Гуль

Глава 6 Ешь!

— Чего он на тебя так пялится? — спросил Серов.

— А?

— Не к добру это.

Мы с Борисом прошли мимо туалета и только тогда я обернулся. И в правду пялится. Ёлкин стоял, прислонившись спиной к стене, и провожал меня озлобленным взглядом. Кажется, это было уже не в первый раз. На входе в столовую он зацепил мой рюкзак, а возле кабинета биологии перешептывался с одноклассником и косился.

— Ты бы притормозил, — сказал Серов.

— С чем?

Борис пожал плечами, а затем вдруг повернулся и пристально посмотрел мне в глаза.

— Что с тобой происходит, Тим? Ты стал каким-то… Ты сделал рекорд на полосе и молчишь?

— А чего тут говорить? Повезло.

— Какой-то ты скрытный стал. Трубку часто не берешь. Это всё из-за Марка?

— Причем здесь Марк?!

— При том! Думаешь, я такой идиот?! Я знаю, что вы тусили на пляже. Видел фотки Вшневской в сети. Ладно меня ты не позвал, но мог хотя бы рассказать!

— Да я не думал, что это…

— Если ты теперь тусуешься с Марком и его пацанами, то так и скажи!

— Да ни с кем я не…

— Кононов!

Повернувшись на крик, я увидел махающую рукой Вишневскую. Она была одета в коричневый вязанный свитер, который якобы случайно сполз с плеч и теперь держался в большой степени на её упругой груди. Ученики проходили мимо и ломали глаза, пытаясь заглянуть внутрь. На носике у неё сидели большие очки с фиолетовыми стеклами без оправы. Она их время от времени поправляла и презрительно поглядывала на своих зрителей.

Вишневская повстречалась со всеми самыми крутыми парнями в школе. И всех их бросила. А ещё ходили слухи, что за ней ухаживал какой-то тридцатилетний мужик и их даже видели вместе в машине. Девчонки с завидным рвением распускали слухи о том, что она слаба на передок и готова за деньги на всё. Доказательств не было. Её фотки в инсте я периодически просматривал, желая найти там Демидову. Вишневская красиво одевалась, знала себе цену и имела просто потрясающую фигуру. Лично я считал, что все эти слухи вокруг неё — ни что иное, как зависть. «Вишня — самая сочная телочка в школе» — часто говорил Борис. Вокруг неё постоянно крутились пацаны и делали вид, что оказалась там случайно. Спроси у любого ученика с седьмого по одиннадцатый класс — с кем бы он хотел встречаться — и каждый девятый скажет — с Вишневской. Вот и сейчас было отчетливо видно, что большинство школьников поглазеют и выходят из школы, а некоторые в самый последний момент находят повод, чтобы задержаться. Они сбиваются в кучки, дурачатся, привлекают к себе внимание. Черт бы её побрал, что ей от меня надо?!

— Вот об этом я и говорю! — Серов одернул меня за руку. — Не хочешь со мной тусоваться — пожалуйста! Только знай: я, в отличие от Марка и его корешей, учусь с тобой в одной школе и всегда предупреждаю тебя о жопе, которая над тобой нависает, пока ты перекладываешь в голове свои целочисленный форматы, условия, интегралы-шмынтегралы! Чего бы от тебя не хотела Вишневская, побыстрее слейся, иначе кое-кто, подбивающий к ней клинья, точно тебе этого не простит, — Борис смачно хлопнул меня по спине и ушел вперед.

— Боря?! С чего ты вообще взял?!..

— Пока, Конон!

Я ускорился, чтобы догнать Серова, но тот растолкав у выхода восьмиклассников, выскочил слишком быстро. На улице бы я его точно догнал, но Вишневская, посчитавшая, что я спешу к ней, пошла на встречу.

— Чего это он так сорвался?

Вишневская, точно акула, вклинилась в поток планктона учеников. Тот косяком ушел в сторону и освободил ей проход. Виляя попой и оставляя за собой сладкий фруктовый запах, она вышла в дверь, увлекая следом меня. Мы вышли на улицу. Бесчисленные ухажеры Насти высыпались за нами следом.

— Значит ты всё-таки послушал мой совет, Кононов? — спросила она.

— А? — я привстал на носки, пытаясь разглядеть — далеко ли ушёл Борис.

— Побил рекорд класса, — она пошла вниз с лестницы, но остановилась на второй ступеньке и бросила в меня злобный взгляд.

Она не привыкла кого-то ждать. Я спустился за ней.

— Ты о чём-то хотела поговорить?

— Не знаю, — она пожала плечами. — Может и хотела… Прикольная вечеринка была тогда на пляже, да? В следующий раз пойдешь?

— Не знаю.

— Я бы пошла.

— Может и я.

— Хм! — Вишневская сморщила нос. — Вечером я собираюсь побегать в парке возле дома. Если хочешь…

— Тим!

За углом, на дорожке между стенной школы и газоном, стояла Демидова Маша. На её лице была вечная извиняющаяся улыбка. Она стояла, обхватив себя руками за живот, будто мёрзла. На правом плече лежала шлейка рюкзака, на левом — коричневый хвост.

— Привет! — я подошел к ней.

— Привет, — она улыбнулась чуть сильнее и опустила глаза.

Вишневская подошла следом, сунула руки в карманы и выпятила грудь, требуя объяснений то ли от меня, то ли от Маши.

— Извини, если отвлекла…

— Да ничего.

— Я вот о чём хотела спросить.

— Слушаю.

— Ты не знаешь, где Марк?

— Марк?

— Он уже несколько дней мне не звонил. И трубку не берёт.

— Если ты не знаешь, то откуда мне знать?

— Может, ты ему позвонишь? — Маша посмотрела мне в глаза и медленно моргнула. — Пожалуйста.

— Ну я… Марк он ведь… Ладно, — я махнул рукой. — Позвоню.

— Спасибо.

Ни разу больше не посмотрев на меня, Вишневская взяла Машу за руку, и они пошли домой.

Вечером я вышел на прогулку. В последнее время я совершал их много. На улице становилось меньше людей, опускалось солнце. Погруженный в свои мысли, я часто забредал в парки, промышленные районы, оказывался на жд станциях. Думаю, подсознательно я искал места, где реже встретишь людей. Сумерки окутывали меня и от этого становилось легче. Я будто прятался от себя самого, а порой представлял будто я — это и вовсе не я, а заблудшая душа, шатающаяся по городу.

Часам к одиннадцати я вернулся в свой район и остановился неподалеку от школы на турниках. Сейчас здесь было тихо, хотя часто собирались шумные компании. Место встречи, где турники и брусья использовались как лавочки и вешалки. Усевшись на вкопанное в землю колесо, я достал телефон и позвонил Марку.

— Алло, здорова Тимоха! — ответил он на шестой гудок.

— Привет, Марк.

Я не стал ходить вокруг да около и напрямую спросил — почему он не звонит Демидовой. Признался, что это она меня попросила позвонить. Марк сказал, что с ней это никак не связано. Он по-прежнему интересуется малышкой, но сейчас:

— … по уши погряз в одном проекте, братишка! — сказал он и чиркнул зажигалкой. — На кону стоят большие бабки, а потому лишний раз отвлекаться я не могу. Обычно мой телефон валяется в двух комнатах от меня, и я лишь раз в несколько часов подхожу, чтобы посмотреть, кто звонил. Тебе повезло, что ты словил меня как раз в такой момент. Впрочем, тебе бы я по-любому перезвонил, ты ж мою любимый братец. Пускай идут в задницу все эти Теплые, Мухи и Игоряны, а для тебя у меня всегда найдется время! Помни, брат: если у тебя возникнут проблемы, будет кто-то нарываться или траблы с деньгами, дай мне знать, ладно?!

— Спасибо. У меня… у меня всё в порядке.

— Лады. По поводу Маши не беспокойся, я позвоню ей… или напишу. А сейчас, если ты не против, я вернусь к своему делу.

— Конечно. Пока.

— Пока, братишка.

Прежде я часто задавался вопросом — как он всё успевает. Вот и ответ. Именно так. Каждый раз, когда Марк чем-то загорался, он бросал всё остальное в топку. Там могли гореть сроки по другим его проектам; он мог не выполнить обещания перед друзьями; мог забыть о дне рождения своей девушки, папы, мамы, брата; он мог пропустить собеседование, которое ещё неделю назад казалось ему важнейшим событием в жизни. Марк просто брал и делал то, что ему интересно в данную секунду. Довольно дурацкое качество, учитывая, как много людей он обидел или разочаровал таким отношением, но, пожалуй, именно это и делало его счастливым. Марк очень часто бывал везде и нигде одновременно.

В арке соседнего двора послышались голоса, а затем появились тени. Группа парней шла на турники, и я посчитал, что пора идти домой. Поднялся и перешел через беговую дорожку, когда меня окликнули:

— Конон! Стоять!

Парень в кепке перепрыгнул через кустарник, огораживающий школу по периметру, и вприпрыжку побежал ко мне. Фонари вокруг школы ещё не зажглись. Я узнал его, только когда он подошел метров на десять — Ёлкин.

— Ты чего здесь трёшься?

Остальные парни обошли кустарник и рассредоточились по площадке. Двое заняли свои любимые места на колесах, а трое других подошли к нам. В одном я узнал друга Ёлкина, с которым тот часто уходил вместе со школы. Ещё один был явно старше: долговязый с татуировками на руках. От него несло, как из пепельницы, и он пускал дым. А последним был… кажется Горза. Придурок из ПТУ со здоровенными кулаками, дурацкой выстриженной челкой и в олимпийке. Он был кругломордым и выглядел младше своих лет. Я бы сказал, что он старше меня всего на год, но на деле тому было под два десятка. От него воняло потом и грязной одеждой. Я словил себя на мысли: даже если мой голод увеличится в тысячу раз, то лучше я сожру свою руку, чем его.

— Кто такой? — спросил Горза и достал из рукава пластиковую бутылку пива.

— Конон, ептыть! — Ёлкин пнул меня в плечо. — Ты чего завис, бля?! Че ошиваешься тут?!

— Так это тот шо ли, шо бычил на тебя?! — крикнул один из тех, что остался на колёсах. Он только уселся, но вдруг вскочил и с поспешил к нам. — Вот так встреча!

— Чё он там бычил? — спросил Горза.

— Да ничё он там не бычил! — Ёлкин обошел меня с боку и встал почти впритык, выставив вперед таз. — На физре залупался, так я ему…

— Он Хвою на жопу посадил!

— Кто?! — крикнул Ёлкин. — Я зацепился и случайно упал!

— Ты чего, Хвоя?! — Горза всосал пару больших глотков и вытер рукавом рот. — Тебе этот чмошник пизд*лей навалял? Так ты лох, получается! Терпила!

— Хм! — хмыкнул долговязый и потёр кривой нос.

— Я терпила?! — Ёлкин вдруг вскипел и толкнул меня в грудь. — Горза, ты чего?! Думаешь, я этого чмошника… Да я его хоть прямо сейчас ебл*м по асфальту прокачу!

— Ну кати, — сказал Горза и передал долговязому бутылку.

Долговязый отхлебнул, затянулся, кивнул.

Ёлкин засопел. Фыркнул пару раз, посмотрел на Горзу и ударил меня кулаком в грудь. Я отступил на полшага назад.

— Ну что, Конон?! Хочешь с целым ебл*м уйти?!

— Кати! — приказал Горза. — Отвечай за базар!

— Да, ладно! — Ёлкин пнул меня по ноге. — Пускай этот чмошник прощение попросит и тогда я ему…

— Хвоя! — рявкнул Горза. — Ты слишком много пизд*шь! Обещал ебл*м по асфальту прокатить?! Так кати!

— Ну…

Ёлкин процедил что-то сквозь зубы и с размаху ударил меня в плечо, а потом приложился по ноге. После каждой его атаки я отходил на полшага назад, но не потому что он сбивал меня с места, а скорее, чтобы не оказаться к нему притык, потому что он валился всем весом. Пацан, который знал обо мне больше других, посмеялся, а потом подлил масла в огонь:

— Да гаси его, Хвоя! Он же ещё и бабу твою уводит!

— Ё-моё, Хвоя, ты точно лох!

Ёлкин зарычал и поднял кулаки. Он ударил ещё два раза в грудь, скользнул по плечу, а затем прицелился в нос. Я пригнул голову и встретил удар лбом. В кулаке у Ёлкина что-то щелкнуло. Он вскрикнул, опустил правую руку и пошел работать левой. Выбиваясь из сил, он хотел срубить меня по ногам, долбил неумелой левой то в шею, то плечо, то вообще мазал. В конечном счете и во втором кулаке тоже что-то хрустнуло. Стонущий Ёлкин остановился, расправил плечи и пугнул меня резким движением головой:

— Всё, уёб*вай отсюда!

— Аха-ха-ха!

Ёлкин отошел, затем развернулся и с разбегу прыгнул в меня с прямой ногой. Пачкаться не хотелось. Я отошел в сторону и чутка толкнул его, когда тот пролетал мимо. Кажется, переборщил. Ёлкин отлетел метра на два, врезался в колесо и перевалился через него. Он немного там полежал, похрипел, а потом принялся кричать, чтобы я бежал изо всех ног, иначе он встанет и «рассадит мне весь хавальник в мясище». Горза хмыкнул и подошел ко мне. Отхлебнул со дна полуторалитровой бутылки и передал пойло долговязому. Вытер о штанину руку, протянул мне:

— Ладно, щегол, живи! Не зассал, значит нормальный пацан. Если кто до*бываться будет, скажи, что знаешь Горзу. Я за тебя забазарю.

Белая ладонь Горзы висела в полуметре от меня. Вместе с ним ко мне подошла и его аура. Вонь пота и затасканной одежды, которую не стирали годами. Я представил, сколько говна налипло на его ладони. Липкие от пива пальцы небось всего пару минут назад чесали всякие немытые места. Вот бл*ть… Я отступил на шаг назад:

— Ладно, я пойду.

— Ты чего, дурачок?! — Горза опустил руку. — Ты бл*ть вообще понимаешь?..

И тут я услышал ещё один запах. Он не походил ни на запах Москвиной, ни на запахи людей. Это было что-то совершенно иное. Я посмотрел в сторону и увидел фигуру возле дерева. Среднего роста, в куртке, со склоненной к земле головой. Он увидел, что я на него смотрю, спрятался за деревом и больше я его не видел. Запах исчез.

Я засмотрелся на дерево, а когда опомнился, мясистый кулак Горзы летел мне в лицо. Я отвел плечо и выставил локоть. Раздался глухой удар. Мешком с опилками Горза завалился на землю и затих. Долговязый оживился, потоптался на месте и что-то пробурчал. Пару раз он поднимал руки, но в итоге допил пиво и пошел кому-то звонить. Я постоял с минуту и дождался, когда Горза замычит. Хорошо, живой. Подошел к Ёлкину и взял того за плечи:

— Нашел бы ты себе других друзей Ёлкин, — сказал я. — Нормальным же пацаном был. В футбол вместе играли, в компы ходили, а теперь? Терпила, по асфальту раскатаю… Хочешь, как этот: ходить вонять и Хвоей зваться? Подумай, ладно?

Ёлкин посмотрел на меня выпученными глазами, а затем медленно и осознанно кивнул.

… … …

И снова я стоял у двери на тринадцатом этаже. Москвина открыла, скупо улыбнулась и впустила внутрь.

— Что-то случилось? — спросил я.

Она позвонила полчаса назад, показалась мне расстроенной и попросила прийти.

— Нет, — она посмотрела мне в глаза, а затем тут же отвела их в сторону. — Пойдем в зал.

Мы прошли в зал, и я удивился, увидев стол. Раньше его тут не было. Был только журнальный столик. Похоже, она принесла его с кухни. На столе лежала скатерть, приборы, стояли стаканы. На вечер у меня были кое-какие планы. Появилась одна идея, которая могла бы… И всё же Москвина показалась мне слишком расстроенной и взволнованной. Я не стал ничего говорить и просто сел туда, куда она показала. В конечном счете мой голод был легким голоданием по сравнению с тем, что переживала Ксения.

— Сегодня я снова целый день думала о смерти, — сказала она. — Кажется, я подошла к тому этапу, когда терпеть больше нельзя. Я вижу сны с людьми, я забываю их имена, я перестаю видеть их лица. В голове крутится только одно. Появилась боль. Словно в животе у меня окисляется батарейка или целый аккумулятор. Кислота прожигает всё новые и новые дыры, желудок бесконечно расширяется и превращается в безразмерную яму, заполнить которую невозможно. Её бесконечный объем пропорционален боли…

— Чтоб меня…

— Посиди со мной, ладно?

— Конечно.

— Я принесу что-нибудь попить.

— Хорошо.

Ксюша ушла на кухню. Её не было минут пять, а затем она вернулась и что-то принесла с собой. Что-то, что я почувствовал, даже сидя к ней спиной. Её рука скользнула рядом с моим плечом. Она поставила передо мной тарелку. Кажется, это были макароны… Вероятно… Скорее всего… Я их не видел… Паста с мясом источала запах… Запах, от которого мой рот наполнился слюной, заурчал живот, а мозг отключился… Я взял вилку. Ткнул её в самую середину и принялся медленно наматывать. Каждый коричневый кусочек мяса, который наматывался вместе с пастой, заставлял меня улыбаться. Улыбаться всё шире и шире. Это было счастье. Готовое и приправленное счастье в керамической тарелке с голубым ободком. Я намотал столько, сколько вообще было возможно, и поднёс клубок ко рту. Слюни в прямом смысле слова текли. Холодные и липкие они катились по бороде, капали на стол и пропитывались на скатерти. Что-то зашевелилось у меня в зрачках. Я почувствовал приятную прохладу, а зрение вдруг стало острым и очень резким. Теплота блюда впорхнула ко мне в рот. Я уже почти прикоснулся губами, как вдруг понял, что лежит передо мной.

— Ешь, — прошептала Ксения мне на ухо.

Я бросил вилку и затрясся. Из глаз хлынули слезы.

— Ешь! — закричала она. — ЕШЬ!

Я оттолкнул тарелку и хотел встать, но её крепкая рука вдавила меня в стул, отчего захрустели деревянные ножки. Я повернулся и увидел её. Бледную со святящимися красными глазами. Она рычала сквозь сжатые зубы. Я повернул голову ещё сильнее и увидел занесённый над собой нож. Рука Москвиной сорвалась, лезвие воткнулось мне в макушку…