Глава шестая


Снаружи, в просторном холле, царил полумрак. Зато было настежь раскрыто несколько дверей – в гостиную, где часть гостей играли в карты и откуда доносились смех вперемешку с нестройными звуками фортепиано; и в столовую, где тоже смеялись и звенели бокалами. Из холла же вела парадная лестница на первый этаж дома.

Я, слушая биение собственного сердца, остановилась, понятия не имея, что мне делать дальше, как дверь вдруг открылась. Снова это был Ильицкий, – и снова его глаза, лишающие меня самообладания. Однако на этот раз панику мне удалось подавить, и, будто так и нужно, я развернулась и неспешно направилась в глубь коридора, зная, что он идет за мной. Наугад толкнула первую попавшуюся дверь – это оказалась библиотека, к счастью, пустующая сейчас.

Тотчас следом вошел Ильицкий, не думая просить у меня позволения. Я потянулась было, чтобы подкрутить потухшую лампу, но он так и не позволил мне этого сделать. Ильицкий обхватил мое лицо руками, приблизил к себе и глядел в него жадно, настороженно, будто не верил еще, что это я.

– Женя… – прошептала я и легонько погладила пальцами его щеку.

Поверить и впрямь было трудно. Как? Откуда? Никто из прежних друзей не знал, что я в Москве…

Но он уже поймал мою ладонь – сжал ее крепко, прильнул к ней губами. А после, будто опомнившись, начал торопливо и беспорядочно целовать мои виски, лоб, веки.

– Лидушка, – выдохнул он мне в ухо, – я думал, уж никогда не увижу тебя больше.

– И я так думала, – улыбалась я в темноте, скользя щекой по его щеке.

Губы наши встретились как будто случайно. Женя замер, наверное ожидая, что я отстранюсь, – не дождался. А меня покинули все разумные мысли, хотелось расплакаться от счастья, поскольку я уже стала забывать вкус его поцелуев и те чувства, которые рождали они во мне. И кажется, даже тогда не было так хорошо.

А после мое сознание, которое мне временами хотелось выключить вовсе, чтобы не мешало, начало развивать логическую цепочку. Как вообще случилось, что мы встретились? Ежели он сумел меня найти, то сумеют и другие. Поймут, зачем я здесь, и выйдут на Платона Алексеевича…

Я потеряла к поцелуям интерес и отстранилась. Испуганно смотрела в любимые глаза, желая отыскать ответ.

– Как ты нашел меня? Кто сказал, что я здесь? – я спросила это излишне резко и требовательно: страх, что я разоблачена, оказался сильнее прочего.

– Никто не сказал, – Ильицкий нахмурился – кажется, ему тоже стало не до поцелуев. – Я случайно попал на этот вечер: приехал с приятелем по академии Генштаба – он однокашник покойного Щербатова…

– Щербинина, – поправила я.

Жутко признавать, но я снова не доверяла этому мужчине, снова ждала от него подвоха.

– Да хоть Пушкина, – бесстрастно отозвался Ильицкий, позволяя мне на этот раз зажечь светильник.

У меня же все мысли сейчас были о том, что это за однокашник. Еще один приятель Сорокина? Еще один подозреваемый? Или все‑таки случайность?

А повернувшись, я даже смутилась. Ильицкий, пока я возилась со светильником, жадно вглядывался в мой профиль – в его глазах не было теперь того жара, что еще минуту назад, но он смотрел так, будто опять не верил, что это я. Будто боялся, что я сейчас исчезну.

Но скоро опомнился, и во взгляде снова появилась усмешка, как броня, за которой он – настоящий – прятался.

– Значит, ты все же стала гувернанткой, – произнес Ильицкий, улыбаясь уголком губ, – с твоими талантами и приданым твоего попечителя – право, я думал ты давно уже располневшая, глубоко беременная барыня.

– Увы, – я почему‑то улыбнулась в ответ на дерзость. Странно, мне сперва показалось, что Ильицкий изменился, став чуть более галантным. Но мне лишь показалось, слава богу. И еще я решила, что наша встреча – это все‑таки случайность, а о Сорокине я вполне могу подумать позже. Я имею на это право, в конце концов! – Платон Алексеевич лишил меня приданого и своей милости, когда… ты слышал, наверное, что я отказала жениху, которого он для меня нашел?

– Слышал, – подтвердил он и поправил локон, упавший на мой лоб, – разумеется, ведь карьера гувернантки – это куда интереснее, чем стать женой какого‑то там князя.

– Всего лишь графа.

– Тем более.

И снова он заключил меня в плен своих рук, целуя так, что посторонние мысли окончательно перестали меня тревожить. А потом, как гром среди ясного неба, Ильицкий сказал:

– Я надеюсь, дети Полесовых не слишком расстроятся, если ты уйдешь из этого дома? Я хочу, чтобы ты вернулась в Петербург и стала моей женой.

От неожиданности я даже охнула. Я надеялась услышать от него эти слова – надеялась и уже не чаяла дождаться. Мечтала, конечно, что он скажет их не таким дежурным тоном, хотя… ничего более нежного и романтичного я от Ильицкого действительно не слышала. Но – боже мой, как же не вовремя!

– Я не могу, – вырвалось у меня само собой, и я торопливо добавила: – Сейчас не могу – может быть, позже… Словом, мне нужно подумать.

Ильицкий, разумеется, ждал от меня другого ответа – кажется, он даже смутился:

– Ну… хорошо, подумай. – Впрочем, уже через мгновение он вернул в голос обычное хладнокровие и нагловато улыбнулся: – Только недолго, потому как завтра утром у меня поезд.

Конечно, он не сомневался, что мой ответ будет положительным – наверное, я слишком предсказуема. Меня же эта его самоуверенность мгновенно разозлила. И еще больше злило то, что он настолько опоздал со своим предложением. Я должна была теперь довести до конца задание Платона Алексеевича, я не могла оставить все вот так!

Поэтому в сердцах я бросила ему в лицо:

– Хотя, знаешь, я уже подумала и отказываю тебе!.. Раз ты так торопишься на свой поезд. Да и маман, боюсь, не будет в восторге от твоего выбора. Кстати, как она?

– Превосходно. Натали с Мишкой нарадоваться не могут ее мудрым советам по воспитанию Митеньки. Она ведь уже доказала, какого славного, доброго и чуткого ребенка может вырастить. Значит, ты мне отказываешь?

И качнулся в сторону двери.

– Ты уходишь? – в волнении спросила я, безумно боясь, что он так просто отступит, покинет сейчас этот дом и никогда больше не вернется.

Я вела себя глупо и непоследовательно, как какая‑нибудь истеричная институтка, которая сама не знает, чего хочет, – я понимала это, но ничего не могла поделать. Мне нужно было взять хоть минуту на размышление. Слишком неожиданным оказалось его появление сегодня.

Но минуты этой мне никто не подарил. Напротив – как будто чтобы окончательно свести меня с ума, из коридора вдруг раздался пронзительный, полный ужаса, женский вскрик. И это была Аннушка, горничная.

Начала стихать музыка, послышались торопливые шаги и взволнованные голоса. Мы же с Ильицким стояли, почти не дыша, и оба, наверное, думали об одном и том же.

– Я выйду первым… – сказал наконец он, когда шум за дверью уже не оставлял сомнений, что в доме произошло что‑то ужасное.

С трудом выждав после него полминуты, я тронула дверь и тоже выглянула в коридор. Гости толпились в служебном крыле, где были подсобные помещения, кухня, несколько спален, в том числе и моя, и одна гостевая комната, которой никто сейчас не пользовался. Очевидно, в этой комнате что‑то и произошло.

– Балдинского…

– Убили…

– Застрелили…

– Кто‑то из гостей…

Стараясь не делать поспешных выводов из коротких взволнованных реплик, я пробиралась меж гостями в конец коридора. Но очевидно, что что‑то ужасное случилось именно с Балдинским. С человеком, которого я уже готова была признать Сорокиным, о чем и собиралась телеграфировать завтра Платону Алексеевичу. А теперь его убили…


* * *

Балдинский действительно был мертв. Убит из револьвера, хотя выстрелов никто не слышал: кажется, использовали подушку, которая заглушила грохот, – по комнате еще кружили перья. В саму спальню я не входила, опасаясь демонстрировать слишком явный свой интерес, а стояла в толпе прочих любопытствующих. Вот только саму меня изводило не любопытство, как ни странно, а, скорее, ноющее чувство вины, что я, доверенная Платона Алексеевича, была рядом и не сумела этого предотвратить.

Еще я обвела взглядом наших разволновавшихся гостей – ведь вполне возможно, что кто‑то из этих людей только что застрелил Балдинского. Он должен чем‑то себя выдать!

Граф Курбатов и какой‑то седоватый подтянутый господин лет пятидесяти находились в комнате с телом. Мужчина этот минуту назад проверял пульс Балдинского, а теперь неслышно переговаривался с Курбатовым. Кроме них в саму комнату войти никто не решался.

– Кто этот господин, рядом с графом, вы не знаете? – негромко спросила я у Стенина, который с потерянным видом застыл подле меня.

– Не знаю, Лидочка, – отозвался тот, – должно быть, тоже один из приятелей покойного Сергея Васильевича. Ох, вы позвольте, я отойду, право… отвык я от подобных зрелищ.

Я посторонилась, пропуская его и думая, что «еще один приятель» не кандидат ли на место Сорокина? И не он ли убийца Балдинского: стоило ему в первый раз посетить дом, как произошло убийство. Отличное совпадение.

– Это Якимов Лев Кириллович, – прозвучал у меня над ухом голос Ильицкого так неожиданно, что я вздрогнула, – он говорил негромко, чуть наклонившись ко мне. – Вместе с Щербининым учился в академии Генштаба – я рассказывал о нем. Кстати, стыдно тебе не знать таких людей – он профессор математики с мировым именем.

Я метнула в Ильицкого испуганный взгляд: не от стыда, что не узнала профессора с мировым именем, а от мысли, что такой замечательный кандидат в подозреваемые – приятель Ильицкого. Этого еще не хватало.

– Предвкушаешь расследование? – спросил он, откровенно ухмыляясь.

Да, я и правда очень предсказуема. Для него, по крайней мере.

– Ошибаешься, подобное меня больше не интересует. Я здесь только лишь из‑за своей воспитанницы.

В подтверждение слов я начала искать взглядом Мари – та стояла у самых дверей в компании Алекса Курбатова, любопытствующе заглядывала в комнату, и они живо что‑то обсуждали.

– Мадемуазель Полесова! – окликнула я ее. – Вам нечего здесь делать, вам давно пора спать.

– Как же я могу спать, когда в доме убийца! Любой из нас может им оказаться… – Мари с наигранным ужасом в глазах обвела взглядом присутствующих – и те, заражаясь тревогой, оглянулись на рядом стоящих. А девица продолжала, подозрительно прищурившись: – Может быть, это даже вы, мадемуазель Тальянова… где вы только что были?

Гости тотчас обернулись на меня, наверное, припоминая, что я и правда внезапно покинула танцевальную залу, исчезла с глаз, а потом так же внезапно материализовалась рядом с трупом.

Я почувствовала, что хладнокровие снова меня покидает: мне нельзя быть настолько на виду! И разумеется, не нужно, чтобы люди и впрямь начали задумываться, где я была перед убийством.

– Мари, прекратите! Немедленно идите за мной!

– Нет уж, никуда я с вами не пойду, вдруг вы и правда… – паразитка в притворном страхе отступила назад.

И лишь поймав мой взгляд, совершенно недружелюбный, Мари поубавила пыл, коротко попрощалась с присутствующими и направилась к своей комнате. Я, даже не взглянув в последний раз на Ильицкого, чтобы не видеть в его глазах насмешку, скорее ушла следом.

Загрузка...