Гвардия

Глава третья Соболевский знакомится с молодой и очень талантливой журналисткой и попадает в переплет

Сорок пять минут спустя, когда я прибыл в зал встреч для Особо Важных Шишек, о подробностях трагического ЧП гудела уже вся Штаб-квартира.

Это было обычное задание. Рядовая операция, одна из тех, которые мы проводим по нескольку сотен за год.

Большегрузный корабль «Максим Горький», сошедший с верфей Большого Детройта и приписанный к порту Новой Москвы, принадлежащий частному владельцу и работающий по разовому контракту с корпорацией Тайрелла, направлялся с грузом тяжелых металлов к одной из заводских планет корпорации. Кораблем управлял экипаж из двенадцати человек. При выходе из гиперпространства на корабле был поврежден главный реактор линейного хода, запасной на месте запустить не удалось. Ввиду удаленности от основных трасс, помощь к кораблю могла подойти только через несколько дней, а на это время заводы пришлось бы приостановить из-за отсутствия сырья. Чтобы не нести ещё большие убытки, Тайрелл обратился за помощью к нам.

Чисто коммерческий рейд, проводимый в целях изыскания средств для внебюджетных исследований, закончился для Гвардии трагедией. Мы послали двоих парней с должной квалификацией и полным набором необходимых инструментов, чтобы произвести ремонт на месте. Где-то по ходу работ они допустили ошибку, и реактор взорвался. Все погибли, включая и экипаж. Единственное, что осталось от наших ребят, это два блока управления телепортом, сделанные из сверхпрочных сплавов и поэтому практически неуничтожаемые. Они будут положены в символические гробы во время символических похорон. Грустно, но таков профессиональный риск.

Зал — это, конечно, громко сказано. Скорее небольшая комнатка с тремя кабинками для людей, прибывающих в Штаб-квартиру по каким-то своим или, что чаще, нашим делам. Декор самый заурядный, над выходом редко отключаемое табло с надписью: «Говори громко, проси мало, сваливай поскорее». Когда к нам прибывает кто-то действительно важный, надпись отключают, но для журналистки с Новой Москвы исключений делать не стали. Молодая и очень талантливая представительница «Известий», присланная для поднятия нашего имиджа в глазах общественного мнения (могут ли у мнения быть глаза?), появилась из средней кабинки.

Не знаю, как насчет таланта, но молодость была налицо. Или на лице.

Кроме молодости место имели: сто семьдесят сантиметров роста, фигура, скроенная по параметрам 90–60–90 в очень недешевой клинике коррекции тела, смазливое личико с голубыми глазами и небольшим ротиком и ежик белокурых волос. Одета в походный комбинезон, на боку висят две камеры, обычная и голокристаллическая, другого багажа нет. Я сличил оригинал с выданной мне Белом фотографией и опознал в ней Диану Шаффер, после чего направил стопы в ее сторону и предстал перед не замутненными продажностью глазами.

Она трясла головой, как только что выбравшийся из воды ньюфаундленд. Обычное дело для новичков.

А капрал Ленц уже успел благополучно смыться.

— Доброе утро, — сказал я. — Сержант Соболевский. Что-то попало вам в ухо, мэм?

— Привет. — Голос, по крайней мере, приятный. — Нет, в ухо мне ничего не попало. И не зовите меня «мэм».

— Хорошо, мэм.

Старая хохма, и она пропустила ее мимо ушей. Одно очко в ее пользу.

— Какое-то странное ощущение… Попасть за секунду в совершенно незнакомое место… И этот переход…

— Ничего страшного и даже необычного. — Все гвардейцы знают, в чем дело. — Небольшой период дезориентации после нуль-пространственного прыжка. Бывает у всех и быстро проходит. С годами практики становится незаметным.

— Так это бывает со всеми?

— Практически. Период адаптации — дело индивидуальное, но человеческий разум быстро осваивается с новой для него ситуацией. На моей памяти, никто не страдал этим более пяти минут, мэм.

— Еще раз назовете меня «мэм», и я отвешу вам хорошего пинка. Меня зовут Диана, но все называют меня Ди. А вас? «Сержант Соболевский» для меня слишком длинно.

— Друзья зовут меня Максом.

— Надеюсь, не Безумным Максом?

— Простите?

— Нет, это я шучу. Так я могу называть вас Максом?

— Нет проблем. С чего вы хотели бы начать?

— С вас конечно же. Давайте найдем какое-нибудь спокойное местечко и поговорим.

— С меня?

— Конечно. Ведь вы же герой Эль-Тигре и, кроме того, как я понимаю, на время моего пребывания здесь будете моим надзирателем.

— Гидом, — поправил я. — И если вы еще раз назовете меня «героем Эль-Тигре», я буду всю дорогу называть вас «мэм».

— А он скромен, — сообщила она в сторону громким театральным шепотом. — Так ведите же меня, Макс.

— Вы не захватили с собой никакого багажа? — Вообще-то я и так это видел, но могла же она оставить чемодан в кабинке прибытия или нет?

— Только это, — она похлопала по камерам. — Ваш Полковник сказал, что все необходимое мне выдадут на месте.

— Ну, раз он так сказал…

Мило беседуя подобным образом, мы выбрались из зала, под моим чутким руководством пересекли пару коридоров, умудрившись при этом практически никого не встретить.

Только два раза я ловил завистливые взгляды коллег. Если б только они знали, чему завидуют, наивные!

В лифте я нажал кнопку «Оранжерея» и пояснил:

— Самое тихое место в нашем сумасшедшем доме.

Я старался держаться светски и непринужденно. Или, если хотите, непринужденно-светски.

В лифтах у нас особенно прохладно, и я подставил лицо под поток холодного воздуха. Ди озиралась по сторонам с таким видом, словно не только никогда раньше не пользовалась телепортом, но и лифтами тоже.

Когда дверцы распахнулись, молодая и очень талантливая журналистка пораженно ахнула.

Нашим взглядам предстала полянка лиственного леса, словно сошедшая с иллюстраций к роману, действие которого происходило в XVIII веке, когда природа на Земле еще не была отравлена миллионами двигателей внутреннего сгорания и тысячами вредных выбросов промышленных предприятий. Полянку покрывала невысокая зеленая травка, чуть дальше уходили в небо шпили многовековых деревьев-великанов, ярко светило знакомое по фильмам желтое земное солнце, по лазурному небу легкий ветерок гнал обрывки облаков. Издалека доносился птичий щебет. Этакий идиллический полдень в сельской местности, самое время для пикника. Если бы я был человеком более сентиментальным, мне вполне могло бы показаться, что сейчас на лужайку выбегут зайчата, белочки и оленята из мультфильма и начнут свои песенки и танцульки под легкую классическую музыку. Например, Штрауса.

— Впечатляет, — сказала Ди. — И вижу, что места у вас тут довольно много.

— Да, мэ… мадемуазель.

— И очень щедрое финансирование, — добавила Ди, и я подумал, что мысль привести ее сюда в самом начале ее визита была не особо удачной в тактическом плане и может придать серии очерков нежелательный оттенок. Надо было сначала потаскать ее по техническим помещениям и вентиляционным трубам.

Мы вышли из лифта и прошлись по траве.

— Пространство на самом деле не так велико, как кажется, — сказал я, пытаясь сгладить первое впечатление. — Половина, или даже чуть меньше, настоящее, а все остальное — искусная имитация при помощи компьютера и визуальных эффектов для расширения видимого пространства. Психологи считают, что это идеальное место для духовного отдыха агентов после задания, но на самом деле здесь так скучно, что практически всегда никого нет.

Молодая и очень талантливая проигнорировала мою тираду, задумчиво глядя на деревья.

— По-моему, я вижу скамейку, где мы сможем спокойно посидеть и побеседовать.

Присели.

— О чем будем беседовать? — спросил я, после того как Ди установила свою камеру на раздвижную треногу и мы уселись в поле зрения объектива.

— Я же сказала, что о вас.

— Спрашивайте.

— Хитрый ход, — сказала она. — Отвечая на мои вопросы, вы попытаетесь дать мне меньше информации, чем если бы вы рассказывали сами.

— Даже и не думал об этом, — соврал я, а потом сказал правду: — Я ведь даже и понятия не имею, что может интересовать вашу публику, а вы вряд ли склонны выслушивать историю всей моей жизни. Кстати, я даже саму вашу публику с трудом представляю.

— Будь по-вашему. Значит, вы сержант?

— Так точно.

— Сколько вам лет?

— Двадцать девять.

— И до сих пор сержант?

— Да.

Стоит ли сейчас ей объяснять, что быть сержантом Гвардии почетнее, нежели капитаном ВКС? Наверное, пока рано.

— Почему вы здесь?

— А я выбирал? Полковник приказал сопровождать и содействовать.

— Чему вы не особенно рады, но я спрашивала о другом. Почему вы здесь вообще? В Гвардии?

— Никогда об этом не задумывался. — Сколько еще мне предстоит врать в ближайшие дни? Конечно же задумывался. Но изливать душу перед малознакомыми особами противоположного пола не очень-то и хотелось. Тем более если существует реальный риск прочитать свои откровения на страницах газеты. — Во времена моей ранней молодости было модно вступать в разные военные организации. Мы с приятелем пришли в Гвардию.

— Где сейчас ваш приятель?

— Он не прошел вводного курса. Сейчас служит в силах самообороны своей родной планеты.

— То есть, получается, что у Гвардии более высокие требования?

— Да.

— Почему так?

— Почему? — повторил я ее вопрос. — У нас служат лучшие из лучших всех родов войск. Наверное, это происходит потому, что мы последняя линия обороны. С мелкими происшествиями разбирается местная полиция, потом идет очередь федералов, затем армии, потом военного Альянса Лиги и ВКС. А уж если в дело вступаем мы, значит, больше никого, способного справиться с ситуацией, не осталось. За нами никого нет. Никто не прикроет наши зад… спины и не исправит наших ошибок. То же самое и в других областях, в которых мы работаем.

— Что за области вы имеете в виду?

— Наиболее широко известна полицейская работа, поскольку она самая… громкая. Но на самом деле подобные операции составляют не более двадцати процентов от общего числа вылазок. Мы занимаемся спасательными работами в сильно удаленных и труднодоступных местах, ремонтируем отбившиеся от основных трасс космические корабли, оказываем медицинскую помощь, если наземные службы не могут подобраться достаточно быстро… Мы — что-то вроде службы 911, только быстрее и профессиональнее.

— А правда ли, что в Гвардии существует особая Группа Ликвидации, основной задачей которой является физическое устранение неугодных Полковнику лиц?

Это не самая гнусная инсинуация из всех, что мне доводилось слышать про нашу работу. Интересно, до какой грани я могу дойти в своем рассказе? Отрицать существование Группы Ликвидации бессмысленно, тем более что такая группа действительно есть. К тому же, если я начну все отрицать, она не поверит ни единому моему слову и навоображает себе нечто чудовищное.

Но Полковник не запрещал рассказывать молодой и очень талантливой журналистке о Рейдене, а Рейден, в большой степени, та самая Группа Ликвидации и есть.

И главное, нельзя думать долго, она сразу поймет, что я выдаю информацию избирательно и по частям.

— Все не так просто, — сказал я. — Группа Ликвидации существует и в ограниченном объеме функционирует, но насчет устранения лиц, просто кому-то неугодных… В любой спецслужбе существует неафишируемый список лиц, подлежащих физической ликвидации, но в него вносятся только особо опасные преступники, те, кому заочно вынесены смертные приговоры на двух и более планетах Лиги.

Двадцать к одному, что я угадаю ее следующий вопрос. И я не ошибся.

— Недавно был устранен Аль-Махруд, террорист номер два в Галактике, смертные приговоры которому были вынесены на планетах в пятнадцати мирах. Это вы его убрали? — спросила Ди.

— Насколько я знаю, там постарались местные копы.

— Такова официальная версия, — кивнула она. — Но нам с вами хорошо известен уровень профессиональной подготовки полиции Термитника. Я сильно удивлюсь, если местные копы смогут попасть в стенку ангара, даже если будут сами в нем заперты.

— Может, и так. — Черт подери, но ведь я же не вру! Гвардия на Термитнике присутствовала, но к устранению Аль-Махруда имела только косвенное отношение. — Я слышал, что убийству Аль-Махруда предшествовала небольшая перестрелка в ресторане. Возможно, это были просто разборки конкурентов. Сами знаете, в этом бизнесе…

— Конкуренция бывает особенно жесткой, — сказала она. — Но это только слова. Кто в Гвардии контролирует процесс устранения? Ведь, как я понимаю, на практике любой гвардеец может подобраться к интересующему его человеку и обставить все так, чтобы не бросить на Гвардию даже тени подозрения.

— Группа Ликвидации находится в непосредственном подчинении у Полковника.

— А кому подчиняется сам Полковник?

— Совету Лиги.

— Чисто номинально, не так ли? Я и мои читатели хотим знать: если Полковник захочет стать единственным и полновластным диктатором Лиги — благо средства и возможности у него есть, — кто в силах ему помешать?

— Тут много вариантов ответа. Но самый очевидный сдерживающий фактор — мы.

— Кто такие «мы»?

— Гвардейцы никогда не допустят подобного сценария.

— А разве вы не обязаны подчиняться приказам своего командира?

— Нет, если считаем их неразумными, неэтичными или преступными.

— А как же хваленая военная дисциплина?

— Во-первых, уже сто семьдесят лет, как Гвардия является полувоенной организацией. — И стала таковой отчасти и из-за возникновения вот таких вопросов. — Во-вторых, все мы — разумные люди и прекрасно видим, куда может завести исполнение того или иного приказа. На моей памяти было несколько случаев, когда приказы, которые отказывались выполнять, впоследствии были пересмотрены и несколько человек отправились в вынужденную отставку. Проблема преступных приказов существовала во все времена и во всех армиях мира.

— Я до сих пор не убеждена.

Я пожал плечами.

— В качестве третьего аргумента могу привести тот факт, что за время существования Гвардии сменились десятки Полковников, и все они были разными и далекими от идеала людьми. Но свобода Лиги так до сих пор и не втоптана в грязь, иначе мы бы с вами здесь не сидели и на эту тему не разглагольствовали.

— Интересный аргумент, но он не дает никаких гарантий, что свобода не будет втоптана в грязь завтра.

— Нет никаких гарантий, что завтра не случится еще один Большой взрыв и звезды не погаснут, а планеты не превратятся в кипящие океаны плазмы. Будущее покажет.

— Вы фаталист?

— Только в некоторых вопросах.

— Со стороны все ваши аргументы кажутся детским лепетом, — заявила она. — Безопасность Лиги не может зависеть от честности и бескорыстности ограниченного круга лиц.

— С точки зрения выборной демократии, это очень любопытное заявление, — сказал я. — Особенно если рассмотреть в качестве ограниченной группы лиц не сотрудников Гвардии, а Совет Лиги, например.

— Совет Лиги не располагает военной мощью.

— Вот как? А куда вы приписываете ВКС?

— Я имею в виду, он не имеет непосредственного контроля.

— Послушайте, — сказал я. — Мы с вами взрослые люди и понимаем, что помимо этического аспекта существует целый ряд других рычагов для сдерживания имперских амбиций Гвардии, но я не имею права об этом распространяться. Давайте вы пока не будете затрагивать в своих очерках тему галактического диктата.

После нескольких минут беседы с мисс Шаффер я чувствовал себя выжатым как лимон. Марафонские забеги даются мне значительно легче.

— Ладно, оставим этот вопрос открытым до лучших времен, — согласилась она. — И вернемся к вашей персоне. Сколько лет вы уже здесь служите?

— Скоро десять.

— И вы до сих пор сержант?

Количество моих нашивок не давало ей покоя. Может быть, ее самолюбие уязвлено тем фактом, что к ней приставили обычного сержанта, а не блистающего орденами капитана?

Но эта тема мне ближе и родней.

— Пирамида командования в Гвардии выстроена не так, как в ВКС. У нас есть только пять ступеней и никаких промежуточных чинов. Большая часть ребят весь срок службы проводит в рядовых. Но для нас это почетнее, чем даже быть пехотным генералом. Да у нас даже есть пара новобранцев из высшего командного состава ВКС, которые пришли служить в Гвардию в качестве рядовых! В конце концов, нами ведь руководит не какой-нибудь контр-адмирал или генералиссимус, а всего лишь Полковник. Из десятитысячного корпуса у нас есть около трехсот сержантов, десяток лейтенантов, три капитана и Полковник. Все остальные числятся рядовыми.

— Значит, быть сержантом почетно?

— Почетно быть гвардейцем, — сказал я. — Чинам мы особого значения не придаем. В рамках решения конкретной задачи может случиться и такое, что рядовой будет отдавать команды сержанту или лейтенанту. При условии, что этот рядовой лучше подготовлен именно для решения этой проблемы.

— Звание сержанта вы получили за Эль-Тигре?

— Гораздо раньше.

— За что?

— Да ни за что. Кто-то из сержантов ушел в отставку, открылась вакансия, и вакансия была заполнена.

— Но почему именно вами?

— Спросите об этом у того, кто присваивал мне звание.

— Дважды скромен, — снова сказала она в сторону. Привычка давать комментарии, словно меня здесь нет, начинала потихоньку действовать мне на нервы. — Расскажите мне об Эль-Тигре.

Я застонал.

— Вы не любите об этом говорить?

— Не люблю, — сказал я. — Давайте закроем этот вопрос раз и навсегда. Я расскажу вам об Эль-Тигре, но только с одним условием — при мне вы больше никогда не употребите этого названия и вообще не будете упоминать об этой истории.

— Идет. Начинайте.

— Эль-Тигре, — я обреченно вздохнул. — Это была тяжелая и опасная работа, а также очень противная. Одно из современных монолитных зданий в результате ошибки архитекторов, халатности строителей и сильнейшего подземного толчка целиком провалилось под землю, при этом расколовшись на несколько частей. Разрушения внутри были просто ужасны, однако снаружи все выглядело не так страшно. Если не знать, что в глубине воронки находятся шестьдесят с лишним этажей. По данным управляющего, в здании находилось еще около тридцати человек, остальных успели эвакуировать. Была снаряжена обычная в таких случаях команда из эмчээсовских спасателей, они спустились на четыре этажа и встретили завал, обойти который было невозможно. Направленные взрывы в здании могли привести к еще большим разрушениям и стоить пострадавшим жизни. Как повела бы себя конструкция, не знал никто, и на подмогу вызвали нас. Рискованная вылазка, поскольку мы не знали, как сильно пострадало строение внутри. Мы «нырнули» втроем, нашей задачей было постараться найти максимальное количество людей, собрать их в одном месте и вывести через временный нуль-пространственный туннель, монтируемый еще двумя нашими парнями. Один из троих, вошедших в здание, скоро вышел из игры: он провалился в шахту лифта, и его засыпало обломками. К счастью, компьютер успел вытащить его оттуда до того, как нанесенный ему вред стал непоправимым…

Рассказывать мне было трудно. Я снова перенесся в тот пыльный ад, увидел кромешную темноту, рассекаемую лучами наших фонариков, на свет которых теоретически должны были реагировать люди, низкие проходы со спертым воздухом, по которым приходилось пробираться на четвереньках. Я заново ощутил тот ужас, который мы испытали, когда здание в очередной раз просело, поверхность пола накренилась на сорок пять градусов, и не успевший ни за что ухватиться Альварес с коротким вскриком исчез в темноте. Я вспомнил плач и истерику людей, отчаявшихся и ожидающих смерти, до последнего момента не верящих в то, что помощь все-таки пришла. Некоторыми из них овладела странная апатия, и нам чуть ли не силой приходилось тащить их к месту сбора.

— В живых нам удалось найти шестнадцать человек, остальным мы уже помочь не могли, — продолжал я свой рассказ. — Среди них была одна старушка, которая наотрез отказывалась выходить, если мы не заберем с собой ее домашних любимцев, кажется, троих пекинессов. Я не слишком силен в кинологии, помню только, что это были такие маленькие лохматые собачонки… Она готова была умереть вместе с ними, но не бросать их там одних. Не мог же я применять силу к пожилому человеку? Пришлось возвращаться и прихватить их с собой. Сволочи кусались и царапались, они не понимали, что я пытаюсь спасти им жизнь… Я выходил с ними последний, тут-то меня и сфотографировали, а потом фотографию напечатали чуть ли не все газеты Лиги. Парни собирали все вырезки и оклеивали дверь в мою квартиру… Вот и весь «героизм от Соболевского». Я вас уверяю, никто бы в те руины не полез, если бы речь шла только о собаках, но о людях в большинстве газет почему-то не упоминали.

— Это великодушно, — решила Диана. — Ведь вы могли забрать старушку и просто наплевать на животных.

— С таким же успехом можно было наплевать и на саму старушку, — сказал я. — Думаю, что, оставшись без своих любимцев, она бы долго не протянула.

— И часто вы сталкиваетесь с подобными ситуациями?

— В разных формах — почти каждое дежурство.

Что бы она ни подразумевала под словом «подобное», ответ подходил к любому варианту.

— Что ж, сержант Соболевский, — сказала она, — с вами мне все понятно. Что у нас дальше по программе?

— Полковник ясно дал мне понять, что хочет вас ознакомить со всем процессом, так что следующим шагом я планировал нанести визит Группе Вербовки.

— Прекрасно, — согласилась она. — Но, может быть, мы сначала перекусим?

— Как вам будет угодно, — сказал я.

Если она будет есть, у нее будет занят рот. А если у нее будет занят рот, то разговаривать она не сможет. Это хорошо. Потому что вопросы молодой и очень талантливой журналистки действовали на меня с разрушающей силой иглогранаты.

Надо поймать Полковника на слове и устроить ему интервью с этой милой леди. Пускай на собственной шкуре испытает, какую свинью он мне подложил.

Мы снова воспользовались лифтом и перекусили в типовой столовой на уровне 3А. Стерильное, полностью автоматизированное и чисто функциональное заведение для тех, кто ценит в еде лишь скорость ее приготовления, не было заполнено и на четверть: время завтрака уже прошло, а обеда — еще не наступило. А занятые на дежурстве гвардейцы стараются поесть, не отходя далеко от своих рабочих мест.

Я заказал себе бифштекс с картофелем фри, молодая и талантливая удовольствовалась овощным салатом. Сиротский рацион, конечно, но идея отвести мисс Шаффер в «Мечту сарджа-гурмана», где вместо автоматов для приготовления пищи живые повара творили блюда, способные привести в экстаз самых взыскательных любителей вкусно поесть, в свете ее замечания о излишне щедром финансировании показалась мне не слишком удачной.

Мордекай Аарон Вайнберг, лысый толстячок небольшого роста, вечно небритый, выпивающий несколько литров кофе в день, работающий по шестнадцать часов в сутки, неделями не вставая из-за клавиатуры своего миниатюрного «Кубаяши-76», воплощал в своем лице всю нашу Группу Вербовки.

Он обладал сварливым характером, странным чувством юмора, ругался матом и имел извращенное представление о том, что любые помощники, кроме его верного компьютера, являются воплощением абсолютного зла.

Из десяти тысяч человек, на данный момент составляющих корпус Гвардии, кто-то постоянно уходит в отставку, кто-то умирает, кто-то уходит на заслуженный отдых, а кто-то в отпуск. Постоянно возникают новые службы, а вместе с ними и необходимость в новых сотрудниках с совершенно новыми к ним требованиями, так что работы у Мордекая всегда было невпроворот, но помощником он так и не обзавелся.

В обязанности сержанта Вайнберга входил просмотр досье всех подавших заявки кандидатов, отбор их на собеседование, причем на каждого он мог позволить себе потратить не более часа, за который и должен был определить, подходит ли Гвардии этот человек и достоин ли он того, чтобы быть записанным на вводные курсы под руководством старейших из наших сержантов, или же ему в этой жизни приходится рассчитывать не больше чем на место погонщика верблюдов в экскурсионном караване.

В общем, у человека была сложная и нервная работа, и, когда я изложил сержанту Вайнбергу причину нашего визита, он одарил меня взглядом, достойным самого гнусного предателя рода человеческого.

— Да ты хоть понимаешь… — проорал он, когда бурный фонтан его красноречия начал пересыхать. То бишь примерно на двадцать первой минуте нашего разговора. А точнее, его монолога. — Ты понимаешь, что собеседование — дело сугубо конфиденциальное? Ты, быть может, забыл, как я принимал тебя самого? Для всех кандидатов я являюсь лечащим врачом, личным адвокатом и отцом-исповедником в одном лице! (Что-то я не помню подобной заботливости на моем личном собеседовании.) И что я должен гарантировать служебную тайну? Как бы тебе самому понравилось, если бы во время твоего собеседования на тебя бы пялилась пара не знающих чем заняться олухов, простите, мисс Как-Вас-Там, один из которых еще и бумагомарака, способный растрезвонить твою исповедь на добрую половину Галактики?

Я точно знал, что мне бы это не понравилось, о чем я ему немедленно и сообщил.

— Мне кажется, — спокойно возразила Ди, — что вы несколько переоцениваете раскупаемость нашей газеты, хотя главному редактору это и польстило бы. К тому же могу вас заверить, что все имена будут изменены.

Должен предупредить, что с этого момента я буду приводить не дословную речь сержанта Вайнберга, а несколько подредактированный мною вариант, в котором некоторые словосочетания могут резать слух, но уж точно будут напечатаны, не подвергаясь вниманию цензора, заботящегося о моральном здоровье граждан.

— Меня это на хрен (пардон, но в оригинале было ещё хуже) не интересует, леди. Какой толк в изменении имен? Кому оно помешает их узнать? Их родственникам? Друзьям? Знакомым? Соседям по улице? А как насчет самих этих парней? Они давали вам разрешение на статью? А как быть с теми чудиками, которых я пошлю на три веселые буквы? Об их чувствах вы подумали?

— Я бы никогда не подумала, что такой человек может думать о чьих-то чувствах, — как обычно, в сторону, произнесла Ди.

К счастью, Мордекай ее не услышал.

— У меня распоряжение Полковника, — сказал я, желая положить конец спору. — Если ты настаиваешь, Мо, через десять минут я доставлю тебе письменный приказ с его же автографом.

— Будь проклят, Соболевский, ты и твоя родня до седьмого колена. — Но было видно, что он уже сдался. — Сядьте в угол и заглохните, оба! И чтобы я вас не видел, не слышал, не чувствовал и не обонял. У меня восемнадцать заявок только из этого города, а до обеда я принял троих, так что пятнадцать человек должны дожидаться своей очереди за дверью! А поскольку они видят во мне билет с этого кокаинового рая, их там гораздо больше чем пятнадцать.

С этого момента он напрочь забыл о нашем присутствии, и его пальцы слились в одно расплывчатое пятно над клавиатурой.

Он сам выбирал планеты и города, в которых проводил набор в первую очередь, то ли при помощи какого-то сверхъестественного чутья, то ли просто наугад тыча пальцем в карту Лиги. На Свободной Колумбии, в северное полушарие которой мы «нырнули» сразу после обеда, судя по количеству заявок, он не бывал уже давно. Как говорил Полковник, Гвардия сейчас едва ли на пике популярности, и к нам рвется не так уж много народа.

— Маркес! — вдруг гаркнул Мордекай, не поднимая головы.

Что ж, наблюдая его голосовые данные в деле, понятно хотя бы, почему он отказывается завести секретаршу, приглашающую кандидатов проследовать внутрь для беседы.

Дверь тихонько приотворилась и явила нашему взору испуганного смуглокожего гиганта ростом больше двух метров, с волосами, заплетенными в косичку. Он был одет в рабочий комбинезон сезонника и тяжелые рабочие ботинки.

— Садись, — велел Мордекай, указывая на стул, который мог и не выдержать веса этого парня. — Видишь эту хреновину на столе? Возьми ее в кулак и зажми так крепко, как будто это твоя месячная зарплата. Это — детектор правдивости. Понимаешь, о чем я?

— Да, хефе.

— И не зови меня «хефе». Я что, похож на одного из твоих гребаных наркобаронов?

— Да, хефе. То есть нет, хефе.

— Так, — пробормотал Мордекай, листая досье. — Ай-кью невысок, но это я и сам вижу. Агрессивность явно выше нормы. Чего же вы хотели от родины кокаина? Образование?

— Там указано, хефе.

— Я знаю все, что там указано, балбес Маркес, и если я задаю тебе вопрос, ты должен на него ответить, понял?

— Да, хефе.

— Да? Я никогда не слышал об образовании такого рода. Школа-да или колледж-да? Закончил пару классов в бревенчатом здании на болотах в перерыве между сборами травки?

— Не понимаю, хефе.

— Да ну? Или, точнее было бы сказать, ну да? Как считаешь, Маркес?

— Как вам угодно, хефе.

— Зачем ты хочешь в Гвардию?

— Ну, как это… Служить и защищать, хефе.

— Ясненько, — сказал Мордекай. — Служить, значит, и защищать? Свободен, Маркес. В течение трех дней тебя известят о результате по контактному телефону, который ты оставил.

— Спасибо, хефе.

— Не за что. Будешь выходить, не забудь оставить хреновину на столе.

— Да, хефе.

— И позови следующего.

Едва дверь захлопнулась, отрезая нас от незадачливого соискателя, Мордекай откинулся на спинку кресла и налил себе очередную, невесть какую по счету кружку кофе за сегодняшний день.

— Не думаю, что это наш вариант, — пробормотал Вайнберг себе под нос, и я склонен был с ним согласиться. В данном случае, чтобы прийти к такому выводу, вовсе не обязательно иметь хваленое вайнберговское чутье на людей.

Следующий конкурсант был такой же смуглый, но пониже ростом и гораздо более скромной комплекции.

— Ты кто? — спросил Вайнберг, едва тот уселся на стул и зажал в кулаке детектор.

— Хорхе Гарсия, хефе.

— Еще раз назовешь меня «хефе» и можешь сматывать удочки прямо в тот же миг. Понял, нет?

— Понял, хе… хе. Как мне к вам обращаться?

— Сержант. Твой ай-кью равен ста двадцати шести единицам, что является средним показателем по меркам Гвардии, но весьма высоким для твоей планеты.

— Как скажете, сержант.

— Тебе когда-нибудь измеряли уровень агрессивности?

— Однажды.

— И сколько намерили?

— Семьдесят шесть.

— Не злодей, — заключил Вайнберг. — Точнее, злодей, но не законченный. Теперь я задам тебе несколько вопросов, для того чтобы удостовериться, что детектор работает. Вне зависимости от вопроса, ты должен отвечать на него отрицательно. Ты понял?

— Да, сержант.

— Дебил. Я же велел тебе отвечать отрицательно, забыл?

— Нет.

— Теперь тебе все понятно?

— Нет.

— Хорошо. Был женат?

— Нет.

Ди склонилась к моему уху.

— Вам не кажется, что сержант ведет себя довольно грубо? — спросила она.

— Да Полковник с вами, — сказал я. — Мо — сущий ангел по сравнению с теми парнями, что проводят вводные курсы. Если новобранец действительно хочет служить, обычной грубостью его не отпугнешь.

— Хм, — задумчиво сказала Ди и заработала полный ярости взгляд со стороны обсуждаемого объекта.

— Ты служил в армии? — продолжал свой допрос Мордекай.

— Нет.

— Ты коммунист?

— Нет.

— Ты дезертировал из своей воинской части?

— Нет.

— Ты антисемит?

— Нет.

— Ты состоял в заговоре с целью отравить Папу Римского?

— Нет.

— Куришь марихуану?

— Нет.

— Занимался любовью с козами?

— Нет.

Тем более мне доподлинно известно, что козы на Свободной Колумбии не водятся. Интересно, парень хотя бы видел животное, о котором спрашивал его Мо, не говоря уже о вступлении с этим животным в какие-то отношения?

— Ты перестал избивать свою жену?

— Нет.

— Тебе доводилось стрелять в людей?

— Нет.

— Ты хочешь попасть в корпус Гвардии?

— Нет.

— Так я и записал, — пробурчал Мордекай, делая пометки в досье. — В твоем личном деле упоминается, что ты пытался поступить в местные силы самообороны, но тебе отказали. Чем они мотивировали отказ?

— Нет.

— Юморист, да? Типа, думаешь, что ты самый умный?

— Нет. Был приказ отвечать на все вопросы отрицательно, сержант, — отчеканил Хорхе.

— Теперь можешь отвечать развернуто, парень. Так почему местные дали тебе от ворот поворот?

— Они сказали, что я им не подхожу.

— По каким параметрам?

— Сказали, что я слишком умный, сержант.

— Ну, тут бы я с ними поспорил, — сказал Мордекай. — Но, по твоему мнению, что это может означать?

Старый пень работает на публику, и последний вопрос задал исключительно ради молодой и очень талантливой журналистки. Мы оба, на самом деле, наслышаны о подобной причине отказа.

— Мне объяснили, что основной задачей местных сил самообороны является участие в подавлении народных беспорядков. И что если я получу приказ стрелять, а передо мной окажется ребенок, или старуха, или еще кто-то в том же роде, то я буду слишком долго раздумывать, открывать ли огонь, а подобная нерешительность может привести к моей смерти и провалу всей группы.

— Вот так вот, да? И ты на самом деле стал бы раздумывать?

— Это зависит от ситуации, сержант.

— Хорошо, вот тебе ситуация. Террорист берет заложника. Заложник молодой мужчина, к его горлу приставлен нож. У тебя пистолет и двадцать секунд на раздумье. Ты мог бы выстрелить в заложника?

— Нет. Да. Возможно. Это зависит от обстоятельств.

— Нарисуй мне обстоятельства, при которых ты считаешь допустимой стрельбу в заложника.

Судя по выражению лица моей спутницы, она явно не относилась к числу людей, способных с пониманием отнестись к стрельбе в заложников. Тем полезнее ей будет послушать правильный ответ. Когда я был молодым и наивным, я тоже счел бы подобную методику вопиющим нарушением прав человека, но сержант с вводного курса был чертовски убедительным…

— Я не могу точно сформулировать, — сказал Хорхе.

— Я помогу, — продолжал Мордекай. — Куда ты будешь стрелять? В голову?

— В ногу.

— Зачем?

— Чтобы обездвижить заложника.

— И тем самым лишить террориста мобильного прикрытия, не нанося при этом невосполнимого вреда невинному человеку?

— Да, сержант.

— Ты служил в полиции?

— Нет.

— Тогда откуда ты знаешь ответ?

— Сам догадался, сержант.

— Не так уж и плохо, — признал Мордекай. — Теперь рассмотрим другую ситуацию. Ты — командир таможенного корабля, несущего службу в системе, против которой объявлено полное экономическое эмбарго. Ты останавливаешь судно контрабандистов, пытающееся войти в систему, и высаживаешь досмотровую группу. Они не находят абсолютно ничего запрещенного: тряпье, никому не интересные сувениры, груду железного лома. Оружия, наркотиков, энергоносителей и тому подобного там нет. Твои действия? Задержишь или отпустишь?

— Задержу.

— Почему?

— Потому, что это корабль контрабандистов.

— Откуда ты это знаешь?

— Вы мне сказали, сержант.

— Да, — сказал Вайнберг, игнорируя мою ухмылку. — Я тебе сказал. Но еще я тебе сказал, что твоя таможенная команда ничего противозаконного не нашла.

— Да, сержант.

— Тогда где же контрабанда?

Хорхе задумался.

— По-моему, это не очень сложные вопросы, — прошептала Ди.

— Возможно, — согласился я. — Но, насколько я понимаю, во время предварительного собеседования больше оцениваются не сами ответы, а реакция испытуемого на вопрос. Это целая наука, в которой я ни черта не смыслю, зато Мо рубит капитально. Вы знаете, где он работал до Гвардии?

— Где?

— В отделе кадров у Тайрелла. Менеджером.

— Ого. — На ее лице отразилась попытка представить степень квалификации, необходимую для получения такой должности, а также сумму зарплаты, этой степени соответствующую. — И что же заставило его бросить ту работу и прийти к вам?

— Убеждения, что же еще.

А что другое, по вашему мнению, способно заставить человека бросить сверхвысокооплачиваемую работу (у гвардейцев зарплата выше средней по Галактике, но с деньгами, выплачиваемыми своим руководящим сотрудникам корпорациями, эти крохи не сравнить), социальный статус и уверенность в завтрашнем дне ради работы по двадцать часов в сутки и чудовищного нервного напряжения?

Тем временем Гарсия добрел до ответа.

— Наверное, контрабандой является сам корабль, — сказал он. — Даже если это обычное торговое судно, не несущее вооружения, то его ходовой реактор и топливо могут быть использованы в виде энергоносителей. Правильно?

— Этот тест ты тоже не слышал раньше?

— Нет.

— А как додумался?

— Логика, сержант. Если я точно знаю, что корабль…

— Оставь при себе свой ход мыслей, — сказал Мордекай. — У меня к тебе последний вопрос. Зачем ты хочешь в Гвардию? Только отвечай правду, будь так добр. И никакой чуши вроде «служить и защищать».

Такая мотивация работает только на благополучных планетах, к числу которых Свободная Колумбия не относится. Здесь причины совсем другие.

— Это хороший способ убраться с планеты, сержант, — сообщил Хорхе.

Для себя он на этот вопрос ответил уже давно.

Это и есть самая распространенная причина для вступления в такие организации, как Гвардия, или, на худой конец, ВКС. Единственный шанс для социально-возрастной прослойки парня.

Если ты молод, полон сил и хочешь посмотреть на Галактику не по головидению, но у тебя нет образования, приемлемой квалификации и денег, которые могли бы помочь то либо другое получить, выход для тебя один — иди в армию. Вдруг тебе повезет, и ты перестанешь видеть из окна своей комнаты одни и те же джунгли каждый раз, как в это окно глянешь.

— Похоже на правду, — заключил Мордекай. — Значит, «служить и защищать» больше не работает, да?

— Это тоже немаловажно, сержант.

— Лапшу отнесешь своей бабушке, — сказал Мордекай.

Если парень выдержит обучение и получит свою первую зарплату, его жизненные приоритеты резко изменятся. А если и нет, то в Гвардии он долго не продержится.

— Считай, что ты условно принят. Придешь сюда завтра в три часа, лишних вещей не бери, все равно сожгут. Тебя встретят и отправят на тренировочную базу. Опоздание приравнивается к отказу.

— Я не опоздаю, сержант, — Лицо Хорхе осветила улыбка.

— Пеняй на себя. Считаю также своим долгом тебя предупредить, что восемьдесят процентов курсантов отсеиваются в первые две недели тренировок, и еще пятнадцать — в последующие, но если ты сможешь продержаться, то имеешь хороший шанс стать настоящим гвардейцем… или умереть в процессе. Усек?

— Да, сержант.

— Тогда можешь погулять свой последний денек на свободе. У тебя еще есть шанс передумать.

— Вряд ли это случится, сержант.

— Завтра и посмотрим, — сказал Мордекай. — Свободен.

— А мы можем поприсутствовать здесь завтра в три? — спросила Ди. — Мне бы хотелось посмотреть на этих пресловутых сержантов, которых вы описываете.

— Счастлив заметить, что ваши мысли текут в правильном направлении. Мордекай забраковывает девять человек из десяти. Те, кого он отбирает на собеседованиях, отправляются на наши тренировочные полигоны на разных планетах, и только там выясняется, кто из чего сделан и кто чего стоит. Невозможно определить подходящего по всем параметрам человека в ходе длящейся не более часа беседы, реально только отфильтровать явно неподходящих.

Гарсия вышел, его место занял следующий соискатель. Умом он явно не блистал, и Вайнберг с ним долго не церемонился. В темпе рок-н-ролла он забраковал еще четверых, одного принял, проглотив при этом еще пару кружек кофе. Мне, человеку деятельному и активному, процесс наскучил уже после Гарсии, но мисс Шаффер следила за происходящим очень внимательно и даже делала в блокноте какие-то пометки.

На третьем часу нашего присутствия на Свободной Колумбии, как раз в тот момент, когда я героическим усилием подавлял очередной зевок, мой тактический дисплей в левом глазу ожил и явил азиатское лицо рядового Такаги.

— Есть новости, Макс, — сообщило лицо.

— Дай мне минуту, — мимикой я попытался намекнуть, что не могу говорить свободно.

Журналистка с Новой Москвы недоуменно смотрела, как я гримасничаю.

— Хорошо, — сказал рядовой Такаги.

Извинившись, я вышел в коридор. Там стояла целая толпа соискателей, что тоже не располагало к беседе с невидимым приятелем, поэтому я прогулялся до мужского туалета и заперся в свободной кабинке, прекрасно осознавая, что со стороны выгляжу страдающим раздвоением личности психом, уединяющимся для разговора тет-а-тет с самим собой.

— Что за новости? — поинтересовался я, опустив щеколду.

— Хорошая и не очень. С которой начать?

— Начни с хорошей.

— Это касается Аль-Махруда.

— Идиот бы догадался, — сказал я. — Не томи.

— Помнишь кредитки, которые мы нашли на его трупе? Они фальшивые, и нам удалось выяснить, кем они были изготовлены. Ты не желаешь нанести визит производителю?

— Желаю. Кто производитель?

— Догадайся с одного раза, — сказал Шо. — Кредитки сделаны профессионально. Это и есть вторая новость.

Действительно, новость не слишком хорошая. Аксиома Соболевского номер двадцать четыре: если что-то сделано противозаконно и профессионально, значит, это сделали якудзы.

Между якудзой и Гвардией существует широко не афишируемое и очень хрупкое перемирие, основанное на договоре о взаимном невмешательстве в определенные сферы деятельности друг друга. Изредка обе стороны обращаются к противнику за небольшими услугами, и счет оказанных одолжений на данный момент в нашу пользу. Однако каждый шаг, который приходится делать на чужой территории, является очень рискованным.

Мы прикрываем глаза на некоторые из их дел, но при каждом пересечении интересов можно вляпаться так глубоко, что продолжать сегодняшнюю политику будет просто невозможно.

Тогда будет война.

Никто не питает иллюзий насчет того, что такая война неизбежна, и рано или поздно Гвардии придется бросить вызов организованной преступности, только вот быть инициатором конфликта не хотел никто.

— Погано, — сказал я. — Придется снова дразнить гусей.

— Ты сейчас свободен?

Я подумал о мисс Шаффер, Мордекае и очереди в приемной.

— Не так чтобы совсем свободен, но пару часов выкроить смогу.

— Тогда принимай координаты.

Пока мой терминал записывал присланные Шо вводные, я использовал кабинку туалета по прямому назначению. Сполоснув руки и пригладив волосы, я произвел мысленную инвентаризацию.

Инструкции запрещают гвардейцам покидать Штаб-квартиру без личного оружия, но поскольку я никаких активных действий на сегодня не планировал, то прихватил с собой только парализатор. Не самое надежное средство, если ситуация выйдет из-под контроля.

Поборов искушение вернуться и прихватить из своего арсенала что-нибудь потяжелее, я доплелся до временного офиса сержанта Вайнберга и, слегка приоткрыв дверь, чтобы не вызвать нового взрыва негодования, тихонько поманил Диану пальцем.

— Я так думаю, что вы намерены досмотреть спектакль до конца?

— Хотелось бы. Весьма познавательное, хотя и своеобразное, зрелище.

— Да уж.

— У вас какие-то другие планы?

— Мне надо наведаться кое-куда и проверить одну теорию, — сказал я. — Могу я оставить вас на пару часов?

— А как я потом отсюда выберусь?

— Без проблем, — ответил я. — Я вернусь до конца собеседований. К тому времени Мордекай успеет вам надоесть до такой степени, что…

— Хорошо, — перебила она. — И, насколько я понимаю, вы не хотите, чтобы ваше начальство знало об этой вашей… вылазке?

— В точку.

— Я могу прикрыть вас на пару часов, но это будет стоить вам ответной услуги.

— Заметано, — сказал я.

— И постарайтесь не опаздывать, герой Эль-Тигре.

— Как я могу, мэм?!

Если и есть во Вселенной зрелище более мерзкое, чем окраина мегаполиса после наступления темноты, так это окраина мегаполиса на планете Пол после наступления темноты под проливным дождем.

Пол занесен в каталог как планета земного типа с силой тяготения на поверхности 0,98 G.

Восемь миллиардов его населения размещены на двух континентах, омываемых шестью океанами. Хорошо развиты промышленность и сельское хозяйство, причем все предприятия автоматизированы по последнему слову техники. Большая часть населения проживает в гигантских городах типа Карреры, города-порта на берегу Восточного океана, на окраине которого и высадился ваш покорный слуга.

Как я уже упоминал, была ночь, и шел дождь.

Шо дожидался меня в узком, темном, грязном и вонючем проулке между двумя небоскребами, шпили которых упирались в безвоздушное пространство, а поездка на лифте приравнивалась к полету на орбиту. Вдоль стен стояли мусорные ящики, однако мусор был не только в них, а также на них и вокруг них. Команды ассенизаторов явно не жаловали этот район.

— Милое местечко, — пробурчал я, зажимая нос. — Кто тут работал над дизайном?

Шо развел руками и подал знак следовать за ним.

Как выяснилось, решающим аргументом при выборе места выброса являлась его малая удаленность от конечной цели визита.

Мы сразу свернули на тропинку, протоптанную между двумя особо громоздкими и пахучими кучами мусора. В конце тропинки обнаружилась железная дверь с бронированным покрытием и тремя камерами слежения. В этом усматривалась своя логика: хочешь жить в таком районе, не экономь на средствах защиты. Даже якудзам не хочется с оружием в руках отбиваться от банды обкуренных подростков.

На двери торчал звонок, однако Шо его игнорировал и постучал по броне костяшками пальцев. Звук вышел таким тихим, что даже я, стоя в двух шагах, едва его расслышал, но Шо он вполне удовлетворил, и стучать вновь рядовой Такаги не стал.

По центру двери распахнулось маленькое окошечко, и чей-то шепелявый голос поинтересовался:

— Хто сдесь?

Вместо ответа Шо сунул в окошечко десять фунтов, и оно снова захлопнулось. Только тогда я догадался, зачем оно вообще нужно при наличии внешних камер.

Тишина несколько затянулась, и я уже начал подумывать, что номер не прошел и банкнота должна была обладать большим номиналом, а также пытался мысленно рассчитать прочность двери и момент приложения силы, как она таки распахнулась, и нашим взорам предстал обладатель шепелявого голоса и десяти фунтов.

Его внешность идеально подходила голосу. Тип был низкоросл, небрит, нечесан и немыт как минимум с момента восстания Спартака.

А еще он был японцем.

— Сем могу вам помось, коспода?

— Боюсь, что именно ты нам ничем помочь не можешь, — сказал я. — Нам нужен твой босс.

Он рассмеялся мне в лицо, предъявив неполный комплект гнилых зубов. Вонь из его рта смешивалась с окружающими нас ароматами помойки и создавала кумулятивный сногсшибающий эффект.

— Фы токоваливались плетфалительно?

— Нет, но я уверен, что он будет просто счастлив нас видеть, — мрачно предсказал я.

— По какому фоплосу? — Да парнишка просто докучлив. — Посс — осень санятой селовек.

— Мы тоже, — сказал я.

— И фсе-таки?

— Кредитные карточки, — сказал Шо, ни на дюйм не уклоняясь от истины.

Парень ведь не спрашивал, в каком аспекте нас эти кредитные карточки интересуют.

— Штите стесь, — прошепелявил привратник, и дверь снова захлопнулась перед нашими носами.

— Не слишком радушный прием, — пробормотал Шо.

— Они не начали палить через дверь, — сказал я. — Это само по себе как-то успокаивает.

Дверь оставалась закрытой в течение пяти минут, и мои мысли опять потекли в направлении погромов.

Шо беспокоился.

Яки не очень жаловали своих соплеменников, сделавших выбор в пользу армии, флота, полиции или других силовых структур. А те их опасались.

Вряд ли это был рациональный страх, боязнь какого-то реального ущерба, ведь бандиты не посмели бы тронуть гвардейца, к какой бы расе он ни принадлежал. Скорее это был страх подсознательный, переданный Шо генетическим путем целыми поколениями предков, которые еще со Средних веков впитывали рассказы о зверствах всемогущей японской мафии.

Возможно, мне следовало бы отправиться сюда в компании с кем-нибудь другим, хотя кто лучше Шо сможет прикрыть мне спину, случись что непредвиденное?

И выбор был за ним.

Когда дверь распахнулась во второй раз, нашего веселого беззубого знакомого за ней уже не было.

Тип, облаченный в классический двубортный костюм, с отутюженными стрелками на брюках, в очках с золотой оправой и тщательно уложенной шевелюрой, менее всего походил на бандита. Скорее он мог бы сойти за служащего, например средней руки менеджера с неплохим доходом и перспективой роста в дзайбацу.

Языком он владел безукоризненно, но вопросы задавал все те же.

— Чем могу помочь вам, господа?

Этот человек по служебному положению явно на несколько порядков обгонял привратника и, возможно, являлся тем, кто сможет пролить свет на интересующие нас вопросы, так что дальше ломать комедию мы не стали и Шо выложил карты на стол:

— Гвардия. Нам нужно побеседовать.

Ни тени эмоций не отразилось на бесстрастном лице азиата, когда он посторонился, приглашая нас войти. Можно подумать, гвардейцы ходят к нему по три раза на дню.

Стараясь казаться столь же невозмутимыми, мы прошествовали по длинному неосвещенному коридору, втиснулись в узкую кабинку скоростного лифта, и наши желудки провалились до уровня ботинок.

Прибыли мы в пентхаус. Трудно сказать, сколь высоко мы поднялись, но, по моим прикидкам, линию облаков пересекли еще на полпути. Дождь остался где-то внизу, а здесь сквозь застекленную крышу просвечивало ночное небо с яркими звездами.

Апартаменты были стилизованы под нечто среднее между японской хижиной XIV века, пагодой примерно того же времени и маклерской конторой сегодняшнего дня. Стены увешаны картинами с изображением золотых драконов на черном поле. Вдоль стен стояли чаши с курящимися благовониями, свет ненавязчиво лился из отверстий в полу и расходился по помещению аккуратными пучками.

Крупный для азиата мужик в расшитом такими же золотыми драконами кимоно сидел в позе лотоса на простой циновке. Перед ним стоял суперсовременный компьютер с тянущимся через всю комнату оптоволоконным кабелем.

Наш провожатый снял на пороге туфли из крокодиловой кожи и сел на пол, подобрав под себя ноги. Уважая чужие традиции, разулись и мы. Никакого подобия мебели в комнате не было, пришлось садиться на пол.

— Выпьете чаю? — поинтересовался «деловой костюм».

— Мы бы с удовольствием, — сказал я. — Но у нас мало времени. Давайте сразу перейдем к делу.

— Время — понятие субъективное, — молвил тип в кимоно, и звук его голоса напоминал вращение плохо смазанных шестеренок. — Его не может быть много или мало. Времени всегда достаточно, если расходуется оно на правильное дело.

Я давно заметил, что мафиозо, особенно начальники, любят пофилософствовать. Этот парень выглядел не старше сорока лет, но мысли излагал какие-то старческие, причем тоном пророка, глубоко убежденного, что каждое его слово является истиной в последней инстанции.

— Я очень рад, что вы можете оценить правильность любого задуманного вами дела, — сказал я. — Но я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать глубокомысленные сентенции.

— Нетерпеливость свойственна молодости, — изрек тип в кимоно. Судя по его тону, молодость он считал легко излечимой болезнью, особенно при содействии отравленного дротика в спину. — Так чем я могу вам помочь, сержант Соболевский?

Этот дешевый трюк не произвел на меня особого впечатления. Учитывая сложные отношения между нашими организациями, совсем неудивительно, если у яков существует база данных по гвардейцам, имевшим неосторожность засветить свои лица. Моя же физиономия была основательно засвечена еще после того злосчастного эпизода на Эль-Тигре, когда она три дня не слазила с первых страниц.

Срисовав мое фото с камеры на входе, компьютер идентифицировал меня за несколько секунд. А учитывая, сколько времени нас продержали на улице, они могли раскопать на меня и дополнительные факты.

Якудзы действовали по принципу «врага нужно знать в лицо». И по фамилии.

Зато я понятия не имел, кто передо мной сидит. Ясно только, что человек в бандитской иерархии он не последний.

— Покажи ему, Шо.

Медленно, чтобы не спровоцировать вспышку насилия, Шо запустил руку под одежду и достал кредитки. Так же медленно парень в деловом костюме принял их из его рук, тщательно осмотрел, проверил, не заточены ли края для последующей обработки ядовитыми веществами, понюхал и чуть ли не попробовал на зуб и лишь затем, склонившись в почтительном поклоне, передал их типу в кимоно.

Тот небрежно взял их в руки.

— Я вижу только два куска пластмассы.

— Они фальшивые, — сказал я. — И сделаны вами.

— Я произвожу их миллионами. По-настоящему трудно подделывать только финансовые документы корпораций. Федеральные и небольшие частные банки не умеют защищать свои деньги, а следовательно, они достойны их потери.

— Я не склонен обсуждать защитные системы финансовых предприятий. Нас интересует человек, которому вы продали эти два экземпляра, и не надо мне рассказывать, что вы продаете их миллионами.

— Ты неучтив и невыдержан, гайджин.[5] Это свойство недисциплинированного ума. И я действительно продаю их миллионами.

— Никогда не сомневался в вашей предприимчивости. Но я думаю, что у вас существует банк данных с записями всех торговых операций.

— Возможно, — согласился тип в кимоно. — Но я не вижу причин, по которым должен подтвердить его существование.

— За вами должок, — напомнил я. — В последнее время мы часто шли вам навстречу, так что вы просто уравняете счет.

— Уполномочены ли вы заключать такие сделки от своего лица?

— Моих полномочий хватит на то, чтобы напомнить вам, что мы бываем очень неприятными людьми, когда не получаем желаемого.

— Угрозы не производят впечатления на серьезных людей. Особенно угрозы, ничем не подтвержденные.

— Серьезные люди не ищут на свои головы дополнительных проблем, — сказал я.

Он улыбнулся.

Наверное, так же улыбается слон, выслушивая претензии родственников задавленных им муравьев.

— Сегодня хороший день, гайджин, и чаша весов оказанных услуг действительно качнулась в вашу сторону. Я готов ей вернуть необходимое равновесие. Наберитесь терпения.

Он просунул карточки в прорезь сканера и задал программу поиска. Крутая техника для выползшего из средневековья бандита.

Шо нервно оглядывался по сторонам, и я впервые видел его таким испуганным. Возможно, в прошлом у него были какие-то контакты с якудзой, имелись какие-нибудь нарушенные обещания или неоплаченные долги. Я взял себе на заметку потом ненавязчиво расспросить его об этом.

Или это просто многовековой груз национальных традиций?

Сам я старался выглядеть спокойным, хотя на душе тоже скребли кошки. Если яки захотят от нас избавиться по любой причине, в Штаб-квартиру прибудут только наши хладные трупы, нашпигованные отравленными дротиками, а высланная по нашим следам команда найдет пустое помещение в высотном здании на окраине Карреры. Не самая радостная перспектива.

— Я вспомнил эту сделку, — сказал тип в кимоно, когда программа поиска завершилась. — Это ведь был крупный террорист?

— Аль-Махруд, — подтвердил я. — Рад, что вы его вспомнили.

— Что вас еще интересует?

— Все, что вы можете рассказать.

— Он был обычным клиентом, — пожал плечами тип в кимоно. — Пришел, сделал заказ, расплатился наличными. За готовым товаром пришел сам. Наш сотрудник проявил инициативу и послал людей проследить его до конечного пункта.

— Так у вас есть его адрес?

— В каком-то роде. Клиент не исключал наличие слежки и сделал все, чтобы от нее избавиться. Трое наших людей потеряли его в течение первого получаса, двоих мы не можем найти до сих пор. Но стряхнуть всех ему не удалось, и его проводили до места.

— И?

— Это заброшенные склады в промышленном районе. Найти это место нелегко.

Интересная информация.

В бригадах слежки якудзы задействовано от десяти до пятнадцати человек, и стряхнуть с «хвоста» их всех практически невозможно, так как работают они независимо друг от друга.

Аль-Махруд убил двоих их людей, однако, даже зная его точное местоположение, они не тронули его пальцем, несмотря на то, что пара тренированных ниндзя могла порубить его на лапшу в несколько секунд.

Почему они этого не сделали?

Скорее всего, по той же причине, что и мы, пытаясь взять его живым на Термитнике. Якам тоже нужен Гриссом, а Аль-Махруд был к нему единственной прямой ниточкой. Сводят ли оябуны личные счеты или же действуют по чьему-то заказу, это вопрос. Но личность террориста номер один в Галактике интересует и их тоже. Осталось только установить мотив, и эту информацию можно будет использовать.

— Как вы думаете, если я предоставлю в ваше распоряжение данный адрес, уравновесит ли это счет оказанных услуг?

— Я не уверен в реальной ценности вашей информации, — заявил я. — Так как парень все-таки мертв, однако считаю, что услуга значительна.

— Тогда будем считать, что на настоящий момент мы в расчете.

— Возможно, — сказал я. — А вы сняли наблюдение с того склада после того, как мы ликвидировали парня? Не хотелось бы наткнуться на ваших ребят.

— На этот счет можете не беспокоиться, — сказал он. — Вы их не увидите.

Означает ли это, что ниндзя там больше нет, либо они настолько хороши, что мы их не заметим? Скорее, последнее.

Я намеренно взял ликвидацию Аль-Махруда на себя, потому что во взаимоотношениях с яками нелишне иметь репутацию человека, лично расправившегося с врагом общества номер два.

Тип в кимоно наклонился над экраном компьютера, дав понять, что аудиенция окончена.

«Деловой костюм» подождал, пока мы наденем обувь, и проводил до лифта. Прощаясь, он сунул мне в руку клочок бумажки с адресом. Прежде чем дверцы лифта захлопнулись и он с головокружительной скоростью доставил нас на первый этаж, едва не размазав по потолку, я развернул бумажку и убедился, что она содержит искомый адрес. В таких делах никому нельзя доверять.

— Ты вел себя очень неосторожно, — упрекнул меня Шо, едва мы оказались на улице, перед выходом получив от привратника с извинениями наши десять фунтов. — Ты хоть имеешь представление, кто с тобой разговаривал?

— Нет.

— Это был Сато.

— Да ну?

Один из двенадцати оябунов якудзы, вожак вожаков этого сектора.

Оябун в мафиозной иерархии нечто вроде гвардейского капитана. Первый эшелон власти.

Двенадцать оябунов якудзы держат в руках все нити власти и склоняют головы только перед верховным оябуном, который является личностью мифической. Про самого главного мафиозо нашего времени было известно очень мало. Практически никто не видел его лично, имя его в беседах не употребляется — негоже трепать всуе имя верховного божества их пантеона. Я слышал, как его называли Старцем и что прозвище соответствует его возрасту. Одного слова человека вроде Сато было достаточно, чтобы развязать в целом секторе Галактики кровавую бойню. Старец обладал абсолютной властью.

— Нас даже не обыскивали перед тем, как к нему пропустить.

— В этом не было необходимости. Тот человек, что проводил нас к нему, это Гендзо Ишибаси, его правая рука. Он ниндзя, состоит в касте более сорока лет и, возможно, является самым опасным бойцом в Лиге, не считая Рейдена. Кроме того, мы постоянно были под прицелом, так что ты не успел бы и подумать о чем-нибудь опасном с их точки зрения, а уже обнаружил бы себя мертвым. Я вижу, что ты все-таки недостаточно серьезно оценил ситуацию.

— Страшное дело, — трагическим шепотом сказал я. — И что одному из живых воплощений вселенского Зла надо было в компании столь мелких сошек, как мы с тобой?

— Сам не понимаю. Думаю, нам надо быть осторожными.

— Осторожность — это мое второе имя.

— По твоему поведению это не слишком заметно.

Ливень кончился, накрапывал только мелкий дождик, улицы были пустынны, что неудивительно для ночного времени суток.

Точных координат для броска у нас не было, только адрес склада и маршруты общественного транспорта, которыми Сато и сотоварищи рекомендовали нам воспользоваться.

Я не сомневался, что маршрут выбран достаточно кружной, чтобы Сато успел вывести из района большую часть своих людей. Но и я, и Шо были в Каррере впервые, так что выбирать не приходилось.

Подобно рядовым гражданам Пола, дождавшись рейсового автобуса, мы заплатили за проезд и уселись на свободные места. Обстановка к разговорам не располагала, и мой товарищ откровенно заснул, хотя по времени Штаб-квартиры только-только миновал обед. Я всегда завидовал людям, обладающим способностью засыпать в любых обстоятельствах, несмотря на психологические нагрузки и нервные стрессы.

Сменив еще два автобуса и монорельс, а потом еще оттопав два квартала пешком, мы прибыли на место, указанное нам яками.

По данному адресу действительно имел место склад, и сердце мое возликовало. Опыт подсказывал, что террористам для обустройства даже временных баз обычно требуются большие пространства, и заброшенный склад в данном случае может быть идеальным убежищем. Однако меня настораживала мысль о слишком тесном его соседстве с резиденцией местного воротилы якудзы. Мог ли Аль-Махруд быть настолько неосторожен?

В принципе мог.

Промокшие после вынужденного променада, но не сломленные духом, мы обозрели приземистое трехэтажное здание.

Свет в окнах не горел, так что либо владельцы обходились без услуг ночного сторожа, либо он просто дрых без задних ног, наплевав на свои обязанности. В любом случае электронных защитных систем здесь не должно было быть: они нерентабельны для зданий в подобных районах.

Аль-Махруд не мог бы установить свою защиту, не рискуя навлечь на себя внимание местных грабителей.

Входная дверь закрывалась на внушительного вида замок, поддавшийся нашим усилиям спустя полминуты ковыряния в его внутренностях универсальной гвардейской отмычкой. Подстроив линзы на выборочный режим ночного видения, мы вошли в здание через просторный и пустынный холл.

Планировка подобных строений изучена нами вдоль и поперек, поэтому найти дверь на лестницу, закамуфлированную под общественную уборную, особого труда не составило. Замок на искомом втором этаже был посерьезнее и отнял у нас целых две минуты.

Зато помещение за дверью не обмануло наших надежд. Оно словно являлось иллюстрацией к детективному роману среднего пошиба и выглядело так, как и должна выглядеть берлога крупного авторитета по взрывам и поджогам.

Посреди зала стояли два мощных компьютера последних поколений двух конкурирующих корпораций. Но они были обесточены и упакованы для длительного хранения.

Далее все по стереотипу.

Окна, выходящие на улицу, наглухо забиты досками с внутренней части стены, и разглядеть содержимое помещения снаружи невозможно.

У противоположной стены стояли ящики с армейскими штампами, наполненные оружием разной степени поражения. Маркировка на двух коробках предупреждала о наличии внутри сильных отравляющих веществ, при вдыхании приводящих к смертельному исходу. Пластиковый контейнер наводил на мысль о бактериологическом оружии.

Удивительно, что Аль-Махруд так им и не воспользовался.

Ящики покрывал двухнедельный слой пыли.

В ходе методичного обыска также были выявлены несколько упаковок взрывчатки, суммарной мощности которой было достаточно, чтобы разнести в атомную пыль средних размеров астероид. Парень любил действовать с размахом.

Еще больше я утвердился в этой мысли, когда нашел маленький черненький чемоданчик с ядерной боеголовкой внутри.

Еще раз обозрев помещение, я восхитился его маскировкой, точнее, полным отсутствием таковой. Все было настолько нарочито и напоказ, настолько напоминало штампы, навязанные нам с телевизионных экранов и страниц боевиков, что никто бы всерьез даже не задумался о том, что отсюда на самом деле может орудовать матерый бандит. Больше похоже на клуб ненормальных любителей оружия.

Только я хотел поделиться этим наблюдением с Шо, как он наткнулся на ящики с какими-то бумагами, и попросил меня найти выключатель, чтобы зажечь свет.

Тут-то на нас и навалились.

Нападавших было пятеро. Они сумели правильно определить степень исходящей от нас потенциальной опасности, так как трое из них сосредоточились на Шо. На мою долю достались двое.

Одеты они были в серые костюмы, которые в темноте могли бы сойти за черные, лица скрыты пластиковыми масками.

В первые же секунды схватки я пропустил пару ударов в корпус, которые наверняка сокрушили бы мне несколько ребер, если бы не защитные свойства комбинезона, приобретающего жесткость в момент удара. Рефлекторно в моей правой руке оказался парализатор, но уже после первого выстрела я убедился в его полной бесполезности.

Нападавшие даже не пытались применять оружия, из чего я сделал очевидный вывод, что мы нужны им живыми.

Нас подобные соображения не сдерживали. Конечно, я не хочу сказать, что отказался бы от допроса кого-нибудь из этих типов на предмет выяснения причин нападения, однако в первую очередь нам надо было просто выжить.

Пока я обдумывал эту гениальную мысль, уворачиваясь от сыпавшегося на меня града ударов и отступая к стене, возле которой рассчитывал найти какой-нибудь инструмент поувесистей, Шо уже успел расправиться с одним из своих противников, и тот лежал на полу бесформенной серой кучей. Оставшиеся двое теснили его в угол.

Я перешел в контратаку, нанеся удар, в профессиональных кругах называвшийся «ударом бабочки с ядовитым жалом». Это был один из тех редких классических ударов, который мне удавалось исполнить по всем канонам боевых искусств. Однако мой кулак наткнулся на поверхность, по упругости сравнимую только со сталью.

Бабочки сегодня не в чести.

Я отступил еще на два шага и сшиб одного из агрессоров подсечкой. Едва увернувшись от летящей ноги второго, я рухнул на упавшего противника, сосредоточив немалый вес своего тела в правом локте, выставленным таким образом, чтобы угодить противнику прямехонько в живот. Теоретически этот удар смертелен. Что-то подо мной хрустнуло — уж не моя ли собственная конечность? — но времени разбираться не оставалось, так как я получил сильнейший удар ногой в лицо. Рот сразу наполнился кровью и какими-то острыми осколками, в которых я распознал собственные зубы. Неприятное ощущение.

Следующий удар мне удалось парировать. Я даже сумел подняться на ноги, но на этом полоса везения закончилась.

Пинок отбросил меня на груду коробок, рухнувших на пол под тяжестью моего веса. Из них посыпалась груда каких-то железяк. Одна из них попала мне в руку, и я отмахнулся ею, как дубиной.

Противник отреагировал на мой жест неадекватно, отпрыгнув метра на полтора, и в это время я смог рассмотреть оказавшийся у меня в руках предмет. Это была плазменная винтовка ВКС, а стало быть, ей можно было найти и более практичное применение. Что я и сделал, развернув ее прикладом к себе.

Один разряд винтовки оставил от нападавшего лишь воспоминания. Заодно я отправил в небытие один из компьютеров, превратив его в груду оплавленной пластмассы и сделав прочтение хранящейся в нем информации весьма затруднительным.

Второй противник рядового Такаги валялся на полу, не подавая признаков жизни. Однако третий, судя по всему, был мужиком ушлым и сражался отчаянно. Стрелять в него из пушки, предназначенной для использования в безвоздушном пространстве, я не решился по двум причинам: во-первых, мог зацепить и Шо, а во-вторых, кое-где тлел пол еще после моего первого выстрела.

Однако винтовка в моих руках возымела решающий психологический эффект. Завидев направленное в его сторону оружие тотального уничтожения, агрессор несколько занервничал и отвлекся, что позволило Шо нанести ему три молниеносных удара в голову.

Когда последний из нападавших присоединился к своим партнерам в бездумном лежании на полу, мы позволили себе перевести дух.

Лично я делал это, стоя на четвереньках и выплевывая остатки того, что несколькими минутами ранее служило мне нижней челюстью. Впрочем, за время службы мне вышибали ее уже в третий раз, и ощущение стало привычным, хотя от этого и не менее неприятным.

Шо включил свет.

Слегка прихрамывая, он двинулся к лежащему на полу телу и устало пнул ее ногой в бок.

— Киборги.

Столь сенсационное заявление заставило меня встать (мир при этом движении совершил несколько головокружительных скачков) и вглядеться в тело повнимательнее. То, что я поначалу принял за пластиковые маски, на самом деле ими не являлось. Пластисиликоновое покрытие. Переплетения проводов вместо нервной системы, ускоряющее реакции тела до скорости боевого робота. Твердые сплавы, покрывающие каркас. Все это и позволило им продержаться так долго.

Любой оперативный агент, прошедший внутренний курс боевых искусств, стоит в рукопашной не менее трех матерых профи из тех же ВКС, поскольку нас обучают несколько иным приемам борьбы, сочетающим в себе древние боевые традиции народов Земли, последние достижения в области медицины и уникальный военный опыт, привнесенный таврами. Однако на практике техника боя постоянно совершенствуется. Тренировки порой кажутся слишком жестокими и бесконечными, но в итоге мы получаем физическое преимущество перед представителями других родов войск. Шо Такаги вообще является прирожденным бойцом, и у меня возникают смутные подозрения о его стажировке в отрядах ниндзя.

Я не мог похвастаться богатым боевым опытом в прошлом, но в Гвардии меня обучал айкидо сам Рейден, а это многого стоит. Если бы нам противостояли пятеро обычных грабителей, схватка не заняла бы и нескольких секунд.

— Производство киборгов запрещено, — сказал я. Точнее, попытался сказать. Из-за раздробленной челюсти фраза прозвучала примерно следующим образом: «Флоисфодстфо киболгоф фафалефо». Однако, исходя из интересов читателей и пренебрегая исторической правдой, далее я буду приводить свою речь в таком виде, в каком я намеревался ее произносить, а не в таком, в каком она доходила до слуха.

Производство киборгов — грязное дело, в котором в качестве основы используются останки умерших людей. По техническим характеристикам годятся только достаточно свежие трупы. Как правило, охотники за живым товаром отлавливают бездомных бродяг, до которых абсолютно никому нет никакого дела, и передают тела «производителям», которые бедняг умерщвляют и используют для создания универсальных машин-убийц. Что ни говори, а приятного мало.

— Ходят упорные слухи, что производством киборгов до сих пор занимаются в Кубаяши.

— Эти особи оттуда?

— Визуально это определить невозможно.

Шо вытащил из кармана лазерный резак и, склонившись над трупом, сделал продольный разрез руки.

Услышав об искусственном происхождении поверженных врагов, мне стало легче на душе. Эти парни были убиты, но убиты давно и не нами. Ими двигала и руководила программа, не имеющая никакого отношения к тем людям, которыми они были когда-то.

Перерезав несколько проводов, Шо извлек из надреза микропроцессор и повернул его к свету.

— Судя по штампу, произведено на Исидо.

Вот и ответ.

Исидо уже четыреста лет принадлежал дзайбацу, вмещая в себе множество заводов и лабораторий, которые, как выяснилось, помимо прочего, занимались и таким богопротивным делом, как производство искусственных убийц.

Корпорациям закон не писан.

За ними предполагается множество мелких и крупных грешков, но из-за их железобетонно-непробиваемых служб безопасности ничего не удается доказать.

Лига, прекрасно осведомленная о темной стороне деятельности большого бизнеса, никогда не рискнет выдвинуть против них обвинения из-за боязни нарушить отношения с единственными производителями высокотехнологического оборудования в Галактике. Эмбарго корпорации для планеты может быть пострашнее гражданской войны.

Корпорации вообще проводят очень жесткую политику. Собрав под своим крылом лучших специалистов, они моментально патентуют свои изобретения, сохраняя тем самым монополию в области высоких технологий.

У многих планет Лиги и еще большего количества частных лиц имеются на руках огромные суммы денег, обширные производственные площади и великое множество дешевой рабочей силы, то есть практически все необходимое для того, чтобы производить нужные товары самим.

Нет у них только технологий, а если какому-нибудь талантливому самоучке и удается разработать что-то действительно стоящее, то тут же выясняется, что корпорации запатентовали это еще несколько лет назад.

Стоит только какому-нибудь смелому предпринимателю вставить в свой утюг микропроцессор, определяющий тип ткани и соответственно регулирующий температуру нагрева, тут же, как черт из табакерки, перед ним выскакивает сотня разряженных в пух и прах адвокатов, трясущих судебными постановлениями, и прикрывает лавочку, ссылаясь на соответствующие номера патентов. В результате несчастный предприниматель проводит остаток своей жизни в арбитраже, пытаясь отразить иски в мошенничестве и незаконном использовании чужих производственных технологий.

Учитывая вышесказанное, Лига, загнанная в капкан своих же собственных законов, теоретически имеющая возможность получать те же товары, что закупает у корпораций, по более низким ценам, вынуждена платить за них баснословные суммы, большую часть которых составляют транспортные расходы по перевозке продукции с узкоспециализированных планет-заводов.

Подобная ситуация не очень устраивает Совет Лиги и правительства Пограничных миров, вынужденных платить ещё дороже за дальнюю транспортировку. Зато она просто идеальна для Стивена Тайрелла, являющегося абсолютным монархом и единственным владельцем одноименной компании, и для Совета Директоров Кубаяши, устроенной по типу дзайбацу XX–XXIV веков докосмической эры.

Разумеется, работая на территории Лиги, корпорации вынуждены платить астрономические суммы налогов, не считая ежегодных «добровольных» пожертвований самому Совету, но нет никаких сомнений в том, что еще более астрономические суммы они утаивают. Местные и федеральные налоги, таможенные сборы и акцизные пошлины по примерным расчетам составляют не более одного процента от общего валового оборота, что просто смехотворно, если принять во внимание тот факт, что мелкие фирмы вынуждены платить от 7 до 10 процентов.

Налоговые инспекторы и полицейские могут годами безвылазно сидеть в офисах корпораций с нескончаемыми аудиторскими проверками, но не находят и следа исчезнувших денег, ибо или они недостаточно умны, чтобы разобраться в денежных лабиринтах, сплетенных опытными бухгалтерами, или же, наоборот, слишком умны, чтобы рисковать из-за этого жизнью и безопасностью своих семей.

Аудиторы, получающие скромные зарплаты государственных служащих, могут в месяц иметь суммы, в десятки раз превышающие их годовое жалованье, только за то, что закрывают глаза на некоторые «незначительные» детали в деятельности воротил большого бизнеса.

Изредка проводятся обыски и облавы с привлечением федеральных служб безопасности и ВКС. Всплывают незаконные суммы денег и незарегистрированные в реестрах корабли, однако широко известно, что санкционирующие подобные действия чиновники отличаются крайне непродолжительными сроками жизни. Ведь корпорации содержат на жалованье не только небольшие частные армии, занимающиеся отстрелом конкурентов, но также независимых или неугодных конструкторов и инженеров. У них есть и команды квалифицированных специалистов по организации правдоподобнейших несчастных случаев и приступов острой сердечной недостаточности у абсолютно здоровых людей.

Корпорации контролируют около девяноста пяти процентов потребительского рынка, исключая разве что область сельского хозяйства, и особого шума по этому поводу никто не поднимает.

Очередной приступ боли в исковерканной челюсти отвлек меня от грустных мыслей о несправедливом устройстве нашего общества. Этот факт не укрылся от внимания Шо, не замедлившего продемонстрировать истинный пример сострадания к ближнему.

— Ты как? Выглядишь — хуже некуда.

— Спасибо, выживу. Слушай, а какого черта этим киборгам от нас было надо? Можно ли извлечь из их останков хоть какую-то информацию?

— Сильно сомневаюсь. Если киборг получает в ходе боевых действий серьезные механические повреждения, его материнская плата автоматически самоуничтожается, превращая оболочку в бесполезную груду сплавов и полупроводников.

Я попытался сделать шаг и сразу же об этом пожалел. Голова кружилась, как после хорошей попойки.

— Надо немедленно вызвать саперов и дождаться их прибытия, не сходя с места, — сказал я. — Негоже, если такой арсенал уйдет на сторону. С его помощью можно вооружить небольшую армию и выиграть пару войн.

— Так и сделаю, — заверил меня Шо. — А тебе, милый мой, нужно поскорее отправляться к врачу.

— Если бы все было так просто.

Меня не покидала мысль о молодой и очень талантливой журналистке, дожидающейся моего возвращения на Свободной Колумбии.

Если принять во внимание беседу с заправилами якудзы, дорогу сюда, осмотр помещения и последовавшую за ним стычку, я отсутствовал гораздо больше отпущенных мне двух часов.

Вайнберг, не имеющий соответствующего распоряжения, просто уберется с планеты, не подумав захватить акулу пера с собой.

Мне не улыбалось до кучи получить еще и нагоняй от Полковника за то, что я бросил на произвол судьбы молодую и очень талантливую журналистку, да еще и на столь негостеприимной планете. Кряхтя и пытаясь скрежетать остатками зубов, я ввел в терминал координаты моего предпоследнего броска.

— Ну, знаете, сержант Соболевский, это уж слишком! Затащить меня на эту вшивую планетку, сказать, что уходите на пару часов, а потом исчезнуть на пять с половиной, совершенно обо мне забыв! Да будет вам известно, что ровно три часа сорок восемь минут тому назад этот жирный боров собрал свои вещички и отчалил, не сочтя нужным даже попрощаться со мной! С тех пор сторожа восемь раз пытались выставить меня из здания, и я отсиживалась в женском туалете! И где бы вы меня искали, если бы им удалось это сделать? И как бы я выбралась отсюда без вас? Я даже с трудом представляю, в какой чертовой дыре нахожусь… О боже, что у вас с лицом?

— Просто издержки производства.

— Заливайте больше. Выглядит так, словно по нему танк проехал.

— Почти так все и было. Извините, что заставил себя ждать.