Колокола возвестили о конце ночной службы. Их звон был веселым, но мне казался мрачным, потому что я знал, что меня ожидало. Я знал, что сейчас снова увижу мертвеца, и должен вести себя так, будто вижу его впервые. Какой дьявол-искуситель заставил меня вновь вернуться в это проклятое место и участвовать в этом опасном спектакле?
Только недавно я стремился как можно скорее избавить этот дом от своей уважаемой персоны и дать мадам Драве свободу действий.
А теперь наперекор всем опасностями просьбам женщины я вновь навязал ей свое присутствие. Мой разум взбунтовался. Еще было время придумать какой-нибудь предлог и уйти, но я продолжал решительно шагать через двор.
— Ваш муж переплетчик?
— Да.
— А я занимаюсь производством обоев. Можно сказать, что это похоже, не правда ли?
Мы уже подошли. Вторая дверь — я продолжал двигаться вперед в лабиринте.
— Здесь темно, как в печной трубе…
— Перегорела лампа.
— У меня есть зажигалка, постойте. Подождите, я вижу лестницу.
— Нет необходимости, здесь есть лифт. Грузовой лифт.
Она открыла дверь, и мы вошли в кабину, дверь захлопнулась с характерным лязгом. Мужчина в кожаном пальто спросил с сомнением в голосе:
— У вас есть кто-нибудь дома?
Этот банальный вопрос поразил меня. Я завидовал спокойному голосу этого человека, у него не было никаких предчувствий и опасений. Это было существо без всяких комплексов, не умеющее ловчить. Должно быть, он очень любил работу, удовольствия и ближнего своего.
Я пожалел, что все происходило в темноте, мне бы очень хотелось понаблюдать за мадам Драве — хватит ли у нее сил сыграть роль до конца?
Она открыла дверь безо всякой дрожи, вошла первой и включила свет в вестибюле. Она избегала встречаться со мной взглядом.
Действительно, она была немного бледна, но тот, другой, разве не видел ее только что в обмороке?
— Сейчас я провожу вас в салон, — объявила она голосом глухим, но твердым.
Я сжал ладонь маленькой Люсьенны, я не хотел, чтобы она видела то отвратительное зрелище, которое ждало нас. Мадам Драве зажгла люстру в салоне и отступила, давая нам возможность пройти внутрь. Вобрав голову в плечи, я приготовился услышать тревожный крик мужчины в кожаном пальто.
— О! Какая красивая елка! — прошептал он, переступив порог.
Я отстранил его, чтобы тоже посмотреть. В комнате больше не было трупа.
— Садитесь, господа.
Ее лицо было непроницаемым, но, кажется, я заметил как по нему едва уловимо скользнула улыбка.
Что она сделала с трупом своего мужа? Решившись передвинуть его, она, может быть, все испортила. Я был зол на нее за это безумие. Я оглядывался вокруг в поисках следов драмы. Их не было. Она вымыла кожаный диван. Тогда я посмотрел, висит ли на вешалке пальто Драве, но его там не было. Видимо, мадам Драве не упустила ничего. Но куда, черт возьми, она могла уволочь тело? И если она решилась убрать труп, то зачем тогда вся эта комедия на рождественской мессе?
Я отдал бы десять лет жизни за возможность откровенно поговорить с ней.
— Я вам бесконечно благодарна, господа. Вы были так добры…
— Ну что вы, это ничего, — заверил ее мужчина в кожаном пальто, очень довольный тем, что ему удалось совершить благодеяние на Рождество. Наверное, он все-таки был верующим, раз ходил в церковь. И, без сомнения, думал, что его вера обеспечит ему вечное блаженство.
— Доставьте мне удовольствие — выпейте чего-нибудь, пока я уложу дочь спать…
— Может быть, мне помочь вам? — поторопился я с предложением, чтобы не упустить возможность поговорить с нею с глазу на глаз.
— В этом нет необходимости, мсье. Спасибо.
Ее голос был вежливым, а взгляд ледяным.
— Садитесь.
Мужчина расстегнул пальто и плюхнулся на диван. Я почувствовал, как дрожь прошла по всему моему телу.
— Что вы будете пить?
Она подняла наши рюмки и поставила на место — в маленькие металлические корзинки на столике бара.
— Что вам угодно.
— Желательно что-нибудь покрепче, — отозвался автомобилист.
— Коньяк?
— С удовольствием.
— А вам, мсье?
В этот взгляд я вложил всю душу, мне ужасно хотелось обнять ее за талию, прижать к себе и тихо сказать: «Прекрати эту идиотскую игру, я помогу тебе. Мы попробуем уладить это дело».
— Тоже коньяк.
Она сама налила нам. Я сел в маленькое кресло, в то время как она повела окоченевшую девочку в комнату. Мой напарник пригубил коньяк. Затем он скорчил гримасу, которая, по всей видимости, должна была означать, что его удовлетворяет качество напитка.
— Меня зовут Ферри, — объявил он, почувствовав внезапную потребность в разговоре. — Не «у» как Лану, а «и» — Поль Ферри.
— Альбер Эрбэн…
Он протянул мне руку, я находил всю сцену гротесковой.
Кивком головы он указал на дверь:
— Очаровательная женщина, а?
— Да, очаровательная.
— Мне кажется, она не веселится с утра до вечера.
— Почему вы так думаете?
— Гм, если в такую ночь муж оставляет ее одну…
— Может быть, он в отъезде?
— Может быть. Не знаю, мне она показалась грустной, а вам?
Этот мужчина был полная мне противоположность, он испытывал те же чувства к мадам Драве. Я был взволнован, даже растроган.
— Немного.
— Может быть, она беременна?
— Что за мысль?
— Гм, так упасть в обморок.
— Не очень-то удобно спросить ее об этом, — пробормотал я.
Ферри пожал плечами, затем отпил из своего стакана.
— А моя сейчас в клинике со здоровым мальчиком, которому уже два дня. Подожди он немного и мог бы быть маленьким Христом. Он у нас довольно поздний, мы и надеяться перестали, и вот видите…
Именно поэтому наше Рождество в этом году расстроилось! Ничего, мы наверстаем в следующем году. Моя жена очень верующая, это она настояла, чтобы я пошел в полночь на рождественскую мессу вместо нее. Сам я в религии не очень силен, но ради малыша…
Как и все счастливые люди, он испытывал потребность говорить о себе. Коньяк подталкивал к откровенности. Он даже не замечал, что я слушаю его более чем невнимательно.
— Вы женаты?
— Нет.
— А вы должны об этом подумать… Вы скажете, что я лезу не в свои дела, но мы, мужчины, можем позволить дать совет друг другу, а? С женщинами не всегда так легко, как хотелось бы, но они уравновешивают нашу жизнь, вы понимаете меня? Равновесие и дети.
Я не мог произнести ни звука. Округлившимися глазами я уставился на новогоднюю елку. На кончике одной из веток висела моя серебряная клетка с велюровой птицей внутри. Я попытался вспомнить, действительно ли на эту ветку ее повесил, но так и не смог. В здравом ли я уме? Не повлияли ли тюрьма на мой рассудок?
— Куда вы смотрите, мсье… гм… Эрбэн?
Я вышел из забытья. Вокруг меня все плыло. Медленно, но не очень. Я пробовал найти происходящему какое-нибудь объяснение.
Когда вечером Драве вернулся к себе домой, то, должно быть, ходил туда-сюда по комнате, прежде чем решиться на худшее. Я представлял, как он мечется и вдруг останавливается перед нарядной елкой, поставленной для маленькой девочки, которую он ненавидел. Полным злобы движением, он срывает елочные игрушки и швыряет их в камин или за диван. После того как его жена отнесла куда-то тело, она стала наводить порядок в салоне, нашла игрушки, и среди них мою клетку, и снова повесила их на елку.
— Нарядная елка всегда очень красива, не правда ли?
— Да, — произнес я, — очень красива.
Вернулась улыбающаяся мадам Драве.
— Ну вот, ребенок очень быстро уснул. Еще немного коньяка, господа?
— Всего лишь каплю, — пошутил Ферри, — раз уж сегодня Рождество!
— Я испортила вам мессу?
— О! Как я только что сказал мсье Эрбэну…
Неудивительно ли, что она узнала мою фамилию таким образом?
При этих словах она бросила на меня менее зловещий взгляд.
— … Как я только что сказал мсье Эрбэну, я не силен в религии. Но дело в том, что у меня на днях родился мальчик.
— Примите мои поздравления.
Самым странным было то, что хозяйка, казалось, действительно заинтересовалась этим.
— Восемь ливров. Без ста грамм… Большой господин, а, что скажете?
— И как зовут этого молодого человека?
— Жан-Филипп.
— Мне очень нравится это имя.
— Вам надо бы выпить немного после того, что с вами случилось, — посоветовал Ферри.
— Обязательно, — присоединился я, — шерри, например…
Уверенным жестом я налил ей ликер.
Она выпила его одним духом.
— Вы не хотите обратиться к врачу?
— В этом нет необходимости. Мне просто стало дурно. Было так душно…
— Это правда.
Вдруг она вскрикнула, отчего мы с Ферри вздрогнули.
— Боже мой! — вздохнула мадам Драве.
— Что случилось?
— Я забыла в церкви свою сумку!
Ферри слишком уважал правила хорошего тона, чтобы не разделить огорчение женщины.
— Там было много денег? — быстро спросил он.
— Около тридцати тысяч франков и документы.
— Ого-го, еще бы, я вас понимаю. Мы сейчас быстро сгоняем туда. Если дьявол не унес вашу сумку, то мы обязательно найдем ее. Другое дело, в кинотеатре… Но в церкви… а?
Он уже встал и, на ходу допивая коньяк, стал застегивать кожаное пальто.
Я тоже поднялся. Вообще-то я не очень понимал, что мадам Драве хотела этим добиться. Ведь я прекрасно помнил, что у нее не было никакой сумки, когда она выходила из дома.