…А теперь музей

МУЗЕЙ МУЗЕЕВ

История колокольни, золотой шлем которой более трехсот лет оставался самой высокой точкой Москвы, начинается с одного из трагических и загадочных событий русской истории - со смерти царевича Димитрия.

Подослал ли убийцу Борис Годунов, было ли тут преступление или несчастный случай - на этот вопрос ответа нет. Но со смертью царевича рухнула единственная преграда между Борисом и троном.

Наследников у царствовавшего тогда Федора Ивановича не было. Безвольный, слабый, по признанию современников, слабоумный, он большую часть времени проводил в постах и молитвах. Понимая, что управлять государством он не может, Федор в присутствии бояр повесил золотую цепь на шею Бориса Годунова и сказал: «Шурин Борис! Этой цепью я, Федор Иванович, Царь и Великий князь всея Руси, беру тебя в должность к себе и делаю наряду с собою правителем царства, с тем уговором и условием, чтобы ты взял с моей шеи на свою трудное и великое бремя правления».

Карьера Годунова началась рано. Лет в двадцать он, потомок ордынского мурзы, служившего великому князю Московскому Ивану Калите, женился на дочери Григория Малюты, бывшего любимцем у Ивана Грозного. («Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, зять палача и сам в душе палач», - как писал о нем Пушкин.) Он быстро вошел в доверие к Ивану Грозному и в тридцать лет получил боярский сан. Женитьба царевича Федора Ивановича на сестре Бориса - Ирине Годуновой подняла семью Годуновых на вершину придворной лестницы. Когда Федор стал царем, его дальновидный и деятельный шурин оказался во главе государства. «Сей изрядный правитель Борис Федорович своим бодроопасным правительством и прилежным попечением, по царскому изволению, многие грады каменные созда и в них превеликие храмы, и славословие Божие возгради, и многие обители устрой и самый царствующий богоспасаемый град Москву, яко некую невесту преизрядною лепотой украси… и иное многое хвалам достойно в Русском государстве устроил», - писал современник. Годунов твердо держал бразды правления, но ни власть его, ни его дела не могли быть долговечными, пока существовал наследник престола - Димитрий, единокровный брат болезненного царя Федора. Димитрий рос при матери и ее родственниках Нагих, попавших после смерти Ивана Грозного в опалу. Нагие ненавидели Годунова и воспитывали эту ненависть в мальчике.

Колокольня Иван Великий. Рисунок конца XVIII - начала XIX т.

Соборная площадь Московского Кремля. Гравюра конца XVIII в.

15 мая 1591 года известие о смерти в Угличе царевича Димитрия взбудоражило Москву. Виновником убийства молва открыто признала Годунова. Пытки и казни ропщущих не могли пресечь слухов. Москвичи в репрессиях видели скорее доказательство нечистой совести Годунова. Чиста или нет была совесть Бориса, но логика событий равно требовала любой ценой отвлечь внимание от угличской трагедии, и он, словно по пословице, решил тушить огонь пожаром.

6 июня Москва занялась сразу в нескольких местах. Пламя уничтожило чуть не половину города. Современники прямо обвиняли в этом Годунова. «Борис велел зажечь ночью главные лавки и дома купеческие равно как дома иных жителей, дабы иметь случай к вспоможению, а тем укротить мало по мал у ропот и успокоить, дабы люди о своих несчастьях попечение имели…» И, действительно, люди начали благословлять Годунова как кормильца погоревшего населения.

Не остыла еще зола на пепелищах, как под столицей появились полчища крымского хана Давлет Гирея. Но до боев дело не дошло. Московские пушкари открыли огонь в ночной темноте. Град ядер и огненные всполохи показались татарам небесным знамением, в их стане началась паника, и хан отступил. Годунов, успевший за время своего правления создать в Москве мощную артиллерию, оказался спасителем Москвы.

В 1598 году умирает царь Федор. В последние минуты жизни он не нашел в себе сил ответить на вопрос, предложенный ему патриархом и боярами: «Кому царство, нас сирот и свою царицу приказываешь?»

Просили принять венец Годунова, но тот ответил: «Мне никогда и на ум не приходило о царстве(1), как мне помыслить на такую высоту, на престол такого великого государя моего, царя Федора Ивановича…» Человек, четырнадцать лет прокладывавший себе путь к трону, мог отнекиваться - претенденты на престол были им уже устранены.

Вскоре в Успенском соборе Кремля шапка Мономаха была возложена на голову Бориса Годунова. Потомок татарского мурзы шествовал по золотой парче, постланной поверх пурпурного сукна. Перед ним разбрасывали монеты. В разных местах в Кремле были поставлены большие чаны, наполненные медом и пивом, и каждый мог пить, сколько хотел

В 1599 году, вскоре по восшествии на престол, Борис задумал построить в Кремле колокольню. Гигантский столп, как бы подпирающий московское небо, должен был служить символом несокрушимости династии, которую основал Годунов.

Построить башню выше башен храма Василия Блаженного, выше кремлевских башен (они не имели еще тогда шатровых завершений), построить башню, которая царила бы над главным собором страны - Успенским и над серебряными куполами усыпальницы Рюриковичей - Архангельским собором - означало не только утвердить имя Бориса в веках, но и противопоставить служилое дворянство, к которому он принадлежал, родовой знати.

Иван Калита - «собиратель земли русской» - при постройке первых укреплений Москвы заложил на самой высокой точке кремлевского холма церковь-колокольню Ивана Лествичника, окруженную несколькими небольшими белокаменными церквами, как бы выражая этим идею собирательства, единения вокруг одного центра. В архитектурном образе церкви-колокольни святого Ивана, посвященной покровителю Калиты и его сына князя Ивана Ивановича, воплощались надежды на великое будущее страны.

Когда при Иване III Москва превратилась в столицу могучего централизованного государства, великий князь в ознаменование исторической роли, которую была призвана отныне играть Московия, приказал возвести белокаменные кремлевские соборы. Заодно была разобрана обветшавшая древняя церковь его предка Ивана Калиты и на ее месте возведена новая. В народе она была известна как «Иван святый иже под колокола». Возможно, что при Иване III это была единственная московская церковь с колоколами, продолжавшая служить дозорной башней.

В 1534 году зодчий Ивана IV Грозного ГТетрок Малый начинает строительство огромной звонницы. К церкви Ивана Лествичника пристраивается массивное сооружение в виде стены толщиной почти в 15 метров, которую прорезают пять колоссальных арок; самая большая - в середине, по сторонам - четыре арки поменьше.

Московский Кремль. Акварель Кваренги.

Иван Грозный рассматривал кремлевскую звонницу как триумфальное сооружение. Покорив Новгород, он перенес сюда большой печеной колокол, а затем во время войны с Лифляндией свез сюда все Крупные колокола из покоренных русским войском городов.

Годунов выбрал для своей колокольни место, связанное с рядом великих государей, но снести для удобства постройки национальную святыню даже человек, у которого хватило духа поджечь Москву, не посмел; он решил надстроить церковь святого Ивана.

Всего через два года после восшествия Бориса на престол посреди Кремля поднялся гордый и стройный гигант в золотом шлеме-куполе, и, если прежняя церковь звалась просто Иваном, надстроенная - она стала Иваном Великим. Три нижних восьмигранных яруса как бы вырастают один из другого. Грани украшены плоскими вертикальными выступами «лопатками», что придает зданию одновременно мощь и нарядность. Лопатки переходят в декоративный пояс, состоящий из маленьких, словно игрушечных арочек, - любимый мотив древнерусских зодчих. Выше темнеют проемы, в которых висят колокола и поднимается верхний круглый ярус со щелевидными окнами. Когда были сняты леса, на страшной высоте под самым куполом глазам восторженных москвичей предстала золотая надпись:

«Изволением святые Троицы повелением великого господаря царя и великого князя Бориса Федоровича всея Руси самодержца и сына его благоверного великого господаря царевича князя Федора Борисовича всея Руси сей храм совершен и позлащен во второе лето господарства их».

«На вызолоченных досках золотыми буквами он [Годунов] обозначил свое имя, положив его как некое чудо на подставке, чтобы всякий мог, смотря в высоту, прочитать крупные буквы, как будто имея их у себя в руках», - пишет современник.

Мы не знаем ни имени великого зодчего, построившего колокольню, ни имени гениального художника-каллиграфа, сумевшего рассчитать надпись так, чтобы она, не нарушая масштаба архитектуры, читалась с колоссального расстояния, чтобы золотые буквы связывались в единый ритмический орнамент и в то же время сохраняли самостоятельность и изысканное начертание.

Колокольня и впрямь как бы служила «подставкой» надписи. Золотые буквы, подобно ожерелью, украшали красавицу-башню тремя ярусами, прославляя в веках царя Бориса и утверждая его сына Федора соправителем и наследником. Надпись сияла золотом над Москвой и над всей Россией, показывая, как велик и могуществен тот, кто поставил посреди Кремля эту гигантскую белую свечу и зажег ее червонным золотом похожего на шлем купола.

Имя Годунова теперь возвышалось над Иваном Калитой, Иваном 111, Иваном IV Грозным, утверждая самое важное для Бориса - преемственность его власти. Годунов создавал династию, рассчитывая, что людская память неустойчива. И правда, по прошествии нескольких лет стали забываться и гибель царевича, и пожар Москвы, и нашествие хана, а белая колокольня стояла перед глазами москвичей и должна была стоять, пронося в вечность память о Борисе.

Колокольня «собрала» в единое и неразрывное целое три главных собора Кремля, воцарившись над золотом и серебром луковичных куполов. Объединение Руси, победа над татарами, стремительный рост культуры и самоуважение нации, сбросившей трехсотлетнее иго, воплощались в простых и суровых белокаменных массах Успенского, Архангельского и Благовещенского соборов. Теперь к ним прибавилась башня, казавшаяся гигантской на фоне нагромождений деревянных срубов, крылец, тесовых и гонтовых крыш, обступивших Соборную площадь.

В жизни древнего москвича все было непрочным: сегодня - враги, завтра - пожар, послезавтра - голод и моровая язва. Только застывшие в нерушимом покое белокаменные соборы и устремившаяся ввысь белая колокольня как бы говорили о иной, вечной и неизменной жизни. Колокольня медленно, но неудержимо, ярус за ярусом растущая к небу, казалось, сливается с ним; в зависимости от погоды, она представлялась то ласковой, то угрюмой и недоброй, то полной какого-то внутреннего напряжения, которое разряжалось сначала наводящим страх и тоску гудением большого колокола, а затем рассыпалась в веселом перезвоне.

Среди тревог повседневной жизни, неуверенности в будущем, золотой купол колокольни, мерцание которого, казалось, проникало в каждое слюдяное оконце разбросанного по косогорам города, напоминал о боге, всевидящем и карающем. А царь Борис, мудрый и строгий, все ведающий, все понимающий, получивший власть из рук самого бога и отблагодаривший его возведением удивительной башни, как бы объявлялся богоравным.

Иван Великий был по-прежнему главной дозорной вышкой Москвы. Здесь принимались сигналы с башни Симонова монастыря, а там в свою очередь с церкви в селе Коломенском. Система сигнализации тянулась далеко на юг и позволяла за несколько часов предупредить Москву о приближении врага, находящегося на расстоянии нескольких сот километров. Иван Великий завершал цепь башен, но «рабочими» у него были только три нижних восьмигранных яруса, построенные до Бориса. Верхний круглый ярус с декоративными щелевидными окнами служил, действительно, «подставкой» для надписи. Военного значения он не имел.

Все лето 1601 года шли невиданные дожди, а в середине августа ударил мороз. Мерзлое зерно оказалось невсхожим, и в следующем году все семена погибли в земле. Начался голод. Он был столь страшен, что в одной Москве от него умерло, судя по захоронению в трех назначенных для этого местах, 26 тысяч человек.

Колокольни Иван Великий и звонница после взрыва. Рисунок Бакарева.

«Свидетельствую истиной и Богом, что в Москве я видел собственными глазами людей, которые валялись на улицах. Летом они щипали траву, подобно животным, а зимою ели сено», - пишет француз Маржерет. «В то время по воле Божией, во всей московской земле наступила такая дороговизна и голод, что подобного еще не приходилось описывать ни одному историку. Все крестьяне и поселяне, у которых были коровы, лошади, овцы и куры, съели их, невзирая на пост, собирали в лесах различные коренья, грибы и многое другое и ели их с большой жадностью; ели также мякину, кошек и собак», - писал английский посланник.

В 1605 году Борис Годунов неожиданно умирает. Вскоре москвичи встретили Самозванца как избавителя от бедствий.

Семья Годуновых вместе с царевичем Федором была казнена, а тело Бориса, объявленного цареубийцей, было вывезено из усыпальницы русских царей - Архангельского собора. Самозванец обосновался в Кремле, над которым продолжали сиять, словно отлитые из золота, имена Бориса и его сына Федора. Поэтому Лжедмитрий повелел немедленно забелить ненавистную ему надпись под куполом Ивана Великого. В дальнейшем в планы Самозванца, занявшего русский трон с помощью польской шляхты, входило устроить в нижнем ярусе звонницы костел. Самая высокая башня Москвы должна была помочь ему выполнить обязательства перед иезуитами.

В 1613 году земское собрание избрало на русский престол четырнадцатилетнего Михаила Федоровича Романова. Новый царь был слишком молод, чтобы управлять государством, и фактически власть взял в свои руки его отец, бывший боярин Федор Никитин Романов, при Годунове постриженный в монахи под именем Филарета и со временем добившийся сана патриарха всея Руси.

Романовы были такой же выборной династией, как Годуновы, перед ними стояла та же проблема утверждения преемственности. В 1624 году к единственной свободной стене звонницы Петрока Малого пристраивается еще одна колокольня, увенчанная остроконечным шатром. Надпись на ней гласила, что «колокольня возведена Божию милостию, повелением Великого Государя, Царя и Великого князя Михаила Федоровича всея Руси Самодержца, по совету Господина Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Филарета Никитича».

Годунов в своей надписи на колокольне возвещал о правах своего преемника, Филарет - утверждал преимущество духовной власти над светской и объявлял всему свету, что царь поступает так, как он - отец и патриарх - ему советует. Он перенес в свою «Филаретову пристройку» патриаршью ризницу, где хранили священные реликвии и сокровища русской православной церкви. Тем самым символ могущества I славы государства превращается в символ намерения церковной власти стать выше власти светской.

Не удивительно, что правнук патриарха Филарета - Петр I, считавший, что церковь должна быть покорной слугой царского единодержавия I вообще упразднивший даже должность патриарха, приказал расчис-ш м. самодержавную надпись под куполом Ивана Великого. Она заново меняла над потускневшей к тому времени вязью затейливых букв на «Филаретовой пристройке» (надпись Филарета была снята в 1806 году).

Сподвижникам Петра I, начавшим вместе с молодым царем переустройство русского государства, Иван Великий казался воплощением старой боярской Руси, озлобленно огрызавшейся на каждое нововведение. Для того чтобы показать свою силу, бывший торговец пирогами, став-шин Светлейшим князем и денщиком царя, Меншиков приказывает архитектору Зарудному построить в своей городской усадьбе на Чистых прудах церковь архангела Гавриила… на одну сажень выше Ивановой колокольни. Зарудный построил церковь-башню в новом духе с коринфскими пилястрами и богатой лепниной в стиле барокко и увенчал ее похожим на иглу золоченым шпилем.

Хотя молния ударила в шпиль «Меншиковой башни», как она называлась в народе, и испепелила ее верхний ярус, однако попытки прев-юнти Ивана продолжались. В конце XVIII века уже не князь и не царский любимец, а разбогатевший на откупах купец Семен Васильев заказал Родиону Казакову… колокольню Андрониковского монастыря выше Ивана Великого. Строительство было приостановлено личным вмешательством грозного императора Павла.

С глубокой древности принято архитектуру сравнивать с музыкой: и та и другая основаны на ритме, на гармоническом соотношении частей. Но вряд ли можно найти другое архитектурное сооружение, которое, подобно Ивану Великому, так сливалось бы с музыкой. Каждый ярус колокольни имел свою собственную тональность. В самом верхнем ряду располагались колокола дискантовые. Во втором ярусе - шесть колоколов альтовых, в первом ярусе - шесть колоколов теноровых, на звоннице - колокола басовые. «Сначала шесть раз ударяет в один наименьший колокол, а потом попеременно с колоколом побольше шесть же раз; затем уже в оба попеременно с третьим, еще большим, столько же раз и в таком порядке доходят до самого большого; тут ударяют уже во все колокола и притом столько же раз. Затем вдруг перестают, а там в том же порядке начинают сызнова. И так повторяется на дню много раз». «А как, случалось, зазвонят в замке в перечисленные выше тридцать-то семь колоколов, так, бывало, наводят тоску и какую-то внутреннюю дрожь», - писал польский посол.

Во время шествия царя или патриарха в собор давали торжественный звон. По случаю рождения царевичей или царевен звонили уже по-другому. При бракосочетании тех и других звучал Успенский большой колокол. Кончину государя или кого-либо из членов царской фамилии возвещали троекратным ударением, звонили «в один край», то есть тревожно и скорбно.

Колокольный звон был не только принадлежностью церковного обряда, но заменял в Древней Руси часы, газеты, радио. Ивановская колокольня давала сигнал начала звона в остальных церквах Москвы. Она была и главной вертикалью столицы и ее камертоном. По ней как бы равнялась жизнь в городе, и к ней денно и нощно было привлечено всеобщее внимание. Сигнал подавал Патриарший колокол, в него ударяли ежедневно утром н вечером; сразу за ним начинали звонить в Чудовом монастыре, а потом в других церквах Москвы. Звон колоколов не переставал с рассвета до полуночи и был слышен, по уверениям современников, на десятки верст вокруг.

Кремлевские колокольни имели тридцать семь колоколов. Каждый имел не только свой голос, но и имя: Патриарший, Лебедь, Медведь,

Глухой, Широкий, Реут, или Ревут. Новгородский вечевой колокол - трофей Ивана Грозного, Ростовский, Слободской, Даниловский - получили название от местности, в которой были отлиты. Корсунские колокола, по преданию, были памятниками взятия Корсуня (Херсона) Владимиром в 988 году.

В Англии самый большой колокол находится в здании парламента и весит 850 пудов (отлит в 1856 году). Во Франции самый большой колокол находится в Соборе Парижской богоматери. Он был набатным колоколом французской революции, за что попал в опалу. Первоначально французский набатный колокол, отлитый в 1400 году, весил 375 пудов, а в 1685 году он был перелит в 650-ти пудовый. В Италии самый большой 700 пудовый колокол находится в Миланском соборе. В Германии славятся своей красотой и древностью колокола Глориа в Эрфурском соборе, отлитые в 1497 году в 687 пудов.

Самым большим колоколом Ивана Великого был царь-колокол. Отлитый при Борисе Годунове, он имел 1000 пудов весу. В 1668 году колокол был перелит и стал весить 8000 пудов. Он висел на брусяном срубе между Ивановской колокольней и Архангельским собором.

Корнилий де Бруин пишет: «Посреди большой площадки, окруженной различными зданиями, возносится башня или колокольня Ивана Великого, подле которой находится громадный колокол, упавший с колокольни во время пожара 1701 года и разбившийся от падения. Колокол этот величины чудовищной».

В 1733 - 1735 годах он был заново перелит отцом и сыном Мотори-ными в 12 327 пудов. Это беспримерное литейное предприятие тоже имело свой политический смысл. Императрица Анна Иоанновна, дочь брата Петра I, демонстрировала им свою приверженность к старорусским обычаям. В 1737 году, когда колокол был еще в литейной яме, разразился пожар. Москвичи, видя, что в яму, где находится колокол, падают горящие бревна, стали лить воду. Колокол от неравномерного охлаждения треснул и от него отпал большой кусок.