Глава 9 Так было

Чувство времени

Всегда чувствовал время намного лучше пространства. Удивлял других, что помнил — детально — день, бывший три месяца назад. Помнил хронологию всех более-менее важных событий. Помнил все обстоятельства знакомства с людьми, более-менее значимыми впоследствии. Пунктуален до идиотизма (в целом полезное качество в гипертрофии может мешать — и я стараюсь намеренно опаздывать туда, куда опаздывать принято: дается тяжело).

В пространстве ориентируюсь крайне плохо. Лица запоминаю с пятого раза. Не знаю номера соседних домов.

Мне кажется, что чувствовать так — не частное дело: это тип людей. Это предопределение образа мыслей, образа жизни. Если бы мне предложили «пространственно» ориентированную жизнь вместо «временной» — отказался бы с ужасом…

Семантический анализ

Выступая на собрании: «Я тут провел семантический анализ послания губернатора…». Понятия не имею, что значит «провести семантический анализ послания губернатора». То есть немного догадываюсь, и только.

Но сказал хорошо. «Как вы хорошо сказали!», — заметили мне два человека. Но это еще далеко не совершенство. Совершенство — речь Василия Ивановича перед красными ткачами (Виктор Пелевин, «Чапаев и Пустота»).

Интересно, а когда Петр Щедровицкий, Ефим Островский, Глеб Павловский начинают «ботать по дискурсу» — какая у них интенция? Чего хотят? Вот не философы, а именно вышеозначенные? Версия о том, что «бабла хотят нарубить» правомерна, но не исчерпывает всей сложности.

Бодяжим дискурс

Когда-то однокурсник показал мне на девушку: «У меня к ней либидо…». Один мой друг спрашивал о том, куда пойдем и чего возьмем — «какая у нас сегодня методология?». Кто-то любой дискомфорт обзывал: «интенции фрустрации».

А какие слова я чаще всего потребляю всуе? По приколу, или еще почему?

«Дискурс»: говорю там, где можно бы сказать «речь» или «разговор». «О чем вчера бодяжили дискурс?». Но иногда обзываю дискурсом то, что можно — например, означаю контекст и ракурс рассмотрения того или иного предмета, традицию, в которой его возьмут.

«Коннотат»: скажу вместо нормальной «ассоциации». «А чего это у нас по коннотату?» «У меня это коннотирует черт знает с чем…». «Данный текст богат коннотатом».

«Методология»: говорю там, где подразумевается просто «метод». Ну как мой друг с методикой пьянки.

«Контент»: общая зараза подменять им «содержание» или менее звучное, но хотя бы русское «наполнение».

«Маркировать»: можно все, что угодно. Если совсем до смешного, до я сейчас маркирую вниманием вот эту вот мысль.

«Логоцентризм»: для меня это такое хорошее, которое я защищая от всего плохого (от злобного постмодерна, прежде всего). Зачастую — синоним просто логичности и рациональности в их вполне обывательском коннотате.

«Эйдос» — нет чтобы сказать образ, или идеал…

«Эмпирия» — зачастую слово-паразит… Употребляется как «бля», для заполнения пустоты… Какие у нас эмпирические данные?

«Логос» — оно и изначально значит много чего… У меня зачастую — синонимим «логоцентризма». См. логоцентризм.

«Невроз», «психоз» — могу долго объяснять, чем отличается одно от другого, но склонен именовать неврозом всего лишь потерю формы, а психозом — всего лишь невроз (реже наоборот).

«Паранойя», «шизофрения» — склонен полагать их метафорической парой из некогда моей любимой, но абсолютно мной по сей день не понятой книги Ж. Делеза и Ф. Гваттари. А они вообще-то ходят не только в «шизоанализе».

«Отчуждение» — иногда это просто ругательство по поводу любых несвободных порядков.

«Снятие» — иногда: уничтожить, но как-то так… по-хитрому.

«Модерировать» — иногда: когда рулят, но как-то особо сложно, или особо вежливо.

«Интенции» — невпопад играет за целую палитру простых и понятных слов, от «цели» до «пожелания».

«Имманентный» — слово короче, чем «внутренне присущий и потому более-менее понятный», и тем выигрывает.

«Диспозитив» — идеальное слово в качестве моего личного паразита. Про все, чего угодно, могу спросить: и как там диспозитив-то? Медийного рынка? Диспозитив условий конкурса? Диспозитив пьянки?

«Трансцендентный» — про все сверхъестественное… Иногда — с симпатией — про хреноту нечеловеческой силы. Иногда — с раздражением — про непонятное, ибо чуждое, которое и понимать не фиг.

«Амплификация» — вместо «индукции», «интегрирования» и даже, грех сказать, простого «сложения».

«На порядок» — когда мы говорим «на порядок» больше, то забываем, что это значит «в десять раз». И «два порядка» — это в «сто раз», а не в пять.

И много чего еще говорю.

Изюм

Некогда меня заразили словами «изюм» и «пым». Изюм — значит хорошо. Пым — просто слово-паразит, обычно маркирует собой окончание, такое слово-точка. Можно сказать «вуаля», можно «пым». В свою очередь, заразил ими человек десять. Разносчик заразы — дополнитель великого и могучего.

И это изюм.

Пым.

Недомут

В двадцать лет я написал роман «Недомут».

Когда мне было двадцать один, мне показали экземпляр (принтерные бумажки), который якобы съездил во Владивосток и вернулся обратно в рюкзаке какого-то хиппи. Может, и правда съездил.

Я тут же решил, что я великий писатель.

А чего еще было решать?

С коммунистического стола

Хотел ли я «раскулачить Дерипаску»? Каюсь: иногда бывал един с народом и хотел. Поэтому я начал подавать нищим. Чтоб все было логично. Если я оформляю требование «взять и поделить» — начни и подели. Что ближе. Хотя бы символически.

И вот я символически подаю нищим (интересно, можно ли назвать такое поведение показухой? если его никто не видит? а перед Богом не хиляет? а рассказ о нем — показуха? а с учетом этого предложения? и не по хрену ли?).

Значит, подаю. Обычно одну монету, первой найденную в кармане, а монеты у нас от 1 копейки до 10 рублей. Чаще всего это рубль, два или 50 копеек.

На самих нищих мне, по большому счету, плевать. И по малому плевать. Тем более я знаю, что большая часть из них зарабатывает больше среднего гражданина, если не уползает с места, как только набирается на пузырь. Но куда желательно засунуть такое знание — было, кажется, у Мераба Мамардашвили…

И вот морозным днем кидаю монетку какой-то бабе в пустую кружку. Замечаю, что лицо бабы покрыто красными пятнами. Далее замечаю, что баба вышвыривает монетку на лед. Оказалось мало — 10 копеек. Говорю «ни хуя себе!», потому что с детства был ботаник и трус, и не привык хамить людям (на самом деле я, конечно, подумал «ну и сука ты!», что куда точнее отражает момент).

Решил — объявляю социальную акцию. Мораторий. Месяц не буду подавать. Три месяца. Из-за этой суки.

Потом подумал, что я, типа, не фашист. А такое решение — строго говоря, фашизм. То есть я распространяю признаки единичного экземпляра на вид, и сужу по ним нового экземпляра. Чурка побил друга в Питере, сейчас пойдем врежем чурке в Большой Мурте: чурка в этом мире всего один. Э-эх, думаю… И продолжил мудацкую филантропию…

Полагаю, что моя модель не проста не христианская, а какая-то даже антихристова. Сам образ мыслей. Если считать христианином князя Мышкина.

Вульгарный материализм

Всегда с нелюбовью встречал натуралистические объяснения. «Еще скажите, что дурные мысли вырабатываются в печени…». Не любил географический детерминизм: «эти люди такие, потому что у них есть море». Социально-психическое различие полов, выводимое из физиологии — бесило до сомнения в адекватности собеседника. «У мужчин мозг устроен немного иначе». Хрен-та! И даже если докажут, что гомосексуализм обусловлен физиологией — буду считать его культурным феноменом. Буду говорить: «тип сексуальности инсталлируется дискурсивными и внедискурсивными практиками социума», и плевать на все. Ибо кредо.

Так что сейчас — свидетельствую против себя. По приколу.

Есть хороший человек, с которым мне хорошо — чай пить. Трепаться. Дурью маяться. Пару раз пробовали работать вместе — полный абзац. До взаимной истерики. Он, как существо радикально нерефлексивное, зовет меня сволочью, я такого счастья позволить себе не могу — просто хочется придушить хорошего человека. Почему? Радикально отличная «оргкультура».

А чего она отличная? И вот здесь — поле для разгула вульгарного материализма… У нас — разные болячки: это многое объясняет. Оба чуть-чуть инвалиды.

У меня — плохое кровоснабжение головного мозга, невралгия, кривые позвонки и ущемленные нервы. Как следствие — быстрая утомляемость. Для меня не бывает 8-часового рабочего дня. Технически невозможно. Как следствие — главные добродетели: точность скупого действия, расчет, отвращение к лишней работе, продуктивная лень. Методичность. Строго дедуктивный метод (в отличии от индуктивного метода Шерлока Холмса). Жестокость и скаредность (нет ресурсов на лишнее снисхождение и щедрость). Обсцессивный невроз. Я быстро пишу. Но мало. Я должен за 2 часа успеть то, что другие делают день. Я верю, что меньшая армия побеждает большую, если концентрирует свой удар. Где бы я был — если бы не верил?

У него — прямо наоборот. Нет памяти на все, кроме картинок и образов. С детства. Не мог выучить урок в принципе. Там какая-то атрофия, какая-то хана в нейронных цепях, легкий крантец мозга — не знаю диагноза: врать не буду. Год отучился в «школе для дураков». Потом понял, чего надо делать: использовать на полную катушку оперативную память, коли другой нет. Отвечать материал на том уроке, где его подносят. И брать мир харизмой. Напором. Улыбкой. Мордой лица. Сработало. Вернулся в обычную школу. Учился только на «пять».

Отсюда, значит, неспособность к абстракции. Неспособность к методичности. Клиническая. На грани фантастики. Не помнит, что было вчера. Не знает, что будет завтра. Не любовь к мышлению, на грани презрения, но… страсть к творчеству. Главные добродетели: энергия, душевность, «широта». Легкая адаптация. Быстрая интуиция. Из тех людей, что не «знают», но «понимают». Постоянно косячит (как с такой мозгой не косячить?), но его прощают, ибо он прощает других.

И ничего. Одно время — самый дорогой специалист Красноярска в своем занятии. Директор образовательного учреждения. Народ в подчинении. Сам ни хрена не знает, но учит других. Другие, чудесным образом, учатся. Навык, без всякой методики передачи, передается воздушно-капельным путем.

Мне такая оргкультура глубоко противна (хотя я ей по-своему восхищаюсь). Восхищаюсь и терпеть не могу.

Что делать? Ничего. Пить чай. Травя эту байку о поганом детерминизме.

Кстати, забыл сказать: этот человек — женщина. В первой фразе отчего-то написалось «он», и пошло-поехало… я не специально. В какой-то момент показалось, что «он» — точнее. Чтобы не отвлекаться по лишнему тут половому признаку.

Экстремальный отдых

В строгом смысле «несчастной любови» предавался один раз. Дошел в этом изыскании до его дурацких пределов, и чего-то щелкнуло: с тех пор не очень понимаю, как этим болеть всерьез. Если один раз переболел. Ежели, по-ученому, случилось дискретное извлечение опыта.

А «не всерьез» — было дело. Помню, предавался чувствам и горестям в момент писания диссертации. Такое типа умственное занятие — и такая безумственная история. Так именно поэтому, как сейчас понимаю. Как повод побухать, попсиховать, чего-то «пожить». Отвлечься. И с новыми силами, трам-там-там… все в рамках производственного процесса. Экстремальный отдых. Роман скорее с водкой — на фоне девушки.

Или это все мои понты? Что я такая прогрессивная нелюдь, и даже мое безумие — от ума?

Черт его знает.

Поживем — увидим.

Самогонщик

Соседи твердо знают, что я гоню самогон. Как бы это объяснить? Через стенки моей кухни — их спальня. Где кухня — там трубы. И вот эти трубы ночами мерзко гудят. Час гудят, два гудят. Не знаю, почему. Не сантехник. Но гудят отвратительно… Я бы с этими трубами жить не смог. Но это не моя беда: что мне кухня? Ухожу. В комнатах не гудят.

Это беда четы пенсионеров — соседей. Переехать из спальни, видимо, не судьба. И вот они ночами колотят мне в стену. Уйми, мол, свою трубу… Объясняю: унять трубу не могу, если хотите, зайдите ко мне, послушайте. Если хотите — давайте сходим к соседям верхним и нижним. Давайте вместе вызовем специалистов из ПЖРЭТа (или как оно называется?).

«Я тебя, гуся, понял, — отвечает сосед. — Днем гони, понял? А ночью не гони». Он не хочет специалистов ПЖРЭТа. Он хочет, чтобы я, сука, перестал гнать самогонку ему на нервы.

Блядь! Предлагаю следственный эксперимент: загудит — идите ко мне. Найдете самогонку — вся ваша. Заходят. «Вот он», — соседка кажет на ящик с грязным бельем. В ее голосе — почтительный страх. Она боится его. «Кто он?» — спрашиваю. «Аппарат», — говорит она. Назвать самогонный аппарат полным именем она не решается. «А вы хоть раз в жизни его видели?» — «Я нет, но муж как-то видел. В юности, один раз».

Блядь! Должно быть, та встреча в юности перевернула ему жизнь. Прошу меня не тревожить. В ответ: «А мы все записываем». Чего они записывают? С гордостью за труды: «мы пишем время, когда гудит». У них специальная тетрадь. Ей, так понимаю, пара лет. Ведется каждую ночь. Они там отмечают временные интервалы. «Эту тетрадку мы покажем в Наркоконтроле». И тогда меня заметут.

Блядь! Они вообще знают слова — Наркоконтроль, мэрия, горсовет. Они читают газеты. С чем они пришли усмирять трубу первый раз? «Вышло постановление горсовета, что после одиннадцати шуметь нельзя». И вот я нарушаю постановление Городского совета. Не абы как.

Дальше — больше. «Про вас уже все знают». То есть у этих двух — армия свидетелей. Которые точно знают про самогон. В Наркоконтроль они пойдут маршем. «Знаем мы, кто к вам ходит».

Предлагаю звонить в милицию прямо сейчас. Не хотят. Улик мало. Тетрадка не заполнена до конца.

Иногда я встречаю их в подъезде. Иногда они стыдят, упирая на человечность: «ну может хоть сегодня ночью, а? не гони?». Иногда пугают ментами. Иногда лишь зыркают. По настроению.

…К чему я? Не ради же двух пожилых дураков? Я бы сказал, что их правосознание эталонно, большинство населения мыслит именно так.

Первое: за каждым действием непременно видится делатель (как это описывал Ницше). Труба не может гудеть сама. Должен быть кто-то, кто гудит на трубе. Перун какой-нибудь.

Второе: мир всегда имеет намерения по отношению к нам (это у логика Витгенштейна он не имеет, а у душевного человека — всегда имеет). Наши люди — душевные. Почему бы им не решить, что я просто мою посуду или пускаю кораблики, откуда тут самогон, откуда они взяли, что аппарат — вообще гудит? Э-э-э. Я же говорил: труба издает действительно мерзкий звук. Если бы я пускал кораблики, труба бы гудела мягче. Такому дискомфорту, как у них, соответствует только чье-то преступление. Почему самогон? Потому что они читали газеты, но не дочитали до шахидов и черных месс… Иначе бы решили, что гудим — шахидскими поясами и черными мессами. В картине мира пожилого-законопослушного аппарат — царь бытового зла. Таким образом, мне придали масштаб.

Третье: презрение к формальным процедурам. Каким образом подшить к делу тетрадку? А тетрадка — для красоты. Точнее, для полноты. Для финального аккорда: целых 725 часов мафия на давала спать людям. Милиция-то все поймет с полуслова. Мы поняли — и она поймет. Не дураки, чай, в милиции. И как не ценить вещдок — если его два года вели? «Здесь мерилом работы считают усталость».

Четвертое: бескомпромиссность. Ну гоню я самогон. Так ты зайди, купи у меня бутылочку, со мной же и выпей. Не можешь силой — сделай по-людски. Наладь отношения. Попробуй по-хорошему, черт возьми. Ты ведь даже не пробуешь. Ты хочешь одолжения от человека, на которого ты орешь. Сильный требует, слабый просит. А ты кто? Конь в пальто?

Пятое: нерешительность. Именно так: бескомпромиссная нерешительность. Финальное решение откладывается на бесконечность. Дело решает гипотетический «мент из машины», но его не зовут. Тут либо культура «тетрадочки», либо культура «финальной точки».

Шестое: фатализм. В конечном-то счете. Проблема признается, называется, но решения нет. И будет тебе гудеть до скончания века. Если Путин не приедет и не починит, или прочее чудо в голубом вертолете. Но может — тебе нравится? Мир, где разные ублюдки гудят на нервы, как минимум, определен.

Моя милиция

Три раза имел дело с милицией. Три раза за почти тридцать лет — очень мало. Мне везло.

Был подозреваемым: милиционер зашел в мою квартиру с каким-то парнем и сказал — 500 долларов. Иначе, мол, будет суд. Ну будет так будет, ответил я. С тех пор ничего не было. Помню, как мент хлопал по своему пистолету. «Если бы покарябали пистолет, 500 долларов бы вам не хватило», — зачем-то заметил он.

Был потерпевшим: «разбойное нападение». Тогда мне позвонили из милиции и сказали, что, бляха, гражданский долг — придти к ним. Я тогда растерялся: надо было послать. Но я пришел. Дальше мне объяснили гражданский долг: писать бумагу, что «претензий не имею». По делу, за которое дают лет семь. Все, сказали, делают это, иначе им потом хуже. Приобщился ко всем. Тетка-мент кусала хлеб прямо от буханки и смотрела на меня, как на саму «преступность».

Третий раз банально — вытрезвитель.

Все три раза мне говорили: «золотая молодежь». С укором, завистью и чувством краткого ситуативного превосходства. С классовой ненавистью.

Не объяснять же им, что старший преподаватель — примерно такой же лузер, как лейтенант правоохранительных органов? Да они бы — я подозреваю — и не поверили. Все-таки есть в наших людях какое-то чувство к «интеллигенции».

Вот так. Но фактом своего существования моя милиция меня бережет. Я без стеба. Не будь ее… В этой стране… Да, собственно, в любой стране.

Сам себе цензор

Твой статус ограничивает тебе свободу слова. Свободнее всего говорить, когда ты никто. Студент, например. А потом у тебя появляются «обязательства».

Давал городскому журналу интервью. Как последний чинуша, затребовал текст на сверку. И вырезал оттуда хороший абзац. С присказкой мерзкого чинуши: «нюансы моей политический ситуации…».

Вроде бы как был никто, так и остался. Но вот, пожалуйста: сам себе цензор, все как у людей.

Творчество как испражнение

Сочиняю песни. Исключительно матерные и какие-то сатанинские. В мире победившего зла рок-музыка была бы как раз такой. Другое не могу. И музыку к ним сочинять не могу, не умею. Только стихи, которые надо петь, а лучше кричать со сцены под шум.

Никому не показываю — зачем?

Какой же резон?

Если законы сохранения распространить на эмоции-интенции: сливаю лишнюю злобу. Наивно думаю, что во мне освобождается «место». Ну и самое простое: просто нравится.

Я же никому пока не мешаю?

Горе-проповедник

Объяснял, почему не могу писать из Красноярска в Москву. Они хотели «чистой информации».

— Есть вещи, которые я делать умею, но не люблю: интервью, отчеты. Люблю и умею только публицистику. Не умею и не люблю — расследования, новости и «чистую информацию».

— А есть то, что любишь — и не умеешь?

Я брякнул: «Наверное, проповеди».

Спасибо венграм

Звали в Москву на какую-то конференцию — отказался. Я теперь осторожный. После того, как съездил «переводчиком с венгерского».

В Красноярске есть литературный журнал. Я там в редколлегии. Главред говорит: «не мог бы глянуть тексты»? Это был подстрочник с венгерского, но очень сильный подстрочник. Ничего не надо править. Только конец дописать. Конца там в рассказе не было, не специальный обрыв, а просто не было — по каким-то техническим причинам. Я чего-то дописал — немного, чтя неведомого автора.

Потом мне говорят: «ну поехали, ты теперь друг венгерской литературы». В Москве — ее торжественная неделя. У тебя чего, дел в Москве нет? Или тебя пугают живые венгры?

Ну поехали. Свои дела быстро исчерпались, да и невежливо — игнорировать приглашающих. Посещаю. Слушаю. Выпиваю-закусываю.

Просят выступить перед профессиональным сообществом. Рассказать о том, как переводил. Они-то поняли, что я знаю венгерский, что корпел ночами, бился… «Может с листа чего-нибудь почитаете? Покажите, как это делают по-сибирски?». — «Нет, говорю, с листа переводить — наши тяжелые будни. Лучше расскажу главное. Чем отлична наша школа от московской». Слушали внимательно. Хлопали-записывали. Так родилась красноярская школа. Потом снова — выпивали-закусывали.

И тут меня — впервые в жизни так сильно — достала халява, достала не своя роль. К чертовой матери обменял билет. Улетел на три дня раньше.

Теперь обхожу «не свое» за версту. Лучше пропустить интересное, чем еще раз — «переводы с венгерского».

Здравствуй, моя берлога.

Спасибо, дорогие товарищи венгры.

Тузики и грелки

Позвали нас, типа экспертов, полемизировать со студенчеством. С молодежными политиками, как они себя называли. На «дискуссионный клуб». Приперлись: философ, политтехнолог, деятель от православия, я… Все пришли. Как один. «Нам тут обещали, что нас порвут, аки тузик грелку, — радуется технолог. — Грелка пришла. Где же тузики?»

«Молодежные политики» не пришли ни один. У нас, сказали, было много занятий, и мы устали.

Редкая «дискуссия» проходит с такой наглядностью. Потеряли всего полчаса, и все ясно. По теме молодежной политики.

Чистка 1991 года

Когда мне было 13 лет, мы надругались над Карлом Марксом. С родителями. Время такое было. 1991 год, да еще большая уборка-чистка. Выкидывали все лишнее. Нашли ископаемый том «Капитала»: мятый, трепаный, без обложки. Короче, реликвия. И мы ее — с подобающими речами — вынесли на помойку. «Отряхнем прах старого мира». Вот такие мы бурбулисы. Были.

Многие психоаналитичные граждане решат: так и завязались его отношения с классиком… Не думаю. Вряд ли. Но история хорошая. Настраивающая — именно сейчас — на вечность и добрый лад. Особенно когда тебя носят в помойку, или помойку носят к тебе. А что? Маркс терпел, и нам велел.

Антигламур

Политические дебаты. Из отзыва на меня: «Выступал ты, Саш, хорошо, но внешне выглядел как-то пидаровато». Охренеть. Нашли себе, блядь, метросексуала, где не искали. Я то знаю, что мой стиль — радикальный антигламур: русский валенок на марше, куль картофеля в пиджаке с карманами.

Ношу костюмы именно по этой причине: мне нужны карманы. Десяток предметов, которые некуда деть. К лету их число загадочно убывает, и я перехожу на джинсу.

Чего там пидароватого? Медленная речь? Очки? Лохматые волосы с месячной бородой-щетиной?

Помню, звонит мне в полночь одно мурло — зовет пить водку. «Я уж подумал, Саш, что ты пидар» — «Почему?» — «Ну как: звонишь ночью незнакомому человеку, а он тебя сразу на хуй на шлет».

По схожей причине меня как-то записали в евреи. Вежливость — вещь такая. Осторожнее с ней надо. Помнить, что лишняя вежливость — ранит чувства окружающих… Провоцирует…

Таро

Несколько лет назад напились с товарищем. Потянуло на всякую дурь, экстремальную и возвышенную.

— Давай, — говорю, — дьявола вызовем. Втроем посидим. Ты же типа врал, что умеешь.

— А как будем вызывать — ниточкой, иголочкой, ложечкой?

— Тебе вообще-то виднее.

— Есть риск, что сгорит квартира…

— Я такую квартиру знаю — в огне не горит, в воде не тонет.

Тут товарищ говорит, что нужен еще литр водки. Иначе, мол, дьявол не придет. Смотрим — а нету денег. И литра водки, соответственно. Ну, ничего. Взяли полтора литра пива и поперлись в ту самую квартиру, к знакомой.

А настроение такое же дурацкое и высокое.

— Ну давай, — говорит наш мистик, — я вам на таро погадаю. Только нужна картофелина и свечка.

Про свечку все как-то поняли. А картофелина? Тем более нет в доме картошки. Морковка есть.

— Ну клади морковь. Хотя картошка лучше — она честнее. Ее для честности надо.

Ну и пошло-поехало. Мне раскинули три раза. На один карьерный вопрос, на личный, и на все сразу, как это говорится, «на жизнь». Счет 2:1. В пользу того, что обломится.

Любовная лабуда, как и было предвещено, обломилась через неделю. Карьерная — через год. А по жизни, сказали, все будет хорошо: «жить будешь громко». Помогут «высокие покровители» и вообще.

Ну вот. Обломы резко повышают валидность всего нашего приключения с морковкой и свечкой. Осталось только ждать покровителей. И дело в шляпе.

Секс-парад

Подруга, чуть жившая на Западе, говорит: такого сексапила, как в Красноярске, там нет ни фига. Летом наша главная улица — проспект Мира — впереди Европы всей. По числу девушек, целиком инвестированных в свою сексуальность. Есть очень симпатичные. Есть не очень. Есть страшные. Но все, невзирая на исходные данные, имеют предельно товарный вид. Ежели угодно, гламурный. Парад эпохи: секс, выраженный через деньги, и деньги, выраженные через секс.

Подруга немного ворчит:

— Некоторые девчонки одеты почти проститутками. В Европе их бы так и поняли.

— На вашем гнилом Западе одежда менее зовет к сексу?

— Конечно. Там меньше необходимости отдаться, чтобы продаться. А здесь такое ощущение, что все надо успеть к двадцати. Ну к двадцати пяти максимум.

— Чего успеть?

— Не столько потрахаться, сколько совершить главную сделку жизни — найти оптового долгосрочного спонсора. Судя по одежде можно понять, сколько именно придется потратить на каждую. А европеец — скуп. К тому же их женщинам удобнее заработать самим.

— И выглядеть как черт знает кто…

— И выглядеть как черт знает кто, которому удобно выглядеть черт знает кем. Они делают исключение — когда захотят. Просто одежка-в-обтяжку, топики, мини-юбки не считаются униформой любого дня.

Дар в сортире

Бывает: сетую на плохие условия. Мол, нет условий для творчества, и т. п. А какие тебе условия — кроме чисто физических: поесть, поспать, и чтобы не били палкой? Вспоминаю, что Набоков писал свой «Дар», сидя на унитазе. Больше было негде. И написал — целый «Дар». А ты, блин? Помогает плохо. Но все равно: надо вспоминать Набокова. Еще можно сравнить условия Моцарта и Сальери…

Поэт и народ

Сидим в красноярском ресторане с Толиком, московским поэтом, подрабатывающим тут копирайтером. Толик угощает. Мне звонит знакомая девушка. Зовет в гости, но в итоге зовется сама. Девушка с парнем, тот с бритой головой и еще каким-то кентом. Толик угощает всех.

— В случае чего отобьемся? — шепчет он мне, разливая под рыбу водочку, — али нет?

Во как. Центральную Сибирь угощают не абы как, а с риском для жизни. Вдруг чего-нибудь откусит.

Конспиративная хата

В большой квартире в Красноярске жили приезжие «специалисты от оппозиции», двое левых и двое правых. Все очень не любили Путина, и неплохо относились друг к другу.

Как-то утром захожу в гости. Меня зовут к завтраку.

— На нормальную квартиру в Москве, — говорит правый, — надо работать уже года три. Абзац какой-то.

— Ничего, — отвечает левый, — когда мы придем, в Москве станет много пустых квартир.

— Только нас не трогайте.

Так и сидели, с шутками-прибаутками.

Потом левого товарища, говорившего про квартиры, немного арестовали. И он немного посидел в тюрьме.

Иногда я получаю от него письма.

А от правого товарища у меня есть фиолетовый шарф.

— Наша революция, — сказал он, — будет не оранжевой, а фиолетовой. Так благородней.

Потом знак революции носила моя подруга.

Антиквариат

Гордится можно, при желании, чем угодно. Я вот, например, горжусь китайской рубахой. Она у меня антикварная. Дедушка носил ее в 1940-е после Великой отечественной войны. И вот уже десять лет я ее одеваю. Еще в 1999 году меня спрашивали — где купил такую славную вещь? Я подробно, с чувством за цельно прожитые годы, все объяснял… И никто не заметил, что я не прав. Народ тоже хотел китайских рубах.

Агент влияния

Выпив 500 грамм водки, я вступил в «Единую Россию», написал заявление. Либералы поняли — я пропил последнее. Левые поняли лучше: парень, принявший с десяток людей в НБП, вступал вместе со мной… по приколу. Что до просто пьющих, те встретили с пониманием. Что до людей вдумчивых, они этой байке попросту не поверили. «А зачем ты это сделал на самом деле

У меня, помнится, было на то целых четыре повода. Ну, во-первых, за компанию. Чего у нас за компанию не бывает? И девственность теряют, и деньги, а я — чего потерял? Во-вторых, с научными целями — дикарь, поехавший изучать на местный политсовет Миклухо-Маклаев. «Не мешайте, у меня прикладная антропология». В-третьих, карьеры для (насчет карьеры ошибся). В-четвертых, послужить родине.

На докучливые вопросы отвечаю — мол, я «агент влияния», правда, ни хрена ни влиятельный. Чей агент? «Шпион неизвестной родины», — отвечаю из Мераба Мамардашвили.

«Педик высочайшего класса»

Есть такая игра: слово расшифровывается чудным образом, и на его окончание надо придумать слово, которое снова расшифровать, и т. д. Играют в компании по кругу. Что бы вы подумали о компании, которая сыграла вот так?


пидар-ас — педик высочайшего класса

сук — собака мужского пола

кровля — кровная месть

явство — видимость на-личия-в-при-сутствии (по Хайдеггеру)

оргия — небольшая временная организация

ямщик — обитатель ямы, бомж

кроссовка — недорогая красотка

аська — политически корректное именование «письки»

Абрам — вселенский антипод Брамы

Матера — бывалая волчиха

амбар — бар, где можно пожрать

рассомаха — драка на расовой почве.


А чтобы вы сказали, если это я играл — сам с собой?

Делез по ночам

Несколько лет назад. Дело к ночи.

— Пойдемте пиво в бар пить.

— Не, — говорю, — мы уже там водку пили. Сейчас надо водку в подъезде. Средний класс, что ли — пиво по барам?

Подъезд так подъезд. Взяли еще 0,5 на троих и на закусь пакетик «кириешек»: 50 грамм сухариков.

Надо и поговорить за жизнь.

— У меня, — рассказывает девушка-искусствовед, — бывают мультиоргазмы.

Рассказала, что это такое.

— Я, — говорит парень-юрист, — недавно стрелял в человека.

Тоже рассказал.

— Эх, ребята, — говорю, — а я вот читал Делеза.

— Ну ничего, — говорят ребята, — тоже дело.

Так я нашел контекст постструктурализму.

Вурдалак и диплодок

Мог бы написать «Мой словарь». Несколько слов на каждую букву, и типа эссе на каждое слово. На это дело долгое и безответное. Некогда меня хватило на десять минут, просто сами слова… Вот они:

А: армия, анархия, Азия, антихрист, антикоммунизм, антиглобализм.

Б: будущее, ботаник, буржуазия, бухло, будущее, брак.

В: викинги, «вашингтонский обком», вопрос, война, воспитание, вурдалак.

Г: гомосексуализм, Грамши, гопник, горизонт, государство, гарантии, гармония, гражданское общество, грамотность.

Д: демократия, Дума, драйв, душа, дача, дурак, дар, духовность, драка, диплодок, дыра, дуэли, доллар, Достоевский.

Особенно меня радуют в списке главных понятий «вурдалак» и «диплодок».

Про каждого хотел сказать что-то важное.

Сто цветов и колючек

У меня знакомые разные. Один здоровался фразой — «в рот волка ебать». Другая морщилась от таких ругательных слов, как, скажем, гадство и негодяйство. Нельзя так — о людях. Некрасиво. Сказать при ней слово задница было равносильно публичному испражнению где-нибудь в конференц-зале… Даже как-то не мыслимо.

И со всеми мне было хорошо.

Сантехник параллельных миров

Однажды видел неземного сантехника. Собственно, он был даже не сантехник. На визитке было написано мастер-универсал. Он делал все: крутил краны, плотничал, столярничал, присобачивал все, что угодно — куда угодно.

…Трубы засорились, и мы позвали универсала. Пришел молодой человек в очках. А дело было 23 февраля, я — еле живой с превентивной корпоративной. Охмелится бы. Подкатываю у универсалу. «Да я вообще, — говорит. — Не любитель этого дела». Пым. Уговариваю сантехника — на 50 грамм.

Потом он уговорил трубу.

Потом мы родили список на 8 пунктов: что в квартире присобачить.

Потом он присобачил все оптом.

Звали универсала — Флорид. Это такое имя.

Самое подходящее.

Для агента дивной параллельной реальности.

Шизоаналитический параноик

Не могу занимать некруглые суммы, равным образом просить или жертвовать.

— Саш, займи четыре тысячи…

— Не могу. Только три или пять. Лучше, конечно, пять.

А если кто попросит, к примеру, две восемьсот — хрен ему. И сто пятьдесят рублей — хрен. Либо сто, либо уж пятьсот. А лучше всего — ничего. Потому что ничего — самое круглое и ровное. Это не жадность, потому что потерять сто рублей мне лучше, чем восемьдесят восемь.

Имеет ли сие отношение к тому, что на бытовом языке зовется шиза?

А на специальном, шизоаналитическом, имени Ж. Делеза и Ф. Гваттари — тяготением к параноидальному полюсу? Как известно, фашизоидному? И вся моя типа революция — укрывается лопухом?

В йоге только девушки

Подруга затащила на йогу. Не знаю, какое отношение секция имеет к традициям Древней Индии, к одной, как водится, из шести даршан… Наверное, никакого. Но секция — хорошая. И девушка-тренер — хорошая. И упражнения. В основном — на несчастный мой позвоночник.

Но что любопытно — в группе ни одного мужчины. Они качаются железом в соседнем зале. «Чего так? — спрашиваю девушку-тренера. — Брезгуют?» — «Не выдерживают. Слишком тяжело им. Приходят и уходят. Вот мой молодой человек — не выдержал…»

И действительно: чистое «качание» легче. Я чуть-чуть сравнил. Что угодно проще, нежели силовая йога. И есть женщины в русских селениях…

Я походил немного — и сбег.

Не выдержал. Как настоящий мужчина.

Линейная экстраполяция и кранты

Если верить в линейную экстраполяцию текущих трендов — лет через десять я сдохну. Или стану тяжким инвалидом. Или даже через пять.

Просто вспоминаю, что я успевал — лет семь-десять назад. Учиться, работать двойную норму (или на двух работах), рьяно выпивать (ноль пять в рыло, и с утра на работу), еще более рьяно — читать (однажды я посчитал — закладки в сорока книгах), влюбляться, маяться дурью, шляться по каким-то окраинам, и писать за вечер рассказ… А сейчас?

Работоспособность — ниже средней. Никакого разброса «вширь», мучительная нехватка — на движение «вглубь». Если что-то еще успеваю, лишь за счет методичности. Почти ничего не хочу. Витальность словно подорвалась на мине, и дымится, и куски ее раскиданы по окрестным елкам…

По точкам, как учили нас в школе, строится линейный график. И вот он упирается — страх сказать куда. И страх сказать — как скоро.

Но это — если верить в экстраполяцию.

Я-то не верю.

В конце 19-го столетия тоже строили линейный график: к какому году цивилизация захлебнется в лошадином дерьме? Считали рост городов, рост лошадиного транспорта, и мутили стандартный тренд. Точно не помню, но кажется, что к 1950 году слой навоза в городах должен был составить 40 сантиметров.

Как-то ведь обошлось? Не утопли же в говне?

Верю, что дурное количество переходит в какое-то разумное качество… Где бы я был — если бы не верил?

Кодировать тортиком

Однажды мы забухали так, что чуть не пропили родную редакцию, а важный политический проект — пропили в самом деле. Ну и часть своего доброго имени — не без этого. И вот был исторический момент, когда верховный босс отправился вправлять мой запой. Пришел домой ко мне с тортиком, встретил там мою маму и долго мило беседовал. Травил какие-то байки. «Вот выпьешь ты сегодня еще, — говорит, — сочту это за личное неуважение…». Ну и пили чай. Я так остохренел с этакого милосердия, что действительно не пил — несколько месяцев, т. е. вообще ни грамма (в ужасе отвергая конфеты с ликером, и тем веселя народ). А дали бы мне по башке — и что? И ничего. Ничего бы не изменилось. Пинки очень мало ускоряют мое движение. Корреляция с «пряником» — куда больше. И сие хорошо.

Ницца и подвал

Дядя моего товарища — крупный капиталист, некогда руливший КрАЗом, ныне перебравшийся за рубеж. Входящий в топ богатейших собственников Франции. И вот он зовет племянника в гости. Оплачивая дорогу, гостиницу, давая какие-то страшные деньги на «карманные расходы».

Племяш вылетает в Москву, но там почему-то нет возможности тут же лететь в Париж.

— Ну че? — говорит он мне, — беру обратный билет, до Красноярска. Из аэропорта сразу на такси на Предмостную, и в клуб — посидеть с ребятами.

Клуб — это был такой самодельный подвал, где собирались ролевики, пили спирт и общались. И вот мой товарищ сутки колдырит в подвале технарек от бабы Зины, потом выезжает: аэропорт — Москва — Париж — Ницца и т. д. Проиграл в каком-то казино 10 000 тамошних денег, погулял, позырил, пофотал.

И вернулся в красноярский подвал — докалдыривать. Докалдырить — иногда очень важно. У него на это ушло три года.

Сейчас это деловой деятель, жуть с каким портфелем. Без всяких, оговорим, влияний своего дяди. Правдиво иллюстрируя собой ложный тезис, что всему свое время. Ага.

Все-таки славная страна, замечу я некорректно (нельзя единичный акт возводить в теорию, но ежели сильно хочется, то все можно). Тут можно оговорить, что «местами» и «периодически» — но какая разница?

Рождение легенды

Есть истории, которые отрываются от ситуации и бытуют далее — как фольклор. Скажешь — «был свидетелем» — не поверят. Все равно что начать: «Сидим мы с Василием Ивановичем и Петькой в бане…». А я вот был свидетели. Правда, не с Петькой.

— И каких мастеров Возрождения вы знаете? — спрашивает вузовская учительница.

— Микеланджело, — подсказывает товарищ.

— Дурак ты, — огрызается студент. — Микеланджело и Донателло — черепашки-ниндзя.

Так оно все и было.

Особо филологический хуй

«Мне нравится слово хуй», — делится миловидная девушка, лет двадцати, в очках. Познакомились не абы где — в краевой библиотеке. Еще она зовет Анну Андреевну — Анной Андреевной. Сразу видно — филологиня. И еще, наверное, что-то пишет. Прозу там, стихи. Вряд ли настолько энергоемкие, как любимое слово, но сама девушка, официозно выражаясь, «с потенциалом».

Наша фольклорная задница

Известна поговорка о том, что крепкая проза пишется крепкой задницей, главное, мол, сидеть и не бегать. Приписывают ее Толстому. Мне же литературная мудрость передалась лично, из рук, что называется, в руки. На банкете Виктор Астафьев подозвал к себе и молвил, понизив голос, про «задницу». Если прославлюсь — тоже кому-нибудь передам. Но сначала надо в классики. Я без шуток. Фраза хороша, но недостойна уст графомана.

Подъезды и паутина

По крайней мере, в двух подъездах города Красноярска про меня на стенах написаны комплименты (добрые люди гвоздем корябали). И куда больше мест в интернете, где написано, что я козел… Дутый, глупый, скверных качеств и т. д.

Корочки и рамочки

Одно время в администрацию Красноярского края заходил всяк желающий. Потом на входе означился мент и пропускал внутрь по корочкам. В 1990-е годы хватало любого журналистского удостоверения. Потом появилось понятие аккредитации, т. е. специального удостоверения номер два. Потом появилось рамка с досмотром. Ясно, что стало хуже. Вопрос, где именно: снаружи или внутри? Какой там макродиагноз? Разгул насилия, или власть удаляется?

«А вот к президенту Эстонии я ходила просто так, — делится знакомая. — Договаривалась, и ходила. Его там охраняют куда слабее, чем краевой комитет по делам молодежи… Не говоря уже об эстонских министрах…». Эх. Я-то думал, что режимам прибалтийских апартеидов вообще нет никаких оправданий…

Сам себе классик

«И помереть не жаль, и людей положить не грех…». Почему-то фраза помнится как цитата. Откуда? Чего? Само вероятное — сам когда-то написал. Ну и всплыло. Сам себе канонический автор.

По приколу

Однажды я притворился жидом. Увидел на парте надпись «бей жидов», грустно стало, и дописал — «мы тебя, гада, сами побьем». Понятно, что занимался я политической провокацией. Только вот не пойму, на чью мельницу воду лил — мирового сионизма или русского черносотенства?

Кант и спикер

Некогда брал интервью у спикера Законодательного Собрания. Ровно так, как надо. Скучное, гладкое, ни о чем — как любят наши высокие собеседники. И был там живой момент, один. В студенческой юности наш персонаж играл в карты на деньги и много выигрывал. В сером монументе означилось что-то человеческое, я вписал абзац, пусть, мол, немного оттает… При визировании его, конечно, убили. Не хрен «на деньги в карты», пусть даже в преферанс.

Иммануил Кант в свое время жил с карточных заработков. Не катала, конечно — просто в молодости много и хорошо играл в сложные игры. В его биографии это есть. Канту можно. Спикеру — ни-ни.

Повелитель Вселенной

В школьном сочинении о «своей мечте», лет в двенадцать, я вписал фразу — «хочу быть повелителем Вселенной». Мама с ужасом углядела. «Не дай бог увидят! Тебе не стыдно?». Дикий был скандал… Потенциальный «повелитель Вселенной» ревел и сопел, а фразу замалевали ручкой, исправив на «путешественником во Вселенной».

Вот он, золотой отмаз! Спросят меня люди добрые, чего я такой лузер, и отвечу — «знаете, как нас за волю к власти в детстве-то гоняли?».

И вот чего интересно. Сочинение писалось в отходящем, но все-таки СССР, и реакция мамы была типично советской. Интересно, как на такую фразу — реагировали бы сейчас?

Последний ответ

Если не понятно, чего происходит, в чем суть мероприятия, зачем та или иная контора, канает один ответ — «это они отмывают деньги». Что это, интересно, за мистическое занятие — если под него подходит все что угодно?

В семинарах одной известной организации, посмотрел, послушал, делюсь кулуарно:

— Ну это же настолько низкий уровень обсуждения, что не может быть взаправду… Это не образовательная программа, не политический проект… Свезли клоунов…

— Успокойся, Саш — они деньги моют.

Интересно, а в самом деле?

Вообще, процент интересен, вот когда происходит идиотизм: каково вероятие, что моют, и вероятие, что просто идиотизм? И чего из двух — обладает низшим ценностным рангом?

Панковские приколы

Несколько лет назад один мой знакомец напился и стал вести себя неласково. Налетал на прохожих, дико орал и падал вместе с ними в сугроб.

— Ты, — говорю ему, — ведешь себя как мерзкий гопник… Не веди себя так.

— Ты че? — обиделся он. — Это прикол не гопнический, а панковский.

Ну и мне как-то сразу легче стало. Панковский — это еще ничего.

Второй раз видел панковский прикол, встретив в туалете одного бара партийного деятеля. Сторонник новой России ссал в раковину.

— Наш прикол, — любовно говорил он, — панковский…

А первый знакомец потом устроился на стройку. Так и говорил: «У меня работа хорошая — на стройку воровать взяли». Потом он гонял по стройке бригадира, и его выгнали с хорошей работы.

…Если мне на голову упадет кирпич — успею ли я понять, что прикол был панковским?

И не сильно расстроится?

Сорванные башни

Один мой знакомец долго и упорно «воевал с режимом». Вывешивал в ЖЖ десяток постов за день, например — «мне кажется, профиль Путина напоминает Пиночета в юности, а вам?». Стебал мое вступление в ЕР с познавательными целями. Звонит тут радостный — «меня взяли на штатную должность в „Молодую гвардию“». Думаете, он рассудил как циник, мол, хватит дурачиться, надо и денег взять? Хрен-та. Мотивировка: «сколько можно писать про разных уродов, пора придти и сделать все по-людски». Некоторые его осудили за непоследовательность. А по-моему — очень последовательный чувак. Есть ведь случаи, когда форма важнее содержания? Есть. Если форма «энергично ехать вперед без башни», то стиль выдержан абсолютно.

Удачи тебе, рыцарь

Мужик хочет вступить в красноярское отделение Союза писателей (не знаю, зачем взрослому мужику хочется в 2006 году состоять в Союзе писателей, ну да ладно). Идет заседание.

— Над чем сейчас работаете?

— Над Библией.

— В смысле?

— Перекладываю ее на стихи…

Как говорил знакомый ролевик, провожая светлого эльфа куда-нибудь подальше, на дракона там: удачи тебе, рыцарь…

Спасение утопающих

— Всяк беда, — делюсь по приколу, — страхует от большей. Вот чего я делаю, нервно теребя в руках шарик? Неврозом маюсь. Невроз — первое средство от психоза. А психоз — от черной депрессии. А депрессия — от самоубийства.

— А самоубийство — от чего средство?

— От жизни, которая хуже смерти.

Пидар и акула

На митинг против повышения тарифов на ЖКХ парень принес плакат «Лучше пидар на рее, чем акула в трюме». Сам видел, как сознательные старушки принялись гонять парня. За гомофобию, пояснил подошедший мент, мирно все наблюдающий.

Вам не завернуть?

Одной мой друг восхищался талантливой матершиной — к месту, к делу, отточенной. Приводил пример. Один чувак занудно чего-то просит у девушки, и объяснить, и показать, и чего-то еще… «А поебаться тебе не завернуть?» — реагирует девушка.

Заслуги и шнурки

Мне тут показали образцово-показательного скинхеда. Там особая курточка, нашивочка, шнурки особого цвета.

— Просто так это не оденешь. Это заслуживается.

— Как же?

— Убийством чурки в честном бою.

«Политическое говноведение»

Некогда мне сделали такой комплимент:

— Вроде бы рафинированный молодой человек, писатель, а как в говне разбирается!

Без иронии. Стояла предвыборная кампания, сидели в штабе. Мне тогда стало как-то по-детски радостно. Наверное, это важно для рафинированного молодого человека — диплом «говноведа»? И чем моложе и рафинированней — тем важнее? При этом все должно быть дифференцированно… Писатель должен сдавать зачет по «общему и экзистенциальному говноведению», философ — по «онтологическому», а пиарщик — по «прикладному». Весь пиар, по сути, оно и есть. Там ведь заповедь: «Чтобы не ошибиться в людях, их надо предполагать скотом, и они тебя точно не подведут». Правда, я почти по этой специальности не работал. Так, раза три. По случаю. Видимо, зачета по «говноведению» тут мало.

Вертикальная мобильность

Несколько лет назад я колупал бутылкой пива об ограду парка. Почему-то не заладилось открыть ее быстро. Стою, колупаю. Ко мне молчаливо подходит мужик бичеватого вида, говорит «дай открою», вынимает из своего мешка ложку, и как-то хитроумно вскрывает бутылку ложкой. Молчаливо удаляется.

Минут через десять — бутылка уже опустела — мужик идет обратно. Смиренно просит бутылку, и как-то так оно вышло: разговорились. Мужик рассказал, что он сейчас бомж, а в конце 1980-х был банкиром красноярской мафии, воров в законе, расстрелянных в войне 1994 года. Собственно, на массовой гибели своих должников и начал гореть… Ну и горел себе — год за годом.

Рассказывал какие-то были, с именами и явками. «В ресторан брал с собой 20–30 тысяч рублей — вдруг придется рассчитаться за всех». То есть по тем годам стоимость автомобиля. «А деньги они всегда отдавали в срок». Часа два, наверное, говорили. «Прямо урок истории», — молвила девица, колупавшая со мной пиво.

Моя геополитика

Как-то незаметно, прежде всего для себя, перешел в женатое состояние… Но речь не о том.

Отъезжает, значит, супруга. На несколько дней. И что же я учудил? Навел ребят и устроил вселенское забухалово? Навел девок? Э, нет. Берите круче. Настоящие перверты — оттягиваются не так.

Я взял комплект шахмат, 32 фигурки, колоду карт, 54 штуки, 24 шашки, десяток каких-то статуэток, комнату и… устроил себе на пару суток «игру в геополитику». Кайф, чистый кайф. Без вредных последствий (в отличие от того же забухалова). Это не пересказать, точнее пересказывать долго, надо же посвящать в мышление, в тонкости.

Если кто-то после этого обзовет меня нормальным… Покрою гада цитатой классика. «Геополитика — тяжелая вражда полушарий мозга, которая у некоторых бывает с рождения» (Пелевин, «Поколение П»). Хотя, если быть строго корректным, следовало бы обозвать мою личную настольную ролевую игру — метаполитикой.

Интересно, что первые два тура остались всецело за тем, что я означил мировой олигархией (фактически в нее вышел симбиоз верхушки трефовой масти и черных шахмат). Из религий уцелел только буддизм, из массовых идеологий — социал-демократия, из империй — некое подобие второго рейха. Католицизм и сталинизм пролетели, хотя одно время стояли сильно… Мир явно шел под тотальный контроль всех финансовых потоков шестью персонами, но в третьем туре наметился некий перелом, а четвертый тур не сыгрался.

Самое забавное, к чему вела игровая логика:

1). Фигура, аналогичная Сталину, могла быть — в глобальном масштабе — лишь агентом мирового империализма. В моем случае, родовой финансовой олигархии, скрепленной внешними скрепами подобия религиозного ордена (я не виноват, но Крыс реально контачил с трефами!).

2). Элита сильнейших враждующих государств договаривается против… не столько даже народа, сколько против элиты «второго плана».

3). Последовательно проводимый либерализм неминуемо кончается социал-демократией.

4). Национально-освободительные движения поначалу индуцируют левую идеологию, но в итоге ее же губят. Весь третий тур прошел под знаком борьбы «Интернационала» и «сепаратизмов».

5). «Националистическая партия» в рамках одного федеративного государства сначала разбила «имперскую партию», но потом была вынуждена отыграть обратно в ее сторону.

6). Спецслужбы тяготеют к транснациональной организации и предательству своих «государств», «этносов» и т. д.

7). Главным препятствием пост-либеральной олигархии, как ни странно, выступила свобода слова, и она была отменена на хрен.

8). Единоличное правление в масштабах мира, как и узурпацию всех финансовых потоков одним лицом или даже одним кланом — вряд ли возможна. «Надо договариваться».

9). Оскотинивание большинства и «среднего класса» — едва ли не единственное, что препятствует тотальному экономическому равноправию.

10). Попавший в номенклатурный верх никогда уже не падет ниже определенной черты, и всегда имеет шансы вернуться.

11). Мировая элита оказывается в строгом смысле коллаборационистской по отношению ко всему человечеству как периферии, то есть она ведет себя так, как будто обслуживает некую метрополию, при том, что никакой видимой метрополии нет. Но видимость именно коллаборационистской политики — налицо.

…Примерно вот так. Можно предположить, что я начал играть с некими установками, и в процессе их развернул. Думаю, что 6–7 пунктов — предпрограммированы совершенно. Но вот 3–4 (какие именно, не скажу) явились для мня открытием. Я действительно не подозревал, что оно обернется так. Я действительно никому не подыгрывал… единственное пожелание — сделать процесс максимально увлекательным, для чего он должен быть подробным и честным.

По итогам одной отвязно-шизовой развлекухи мог бы написать добрый конспирологический томик. Более того, если такие томики пишутся по какой-то схожей методе — респект их авторам.

Умеют ребята творчески отдохнуть!

Социальный туризм

— Надо, — говорю студентам, — изучать различные страты. Ни к каким не принадлежа. Ну вот, например, в субботу я пил спирт с бичами, а в понедельник чай с вице-премьером Российской Федерации в Белом доме. А сейчас вот тут перед вами, и еще вопрос — какой из трех опытов любопытней, экстремальней и познавательней.

При этом тактично умалчиваю, какие же мерзкие бичи, мерзкий вице-премьер, и студенты — местами тоже.

Но это было давно. Исчезли бичи, подевались вице-премьеры, и сам я сбег от студентов. Сижу один.

Но если что — могу понтоваться. Мол, было. Знайте наших, которые знали тех.

Сейчас я ленивый, скучный. Обрюзг. Пишу мемуар.

Прости меня, Совок, грешного

В 2001 году Союз писателей решил мне заплатить 2001 рубль за рецензии. Но оказалось, что идти надо не в Союз, а в какую-то контору, получать там бумажку, потом с этой бумажкой идти еще куда-то, ждать там два часа… «Ну совок развели», — мысленно и злобственно шипел я. Со мной какую-то сумму получал дяденька, совок вполне повидавший. «Раньше-то было, — говорит, — заходишь в союз, тебе из стола вынимают денежку, идешь и пьешь». С тех пор «совок» начал из лексикона куда-то дрейфовать, и почти совсем сдрейфил. Более того, чудится, я немного перед ним виноват. В общем, прости меня, Совок, пожалуйста. Могли бы сказать, что я занимаюсь гнусной обывательской социологией — возгоняю случай в теорию. Но я ведь не говорю, что имею теорию про «совковость». Ничего не имею. Просто впечатление. Если угодно, оно про то, что не надо ругаться теми словами, коих ты не знаешь… Не говорят же люди на улицах — «сука ты редуцированная, коннотат парашный, симулякр ебаный…».

Наши фирменные бесы

Если бы я был христианским проповедником, я бы сказал самому себе — «тебя терзают мелкие бесы, которым ты по запарке торганул душу». Возможно, я бы даже поверил.

Дело в чем? Временами накатывает такой невроз, а может, это называется по-другому. Подсознательно ждешь какого-то нападения — на улицах, вообще в любых местах, кроме 3–4 совсем уж знакомых. Это не разумный страх, когда прохожий обходит компанию бухой гопоты. Я-то как бы жду всего и от всех — среди бела дня, от мужчин, женщин, детей, знакомых и незнакомых. Сейчас подросток вынет из рюкзака и стрельнет. Сейчас дедушка обматерит. Сейчас тетенька обсчитает. Бр-р-р. При этом мне никто ничего плохого не делал — явилось само собой, не реакцией на реально пережитый кошмар. Правда, когда сильно занят, спешу, думаю, когда сильно хорошо, или плохо, или болею, или чувствую прилив сил — не накатит. Накатит тогда, когда нормальному человеку скучно. Он идет и скучает, как образ лишнего человека в русской литературе. Я иду и тревожусь, как идиот.

Проповедник бы мне сказал: в книжках ты описал мир веселого конца света, где любой прохожий — вынет и стрельнет. Ты, сука, оклеветал мир, и вот ты живешь в тобой сотворенном, тебе кажется — «сейчас начнется», а ведь это твоя же фирменная поделка. Ты сам вымутил этих бесов, и вот они, мелкие суки, тебя грызут.

Проповедник мог бы говорить долго.

Я все-таки полагаю, что это: а). резкое окончание резко алкогольного периода жизни, б). ряд еще вполне физичных причин…

Поживем — увидим.

Но версия про бесов мне бы импонировала.

Гуляем и скользим

Везде в гостях, нигде в доме. Я про свои «занятости», «профессии» — или как это называется? В каждой области я словно представительствую за что-то другое, в силу чего меня терпят (некоторые, может, и любят).

На кафедре я литератор, может быть, журналист… Пытались привить мне «научный стиль». Мол, вы эту публицистику бросьте. Нет, вы очень творческий человек. Мы это ценим. Но бросьте. Давайте жить по-научному. Привилось бы лучше, если бы не пытались привить уважение к нему, к стилю. Если бы его прививали — с презрением к нему, и сугубо игровой задачей («ну вы же можете это пародировать, ерунду-то?»). Так и не научился: болею отвращением к списку литературы, к прочему. Ну вот. В научной среде я играю за журналистов.

Журналисты понимают, что я, конечно, не журналист. Ученый, писатель — типа того. Некоторую журналистскую работу могу делать лучше среднего, некоторую — не могу вообще. Но по стилю жизни, по образу мысли — ни хрена, конечно же, не медийщик. Писатель. Ну и посему бы редакции — не позволить себе писателя? При каждом просвещенном дворе должен быть немного Вольтер, при просвещенной редакции — должен быть немного писатель.

Для писателей я… для кого «журналист», для кого «философ». В зависимости от того, чего я больше цитировал на последней встрече — Путина или Деррида. Писатель прежде всего художественный. А я как бы знающий. Хотя в кругах по-настоящему знающих или осведомленных ценима скорее моя «художественность». Чего уж я такого знаю?

В системе образования я пытался выглядеть кем угодно, только не «преподом». Преподом по случаю, скажем. «Ребята, я к вам на минутку зашел погреться». А так вообще-то я по свои делам. По каким? Ну, могу рассказать… И я рассказывал. Чего-то из писательства. Из журналистики. Просто из разных тус. В системе дополнительного образования меня представляли по-разному. Было дело — ездил на летнюю школу «политологом». А на каком-то круглом столе перед мной стояла табличками, там написано было «философ».

Когда в одной из сфер я держу блистательное поражение, то тихо уползаю в другую. Допустим, я сбежал с вуза — до облома где-нибудь. Совершенно бессмысленно заманивать меня к диссертации, к аудиториям, пока блистательное поражение вновь не одержано. Где-нибудь на другой поляне. Поляны надо навещать. Чтобы не соскучились.

Чудное про деньги

У меня много плохих черт, но есть хорошее. Волнуюсь, пока не понимаю, что делать. Волнуюсь, чтобы начать решать. Почти перестаю, как решил. Почти все равно, чем закончится… И еще замечаю странную — мелкие потери занозят меня сильнее, чем крупные. Особенно если крупные были следствием прозрачного мне решения, а малые — хрен знает чего. Ну допустим: потерял тут несколько тысяч долларов на фондовом рынке, сумма не смертельная, но мне значимая. Переживаю меньше, чем по поводу потерянных 1000 рублей. Я знаю, что в коробке должно лежать девять тысяч, а там восемь… Где, блин, штука? Вот именно непонятность, отсутствие контроля — и бесят. Долго — не целый день, но все равно долго — переживаю. По поводу долларов — не переживаю вообще. Это же был следствием решения, верно? Я же сам так решил? Это же стратегия? Это ведь не была совсем глупая стратегия, верно? Это же просто не повезло? Ну и вот. И мне уже кайфно. Я потерял, и мне кайфно. По причине того, что я не расстраиваюсь там, где расстроился бы любой другой человек моего достатка. А когда меня крючит из-за выпавших из кармана ста рублей, я знаю, что нормального человека с такого вообще не крючит, никак… И меня начинает крючить еще сильнее.

Мои привычки в 1970-х

Девушка-служака обыскивает меня в аэропорту Домодедово. При этом я замешкался, и она:

— Пошевеливайтесь… Привыкли стоять в очередях в семидесятые годы…

Это мне, 1978 года рождения. Сама девушка — не старше меня. Неплохо сохранившаяся с семидесятых! С интонациями тетки из советского магазина, или постсоветского клерка. И самое похожее в ней на теток — фраза про 1970-е. Какое-то особое хамство, смешанное с какой-то особой глупостью, что это почти уже песня, почти сюжет.

Понты у Кремля

Март 2007 года. С ребятами понтовались на Красной площади — «чья мобила дешевле?». Или как варианты — чья старее и примитивнее? Я вышел в финал с парнем, показавшим хреновину за 700 рублей. Но, блин, это ей сейчас 700 рублей. А моя — в принципе не продается. Это самая примитивная модель 2003 года, стоившая тогда 2000 рублей. Через год-другой это стоило уже 1000, потом исчезло. Надо ли говорить, что это мой первый телефон, и он с тех пор не менялся?

— Хорошо стоим, — сказал кто-то, — в провинции так не бывает.

Нас было десять человек, мы приехали из разных провинций. Через час была встреча с Сурковым. Мы были молодые писатели.

Поэты и братки

Один московский поэт рассказывал, как в начале 1990-х работал управленцем сети ларьков. Ларьки стояли на излюбленном месте стрелок семи группировок. Пистолет, по его словам, наставляли не раз, и любимой шуткой было — «отойди, ты у меня сегодня седьмой». Забавно, но образовалась команда — все палаточники были молодые поэты-писатели, другие как-то не удерживались. А эти ничего. Пушку так пушку. Отпаивали пивом и откармливали литераторов (тогда в Москве реально были голодные), судачили с братвою за жизнь. Интеллигент более хрупкое создание, нежели быдло, если не очень знает, зачем ему что-то делать или где-то быть. Но если так вышло, что знает — его живучесть выше средней по нации.

Интеллигентно о пидарасах

Стоим в курилке. Обсуждаем каких-то партийных деятелей второго плана. Центральное понятие дискурса — «пидарасы». Понятие ввел штатный идеолог «Молодой гвардии», описывая своих друзей и врагов. «Ты так интеллигентно говоришь слово пидарасы», — дивится мне стоявшая рядом девушка… Да, да, все кивают. «Интеллигент же», — говорит бритый налысо парень.

Социальная ответственность малого бизнеса

Приятель рассказывал про продавца из ларька, обвешивающего и обсчитывающего пенсионеров. Примерно на 100–150 рублей в день… в их пользу. «Чем же он покрывает недостачу?» — «А он обсчитывает всех остальных рублей на 500».

Муки вербализации

Журналистка местной телекомпании спрашивает, «каков путь от замысла до написания книги». Чего-то ей говорю, что-то косвенное такое, теоретическое, но журналистка настаивает — не то. Лучше бы пояснили на примере. Как вы взяли и написали. Сложно, говорю, на примере. Привожу какой-то пример — дурацкий. Что-то еще мычу и бормочу. Наконец: «Я не могу вам этого объяснить. А вы можете объяснить состояние оргазма человеку, который его не испытывал?».

Просочиться

На важным политическом форуме с «элитой края» досматривают менты. Рамка, все как положено, «откройте портфель». Прохожу с бутылкой водки и оружием, правда, смешным и газовым. Не то, чтобы хотел кого-то шмальнуть или там бухнуть, просто завалялось по карманам и портфелям со вчерашнего. Эх… Будь нацболом-смертником — было бы мне счастье. Главное, идти в костюме и сонному, распространяя ауру «как мне все надоело». Кстати, с такой аурой обычно проходишь без документов — там, где обычно спрашивают. Надо лишь проникнутся чувством внутреннего отвращения к повседневности происходящего, и привет. Вахта чует своего на ментальном уровне. Сейчас это у меня получается так себе, или вахты стали другими… А раньше — раза 3–4 миновал такие кордоны на спор, без обломов вообще. Возвращаясь к тому форму — за 50 метров от двери трое ментов окружили девку с плакатом, не имеющим отношения к сути происходящего. Просто девка была за другую партию, и не туда забрела. Тут на нее и прыг-скок. Вражий элемент, сука. Врешь, девка, не пройдешь. Чего с ней дальше, не очень понял, но дальше она, разумеется, не прошла…

За братьев-близнецов!

Вполне обижаюсь только на личные оскорбления, то есть ругать при мне мужчин, горожан, провинциалов, русских, писателей, журналистов, интеллигентов, преподов, пьяниц, либералов, левых, правых, фашистов, кем я еще был? — можно сколько угодно. Ну если человек не имеет намерения специально выказать тем отношение ко мне лично. «Не хочу обидеть Рабиновича, но вот замечал, что евреи…». Ну и замечай себе на здоровье. Тоже много чего замечал. Как-то не получается отождествиться столь плотно, чтобы за них, родимых, обидеться. Они — это они, я — это я.

Ну вот расстроился… Один дурак поделился — «Близнецов вообще ненавижу!». В смысле — зодиакальный знак. Надо же быть таким фашистом-то, а? Нашел себе сволочей — двенадцатую часть человечества. Я по зодиаку Близнец, но дурак про это не знает, у него какие-то свои счеты и соображения. И как-то мне стало обидно за общность. Я не верю в наши бульварные гороскопы, такой общности — Близнецы всех времен и народов — для меня вообще нет. Но как-то обиделся. Укорял себя, что не встал и не сказал всего, что положено. Не рванул рубаху, не дал в морду — за братьев-то своих Близнецов. А может меня покоробила причудливость дурака? Хотя дурь причудливая должна быть более сносная, чем заурядная. Он ведь не глупее тех, кто ненавидит «вообще всех богатых» или «вообще всех бедных». Именно что причудливый.

И чего это я?

Моя милиция снова со мной

Общался с милицией не часто, зато во всех позициях — свидетеля, подозреваемого, потерпевшего, нарушителя. И вот наконец-то пообщался в роли хрен знает кого. Самая, так понимаю, нормальная роль.

Выхожу к себе во двор, бывает такое. Менты. Человек пять в одном конце, пять в другом. У которых лица совсем страшные — с автоматами, в форме. Которые лицом не страшны, те в штатском. Ого, думаю. Ничего конкретного, просто «ого». Все-таки десяток ментов — многовато. Я же не знаю, зачем их столько. Просто фиксирую: полдень, двор, милиция, много. Тот, который в штатском, ко мне. Тянет удостоверение. Сначала свое. Теперь ты мне чего-нибудь покажи. Паспорт там. У меня, такая привычка, паспорт всегда с собой, и еще 3–4 ксивы, не знаю, зачем, мало ли. Показал.

«Здесь живете?», мент спрашивает. Ну здесь. «А ничего странного не происходит?». Человечков вам зеленых, тарелочек? «Ну хотя бы зеленых человечков», он улыбается. Нет, пока не было. «Жаль».

Сказал, что надо бы задержать меня и сводить в РОВД, ибо проживаю не по приписке. Но сегодня не будет, не до того. У него сейчас — дело. Спросил он, где работаю. «А давайте позвоним, есть там этот человек или нет?» — подходит второй. Ну звоните. Дальше — записали мои данные. Спрашиваю, зачем? Кто я вообще — подозреваемый, потерпевший, свидетель? Зачем данные — прохожего-то? Мне не жалко, нет, просто дивно… А это, говорит милиционер, надо смотреть телесериал по второму каналу про милицию, там все сказано. Не смотрите? Не смотрю, говорю. А дома у вас хорошо топят, милиция меня спрашивает? А на работе у вас как?

Я так понял — им было просто скучно. Они ничего не искали. В соседнем сквере через час должен был начаться митинг, и милиции было в 3–4 раза больше чем митингующих, как обычно. Кто-то был в засаде — во дворе. Так я понял. Иных объяснений нет.

Милиция просто удовлетворяла со мной жажду человеческого общения. Самая, повторюсь, естественная позиция гражданина РФ при общении с силовыми товарищами… Человечков там поискать. За тарелочек ответить.

Без Бэ

У одной знакомой был невроз: она не могла писать букву «б». Буква казалось ей некрасивой, тошнотворной. Из-за своего хвостика, портящего вид строчки.

У нее был четкий кодекс, иногда позволяющий писать «б». Если, например, букв «бэ» в слове две — тоже мерзко, но разрешалось. Еще в каких-то редких случаях. Обычно же слову надо было искать синоним.

Или вообще не писать статью, где «бэ» было неизбежным. Знакомая работала журналисткой. Хорошей журналистской. Только вот писала медленно. Целый день на три килобайта. А вы попробуйте — попишите без «б».

И никто не знал ее страшной тайны. Ну медленно пишет, и медленно. Зато хорошо.

Когда она вылечилась, то искренне не могла понять: почему коллеги так копаются? О чем можно вообще думать в статье — если ее можно писать всеми буквами алфавита?

Она посмотрела на мир с высоты прошедшего тренинг.

«Художка»: посмотреть и показать

Позвали в «художку», в Художественное училище имени Сурикова. Себя показать, людей посмотреть, я же писатель, раньше были встречи с писателями, ну вот.

Вы классные, сказал я ребятам. У вас — нормальные, человеческие, подверженные человеческим эмоциям лицам. Я преподавал в техническом вузе, и привык к наглядным пособиям теории Ломброзо. Когда все налицо и на лице. Вот этот мелкий пакостник, а вот тот, наверное, склонен к телесным повреждениям средней тяжести. Они там тусят, бегают от армии, скрываются от работы, некоторые тренируются перед зоной. Исключения — есть, некоторые студенты стали моими приятелями, но в основном молодежь РФ отстаивается и скрывается… А вы рисуете. Надо же. Даже не знаю, то ли ваше место из прошлого, то ли из будущего… В сегодняшней РФ художественное училище, конечно же, не уместно. Ничему особенно рыночному не учат, а на отстойник-накопитель — чему равно 80 процентов вузов — тоже не похоже. Вы не современные, вот. Ваше счастье.

Говорили часа два. Вопросы были… И смешные, и всякие, но были же, и хорошо.

— Каких людей уважаете?

— Тип людей, выпавших из всех типов. Плохо классифицируемых, чем интересных. Придумавших себя. Решивших про свою жизнь… Понимающих, кто они и чего. Уклонившихся… Отличающихся… Даже от самих себя…

— Неформалов, что ли?

— Неформал, наверное, интереснее среднего человека, но неформал — тоже, к сожалению, тип. Они уклонились, но надо уклониться еще и от этого уклонения. Каждому на себя.

— Верите ли вы в любовь?

— Что такое любовь?

— Ну это…

— Милая барышня, вы спрашиваете скорее о сексуальном влечении. В которое нет нужды верить, потому что оно есть. Верить же надо только в то, чего нет. В христианскую любовь, наверное, можно верить, но я в нее то верю, то нет.

— В чем проблема писателей?

— В читателях. У России сейчас, считая графоманов, пишущих людей меньше, чем внятно читающих. Все остальные проблемы производные или надуманные.

— Правда ли, что математика — мотор всего?

— А почему математика?

— Есть такая фраза…

— Если вам приятно, можете считать ее и мотором, и тормозом, и шестым колесом…

— В чем смысл жизни?

— У меня есть опасение, что найденный, раз и навсегда, смысл жизни был бы вреден для смысла и опасен для жизни. Я не против вопроса, нет. Но вопрос важнее ответа, как и любой, наверное, вечный вопрос. «Бессмертна ли душа?», «есть ли бог?» и так далее. Чего не ответь, вопрос сильнее ответа. Можно ответить так: смысл — жить так, чтобы иметь возможность его задавать… Далеко не любая жизнь подразумевает возможность задавания каких-то вопросов. Считайте, жизнь удалась, коли вопрос уже задан.

— А если проще?

— Смысл жизни — в самой жизни. Как у Ницше. Но жизнь жизни рознь. И критерий оценки жизни, какая она, может быть только внутри нее, как у того же Ницше. Так проще?

— А как у Ницше?

— У него было про волю к власти. Живем ради воли к власти. Но это не воля к чинам, богатствам, и т. п. Делез потом пояснил, к чему это воля. Это волю к отличию.

— От кого?

— От ближайшего своего подобия. Если угодно — максимально правомерное нарушение максимального числа правил. Если угодно, считайте это самой короткой формулой гения… Нарушение правил, более правомерное, чем они сами.

— Верите ли в идеал?

— Идеала нет, поэтому в него надо верить.

— А какой он?

— Любой образ, на который станет похожа жизнь. Научная истина — описание, которое стремится к подобию реальности. Идеал — описание, к подобию которому стремится реальность. Эмпирически, по жизни мы знаем, что на свете не было ни одного святого, но понятие святого в культуре есть. Человек, который говорит — «здравствуйте, я сверхчеловек?» — что он внушает? Лично мне — либо смех, либо страх. Но понятие сверхчеловека в культуре есть. Как линия горизонта, чтобы было, куда тебе топать… Но представьте себе человека, который ее «достиг»!

— У вас есть хобби?

— Черт его знает, где моя работа, а где мое хобби… Вот я чего-то пишу, когда меня никто не гонит это писать — это как? Или вам нужно такое хобби, которое нельзя выдать за работу? Может быть, шахматы — я люблю играть, но играю плохо, так что точно хобби… Нарды. Чтение книжек, чем дальше — тем меньше. Пребывание в одиночестве — хобби такое есть. Общение — тоже хобби. Но только такое общение, из которого выходишь немного другим. Другой — «структура поля твоего восприятия», как писали классики. Короче: не можешь меня изменить — на хрен ты мне? Можно ведь общаться, не просыпаясь. «Привет, как дела, нормально, а у тебя» и т. д. Алкоголизм, который я периодически побеждаю. Много раз, да. Но это скорее болезнь, чем хобби. Хотя что мешает нам иные болезни считать за хобби?

— Что для вас попса?

— Все, что обезболивает и усыпляет, оставляя тебя тем же самым. Я если тебя меняют, то не попса. Простой критерий. Я не против попсы, я всего лишь за сегрегацию. Телевидение, наверное, отвратительно, но никто не стал глупее от телевизора. У попсы есть функция — обезболивающая… Другое дело, что нельзя анальгетик и бутылку водяры проводить по ведомству культуры, искусства. Нельзя, чтобы Донцова, Пелевин, Астафьев — ротировались в одних рейтингах. Нужен апартеид. В музыке есть понятие классики, рока, джаза, чего-то еще, на одной площадке с шансоном оно не крутится, а в книжном деле все едва ли не вместе… Вот Устинова, вот Веллер, вот Достоевский — давайте выберем среди них писателя года. И что, читатели выбрали. 30 % Устинова, 3 % Веллер, 0,3 % Достоевский. Вот этого не надо, а так пусть все будет. Достоевский все-таки не Устинова по роду занятий.

— Зачем вы пишите?

— Считайте, что меня от этого таращит и плющит. Я, кажется, говорил, что писательство — не профессия. Здесь и сейчас — точно не профессия. Считайте это телесно-духовной практикой вроде йоги. Считайте это получением удовольствия вроде секса. Только не считайте это профессией, и не ошибетесь.

— Вы творческий человек?

— А разве хоть один не творческий человек может пройти мимо поста охраны в училище? Я думал, что всех не творческих там уже заворачивают…

Кастраты на Акрополе

Знакомая моей подруги вернулась из Греции. Много чего хорошего видела, поразили — бродячие псы. Они все поголовно толстые, ленивые, с ошейниками. Это именно бездомные собаки. В России с ними что делают? Обычно ничего, но если уж делают — сразу мочат. В Афинах их отлавливают, ставят прививки, вешают про это ошейник, и на всякий случай кастрируют. Делать им, кастратам, особо нечего. Жрут и греются на солнышке в Акрополе. Много их. Это смачно, прикольно и как-то грустно.

«Вот и в Европе так же», — грустно говорит подруга, жившая там. Имея ввиду атмосферу заболивости, аккуратности и кастрированности. Сама она, кстати, полагает Европу более пригодным к проживанию местом, нежели Россию. «Для нормального человека». Сама она имела возможность остаться, но вернулась в РФ. Вряд ли тому причиной особый «патриотизм». Просто есть такие люди, которым в России жить интереснее, и все тут.

Пиарщик-партизан

Пиарщик разводит население в интересах клиента. Это может быть очень прагматично, красиво, тонко, но вряд ли это благородное дело, верно? Мне же тут рассказывали про одного пафосного пиарщика. Он решил, что минус на минус — дает плюс. И гордиться тем, как кидает и дурит своих клиентов. «Я этих жирных свиней презираю».

Практически Робин Гуд, обирающий неправедные элиты в пользу более бедных, конкретно — более бедного себя. Примерно на среднюю зарплату в России с лишним нулем.

Кампании он проваливает, чем… гордится. Этакий партизан, состоящий в гестапо на довольствии, но пускающий под откос поезда. «Меньше этим козлам достанется». Главное — холить образ самого себя. Обвести козлов. Чтобы, значит, и дальше звали на выборы. Ничего, зовут. И агентство зовут, где он, и его самого. «У нас половина агентства мыслит, как и я».

Похоронное

Мераб Мамардашвили говорил, что когда был маленьким — не понимал смысла похорон, их ритуалов, их социальных игр. «Зачем плакальщицы плачут, это ведь неискренне?». Затем вырос, стал философом, все понял и пояснил. Что человек по природе склонен все забывать, что искусственная среда культуры — держит возможность переживания, и т. д.

Умом я понимаю, что философ, конечно, прав. Искусственная среда культуры, все верно. Только у меня — реакция обратная. С похоронами. Чем больше там ритуала, тем меньше там моих чувств. Если они возникают — то скорее в тех местах, где плотная ткань социальности как-то рвется, где спонтанность, где вне сценария… Интересно — это только мое?

Если не только мое, то можно было бы выстроить неверную, но убедительную теорию, что похороны придумали, чтобы… побыстрее забыть покойного. Прийти, отыграть по правилам. Сначала слову Иксу, потом Игреку, все по чину, все по местам. Не дай бог чего перепутать. Тяпнуть водочки, разойтись и заняться своими делами. Короче, нагнетать «социальное», блокируя «экзистенциальное».

Мир плотен

«У вас есть слова-паразиты?» — «Да, конечно, они прикольные и очень мне помогают, вот к примеру…». Помогают и сочетания. Вот, допустим, вместо «привет» мною говорится «мир плотен», ежели встречаешь человека случайно, шел по улице, шел и встретил. «Привет» — «Мир плотен». То есть говорят обычно «мир тесен», я как-то сказал так в присутствии одного философа, он почти про себя поправил «не тесен, а плотен…», и вот с тех пор. Для всех моих знакомых, хотят они того или нет — мир плотен.

Полный деготь

У одного знакомого бытовала личная поговорка: «ложка меда не меняет вкусовых качеств бочки дегтя, только наоборот…». Говорил касательно студенческих групп. Мол, трое умниц не вытянут весь отстойник, а трое гопов — испортят общение с любой, сколько угодно приятной группой… То есть с ними-то, с тремя — справиться не трудно. Но это уже деготь, это не то.

Был на краевом фестивале молодежного видео, и вроде все ничего. Потом в темноте кто-то кричит ведущему «иди на хуй!», и все происходящее — тоже самое — уже балаган.

Кстати, хорошее слово, в смысле бытового термина — деготь… «А у меня вчера полный деготь быть». Или: «Как твои отношения с Васей? — Деготь, блин…».

Тихо сам с собою я веду беседу

— Для кого ты преподавал в своем идиотском вузе? Для идеи? Для пяти человек?

— Для себя, исключительно для себя. Мне надо было рассказать себе некий минимум, найти время — пообщаться с собой. Мне предложили аспирантуру по философии, семинарские часы, потом лекции. Отлично. Я общался с собой — посредством аудитории. Потом я понял, что посредством этой аудитории все себе давно рассказал, что мог, и ушел.

— А другие остались. Что, могут рассказать себе больше? Или заняты черт знает чем?

— Не знаю. По-всякому. Но если другие могут рассказать себе больше, не значит, что могу я… Именно в этих стенах, именно я — уже ничего не могу.

Слово за слово

На телевидении двое ведущих и двое гостей, поэт и я, как бы писатель. И вот ведущие про то, что надо говорить правильно, без матов, слов-паразитов.

— Расскажите нам, как говорить правильно?

Говорю, что не понимаю вопроса. Правда не понимаю. Задвигаю про творчество. Это же как? Гармоничное нагромождение ошибок, отклонений от правил — более правомерных, чем сами правила. Дурак же, чуждый гармониям, и порядкам, и правомерностям, вообще не поймет — где ошибка, где творчество… «Улисс» для него — одна большая ошибка. И поэзия, конечно, ошибка, потому что стихами не говорят на базаре.

Нет правильности, говорю. Тем более на уровне отдельных слов и фраз. Можно говорить только об уровне сообщения в целом, да и то — роляет контекст. Если уж разбирать, то сообщение в целом, в контексте, и т. д.

Банальные вещи говорю. Что матом можно трогательно обращаться и к Богу, и любимому человеку, и к себе, любимому или не очень. И это может быть целомудренно, умно, честно… Может, разумеется, и не быть. Может и грамматически безупречно — говорить и мерзость, и глупость.

Я не знаю, как это — «говорить правильно». Я примерно знаю, кто такие дураки, и что они говорят.

— Неужели не поправляете своих близких, когда они говорят не правильно?

Уф… У меня аллергия только на дураков, повторяю я. Дурость же бессмысленно поправлять. Тем более что среди моих близких дураков не так много.

— Так значит, можно говорить слово «кофе» в любом роде, и вас это не тронет?

Еще немного — я бы их, милых людей, послал на хуй.

Как вариант.

В доказательство того, что исповедую примерно то же, что проповедую.

Сменить верховную крышу

Забавный служитель церкви, пришедший в Богу… как к пахану. То есть потом он, возможно, несколько изменил интенцию. Но первоначально описывал дело так: «Увлекался магией, читал Кроули и прочую гадость, вызывал себе демонов… Пришел однажды демон, и тут я понял — даже демон заклинается именем Бога. Дьявол-то, по большому счету, лох. И я обратился в веру». — «Сменил крышу на более могущественную?» — «В каком-то смысле, да. И вообще, Дьявол и его братва своих, как правило, кидают, а Бог — нет. Какой смысл верить кидалам, когда есть место, где с тобой общаются по-честному?».

Еще интересна реакции на историю. Ну то есть бывали люди, которые кивали: все правильно, только так… Дьявол не прокурор, на Страшном суде не отмажет. Продуманный парень. Кто-то, наверное, думал — ну блин… Кого в смех. Кого в слезы. Кто-то сказал, что «более антихристианской по духу байки еще не слышал».

Некоторые не верят. А чего? Демона я, правда, того не видел. Ручаюсь лишь за слова.

Жлобье откуда не ждали

В тему коллективных идентичностей, значит, байка.

Я, наверное, должен очень не любить общество потребления, и я его не люблю, но люблю супермаркеты. Они удобны. И вот беру я связку бананов (не себе беру, терпеть их не могу) и иду вешать-паковать. Подбегает девушка-служитель, с улыбкой выщипывает у меня из связки все гнилые бананы, кидает их куда-то, и меняет на правильные. Не выщипни — унес бы, конечно, связку гнилых… Мелочь, но приятно.

Не был «неформалом», но дружил-сочуствовал, это да. Они казались мне классово близким элементом, что ли. Точнее, конечно, не классовом, а экзистенциально-социальным. Ну и не близком, а так, не особо чуждым. И вот, облизанный добрыми людьми в храме гнусного потребления, иду мимо бренчащего в гитару нефорства. Банданы там, навороты. Десять человеков сидят, полуспят, алчут пива — двое работают. Причем гитарист там себе, что-то тихо орет под нос для себя (именно так — тихо, но орет), а девочка-шляпница охаживает прохожих — «киньте монетку на счастье». Знакомые нефоры говорили, что от девки-шляпницы зависит куда больше, чем от самой игры, хоть целый оркестр играй, подавать будет в прямой пропорции от мастерства девушки… Девушка и старается.

Я иногда кидаю, иногда нет, по настроению, по занятости рук. Вижу — впереди мимо пилит мимо ребят толпа теток. Шляпница прыгает, но как-то безрезультатно — тетки не подают. Когда стало ясно, что не подаст последняя тетка, один из парней, с досады: «ну овцы, нах, чисто стадо овец».

Сколько матерного подумал я про него! Моралисты легко выстроят ряд, что тут можно сказать… «Нищий, презирающий подающего», «баран, доящий овец» и т. п.

Мне-то еще важно, что гадина рушит миф о беззлобном нефоре и лавочнике-жлобе.

Мог бы сделать из увиденного какие-нибудь далеко идущие выводы. Что-нибудь подытожить про идентичности.

Впрочем, не подытожил.

Ну его.

Каждому болоту — свой Кулик

В Красноярске есть художник Пономарев, рисующий членом. Снимающий процесс на видео, и много рассуждающий о Боге, Абсолюте и т. п. Его коллега Левченко, рисующий в основном бухалово и бухавший с Пономаревым, ласково зовет того «хуеписец». Ценит за мужество. «Подвыпив, художники часто мечтают — вот бы хуем нарисовать, а он взял и сделал, решился…». И все бы хорошо, если бы не «концепт». «Как пойдет рассуждать, так туши свет, у нас же сейчас как? Написанное, в лучшем случае, 50 % процентов успеха, остальное — концепт». Короче, Пономарев молодец, что рисует хуем, но сильно портит творчество тем, что рисует концептуально.

«Концепт, — говорит Левченко, — должен быть страницы на три. И чтобы по-иностранному. С меня однажды требуют — пиши, мол, концепт картины. А я только по-русски могу, и без трех страниц. Написал три строчки. Потом смотрю — бляха муха, это же стих. Японский». С тех пор Левченко пишет танка и хокку. В основном тоже про бухалово. А концепты так и не пишет, чай, не Москва, где это обязательно.

Русский клич

На фестиваль этнической и всякой музыки «Саянское кольцо» приезжает Артемий Троицкий. Мой приятель, чье творчество глянулось мэтру, сидит с ним в кабаке. Говорит за разные духовные штуки. Например, что совершенно не стесняется сказать слово «хуй», полагая его то ли метафорой, то ли боевым кличем — и очень стесняется говорить «пизда», которое просто матерное. Сидели, пили, закусывали. «Спасибо, что ни разу не заговорили со мной о музыке», — молвил под конец Троицкий.

Самый страшный русский

Один мой знакомец два месяца прожил в немецком городе. Это, говорит, не с чем не сравнимое чувство… Когда ты, пьяный русский, ночью идешь по городу и ни хрена не боишься, ибо ты тут самый страшный. Где еще русскому интеллигенту, доброму, распиздяйскому — словить такое дивное чувство?

Навеяно Мао

Видел майку, на ней портрет Мао Цзедуна, фраза «в жопу политику, будем танцевать», и подпись «Мао». Что, спрашиваю, неужели он так сказал? Нет, говорит придумщик футболки, это я начитался его цитатника, приникся и вдохновился. И написал. Мне показалось, что Мао мог так сказать. Не зря же его хипаны любили в 1960 годы.

Путин на грудь: кому и почем?

Знакомый художник думает продать идею каким-нибудь путинцам. Лучше всего — молодежным путинцам. «Футболка, на которой портрет президента в профиль и фас, и большими буквами, можно по-английски, надпись: разыскивается. Кажется, что прет негатив, что разыскивается преступник, а ниже — перечень достоинств. Разыскивается сильный лидер, государственник, спаситель отечества, и т. п. Можно как вариант — разыскивается на 3-й срок». — «Сначала он сам себя должен найти, если на 3-й срок». — «Да какая разница, лишь бы в такой майке было не стыдно. Просто в майке с Путиным, по-моему, ходить примитивно. А надо, чтобы молодежь носила это по улице, в клубы. Как думаешь?» — «В любом случае, продавать ее ты будешь не молодежи, а чиновнику. Или чуваку, которого поставил чиновник». — «Ну да». — «Чиновник, в отличие от менеджера, отчитывается не за успехи, а за отсутствие косяков. И твоя футболка, если ее не дочитать до конца — большой и жирный косяк». — «В таком случае я мог бы продать ее, например, Каспарову — с другим текстом. Но почему-то противно связываться…».

Байка про Фуко и Суркова

Где-то вычитал, что Миттеран два раза добивался встречи с Фуко, но тот оба раза отказал. Правда или нет? Зачем-то рассказал эту байку в Кремле Владиславу Суркову. В пример того, как оно бывает в Европе, вы же к ней хотели? По крайней мере — говорили? Так вот идеал. Не знаю — зачем рассказал. Потом родилась версия. Чтобы рассказывать как байку второго ряда… Вот, мол, хрен в пальто может прийти в Кремль — и вот чего рассказать. Тоже ведь достижение? Не мое, разумеется, и даже скорее нашего коллективного «Миттерана», нежели коллективного «Фуко». Далеко не так круто, как послать президента, но… все-таки лучше, чем ничего — в плане различия от сатрапии.

Гламур для дур

В Красноярск приезжали французы. Киношники вроде как. Порадовали. Прежде всего внешним видом. Вызывающе не гламурным. То ли бритые, то ли не бритые, на бритой щеке — волосик торчит сантиметров в пять… Свитерок убогой, а может, это и не свитерок… И лицом такие серые-квелые, хуже своего Уэльбека прям.

Русские хотят как в Европах, а в Европах оно вот так. Плевать на свой внешний вид — творческой интеллигенции. Ясно? Гламур для дур, а нам главное, чтоб не жало. Не жмет, и ладушки. Будет учить вас жизни.

Правда, и по учению, и по жизни делегация подкачала. Можно было и интереснее — по дискурсу-то. И фильмы они снимают… так себе, на мое разумение.

Ну да я простил. За волосок и за свитерок.

«Поймали русские люди пидара»

Первая фраза моего не написанного рассказа — «Поймали русские люди пидара». Красота-то какая. Четыре слова — а все меня уже ненавидят. Вообще все. И русские, и патриоты, и демократы, и пидары, и политкорректные, и писатели элитарные, и писатели народные, и народ, и евоная элита. Одна фраза — всем осиновый кол. Вот оно, думаю, смысла поливалентность, коннотат, контекст, все как надо. Рецепция верхом сидит и интенцией погоняет.

Готовое произведение, что еще надо?

И не стал его дописывать.

Сам себе статуя свободы

Один мой добрый знакомый вот уже десять лет не ест мяса. Это не забота о здоровье, ибо он бухает как надо, и как не надо. Это не религия, ибо он, православный, бухает в пост. Это не чувство вкуса, ибо он сало и мясо чтит. Но не ест. Это вообще не имеет причины. «Хохляцкое упрямство», — поясняет он. Не поясняя, в чем это упрямство. Тут-то мне и хочется аплодировать. И цитировать всякие умности — «свобода есть способность быть творящей причиной самого себя», «подлинное решение не мотивировано», и прочее.

После потребления

Позвали на семинар по теме «Не-потребление». Тема с частицей «не» уже немного дикая, ну да ладно. Прежде чем модератор загнула про потреблятство, увязав его левым боком с экологией, предложил аудитории тест. Вот вы борцы с потреблятством, да? Проводите семинары, снимаете ролики, читаете особые нерусские сайты, ибо русских сайтов про это нет. Выньте мобильные телефоны, и давай мериться… у кого самый дешевый, старый, убитый — тот и чемпион. Дальше ясно. Все остальные берут у него уроки — как он дошел до жизни такой? Будьте как он, и все. И будет спасение. Если дальше: поймите, как устроена его жизнь, в чем его смыслы и кайфы, как их от него отцепить, как транслировать в массы, и массы ваши. И чего вам еще?

Кто-то назвал затею провокацией. Какая-то тетенька назвала, чего у нее в телефоне… всякая жуть, а началось с того, что на каждого абонента у нее мелодия. Чтобы качать мелодии, ей потребовалась какая-то хрень, потом эта хрень потянула за собой другую, и т. п. Короче, сама призналась… Легко отделалась — никто даже не просек, что враг среди нас, не кинулся на нее с веселым криком «иуда!», не пожурили и не пожалел.

Чемпионом конкурса, к удивлению, стал не я. Нашелся более шизой чувак — у него тоже оказалась самая дешевая модель 2003 года. Та же синенькая фиговина, что у меня. Но более поцарапанная, побитая — факт. Что я мог сказать? «Ты крут, Митя».

…Под конец меня вопросили, как я вижу «эффективное общество не-потребления». Я сказал, что никак. Точно также не вижу «общества не-рабовладения», «пост-феодализм» и прочее в том же духе. «То есть люди не могут не потреблять?».

Я им пояснил на примере алкоголизма. Не бывает жизнь, наполненная отсутствием алкоголя, бывает жизнь, наполненная чем-то еще. Можно потреблять вещи, но есть еще секс, любовь, творчество, общение, мышление, наркотики и много чего еще. Наркотики тоже потребление, но это потребление косит рынки, ибо делает ненужным потребление всего другого. На доску выписали все, кроме, почему-то, «секса» и «наркотиков». «Главное быть духовными», — молвила одна женщина, ткнув политкорректную точку.

Загрузка...