Вступление в брак в корейском обществе — это и обязательный, и неизбежный этап в жизни человека. Мужчины или женщины, которые по карьерным или иным соображениям сознательно не вступают в брак, остаются в Корее крайней редкостью. Нечасто встречаются и такие ситуации, когда свадьба откладывается на некое неопределенное будущее. Общественное мнение здесь убеждено, что и мужчина, и женщина должны обязательно найти себе супруга или супругу в течение нескольких лет после того, как они приступили к самостоятельной жизни, и что выбор этот, как правило, делается раз и навсегда. Хотя количество разводов в Корее в последнее и растет, в целом развод здесь по-прежнему считается событием необычным и крайне неприятным, ЧП. Если в развитых странах разводом оканчивается без малого половина браков, то в Корее — чуть более одной десятой.
По корейским представлениям, первейшим условием вступления в брак для человека является стабильность материального положения. Браки студентов являются исключительной редкостью, а в некоторых женских университетах они даже формально запрещены. Мужчина, собравшийся жениться, должен уже устроиться на постоянную работу, иметь стабильное место, возможно, и не очень хорошо оплачиваемое, но с перспективами постепенного служебного роста. Женщина к этому времени также должна получить то образование, которое принято иметь в ее окружении.
Если речь идет о корейском «среднем классе», для членов которого сейчас почти обязательным стал университетский диплом, то обычным возрастом вступления в брак считаются 24–26 лет для женщин и 25–28 лет для мужчин. Если человек не создал семьи в течение нескольких лет по истечении общепринятого срока, то такая ситуация воспринимается окружающими как совершенно ненормальная, и даже как основание для легкой паники («подумать только: ему 31 год — а жены все нет! жизнь идет под откос!»). Родственники, друзья, сослуживцы и начальники такого кандидата в «старые холостяки» (или «старые девы») начинают проявлять растущую обеспокоенность. Обычно эта обеспокоенность носит вполне конкретный характер и выражается в активных поисках подходящей для такого человека «партии». В результате в Корее почти невозможно встретить неженатых мужчин старше 30–32 или незамужних женщин старше 28–30 лет.
Традиционное корейское общество почти не знало браков по любви: вопросы заключения брака решались родителями единолично. Не возбранялось прибегать и к помощи профессиональных брачных посредников. Их можно было бы назвать свахами, если бы не то обстоятельство, что женщин среди них в те времена было весьма и весьма мало.
Старые традиции заключения браков и старый подход к семье довольно долго сохранялись почти в прежнем виде, и перемены в этой области начались сравнительно недавно. В последние годы молодые люди стали все чаще брать на себя инициативу в заключении браков, однако и в наши дни в большинстве случаев будущих супругов знакомят друг с другом посредники, в роли которых могут выступать как профессиональные свахи (теперь и в Корее это — женская профессия), так и, гораздо чаще, друзья или родители. Порою посредниками могут быть и начальники молодых людей. Так, хорошо мне известную семейную пару — молодых университетских преподавателей — сосватали друг другу их научные руководители. В фирмах решение семейных проблем сотрудников, особенно тех, которые уже перешли общепринятый брачный возраст, часто берет на себя их начальство.
По данным опроса, проведенного в 1991 г., даже среди корейцев с высшим образованием только 35 % нашли будущую жену или мужа сами, а остальные же остановились на подобранном для них кандидате (среди людей с начальным образованием доля самостоятельных браков еще ниже, всего лишь 20 %).
Я могу и заблуждаться, но мне кажется, что для корейцев и, особенно, для кореянок, характерен весьма прагматичный подход к подбору будущего супруга. Чувствам не придается особого значения, ибо, как заметила одна моя знакомая: «И та женщина, что вышла замуж по любви, и та, что вышла замуж по расчету, через три или четыре года имеют одинаковые отношения со своими мужьями. Разница лишь в том, что та, что хорошенько подумала, обычно может ходить в лучшие универмаги, чем та, которая пошла на поводу у своих эмоций». Подобная позиция, какой бы странной и даже циничной не казалась она российскому читателю, вполне понятна. Не следует забывать, что речь идет об обществе, в котором женщина в целом пока не имеет возможности не только сделать карьеру, но, зачастую, даже и просто зарабатывать себе на жизнь, а развод остается редкостью. Выбирая мужа, кореянка выбирает не только человека, с которым ей предстоит жить до самой смерти, но и кормильца, материальные успехи и общественное положение которого будут ее успехами, ее положением. Таким образом, выбор мужа — самое важное решение в жизни, и ошибка в этом ответственном деле может иметь катастрофические последствия. Отсюда — и тщательное отношение к подбору супруга, тот рационалистичный подход, при котором такое понятие как «любовь», не играет особо серьезной роли, а куда больше внимания уделяется происхождению, здоровью, перспективам карьеры. Именно эта психологическая установка вкупе с вековыми традициями позволяет существовать институту брачных посредников.
Вообще замечание о том, что «любовь слепа» и уже в силу этого не должна приниматься всерьез при решении такого важного вопроса, как вступление в брак, можно услышать в Корее часто. Вот что, например, говорит по этому поводу одно из корейских руководств по этикету: «Говорят, что любовь слепа. Когда мужчина и женщина любят друг друга, они в состоянии замечать у своего возлюбленного только хорошие черты, и, наоборот, не видеть недостатков, так что тем людям, которые ищут своего супруга, руководствуясь лишь чувствами, легко ошибиться. Поэтому желательно, сначала встретиться с рекомендованным друзьями или родственниками вероятным женихом или невестой, познакомиться, спокойно все обдумать и принять решение. Организацию подобных встреч берет на себя посредник». Подтекст этих рассуждений вполне ясен: брак по любви является сомнительной затеей, чуть ли авантюрой, в то время как брак по расчету, в особенности заключенный при помощи родителей или родственников это солидное и разумное предприятие.
После того, как родители, посредники или друзья подобрали потенциального жениха или невесту, организуется встреча кандидатов в супруги. Встречи эти бывают двух типов. Один из них — более традиционный, формализованный и, если можно так выразиться, «серьезный» — имеет место в тех случаях, когда в роли посредников выступают родители и начальство, а другой — более упрощенный — в тех случаях, когда потенциальных супругов познакомили их друзья или сослуживцы. Второй вариант в Корее называют забавным гибридным словечком китайско-английского происхождения «согэтхин». Оно представляет из себя сочетание издавна укоренившегося в корейском языке китайского слова «согэ» — «представление, рекомендация» и английского окончания ing, которое попало туда из слова meeting «встреча».
При более формализированном варианте встреча проходит либо в доме посредника, либо в доме потенциальной невесты, либо, чаще всего, в каком-нибудь ресторане. Стороны встречаются, обмениваются информацией и приглядываются друг к другу.
Перед принятием окончательного решения иногда принято обмениваться подготовленными по всем правилам и официально заверенными медицинскими справками о состоянии здоровья потенциального супруга и супруги (вообще, для корейской культуры характерно очень большое внимание, которое уделяется здоровью будущего мужа или жены). Кроме того, во многих случаях по-прежнему практикуется также предоставление выписок из родословных книг чокпо, которые свидетельствуют о большей или меньшей знатности рода (увы, хорошо известно, что эти на книги на 90 % — фальсификация). Наконец, перед помолвкой, зачастую, наводятся последние справки о вероятном супруге, в том числе и по месту работы или учебы. Как отмечает все тоже пособие по правилам хорошего тона: «Нет ничего плохого в том, если родители сходят в ту компанию, где работает их будущий зять, и спросят там о его отношению к службе, зарплате, видах на будущее».
Пока идут эти предварительные переговоры на «высшем семейном уровне», у самих молодых есть время немного пообщаться друг с другом и окончательно определиться. После первой встречи кандидаты в супруги встречаются еще несколько раз, вместе ходят по городу, разговаривают и, конечно, приглядываются друг к другу. Однако через некоторое время приходит время решать. Разумеется, в зависимости от ситуации и количество встреч будущих супругов и время, которое им необходимо для того, чтобы принять решение, может существенно отличаться. Иногда все может произойти очень быстро. Так, я знаю молодую пару, встреча которых друг с другом на их собственной свадьбе была всего лишь… шестой с момента их знакомства, организованного родителями. В целом же некоторое представление о ситуации дают данные корейских социологов, в соответствии с которыми средняя продолжительность ухаживания (от первой встречи до свадьбы) при браке, заключенном при помощи посредника, равнялась 7,3 месяца, в то время как при браке по инициативе молодых она была много больше и составляла 24 месяца.
«Согэтхин», как уже говорилось выше, представляет из себя менее формальное мероприятие и организуется не родителями или старшими, а друзьями кандидатов в супруги. Проводится такая встреча чаще всего в кафе или ресторане. Рекомендатель обычно представляет молодых людей друг другу и удаляется. После более или менее продолжительной беседы молодые люди прощаются. При этом мужчина, если он хочет продолжить знакомство, должен сам предложить «встретиться еще раз». Если его новая знакомая соглашается, то за этим следует еще несколько встреч, и дальше ситуация развивается примерно так же, как и при знакомстве, организованном родителями.
Далеко не каждое организованное посредниками знакомство оканчивается браком. Скорее наоборот: в большинстве случаев молодые люди, встретившись несколько раз, приходят к выводу, что они совсем не хотят провести всю жизнь в общении друг с другом. После этого их встречи прекращаются, и они продолжают поиски «спутника жизни» дальше. Несколько отказов даже найденным родителями кандидатам не считается чем-то предосудительным, хотя слишком уж большая привередливость и репутация «разборчивой невесты» или «разборчивого жениха» не красит молодых людей в глазах родителей и окружающих.
Современная корейская свадьба не похожа ни на старинный свадебный обряд, ни на свадьбу западную. Ее новые традиции сложились совсем недавно, в пятидесятые годы, но следуют им в Корее все. Об этих традициях и пойдет сейчас рассказ.
С 1960-х гг. главным, хотя и не единственным, местом проведения свадебного обряда стали «залы ритуалов» — «есикчжан». Несмотря на столь неопределенное название, в этих заведениях проводятся не «ритуалы» вообще, а именно свадьбы. Довольно часто свадьба отмечается в ресторане, в зале которого и проводятся все необходимые обряды (точно такие же, как и в «есикчжане»). Некоторые семьи предпочитают проводить весь праздник дома, но таких сейчас сравнительно немного.
В старые времена очень большое значение придавалось выбору благоприятного для свадебных торжеств дня и даже часа. Этот выбор осуществлялся после консультаций с гадателем. В целом этот обычай жив и в наши дни, хотя теперь с гадателем чаще советуются о выборе только дня (но не часа) свадьбы. Определяют день по старинному лунному календарю. Крайне неблагоприятным для свадеб считается високосный месяц, который время от времени вставляется в дальневосточный лунно-солнечный календарь. Во время этого месяца количество заказов в «есикчжанах» сокращается во много раз. Так, в 1995 г. в високосный месяц, пришедшийся тогда на октябрь, количество заказов в одном из самых знаменитых «есикчжанов» города Кванджу снизилось по сравнению с обычным октябрем примерно в 15 раз.
Свадьбу обычно назначают на дневное время, причем большинство стремится, чтобы она состоялась в воскресенье или во вторую половину дня в субботу, то есть в нерабочее время, когда на празднество могут придти все приглашенные. Некоторые свадьбы происходят и в обычные рабочие дни, но это бывает довольно редко. Поэтому министерство социального обеспечения в 1996 г. снизило цены за пользование «есикчжанами» в будние дни на 50 % (эти цены, как и многие другие, в Корее жестко контролируются государством).
Перед свадьбой невеста посещает парикмахерскую (весьма недешевое мероприятие) и одевает свадебное платье. С 1950-х гг. в Корее вошли в моду и стали почти обязательной частью свадебного ритуала (в том числе и нецерковного) роскошные белые платья, почти не отличимые от западных образцов. Большинство невест шьет платье заново. Жених на свадьбе обычно бывает одет в дорогой костюм западного образца, иногда — даже во фрак. Фрак, как вещь дорогую, но в обычной жизни не нужную, почти никогда не покупают, а берут напрокат на время свадьбы, а вот костюм по такому случаю могут и приобрести.
Незадолго до назначенного времени бракосочетания в «есикчжан» начинают прибывать гости. Для невесты и ее ближайших подруг существует специальная «комната ожидания», прочие гостьи сразу же по прибытии проходят внутрь, в то время как мужчины ждут начала церемонии непосредственно у входа, обмениваясь приветствиями. Там же находятся родители жениха и невесты, которые также приветствуют прибывающих гостей.
Корейские свадьбы отличаются исключительной многолюдностью. На бракосочетание принято приглашать родственников, в том числе и весьма далеких, сослуживцев, бывших соучеников, так что обычно на свадьбе бывает несколько сотен, а в отдельных случаях — и несколько тысяч гостей. Самая многолюдная свадьба, о которой я знаю, состоялась осенью 1994 г. Это была свадьба дочери одного из руководителей правящей партии, и на ней присутствовало более 3 тысяч гостей (разумеется, эта свадьба проходила в самом фешенебельном из сеульских «есикчжанов», который находится в столичном аэровокзале).
Свадьба — весьма накладное мероприятие, однако она обходится все-таки дешевле, чем может показаться на первый взгляд. Уменьшить бремя расходов помогает обычай, который предписывает всем приглашенным приносить на свадьбу конверты с деньгами, которые в качестве подарков и вручаются молодым. Привычных нам «вещевых» подарков на корейских свадьбах почти не вручают. Суммы, которые дарятся таким образом, могут быть самыми разными, но в большинстве случаев в конверте находится несколько десятков тысяч вон (10 тысяч вон — примерно 10 долларов). Сразу же по прибытии в «есикчжан» гости кладут на установленный у входа в зал поднос конверты с деньгами и расписываются в специальном списке. По традиции все конверты обязательно надписываются, так что хозяева всегда знают, насколько щедрым оказался тот или иной гость.
Примерно за полчаса или час до церемонии появляются молодые. Сначала невеста проходит в «комнату ожидания», где приводит себя в порядок. Зачастую еще до прихода в «есикчжан» молодые в полном парадном облачении отправляются в какой-нибудь из немногочисленных городских парков, чтобы сделать там фотографии на открытом воздухе. Вообще говоря, во время свадьбы молодые фотографируются постоянно, а роскошно оформленный свадебный альбом есть в любом корейском доме. В последние годы наряду с фотографами во время свадеб стали часто приглашать и видеооператоров. И фотографы, и видеооператоры снимают все сколь — либо значимые моменты свадебного ритуала.
За несколько минут до начала церемонии гости проходят в зал и рассаживаются на стульях. Приглашенные со стороны жениха садятся по левую (если стоять спиной к двери) сторону от прохода, а те, кого пригласила семья невесты — по правую. После этого начинается собственно бракосочетание. Первыми в зал входят мать жениха и мать невесты. Они подходят к находящемуся в дальнем конце зала возвышению, на котором, собственно, и будет проходить весь ритуал, и зажигают установленные там свечи. После этого они кланяются друг другу и гостям и садятся на свои почетные места в первом ряду.
Далее в зал входит жених. За ним появляется невеста, которую ведет за руку отец или, если его нет, то кто-нибудь из ее старших родственников-мужчин. Невеста в сопровождении отца подходит к жениху, после чего жених приветствует своего будущего тестя и берет невесту за руку. В это время звучит музыка — не привычный нам «Свадебный марш» Мендельсона, а другой «Свадебный марш» — Вагнера (кстати сказать, мелодия малоизвестная за пределами Кореи). В соответствии со старинными традициями, перешедшими и в современный ритуал, невеста, проходя через зал, не должна поднимать глаз. Идет по залу она с низко склоненной головой и опущенными долу глазами, всем своим видом изображая кротость, которая в старые конфуцианские времена считалась главным достоинством корейской женщины.
После этого к молодым подходит распорядитель ритуала — фигура, играющая весьма важную роль в свадебном обряде. На эту роль принято приглашать какого-нибудь уважаемого человека, занимающего заметное положение в обществе. В роли распорядителя ритуала может выступать крупный бизнесмен, чиновник, политический деятель, университетский профессор и т. д. Обычно семьи молодых стремятся пригласить на эту роль самого высокопоставленного и самого влиятельного из всех своих знакомых. Кроме него, в свадебном обряде принимает участие и ведущий, который должен представлять основных действующих лиц, отдавать необходимые распоряжения. Ведущим обычно становится кто-либо из друзей жениха.
После того, как жених и невеста поднимаются на невысокий подиум в конце зала, распорядитель ритуала обращается к ним и к присутствующим с короткой речью, которая обычно длится около 5 минут. Именно эта речь и считается кульминационным моментом официальной части торжества. Сначала распорядитель ритуала предлагает молодым дать клятву в том что они готовы прожить жизнь в любви и согласии. Молодые выражают свое согласие коротким односложным «Е» («Да»). После этого распорядитель торжественно провозглашает их мужем и женой. В оставшейся части речи распорядитель хвалит молодых, рассказывает о достоинствах жениха и невесты, желает им счастья в начинающейся семейной жизни.
После этого приходит время для приветствий. Сначала молодые, встав рядом друг с другом, глубоким поклоном приветствуют родителей невесты, потом — родителей жениха, и, наконец, — всех гостей. После этого молодые вместе выходят из зала (на этот раз под звуки хорошо знакомого русским «Свадебного марша» Мендельсона). На этом основная часть церемонии бракосочетания, которая длится, таким образом, не более получаса, заканчивается. У выхода из зала опять начинается фотографирование. Первая фотография делается вместе с распорядителем ритуала, вторая — вместе с родителями, дальнейшие — вместе с родственниками, сослуживцами и соучениками.
После завершения официальной части все гости отправляются на торжественный обед, который может проводиться либо в банкетном ресторане при «есикчжане», либо же где-нибудь поблизости. Однако молодые не присутствуют на банкете. После его начала они отправляются в специальную комнату «пхйебэксиль», в которой молодые приветствует родителей и родственников мужа, специально собравшихся там. Для этого обряда и невеста, и жених снимают свой западный наряд и переодеваются в традиционное корейское свадебное платье. В комнате устанавливается также столик с угощением, обязательным элементом которого является плоды жужуба (ююбы).
Невеста и жених по очереди в порядке старшинства подходят к каждому из родственников и, совершив перед ним ритуальный поклон, преподносят ему чарку спиртного. Начинается приветствие с родителей жениха, перед которыми положено совершить два земных поклона и один поясной поклон. Прочих старших родственников приветствуют одним земным поклоном и одним поясным.
В ответ каждый из тех, кого невеста приветствовала таким образом, вручает ей деньги, которые молодые потом берут с собой в свадебное путешествие. По-прежнему распространен старый обычай, когда в юбку новобрачной ее свекр и свекровь бросают жужуб, символизирующий мужское потомство, выражая ей таким образом пожелание иметь больше сыновей. Часто встречается на свадьбах и другой обычай, основывающийся на той же символике: жених кладет в рот невесте плод жужуба, а потом они вместе выпивают по чарке.
После встречи с родственниками мужа молодые обычно направляются в банкетный зал, где приветствуют гостей. Сразу же после свадьбы молодые отправляются в свадебное путешествие.
Так начинается совместная жизнь…
Наверное, с незапамятных времен у большинства народов будущие родители надеялись на то, что у них появится сын. Конечно, и рождение дочери обычно приносило родителям немало радости, но, чтобы там не говорили, предпочтение сыновьям отдавалось везде или почти везде. В Корее, как и в других странах Дальнего Востока, это предпочтение было особенно сильным. Дело тут не только в том, что именно сыновья брали на себя основную тяжесть заботы о родителях в старости. Огромную роль в отношении к сыновьям играло конфуцианство главная идеология стран Восточной Азии, в том числе и Кореи. В соответствии с конфуцианскими предписаниями только сыновья (а также внуки и вообще потомки по прямой мужской линии) могли совершать жертвоприношения перед поминальными табличками предков. Без этих жертвоприношений, думали в старину корейцы, души предков будут обречены в загробном мире на голод и нищету. Если у семейной четы не было сыновей, то в старые времена ее будущее выглядело мрачным. Во-первых, такую пару ждала тяжелая старость, ведь замужние дочери редко могли оказать своим родителям какую-либо материальную помощь. Во-вторых, и они сами, и все окружающие были уверены, что после смерти души не оставивших прямых мужских потомков людей будут обречены на вечные скитания по мрачным просторам загробного мира. Более того, столь же бесприютными становились и души тех их предков (порою — очень далеких), у которых не оставалось прямого мужского потомства.
Сейчас, как показывают опросы общественного мнения, во многих развитых странах родители стали отдавать предпочтение дочерям. Однако в Корее древние обычаи не изменились. За многие века господства конфуцианства особое отношение к сыновьям вошло в плоть и кровь корейцев, стало неотъемлемой частью их культуры. Старые поверья сейчас уже забыты, однако крайне серьезное отношение к продолжению рода по-прежнему характерно для Кореи. Впрочем, дело не только в суевериях и традициях. Есть и вполне материальные причины, которые заставляют корейцев предпочитать сыновей дочерям. Во-первых, Корея отличается от других экономически развитых стран тем, что здесь почти отсутствует система социального обеспечения. Основную часть заботы о престарелых и больных берут на себя их семьи. Однако семья — это, в первую очередь, сыновья. Дочь, выйдя замуж, становится тем самым «отрезанным ломтем», о котором идет речь в русской поговорке. Даже когда она хочет ухаживать за своими престарелыми родителями, это не всегда практически возможно: ее главная задача — помогать мужу в заботах о его, мужа, родителях. Да и своих денег у дочерей не очень-то много. Большинство (54 %) кореянок — домохозяйки, которые не получают вообще ничего, да и тем, кто работает, редко удается зарабатывать приличные деньги, ведь зарплата у женщин в Корее в среднем в полтора раза меньше, чем у мужчин.
Итак, пристрастие корейцев (как и других народов Восточной Азии) к сыновьям — явление не новое и, в общем, не очень изменившееся с годами. Однако развитие современной технологии в условиях сохранения старого подхода к семье неожиданно принесло новую угрозу. В последнее десятилетие корейское правительство не на шутку встревожено появлением дешевых и надежных способов определения пола ребенка на ранних стадиях беременности. Если родители смогут заранее узнать, какого пола их будущее чадо, то ясно, что матери, беременные девочками, будут чаще совершать аборты, а это неизбежно приведет к демографическому дисбалансу.
В конце восьмидесятых стало ясно, что это не пустые страхи. Именно тогда корейские демографы, а за ними — и политики забили тревогу: в стране быстро расти разрыв между численностью новорожденных мальчиков и новорожденных девочек. В 1989 году, например, среди первых рождений на каждые 100 девочек приходилось 107 мальчиков. Пропорция эта близка к естественной (примерно 100 к 105), но вот среди вторых рождений соотношение было уже только 100 к 112, среди третьих — 100 к 189 и среди четвертых 100 к 210(!). Таким образом, родители достаточно спокойно относились к тому, что их первый ребенок — девочка, но вот появление второй или, тем более, третьей дочери в семье рассматривалось ими как нежелательное событие, и они стали принимать меры к тому, чтобы на свет появился именно сын.
Именно в олимпийском 1988 г. дисбаланс впервые достиг заметных пропорций. Это вызвано было еще одним забавным обстоятельством: в соответствии с древнекитайским календарем, который у нас почему-то именуют «восточным», 1988 г. был годом дракона. Старинные поверья утверждали, что женщины, рожденные в год дракона, будут плохими женами, и у них действительно бывают проблемы с созданием семьи: желающих жениться на женщине-«драконе» не так уж и много (традиционную астрологию здесь многие по-прежнему воспринимают вполне всерьез). Поэтому в «год дракона», многие женщины, узнав, что они беременны девочками, предпочли сделать аборт.
В 1990 г. разрыв между численностью мальчиков и девочек среди новорожденных в целом достиг рекордной величины: 116/100. В некоторых же районах, например, в известном своими патриархальными, ультратрадиционными нравами городе Тэгу, этот разрыв был еще больше. Так, в 1988 г. в Тэгу на каждые 100 новорожденных девочек приходилось 136 (!) мальчиков. Вообще, именно в более консервативных провинциях Юга разрыв между количеством мальчиков и девочек особенно велик.
Понятно, что все эти тенденции вызвали немалое беспокойство у властей. Проведенные тогда социологами исследования показали, что корейцы, если бы им предоставили полную свободу в выборе пола ребенка, рожали бы сыновей примерно в полтора раза чаще, чем дочерей. Если принять во внимание более высокую смертность мальчиков, то это означает, что Корея бы через несколько десятилетий превратилась бы в страну, где мужчин почти в два раза больше, чем женщин!
Стремясь не допустить возникновения такой демографической ситуации, корейские власти решили принять меры. В мае 1994 года Министерство здравоохранения категорически запретило врачам выяснять половую принадлежность эмбриона. Врач, нарушивший этот запрет, лишается лицензии на 12 месяцев. Это — весьма серьезное наказание, ведь врачи в Корее, как и в большинстве развитых капиталистических стран, получают очень большие зарплаты и в своем большинстве являются весьма обеспеченными, а то и просто богатыми людьми. Повторное нарушение запрета ведет к пожизненному лишению права заниматься медицинской практикой. Вдобавок, средства массовой информации развернули довольно активную пропагандистскую кампанию, доказывая, что дочери ничем, дескать, не хуже сыновей.
Меры эти оказались успешными (даже более успешными, чем надеялись сами их инициаторы): разрыв стал снижаться, и довольно быстро. В 1995 г. в Корее на 100 девочек пришлось 113,3 мальчиков. Когда же в ноябре этого года были подведены демографические итоги прошлого, 1997 г., то многие в Корее вздохнули с облегчением: в 1997 г. на каждых 100 родившихся девочек пришлось 108,4 мальчика. Это еще не совсем нормальное соотношение (оно, напоминаю, составляет 105 мальчиков на 100 девочек), но все-таки достаточно близко к нему.
Однако по-прежнему немалый дисбаланс сохраняется в более традиционных районах, на крайнем юге полуострова. В том же патриархальном Тэгу, например, на 100 родившихся девочек пришлось 112 мальчиков. Вдобавок, надо помнить, что на практике ограничения затрагивают по преимуществу семьи, относящиеся к бедным и средним слоям. Богачи имеют возможность обойти эти запреты, слетав, например, в одну из стран, где определение пола ребенка никак не ограничиваются, или же найдя сговорчивого доктора, который, получив весьма приличную компенсацию за риск, согласится на время забыть о министерских инструкциях. Некоторые факты говорят о том, что таких сговорчивых врачей в Корее немало. Как иначе объяснить, например, тот факт, что, по сообщению еженедельника «Сиса чжорналь», в одной из больниц в пригородах Сеула на каждые 100 новорожденных девочек в прошлом году приходилось 130 новорожденных мальчиков? Конечно, принцип «не пойман — не вор» никто не отменял, однако значение этих цифр всем понятно.
Таким образом, можно сказать, что ситуация находится под контролем, но проблема в целом отнюдь не решена. Чем грозит демографический кризис в перспективе? Даже если соотношение мальчиков и девочек сохранится не нынешнем уровне, корейское общество через одно-два десятилетия приобретет уникальные черты. Подобный дисбаланс, правда, существует и в некоторых других странах Восточной Азии, но нигде он не достигает таких размеров, как в Корее. Уже сейчас ясно, что в 2010 г., когда вырастут дети, рожденные в начале девяностых, в Корее среди вступающих в брачный возраст молодых людей на каждые 100 невест будет приходиться 123 жениха. К каким последствиям это приведет? Спекуляции на эту тему часто появляются на страницах корейской печати. Специалисты предрекают рост сексуальных преступлений всех видов, гомосексуализма и проституции. Вероятен и «импорт невест» (скорее всего, как отмечают газеты, из Китая, откуда уже сейчас некоторые корейцы «ввозят» себе жен). Впрочем, не все последствия возникающего дисбаланса будут негативными. Например, отмечается, что исключительная «ценность» жен может привести к изменениям в семейных отношениях, и, возможно, сделает корейцев более заботливыми и внимательными мужьями.
Как известно, еще Крокодил Гена выражал огорчение по тому поводу, что «день рождения только раз в году»… Действительно, во многих странах годовщина появления человека на свет была важным семейным праздником. Относится это и к Корее.
Первым крупным празднеством, которое было посвящено рождению ребенка, были обряды по случаю 100 дней с момента его появления на свет. В наши дни 100 дней с момента рождения («пэк иль», что, собственно, и значит «100 дней») отмечаются не так уж пышно, но во времена огромной младенческой смертности то обстоятельство, что новорожденный благополучно преодолел самый опасный период своей жизни, служило основанием для радости. В том случае, если в этот день ребенок был болен, праздник не отмечался, чтобы не накликать несчастья.
Традиции требовали, чтобы в этот день были сделаны подношения (рис и суп) покровительнице деторождения Самсин хальмони. В этот день полагалось также разослать всем знакомым рисовые печения. Те, кто получал такой подарок, направляли в ответ подношения, состоящие из риса и/или денег. В наши дни все эти обряды почти исчезли, и по случаю 100 дней со дня рождения ребенка в семье может организовываться лишь небольшой вечер, на который приглашаются родные и друзья.
Куда большее значение имеет «толь», первый день рождения ребенка, которому исполнился год. И в наши дни «толь» отмечается с исключительной пышностью. Традиционно виновник торжества, одетый в яркий костюм из цветного шелка, специально сшитый по этому поводу, восседает рядом с родителями, важно наблюдая за ритуалом в свою честь. Кульминацией всего празднества считается гадание о будущем ребенка, которое (хотя и в несколько модернизированном виде) сохраняет популярность и сейчас, хотя относятся к нему, понятно, с куда меньшей серьезностью, чем в былые дни.
В соответствии с этим обрядом, перед ребенком устанавливается небольшой столик, на который кладут предметы, каждый из которых имеет особое символическое значение. Чаще всего этого — нитки, книга, кисть для письма, тушь, деньги, рис, лапша. Кроме того, для девочек на столик кладут ножницы, а для мальчиков — кинжал и/или стрелу. Малыш должен подойти к столику и взять тот предмет, который ему понравится. Если он берет в руки нить или лапшу, то это означает, что его ждет долголетие, выбор кисти для письма или книги предвещает успешную чиновничью карьеру, рис или деньги выбирают те, кого ожидало богатство, плоды жужуба символизируют многочисленное и знаменитое потомство, кинжал или стрела, выбранные мальчиком, означают, что он станет знаменитым воином, а ножницы, выбранные девочкой, предвещают, что ей предстоит стать хорошей хозяйкой.
И поныне «толь» является большим и довольно дорогим торжеством, которое отмечается пышно, с десятками приглашенных. На «толь» принято дарить детские вещи, деньги, а также золотые кольца. Зачастую семейство после празднования толя оказывается обладателем довольно большого количества таких колец, которые считаются как бы резервным накоплением малыша.
Однако за первым днем рождения приходит второй, потом — третий, четвертый, и все они, конечно, тоже отмечаются в Корее. Традиции празднования дней рождения носят в наши дни достаточно смешанный характер. С одной стороны, значительная часть корейцев отмечает день рождения по западной традиции. Часто его празднуют в ресторане, причем особой популярностью пользуются «шведские столы» (вообще служат одно из самых любимых мест проведения семейных торжеств). Непременной принадлежностью праздничного стола является торт, часто немалого размера и весьма красивый на вид, хотя и не слишком вкусный (по крайней мере, с точки зрения российского сладкоежки). Вообще торт для большинства корейцев, которые в целом равнодушны к сладкому, ассоциируется исключительно с двумя праздниками — с днем рождения и с рождеством. Поэтому, продавая торт в кондитерской, у посетителя всегда спрашивают, нужен ли ему набор маленьких свечей, которыми по западной традиции полагается украшать торт в день рождения. Почти неизменной частью ритуала является и торжественное исполнение американской поздравительной мелодии «Happy birthday to you!». Любопытно, что почти все корейцы среднего и старшего возраста, равно как и весьма значительная часть молодежи, отмечают день рождения не по западному, а по традиционному лунному календарю, так что этот семейный праздник в разные годы приходится на разные даты.
Из общего ряда ежегодно отмечаемых дней рождения резко выделяются два. О первом из них — празднике «толь», который проводится в первую годовщину появления на свет, мы уже говорили. Вторым является шестидесятилетний юбилей «хвегап», который организуется с невиданной пышностью. Проведение этого празднества с возможно большим размахом — дело чести детей юбиляров, наглядное проявление того само чувства «сыновней почтительности», которое конфуцианская традиция ценит с давних времен.
В настоящее время «хвегап» чаще проводится в ресторанах, некоторые из которых даже специализируются на обслуживании подобного рода торжеств, хотя временами могут отмечать праздник и дома. В торжествах вместе с самим юбиляром участвует и его супруга или супруг. Юбиляры, облаченные в традиционную одежду, торжественно восседают во главе праздничного стола. По старой традиции, перед ними должны выситься огромные, почти в метр высотой, пирамиды и башни, выложенные из рисовых печений и разных корейских сладостей. В старые времена подобные сооружения олицетворяли богатство и процветание, однако сейчас многое изменилось, традиционная корейская кулинария потеряла свою былую популярность, и во многих, если не в большинстве, случаев вместо настоящих печений используют их муляжи.
Празднование начинается с того, что дети юбиляров вместе со своими супругами подходят к родителям и, совершив перед ними ритуальный поклон, преподносят им подарки и символическое угощение. При приветствиях четко соблюдается старшинство: первым к родителям подходит старший сын, за ним сыновья в порядке старшинства (с женами), далее — дочери (с мужьями) и, наконец, внуки и внучки. В тех случаях (раньше очень редких, почти исключительных, а теперь — все более частых), когда у юбиляров у самих еще живы родители, весь обряд начинается с того, что юбиляры выражают почтение своим родителям, а уж потом начинается собственно празднование. Гости, количество которых может достигать нескольких сотен, вручают юбилярам подарки. На «хвегап» принято дарить деньги, в то время как вещевые подарки встречаются довольно редко.
В традиционной Корее в дворянских семьях на празднование «хвегап» часто приглашались профессиональные музыканты и исполнители песен, а гости соревновались в сложении стихов. Сейчас эти обычаи уже исчезли, однако привычка отмечать «хвегап» с максимальным размахом осталась.
Ну а к обычному дню рождения отношение куда спокойнее. И, тем не менее, он остается праздником.
Одной из самых главных особенностей Кореи и корейского общества является культ образования. Не то, чтобы это совсем уж специфически корейское явление. Похожее отношение к образованию существует на всем Дальнем Востоке — и в Японии, и в Китае, и во Вьетнаме, хотя, впрочем, в тех странах, где у власти долго находятся коммунистические партии, оно не так ярко выражено. Не случайно, что в ведущих западных (в первую очередь американских) университетах на естественнонаучных факультетах сейчас просто не увидишь белых лиц — все сплошь китайцы, корейцы и вьетнамцы (японцев мало, они в основном у себя дома учатся, а на Запад едут уже в аспирантуру). Иногда — это недавние иммигранты, чаще — дети иммигрантов или студенты, приехавшие туда учиться. Помню, как я сам наблюдал эту картину сначала в Америке — в Гонолулу, в Гавайском университете, а потом и в Канберре, в Австралийском Государственном университете.
Кстати, почему в англоязычных странах наибольшей популярностью среди восточноазиатской эмиграции пользуются именно естественнонаучные факультеты? Ответ прост: там работать надо много, а типичный коренной американец работать-то головой, в общем-то, особо не приучен, он ведь в школе больше спортом занимается да романы крутит. Есть, конечно, и исключения, но эти исключения — талантливые коренные американцы — обычно идут на медицинский или юридический факультеты, то есть туда, где после окончания они почти наверняка будут заколачивать длинный-предлинный доллар. Иммигранту же поступать на юридический или медицинский непросто: там требуется хорошо подвешенный язык, и «лица коренной национальности» имеют, таким образом, естественные преимущества перед иммигрантами. Так что отсутствие белых американцев (австралийцев, канадцев и т. д.) на естественнонаучных факультетах объяснимо: ленивое местное большинство учиться, особо не напрягаясь, чему-то гуманитарному или общекоммерческому, способные местные честолюбцы обоего пола землю роют на юридическом и медицинском, а тем временем у синхрофазотронов и суперкомпьютеров сидят ребята из Восточной Азии.
Однако само невероятное обилие студентов из Восточной Азии в западных университетах однозначно говорит, что в этих странах, в том числе и в Корее, отношение к образованию совершенно особое. На корейский язык не переведешь русское выражение «Шибко грамотный». То есть, конечно, перевести можно, но вот беда — комплимент получиться.
Корни у этой системы отчасти практические. На протяжении тысячелетий чиновничий аппарат здесь комплектовался через систему государственных экзаменов на чиновничьи должности. Чтобы сдать такой экзамен, надо было немало попотеть, однако успех гарантировал хорошую должность, приличный доход и всеобщее уважение. Со временем это уравнение «хорошее образование = хороший доход = общественный престиж» стало частью традиционного мировоззрения.
Да и в наш дни образование по-прежнему важно с прагматической стороны, хотя прагматической стороной дело, конечно, не исчерпывается. Для того, чтобы получить хорошую работу, нужно обязательно окончить хороший университет. В перворазрядную фирму выпускнику плохого университета не попасть, а во второразрядной фирме — и зарплата всю жизнь второразрядная, и отношение к тебе со стороны окружающих как человеку второго разряда. Корейское общество иерархично до предела. Вдобавок, оно устроено так, что здесь невозможен любимый персонаж современных западных легенд — гений, изгнанный из школы за неуспеваемость, но потом ставший миллионером или Нобелевским лауреатом. Конечно, и на Западе это все — в основном легенды, большинство тех, кто был изгнан из школы за неуспеваемость, становится уборщиками или просто проводит всю жизнь на пособии по безработице. Однако на Западе подобная судьба, по крайней мере, теоретически возможна. В Корее же у человека, выпавшего из образовательного марафона, шансов нет. Гонка идет по олимпийской системе, раз проигравший выбывает навсегда. Не будет преувеличением сказать, что в Корее вся судьба человека решается, когда ему только 12–16 лет. Корейская система устроена так, что бывший школьный разгильдяй не станет не только министром или профессором, но и богатым предпринимателем. В лучшем случае ему светит положение мелкого лавочника или второразрядного служащего.
Поэтому и вкалывают корейские школьники как проклятые. Недавно Министерство образования провело обследование, и выяснило, что среднестатистический корейский старшеклассник проводит в школе 11 часов в сутки!
Можно, конечно, сетовать на то, что этот марафон излишне жесток, что он травмирует психику подростков. Не без этого, конечно. Но есть у него и другая сторона: корейцы уже с 12–13 лет приучаются к ответственности, к тяжелому труду, к дисциплине. Разумеется, это сказывается впоследствии.
Сегодня я хотел бы поговорить о том, как отражаются в корейской моде представления о приличии и неприличии, и о тех (надо отметить, временами довольно жарких) дискуссиях, которые идут в Корее вокруг того, какая одежда является приличной, а какая — нет.
Надо сказать, что представления о том, что именно можно одевать, не нарушая общественных приличий, в разное время и в разных странах были очень даже разными. Разговоры старичков (и, особенно, старушек) о «развратной молодежи», которая, дескать, «совсем забыла стыд» — явление столь же старое, как и само человечество. Известны даже вавилонские клинописные таблички, на которых зафиксированы жалобы на упадок нравов и царящий среди молодежи разврат (табличкам этим — четыре тысячелетия).
Возвращаясь к нашей теме, стоит вспомнить об одной особенности корейской традиционной одежды, о которой теперь знают только немногие специалисты. Дело в том, что на протяжении примерно двух столетий, с конца семнадцатого и до начала двадцатого века, кореянки носили очень короткие кофты, которые оставляли совершенно открытой всю грудь или ее немалую часть. В свое время король Енчжо, правивший Кореей в середине XVIII века (и бывший, наверное, большим ценителем женских бюстов), немало поощрял эту — тогда новую — моду среди придворных дам.
В начале нашего столетия христианские миссионеры, которые тогда в немалых количествах приезжали в Корею, были шокированы подобным «непристойным» одеянием, и в миссионерских школах ученицам строго запрещали появляться с открытой грудью. В свое время в школе Ихва, предшественнице ведущего женского университета современной Кореи — была выпущена даже специальная инструкция, категорически запрещавшая вход на его территорию женщинам в традиционной одежде, оставлявшей грудь открытой. В конце концов западные представления о приличиях восторжествовали и сейчас даже в корейской исторической живописи (не говоря уж о кинематографе) принято грешить против истины и изображать кореянок прошлого и позапрошлого века в такой одежде, которую в действительности они почти никогда не носили — в длинных, закрывающих грудь кофтах. Впрочем, все на свете относительно. В то время как западные дамы были шокированы короткими корейским кофтами, кореянок лет пятьдесят назад ничуть не меньше смущали короткие (всего лишь до колен!) западные юбки. Многим эти юбки (по нынешним меркам едва ли не макси) казались тогда красноречивым показателем того, насколько все-таки развратными являются «западные варвары».
Однако с годами эти представления изменились, и в конце шестидесятых в Корею проникли и мини-юбки. Кстати, обстоятельства появления этого наряда в Корее известны точно: первой в марте 1967 г., решилась появиться в мини известная в ту пору эстрадная певица Юн Бо Хи. Приживались мини в Корее с трудом, вызывая не только неприятие и насмешки, но и официальное противодействие. В начале 1970-х гг. была введена в действие 41я статья «Закона о мелких правонарушениях». Этот замечательный юридический документ запрещал ношение юбок, край которых был более чем на 20 сантиметров выше коленок. Нарушительниц ждал штраф в 30 тысяч вон (в те времена — немалая сумма, почти что месячная зарплата). После выхода этого закона полицейские вылавливали наиболее вызывающе одетых модниц (или же, смею предположить, модниц с наиболее приятными ножками) и, линейкой измерив расстояние от их коленок до края юбки, штрафовали нарушительниц. Конечно, все это звучит забавно, но нам ли зубоскалить по этому поводу? Любителям позубоскалить советую вспомнить борьбу со стилягами, которая развертывалась в России немногим раньше.
Сейчас былую борьбу за общественную мораль корейцы вспоминают с улыбкой, и очень многие молодые кореянки с удовольствием щеголяют в мини. Девушки охотно одевают и шорты, которые в Корее носят и тогда, когда в России их бы, наверное, сочли совершенно неуместными. В то же время до начала 1990-х гг. правила приличия требовали от женщин обязательно закрывать плечи, и платья с широкими декольте или открытыми плечами в Корее почти не встречались. Когда я приехал сюда в 1992 году, такие платья еще считались неприличными и в университете, где я работал, иностранным преподавательницам начальство не рекомендовало появляться на работе в столь «вызывающих» туалетах. Только в последние годы отношение к платьям с открытыми плечами стало заметно терпимее.
С каждым жарким и душным корейским летом женские туалеты становятся все раскованнее и даже рискованнее, и в 1996 году корейская полиция даже заявила, что собирается вновь начать борьбу с мини-юбками или вообще с женской одеждой, которая, как было заявлено, «чрезмерно обнажает тело». Заявление это, впрочем, было сделано в конце лета, когда практическая надобность в открытых и очень открытых одеяниях стал спадать, и на следующий год о нем, к удовольствию и модниц, и сеульских мужчин, благополучно забыли.
Хорошо известно, что правила поведения — вещь довольно условная. То, что в одной стране считается неприличным, в другой — совершенно нормально, и наоборот. Относится это, разумеется, и к Корее. Различия в правилах поведения между Россией и Кореей часто приводит к довольно нелепым или смешным ситуациям, о которых я сегодня и хочу рассказать.
Помню забавную историю. Один мой шапошный знакомый, кореец, приехал года два назад в Петербург, где ему предстояло провести на стажировке пару лет. Русский он немного изучал до поездки, но владел им не очень хорошо, и решил (вполне разумно), что ему понадобится нечто вроде репетитора. Я порекомендовал ему свою знакомую, преподавательницу университета, для которой это был бы нелишний заработок. Дальше произошло следующее. Кореец позвонил этой преподавательнице, представился, и стал с ходу задавать такие вопросы: «Как Вас зовут?» «А Вы замужем?» «А сколько Вам лет?» Преподавательнице, которой, для справки, было 29 лет и которая незадолго до этого развелась с мужем, восприняла эти вопросы как признак двусмысленных намерений, и больше иметь дел с новоприбывшим стажером не пожелала. Откуда же ей было знать, что прямые вопросы о возрасте и семейном положении — это просто обычная часть корейского ритуала знакомства! В Корее не считается зазорным спросить женщину (равно как и мужчину) о том, сколько ей лет, замужем ли она, где она живет. Для корейцев при беседе друг с другом важно знать ответы на эти вопросы для того, чтобы правильно построить отношения с собеседником, однако на русских они зачастую производят неприятное впечатление, а порою и ведут к конфузам, вроде того, о котором я только что рассказал. Кстати сказать, совершенно нормально и спросить встреченного на улице знакомого, в том числе и старшего по возрасту или положению, о том, куда он идет. Для корейцев этот вопросов не воспринимается как проявление некоего любопытства, которое может быть и неприятно собеседнику. Вопрос «куда вы идете?» — просто замена приветствия, и отвечать на него надо мимоходом (равно как, кстати, и на другой корейский вопрос-приветствие «ели ли Вы?»).
Забавные непонимания часто возникают и за столом. Почти все корейцы сейчас свободно владеют ножом и вилкой, а вот русский, который бы мог управиться с палочками — крайняя редкость (американцы, кстати сказать, в последние десятилетия орудовать палочками научились — сказалось исключительное распространение в Америке китайской кухни). Впрочем, на этот случай в ресторане вам всегда найдут запасную вилку. Однако бывают и иные проблемы. Например, у корейцев вовсе не принято есть с закрытым ртом, что зачастую не нравится русским, которых раздражает чавкание соседей. У корейцев же вызывает отвращение, когда за столом…сморкаются, даже совсем тихонько. Не то, чтобы у русских высморкаться за столом — норма, но это, во всяком случае, и не преступление, а вот корейцам вид сморкающегося за едой собеседника вполне в состоянии испортить аппетит до конца обеда. Надо сказать, что проблема эта возникает не так уже редко. Корейская кухня отличается феноменальной остротой, и у непривычного к ней пришельца с Запада она вызывает сильное раздражение слизистой оболочки носа. По корейским же правилам за столом ты можешь слегка вытирать нос, но никак не сморкаться. И, кстати, упаси вас господь в Корее вытирать нос прилюдно (не важно за столом или, скажем, в метро) привычным нам платочком. Для корейцев сама мысль, что платок, смоченный в…сами понимаете в чем… может быть запросто положен в карман, кажется ужасающе негигиеничной. Сами корейцы вместо платка пользуются специальными одноразовыми бумажными салфетками, пакеты которых можно дешево (10–20 центов) купить в любом магазине или даже просто в автомате.
И другая особенность, которая бросается в Корее в глаза русскому, знающему корейский язык — это то, как спокойно говорят корейцы о…туалете. В России, как и во многих (но не во всех!) западных странах, на темы, связанные с туалетом, принято говорить, таинственно закатывая глаза и понизив голос. В Корее же молодой человек на свидании может пожаловаться своей возлюбленной на случившийся с ним понос с такой же простотой, с какой его русский сверстник может пожаловаться на, скажем, головную боль. Помню, как меня с самого с непривычки поражало, когда у меня на занятиях студентки не «просились выйти», как это туманно и уклончиво формулируется в России, а прямо и четко объясняли, куда (а то и зачем) им, собственно говоря, надо. С другой стороны, сами корейцы часто не понимают тех условностей, которые русские накрутили вокруг такого обычного и естественного дела как поход в уборную.
Впрочем, многие из русских обычаев кажутся корейцам странными, и наоборот, так что к этой теме мы будем еще возвращаться.
Жители Сеула — и корейцы, и иностранцы — знают, что транспорт в корейской столице удобен и дешев. Впрочем для того, чтобы понять, насколько же он дешев, надо пожить в крупных городах Запада, где сейчас автобусный билет стоит от полутора до двух долларов (поездка метро часто обходится еще дороже).
История общественного транспорта в Сеуле начиналась ровно 100 лет назад, в конце прошлого столетия. У истоков ее стоял трамвай, который был первым средством общественного сообщения почти во всех крупных городах мира. В Сеуле самая первая линия трамвая, построенная американской компанией, вошла в строй ровно 100 лет назад, 17 мая 1899 г. Таким образом, как не без гордости отмечают корейские историки, Сеул стал вторым городом Восточной Азии, в котором появился трамвай. Хотя сама компания и принадлежал американцам, управляли трамваями японские вагоновожатые, специально для этого приглашенные из Токио, в то время как кондукторами были корейцы.
Всего лишь через неделю после начала движения произошло и первое в истории страны дорожно-транспортное происшествие: напротив парка Пагода, в самом центре Сеула, под трамвай попал 4 — летний малыш. Возмущенная толпа приняла это за убийство (ведь вел трамвай японец, а японцев в Корее не жаловали), и сожгла два вагона. Водителю чудом удалось спастись бегством. После этого случая сеульским вагоновожатым стали официально выдавать оружие, так что в начале нашего века сеульские трамвайщики на работе имели при себе револьвер.
В 1909 г. японские власти (к тому времени Корея уже фактически потеряла независимость) вынудили американцев продать сеульскую трамвайную компанию японским предпринимателям, а после 1945 г. она стала корейской собственностью. На протяжении почти полувека трамвай был либо единственным, либо главным видом общественного транспорта в Сеуле. Движение не прекращалось даже в самые тяжелые времена, хотя после войны из-за нехватки электричества по трамвайным путям иногда пускали импровизированную конку. В 1945 г. в Сеуле было 50 км трамвайных линий, по которым ежедневно ходило 160 вагонов. Надо сказать, это было определенный упадок, потому что перед войной на линию ежедневно выходило 230 вагонов — почти в два раза больше.
В первые послевоенные годы трамвай был забит до предела, еще больше, чем нынешнее метро в часы пик. Люди гроздьями висели на площадках, и американские военные власти, которые тогда правили Сеулом, выпустили распоряжение — в связи с частыми случаями падения пассажиров запретить ездить на подножках. Нарушителей этого правила американский патруль должен был забирать в участок. Однажды патруль (участники которого, понятное дело, ни слова не знали по-корейски) увидел особого злостного нарушителя, который не просто висел на подножке, а буквально бегал по ней. Патрульные оторвали его от вагона, за который он отчаянно цеплялся, что-то при этом крича. Нарушитель был доставлен в участок, где был переводчик, который и объяснил в чем дело. Оказывается, военная полиция арестовала… кондуктора вагона.
Просуществовав более полувека, в 1968 г. трамвай был ликвидирован, ведь его рельсы мешали автомобильному движению на и без того узких улочках Сеула. В те времена трамвай убирали во многих городах мира, не в последнюю очередь — в Москве (примерно тогда Ярослав Смеляков с грустью написал о трамваях, которые «как мамонты, вымирают»). Сейчас, правда, происходит возрождение трамвая, которое, возможно, затронет и Сеул, но это уже — другая история.
Автобус, который наряду с метро в современной Корее является основным видом общественного транспорта, появился в столичном Сеуле в 1912 г., позже, чем в некоторых других городах страны. Первая автобусная линия в Корее была междугородной и, надо сказать, весьма протяженной: она соединяла Тэгу через Кенчжу с Пхоханом (около 200 км). В предвоенном Сеуле автобусное сообщение было по преимуществу пригородным, в то время как во внутригородских перевозках главная роль принадлежала трамваю. Впрочем, в городе, численность населения которого тогда едва перевалила за полумиллионный рубеж, многие обходились вообще без всякого транспорта. В заметных количествах автобусы появились на улицах корейских городов только после Корейской войны.
Поначалу в сеульских автобусах работали кондукторы. В двадцатые годы это были солидные мужчины средних лет, но со временем их потихоньку сменили девушки (впрочем, первые девушки-кондукторши появились в автобусах еще в 1935 г.). В декабре 1977 г. на место кондукторов пришли кассы. Исчезновение кондукторов вызвало легкие протесты у привыкших к ним горожан, а ностальгические воспоминания о старых сеульских автобусах, по салонам которых сновали симпатичные девушки с зычными голосами, часто встречаются в записках пожилых сеульцев.
Третьим по времени появления видом общественного транспорта Сеула является метро. Его строительство началось в 1970 г., а первая его линия была открыта 15 августа 1974 г. Открытие должно было произойти с большой пышностью, в присутствии самого генерала Пак Чжон Хи, тогдашнего президента страны, но он на церемонии не появился, так как в тот самый день на торжественном концерте в честь годовщины Освобождения на него было произведено покушение: северокорейский агент стрелял в президента. Он промахнулся, но смертельно ранил жену генерала. Многие тогда сочли это дурным предзнаменованием, но оно не оправдалось. Метро росло быстро, без особых проблем, и сейчас оно осуществляет примерно треть всех пассажирских перевозок в корейской столице.
Жизнь Сеула, равно как и других корейских городов, невозможно представить без такси, которых в 1995 г. в столице насчитывалось 70 тысяч. Примерно треть машин принадлежит компаниям, а остальные являются собственностью самих водителей. В 1985 г. в корейской столице было примерно 35 тысяч машин такси, так что их число за десятилетие удвоилось, в то время как население Сеула за этот же период выросло меньше чем на 10 %.
Предком такси были рикши — легкие двухколесные коляски мощностью в одну человеческую силу: такую коляску тащил за собой человек, которые был и водителем, и двигателем, и, обычно, владельцем экипажа. У нас рикши часто ассоциируются с «империалистическим угнетением» (обычная тема советских карикатур тридцатых годов: жирный капиталист в котелке и с сигарой в зубах лениво развалился в коляске, которую везет изможденный «трудящийся Востока»). Действительность, как всегда, сложнее пропаганды. Рикши были изобретены, чтобы облегчить труд носильщиков паланкинов: таскать коляску с пассажиром действительно легче, чем нести человека на себе. Рикши появились в Японии полтора века назад, а в Корею они попали в 1894 г. Продержались они здесь довольно долго, и окончательно исчезли только в конце пятидесятых годов.
Первые два автомобиля такси были завезены в Сеул в 1912 г., однако вплоть до Корейской войны они не являлись массовым видом транспорта. В 1931 г. во всей Корее было 4.331 автомашин (не машин такси, а любых автомобилей, включая грузовики и автобусы). Такси (сам этот термин вошел в употребление с 1919 г.) были считанные единицы, и проезд на них стоил очень дорого, так что водители тогда даже не ездили по улицам в поисках пассажиров, а работали исключительно по телефонным вызовам. Таксометров в те времена тоже еще не было, так что тариф в пределах города был фиксированным и не зависел ни от расстояния, ни от времени поездки. Любопытно, кстати, что такая же система (выезд только по заказам и оплата вне зависимости от расстояния и времени) сохраняется сейчас в Северной Корее, где такси могут пользоваться только иностранцы.
После войны в качестве такси чаще всего использовались списанные американские армейские джипы. Кстати, такие же машины были тогда и представительскими автомобилями высших чиновников, но только те перекрашивали их для солидности в черный цвет. Были в те времена в Корее и маршрутные такси, но они просуществовали недолго.
С тех пор многое изменилось. В отличие от многих, если не всех, стран Запада, такси в Корее сейчас вполне доступно даже людям малого достатка, так как государство искусственно поддерживает весьма низкие тарифы на этот вид транспорта и жестко пресекает любые попытки поборов со стороны водителей (по крайней мере, в городах). Даже сейчас, когда под влиянием валютного кризиса и резко выросших цен на топливо тарифы на такси заметно поднялись, по меркам большинства стран Запада они все равно остаются очень низкими (проезд на такси в Корее стоит в 2–3 раза дешевле, чем в Нью-Йорке, Париже или Сиднее). Однако у этого обстоятельства есть и оборотная сторона: низкие фиксированные цены неизбежно порождают дефицит, поэтому поймать такси в Сеуле довольно сложно, особенно в часы пик.
С ноября 1985 г. корейские такси, стоимость проезда в которых до этого определялась исключительно расстоянием, стали использовать новые счетчики, в которых, наряду с пройденным расстоянием, учитывается и затраченное время. На практике это обстоятельство означает, что в часы пик, когда поездка на автомобиле по Сеулу состоит в основном из стояния в бесконечных пробках, поездка на такси обходится раза в два дороже, чем, скажем, ночью.
Массовая автомобилизация началась в Корее сравнительно поздно, только 10–15 лет назад. До этого автомобиль был крайней редкостью. В 1956 г. во всем Сеуле, население которого тогда уже превышало полтора миллиона человек, было всего лишь 1.439 легковых машин. Еще в 1986 г. в Корее было менее миллиона автомобилей, в прошлом же году их насчитывалось 10 миллионов 394 тысячи миллионов (из них примерно восемь миллионов — частные). Хотя автомобили имеет большинство корейских семей, на практике они все равно чаще пользуются общественным транспортом. Корейские города не очень приспособлены для частного автомобиля, ведь, в отличие от американских городов, они строились в те времена, когда автомобиль был предметом роскоши, доступной очень и очень немногим. Не удивительно, что, по данным социологических опросов, только пятая часть сеульцев ездит на работу на своих машинах, остальные же предпочитают общественный транспорт, тот самый, который как раз в эти дни отмечает свое столетие.
Даже сейчас, когда послеперестроечную Россию захлестнула волна торговли, продаж и перепродаж, когда множество ларьков всех форм и размеров запрудило улицы российских городов, приехавшего в Корею русского все равно удивляет, сколько здесь всяческих торговых точек — от десятиэтажных универмагов до маленьких уличных лотков. Порою просто непонятно, кто же покупает всю эту уйму товаров, каким образом все эти лавочки умудряются существовать. Однако как-то они существуют, пусть и не очень богато. Кстати сказать, в отличие от России, розничная торговля в Корее в целом не считается и не является особо прибыльным делом, и владелец среднего магазина, не говоря уж о лотке, по доходам уступает учителю или квалифицированному рабочему. Особым престижем в обществе торговцы, даже сравнительно удачливые, тоже не пользуются.
Впрочем, сегодня разговор у нас не о корейской торговле вообще, а об уличных киосках. Корейский уличный киоск — это своего рода гибрид российского газетного киоска и российского же универсального кооперативного ларька. Располагаются такие киоски обычно где-нибудь в людных местах, например, рядом со станциями метро или автобусными остановками. Торгуют в них чаще всего пожилые тетушки, которые сами и являются владелицами своих маленьких торговых точек.
Чем же продают в таком киоске? По утрам основной товар — это газеты, которые охотно покупают спешащие на работу люди. Корейцы относятся в числу больших любителей периодической печати. В среднем ежедневно 1000 корейцев прочитывает 550 газет. Это — один из самых высоких в мире показателей (для сравнения: на 1000 немцев приходится 323 газеты, на 1000 австралийцев 265). Если учесть, что значительную часть этой статистической тысячи составляют старики и дети, то получается, что практически каждый взрослый кореец раз в день прочитывает газету. В этом нетрудно убедиться, если проехать в сеульском метро или пригородной электричке, где больше половины людей всю дорогу читают. Киоски открываются рано утром, часов в семь или даже чуть пораньше, чтобы к тому времени, когда люди пойдут на работу, они могли купить свежую газету. Кстати, что, в отличие от России, владелица киоска не имеет права по своему разумению устанавливать цены на газеты, равно как и на большинство иных продаваемых ею товаров. Если газета стоит, скажем, 400 вон, то это значит, что она будет стоить столько и ровно столько во всех киосках, во всех магазинах страны. Как это ни покажется странным для наших слушателей, но в Корее цены на многие виды потребительских товаров жестко фиксированные.
Хотя киоск и продает 10–15 наименований газет, журналов в нем очень мало, а те, что есть — это только иллюстрированные еженедельники, рассчитанные на массового читателя. Предназначены они для чтения в дороге. Серьезные ежемесячные журналы продаются в специальных журнальных киосках. Таких киосков гораздо меньше, чем газетных, и располагаются они обычно на станциях метро или электрички. Обычно в журнальных киоске на продажу выставлено до пары сотен наименований журналов, зато газет там нет — их продают только в маленьких киосках.
Газеты — это, как я уже говорил, преимущественно утренний товар, к полудню они бывают уже распроданы, а те, что остаются, уже не пользуются особым спросом. Однако, кроме газет и журналов, в киоске есть и много другое. Ассортимент киоска таков, что включает в себя все, что может понадобится человеку, идущему по улице или ожидающему автобуса. Хочется ему попить — пожалуйста, у киоска стоит маленький холодильник со стеклянной дверцей, а за ней множество разнообразных напитков в бутылках, пакетах и жестяных банках. Есть там и минеральная вода, и молоко, и соки, и всяческие «Колы», и просто кофе с молоком и без оного. А если человек голоден, то на этот случай продаются в киоске и пачки печенья, баночки с йогуртом, конфеты и шоколадки, жевательная резинка. Некоторые киоскерши торгуют и более экзотическим (по крайней мере, на русский взгляд) товаром. Например, иногда около киоска можно увидеть маленькую жаровню, в которой тлеют горячие угли. Это значит, что здесь можно купить сушеных кальмаров, которых корейцы считают замечательной закуской. Сушеных кальмаров, как правило, надо подержать над огнем и слегка подпалить, иначе они будут слишком жесткими — поэтому-то и необходима жаровня.
Открываются киоски рано, а закрываются уже после того, как большинство людей вернулось с работы к себе домой, то есть часов в девять вечера, если не позже. И, скажу вам честно, вездесущие киоски во многом делают жизнь в Сеуле уютной и удобной. Не буду говорить, что Сеул красив — на мой вкус, это не так, но зато это — самый удобный для жизни из известных мне городов.
Сегодняшняя я бы хотел рассказать Вам о продолжительности жизни в Корее.
Понятно, что продолжительность жизни — один из самых важных показателей уровня развития любой страны. Сейчас модно рассуждать о том, что, дескать, из-за загрязнения окружающей среды, озоновой дыры и прочих напастей средняя продолжительность жизни сокращается. Однако статистика полностью опровергает это мнение. В целом средняя продолжительность жизни растет, причем в наиболее развитых странах, где, по логике, уровень загрязнения среды должен быть выше, в действительности люди в среднем живут дольше, чем в странах бедных, со слабой промышленностью. Дело в том, что хорошая медицина и правильное питание с лихвой компенсируют некоторое неблагополучие экологической ситуации. С другой стороны — кризис всегда ведет к снижению средней продолжительности жизни, и современная Россия, в которой средняя продолжительность жизни в течение всего «посткоммунистического десятилетия» постоянно (и быстро) снижалась, является одним из самых разительных примеров.
Корейцы могут быть названы нацией долгожителей. Когда я занимался корейской средневековой историей, то все время обращал внимание на то, что представители знати и в старые времена жили в Корее очень долго, лет по 70 или 80. Конечно, для большинства корейцев такая продолжительность жизни была тогда мало доступна: непосильный труд, болезни и периодические голодовки быстро уносили их в могилу. Средняя продолжительность жизни в средневековой Корее была едва ли больше, чем в Китае, где она составляла тогда около 30–35 лет (кстати, это — неплохой показатель, ведь в средневековой Европе люди в среднем жили еще меньше, лет 25–30).
Однако стремительное экономическое развитие Кореи в последние десятилетия привело к резкому увеличению продолжительности жизни. В 1960 г. корейские мужчины жили в среднем 52,8 года, а женщины — 53,3 года. Сейчас же средняя продолжительность жизни для мужчин и женщин составляет, соответственно, 67,6 и 75,7 года. Как и в большинстве стран мира, женщины в Корее в среднем живут дольше мужчин и, опять-таки как и в большинстве стран мира, разрыв этот постепенно возрастает. Как вы заметили, в 1960 году корейцы жили всего лишь на год с небольшим дольше, чем кореянки, а сейчас разрыв составляет уже 8 лет. Причин этому немало. Главная — это то, что много работающие корейские мужчины обычно подвергаются куда большим стрессам, и, вдобавок, сохраняют приверженность вредным привычкам — курению и злоупотреблению спиртным. Увы, в Корее курят почти все взрослые мужчины (хотя только немногие женщины). Алкоголизм здесь, правда, менее серьезная проблема, чем в России, но и назвать корейцев трезвенниками тоже никак нельзя.
При всех своих экологических проблемах, Сеул может быть назван городом долгожителей. Средняя продолжительность жизни мужчин в столице Кореи составляет 71,1 года, а женщин — 77,8 лет, то есть существенно выше, чем в среднем по стране. Это еще раз подтверждает столь нелюбимую «зелеными» закономерность — чем выше уровень развития, тем выше и продолжительность жизни, правильное питание и хорошая медицина компенсируют неизбежные экологические проблемы.
Однако наибольшая продолжительность жизни в Коре все-таки не в Сеуле. Если можно так выразиться, «женский рекорд» принадлежит знаменитому своими природными красотами и курортами острову Чечжудо, жительницы которого живут в среднем 79,8 года (то есть практически 80 лет). Среди мужчин наибольшими шансами на долгую жизнь располагают обитатели города Тэчжона, который находится примерно в 200 км к югу от Сеула. Средняя продолжительность жизни там составляет для мужчин 72,2 года.
Зависит продолжительность жизни и от рода занятий. Корейские демографы провели в связи с этим любопытное исследование ряда профессий. К сожалению, выбрали они для этого исследования не слишком массовые специальности, но, тем не менее, результаты оказались весьма интересными. Выяснилось, в частности, что наибольшей продолжительностью жизни отличаются священники как христианские, так и буддистские (любопытно, кстати, что на конец 1996 года самым старым человеком в Корее был буддийский монах). Священники в среднем живут ни много ни мало 80 лет. На втором месте (с большим отрывом) находятся политики (72 года), на третьем месте — деятели эстрады (71 год). Как видите, во всех этих группах продолжительность жизни выше, чем средняя по стране. С другой стороны, наименьшая продолжительность жизни у журналистов (62 года) и писателей (64 года). Таким образом, разрыв в средней продолжительности жизни между священниками и политиками — с одной стороны, и писателями и журналистами — с другой составляет 10–15 лет.
Рассказал я вам об этом, и задумался: а можно ли у нас, в России, найти в каком-нибудь массовом издании подобную информацию? Пожалуй, что и нет, а ведь специалистам все эти данные должны быть хорошо известны. Не буду уж гадать о причинах этого молчания, а только вздохну и поставлю на сегодня точку.
Рассеяны ли корейцы? Вопрос, прямо скажем, сложный и, пожалуй, я бы не взялся ответить на него с какой-либо определенностью. По крайней мере, мне кажется, что они в целом не более и не менее рассеяны, чем представители иных известных мне народов.
Однако, как и в любой другой стране, в Корее есть рассеянные люди, которые все время что-то забывают повсюду, в том числе и в метро. Статистика, касающаяся того, что было потеряно или забыто в метро, регулярно публикуется, и представляет из себя прелюбопытное чтение. За 1996 год последний год, по которому у меня есть статистические данные, только денег в сеульском метро было забыто на 4 миллиона 540 тысяч долларов (по тогдашнему, докризисному курсу). Кстати, к этой цифре — 4 с половиной миллиона долларов мы еще вернемся, ибо есть у меня к ней одно маленькое дополнение.
Забывают не только деньги. В среднем ежедневно в столы находок сеульского метро сдается около 50 потерянных предметов, из которых в среднем 37 возвращается законным владельцам. Среди потерянных в метро вещей преобладают сумки и мешки, которые в позапрошлом году составили 89 % всех поступления в стол находок. Кроме того, в том же 1996 году в метро было потеряно 1218 кошельков, 596 фото и видео камер, 118 золотых колец (значительную часть которых составили, не без ехидства замечу, обручальные) и много чего другого.
Любопытны действующие в Корее правила возврата найденных в метро вещей. После того, как вещь поступила в стол находок, об этом вывешивается сообщение на специальной доске объявлений. Если в течение 2 недель за потерей никто не обратился, то объявление снимают, но сама вещь хранится в столе находок в течение года. Если за год владелец не объявится, то, в таком случае, вещь передают тому, кто когда-то ее принес.
Если говорить о забытых в метро ценностях, то рекорд тут принадлежит одной 26-летней барышне, которая 29 апреля 1996 года умудрилась забыть в метро сумочку, в которой у нее лежало наличных денег и чеков на сумму в 2 миллиарда вон, то есть два с половиной миллиона долларов по тогдашнему курсу. Деньги, кстати, были казенные, а, точнее, принадлежали той строительной фирме, в которой работала сама растяпа (Интересно, кто доверил ей такую сумму, да еще наличностью? Впрочем, сам по себе факт, что такое нежное создание могло спокойно разъезжать по Сеулу с набитой наличностью сумкой, красноречиво говорит о том, насколько безопасен этот город). Произошло все это на станции Ыльчжиро-3, в самом центре Сеула, и барышня тут же ринулась в полицию. Полицейский наряд перехватил поезд через несколько станций и всего лишь через 20 минут сумочка была обнаружена там, где ее забыла владелица. Деньги были оставлены на специальной полке, что в вагонах метро находится прямо над головами пассажиров, и спокойно пролежали там до появления полицейского наряда.
Однако самым интересным является то, что 94 % всех забытых в метро вещей в итоге возвращается их владельцам. Все, кому приходилось жить в Корее, хорошо знают, что здесь можно быть относительно спокойным за сохранность своих вещей. Конечно, бывает всякое, на шансов быть ограбленными в Сеуле несравнимо меньше, чем в подавляющем большинстве иных крупных городов мира.
Не раз мне на своем опыте приходилось сталкиваться с тем, что в Корее оставленные вещи благополучно возвращаются владельцам. Будучи человеком рассеянным, я не раз убеждался в замечательной честности большинства корейцев. Однако за неимением места я расскажу только об одной истории, которая произошла года три назад, когда один из моих бывших русских студентов работал переводчиком в корейской футбольной сборной (в те времена там был русский тренер). Во время сборов один из молодых сотрудников Олимпийского комитета должен был отвести конверт с наличностью на 10 миллионов вон (в то время это соответствовало примерно 134 тысячам долларов) в бухгалтерию в соседний город. Когда он садился в машину, пухлый конверт мешал ему открыть дверцу, так что парень этот положил конверт на крышу машины, а потом — сел в нее и… нажал на акселератор. Пропажу он обнаружил только вечером в бухгалтерии, и состояние его представить довольно легко. Однако на следующее утро в Корейскую Ассоциацию футбола позвонил какой-то мужик и сказал, что нашел конверт. Оказалось, что конверт на улице подобрал работяга с местного металлургического комбината, который шел на смену. Поскольку на конверте стоял штамп Ассоциации с ее адресом и телефон, он позвонил туда и сообщил, что нашел деньги (для него, между прочим, это была примерно полугодовая зарплата). Щадя национальные чувства моих читателей я, пожалуй, воздержусь от вопроса о том, какова вероятность того, что русский работяга, найдя 13 тысяч долларов, на следующее утро вернет их…
Случай это — весьма типичный, от других похожих (и весьма многочисленных) историй, приключившихся со мной и с моими знакомыми, он отличается разве лишь тем, что потерянная и возвращенная сумма была уж очень велика.
Электрическое оборудование корейского жилого дома во многом отличается от того, к чему привыкли наши российские читатели. Поэтому давайте совершим маленькую экскурсию по обычной корейской квартире (городской или сельской не так уж важно, ибо в этом отношении они не очень отличаются друг от друга). Разумеется, мы не сможем рассказать о десятках приборов, которые есть в корейском доме — тостерах, вентиляторах, увлажнителях воздуха и многом другом, поэтому сегодня мы ограничимся рассказом о самом главном электропроводке и освещении.
Первый вопрос, который в этой связи хочется задать: сколько же вольт в корейских электрических сетях? В этом отношении ситуация в Корее несколько неожиданная. В свое время первые электростанции и электрические сети в Корее устраивались японцами (до 1945 года Корея ведь была японской колонией), и поэтому нет ничего удивительного в том, что тогда везде было принято напряжение в 120 вольт, стандартное для Японии. Однако в более поздние времена было решено, что более экономично и удобно перейти на напряжение в 240 вольт. Переход этот и происходит сейчас, но идет он постепенно, и в результате не только в разных регионах страны, но и в разных кварталах одного и того же города напряжение может быть разным. Однажды мне даже пришлось жить в общежитии, в котором на первом этаже везде было 120 вольт, а на втором — 240. Слава богу, что розетки у этих двух типов сети разные, так что перепутать и по ошибке подключить какой-нибудь электроприбор не к той сети нельзя. Впрочем, как-то один из постояльцев умудрился подсоединить факсовый аппарат, рассчитанный на 120 вольт, к 240-вольтовой розетке (дым пошел из несчастной машины просто клубами). Вилки для напряжения 120 вольт — с двумя плоскими пластинами, а у вилок для напряжения 240 вольт штыри привычной нашим слушателям круглой формы (они, кстати, подходят и к русским розеткам). Разумеется, этот разнобой привел к тому, что все электроприборы, выпускаемые в Корее — от настольной лампы до компьютера — обязательно оснащены переключателем напряжения, а также вилкой-переходником. Впрочем, в последнее время более дорогие электроприборы все чаще делают с так называемым «автопереключением напряжения», так что владельцу нет необходимости искать кнопку и думать, какое напряжение в той розетке, к которой он собирается подсоединиться — автоматика сама со всем разберется.
Разумеется, самым распространенным применением электричества является освещение. Надо сказать, что корейские лампы и люстры не похожи на российские. Во-первых, в Корее сейчас практически не используются лампочки накаливания. Даже в настольных лампах и торшерах почти всегда установлены лампы дневного света. Во-вторых, в корейских домах очень редко можно увидеть типичную для России свисающую с потолка люстру. Чаще всего дома освещаются прикрепленным к потолку плоским плафоном. Отчасти это объясняется тем, что традиционно потолки в корейских домах невысокие, и привычная нам висячая люстра создавала бы там немало проблем. Часто из плафона свешивается специальный шнурок. Потянул за него раз — и плафон включился в полную силу, потянул другой — погасла одна из ламп (в плафоне обычно две лампы дневного света), потянул в третий — остался только ночник, потянул в четвертый погас и он. Кроме шнурка есть, конечно, и обычный выключатель на стене, но преимущество шнурка в том, что до него обычно можно легко дотянуться, не вставая с кровати или из-за стола. Надо сказать, что корейские дома обычно освещены довольно ярко. Русская привычка создавать «уютный» полумрак и сидеть только при настольной лампе в Корее мало распространена.
Отметим кстати, что выключатели в корейских домах располагаются не там, где мы привыкли. Русский дом устроен с таким расчетом, что свет в большой комнате можно зажечь, когда входишь в нее снаружи, а в больших комнатах корейских домов выключатели, наоборот, устраивают около двери в спальную. Розетки тоже располагаются всего лишь в десятке сантиметров от пола. Это понятно, ведь корейцы, как правило, и едят, и спят, сидя на полу.
Любопытно, что когда корейский дом вводится в эксплуатацию, плафоны в квартирах уже установлены строителями. Конечно, жильцы могут заменить их на другие, более красивые и дорогие, а то и купить экзотическую для Кореи люстру, но это делается редко. Кстати сказать, в Корее принято, что и часть кухонной мебели также монтируется строителями.
Есть, конечно, в большинстве корейских домов и многие другие электрические приборы, но рассказать о них всех в такой маленькой статье попросту невозможно.
Сегодня я хочу рассказать Вам о том, что для корейцев скрывается за словами «хорошая работа», о том, какие виды деятельности пользуется в Корее уважением, а к каким относятся свысока.
Пусть и упрощая картину, но можно сказать, что в большинстве западных стран дела обстоят довольно просто: «хорошая работа» — это «высокооплачиваемая работа». Чем больше денег можно получить на той или иной должности, тем выше она и ценится. Поэтому-то на Западе так высоки конкурсы на медицинские и юридические факультеты, поэтому-то именно врач или адвокат так часто становятся положительными героями голливудских фильмов. Зарплата среднего американского врача (даже «чистыми», после уплаты огромных по российским меркам налогов) составляет 5–6 тысяч долларов и раза этак в три превышает среднюю по стране. С американской точки зрения логично, что именно врач и юрист (часто еще более высокооплачиваемый), и являются наиболее престижными профессиями, ведь престижность там — это денежность.
В Корее же дела обстоят совсем не так. Не то, чтобы корейцы совсем уж равнодушны к деньгам — отнюдь нет. Однако для большинства корейцев их общественный престиж не менее важен, чем материальное благосостояние, и порою для того, чтобы повысить свой общественный статус, они идут на весьма большие финансовые жертвы. Для корейского сознания, в отличие от, например, американского, понятия «высокооплачиваемая работа» и «престижная работа» не синонимы.
Во-первых, помимо доходности, для корейцев важна стабильность рабочего места. Помню, что в те времена, когда я преподавал русский язык в корейских университетах, я не раз спрашивал студентов о том, на какую работу они хотели бы получить в будущем. Почти всегда они говорили именно о «стабильной», а не о «высокооплачиваемой» работе. Эти мои наблюдения подтверждаются и данными социологов. По данным опроса, проведенного в 1991 г., для выпускников университетов главным критерием выбора работы является именно ее стабильность, в то время как доходность оказалась лишь четвертым по значению фактором. С тех пор ситуация едва ли серьезно изменилась. Подход остается тем же: «пусть немного, но регулярно, гарантировано, и с перспективой постепенного роста». Авантюристический дух, который захватил заметную часть российской молодежи во времена перестройки, молодым корейцам, как правило, чужд. Их девиз — «курочка по зернышку клюет и сыта бывает».
Во-вторых, престижность в Корее не всегда совпадает с доходностью. Многие «выгодные» с финансовой точки зрения места не пользуются среди корейцев особым престижем, и наоборот, многие престижные места отнюдь не являются высокооплачиваемыми.
Едва ли можно построить однозначную шкалу престижности тех или иных профессий и родов деятельности, но выделить некоторые общие ориентиры вполне возможно. Работать в государственной организации престижнее, чем в частной, в крупной — престижнее, чем в мелкой, в некоммерческой — престижнее, чем в торговой. В этом явно отразились традиционные идеалы корейских дворян (янбан), которые испокон веку уважали чиновничью (но не военную!) службу, но с презрением относились к ремеслу и, особенно, торговле, заниматься которыми дворянам запрещалось категорически. Кстати, как это ни покажется странным нашим российским читателям, но в старые времена для корейского дворянина не было ничего зазорного в том, чтобы самому идти за плугом и заниматься иной крестьянской работой.
Как показывают социологические опросы, наиболее уважаемые профессии в современной Корее — это профессор, юрист, врач, государственный служащий. Уважение к врачу и юристу — это явный результат американского влияния. Уважительное же отношение к профессору или государственному служащему (обе профессии в Корее являются не очень выгодными в денежном отношении) — это отражение многовековой конфуцианской традиции. Есть в Корее некоторый престиж и у занятий «свободными искусствами» — живописью, музыкой, литературой. В то же время бизнес, особенно мелкий, не пользуется в Корее особым уважением, так что на шкале престижа даже самый преуспевающий бизнесмен находится где-то на уровне профессора из заштатного университета (при том, что профессорские доходы раз в 5-10 ниже). О мелком бизнесе не приходится и говорить, тем более что в Корее он не отличается и особой доходностью (доходы среднего лавочника меньше доходов квалифицированного рабочего). Не случайно, что по данным социологического опроса, в 1984 году только 0,9 % родителей хотели, чтобы их сын стал торговцем. Для сравнения: крестьянином свое чадо хотели бы видеть 1,1 % опрошенных. Любопытно, что, по моим впечатлениям, даже сами корейские бизнесмены часто ощущают свою некую социальную неполноценность по сравнению с профессорами или деятелями искусства, и миллионер, встретившись с профессором Сеульского Государственного Университета, часто ведет себя подобострастно и заискивающе, в то время как профессор всячески подчеркивает свое социальное превосходство над собеседником.
А вообще корейские представления о престижности — штука интересная: и на российские они не похожи, и от американских отличаются.
Сегодня я бы хотел вместе с Вами, уважаемые читатели, совершить воображаемую прогулку по офису какой-либо корейской фирмы. Подозреваю, что для многих из Вас (в особенности для тех, кто живет или жил в Корее) эта прогулка не является столь уж воображаемой, и в различных корейских конторах Вам приходилось бывать не раз. А вот читателям российским, в Корее (пока!) не бывавшим, такой визит может показаться любопытным.
Для подавляющего большинства россиян уже само слово «учреждение» сразу же вызывает в воображении вполне определенные ассоциации: бесконечный сумрачный коридор, ряды дверей, таблички с именами и должностями, снующие по коридору озабоченные личности с папками в руках. Привычная картина… А вот корейское учреждение выглядит совсем иначе, оно внешне не похоже на российское. Например, я, пожалуй, ни разу не видел в Корее ничего напоминающего только что описанную «кабинетно-коридорную систему». Отдельных кабинетов в корейских офисах нет (или, точнее, почти нет).
Офис крупной корейской фирмы выглядит на российский взгляд более чем непривычно. Он представляет из себя огромный светлый зал. Нет ни коридора, ни отдельных кабинетов, все сотрудники сидят и работают в одном огромном помещении. Как-то мне пришлось побывать в главном офисе одной из ведущих корейских газет. Когда я зашел туда, то оказался в помещении, которое размерами более всего напоминало ангар для «Боинга-747», и в котором находилось не менее двух сотен сотрудников. В международном отделе радиостанции KBS, с которым я активно сотрудничаю, в одном зале сидит около полусотни журналистов и переводчиков. В некоторых офисах для вящего удобства сотрудники отгорожены друг от друга невысокими барьерами, но эти барьеры (высотой метра полтора) носят скорее символический характер, так как они создают иллюзию замкнутого пространства только пока вы сидите. Стоит человеку встать, и весь зал оказывается виден как на ладони.
Система эта — американского происхождения, и предназначена она для того, чтобы все сотрудники были на виду и всегда была возможность удостовериться, кто и как работает. Действительно, в такой обстановке практически невозможно укрыться от зоркого начальственного взгляда и спокойно предаться разгадыванию кроссвордов или вязанию платков. Только начальство, причем даже не среднего, а высокого уровня может располагаться в отдельных кабинетах. Менеджерам среднего звена в лучшем случае полагается небольшая отдельная загородка, отделенная от общего зала все тем же невысоким барьерчиком. Отдельные комнаты есть только для приема посетителей — небольшие помещения с неизменными низкими и очень мягкими диванами и креслами.
В дальнем углу офиса или в отдельном помещении часто располагается «курилка», что совершенно необходимо: волны нынешней американской антиникотиновой компании пока еще не докатились до Кореи, и все корейские мужчины — заядлые курильщики. Не удивительно, что именно в курилке и рождаются те неожиданные идеи и тактические комбинации, которые определяют успех фирмы (а иногда, увы, приводят и к ее краху). Курение в Корее — чисто мужское дело, один вид курящей на людях женщины (если она — не сельская бабушка и не разбитная девица из подозрительного заведения) по-прежнему вызывает у корейцев состояние, близкое к шоковому. Тем не менее, женщины также оказываются допущенными в курилку, тем более, что в некоторых фирмах она служит и местом питья кофе, без которого немыслима жизнь современного корейца. Кофе — национальный напиток современной Кореи (как, кстати, и Японии).
Обычно для приготовления горячей воды для кофе используется специальное устройство, этакий кипятильник века НТР. Состоит он из большого, литров на десять, съемного прозрачного пластикового бака с чистой питьевой водой, электрического нагревателя, через которых проходит вода из бака, и двух кранов. Из одного крана можно налить холодную воду, а из другого — горячую. Сами баки выполняются сменными и, когда вода в одном баке кончается, в специальной фирме заказывается следующий, который в считанные минуты привозится мотоциклистом-курьером. Рядом с таким устройством стоят банка с растворимым кофе, банка с сахаром и банка с искусственными сухими сливками, а также разовые бумажные стаканчики, которые в Корее стоят очень дешево и из которых, в основном, и пьют на работе (держать там кружки считается несколько негигиеничным).
Современные офисные здания, как правило, отапливаются зимой и кондиционируются летом, но даже и сейчас иногда еще встречаются офисы, посреди которых в холодное время года стоят мазутные печки или же электрические обогреватели. Разумеется, офисы компьютеризированы, оборудованы средствами связи, множительной техникой, но об этом уж я говорить и не буду, все это очевидно и, для корейцев, естественно, они часто просто не могут понять, почему в России так трудно (и дорого) бывает снять ксерокопию с простейшей бумаги, и почему в России большинство официальных документов по-прежнему, как и сто лет назад, печатают на машинках, а не готовят на компьютерах.
Как утверждает корейская статистика, в июле 1997 года случилось немаловажное событие: количество автомобилей в Корее достигло круглой цифры — 10 миллионов. Прошлая круглая цифра — 1 миллион машин — была достигнута в 1985 году. Таким образом получается, что количество автомобилей в стране удесятерилось за 12 лет. Если же учесть, что в 1992 году в Корее было 5 миллионов машин, то для удвоения их численности понадобилось всего пять лет. Процесс продолжает идти, хотя и медленнее (как-никак, происходит постепенное насыщение) и ожидается, что в 2009 году в Корее будет 20 миллионов автомобилей. Это означает, что уже сейчас две из трех корейских семей имеют машину. В большинстве случаев это — легковой автомобиль, хотя владельцы мелкого бизнеса предпочитают небольшие грузовички или микроавтобусы, которые используют и в служебных целях, и в качестве семейного автотранспорта. Вообще по состоянию на 1997 г. (к этому году относятся самые полные из доступных мне данных) легковые автомобили составили 72 % всего корейского автопарка, на долю грузовиков пришлось 20 %, и на долю автобусов — 7 %.
В конце 1997 г. в Сеуле было зарегистрировано 2 миллиона 200 тысяч машин. Впрочем, к Сеулу можно добавить и окружающую провинцию Кенги небольшую и сплошь урбанизированную. По количеству автомобилей она занимала второе место в стране (1 миллион 900 тысяч машин). Фактически, большая часть провинции Кенги входит в состав Большого Сеула, гигантского мегаполиса, в котором живет около 19 миллионов человек, или более 40 % населения страны (и сосредоточена примерно такая же часть автомобильного парка).
По количеству автомобилей Корея, несмотря на небольшие размеры и относительно немногочисленное население, находится на 15-м месте в мире. Кроме того, Корея — пятый в мире производитель автомобилей (после США, Японии, Германии и Франции). В 1995 году экспорт корейских машин за рубеж дала 6,54 % всех валютных поступлений. Это — немаловажный источник существования для Кореи, которая, как известно, лишена природных ресурсов и живет исключительно за счет экспорта своей промышленной продукции.
Кстати, первый корейский автомобиль появился в 1903 г., это был «Роллс-ройс» короля Кочжона. Однако развитие автотранспорта шло очень медленно. Например, когда в 1913 г. в действие вступили первые корейские правила дорожного движения, во всей стране имелся… 31 автомобиль. Пока Корея была бедна (то есть до начала семидесятых годов) ее автопарк рос очень медленно. В 1945 г., когда Корея вернула себе независимость, во всей стране было всего лишь 7.200 машин.
Первый корейский автомобиль был изготовлен в 1955 г. Он носил гордое название «Сибаль» («Старт») и сейчас его можно увидеть в Музее независимости. Однако начинать с 1955 г. историю корейской автомобильной промышленности едва ли возможно: «Сибаль» был собран в кустарной автомастерской… из нескольких списанных американских джипов и сам представлял из себя такой же джип. По-настоящему производство автомобилей началось только в 1974 г., то есть во времена, когда во всю работал «АвтоВАЗ», не говоря уж о заводах Форда или Тойоты. Тем поразительнее успехи корейских автомобилестроителей, ведь сейчас Корея занимает в мире пятое место по производству автомобилей.
Характерная особенность корейского автопарка — преобладание машин среднего класса. Типичная корейская машина — это что-нибудь вроде «Сонаты», то есть довольно крупный пятиместный седан с объемом двигателя в 2–2,5 литра. Дорогих машин мало, но это и понятно: их мало везде, и Москва с ее «Мерседессами-300» (и выше) на каждом углу, скажем прямо, не очень типична. Однако мало в Корее и по-настоящему небольших машин. Только в последние год-два, когда цены на топливо под влиянием финансового кризиса практически удвоились, корейцы стали охотнее покупать более экономные маленькие автомобили, с объемом двигателя в полтора литра и меньше. В основном же такие машины, хотя и производятся в Корее в немалых количествах, но предназначаются для экспорта. Сами корейцы относятся к ним иронически, а «Тико» (корейский «Запорожец») стал излюбленным объектом шуток. Другая особенность корейского автопарка — практически полное отсутствие иномарок. Еще в семидесятые годы правительство генерала Пак Чжон Хи стало облагать иномарки огромными пошлинами, создав таким образом льготные условия для корейской промышленности. Пошлины были отменены только в последние годы, но и поныне иномарок в Корее, по сути, нет.
Средняя корейская легковушка ездит много. Среднегодовой Пробег в Корее заметно выше, чем в других развитых странах — 23 тысячи километров для частного легкового автомобиля. Для сравнения: в Японии среднегодовой пробег составляет 10 тысяч, а в США — 14 тысяч километров.
Сегодняшнюю я хотел бы поговорить о дверях. Да, дверях, которые в Корее, как и в любой другой стране, составляют важную и характерную часть любого здания.
В старые времена двери в корейских домах выглядели очень своеобразно, и совсем не походили на русские. В жилых помещениях двери здесь не отворялись, как в России, а сдвигались в сторону. Обычно корейская дверь представляла из себя легкий деревянный каркас, оклеенный полупрозрачной промасленной бумагой, и скользила по деревянным направляющим. Внутренние двери также всегда выполнялись раздвижными. Привычные нам отворяющиеся, а не сдвигающиеся двери в давние времена можно было увидеть только у хозяйственных помещений. Кроме того, богатые усадьбы в старой Корее обычно обносились высокими каменными оградами, так что войти на их территорию можно было только через массивные деревянные ворота. Любопытно, что именно рядом с воротами в старой корейской помещичьей усадьбе часто находилась небольшая пристройка для уборной, а также коновязь, в которой могли оставить своих коней приехавшие в усадьбу гости или посетители. Впрочем, все эти ограды и ворота не столько должны были помочь в случае нападения разбойников (разбойники здесь были относительной редкостью), сколько просто защитить жизнь усадьбы от посторонних глаз. Вообще, глядя на бумажные (в самом прямом смысле слова) корейские двери, я часто думаю, что сама их хрупкость говорит о жизни старой Кореи больше, чем иное историческое сочинение. Двери эти могли появиться только в спокойной стране, которая почти не знала воровства.
И сейчас в небогатых корейских домах или в маленькой деревенской лавчонке часто можно увидеть традиционные деревянные двери, которые скользят по специальным направляющим. Разумеется, в двери эти вставлены стекла, а не промасленная бумага. Однако сдвигающиеся двери, все-таки, стали в наши дни редкостью. Любопытно, что чем богаче тот или иной магазин, тем меньше шансов увидеть в нем традиционную сдвигающуюся дверь. Впрочем, в определенном смысле традиция сделала новый виток, и в самых дорогих корейских магазинах сейчас устанавливают стеклянные раздвигающиеся автоматические двери на фотоэлементах, которые сами открываются перед посетителем. Иногда еще в честь посетителя и музыка играет!
Однако главные двери — это, наверное, входные двери дома или квартиры. В современных корейских домах входная дверь, как правило, металлическая и, всегда, одинарная. Я не берусь утверждать на 100 процентов, но за все время жизни в Корее я, кажется, ни разу не видел двойной двери. В ней, пожалуй, и нет особой необходимости. Корея, правда, не настолько жаркая страна, как часто думают в России, но все-таки и совсем уж суровых морозов здесь не бывает. Зимой температура обычно держится около 4–6 градусов ниже ноля. Не боятся в Корее и воров: преступность здесь — одна из самых низких в мире. Тем не менее, во входной двери часто может предусматриваться и глазок — на всякий, как говорится, случай, а в домах подороже вместо глазков все чаще устанавливается небольшая черно-белая телекамера. В то же время дверей с несколькими замками в Корее мне видеть почти не приходилось.
Вдобавок, и наружные двери часто не запираются. Я бы даже сказал, что когда хозяева дома, двери, скорее всего, не заперты. Летом, наверное, даже в Сеуле в многоквартирных домах в большинстве квартир двери не только не запирают на замок, но и вообще остаются открытыми на ночь — так прохладнее. Впрочем, не раз мне приходилось слышать жалобы пожилых корейцев на то, что и в Сеуле воровство в последнее время стало встречаться чаще. Однако аргументы, которые приводят здесь пожилые тетушки, когда говорят об «упадке нравов», могут у русского вызвать только улыбку. Обычно такая тетушка со вздохом говорит: «В наше-то время и дверей в Сеуле не запирали, а теперь, когда из дому уходишь, дверь обязательно надо на ключ закрывать. Не те времена, не те…» Напомним, что эти жалобы на недавно появившуюся необходимость запирать двери на ключ, уходя из дома, раздаются в городе, который и по населению, и по площади превосходит Москву.
Внутренние двери в современных городских домах обычно деревянные или, по крайней мере, отделанные деревом. Любопытно, что в корейских квартирах мне здесь почти не попадались простые и гладкие деревянные двери. Как правило, в Корее двери украшают резьбой, да еще и ставят на них причудливые металлические ручки.
Однако и поныне даже в городах большинство людей живет не в квартирах, а в собственных домах. Войти на отгороженный высоким забором участок вокруг такого дома можно обычно через весьма основательные ворота. Деревянные ворота давно исчезли, и в большинстве случаев ворота корейских домов сейчас изготовляются из ажурной металлической решетки, однако выглядят они все равно достаточно основательно.
Одна из особенностей современного Сеула — это то, что в корейской столице осталось до обидного мало архитектурных напоминаний о прошлом, памятников старины. Есть в городе, правда, несколько королевских дворцов, но ими весь список местных памятников архитектуры, в общем, и ограничивается. Нынешний облик корейской столицы сформировался, по сути, только в 1980-е гг. Вдобавок, он продолжает претерпевать быстрые изменения, и нет сомнений в том, что лет этак через тридцать, в 2029 г., можно будет написать: «Нынешний облик корейской столицы сформировался только в 2010-е гг.»
Причин, по которым в корейских городах осталось мало следов прошлого, несколько. Во-первых, традиционные корейские жилые дома представляли из себя достаточно хилые сооружения и не отличались особой долговечностью. Во-вторых, быстрый рост цен на недвижимость в центральных районах Сеула и других крупных городов привел к тому, что землю там оказались в состоянии покупать только очень богатые фирмы. Такие компании, приобретя кусок земли, строили на нем возможно более роскошное сооружение и безжалостно сносили все, что там только находилось ранее. В-третьих, идея сохранения памятников сравнительно недавнего прошлого, которая везде пробивает себе дорогу с немалым трудом (достаточно вспомнить безобразное отношение к историко-техническим памятникам в России), в Корее пока еще не получила серьезного распространения. Массовому сознанию уже вполне понятно, что, скажем, королевский дворец XIV века или городские ворота пятисотлетней давности — это памятники архитектуры, достойные заботы и охраны. Однако когда речь заходит о сооружениях начала нашего века или, тем более, двадцатых-тридцатых годов, то они воспринимаются просто как старые облезлые дома, которые следует как можно скорее снести.
Вдобавок, отношение к памятникам культуры недавнего прошлого окрашивается в Корее и националистическими эмоциями: ведь подавляющее большинство зданий, построенных до 1945 г., было возведено японскими архитекторами, на японские деньги, для японских учреждений, и поэтому они воспринимаются корейским сознанием как символы ненавистной колониальной эпохи.
Вся эта ситуация лучше всего отразилась в судьбе Национального музея мрачноватого серого здания, которое находилось в самом центре Сеула, перед дворцом Кенбоккун. Оно было построено в 1916–1921 гг. для японского Генерал-губернаторства и воспринималось многими как символ колониальной власти. Архитектурно здание являлось несколько уменьшенной копией здания японского правительства в Токио, что подчеркивало неразрывную связь между японской центральной императорской властью и ее наместником в Корее. Даже в плане здание повторяло очертания иероглифа «иль» — «солнце», с которого начинается название Японии.
Здание это, бесспорно, имеет огромную историческую ценность. Однако, в 1998 г. его снесли. Мотивировалось это тем, что для большинства корейцев оно оставалось символом японского колониализма, всякие упоминания о котором здесь стремятся уничтожить. При этом, однако, никто не упомянул, что на протяжении трех десятилетий здание Генерал-губернаторства было самым крупным архитектурным сооружением в Сеуле, что с ним связаны многие важнейшие события истории страны, в том числе и провозглашение Кореи независимой республикой (церемония провозглашения Республики Корея произошла 15 августа 1948 г. перед этим зданием).
В результате всего этого от колониального Сеула полувековой (не говоря уж о вековой) давности почти ничего не сохранилось. Исключением являются несколько королевских дворцов в центре города, да могилы членов правящего дома в его пригородах. От колониальной эпохи тоже осталось всего лишь несколько зданий — Железнодорожный вокзал (1925 г.), Муниципалитет (1926 г.), несколько зданий бывших японских банков и универмаг «Синсегйе», да еще некоторые полуразвалившиеся жилые дома, которые в большинстве своем доживают последние годы.
К этому надо добавить, что большинство владельцев корейских домов без особых колебаний сносит свои постройки, как только у них появляются деньги на то, чтобы возвести нечто более презентабельное. Корейские дома, в том числе и современные, построенные из кирпича и бетона, достаточно недолговечны, даже крупные жилые комплексы служат, обычно, лишь несколько десятилетий, так что снос той или иной постройки часто бывает вызван реальной необходимостью, а не изменением вкусов хозяина. Вдобавок, корейские магазины и учреждения бытового обслуживания, которые располагаются на первых этажах большинства городских домов тоже существуют обычно лишь по несколько лет. Каждое разорение или переезд сопровождается существенной перепланировкой помещения, и во многом меняет внешний вид всего здания. В результате любой жилой микрорайон в Сеуле за 15–20 лет меняет свой облик почти до неузнаваемости.
Университетские годы — совершенно особое время в жизни корейца или кореянки. Хотя сейчас Корея и занимает пятое место в мире по доле выпускников средней школы, которые получают высшее образование, это не означает, что попасть в университет здесь легко. Наоборот, средний конкурс в вузах составляет два человека на место, а в ведущих университетах он куда выше. Диплом хорошего университета в Корее — непременное условие удачной карьеры в любой области, так что школьники прилагают для поступления в университет невероятные усилия. Корейская система поступления устроена так, что и блат, и папины денежки тут практически бессильны, и для успеха абитуриенту приходиться работать буквально дни и ночи.
Однако успех открывает немалые возможности, и понятно, насколько гордятся своей удачей те, кому удалось попасть-таки в университет, особенно — в престижный. В то же самое время по неписаной традиции в университетах студенты как бы расслабляются после тяжелого и многолетнего абитуриентского марафона. По сути, для большинства корейцев университетские годы — это короткий глоток свободы. Позади остается школа с ее огромными домашними заданиями и отчаянной, выматывающей зубрежкой. Впереди, как все хорошо знают, университетских выпускников ждет работа в компаниях, где тоже особо не расслабишься (10 часов работы в день, 1 выходной в неделю, 5 дней отпуска в году). Поэтому и стараются студенты провести эти четыре года повеселее, тем более, что отметки на их будущее особого влияния не оказывают. Не важно, как ты учился, важно — в каком университете. Профессора, в общем, относятся к подобной позиции с пониманием, и не очень докучают студентам своими требованиями. Как недавно заметила профессор из престижного женского университета Ихва: «Я не могу требовать от студенток, чтобы они много занимались. Они все помнят, как родители говорили им в школе: „Сейчас, конечно, тяжело, но вот в университете отдохнете!“. Таковы уж наши традиции»
Действительно, для большинства студентов активное участие во всяческих клубах и кружках куда более важная часть университетской жизни, чем сами занятия. Огромное значение имеет деятельность студенческого самоуправления, а Студсовет — это немалая сила, вполне сравнимая по своему значению с ректоратом. Председатели студсоветов выбираются ежегодно, и за ходом этой избирательной кампании внимательно следят вполне серьезные политические обозреватели.
Для студентов университетов, особенно крупных, характерен пылкий «университетский патриотизм». Те связи, которые завязываются в университетские годы, в Корее имеют особое значение и сохраняются на всю жизнь. По корейской традиции выпускники одного и того же университета обязаны оказывать друг другу всяческое содействие, даже если они не были знакомы в университетские годы.
Каждый университет имеет свои тщательно оберегаемые традиции студенческой жизни, свой ежегодный фестиваль, культ основателя и прославленных выпускников, свой герб, девиз и символ. Девизом университета обычно служит какое-нибудь древнекитайское изречение (древнекитайский и поныне воспринимается в Корее как язык высокой и классической культуры). Иногда, впрочем, можно встретить и девизы на корейском, английском и даже латинском или греческом языках. Символом университета является какое-либо животное или растение. В своеобразном «университетском зоопарке» можно увидеть самых разных животных — орла (символ Университета?нсе), тигра (Университет Коре), черепаху (Университет Кенги), и даже желтую (да, именно и только желтую!) корову (приверженностью к желтой корове знаменит Университет Конгук) или мифического дракона (Университет Чунъан). Растительных символов много меньше, и они чаще встречаются у женских университетов. Так, Университет Ихва сделал своим символом цветок груши (само название университета в переводе с древнекитайского означает «грушевый цветок»).
Кульминацией студенческой жизни служит фестиваль, который проходит раз в году. В большинстве (но, насколько я знаю, не во всех) университетах его проводят осенью, с тем, чтобы дать возможность получше приготовиться к нему и первокурсникам, которые в Корее поступают в университеты не осенью, как в России, а весной. Фестиваль этот представляет из себя грандиозное мероприятие, которое длится обычно около недели. Разумеется, занятия в университете на это время прекращаются.
Другая традиция — это туристские поездки всей группой в горы или к морю на несколько дней. Называются они MT, от английского membership training, что я бы несколько вольно перевел как «воспитание коллективного духа». Кстати, эти поездки тоже организуются в учебное время и с согласия администрации. У каждого университета или факультета есть свои традиционные места для таких путешествий.
Именно в этой совместной деятельности возникает и сплачивается тот дух университетского коллективизма, который остается в корейцах на всю жизнь. Ну а учеба? Учеба может и немного подождать…
Каждый год в конце мая проходит в Корее традиционный конкурс «Мисс Корея». Несколько десятков претенденток, победительницы отборочных конкурсов в провинциях и крупных городах, соревнуются за право быть названной самой красивой кореянкой года. Происходит это мероприятие в последние годы в здании телекомпании MBC, которая ведет и многочасовую прямую трансляцию финала. Надо сказать, что многие корейцы воспринимают конкурсы всерьез, так что прямая трансляция всего этого телешоу — одна из самых популярных программ в стране.
Конкурсы красоты в Корее стали проводить в конце пятидесятых годов. Точнее, самый первый конкурс состоялся раньше, в 1949 г., однако на нем претендентки соревновались, так сказать, заочно, ведь это был конкурс… фотографий.
Первый «живой конкурс» состоялся в 1957 г., провела его известная корейская газета «Хангук Ильбо», которая и до сих пор занимается организацией конкурсов на звание «Мисс Корея» (совместно с телекомпанией MBC). Кроме общенационального конкурса красоты, есть здесь и местные, порою — весьма экзотические. Например, уезд?нъян, известный своим перцем, решил присваивать самой красивой девушке округи звание «Барышня Перчик», а в городе Ульсане, который славится своими грушевыми садами, претендентки на местном конкурсе красоты оспаривают звание «Барышня Грушевый цветок». В целом же в Корее ежегодно проводится почти сотня конкурсов красоты. Часть из них являются отборочными, предназначенными для выявления потенциальных участниц общенационального конкурса на звание «Мисс Корея».
Вернемся, однако, к основному конкурсу. Вот уже несколько лет он проводится по примерно одинаковой формуле. В конкурсе участвует 62 претендентки. 47 из них являются победительницами местных конкурсов, а 15 представляют корейские общины за границей (в США, Японии, Казахстане и т. д.). Из 62 финалисток отбирается 8, а уже из числа этой восьмерки жюри выбирает победительницу. В этом году конкурс закончился конфузом, подобного которому в истории этих «состязаний» не было. В последний момент выяснилось, что в компьютер не внесли оценки одного из членов жюри, и, на глазах всей изумленной публики (и многомиллионной телеаудитории) было объявлено, что на этот раз победительницы не будет, что ее имя объявят «дополнительно».
Подготовка к конкурсу занимает немало времени и стоит очень дорого. Естественной, природной красоты для победы давно уже недостаточно, тут требуются усилия целой команды косметологов, визажистов, парикмахеров, хореографов, даже зубных врачей (зубы у звезды должны быть идеально аккуратными, и это означает, что природу часто приходиться, скажем так, «подправлять»). По оценкам, минимально возможная стоимость подготовки финалистки — около 10 миллионов вон (по нынешнему курсу — 8 тысяч долларов), средняя же цифра — раза в четыре больше. Понятно, однако, что девушки таких денег обычно не имеют. Кто же платит за них? Да те же парикмахеры, дантисты и хореографы, ведь для них победа «их» кандидатки неплохая реклама.
Есть материальные стимулы и у самих девушек. Победа на конкурсе для них часто открывает двери либо в мир профессиональных рекламных моделей, либо же на телевидение или даже в кино. Да и денег рекламные контракты, на которые вполне может рассчитывать победительница, приносят не мало.
Впрочем, у нас мало знают о том, что в последние годы конкурсы красоты стали на Западе сталкиваться с растущим сопротивлением со стороны женских феминистских организаций. Корея — не исключение, ведь западные идеологические веяния здесь очень ощутимы. В прошлом году во время финала конкурса перед зданием телекомпании MBC прошла многолюдная демонстрация протеста, которую организовали местные женские ассоциации. В этом году за неделю до конкурса, в середине мая, в Сеуле с немалым успехом состоялся фестиваль искусств «Долой конкурс красоты!». Собрал этот фестиваль толпы сторонников, среди которых, кстати, заметную часть составили очень даже симпатичные студентки сеульских вузов. Другим признаком кризиса стало решение многолетнего спонсора конкурсов — косметической компании «Тхэян» больше их не финансировать. По слухам, руководство компании решило, что в условиях растущего недовольства конкурсом со стороны все более влиятельных феминистских организаций, разумнее будет держаться от этой затеи подальше.
В чем же обвиняют конкурсы красоты корейские (и не только корейские) женские организации? Главным образом в том, что конкурсы насаждают идеал женщины как игрушки, как сексуального объекта, у которого важны только формы, а не мозги. Новое поколение женщин с этим не хочет мириться. Второе обвинение — это навязывание некоего идеала красоты, причем, в случае с Кореей, идеала откровенно иностранного, голливудского.
В общем, конкурсы красоты переживают в Корее, как и в других развитых странах, трудные времена.
Жизнь современного корейского города трудно представить без традиционных корейских чайных — табанов (букв. «чайных домиков»). Впрочем, слово «чайная» не совсем подходит к этим корейским кафе, ведь в табанах пьют, как правило, не чай, а кофе. Как бы то ни было, количество этих заведений просто поражает. Нет, наверное, ни одного среднего или крупного поселка, в котором не было бы своей чайной, а в крупных городах чайные попадаются буквально на каждом шагу, через три-четыре дома. В 1988 г. в Корее действовало 39.128 табанов, что означало, что одна чайная приходилась примерно на каждые 1.100 жителей страны. В одном Сеуле в 1987 г. насчитывалось 9.177 табанов, то есть одно заведение приходилось на 1000 жителей.
Хотя табаны представляют из себя заведения, очень корейские по своему духу и кажущиеся вполне традиционными, появились они сравнительно недавно, около столетия назад. Ведут свое происхождение табаны от тех кофейных и чайных, что существовали при первых гостиницах европейского типа. Любопытно, что история такого, казалось бы, типично корейского заведения как табан, связана с Россией. Первый в Корее табан появился в гостинице, которая принадлежала госпоже Зонтаг, сестре жены Карла Вебера, первого российского посланника в Сеуле. Вообще говоря, госпожа Зонтаг сыграла немалую роль в истории корейского быта. В частности, в свое время именно она познакомила корейский двор с кофе и пристрастила к этому напитку Кочжона. Она же первая научила корейских придворных дам готовить европейские блюда и пользоваться западной косметикой. В награду за все это ей в начале века и была пожалована привилегия открыть в Сеуле первую корейскую гостиницу западного типа. Эта гостиница — тема для особого рассказа (надеюсь, мы к этому еще вернемся), но сейчас для нас важно, что при ней и был открыт первый в Корее табан. Таким образом, традиция табанов — русская по происхождению, хотя, конечно, и кореизированная.
В начале века табаны воспринимались как заведения иностранные и, значит, экзотические. Были они тогда очень дороги, так что регулярно посещать их могли лишь немногие. Табаны в современном смысле слова, то есть относительно дешевые заведения, где можно было назначить встречу, попить чай или (гораздо чаще) кофе, стали появляться только в двадцатые годы. Количество их быстро росло, и в 1944 г. в Сеуле действовало уже 60 чайных этого типа. В то время табаны все-таки оставались довольно дорогими заведениями, в некоторых из них даже играли пианисты или скрипачи, а в остальных стояли патефоны — тоже недешевый аппарат по тем нищим временам. Многие из существовавших в то время табанов оставили немалый след в корейской культуре. Редкая публикация по истории корейского театра или кинематографа в колониальный период обходится без упоминания табана «Какаду», который открыл в 1927 г. режиссер Ли Кен Сон, и который был одним из излюбленных мест встреч тогдашней сеульской богемы.
Говоря о роли табанов в колониальном Сеуле, не следует забывать, что в те времена в городе почти не было ресторанов и кафе, которые были бы доступны по ценам рядовому корейскому интеллигенту. Корейский литературовед О Сэн Кен пишет о табанах колониальных времен: «Табан, где можно было пить кофе или чай, слушать музыку, мечтать или писать был, возможно, единственным местом, где интеллигент в те времена мог почувствовать некую примиренность с жизнью. Туда шли те, кто терпел материальные и духовные неудачи, это было место усталых и подавленных, любимое пристанище интеллектуальных бродяг».
Резкое удешевление и упрощение табанов произошло после Освобождения страны в 1945 г. Удешевление пошло чайным на пользу и привело к их стремительному распространению. Во многом популярность табанов была вызвана именно тогдашней корейской нищетой. В разоренной стране не хватало мест, куда могли придти небогатые люди, где можно было бы переговорить двум мелким торговцам или посидеть молодежной компании (часто — безработной, и почти всегда — весьма ограниченной в средствах). После освобождения численность табанов начала стремительно возрастать: в 1950 г. в Сеуле их было 286, в 1960 г. — 1041, в 1977 г. — 3351, в 1983 г. — 7026, а в 1987 г. — 9177. Таким образом, они быстро превратились в массовые учреждения. Впрочем, остались среди них и табаны «со своей публикой», местные варианты доперестроечного ленинградского «Сайгона», где охотно собираются всяческие непризнанные литературные гении и те, кто считал себя таковыми.
Типичный корейский табан — просторное помещение, чаще всего тонущее в специально созданном полумраке. Обычно табаны, как, кстати сказать, и рестораны европейской кухни, находятся не на первых этажах домов, а либо в подвальных помещениях либо же на втором, а то и на третьем этаже. Столики, окруженные массивными низкими креслами или диванами, обычно отгорожены один от другого невысокими перегородками, так что разговоры посетителей не мешают их соседям. Однако эта предосторожность довольно излишняя, ибо в дневное время (за исключением обеденного перерыва, который в корейских учреждениях начинается в 12:00 и заканчивается около 13.00) табаны пустуют и в них редко бывают занято больше двух-трех столиков. В некоторых табанах тихо играет музыка. Любопытно, что, по воспоминаниям старых сеульцев, в чайных двадцатых годов музыка была очень громкой, а тихие мелодии вошли в моду лишь к концу японского правления. Интерьер чайных обычно оформляется с некоторой претензией на «западность» (сказывается их полузабытое уже русско-европейское происхождение): неяркие светильники, низкая мягкая мебель, картины на стенах. Как и в ресторанах, на которые табаны немного похожи по своему оформлению, там нет мест для сидения на полу и все посетители располагаются на заморский лад в креслах или на диванах. Наконец, и называются работницы табанов «по-западному»: официантку именуют «речжи» (то есть lady), а управляющую — «мадам».
Пришедшему в табан посетителю официантка (самообслуживание в традиционных чайных не практикуется) сразу же приносит на подносе стакан воды или, реже, ячменного отвара: зимой — горячего, летом — холодного. Собственно говоря, некоторые посетители так ничего и не заказывают, а проводят время, потягивая этот отвар, который подается бесплатно, однако в целом так вести себя не принято. Меню, которое не отличается особым разнообразием, лежит на каждом столике. В «классических» табанах нет ни выпечки, ни вообще каких-либо закусок, равно как и спиртного — там подают только безалкогольные напитки. В таком табане посетителям предлагают кофе, женьшеневый чай, три-четыре вида травяных настоев, которые в Корее, собственно, и называются «чаем», и сок или какие-то прохладительные напитки. Чай в нашем понимании — черный ли, зеленый ли — можно найти далеко не во всех табанах, так как корейцы, в отличие от своих соседей — китайцев, японцев и русских — отнюдь не являются горячими приверженцами этого напитка. Кофе в традиционных чайных подают только растворимый, варить его там не принято. Обычно официантка не только насыпает в чашку порошок растворимого кофе, но и добавляет туда по своему разумению сахар и сухие сливки (настоящее, «живое» молоко в Корее в кофе добавляют редко). На столе в табанах всегда стоят пепельницы, и большинство посетителей-мужчин там курит. Вообще заметим, что западная кампания по борьбе с курением сейчас (в середине 1990-х гг.) еще не слишком чувствуется в Корее, и специальные отделения для курящих там можно встретить только в некоторых дорогих ресторанах подчеркнуто западного типа.
Цены в табанах довольно значительные — чашка чая или кофе стоит от одной до двух тысяч вон, в то время как пакетик, из которого сделан этот напиток, в любом магазине можно купить за несколько десятков вон. Тем не менее, табаны очень популярны как место встреч, коротких деловых бесед, просто отдыха. Коллективный обед в корейском ресторане часто завершается походом всей компании в один из ближайших табанов. Эта привычка становится еще более понятной, если учесть, что в корейских ресторанах (за исключением тех из них, которые специализируются на европейской кухне) практически никогда не подают ни кофе, ни иных напитков, ни десерта, а еду запивают ячменным отваром или просто водой.
В начале восьмидесятых у классического табана появился серьезный конкурент — американская кофейная. Эти кофейные полтора десятилетия большое распространение в Корее называют на английский лад «кофе-шоп» (англ. «coffee-shop»). Появились они только после 1980 г., однако в последние годы они активно вытесняют традиционные табаны. «Кофе-шопы» пользуются особой популярностью среди городской молодежи, для которой они символизируют приобщенность к столь престижной в этой среде западной, американской цивилизации. Корейский «кофе-шоп» старательно имитирует американскую кофейную: современный дизайн, яркое, но тщательно продуманное освещение, легкие столики, хороший (не растворимый) кофе, черный чай и, даже, немного кондитерских изделий или сладостей в сияющей стеклянной витрине. Важной особенностью кофе-шопов является то, что там подают настоящий, сваренный из зерен, а не растворимый кофе, причем обычно посетителям предлагается довольно большой, до десятка наименований, выбор различных видов кофе. Иногда там можно попробовать «капуччино» или «мокко», хотя качество его, увы, куда ниже, чем у германского или итальянского оригинала. Цены в «кофе-шопах» несколько ниже, чем в традиционных табанах, так как там обычно нет официанток, и работа идет по принципу самообслуживания. Если уж в «кофе-шопе» западного образца есть еще официантки, то будьте уверены: цены в таком заведении будут заоблачными (чашка кофе — не менее 3 долларов). В отличие от табанов, обнаружить которые во многих случаях можно только по вывеске, «кофе-шопы» обычно располагаются на первых этажах домов, за яркими зеркальными окнами. Всем своим щеголеватым видом они подчеркивают роль своеобразных форпостов западной потребительской цивилизации.
Есть в Корее и еще одни вид чайных — традиционные корейские чайные, которые являются прямыми потомками подобных заведений, существовавших при династии Ли. В них подают не стандартные кофе, соки или изготовленный из порошка женьшеневый чай, а разнообразные традиционные настойки, многие из которых принято считать лекарственными и которые готовятся по старинным рецептом. Сейчас подобные чайные встречаются довольно редко, так как они рассчитаны на любителей и ценителей традиционных напитков, которых остается все меньше и меньше.
Если современное южнокорейское общество — это общество потребления, то его храмом, конечно, является универмаг. Универмаг — это французское изобретение середины прошлого века, а в Корее история универмагов началась семьдесят лет назад, когда в Сеуле был открыт первый магазин этого типа. В тридцатые годы в Сеуле действовало уже 5 универмагов: 4 японских и 1 корейский. Любопытно, что два из них, сменив японских владельцев на корейских, сохранились до наших дней и в середине 1990-х гг. продолжали благополучно работать («Мидопа» и «Синсеге» в центральном Сеуле, правда здание «Мидопы» было несколько лет назад перестроено до полной неузнаваемости).
Вся организация корейских универмагов, их архитектура, принятые в них формы торговли и обслуживания скопированы с японских образцов. Вообще говоря, те, кому довелось побывать и в Японии, и в Корее, отмечают крайнее сходство систем торговли, существующих в этих двух странах. Принципы функционирования универмагов заимствовали у японцев не только в Корее, но во всей Восточной Азии. Универмаги Тайваня, Малайзии и Индонезии как две капли воды похожи на корейские и японские.
В то же время корейская система универмагов имеет и некоторые отличия от японской. Например, в Японии популярностью пользуются не только гигантские многоэтажные торговые комплексы, но и небольшие, в 2–3 этажа, местные универмаги, расположенные в жилых районах. В Корее таких универмагов почти нет, все универмаги здесь — гигантские. Во-вторых, японские универмаги часто соседствуют с узловыми станциями метро или железной дороги, образуя с ними один комплекс. В Сеуле есть, пожалуй, только один подобный универмаг — «Лоттэ» на станции?ндынпхо, хотя некоторые универмаги в провинциальных городах тоже совмещены с железнодорожными или автобусными вокзалами.
С самого своего появления в Корее универмаги создавались как магазины для богатых или, по меньшей мере, весьма обеспеченных людей. В целом, таковыми остаются они и поныне. Возможность регулярно делать покупки в универмаге — привилегия, доступная очень и очень немногим. Причина проста: дороговизна. Стоят товары в универмаге куда больше, чем в магазинах и лавках всех других типов. Это неизбежно, ведь эксплуатация роскошного здания со всеми этими лифтами, эскалаторами, подземными автостоянками, равно как и содержание большого штата продавщиц обходится владельцам в немалые деньги. Поэтому уровень накладных расходов в универмаге всегда заметно выше, чем в любом другом торговом заведении, и это не может не сказываться на цене. Для одежды или промтоваров, например, разница в цене на один и тот же товар между универмагом и рынком может быть трехкратной и уж, во всяком случае, она не менее, чем полуторакратная. Вдобавок, в универмаге покупатель лишен возможности поторговаться, цены на все товары там жестко фиксированы. Как говаривал Остап Бендер, «торг здесь неуместен». Для большинства корейцев и, особенно, кореянок, посещение универмагов является своего рода аттракционом, ибо покупать там одежду или промтовары могут позволить себе только весьма богатые люди. Отчасти, правда, дороговизна компенсируется лучшим качеством товаров (за этим в универмагах следят), но это — далеко не полная компенсация.
Большинство корейских универмагов принадлежит крупным многоотраслевым концернам — «чэболь», которые вообще играют в южнокорейской экономики доминирующую роль. По состоянию на 1994 г., наиболее крупная (по объему продаж) сеть универмагов принадлежала концерну «Лотта». За ней следовали сети «Синсегйе» и «Хендэ» (последняя также была собственностью известного концерна).
Для большинства корейских покупателей универмаг является островом и символом западной потребительской культуры, хотя и с определенным местным колоритом. Типичный для корейских магазинов старого образца беспорядок там отсутствует, все сверкает чистотой, товары аккуратно разложены по полкам, всюду подтянутые и симпатичные молоденькие продавщицы в красивой форме (во многих универмагах в принципе не берут на работу женщин старше 25 лет). Открыты корейские универмаги с 10 или 10:30 до 19:00 или, реже, до 19:30, причем понедельник, как правило, является выходным днем.
Архитектура корейских универмагов очень традиционна, почти все они имеют одинаковую планировку. В типичном корейском универмаге от трех до семи подземных этажей. В самых нижних из них располагаются обширные автостоянки, а верхний подземный этаж (его называют B1 — от англ. Basement-1), как правило, отдан продовольственному отделу и небольшим закусочным. В надземных этажах, которых может быть от пяти до десяти, располагаются отделы, торгующие одеждой, электроникой, посудой, мебелью, игрушками и другими промтоварами. Наконец, последние один или два этажа универмага заняты так называемой «ресторанной галереей»: там располагаются многочисленные корейские, китайские, японские, европейские и другие рестораны. Там же обычно есть и небольшой отдел, где продаются произведения искусства, главным образом — картины и скульптуры, которые должны украсить собой дома и квартиры корейской верхушки.
С одного этажа на другой можно попасть по эскалатору. Есть там и лифты, в которых, как правило, у дверей стоят симпатичные лифтерши в стандартной форме и с сильно напудренными лицами (по доле трат на косметику в семейном бюджете Корея находится на втором месте в мире). Каждый раз, когда лифт останавливается на очередном этаже, эти барышни нежными голосами сообщают: «Этаж такой-то. Отделы такие-то». «Всего доброго, уважаемые гости!» (это вслед выходящим). «Здравствуйте, уважаемые гости!» (это уже — навстречу входящим). Улыбка-поклон-объявление, улыбка-поклон-объявление, улыбка-поклон-объявление, и так — по 10 часов в день… Одна моя знакомая российская предпринимательница, видя эту картину, всегда начинает что-то причитать по поводу растрат фонда заработной платы. В действительности проблема стоит далеко не так остро, ведь зарплата у этих ангельских созданий, скажем мягко, скромная. А вот обычные лестницы можно найти, пожалуй, только в нескольких универмагах старой постройки, возведенных еще при японцах, и сохранившихся до наших дней. На случай пожара и т. п. непредвиденных происшествий существуют, конечно, аварийные лестницы, но ими обычно не пользуются.
Хотя высокие цены в универмагах и отпугивают посетителей, нельзя сказать, что эти учреждения играют в корейской торговой сети чисто символическую роль. Корейцы побогаче, не говоря уж о самых богатых, делают там покупки довольно часто: во-первых (и в главных!), потому что это престижно; во-вторых, потому что товары в универмаге, хотя и дороже, но зато гарантированного качества. Если же говорить о продовольственных отделах, то там покупателей просто много, ибо цены на продукты в универмаге обычно даже несколько ниже, чем в обычной лавочке, не говоря уж о появившихся в последнее десятилетие магазинах круглосуточной торговли.
Ежедневно проводимые в продовольственных отделах универмагов распродажи и шумно-веселые рекламные кампании привлекают туда также и посетителей со средним достатком. Где еще удастся бесплатно попробовать свежеприготовленный рекламируемый продукт, да еще, если повезет, выпить стаканчик неизвестного еще широким слоям покупателей и поэтому рекламируемого напитка?
В последние годы количество людей, которые готовы делать покупки в универмагах, существенно выросло. Даже экономический кризис 1997–1998 гг. только ненадолго затормозил рост корейских универмагов, но не остановил его, а активизация торговли в универмагах в первой половине 1999 года стала одним из признаков оздоровления национальной экономики. Повышение уровня жизни в последние полтора-два десятилетия привело к тому, что многие горожане теперь предпочитают переплатить, но получить гарантированно хороший товар. Подтверждает это и недавний опрос, проведенный среди молодых сотрудниц сеульских фирм. Опрошенные — незамужние молодые женщины с университетским образованием — в большинстве своем как раз принадлежат к новому поколению городских средних слоев. По данным опроса, 38 % его участниц покупает одежду по преимуществу в универмаге, 34 % — на больших центральных рынках, 14 % — в обычных магазинах. Конечно, среди представительниц старшего поколения, выросших если и не в нужде, то в весьма скромном достатке, и привыкших экономить деньги, доля поклонниц универмагов существенно меньше.
Наличие универмага в том или ином городке является важным показателем его респектабельности. В городах с населением менее 200 тысяч человек универмагов, за некоторыми исключениями, нет вовсе. Не случайно, что в Сеуле, где сосредоточено 23 % населения Кореи, находится сейчас 60 % всех корейских универмагов, да и среди остальных 40 % значительная часть расположена в непосредственной близости от столицы. Это и понятно: в небольших городах нет или почти нет того самого слоя обеспеченных людей, которые только и в состоянии систематически покупать товары в универмагах. Более того, даже в Сеуле и иных крупных городах универмаги обычно располагаются в районах побогаче. Если тот или иной универмаг все-таки находится на окраине города, то он обычно служит центром небольшого района увеселительных заведений разного рода — пивных, ресторанов, салонов игровых автоматов и т. п.
Все, кто побывал в Корее, хорошо знают, что в целом она и в наши дни остается страной домохозяек, что большинство кореянок после замужества не работает. Впрочем в последнее время эта картина потихоньку меняется, и вопрос о трудоустройстве женщин встает здесь все с большей остротой.
Надо сказать, что до недавнего времени, примерно до начала восьмидесятых годов, такого вопроса в Корее не существовало. Все были уверены, что замужняя женщина работать и не может, и не должна. Даже если до замужества кореянка и работала (в послевоенный период это стало обычным явлением), то свадьба в обязательном порядке означала увольнение, причем не всегда — добровольное: до недавнего времени в большинстве фирм женщину после вступления в брак увольняли автоматически. Конечно, в семьях торговцев, мелких предпринимателей, фермеров, женщина на деле часто трудилась ничуть не меньше своего мужа, однако при этом она вкалывала на принадлежащем мужу предприятии, а не где-то на стороне.
Это означало, что в большинстве корейских семей зарплата мужа являлась не просто главным, но и практически единственным источником денежного дохода. По данным статистики, в 1970 году 92 % дохода в корейской семье давала работа ее главы, в то время как совокупный заработок всех остальных членов семьи, включая, разумеется, и доходы жены, обеспечивал только 8 % поступлений в семейный бюджет. В идеале жена, которую не случайно традиционно называли «внутренний человек», «человек нашего дома» должна была вести хозяйство, воспитывать детей и контролировать финансы (в подавляющем большинстве корейских семей, как это ни покажется странным русским читателям, все деньги находятся в руках жены). Вплоть до конца 1970-х гг. производственная и общественная деятельность считались сферами, в которых женщинам (по крайней мере, замужним) места нет и не должно быть.
Ситуация стала меняться лет пятнадцать-двадцать назад, причем главными инициаторами перемен стали сами женщины — молодые кореянки с высшим образованием. Как только эти барышни с дипломами стали в больших количествах появляться в Корее (а произошло это около 1980 г.), они все чаще отказывались следовать вековым традициям: сначала терпеливо ждать, когда родители найдут им подходящего мужа, а потом, после свадьбы, превращаться в домохозяек. Они стали стремиться к собственной карьере, собственному доходу, собственной жизни. Залогом этого, с точки зрения этого нового поколения образованных кореянок, должна стать именно работа, в том числе и работа после замужества. В наши дни заявление той или иной студентки о том, что она хотела бы в будущем стать домохозяйкой, обычно вызывает у ее подруг самую ироническую реакцию, рассматривается как показатель «отсталости» и «непрогрессивности». Инициативу, повторяю, проявляет элита, а в низах вопрос о трудоустройстве особых споров не вызывает, там он по-прежнему решается с точки зрения простой экономической необходимости: хватает на жизнь зарплаты мужа — жена не работает, не хватает работает.
На изменение отношения к проблеме «женщина и работа» (а, точнее, на само возникновение этой проблемы) огромное влияние оказало резкое увеличение числа женщин с высшим образованием. До конца 1960-х гг. высшее образование было для женщин почти недоступно, да и не считалось необходимым. Еще в 1977 г. в Корее только 33 % опрошенных родителей сказали, что они хотели бы в перспективе дать своим дочерям высшее образование. Если учесть, что для сыновей эта цифра составила тогда 55,5 %, то налицо был серьезный разрыв. Однако спустя всего лишь 13 лет, в 1990 г., университетский диплом считали необходимым для своих дочерей — 61,3 %, а для сыновей — 61,9 % опрошенных. Правда, корейские родители, стремясь дать своим дочерям высшее образование, воспринимают его в первую очередь как необходимое условие удачного замужества (в Корее девушке без диплома практически невозможно выйти за университетского выпускника). Однако какими бы мотивами не руководствовались корейские родители, отправляя своих дочерей в университеты, там молодые кореянки неизбежно знакомятся с идеями женского равноправия и проникаются ими (до определенной степени). Корейские университеты во многом подражают американским, большинство ведущих корейских профессоров писало свои диссертации в Америке, так что не удивительно, что именно среди корейской профессоров феминистские идеи получили распространение.
Однако на практике желание работать, присущее большинству молодых кореянок — университетских выпускниц, по-прежнему трудноисполнимо. Главным препятствием на пути к его осуществлению является подход к женщинам со стороны руководства корейских компаний. Большинство корейских менеджеров и в наши дни уверено, что женщина — плохой работник, так сказать, по определению. Как отмечает справочник по трудоустройству: «Большинство руководителей фирм считает, что женщины по сравнению с мужчинами пассивны и что у них недостаточно развито чувство ответственности за порученное дело. Особо это относится к замужним женщинам, которые из-за беременностей, родов, ухода за детьми и домашних проблем не могут всецело посвятить себя работе». Возможно, что подобный подход не совсем уж безоснователен. От служащего корейской фирмы ожидается, что он будет работать по 10–12 часов в день, в лучшем случае — с одним выходным в неделю и практически без отпуска. Понятно, что немногие семейные женщины могут и хотят выдерживать подобный ритм.
Говоря о тех женщинах, которые все-таки сумели после университета устроиться на работу, не следует забывать о двух обстоятельствах. Во-первых, «трудоустройство» далеко не всегда означает «трудоустройство по специальности». Как и в Японии, для владельцев корейских фирм миловидные конторские барышни в обязательной униформе (форменную одежду в большинстве компаний должны носить только женщины) являются, как правило, лишь живым украшением их офиса. Как пишет одно из пособий по деловому этикету: «В целом в нашей стране руководители фирм ожидают, что именно сотрудницы-женщины будут создавать очарование фирме… С точки зрения руководителя, его сотрудницы, подобно свежим благоуханным цветам, должны создавать в офисе особую атмосферу».
Подавляющее большинство тех молодых женщин, которым удается найти работу, оказывается на второстепенных, вспомогательных должностях, где им никогда не поручают ничего серьезного и ответственного и где они так и остаются этими самыми «свежими благоуханными цветами». Фактически, как бы не назывались должности работающих женщин официально, на деле почти все они являются не более чем секретаршами. Их задачи сводятся к печатанию документов, подшивке входящих и исходящих, красивому оформлению бумаг, отправке факсов, контроле за прохождением платежей, выполнению многочисленных мелких поручений начальства, и, конечно же, приготовлению кофе и встрече посетителей с непременной очаровательной улыбкой. Один английский журналист в книге о современной Японии главу, посвященную статусу работающих женщин, назвал «Место женщины или Заваривание чая с докторской степенью». Это ехидное замечание вполне относится и к Корее, с той лишь, пожалуй, разницей, что в Корее чай не слишком популярен, так что сотрудницам приходится гораздо чаще заваривать кофе (отсюда и распространенное шутливое название молоденькой конторской служащей — «кхопхи агасси» — «кофейная барышня»).
Во-вторых, большинство кореянок, в том числе и выпускниц вузов, по-прежнему работает только до замужества. Если учесть, что университет кореянки оканчивают обычно в 22 года, а замуж выходят лет в 26–27, то ясно, что трудовая биография большинства женщин с высшим образованием не отличается особой длиной. Во многих фирмах по-прежнему существует система обязательного увольнения женщин после замужества. Так, по данным проведенного весной 1995 г. обследования, подобная практика существовала в 13,6 % крупных фирм. В действительности она еще более распространена, так как, во первых, увольнение вышедшей замуж сотрудницы более характерно для мелких фирм, а, во-вторых, в упомянутые 13,6 % попали только те компании, в которых это увольнение происходит автоматически. Очевидно, однако, что существует множество способов уволить человека, не прибегая к помощи каких-либо формальных инструкций.
Как бы то ни было, в последнее десятилетие количество работающих женщин росло весьма быстро. Пару лет назад Корея вплотную приблизилась к символическому рубежу: в конце 1996 г. почти половина кореянок (точнее, 49,3 %) работала (в это количество включаются и замужние, и незамужние женщины). Правда, кризис 1997 года привел к тому, что доля работающих женщин снизилась: как и в России, в трудные времена женщин увольняют первыми, тем более что они в большинстве принадлежат к среднеквалифицированным работникам, которых при случае можно легко набрать снова.
И все равно очевидно, что в массовом отношении к женскому трудоустройству произошел перелом. Стремление образованных женщин найти работу, причем, по возможности, более или менее соответствующую их специальности, все чаще воспринимается восприниматься не как причуда богатых барышень, а как вполне законное, хотя и не всегда выполнимое желание. Как показал проведенный в 1992 г. опрос, 42 % корейцев (почти половина!) старше 60 лет считали, что замужняя женщина не должна работать в принципе, в то время как среди людей в возрасте от 20 до 29 лет такой же точки зрения придерживались только 12,2 %. Во многом это напоминает произошедший примерно двумя десятилетиями ранее сдвиг в отношении к женскому высшему образованию: до 1970-х гг. стремление к университетскому диплому считалось чудачеством богатеньких дочек, а примерно после 1980 г. наличие высшего образования стало для молодых женщин из средних слоев практически обязательным.
Можно с определенной долей уверенности заявить, что нынешнее поколение кореянок — это последнее поколение домохозяек, ибо, если нынешние тенденции сохранятся, (а я думаю, что оно так и будет), то уже через пару десятилетий мечты большинства выпускниц университетов осуществятся, и домохозяйка в Корее будет столь же редким явлением, как в западноевропейских странах или Америке, где (вопреки распространенному в России мифу) домохозяйка сейчас немалая редкость.
Важная особенность корейского здравоохранения — это сосуществование двух независимых «медицин»: традиционной восточной и новой западной. Эти две медицинские традиции во многом существуют параллельно, почти не пересекаясь друг с другом. И учебные заведения, и аптеки, и больницы у «западной» и «восточной» школ — разные.
Восточная медицина, которую в Корее называют «китайской» или «корейской», основывается на многовековых традициях стран Восточной Азии, в первую очередь — Китая. Истоки ее — в народной медицине стран региона, опыт которой был обобщен многими поколениями врачей. Сильные стороны восточной медицины — использование натуральных лекарственных препаратов, комплексный подход к лечению, хорошее понимание хронических заболеваний. В то же время совсем уж идеализировать ее не следует. В частности, слабым местом традиционной медицины всегда являлась хирургия, равно как лечение острых заболеваний.
Понятно, что ни о какой западной медицине в старой Корее и понятия не было. Проникновение современных западных медицинских знаний началось только в конце XIX века, причем особую роль в этом сыграли иностранные миссионеры.
Первое серьезное признание западная медицина получила в 1884 году. Это было время ожесточенной политической борьбы, в ходе которой обе стороны без особых колебаний прибегали и к физическому уничтожению противников. Как-то в результате очередного покушения был тяжело ранен советник королевы Мин. Призванные на помощь врачи традиционной медицины оказались бессильны, состояние сановника быстро ухудшалось, и тогда правительство решило обратиться за помощью к недавно приехавшему в Корею протестантскому миссионеру Горацию Аллену, врачу по образованию. Его усилиями сановник выздоровел. После этого король Кочжон назначил Аллена своим личным врачом и разрешил ему открыть первую в Корее современную больницу. Успех этой больницы превзошел все ожидания. За первый год своего существования они приняла 265 пациентов, и более 11 тысяч амбулаторных больных. Корейцы были поражены в первую очередь тем, как быстро и эффективно заморские врачи лечат всяческие травмы и ранения. К 1910 г. в Корее работало уже около 30 миссионерских больниц, правда, по большей части — очень небольших. В 1899 г. в Сеуле открылся и первый корейский медицинский вуз, основанный американским врачом Северенсом (впоследствии он влился в университет?нсе). Многие корейцы стали уезжать учиться на медицинских факультетах японских вузов.
В 1910 г. Корея стала японской колонией. Новые власти относились к западной медицине весьма положительно. При японцах сеть медицинских учреждений заметно расширилась. В 1940 г. в Корее было уже 105 больниц, из которых 63 принадлежали японцам, 20 — корейцам и 22 — западным христианским миссионерам. Врачей было очень мало, в 1940 г. на 25 миллионов корейцев приходилось 3600 врачей, то есть 1 врач на 7 тысяч человек. Не удивительно, что специальность эта считалась одной из самых выгодных. Врач в те времена был не просто хорошо обеспеченным, но богатым человеком. Доход городского врача средней руки тогда в пять-шесть раз превосходил зарплату высокопоставленного чиновника! Понятно, что и счета за медицинские услуги были астрономическими и для большинства простых корейцев неподъемными.
В то же время отношение японской колониальной администрации к традиционной медицине было крайне подозрительным. Восточную медицину считали просто суеверием и шарлатанством, а традиционных врачей воспринимали примерно так же, как и шаманов. В 1907 г. японцы закрыли единственное в Корее учебное заведение, готовившее специалистов по восточной медицине, и фактически загнали ее в подполье на несколько десятилетий. Знания и традиции передавались индивидуально, от наставника — к его ученикам. Однако восточная медицина в целом неплохо пережила этот непростой период своей истории. Главная причина заключалась в том, что тогда она была куда доступнее, чем западная. Врач западной медицины был, по сути, барином, который обслуживал верхушку корейского общества, в то время как врачи традиционной школы требовали довольно скромные гонорары, так что обратиться к ним мог позволить себе и кореец среднего достатка, а то и просто бедняк.
После 1945 г. ситуация изменилась. Большинство японцев, в том числе и врачей, было изгнано из страны. В местной медицине на смену японскому влиянию пришло американское. После 1945 г. корейские студенты учились уже по американским методикам. Одновременно произошла и реабилитация традиционной медицины, которая получила официальное признание в 1951 году. Во многом это было вызвано ее дешевизной, ведь врачи западной школы полагались в основном на импортные медицинские препараты, которые в те нищие времена стоили немалые деньги, а традиционные фармацевты изготовляли все свои лекарства из местного сырья, из корейских растений и животных.
Любопытно, что в наши дни традиционная медицина куда дороже западной. Вызвано это и использованием дорогостоящих натуральных лекарств, и немногочисленностью врачей (сейчас в Корее на одного традиционного доктора приходится шесть западных). Многих компонентов традиционных лекарственных препаратов в Корее больше не найти, так что их ввозят из-за рубежа, и часто — контрабандно, вопреки запретам. Печальной международной известностью, например, пользуются корейские контрабандисты, которые ведут настоящую охоту за медвежьей желчью — одним из традиционных компонентов препаратов восточной медицины. Время от времени происходят настоящие международные скандалы, вызванные сотрудничеством контрабандистов с зарубежными браконьерами, которые на заказ отстреливают редких животных. Дороговизна традиционной медицины означает и то, что к традиционным врачам чаще обращаются богатые люди, и то, что сами врачи работают в крупных городах, то есть там, где есть потенциальные клиенты, готовые платить за лечение немалые деньги. Таким образом, ситуация сейчас прямо противоположна той, что существовала в колониальные времена.
С другой стороны, сама восточная медицина во многом изменилась. Сейчас в традиционных клиниках все шире используют современное научное оборудование, лекарства изготовляют с применением современных биотехнологий, а исследования их эффективности проводят по стандартным для западной медицины методикам. Традиционной медицине теперь учат в университетах, на особых факультетах восточной медицины. На этих факультетах, которые существуют отдельно от обычных медицинских, студенты изучают не только старинные китайские и корейские медицинские трактаты, но и вполне современные предметы, вроде анатомии или органической химии. Кстати, сейчас именно традиционная медицина — самая престижная специальность в Корее, и поступить на факультет традиционной медицины труднее, чем на любой другой.
Вернемся, однако, к организации западной медицины, которая сейчас в Корее является основной. На взгляд человека, привычного к советско-российской системе, корейская медицина обладает рядом особенностей. Начнем с того, что в Корее почти нет привычных нам по советским временам поликлиник. Почти не встречаются в Корее и известные нам из русской классической литературы частнопрактикующие врачи. Почти все медицинское обслуживание в стране проводится в больницах. Люди просто записываются на прием к врачу больницы, точно так, как они в российской поликлинике они записались бы на прием к своему участковому или специалисту. Больницы в Корее по большому счету делятся на три типа: университетские (они считаются лучшими), крупные государственные или ведомственные, и малые частные. Существуют и медицинские пункты на заводах и в крупных фирмах. Выпускники медицинских вузов стремятся работать в университетских больницах или, если это не получается, в крупных клиниках. Пациенты тоже, как правило, предпочитают записываться на прием именно в крупные больницы, где и оборудование, и врачи лучше, чем в маленьких клиниках.
В 1996 г. в стране было 59.399 дипломированных врачей западной медицины, иначе говоря, один врач приходился на каждые 767 корейцев. По сравнению с колониальными временами — это огромное улучшение, но все равно этот показатель примерно в два раза ниже, чем в большинстве развитых стран. Кроме западных врачей, в стране действовало 9.299 врачей восточной медицины и 44.577 аптекарей (которые, как мы увидим, играют в корейском здравоохранении особую роль). Медицина в Корее платная. В целом она много дешевле, чем в Америке и иных странах Запада, но надо помнить, что и система медицинского страхования в Корее развита слабо.
Еще одна характерная особенность корейской системы здравоохранения, которая весьма отличает ее от американской — это совершенно особая роль аптекаря. В Корее аптекарь является не столько продавцом лекарств, сколько первым консультантом, к которому человек обращается в случае недомогания. Как правило, общением с аптекарем больной и ограничивается, ведь посещение врача и денег стоит, и времени отнимает немало. Аптекарь в Корее имеет право продавать весьма сильные препараты, включая, например, антибиотики, которые в других развитых странах отпускаются исключительно по рецепту врача. Сложилась эта система еще в пятидесятые годы, когда врачей катастрофически не хватало, и правительство решило превратить аптекарей в медицинских работников, так сказать, «по совместительству». Впоследствии такая особая роль аптекарей стала частью корейских традиций. Эта система сейчас вызывает неудовольствие у врачей, которые очень любят порассуждать о том, насколько, дескать, рискованно доверять аптекарю. Действительно, аптекарь не проводит никакого обследования больного, и полагается только на описанные самим больным симптомы. Однако не надо забывать, что в этой дискуссии врачи люди более чем заинтересованные, ведь сокращение прав аптекарей и расширение списка рецептурных препаратов будет означать существенное увеличение потока больных и, значит, существенный рост доходов самих врачей. На мой же скромный взгляд, корейская система работает очень даже неплохо. Аптекарь-консультант вполне справляется со своими задачами в случае относительно легких недомоганий — простуды, гриппа, легкого желудочного расстройства, и при этом экономит немало денег и времени. При более серьезных проблемах, конечно, лучше все-таки идти к врачу.
Корея, подобно любой другой стране мира, и имела свои народные спортивные традиции, свои традиционные виды спорта (к которым, кстати, вопреки культивируемому ныне мифу, не относилось тэгвондо). Однако спорт современного, то есть западного типа начал распространяться там сравнительно недавно, только в конце прошлого века. Попал он в Корею из стран Запада, в первую очередь — из США. Инициатива в этом зачастую принадлежала английским и американским протестантским миссионерам. Именно они стали вводить в программу основанных ими первых школ современного типа занятия физкультурой, а также создавать разнообразные молодежные спортивные ассоциации.
Подобно большинству горожан во всех странах мира, корейцы чаще всего предпочитают не заниматься спортом сами, а смотреть его на стадионах или, чаще, по телевизору. Поскольку решающую роль в распространении в Корее современных видов спорта сыграли американцы, то и список пристрастий корейских болельщиков в общем и целом совпадает с американским. Весьма популярен здесь бейсбол, который появился в Корее в 1905 г., а уже в 1930-е гг. считался самой популярной в стране спортивной игрой. Впрочем, популярности бейсбола способствовали не только американцы, но и японцы, которые также являются горячими поклонниками этой, в общем-то, малоизвестной в мире игры. Любят корейцы и другую традиционно «американскую» игру баскетбол. Из «неамериканских» видов спорта здесь очень популярен привычный нам, россиянам, европейский футбол, в то время как силовой американский футбол в Корее по каким-то непонятным причинам так по-настоящему и не прижился.
О том, какие виды спорта пользуются наибольшей популярностью среди корейских болельщиков, свидетельствует, в частности, исследование спортивной печати и телевещания, проведенное корейскими специалистами в начале 90-х гг. При анализе учитывалась как частота появления публикаций, посвященных тому или иному виду спорта, так и их объем. По данным этого исследования, в печати наибольшее внимание уделялось футболу, за которым следовали бейсбол, баскетбол, волейбол и бокс. Телевидение в силу своей специфики уделяло наибольшее время гимнастике, футбол стоял на втором месте, а за ним почти в том же порядке следовали те же 4 вида спорта.
Воспоминания о старинных спортивных традициях сохранились в Корее в области боевых искусств, среди которых первенство принадлежит, конечно, тэгвондо, а также стрельбе из лука и традиционной борьбе ссирым. Этими видами спорта занимаются или интересуются довольно многие, да и правительство поддерживает их как своеобразную часть корейского культурного наследия. Заметное распространение тэгвондо в мире также стало для многих корейцев источником патриотической гордости, а уж его включение в программу Олимпийских Игр вызвало прямо-таки волну энтузиазма. Любопытно, однако, что ставшие официальной легендой утверждения о том, что тэгвондо, дескать, является исконным национальным видом спорта, традиции которого восходят к незапамятным временам, являются заметным преувеличением. В действительности тэгвондо — это сравнительно недавнее изобретение, оно появилось уже в нашем столетии, в результате синтеза японского каратэ и некоторых корейских боевых единоборств.
Если же говорить не о коммерческом спорте, и не о болельщиках, а о тех, кто занимается спортом по-настоящему, то наибольшей популярностью в Корее пользуются, пожалуй, бейсбол и баскетбол. Популярны здесь также гольф и горные лыжи. Это — дорогие виды спорта, заниматься которыми могут только богатые люди (или те, кто очень хочет такими казаться). Однако, как это часто бывает, именно дороговизна сделала эти два вида спорта своего рода символами престижа и для представителей корейской верхушки (равно как и их отпрысков) занятия гольфом и горными лыжами стали чуть ли не обязательными.
Гольф впервые появился в Корее в 1900 г., но на протяжении довольно долгого времени оставался спортом иностранцев. Среди корейцев гольф стал распространяться с 1924 г. Гольф — это очень дорогое удовольствие. Полный комплект снаряжения для этой игры стоит примерно два миллиона вон, то есть больше месячной зарплаты обычного сеульского служащего. К этому следует добавить и немалую плату за пользование полем, которая в будние дни в окрестностях Сеула составляет 50–60 тыс. вон (в воскресенье она заметно выше), а также целый ряд других расходов, которые приходится нести игроку. Матчи в гольф по воскресеньям — это обычное времяпрепровождение корейской правящей элиты, на этих матчах сплошь и рядом проводятся откровенные неформальные беседы, принимаются важные экономические или политические решения. Не случайно, что когда в 1993 г. президент Ким?н Сам развернул кампанию против коррупции, он специальным решением запретил государственным служащим играть в гольф. Таким образом было ограничено их общение с представителями бизнеса. Всего в сентябре 1995 г. в Корее действовало 96 полей для гольфа, и еще 35 строилось, а игрой этой занимались около 1,6 млн. человек. Среди бизнесменов или юристов умение играть в гольф является почти обязательным.
Кроме «настоящих» полей для гольфа, в Корее, как и в Японии, получили большое распространение тренировочные комплексы, которые представляют из себя небольшие площадки, со всех сторон, в том числе и сверху, обтянутые проволочной сеткой, которая почему-то по традиции всегда бывает зеленого цвета. Внутри этих проволочных сооружений, попадающихся в крупных городах чуть ли не на каждом шагу, любители гольфа могут вдоволь потренироваться. Плата там весьма скромная, да и время тратить на поездку за город не приходиться. Еще большей популярностью пользуются, пожалуй, похожие стенды, предназначенные для любителей бейсбола. Они много меньше по размеру и часто располагаются поблизости от вузов и иных мест, где часто бывает молодежь.
Горные лыжи — это несколько более демократический, но все равно очень недешевый вид спорта. Поскольку зимы в Корее холодные, но почти бесснежные, практически все горнолыжные курорты сосредоточены на восточном побережье страны, в горах Сораксан, где зимой выпадает до полутора метров снега. Для людей поскромнее существует такое демократическое увлечение как рыбная ловля. C удочкой любит в свободные дни посидеть если и не большинство корейских мужчин, то, во всяком случае, их заметная часть (кстати сказать, и женщины зачастую неравнодушны к этому виду отдыха). В корейских городах часто попадаются магазины рыболовных принадлежностей, для любителей большими тиражами издаются многочисленные журналы и даже газета. Ловят рыбу и с берега, и с лодок, и в море, и в озерах, и в мелких, но быстрых корейских реках, и на водохранилищах. А вот охота в Корее особой популярностью не пользуется, хотя и существует. Это, по-видимому, связано с отсутствием в стране крупных животных. Времена, когда тигры появлялись в пригородах Сеула, давно уже стали легендой, и в густонаселенной Южной Корее почти не осталось крупных диких зверей. Поэтому охотникам остается только птица, но и на нее охота строго ограничивается.
Любители поддерживать себя в форме предпочитают либо заниматься бегом, либо ходить в бассейн. Сравнительно небольших (25-метровых) и сравнительно недорогих бассейнов в Корее многие тысячи, они есть практически в каждом микрорайоне. Другое массовое увлечение — это походы в горы. По корейским данным, систематически горные прогулки совершает примерно 5 миллионов корейцев. Это, кончено, не альпинизм в строгом смысле слова, а именно прогулки по горам. Во многом они заменяют тот самый «бег трусцой», который так популярен в странах Запада. В Корее бегом заниматься сложнее: не очень-то приятно бегать по забитым людьми тротуарам в загазованном воздухе Сеула. Поэтому заряд бодрости многие корейцы получают именно в горах. Там и вид замечательный, и воздух чистый, и физическая нагрузка немаленькая.
Еще одним увлечением, которое, пусть и с оговорками, но тоже можно считать видом спорта, в Корее стал биллиард, попавший туда из Америки в начале нашего столетия. Распространение биллиарда, как и многих других западных новинок, началось с «высочайшего увлечения» — в 1915 г. два биллиардных стола установили во дворец Чхандоккун, где жил отстраненный японцами от реальной власти, но внешне окруженный подобающим почетом бывший корейский король Сунчжон. Сейчас характерную вывеску биллиардной — 2 красных и 2 черных круга (иногда с перекрещенными киями под ними) можно увидеть на каждом шагу. В целом же в Корее количество людей, систематически играющих в биллиард, перевалило за 6 миллионов.
Близким к биллиарду по характеру и тоже очень популярным в Корее увлечением стал кегельбан, залы для которого оборудованы во всех городах и даже крупных поселках, но, в отличие от биллиарда, в кегельбан играют не только и даже не столько мужчины, сколько женщины. Кегельбан в Корее воспринимается вполне всерьез, чемпионаты по этому виду спорта широко освещаются телевидением и прессой (относится это, хотя и в несколько меньшей степени, и к биллиарду). Огромную, метра в два высотой, кеглю, которая традиционно служит рекламой-вывеской зала для кегельбана, можно увидеть повсюду. В настоящее время кегельбаном систематически занимается около 2 миллионов человек, площадки для него встречаются повсюду, и трудно представить, что проникновение этой игры в Корею началось совсем недавно. Первый кегельбан был открыт в 1967 г. в фешенебельной международной гостинице «Волкер Хилл» и предназначался для иностранцев. Однако в 70-е гг. началось повальное увлечение этой своеобразной игрой, которая буквально за несколько лет стала одной из самых массовых в стране.
Как и большинство государств Восточной Азии, Корея — это страна всепроникающей иерархии. Жесткая иерархия пронизывает все корейское общество, она определяет как личные, так и служебные отношения любого его корейца. Каждый сверчок очень хорошо знает здесь свой шесток. Приехавшему из Европы, Америки или России иностранцу бросается в глаза то, насколько царящий в корейских фирмах стиль отношений отличается от стиля, принятого на Западе. На Западе открытая демонстрация служебной иерархии зачастую воспринимается как нечто неприличное, начальство и подчиненные внешне держатся или уж, по крайней мере, стараются держаться как равные. В Корее это немыслимо, и поясные поклоны, отвешиваемые начальнику по поводу или без повода — это нормальное поведение корейского служащего.
В конфуцианской традиции общество, государство, а позднее — и частная фирма всегда отождествлялись с патриархальной семьей, равенства в которой не могло существовать просто по определению: отец был старше матери, родители старше сыновей, сыновья — старше сестер. Не случайно, что ни в корейском, ни в китайском языке просто не существует понятий «брат вообще» или «сестра вообще»: и брат, и сестра могут быть только либо старшими, либо младшими. Представление о том, что общество представляет из себя строго иерархизированную пирамиду, в которой просто не может быть двух человек, совершенно равных по своему социальному статусу, сохраняется на Дальнем Востоке и поныне. Эссеист Ли Кю Тхэ, который в современной Корее заслуженно считается ведущим авторитетом в вопросах национального характера, как-то заметил: «Иерархичность — способ существования корейца, а выход из иерархической структуры равносилен выходу из корейского общества».
Исходя из своего личного опыта, я не могу не согласиться и с другим замечанием Ли Кю Тхэ: «Когда два корейца встречаются друг с другом, то первое, что они хотят знать, это то, к какой [иерархической] лестнице принадлежит собеседник, и какое на ней он занимает место». Именно с этим, в частности, связано необычайное пристрастие корейцев к визитным карточкам. Ведь визитка — это самый простой и надежный способ понять, с кем ты имеешь дело, она отражает и то, к какой иерархической лестнице относится человек (служащий ли он, предприниматель ли, чиновник ли, преподаватель ли), и то, какое место на этой лестнице он занимает. Первое, что хотят уяснить два незнакомых корейца, впервые встретившись друг с другом — это то, кто же из них, собственно, является старшим (не по возрасту, но по общественному положению). Поэтому при первой встрече корейцы всегда задают друг другу серию стандартных вопросов, некоторые из которых кажутся чужеземцам весьма странными и слишком личными (сами корейцы, разумеется, воспринимают их совершенно нормально). Принято спрашивать о возрасте, семейном положении, месте работы и должности, а также, в некоторых случаях, о месте рождения и об оконченном учебном заведении. Вся эта информация нужна корейцу в первую очередь для того, чтобы установить социальные координаты своего нового знакомого и, соответственно, понять, как же следует с ним себя вести. Для корейца вполне очевидно, что, скажем, женатый человек находится на иерархической лестнице чуть повыше холостяка, а выпускник сеульского университета — заметно выше выпускника провинциального вуза.
Мне в аспирантские годы приходилось много работать гидом-переводчиком с корейскими туристическими группами. Состояли они, разумеется, из случайно подобранных людей, но при этом в группе быстро возникала своя иерархия. Порою этот процесс происходил буквально на глазах, и к концу первого же дня всем уже было ясно, «кто есть кто». Иерархия выстраивалась в соответствии с возрастом, образованием, местом работы и служебным положением. В группе быстро выделялся общепризнанный лидер и несколько человек, которые образовывали своего рода «совет старейшин».
В руководствах для молодых служащих, которые в изобилии появляются на полках корейских книжных магазинов, подробно объясняется, как следует выражать свое почтительное отношение к тем, кто находится выше тебя на общественной лестнице. Авторы таких пособий делят всех сослуживцев на три категории: во — первых, сослуживцы, находящиеся примерно на том же иерархическом уровне, во-вторых, всяческое «начальство», и, в — третьих, старшие коллеги, которые формально не являются, однако, прямыми начальниками. Уже по отношению к старшим коллегам следует проявлять всяческое уважение. Одно из пособий, предназначенное для молодых конторских барышень, прямо советует им: «Не умничай перед сонбэ!». В случае же с прямым начальником его высокий статус надо подчеркивать постоянно и всеми доступными способами.
Непонимание всех этих ритуалов — едва ли не основная причина служебных конфликтов для работающих в Корее иностранцев. В лучшем случае они просто не понимают местных правил игры, а в худшем — забывают древнюю (и очень любимую корейцами) пословицу «В Риме делай так, как делают римляне», и пытаются перестроить свои отношения с коллегами и начальством на основании «принципов демократии». Понятно, что последствия подобных перестроечных экспериментов обычно оказываются печальными, в первую очередь — для самого экспериментатора.
Влияние, которое оказывает иерархичность на жизнь современного корейского общества, нельзя оценить совсем уж однозначно. С одной стороны, нравится это или нет, но именно иерархичность и конформизм во многом способствовали корейскому «экономическому чуду». Дисциплинированность рабочей силы, готовность корейцев без ропота сносить лишения и без пререканий исполнять приказы стали одним из факторов, который обеспечил и политическую стабильность, и высокую производственную дисциплину. Без стабильности и дисциплины был бы невозможен успех в тот период, когда развитие страны зависело от копирования зарубежных технологий. С другой стороны, излишняя иерархизированность становится в последнее время серьезной проблемой, ибо она во многом сковывает творческое мышление. Сами же корейские социологи часто высказывают мнение, что в Корее, например, невозможны настоящие научные дискуссии. Причина этого проста: из-за присутствия на семинарах учителей и учеников, начальников и подчиненных, никто не решается поставить под сомнение мнение, высказанное учителем или старшим коллегой, даже если это мнение — явно ошибочно.
Говорить о тех факторах, что в современном корейском обществе определяют положение человека на иерархической лестнице- значит говорить о корейском обществе в целом, о всей существующей в нем системе ценностей. Первым критерием, безусловно, является возраст: чем человек старше, тем большим уважением он пользуется. Вторым, столь же традиционным, критерием остается половая принадлежность: женщина по определению ниже мужчины, хотя жена до некоторой степени разделяет статус своего мужа. Третьим фактором, который принимается в расчет, является уровень образования и престижность диплома (в Корее она определяется не специальностью, а исключительно престижностью университета), а четвертым, наиболее интересным и одновременно трудным для описания — род занятий и служебное положение. Несмотря на сложность и неоднозначность критериев, по которым корейцы определяют социальный статус своего знакомого или партнера, на практике оценка эта происходит очень быстро и бывает весьма определенной.
Иерархия во многом поддерживается даже самим корейским языком, его грамматикой. Одной из характерных особенностей корейского языка является наличие так называемых «степеней вежливости» — особых глагольных грамматических форм, которые в обязательном порядке употребляются в конце каждого предложения и сигнализируют, на какой ступени общественной лестницы, по мнению говорящего, находится и он сам, и его собеседник. В определенной степени эта система напоминает русское разграничение «Вы/ты», однако, во-первых, она имеет не две, а четыре или даже пять ступеней и, во-вторых, носит куда менее факультативный характер: в речи корейца практически любая фраза, вне зависимости от ее содержания, просто в силу используемых грамматических форм, не только показывает, кто из беседующих занимает более высокое положение на иерархической лестнице, но даже, во многих случаях, примерно обозначает социальную дистанцию между ними (ступеней вежливости четыре!).
Следует отметить и специфическую для корейцев, занимающих высокое положение в иерархии, манеру говорить и держать себя. Традиционно в Корее считалось, что уважающий себя человек должен быть немногословен, и эти представления сохранились и до нашего времени. В особой степени это относится к тем, кто занимает высокие места на иерархической лестнице. Настоящий начальник и вообще «большой человек» в идеале говорит мало, тихим и несколько монотонным голосом, двигается неспешно и солидно. Склонность к многословию, привычку открыто выражать свое мнение и демонстрировать окружающим свои эмоции корейцы воспринимают как признак несерьезности, легкомыслия. Старая традиция требовала, чтобы человек, и в особенности представитель конфуцианской элиты, был внешне абсолютно бесстрастен, чтобы его лицо было «подобно дереву или камню»
Эта культурная особенность при отношениях с европейцами сплошь и рядом ведет к неприятным коллизиям. С одной стороны, многие европейцы (равно как и русские или американцы) из-за свойственной им общительности воспринимаются как люди «легковесные» и «несерьезные» и, вследствие этого, не слишком достойные доверия. С другой, обычные для образованного и высокопоставленного корейца старой закалки немногословие и подчеркнутое отсутствие эмоций (точнее, их внешнего выражения, ибо по сути корейцы — очень эмоциональный народ) зачастую вызывает у европейцев подозрения в «восточном коварстве» и, соответственно, инстинктивное недоверие.
Для большинства корейцев их общественный престиж не менее важен, чем материальное благосостояние, и порою для того, чтобы повысить свой общественный статус, они идут на весьма большие финансовые жертвы. Для дальневосточного массового сознания, в отличие от, например, американского, понятия «высокооплачиваемая работа» и «престижная работа» — не синонимы. Престижность и прибыльность той или иной деятельности образуют сложный комплекс, который и определяет степень ее привлекательности. Впрочем, это уже — тема иного рассказа.