другом, меня это не касается. Документы не в порядке.
Костя задумчиво посмотрел в уверенное, холеное лицо лейтенанта.
— Послушайте, но я же…
— Послушай, капитан, на дороге — я хозяин. В кабинете своем будешь командовать, а не тут. Ясно? Какие еще вопросы?
— Никаких, — медленно ответил Костя.
Мимо них со свистом пронесся большой черный «БМВ». Скорость его была не меньше сотни, не говоря уже о включенном дальнем свете и тонированных до черноты стеклах, но инспектор даже не посмотрел в ту сторону.
— Ты бы их ловил, — сказал Костя, убирая удостоверение в карман.
— Не надо меня учить, — с ходу отрезал лейтенант, — кого и как ловить!
— Чего же мы… друг на друга-то? Одни погоны носим…
— Хватит пререкаться, капитан! — Снегирев в очередной раз рубанул жезлом по ноге. — Я б к тебе за кражу попался — ты бы меня не отпустил! Машина пойдет на штрафстоянку.
— Машина пойдет туда, куда мне надо, — тихо сказал Костя, глядя лейтенанту в глаза. — А вот ты пойдешь на х… Я сейчас сяду в нее и уеду. Посмотрим, что ты будешь делать. Станешь стрелять — так я стреляю лучше, посмотрим, что из этого получится.
Снегирев открыл рот, но сказать ему Костя не дал.
— Молчать, — угрожающее произнес он. — Закрой рот и выражение попроще сделай, а то прямо сейчас по е..ку получишь. Если ты по рации крикнешь и меня еще где-то тормознут — то я твой номер запомнил, потом найду и разберусь. Понял?
Снегирев что-то сглотнул. Даже в тусклом свете фонарей было хорошо заметно, как он побледнел.
— Давай документы!
Лейтенант не пошевелился, и Ковалев сам вырвал из его ставшей вялой и влажной руки техпаспорт.
— Счастливого дежурства… Король дороги!
Отъехав сотню метров, он посмотрел в зеркало. Снегирев стоял на том же месте и смотрел ему вслед. Светящийся жезл на ремешке свисал с его руки, кокарда и жетон утратили свой блеск, а сам инспектор, казалось, стал ниже ростом, и даже форма на нем как-то обвисла. Ковалев усмехнулся и закурил.
Он поставил машину на стоянку, поговорил со сторожем и вышел на улицу. Проходя мимо телефонной будки, остановился, подумал и снял трубку.
После третьего гудка ему ответили. Он этого не ожидал, чуть не подавился табачным дымом и выбросил сигарету.
— Але-о!
— Привет, Вика, это я.
— Костик, ты где?! Я тебе и на работу звонила, сказали, давно домой ушел…
— Так, были дела.
— Но сейчас-то ты освободился?
— Освободился.
— А почему ты тогда все еще там? В смысле, почему еще не здесь?
— Еду.
— Какой-то у тебя голос уставший. Что-нибудь случилось?
— Так, ерунда. Обычные неприятности. Как поездка?
— Никак. Мне там вообще было нечего делать, не понимаю, зачем меня туда вообще посылали.
— Ничего страшного. Хоть город посмотрела.
— Много там интересного! Так ты едешь?
— Конечно!
— Все, жду!
Костя повесил трубку и пошел к автобусной остановке. Проходя мимо зеркальной витрины ювелирного магазина, он посмотрел на свое отражение и нахмурился. Слишком угрюмым и злым показалось ему свое лицо. Поправив волосы, он поглубже засунул руки в карманы брюк и двинулся дальше.
Автобуса долго не было. Начал моросить мелкий дождь, и Костя зашел под козырек остановки, разглядывая налепленные там объявления и читая надписи.
«Но если есть в кармане пачка сигарет, значит, все не так уж плохо на сегодняшний день…» — вспомнилась строчка из старой песни.
Через несколько минут к остановке подкатил сдвоенный желтый «Икарус». Костя зашел в салон, сел и стал смотреть в окно на мокрый ночной город.
Потом он что-то вспомнил и улыбнулся.