Грязные цветы. Пленница волчьего офицера

ГЛАВА 5. Искра

По сути, мне не было на что жаловаться, если сравнивать со временем, проведенным в плену. Клетка, в которую меня посадили, была теплой и чистой. Кормили, несмотря на опасения, регулярно и досыта (хотя я все равно придерживала в тайнике завернутый в тряпицу кусочек хлеба — на всякий случай). Офицерский врач обследовал меня и взял анализы, подтвердив отсутствие венерических заболеваний, и вместе с тем выписал лекарство от какой-то непонятной мне инфекции в крови, которая обнаружилась при осмотре. При этом не приходилось работать на военных лагерных фабриках, а после смены гадать: изнасилуют сегодня, или нет? И не изобьют ли солдаты во время своих забав так, что не доживу до утра?

А взамен я просто спала с одним единственным мужчиной. Пугающим, жутким, который регулярно унижал… но при этом не бил, не был слишком груб в постели и не пускал меня по кругу со своими приятелями. Что, если вспомнить все остальные недели в плену, было просто райскими условиями.

Ну а время, проведенное на свободе, вспоминать было попросту глупо. Его ведь уже все равно не вернуть.

Так что я по сути вытащила счастливый билет, когда этот оборотень учуял во мне свою истинную пару… чего, конечно же, никогда вслух не признает. Но что давало мне шанс не только выжить, а еще и остаться при нем на положении личной рабыни-любовницы, которую он будет содержать. Потому что найдя свою истинную пару, оборотень уже не может выбросить ее из головы. Она становится для него навязчивой идеей, от которой невозможно избавиться. Следовательно, меня наверняка не вышвырнут. Потому мне бы радоваться…

Только вот почему-то все равно хотелось отчаянно выть. Возможно просто стала с жиру беситься, когда исчезли холод, голод, тяжелая работа и регулярное насилие?

— Мерзость, — с отвращением фыркнул офицер, стягивая с меня белье, чтобы позабавиться, и обнаружив в нем тряпицы, на которых собиралась моя кровь.

По-правде, возможность использовать тряпицы появилась у меня только здесь — о средствах женской гигиены, конечно же, в лагере не могло быть и речи. Пленным женщинам приходилось просто… продолжать ходить, спать и работать, в то время как менструальная кровь стекала по ногам и перепачкивала грязные штаны. Когда женские дни заканчивались, им позволялось постирать свою одежду. Вот и все.

Но оказавшись здесь, в этой комнате, я не могла позволить себе подобного, и просто пустила на тряпицы, которые подкладывала в белье, одно платье, которое офицер в порыве страсти как-то на мне разорвал.

Отбросив меня, мужчина вышел из комнаты, застегивая на ходу штаны. А через некоторое время вернулся, швырнув мне на кровать большую упаковку с тампонами.

— Затыкай свою дырку чем полагается, — бросил он, снова оставляя меня одну.

Не теряя времени, я подмылась и вставила тампон, с трудом с ним разобравшись — раньше, до плена, у меня не было мужчин, так что пользовалась я прокладками. Наверное и сейчас бы их предпочла, будь у меня выбор. Но пара-тройка циклов, проведенных в лагерных условиях с окровавленными штанами, напрочь отбили желание капризничать.

— Ты уже закончила приводить себя в порядок? — надменно поинтересовался оборотень, снова открывая дверь.

— Да, — пискнула я.

— Отлично, — хмыкнул он, садясь на край моей кровати. — Тогда сегодня поработаешь ртом.

Нервно кивнув, я послушно подошла к нему и встала на колени. Тяжело дыша, расстегнула черные штаны и извлекла из них уже затвердевший член, который осторожно приблизила к своему рту и медленно вобрала кольцом губ.

— Вот так, хорошо, — простонал оборотень, положив руку мне на затылок. — Тебе он нравится, я знаю.

К счастью, у меня был повод не отвечать — мой рот занимался тем, что не оставляло возможности для болтовни.

Подобное тоже стало для меня в порядке вещей. И я так же убедила себя в том, будто все нормально и я не делаю ничего противоестественного. Что просто вот для меня наступили темные времена, которые никогда не закончатся, и ублажать ртом этого мужчину — не худшее, что могло со мной случиться. Не худшее из того, что я пережила…

Не худшее из того, чего заслуживала такая жалкая, никчемная, опустившаяся тряпка.

Отдаваться за еду было уже не зазорно для меня на тот момент, когда мы с ним встретились. Потому что к тому дню я растеряла все, что давало мне право называться человеком. Во мне не было даже капли гордости или самоуважения. Никаких желаний и стремлений — лишь пустая оболочка. Биологическая единица. Тело. И лишенное разума, это тело имело всего одну задачу: не умереть физически. Потому что разума, который управлял бы им, больше не было чтобы напомнить о вещах, которые были для этого разума важны. Так что тело просто двигалось, выполняя свою физиологическую функцию, потому что более ни на что не было способно. Тело выполняло и молча терпело, лишь бы его кормили и не убили. Тело согласно было жить в условиях, которые были более подобающими для скота, нежели для человека. Тело сейчас сосало член оборотня, который обеспечивал ему более комфортные условия существования взамен на удовлетворение потребностей в регулярном сексе с той, кого его инстинкты признали своей истинной парой… Что разум офицера, конечно же, признавать отказывался. Ведь представитель расы, считающей себя высшей, никоим образом не может почуять истинную пару в низшем существе, человеческой женщине.

Даже смешно… мне понадобилось столько времени, чтобы это понять. Интересно, пришло бы ко мне это понимание, продолжай я вести прежний образ жизни в ангаре, потому что моему угасшему разуму нужно было всего лишь время? Или же дело действительно в том, что оказавшись в более комфортных условиях, и больше не работая с утра до ночи, я просто получила возможность мыслить, чтобы поднять со дна маленькую песчинку от своего существования? Тогда не благодаря ли тому, что сделал со мной конкретный мужчина в этом лагере, я получила возможность снова почувствовать что-нибудь кроме бесконечной, бездушной апатии?

Внезапный вкус брызнувшей в рот спермы прервал мои размышления.

Спермы, которую я тут же выплюнула…

И сразу поймала на себе злобный взгляд офицера. Ну конечно. Он ведь желал, чтобы я всегда глотала, каждый раз, все до последней капли. И я глотала, не чувствуя вкуса, даже не осознавая своего унижения.

Вот только на этот раз выплюнула — молча, на уровне чистых рефлексов.

— И что это значит? — прищурился мужчина, прожигая меня взглядом. А я ничего не ответила.

Да, нужно было срочно извиниться. Просить прощения, умолять, бормоча, что это вышло случайно. И даже если этот оборотень прикажет просто сейчас слизать его семя с пола, чтобы проглотить до последней капли — сделать так, как он говорит…

Вот только вместо всего этого я оцепенела, с неподдельным ужасом глядя в холодные серые глаза.

— Я спрашиваю, что это значить? — строго процедил он, слегка прищуриваясь. — Почему ты не проглотила? Отвечай.

— Не знаю, — неуклюже пробормотала я, вытирая губы тыльной стороной ладони.

Хотя в действительности наверное врала.

Впервые врала ему.

Потому что в глубине души догадывалась об ответе.

— Неужели шавка решила попробовать убого взбунтоваться против руки, которая ее кормит? — протянул офицер, толкнув меня в плечо, чтоб я упала на пол. И тут же встал в полный рост, нависая надо мной. — Довольно смело для мрази, принадлежащей к низшей расе. А мне ведь уже даже начало казаться, что я научил тебя понимать, где место всем вам, жалким людишкам.

Но я по-прежнему молчала. Не могла промолвить и слова. Лишь смотрела ему в глаза с прежним страхом… вот только взгляд все равно почему-то не отводила.

Стиснув зубы, оборотень грубо схватил меня за руку и демонстративно отпихнул со своего пути, прежде чем выйти из комнаты и запереть за собой гулко щелкнувший замок.