Грязная история

Глава I

В течение следующих нескольких дней я узнал многое.

Во-первых, я узнал, что означает «Узи».

«Узи» – автомат, сконструированный и изготовленный в Израиле. Со сложенным металлическим прикладом его длина 45 см. С полным магазином – 25 патронов – он весит четыре килограмма. Он выпаливает 9-миллиметровые пули со скоростью 650 в минуту, если бы, конечно, удавалось менять магазины с такой быстротой. Конечно, это невозможно, но зато, если подобная забава вам по душе, он разбирается для чистки – всего двенадцать частей – и собирается ровно за три минуты. Вид у этой твари курносый, чуть сгорбленный и надменный. Мне не нравилось брать его в руки, даже когда он не был заряжен. «У солдата четыре лучших друга, – говаривал, бывало, мой отец. – Две ноги, винтовка и, если умело разыграть свои карты, ротный писарь». Сдается, я не слишком долго общался со своим «Узи», чтобы считать его за лучшего друга.

Тем не менее я сначала испытывал к нему некоторую благодарность, Он позволил мне скрыть свое полное невежество по части автоматов. Дело в том, что «Узи» – оружие послевоенного поколения. Кроме капитана Тропмена – офицера с бородкой, заместителя майора Кинка, – самого Кинка и Гутара, никто из нас до этого не видел «Узи», так что пришлось объяснять, как он действует.

Ни у кого не было пистолета или револьвера. Меня это удивило. Я вспоминал, как отец, когда ему присвоили звание офицера, всегда носил на поясе большой тяжелый револьвер в блестящей кожаной кобуре. Я сначала подумывал спросить об этом, чтобы показать, насколько я знаю армейские порядки. К счастью, первым вылез с вопросом Рейс, за что капитан Тропмен его здорово отчитал. Тропмен, как и Кинк, был родом из Эльзаса и обладал очень резкими, насмешливыми манерами. Для профессионального солдата, сказал он, пистолеты и револьверы и раньше были мало полезны, а сейчас и подавно устарели. Имея «Узи», не обязательно быть хорошим стрелком; ты убьешь противника на расстоянии до двухсот метров; если есть время прицелиться и не забудешь откинуть рамку прицела – убьешь не задумываясь. Потом он совсем разгорячился. Пистолеты и револьверы, заявил он, не для солдат, а для полицейских и воров, для киноактеров и психопатов, сомневающихся, осознанно или неосознанно, в своих мужских качествах. Все это звучало весьма поучительно.

Я узнал также, что такое хижины из магунгу.

Вот как их строят в Кунди. Мужчины нарубают ворох молодых стволов и сооружают остов с округлой крышей, вроде клетки для попугая. Потом появляются женщины – за армией эмира тянется целый обоз – и начинают покрывать остов длинными, мясистыми листьями дерева магунгу. Они укладывают листья рядами, один на другой, как черепицу, пока сооружение не примет вид улья старого образца. Есть дверь, но окон нет. По теории, листья предохраняют от дождя и в то же время не мешают хижине проветриваться. На самом же деле листья магунгу лишь частично предохраняют от дождя, а вместе с ветерком (преимущественно со стороны уборных) на хижину налетали полчища насекомых. Древесные крысы и змеи тоже уважают магунгу. Однажды на крыше уборной для европейских женщин заметили удобно расположившуюся черную мамбу. Солдат убил змею раньше, чем она успела убить кого-либо из нас, а Тропмен превратил все дело в шуточку, заявив, что подобные происшествия очень помогают против дизентерии. Лично я не нашел в этом ничего смешного. В уборной для мужчин-европейцев – отвратительном сооружении с дырами над ямой, которое я ненавидел от всей души, – крыша тоже была из листьев магунгу, и стоило большого труда постоянно смотреть вверх, пока там торчишь.

С нами теперь находились пять европейских женщин, если считать жену капитана Тропмена, которая на самом деле была евроазиаткой. Она выглядела довольно привлекательно и хорошо говорила по-французски, но любила командовать. Многие из евроазиатских женщин, каких мне довелось встречать, обладали подобным свойством. Барбара Уилленс совсем с ней не ладила. Женщины, естественно, в такой обстановке временно подрядились готовить для европейских офицеров, и мадам Тропмен, очевидно, в качестве жены старшего офицера, раздавала приказы другим женам. Еще одним источником трений служил тот факт, что Кинк и Тропмены жили не в хижинах, как все остальные, а в домике при узкоколейке. Это вызывало постоянные разговоры.

Я не принимал ничьей стороны. Супруги Барьер и Уилленс могли, конечно, утешать друг друга рассуждениями о том, что положение это временное, на неделю-другую, а потом все изменится. Я не хотел, чтобы все изменилось. То есть я не возражал бы против некоторых изменений, а именно убраться из этого вонючего лагеря, но мне совсем не хотелось того, что предстояло далее.

Я узнал также, какая роль отводилась мне.

Гутар и другие вскоре обнаружили, что «батальон» эмира состоял менее чем из четырехсот человек, чье искусство в стрельбе не шло далее умения заряжать и нажимать курок. У них совсем или почти совсем не было навыков прицельной стрельбы. И в то же время у всех их до крайней степени чесались руки открыть пальбу. Как заметил с издевкой Уилленс, они представляли смертельную опасность для всех, кроме противника.

Кинк отмахивался от критики.

– Большинство из них лучше действует штыком, – признавал он, – но если показать им неприятеля, они будут с ним драться. Что же касается необходимой огневой мощи, то она, джентльмены, в ваших руках.

Мы все сидели вокруг запачканного едой стола на козлах в палатке столовой утром на следующий день после прибытия. Кинк продолжал объяснять, что собой представляет наша экспедиция.

– Официальная причина нашего присутствия здесь – охрана узкоколейки от диверсий. Нет нужды говорить, – тут он улыбнулся, – что никаких попыток диверсий не было, но наши тактические занятия проходили как отработка двойного прикрытия железной дороги, служащей осью. Позднее такой осью, конечно, станет дорога вдоль реки на Амари.

Он сделал знак Тропмену, который принялся раздавать копии секретной карты «зоны А», окутанной в Кавайде такой завесой тайны.

– Мы пересечем границу к северу от Матендо, – провозгласил Кинк. – Там находится пограничный пост угазийцев и таможня. Их охрана настолько незначительна, что никаких трудностей у вас не возникнет. Оттуда вы поведете быстрое наступление вдоль дороги. Пункты, где встретится сопротивление, для преодоления которого группы разведки будет недостаточно, следует обходить, предоставив их подавление головной группе. Быстрота – важнейший фактор. Мы должны использовать преимущество внезапности. Мы не можем себе позволить, чтобы в Амари были переброшены подкрепления с другого берега реки. Если мы не сможем захватить город в первый же день, нужно будет правильно построить осаду. Разведывательные группы должны быть готовы продвигаться вперед быстро и безжалостно.

Он вытянул ладонь и рубанул ее ребром по столу, чтобы показать, что он имеет в виду под безжалостностью. Он говорил и вел себя так, будто в его распоряжении бронетанковая дивизия.

– Некоторые из вас уже имеют представление о своих обязанностях в ходе операции. Те, кто прибыл раньше, успели установить хороший контакт с местными офицерами и сержантским составом, и подготовка подвигается удовлетворительно. К следующей неделе роты будут укомплектованы полностью. У меня на данный счет твердое слово эмира. Однако остается вопрос о передовых разведывательных группах. Они должны начать самостоятельную подготовку. Таких групп будет две, для них из рот выделяется по тридцать человек. И пожалуйста, проследите, чтоб это были сообразительные люди, а не кретины, от которых вы сами захотите избавиться.

За столом заулыбались.

– В каждой группе должно быть по два сержанта. Их выберет капитан Тропмен после консультаций с командирами рот. Вот командиры групп: первая группа – Барьер, заместитель – Рейс; вторая группа – Гутар, заместитель – Уилленс. Обеими ударными группами в целом, этим острием копья, будет командовать капитан Тропмен. Под его началом находится Симпсон, ответственный за связь и координацию.

Глава II

Сначала я не очень обеспокоился. Связь и координация казались не таким уж опасным делом. Я представлял, как сижу у полевого телефона, передаю приказания и втыкаю булавки в карту.

Затем Кинк перешел к деталям.

Каждая группа, сказал он, будет иметь по два грузовика, три пулемета и два миномета. У офицеров в дополнение будет по «Узи». Отбор и тренировка солдат, обучение их обращению с пулеметами и минометами должны были начаться немедленно. Для тактических упражнений и практики выделялась специальная зона, прилегающая к проселочной дороге.

– А люди, которых мы получим, – спросил Барьер, – в их число войдут водители грузовиков?

Ему ответил Тропмен:

– Могут найтись один-другой, которые скажут, что умеют водить, но я настоятельно рекомендую, чтобы вели вы сами. Нам не нужно, чтобы грузовики выходили из строя.

Он посмотрел на меня.

– Надеюсь, вы хороший водитель. – Да.

– Он профессионал, – сказал Гутар – по-моему, совершенно напрасно.

– Отлично! – ухмыльнулся Тропмен. – Наконечник копья не должен погнуться, не так ли?

Я самоуверенно улыбнулся. Смысл сказанного еще не дошел до меня.

Снова заговорил Кинк:

– Теперь насчет связи. Каждая группа будет располагать коротковолновой транзисторной рацией с фиксированной частотой. Радиус действия – до семи километров. Поскольку дорога в основном пролегает по равнине, у вас не будет затруднений при связи друг с другом.

– Как мы будем держать связь с основными силами? – спросил Уилленс.

– Через Симпсона. Передовой грузовик «Наконечника» оснащен необходимым оборудованием. Нам, пожалуй, следует уже сейчас начать пользоваться кодовыми радиоименами, чтобы привыкнуть к ним. – Он посмотрел в свои заметки. – Капитан Тропмен и Симпсон будут «Наконечник», первая группа – «Молот», вторая группа – «Наковальня». Как командующий силами и глава основной группы я буду «Оружейник».

Он взглянул на Тропмена.

– Вопросы есть?

Тропмен потряс головой и поднялся.

– Нет, это все. Давайте приниматься за дело.

Мы набились в его джип и отправились к транспортной стоянке, находившейся у дороги ниже лагеря. Стоянку строго охраняли, и после обычных криков на часовых и ответной брани нас пропустили. Охраной командовал сержант Муса, гигант, черный как сажа, с нарукавной повязкой, удостоверяющей его звание, вооруженный дубинкой, обтянутой шкурой носорога. Ему представили каждого из нас и сказали, какие грузовики передаются в наше распоряжение. Мы осмотрели машины. Четыре грузовика для ударных групп представляли собой хорошо мне уже знакомые трехтонки с решетчатыми болтами. Буквы «СММАК» на бортах были закрашены, но слегка проступали сквозь краску. «Командным» грузовичком была полуторка – из тех, что британская армия использовала в Египте во время второй мировой войны. У него был брезентовый верх с откидными бортами, а прямо за кабиной находился большой ящик. В нем, пояснил Тропмен, располагались рация среднего радиуса действия и генератор питания. С пассажирской стороны кабины торчал массивный металлический кронштейн, приделанный, как видно, недавно. Тропмен явно удивился, когда я спросил, для чего он.

– Ну конечно, для установки МАГ. «Узи» – полезная маленькая штучка, но ведь нужно иметь и что-то дальнобойное.

Мы возвратились в лагерь в главную столовую. Там нам показали радиоснаряжение – большей частью портативные рации, а также радиостанцию среднего радиуса действия, для которой предназначался ящик в командном грузовичке.

Тропмен объяснял мне ее устройство, когда Уилленс, присоединившийся к нам, стал о ней расспрашивать. Сколько она имеет частот? Какие они? Какую мы будем использовать?

Зная, что раньше он был военным летчиком, я подумал, что его интерес вызван воспоминаниями о прошлом. Тропмен, похоже, был такого же мнения и отвечал на вопросы Уилленса достаточно учтиво. Но позже, когда стали открывать ящики с надписями МАГ, он отозвал меня в сторонку.

– Я хочу, Симпсон, чтобы вы хорошенько усвоили одну вещь, – сказал он. – Когда начнется операция, никто, абсолютно никто, не должен иметь доступа к этой станции, кроме майора Кинка, меня и вас. Это приказ. Понятно?

– Конечно. Но в безопасности ли она на стоянке?

– В настоящий момент – да. Кристаллические генераторы колебаний изъяты, но вскоре нам придется их использовать в ходе тренировки. Тогда понадобятся дополнительные меры безопасности. Вам о них скажут. Это просто предварительное предостережение.

– Понятно.

Мне действительно все было понятно. Любой, кто умеет обращаться с рацией, обвел бы вокруг пальца Кинка с его безопасностью – если бы захотел и знал, с кем установить контакт. Но всерьез я об этом не задумался. Слишком много всего было у меня на уме в тот момент, включая пулемет, который Гутар любовно извлекал из ящика.

МАГ – пулемет бельгийского производства, использующий стандартные патроны НАТО калибра 7,62 мм. При помощи газового регулятора можно довести его скорострельность до тысячи выстрелов в минуту. Патроны подаются лентой. Этой штукой можно убивать без особых хлопот и ранить людей на расстоянии тысячи метров.

Гутар и Барьер, как дети, радостно щелкали затвором, показывая друг другу, как быстро они умеют менять стволы. Я сделал вид, что занят изучением инструкций по пользованию радиостанцией. Все эти наставления были для меня китайской грамотой, да мне было наплевать. Единственное, о чем я думал, так это о том, в какую чертовщину я влип. Когда Уилленс проявил интерес к моей рации, я было решил поменяться с ним местами на том основании, что у него больше опыта обращения с радио. Но я сообразил, что тогда я попаду в еще большую заваруху. Поменять «Наконечник» на «Наковальню» значило просто-напросто поменять Тропмена на Гутара, а командный грузовичок на трехтонку с минометами и шайкой кровожадных макак. Я не хотел бы произвести неверное впечатление. Я не жалкий трус. Я могу быть смелым, когда в этом есть необходимость. Я имею в виду, что, если бы англичане послали меня водить штабной автомобиль в Западную пустыню, думаю, я бы согласился. Естественно, попытавшись для начала отвертеться: у англичан и без меня хватало людей; но ведь кто-то должен был задержать немецкий африканский корпус перед Каиром. Это мне ясно: я тогда находился в Каире и чувствовал, как это необходимо, всей своей душой.

Так или иначе, предстоящая атака на «зону А» выглядела совершенно по-иному. Агрессорами были мы. Если бы угазийцы собирались напасть на нас, я, наверное, обрадовался бы, что у нас есть пулемет для защиты. Они бы нарвались на неприятности. Но вместо этого на неприятности толкают меня. Тут уж хорошего мало. И к тому же это неэтично.

Я пытался придумать, как бы представить всю проблему Гутару, но ничего не получалось. Этика его не интересовала. Кроме того, он начал звать меня «Наконечником», а такая, с позволения сказать, шутливость меня раздражала, хотя я старался не подавать вида. Конечно, он хотел на мне отыграться. Ему не давала покоя мысль, что в качестве командира второй группы ему придется в какой-то момент получать приказы Тропмена через меня, а ведь Пятница не может отдавать приказания Робинзону.

В то же время он профессиональный солдат и должен понимать ситуацию. Ночью в нашей хижине я попытался выяснить, как он оценивает наши шансы. Если, полагаясь на весь свой опыт, он действительно верит, что мы сможем нахрапом проскочить через границу и, пропилив восемьдесят километров до Амари без потерь, не предпринимать там ничего более напряженного, чем принять капитуляцию, у меня бы отлегло от сердца.

Ему нравится, когда с ним советуются. Прежде чем ответить, он подумал, обратив свой взор на мошкару, кружащуюся в самоубийственном танце вокруг керосиновой лампы.

– Ну, Наконечник, – сказал он наконец, – ведь ты сам из разведки. Лучше ты мне скажи кое-что. Насколько достоверна информация Кинка насчет угазийских сил в Амари?

– Раз на ней основывается весь план, наверное, майор полагает, что она достаточно точна.

– А насколько она свежа?

– Уж этого я не знаю.

– Вот видишь. Его план, основан на том, что численность гарнизона в Амари не изменилась. Если так, то дело нетрудное. Можно справиться с задачей, даже имея вчетверо меньше людей, чем мы располагаем. Что мне не нравится – ожидание. За две недели этих остолопов ничему не научишь. За два года можно кое-чего добиться. Заметил, у скольких из них ножи? Они любят ножи. Года за два их можно было бы натаскать, как мы натаскали в свое время гумеров в Алжире. А сейчас от них никакого толка. Макаки играют в солдатиков. Если мы не собираемся встретить сопротивление, лучше было бы плюнуть на основные силы, погрузиться на грузовики прямо завтра, нажать на стартеры и покончить с работой. Ожидая, пока дойдут до уровня основные силы, мы просто даем противнику возможность и время узнать о нас хотя бы случайно, даем ему время подумать и усилить гарнизон в Амари. С каждым днем ожидания возрастают шансы столкнуться с повышенным сопротивлением без увеличения наших шансов должным образом с ним справиться.

– Кинк должен это понимать.

– Может быть, и понимает. Я думаю, он просто ничего не может поделать. Ему приходится ждать, пока наша численность не дойдет до запланированного уровня.

– Но почему?

– СММАК, может быть, платит и ему, и нам, но командует тут эмир. Это его операция, а не наша, и так все должно выглядеть для внешнего мира. СММАК не захочет марать себе руки. Готов побиться об заклад, Наконечник.

– Правда?

– Мы, белые, можем захватить Амари с любой практической целью, но оккупируют ее черные во главе со своими офицерами.

– Мне ясно, что ты имеешь в виду.

– И я тебе еще кое-что скажу. Когда мы ее возьмем – если возьмем, – нам нужно крепко держаться за свои автоматы. Попади они в руки черных, наши платежные книжки не будут стоить и гроша.

– Думаю, ты прав.

– Я знаю, что я прав.

Его постель скрипнула, когда он повернулся на бок.

– Не забудь погасить лампу.

Он и сам мог это сделать, но нет, теперь мне пришлось вылезать из-под моей москитной сетки.

Я долго лежал в темноте, не засыпая. Это как в школе, когда не сделал домашнее задание и не можешь придумать никаких оправданий. Притвориться больным или получить линейкой по рукам? Не знаю, что хуже, когда страшишься будущего: знать слишком мало или слишком много.

Глава III

Я научился заряжать «Узи» и стрелять из него.

Я научился заряжать МАГ и стрелять из него.

Я научился не слишком дергаться, когда поблизости раздавался минометный выстрел.

Я научился кричать на сержанта Мусу и двух макак, которые были приданы мне для охраны командного грузовичка. Я вспомнил, как мой отец, бывало, так выкрикивал приказ, что его было слышно от одного конца плаца до другого. Я старался усвоить его стиль. Может быть, я выглядел не таким уж бравым солдатом, но, во всяком случае, орал браво. Тропмен, который и сам много орал, был, видно, доволен тем, как я усвоил данный предмет.

Обращение с рацией я усвоил намного хуже. Это была такая штуковина с переключателем «передача – прием». Ею нельзя пользоваться как телефоном. Каждый раз после того, как закончишь говорить, нужно переключать ее на «прием», и наоборот. Может быть, это и просто, но для человека, привыкшего к телефону, такая процедура выглядела довольно путано. Я частенько забывал переключать рацию. В подобном случае человек на другом конце линии мог и взбелениться, но все же я считаю, что Кинк уж слишком перебарщивал, когда случались ляпы с моей стороны. В конце концов, я и не притворялся опытным радиооператором.

Были выработаны меры предосторожности в обращении с радиоаппаратурой. Во время тренировок на близком расстоянии рации работали без антенн, а переговоры велись только на гражданские темы. После тренировок рацию в командном грузовичке запирали в ящик на замок и приставляли охрану, которая от нее не отходила ни на шаг. Такой же порядок соблюдался и в отношении рации Кинка. Портативные рации, имевшие ограниченный радиус действия, охранялись не так строго, но здесь установили жесткое правило не болтать лишнего.

Тактическая подготовка по схеме Тропмена не отличалась сложностью. Первым следовал «Наконечник», за ним «Молот» (первая группа), а потом «Наковальня» (вторая группа). При сопротивлении «Наконечнику» следовало остановиться и вызвать на подкрепление «Молот» и «Наковальню». «Молот» предпринимал обход слева, «Наковальня» – справа. В случае незначительного, легко подавляемого сопротивления это считалось достаточным. Если же сопротивление оказывалось слишком упорным, «Наконечник» присоединялся либо к «Молоту», либо к «Наковальне», чтобы обойти неприятеля; в то же время надо было известить основную группу с целью подготовить ее к предстоящему столкновению. Затем «Наконечник» должен был двигаться дальше.

Мы пробыли в лагере неделю, когда Тропмен объявил, что нам предстоит осмотреть наше первое препятствие – угазийский пограничный пост с заграждением на дороге, идущей вдоль реки, к северу от Матендо. С нами в командном грузовичке отправились Барьер, Рейс, Гутар и Уилленс. Машину по приказанию Тропмена вел я. Мы впервые проехали по ухабистой колее, соединявшей лагерь с дорогой на Матендо, и тех, кто сидел в кузове, наверное, здорово растрясло. Сама же дорога была не так уж плоха, и мне удалось держать приличную скорость на протяжении шести километров.

Конечно, до самого пограничного поста мы не доехали. Грузовичок, набитый белыми в форме офицеров Махинди, появившийся для рекогносцировки на глазах у угазийских пограничников, вызвал бы, мягко говоря, некоторые толки. Вместо этого мы остановились на пересечении дороги на Матендо с прибрежной дорогой на территории Махинди. Там мы взобрались на холм.

На крутом склоне не было ни дорожки, ни тропинки. В основном нам приходилось карабкаться на четвереньках по папоротнику и хворосту между деревьями. К счастью, путь оказался не очень длинным. Приблизительно через десять минут карабканья склон немного выровнялся, и нам представилась возможность выпрямиться. Мои спутники добрались на вершину раньше меня и обозревали окрестности. Минуту-другую я не мог перевести дух, к тому же пот заливал мне пренеприятным образом глаза, так что все это мне было не очень интересно. Немного очухавшись, я повернулся и впервые увидел реку Ньоку.

На расстоянии она скорее выглядела как широкое зеленое озеро. Даже с нашего холма не было видно противоположного берега. Ближайший к нам берег, уходивший, насколько было видно, вправо, имел темно-зеленый бордюр, представлявший собой, как я узнал позже, болото. Влево бордюр постепенно сужался и терялся в пригородах Матендо. Волна, поднятая паромом, легла белой ленточкой на зеленой поверхности воды.

В поле нашего зрения попадал лишь небольшой отрезок прибрежной дороги, быстро терявшейся среди деревьев, но пограничные и таможенные посты были именно на этом участке. Пост Махинди с дорожными заграждениями находился в километре от нас, угазийский располагался метрах в трехстах ниже. Выглядели они практически близнецами, за исключением окраски шлагбаумов.

У Тропмена был с собой бинокль, который он пустил по кругу, чтобы каждый имел возможность вглядеться получше.

Угазийское дорожное заграждение представляло собой ряд набитых землей бочек из-под бензина, выкрашенных в белый цвет и расположенных так, что проезжающей машине пришлось бы снизить скорость и сделать два крутых поворота, чтобы проехать мимо. Посередине заграждения находился шлагбаум в белую и красную полоску, поднимавшийся вручную. Повороты делали невозможным сбить шлагбаум на скорости ни с той, ни с другой стороны. Если «Наконечник» предполагал очутиться на противоположной стороне целым и невредимым, нужно было сначала овладеть постом.

Он представлял из себя строение из шлакоблоков с крышей, покрытой магунгу. На углу торчал кронштейн с двумя изоляторами для телефонных проводов. В тени от стоящего рядом дерева сидел на корточках угазийский солдат в хаки. Винтовка его была прислонена к стволу дерева.

– Телефонная линия соединяет этот пост с двумя другими к северу отсюда, – сказал Тропмен. – Они нам помешать, конечно, не могут, но второй пост имеет связь с Амари. Так что важно перерезать линию до взятия поста.

– Для этого достаточно одной очереди из «Узи», – сказал Гутар. – Просто сбить изоляторы.

– Возможно, – ответил Тропмен. – Но я бы предпочел сделать это без стрельбы. Когда мы начнем стрелять, они тоже начнут стрелять. Хорошо бы обойтись без потерь с обеих сторон. Мы с майором Кинком выработали план, о котором хотели бы услышать ваше мнение.

Мы все обратились в слух. Я почувствовал себя лучше. Война без потерь меня вполне устраивала.

– План таков, – начал Тропмен. – В ночь перед операцией таможенные чиновники и пограничники Махинди покинут пост, а мы займем их место. Ночью граница закрыта. На рассвете «Наконечник» и «Молот» подъедут на своих машинах с вооруженными солдатами вплотную к заграждению, как бы собираясь пересечь границу обычным путем. Угазийцы, увидев солдат, естественно, откажутся пропустить грузовики. Здесь начнутся споры, протесты, наступит всеобщее замешательство, которое затронет, нужно надеяться, весь персонал угазийского поста. Под шумок создавшейся неразберихи «Наковальня», тихо двигаясь пешим ходом, окружит пост, перережет телефонную линию и займет боевые позиции. Затем посту предложат сдаться. Я бы удивился, если они откажутся.

Один лишь Барьер отнесся к плану критически.

– Разве они не оставляют часового на ночь? – спросил он.

– Он наверняка будет спать.

– Расстояние между двумя постами – всего сотня метров. Наличие трех грузовиков, необычная активность, болтовня наших черномазых может его разбудить, и он поднимет на ноги своих пограничников.

– Что же вы предлагаете?

– Только одна из групп займет пост Махинди – безразлично, будет ли это «Молот» или «Наковальня»; а «Наконечник» и другая группа прибудут на рассвете, чтобы отвлечь внимание угазийцев. Тогда шум не будет иметь никакого значения.

– Пожалуй, это разумно. Есть еще вопросы?

– Что нам делать с пленными, когда они сдадутся? – спросил Рейс.

– Оставим их на попечение основной колонны. Помните, она будет вначале близко за нами.

Пара пустяков, да и только!

Глава IV

В течение следующих двух дней Кинка в лагере не было. По официальной версии, он отправился в Кавайду.

Ходили, однако, слухи, что он посетит также Форт-Гребанье, чтобы увидеться с эмиром, поскольку обещание последнего довести численность войск до нужного уровня все еще не было выполнено. Возвратился он в среду с запасами снарядов для минометов, ящиком бренди и новыми инструкциями.

Похоже, они были сочинены, исключительно чтобы порадовать Гутара, и заключались в том, что мы не станем ожидать пополнений для основной колонны, а выступим немедленно. «Немедленно» означало пятницу. Эмир избрал мусульманский святой день, давая понять, что операция получила его благословение.

Бренди пришлось очень кстати. В лагере из питья, не считая кипяченой воды, имелось только пиво. Вечером в среду после ужина из консервированной тушенки все в столовой стали налегать на бренди. К десяти вечера все развеселились, за исключением Адриана Уилленса. Он притворился пьяным.

Я не думаю, что кто-нибудь еще заметил притворство. Я ведь видел, как он умеет пить, раньше – в Джибути, в Джубе, в Кавайде. Конечно, другие тоже видели, но я-то деловой человек и привык внимательно следить и запоминать такие вещи. Жизнь меня научила: знание того, как человек может пить, и умение оценить воздействие алкоголя на его настроение и суждения могут иметь решающее значение в бизнесе. Как говаривал мой отец: «Если захочешь застать кого-либо со спущенными штанами, прежде всего загляни в сортир».

Ну так вот, я наблюдал за Уилленсом, и он никогда не напивался пьяным, во всяком случае, раньше этого за ним не водилось. Когда он много выпивал, у него несколько вытягивалось лицо, а интонации становились чуть резче и хитрее, только и всего. Он был высок и худощав, очень спокоен и небрежен, но с отличными рефлексами. Я бы сказал, что он мог легко перепить любого из присутствовавших, исключая, пожалуй, Гутара и Кинка. И все же в тот вечер на его лице застыла бессмысленная ухмылка, и он по-идиотски кивал головой, слушая длиннющий и скучнейший рассказ одного из офицеров о жизни в Конго. Я уже тогда больше чем наполовину был уверен, что он притворяется. А когда, немного позже, он встал, покачнулся и вышел из палатки, пробормотав извинение, у меня не осталось на этот счет никаких сомнений.

Я увидел, как Кинк поджал губы. В то же время я поймал взгляд Барбары Уилленс. Она слегка пожала плечами.

– Мой муж давно не упражнялся, – сказала она по-английски.

– Может быть, его немного лихорадит?

Если он не притворялся, это оказалось бы наиболее подходящим объяснением.

Она улыбнулась.

– Кого, Адриана? Он прошел через все на свете, кроме разве чумы. У него полный иммунитет, даже от москитов, которые это чуют. Все, что ему нужно, – глоток свежего воздуха.

В тот момент она не пошла вслед за ним. На другом конце стола мадам Тропмен распространялась по поводу глупости африканской прислуги – ее любимая тема. Миссис Уилленс закатила глаза к небу.

– Эта женщина прямо-таки несносна, – сказала она, снова по-английски. – Все черно-белые помеси одинаковы. Они только и знают, что твердить о глупости черных, потому что от этого им становится легче.

– Я думал, она евроазиатка.

– Афро-евроазиатка из Гвинеи. Не знаю уж, какой крови на сколько процентов. Но я знаю одно – она наводит жуткую тоску. Жить в том домике – наверняка будет сущий ад.

Она имела в виду, что в пятницу, в день начала операции, все пять женщин должны переселиться в домик у железной дороги. Я не пытался защищать мадам Тропмен. Когда люди помешаны на цвете кожи, тут ничего нельзя поделать. Я был уверен, что и меня мадам Уилленс причисляла к черномазым и выносила только потому, что я говорил по-английски. Вот почему следующая ее ремарка так ошарашила меня.

– По-моему, глупо называть вас мистер Симпсон. Ведь ваше имя Артур, не правда ли?

– Да, миссис Уилленс.

– Меня зовут Барбара. – Она вздохнула. – Я полагаю, надо бы посмотреть, как там мой муженек. Вы ничего не имеете против того, чтобы проводить меня до нашей хижины, Артур?

– Конечно, нет.

Их хижина располагалась на другой стороне нашего сектора лагеря, и бродить здесь после наступления темноты было занятием, требующим крепких нервов: кругом царили джунгли, и время от времени из них доносились звуки, от которых мурашки по спине бегали. И все равно я был удивлен. В конце концов, мы находились в европейской части лагеря, которая охранялась черными часовыми, чтобы другие черные не поворовали наши пожитки. К тому же эта женщина носила брюки и могла постоять за себя. Я был озадачен. Не такой уж я дурак, чтобы предположить, что она хотела пофлиртовать, пока ее муж несколько вырубился. Для этого она бы выбрала Гутара. Единственное объяснение, приходившее мне на ум, так это то, что ей надоело все время говорить по-французски и хотелось немного поболтать на родном языке.

В одном отношении я оказался прав, но только в одном: мы действительно провели нашу беседу на английском.

Когда мы вышли из палатки, я достал свой фонарь и включил его.

– О, в этом нет необходимости, – сказала она.

– Пожалуй, так. – Ночь не была уж такой кромешно-темной. Сквозь деревья просвечивали костры в войсковом лагере, да светила четвертушка луны.

– Кроме того, в темноте легче разговаривать.

– Да? Это для меня что-то новенькое.

– Когда не видно лица собеседника, значение имеют только сами слова. Оба слушают более внимательно. Меньше шансов неправильно понять друг друга.

Тут я уж совсем сбился с толку. Взглянув на нее, шагающую рядом со мной, я мог различить только ее профиль. Она смотрела прямо перед собой.

– Знаете, Адриан не был пьян, – сказала она.

– Я так и знал. Мне показалось, что он притворяется.

– Правильно показалось. Адриан говорил, что вы догадливы.

– Не настолько, чтобы догадаться, зачем ему это понадобилось.

– Он притворился для того, чтобы мы имели возможность поговорить наедине и чтобы никому не пришло в голову, что происходит. Они там думают, что вы играете роль услужливого человечка.

– А это не так?

– Может быть, и так. И, между прочим, не без пользы для себя. У Адриана есть для вас деловое предложение.

– Это звучит очень интересно, миссис Уилленс, и я слушаю со всем вниманием, но если у вашего мужа есть деловое предложение, почему он сам не выскажет его мне?

– Мера предосторожности, Артур. Для начала я собираюсь рассказать, как все задумано, чтобы вы могли точно определить свою позицию.

– Я всегда рад это сделать, миссис Уилленс. – Мы уже дошли до их хижины, и я притормозил.

– Все в порядке, – сказала она. – Адриан не появится, пока не увидит, что вы вернулись в палатку. Мы можем расположиться поудобней.

У них была пара шезлонгов, и мы уселись перед входом в хижину. Она закурила сигарету. Неожиданная вспышка зажигалки ослепила меня.

– Итак, Артур. – Она погасила зажигалку. – Я расскажу вам один секрет, а вы сохраните его в тайне. Если же он вас шокирует и вы броситесь к Кинку, чтобы донести ему про ужасы, которые от меня услышали, вы окажетесь абсолютным болваном.

– Правда?

– Правда. Потому что я буду отрицать, что говорила подобные вещи. Я скажу, что вы придумали всю историю назло мне и чтобы обелить себя.

– В связи с чем?

– Мой муж напился и куда-то пропал. Вы предложили мне помочь разыскать его. Вместо этого вы стали ко мне приставать. Я от вас отбилась и пригрозила пожаловаться майору Кинку. Я этого не сделала. Я решила простить и забыть. Однако вы задумали подстраховать себя и убить двух зайцев сразу, отомстив мне за свою оскорбленную мужскую гордость. Вот поэтому мы здесь вдвоем, Артур. Если вам придет в голову бежать к начальству, у вас не окажется свидетелей.

– Понятно.

– Кому из нас, вы думаете, больше поверят?

– Вы высказались достаточно убедительно, миссис Уилленс. Я считаю, будет лучше, если вы не станете делиться со мной этим вашим секретом. – Я поднялся на ноги – Думаю, так для меня будет спокойней.

Она не двинулась.

– Кому нужно спокойствие? То, что я собираюсь вам рассказать, сделает вас богаче.

Теперь я не мог придумать, на что решиться. Я просто стоял. В темноте блеснули ее зубы – она улыбалась.

– Разве вы не любопытны, Артур?

С минуту я колебался, потом снова сел.

– Ладно, миссис Уилленс. Что это за великая тайна? Хотя мы продолжали говорить по-английски, она понизила голос, прежде чем ответила.

– У Адриана есть старый друг в Амари.

– Ого!

– Этот друг служит в УМАД.

– Любопытно.

– Вот именно. Мы наткнулись на него полтора месяца назад в Энтеббе. Он из Южной Африки, геолог. Я буду называть его Билл. Они с Адрианом знакомы с войны. Вместе служили в авиации. Билл приехал в Энтеббе за каким-то научным оборудованием, которое должно было прибыть из Западной Германии. Мы ожидали пересадки на самолет в Джибути. Мы провели вечер с Биллом и немного выпили. Он много говорил. Пару раз он упомянул слово «редкоземельные». И оставил Адриану свой адрес в Амари.

– А после этого ваш муж поддерживал с ним контакт?

– Да. Об этом я и собираюсь рассказать. Мы прилетели в Джибути, чтобы встретиться с одним американцем, отправлявшимся в Эфиопию с экспедицией по отлову диких животных. Адриана ему порекомендовали в качестве организатора экспедиции. Мы обо всем уже договорились и собирались отправляться, когда американец заболел – сердце. Все отменили, и мы с Адрианом оказались на полной мели. Мы уже начали тревожиться, но тут появился Кинк со своим предложением. В Джибути оно звучало не так уж плохо, а?

– Да, не так плохо.

– Адриан, однако, не был в этом уверен. Он из осторожных. Он дал телеграмму Биллу в Амари, обрисовал ситуацию и попросил совета. Ответ пришел за день до нашего отбытия из Джибути. Очень интересный ответ. Конечно, Билл знал все о СММАК. Это большой концерн, действующий в целом ряде этих молодых стран, и Билл писал, что тут можно заработать. Но что особенно хотел знать Билл, где именно предлагается работа. Он утверждал, что это чрезвычайно важно. И если работа предполагается в Махинди, то Адриан должен обязательно с ним связаться. Понимаете, что это значит?

– Понимаю. Он почуял, что дело нечисто. Удалось вашему мужу вновь связаться с ним?

– Глупый вопрос. Как бы он смог? Вот тут-то вы и вступаете в роль. – Она сделала драматическую паузу. – Скажите, Артур, вас очень трогает, кому будет принадлежать этот клочок земли с редкими рудами?

– Мне платит СММАК.

– УМАД заплатит больше.

– СММАК здесь, а УМАД там.

– Разве вы не поняли, что Адриан и Билл служили вместе в ВВС?

– Полагаю, вы ведете речь о рации.

– Билл сказал, что УМАД использует в полевых работах частоту в двадцать два мегагерца. Адриан говорит, что у вас есть доступ к этой частоте.

– В рации может быть такая частота, но я не имею свободного доступа к ней. Ее тщательно охраняют.

– Но вы будете иметь к ней доступ.

– Когда начнется операция – да.

– Я это и имею в виду. Так вот, у Адриана есть кодовый сигнал, который он должен передать. Если он обратится к вам с предложением, выслушаете ли вы его?

– Выслушать-то выслушаю, но не вижу… Она внезапно остановила меня:

– Артур, пока вы не выслушали, вам нечего и видеть. Запомните только две вещи. Если выиграет СММАК, через три месяца контракт истечет, с вами расплатятся, и привет. Еще один белый наемник в поисках работы, и только. Если выиграет УМАД, а вы будете в числе тех, кто ему оказал содействие, ваши дела Могут здорово поправиться. Подумайте об этом.

– Хорошо, я подумаю, миссис Уилленс. – По крайней мере такое обещание нетрудно выполнить.

– Теперь вам лучше возвратиться. Спокойной ночи, Артур.

– Спокойной ночи, миссис Уилленс.

Когда я вернулся, Гутар посмотрел на меня с любопытством. Как только я налил себе крайне необходимый в тот момент стаканчик бренди, он подошел ко мне.

– Тебя долго не было. Уилленс появился?

– Нет. Мы говорили об Австралии.

– И только-то? Ты теряешь хватку, Наконечник.

Я устал, в голове моей роилась масса мыслей, и мне не давало покоя упоминание о «белых наемниках». Я раньше не видел себя в подобном свете. На мгновение я потерял свой страх перед Гутаром.

– Перестань звать меня «Наконечник»! – огрызнулся я.

Если бы я чувствовал себя не таким задерганным и сбитым с толку, может быть, я и получил бы удовольствие от удивления, выразившегося на его лице. Впрочем, это выражение сохранялось недолго. Оно уступило место его жесткому, опасному оскалу.

– Уже нервничаешь, дружок? – Его глаза злобно шарили по моему лицу. – Работа, ты знаешь, начнется еще не завтра. У тебя впереди целый день, чтобы молиться.

– Да дело не в этом, – машинально сказал я.

– Не в этом? Значит, дело в чем-то другом. В том, чего я не знаю. Так?

– Так.

Он продолжал, как будто не слышал меня:

– Ты на себя не похож, Артур. Думаю, тебе не стоит больше пить бренди. – Он протянул руку и взял у меня стакан. – Тебе нужно иметь ясную голову. Пойдем.

Я позволил ему забрать стакан и взять меня за плечо. Мы оказались снаружи и двинулись по направлению к нашей хижине. Его пальцы сжимали мое плечо как клещи. Он не отпускал меня, пока мы не вошли в хижину.

– Зажги лампу.

Я повиновался. Он уселся на кровать, разглядывая меня. Когда лампа разгорелась, он кивнул.

– Хорошо. О чем ты в действительности говорил с Уилленсом?

– Не с ним, а с миссис Уилленс. Его там не было. Я же сказал.

– Давай выкладывай. У нас же нет секретов. Я тебе и раньше это говорил.

Вот так я и выложил ему великую тайну. В какой-то степени я почувствовал облегчение. Пока он слушал, его обычная ухмылка заиграла на лице.

– И ты не собирался рассказать это мне? – спросил он, когда я закончил.

– Покуда я не знаю, что действительно у Уилленса на уме, рассказывать особенно нечего.

– И ты называешь это «нечего»?

Его поведение казалось странным. Я ожидал, что он с воплем «Измена!» тотчас кинется к Кинку. Я пожал плечами.

– В данный момент не вижу во всем этом особого смысла. Ты собираешься пойти к Кинку? Она просто скажет, что я все выдумал. Я же говорил тебе.

– Чего ради я пойду к Кинку? Уилленс не дурак. Мне-то видней. Ведь он мой заместитель. Если он придумал способ запродаться этому УМАД, не очень рискуя своей шкурой, мне бы хотелось об этом услышать. Если его уловка сработает, мы смогли бы поделить прибыль.

Для человека в общем хитрого он часто городил глупости, что очень меня раздражало.

– Какие прибыли? – сердито спросил я. – Как она может сработать? Если он предупредит своего угазийского дружка, они приготовятся встретить нас. Войска в Амари немедленно получат подкрепление. Если мы начнем нашу глупую игру, нас остановят. Могут быть потери, но мы ничего не добьемся. Итак, УМАД выиграет, а СММАК проиграет. Что случится потом? Уилленс получит расчет вместе со всеми остальными и отправится в Амари к своему приятелю. Что скажет его приятель? Могу себе представить. «Большое спасибо, старина. Я тебе весьма благодарен. УМАД тоже очень благодарен. Босс приказал мне угостить тебя. Что ты будешь пить?» Вот и конец. Информацию нельзя продать после того, как ее выдашь, когда она становится всеобщим достоянием. Сделка такого рода должна быть заключена заранее, и нужно доподлинно знать, с кем имеешь дело.

Он обмозговал мои доводы, потом кивнул.

– Похоже, ты прав. Тогда что же он задумал?

– Я буду лучше представлять это себе после того, как он расскажет мне о сигнале, который хочет передать, но я скажу тебе, что я думаю.

– Что?

– Я думаю, что миссис Уилленс сказала мне часть правды, но мне сдается, что это по большей части полуправда. Возьмем, к примеру, историю с этим старым приятелем Уилленса из ВВС. В ее изложении он выглядит как-то неестественно. Может быть, он и геолог, но я никак не думаю, что он сидел в Энтеббе, ожидая прибытия научного оборудования. Она это сказала, чтобы представить его мелкой сошкой. Держу пари, он наверняка из верхнего эшелона в УМАД.

– Почему ты так думаешь?

– Миссис Уилленс утверждает, что ее муж заключил сделку со своим приятелем, послав телеграмму из Джибути. Мог ли он это сделать через геолога, которого, когда он не в поле, используют как мальчика на побегушках? Бессмыслица. Существует только одно объяснение. У Уилленса контракт с УМАД, и этот контракт действует в течение уже немалого срока.

– Значит, он шпион?

– Можешь называть его как угодно: специальный расследователь, консультант, советник по безопасности. УМАД есть что терять. Если СММАК нанимает Кинка, почему бы УМАД не нанять Уилленса?

– Но ведь он коллекционер, охотник. – До него никак не доходило.

– Да ведь это он говорит. – Я чуть было не добавил, что, если я говорю о своей службе в английской армии, мои утверждения еще не делают их истиной, но вовремя сдержался.

Гутар вздохнул.

– Пожалуй, лучше рассказать Кинку.

– Зачем?

– Ну, если от помощи Уилленсу дивидендов ждать нечего…

И тут-то мне пришла в голову идея.

– Если и нет дивидендов, то может быть страховка. Он уставился на меня.

– Уилленс попал в переплет. Иначе он не стал бы просить меня подать свой сигнал. Меры безопасности, принятые Кинком, оказались для него непробиваемыми. Он в тупике. Время не терпит. Ему приходится идти на риск. Значит, он должен мне довериться. У него нет другого выхода. Он вручает мне для передачи предупреждающий сигнал. Я его передаю.

– Ты что, ошалел? Они же подготовятся встретить нас! Я усмехнулся.

– Если они получат сигнал вовремя. А вдруг произойдет задержка? От нас это не зависит. Я сделал все возможное – с твоей помощью. Понял?

– Нет.

– Несколько дней назад ты говорил, что чем дольше мы тянем с выступлением, тем больше шансов нарваться на сопротивление. От их человека Уилленса ни слуху ни духу. Допустим, они уже сделали то, что, по твоим словам, они могли бы сделать. Допустим, они в конце концов действительно усилили свой гарнизон в Амари. Допустим, они только того и ждут, когда мы попадем в западню. Так разве худо было бы иметь возможность выпутаться, если одна нога у нас будет в одном лагере, а другая – в другом. В случае выигрыша СММАК мы на их стороне, а если выиграет УМАД – это мы им помогли.

Неожиданно он громко расхохотался и запустил руку в свою сумку.

– Я полагаю, ты заслужил еще стаканчик бренди, Артур, – весело сказал он. И вытащил бутылку.

Глава V

Четверг принес много хлопот, Тропмен целый день меня дергал. Только под самый вечер Уилленсу удалось поймать меня одного. Он припер меня в уборной.

– Как насчет прогуляться по дороге? – мимоходом спросил он.

И вышел. Он ожидал меня на дороге неподалеку от транспортной стоянки. Уилленс обратился ко мне по-английски.

– Там пониже есть несколько колдобин, – сказал он. – Не хотелось бы, чтобы какой-нибудь из грузовиков застрял в грязи. Я подумал, стоит посмотреть, не нужно ли послать солдат нарубить веток и замостить некоторые места.

Мы шли молча, пока стоянка не исчезла из вида.

– Барбара уже объяснила, что дело пустячное, – заметил он на ходу.

– Риск немалый.

– Ничего страшного, если действовать с умом. Мои тамошние друзья контролируют эту частоту в течение десяти минут каждого часа. Вы получите их позывные. Как только последует ответ, на что уйдет всего несколько секунд, переключитесь и передайте условный сигнал. Процедура займет не более пары минут. Все на блюдечке.

– Что за сигнал?

– Он закодирован. Очень простые английские слова. Для вас не составит никакого труда.

– Но что даст сигнал?

– По нему будут вызваны разведывательные самолеты, которые появятся рано утром над «зоной А». Гарнизон в Амари приведут в боевую готовность.

– Так что они смогут нас перешлепать?

– Не волнуйся. «Наконечник» так далеко не зайдет. Когда Кинк увидит самолеты, он поймет, что опоздал. Ему придется дать отбой. У СММАК не больше охоты ввязываться в серьезную заваруху, чем у нас.

– «Мы» значит УМАД?

– Точно так. Обе стороны просто сделают вид, что ничего не произошло. Как цивилизованные люди.

– Почему же вы отложили все это на последнюю минуту? Что не сработало?

– Я рассчитывал, что моя жена останется свободным агентом, хотя бы частично. У нас свой человек в Форт-Гребанье. Я был уверен, что туда-то она сможет добраться. Кинк ввел такие ограничения, которые связали меня по рукам и ногам. Теперь дело за вами.

– Что я с этого буду иметь?

– При желании работу у нас в Амари. Такое же жалованье, только контракт на год плюс аванс в пять тысяч западно-германских марок.

– А когда аванс?

– Ну, с собой у меня денег нет.

Он попытался подсластить пилюлю улыбкой, но она не очень у него получилась. Ничего странного. За такой риск он предлагал мне всего-навсего свое слово, что мне заплатят. Когда я говорил, что Уилленс попал в переплет, я значительно приукрасил истинную ситуацию. Он был просто в отчаянии. Если бы я действительно собирался передать сигнал, как он просил, а не оттянуть его настолько, чтобы он оказался бесполезен, я бы расхохотался ему в лицо.

Вместо этого я скорчил разочарованную мину:

– Не густо.

– Я приготовил долговую расписку. – Он вынул бумажку из нагрудного кармана.

– На бланке УМАД?

– Да вы что, с ума сошли? Мне и в голову бы не пришло таскать такие штуки с собой. В Кавайде Кинк устроил проверку всего нашего багажа. Вы что, не знали? Обыск произвели, пока нам выписывали удостоверения. Кинк малый не промах. Держите. – Он протянул мне расписку и еще одну бумажку. – А это сигнал, который нужно передать, с подробными инструкциями. Тут нельзя ошибиться. Главное – выйти в эфир как можно раньше сегодня ночью, Артур. Ведь вы понимаете, конечно?

Я почувствовал, как он весь напрягся, когда я брал расписку и сигнал. Он отдавал их вопреки своей воле. Ему так хотелось быть уверенным сначала, что я у него на крючке.

– Я постараюсь сделать все возможное, – сказал я. – Мы не перейдем на походное положение, пока ваша группа не займет таможенный пост. Раньше десяти вы туда не попадете. Если Тропмен решит отправиться с вами, все будет просто. Если он останется здесь или Кинк будет околачиваться поблизости, мне придется переждать.

– Понятно. Постарайтесь сделать все возможное.

– Ну конечно. Хотя не все так просто. Я думаю, Гутар подозревает меня.

– С чего бы?

– Такая уж у него натура – всех подозревать. Он видел, как я разговаривал с вашей женой. Кроме того, мы с ним давнишние друзья. У нас общая хижина. Он чувствует, когда мне не по себе. Все время пристает с расспросами.

– А нельзя от него отделаться?

– Вы же его знаете. Это непросто. Вот если попробовать втянуть его в игру…

– А он пойдет на это?

– На тех же условиях?

– Если необходимо.

– Кто его знает. Все может быть. Он не очень-то доволен обстановкой. Я могу закинуть удочку.

– Ради бога, будьте осторожны.

– Я буду осторожен – ради самого себя.

– Надеюсь. Но скажу вам еще кое-что. Самый трудный момент наступит тогда, когда Кинк решит дать отбой и убраться восвояси. У многих тогда от позора будут чесаться руки. Нам надо сделать вид, что все это нам осточертело, что мы тревожимся за будущее и чертовски злы на Кинка. Когда с нами расплатятся, мы потребуем билеты на самолет до Энтеббе. Оттуда доберемся до Амари. Все ясно?

– Ясно.

– Тогда нам лучше вернуться.

Позже, в хижине, я доложился Гутару и продемонстрировал ему долговую расписку. Он с жадностью вертел ее в пальцах. Если бы на ней не стояло мое имя, он, думаю, тут же бы ее прикарманил.

– Он готов сделать то же самое для тебя.

– Пусть попробует не сделать, – его физиономия расплылась в ухмылке. – Вот ему и занятие, пока мы будем пересиживать сегодняшнюю ночь на таможне.

У меня засосало под ложечкой. Я совсем забыл, что через несколько часов вместо слов придется перейти к делу. Я заставил себя сосредоточиться.

– Теперь только остается решить, – сказал я, – когда следует передать сигнал. Ясно – не сегодня ночью, но насколько оттянуть его завтра?

На минуту он задумался, потом вытащил свою карту.

– При условии, что мы не встретим серьезного сопротивления у дорожного заграждения, к семи мы будем в этом местечке Сикафу. Если нам удастся перерезать телефонную линию раньше, чем они смогут ею воспользоваться, – это я возьму на себя, – до семи сигнал тревоги не поступит. Сикафу – местечко маленькое, но там может быть рация. По-моему, следует исходить из того, что после семи вести начнут поступать в Амари. Отрывочные, конечно, потому что черномазые будут ошарашены. В Амари закрутится карусель, пока они попытаются разобраться, что же происходит. К тому времени мы достигнем местечка Матата, а это, грубо говоря, на полпути. На этом этапе разведывательные самолеты не заставят уже Кинка повернуть вспять. Если они начнут расстреливать его колонну на дороге, ситуация может измениться, но нам придется пойти на такой риск. По моим расчетам, им понадобится не менее четырех часов, чтобы как-то отреагировать. Так что можешь передавать сигнал в любой момент после того, как мы пройдем Сикафу. Но не очень-то торопись.

– Не беспокойся, не буду.

Я произнес эту фразу с чувством, и он ухмыльнулся.

– Я и не беспокоюсь. Но вот что я имею в виду, Артур. Это послание для нас – всего лишь страховка на случай, если нас постигнет неудача. Если же все пойдет гладко, лучше совсем не передавать сигнала. Это на твое усмотрение. Только не действуй опрометчиво. Решай как профессионал. Ты знаешь, о чем я говорю.

Я кивнул. Что мне оставалось делать? Как обычно, он принимал решения, а я оставался на побегушках.

– Да, – ответил я. – Знаю.

Глава VI

Операция началась в девять вечера. Что касается «Наконечника», это означало, что сержант Муса установил МАГ на командном грузовичке, а мы с Тропменом в последний раз проверили походные рации. После этого Тропмен отпер большую рацию и подсоединил ее к длинному хлысту антенны. Он опробовал установку и вручил ключ мне.

Должен добавить, что это не было каким-то жестом доверия с его стороны. Генератор, питающий станцию, работал от аккумулятора грузовичка и издавал громкий завывающий звук. Если бы даже я действительно собирался передать сигнал той ночью, мне пришлось бы втирать очки сержанту Мусе, чтобы как-то его одурачить. Конечно, он был полной дубиной, но все равно втолковать ему, почему я запускаю рацию, когда мне положено спать, было бы нелегкой задачей. Я испытывал облегчение от того, что такой задачи не возникало.

Вскоре после девяти Гутар и Уилленс завершили погрузку. Затем появился Кинк и провел последнюю проверку, как усвоены инструкции.

Группе Гутара в ту ночь нужно было занять таможенный пост Махинди, который для них освободили ранее вечером. Все как на блюдечке, как сказал Уилленс. Так или иначе, я чувствовал нарастающее напряжение – не только в себе самом, но и в других. Барбара Уилленс пришла, чтобы поцеловать мужа на прощание. Они оба тщательно меня избегали.

По сигналу Кинка два грузовика двинулись по запасной дороге. Они шли с зажженными фарами, а мы стояли, глядя им вслед, пока они не скрылись за деревьями. Затем я вместе с Кинком и Тропменом вернулся к командному грузовичку и включил походную рацию. Минут через десять из динамика проскрипел голос Гутара:

– «Наковальня» – «Наконечнику».

– Докладывайте, «Наковальня».

– Сворачиваем на дорогу к Матендо.

– О'кей.

Прошло минут двадцать.

– «Наковальня» – «Наконечнику». – Голос Гутара звучал на этот раз слабее.

– Докладывайте, «Наковальня».

– Приближаемся к объекту. Фары погашены.

– О'кей.

– Без дальнейших донесений. До встречи. Конец связи. Я выключил рацию.

Мы вступили в войну.