Харьков – проклятое место Красной Армии

Глава 3 Юго-Западный к наступлению готов

На 4 мая 1942 г. был намечен переход в наступление (потом, правда, пришлось вносить коррективы), а непосредственная подготовка к нему войск юго-западного направления началась с середины апреля. Ей предшествовал ряд организационных мероприятий. С 8 апреля С.К. Тимошенко, оставаясь главкомом направления, вступил в командование Юго-Западным фронтом. Генерал-лейтенант Ф.Я. Костенко стал его заместителем, И.Х. Баграмян сменил на посту начальника штаба фронта генерала П.И. Бодина, назначенного заместителем начальника Генерального штаба.

Произошли изменения и в составе командований армий. 28-ю возглавил генерал-лейтенант Д.И. Рябышев, 38-ю – генерал-майор К.С. Москаленко. В 57-ю армию, которая вошла в полосу Южного фронта, командармом был назначен генерал-лейтенант К.П. Подлас. Своеобразную характеристику дал ему в своих воспоминаниях Н.С. Хрущев: «Это был очень интересный человек и с интересной судьбой. Его жизнь сложилась трагично… Во время Хасанских событий он находился на Дальнем Востоке и действовал там против японцев. Ему не повезло: приехал туда Мехлис, и Мехлису он не понравился: тот посчитал его предателем и изменником. Его сняли с должности и посадили в тюрьму. Выпустили его, когда началась война. К нам он явился, когда мы еще были в Киеве. Он пока не был переаттестован и носил форму с ромбами на петлицах. Сначала, когда он представился и назвал свою фамилию, я спросил, кто он по национальности? Дело в том, что фамилией недостаточно была выражена его национальность. «Я украинец из Брянской области», – отвечает. Мы его использовали сначала для поручений. Он очень организованный человек: куда его ни посылали, он всегда толково разбирался в деле и произвел очень хорошее впечатление. В результате его назначили командующим 57-й армией. Армия эта была укомплектована неплохо, потому что к моменту ее формирования мы получили для нее дополнительно дивизию и несколько маршевых рот и батальонов»[61].

Как мы уже упоминали, в своих воспоминаниях Н.С. Хрущев не всегда точен. Но высказанная им характеристика Подласа совпадает с мнением других людей. Кузьма Петрович Подлас – участник Первой мировой и Гражданской войн. В Красной Армии командовал стрелковым полком, дивизией, корпусом, закончил курсы «Выстрел» и курсы усовершенствования высшего комсостава при Военной академии имени М.В. Фрунзе. Перед войной был заместителем командующего войсками Киевского Особого военного округа. В июне 1941 г. ему было присвоено звание генерал-майора. Вскоре он стал командующим 40-й армией, которая вела тяжелые оборонительные бои в августе – сентябре в Коростенском и Киевском укрепленных районах, в октябре – на харьковском и сумском, а в конце 1941 г. – на воронежском направлениях.

Все, кому приходилось работать с этим человеком, отмечали его высокие моральные, чисто человеческие и профессиональные качества. Н.Г.Лященко, который в ту пору командовал 106-й стрелковой дивизией (впоследствии – генерал армии. – Авт.), в своих воспоминаниях подчеркивал его простоту и доступность: «…Чудесный, с большим военным опытом человек, появлялся в дивизии, как правило, без звонка и обычно не в штабе, а в каком-либо из полков… Кузьма Петрович подробно расспрашивал батальонных и ротных командиров о системе огня, интересовался организацией наблюдения, связи, поведением противника… с людьми держался просто и непринужденно. Интересовался нашим бытом»[62].

При подготовке наступления требовалось решить немало сложных задач. Одна из них – большая по объему перегруппировка войск, создание скрытно от противника ударных группировок. Кроме того, необходимо было выработать решение во всех звеньях управления, поставить задачи исполнителям, организовать надежное огневое поражение врага. Неослабного внимания требовали вопросы формирования, в частности 28-й армии, доукомплектования соединений, частей и подразделений. Немало сложностей было в вопросах материально-технического обеспечения предстоявших действий.

Войска обоих фронтов в зимних наступательных операциях понесли большие потери в людях, вооружении, боевой технике. В начале марта Юго-Западный фронт был укомплектован личным составом на 62,5 %. Некомплект составлял 143 028 человек. Станковыми пулеметами части были обеспечены всего на 18 % (не хватало 2713), ручными – на 22,5 % (недостаток 22 260), противотанковыми орудиями – на 22,9 % (некомплект 712). Из положенных 394 танков имелось 247, причем их значительная часть находилась в ремонте. Недоставало 253 трактора, 3522 автомашины и т. д.[63] Примерно такое же положение создалось и на Южном фронте – там укомплектованность личным составом достигала чуть более 60 %, станковыми пулеметами – 28,4, противотанковыми орудиями – 24,1, танками – 71,7, автомашинами – 50,7 %[64].

Восполнить в сравнительно короткое время такой огромный некомплект было очень сложно, и командование юго-западного направления рассчитывало на помощь Ставки ВГК в пополнении соединений личным составом до 80 % их штатной численности[65]. Трудно, конечно, было надеяться и на получение 36,5 тыс. лошадей[66], 4331 станкового пулемета, 971 120-мм миномета, 1914 противотанковых орудий[67] и многого другого. Плохо обстояло дело с имуществом связи – одних радиостанций требовалось 23 648[68], многие тысячи единиц телефонных аппаратов, коммутаторов, тысячи километров телефонного кабеля и т. д.

Кроме того, необходимо было не только пополнить, но и усилить авиацию, и прежде всего бомбардировочную. Расчеты показывали – нужно 573 самолета[69]. Танкистам недоставало 281 машины[70].

Требовались, разумеется, и соответствующие резервы – стрелковые дивизии, танковые бригады, артиллерийские полки РВГК, инженерные и мостостроительные батальоны, дорожно-эксплуатационные полки. А кроме того – снаряды, патроны, горючее, продовольствие, запасные части к боевой и транспортной технике, медикаменты и перевязочный материал, фураж для десятков тысяч лошадей и многое, многое другое.

На органы тыла и снабжения легла огромная нагрузка. Все это надо было не только получить, разместить и организовать хранение, но и доставить в войска. Органами центра и соответствующими органами фронтов была проделана большая работа, однако многого выполнить до конца так и не удалось.

Так, согласно распоряжению Ставки ВГК для фронтов юго-западного направления предусматривалось сформировать четыре танковых корпуса – за счет танковых бригад, имевшихся в распоряжении главкома[71]. Практически же было создано всего три. 8 мая, когда стало ясно, что создать необходимые резервы в полосе Юго-Западного фронта невозможно, последовало распоряжение главкому направления и командующему войсками Южного фронта: «В целях создания резервов и образования ударных кулаков для использования их нами на желаемых направлениях в наступательных действиях Ставка Верховного Главного Командования считает целесообразным прикрыться на некоторых участках нашего общего фронта меньшими силами с тем, чтобы сгруппировать освобождающиеся силы и средства в армейских и фронтовых резервах и подготовить их к участию в предстоящих наших наступательных операциях, а также к контрударам на случай неожиданного наступления противника»[72].

Чтобы компенсировать ослабление фронта, предлагалось немедленно приступить к развитию полевых укреплений на занимаемых войсками Южного фронта рубежах на глубину дивизий первого эшелона (до 10–12 км) с готовностью батальонных районов обороны не позднее 15 мая. Однако времени для этого оставалось мало. Выполнить намеченное должным образом не удалось.

Стремясь максимально усилить ударные группировки, маршал С.К. Тимошенко еще в апреле изъял из состава армий Южного фронта ряд частей. Так, командующий 9-й армией генерал-майор Ф.М. Харитонов получил распоряжение направить в 6-ю армию три артиллерийских полка РВГК[73]. Впоследствии, когда противник нанесет мощный удар по 9-й армии, слабость ее артиллерии самым негативным образом скажется на ходе и исходе боев. 10 апреля командующий войсками Южного фронта по приказу главкома начал отправку на Юго-Западный фронт 244-й и 266-й стрелковых дивизий, двух гаубичных и двух пушечных артиллерийских полков[74]. Это также будет иметь негативные для Южного фронта последствия.

Нельзя сказать, что, готовясь к наступлению и рассчитывая на его успех, командование направления не исключало контрмер или даже упреждающего удара со стороны противника, особенно со стороны Славянска, где располагались танковые и моторизованные дивизии армейской группы «Клейст». И Тимошенко, и Малиновский хорошо знали, с кем имеют дело. Ее командующий – Э. Клейст – являлся одним из опытнейших немецких военачальников. За его плечами уже насчитывалось более пятидесяти лет военной службы. Дивизии Клейста прошли по Польше, Франции, Югославии. Его 1-я танковая группа (затем армия) была главной ударной силой врага на южном крыле советско-германского фронта. Впоследствии с ноября 1942 г. Клейст возглавит группу армий «А» (1-я танковая и 17-я полевая армии).

Да и сведения, которые добывала разведка, свидетельствовали о том, что противник проявляет заметную активность в своем тылу перед правым крылом Южного фронта. И туда поступило указание, подписанное И.Х. Баграмяном: «Усилить действия войсковой разведки с тем, чтобы непрерывно иметь данные о частях противника, действующих на фронте. Добиться в каждые 2–3 дня захвата контрольных пленных на участке каждой стрелковой дивизии, особенно на важнейших направлениях: лозовском, красноармейском, славянском, ворошиловском, куйбышевском, ростовском…»[75]

А 16 апреля Военный совет направления уже прямо потребовал от разведки Южного фронта: «Вскрыть подготовительные мероприятия противника к возможному переходу в наступление весной и установить начало и характер перегруппировки войск противника перед фронтом.

Следить за подходом свежих резервов противника из глубины к линии фронта, установить районы сосредоточения этих резервов и вскрыть подготавливаемое противником направление главного удара.

Следить за подвозом всех видов снабжения и особенно за поступлением новых образцов артиллерии, танков и стрелкового оружия.

Следить за мероприятиями противника по восстановлению танковых соединений, за их, возможно, новой организацией, новыми методами применения танков на поле боя»[76].

Неправильно было бы считать, что разведке удалось решить поставленные задачи, однако полученные сведения все же позволяли сделать вывод: противник готовится к наступлению. Особенно это было заметно на смежных флангах 9-й и 57-й армий, то есть там, где его удара больше всего и следовало опасаться. Однако реакция С.К. Тимошенко была весьма своеобразной. Он не придал этим сообщениям должного значения, считая их в значительной мере дезинформацией.

Это не было случайным. Успехи зимнего наступления советских войск у значительной части командного и политического состава породили настроения благодушия и излишней самоуверенности; широкое распространение получило мнение о том, что немцы, мол, после тяжелых поражений не в состоянии проводить широкомасштабные наступательные операции и не смогут добиться того, что им удалось в сорок первом году. Немалую роль сыграла и установка И.В. Сталина «о полном разгроме немецко-фашистских захватчиков в 1942 году». Это, естественно, не могло не коснуться и главкома, и командующих армиями.

Н.Г. Лященко вспоминает, как бойцы и командиры, пробиравшиеся через линию фронта из вражеского окружения, сообщали, что в Славянске и других городах противник срочно ремонтирует танки, их боевыми машинами забиты цеха недействующих заводов. Когда он доложил об этом командующему 9-й армией Ф.М. Харитонову, тот заявил, что в ближайшее время немецкие войска не способны к наступлению – у них недостаточно сил для активных действий. А что касается «окруженцев», то их сведения, мол, надо брать под сомнение: не исключено, что кое-кто заслан немцами. В свою очередь командарм кратко проинформировал Н.Г. Лященко о нашем предстоявшем большом наступлении.

Разумеется, далеко не все придерживались подобного мнения. В конце апреля, когда 57-я армия двинулась в направлении Лозовой, а ее место заняла 9-я армия, у того же Н.Г. Лященко состоялся разговор с командармом К.П. Подласом, который мы приводим дословно: «…Николай Григорьевич, на прощание (в тот момент 106-я стрелковая дивизия, которой командовал Лященко, передавалась в 9-ю армию. – Авт.) хочу тебе дать совет, не посчитай его за назидание молодому комдиву. От чистого сердца говорю. Не нравится мне, что за последнее время, не знаю с чьего легкого словца, пошла молва о том, что, мол, немцев мы уже разгромили под Ростовом, Москвой и т. д. Теперь шапками забросаем врага. Не дай себе утвердиться в этой мысли. Фашисты еще сильны. И воспользуются малейшим просчетом… Дороги вот-вот начнут подсыхать, как бы фашисты не двинулись в новое наступление. По сведениям разведки, они усиленно начали подготовку техники в тылах. Не дай противнику застать себя врасплох»[77].

Надо полагать, что своими мыслями К.П. Подлас делился не только с подчиненными ему командирами.

Примерно в середине апреля Военный совет Юго-Западного фронта решил для лучшего уяснения поставленных армиям задач провести в Купянске, в штабе 38-й армии, совещание с участием командующих армиями, членов военных советов армий, командиров кавалерийских и танковых соединений и начальников родов войск фронта. На нем были подробно освещены итоги зимнего наступления войск фронта, дана оценка создавшейся к весне оперативно-стратегической обстановки на самом юго-западном направлении, уяснены основные цели Харьковской операции и поставленные перед войсками Юго-Западного фронта задачи.

Участник этого совещания, командующий 38-й армией К.С. Москаленко (кстати, он указывает, что совещание состоялось в двадцатых числах марта, но, скорее всего, И.Х. Баграмян более точен. Каких-либо документов о совещании пока не обнаружено. – Авт.), вспоминает: «Открывая заседание, маршал С.К. Тимошенко подчеркнул, что в результате поражений, нанесенных немецко-фашистским войскам в ходе зимней кампании, инициатива боевых действий захвачена Красной Армией. Далее он обратился к ситуации на юге и охарактеризовал ее как выгодную для Красной Армии. В течение зимы, говорил он, главное командование Юго-Западного направления навязывало свою волю противнику, выбирало место и время нанесения ударов. Главнокомандующий отметил, что хотя наступление на стыке Юго-Западного и Южного фронтов в январе – феврале и в марте не достигло поставленных целей, так как проводилось ограниченными силами, тем не менее врагу нанесен чувствительный урон. Кроме того, эти операции способствовали занятию выгодных исходных рубежей для ликвидации харьковской группировки противника. Затем маршал Тимошенко сказал, что уже в ближайшее время мы сможем привлечь для разгрома врага значительные силы, и в связи с этим предложил подвести итоги зимней кампании и наметить план боевых действий на весенне-летний период 1942 года»[78].

И.Х. Баграмян проанализировал сложившуюся обстановку и сделал вывод: харьковская группировка противника не могла начать активных боевых действий до прибытия значительного пополнения личным составом и материальной частью, восстановления оперативного построения войск и подхода крупных оперативных резервов. Детализировав высказанное маршалом Тимошенко убеждение в том, что лишь с наступлением тепла немецкие войска начнут активные действия, начальник штаба сообщил: по данным, поступившим из различных источников, противник начал сосредоточение резервов, в том числе значительного числа танков, в районах восточнее Гомеля, Кременчуга, Кировограда и Днепропетровска, что подтверждало его намерение предпринять весной решительные наступательные действия. Об этом же свидетельствовали показания пленных.

Сделав вывод, что вражеское командование может начать активные действия в середине мая, Баграмян охарактеризовал противоборствующие силы на юге советско-германского фронта. Наши войска, по его мнению, имеют большие преимущества и поэтому должны упредить врага, разгромить его силы и выйти на рубеж среднего течения Днепра.

Москаленко указывает в мемуарах, что и он, и другие командармы выражали сомнение в возможности осуществления широкомасштабных наступательных планов. Баграмян же в свою очередь утверждает обратное: «Участники совещания, в том числе и все без исключения командующие армиями, встретили с полным единодушием решение провести операцию по освобождению Харькова от немецко-фашистских оккупантов».

Как бы то ни было, по версии К.С. Москаленко, члены Военного совета, настроенные оптимистически, постарались рассеять сомнения некоторых командиров, заверив, что операции на намечаемую большую глубину будут планироваться последовательно, дивизии получат недостающее пополнение и вооружение, для обучения личного состава отводится необходимое время. Танков будет достаточно и для непосредственной поддержки пехоты, и для создания подвижных ударных групп. Н.С. Хрущев заявил, что сам Сталин поставил перед войсками фронта задачу, и это уже является гарантией успеха.

Отсюда командармам нетрудно было сделать вывод, что возложенная на них задача связана с широкомасштабными планами Ставки и, возможно, имеет особое значение для всей весенне-летней кампании. А коль это так, то Ставка должна позаботиться о должном усилении армий, выделенных для участия в наступательной операции.

Первоначально наступление на северном участке фронта предполагалось вести силами 28-й и 21-й армий. 10 апреля была издана директива Юго-Западного фронта, которая предписывала 38-й армии передать вновь сформированному полевому управлению 28-й армии четыре стрелковые дивизии в их полосах обороны, мотострелковую бригаду, кавалерийский корпус и почти все средства усиления. 38-я армия получала из 6-й армии две стрелковые дивизии в занимаемых полосах. Ей ставились следующие задачи: «Прочно оборонять занимаемый рубеж, и особенно направления Чугуев, Купянск и Балаклея, Изюм. С начала наступления 28-й и 6-й армий активизировать оборону с целью сковывания противостоящих сил противника»[79].

Однако затем это решение было пересмотрено. Проверив подготовку 38-й армии к обороне, С.К. Тимошенко поделился с ее командующим своим новым замыслом: «Не надоело сидеть в обороне? – улыбаясь, спросил он, когда вернулись на командный пункт армии. И, не дав мне ответить, продолжал: – Знаю, надоело, и не одному тебе. Все мы предпочитаем наступление…»

Я полагал, что Семен Константинович собирается объяснить значение поставленной 38-й армии задачи на оборону, и уже приготовился сказать, что оно мне вполне понятно. Но маршал Тимошенко предостерегающе поднял руку: «Помолчи. Не перебивай, слушай внимательно, – откинувшись на спинку стула, он говорил медленно, как бы взвешивая каждое слово. – Все время думаю о предстоящем наступлении. Беспокоит меня ударная группировка на старосалтовском плацдарме, руководимая штабом 28-й армии. Ударная группировка должна стремиться только вперед, не оглядываясь на свои фланги. Сможет ли? Справа ее действия прикроет Гордов. Фронт у 28-й армии широкий, штаб молодой, не сколочен, не имеет опыта руководства войсками в наступлении. Кто-то другой должен обеспечивать ее слева. Он же должен нанести удар в южном направлении и отрезать чугуевскую группу врага от Харькова…»

«Кто же будет слева? – продолжал маршал С.К. Тимошенко. – Ясно, 38-я армия. Решено, принимай у 28-й армии часть полосы наступления и подготавливай войска. Участок фронта от Балаклеи на запад передай Городнянскому».

Как бы сбросив тяжкий груз с плеч, главнокомандующий повеселел. Почти сразу же после этого он уехал на свой командный пункт. На следующий день, 28 апреля, я получил оперативную директиву, согласно которой нам передавалась половина старосалтовского плацдарма. 38-я армия получила три стрелковые дивизии с полосами обороны, три танковые бригады и артиллерийские полки РГК на усиление.

Работа в штабе армии закипела. Оставалось мало дней, а забот было много»[80].

В упомянутой директиве вносились также изменения и уточнения в задачи войск Юго-Западного фронта. Прорыв обороны противника решено было осуществить на двух участках. На северном, протяженностью 55 км, должны были действовать силы 28, 21 и 38-й армий, на южном в полосе 36 км – 6-й армии и оперативной группы под командованием генерала Л.В. Бобкина.

В ходе предстоявшей операции армии должны были выполнить следующие боевые задачи: 21-я армия – прочно прикрывать с севера ударную группировку фронта обороной на рубеже Пристень, Петровка; 28-я армия – обеспечив ввод в прорыв 3-го гвардейского кавалерийского корпуса, развивать успех в общем направлении на Харьков; 38-я армия – основные усилия направить на Терновую, во взаимодействии с 6-й армией окружить и уничтожить группировку противника восточнее Харькова; 6-я армия – взаимодействуя с подвижными войсками, наступать в направлении Мерефа, Харьков, а частью сил (три полка) во взаимодействии с 38-й армией нанести удар из района Змиева на Терновую с целью ликвидации чугуевского плацдарма.

21-му и 23-му танковым корпусам, которыми командовали генералы Г.И. Кузьмин и Е.Г. Пушкин, приказывалось к исходу пятого дня операции выйти в район Водолага, Мерефа, перерезать все пути из Харькова на юго-запад. В дальнейшем эти корпуса во взаимодействии с частями 3-го гвардейского кавалерийского корпуса должны были завершить окружение харьковской группировки противника. 6-му кавалерийскому корпусу ставилась задача к исходу пятого дня операции овладеть Красноградом и обеспечить 6-ю армию от контрударов с запада и юго-запада. 2-й кавалерийский корпус, находившийся во фронтовом резерве, имел задачу быть в готовности к нанесению контрударов в случае, если противник предпримет ответные действия против наших войск на барвенковском плацдарме.

В соответствии с принятым решением армиям были указаны полосы наступления, участки прорыва и выделяемые средства усиления. Они наступали в полосе от 15 (28-я армия) до 130 км (21-я армия), имея участки прорыва от 14 (21-я армия) до 26 км (38-я армия). На них сосредоточивалось от трех (в 21-й армии) до шести дивизий (в 28-й и 6-й армиях). Наибольшим количеством средств усиления располагали 28-я и 6-я армии (9–14 артиллерийских полков РВГК, по четыре стрелковые бригады, по 5–6 инженерно-саперных батальонов). Действуя на направлениях главных ударов, эти армии имели подвижные группы и строили свой боевой порядок в два эшелона. Остальные армии вторых эшелонов не имели. Плотность сил и средств на участках прорыва была значительно ниже даже предвоенных нормативов и в шесть раз ниже тех, которые будут достигнуты в наступательных операциях советских войск в 1944–1945 гг.

Глубина боевых задач первого этапа наступления определялась в 20–30, второго – 15–30 км.

Ввиду ограниченных возможностей авиации основные задачи по огневому поражению противника возлагались на артиллерию. К началу операции фронт имел восемнадцать артиллерийских полков резерва Ставки ВГК и четырнадцать артиллерийских полков, переданных ему на усиление из состава Южного фронта. Из этих тридцати двух полков тринадцать сосредоточивались на участке прорыва южной ударной группы, наносившей главный удар, остальные обеспечивали наступление северной ударной группы. Таким образом, распределение артиллерии не соответствовало важности задач, выполнявшихся войсками в операции. Это отразилось и на созданных плотностях артиллерии на участках прорыва. Ее плотность в армиях северной ударной группы составляла в среднем 60 орудий и минометов в 28-й армии и около 19 орудий и минометов – в 38-й армии. На участке прорыва 6-й армии она не превышала 32 орудий и минометов на 1 км фронта. Следует отметить также, что четырнадцать артиллерийских полков к началу наступления не успели завершить перегруппировку и в артиллерийской подготовке не участвовали.

Командование Юго-Западного фронта отдало специальные указания об использовании артиллерии в наступлении. В них подчеркивалось, что «при небольших плотностях артиллерии и ограниченном отпуске боеприпасов массирование огня приобретает исключительно важное значение. Маневр траекториями может быть осуществлен только жестким централизованным управлением».

Группировка артиллерии в армиях была обычной для того времени. В масштабе армии создавались армейские артиллерийские группы, предназначавшиеся для подавления артиллерии, резервов противника и для усиления огня групп поддержки пехоты на важнейших направлениях. В 6-й армии, например, армейская артиллерийская группа состояла из 3-го и 7-го гвардейских, 671-го и 209-го артиллерийских полков, 5-го и 55-го гвардейских минометных полков, 206-го отдельного гвардейского минометного дивизиона и обеспечивалась 834-м отдельным разведывательным артиллерийским дивизионом. Армейская группа делилась на правую и левую подгруппы, которые действовали в полосах стрелковых дивизий, наступавших на направлении главного удара.

Как видим, с точки зрения огневого поражения противника при подготовке операции допускались серьезные просчеты. Они были связаны с неудовлетворительной организацией перегруппировок, с непродуманным использованием артиллерии вторых эшелонов и подвижных групп. Были и объективные причины: ограниченное количество орудий и минометов, слабая обеспеченность боеприпасами.

В ходе подготовки к наступлению было спланировано использование авиации. В ночь перед атакой предусматривалось нанесение ночной авиацией удара по тылам, узлам связи и опорным пунктам немецких войск. С началом артиллерийской подготовки вся авиация Юго-Западного фронта (150 бомбардировщиков и штурмовиков) должна была действовать на участках прорыва армий, нанося удары по опорным пунктам, живой силе, огневым позициям артиллерии и минометов. С момента атаки она должна была переключиться на подавление резервов, нарушение движения через основные узлы дорог в ближайшем тылу противника и обеспечение действий подвижных групп.

Подготовка военно-воздушных сил к операции проходила в сложных метеоусловиях и при неблагоприятном соотношении сил. В дневное время могли летать только 93 самолета, остальные – только в ночное время. Поэтому превосходство в дневных бомбардировщиках было на стороне противника и составляло 3,3:1. Трудности усугублялись недочетами в управлении воздушными силами: на период проведения наступательной операции авиация Юго-Западного фронта усиливалась 233 самолетами за счет Южного фронта, но все они оставались в подчинении командующего ВВС этого фронта. Фактически они в операции участия не принимали. Распоряжением командующего войсками Юго-Западного фронта авиация распределялась по армиям, то есть управление ею было децентрализованным. Вместе с тем задачи авиации ставились не только командующими армиями, но и командующими войсками фронта.

К началу наступления советское командование сосредоточило на юго-западном направлении довольно сильную танковую группировку в составе трех танковых корпусов (21, 22 и 23-й) и девяти отдельных танковых бригад (5, 6, 7, 10, 37, 38, 42, 87 и 90-я). В них насчитывалось 925 танков[81], то есть почти на 100 больше намеченного ранее. Отдельные танковые бригады использовались для непосредственной поддержки пехоты стрелковых дивизий первого эшелона.

22-й танковый корпус был придан 38-й армии. Командующий армией решил использовать его децентрализованно, придав бригады стрелковым дивизиям. 21-й и 23-й танковые корпуса составили подвижную группу Юго-Западного фронта. Ее планировалось ввести в прорыв в полосе наступления 6-й армии с задачей нарастить удар в общем направлении на Люботин и во взаимодействии с соединениями 3-го кавалерийского корпуса завершить окружение харьковской группировки врага[82].

Формирование этих трех танковых корпусов проходило в сложной обстановке. Не хватало командных кадров, подразделения обеспечения были укомплектованы материально слабо, особенно это касалось создаваемых разведывательных батальонов, отдельных автотранспортных рот, танкоремонтных баз. Трудно решался вопрос создания подразделений управления, обеспечения их радиостанциями, подвижными средствами связи. Командиры 21-го и 23-го танковых корпусов генералы Кузьмин и Пушкин с офицерами вновь создаваемых штабов, кроме всего прочего, должны были решать и задачи подготовки маршрутов выдвижения на рубежи ввода, согласования действий со стрелковыми дивизиями, саперами, артиллерией и авиацией. Только четкое распределение функций между органами управления могло в какой-то степени гарантировать выполнение столь сложных и объемных задач.

В работу по непосредственной подготовке к предстоявшим боям активно включились Военные советы направления, Юго-Западного и Южного фронтов. В первых числах мая главком, член Военного совета, начальник штаба, командующие родами войск фронта побывали в 28-й и 6-й армиях, которым в наступлении на Харьков отводилась главная роль. На протяжении нескольких дней проверялись вопросы планирования операции и подготовки войск к наступлению.

С немалыми трудностями была связана перегруппировка войск Юго-Западного фронта. Многие соединения и части пришлось перемещать вдоль фронта на большие расстояния в период начавшейся весенней распутицы, в условиях ограниченного числа переправ через реки Оскол и Северский Донец, отсутствия оборудованных дорог (маршрутов). Все это требовало от штабов детального планирования выхода войск в свои районы, правильной эксплуатации маршрутов, регулирования движения на них, организации маскировки и надежного прикрытия с воздуха. Необходимо, пожалуй, подчеркнуть, что хотя штабы фронта и армий и работали напряженно, но должной четкости в проведении мероприятий и в управлении войсками они не достигли.

Вследствие несоблюдения скрытности управления, неудовлетворительной маскировки при сосредоточении войск к намеченным участкам немецкое командование разгадало замыслы и приняло меры по усилению обороны на угрожаемых направлениях. По данным, полученным уже в ходе операции, оно резко увеличило плотность войск в главной полосе обороны против ударных группировок Юго-Западного фронта и перед 57-й и 9-й армиями Южного фронта. Боевые группы и смешанные части противника были организационно объединены в пехотные и легкопехотные дивизии, а в оперативной глубине разместились сильные резервы.

Итак, к концу дня 11 мая ударные группировки Юго-Западного фронта в основном заняли исходное положение для наступления. В результате перегруппировок соотношение сил на участках прорыва армий, как это следует из данных таблицы, изменилось в пользу советских войск.

Соотношение сил и средств на участках прорыва армий Юго-Западного фронта к 12 мая 1942 г.[83]

К этому времени завершилось формирование 28-й армии, плановая учеба войск. Развернулись пункты управления и узлы связи. Правда, задача эта решена была не в лучшем виде. Дело в том, что штабы дивизий, армий и фронта располагались на неоправданно большом расстоянии от войск первого эшелона. Расстояние от армейского аппарата управления до линии фронта, например, составляло: командного пункта (КП) 28-й армии – 30 км, вспомогательного пункта управления (ВПУ) – 30 км; КП 6-й армии – 40 км, ВПУ – 22 км; КП оперативной группы – 20 км (ВПУ там не создавался). В большинстве соединений командные пункты дивизий находились в 4 км, а в некоторых – в 8–10 км от переднего края. Их возможное перемещение в ходе наступления находилось в ведении командиров дивизий. Единая же схема смены пунктов управления ни в армиях, ни во фронте не отрабатывалась, что само по себе отрицательно повлияло на прохождение информации, на устойчивость управления войсками.

Впоследствии Н.С. Хрущев так подвел итоги подготовительного периода на Юго-Западном фронте: «Все, что по тому времени могли нам дать, дали, хотя и далеко не все, что мы просили. Мы согласились проводить операцию и с этими средствами. Да и никогда ведь Верховное Главнокомандование не удовлетворяло фронты полностью силами и средствами для проведения той или иной операции. Всегда одна сторона просит как можно больше, а другая сторона дает меньше… Мы не сомневались, что и эта операция пройдет у нас удачно…»[84]

Готовились к предстоявшим боевым действиям и войска Южного фронта. Военный совет фронта наибольшее внимание уделил созданию устойчивой, развитой в инженерном отношении обороны, насыщенной противотанковыми средствами, а также организации разведки, согласованию действий с южной ударной группировкой Юго-Западного фронта. Делалось это, однако, не всегда последовательно, в чем была определенная вина и штаба направления.

«Надо сказать, – отмечает в этой связи И.Х. Баграмян, – что все мы – главком, штаб и командующие родами войск Юго-Западного направления – еще справлялись с вопросами планирования и подготовки к наступлению на Харьков войск Юго-Западного фронта, протекавших в сложных условиях. Практически мы были лишены возможности контролировать и направлять в нужное русло работу командования и штаба Южного фронта для выполнения поставленных перед ними задач, особенно в части, касающейся организации силами 57-й и 9-й армий прочной обороны барвенковского плацдарма».

Именно поэтому со стороны командования направления не было уделено должного внимания подготовке частной наступательной операции 9-й армии. 7 мая ее соединения начали наступление с целью овладения мощным опорным пунктом противника – селом Маяки. Генерал Харитонов привлек к нему две стрелковые дивизии и танковую бригаду. Ставка делалась на внезапность. Достичь ее не удалось. Необходимо было форсировать Северский Донец, и эта задача оказалась сложнее, чем предполагал командующий армией. Тогда он решил овладеть Маяками в ночное время.

В ночь на 10 мая специально подготовленные в каждом стрелковом полку отряды без артиллерийской подготовки, выслав вперед разведку, начали форсирование. Наметился первый успех – подразделения захватили небольшие плацдармы. С рассветом завязался огневой бой. По приказу Харитонова два артиллерийских полка РВГК поддержали огнем передовые подразделения. В воздух поднялась армейская авиация. Под ее прикрытием на западный берег переправились главные силы полков. Они с боем продвигались к лесничеству, где противник располагал хорошо подготовленной в инженерном отношении системой сооружений, траншей, ходов сообщения и огневых точек.

На следующий день переправился 5-й кавалерийский корпус – резерв фронта. Он попытался обойти Маяки по лесным дорогам с севера, чтобы совместно со стрелковыми частями атаковать вражеский узел обороны. Но противник держался стойко, и бои приняли затяжной характер.

Последствия этой наступательной операции, потребовавшей значительных сил и средств, оказались весьма трагичными. Харитонова обвиняли в том, что он чуть ли не по собственной инициативе ввязался в сомнительное предприятие с этим опорным пунктом. Но это не так. Операция проводилась с санкции командования Южного фронта, штаб которого был хорошо осведомлен об обстановке в районе Маяков. Да и руководство юго-западного направления тоже было в курсе событий, хотя из-за занятости более важными делами не могло уделить этому участку должного внимания. Во всяком случае, Н.С. Хрущеву навсегда врезалось в память то злополучное село. Он писал: «Мы понимали, что проведению такой операции (наступлению войск Юго-Западного фронта. – Авт.) грозит опасность, так как противник имеет, с одной стороны, довольно глубокие на нашем фланге вклинения, достаточно беспокоящие, потому что могут быть использованы для ударов во фланг нашим наступающим войскам. С другой стороны, имелась вражеская группировка, которая находилась в селах у Славянска. Немцы очень упорно держались за эти пункты. Нами тут предпринимались неоднократные усилия освободить центр узла обороны – село Маяки или же прощупать противника, но все попытки оканчивались безрезультатно: мы теряли войска, но не могли продвинуться и ликвидировать немецкие укрепления. Там какая-то речонка впадала в Северский Донец, на южном ее берегу имелся выступ, где сосредоточились силы противника. Мы опасались этого участка…

Явная неопытность наших командующих сказалась и в том, что, хотя мы не могли взять этот вражеский плацдарм, было все же решено начать наступление, пренебрегая возможностью флангового удара противника. Мы считали, что, когда ударим на запад и окружим Харьков, данный участок просто потеряет свое значение и падет сам собою в результате продвижения наших войск на главном направлении. Как потом показала жизнь, это оказалось роковой недооценкой значения вражеского плацдарма.

Противник, удерживая фланги, имел свои планы по окружению группировки наших войск, которая была введена в дугу, образованную в ходе зимнего наступления. Получалось самое короткое расстояние между его флангами, откуда можно было начать окружение наших войск. Но тогда мы недооценили опасность и спокойно начали готовиться к весенне-летней операции»[85].

11 мая Ставка получила сообщение, что Юго-Западный фронт к наступлению готов. Наступила ночь на 12 мая 1942 г. «Учитывая, что день будет тяжелый – трудно было сказать, когда и где бойцы получат передышку, – вспоминал А.В. Горбатов, – мы дали указание: ужином накормить до 20 часов, в 21 час людей уложить спать и обеспечить всем девятичасовой сон, подъем произвести в 6 утра, с началом артподготовки, а до семи раздать сытный завтрак…

С четырех часов я был на ногах. Было уже светло, но все спали крепким сном… На НП дивизии мой заместитель подполковник Лихачев доложил, что все готово, часы сверены, до артподготовки осталось пять минут…»[86]