Грязная жизнь

Глава 10

АЛЕХАНДРА

Механик Джимми посоветовал мне мотель поблизости, чтобы переночевать. Он сказал назвать его имя, поэтому, когда подъезжаю, направляюсь прямиком к стойке регистрации. Я даже не удивлена, что тут стоит мужчина, похожий на Джимми, только постарше, ожидая меня.

Я не обращаю внимания на желтую стену и грязный ламинат. Также игнорирую коричневые следы от воды на потолке и, улыбаясь, говорю:

— Здравствуйте.

Прежде чем успеваю сказать еще хоть слово, мужчина рявкает:

— Ты Ана?

От его оглушительно громкого голоса я вздрагиваю, прижимая к груди руку. Из него вырывается смешок.

— Прости, дорогая. Потерял почти весь слух во Вьетнаме. Ты девушка, о которой говорил Джимми?

Я киваю и пытаюсь успокоить свое бешено колотящееся сердце. Сглатывая, начинаю:

— Да. Мне нужна комната на одну ночь, — но меня тут же перебивает его голос:

— Останешься на две, мисс Ана, не спорь. Ты выглядишь усталой и, к счастью, любой друг моего сына получает две ночи по цене одной.

Ох. Это, должно быть, отец Джимми.

Я пытаюсь еще раз.

— Спасибо огромное, но мне правда надо лишь на ночь…

Мое тело вновь вздрагивает, когда мужчина громко вставляет:

— Нет!

Ну, ладненько.

Понимая, что не смогу выиграть этот спор, произношу с улыбкой:

— Тогда на две ночи.

Мужчина ухмыляется, и эта ухмылка преображает его лицо. Резкие черты смягчаются, и он подмигивает.

— Знал, что ты согласишься. Кроме того, мой Джимми сказал, что тебе надо залечь на дно. Поэтому я впишу тебя под именем Джейн Смит. Никто в жизни не найдет тебя здесь.

Я пару раз моргаю от проявления доброты от этого мужчины и его сына, опускаю подбородок и киваю, вытирая скатившуюся слезу.

Мужчина говорит мягче, хотя громко:

— Эй, — он делает шаг вперед, берет мою руку в свою и нежно хлопает по ней, — не надо. Здесь ты в безопасности. — Когда я поднимаю на него взгляд, он пригвождает меня своим. — Никто тебя тут не обидит.

И это так похоже на обещание, что я верю.

Вскоре узнаю, что мужчину зовут Дуэйн. После того как он показывает мне комнату, я задаюсь вопросом, отдал ли он мне самую приличную, или они тут все такие. Конечно, зона регистрации выглядела не очень, но комнаты ухоженные. На стенах песочного цвета обои, которые освещают комнату. На огромной кровати лежит бледно-желтое с белыми цветочками покрывало. Ванная белая и чистая, а в воздухе витает запах дезинфицирующего средства. И это не плохо. Запах свежий, он нравится мне. Ковер чистый и ощущается мягким под моими босыми ногами. В этом мотеле есть все, на что я могла бы рассчитывать.

Я ожидала тараканов размером с маленькую собачку. А получила вазу с желто-белыми цветами.

Солнце начинает садиться, и я зеваю. Встаю с кровати и направляюсь к желтым занавескам. Взглянув из-за них в окошко, наблюдаю, как мир крутится вокруг меня. Закрыв занавески, возвращаюсь к своей сумке. Вытаскиваю все бутылки с водой и жую Твизлер, пока пытаюсь расслабиться.

Терпкий вкус малины и сахара заполняют мой рот, и я посасываю конфетку, пока рассматриваю свой новый паспорт.

Мария Гамбирелла.

Вот, кто я теперь. Зная Дино и его проблемы с доверием, никто не знает об этом паспорте, об этом имени. Я официально новая личность.

Проверяю пистолет, убеждаюсь, что обойма заряжена и сам пистолет на предохранителе. Затем кладу его в сумку. Он большой, но все, для чего он мне нужен — это лишь напугать. Я никогда не смогу выстрелить в человека, только, возможно, если моя жизнь будет зависеть от этого. И лучше поверить на слово, если выбор встанет между мной и вами, я выберу себя, всегда.

Из сумки слышится пиканье. Я хмурюсь, начинаю в ней рыться, и быстро нахожу источник звука.

Мой телефон. Он разряжается.

Черт.

Найдя клочок бумаги и ручку, я быстро переписываю несколько номеров, которые мне нужны и выхожу из комнаты. Наклонившись над перилами, я бросаю телефон со всей силы. Затем наблюдаю, как он рассекает воздух и приземляется на землю, разбиваясь на кусочки, а эхо разносит звуки от металла и пластика.

Я направляюсь обратно в спальню и сажусь на постель рядом с тумбочкой. Беру трубку и набираю номер на телефоне, который стоит в номере. Звучит четыре гудка, прежде чем включается автоответчик.

— Вы позвонили доктору Манде Росси. В данное время я не могу ответить на звонок. Если вам требуется срочная помощь или вы не знаете, что делать, отправляйтесь в ближайшую клинику или госпиталь. Помните, лучше быть осторожным, чем потом сожалеть о случившемся. Оставьте свое имя и контактный номер, и я перезвоню, как только смогу.

Бип.

Я крепче сжимаю трубку дрожащей рукой, мое сердце бешено колотится в груди. Я открываю рот, чтобы заговорить, но быстро закрываю его. Качая головой, пытаюсь вновь:

— Хм-м, я… — Ничего. Я не могу придумать, что сказать. — Манда, это Ана. — Что я могу сказать, чего она еще не знает? Я пытаюсь по-другому. — Ты, наверное, уже знаешь о Дино. — Крепче стискиваю трубку. — Я просто звоню, чтобы сказать, что со мной все в порядке. Я в безопасности. — Я смаргиваю слезы, мое сердце немного успокаивается. — Я наконец-то свободна, Манда. — Я вздыхаю и смеюсь. — Я свободна.

И на этом моменте я кладу трубку на место, прерывая звонок.

Интересно, последний ли раз Манда слышит мой голос. Внезапно, я сожалею, что сказала так мало, я не произнесла ничего важного, душевного. Надо было сказать, как много ее дружба значит для меня, что без нее я бы так долго не протянула.

Сижу на краю кровати и глубже погружаюсь в свои мысли.

Что-то говорит мне, что цена моей свободы будет очень высокой, и я, скорее всего, заплачу за нее своей жизнью.

ЮЛИЙ

Очень даже неплохо иметь друзей высоких чинов.

Я со многими в жизни общался. И многим помог. Можно сказать, я порядочный человек, или если вы меня хорошо знаете, то лучше сказать я знаю, где подстелить соломки.

Сделай одолжение, тебя ждет ответная помощь. Вот как люди выживают в моем мире.

Поэтому набираю старому товарищу, копу. Каспер Куэйд не удивлен моему звонку.

— А я все задавался вопросом, когда ж ты позвонишь.

Я сражаюсь с ухмылкой.

— Все не так плохо, как ты предполагаешь.

Каспер фыркает.

— Я могу из-за этого лишиться работы?

Я не отвечаю. Молчание становится моим ответом.

Каспер вздыхает.

— Что я должен сделать, Юлий?

Я скучающим тоном отвечаю.

— Просто пробьешь нахождение телефона.

Знаю, Каспер думал, просьба будет хуже. Это было понятно, потому что как только я сказал ему, что нужно сделать, он быстро согласился и перезвонил мне через полчаса.

— Телефон не двигается. Твой человек где-то между этими координатами. — Он быстренько продиктовал их, а я записал и передал Линг. Я поблагодарил его, и Каспер быстро произнес: — На этом все. Мы квиты. Ты больше не будешь звонить мне и просить об одолжении, правильно?

Затем я все же улыбаюсь.

— На этом все. Мы квиты. Удачи.

Каспер тут же отвечает.

— И тебе.

По дороге мы рассматривали места, которые могли бы привлечь внимание. Солнце начинало садиться, а наше время подходило к концу. Я потер шею, пока вел машину. От напряжения она зудела. Я ощущал взгляд Линг на себе, когда он произнесла:

— Эй, ты что. Мы исправим это. Все будет хорошо. Понял?

Я сильнее потер шею и ответил.

— Ага.

Я ответил хриплым голосом, и ни один из нас на самом деле не верил, что все будет хорошо. Как это возможно? У нас на счету мертвый невиновный мужчина, и мы охотимся за женщиной, которую ждет тоже смерть.

Не-а. Это не хорошо.

Даже близко не хорошо.

До нашего отъезда, Мигель распечатал нам две фотографии Алехандры, на одной она без макияжа и улыбается, а на второй половину ее лица закрывают огромные очки.

Линг, смотря по сторонам дороги, бормочет:

— Закусочная.

Я подъезжаю к закусочной, и мы выходим. Я проверяю, что бумажник в заднем кармане, и мы заходим внутрь. Официантка улыбается и приветствует нас.

— Добро пожаловать. Сегодня в меню бургеры. Если хотите, попросите специальное меню.

Подходя к прилавку, я смотрю женщине в глаза и выдавливаю улыбку.

— Мэм, я детектив Джей. Надеюсь, вы сможете нам помочь. Мы ищем эту женщину.

Я подаю фотографию Алехандры и наблюдаю, как она тут же узнает ее.

Она мнется.

— У нее проблемы?

Я качаю головой.

— Зависит от вашего понимания слова проблемы. Но чтобы убедиться в ее безопасности, мне надо быстрее ее найти.

Она хмурится.

— У вас есть удостоверение?

Я вытаскиваю из заднего кармана свое поддельное удостоверение и подаю ей. Она вздыхает.

— Да. Она сегодня была здесь.

Линг вступает в разговор.

— Давно?

Официантка пожимает плечами.

— Около двух.

Черт. Прошло уже четыре часа. Она давно куда-то уехала.

Линг шепчет:

— Проклятье.

Официантка улыбается.

— Вам стоит поговорить с Джимми. У нее вроде были проблемы с машиной, и она оставила ему ее. Я видела, как она уезжала на его развалюхе.

Воздавая молитву богам поломок машин, я терпеливо спрашиваю:

— На его машине, ага? А какая марка?

— Голубой кадилак. Классика. — Она показывает рукой мне над плечом. — А вот он. Если хотите его поймать, вам лучше поторопиться. Он не вернется до утра.

Здоровяк с бородой и в покрытом маслом комбинезоне уже садится в свой грузовик, собираясь уезжать. Я быстро бормочу официантке:

— Спасибо за помощь. Ох, и если кто-то будет спрашивать о ней еще, ничего не говорите. Для ее же безопасности. Надеюсь, вы понимаете.

Я поторапливаюсь, поскольку он уже заводит мотор, а потом срываюсь на бег. Я останавливаю грузовик, когда он только собирается отъезжать, становясь перед ним. Мужчина резко давит на тормоз и машина дергается. Джимми выпрыгивает и тут же начинает орать:

— Ты потерял рассудок, сынок, или просто решил помереть?

Я глубоко дышу, восстанавливая дыхание, качаю головой и поднимаю свое удостоверение и фотку Алехандры.

— Вы видели эту женщину?

Но Джимми даже не смотрит на картинку. Он пялится на меня, поджав губы.

— Нет.

О, да. Я точно не нравлюсь Джимми.

Я держу фотографию и пытаюсь вновь.

— Уверен?

Он даже не вздрагивает.

— Прости, не могу ничем помочь.

Мои челюсти сжимаются. Я уже собираюсь надрать этому чуваку задницу, когда нежный женский голосок звучит около меня.

— Простите, сэр. Любая информация, которая у вас имеется о местонахождении Алехандры Гамбино, будет нам полезна. Мы знаем, она где-то здесь. Знаем, что у нее проблемы с машиной. И знаем, что она говорила с вами, сэр.

Я смотрю на Линг, удивленный, что она так просто может вытянуть из себя эту нежность, когда жестокость — ее специализация. Джимми смотрит на милое личико Линг и бормочет:

— У нее были проблемы с машиной, но она уже уехала отсюда.

Линг делает шаг вперед.

— Куда? Куда она поехала?

Джимми не решается ответить.

Я помогаю ему принять решение.

— За ней гонятся люди. Они найдут ее. И если мы найдем ее вперед, мы можем спасти ее.

Джимми прикусывает щеку изнутри, борясь сам с собой, Линг кладет свою руку на его предплечье и давит:

— Пожалуйста. Помогите нам найти ее.

Положив руки на голову, он тяжело вздыхает, и отвечает на выдохе:

— Она в «Санфлоуер Инн». Это местечко моего отца. Ее комната под номером три, она там под именем Джейн Смит. Она не ответит никому, кто не знает этого имени. Таков уговор.

Облегчение. Чистое облегчение пробегает по моим венам. Я вытягиваю руку.

— Спасибо вам, сэр.

Джимми пожимает мою руку и пригвождает меня взглядом.

— Спаси ее.

Линг улыбается Джимми, прежде чем мы поворачиваемся и идем к машине. Линг забивает адрес «Санфлауэр Инн» в свой телефон.

— Ура. Через квартал.

Через квартал.

Даже не знаю, что я чувствую больше радость или разочарование.

Возможно, и то, и то.

АЛЕХАНДРА

Теплые струйки воды стекают по мне, пока я плачу. Прислонившись к холодной плитке, я тихо всхлипываю.

Что теперь мне делать?

Мне никогда не приходилось думать самой о себе. Обычно кто-то думал за меня. Вначале моя мама, затем отец, и последним это делал Дино. Единственное, мне нужно было только хорошо себя вести, быть прилежной дочерью и верной женой.

Кто я?

Алехандра Кастильо Гамбино мертва.

Не то чтобы она вообще жила.

Мария Гамбирелла. Кто она? Какая она? Веселая и милая? Может, умная и остра на язычок. Вот он мой шанс стать кем-то другим, кем-то, кем мне хотелось бы.

Шмыгнув носом, поднимаю лицо к струйкам, смывая свой стресс вместе с пенистой водой. Я провожу по лицу ладошками, затем выключаю воду и заворачиваю волосы в полотенце. Быстро надеваю лифчик, белую блузку и черные леггинсы.

В спешке покидая дом, даже не посмотрела, что закинула в сумку. У меня нет никакой подходящей друг к другу одежде. Но это не страшно, завтра я это поправлю с помощью кучи бабок из сумки.

Подсушив волосы в полотенце, я решаю снять его. Мои волосы падают длинными спутанными локонами на спину, щекоча мою кожу.

В дверь стучат.

Мое тело от страха замирает. Я неуверенно говорю.

— Да?

Женский голос говорит:

— Тапочки и кофе от мисс Смит, комплимент с ресепшена.

Мое тело покидает напряжение. Рассмеявшись, я пробегаю рукой по лицу и подхожу к двери. Я отпираю дверь и в секунду, как поворачиваю ручку, меня отбрасывает назад. От резкого удара приземляюсь на спину, боль тут же пробирает мое тело.

Я пару раз моргаю, затем поднимаю взгляд. И перестаю дышать.

Юлий с Линг стоят там и смотрят на меня. Линг наставляет на меня пистолет, и, задыхаясь, я начинаю отползать.

— Как вы нашли меня?

Юлий с безэмоциональным выражением лица входит внутрь. Я продолжаю отползать, пока не врезаюсь в стену. Мое тело дрожит от страха, когда он приближается. Присаживаясь возле меня, он громко вздыхает, прежде чем бормочет:

— Правило номер один успешного побега. — Он протягивает руку и пальцами убирает волосы с моего лба, прежде чем пригвождает меня взглядом. — Всегда заметай следы.

Глава 11

ЮЛИЙ

Подобные моменты ничем не примечательны для меня. Я не чувствую себя больше, или сильнее, или мужественнее. То, как Алехандра упала на пол, не осчастливило меня. Стоит отметить, что я был доволен шокированным выражением на ее лице, когда она отошла от своего падения, но наблюдать за тем, как ее хрупкое тело мечется, выглядя больше как тряпичная кукла, чем человек?

Нет. Мне не нравится это.

Осторожно взяв ее за руку, я помогаю ей подняться с пола и удивляюсь, что она даже не борется со мной. Подвожу ее к кровати, пока Линг запирает дверь на замок. Как только ее усаживаю, девушка замыкается, опуская подбородок, и делает вид, будто меня тут и нет.

Это движение такое детское, что мое обычно спокойное нутро буквально вспыхивает, и внезапно я хочу посшибать всем бошки.

Мое сердце громко колотится, пока нрав закипает. Я брожу туда-сюда перед ней, прежде чем низко и довольно грубо произношу:

— Я правда зол на тебя, Алехандра.

Она мгновенно отвечает:

— Да пошел ты.

Останавливаясь на полушаге, я поворачиваюсь к ней, стиснув челюсти. Это было простое и откровенное неуважение в мою сторону. Мой гнев взлетает до потолка, разливаясь, как горячая лава, по венам. Я бормочу убийственно спокойно:

— Еще раз так ответишь мне, и у нас будут проблемки, чика.

Подняв свое лицо к моему, она задирает подбородок, словно защищаясь.

— Ты мне не отец.

— Нет, всего лишь мужчина, на которого ты повесила смерть своего муженька. Того самого, которого обвинила в убийстве. Нет, я не твой отец, но если бы был им, — я качаю головой, — я бы отказался от тебя за то, что ты маленькая тварь.

Бам.

Пораженная моим честным замечанием, она выпучивает глазки и открывает рот, прежде чем берет себя в руки и захлопывает его. Она переводит взгляд поверх моего локтя куда-то в пустоту, теряя фокус, и что-то подсказывает мне, что я только что потерял Алехандру в ее собственной голове.

Линг, сидя на маленьком столике, размахивает пушкой, чтобы привлечь к себе внимание.

— И кстати, его смерть на мне, поскольку я пустила в него пулю, — она фыркает. — Не то чтобы он не заслужил эту пулю. Чувак был мудаком. — Она смотрит на Алехандру и пожимает плечами. — Без обид.

Алехандра сглатывает с трудом, зажмуривает глаза и затем шепчет:

— Пожалуйста, прекратите болтать.

Линг закатывает глаза. Она не любит такую драму. Я стараюсь молчать, пока присоединяюсь к Линг у стола. Наклонившись вперед, прижимаю рот к ее уху и шепчу:

— Что ты видишь?

Линг внимательно наблюдает за Алехандрой, прежде чем тихо отвечает:

— Я вижу перед собой напуганную маленькую девочку, которая пытается быть сильной.

Согласен.

Встаю и направляюсь к постели. Одним рывком поднимаю Алехандру, забираю сумку и бросаю Линг. Она ловит ее, открывает и затем ухмыляется.

— Алехандра, ты удивляешь меня, маленькая проныра.

Эти слова привлекают мое внимание.

— Что?

Линг вываливает кучу бабла из сумки, и я хмурюсь, затем сердито смотрю на Алехандру, которая отказывается встречаться со мной взглядом.

— Ну и как долго ты планировала это?

Она не отвечает, но заметно бледнеет. А я-то думал, что хорошо умею разбираться в людях. Но, как оказалось, моей интуиции нельзя доверять, если дело касается красивых женщин. Они заполняют мою голову всякой чепухой, и самое ужасное… я позволяю им. С отвращением поджимаю губы и дергаю Алехандру немного грубее, чем следовало.

— Пошли.

Но она упирается пятками, выучив глазенки, и пытается отодвинуться от меня, паникуя.

— Куда мы? Куда вы меня отвезете?

Не смотря на нее, сжимаю ее руку так сильно, что понимаю — останется синяк. Тащу ее к двери и бормочу:

— Я тебя предупреждал, что случится, если ты соврешь мне. Мы отвезем тебя домой. — Наконец, я опускаю на нее взгляд и злобно улыбаюсь. — А что ты думала? Что сможешь просто сбежать? — Я опускаю свое лицо к ее так, что мы оказываемся практически нос к носу. — Вито Гамбино жаждет твоей смерти.

Я не добавляю: «И он получит желаемое, потому что твой папаша, как девка».

Испуганная Алехандра, которая борется со мной изо всех сил, внезапно превращается в покорную Алехандру. Она перестает дергаться и позволяет мне вести себя. Ее внезапная покорность должна была насторожить меня, но я слишком доволен тем, что заполучил ее.

И как только мы оказываемся наружи, я осознаю свою ошибку. Я слышу, как она глубоко вздыхает и понимаю, что последует.

Маленькая ведьмочка сейчас закричит.

Я делаю то, что первое приходит в голову. Толкаю ее грубо к стене и хватаю за шею. Сквозь зубы шиплю:

— Даже не думай об этом, стерва. Я прикончу тебя прямо тут, если потребуется.

Одной рукой Алехандра пытается оцарапать мою, пока другую сжимает в кулак и бьет меня по руке. Ее глазенки выпучены, а рот открывается и закрывается, пока ей не хватает воздуха.

Мне стоит отпустить ее. Стоит даже извиниться. Но я не стану. Ей нужно понять, что пока она со мной — она принадлежит мне.

Линг проходит мимо нас и выдает.

— Господи, пошли. Ты уже привлекаешь внимание.

Я еще немного держу ее, даже не парясь. Реальность накрывает волной. Ведь если потребуется, я сам прикончу Алехандру.

Мне это не по вкусу, но я сделаю это.

Страх в глазах Алехандры такой настоящий, пока она буравит меня своим взглядом, он исходит волнами от нее и проникает в меня.

Я хмурюсь, пытаясь разгадать ее.

В чем, черт подери, ее проблема?

У ее семьи есть деньги. Она не нуждается в них. Те минуты, что я видел ее с Дино, она выглядела счастливой. Усталой, но все же счастливой. Каждый человек, с которым я говорил, утверждал, что Дино с Алехандрой были счастливы в браке. Почему эта крошечная женщина захотела смерти мужа? Я просто не мог найти в этом смысл.

Внезапно в голове мелькает мысль.

Возможно, Дино Гамбино изменял жене?

А затем мелькает другая мысль.

Может, Алехандра изменяла Дино и ребенок не его?

Мне кажется, это вероятнее.

Низким голосом я выдаю:

— Я тебя сейчас отпущу, и ты не станешь кричать, понятно?

Отчаянно желая сделать вдох, из-за чего ее лицо уже фиолетового оттенка, она яро трясет головой.

Как только я отпускаю руку с ее горла, дрожащими руками она вцепляется в мою. Я поддерживаю ее, пока она откашливается, хватая ртом воздух. На ее лбу выступает пот, она облегченно закрывает глаза, и от этого крошечного действия я буквально бешусь. Хватая ее за горло, рычу:

— Не заставляй меня повторять это.

Девушка открывает глаза и слабо ими моргает, ее нижняя губа дрожит. Мой взгляд сосредотачивается на ее губах. Я сквозь зубы добавляю:

— Я не получаю удовольствия от этого.

— Чтоб тебя, Юлий. Двигай задницей. Нам пора сваливать, — ворчит Линг, стук ее каблуков разносится эхом по парковке.

Рассеянно поглаживая ее горло, я смотрю на испуганную женщину, и за один вечер во мне появляются все качества, которые я ненавижу в людях. Я смягчаю свой нрав.

— Не убегай от меня.

Это приказ.

Не отвечая, Алехандра закрывает глаза и откидывает голову к стене, тяжело дыша. Ее плечи опускаются, и огонь утихает. Я принимаю это за согласие.

Хватаю ее за руку и веду к машине. Линг открывает дверцу, но прежде чем посадить Алехандру внутрь, я достаю кое-что из кармана и поворачиваю ее лицом к себе. Я поднимаю руки девушки, свожу их вместе и оборачиваю черную стяжку вокруг ее запястий, связывая их так крепко, как только возможно в наших обстоятельствах. Линг делает шаг вперед и скотчем еще раз обматывает ее запястья. Пока обхожу машину, чтобы сесть с водительской стороны, слышу, как Линг закрывает пассажирскую дверцу и присоединяется ко мне спереди.

— А что, если машина перевернется?

Я хмурюсь. Завожу машину и в зеркало заднего вида смотрю на мою гостью. Она поднимает свои связанные руки.

— Что, если машина перевернется.

Ее взгляд не отрывается от моего. После долгих гляделок, я взглядом показываю скуку и отвечаю спокойно:

— Тогда тебе точно не повезло.

Она моргает, не выдавая эмоции. Затем меня удивляет.

Алехандра Гамбино улыбается. Ласковой улыбкой. Загадочной. И эта ее улыбка отдается прямиком в моем члене.

Черт ее подери за красоту.

Откидываясь назад на сидение, она закрывает глаза и не проходит и получаса, как ее дыхание становится ровным, и она засыпает. Я чувствую, как Линг на меня смотрит. Я бросаю на нее взгляд и бормочу.

— Что?

Ее крошечная ручка сжимает мое бедро.

— Говорила же, что все пройдет хорошо.

Я помню, как делал все один. Помню, что ни в ком не нуждался. Моим партнером был Твитч, и после его смерти я не хотел ни с кем работать. Терять людей больно, физически и морально. Но я благодарен, что есть Линг. Делить с кем-то эту ношу приятно.

Я мимолетно улыбаюсь ей.

— Говорила, Линг-Линг.

Она улыбается мне в ответ, и мы в тишине продолжаем путь, ее ладонь так и остается на моем бедре.

Когда мои веки начинают тяжелеть, я решаю сменить планы.

— Я не в очень хорошем состоянии. Не думаю, что мы далеко от лофта.

Сонно моргая, Линг смотрит на свой навигатор.

— Минут пятьдесят пять. — Она поворачивается и смотрит на спящую Алехандру, затем спрашивает: — Уверен, что хочешь, чтобы она побывала в твоей пространстве?

Моя квартира очень важна для меня. Это мой островок спокойствия вдалеке от сумасшествия этого мира. Мое убежище.

Но прямо сейчас у меня нет выбора. Я больше не могу вести машину. Если бы я был машиной, то уже был на последнем издыхании от износа.

— Это только на ночь. — Я пожимаю плечами. — Что такого ужасного может произойти?

АЛЕХАНДРА

Притворяться так долго спящей сложнее, чем кажется. Поскольку делать ты ничего не можешь, тебе приходится вслушиваться в разговоры людей.

Когда Юлий спрашивает Линг сколько времени до квартиры, я перестаю дышать.

Спящие люди не перестают дышать.

Я исправляюсь тут же, как осознаю это. К счастью, никто не замечает.

Осознавая, что вскоре я смогу сбежать, сражаюсь с бешено колотящимся сердцем и продолжаю глубоко и ровно дышать. И буду продолжать притворяться, пока машина не остановится.

Машина, наконец, начинает замедляться, тормоза тихонько гудят. Линг открывает пассажирскую дверцу и выходит. Затем машина немного проезжает вперед, наконец двигатель глохнет.

Время почти пришло.

Мое сердце пропускает удар, будто на грани сердечного приступа. Я в ужасе.

За закрытыми глазами веки жгут соленые слезы.

Вот он мой единственный шанс.

Дверь рядом со мной открывается, и, не думая, я сажусь, ударяясь головой о… Черт. О Линг.

Она спотыкается, а затем падает назад, держась за нос, из которого хлещет кровь, и этого мне достаточно. Я ступаю голыми ногами на ледяную землю и, даже не сориентировавшись в пространстве, начинаю бежать.

Я слышу его.

— Бл*дь.

Злость в его голосе подстегивает меня. Я бегу быстрее, огибаю здание, слезы ручьями бегут по моему лицу. Я даже не осознаю, что реву, пока мое зрение не затуманивается. Внезапно боль простреливает мою пятку, когда я наступаю на что-то острое. Я громко кричу, моя кожа рвется. Я знаю, что истекаю кровью, но ничего не могу сделать. Мои руки связаны.

Я спотыкаюсь.

Черт, больно.

Я вновь пытаюсь, но тело меня не слушает.

Проклятье. Черт возьми. Нет!

Я никуда не сбегу.

Мне конец.

И, боже, это отстойно. У меня был план.

Слабачка. Жалкая. Прими свою смерть, дура. Это лучшее, что можешь получить.

Эти слезы льются уже рекой, и я приветствую их. Сев на попу, жду. Шаги приближаются ко мне, и, смутившись, я опускаю лицо и пялюсь на коленки, чтобы скрыть зареванные глаза.

Молча Юлий берет меня на руки и несет обратно к машине.

— Ты нос мне сломала, сука, — бормочет Линг. По голосу понятно, что она больше раздражена, чем рассержена на меня, затем добавляет: — Ты хоть представляешь, как долго он заживает? Я буду с синяками ходить недели две. Спасибо тебе огромное.

Юлий усаживает меня на сиденье машины и приподнимает мою ногу. Я рискую и бросаю на него взгляд, он в это время сердито на меня пялится.

— Ты наступила на гвоздь. — Качая головой, он берет шляпку гвоздя и вытаскивает его из моей пятки. Я вскрикиваю и отстраняюсь. Боль простреливает ногу до самой коленки. Он осматривает гвоздь. — Он ржавый. Прививка от столбняка есть?

Линг останавливается позади Юлия, слизывая кровь с верхней губы и ухмыляясь.

— Больно, ага?

Так и есть. Правда.

Юлий поворачивается к Линг и заботливо берет ее лицо в ладони, проводит большим пальцем по ее щеке.

— Ты в порядке?

Линг улыбается.

— Ты же знаешь, я такое обожаю. — Она смотрит на меня и затем посылает мне воздушный поцелуй. — Это же только прелюдия.

От того, что она кайфует от боли, меня буквально тошнит. А от того, что, очевидно, эту боль доставляет ей Юлий, мое сердце обливается кровью. Он, вероятно, такой же, как Дино, и в таком случае у меня нет даже надежды пережить этот ад.

Он выпускает ее лицо и подает ей телефон.

— Позвони Айде. Скажи, что ей нужно взять с собой все для прививки от столбняка и антибиотики. И спроси, может ли она что-нибудь сделать с твоим носом.

Линг кивает, затем направляется к входу в здание, подальше от машины. Мое сердце подпрыгивает. Когда Линг, рядом я чувствую себя в безопасности, вроде как. И теперь передо мной только разозленный мужчина… я решаю быть честной.

— Они убьют меня.

Он не отвечает, просто смотрит на меня.

— Я не хочу умирать.

Его скула дергается, но он продолжает молчать.

— Ты моя единственная надежда.

И затем Юлий отвечает, кратко, но честно:

— Если ж я твоя единственная надежда, воробушек, молись. Ты точно будешь мертва.

От ее слов в груди все сжимается, и я начинаю нервничать. Я с трудом дышу.

Я не готова умирать. Я еще даже не жила. Мне кажется это нечестным.

Юлий выпрямляется и скрещивает руки на груди, выглядя словно какой-то мститель. Тот еще видок, холодок пробегает по моему позвоночнику. Пока он смотрит на меня, Линг, не стесняясь, высмаркивает кровь из носа прямо на тротуар.

Она не кажется плохим человеком. Она тоже может быть моей надеждой на побег. Мне становится стыдно.

— Прости за нос, — шепотом произношу я.

Линг осматривает меня с ног до головы, хмурясь.

— В любви и на войне все средства хороши.

Я киваю, точно понимая, о чем она говорит.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем белый внедорожник подъезжает, паркуясь за черным, в котором торчу я, но я спокойна, как удав. Не уверена, какую именно медсестру я ожидала увидеть, когда Юлий ей звонил, но точно не такую.

Невысокая, пухленькая взрослая женщина с сигаретой во рту подходит к нам. Ее шокирующие светло-фиолетовые волосы коротко подстрижены и уложены, на ней голубой медицинский халат, а под ним розовая футболка с цветами. Она смотрит на нас.

— Ну и в какое дерьмо ты залез на сей раз, мистер Картер?

Он улыбается ей. И я чувствую, что все кончено. Мои внутренности скручиваются узлом.

Я бы хотела, чтобы такие улыбки были направлены мне.

Он чмокает ее в щеку.

— Скучал по тебе, Айда. Просто нашел повод для встречи.

Она, не веря, хмыкает, затем выплевывает сигарету и наступает на бычок. Поворачиваясь ко мне, смотрит на мою пятку, а затем на Юлия.

— Надо все промыть. Нужна соль и вода. Принесешь, дорогой мой?

Юлий смотрит внимательно на меня. Его глаза предостерегающе сужаются, прежде чем он кивает и идет в здание. Как только Юлий пропадает из вида, я наклоняюсь вперед и шиплю:

— Пожалуйста, помогите, они собираются убить меня.

Внезапно яркий свет вспыхивает, освещая переднюю часть лофта, а Айда игнорирует меня.

— Глубокая рана. Соленый раствор будет адски щипать, деточка. Надеюсь, ты из крепких орешков, потому что я не терпима к нытикам. Особенно к эгоистичным.

Хриплым голосом я бормочу:

— Если они не убьют меня, то он точно убьет. Пожалуйста, помогите. Мне только нужно, чтобы вы нашли моего брата…

Айда резким взглядом смотрит на меня и на полуслове перебивает меня:

— На твоем месте я бы закрыла этот милый ротик, девочка.

Мои губы дрожат, и я отворачиваюсь, борясь со всем тем горем, что ощущаю.

Мне никто не поможет?

И тут Айда тяжко вздыхает. Она осматривает мою вторую ногу и тихо бормочет.

— Думаешь, тот, кто планирует тебя убить, стал бы звать медсестру, чтобы убедиться, что ты не умрешь от заражения крови?

Хм-м.

Хмурясь, я думаю над этим.

А в этом есть смысл.

Я открываю рот, но она тут же закрывает его мне ладошкой.

— Если бы была тобой, я бы вела себя хорошо. Спорить с такими людьми, как мистер Картер, вредно для здоровья. — Она смотрит на мой висок со ссадиной. — Но думаю, ты уже прекрасно разбираешься в подобных людях.

Юлий выходит из здания, неся все то, что нужно было Айде.

У меня совсем нет времени. Я отчаянно спрашиваю шепотом:

— Что посоветуешь?

Она отвечает мгновенно.

— Держи голову опущенной, а рот закрытым. Это не игра. Но если б и была игрой, — ее суровый взгляд встречается с моим, — Юлий Картер в любом случае выиграл бы.

Глава 12

АЛЕХАНДРА

Юлий несет ведро с водой и маленький контейнер с солью. Пока он идет, его взгляд находит мой и не покидает. Его глаза говорят целыми предложениями, но я не могу их разобрать. Я бы хотела знать, о чем он говорит. Юлий ставит ведро рядом с Айдой, когда подходит к нам. Не смотря на него, она вытягивает руку, и он подает ей контейнер.

Айда освобождает мои руки от скотча, а затем перерезает кабель. Я потираю затекшие запястья, когда она бормочет:

— Тебе понадобятся руки.

То, как они рутинно всё делают, не успокаивает мое бешено колотящееся сердце. Вообще-то, это оказывает обратный эффект. Мое сердце пускается вскачь.

Они уже делали подобное раньше.

Айда берет щепотку соли и бросает ее в воду. Затем хватает шпатель, помешивает воду, и, обхватывая мою ногу, кладет ее в теплую воду. Но я не готова. Соленая вода щиплет открытую рану так же сильно, как и тепло от воды. Громко охнув, я крепче хватаюсь за сидение и прикусываю нижнюю губу, пока все мое тело пробивает дрожь.

Айда сердито смотрит на меня.

— Возможно, эта боль послужит тебе уроком.

Я так сильно прикусываю губу, что боюсь прокусить ее. А Юлий… он наблюдает за мной. Его взгляд просверливает во мне дыру, я закрываю глаза, пытаясь отгородиться от его жестоких голубых глаз.

Линг жестоко ухмыляется.

— Расплата та еще стерва, сучка.

Мое тело дрожит, и я начинаю потеть. Чувствую, как пот стекает по лбу и вниз по челюсти до подбородка. Влага пробегает по носу, затем по губам. Соленость настолько резкая, что жжет глаза. Я стараюсь сморгнуть все, но без толку.

Затем Айда опускает руку в перчатке в соленую воду и продолжает мучить меня, промывая рану поглубже. Она проводит рукой по моей пятке, и мне так дико больно, что я открываю рот в молчаливом крике. Взяв огромный ватный тампон, она приподнимает мою ногу из воды и протирает рану. Я надеялась, что она осторожно проведет по ране, а не засунет весь тампон в рану и совсем не осторожно.

И тут-то я начинаю кричать.

Айла говорит:

— Может, мы сделаем всё внутри.

Юлий трясет головой.

— Не хочу, чтобы она истекала кровью в моем доме.

Схватившись за дверцу машины, я отрывисто вздыхаю и буквально вою от боли. Айда продолжает работать ватным тампоном глубоко в ране. Я не могу нормально вдохнуть. Наклоняю голову, волосы прилипают к моему лицу из-за пота, я хрипло постанываю, слюна стекает из уголка моего рта и течет по подбородку.

Я в полном раздрае.

Медсестра, наконец, вытаскивает тампон из моей раны и показывает его мне. Айда указывает на пятна.

— Несмотря на то, что ты думаешь, я не ради забавы все делаю. Видишь пятнышки? Это ржавчина. Мне нужно еще раз промыть рану, поэтому приготовься.

Мое тело яро трясется, и я молю ее:

— Не-а, пожалуйста, не надо. Пожалуйста.

Медсестра Айда игнорирует мои мольбы. Она берет новый тампон и повторяет весь процесс. Как бы я сейчас не выглядела, дрожа и постанывая, должно быть заметно, что мне совсем не весело, потому что даже Линг, смотря на меня с торчащими из носа салфетками, всем своим видом выражает сочувствие.

Айда вытаскивает тампон и осматривает. Кажется, она довольна чистотой раны, затем осторожно наносит антисептический крем и забинтовывает рану.

— Разбинтуй завтра утром и смажь кремом. Когда разбинтуешь, больше не забинтовывай. Пусть рана будет открытая, но чистая. Промывай в соленой воде дважды в день. Через неделю все заживет, но какое-то время будет болеть. — Поворачиваясь к Юлию, она говорит. — Несколько дней она вряд ли сможет много двигаться. Тебе придется помогать ей промывать рану.

Он хмурится.

— Что ты говоришь, неделю? Это ж просто прокол, а не огнестрел. Ей нужна неделя, чтобы все зажило?

Айда смотрит на меня прямо в глаза, я вижу, как она извиняется взглядом. И тут-то я понимаю, что она дает мне больше времени на лечение, чем требуется на самом деле, тем самым помогая мне. Женщина смотрит на Юлия и тихо добавляет:

— Четыре дня как минимум.

Не говоря ни слова, Айда начинает расстегивать мою блузку. Я шлепаю ее по руке.

— Эй!

Игнорируя мою слабую попытку сохранить свое достоинство, она бормочет:

— Тебе надо поставить укол. Вообще-то даже два. — Ее взгляд встречает мой. — Хотя может ты предпочитаешь укол в задницу вместо руки. — Она приподнимает бровь. — Я могу спустить с тебя штаны так же быстро, как и освободить твой рукав.

Я перестаю сражаться. Я не хочу заразиться, не хочу заболеть. Я позволяю ей раздеть себя.

Айда спускает мой рукав, чтобы высвободить руку. Она протирает кожу ватным тампоном со спиртом и ставит первый укол. Жжет адски, но я прикусываю язык. Второй приносит такую же боль, как и первый и она бормочет:

— Прививка действует медленно, но заменяет десятидневный курс таблеток.

Айда прижимает к моей руке ватный тампон, отрезает кусочек лейкопластыря и прилепляет его. Она объясняет: — Вероятно, завтра появится шишечка. Не трогай, если не хочешь расцарапать.

Линг в этот момент вступает в разговор.

— Можешь вправить мой нос, Айда? Не хочу, чтобы так и зажил криво.

Айда вздыхает и встает.

— Конечно, но пошли в ванную. Есть шанс, что, когда я вправлю, вновь польется кровь.

Линг бросает на меня злой взгляд. Сморщив губы, она поднимает руку и показывает мне средний палец. Уходя от нас, она говорит:

— Чтоб тебя!

Айда направляется вслед за Линг и исчезает в доме, оставляя меня с Юлием.

— Тебе помочь идти?

Я смотрю на него. Мой мозг сосредоточен на более важных вещах.

— Ты отвезешь меня домой?

Еще как. Я вижу это в его глазах. Он отвезет меня домой, к моей смерти, затем оставит, будто я никогда и не существовала.

— Мне туда нельзя, — шепчу я, и выходит как-то совсем уж жалко.

Юлий наклоняет голову, изучая меня.

— Твой брат.

— Что?

Юлий выпрямляется.

— Твой брат тебе поможет.

Я отрешенно смеюсь.

— Мой брат как солдат. Если даже он и захочет мне помочь, он не сможет. А мой отец… — Я закрываю глаза и сглатываю комок в горле. — Мой отец сделает то, что должен, лишь бы сохранить мир.

Что значит, что я уже для него мертва.

Смаргивая слезы, я заявляю:

— Я не вернусь туда.

Бог свидетель, я это и имею в виду.

Юлий просто отвечает:

— Ты отправишься туда, куда я тебя повезу.

Качая головой, я утверждаю:

— Нет.

Затем он улыбается. Мимолетно, но все же.

— Правда так думаешь, воробушек?

Я сердито пялюсь.

— Я уверена.

Его улыбка такая широкая, и если бы не эта ужасная ситуация, я бы даже насладилась ею. Такая улыбка, как у него, заслуживает этого. Плохо, что он засранец, которого отправили убить меня. Он кажется серьезно относится к своей работе.

Он делает шаг вперед, вытянув руки.

— Расслабься, крошка. Я донесу тебя до дома.

Юлий Картер, может быть, и хозяин игры, но он делает одну огромную ошибку.

Он недооценивает мое желание.

В тот момент, как он оказывается на расстоянии вытянутой руки, я вытягиваю ногу и пинаю ему прямо по яйцам. Он резко выдыхает, но успевает вытянуть руку и схватить меня за волосы. Боль простреливает мой череп, и глаза наполняются слезами, но Юлий не тянет, просто держит меня. Я вновь пинаю его, на сей раз в коленку и борюсь. Я наблюдаю, как внутри него нарастает напряжение. Вена на виске выпирает, и он ослабляет свой захват.

Не медля ни секунды, стряхиваю его руку с себя, отрываю от блузки рукав, стараюсь уйти так быстро, как могу. Но всего спустя три секунды, меня роняют на землю с такой силой, что из легких выбивает весь воздух.

Я не могу отдышаться.

Мы боремся.

Я бью его, пинаю и даже ударяю его головой. Мои руки сжаты в кулаки, я борюсь из последних сил. Пытаясь успокоить меня, Юлий хватает меня за талию, прямо под грудью. Я умудряюсь дотянуться и ущипнуть его. Все что угодно, лишь бы он отпустил меня.

— Перестань меня лупить, — фыркает он в мое ухо.

Но я не останавливаюсь. Я сражаюсь еще сильнее. Кручусь в его хватке, пинаюсь и бью везде, куда могу достать. Я даже не останавливаюсь, чтобы подумать и осознать, что наношу себе вред в процессе.

Он вновь хватает меня за волосы и резко дергает назад.

— Сказал же, прекрати лупить меня!

Мой голос дрожит, когда я молю:

— Пожалуйста, не возвращай меня.

Юлий замирает. Потом тихо бормочет

— У меня нет выбора.

— У нас у всех есть выбор.

Рука в моих волосах расслабляется.

— У большинства из нас есть. Ты потеряла это право, когда обвинила своего мужа и позволила нам его убить. Ты отобрала выбор и у меня, — он шипит. — Теперь у меня нет выбора.

Пытаясь отдышаться, его тело отодвигается от моего, и он приподнимает меня за воротничок блузки. Я встаю на дрожащие ноги и кричу:

— Черт тебя подери! Просто отпусти меня!

Его ноздри раздуваются, и он, едва сдерживая гнев, направляет пистолет прямо мне на грудь.

— Заходи внутрь.

— Нет.

— Ты у меня на мушке, стерва. У меня козырь на руках. Заходи в гребаный дом.

Мои глаза наполняются слезами больше от отчаяния, чем от страха.

— Я не боюсь ни тебя, ни твоего пистолета. Просто отпусти меня. Я не могу позволить тебе вернуть меня домой. Они убьют меня.

Его челюсть дергается.

— Я не люблю повторять, Алехандра.

Если он планирует отвезти меня домой, думаю, у меня нет выхода. Я двигаюсь вперед, все ближе и ближе к его пушке. Вытянув руку, я беру пистолет в руку и приподнимаю, направляя себе в лоб. Тяжело дыша, произношу:

— Давай. Нажми на курок.

Его голубые глаза внимательно изучают меня. Мой желудок ухает вниз. Я борюсь с тем эффектом, что они производят на меня, но едва справляюсь.

— Не думай, просто сделай.

Он опускает пистолет, и паника заполняет меня. Я двигаюсь еще вперед, наступая на больную пятку, беру пушку в руку вновь использую всю силу, чтобы приподнять ее до моей щеки своими дрожащими руками. Я удерживаю ее на месте. Мой голос хриплый, когда я говорю:

— Я уже мертва. Помилуй меня. Убей меня, пока они не убили. — Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. — Пожалуйста. Освободи меня.

Юлий вытягивает пистолет из моей хватки, и прежде чем я всхлипываю, он оборачивает вокруг меня руку и ведет в дом. Пока все это происходит, я могу думать лишь о том, как бы мне отобрать его пистолет.

Если Юлий не убьет меня и не отпустит, я просто должна убить себя сама.

Глава 13

ТВИТЧ

— Привет.

Я поворачиваюсь лицом к Ноксу, который сидит за рулем своего семейного внедорожника. Он внимательно и осторожно меня рассматривает, прежде чем напоминает мне:

— Ты этого сам захотел, Т.

Я молча киваю, выглядывая из окна с пассажирской стороны его машины. Давлюсь смешком, когда в голову приходит кое-какая мыслишка.

Если пять лет назад мне сказали, что я сам приду сдаваться копам, я бы сказал, что такого просто не может быть, что я боролся бы до последнего вздоха, но не сдался бы им. Но всё меняется.

Часть меня хочет, чтобы Лекси меня сейчас видела.

Эта же часть думает, что она гордилась бы мной.

Другая часть меня знает, что ей куда лучше без меня, и убеждает меня перестать быть таким нюней.

Я откашливаюсь.

— Ты знаешь этого чувака?

Нокс кивает:

— Да. Давний знакомый. Был детективом, но облажался. Теперь сидит в отделении.

— Ну, получив меня, думаю, он вернет себе место детектива.

Нокс не отрицает. Вместо этого просто ухмыляется.

— Таков и есть план.

Мои губы дергаются в ухмылке, но желудок аж сводит от всей неправильности ситуации. Внезапно, не давая себе подумать еще раз, я тянусь и открываю дверь.

— Давай тогда его исполним.

Мы с Ноксом входим в закусочную, и запах дезинфицирующего средства бьет прямо в нос. Одинокая официантка вытирает пол и кричит:

— Мы закрываемся, ребята.

Высокий человек, который сидит на табурете, потягивая кофе, отвечает:

— Все в порядке, Шейла. — Он поворачивается ко мне, и когда я вижу его лицо, останавливаюсь на своем пути. Тяжелый взгляд мужчины пригвождает меня, и он бормочет: — Они со мной.

Мужчина встает с табурета, берет свой кофе и пересаживается за столик. Свет вокруг нас меркнет, оставив только лампу с кухни, чтобы осветить наше окружение, и Нокс тоже садится за столик. Я медлю, садясь рядом с ним.

Я практически откровенно разглядываю этого человека, этого полицейского.

Что я могу сказать?

Я не очень хорошо общаюсь с авторитетными фигурами.

Он наблюдает за моим вопиющим проявлением неуважения и усмехается:

— Антонио Фалько, воскрешенный из мертвых, жив и здоров.

Когда он протягивает руку, я стараюсь не ехидничать в ответ.

— Каспер Куэйд.

Я твердо беру его руку и пожимаю. Нокс приветствует своего старого друга:

— Кас, как ты?

Каспер вздыхает, проводя рукой сквозь слишком длинные светлые волосы:

— Перегружен работой, но никто не доплачивает за это. Всё как всегда. Как Лили?

Выражение лица Нокса смягчается при упоминании его жены.

— Спрашивает о тебе. Когда заглянешь к нам на обед?

Каспер медленно качает головой, его голубые глаза полны веселья.

— Ты не осторожен, я украду твою девочку.

Нокс щелкает языком, откидывается на спинку стула, ухмыляясь:

— Можешь попробовать.

Болтовня. Бессмысленные разговоры сводят меня с ума. Часть моего мозга взрывается, и я делаю все возможное, чтобы не сорваться:

— Мы будем обсуждать дело или что?

Каспер перестает улыбаться и поворачивается ко мне.

— Что обсуждать-то? Ты хочешь, чтобы я арестовал тебя, а поскольку Нокс мой старинный друг, я сделаю это с максимальным уважением, без наручников. Кроме меня так больше никто не станет делать, Антонио.

— Твитч. — Мои челюсти сжимаются, и поврежденная часть моего разума оживает. — Я — Твитч.

— Ладно, Твитч. — Хороший парень Каспер вскидывает руки вверх. — Итак, приступаем или как?

Я смотрю на Нокса, а он осторожно смотрит на меня. Он не думает, что я уйду. Я вижу это в его глазах. Он смотрит на меня, как на дикого зверя. Положив руку мне на плечо, он наклоняется ближе ко мне и тихо бормочет:

— Придерживайся плана.

Плана.

Моего чертового плана.

Здесь я подвергаюсь большому риску, и в первый раз в жизни беспокоюсь о том, что все может идти не по-моему. Этого вполне достаточно, чтобы мой желудок скрутился, потому что на этот раз мне действительно не все равно. Неопределенность убивает меня.

Я не тороплюсь, взвешивая все варианты. Я, должно быть, тяну время, потому что Нокс прочищает горло.

Кто не рискует, тот не пьет шампанского, как говорится.

Эта мысль успокаивает нервишки.

Если всё пойдет по-моему, я извлеку много выгоды.

Кроме того, я готов поставить на карту всё ради них.

Глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, поворачиваясь к моему тюремщику.

— Чего вы ждете, детектив Куэйд? — Я прислоняюсь к столу и скрещиваю руки на груди. — Поехали.

Мы ждем на стоянке у стандартного для белого парня седана Куэйда, пока он разбудит начальника полиции своего участка, чтобы обсудить добровольную явку Антонио Фалько. Когда Куэйд возвращается к нам, его глаза сияют энтузиазмом, впиваются в меня, смотря как на приз, и он пытается поддерживать спокойствие, когда говорит низким голосом:

— Шеф хочет, чтобы ты явился незаметно. — Он поворачивается к Ноксу с трепетом на лице. — У тебя связи в высоких кругах. Выше, чем ты когда-либо мог себе позволить.

Нокс опускает взгляд на покрытую гравием землю.

— Все дело в том, кого ты знаешь. — Он закрывается, избегая меня.

Мне это не нравится. Я хмурюсь

— Что?

Каспер смотрит на меня внимательно, удивленно моргая, затем улыбается и тихо смеется.

— Он ведь ничего не знает, правда?

Нокс вздыхает, проводя рукой по лицу, внезапно стареет на десять лет, но именно Куэйд пичкает меня информацией с хитрой усмешкой на губах.

— Согласно Интерполу, ты мертв.

— Да, и?

Каспер улыбается.

— По данным правительства США, ты очень даже жив, мистер Фалько, с адресом проживания в Неваде.

Нокс пытается закрыть ему рот:

— Кас, ты не знаешь, о чем говоришь. — Но Куэйд продолжает:

— Единственное, ты, по-видимому, шестидесятилетний мужчина.

— Кас, — отчеканивает Нокс, привлекая наше внимание. Его взгляд твердо останавливается на друге, он медленно рычит: — Ты не знаешь, о чем говоришь. — Затем он делает паузу на секунду, прежде чем добавить: — Прекрати!

Мой голос резкий, я вглядываюсь в своего друга и моргаю.

— Ты скрываешь от меня что-то, брат?

Взгляд, брошенный Ноксом, сопровождается искренностью его голоса, когда он говорит мне, что это не так.

— Никогда, братишка, — он честно произносит. — Никогда.

Мое сердце замедляет бег, зная, что Нокс никогда меня не предаст.

Он бы не посмел.

Я бы не хотел убивать его женщину. Мне нравится Лили, и Нокс не глупый. То, что мне кто-то нравится, не значит, что этот человек в безопасности и не будет мной убит, и Нокс… он прекрасно знает это. Такую цену можно заплатить за двуличие.

Мы обмениваемся взглядом понимания, прежде чем он поворачивается к Куэйду и бормочет:

— Позаботься о моем парне. — Затем тихо говорит: — Накинь капюшон.

Я следую совету друга и тянусь обеими руками назад, сжимая холодный материал капюшона, медленно натягиваю его на глаза, оставляя видимыми только нос и рот. Делаю долгий, медленный вдох, прежде чем медленно выдохнуть через нос.

Нокс дергает подбородком в мою сторону, затем поворачивается, чтобы уйти.

Моя рука дрожит, когда я крепко сжимаю его предплечье. Он поворачивается с тяжестью и растерянностью во взгляде.

— Я в долгу у тебя, — говорю тихо.

Мне нужны все силы, чтоб не скривиться от этих слов.

Я, черт подери, ненавижу быть у кого-то в долгу.

Нокс, прекрасно меня зная, догадывается о моей внутренней борьбе и качает головой.

— Ты позволил моей жене приготовить для тебя, слушал рассказы моей дочек, научил моего мальчишку открывать отмычкой замок. — Его брови поднимаются, и он напоследок ухмыляется: — Не уверен, что Лили будет счастлива из-за последнего, — его улыбка смягчается, — но никаких долгов. Все хорошо. — Он делает шаг вперед и приобнимает меня, сжимая. — Следи за своим нравом. Реши все вопросы, мужик.

Я лучше помру, чем признаю это, но я буду скучать по этому засранцу.

Смотрю на уходящего Нокса, а обращаюсь к Куэйду, ожидая изменения в его поведении, жду, что он начнет выпинывать все дерьмо из меня и достанет наручники.

Но он этого не делает.

Вместо этого он открывает дверь пассажирского сидения и указывает рукой.

— Карета подана, принцесса.

Придурок.

Мрачно хмурясь, сажусь в седан.

Невысокий толстый начальник полиции уже ждет нас у входа с одним из офицеров в униформе. Куэйд паркуется перед зданием, но когда я думаю, что он собирается двигаться к входу, он замечает кивок жирного начальника полиции, прежде чем тихо сказать:

— Я сейчас выйду из машины, подойду к твоей стороне, а затем выйдешь ты. Я возьму тебя за руку и проведу внутрь.

Я стреляю в него напряженным взглядом.

Он поворачивается ко мне, ловит мой взгляд и пожимает плечами.

— Это лучшее, что я могу предложить сделать без наручников.

— Я не убегу, мужик, — тихо произношу я. — Не смей трогать меня, бл*дь.

Куэйд кивает, понимая.

— Знаю, ты не убежишь, Твитч, но мне нужно вернуть работу. — Он коротко вздыхает. — Помоги мне.

У меня мурашки по коже.

— Я тебя совсем не знаю. — Я напрягаюсь. — Ничего тебе не должен.

— Нет, не должен, — признается он. — Но если это сработает… — Он делает паузу, прежде чем спокойно добавить: — я буду тебе обязан.

Это привлекает мое внимание.

Коп, который должен преступнику, на дороге не валяется. Конечно, я стремлюсь уйти из подобной жизни, но у меня все еще есть вещи, о которых нужно позаботиться.

Я позволяю ему томиться с минутку, а затем совершенно спокойно бормочу:

— Я готов.

Мои глаза непроизвольно закрываются, когда Куэйд выходит из автомобиля и движется к пассажирской стороне. Он открывает дверь, и я, не колеблясь, поправляю капюшон, закрывающий голову, и выхожу. Ощущение, как его рука сжимает мое предплечье, вызывает у меня непроизвольную реакцию.

Как бешеная собака, я рычу.

Его хватка слегка ослабевает, но мне все равно это не нравится. Я хочу бросить его на землю и выбить дерьмо из детектива Куэйда прямо перед его боссом. И смеяться.

Тот факт, что я не делаю этого, напоминает мне, что это всё пустые мысли в длинной цепи грядущих событий, и что я изменился, больше не эгоистичен, не думаю только о себе.

Когда мы поднимаемся на несколько ступенек, чтобы встать перед начальником полиции, старик смотрит на меня и смеется.

Мои кулаки крепко сжимаются от этого насмешливого смеха.

Шеф протягивает руку и откидывает мой черный капюшон, щурясь, всматриваясь в мой внешний вид, и, прежде чем повернуться к Куэйду, холодно произносит:

— Это какая-то шутка?

Куэйд выпрямляется, но старается высказать все уважение, которое может показать белый парень.

— Нет, сэр.

Шеф смотрит мне в глаза, но говорит с Куэйдом:

— Я знаю Антонио Фалько. — Он делает паузу и сверлит меня своим взглядом. — Я хорошо знаком с Тони Фалько, играл с ним в картишки, был у него дома и даже выпивал виски сорокалетней выдержки. — Он встречается взглядом с Куэйдом. — И это не он.

Рука Куэйда сжимает меня так, что я понимаю, он в бешенстве.

— Сэр, я..

Я больше не могу с этим справляться. Я выхватываю руку из хватки Куэйда, приложив усилия, и говорю прямо с шефом.

— Итак, вы знаете парня по имени Фалько. Уверен, нас таких несколько. Особенно в Нью-Джерси.

Тишина.

Он прав. И знает это. И я знаю. Да и все мы знаем.

Начальник тупо моргает, потом спрашивает:

— Где ты родился, сынок?

— В госпитале Нью-Йорка, в апреле семьдесят пятого.

Он всасывает со свистом сквозь зубы воздух, отступает и пялится на меня, моргая.

Облизывая губы, он не торопится говорить то, что планирует.

— Детектив Куэйд, вы привели мне не Антонио Фалько.

Я чувствую, как Куэйд паникует и начинает говорить:

— Сэр, я не зн…

Но его перебивает шеф, добавляя спокойно:

— Ты доставил мне его сына.

Что он сейчас сказал?

Шеф полиции делает шаг навстречу, не моргая, и говорит слова, о которых я уже догадываюсь, но не хочу слышать:

— Антонио Фалько. Младший.

Дерьмово.

Придурок знает моего папашу.

Глава 14

АЛЕХАНДРА

Забавно, как некоторые моменты могут изменить вашу жизнь, придать ей форму, превратить ее в нечто незнакомое, увести в чужое место, и всё, что вы можете сделать, это принять факт или проиграть бой.

Что ж, я не принимаю этот факт. Я также не ожидаю проиграть бой.

О чем я думаю прямо сейчас?

О том, чтобы, мать вашу, рискнуть.

Я устала быть слабой, слушать, куда идти, что делать, как одеваться. На этот раз я беру контроль над своей жизнью, и если это означает, что мне нужно с улыбкой покончить с собой, пусть будет так.

Юлий ошибается.

Я никогда не вернусь домой. Точно не по своей воле.

Если он искренне верит, что сможет отвезти меня туда, то единственный способ, которым я позволю ему, — сопроводить мое холодное, безжизненное тело к порогу дома моего отца.

Я наполовину лежу на кожаном шоколадно-коричневом диване, пока Юлий сидит рядом на кофейном столике, лицом ко мне, наблюдая за мной этими холодными, голубыми глазами, его локти лежат на коленях, прикрывая рот кончиком пальца, я напоминаю себе, что этот человек гораздо опаснее, чем выглядит.

Его спокойное поведение заставляет мой разум работать с удвоенной скоростью, а тревога заставляет меня шептать дрожащее:

— Кто ты, черт возьми, Юлий Картер?

Голубые глаза щурятся на меня, но я не получаю ответа.

Из открытого дверного проема уверенный голос мурлычет:

— Он тот, кого стоит вызвать, когда самым лучшим удается облажаться.

Линг шагает вперед, широко улыбаясь, и на мгновение меня удивляет, как женщина с набитыми в нос салфетками, еще может выглядеть красиво. Она садится на такой же диван напротив моего, немного левее, чтобы запугать меня своим злобным, жестоким взглядом. Скрестив изящные ноги, она разглаживает свое черное платье утонченными пальцами.

— Юлий Картер является судьей, присяжным и палачом. — Я бледнею, у нее вспыхивает жемчужно-белая улыбка. Она любит то, что делает со мной. — Юлий не создает законы этого мира, Алехандра. Он и есть закон.

Внутри меня все мучительно переворачивается.

Что ж. Это, безусловно, заставляет меня чувствовать себя лучше.

Спасибо, Линг.

В бессознательном состоянии моя рука сжимает тонкий материал на животе, и я борюсь с гримасой. Я терпеть не могла нервничать.

Взгляд Юлия движется вниз по моему телу и останавливается там, где покоится моя рука. Медленно выпрямляя спину, он сует руку в карман и достает оранжевую баночку с таблетками. Быстрым движением он бросает банку мне, и я легко ловлю ее. Мой лоб морщится в замешательстве, когда я смотрю вниз на этикетку и вслух читаю: «Доксиламин». Я открываю рот, чтобы спросить, что это такое, но не могу вымолвить слово. Я очень устала.

Юлий говорит впервые после нашей ожесточенной схватки во дворе:

— Это поможет тебе удержать еду внутри.

— Еду? — О чем он?

Мужчина ведет себя с достоинством, с колоссальной выдержкой.

— У девушки моего приятеля была такая же проблема. Прими таблетки. Ты должна есть. — Он добавляет: — Для ребенка.

Ребенка?

О, господи!

Мой желудок скручивает в узел, что я не могу скрыть гримасу боли на своем лице.

— Ребенка, — бормочу я, сжимая материал одной рукой, а другой оранжевую баночку с таблетками. Я смотрю на стену над головой Линг.

Я не знаю, что мне делать.

Юлий смотрит на меня заботливо, но Линг… она видит меня. Она видит то, чего не видит Юлий.

Это я обманщица. Мошенница.

Если у меня есть шанс исправить вред, который я уже нанесла, и заставить Юлия взглянуть на меня как на личность, а не на мешок с дерьмом, я должна быть честной. Мне нужно, чтобы он достаточно доверился мне, чтобы ослабить свои защитные инстинкты. Мне нужно, чтобы он перестал подозревать меня, чтобы я могла достать его пистолет и покончить с этим.

Прежде чем страх обездвиживает меня, я бросаю оранжевый тюбик обратно Юлию. Он качает головой и начинает:

— Нет нужды стыдиться…

Я говорю слабым голосом:

— Ребенка нет. — Еще тише: — Я солгала.

Он моргает, смотря на меня, в его пристальном взгляде читается недоверие.

В тот момент, когда его тело становится неподвижным и безмолвным, мое сердце бешено бьется. Когда Юлий встает, наклоняется, чтобы ухватиться за край кофейного столика, у меня болит в груди, и тело становится холодным, как лед. Я вскакиваю на диван, встаю на колени и быстро поднимаюсь, чтобы закрыть уши сжатыми кулаками.

Я знаю, что будет. Я видела уже это выражение раньше на лице мужа.

Это затишье перед бурей.

Журнальный столик переворачивается, врезаясь с грохотом в стену, от силы удара на стене остается зияющая дыра.

Юлий вздыхает.

— Черт возьми, Алехандра!

Вены на его шее напрягаются с каждым грубым словом. Он начинает ходить в том месте, где раньше стоял кофейный столик. Он открывает рот и выпускает поток проклятий:

— Бл*дь. Черт возьми! Я не верю. — Он возобновляет шаг, кричит еще немного, но что-то уводит меня от реальности. — Все было ложью?

Он поворачивается ко мне лицом, руки на бедрах, его небесно-голубые глаза пылают.

— Ответь мне. — Мой разум дергает мое подсознание, взмахивая пальцем, шепча: «Пойдем со мной», и границы между реальностью и галлюцинациями стираются. Я больше не слышу его голос, но вижу, как двигаются его губы.

— Ответь мне.

Скрытое воспоминание выходит из темноты, защитного места, которое я давно похоронила.

Поездка в Нью-Йорк на двадцать второй день рождения звучит как сон. Конечно, это выглядит как забавный способ отпраздновать. Теоретически.

Когда Дино подошел ко мне на прошлой неделе, сказав, что у него дела в Нью-Йорке, и, вероятно, он пропустит мой день рождения, я забыла надеть маску на лицо, так как была слишком довольна этой возможности.

Без Дино я смогу провести это время со своей семьей, братом и сестрами, другого времени у меня не было. Дино не нравилось, что я проводила слишком много времени в доме моего отца.

Я была его женой. Мое место было с моим мужем, как и мои привычки.

Паранойя моего мужа достигла точки, когда даже его самым близким друзьям и семье не разрешалось оставаться со мной наедине. Конечно, он никогда не приходил и ничего не говорил, но его доверие к другим сильно уменьшилось.

Следующим вечером Дино вернулся с семейного обеда в ресторане и, увидев меня на кухне, подошел сзади, и обнял.

Задумавшись, я подпрыгнула от неожиданности, когда его руки обвились вокруг меня.

Дино тихо рассмеялся, игриво покусывая мое ухо.

— Испуганная кошка.

Он был в хорошем настроении. Мое облегчение было ощутимым, я издала благодарный смешок.

— Я не услышала, как ты вошел.

Улыбаясь, он повернул меня лицом к себе и нагнулся, чтоб поцеловать.

— Угадай что?

Он был таким красивым, когда улыбался от чистого сердца. Мои руки поднялись на его грудь.

— Что?

— Ты знаешь, я собираюсь ехать в Нью-Йорк на твой день рождения, — начал он.

Я отодвинулась от него, разглаживая отворот пиджака.

— Дорогой все нормально. Это всего лишь бизнес.

— И ничего больше. — Его улыбка стала шире. — Ты поедешь со мной. — Его улыбка превратилась в усмешку. — Мы пойдем и поужинаем где-нибудь, может сходим на какое-нибудь шоу, потом в клуб. Мы собираемся в Нью-Йорк на твой день рождения, детка.

Дерьмо.

Мои руки замерли на его пиджаке, с моего лица пропали все эмоции.

В конце концов, он отобрал время, которое я хотела провести со своей семьей. Мое сердце рухнуло в пятки, я почувствовала холодные слезы, которые норовили вырваться из глаз. Я сморгнула их.

Лицо Дино стало ледяным, я почувствовала, что в нем закипает гнев. Поэтому я сделала то, что могла делать лучше всего. Благодаря долгим годам тренировки.

Я подделала чувства.

Громко фыркнув, я вытолкнула слезы из глаз, быстро моргнула и схватилась за его плечи.

— Ты сделаешь это? — Я позволила одной слезинке скатиться по щеке и прошептала: — Ты сделаешь это для меня?

Прежде чем он успел что-то сказать, я крепко обняла его, надеясь, что справилась. Я вздохнула и серьезным тоном сказала;

— Я не хотела ничего говорить, но думала о том, что ты уезжаешь на мой день рождения… — Я отстранилась и неуверенно улыбнулась ему. — Спасибо, Дино. Будет здорово.

Когда его руки ослабли, и он обнял меня, я поняла, что он поверил. Он посмотрел на меня, его брови нахмурились.

— Я сделаю все для тебя, детка. — Он притянул меня ближе и поклялся: — Я люблю тебя.

Приехав в Нью-Йорк, Дино находился постоянно в хорошем настроении. В субботу вечером в клубе под названием «Белый кролик» я совершила роковую ошибку.

Я улыбнулась бармену, когда он вручил мне напиток, откинула голову назад и рассмеялась, когда он подмигнул мне и сказал Дино, что он настоящий счастливчик.

Дино ответил доброжелательно, оставил неоправданно большие чаевые, взял меня за руку и повел к краю танцпола. Я потягивала свой коктейль, смеясь над собой, почему я боялась этой поездки. Мне было действительно весело.

Я зевнула, заметив это, Дино вызвал водителя лимузина, чтобы он забрал нас. Когда мы вышли и сели в машину, Дино притянул меня к себе на колени, покусывая мою шею. Будучи пьяной и очень счастливой от поведения Дино во время этой поездки я потянулась к его губам.

Дино крикнул водителю: «Нам нужно уединиться», не сказав ни слова, разделительное окно поднялось.

Дино поцеловал меня в шею, в грудь, а затем провел языком в ложбинке между ними.

— Повеселилась сегодня вечером, детка?

Я взялась за его голову и застонала:

— О да, дорогой.

Дернув за вырез моего простого черного платья, моя грудь были обнажена, Дино вздрогнул и всосал мой сосок в рот.

Моя спина выгнулась от удовольствия, разливающегося по моему телу.

— Кто он? — тихо спросил Дино, прежде чем переключился на другой сосок, прижав его языком.

Задыхаясь от удовольствия, я ответила:

— Кто?

Подняв голову, он пробормотал:

— Бармен. Кто он?

Медленно моргнув, я отстранилась, чтобы посмотреть на своего мужа.

— Я не знаю. Я никогда не видела его раньше.

Он улыбнулся и опустил рот обратно туда, где мне это было нужно. Я вздохнула с благодарностью.

Внезапная жгучая боль пронзила мою грудь, и я взвизгнула, пытаясь отстраниться. Но руки Дино сжались вокруг меня. Второй визг вырвался из меня, когда боль вернулась с удвоенной силой. В испуге я толкнула мужа за плечи.

— Дино, остановись.

Но он снова укусил меня. Сильнее.

Сжав зубы, я проглотила вопль агонии и прошептала сломленным голосом:

— Но это же мой день рождения!

Твердой рукой он столкнул меня с колен на пол лимузина. Я упала на живот, с резким хрипом у меня перехватило дыхание. Я слышала, как он снимает ремень. Он резко задрал низ моего платья и стащил мои трусики вниз до колен.

Я не была готова, когда он вошел сзади, пробормотав:

— Ты лжешь, маленькая сука.

Боль была невыносимой.

С каждым толчком я чувствовала сухой укол мучительной боли, живот болел, белые круги плясали перед моими глазами…

Я думала, что потеряю сознание.

Все глубже и глубже он входил в меня, хрипя и бормоча мне на ухо, пока, наконец, к счастью, тьма не захватила меня.

Единственное осознание того, что Дино не разрывает мое тело, проявляется в виде удушающего крика, вырывающегося из моего горла, когда я карабкаюсь обратно в угол дивана, как раненое животное. Я поднимаю дрожащие руки, чтобы прикрыть рот, я задыхаюсь в них, пот выступает на лбу. Я моргаю сквозь жгучие слезы.

Я пытаюсь проглотить комок в горле. Мой испуганный голос звучит в тишине комнаты:

— Я тебя ненавижу.

Линг и Юлий обмениваются любопытными, но хмурыми взглядами. Линг осторожно пожимает плечами, но я улавливаю это, и внезапно замираю.

Когда мои щеки загораются, мое подсознание смеется.

Ты сходишь с ума.

Я прочищаю горло, поднимаю глаза, чтобы встретиться взглядом с Юлием.

— Если вы не собираетесь убить меня сегодня вечером, могу ли я где-нибудь отдохнуть?

Его молчание длится минуту, но он говорит мягко:

— Вверх по лестнице. Вторая комната справа.

Вверх по лестнице.

Моя нога адски болит, а он поселяет меня в комнату наверху. Конечно, он делает это специально.

Наказание.

Я наказана. Я понимаю смысл его послания, и выдержу этот удар.

Медленно прохожу мимо них, иду прямо, хотя каждый шаг — настоящая пытка для моей раненной ноги, я осторожно поднимаюсь по ступенькам, моя раненая пятка болит с каждым шагом, но я не позволяю им видеть боль.

Я не могу.

Я умею скрывать боль. Жизнь с Дино научила меня этому.

Они могут забрать у меня все, но я не позволю им отнять мою гордость. Они могут вырвать ее из моих холодных, мертвых пальцев.

Глава 15

ЮЛИЙ

Мои глаза следят за Алехандрой, когда она с усилием воли проходит мимо меня с высоко поднятой головой. Я ловлю тонкий аромат ее шампуня.

Апельсин и ваниль

Я стараюсь не вдыхать аромат, но не могу сделать это, я вдыхаю полной грудью, закрывая глаза в тихой молитве. Я не знаю, что с ней делать. Она перевернула мой мир с ног на голову.

Маленькая женщина — дерзкая, волевая и болтливая. Ни одна из этих черт не должна быть сексуальной, но я бы соврал, если бы сказал, что когда она сердится, надувая губки, это меня не волнует, не вызывает во мне эмоции, которые мне приходится игнорировать.

То, что произошло здесь минуту назад… Я не знаю, какого черта это было, но было бы здорово, если бы такого больше не повторялось.

Ее пустой, безжизненный взгляд будет преследовать меня. В тот момент, когда она рухнула обратно в прошлое, она с новой силой вернулась в реальность. Что бы она ни видела, это напугало ее до смерти.

В нормальной ситуации я бы сказал, что она заслужила весь этот ужас и встряску, но что-то в ней… что-то не так. Вся ситуация не понятна. Я не понимаю причины всего этого. И это разъедает меня. Мой разум работает с удвоенной скоростью.

Что я здесь делаю?

Если бы у меня был хоть какой-то здравый рассудок, я бы взял свой пистолет, проследовал за ней в комнату, нацелился ей в лоб и выстрелил, отправив тело ее отцу.

Но легкое чувство несправедливости разгорается во мне, когда я думаю об этой загадке. Я всегда был один и привык доверять своей интуиции, но я разгадаю эту головоломку. Я становлюсь помешанным и хочу знать все, что знает Алехандра Гамбино.

Мне нужно выяснить, где я облажался.

Почему она подставила своего мужа?

— Что ты делаешь, Юлий?

Подняв голову, я вижу, как Линг пялится на меня с поднятыми бровями. Она слегка качает головой и тихо спрашивает:

— Что ты делаешь?

Я выпрямляюсь и выхожу из комнаты.

Следующие слова Линг останавливают меня на полушаге:

— Я могу проникнуть в комнату, пока она спит. Бум. Она ничего не поймет. — Затем добавляет: — Она умрет быстро. Тихо.

Она умрет быстро. Тихо.

Ее предложение — слишком.

— Тебе не любопытно? — Я поворачиваюсь и внимательно смотрю на нее. — Ты не хочешь знать, почему она сделала то, что сделала?

Линг молчит, прежде чем ответить со вздохом:

— Она убедительно врет. Этому можно научиться за долгое время тренировок. Поверь мне, я знаю. — Она замолкает на секунду. Это заставляет задуматься. Воцаряется долгое молчание, Линг пожимает плечами. — Может, она эгоистичная сука, которая хотела забрать деньги Дино себе. Может быть, она планировала это с самого начала. Или она просто сумасшедшая?

Я делаю паузу, захватывая своим взглядом ее в плен.

— Ты не веришь этому, не так ли?

Линг садится на диван с задумчивым выражением на лице.

— Нет. Не верю.

Ее выражение лица почти не читаемо. Мои брови сходятся на переносице.

— О чем ты думаешь?

Линг выглядит уязвленной, когда она ерзает на своем месте и прочищает горло.

— То, что только что произошло, когда она потеряла связь с реальностью… — Она кусает губу, прежде чем тихо заговорить: — Это случалось со мной, Джей. Раньше это случалось часто. — Когда я вопросительно смотрю на нее, Лин бормочет: — Посттравматический синдром.

Мой желудок скручивает, и я устало провожу рукой по лицу. Бл*дь. Последнее, что мне нужно, это сочувствовать Алехандре Гамбино. Лучше бы я не знал этого.

Линг снова надевает маску на лицо, закатывает глаза.

— И что? Это не имеет значения. Дерьмо случается. Ты натягиваешь трусики и идешь дальше.

Это не имеет значения.

Я молчу, но моя недавняя нерешительность беспокоит Линг. Когда чувствую ее руку на своей, я смотрю вниз и вижу, как ее милые миндалевидные глаза вопросительно смотрят на меня.

— Я могу сделать это быстро. Она просто уснет и никогда не проснется. Некоторые люди отдали бы свое левое яичко, чтобы так умереть.

Нет, это не должно иметь для меня значения.

Но я не могу ничего сделать, лишь только поучиться у этой маленькой женщины. Мне нужно проникнуть к ней в голову, нужно приблизиться к ней, разложить все по частям, и тогда она откроется мне.

Я принимаю решение и отрицательно качаю головой, Линг пораженно опускает подбородок. С раздражением она уходит, но я ловлю ее запястье, прежде чем она сможет сбежать.

— Четыре дня. Я дам ей четыре дня. Если к тому времени я не получу от нее ничего стоящего, она исчезнет.

Лицо Линг смягчается. Она поднимает руку и нежно проводит большим пальцем по моей скуле.

— Юлий, ты мой один единственный друг, и я сделаю для тебя почти все. — Ее акцент на «почти» более чем очевиден. Убрав руку от моей щеки, она отступает от меня. Ее глаза становятся холодными, губы вытягиваются в мрачную линию, и она угрожающе добавляет: — Но я не умру за тебя.

Ее каблуки стучат, я остаюсь наедине с собой, опускаюсь на диван, закрывая пальцами глаза.

Она умрет быстро. Тихо… Неважно

Тем не менее, это важно для меня.

Почему это чертовски важно для меня?

Мое спокойствие быстро сменяется злостью, глаза закрываются, а челюсти сжимаются.

Алехандра Гамбино расскажет все, что мне нужно знать. Она заговорит.

Я сделаю все, что бы добиться этого.

Линг права.

Я не собираюсь умирать за слабую, бесполезную женщину.

Глава 16

ЛИНГ

Молодая женщина, спящая на кровати, даже не слышит, как я вхожу. С хитростью змеи и грацией кошки я беззвучно пробираюсь в комнату.

В нашем кругу я заработала неплохую репутацию за годы работы с Юлием.

Черная вдова. Прощальный взгляд. Китайская Золушка.

Я заработала эти имена, поскольку была безжалостной сукой. Я могла быть маленькой и сексуальной, но я бесчувственная. Возможно, я самая опасная женщина в мире.

Почему?

Потому, что я бесшумно передвигаюсь.

Не путайте мою женственность со слабостью, никогда. Я перережу вашу долбаную глотку, пока наношу губную помаду.

Мудрый совет… Не всегда доверяй тому, что видишь. Ведь даже соль выглядит как сахар.

Китайская Золушка, я молча хмурюсь. Не могу сосчитать, сколько раз я чуть не содрала кожу с членов придурков, которые называли меня китаянкой.

Тупые американские мужланы смотрят на меня и говорят: «О, она азиатка. Она должно быть китаянка».

Я вьетнамская женщина, ублюдки. Поймите это или лишитесь конечности.

В эту минуту спокойной передышки я понимаю Алехандру, на моем лице появилось почти сочувствие при мысли о том, что она могла испытать такие же ужасы, что и я.

Я рассматриваю ее тело, которое лежит спиной ко мне. Маленькая, слишком стройная, с длинными черными спутанными волосами. Грязная, порванная одежда и потертая повязка на пятке.

Я мысленно хихикаю.

Она жалкая.

Я не знаю, почему это делает меня счастливой, но это так. Я никогда не могла подружиться с красивыми девушками. Но потом думаю о том, как она была сильно напугана…

Мое лицо каменеет, а губы искривляются. Требуется вся моя воля, чтобы заставить замолчать злобное рычание, угрожающе вырывающиеся из горла.

Это вряд ли моя проблема. Что она знает о боли? Это не может быть хуже, чем то, что моя семья сделала со мной.

Ведь никого не волновало, когда мой отец и братья…

Не делай этого, девочка. Даже не смей думать об этом.

Мои эмоции зашкаливают, я закрываю глаза, глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, умоляя о том, чтобы ко мне вернулось спокойствие.

Требуется секунда, чтобы понять, что я отпустила свою защитную реакцию. Затем, не оборачиваясь, она тихо спрашивает:

— Ты собираешься убить меня?

Ее кроткий голос пугает меня. Пистолет двадцать второго калибра в моей руке внезапно чувствуется тяжелее, чем должен. Я крепче сжимаю его, и это занимает у меня некоторое время, но я, наконец, отвечаю твердо:

— Да.

Ее тело напрягается и сразу расслабляется, прижимаясь к подушке. В ее голосе слышится облегчение, когда она шепчет:

— Спасибо.

Борьба, которую я ожидала, которую жаждала… у меня отняли эти два тихих слова.

Что, черт возьми, не так во всей этой ситуации?

Ее слова удивляют меня, и хотя она неосознанно облегчила мне задачу, я люблю, когда люди умоляют меня о пощаде. Пресмыкаются на коленях, я больше всего обожаю, когда они целуют мои дизайнерские туфли, прежде чем я пинаю их в рот, что они видят звезды.

Убить того, кто хочет умереть… что в этом веселого?

Поднимаю пистолет и прицеливаюсь, но когда мой палец ложится на спусковой курок, выдыхаю, ослабляю хватку, теряю фокус и медленно опускаю пистолет. Сажусь на кровать рядом с Алехандрой, и плевать я хотела на ее личное пространство.

Она полуоборачивается и смотрит на меня, смаргивая слезы, молча оплакивая свою короткую жизнь. Я спрашиваю:

— Ты действительно хочешь умереть?

Вместо ответа она смотрит на мое распухшее лицо и бормочет:

— Я сожалею насчет твоего носа. — И тут же поворачивается ко мне спиной вновь.

Тьфу. Я ненавижу подхалимов.

— Я задала тебе вопрос. — Я не люблю, когда меня игнорируют.

Пауза затягивается, и когда я открываю рот, чтоб разорвать тишину, она вздыхает долго и тихо.

— Вито хочет моей смерти. Его сыновья, Джио и Люк, хотят моей смерти. Мой отец сделает все, что скажет Вито, в том числе преподнесет голову дочери на серебряном блюде. Теперь никто мне не поможет. Я в полном дерьме.

Догадливая. Она очень хорошо и верно понимает. В полной заднице.

Я помню, что ранее сказал Юлий.

— Твой брат…

В глазах Алехандры вспыхивает огонь, когда она поворачивается ко мне и перебивает:

— Мой брат прошел бы через адское пламя, если бы я сказала ему, что это мне поможет. — Она слегка качает головой. — Он хороший человек. Я не могу сделать с ним такое. Я не могу стоить ему жизни.

Может быть, Юлий не совсем свихнулся, когда предположил, что Алехандра может быть ценной. Она знает, как устроена жизнь. Несомненно, находясь на троне, она видела и слышала то, что может иметь для нас большое значение. Я испытываю удачу, маскируя возбуждение, говоря с полной скукой на лице:

— Ты права. Ты в полной заднице. — Я слабо пожимаю плечами. — Что есть, то есть, если, конечно, ты не сможешь доказать свою полезность.

Она замирает рядом со мной. Она моргает своими спокойными карими глазами, широко раскрытыми, с ложной невинностью, длинными ресницами, подрагивающими в попытке симулировать растерянность. Но эти её глаза… черт побери, они просчитывают вероятность.

— Полезность? Какую именно?

Я ухмыляюсь про себя.

О, господи, Алехандра. Какие секреты ты хранишь в своей маленькой головке?

Я соскальзываю с одеяла, чтобы встать у кровати.

— Это не имеет значения. Как ты и сказала… — Я поворачиваюсь и иду к двери, жестоко улыбаясь. — Ты уже мертва.

Подойдя к двери, я слышу, как шуршит одеяло, слышу, как она в панике спрашивает:

— Ты все еще собираешься убить меня, правда?

— Нет. — Я бросаю ей через плечо садистскую ухмылку. — Я решила отдать тебя на съедение волкам.

На ее лице появляется выражение ярости. Её лицо вспыхивает, грудь вздымается, ноздри раздуваются, и эти милые глаза пылают, когда она стискивает зубы, тянется к краю кровати, поднимает хрустальную вазу с белыми розами из кристаллов Сваровски, поднимается на четвереньки и швыряет её в меня изо всех сил, выпуская череду испанских проклятий.

Я не моргаю, когда ваза врезается в дверь левее моей головы, разбиваясь на мелкие кусочки. Проклятия продолжаются сыпаться, и мои глаза закрываются, а сердце бьется быстрее. Неправильный выбор времени, я знаю. Чувства жара и похоти нахлынули на меня, и я прикусываю губу, чтобы подавить свое внезапное возбуждение.

Алехандра должно быть заметила изменения во мне, потому что губы на ее прекрасном, покрасневшем лице перестают двигаться, и она пристально смотрит на меня в замешательстве.

Демонстративно глядя на ее упругое, миниатюрное тело, образы этой раненой птицы с ее пышными, мягкими губами, прижимающиеся к моим, снова и снова проносятся в моей голове, и я тихо предупреждаю ее:

— Никогда не борись со мной. — Ее брови сдвигаются в хмуром выражении, и чтобы прояснить ситуацию, я добавляю: — Если только ты не хочешь меня трахнуть. Это достаточно ясно для вас, миссис Гамбино?

— Кастильо, — поправляет она, и ярость на ее лице исчезает.

Я понимаю, что она сказала, но склоняю голову и спрашиваю:

— Прошу прощения?

Она снова ложится на кровать спиной ко мне и жестко произносит:

— Больше никогда не называй меня Гамбино. — Затем она добавляет: — Я буду Кастильо до самой моей смерти.

Отлично, теперь мы к чему-то пришли.

Это не было похоже на заявление преданной жены, не говоря уже о том, что она любила своего мужа. Я знала, что в Дино и Алехандре было что-то странное с того момента, как увидела их вместе, но я, казалось, была единственным человеком, который это заметил, — кроме Мигеля Кастильо. Они казались слишком совершенными, слишком собранными. Это было отвратительно, правда. Для кого-то они казались любящей парой, но для меня воздух вокруг них был неестественным. Принудительным. Они были только шоу.

Я повторяю ее слова.

— До самой твоей смерти. — Мои глаза пляшут искорками. — Не так долго осталось ждать.

Ее тон смиренный, она принимает сказанное:

— Нет. Не долго.

И что-то в том, как она это говорит, заставляет волосы на моем затылке встать дыбом.

Когда я понимаю, что стаю в дверях и смотрю на Алехандру, лежащую на кровати в полной тишине, больше минуты, я разворачиваюсь и шагаю по коридору и спускаюсь вниз по лестнице, мои каблуки стучат по полу.

Юлий встает со своего места на диване, и я поворачиваюсь к нему спиной, убирая волосы. Не медля ни секунды, он осторожно расстегивает мое платье до поясницы и спрашивает:

— Ну?

Вот она я, людоедка, с шелковистой кожей обнажённой спины стою перед этим красивым мужчиной и все, что он спрашивает: «Ну?»

Я напоминаю себе, что это Юлий, а Юлий никогда не позволяет мне играть. Он никогда не обманывал меня и не давал обещаний. Он довольно скучный. Я даже не знаю, почему я хочу отсосать ему. Когда все это закончится, мне придется найти свой собственный источник развлечения, предпочтительно в виде мужчины, чей член настолько большой, что причиняет боль. А до тех пор у меня есть мои пальцы и моя драгоценная насадка для душа. Регулируемый водный напор.

Но внутри у меня все сжимается при воспоминании о первом взгляде Юлия на Алехандру, как он с нескрываемым благоговением смотрел на ее красоту, и о вспышке ревности на лице моего партнера, когда Алехандра поцеловала своего мужа.

Я видела это.

Я, бл*дь, видела это. И это мне не понравилось.

Он никогда не смотрел так на меня.

Раздраженно вздохнув, я отхожу от него. Перед тем, как подняться наверх в свою комнату, я насмехаюсь над человеком, который этого не заслуживает. Держась за перила, прислонив туфельку на первую ступеньку, я признаюсь:

— Я поднялась туда, чтобы сделать то, на что тебе не хватило мужества. Я пошла, чтобы всадить пулю ей в голову. — Его челюсть сжимается от моего признания, я продолжаю: — Не имеет значения. — Поднимаюсь по лестнице с бесстрастной улыбкой. — Крошка собирается покончить с собой.

Подавись, босс.

Глава 17

ЮЛИЙ

Мне было шестнадцать лет, и я все еще был в колонии для несовершеннолетних, когда мне позвонили. Офицер, которого я считал своим другом — только наедине, — пришел с новостями. Он отвернулся, держа шляпу в руке, и сказал мне, что моя сестра Тоня приняла таблетки, и хотя ее желудок промыли, ей было плохо.

Что она не выживет.

Тоне было всего четырнадцать, когда она стала мамой. Когда наши родители умерли, ей помогала только сестра моей матери, наша тетя Джорджия, которая взяла на себя опеку над Тоней. С шестью детьми, которые были у тети Джорджии, было нелегко услышать тихий голос Тони над большинством. Всякий раз, когда у меня была возможность, я звонил, чтобы проверить мою младшую сестру и мою племянницу, но это было редко, и наши разговоры были короткими.

Тоня сказала мне, что быть матерью трудно. Она редко спала, а ребенок был требовательным. Тетя Джорджия помогала, позволяя Тоне спать, когда могла, но наша тетя должна была работать, чтобы содержать ее теперь уже разросшуюся семью. Смены тетушки Джорджии стали длиннее, потому что счета сами собой не оплачивались, и все хотели есть, а Тоня, в возрасте четырнадцати лет, которая должна была играть с куклами Барби, нянчилась с ребенком. С беспокойным ребенком.

В последнем звонке перед тем, как моя сестра попыталась покончить с собой, она говорила о том, чтобы отдать ребенка на усыновление, отказываясь произносить имя Кира. Она сказала мне, что она ужасная мать и ее ребенок заслуживает лучшей жизни. Тоня заявила, что ребенок не виноват в том, что она родилась в нашей семье. А я безэмоционально сидел, молча слушая маленькую девочку, которая выросла слишком быстро и была вынуждена принимать решения, которые не должен был принимать четырнадцатилетний подросток.

Прежде чем наше время истекло, я сказал своей сестре, что люблю ее, и что ей нужно делать то, что она считает правильным, я поддержу ее решение. Но правда была в том, что я не хотел, чтобы мою племянницу удочерили.

Это было трудно объяснить, особенно когда люди не знали правды о Кире. Моя племянница была для меня также важна, как и младшая сестра. Они были моей семьей, и я был всем, что у них было.

Меня отвели обратно в камеру, оставив одного после того, как сообщили, что моя сестра попыталась покончить с собой. Мои чувства были на пределе.

Печаль. Обида. Гнев. Предательство. И, в конце концов, чувство вины.

Моя младшая сестра должна была умереть на стерильной больничной койке в каком-то незнакомом месте, а меня не было рядом с ней, чтобы я мог держать ее за руку, мог защищать ее. Я не мог молиться Господу, в которого больше не верил. У меня не осталось ничего, что давало бы мне сил, ничего святого, со мной не было Господа, который бы помог мне увидеть свет.

Я ничего не чувствовал. И ощущал это всем естеством.

В тот день, когда я вышел во двор подышать свежим воздухом, у меня произошла первая стычка с парнем, который впоследствии стал моим главным союзником.

Вот он, долговязый мальчишка с вьющимися черными волосами, которые стали слишком длинными, с гневно горящими глазами. Очевидно, ему не понравился порядок во дворе, потому что он набросился на мальчика постарше, с развитой мускулатурой, на полной скорости, после того как у него забрали баскетбольный мяч, который он бросал в кольцо.

Я сидел на земле и наблюдал за ним, ожидая, когда он отступит. Но этого не случилось. Он не сдавался. И он был готов к тому, что ему надерут задницу по полной программе, когда старший парень оправится от шока.

Я нахмурился в замешательстве. Парень был отличным от всех; дикий и подобен животному. То, как его глаза метались из стороны в сторону, как он вел себя, язык его тела едва ли смахивал на человеческий.

Думая о моей сестре и о том, что меня нет рядом с ней, внутри меня все сжалось, а затем все чувства вырвались на поверхность. На меня нахлынула защитная волна, и я оказался вовлеченным в драку во дворе, в которой мне не было места.

Старший парень держал младшего в свободном захвате. Парень пытался безуспешно вырваться, его лицо стало темно-красным, в то время как он рычал и бился, и я крикнул, указывая головой в сторону здоровяка:

— Эй, Джонни. Парень новичок. Дай ему передохнуть. Он еще не знает, как обстоят дела.

Джонни, тот, что постарше, посмотрел на меня сердитым взглядом, но поняв, с кем говорит, в его взгляде мелькнуло уважение.

— Я не сделаю ему больно. — Он оглянулся на своих друзей с жестокой усмешкой на губах. — Зубы вырастут снова, не так ли?

Его дружки заржали и дружно зааплодировали.

Я подошел ближе к вырывающемуся пацану, но не сводил глаз с Джонни.

— Ты забрал мяч. Он разозлился. Ты преподал ему урок. Дело сделано. Теперь… — мой голос был спокоен, но тверд, — отпусти его.

Лицо Джонни побагровело от ярости, и как только он открыл рот, чтобы заговорить, маленький засранец в его руках открыл рот и выплюнул сквозь стиснутые зубы.

— Пошел в задницу. Мне не нужна твоя помощь, ниггер. Возвращайся на плантацию и собирай хлопок, пацан.

Какого хрена он мне сказал?

Как у него хватило смелости.

— Что ты сейчас мне сказал? — Вена на моем виске запульсировала, и мое сердце начало биться с усиленной скоростью, когда этот пацан вновь подхватил разговор и продолжил, выпуская гнев, который я давно скрывал от всего мира.

Джонни и его друзья громко рассмеялись, шокированные выходкой. В их глазах парнишка приобрел уважение, достаточное для того, чтобы Джонни выпустил его.

Я подошел к парню вплотную, почти нос к носу, посмотрел злым взглядом в его глаза и предостерег:

— Лучше, бл*дь, следи за своим гребанным ртом, — я зло усмехнулся, — пацан.

Но парень стоял на своем, а его улыбка больше походила на оскал.

— Заставь меня.

Он был быстр. Слишком быстр, и прежде чем я успел среагировать на то, что произошло, я рухнул на баскетбольную площадку, а мой глаз пульсировал чертовски невыносимо

Долговязый ублюдок ударил меня.

В тот момент, когда я приземлился на задницу, я бросился на него, и хотя у него было время отодвинутся, он не сделал этого. Как будто он приветствовал драку, желая, нуждаясь в насилии, которое последовало. Мы перекатились, я уселся на его живот, приходя в еще большую ярость и выпуская ее наружу. Я бил его кулаками с пугающей скоростью, с каждым ударом его голова откидывалась в сторону. Слабак уже бы умер, но только не он.

Нет. Он лишь рассмеялся маниакальным смехом, хотя его зубы были в крови.

Через несколько секунд я слез с него, но ущерб был нанесен. У нас были боевые шрамы. Мой подбитый глаз, его сломанный нос и разбитая губа. Во время еды он сидел один в углу, но смотрел на меня, как и я на него.

На мгновение я возненавидел его. Он пробудил во мне монстра, демона, который жил внутри. Он не потрудился спрятать своего демона. Танцевал с ним. Он хотел насытить его, оберегать его, вытянуть на передний план.

Я хотел убить его. С парнем что-то было не так, не в порядке. В нем был яд. Как бешеная собака он нуждался в том, чтоб его усыпили.

И я планировал сделать именно это.

Свет погас, я ждал в темноте. Пацан находился в трех клетках от меня. Я давно просчитал, как это сделаю. Мне пришлось поспешить.

Мне было все ровно, что они со мной сделают. Меня уже обвинили в убийстве, а моя сестра скорее всего уже была мертва. У меня не было ничего, никого. Внутри меня была пустота.

Наступило шесть утра, и запрет был снят, камеры разблокировались, а затем открылись с резким визгом. Сжимая в руке импровизированный нож, я двигался быстро и решительно.

Он лежал на койке, прикрыв рукой опухшие глаза. Я подскочил, опустился на колени рядом с ним, схватил его за рубашку и приставил нож к горлу. Тяжело дыша, прижался губами к его уху и прошептал:

— Ты готов умереть, малыш? Не волнуйся, я сделаю это быстро.

Его тело напряглось под моими руками, но он заставил себя расслабиться, и когда он открыл лицо и повернулся посмотреть на меня, я заметил, как что-то блеснуло в его холодных карих глазах.

Принятие. Покорность.

Он моргнул, прежде чем поднять взгляд к грязному потолку.

— Давай же, сделай это уже.

Он перестал бороться, и что хуже того, он приветствовал смерть.

Какого черта я делаю?

Однажды я убил в приступе неконтролируемой ярости. Я сделал это, потому что был зол, моя сестра была ранена и нуждалась в защите, независимо от цены, что меня ожидала. Я посмотрел внутрь себя, спросил: смогу ли я сделать это снова? На этот раз будет все еще хуже, бессмысленно и напрасно.

Ответ поразил меня.

Да. Да. Я смогу.

Я посмотрел на парнишку и быстро оценил ситуацию. Этот парень мог бы быть самым честным человеком в этом богом забытом месте. Честнее меня. Он не лгал, кем он был. Мне бы пригодился такой человек в команде.

Мое сердце колотилось внутри, я с трудом сглотнул, убирая заточку от его шеи, но крепче сжимая его рубашку.

— Ты никогда не выживешь в этом месте. Какого хрена ты затеял драку со здоровяком?

Его глаза закрылись, и он выпалил:

— Мне насрать на мою жизнь. Как и другим.

Мой мозг заработал. Решение было принято в тот же момент. Этот мальчишка и я, мы могли бы помочь друг другу.

— Я помогу тебе добиться чего-нибудь, малыш. — Я встал, а он был удивлен переменам во мне. — Разве ты не хочешь отомстить тем людям, которые говорят про тебя, что ты никто?

Он сидел, уставившись в коридор в районе моего бедра, и так сильно вцепился пальцами в край кровати, что побелели костяшки, и я знал, что мои слова подействовали на него.

Я надавил на него сильнее.

— Ты останешься со мной, и мы будем смотреть, как полыхает весь мир. — Суровая ухмылка исказила мое лицо. — Ты сам подожжешь его. Черт, я даже одолжу тебе зажигалку.

Его хватка ослабла, и он пробормотал:

— Я не такой, как ты. Я глупый.

У меня вырвался невеселый смешок.

— Кто тебе это сказал? Они?

Отношение парнишки ко мне немного смягчилось.

— А я думал, что это я сумасшедший.

— Я не сумасшедший. Я просто решительный. — Я дал клятву этому мальчику. — У нас будет все. Деньги. Женщины. Сила.

Губы парня дрогнули, он подумал, что я свихнулся.

— Да ты что? И как мы этого добьемся?

С решимостью я произнес:

— Несмотря ни на что, у нас будет это. Ты даже можешь убить нескольких парней. — Должно быть, он услышал правду в моем тоне, потому что его глаза резко поднялись, его жестокий взгляд встретился с моим. — Ты либо со мной, либо против меня.

Он рассмеялся, покачал головой и провел рукой по растрепанным волосам. Когда я не отреагировал, он перестал смеяться, моргая проницательными глазами.

Прошла целая минута, прежде чем он ответил:

— Я с тобой.

Я улыбнулся.

— Как тебя зовут?

— Антонио Фалько.

У меня вырвалось фырканье.

— Я буду называть тебя Тони.

Я вышел из камеры и повернулся к нему лицом.

— Я — Юлий. Рад видеть тебя в команде, брат.

Позже, в тот же день, мне сообщили хорошие новости. Моя сестра выжила. Ее поместили в психиатрическую клинику, но она будет жить.

Этот день становился все лучше и лучше.

Ребята из колонии не знали, что их ждало. В Тони Фалько бушевало столько яростной борьбы, которую даже я не мог приручить, а я и не хотел делать этого. С моей помощью он вырвался на свободу, нацеливаясь на самых опасных парней и разрывая их в клочья.

Я был мозгами. Он — мускулами.

Через две недели парни, проходя мимо нас во дворе, покорно опускали головы, в надежде, что их не заметят. Мы возлагали на себя большие надежды. Кто бы мог подумать, что всего десять лет спустя взрослые мужчины будут съеживаться в нашем присутствии.

Мы были силой, с которой приходилось считаться. Как и обещал своему другу, брату, мы смотрели, как полыхает весь мир, и зловоние горящей плоти никак не могло утолить нашей жажды власти.

Мы хотели большего. Нуждались в большем.

Я потерял брата из-за доверия, которое внушил ему. Несмотря на то, что я сказал ему, мы не были непобедимы. Он поверил в меня, и я подвел его.

Потеря Антонио «Твитча» Фалько оставила во мне зияющую дыру.

Хотел бы я поступить по-другому.

Но это было тогда. А сейчас я уже не тот самоуверенный ублюдок, каким был пять лет тому назад. Сейчас я реально смотрю на вещи. Я больше никогда не буду говорить того, что хочет услышать от меня собеседник, никогда вновь.

Поднимаясь по лестнице и направляясь по коридору в открытую спальню, я смотрю на неподвижное тело на кровати.

Мои губы кривятся в отвращении.

Я всегда хорошо разбирался в людях.

Как я мог ошибиться в этой женщине? Я беспокоюсь, что мое влечение к ней размыло границы.

Мои ноги двигаются сами по себе, я коленом толкаю кровать, заставляя ее очнуться.

Ее опухшие глаза моргают, прогоняя сон, и она смотрит на меня своими большими глазами, ее длинные ресницы слегка трепещут.

Она чертовски красива.

И это только злит меня еще больше.

— Вставай, — приказываю я, направляясь к двери.

Но она не следует за мной.

Видя ее сонное состояние вкупе с ее полными, приоткрытыми от удивления губами, и то, как она подозрительно смотрит на меня, заставляет ярость разгораться во мне. Я хочу целовать эти сладкие розовые губы, пока они не начнут кровоточить.

Мой член дергается при мысли о такой желанной Алехандре в моей постели.

К черту всё это.

Моя челюсть напрягается, и я возвращаюсь к кровати, наклоняюсь и говорю с профессиональным спокойствием.

— Если ты не хочешь, чтобы я стащил тебя вниз по лестнице за волосы, пинающуюся и визжащую, то ты поднимешь с постели свою аккуратную задницу, Алехандра. Слышишь меня?

Я жду нападения. Ожидаю слез и криков.

Вместо этого я вижу, как ее испуганные глаза становятся мертвыми, лишенными эмоций, голова послушно опускается, она машинально поднимается с кровати и направляется к двери. Алехандра всю дорогу хромает, спускаясь по лестнице, хоть я и хочу помочь ей, но на этот раз не делаю этого, а просто смотрю на нее. Какая-то часть меня хочет причинить ей боль. У подножия лестницы поворачиваю ее на право, к открытой двери моей спальни.

Она, прихрамывая, направляется в центр комнаты, глядя на внушительного размера кровать с балдахином, в то время как я запираю за нами дверь, убирая ключ в карман брюк.

Повернувшись к ней спиной, начинаю раздеваться, расстегиваю пуговицы рубашки и рассказываю, как все будет происходить:

— Твоя жизнь в моих руках. Я решаю, жить тебе или умереть. Ты не отнимешь у меня это, решив покончить с собой. — Сбросив рубашку, снимаю туфли и продолжаю: — Я не знаю, что собираюсь делать с тобой прямо сейчас, и поскольку не могу доверять тебе, поэтому ты будешь находиться со мной или с Линг ежеминутно. Я не уверен, что Линг не убьет тебя, ты поспишь со мной. — Я подхожу к ней. — Протяни руки.

Опустив голову, она молча повинуется.

Я не хочу, чтобы это меня заводило.

Почему меня это заводит?

Я надеваю на нее наручники и связываю ладони, используя изоленту. Схватив ее за руки, я почти тащу ее к кровати и толкаю на левый край. Затем использую другие наручники, чтобы приковать ее к изголовью кровати, я дергаю ее на себя, чтобы проверить их прочность. Удовлетворенный тем, что Алехандра никуда не уйдет, я смотрю на нее, сжав губы в тонкую линию.

— Теперь спи. И не делай глупостей. Для тебя они плохо закончатся.

Она не издает ни звука, я раздеваюсь в тишине и покое, думая о том, какого черта мне теперь делать.

Черт побери! Я не собирался быть ее нянькой или телохранителем.

Одетый только в белые пижамные штаны, я подхожу к правой стороне кровати, ложусь, а затем протягиваю руку, чтобы включить настольную лампу, изо всех сил стараясь не думать о том, как близко мы находимся друг от друга. С ее руками, прикованными наручниками к изголовью кровати, можно с легкостью спустить ее черные трусики и оказаться между ее мягких бедер. И она не сможет оказать мне сопротивление. Что ж, даже если и попытается, никто не услышит ее протестов.

Сначала она была бы слишком узкой, чтобы принять меня, но я бы сделал так, что ей было бы хорошо. Я бы подготовил ее, не торопясь касался ее, пока она бы не стала влажной. Заставил бы кончить мне на язык.

Черт, я люблю целовать киски, и в моем сознании Алехандра на вкус такая, какой должна быть женщина. Мой рот наполняется слюной, когда я закрываю глаза. Мое сердце начинает бешено колотиться от возбуждения.

Твердый, как камень, я наклоняюсь, чтобы поправить член, крепко сжимая его. Издаю вздох удовольствия, когда моя рука обхватывает его, и тяжело сглатываю. Прикосновение моей ладони к члену длиться чуть дольше положенного, пока, наконец, я не убираю руку прочь на выдохе.

Проходят минуты, в то время как мы лежим в полной тишине, пока ее мягкий голос не прорезает темноту:

— А если я сбегу?

Мое возбуждение улетучивается. Мой член в то же мгновение становится мягким, а я чувствую себя ужасно из-за реакции моего тела на нее. Я долго думаю о своем ответе, прежде чем повернуться к ней спиной и дать ей честный ответ на вопрос:

— Тогда молись Господу, чтобы тебе удалось убежать от моей пули.

Глава 18

ТВИТЧ

Ублюдки надели на меня наручники.

Меня ведут в белую стерильную комнату с четырьмя шаткими стульями, на одном из которых больно сидеть. Это отнимает все мои силы, но я не жалуюсь. Не произношу ни слова.

Только когда шеф приглашает двух других жестоко выглядящих придурков, которых мне представили как детектива и сержанта, мои бедра начинают приподниматься со стула, когда шеф поворачивается к Касперу Куэйду и бормочет:

— На этом все, офицер Куэйд, — Я поднимаю на него взгляд.

Его лицо бледнеет, и он издает короткий смешок.

— Но, шеф, я доставил его сюда…

Шеф кивает.

— Так и есть. Хорошая работа. — Он пригвождает Куэйда тяжелым взглядом. — Дальше мы сами.

Каспера Куэйда только что отшили. И я не знаю, почему меня это волнует.

Этот парень для меня никто. Но с того момента, как я встретил его, он проявил уважение к парню, который не заслуживал уважения. Он не похож на плохого парня.

Каспер понимает, что проиграл бой, и направляется к выходу из маленькой комнаты. Я провожаю его взглядом — подбородок опущен, взгляд суров. Без Куэйда на моей стороне я чувствую постоянный гул в комнате вокруг себя. Моя защита усиливается. Животное внутри меня умоляет о драке.

Прошло слишком много времени.

Дверь с тихим щелчком закрывается, и шеф садится, оставляя двух других мудаков стоять.

— Мистер Фалько, — начинает он. — Могу я называть вас Антонио?

Ненавижу это имя. У меня дергается челюсть.

— Твитч.

Шеф вежливо улыбается.

— Значит, Твитч, — Он делает паузу. — Не хотите рассказать, почему вы здесь?

Я ничего не могу с собой поделать. Я ухмыляюсь и бормочу:

— А ты не хочешь отсосать у меня, старик? — Его лицо становится суровым, и я издаю смешок. — Тогда, может быть, ты прекратишь любезничать и приведешь сюда Куэйда? — Я смотрю на двух ублюдков, стоящих позади старика. Они смотрят на меня сверху вниз, и я посылаю одному воздушный поцелуй, а потом подмигиваю другому. — Никогда не ладил с начальством, шеф.

Шеф полиции выпрямляет спину.

— В этом нет необходимости. Куэйд..

Я перебиваю его:

— Да, он облажался. Я знаю. Я понимаю, почему ты не хочешь видеть его здесь. Есть только одна проблема, старик. — Откидываюсь на спинку стула, слегка сутулясь. — Я не скажу ни единого гребаного слова без Куэйда. — Мне становится скучно. Подняв руки, я трясу запястьями, наручники мелодично позвякивают. — Эй, а еще сними с меня эти чертовы наручники. Куда, бл*дь, я убегу отсюда?

Я начал свою игру. Теперь подождем.

Мой взгляд устремлен на шефа.

Я тебя не боюсь.

Шеф смотрит на меня с любопытством.

— Мистер Фалько, — начинает он. — Твитч. — Он делает паузу, прежде чем спросить спокойно, но твердо: — Почему ты здесь?

Надеюсь, любопытство возьмет верх.

— Я просто человек, который хочет вернуть свою жизнь.

Он моргает.

— Мне очень жаль. Я не совсем понимаю тебя.

Мой ответ прост, я просто поднимаю руки на уровне груди и осторожно трясу цепями.

Я не буду говорить, мразь.

Шеф вздыхает.

— Ты просишь слишком многого. А сам еще не дал мне ничего, что заставило бы меня думать, что наша связь будет взаимовыгодной.

Но я поднимаю взгляд на сержанта, многозначительно оглядывая его тело.

— Держу пари, тебе нравится, когда тебя нагибают и шлепают, а, большой мальчик? — Лицо сержанта багровеет, а мои глаза улыбаются. — Наверное, заставляешь жену надевать на тебя наручники и потом просишь ее поиграть с твоей задницей? Ты так кончаешь? Она знает, что ты хочешь твердый член? Поверь мне, большинство женщин не против. Они любят смотреть.

— Твитч, что ты делаешь? — Шеф начинает нервничать. Так и должно быть.

Сержант удивляет меня. Хотя его челюсть напрягается, а лицо приобретает необычный оттенок красного, он глубоко дышит и сосредотачивается. Он выглядит так, будто хочет избить меня, но просто наблюдает за мной. Справедливо.

Он не собирается помогать доказывать мои мысли.

Я поворачиваюсь к другому парню — Детективу Глубокая глотка — и смотрю на его промежность.

— А ты, солнышко? Держу пари, ты был борцом в средней школе. Убедил себя, что все стояки, которые ты получал, когда терся о задницу другого мужчины, были результатом борьбы. Но это не так, да?

— Мистер Фалько, — предостерегающе рявкает шеф.

Детектив на грани срыва. Мне нужно продолжить игру. Мой взгляд задерживается на его губах.

— Это была борьба, которой ты наслаждался. Два больших мужика борются за доминирование, ждут, когда один упадет на колени… — Чувак переминается с ноги на ногу, и я весело выдыхаю: — Тебя это заводит, педик?

Он бросается на меня, и время замедляется. Мои глаза закрываются от несравненного удовольствия борьбы, и я улыбаюсь, когда он почти перепрыгивает через шаткий стол, чтобы добраться до меня. Мой стул откидывается назад, и мне кажется, что проходит несколько часов, прежде чем моя спина касается пола. От предвкушения мое сердце бешено колотится, и, черт, как бы я хотел поучаствовать в этом танце. Боль взрывается в моей левой скуле, и хотя она пульсирует в течение некоторого времени от боли, вскоре мое лицо немеет.

Это занимает всего несколько секунд…

Сержант и шеф стаскивают его с меня, и детектива выводят из комнаты, когда тот яростно глядя на меня, бормочет:

— Я убью тебя, членосос.

Заложив руки за спину, шеф хватает меня за плечи, поднимает и усаживает обратно на хлипкий стул, а я говорю детективу:

— Я уже мертв, красавчик. Давай, делай свое грязное дело.

Грудь тяжело вздымается, сердце колотится от адреналина. Я пытаюсь восстановить дыхание, когда шеф недоуменно спрашивает:

— Зачем? — Он не знает, что со мной делать. Я собираюсь помочь ему.

— Я опасный человек.

Шеф фыркает, явно недовольный, прежде чем сделать шаг, а затем шипит:

— Ты чертов умник с вызывающим поведением.

Он зол. Я его не виню.

— Мне нужно, чтобы ты понял.

Расстроенный, он перестает расхаживать и поворачивается ко мне.

— Что? Что понял?

— Что я… — я поднимаю правую руку, пистолет детектива легко лежит у меня на ладони, наручники свисают с запястья, — …опасный человек.

Его лицо бледнеет, как простыня, и он открывает рот, чтобы что-то сказать, закричать, кто знает, но я его успокаиваю. Медленно подняв пустую левую руку, я держу пистолет в другой и кладу его в центр стола, откидываясь назад, прежде чем объяснить старику:

— Я хочу, чтобы ты понял, что не можешь держать в клетке такое животное, как я. Всегда есть выход, и на это может потребоваться время, но если он есть, я найду его. Ты должен знать, что я здесь, потому что сам позволяю тебе держать меня здесь, но могу уйти в любое время. — Указываю в сторону пистолета, который лежит на столе. — В этой малышке восемь патронов, а вас на данный момент только пятеро. — Мои глаза закрываются от скуки. — Ты думаешь, я играю с тобой? Я хочу кое-что от тебя, и тебе лучше поверить, что ты получишь что-то взамен. После того, как все это закончится, вы увидите, что получили большую выгоду от сделки.

Шеф себя не выдает. Он остается серьезным, медленно протягивает руку, берет со стола пистолет детектива и садится напротив меня.

— Чего ты хочешь, сынок?

Сынок.

Ну, вы только послушайте его. Говнюк. Ничто не заставляет мою кровь кипеть быстрее, чем это слово.

Вскакиваю так быстро, что стул отлетает назад, я поднимаю руку и ударяю кулаком по столу с такой силой, что грохот отдается эхом по всей маленькой комнате, и рычу:

— Я хочу вернуть свою гребаную жизнь.

Грудь тяжело вздымается. Это должно сработать. Мне нужно, чтобы это сработало. Обе мои руки лежат на столе, а мои плечи поникают, когда голова опускается, и я бормочу:

— Я хочу вернуть свою жизнь.

Дверь распахивается, и в комнату врываются трое мужчин. Я готов к ним. Моя оборонительная позиция, я сломаю этих ублюдков, если они нападут на меня. Детектив, похоже, готов снова меня схватить, сержант смотрит на шефа, но именно Куэйд сразу замечает наручник, свисающий с моего запястья.

Шеф поворачивается к Куэйду, прежде чем отослать парней, и говорит:

— Офицер Куэйд, кажется, нам нужна ваша помощь.

Прежде чем детектив уходит, шеф вручает ему пистолет и тихо произносит:

— Вам лучше присматривать за своими вещами, когда мистер Фалько рядом. У парня проворные руки.

С бледным, ошеломленным лицом детектив закрывает дверь, я внутренне смеюсь.

Куэйд садится рядом со мной, наклоняется ко мне и спрашивает:

— Ты в порядке?

Шеф садится, а я отвечаю достаточно громко, чтобы он меня услышал:

— Да. Думаю, мы с шефом сейчас на одной волне.

Старик выглядит усталым.

— Не совсем, но я определенно заинтригован. — Он проводит рукой по лицу. — Ладно, ты хочешь вернуть свою жизнь. Что дашь взамен?

Я достаю из кармана листок бумаги и протягиваю ему. Он открывает ее и молча читает, пока я говорю ему:

— Этих людей на блюдечке.

Он смотрит на список и хмурится.

— Как? Я знаю этих людей. — Его осторожные глаза встречаются с моими. — Они неприкосновенны.

— С тем, что я знаю… — я откидываюсь на спинку стула, скрещиваю руки на груди и свирепо улыбаюсь боссу, — мы можем заставить даже Богов истекать кровью.

Глава 19

АЛЕХАНДРА

Еще темно. От холода я стискиваю зубы, чтобы они не стучали. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как Юлий перевернулся на другой бок, утаскивая за собой теплое одеяло.

Наручники надежно удерживают меня у изголовья кровати, и я не могу ни перевернуться, ни подвинуться ближе к одеялу. Юлий приказал мне спать, но мои непокорные глаза закрываются лишь на мгновение, прежде чем я внезапно просыпаюсь от боли.

Боль… о, боже.

Черт возьми, мне больно.

Не знаю, сколько еще смогу молчать, но каждый раз, когда открываю рот, меня охватывает страх, и я снова замираю.

Я уверена, что мои руки онемели несколько часов назад, и время от времени в кончиках пальцев вспыхивают искры, словно электрические разряды чистой агонии. Мои руки так холодны, что горят, и мне приходится прикусить язык, чтобы не закричать от боли, когда булавки и иглы вонзаются в меня изнутри.

Мое тело окоченело от прохладного ночного воздуха, и мышцы болят, когда я дрожу. Если позову Юлия, он проснется, но я не могу не думать о наказании, которое последуют, поэтому решаю выждать до утра.

Дино любил играть со мной в игры разума. Его брат Джио с большим удовольствием брал меня силой, пытая. После того, как все было сказано и сделано, и Джио наказал меня, сделав мой разум податливым для каждой прихоти Дино, мой муж купал меня, заботился обо мне, прижимал к себе, обеспечивая утешение, которого жаждала моя разбитая душа. Он целовал меня нежными губами и говорил еще более нежные слова, и сломленная часть меня цеплялась за него, жаждала исцеления, и я засыпала, чувствуя ложное чувство безопасности в объятиях мужчины, который был безумно влюблен в женщину, которая не чувствовала того же.

Наш брак был гигантской катастрофой.

Сначала я оправдывала его.

Дино был задет моим отказом. Он не мог контролировать свой гнев. Работа сделала его холодным, бесчувственным человеком, и он не понимает, что делает. Что Дино любит меня и не всегда будет таким.

Каждый раз я клялась, что это будет в последний раз.

Я делала это годами.

Он наносил удары так, будто это были поцелуи. Его коррекция моего поведения часто была не обоснована. Он нашел предлог, чтобы ко мне прикоснуться. С каждым ударом, с каждым синяком, с каждой раной правда становилась все яснее.

Я вышла замуж за психопата, и от него никуда не деться.

Хуже всего было то, что у меня был не один, а два сумасшедших, которые следили за мной. Если я хотя бы сурово глядела на Джио, он подходил к Дино и вбивал в его голову ложь, будто я флиртовала с кем-нибудь, и в ту ночь Джио победно улыбался, а я беспомощно плакала под ним, безнадежно рыдала и умоляла о пощаде, когда он грубо входил в меня.

Мой муж был тайным вуайеристом. Он кайфовал, наблюдая, как бьют, сдерживают и трахают его жену. Чаще всего он мастурбировал под мои крики, запрокинув голову. При особенно болезненном визге все его тело напрягалось, он крепко сжимал себя, и я смотрела, как мужчина, который утверждал, что любит меня, кончал, разбрызгивая белую липкостью по всей руке с побелевшими костяшками, в то время как меня продолжали насиловать.

Дино Гамбино был больным ублюдком, и я рада, что он мертв.

Я чувствую, как Юлий шевелится в темноте и, словно стараясь не разбудить меня, бесшумно идет через комнату к двери рядом со шкафом, закрывая ее за собой. Из щели в нижней части двери льется яркий белый свет. Проходит минута, и я слышу, как в туалете смывают воду. Он выходит, и я пытаюсь успокоить свое дрожащее тело, когда свет в ванной падает прямо на меня, как прожектор, выдающий меня.

Я дрожу в тишине комнаты. Я закрываю глаза и молюсь, чтобы он не заметил.

Свет в ванной внезапно тускнеет, и шаги следуют по полу комнаты, затем свет загорается снова. Юлий отходит от выключателя и подходит ко мне, в замешательстве склонив голову. Он не знает, что со мной не так.

Сколько времени прошло.

Я в таком состоянии уже четыре часа, и он не может понять, что, черт возьми, со мной происходит. Грудь сдавливает, а переносицу начинает покалывать. Я снова закрываю глаза, молясь, чтобы боль за закрытыми веками утихла.

Я была сильной всю чертову ночь, но когда он подходит к моей стороне кровати и опускается на колени возле моего лица, чтобы лучше рассмотреть меня, я не выдерживаю, задыхаюсь, прежде чем разрыдаться. Одна слезинка падает, за ней следует другая, и внезапно по моему холодному лицу струится поток безудержных слез. Перед глазами все расплывается, по щекам струится влажное тепло. Тело сотрясается от рыданий, мой рот открыт в беззвучном вопле, а грудь вздымается с каждым вздохом.

Мне больно.

Мне так чертовски больно, что в данный момент я приветствую смерть, как любовника, с распростертыми объятиями.

Его сонный голубой взгляд смягчается, он произносит:

— Ох, детка. — Его большая рука тянется, чтобы погладить мою заплаканную щеку. — Ты замерзла?

На миллисекунду мой разум проясняется, на мгновение какая-то часть меня цепляется за обрывок надежды, когда я понимаю, что это не слова жестокого мужчины, убийцы женщин.

Мое сердце не выдержит этого. Неделя была дерьмовая. На секунду я забываю, где нахожусь и с кем, и отношусь к Юлию как к человеку, которому не наплевать на меня. Я всхлипываю и выдыхаю:

— Я не могла дотянуться.

Поглаживая щеку теплыми пальцами, он задумчиво бормочет:

— Я знаю.

— Мне холодно. — Мой голос срывается, когда я тихо признаюсь, как будто это страшная тайна, и как будто для того, чтобы доказать, что я не вру, мои зубы неудержимо стучат.

Юлий стоит, глядя на меня сверху вниз, и на мгновение выражение его лица становится жестче. Я не могу не задаться вопросом, вызван ли гнев на его красивом лице тем, что случилось со мной или из-за того, что он позволил этому случиться. Он моргает, смотрит на меня, плотно сжав губы, потом громко вздыхает и подходит к комоду у двери. Он открывает ящик и возвращается с небольшим набором ключей и складным ножом.

При виде маленького ножа у меня внутри все переворачивается, сердце бешено колотится, и тут же плач прекращается, агония сменяется паникой и страхом. Даже если бы я хотела уйти, мое бесполезное тело едва может двигаться. Я смотрю, как он поворачивает ключ и плавно освобождает мои руки. Я пытаюсь сесть, но он крепко прижимает меня к кровати.

— Не двигайся пока. Когда кровообращение вернется, ты окажешься в мире боли, девочка.

Он работает тихо, ножом разрезает изоленту, соединяющую мои ладони, и осторожно снимает ее. От нежности его действий по моему телу разливается тепло, и на одно безумное мгновение мне хочется поблагодарить его за доброту, но прежде чем я успеваю это сделать, он садится на кровать у изголовья и поднимает меня, прижимая спиной к своей голой груди.

Инстинкт заставляет меня сопротивляться, тело напрягается, и я бормочу:

— Нет, нет, нет. — Когда кровообращение в моих руках начинает циркулировать, все мое тело чувствует, будто меня опаляет пламя, и я сгораю изнутри. Когда жидкая молния ударяет во все стороны, разрывая меня на части и заставляя мое тело дрожать, хриплый крик вырывается из моего горла. Но Юлий не наказывает меня за мою вспышку, как я думала.

Инстинкт научил меня, что большинству мужчин нельзя доверять, и они предадут тебя, если представится такая возможность. Его реакция озадачила бы меня, если бы я не испытывала мучительных страданий. Вместо того чтобы отшлепать меня за шум, он успокаивает меня, как ребенка, решительно потирая мои руки своими теплыми ладонями, удерживая мое трясущееся тело.

Боль слишком сильная, она продолжается слишком долго, и у меня кружится голова. Борьба оставляет меня, и яркий белый свет танцует перед глазами. Мой желудок сжимается, когда тело слабеет, голова откидывается на твердое плечо. Я чувствую, как Юлий застывает, но ничего не говорит.

Это все, что я могу сделать, чтобы дышать.

Проходят часы, или, по крайней мере, мне так кажется, и я тупо смотрю на стену на противоположной стороне комнаты, медленно моргая, когда боль уменьшается, уходит из меня. Юлий продолжает растирать мне руки в полном молчании, теперь уже мягче, пока я собираюсь с силами.

Мое лицо мокрое от слез, я продолжаю смотреть в никуда, мое дыхание прерывается время от времени при воспоминании обо всей боли за последние несколько лет моей жизни.

Едва слышно я выдыхаю:

— Пожалуйста, мистер Картер. — Его большие руки все еще лежат на моих локтях, слегка сжимая их в молчаливом признании. Возможно, мне должно быть немного стыдно за наше нынешнее положение. Не знаю, но, может, стоит. Если бы кто-то застал нас в этот момент, он мог бы подумать, что мы любовники. — Пожалуйста, — повторяю я, и новые слезы заливают мои щеки. — Отпустите меня или убейте. — Мое тело начинает трястись, когда я закрываю глаза и плачу за все годы сдерживаемой печали. Моя голова все еще покоится на его плече, мой голос снова срывается, когда я тихо произношу:

— Извините. Мне так жаль. Я не знала, что это случится. Извините.

Он долго молчит, но когда говорит, это совсем не то, что я хочу услышать:

— Ты облажалась. — Чтобы смягчить удар следующих слов, он снова начинает растирать мне руки, медленно, мягко. — Теперь ты живешь с последствиями.

Что-то подсказывает мне, что слова Юлия такие же серьезные, как и тот факт, что он является серьезным мужчиной. Я рискую спросить что-то глупое.

Отвернувшись от него, я сижу боком между его ног, мои ноги покоятся на его сильном бедре. Я, должно быть, выгляжу ужасно, но Юлий смотрит мне в глаза, не заботясь о моем эмоциональном состоянии. Моя нижняя губа дрожит, я не могу сдержать слез, когда протягиваю руку, чтобы коснуться его предплечья, и спрашиваю:

— Что бы ты сделал на моем месте?

Я ожидаю, что он скажет, что подчинился бы своим похитителям, что сделал бы все, что они захотели, и что принял бы свою судьбу. Но я быстро понимаю, что Юлий Картер — загадка, и делает только то, что хочет сам, а не то, чего ожидают другие.

Его взгляд скользит по моему лицу, когда он откидывается на спинку кровати. Юлий поднимает руки, и мои пальцы соскальзывают с его кожи, разрывая контакт, когда он складывает руки за головой, выглядя непринужденно.

— Я бы дрался. Бежал. Кричал, угрожал, рвал всех на части. — Его плечи слегка подпрыгивают. — Сделал бы все возможное, чтобы выбраться отсюда.

Я делаю глубокий вдох и обдумываю его слова. На дрожащем выдохе я встречаюсь с его голубыми глазами и подтверждаю:

— Но ты не позволишь мне сделать этого, не так ли?

Его взгляд смягчается, чтоб соответствовать тону.

— Нет, детка, не позволю.

Я киваю сама себе, прежде чем соскальзываю с кровати и рывком двигаюсь в сторону ванной, стараясь не обращать внимания на скованность мышц и боль в пятке. Я включаю свет и краем глаза вижу, как Юлий выпрямляется и собирается что-то сказать. Но я уже знаю, что он скажет. Прежде чем он успевает предупредить меня, я оставляю дверь ванной приоткрытой на дюйм.

С того момента, как мы закончили разговор, что-то изменилось между мной и Юлием. Была достигнута неофициальная договоренность. Я знаю, что меня ждет.

Подчиниться или умереть.

Внутри у меня все сжимается, когда я засовываю большие пальцы за пояс брюк, опускаю их до колен и сажусь на унитаз. Облегчаясь, я шепчу себе:

— Все в порядке. Все будет хорошо.

Мой разум буквально разрывается от смеха.

Нет, не будет.

Даже близко.