Хельсрич

ГЛАВА XIII Тридцать шестой день

ДАРГРАВИАН

Пятый день. Посмертно удостоен благодарности за защиту заправочного комплекса Торшев.

Геносемя: возвращено.

ФАРУС

Седьмой день. Найден на перекрестке Курул, окруженный по меньшей мере дюжиной убитых врагов.

Геносемя: возвращено.

ТАЛИАР

Десятый день. Пропал при взрыве нефтехимикатов на станции Белая звезда.

Геносемя: не найдено / не возвращено.

КОРИТ

Десятый день. Пропал при взрыве нефтехимикатов на станции Белая звезда.

Геносемя: не найдено / не возвращено.

ТОРАВАН

Десятый день. Пропал при взрыве нефтехимикатов на станции Белая звезда.

Геносемя: не найдено / не возвращено.

АМАРДЕС

Не смог выжить после ожога 83 % поверхности кожи во время взрыва на станции Белая звезда. Дарована милость Императора.

Геносемя: не найдено / не возвращено.

ХАЛРИК

Тринадцатый день. Очевидцы из 101-го Стального легиона повествуют о впечатляющем проявлении храбрости перед огромным численным превосходством врага. Посмертно награжден «Печатью за отвагу» за сплочение начавших отступать гвардейцев у Грузового моста тридцать.

Геносемя: возвращено.

АНГРАД

Восемнадцатый день. Собственноручно подбил пять вражеских танков при защите вокзала Амалас. Предательски был повержен наземь и погиб под гусеницами танка.

Геносемя: уничтожено / не возвращено.

ВОРЕНТАР

Восемнадцатый день. Сражался при защите вокзала Амалас.

Геносемя: возвращено.

ЭРИАС

Восемнадцатый день. Сражался при защите вокзала Амалас.

Геносемя: возвращено.

МАРКОЗИАН

Восемнадцатый день. Сражался при защите вокзала Амалас. Особо стоит отметить убийство орочьего вожака в поединке на командирском танке врага. Посмертно награжден «Печатью за непревзойденную отвагу». Враг испепелил тело в яростной контратаке.

Геносемя: уничтожено / не возвращено.

Это должно было случиться.

И от осознания неизбежности реальность не стала легче, а горечь поражения слаще. Но приготовления были сделаны вовремя. Когда это случилось, имперские силы были готовы.

Впервые это произошло на восемнадцатый день, на вокзале Амалас, на перекрестке Омега-9б-34. Это идентификационное название места на имперских гололитических дисплеях.

Полковник Саррен уставшими, опухшими глазами смотрел на мерцание гололитических картинок, медленно отступающих со своих позиций. Несколько рун размером в пару сантиметров, двигающихся от точки на карте, обозначенной вокзал Амалас, перекресток Омега-9б-34.

За мерцающими рунами скрывался иллюзорный съезд, который вливался в гораздо, гораздо более широкую дорогу. Саррен смотрел, как вдоль этого съезда ползли руны, и пытался вдохнуть. Получилось только с четвертого раза.

— Это полковник Саррен, — сказал он в вокс. — Всем подразделениям в квартале Омега, микрорайон девять. Всем подразделениям. Приготовьтесь к отступлению. Забудьте о запланированных путях отступления, повторяю: забудьте об отступлении на запланированные позиции. Когда поступит приказ, вы отступите куда сможете.

Он проигнорировал шторм требований подтверждения, позволив вокс-связистам отвечать от его имени.

— Мы все сделали правильно, — сказал он сам себе. — Мы чертовски хорошо сдерживали ублюдков так долго.

Восемнадцать дней — более половины месяца военных действий в условиях осады. У него были основания подсластить горечь неудачи толикой гордости.

Минуты тянулись мучительно медленно. Подошла адъютант и тихо привлекла внимание командующего:

— Сэр, ваш «Гибельный клинок» готов.

— Благодарю, сержант.

Она отсалютовала и двинулась прочь. Наконец Саррен вновь потянулся к воксу:

— Все отряды в квартале Омега, микрорайон девять. Отступление, отступление, отступление. Враг прорвался к магистрали Хель.

МАЛАТИР

Девятнадцатый день. Пропал без вести во время вражеского наступления на военную базу Янгарн.

Геносемя: не найдено / не возвращено.

СИТРЕН

Двадцатый день. Пал в поединке с вражеским дредноутом на перекрестке Данаб в расположении центра перевооружения титанов.

Геносемя: возвращено.

ТАЛАЙДЕН

Двадцать первый день. Пал в поединке с вражеским дредноутом на перекрестке Данаб в расположении центра перевооружения титанов. Для сохранения жизни требовалось множественное и незамедлительное использование аугментики. Дарована милость Императора.

Геносемя: возвращено.

ДАРМЕР

Двадцать второй день. Тело найдено среди погибших солдат 68-го полка Стального легиона на баррикадах Му-15.

Геносемя: возвращено.

ИКАРИОН

Двадцать второй день. Тело найдено среди погибших солдат 68-го полка Стального легиона на баррикадах Му-15.

Геносемя: возвращено.

ДЕМЕС

Тридцатый день. Пропал без вести после захвата врагом жилого квартала «Процветающие небеса». Отмечены многочисленные жертвы среди гражданских.

Геносемя: не найдено / не возвращено.

ГОРТИС

Тридцать третий день. Возглавил контратаку после прорыва противником обороны бастиона IV. В бою также были потеряны два титана класса «Владыка войны» Легио Инвигилаты.

Геносемя: возвращено.

СУЛАГОН

Тридцать третий день. Пропал без вести при обороне бастиона IV. Последние сообщения свидетельствуют о достойной восхищения доблести перед лицом превосходящих сил противника.

Геносемя: не найдено / не возвращено.

НАКЛИДЕС

Тридцать третий день. Организовал и вдохновлял сопротивление в бастионе IV, пытался сплотить ополченцев до подхода подкрепления.

Геносемя: возвращено.

КАЛЕБ

Тридцать третий день. Участвовал в контратаке на бастион IV. Тело было расчленено и изувечено врагами.

Геносемя: уничтожено / не возвращено.

ТОМАС

Тридцать третий день. Пилот «Громового ястреба» «Мстящий» — корабль сбит противовоздушным огнем гарганта во время штатного патрулирования.

Геносемя: не найдено / не возвращено.

АВАНДАР

Тридцать третий день. Второй пилот «Громового ястреба» «Мстящий» — корабль сбит противовоздушным огнем гарганта во время штатного патрулирования.

Геносемя: не найдено / не возвращено.

ВАНРИЧ

Тридцать пятый день. Погиб при минировании дороги перед наступлением вражеских танков.

Геносемя: возвращено.

Неровар опускает руки, его внимание отрывается от встроенного в броню нартециума.

Кадор лежит на разбитой дороге, броня старого воина сломана и разбита.

— Брат, — зову я Неро, — не время для скорби.

— Да, реклюзиарх, — отзывается он, хотя я знаю, что он меня не слышит. Не осознавая происходящее, механически рыцарь кладет руку на грудь Кадора.

Нас окружает пустое шоссе, заваленное телами нашей последней охоты. Здесь бой не идет — звуки войны доносятся из соседних кварталов, — а мы настолько углубились в расположение противника, что все вокруг тихо и неподвижно. Небеса безмолвны и не потревожены разъяренным огнем орудийных башен.

Редуктор с резким клацаньем делает свое дело, разрывая тишину. Один раз, затем второй. Слышен мясистый влажный звук извлекаемой плоти.

Неро поднимает руку. Пронзающие броню и плоть сверла в его хирургической перчатке жужжат, разбрызгивая темную кровь Астартес по броне. В руке он с величайшей осторожностью держит блестящие багряные органы, что раньше покоились в груди и горле Кадора. С них капает кровь, они подрагивают, словно все еще пытаясь напитать силой своего владельца. Неро опускает их в цилиндр с сохраняющей жидкостью, который в свою очередь втягивается в защитную полость в его перчатке.

Я неоднократно видел, как он выполнял подобный ритуал в течение последнего месяца.

— Сделано, — произносит он мертвым голосом, поднимаясь на ноги.

Рыцарь не замечает меня, когда я подхожу к телу, и занимается вводом информации на экране нартециума.

КАДОР

Тридцать шестой день. Попал в засаду на контролируемом врагами участке магистрали Хель.

Геносемя: возвращено.

Тридцать шестой день.

Тридцать шесть дней изматывающей осады. Тридцать шесть дней отступлений, отходов, сдерживания позиций так долго, сколько возможно.

Весь город провонял кровью. Медный, острый запах человеческой крови и тошнотворное грибное зловоние мерзости из орочьих вен. Вместе с кровью ощущаются запахи умирающего города — от горящей древесины и расплавленного металла до взорванных камней. На последнем сборе командиров было сообщено, что враг контролирует сорок шесть процентов города. Это было четыре ночи назад.

Потеряна почти половина Хельсрича. Потеряна в дыму и пламени, в горьком, ужасающем поражении.

Мне говорят, что нам не хватает сил, чтобы отвоевать хоть что-то. Подкрепление из других ульев не приходит, и большинство солдат Гвардии и ополчения, которые еще сражаются, истощены, постоянно отступают, оставляют одну дорогу за другой. Удерживают перекресток несколько ночей, а затем, когда больше уже невозможно противостоять подавляющему численному превосходству врага, откатываются на новые позиции.

Воистину, нам предстоит умереть в самом бесславном Крестовом Походе и запятнать имя Черных Храмовников.

— Реклюзиарх, — зовут меня по воксу.

— Не сейчас. — Я преклоняю колени перед оскверненным телом Кадора, видя отверстия в его броне и плоти — одни от выстрелов врага и два от ритуальной хирургии сверлящих инструментов Неровара.

— Реклюзиарх, — повторяет все тот же голос.

Руна, мерцающая на краю моего ретинального дисплея, сообщает, что это из «Серого воина». Думаю, Саррен снова будет просить спасать положение на очередном бесполезном перекрестке.

— Я совершаю обряд над павшим рыцарем. Сейчас не время, полковник.

Сначала он ответил ненужными вежливыми словами сочувствия. Они были кратки. Десятки тысяч убитых за последние четыре недели сильно притупили восприятие. Это почти восхитительно. Я вижу, что он изменился в лучшую сторону.

— Реклюзиарх. — В голосе Саррена чувствуется, насколько командующий измотан. Будь я с ним в одной комнате, я знаю, что ощутил бы усталость в его костях, аурой окутывающую то место, где он стоит. — Когда вернетесь из рейда, ваше присутствие потребуется в районе Фортрайт-5.

Квартал Фортрайт. Южная часть порта.

— Почему?

— Мы получаем аномальные отчеты от нефтяных платформ Вальдеза. Обычно прибрежные ауспики так реагируют на шторм, но ведь сейчас море спокойное. Мы подозреваем, что там что-то происходит.

— Мы будем там через час, — отвечаю я. — О каких аномалиях идет речь?

— Если бы я мог дать вам подробности, реклюзиарх, то так и сделал бы. Чтецы ауспиков считают, что дело во внешнем вмешательстве. Мы полагаем, что платформы глушат.

— Один час, полковник. Готовьтесь. — Теперь я обращаюсь уже к братьям.

Путь по магистрали Хель и так неблизкий, а если повсюду кишат враги, то тем более. Разведка теперь передвигается на мотоциклах — велик риск того, что на вражеской территории «Громовой ястреб» собьют.

— Странно, — произносит Неро, баюкая в руках голову Кадора, словно старый воин просто уснул. — Я не хочу оставлять его.

— Это уже не Кадор. — Я поднялся с колен, помазав табард священными маслами и затем снимая его с брони Кадора. В лучшие времена табард был бы помещен на хранение на «Вечном крестоносце». А в эти времена, здесь и сейчас, я срываю облачение с тела брата и обматываю вокруг наруча, как память о старом рыцаре. — Кадор умер. Ты никого не покидаешь.

— Ты бессердечен, брат, — упрекает меня Неро.

Стоя здесь посреди полууничтоженного города и окруженный множеством трупов, я едва не рассмеялся.

— Даже для тебя, — продолжает Неро. — Даже для того, кто облачен в черное, ты говоришь слишком равнодушно.

— Я любил его так, как только можно любить воина, который сражается с тобой бок о бок двести лет, мальчик. Такая привязанность создается десятилетиями из обоюдной преданности и закаляется на войне, ее невозможно просто отбросить. Потеря Кадора будет со мной все те дни, что я еще проживу в этой битве, пока и меня не убьют. Но я не буду предаваться скорби. Он посвятил жизнь службе Трону, и тут нечего оплакивать.

Апотекарий уныло повесил голову. От стыда? В раздумьях?

— Я понимаю, — говорит он, ни к кому не обращаясь.

— Мы еще поговорим об этом, Неро. Теперь по машинам, братья. Мы едем на юг.

Половина города превратилась в руины. Жилые башни стоят под желтыми небесами Армагеддона пустые и покинутые.

Группы орков — шакалы-одиночки, отставшие от главных сил, — грабят опустевшие кварталы. Те немногие жители, что остались в домах, безжалостно убиваются ксеносами.

Пять бронированных мотоциклов с ревом прокладывают себе путь по магистрали Хель. Их броня черна, под стать броне рыцарей. Двигатели низко ревут, повествуя о жажде прометия. Установленные на мотоциклах болтеры соединены с контейнерами в корпусе транспортного средства, где хранятся патроны.

Приам сбрасывает скорость и оказывается рядом с Нероваром. Рыцари не смотрят друг на друга, когда проезжают по темному рокриту шоссе сквозь уничтоженный конвой неподвижных обгоревших танков.

— Его смерть, — начал воин, его голос по воксу искажается и трещит от шума двигателей, — она беспокоит тебя?

— Я не хочу об этом говорить.

Приам объехал обугленный остов того, что еще недавно было транспортом «Химера». Пристегнутый к спине меч ударялся о броню в такт движению мотоцикла.

— Он умер недостойно.

— Я сказал, что не желаю говорить об этом, брат. Оставь меня.

— Я говорю, потому что был дружен с ним, как и ты, и я тоже скорблю. Он плохо погиб. Скверная, скверная смерть.

— Он убил нескольких, прежде чем упал.

— Да, — согласился мечник. — Но ему нанесли смертельную рану в спину. Меня бы это опозорило чрезмерно.

— Приам! — Голос Неровара был ледяным и выдавал обуревавшие его чувства. И угрозу. — Оставь меня в покое.

— Неро, ты невозможен. — Приам прибавил скорость и унесся вперед. — Я пытаюсь выразить тебе сочувствие. Пытаюсь наладить отношения, а ты ругаешь меня. Я запомню это, брат.

Неровар ничего не сказал и просто глядел на дорогу.

Платформа Джаханнам.

Шестьсот девятнадцать рабочих размещались на океанской промышленной базе. Ее очертания на фоне неба представляли собой мешанину из кранов и топливных хранилищ. А под ней была лишь водная бездна и богатство сырой нефти, из которой создавали прометий.

Внезапно в глубине появилась некая тень.

Словно черная волна под поверхностью воды, она подплывала все ближе к опорам, державшим гигантскую платформу на поверхности. Тени поменьше — похожие на острых рыб — выплеснулись перед первой, как ливень из тучи.

Платформа сначала вздрогнула, словно под напором холодных ветров, что всегда налетали с берега.

А затем с величественной неспешностью начала падать. Многоуровневая платформа размером с целый город погрузилась в океан. Суда вокруг нее один за другим начали взрываться. Каждый из кораблей, получив пробоины, тонул рядом с платформой Джаханнам.

Шестьсот девятнадцать рабочих и тысяча двадцать один член экипажа погибли в холодной воде в течение следующих трех часов. Всего несколько мужчин и женщин, что смогли добраться до вокс-передатчиков, кричали, не понимая, что их никто не слышит.

В конце концов платформа затонула, на поверхности остались лишь плавающие обломки.

Хельсрич ничего не услышал.

Платформа Шеол.

В центральном шпиле, угнездившемся среди множества высоких складских башен, офицер-техник Найра Ракинова бросила взгляд на зеленый экран, где внезапно изображение сменилось помехами.

— Ты шутишь, да? — обратилась она к экрану.

Тот ответил белым шумом.

Девушка грохнула кулаком по толстому стеклу. Но экран лишь чуть громче зашумел. Найра решила больше не повторять попытку.

— Мой монитор сломался, — обратилась она к остальным в помещении. Оглянувшись через плечо, техник увидела, что «остальные», состоявшие обычно из грузного бывшего крановщика Грули, который отвечал за связь, ушли за кружкой кофеина.

Она снова посмотрела на пульт управления. По всему экрану замерцали тревожные сигналы. На секунду на гидролокаторе внезапно появился входящий импульс. Сотни. Потом снова только пустой океан. И снова ничего, только небольшое искажение.

Комната вздрогнула. Вся платформа содрогнулась, словно при землетрясении.

Найра судорожно сглотнула, уставившись на экран. Картинка сотен точек под водой вновь вернулась на экран.

Она кинулась через дрожавшую комнату и принялась долбить по кнопке передачи на вокс-станции.

Девушка успела крикнуть: «Хельсрич, Хельсрич, прием…» — прежде чем мир выскользнул из поля зрения, а затем палуба ушла из-под ног и вторая нефтяная платформа Вальдеза с разрезанными стальными конструкциями, изгибаясь и скрипя, ушла под воду.

Платформа Люциф.

На самом большом из трех океанских комплексов работало вдвое больше людей, чем на Джаханнаме и Шеоле. Они были бессильны предотвратить надвигавшееся разрушение, но хотя бы увидели его приближение.

По всей платформе ауспики гидролокаторов внезапно показали те же волны искажений, что предшествовали гибели Шеола и Джаханнама. Но здесь полностью укомплектованный пункт управления отреагировал расторопнее — техно-аколит низкого ранга сумел восстановить более менее приемлемое изображение.

Офицер-техник Марвек Коловас немедленно вышел на связь, и его мрачный голос понесся прямиком к большой земле:

— Хельсрич, это Люциф. Приближается мощная, повторяю, мощная вражеская флотилия. Как минимум три сотни подводных судов. Мы не можем связаться ни с Шеолом, ни с Джаханнамом. Ни одна из платформ не отвечает. Хельсрич, Хельсрич, прием.

— Ух…

Коловас, сощурившись, посмотрел на приемник в руке.

— Хельсрич! — воззвал он.

— Ух, это работник порта Нилин. Вы подверглись нападению?

— Трон, ты что, оглох, ублюдок? Флот вражеских подлодок атакует все платформы снабжения. Нам немедленно требуется спасательное судно. Летающее спасательное судно! Платформа Люциф тонет.

— Я… я…

— Хельсрич! Хельсрич! Вы меня слышите?

Внезапно вокс-канал заполнил другой голос:

— Это Томаз Магерн. Хельсрич услышал вас и понял.

Коловас только сейчас выдохнул. Мир вокруг него дрожал, начав рушиться.

— Удачи, Люциф, — произнес за секунду до обрыва связи бригадир докеров.

— Ситуация такова, — начал полковник Саррен.

Мягко говоря, офис Магерна в Фортрайт-5 был помойкой. Магерн и в лучшие времена не отличался аккуратностью, а недавний развод тем более не способствовал чистоте в его жилище. В главной комнате валялась куча из использованных стаканчиков из-под кофеина, которые уже начали зарастать плесенью, а в дополнение повсюду были разбросаны бумажные бланки. Скомканная, валялась здесь и форма Магерна, когда он оставался спать в офисе, а не возвращаться в свое тоскливое логово холостяка, а до развода — к женщине, которую называл Лживой Сучкой.

Лживая Сучка стала лишь воспоминанием, причем неприятным. И теперь Томаз, сам того не желая, беспокоился. Погибла ли она? Он не был уверен, что обида была настолько сильной, чтобы желать чего-либо подобного.

С прибытием реклюзиарха воспоминания отошли на второй план. Рыцарь в поцарапанной черной броне вошел в комнату, разогнав обслуживающий персонал и офицеров Гвардии.

— Вы меня вызывали, — извергся из вокса в шлеме жесткий голос.

— Реклюзиарх, — кивнул Саррен.

Смертельная усталость полковника была видна в каждом его жесте. В величественной усталости он двигался так, словно плыл глубоко под водой. Офицеры собрались вокруг беспорядочно заваленного стола, склонившись над мятой бумажной картой города и прилегающих к нему земель.

Все в комнате были сосредоточены на карте, когда прибыл Гримальд.

— Говорите, — велел он.

— Ситуация такова, — повторил Саррен. — Ровно пятьдесят четыре минуты назад мы получили сигнал бедствия с платформы Люциф. Они сообщили, что их атаковал огромный флот субмарин, насчитывающий по крайней мере триста подводных лодок.

Стоявшие рядом бригадиры и офицеры разнообразно выругались и начали делать пометки на карте или спрашивать у Саррена подтверждения.

— Когда они доберутся…

— …должны переместить оставшиеся гарнизоны…

— …собрать батальоны штурмовиков…

Кирия Тиро встала рядом с полковником:

— Вот зачем эти ублюдки оказались в Мертвых Землях. Они там разобрали десантные корабли и построили из них подводный флот.

— Все еще хуже. — Саррен указал пультом управления на переносной гололитический стол, изменил масштаб изображения и продемонстрировал большую часть южного побережья Армагеддон Секунд.

— Улей Темпест, — пробормотали несколько офицеров.

Руны, обозначавшие врага, загорались, придвигаясь все ближе ко второму прибрежному улью. Их было почти столько же, сколько шло в Хельсрич.

— Они покойники, — сказала Тиро. — Темпест падет, и неважно, что мы сделаем. Улей вполовину меньше нас, и защитников у него также вдвое меньше.

— Все мы покойники, — раздался голос.

— Что ты сказал? — фыркнул комиссар Фальков.

— Мы сделали все, что только можно было предпринять, — возражал тучный лейтенант в униформе мобилизованного ополчения. Он держался спокойно, даже уверенно, произнося то, что уже давно обдумал. — Клянусь Троном, три сотни вражеских судов, да? Мои люди стоят в порту, и мы знаем, что можем там сделать. Наша оборона так тонка, как… как… черт, как если бы ее там вообще не было. Мы должны эвакуировать город! Мы сделали все, что могли.

Темный плащ Фалькова зашуршал, когда комиссар выхватил личное оружие, но не успел покарать лейтенанта за трусость. Смерч из тьмы пронесся по комнате. Ополченец с грохотом ударился спиной о стену, зависнув в метре над полом и подергивая ногами, когда реклюзиарх сжал его горло одной рукой.

— Тридцать шесть дней, презренный червь. Тридцать шесть дней мы бросаем вызов, и тысячи тысяч героев лежат мертвые! А ты смеешь заикаться об отступлении, когда наконец пришел твой черед пролить вражескую кровь?

Лейтенант судорожно пытался вдохнуть. Полковник Саррен, Кирия Тиро и другие офицеры молча смотрели. Никто не отвернулся.

— Хх. Агх. Сс. — Он изо всех сил пытался вдохнуть, не отрывая глаз от серебряной посмертной маски Бога-Императора.

Гримальд придвинулся ближе, его лицо-череп скалилось, закрывая все вокруг.

— Куда ты побежишь, трус? Где ты сможешь укрыться так, чтобы Император не увидел твоего позора и не плюнул в твою душу, когда твоя никчемная жизнь подойдет к концу?

— М-молю…

— Не позорь себя еще больше, выпрашивая жизнь, которой не заслуживаешь.

Гримальд напряг руку, пальцы с влажным звуком вонзились в плоть. В его хватке лейтенант корчился в спазмах, а затем рухнул на пол, когда рыцарь разжал пальцы. Реклюзиарх вернулся к столу, игнорируя упавшее тело.

Прошло несколько секунд, прежде чем разговор возобновился. Фальков отдал честь реклюзиарху, на что рыцарь не обратил внимания.

Магерн попытался понять смысл проведенных на карте линий, которые обозначали диспозицию войск, но с тем же успехом мог почитать текст на незнакомом языке. Он прочистил горло и позвал, перекрывая шум:

— Полковник.

— Да, Томаз.

— Что вот это означает? Пожалуйста, в двух словах и попроще. Все эти линии и числа ничего для меня не значат.

Ответил ему Гримальд. Рыцарь говорил низким голосом, смотря сверху вниз на карту немигающими алыми глазами шлема.

— Сегодня тридцать шестой день осады, — сказал Храмовник. — И если мы не отстоим порт против десятков тысяч зеленокожих, которые прибудут через два часа, то к ночи город падет.

Кирия Тиро кивнула, не отрывая глаз от карты:

— Нам нужно эвакуировать рабочих из порта как можно быстрее, чтобы подвести войска.

— Нет, — сказал Магерн, хотя никто его не услышал.

— Эти улицы, — полковник Саррен ткнул в карту, — забиты транспортом с припасами, въезжающим и выезжающим. Мы попытаемся вытащить всех работяг вовремя.

— Нет, — повторил Магерн, на этот раз громче. Но опять никто не обратил на него внимания.

Один из присутствовавших майоров Стального легиона, штурмовик, выделявшийся темной формой и знаками отличия на плечах, провел пальцем по хребту центральной дороги, ответвлявшейся от магистрали Хель.

— Уберите дармоедов с нашего пути и очистите нам дорогу. Этого хватит, чтобы у главных причалов оказались обученные подразделения.

— Останутся еще две пристани, — нахмурился Саррен. — Безо всякой защиты, кроме гарнизонов ополчения. И им придется столкнуться с бегущими оттуда работягами.

— Эй, вы меня слышите? — вопросил Магерн.

— Можем перенаправить транспорт через второстепенные пути, — указала Тиро.

— Войска будут продвигаться слишком медленно, — кивнул Саррен. — Этого может быть недостаточно, но все же это лучшее, что мы можем сделать в данной ситуации.

Раздался механический и резкий звук, словно заработал на низкокачественном топливе двигатель транспорта «Химера». Одна за другой все головы повернулись к Гримальду. Звук исходил из вокализатора в шлеме рыцаря. Реклюзиарх тихо смеялся.

— Уверен, что представителю порта есть что сказать, — промолвил рыцарь.

Все головы повернулись к Магерну.

— Вооружите нас, — сказал он.

Полковник Саррен устало закрыл глаза. Остальные взирали на докера, не уверенные, что правильно поняли Томаза. Тот продолжил, когда молчание затянулось:

— В порту нас больше тридцати девяти тысяч, так вооружите нас. Мы дадим вам на это время.

Майор штурмовиков фыркнул:

— Вы будете мертвы уже через час. Все до единого.

— Возможно, — сказал Магерн. — Но мы ведь и не собирались пережить эту войну?

Майор не отступил, но теперь в его голосе было меньше усмешки.

— Храбро, но безумно. Если мы позволим врагу вырезать всех портовых рабочих, город после войны не сможет функционировать. Мы сражаемся, чтобы сохранить наш уклад жизни, а не просто выжить.

— Давайте сначала сосредоточимся на выживании, — промолвил Саррен, открыв глаза. — Факт остается фактом: большую часть сил Стального легиона передислоцировать нельзя. Они удерживают город, и если отвести их с позиций, Хельсрич падет так же, как если бы мы оставили порт вообще без защиты. Инвигилата и ополчение не в состоянии удержать сразу все.

— Тогда выбор небольшой, — сказала Тиро, — рабочие в порту погибнут без поддержки.

— Так вооружите их, — произнес Гримальд нетерпящим возражений тоном. — А уже потом обсуждайте, сколько они продержатся.

— Очень хорошо. Тогда все решено. — Полковник Саррен прочистил горло. — Томаз, благодарю тебя.

— Мы будем сражаться как… как… Проклятие, мы будем драться насмерть, полковник. Только не тяните с подкреплением.

— У нас огромные запасы оружия в порту. — Полковник кивнул Кирии Тиро. — Вы слышали реклюзиарха. Вооружите их.

Женщина с мрачной улыбкой отсалютовала и покинула место у стола.

— Мы удержимся, — обратился Саррен к оставшимся. — После всего, что мы проделали, я отказываюсь верить, что нас сломят ударом в спину. Мы можем держаться. Майор Крив, передвижение штурмовых отрядов в порт уже началось, но мне нужно, чтобы вы немедленно взяли операцию под личное командование. Если у вас есть гравишюты, то десантируйтесь из «Валькирий» — сейчас на счету каждый лазган.

Майор отдал честь и направился к выходу со всей возможной скоростью и изяществом, которые позволял массивный панцирный доспех.

— Гражданские, — прошептала Тиро, уставившись на гололит. Почти все укрепленные убежища располагались внутри и под районами порта. Шестьдесят процентов населения улья, скучившееся в бункерах, теперь окажется совсем близко от мест сражений. — Мы не можем оставить так много людей прямо на линии огня.

— Почему? Мы же не можем выпустить их на улицы, — покачал головой Саррен. — Им некуда бежать, а паника довершит дело. Стальной легион не сможет даже добраться до порта. Люди в безопасности в убежищах.

— Твари разнесут бункеры, — возразила Тиро.

— Да. Сейчас ничего нельзя сделать, — не сдался полковник. — Эвакуации не будет. Мы не можем ни вооружить их вовремя, ни защитить, если они покинут убежища. Они ничего не сделают, просто умрут на улицах и перекроют пути для подкрепления.

Тиро больше не спорила, зная, что полковник прав.

Саррен продолжил:

— Мне нужен отряд Гвардии и несколько батальонов легковооруженной техники на третьестепенных дорогах — вот здесь, здесь и здесь. Это все, что мы можем сделать.

Еще больше офицеров покинули кабинет.

— Реклюзиарх.

— Да, полковник.

— Вы знаете, о чем я хочу попросить вас. Есть только один способ продержаться достаточно долго, чтобы наполнить порт опытными войсками. Я не могу приказывать вам, но все равно попрошу.

— Не нужно просить. Я переброшу рыцарей на уцелевших «Громовых ястребах». Мы будем сражаться рядом с гражданскими. Мы удержим порт.

— Спасибо, реклюзиарх. Теперь мы готовы настолько, насколько вообще можно быть готовым в такой ситуации. И тем не менее это будет немалая нагрузка на Инвигилату и основную массу Имперской Гвардии. Город будет истекать кровью, в то время как мы перебросим элитную пехоту в порт, в бой… это займет несколько дней. В лучшем случае.

— Пусть Инвигилата остается в городе, — сказал Гримальд, указывая черной перчаткой на карту. — Пусть Стальной легион остается с ними. Сосредоточьтесь на том, что имеет значение здесь и сейчас.

— Не будет воодушевляющей речи? Я почти разочарован.

— Никаких речей. — Храмовник уже покидал комнату. — Не для тебя. Не ты будешь сегодня умирать. Мои слова услышат те, кто будет.

ГЛАВА XIV Порт

Они пришли, как только солнце начало спускаться с небес.

Порт Хельсрича занимал почти треть площади всего улья. Тысячи унылых складов и башен гавани стражами возвышались над обширной бухтой, облепленной бесчисленными причалами и пирсами, врезавшимися в пространство грязной сероватой воды.

Воздух на всей планете пах серой, но здесь — в сердце промышленного Хельсрича — это зловоние усиливалось запахом нефтехимикатов. Всего час требовался, чтобы вся одежда и волосы пропитались жирной, тяжелой вонью пролитого топлива и аммиачной морской воды. Те рабочие, что долго прослужили в порту, кашляли и сплевывали черную мокроту. Рак легких был второй по частоте причиной смерти среди населения, лишь слегка отставая от несчастных случаев на производстве.

Беспорядок в порту уже сам по себе был защитой от врага, однако не слишком надежной. Первым признаком приближения ксеносов стало то, что команды прыгали с кораблей, отваживаясь проплыть целый километр до причалов в грязной воде. Защитники Хельсрича наблюдали за взрывами сотен танкеров, которые попытались скрыться в открытом море.

Мужчины и женщины стояли на ящиках с грузом, вымощенных улицах, стальных причалах, следя и за флотом врага, который разрезал поверхность воды, подбираясь все ближе к городу.

Магерн стоял в одной из групп — он командовал бригадой одетых в грязные комбинезоны рабочих и прижимал к груди новенький лазган. Их раздавали офицеры-гвардейцы на складах по всему порту. Каждому отряду докеров устроили краткий инструктаж по обращению с лазганом: как заряжать, перезаряжать, ставить на предохранитель и прицельно стрелять. Магерн почувствовал, как у него вспотели ладони, когда он получил винтовку и дополнительные энергетические батареи к ней, которые сейчас лежали в маленьком мешочке, висевшем сбоку на поясе. Сержант Гвардии в спешке огласил инструкцию, как ими пользоваться, и вот Магерн оказался во всеоружии. Во рту пересохло.

— Следуйте за вашими командирами, — велел сержант, перекрикивая шум стольких собравшихся в одном месте мужчин и женщин. — К каждой бригаде и каждой группе из пятидесяти человек будет прикреплен штурмовик. Следуйте за ним, как шли бы за самим Императором, если бы Он спустился с неба и сказал, что делать с вашими жалкими задницами. Он скажет вам, когда драться, когда бежать, когда прятаться, и все такое. Если вы будете делать то, что прикажут, то получите гораздо больше шансов уцелеть и не будете мешаться под ногами у других. Если же вы не подчинитесь, то подставите остальных и ваших друзей поубивают. Все ясно?

Общее согласие было ему ответом.

— Следующие несколько дней вы состоите в Имперской Гвардии. Первое правило Гвардии: идти вперед. Если потеряетесь, идите вперед. Сбился с пути? Иди вперед. Отбился от группы? Иди вперед на врага. Вот лучшее, что вы можете сделать, и именно там найдете своих друзей. Поняли?

Вновь шумное согласие, хоть и с немного меньшим энтузиазмом.

— Отлично. Следующая группа!

Затем бригада Магерна и несколько других рядами вышли из здания склада, освобождая место для новых рабочих, шедших прослушать ту же лекцию.

Снаружи дюжины штурмовиков Стального легиона в охристых мундирах и с тяжелыми, жужжащими силовыми ранцами регулировали человеческий поток. Магерн повел свою группу к одному из них, махнувшему им рукой. Человек был стройным, небритым и тер лоб под куполообразным шлемом. Защитные очки он поднял на шлем, а респиратор висел у него на шее. У него был такой вид, будто он если и не потерялся, то, по крайней мере, не был точно уверен, где сейчас находится.

— Привет, — выдавил Магерн. — Нам нужен приписанный к нам солдат.

— Ага, я уже знаю. Это я. Зовут меня Андрей.

— Благодарю, сэр.

Штурмовик рассмеялся и похлопал Магерна по плечу:

— «Сэр» — это звучит весело. Я не сэр. Я Андрей. Возможно, стану сэром если вытащу вас всех отсюда живыми. Мне это понравится. Будет очень мило.

— Я…

— Да, это трудно. Я все понимаю. Повышение мне бы понравилось, так что вы все должны выжить. Ставки велики, да? Спасибо за подкинутую идею. Ты сделал этот день веселее.

— Я…

— Пойдем, пойдем. Сейчас не время становиться друзьями. Мы скоро еще поговорим. Эй! Вы все, докеры, за мной, да?

Не дожидаясь ответа, Андрей начал прокладывать себе путь через толпу, а за ним отправилась бригада Магерна. Время от времени штурмовик махал другим солдатам, большинство которых отвечали кивками или грубыми приветствиями. Бледная красотка с такими густыми и красивыми черными волосами, что грех было завязывать их в простой хвост, улыбнулась и помахала в ответ.

— Трон, кто это был? — спросил Магерн, хвостом следуя за Андреем. — Ваша жена?

— Ха! Хотел бы. Это Домоска. Мы в одном отряде. На нее приятно посмотреть, да?

О да. Магерн смотрел, как девушка вела сквозь толпу другую группу. Когда Домоска потерялась из виду, он посмотрел на мужчин из ее отряда. Магерн молился, чтобы сам он не выглядел таким же нервным и беспокойным, как они.

— Думаю, это очень забавно. Ее брат — самый некрасивый мужчина из всех, кого я когда-либо видел, а вот сестру судьба наградила истинной красотой. Наверное, он очень грустит, а?

Магерн кивнул.

— Пошли, пошли. Времени у нас все меньше.

Прошел целый час. Сейчас они стояли рядом с Андреем, прижимая к груди непривычное оружие. Сердца торопливо стучали. Штурмовик ковырялся в носу. Сложная задача, учитывая, что на нем были перчатки из толстой коричневой кожи, но он подошел к проблеме с необычайным упорством.

— Сэр, — начал Магерн.

— Одну минуту, пожалуйста. Победа почти за мной. — Андрей что-то стряхнул с пальцев. — Хвала Императору, я снова могу дышать.

— Сэр, вы разве не должны что-нибудь нам сказать? — Он понизил голос, подходя ближе. — Чтобы вдохновить людей?

Андрей нахмурился, рассеянно кусая губу и смотря на другие группы, рассеивавшиеся по территории порта.

— Я так не думаю. Другие легионеры не говорят. Я собирался подождать речи реклюзиарха, знаете? Вы бы предпочли, чтобы я сейчас говорил?

— А реклюзиарх будет говорить?

— О да. В этом он хорош. Вам понравится. Думаю, это будет уже совсем скоро.

Шум помех понесся над портом, когда ожила каждая вокс-башня, километр за километром.

— Видите? — ухмыльнулся Андрей. — Я всегда прав.

Несколько секунд люди Хельсрича ничего не слышали по вокс-связи, кроме дыхания — низкого, тяжелого, угрожающего.

«Сыны и дочери улья Хельсрич, — прогремел голос по прибрежным районам, слишком низкий и звучный, чтобы принадлежать человеку, приправленный легким пощелкиванием помех. — Посмотрите на воду. Воду, из которой вы берете богатство вашего города. Воду, которая сейчас несет смерть.

Тридцать шесть дней люди вашего мира, люди вашего родного города отдавали жизни, чтобы защитить вас. Тридцать шесть ночей ваши матери и отцы, братья и сестры, сыновья и дочери сражались с врагом, благодаря чему половина улья остается в руках людей. Они сражались, защищая улицу за улицей, изо всех сил, убивая и умирая, чтобы вы смогли насладиться еще несколькими днями свободы.

Вы в долгу перед ними. Вы должны им за принесенные жертвы. За те, что они еще принесут в грядущие ночи и дни.

Здесь и сейчас у вас будет возможность вернуть им долг. Более того, у вас будет шанс покарать врага за то, что он осмелился осадить ваш город, за то, что разлучил ваши семьи и разрушил дома.

Наблюдайте за приливом тварей. Смотрите на всплывающую скрап-флотилию, что движется в порт с ордой завывающих зеленокожих на борту. Когда в конце этой недели зайдет солнце, на этих судах не останется ни одного живого существа. Они падут благодаря вам. Вы спасете этот город.

Страх естественен. Он присущ человеку. Не стыдитесь сердца, которое бьется слишком часто, или пальцев, которые дрожат, когда вы впервые держите в руках оружие. Позор лишь в трусости — готовности сбежать и бросить других умирать, когда все зависит от ваших действий.

Вас ведут ветераны Гвардии — лучшие из Стальных легионов, — имперские штурмовики. Но они не одиноки. Силы Хельсрича на подходе. Стойте и сдерживайте врага как можно дольше, и скоро вы увидите тысячи танков, построенных в этом самом городе, которые оставят от врагов только прах. Помощь идет. А пока стойте гордо. Стойте решительно.

Помните эти слова, братья и сестры. „Когда придет смерть, совершенное нами добро не будет значить ничего. Наши жизни судят по количеству уничтоженного нами зла“.

Грядет время такого суда. Я знаю, что каждый мужчина и каждая женщина здесь чувствуют это.

Я Гримальд из Черных Храмовников, и это моя клятва всем вам. Пока хоть один из нас стоит на ногах, этот город не будет взят. Солнце вновь взойдет над непокорным городом, даже если мне придется убить тысячу врагов в одиночку.

Взгляните на черных рыцарей среди вас. Мы будем там, где сражение самое яростное, в сердце бури.

Стойте с нами, и мы будем вашим спасением!»

Снова воцарилась тишина.

Магерн вздохнул, и волнение как будто отхлынуло от него, когда дыхание облачком пара поднялось в холодном воздухе. Андрей отрегулировал затворную часть модифицированного лазерного ружья. Оружие издало пульсирующее мощное гудение, от которого у докера заныли зубы.

— Решительная речь, да? Думаю, немногие сбегут.

Магерн кивнул. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы заговорить.

— Что это за винтовка?

— Эта? — Андрей закончил свои манипуляции и указал на толстые силовые кабели, тянувшиеся от массивного приклада к жужжащему металлическому ранцу, висевшему за спиной. — Мы называем их усиленными лазганами. Как ваши, только мощнее, громче, жарче и лучше. И нет, ты не можешь такой получить. Это мой. Они редкие и даются только людям, которые всегда правы.

— А что это?

— Взрывчатка. — Штурмовик вытащил из-за пояса диск детонатора размером с ладонь. — Ее прилепляют к танкам, и те разлетаются на множество замечательных кусочков. У меня было много их, теперь остался лишь один. Когда я использую и его, то не останется больше ни одного и будет грустно.

Магерн хотел спросить, правда ли, что Андрей штурмовик. Он осторожно подбирал слова.

— А ты не такой, как я ожидал.

— Жизнь, — произнес солдат, смотря в сторону, рассеянно размышляя, — это череда самых удивительных сюрпризов, но в конце получаешь плохой сюрприз.

Повернувшись ко всей группе, Андрей с ухмылкой застегнул застежки шлема.

— Мои симпатичные новые друзья, скоро придет время повоевать. Так что, прекрасные дамы и чудесные господа, если вы хотите таковыми остаться, держите головы пониже, а винтовки повыше. Всегда у щеки, ствол на уровне глаз. Не стреляйте от бедра — это лучший способ почувствовать себя превосходно и никуда не попасть. Ох, это будет громко и страшно, нет? Думаю, много паники. Всегда выждите секунду, прежде чем нажимать на курок. Удостоверьтесь, что целитесь туда, куда надо. Иначе можете выстрелить в других людей, а это будет плохая новость для вас и еще более плохая для них.

Группы рабочих начали распределяться, занимая позиции между складов, за грудами ящиков и в высоких ангарах, смотрящих на море.

— Пойдемте, пойдемте. — Андрей повел группу в тень портального крана, приказывая им рассеяться и найти прикрытие вокруг громадных металлических стоек и подпорок и стоявших рядом контейнеров с грузом.

— Сэр? — позвал один из мужчин.

— Мое имя Андрей, и я повторил это уже много раз. Но да, в чем проблема?

— Мое оружие заклинило. Я не могу вставить обратно энергетическую батарею.

Пригнувшийся во главе группы Андрей с мелодраматическим вздохом покачал головой. С очками на глазах и детской ухмылкой на лице, он походил на гигантскую довольную муху.

— Во-первых, стоит задуматься, зачем ты ее вообще вытащил.

— Я только…

— Да, да. Будь вежлив к машинному духу оружия. Попроси его вежливо.

Рабочий изумленно опустил взгляд на винтовку.

— П-пожалуйста! — заикаясь, промямлил он.

— Ха! Какая почтительность. Теперь нажми переключатель на другой стороне. Это предохранитель, и тебе нужно сдвинуть его, чтобы вставить обратно батарею.

Мужчина выронил обойму из трясущихся рук, но со второй попытки все-таки вставил ее на место.

— Благодарю, сэр.

— Да, да. Я герой. А теперь, мои храбрые друзья, скоро завоет сирена. И это будет означать, что враг вошел в зону поражения нашей артиллерии, которая, к сожалению, слишком малочисленна, чтобы я улыбался. Когда скажу, что пришло время для готовности, вы все встанете и начнете стрелять в громадных и уродливых тварей.

— Есть, сэр, — хором откликнулись рабочие.

— Я даже мог бы к этому привыкнуть, о да. А теперь слушайте внимательно, мои чудесные друзья. Цельтесь в туловище. Это самая большая цель, и попасть проще всего, если вы новичок в этом деле.

— Есть, сэр, — опять откликнулись они.

— Есть одна прекрасная женщина, на которой я хотел бы жениться после войны. И она почти наверняка ответит отказом на мое предложение, но эй, это мы еще посмотрим. Если же она скажет «да», то вы все приглашены на свадьбу, которую мы сыграем на востоке, где небо меньше гадит на тебя каждый день. И будет бесплатная выпивка. Даю слово. Я всегда честен, и это лишь одно из моих многочисленных замечательных качеств.

Кое-кто из мужчин помимо воли улыбнулся.

В этот момент дико завыла сирена: словно вопль баньши прорезал воздух над километрами доков. Приглушенные удары послышались в ответ, когда оборонительные установки типа «Сабля» открыли огонь по приближавшейся флотилии.

— Время, — вновь ухмыльнулся Андрей, — заработать несколько блестящих медалек.

— За Императора, — выдохнул один мужчина с закрытыми глазами, словно молился. — За Императора.

— О нет. Не для него. — Андрей застегнул респиратор, но рабочие все равно слышали улыбку в его голосе. — Он счастлив на Золотом Троне далеко отсюда. Для меня и для вас. И этого более чем достаточно.

Сирены начали стихать, одна за другой, пока наконец не смолкла последняя.

— Теперь в любой момент, — сказал Андрей, высовываясь над крышей контейнера, за которым спрятался, — у нас появится компания.

Первые суда прибыли с яростью штормовой волны, разбивающейся о берег. Без изящества, даже не сбавляя скорости, они ударялись в пирсы и погрузочные платформы. Взрывами оказались выбиты водонепроницаемые ворота сухих доков, исторгая туда потоки воды и зловонной чужой плоти.

Самым первым из ксеносов из чрева подводной развалюхи вырвался жестокий орк, он был почти в полтора раза выше своих сородичей и нес на горбатых плечах шест с черепами людей и шлемами Астартес — трофеи с прошлых войн в иных мирах. Он вел племя по границам Империума десятки лет и в бою был более чем достойным противником для воина Астартес.

Морда, плечо и торс зеленокожего были дезинтегрированы залпом лазерного огня — пылающие останки рухнули с пирса в грязную воду. Меньше чем в сотне метров Домоска криками подбадривала своих подопечных и приказывала стрелять снова. Кое-кто промахнулся, но многие попали в цель. То же самое происходило по всей береговой линии, как только первая волна ксеносов с хохотом и воплями хлынула в порт.

Из-за своего импровизированного укрытия в виде груды ящиков Магерн стрелял, раз за разом чувствуя, что винтовка в руках становится все горячее. Он пригнулся и дрожащими с непривычки пальцами начал перезаряжать оружие. Проклятую обойму заклинило.

— Дави сильнее, — бросил стоявший рядом Андрей. Еще один до боли яркий луч исторгнулся из его усиленного лазгана. — Новые винтовки иногда заедает. Печальное качество винтовок нашего мира. Их духам нужно время, чтобы проснуться.

Магерн удивился, что слышит его, несмотря на гул прибывавших судов, рев ксеносов и грохот пальбы.

— Я стрелял… из кантраэльской винтовки… однажды, — продолжал Андрей, беря паузы, когда немного смещался и целился в новых зеленокожих, продолжая стрелять. — Вот это прекрасное оружие, да. В том мире создают жаждущее боя оружие.

Магерн вставил новую энергетическую батарею и вновь вернулся на позицию. У него уже заболела спина от первых двух минут солдатской жизни. И как воины Стального легиона скорчиваются так день за днем и даже привыкают к битвам, оставалось для него загадкой. Он стрелял в далекие фигуры, в громадных рычащих орков, которые мчались почти без направления или цели, словно охотясь за запахами. Другие твари появлялись и бежали к источникам лазерного огня, который пронзал их насквозь, и погибали задолго до того, как добирались до цели. Несколько существ, явно умных по орочьим стандартам, остались позади. Эти твари стреляли завывающими снарядами по порту, взрывая ящики с грузом или распыляя стены складов.

Медленно, но верно порт окутывало коварным плотным дымом, поднимавшимся от горящих подводных лодок и зданий.

— Скоро мы сменим позицию, — сообщил через плечо Андрей.

Слова оказались пророческими. В приливной волне и с грохотом металла о камни подлодка орков врезалась в берег всего в тридцати метрах от них. Морская вода окатила пригнувшихся докеров. Двери вылетели во время взрыва, и из севшего на мель корабля донесся рев зеленокожих.

— Это слишком далеко от хорошей новости, — нахмурился штурмовик под респиратором, беря на мушку первого появившегося ксеноса. Тот рухнул как подкошенный, когда луч впился в морду и срезал ему затылок.

Магерн и другие рабочие присоединились к стрельбе. Из лодки тем временем появлялось все больше и больше тварей. Зеленокожие наступали, выслеживая источники лазерных лучей.

— Сэр… — Один из мужчин запнулся, его глаза расширились и покраснели. — Сэр, они идут…

— Я это знаю, да, — ответил Андрей, ни на мгновение не переставая стрелять.

— Сэр…

— Пожалуйста, заткнись и стреляй, да?

Твари добрались до ящиков. От них разило кровью, дымом, едким потом и чуждой грибной порчей. Несколько мускулистых тварей вскарабкалось на баррикаду и заревело с нее на людей внизу.

Выстрелы из лазганов скинули их обратно. Но первую волну сменила вторая, и скоро твари очутились среди докеров. Рявкали их пистолеты и свистели тяжелые топоры.

— Отходим! — крикнул Андрей, ведя огонь в упор, расчищая путь сквозь начавшуюся рукопашную. — Бегом!

Рабочие уже убегали в панике.

— Да за мной, идиоты! — завопил штурмовик.

На удивление, это сработало. Работяги, которым хватило выдержки не побросать лазганы, последовали за солдатом сквозь воцарившийся хаос и снова начали стрелять.

Он оставил треть группы в укрытии из контейнеров возле опор крана. Те докеры, что не успели убежать, отчаянно кричали. Андрей почувствовал минутное колебание у тех, кто остался с ним: они застыли и не открывали огонь по своим умирающим друзьям, загипнотизированные ужасом резни.

— Они уже мертвы! — Андрей треснул Магерна ладонью по затылку, возвращая его к реальности. — Огонь!

Этого оказалось достаточно. Вновь затрещали лазганы, истребляя зеленокожих.

— Отступайте, только когда надо перезарядить оружие! А до тех пор стойте и стреляйте!

Андрей выругался, озвучив приказ. Орки подступали все ближе. Вокруг отступающей группы полыхали склады, слышался грохот все новых и новых разбивавшихся подлодок.

Сквозь дым штурмовик на миг разглядел вдали другой отряд работяг — они в ужасе бежали от рукопашной, в которой их сотоварищей рубили на куски.

То же самое ожидало и его разношерстный отряд, и Андрей выругался снова. Он надеялся, что дела у Домоска идут лучше.

Какое дурацкое место для смерти.

Почти в сотне километров от Хельсрича, под песками пустошей на северо-западе раздался громкий, ни на что не похожий удар.

Юризиан, магистр кузни «Вечного крестоносца», поднялся на ноги с медлительностью, рожденной крайним утомлением. В глазах его стояли слезы — редкость для человека, который не плакал более двадцати десятилетий. Его разум раздирали пульсирующая боль и тупой, ударяющий жар, который ничего общего не имел с физической слабостью.

Он ощущал теперь запах сервиторов, возвращались чувства, ранее занятые первостепенной задачей. Повернувшись туда, где они лежали, Юризиан почуял вонь разложения, затронувшего их органические части. Они были мертвы уже недели, истощенные и лишенные возможности существования. Рыцарь не заметил этого. Сервиторы доказали свою бесполезность после нескольких первых часов работы больше месяца назад: их вычислительные процессоры не поспевали за вечно эволюционирующим кодом. Юризиану пришлось работать одному, проклиная Гримальда.

Низкий гул работающего механизма вновь привлек его внимание. Суставы болели — и механические, и человеческие — от столь длительного периода бездеятельности. Юризиан четыре недели простоял словно статуя — разум бодрствовал, а тело сгорбилось и в напряжении застыло у панели управления.

Он не спал. Храмовник знал, что несколько раз, когда его сконцентрированный, истощенный разум был близок к прекращению работы, он почти терял хватку на коде. Двигающиеся мысли не успевали за шифром, как и сервиторы. В эти мгновения панической активности Юризиан успокаивал свой разум медитацией и работал медленнее, но все равно оставался активным.

Сейчас он взирал на огромные двери впереди.

Это слово было выжжено в его сердце, написано гигантскими буквами, более похожее на предупреждение, чем на надгробную надпись.

Заключительный громкий удар возвестил, что открылся последний внутренний замок. Находившаяся под давлением охлаждающая жидкость хлынула в коридор, как только запечатывавшие дверь системы сдались. Она воняла хлором — не отвратительный, но несвежий запах того, что хранилось охлажденным все то долгое время, пока двери оставались молчаливыми и неподвижными. В танце громыхающих, вздрагивающих механизмов портал начал открываться.

— Реклюзиарх, — произнес в вокс Юризиан и ужаснулся, услышав, каким слабым и скрипучим стал голос. — Защитные системы взломаны. Я внутри.

ГЛАВА XV Равновесие

Сначала в зале не было ничего. Ничего, кроме беспроглядной тьмы, кромешной даже для линз визора Юризиана. Рыцарь шепотом подстроил фильтры к инфракрасному и тепловому режимам вместе с эхолокатором, который искажал тихие звуки сканера движения. Юризиан сам внес эти изменения в броню — с должным уважением к машинному духу доспеха.

И именно последний из фильтров принес результат. Перед взором предстали размытые очертания. И с ними пришел шум внутренних механизмов. Шарниров. Шестеренок. Псевдомускулов. Звук был таким же знакомым Юризиану, как его собственное дыхание, но при этом крайне любопытным.

Суставы. Он слышал скрип суставов.

Что-то было неправильно. Показания на дисплее говорили, что тьма вокруг вызвана отнюдь не отсутствием света. Рыцаря коварно опутывали темнотой.

Юризиан твердыми руками поднял болтер, поворачиваясь вправо и влево, пока его линзы продолжали подбирать фильтры. Наконец поверх линз правого глаза опустился монокль наведения — механическое воплощение мигательной перепонки ящериц.

Лучше. Не идеально, но лучше.

— Мое имя Юризиан, — сказал он существу, когда то появилось в фокусе. — Магистр кузни «Вечного крестоносца», флагмана Черных Храмовников.

Существо ответило не сразу. Оно было размером с человека и неприятно пахло древними механизмами.

Похоже, когда-то создание было человеком — или отдельные его части были органическими, пусть даже в самой небольшой степени. Сгорбленное, одетое в потрепанный матерчатый плащ, чьи странные очертания намекали на спрятанные дополнительные конечности или модификации. Лица существо не показывало, то ли не желая поднимать голову, то ли будучи не в силах это сделать.

Юризиан опустил болтер. Серворуки, вытягивающиеся из установленного на спине силового генератора, все еще сжимали оружие и направляли его на одетое в робу существо. Рыцарь озвучил следующие слова через вокс в шлеме, позволив духу брони перевести человеческий язык в универсальный, прямой машинный код — основную программу для общения, которую он усвоил во время долгих лет обучения и тренировок на Марсе, родном мире Механикус.

— Личность: Юризиан, — завибрировал код. — Из Астартес.

Ответ пришел взрывом запутанного кода, в котором слова и значения перетекали одно в другое. Похоже, машинный язык эволюционировал из вирусной программы, которая запечатывала двери. На артикуляцию создания, независимо от того, чем оно было, повлияли сотни лет, проведенные в изоляции.

— Утвердительно, — отозвался Юризиан на основном коде. — Я могу видеть тебя. Убери помехи. Это больше не нужно.

Стоявшее до этого на четырех конечностях существо приподнялось. Теперь оно доходило Юризиану до груди, но не приближалось, а так и стояло в дюжине метров от Храмовника. Оружие в серворуках магистра кузни следило за движениями существа.

Оно выпустило еще одну мешанину акцентированного кода.

— Утвердительно, — вновь ответил Юризиан. — Я уничтожил запечатывающую программу.

На этот раз ответ существа пришел в гораздо более простом коде. Рыцарь прищурился от такого развития событий. Как и вирусная программа в дверях зала, создание приспосабливалось и работало с новой информацией на более высоком уровне, чем стандартные конструкции Механикус.

— Это святилище «Оберона».

— Я знаю.

Магистр кузни рискнул кинуть пронизывающий взгляд направо и налево, анализируя искусственную тьму. Его монокль не мог рассеять тьму дальше чем на несколько метров. Мерцающие помехи начали появляться в его линзах.

— Убери помехи. — Юризиан вновь поднял болтер. — Или я тебя уничтожу.

Эмоции против желания окрасили его речь в коде. Быть вот так связанным противоречило его чувствам и пониманию благородного поведения. Не было ничего славного или мудрого в том, чтобы позволять врагу диктовать условия.

— Я страж «Оберона». Твое присутствие генерирует незначительную угрозу для меня.

Юризиан ощутил горький металлический привкус гнева на языке. Его палец напрягся на курке болтера.

— Убери помехи. Это последнее предупреждение. — Статика затмевала обзор, подобно тысяче насекомых, которые накапливались на линзах. Он уже едва мог различить силуэт, когда хранитель Механикус приблизился.

— Отрицательно, — произнесло существо.

Спустя секунду за настоящими руками, отвечая на импульсы мозга, серворуки угрожающе подняли топор и остальное оружие — почти как паукообразный хищник из мира смерти, который увеличивался в размерах, предостерегая жертву.

Последняя угроза рыцаря была высказана с убежденностью, подчеркнутой в машинной речи числовыми уравнениями.

— Тогда умри.

Их спас один из черных рыцарей.

Он обрушился на врагов с неба с завывающим воем протестующих двигателей. Огонь вырвался из прыжкового ранца, когда гигант приземлился в толпе ксеносов, черная тень двигалась, очерченная языками пламени.

Андрей быстро отскочил, приказав отряду укрыться в относительной безопасности опрокинутого погрузчика.

— Не вздумайте перестать стрелять! — прокричал он, не особо надеясь перекрыть рев орков и гром орудий. Он сомневался, что кто-то его слышит, но докеры продолжили стрельбу, как только нырнули в укрытие.

Храмовник рубил направо и налево цепным мечом, отсекая зловонную инопланетную плоть от уродливых тел. Болт-пистолет грохотал в унисон, вгоняя заряды размером с кулак в тела зеленокожих и разрывая тварей на куски. Андрей уже видел раньше Астартес в бою и делал все возможное, чтобы не снижать скорости стрельбы, помогая самоубийственной храбрости рыцаря. Но некоторые из его подопечных разинули рты и опустили оружие в благоговейном страхе.

Андрей выругался. Возможно, они решили, что Астартес сможет справиться без их помощи.

— Продолжайте стрелять, чтоб вас! — завопил штурмовик. — Он умирает за нас!

Преимущество яростной неожиданной атаки длилось недолго. Орки обратили внимание на смертельную угрозу, схватились за топоры и начали палить в упор из пистолетов. Некоторые в ярости попадали друг в друга, а те, что отстали или находились вдали, были уничтожены лазерным огнем отряда.

Храмовник вскрикнул — искаженный воксом гневный вопль пробрал насквозь каждого человека, кто его услышал. Цепной меч выпал из черной руки, безвольно повиснув на цепи, что сковывала оружие с предплечьем.

За спиной потрясенного воина один из немногих оставшихся зеленокожих вырвал копье из поясницы рыцаря. Тварь торжествовала не более секунды: жгучее копье яркой вспышкой энергии испарило морду орка и разметало содержимое черепа ксеноса по броне рыцаря. Андрей перезарядил оружие, не отрывая взгляда от схватки.

Храмовник восстановил равновесие, а спустя удар сердца сжал руку на урчащем цепном мече. Рыцарь нанес еще три диких удара, вырывая куски плоти и разбивая броню ближайшего орка, прежде чем остатки стаи ксеносов пронзили его копьями. Оторванный от доспеха прыжковый ранец полетел вниз. С пугающей эффективностью твари вдавливали лезвия в сочленения брони и использовали свою огромную физическую силу, чтобы повергнуть Астартес на колени. Пистолет Храмовника поднялся в последний раз и выпустил болт в грудь ближайшего ксеноса, снаряд воспламенился и взорвался, забрызгав остальных орков кровью.

Трех последних орков скосило выстрелами команды Андрея, и они рухнули рядом с поверженным Астартес.

Картина была зловеще спокойной, словно в сердце шторма, вокруг которого бушует пламя.

— О Трон, — прошипел штурмовик. — Стойте здесь, да?

У Магерна даже не было времени согласиться, прежде чем солдат перепрыгнул через рокритовую платформу и ползком двинулся к телу павшего рыцаря.

— Что он делает? — спросил один из рабочих.

Магерн и сам хотел это знать. Он двинулся за штурмовиком, изо всех сил подражая движениям Андрея. Что-то горячее и яростное прожужжало мимо его уха, словно ядовитое насекомое. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что ему чуть не попала в голову шальная пуля.

— Что ты делаешь? — Он поравнялся со штурмовиком.

Ответ казался Андрею очевидным. Его пальцы в перчатке шарили под подбородком шлема рыцаря, ища какую-нибудь застежку, замок или размыкающее устройство. Трон, должно же быть что-то…

— Смотрю, жив ли он, — рассеянно пробормотал солдат. — Ага! Вот ты где!

С приглушенным шипением, почти не слышным из-за недалекой стрельбы, печати шлема разделились. Андрей стащил его и вручил Магерну. Он оказался втрое тяжелее, чем думал Томаз, а ведь он ожидал, что шлем будет чертовски много весить.

Рыцарь еще дышал. Его лицо было в крови, темная жидкость скопилась на глазах и пятнала лицо, вытекая из носа и рта. Зубы были крепко сжаты. Говорили, что кровь Астартес должна свертываться за пару секунд. Здесь этого не случилось, и Андрей сомневался, что это был хороший знак.

— Не могу шевельнуться, — прорычал Храмовник. Голос, вырывающийся из горла, был мрачен. — Позвоночник. Сердца. Останавливаются.

— Я знаю, внутри тебя что-то есть. — Андрей быстро осмотрелся по сторонам, удостоверяясь, что вблизи нет врагов. — Что-то важное внутри тебя, то, что должны забрать твои братья, да?

— Прогеноиды. — Дыхание рыцаря было столь же грубым, как и ворчание цепного меча. Громадных размеров бронированная рука воина сжала плечо Андрея. Но в хватке уже не было силы.

— Я не знаю, что это, сэр рыцарь.

— Геносемя, — с кровью выплюнул Храмовник немеющими губами. Его глаза тускнели, полузакрытые, и закатывались. Стало ясно, что он ослеп. — Наследие!

Андрей кивнул Магерну:

— Помоги мне сдвинуть его. Очень важно, чтобы его братья нашли тело. Важно для их ритуалов.

— Император… — пробормотал рыцарь. — Император защищает!

Рука, сжимавшая плечо Андрея, обмякла и упала на геральдический крест на грудной пластине воина.

Еще раз встретившись глазами, портовик и солдат потащили мертвого рыцаря.

Мы погибаем.

Мы погибаем, рассеянные в порту, среди людей, оторванные от братского единства.

— Надень шлем, — говорю я Неро, не оборачиваясь к нему. — Не позволяй людям видеть тебя таким.

Со слезами на глазах наш целитель выполняет приказ. Список павших рыцарей передается с наручного экрана на ретинальный дисплей. Я слышу по воксу, как прерывается его дыхание.

— Анаст мертв, — выдавливает он, добавляя еще одно имя к уже сказанным раньше.

Я подался вперед, сильный ветер пытается вонзить когти в мою броню, треплет пергаментные свитки и табард. Мы на высоте нескольких сотен метров, готовые обрушиться на тварей внизу. Двигатели «Громового ястреба» низко рычат, замедляясь.

Порт под нами весь в руинах. Склады и доки горят — черные и серые, янтарные и оранжевые, — с небес зрелище такое, будто смотришь в пасть какого-то мифического дракона. Звуки ударов говорят о столкновении с землей очередных подлодок или о взрывах наших складов с боеприпасами.

— Хельсрич падет сегодня, — говорит Бастилан, облекая в слова то, что, должно быть, думаем все мы. Я никогда за более чем сто лет войны бок о бок с ним, никогда не слышал, чтобы он говорил что-то подобное.

— И не лги мне, Гримальд, — произносит он, деля со мной пространство рубки. — Побереги слова для других, брат.

Я стерпел подобную бестактность.

Но он ошибается.

— Не сегодня, — говорю я, и он не отводит глаз от черепа, служащего мне лицом. — Я поклялся людям, что солнце взойдет над непокоренным городом. Я не нарушу слово. И ты, брат, мне в этом поможешь.

Наконец Бастилан отворачивается. Едва появившаяся близость между нами вновь исчезает.

— Как прикажешь, — отзывается он.

— Приготовиться к прыжку, — велю я по воксу остальным. — Неро, ты готов?

— Что? — Он опускает нартециум, втягивающий хирургические пилы и скальпели. Я вижу, как занимают место под гладкими пластинами доспеха пустые отделы для хранения геносемени.

— Ты нужен мне, Неро. Ты нужен нашим братьям.

— Не читай мне лекций, реклюзиарх. Я готов.

Остальные, особенно Приам, внимательно слушают.

— Кадор мертв. Две трети участников Крестового Похода Хельсрич не доживут до ближайшего рассвета. Ты будешь нести их наследие, брат мой. Есть повод для скорби, ведь никто из нас не присутствовал при таких потерях раньше, но если ты будешь потерян в горе, то принесешь смерть всем нам.

— Я сказал, что готов! Почему ты только мне отказываешь в этом? Приам, похоже, всех нас увидит мертвыми, потому что не выполняет приказы! Бастилан и Артарион и вполовину не такие бойцы, каким был Кадор. И все же ты поучаешь именно меня, а я что, трещина в клинке?

Мой пистолет направлен ему в голову, в лицевую пластину шлема, отмеченную белым в знак его умений и опыта.

— В тебе пустила корни злоба, брат. Затем она пройдет сквозь тебя, выворачивая сердце и душу, оставив только бесполезную пустую оболочку. Когда я предлагаю тебе сосредоточиться и встать рядом с братьями, ты отвечаешь черными словами и предательскими мыслями. Поэтому я повторяю снова, как и раньше, что ты нужен нам. А мы нужны тебе.

Он не опускает взгляда. А когда отводит глаза, то не от поражения или трусости, а от стыда.

— Да, реклюзиарх. Братья мои, простите меня. Мой нрав сейчас неуравновешен, а разум в растерянности.

— Ум, не имеющий цели, обречен блуждать впотьмах, — процитировал Артарион. Человеческий философ, имени его не помню.

— Все хорошо, Неро, — проворчал Бастилан. — Кадор был одним из лучших в ордене. Мне его не хватает, как и тебе.

— Я прощаю тебя, Неровар, — произносит Приам, и я благодарю его по закрытому вокс-каналу за то, что в его голосе хоть раз не слышится насмешка.

«Громовой ястреб» снижает скорость, двигатели держат его в воздухе, пока мы готовимся к прыжку. В воздухе вокруг нас небо расцветает взрывами.

— Противовоздушный огонь? Уже? — спрашивает Артарион.

То ли зеленокожие вытащили на берег несколько субмарин с оружием класса «земля — воздух», то ли захватили настенные зенитные орудия — это не имеет значения. «Громовой ястреб» яростно закачался, когда первый удар потряс бронепластины. Ксеносы стреляют сквозь дым, отслеживая корабль самыми примитивными методами, но они все же достаточно эффективны.

— Приближаются ракеты, — сообщает по связи пилот. «Громовой ястреб» вновь включил прямую тягу, набирая скорость. — Десятки, слишком близко, чтобы уклониться. Прыгайте сейчас — или умрете вместе со мной.

Приам прыгает. Следом Артарион. Затем из шлюза выпрыгивают Неро и Бастилан.

Пилот Тровен не из тех воинов, которых я знаю хорошо. Я не могу судить о его характере так же, как о близких братьях, потому могу сказать только то, что он Храмовник. А стало быть, ему присущи храбрость, гордость и решимость. Будь он человеком, я бы назвал такое поведение упрямством.

— Нет нужды умирать здесь, — говорю я, входя в кабину пилота. Я не уверен, правильно ли поступаю, говоря подобное, но если из надежды можно выковать реальность, то именно сейчас я так и сделаю.

— Реклюзиарх?

Тровен решил спасти «Громовой ястреб» с помощью маневрирования, вместо того чтобы встать с кресла и попытаться выпрыгнуть из корабля. Вероятно, оба варианта ошибочны. И все же я считаю, что именно его выбор неверен.

— Отсоединяйся сейчас же! — Рывком вырываю его из кресла, силовые кабели выдергиваются из портов в доспехе.

Тровен вздрагивает из-за электрических разрядов от опасного и некорректного разрыва связей, половина его восприятия и сознания все еще объединены с духом-машины корабля. Протесты рыцаря свелись к искаженному, бессловесному и болезненному хрипу, когда электропитание брони тоже начинает отвечать ударами, а соединение с системой управления «Громового ястреба» слабеет.

Корабль накренился и пикирует на отказавших двигателях. Тошнота подступила и сразу исчезла, уравновешенная генетически усовершенствованными органами, которые заменили обычные человеческие глаза и уши. Генетическим компенсаторам Тровена из-за дезориентации при разрыве соединения с кораблем потребовалось больше времени, чтобы приспособиться. Я слышу, как он ворчит в вокс-передатчик, сглатывая желчь.

Надеюсь, что свободное падение убережет нас от ракет.

В таком ослабленном состоянии пилота легко вытащить из кабины и открыть люк. Небо вертится, когда корабль швыряет в воздухе. Мои снабженные магнитами сапоги шаг за шагом притягиваются к металлическому полу, и только благодаря этому мы не вываливаемся из бешено вращающегося челнока.

Я встаю лицом к двери, и в меня бьет стремительный ветер, экран целеуказателя компенсирует эффект вращающегося неба. Я мигаю по вспыхивающей в центре на пересечении линий руне. Шаблон реактивного двигателя движется по моей сетчатке, и висящий на плечах прыжковый ранец пробуждается к жизни.

— Ты убьешь нас обоих. — Тровен почти смеется.

Я трачу не более секунды на мысль о двух сервиторах, которые работают на местах экипажа.

«Держись» — вот все, что я успеваю сказать, — мир вокруг нас исчезает в металлических обломках и ярком пламени.

Как только разговор прервался и в воздухе запахло порохом — знакомым ароматом болтерного огня, — Юризиан отскочил назад.

Пространство вокруг него освещали вспыхивающие искры и разряды электричества из его сломанной серворуки и потрепанной брони. Эти разряды электричества из раненого металла были достаточно яркими, чтобы оставлять болезненные следы на чувствительных глазных линзах. Юризиан командным словом очистил фильтры, восстанавливая стандартный режим.

В грубом потрескивании из вокс-передатчика вырвался стон боли. И хотя его никто не услышал, уже сам факт демонстрации слабости был унизителен. Он расскажет реклюзиарху и понесет епитимью, когда… Но не будет этого когда. Эту войну невозможно выиграть.

На ретинальном дисплее появилось мрачное описание повреждений внутренних органов, как биологических, так и механических. Магистр кузни потратил несколько секунд на изучение высвечивающихся предупредительных рун, указывающих на утечку жизненной окисленной гемоплазмы из области некоторых органов. Юризиан почувствовал, как усмешка стирается с лица, поскольку опьяненный болью мозг предоставил вполне человеческое определение.

Я истекаю кровью.

Технодесантник не слишком озаботился ранами. Это не было критическое повреждение — ни для живых компонентов, ни для аугментики. Рыцарь сделал шаг вперед, круша ногами одну из оторванных рук-клинков стража, которую существо потеряло в схватке пару минут назад.

Она лежала неподвижно, внутренние силовые генераторы уменьшали обороты, постепенно стихая. В смерти правда обнажается с почти меланхолической ясностью. Страж был не более чем тенью того, чем казался.

Конечно, существо было бы достойным противником для большинства захватчиков — людей или ксеносов. Но рассеченное облачение демонстрировало немощь, которую ранее скрывало, — это был лишь последователь Механикус. Техностраж — не многим больше, чем древний, деградировавший магос, долго испытывавший недостаток в необходимом для поддержания сил обеспечении. Когда-то он был человеком. А эпоху назад — хранителем Механикус, надзиравшим за самыми сокровенными их тайнами.

Однако время лишило его большей части силы.

Древнее существо прыгнуло на Юризиана, конечности-лезвия залязгали, пробуждаясь к жизни, пронзая и рубя, когда опускались и молотили мехадендриты.

Оружие серворук рыцаря било в ответ, медленнее, тяжелее, без перерыва нанося дробящие удары и повреждения в противоположность царапанью и постукиванию хранителя. К тому времени как страж отломал одну из серворук рыцаря, болтер Юризиана всаживал выстрел за выстрелом в тело хранителя, взрывая системы жизнеобеспечения и разрывая все еще оставшиеся человеческие органы. Вместо крови, которая уже давным-давно там не текла, из тела хранителя выливались жидкие суспензии и синтетические мази.

Острая боль означила момент, когда страж пронзил керамитовую броню Юризиана. Страж еще обладал достаточным количеством атакующих программ, чтобы наносить удары в суставы и слабые места доспеха, но гораздо чаще его атаки не достигали цели, отскакивая от модифицированной брони, которую магистр кузни лично усовершенствовал еще на поверхности Марса.

Он встал после того, как страж наконец упал. Израненный, но не посрамленный. Преисполненный печали, но убежденный в правоте.

Умирающее существо было предано забвению. Помехи с гибелью хранителя исчезли.

Юризиан уставился в мрачную тьму громадного зала и стал первым, кто за более чем пятьсот лет увидел «Оберон», Ординатус Армагеддон.

— Гримальд, — прошептал он в вокс. — Это правда. Это священное копье богомашины.

Двигатели отчаянно протестовали, пытаясь замедлить безумное падение. Тряска была дичайшей — без псевдомускулов брони шея Гримальда была бы сломана при активации прыжкового ранца, во время попытки стабилизировать полет.

Они падали слишком быстро, даже при условии, что двигатели прыжкового ранца уже раскалились.

— Принято, Юризиан, — выдохнул реклюзиарх. В самый подходящий момент!

Гримальд ворчал от тяжести брони Тровена. Его пистолет повис на прикованной к запястью цепи, в то время как он сам вцепился в наруч пилота. Тровен, в свою очередь, висел в воздухе, ухватившись за запястье реклюзиарха. Пылающие табарды хлопали по броне.

Высотометр на ретинальном дисплее вспыхивал ярко-красным цветом, когда реклюзиарх и распростертый рыцарь оказались в клубах черного дыма, поднимающегося из порта. Прежде чем зрение было полностью заблокировано, Гримальд увидел, как Тровен дотянулся свободной рукой до ножен с гладиусом на бедре.

Помехи громко трещали в окружающем хаосе, но окрашенный яростным рвением голос Бастилана прорезался через эту стену:

— Реклюзиарх, мы видим это. Кровь Дорна, мы все видим.

— Значит, вы не сосредоточены на битве и понесете епитимью за это!

Он напряг все мускулы, чтобы смягчить удар в то мгновение, когда они с ломающей кости силой встретятся с землей. Обоих рыцарей протащило по рокритовому покрытию, во все стороны от брони летели искры.

Когда рыцари поднялись на ноги, в окружающем дыму тотчас появились массивные фигуры орков.

— За Дорна и Императора! — закричал Тровен и открыл огонь из болтера, который висел сбоку, навечно прикованный к броне ритуальными цепями.

Гримальд присоединился к кличу Тровена, бросившегося на врагов.

Если порт можно спасти, то, во имя Трона, так и будет.

ГЛАВА XVI Поворотный момент

Звено истребителей пронеслось над головами в темнеющих небесах, оставляя за собой инверсионные следы. Их преследовали самолеты ксеносов, дребезжа и безрезультатно паля в небо трассирующими снарядами, пытаясь догнать имперские истребители, когда те возвращались на одну из немногих уцелевших взлетно-посадочных полос улья.

Внизу пылал город. Улица за улицей, переулок за переулком захватчики заполоняли портовые районы, усеивая землю трупами.

В местах наиболее яростных боев вокс-связь была повреждена, и через помехи пробивалась лишь сомнительная мешанина наиболее удачливых сигналов. Войска отступали всю ночь, квартал за кварталом. К ароматам серы и моря добавились новые запахи. Теперь порт пах кровью, огнем и сотней тысяч жизней, которые обрывались в пламени битвы от восхода до заката. Поэты из нечестивых эпох Древней Терры писали о каре, которая наступает после смерти, об аде, находящемся где-то под поверхностью земли. Но если бы ад когда-либо и существовал, то источал бы такой же запах, как промышленный город, умирающий на побережье Армагеддон Секунд.

В катакомбах под землей жители Хельсрича пока еще оставались в безопасности от бойни на поверхности. Они ютились во тьме, вслушиваясь в неровный барабанный грохот взрывов заводов, цехов, танков и хранилищ боеприпасов. Стены подземных убежищ дрожали и сотрясались, но доносившиеся с поверхности хлопки и грохот мало отличались от раскатов грома. Многие родители говорили маленьким детям, что это просто яростный шторм шумит наверху.

С орбиты осажденные города выглядели пятнами золы. К началу второго месяца планетарного штурма атмосфера Армагеддона стала густой и едкой от дыма горящих ульев.

Хельсрич больше не был похож на город. С осадой порта последние незатронутые боями кварталы улья охватило пламя, окутав город черной пеленой дыма от пожаров на нефтеперерабатывающих заводах.

Магистраль Хель раненой змеей изгибалась через весь город. Ее кожа была расцвечена светлыми и темными пятнами: бледными и серыми там, где бои закончились, оставив кладбища безмолвных танков, и почерневшими там, где конфликт еще горел и бронированный кулак Стального легиона сошелся с развалюхами захватчиков.

Половину улья оставили, бросили в мертвой тишине поражения. Другую половину еще удерживали имперские войска, но она с каждым часом становилась все меньше, сгорая в битве.

И так настал рассвет тридцать седьмого дня.

— Эй, никакого сна тут!

Андрей пнул Магерна в голень, возвращая докера в реальный мир.

— Мы скоро должны выдвигаться, я так думаю. Времени на сон нет.

Томаз поморгал, пытаясь стряхнуть с глаз усталость. Он даже не понял, что уснул. Они с оставшимися девятью рабочими спрятались за грудой ящиков в помещении склада. Теперь Томаз переводил взгляд с одного лица на другое и едва их узнавал. День войны состарил всех, даже на молодых лицах появились морщины.

— Куда мы собираемся? — прошептал в ответ Магерн.

Штурмовик снял очки, чтобы потереть саднящие глаза. Они не спали — даже едва ли прекращали сражаться — уже более двадцати часов.

— Мой капитан хочет, чтобы мы двигались на запад. Там есть подземные убежища для гражданских.

Один из мужчин закашлялся и сплюнул на землю. Глаза у него были красные и опухшие.

— На запад? — спросил мужчина.

— На запад, — повторил Андрей. — Это приказ моего капитана, и именно так мы и сделаем.

— Но твари уже там. Мы их видели.

— Я не говорил, что в приказе было все, что мне потребуется после отставки. Я сказал, что это приказ и мы будем ему подчиняться.

— Но если ксеносы уже там… — подхватил другой рабочий, чем лишил Андрея остатков терпения.

— Тогда мы окажемся в тылу врага и увидим много мертвых гражданских, которых не успели спасти. Трон, ты что думаешь, что у меня для всех есть хорошие ответы? Я их не делаю. У меня нет хороших ответов ни для тебя, ни для кого-то еще. Но мой капитан приказал нам идти туда, и так мы наверняка и поступим. Да? Да.

Это сработало. Подобие осмысленности вновь появилось в усталых взглядах.

— Тогда пошли, — сказал Магерн и поднялся, хрустнув коленями. Он сам удивился, что все еще может стоять на ногах. — Кровь Императора. У меня еще никогда так не болело все тело.

— Вот интересно, почему ты жалуешься? — Штурмовик с ухмылкой нацепил очки. — Ты как проклятый трудишься в этом порту. Думаю, сейчас не тяжелее.

— Да, — пробормотал один из рабочих. — Но тогда нам хоть платили.

С приглушенным смехом отряд двинулся обратно в порт.

Поврежденная рука полковника Саррена была прочно закреплена в самодельной повязке через шею. Больше всего командующего раздражало, что теперь нечем было показывать на гололитический дисплей. Но что же, такова цена глупости: полковник покинул «Серого воина» на контролируемой врагом территории. Учитывая обстоятельства, он еще легко отделался: осколком в руку. Группа зеленокожих снайперов убила четверых из экипажа командирского «Гибельного клинка», когда люди покинули недра танка, чтобы подышать свежим воздухом, крайне необходимым после множества часов, в течение которых они вдыхали переработанные фильтрами испарения.

Очистили еще один квартал — как будто только для того, чтобы через пару часов его вновь заняли кровожадные твари.

Саррен сидел на потертом сиденье в тесном, низком пространстве танка, пытаясь расслабиться и забыть о боли. Костоправ Джерт уже рекомендовал ампутацию, чтобы снизить риск заражения крови, а еще потому, что раненая конечность, похоже, никогда не вернется, как он выразился, к «полноценному функционированию».

Чертов врач. Лишь бы имплантировать дешевую, на скорую руку собранную бионику, которая будет лязгать при каждом движении и заедать из-за низкокачественных деталей. Саррен был знаком с аугментикой для Имперской Гвардии и знал, насколько эти модели далеки от тех, что доступны богачам.

Сейчас он, не отрываясь, смотрел на гололитический стол, наблюдая, как мучительно медленно имперские войска уступают контроль над портом. Наблюдая за мерцающими рунами, трудно было представить вместо схематичного изображения реальную схватку.

Все новые и новые пехотные подразделения Стального легиона прибывали в порт, но это было все равно что пытаться вычерпать прилив ведром. Гвардейцы могли лишь слегка сдерживать общее отступление. Перспектива отбить порт назад была слабой.

— Сэр? — позвал вокс-связист.

Вырванный из задумчивости Саррен посмотрел на него, не понимая, что связист уже почти минуту пытается привлечь его внимание.

— Да?

— Сообщение с орбиты. Имперский Флот вновь вступает в бой.

Саррен осенил себя аквилой, по крайней мере попытался. И в итоге скорчился от боли, протестующе вспыхнувшей в плече. Поэтому в итоге у него получилось изобразить лишь одно крыло имперского орла.

— Принято. Да поможет им Император.

После слов он вернулся к наблюдению за передислокацией войск.

Значит Имперский Флот вступает в бой.

Вновь.

Каждые несколько дней разворачивалась одна и та же картина. Объединенный флот Астартес и Империума выходил из варпа рядом с планетой и атаковал окружившие мир корабли орков. Бой длился несколько часов, обе стороны несли колоссальные потери, но орки неизбежно отбрасывали нападавших благодаря огромному численному превосходству.

Отступив в ближайшую безопасную систему, корабли в течение какого-то времени перегруппировывались под руководством адмирала Пэрола и верховного маршала Хельбрехта и готовились к новой атаке. Прямолинейно и грубо. В космической войне такого масштаба мало места для изящества. Саррен понимал их тактику — бросаться в атаку на вражеский флот, наносить максимальный урон и затем отступать в безопасное место. Необходимость в тяжелой войне на истощение.

И это мало вдохновляло. Города-ульи держались из последних сил. Если за грядущие недели не придет подкрепление, многие падут. Редкие донесения из Тартара, Инферно и Ахерона были невыразимо мрачны, как и новости, что передавал им Саррен из Хельсрича.

Если не будет…

— Сэр?

Полковник кинул взгляд влево, туда, где за пультом сидел вокс-связист, державший одной рукой у уха наушник. Он выглядел бледным.

— Экстренный вызов от «Змеиного» с орбиты. Он требует немедленно прекратить стрельбу из всех противовоздушных орудий в районе порта.

Саррен выпрямился в кресле. Едва ли в том районе осталось какое-либо противовоздушное оружие, но не в этом дело.

— Что ты сказал?

— «Змеиный», ударный крейсер Астартес. Он требует…

— О Трон, так отправь приказ. Отправляй! Дезактивировать все оставшиеся противовоздушные башни в районе порта!

Экипаж смолк. Все смотрели и ждали.

Саррен выдохнул одно-единственное слово, словно боялся, что оно окажется неправдой.

— Подкрепление.

Одинокий «Змеиный», корабль цвета морской волны, несся, словно дракон из мифов, через вражеский флот, в то время как остальные боевые корабли Империума обрушились на окружающее планету кольцо орочьих судов.

Единственный корабль прорвался, подвергнувшись вражескому обстрелу, его щиты вышли из строя, корпус объяло пламя. Но «Змеиный» пришел не сражаться. Как только судно Астартес ворвалось в верхние слои атмосферы, десантные модули и «Громовые ястребы» подобно ливню обрушились из окованного железом чрева на охваченный войной мир.

Выполнив свою задачу, «Змеиный» повернулся, чтобы вновь вступить в битву. Капитан скрипел зубами от бесконечных сообщений о повреждениях, сулящих смерть любимому кораблю. Но не было бесчестьем погибнуть, исполнив столь важный долг. Он действовал согласно приказам высочайшей силы — от воина на поверхности планеты, чьи деяния уже были записаны в сотнях летописей имперской славы. Воин потребовал пойти на риск и доставить на Армагеддон подкрепление независимо от вставших перед ними препятствий.

Его звали Ту'Шан, повелитель Рожденных в Огне, и «Змеиный» исполнил его волю.

Но крейсер не погиб. Черный силуэт затмил громоздкие и раздувшиеся эсминцы орков, разрывавшие корабль на части. Другое, гораздо более крупное судно превратило в металлолом корабли ксеносов шквальными бортовыми залпами, подарив «Змеиному» столь необходимые драгоценные секунды, чтобы снова проскочить сквозь заградительный огонь ксеносов.

Как только они прорвались, капитан «Змеиного» выдохнул молитву и сигнализировал через рубку мастеру связи.

— Сообщите «Вечному крестоносцу», — сказал он. — Принесите им искреннейшую благодарность нашего ордена.

Ответ с боевого барка пришел почти сразу. Мрачный голос верховного маршала Хельбрехта эхом разнесся по мостику «Змеиного»:

— Это Черные Храмовники должны благодарить тебя, Саламандра.

Твари ворвались еще в одно из наземных убежищ.

Словно вытекающая из раны кровь, люди высыпали на улицу через разрушенные стены. Когда выбор стоит между смертью в укрытии или смертью во время побега в безопасное место, любого человека можно простить за то, что он поддается панике. Я твержу себе это, пока смотрю, как они умирают, и делаю все, чтобы не осуждать, не применять к ним те высокие стандарты чести, которых требую от братьев. Они просто люди. Мое отвращение неправильно и неоправданно. Но оно есть.

Умирая, люди всех возрастов визжат, как свиньи на бойне.

Эта война подобна яду. Здесь, в этой ловушке и вдали от моего ордена, мой разум наполняют мрачные предубеждения. Становится трудно согласиться с тем, что я должен умирать ради того, чтобы гражданские продолжали жить.

— Атакуем! — командую я братьям, мой голос едва ли слышен из-за рева двигателей. Вместе мы выпрыгиваем из движущегося «Рино» и врезаемся в арьергард врага.

Крозиус вздымается и опускается, так же как вздымался и опускался уже десять тысяч раз за последний месяц. Орел из адамантия звенит, рассекая воздух. Он сверкает от высвобождаемой энергии, когда силовое поле встречается с броней и плотью. Встроенная в рукоять оружия жаровня выпускает серую дымку священных благовоний, подобно кольцам тумана оплетающую всех нас — и друзей, и врагов.

Усталость отступает. Обида слабеет. Ненависть — вот величайшая эмоция очищения, главенствующая над остальными. Кровь, смрадная и нечеловеческая, подобно дождю орошает мой доспех. Когда она пачкает черный крест на груди, отвращение вспыхивает с новой силой!

Треск. Крозиус обрывает жизнь еще одного ксеноса. Треск. Еще один. Мой наставник, великий Мордред Черный, почти четыре века шел с этим оружием в битвы против врагов человечества. И теперь у меня вызывает отвращение мысль, что, возможно, его никогда не возьмут из Хельсрича. И наши доспехи. И наше геносемя. Какое наследие мы оставим, если последний рыцарь падет под подлыми клинками тварей?

Один из них ревет что-то мне в лицо, забрызгивая визор грязной слюной. Меньше чем секунду спустя крозиус расплющивает морду орка, оборвав жалкий вызов зеленокожего, который, как я предполагаю, он бросал мне.

Мое второе сердце присоединяется к работе первого. Я чувствую, как они громыхают в союзе, но не в унисон. Человеческое сердце гремит, словно барабан племени дикарей, быстро и горячо. Его генетически выращенная копия поддерживает близнеца медленными и тяжелыми ударами.

Твари лезут друг на друга в безумном желании вцепиться в нас. Не имеющие права существовать в качестве оружия куски металлолома выплевывают бронебойные снаряды — они звенят о доспехи. Каждый выстрел срывает черную краску с брони, но священная кровь Дорна еще не пролилась.

Наконец они осознали, какую мы представляем угрозу. Ксеносы отрываются от безудержной резни гражданских, которые все еще выбегают из пролома в стене. Толпа затопивших улицу тварей поворачивается к более интересной добыче. К нам.

И тут наше знамя падает.

Крик боли Артариона разносится по ближней связи, как искаженный рык, но я расслышал голос знаменосца, несмотря на помехи.

Приам оказывается рядом с ним раньше, чем кто-либо. Трон, он умеет сражаться. Клинок колет и рубит, каждый удар несет смерть.

— Вставай! — рычит он Артариону, не глядя на брата.

Я с треском обрушиваю лицевую пластину шлема в рычащую морду ксеноса перед собой, разбивая ему челюсть и ряды острейших зубов. Когда орк отшатывается, крозиус ломает шею твари и обрушивает на землю изувеченный труп.

Знамя поднимается вновь, хотя Артарион опирается только на левую ногу. Правая покалечена, в бедро вонзилось копье ксеноса. Будь проклята сила зеленокожих, что позволяет осквернять доспех Астартес.

Еще один смешанный с помехами рык сообщает, что Артарион выдернул копье из ноги. У меня нет времени наблюдать, как он возвращается в бой. Все новые твари хохочут передо мной — раздувшаяся стена отвратительной нефритовой плоти.

— Мы уступаем улицу, — ворчит Бастилан, чей голос искажают звуки ударов оружия о его доспехи. — Нас лишь шестеро против великого множества врагов.

— Пятеро, — вымученным голосом поправляет Неровар — апотекарий двумя руками держит цепной меч и рубит тварей без искусности Приама, но с неменьшей яростью. — Кадор мертв.

— Прости меня, брат. — Бастилан умолкает, выпуская очередь болтов. — На миг забыл.

Впереди наша цель — три переделанных танка, уже совсем не похожие на то, чем изначально были, на танки Имперской Гвардии, — они продолжают обстреливать убежище. Оно не так надежно, как подземные бункеры, так как вовсе не было предназначено для эвакуации гражданского населения. Каждый из квадратных куполов вмещает тысячу человек и призван сдерживать ярость песчаных бурь и тропических циклонов, обычных здесь, а не обстрел вражеской артиллерии. Их тоже использовали теперь, поскольку больше нечего использовать, потому что город разросся так, что уже не мог спрятать всех жителей под землей.

Твари хорошо нас изучили. Они стремятся вовлечь защитников улья в свирепую мясорубку и поэтому в злобном коварстве набрасываются на беззащитных гражданских, зная, что их мы будем защищать в первую очередь.

— Проклятие! — раздался по воксу полный боли голос Неровара.

Я перепрыгиваю через ближайший ко мне труп и встаю рядом — булава мелькает без остановки, пока апотекарий старается подняться.

Это ему не удается. Твари поставили его на колени.

— Черт, не выходит, — выкашливает он. Пальцы бессильно сжимают топор, вонзившийся в живот. Неро опускает руки, не в силах бороться. Струящаяся из трещины в доспехе кровь окрашивает табард алым. — Не могу.

— Во имя Императора! — Мой призыв вырывается низким рыком. — Вставай и сражайся, или мы все умрем!

Раненый и беззащитный, Неровар притягивает зеленокожих, отчаянно жаждущих нанести смертельный удар одному из рыцарей Императора. Они с ревом кидаются в атаку.

Я убиваю крозиусом первого. Удар ногой в грудь отбрасывает второго на достаточное расстояние, чтобы можно было проломить булавой череп. Третьего окутывает плазменный огонь, и он кувыркается назад размытым и добела раскаленным силуэтом пламени. Жгучий пепел, залетающий в глаза его собратьев, — вот все, что осталось от жалкого ксеноса.

Слишком много.

Даже для нас их слишком много.

Я мельком вижу, как люди бегут во все стороны по пылающим улицам, у них появилась возможность спастись, пока ярость орды направлена на нас. Некоторые погибнут от огня развалюх-танков, но большинство выживет — пусть даже и сбежав в опасный лабиринт погибающего города. До этой войны я бы никогда не счел такой результат успешным.

С криком гнева и боли Неро вырывает из живота топор. Мое облегчение мигом развеивается, потому что апотекарий не успевает подняться, прежде чем твари вплотную приблизились к нам.

— Я вижу несколько рыцарей, — говорит Андрей. Слова сопровождает приглушенное «чтоб тебя» и гул вновь заряжаемого усиленного лазгана.

Отряд прижался к невысокому парапету на крыше здания, и только штурмовик выглядывал из-за него, осматривая улицу.

— Все, зарядите винтовки и будьте наготове.

— Как много? — спросил Магерн. — Как много рыцарей?

— Четверо. Нет, пятеро. Один ранен. А еще я вижу тридцать врагов и три танка, которые когда-то были нашими «Леман Руссами». Теперь хватит болтать. Всем выбрать цели.

Портовые рабочие сделали, как приказано, сняв оружие с предохранителей.

— Цельтесь ниже, — велит своим людям Магерн, вызывая безмолвную улыбку Андрея. — В ноги и торс.

Никому не надо напоминать быть аккуратнее и не подстрелить Храмовников.

Штурмовик выстрелил первым, и яркий луч его лазера стал сигналом для остальных. Лазганы вздрагивали в куда более уверенных руках, фокусирующие линзы раскалились, выпуская смертоносную энергию на улицу внизу. Лазеры били в плечи, ноги, спины и руки — отряд успел сделать три залпа, прежде чем твари переключили внимание с рыцарей на засевших на крыше склада.

— Ложись! — приказал остальным Андрей.

Они подчинились, нырнув в укрытие. Штурмовик пригнулся, но остался на месте. Он рискнул сделать еще два выстрела, прицельным огнем прострелив черепа двух ксеносов.

Вокруг него, вокруг них всех окантовывавший крышу невысокий парапет дрожал под огнем орков, но это уже не имело значения. Рыцари прорвались. Андрей наконец тоже пригнулся, увидев, как один из Храмовников, чья броня была теперь скорее серой, чем черной, из-за повреждений, сокрушил троих нападавших чудовищной потрескивающей булавой.

Прежде чем отступить, штурмовик сделал еще кое-что: отстегнул взрывчатку и поставил таймер на шесть секунд, а затем швырнул ее вниз на улицу, к танкам. Она взорвалась через полсекунды после того, как попала в башню первого, с грохотом оторвав ее.

Храмовники управятся с оставшимися двумя.

— Назад! — засмеялся штурмовик. — Назад через крышу!

— Проклятие, что такого смешного? — спросил один из рабочих, Джассел, пока они, пригнувшись, бежали от разрушенного края крыши.

— Это не просто рыцари. — В голосе Андрея звучало искреннее веселье. — Мы только что спасли реклюзиарха. А теперь быстро-быстро вниз, на улицу.

На улицах воцарилось странное спокойствие, нечто среднее между безмятежностью и кладбищенской тишиной. На этот раз Магерна приветствовал совсем другой воин. В возвышающейся фигуре мало осталось от величественной бесстрастной статуи, которая когда-то лишь кивком признала существование портовика.

От гула доспеха реклюзиарха все еще скрипели зубы и слезились глаза, если Томаз подходил слишком близко. Но Магерн разбирался в механизмах, пусть и не в древних военных реликвиях, и теперь замечал в броне неисправности. В некогда плавном сердитом урчании появились раздражающие и резкие звуки, а прерывистый лязг свидетельствовал, что какой-то внутренний механизм функционирует не так, как положено. Сочленения потрепанного доспеха не рычали, когда напрягались псевдомускулы, — они ворчали, словно не желали двигаться.

Пять недель. Пять недель битв, днем и ночью, в одном и том же доспехе, а оборона порта стала самой тяжелой из них. Удивительно, что доспех еще работал.

Табард был весь изорван и запятнан серо-зеленой орочьей кровью. Свитки, раньше украшавшие наплечники рыцаря, пропали, и теперь остались только цепочки с поломанными печатями. Сама броня все еще внушала страх и уважение скрытой силой и безликой жестокостью, но до войны она была чернее черного, а теперь большая часть черноты исчезла, содранная пулями и лазерными ожогами, которые усеивали броню подобно ушибам и царапинам. Теперь, когда краску содрали тысячи ударов и скользящих попаданий, основная часть доспеха выглядела тускло-серой. Без краски броня казалась тусклого неполированного цвета.

Каким-то образом она теперь походила на винтовку или танк, выпущенные с заводов Армагеддона: простая, незамысловатая, но при этом до жути смертоносная.

Остальные Храмовники выглядели не лучше. Тот, кто нес штандарт реклюзиарха, был так же потрепан, как и Гримальд. Само знамя было оборвано и обожжено, собственно, от него остались лишь клочья, свисавшие с древка. Рыцарь в белом шлеме едва стоял, с двух сторон его поддерживали два брата. Из прорези для рта вырывался скрежещущий резкий кашель.

И это не сделало их человечнее, не раскрыло воинов под убранством и рыцарским снаряжением, а, напротив, еще сильнее обезличило. Как мог человек, даже генетически усовершенствованный в далеком мире, выжить после таких повреждений? Как они могут стоять перед своими сородичами и казаться столь разными?

— Привет, реклюзиарх, — произнес Андрей. Он нес разряженный лазган на плече. Видимо, думал, что это помогает ему выглядеть небрежным и привычным ко всему, и был прав. По крайней мере, докеры видели его именно таким.

Голос Гримальда не был рыком или грохотом — он оказался певучим, низким и мрачным. Было очень легко представить этого воина на борту громадного готического боевого корабля читавшим проповеди братьям в бескрайнем холоде путешествий в пустоте.

— Черные Храмовники благодарят тебя, штурмовик. И вас, рабочие Хельсрича.

— Мы поспели вовремя, я думаю, — добавил Андрей, небрежно кивнув и продолжая улыбаться, показывая, что его ничуть не беспокоит разговор с израненными воинами, которые высились в окружении груды трупов ксеносов. — Я больше не слышу приказов. Зато я вижу вас, благородные сэры, и думаю: возможно, вы их мне и отдадите?

Последовала пауза, впрочем не безмолвная. Город никогда не был тихим, всегда присутствовал далекий хор выстрелов и грохот взрывов.

— Все отряды отозваны к убежищам. Гвардия, ополчение, Астартес. Все.

— Даже без приказов капитана мы шли этой дорогой. Но, сэр, есть кое-что еще.

— Говори. — Теперь Гримальд смотрел в сторону, серебряная маска на его лице обратилась к горевшему торговому кварталу, расположенному через несколько улиц.

— Один из ваших рыцарей пал в порту. Мы спрятали тело от этих шакалов. Гравировка на броне говорит, что его звали Анаст.

Астартес в белом шлеме заговорил, и голос его звучал как у человека, говорившего с полным ртом каши:

— Анаст погиб… когда мы высадились… прошлой ночью. Жизненные показатели быстро погасли. Смерть, достойная воина.

Гримальд кивнул, его внимание вновь обратилось на людей.

— Как твое имя? — спросил реклюзиарх штурмовика.

— Андрей, Семьсот третья штурмовая дивизия Стального легиона, сэр.

— А твое? — спросил он у следующего в ряду, и спрашивал так каждого, пока не дошел до последнего, которого уже знал. — Томаз Магерн, — наконец усмехнулся рыцарь. — Рад видеть тебя в бою. Подобная храбрость — удел избранных.

У Магерна мурашки поползли по коже, но не от неприязни, а лишь от неловкости. Что можно на такое ответить? Сказать, что это большая честь? Признаться, что у него болит каждая мышца в теле и он жалеет, что решился на это безумие?

— Благодарю вас, реклюзиарх, — сказал он.

— Я запомню ваши имена и деяния. Всех вас. Хельсрич может сгореть, но эта война не проиграна. Каждое из имен будет высечено на колоннах из черного камня в Зале Доблести на борту «Вечного крестоносца».

Андрей кивнул:

— Это большая честь для меня, реклюзиарх, и для этих замечательных джентльменов. Но если вы сообщите об этом моему капитану, я был бы еще счастливее.

Резкий звук, донесшийся из вокса реклюзиарха, был чем-то средним между кашлем и рыком. Магерну понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что рыцарь смеялся.

— Будет сделано, Андрей. Даю слово.

— Надеюсь, что это также впечатлит даму, на которой я намереваюсь жениться.

Гримальд не знал, что на это ответить. Поэтому вымолвил только:

— Да. Хорошо.

— Какой оптимизм, да? Конечно, я должен сначала с ней познакомиться. Куда мы теперь идем, сэр?

— На запад. К убежищам в Сульфа Комерциа. Инопланетные псы насмехаются над нами. — Реклюзиарх указал направление массивным молотом, чье силовое поле сейчас было отключено.

Вдали между складами и мануфакториями полыхали купола.

— Посмотрите, они уже горят.

Приам не смотрел туда, куда глядели все остальные. Его внимание было приковано к затянутым дымом небесам.

— Что это? — указал он на несущийся вниз шар пламени. — Быть этого не может.

— Может, — неверяще отозвался Гримальд, не в силах оторвать глаз от зрелища.

— Ого! — обрадовался Андрей, когда появились еще несколько таких же объектов, падавших, словно сияющие кометы.

— Что это такое? — спросил Магерн, радостью штурмовика и благоговением рыцарей застигнутый врасплох.

— Десантные капсулы, — ответил реклюзиарх. Его серебряная маска стала янтарной из-за отсвета горевших поблизости танков. — Десантные капсулы Астартес.

ГЛАВА XVII В пламени битвы, на наковальне войны

Район Сульфа Комерциа был бастионом ополчения и опорным пунктом ПВО, защищавшей порт.

Немногочисленные турели — как укомплектованные людьми, так и автоматические, — которые еще оставались на крышах зданий, смолкли. Квартал пылал. Натиск орочьих истребителей и бомбардировщиков больше никто не сдерживал, и ксеносы обрушили сюда свои смертоносные грузы.

Сульфа Комерциа служил торговым центром порта и в мирное время был плотно заселен; тут построили и больше всего наземных убежищ от непогоды, немалая часть которых уже была разрушена зеленокожими. Враги беспрерывно наступали на этот район порта, но вовсе не из-за сопротивления имперских войск, а из-за того, что здесь было кому выпустить кровь и было что разрушать. Оставить этот квартал означало оставить в нем зеленокожих, с восторгом в диких глазах предающихся беспощадной резне.

Описывая события осады через несколько лет после войны, майор Лак из 61-го Стального легиона сокрушался о «невероятном количестве жертв среди гражданских» в порту и охарактеризовал разрушение Сульфа Комерциа как «самое кровавое событие в осаде Хельсрича, которое ни человек, ни танковый батальон, ни легион титанов не могли предотвратить».

В коммерческом центре мало что напоминало былое великолепие. Особняки богатых торговых семей сгорели, как и склады, а те несчастные, что решили остаться в своих домах, а не отправились на поиск подземных муниципальных бункеров, разделили судьбу тех горожан, кто оказался в ловушке в разрушенных противопогодных убежищах. Ксеносы атаковали без пощады, и никакие отряды личной стражи, вне зависимости от уровня подготовки, были не способны защитить имения своих господ от зеленокожих.

Больше всего ксеносов при обороне поместья уничтожила личная охрана Дома Фарвеллов. Это подразделение в течение семи поколений служило богатейшей семье Хельсрича. Однако история об их продолжительном сопротивлении немногим пришлась бы по душе: семейство Фарвеллов простые люди считали декадентствующими свиньями, а его многочисленные представители не были чужды политических скандалов, финансовых афер и мошенничества в торговле. Короче говоря, они мастерски сопротивлялись во время боев в порту лишь благодаря тому, что умелыми махинациями проложили себе путь к огромному богатству и держали в полной боевой готовности армию из шестисот солдат.

В имперских отчетах было отмечено, что Фарвеллы отказались предоставить своих людей для обороны порта или в распоряжение городского ополчения.

Но эти же значительные силы обернулись и бедой. Как только по рядам орков прошел слух, что в обороне порта имеется опорный пункт и он располагается в поместье Фарвеллов, ксеносы всей ордой обрушились на него, сломили упорное сопротивление, а заодно и пресекли род Фарвеллов.

Самой выдающейся оборонной операцией официально провозгласили другую — совсем не похожую на этот акт обреченного эгоизма. Дом Гелиуса Тарацина защищали всего пятеро наемников — выходцы с другого мира, они обороняли скромный особняк партизанскими действиями и автоматическими ловушками в течение девятнадцати часов. И пусть захватчикам удалось разрушить поместье, после окончания боев в порту обнаружили семерых выживших представителей семьи. Их позиции сильно укрепились с началом восстановления города. Четыре дочери Гелиуса Тарацина внезапно стали завидными невестами.

Уничтожение убежища СС/46, одного из немногих укрытий, все еще не тронутых на второй день войны, было предотвращено в самый последний момент.

Подобно удару молнии первая десантная капсула врезалась в шоссе прямо перед центральным входом в купол. Толпу орущих на улице орков охватило смятение, несколько тварей было сожжено пламенем тормозных двигателей и расплющено под тяжестью летательного аппарата.

Края капсулы, взрываясь, разошлись, ударили о поверхность рампами и измололи тех из зеленокожих, которые успели опомниться и начали долбить топорами зеленый корпус.

На территории порта приземлилось еще несколько капсул, учинив такие же разрушения.

Последовательно уничтожая все вокруг болтерами и шипящим, словно из глотки дракона, химическим пламенем огнеметов, Саламандры присоединились к своим братьям Храмовникам в защите улья Хельсрич.

— Нас семьдесят, — сообщает он мне. — Семь отделений.

Его имя В'рэт, он сержант 6-й роты Саламандр. Прежде чем я успеваю заговорить, он произносит одновременно смиренно и почтительно:

— Сражаться рядом с вами — честь для меня, реклюзиарх Гримальд.

Признание заставляет меня опешить, и я не уверен, что смог скрыть удивление в голосе.

— Храмовники в долгу перед вами. Но скажи мне, брат, зачем вы пришли сюда?

Неподалеку от нас мои рыцари и воины В'рэта ходят и добивают раненых орков ударами меча. Штурмовик и его докеры делают то же самое, используя штыки лазганов.

В'рэт раскрепляет печати и снимает шлем. Даже тем, кто служил прежде рядом с Саламандрами, непросто бесстрастно смотреть на лицо одного из сыновей Ноктюрна. Геносемя их примарха реагирует на крайне радиоактивную поверхность их мира. Пигментация кожи В'рэта такая же угольно-черная, как и у всех воинов ордена, которых я видел без шлема. Глаза лишены зрачков и радужки, В'рэт смотрит на мир янтарно-алыми очами, словно кровь заполнила глазницы.

Его настоящий голос низкий, звуковое воплощение расплавленного камня, превратившего поверхность его мира в темную, бесплодную и серую пустыню. Очень легко представить себе, что эти воины пришли из мира, где текут реки из лавы и вулканы своим извержением заставляют чернеть небо.

— Мы последние из Саламандр на орбите. Повелитель Рожденных в Огне призвал нас, и мы повиновались.

Мне знаком этот титул. Я много раз слышал, как им именовали магистра их ордена.

— Магистр Ту'Шан, да покровительствует ему Император и впредь, сражается далеко отсюда, брат. Саламандры проливают кровь врагов на много лиг восточнее, у реки Болиголов, почерневшей от инопланетной мерзости.

В'рэт склонил голову в молчаливом согласии, и его огненный взгляд, поднявшись, обращается к куполу убежища в самом конце улицы.

— Это так, и я рад, что мои братья сражаются достаточно хорошо, чтобы заслужить похвалу из твоих уст, реклюзиарх. Повелитель Рожденных в Огне сражается рядом с военными машинами Легио Игнатум и Инвигилаты.

— Тогда ответь на мой вопрос, ибо время нам не союзник. Хельсрич пылает. Ты останешься? Ты будешь сражаться вместе с нами?

— Мы не останемся надолго.

Я подавляю гнев разочарования, и Саламандра продолжает:

— Нас семьдесят воинов, избранных для того, чтобы высадиться на планету здесь и остаться с вами, чтобы удержать порт. Мой повелитель услышал о вопиющем истреблении мирных жителей в захваченных прибрежных районах улья.

— Мало сообщений достигает наших союзников на планете. От них мы получаем также немного.

— Саламандры увидели твое тяжелое положение, благородный реклюзиарх. Магистр Ту'Шан услышал. Мы его клинок и его воля, мы обеспечим выживание большинства невинных душ улья.

— И затем уйдете.

— И затем мы уйдем. Наша битва — на берегах Болиголова. Наша слава там.

Одного этого достаточно, чтобы заработать мою вечную благодарность. Впервые за десятки лет от обуревающих меня чувств я не могу подобрать слов. Это все, что нам нужно. Это спасение.

Теперь мы сможем поквитаться с ними!

Я снимаю шлем, вдыхая серный воздух Хельсрича впервые за… недели? Месяцы?

В'рэт глубоко вдыхает, делая то же самое.

— Этот город, — он улыбается, и зубы белым жемчугом контрастируют с ониксовой кожей, — пахнет как дом.

Горячий ветер приятно овевает мою кожу. Я потягиваю В'рэту руку, и он сжимает мое запястье — знак союза между воинами.

— Благодарю тебя, — говорю я, встречаясь со взглядом его нечеловеческих глаз.

— Если вы нужны где-то еще, — В'рэт смотрит мне в глаза, — тогда исполните свой долг, благородный реклюзиарх. Мы будем стоять рядом. И вместе не позволим порту пасть.

— Сначала расскажи мне о войне на орбите. Есть новости о «Крестоносце»?

— Ситуация по-прежнему патовая. Печально произносить, но это так. Мы изнуряем врага битва за битвой, но это все равно что стрелять по скале. Немного можно добиться против такого подавляющего превосходства в силах. Пройдут еще недели, прежде чем ваш верховный маршал сможет рискнуть начать полноценный штурм, чтобы освободить небеса. Он прозорливый воин. Мои братья и я имели честь служить с ним вместе.

Слушая сержанта, я обретаю надежду. И связь с тем, что находится за разрушенными стенами этого проклятого города. Но я жду от него большего.

— А что с ульем Темпест? Они страдали так же, как мы.

— Пал. Занят врагом, а защитники отступили. В последнем сообщении говорилось, что город оставлен и выжившие отправились на встречу с полками Гвардии, которые сражаются рядом с моим повелителем.

Потрепанные защитники и отряды гвардейцев, пересекающие сотни километров пустошей. Подобное упорство достойно восхищения.

Этот мир никогда не оправится. Это ясно уже сейчас. Может, фатализм и не впитался в мои кости, но в том, чтобы жить во лжи, нет героизма. То, что мы делаем здесь, — это всего лишь попытка продать свои жизни как можно дороже. Мы сражаемся не потому, что можем победить, а только из ненависти.

У этого Саламандры есть своя судьба за пределами Хельсрича. Я понимаю это.

— Скоординируйте движение отделений с сержантом Бастиланом. Сфокусируйте внимание на самых западных районах, там скопление убежищ. Бастилан обеспечит вас необходимыми вокс-частотами, чтобы соединиться со штурмовиками, командующими защитой гражданских. Не ожидайте постоянной связи. Многие из вокс-башен города разрушены.

— Будет сделано, реклюзиарх.

— За Императора. — Я отпускаю запястье В'рэта.

Его ответ необычен и передает своеобразие его ордена.

— За Императора, — отвечает он. — И за Его народ.

Юризиан, мастер кузни и рыцарь Императора, запрокинул голову и расхохотался. Он не смеялся уже много лет, ибо не был наделен чувством юмора. Но увиденное сейчас повергло его в невероятное веселье. Так что он смеялся, забыв обо всем.

Звук эхом пронесся по громадному залу, резонируя от окованных металлом каменных стен и громадной фигуры из адамантия, которая уходила метров на пятьдесят в темноту.

Ординатус Армагеддон. «Оберон».

Единственные звуки здесь издавала броня Юризиана: пластины из керамита защелкали и зажужжали, когда рыцарь двинулся в обход громадного орудия. Он обошел его несколько раз, внимательно рассматривая, изучая каждую деталь — как собственными глазами, так и через ауспик брони.

Это, бесспорно, было самое прекрасное творение, которое он когда-либо видел аугментическими глазами.

В плане эстетики оно, возможно, и не взывало к поэту или художнику. Но не в этом дело. Это был триумф проектирования и воплощения, славный успех в задаче человечества создать величайшее оружие для уничтожения врага.

Грандиозная конструкция состояла из мощного, из трех секций, основания, которое держало на подставках и распорках оружейную платформу. Само орудие располагалось на ней. Юризиан раздумывал над каждой из частей безмолвной и отключенной военной машины.

Шириной «Оберон» был как два поставленных рядом массивных танка «Лендрейдер». В длину он был около пятидесяти метров, что придавало оружию сходство с длинным и сегментированным большегрузным транспортером. Можно было сравнить его и с лежащим на спине титаном.

Основание боевой машины разделялось на три секции — кабина управления с приводным модулем и дополнительно бронированной рубкой, грудная секция, державшая вес массивных металлических колонн, и, наконец, брюшной отдел, несший тот же вес, что и предыдущая секция. По бокам каждого из этих тяжелых модулей, под защитой еще более толстой брони, располагались энергетические установки. Юризиан знал, что это были гравитационные суспензорные генераторы. О подобных антигравитационных технологиях в Империуме уже позабыли, исключение составляли развернутые военные машины такого калибра.

Без этих генераторов, которые были самым ценным на планете, «Оберон» представлял собой просто груду металла.

Подпорки и колонны поддерживали колоссальную оружейную платформу, лафет, на десятках квадратных метров которого размещались энергетические двигатели, фузионные камеры и генераторы магнитного поля. Впечатление было такое, что на колоннах установили промышленную мануфакторию.

Эти генераторы, если их активировать, питали оружие транспортера: громадную пушку, покрытую керамитом и присоединенную к силовым генераторам. Охлаждающие отверстия покрывали всю поверхность орудия, словно чешуйки рептилии. От пушки змеились вторичные силовые кабели, а поддерживали ее промышленными клешнями.

Пушка «Нова». Оружие, которое используют друг против друга космические корабли в необъятной пустоте. Вот оно — установленное на бесценную и сверхбронированную технологию из забытых эпох.

— Убийца титанов, — прошептал мастер кузни.

Юризиан благоговейно провел пальцами по металлической коже секции привода, чувствуя броню, мощные заклепки… все, до малейших различий в толщине слоев адамантия: мельчайшие перемены и несовершенства, появившиеся за прошедшие сотни лет.

Он отвел руку и именно тогда рассмеялся.

«Оберон», погибель титанов. Он был здесь.

И он принадлежал ему, Юризиану.

Он забрался в передний командный модуль по лестнице, ведшей к люку, который пришлось открывать вручную. Оказавшись внутри обесточенной кабины, Юризиан оглядел лебедки, рычаги и пустые черные экраны над двигательной консолью. Все это было новым, чужим для него, но Юризиан решил, что его интуиции и подготовки Механикус вполне хватит. Еще один люк перекрывал путь во второй модуль. Его тоже пришлось открывать вручную, поворотом металлического колеса.

Сопротивлявшийся тугой шлюз с визгом открылся. Юризиан вгляделся в черноту впереди, используя фильтры визора. Помещение оказалось замкнутым и очень тесным, несмотря на то что там не было ничего, помимо прикрепленных к стенам бронированных капсул, в которых и помещались антигравитационные генераторы. Далее лестница вела наверх, в главный генераториум. Юризиан поднялся через поддерживающие порталы, открыв по дороге еще два люка.

Внутренности генераториума оказались довольно знакомыми: Юризиан стоял в сердце оружейной системы космического корабля. Она обладала меньшей мощью и дальнобойностью, но зато большей маневренностью и более легкой управляемостью. В конце концов, чтобы поразить цель, снарядам из священной пушки не нужно было лететь через тысячи километров открытого пространства.

Грубо говоря, из пушки «Нова» сделали обрез. Понимание вызвало улыбку на мрачных губах Юризиана.

Понадобилось еще три часа обследований, проверок систем питания, генераторов, чтобы выяснить, можно ли активировать Ординатус Армагеддон.

Конечный результат исследования был горек.

Это оружие войны должен был обслуживать экипаж из десятков скитариев, магосов и техножрецов, которые были созданы и обучены именно для этой цели. Ординатус должен был быть благословлен Повелителем Центурио Ординатус, а по всей длине корпуса должны были почтительно прочесть девяносто три молитвы пробуждения.

Вместо того чтобы просыпаться от песнопений и молебнов, подходивших духу военной машины, душа «Оберона» пробуждалась в тишине и во тьме. Его неясное, измененное сознание не почуяло униженных, взывавших к нему душ Центурио Ординатус. Только одну душу в союзе со своей собственной.

Эта душа оказалась сильной, непреклонной и господствующей.

Она идентифицировала себя как Юризиан.

В модуле управления мозг, позвоночник и нательная броня Храмовника с помощью телеметрических кабелей соединились с разъемами интерфейсов в троне принцепса, магистр кузни закрыл глаза. Вокруг него возвращались к жизни системы. Сканеры издавали мелодичные звуки, когда вновь начали видеть. Огни над головой вспыхнули и замерцали в энергосберегающем режиме.

Под аккомпанемент грохота пробуждавшихся силовых генераторов все три модуля вздрогнули в унисон раз, два и затем сильно сотряслись.

В двигательной секции Юризиана подбросило метров на пять.

Затем секции обрели устойчивость, покачиваясь на пульсирующих антигравитационных полях, деформирующих поверхность под собой чем-то похожим на переливающееся тепловое излучение.

— Первая фаза активации, — раздался из вокс-станций по всему командному модулю машинный голос.

В механическом тоне сквозила горячая и все возраставшая ненависть. Юризиан склонил голову в знак уважения, но не прекратил работать.

— Братья зовут меня в Хельсрич, — сказал он в холодный контрольный модуль, не ожидая ответа и не получив его. — И хотя это может ничего не значить, я знаю, что война взывает к тебе.

Через соединения интерфейса дух «Оберона» заревел звуком нечеловеческим и непереводимым.

Юризиан кивнул:

— Я тоже так думаю.

Асаван Тортеллий замер над пергаментом.

Он не мог придумать, в каких эпитетах описать, насколько он замерз.

Игнорировать разрушение собора было еще труднее. Он стал таким больше тридцати дней назад, когда инопланетные захватчики поставили богоподобную машину на колени. Статуи лежали, словно трупы, разбитые, лицом вниз, конечности отломаны и валяются в отдалении. Стены украшены выбоинами от выстрелов и паутиной уродливых трещин. Витражные окна — единственные защитники Асавана от раздражающего Щита наверху — зияют пустыми дырами в почерневших стенах. Смотреть на них так же неприятно, как на беззубую улыбку святого.

День за днем Асаван сидел в одиночестве в созерцательной тишине собора и сочинял, как он считал сам, поэму, описывающую грядущую победу в улье Хельсрич. Он уничтожил больше половины написанного, морщась, когда перечитывал свое творение.

Конечно, здесь прочитать произведение больше было некому.

Собор стоял почти пустым с тех пор, как подвергся осаде. Храмовники пришли «в чистоте, защищая нас, с верой, несгибаемые», написал Асаван (прежде чем навсегда уничтожить эти корявые строки), но они прибыли слишком поздно, чтобы уберечь от ран полые кости монастыря «Герольда Шторма». С тех пор прошли недели. Недели, за которые ничего не заменили и не восстановили.

Асаван был одним из немногих, кто еще оставался в соборе. Его собратья состояли главным образом из сервиторов. Прикрепленные проводами к пушкам на стенах, порабощенные, они управляли прицеливанием и перезарядкой систем на стенах. Он часто видел этих несчастных, потому что его обязанностью было поддерживать в них жизнь. Подвергшиеся лоботомии и аугментированию, эти когда-то люди теперь были всего лишь автоматами без конечностей, с раскрытыми ртами, помещенными в поддерживающие жизнь люльки рядом с пушками. Сами они никак не могли поддерживать собственное существование. Во время осады от повреждений часть из них лишилась кабелей, по которым подавалось питание и забирались отходы, и даже спустя все эти недели оставшиеся в живых магосы из главного тела «Герольда Шторма» еще не добрались сюда из-за крайне длинного списка починок. На первом месте стояли ключевые системы, а выживших адептов Механикус осталось слишком мало. Битва внизу была чересчур жестокой.

Так что пришлось Асавану, как одному из немногих выживших в соборе, кормить этих безмозглых существ с ложки мягкой, богатой протеинами пастой, чтобы не дать им умереть, и раз в неделю промывать фильтры для отходов.

Он делал это не потому, что так приказали, и не потому, что его сильно волновало продолжение функционирования горстки уцелевших орудий на стенах монастыря. Он делал это потому, что ему было скучно, и потому, что он был одинок. Пошла вторая неделя, как он начал беседовать с безответными сервиторами. К четвертой он дал им имена и придумал прошлое.

Сначала Асаван пробовал отдавать приказы одному из семи стандартных сервиторов, которые патрулировали собор, чтобы тот исполнял поручения аколита, но эти модели были малопригодны к перепрограммированию. В них заложили односложные задачи — ходить с метлой из комнаты в комнату и подметать пыль под ногами молящихся.

Правда, молящихся больше не было. А у сервиторов больше не было метел. Асаван знал одного из сервиторов до аугментации — это был туповатый аколит, который заслужил свою судьбу кражей денег у мирян. Наказанием стало превращение в бионического раба, и тогда Асаван не пролил по вору ни слезинки. Но ему не доставляло радости видеть, как примитивное существо слонялось, громыхая обломком метлы по полу, даже отдаленно не подступая к тому, чтобы навести порядок в этом хаосе. Он был неспособен отдыхать, пока долг не будет выполнен. Сервитор не подчинялся приказу прекратить работу, и Асаван подозревал, что жалкие остатки разума в его голове каким-то образом повредились во время битвы. Быть может, все дело в незаметной травме головы.

На шестой неделе сервитор рухнул между скамьями, его человеческие части больше не могли функционировать. Асаван сделал с ним то же, что с остальными убитыми. Выбросил тело за борт. Пагубное любопытство (то самое, о котором он потом всегда жалел) заставляло его смотреть, как тела падают с высоты пятидесяти метров и разбиваются о землю внизу. В таком зрелище он не находил ничего ни ужасного, ни привлекательного, но никогда не мог отвести глаз. В конце концов Асаван признался себе, что зрелище это напоминало ему самому о том, что он все еще жив. Но что бы ни было причиной, оно также питало его ночные кошмары. Интересно, как солдаты умудряются привыкать к подобным вещам и почему они вообще хотят это делать.

Главной его заботой за прошедшую неделю стал холод.

Титан вступил в длительное сражение. Повреждения, полученные несколько недель назад в засаде, полностью устранили, но их уравновесили и даже увеличили новые раны. Командный экипаж титана («Да снизойдет на них благословение, ибо они ведут нас к триумфу», — привычно шептал Асаван) отнимал все больше и больше мощностей от вторичных систем гиганта.

Малочисленная команда техноадептов не ремонтировала незначительные механизмы, а рассеялась по огромной конструкции и трудилась над жизненно важными системами. Некоторые системы вообще остались без питания, когда отсоединили кабели, и их топливо сливалось в ячейки с плазмой, питавшей Щит и главные орудия.

Неделю назад отопительные системы собора перестали функционировать. Со свойственной Механикус эффективностью на случай такого развития событий существовали вторичная и третичная запасные опции. К несчастью для Асавана и еще нескольких выживших послушников, обе запасные системы оказались бесполезными. Вторичная резервная система была небольшим генератором, который не требовал ухода и питался от резервного источника питания.

Разрушение этого генератора уничтожило и план включения третьего варианта, который заключался в том, что четыре однозадачных сервитора, не годившихся больше ни для чего, были бы активированы и установлены так, чтобы вручную крутить насосы генератора. Даже если бы генератор функционировал, все четыре сервитора оказались убиты в битве пять недель назад.

Асаван храбро попробовал повернуть одну из рукояток самостоятельно, но сил у него было куда меньше, чем у сервитора, и все, чего аколит достиг, — это боль в спине. Рычаг не сдвинулся и на сантиметр.

Так что теперь он сидел на упавшей колонне, пытаясь сочинить что-нибудь, чтобы описать, как он промерз — прямо до костей — и как было жутко холодно все последние шесть дней.

Одним из органов «Герольда Шторма» был генератор-сердце с радиоактивной раскаленной плазмой. Вот ведь парадокс: несколькими палубами ниже герметично запечатан жар самого настоящего солнца, в то время как Асаван тут замерзает до смерти.

Он мог бы записать это и затем уничтожить от стыда, что посмел жаловаться в то время, когда каждую секунду столь много невинных умирает в горящем городе.

Именно в этот момент Асаван Тортеллий решил, что сам изменит свою судьбу. Он не замерзнет до смерти на спине титана, в покинутом монастыре. И не будет стенать о холоде, пока внизу тысячами умирают достойные и верные Императору люди.

Собратья-аколиты никогда не признавали его большим умником, но самому Асавану нравилось думать, что он всегда выбирает правильные решения. И теперь он его выбрал.

Да. Пришло время сделать что-то значимое для жителей Хельсрича.

Пришло время покинуть титан.

ГЛАВА XVIII Консолидация

Еще три ночи прошли так же, как дни. Порт был потерян на рассвете шестого дня после прибытия подлодок.

Саррен собрал командиров вокруг пострадавшего в битве «Серого воина». Даже в предрассветной мгле было видно, что большинство полковников Гвардии еле стоят на ногах, полумертвые от усталости. Некоторые явно приняли боевые наркотики, чтобы остаться в строю, — признаками служили судороги и дрожь. Перегруженные умы и мускулы не могли работать так долго даже со стимуляторами.

Саррен не мог осуждать их за это. Когда нужно, люди делали все, чтобы оставаться в строю.

— Мы потеряли порт, — сообщил он, и голос выдал, насколько усталым и разбитым он себя чувствовал.

Ни для кого из собравшихся это не было новостью. Пока полковник говорил это, поблизости прогремела «Химера», остановившись в тени «Серого воина». С лязгом опустилась рампа, и двое людей выбрались наружу. Первой была Кирия Тиро. Второй человек был одет в серую летную форму.

— Я нашла его, — сообщила женщина, ведя пилота к собравшимся.

— Капитан Гелий докладывает, — поприветствовал пилот Саррена. — Подполковник Джензен погибла две ночи назад, сэр.

Итак, вот и Джензен после Барасата. Повезло, что еще остался хоть кто-то из пилотов.

— Рад познакомиться, капитан.

— Как скажете, сэр.

Саррен кивнул, возвращая приветствие в виде аквилы. Раненая рука все еще болела, словно ее сунули в огонь. Утренний бриз, холодный и непрошеный, дул по магистрали Хель. Громадина «Гибельного клинка» частично закрывала от ветра, но не настолько, как хотелось бы Саррену. О Трон, как он устал от этой боли.

— Оставшиеся силы?

— Три полевых аэродрома. Хотя, похоже, тот, что на Гамма-роуд, сегодня падет; улица в осаде уже много дней. По последним подсчетам, у нас осталось двадцать шесть «Молний». Только семь «Громов». Гамма-роуд уже эвакуирован, истребители приземляются на проспекте Ванциа-Чи.

Саррен что-то проворчал. Он все еще сожалел о гибели Барасата и большей части воздушных сил.

— Планы?

— Продолжаем выполнять приказы Джензен. Обеспечиваем воздушную поддержку титанов и бронетанковых батальонов. Враг до сих пор не проявил способности к наступательным операциям в воздухе. Разумно предположить, что им просто нечем атаковать.

— Это намек, капитан?

Гелий вновь отсалютовал:

— Никак нет, сэр.

Саррен устало улыбнулся снисходительной улыбкой.

— Даже если и так, то ты прощен. Барасат был прав, и он дорого отдал свою жизнь, обеспечив нам преимущество в воздухе. С самого начала осады твари ничего не выставили, кроме кучки скрап-истребителей, и я уже пометил в дневнике кампании, как и в личном файле Барасата, что он сделал правильный выбор.

— Да, сэр.

— Мне жаль слышать такое о Джензен. Нам будет чертовски ее недоставать. Такая надежная, цельная, спокойная.

Она действительно была такой. Подполковник Кэрилин Джензен, плохо это или хорошо, полностью соответствовала требованиям устава: надежная и преданная, пусть и не слишком хорошо воодушевляющая подчиненных. Под ее командованием авиация улья больше месяца успешно поддерживала защитников. Сама Старейшая Инвигилаты отметила заслуги Джензен.

— Сэр… — начал Гелий.

«Ну начинается», — подумал Саррен.

— Я надеялся обсудить возможность более агрессивной тактики.

«Да. Ну конечно, ты надеялся это обсудить».

— В более подходящее время. А сейчас по поводу порта.

Саррен кивнул остальным офицерам. Кирия Тиро и капитан Гелий присоединились к ним. Майор Райкин нахмурился при виде пилота, и Саррен с трудом сдержался, чтобы не закатить глаза. Клянусь Троном, Райкин. Едва ли сейчас время для детской ревности.

— Мы не потеряли порт, — возразил один из Саламандр, его звучный голос из вокса звучал спокойно и грозно.

Полковник Саррен до этого утра не встречался с сержантом В'рэтом. Из сообщений по вокс-связи он знал, что облаченные в зеленую броню воины высадились рядом с уцелевшими убежищами для гражданских и благодаря их доблести было спасено множество жизней.

Но похоже, взгляды на тактику у Саламандры сильно отличались от взглядов полковника.

— Я не уверен, что понимаю вас, сэр, — промолвил Саррен.

Помятая и поцарапанная броня В'рэта казалась чистой в сравнении с доспехами стоявшего рядом реклюзиарха. Златоокий шлем взирал сверху вниз на офицеров-людей.

— Я просто говорю, полковник, что мы не потеряли порт. Враг разбит. Вторжение со стороны моря остановлено, и город еще стоит. Захватчики лежат мертвые на территории порта.

Это было и правдой и неправдой, с точки зрения Саррена. Вот почему полковник созвал это совещание.

— Позвольте мне внести изменения в оценку. Порт потерян. Как индустриальная часть коллективного производства Армагеддона Хельсрич больше не существует. Мы получаем доклады о том, что ущерб нефтеперерабатывающей инфраструктуре составляет девяносто один процент, учитывая потерю прибрежных нефтяных платформ.

Солдаты обменялись взглядами. Значительную часть десятины Империум брал с Армагеддона материальной частью и военной техникой. Если остальные города-ульи пострадали так же, как Хельсрич, то уровень Эксактис Экстремис значительно снизится. Точно до Солюцио Терциус и, возможно, даже до Аптус Нон. Если Армагеддон не сможет ничего давать, то и получит мало. Империум отвернется от него. Без поддержки и финансов для послевоенного восстановления мир может никогда не оправиться.

— Однако все не так плохо. Как пояснил благородный сержант В'рэт, благодаря стойкости докеров, наших штурмовиков и союзников Астартес враг отброшен.

Он решил не добавлять, что сделано это было безумной ценой. Десятки тысяч погибших за четыре дня. Промышленность города превратилась в живописные руины.

— Мы получили сообщение от Старейшины Инвигилаты, — продолжил полковник. Произнести следующее сообщение было крайне тяжело. — Достопочтимый Легио Инвигилата получил прошение покинуть город.

— Она останется. — Тон реклюзиарха даже через вокс шлема был ледяным. — Она поклялась сражаться.

— Как я понимаю, наступление имперских войск на реке Болиголов замедлилось. Местные поселения, охраняемые Саламандрами и Кадианскими ударными войсками, теперь стали важнее Хельсрича. — Саррен позволил присутствовавшим несколько мгновений подумать над словами. — Это сообщение от самого Старика. Пришло по вокс-связи час назад.

— Мне наплевать. Нам поручили защищать Хельсрич! — прорычал Гримальд.

— Да, это наша задача. Но принцепс Зархе поручили развернуться в том месте, где она сочтет нужным. Большая часть Легио Инвигилаты рассредоточена вдоль реки Болиголов и в пустошах вместе с подразделениями Легио Игнатум и Металлики.

— Она не уйдет, — фыркнул Гримальд. — Она будет здесь до конца.

Саррен почувствовал, как в нем поднимается гнев из-за того, как безапелляционно реклюзиарх отмахнулся от его опасений. В любой другой день он бы контролировал эмоции лучше. Но сейчас полковник вздохнул и закрыл словно посыпанные песком глаза.

— Реклюзиарх, прошу вас, довольно. «Герольд Шторма» атакует батальон развалюх-титанов в семи километрах далее по магистрали Хель на Росторикском сталеплавильном заводе. Принцепс еще не сообщила о своем решении.

Гримальд скрестил руки поверх изорванной геральдики на табарде.

— Победа или поражение в улье Тартар и на берегах Болиголова состоятся без нас. Война забрала у города все, что возможно, и мы опустились до уровня пустынных шакалов, которые грызутся на останках Хельсрича. Единственный вопрос, имеющий для нас значение, — что мы еще можем спасти?

Райкин снял респиратор и глубоко вздохнул:

— Возможно, пора задуматься о последнем рубеже защиты.

Саррен кивнул:

— Вот почему мы и здесь. Мы находимся в центре погибающего города, и настало время определиться, где будет последняя линия обороны. Что с орудием, реклюзиарх?

— Пустая надежда. Магистр кузни один. Без поддержки Механикус Юризиан смог только запустить основные системы «Оберона». Он не может в одиночку заменить целый экипаж. Уже четыре ночи, как Ординатус способен двигаться, и магистр кузни может стрелять из пушки каждые двадцать две минуты. Но это все. Одному пилоту не под силу защитить «Оберон». В бою машина бесполезна.

Полковник вновь почувствовал, как в нем закипел гнев.

— Вы ждали четыре дня, прежде чем сказать мне это? Что Ординатус вновь активирован?

— Я не ждал. Той же ночью, как узнал о функционировании «Оберона», я отправил закодированное сообщение по командной сети. Но, как я уже сказал, он почти бесполезен для нас.

— Ваш магистр кузни доставит оружие в город?

— Конечно.

— Механикус были информированы, что мы оскверняем их оружие и тащим его в зону боевых действий, чтобы почти наверняка потерять в первом же столкновении с врагом?

— Конечно нет. Человек, ты сошел с ума? Лучшее оружие — то, что остается в тайне до нужного момента. Иначе Инвигилата станет действовать против нас или оставит город.

— Вы не командуете этим городом. Вы передали эту честь мне. А я, получается, ждал эту информацию лишь затем, чтобы обнаружить, что она не дошла из-за сломанной связи?

Из серебряного черепа донесся окрашенный механическими звуками рык.

— Я стоял в порту по колено в трупах ксеносов, Саррен, и мои братья жертвовали жизнями, чтобы люди твоей родины увидели еще один восход солнца. Ты устал. Мне известно о слабостях человеческого тела, и я тебе сочувствую. Но не забывай, с кем ты говоришь.

Саррен проглотил недовольство. Все должно было быть по-другому, но с Астартес всегда получалось так. Исполнительны и полезны в одну секунду, высокомерны и холодны в другую, полны свирепой ненависти в той же мере, что и верности Империуму.

Саррен почувствовал себя… незначительным. Это единственное слово, какое пришло на ум командующему. Велико различие между людьми, сражающимися за свои дома, и бывшими людьми, которые сражаются за непостижимые идеалы согласно Кодексу.

— Ну… — начал Саррен, зная, что ему не к кому обращаться с этими словами.

— Я не обвиняю вас, что вокс-связь работает с перебоями. Это проблема всей городской обороны и бремя, которое мы должны вынести. Я не бросил бы порт, чтобы, как раболепный курьер, лично доставить тебе сообщение, и не доверил бы это никому другому. Если Механикус прознают, то мы потеряем Инвигилату.

— Никто из нас не питал особых надежд по поводу Ординатуса, — встрял Райкин, пытаясь ослабить напряжение. — Это был самый маловероятный из всех расчетов, как ни посмотри.

— Вы пытались вновь переговорить с Механикус? — спросила Кирия Тиро. Ее тон высветил тот факт, что она все еще возлагала надежды на оружие, несмотря на то что только что сказал Райкин.

— Конечно. — Реклюзиарх жестом указал на запад по магистрали Хель, в том направлении, где невидимый отсюда «Герольд Шторма» сражался в районе сталеплавильных заводов. — Зарха отказала, как отказала прежде. То, что мы сделали, — святотатство.

— Все еще нет сообщений от царственного Механикус, — добавил Саррен. — Где бы ни был их первосвященник, он не отвечает на наши астропатические просьбы.

Он сплюнул на разбитую дорогу под ногами. На самом деле, кем бы ни был этот Повелитель Центурио Ординатус, его прибытие в систему Армагеддон слишком запоздает, чтобы повлиять на оборону Хельсрича.

— По крайней мере, это оружие может быть использовано для защиты других городов, — вымученно усмехнулся полковник. — Мы достигли предела. Однако я больше не намерен обсуждать план отступления. В городе еще остаются боеспособные войска. Давайте не будем концентрировать силы в одном месте, чтобы в последние дни своей жизни не становиться легкой добычей.

— Значит, все кончено, — промолвил один из капитанов.

— Нет, — ответил Гримальд. — Но мы должны держать противника запертым в городе столь долго, сколько сможем. Каждый день, что мы держимся, увеличивает шансы прибытия подкреплений из Пепельных Пустошей. Каждый день, что будем держаться, мы будем проливать кровь врага и держать его здесь, в Хельсриче, и он не сможет добавить свои топоры к тварям, осаждающим другие города.

Райкин потер за воротником, успокаивая зудящую царапину.

— Сэр, — позвал он Саррена.

— В чем дело, майор?

Райкин гримасой недоверия сказал все без слов. Отвечая, Саррен потер грязными пальцами глаза:

— Я изучил гололитические проекции в начале осады порта. И смог, хвала Императору, сохранить связь по воксу с комиссаром Ярриком. Она длилась более десяти секунд и дала нечто более полезное, чем прослушивание помех. Мы следуем плану, который использовался в нескольких других городах-ульях. Стальной легион рассеется по городу, защищая убежища, которые еще остались нетронутыми.

— А что по поводу магистрали?

— Враг уже захватил большую ее часть, капитан Гелий. Пусть получает и остальное. С этого утра мы больше не боремся за сохранение города. Мы сражаемся, чтобы спасти каждую жизнь, что может быть спасена. Город мертв, но более половины его людей еще живы.

Капитан нахмурился, что немедленно преобразило его красивое лицо придав отталкивающее выражение. Именно с таким видом ненадежным друзьям дают взаймы большую сумму денег.

— Ни один из полевых аэродромов даже близко не подходит к убежищам для населения. Простите, что указываю, полковник, но именно поэтому их и расположили там, где они сейчас. Чтобы спрятать.

— Вы отлично справились. И я уверен, что вы долгое время будете сдерживать зеленокожих. Точно так, как и все остальные.

— Аэродромы надо защищать!

— Нет. Вы хотите, чтобы вас защищали. Вы не хотите умирать. Никто из нас не хочет, капитан. Но Стальным легионом командую я, и Стальной легион сейчас движется на защиту жителей города. Я не могу выделить пехоту для того, чтобы прикрывать безжалостную драку воздушных эскадрилий в небе. И честно говоря, вас осталось слишком мало, чтобы вас стоило защищать. Прячьтесь, когда будет нужно, и сражайтесь, когда сможете. Если Инвигилата останется с нами, летите на поддержку титанов. Если Зарха уйдет, то прикройте с воздуха Сто двадцать первую бронетанковую дивизию, которая дислоцируется в районе Колав Резидентиа и защищает входы в подземные бункеры. Таковы наши приказы.

Капитан с явной неохотой отсалютовал:

— Понял, сэр.

— Грядущие недели войдут в имперские записи как «сто оплотов света». У нас недостаточно войск, чтобы защищать по периметру обширную территорию. Поэтому мы отступим к основным, самым важным объектам и умрем, ни отдав там ни метра. Противопогодные убежища в районе Джаега. Храм Вознесения Императора в центре квартала Экклезиархии. Космопорт Азал в промышленном квартале Дис. Нефтеочистительный завод Пургатори, чудом уцелевший в порту. Список главных и второстепенных пунктов обороны будет передан по вокс-сети и курьерами по всему городу.

Полковник повернулся к высящимся фигурам Астартес.

— Сержант В'рэт, люди Хельсрича благодарят вас и ваших братьев за помощь. Вы покинете город сегодня?

— Повелитель Рожденных в Огне зовет.

— Да, конечно, конечно. Я приношу вам свою личную благодарность. Без вашей поддержки мы бы потеряли куда больше жизней.

В'рэт осенил себя аквилой, и его зеленые перчатки нарисовали знакомые очертания, повторявшие линии бронзового орла на груди.

— Вы сражаетесь с невероятным бесстрашием, Стальные легионеры. Император все видит и все знает. Он видит ваши жертвы и вашу храбрость в этой войне, и вы заслуживаете места в легендах Империума. Это была честь для нас — сражаться бок о бок с вами на улицах вашего города.

Саррен переводил взгляд с одного Астартес на другого — с воина на рыцаря. Он не сомневался в героизме Храмовников, тем более что видел его достаточно за прошедшие недели. Но Трон, если бы у него здесь были еще и Саламандры. Они обладали теми качествами, которых недоставало Храмовникам: были общительны и надежны…

Он вдруг понял, что протягивает руку. За жестом последовал напряженный момент, когда возвышавшийся башней рыцарь оставался неподвижным. А затем Саламандра осторожно пожал маленькую, человеческую руку. Сочленения силовой брони сержанта низко гудели.

— Это честь для нас, В'рэт. Удачной охоты в пустошах, и передавайте мою благодарность вашему повелителю.

Реклюзиарх молча наблюдал эту сцену. Никто не знал, какое выражение скрывалось под маской его шлема.

Как только совещание закончилось, я отошел в сторону. В'рэт следовал за мной по пятам. Отойдя от покрытого копотью и трещинами корпуса «Гибельного клинка» Саррена, я замедляю шаг, чтобы он мог меня догнать. Разве у В'рэта нет приказа? Разве его не отозвали к Болиголову? Странно, что он решил задержаться.

— Чего ты хочешь, Саламандра?

Пока мы идем по магистрали Хель, я не могу удержаться от того, чтобы не посмотреть на город внизу. Сооруженная на высоких опорах, дорога возвышается здесь над жилыми кварталами. Когда-то она позволяла транспорту проноситься через центр города между шпилями высоких жилых башен. Теперь она также наверху — лента из рокрита, пролегающая над разрушенным и опустошенным городом. Здания превратили в щебень вражеские развалюхи-титаны и наш ответный огонь.

Шоссе в нескольких местах провалилось. Повезло, что этого не случилось здесь.

— Поговорить, если вы не против, реклюзиарх.

— Сочту за честь, — отвечаю я, но это ложь. Мы целую неделю сражались вместе, плечом к плечу, и хотя его присутствие было неоценимым, его воины — не рыцари. Слишком часто они отступали, чтобы охранять убежища, вместо того чтобы усилить атаку и не дать врагу сбежать. Слишком часто дожидались нападения, вместо того чтобы ударить первыми.

Приам испытывает к ним отвращение, но я — нет. Их путь отличается от нашего. Не трусость подвигает их на такую тактику, а традиция. И все же их доблесть так же чужда мне, как омерзительная свирепость орков.

Трудно сдержать вертящиеся на языке слова. Я хочу, чтобы он ушел прежде, чем честность запятнает деяния, что мы совершили вместе, и прежде, чем высказанная правда станет жестокой угрозой для союза между нашими орденами.

— Мы с братьями пришли в этот город без поддержки нашего капеллана. Мы были бы бесконечно благодарны, если бы ты провел нас в молитве прежде, чем мы покинем город и присоединимся к нашему ордену на берегах Болиголова.

— Я мало что знаю о вере вашего ордена, Саламандра.

— Мы знаем это, реклюзиарх. Но все равно будем искренне благодарны.

Это величественный и смелый поступок, и если я соглашусь, то для меня это будет большей честью, чем для них. Проведение молитвы среди братьев из другого ордена не просто редкость. Это почти неслыханно. Я могу вспомнить только единственный случай, и тот был вместе с нашими генетическими братьями и сынами Дорна, Багровыми Кулаками, когда пылала система Деклат.

— Вспомни лучше битву прошлой ночью, — говорю я ему. — Думай о битве на крыше в квартале Нергал. Меня заботит один момент. Он отбрасывает тень на нас, словно вражеское копье, угрожающее пронзить насквозь.

Он медлит. Он явно не ожидал получить такой ответ на свою просьбу.

— Какой аспект этой битвы беспокоит тебя, реклюзиарх?

Хороший вопрос.

Тварь падает, ее череп разбит, зеленокожий подыхает у моих ног.

Я слышу яростное шипение, с которым клинок Приама пронзает вражескую плоть. Слышу искаженное завывание кромсающих тела цепных мечей, крики объятых паникой людей в убежище, ощущаю их страх даже сквозь бронированные стены.

Еще одна тварь рычит, брызжа мутной слюной на лицевую пластину шлема. Она погибает, когда в нескольких метрах от меня рявкает болтер Артариона, разрывая неправильной формы голову существа.

— Сосредоточься! — рычит он мне по воксу.

Я возвращаю долг мгновением позже, обрушивая булаву на тварь, которая хочет напасть на знаменосца сзади.

Рукопашная, дошло до пистолетов, клинков и сокрушительных ударов кулаками по мордам. Хорошо бронированное противопогодное укрытие в центре обширной площади осаждают примерно две сотни орков.

Каждый шаг нужно делать очень осторожно. Ноги то и дело попадают в лужи остывающей крови и на тела мертвых докеров. А Саламандры…

Будь они прокляты…

Приам блокировал удар ближайшего орка, скрестившиеся клинки исторгли сноп искр.

Он заколол ксеноса ответным ударом — грубым, не вызывающим гордости выпадом, преодолевшим несуществующую защиту орка, — погрузил кончик клинка в открытую шею.

Топор твари с клацаньем обрушился на боковую сторону его шлема, и рецепторы визора пару секунд показывали только яростные помехи.

Недостаточно глубоко. Мечник выдернул клинок и вторым ударом по рукоять вогнал оружие орку под ключицу. Тварь замертво рухнула, подергивая конечностями.

Приам сдержал желание расхохотаться.

Следующий бросившийся на Приама орк был поддерживаем двумя его собратьями. Первый пал от меча рыцаря, рассекшего торс, — активированный клинок прошел через мясо и кости, как сквозь масло. У второго и третьего были реальные шансы победить Храмовника, но их поверг на землю удар булавы реклюзиарха.

— Где Саламандры? — спросил Гримальд по воксу, слова прерывались резким дыханием.

— Они удерживают позиции.

— Они что?!

Кулак Бастилана вибрировал от отдачи болтера. Потоки чужеродной крови вновь окрасили броню.

Взаимные обвинения раздавались в воксе. Саламандры не пошли вслед за Храмовниками. Рыцари пробились вперед слишком далеко и слишком быстро.

— Следуйте за нами, во имя Трона! — Бастилан добавил свой голос к переговорам.

— Отступайте, — пришел спокойный приказ сержанта В'рэта. — Отступайте к восточной платформе и подготовьтесь ко второй волне.

— Атакуем! Если мы ударим сейчас, не будет никакой второй волны.

— Саламандры! — спокойно велит В'рэт. — Оставайтесь на месте и будьте наготове. Убивайте всех врагов, что попытаются пробиться в убежище.

Бастилан ударил ногой в грудь горбатого орка, круша то, что у твари было на месте ребер. В миг передышки рыцарь выбросил пустой магазин болтера и вставил новый.

Храмовники наступали без поддержки и удалились от убежища, преследуя бегущих зеленокожих. Впереди, среди толпы запаниковавших тварей, был виден облаченный в броню вожак этого жалкого племени, он буквально шатался под тяжестью абляционной брони, которая была похожа на прибитые к нечувствительной плоти листы металла.

С ревом вырываясь из стволов Храмовников, болты полосовали бегущих за предводителем свирепых тварей. Несколько снарядов взорвались на броне лидера орков, другие врезались в спины и плечи бегущих вокруг вожака зеленокожих.

— Он уходит, — проворчал Бастилан. Сержанту было стыдно даже просто произнести подобное.

— Отступаем, — донесся рык реклюзиарха.

— Сэр… — начал было Бастилан, ему вторил гораздо более раздраженный Приам:

— Нет!

— Отступаем. Ради этого не стоит умирать. Сейчас нас слишком мало, чтобы пустить кровь вожаку.

В'рэт кивнул:

— Понимаю. Вы считаете это пятном на вашей чести?

Нет, он ничего не понимает.

— Нет, брат. Я считаю это напрасной тратой времени, боеприпасов и жизней. При следующих волнах погибли двое из твоего отряда. Из моих рыцарей пали брат Каэд и брат Мэдок. Если бы мы атаковали вместе, то смогли бы пробиться к предводителю ксеносов и убрать его. Остальные твари разбежались бы, и большинство из них стало легкой добычей для истребительных команд.

— Это тактически необоснованно, реклюзиарх. Преследование оставило бы убежище без защиты, уязвимым для возможных волн из других кварталов. Три тысяч жизней были спасены нашим сопротивлением прошлой ночью.

— Но не было никаких атак из соседних кварталов.

— Однако они вполне могли случиться. И не было гарантии, что мы достаточно быстро пробьемся к вождю.

— Мы пережили еще шесть штурмов, впустую потратили семь часов, погибло четыре воина, и мы израсходовали кучу боеприпасов.

— Это лишь одна из точек зрения на случившееся. Я вижу все проще: мы победили.

— Я закончил с этой… дискуссией, Саламандра.

Я снова вспоминаю, как скрежетала, врезаясь в плоть, хирургическая пила Неро, как вонзались и извлекались назад резцы, доставая блестящее геносемя из груди убитых.

— Мне жаль слышать, что вы так говорите, реклюзиарх.

— Нет, вы только послушайте его. Так терпелив. Так невозмутим.

— И так слеп.

— Ступай себе из моего города!

ГЛАВА XIX Судьба

Безмолвный гигант возвышался над поклонявшимися ему.

Его кожа и кости были собраны из разбившихся и трофейных кораблей, каждая колонна, каждый механизм, пилон, балка и пластина доспеха, пошедшие на его создание, были украдены. Хоть гигант и не был живым, живые существа заполняли его, словно кровь и органы. Они карабкались в нем, защищенные броней, свисали с металлических костей, подобно потокам крови двигались по артериям.

Больше месяца две тысячи рабочих трудились над исполином. Наконец три дня назад он пробудился за стенами улья Стигия, вызвав оглушительный рев и восторженные крики своих приверженцев.

И затем, в первые часы своей жизни, он стер улей с лица планеты. Стигия была скромным индустриальным городом, который защищали Стальной легион и местное ополчение при очень незначительной поддержке Астартес и Механикус. С момента пробуждения гиганта до той секунды, когда были сокрушены последние попытки организованного сопротивления, в общей сложности прошло пять часов и тридцать две минуты.

И теперь гаргант стоял неподвижно, готовясь к путешествию на юг.

Его физиономия была свиноподобной, с широко распахнутыми глазами, зубастой пастью и красными металлическими клыками. За разбитыми окнами, которые заменяли глаза, в зверином подражании команде имперского титана сгорбившиеся члены экипажа почти бегом прислуживали гиганту.

Имя исполина, которое намалевали грубыми инопланетными письменами на уродливом корпусе с жирным животом, — «Богоборец».

Медленной поступью, от которой дрожала земля вокруг, «Богоборец» отправился на юг, к побережью.

К Хельсричу.

Если монстр останется на ходу, во что сложно поверить, учитывая мастерство его создателей, то прибудет к рассвету следующего дня.

Символично, что к Хельсричу направлялся и единственный, кто мог бы противостоять «Богоборцу», — другая могучая военная машина. Ее путешествие было куда длиннее, а ее сопровождение — лишь бледной тенью того, что могло быть в ее лучшие годы.

Волны песчаной почвы расступались при ее движении, антигравитационные поля давили на почву под змееподобным Ординатусом. Юризиан чувствовал сопротивление духа машины при каждом прикосновении к пульту управления. Дух машины, пробуждаясь от дремоты, ощущал себя оскорбленным и находился на грани нападения на ответственное за все это живое существо.

— Реклюзиарх, — позвал он в вокс, вновь не получив ответа.

Существование «Оберона» в его разуме было подобно зверю в лесу. Юризиан мог сдерживать дух машины, пока был сосредоточен на его присутствии. Так путешественник может разойтись с волком в лесных дебрях, если не будет сводить со зверя глаз и держать перед собой факел. Это была игра на внимание, и, несмотря на усталость, магистр кузни сосредоточенностью обладал в избытке. Он был ответственным и терпеливым человеком, внимательным к каждой мелочи. Такое поведение и преданность вкупе со способностями и достижениями возвели его девятнадцать лет назад в нынешний ранг на борту «Вечного крестоносца».

Юризиан был свидетелем введения Гримальда во Внутренний круг, и хотя стыдно было признаться в этом сейчас — даже безмолвно, даже только себе самому и затаившемуся духу военной машины, — он выступил тогда против того, чтобы Гримальд стал реклюзиархом вместо Мордреда.

— Он не готов, — заявил тогда Юризиан, добавив свой голос к мнению чемпиона Баярда. — Он хорош в небольших стычках. Но это не предводитель ордена.

— Магистр кузни прав, верховный маршал, — присоединился Баярд. — Неуверенность — вот недостаток Гримальда. Он постоянно медлит, и нет тайны в том, почему это происходит. Он все время сравнивает себя с несравненным Мордредом. Сомнения сделали неясным его место в ордене.

— Его потрясла смерть Мордреда, — продолжал Юризиан. — Он ищет свое место в Вечном Крестовом Походе.

Хельбрехт сидел на троне, погрузившись в размышления, и его холодные глаза усмиряли пыл присутствовавших в зале.

— В грядущей войне я дам ему возможность найти это место.

Юризиан больше ничего не сказал и склонил голову в поклоне. Чемпион Императора оказался не столь покладистым и назвал несколько имен рыцарей, которых предпочел бы видеть на месте Мордреда.

Верховный маршал не высказал своего мнения по этому вопросу, но Гримальд был выбран самим Мордредом Мстителем. Его мастерство в рукопашном бою не подлежало сомнению. Два века бесстрашия и славы; двести лет неослабевающей храбрости и толпы мертвых врагов во множестве миров. И еще он стал самым молодым в братстве меча за всю истории ордена — никто не мог оспорить эти истины.

Юризиан и Баярд уступили. Следующей ночью они смотрели, как Гримальд принял мантию Мордреда.

«Оберон» накренился, возносясь над дюной, антигравитационные поля изменили звук на более напряженное завывание.

На горизонте клубилось черное покрывало дыма горевшего города.

— Реклюзиарх, — вновь позвал магистр кузни, еще раз пытаясь связаться с воином, который не заслуживал звания, которое носил.

Уйти с титана оказалось куда легче, чем думал Асаван.

Он исполнил задуманное два дня назад. Все, что пришлось для этого сделать, — это медленно спуститься через все палубы. Тем не менее спуск этот показался Асавану нисхождением по восьми миллионам винтовых лестниц.

Ну хорошо, возможно, лестниц было чуть больше четырех. Но к тому времени, как Асаван добрался до земли, он смаргивал пот с глаз и проклинал скверную физическую форму. На низших уровнях титана в узких коридорах горели красные лампы аварийного освещения. Спертый воздух был наполнен священным фимиамом, посвященным Богу-Машине, и молитвами верующих. Именно из их преданности и хвалы черпал силы «Герольд Шторма».

— Стоять, — рявкнул машинный голос, и Асаван повиновался. Он даже поднял руки, подражая неуверенной капитуляции. — Что ты здесь делаешь? — потребовал голос.

«Здесь» было основанием таза титана, залом, освещенным мерцающим желтым сигнальным светом. Шесть аугментированных скитариев стояли вокруг люка в полу. Само помещение качалась взад-вперед согласно поступи титана.

— Я покидаю титана, — сказал жрец.

Скитарии переглянулись, блеснув заменявшими им глаза линзами. Воздух дрожал от вокс-переговоров. Они были в замешательстве. Это… это не имело смысла.

— Ты покидаешь титана, — наконец выдавил один из них, похоже главный. Глазные линзы вращались, сканируя человека.

— Да.

Главный, чье лицо было явно более бионическим, чем у других, издал череду машинных кодов. Асаван уловил в них команду «ошибка / отклонить просьбу».

— «Герольд Шторма» сейчас находится в движении.

Асаван это знал. В конце концов, зал ведь двигался.

— Титан идет, я знаю. Но я все равно хочу выйти. Эта служебная лестница приведет меня к бедру левой ноги и к укреплениям в голени, ведь так?

— Именно так, — подтвердил лидер скитариев.

— Тогда прошу меня извинить. Я должен идти.

— Стоять.

Асаван подчинился, но все это уже начало его утомлять.

— Ты хочешь оставить титана, — повторил скитарий. — Но… почему?

Вряд ли стоило сейчас устраивать дискуссию о кризисе веры и внезапном желании ходить по городу и помогать людям своими собственными руками.

Асаван дотронулся до медальона на шее, знака почетного члена Экклезиархии Терры и священника, имеющего право проповедовать слово Императора в Его ипостаси Бога-Машины Марса.

Скитарии смотрели на символ в течение нескольких секунд — на двуглавого орла и разделенный череп на заднем плане — и затем опустили оружие.

— Благодарю, — выдавил вспотевший жрец. — Теперь, если вас не затруднит, вы не могли бы открыть этот люк?

В животе замутило при взгляде вниз. Двадцатью пятью метрами ниже проносился разрушенный рокрит магистрали Хель.

Цепляясь пухлыми руками за черную железную лестницу, он спускался, перекладина за перекладиной, под порывами ветра. Лестница шла по бедру титана. Над Асаваном с лязгом захлопнулся люк.

Что ж, будь что будет.

Ниже колена Бога-Машины еще один люк преградил ему путь в массивную голень. Асаван услышал сервомоторы турелей, которые находились сейчас как раз под ним и двигались из стороны в сторону, выискивая врага.

Почти целая минута ушла на то, чтобы управиться с колесом люка, но теперь жрец был исполнен энтузиазма, оказавшись почти у цели. Он прошел по освещенным красными огнями спиральным коридорам, избегая зал, где в могильной тишине стояли ряды скитариев.

Теперь движение титана было физически почти невыносимо. Асавана швыряло о стены и несколько раз сбивало с ног. Так близко к земле гравитационные стабилизаторы помогали мало. Все вокруг с тошнотворной силой сотрясалось каждые одиннадцать секунд, когда очередная нога соприкасалась с дорогой. Асавана вырвало, и он попытался не рассмеяться. Он старался держать равновесие, пробираясь по стальным костям в лодыжке шагающего гиганта-машины. Возможно, в конце концов, идея была не такой уж и великолепной.

И теперь настал черед самой трудной части плана.

Последний люк открывался в ярусной когтеобразной ступне титана, где были ступени для того, чтобы батальоны скитариев могли спускаться и подниматься, когда «Герольд Шторма» не двигался.

Высадка же с титана во время движения обещала быть… захватывающей.

Асаван рывком открыл крышку люка на скрипящих петлях, схватившись за ближайшие поручни и в ужасе наблюдая за землей. Он ждал, пока дверь окажется на уровне земли. Когда это произошло, тучный жрец побежал, чертыхаясь и сопя, по ступеням.

Нога с грохотом опустилась на землю, стряхнув Асавана. Он полетел на шоссе.

В нескольких метрах от него громадная военная машина подняла ногу, чтобы сделать следующий шаг. Визжа и не понимая, что делает, Асаван Тортеллий, тряся всеми подбородками, бросился наутек, подальше от поднимающейся ноги и ее неизбежного спуска. Последнюю часть дистанции он преодолел в прыжке, тяжело приземлившись.

Титан двинулся дальше, его ужасающие ноги все так же громыхали, а человек лежал на спине, судорожно хватая воздух.

Так закончилась наименее достойная высадка из титана «Император» за всю историю Империума.

Это было два дня назад.

С тех пор положение Асавана ненамного улучшилось, но, хвала Трону, он делал работу Императора.

Его путешествие по магистрали Хель (которое он решительно назвал «паломничеством») началось с довольно не вдохновлявшей ноты. Кое-как поднявшись на ватные ноги и отыскав ботинок, потерянный при падении, он отправился по широкой дороге, сжимая сумку с обезвоженными припасами и пакетами с электролитом.

Вне титана, который сейчас шагал куда-то вдаль, Асаван понял, какая мертвая тишина может царить в городе. Рев орудий и военных машин был приглушенным бормотанием и, казалось, доносился из других, далеких миров. Вокруг стояла такая тишина, что начинало звенеть в ушах.

Он сошел с шоссе и направился через торговый район, который сильно пострадал за несколько недель до этого. Раскуроченные танки — и имперские, и вражеские — усеивали центральную площадь, и вокруг каждого лежали тела. Красные мухи — жирные и крупные тропические насекомые, настоящая чума джунглей, — кишмя кишели здесь, одеялом накрывая тела погибших и пожирая их.

Жрец не был готов к запаху объятого войной города. На спине титана, возвышавшегося над полем битвы, он был далек от того, что принцепс, да благословит ее Император, называла «мерзким биологическим побоищем».

Запах был чем-то средним между смрадом скопившихся в большом количестве нечистот и вонью испорченной пищи. Его вновь вырвало в середине пути через площадь. Он заночевал в разбитой башне «Леман Русса». Танк был наполовину погребен в стене, которую и протаранил. Независимо от того, что случилось с экипажем, священник не собирался расследовать эту тайну. Его вполне устраивало, что их не было внутри — ни живых, ни тем более мертвых.

Когда он наконец уснул, ему снилось все, что он увидел в тот день. После трех часов сна, в котором появился каждый увиденный труп, Асаван попытался найти покой и потому углубился дальше в город.

На второй день он нашел первых выживших, заметив движение на нижнем этаже полуразрушенного дома.

Дрожащим голосом Асаван выдавил «Эй?», прежде чем понял, что, возможно, зовет одного из захватчиков. Звук быстрых удаляющихся шагов подбодрил его. Чужеземные твари не побежали бы прочь, услышав человеческий голос.

— Я пришел помочь, — позвал он.

Ответом было молчание.

— У меня есть еда, — священник попробовал другой подход.

Из-за груды мусора показалось перепачканное лицо, и на жреца уставился пытливый взгляд с прищуром.

— У меня есть еда, — повторил Асаван, на этот раз потише. Не делая резких движений, он снял со спины ранец и вытащил брикет в серебристой бумаге. — Обезвоженная еда. Но все равно это еда.

Оказалось, что лицо принадлежит женщине средних лет. Она покинула укрытие и подобралась ближе. Отощавшая, с громадными глазами, она двигалась с осторожностью до смерти перепуганного существа. Заговорить она сумела только с третьей попытки. Прежде чем слова сорвались с губ сухим шепотом, ей пришлось не раз прочистить горло.

— Ты жрец? — спросила она, все еще не приближаясь настолько, чтобы до нее можно было дотронуться. Едва подняв руку, она указала на его бело-фиолетовую мантию.

— Да. Бог-Император отправил меня к вам.

В этот момент она заплакала, и вскоре после этого они разделили скромный ужин в руинах ее жилой комнаты. Асаван спрашивал о ее жизни и перенесенных потерях. Прежде чем уйти от женщины часом позже, он убедился, что еды и воды ей хватит на несколько дней, и благословил именем Бога-Императора. Странно было совершать богослужение перед искренне нуждающимся, голодным и оборванным. Обычными его прихожанами были товарищи-клирики и машиноподобные скитарии, так что славившая Императора плачущая женщина оказалась совершенно новым и непривычным для него существом.

Это было странно, но хорошо.

Первая встреча Асавана Тортеллия с выжившим прошла хорошо. Он пошел дальше, и такие встречи повторялись весь следующий день и ночь. Однако на третий день жрец попал в переделку.

Небольшая группка оборванцев сидела вокруг костра из мусора, согревая руки, когда над кладбищем танков по магистрали Хель опустилась ночь. Асаван прочистил горло и, подходя, поднял руку в знак приветствия.

Выжившие быстро обернулись, вскидывая лазганы. Некоторые из них были в рабочих комбинезонах, забрызганных кровью и потемневших от грязи. Один носил форму Гвардии, массивный силовой ранец на спине и соединенный с ним кабелями лазган, который сейчас был направлен Асавану в лицо.

— Пожалуйста, больше не надо никаких сюрпризов, да? — солдат сплюнул на землю, его худое лицо явно выражало подозрение. — Я устал, замерз и меня уже тошнит отстреливать мародеров.

— Я не мародер.

— Я не удивлен таким ответом, ведь я только что сказал, как поступаю с вами.

— Я священник.

— Это объясняет мантия, — усмехнулся один из рабочих. — Андрей, думаю, он говорит правду.

— Священник, — повторил штурмовик.

— Священник, — кивнул Асаван.

Штурмовик опустил винтовку:

— А вот это точно сюрприз. Я Андрей, из легиона. Это мои друзья, те, кому повезло родиться в Хельсриче, а не в другом городке, защищенном получше.

Рабочие приглушенно засмеялись.

— Я Асаван Тортеллий, из «Герольда Шторма».

— Из богомашины? — хрипло рассмеялся Андрей. — Ты слишком далеко от своего шагающего трона, толстый жрец. Выпал и не смог забраться обратно?

Асаван пододвинулся ближе к огню и рабочие потеснились, чтобы дать ему место.

— Томаз Магерн. — Один из рабочих протянул руку жрецу. — Не обращайте внимания на Андрея, сэр. Он не всегда такой.

— Я всегда такой, какой нужно, — покачал головой штурмовик, и его темные хитрые глаза блеснули, отражая пламя. — О Трон, никогда еще я так не застывал. Нам всем еще повезло, что у нас до сих пор яйца не замерзли и не разбились.

— Рад тебя видеть, — пробормотал жрецу один из мужчин.

— Ага, — кивнул другой, и его голос был искренним, хоть он и не встречался глазами с пришедшим.

Асаван был тронут.

— Так мародеры? — спросил он. — Я правильно расслышал?

— Правильно, — выдохнул Магерн, пытаясь дыханием согреть руки прежде, чем протянуть их к огню. — Портовые рабочие. Дезертиры из ополчения и Гвардии. Здесь довольно погано. Они идут через жилые кварталы, крадут еду и вообще все, что могут отыскать.

— Могу я спросить, почему вы здесь?

Присоединившийся к группе Андрей покачал головой:

— Не будь таким подозрительным, святой отец. Мы не уклоняемся от исполнения долга. Мы просто забытые, потерянные в мертвом городе, пробираемся обратно к… к тому месту, где может оказаться линия фронта.

— У вас нет связи с Гвардией?

— Ха! Мне это нравится. Нравится ход твоих мыслей. Ты выпал из своего титана, толстяк. У тебя имеется вокс-связь, чтобы спросить совета у своих повелителей Механикус? Нет. Вот именно. Ты не был в порту, жрец. За последнюю неделю погибла добрая половина города. Гвардия разбита, и вокс сейчас лишь набор случайных помех. И если я прав, а я надеюсь, что ошибаюсь, то никто из имперских сил не в состоянии сейчас связаться с частями в остальных районах города.

— Что вы намерены делать?

— Мы двигаемся на запад. Храмовники пошли на запад, так что и нам нужно туда. А вот почему ты здесь?

Асаван пожал плечами. Он не мог этого объяснить.

— Я хотел помогать везде, где смогу. На спине титана я никому не приносил пользы.

Кое-кто из группы нарисовал в воздухе аквилу и бормотанием выразил свое восхищение.

— Ты хочешь пойти с нами, толстый жрец? Думаю, тебе понравится то, что ты увидишь на западе.

— А что на западе? — спросил Асаван.

— Куча горящих промышленных кварталов, слишком много мародеров, чтобы мое бедное сердце могло бы думать об этом сейчас, и, конечно, храм Вознесения Императора.

— О каком таком храме ты говоришь? О монастыре? Соборе?

Магерн покачал головой:

— И то, и то. И даже больше. Это церковь, построенная первыми колонистами, которые прибыли на Армагеддон.

Асаван инстинктивно чуть не приказал своему сервочерепу записать это.

— Вы хотите сказать, что первая построенная в Хельсриче церковь все еще стоит? Что она пережила Первую Войну с демоническими армиями? И осталась целой во время Второй Войны, когда Великий Враг впервые пришел в этот мир?

— Ну… ага, — ответил Магерн.

Провидение. Вот в чем дело. Вот почему он покинул титан, и вот почему Бог-Император привел его через город к этим людям.

Андрей фыркнул, услышав вопросы жреца:

— Это не просто первая церковь, построенная в Хельсриче, мой толстый друг. Это первая церковь, возведенная на всей планете. Когда первые поселенцы молились Императору, они молились в храме Вознесения Императора.

Асаван почувствовал, как у него задрожали руки.

— Как мы собираемся туда добраться?

Андрей жестом указал на широкую поднимавшуюся дорогу в отдалении:

— Пойдем по магистрали Хель. Как же еще?

Артарион стоял в стороне от остальных.

Занятое ими здание когда-то было часовней, служившей духовным центром промышленного района. Теперь от нее остались лишь дышавшие на ладан руины. Артарион приостановил изучение комнаты с алтарем, заметив пятна крови на осыпавшихся камнях.

Запах крови был старым. Кого бы ни завалило внизу, он был мертв уже не один день. Артарион принюхался сквозь фильтры шлема. Женщина. После того как ее завалило, крови вытекло немного. Мертва дня три; слабый букет запахов был лишь примесью в воздухе.

Он отошел от остальных как для того, чтобы провести обряд обслуживания над оружием, так и из-за Приама, который ворчал о Саламандрах.

Когда Артарион опустился, чтобы сесть рядом с пирамидкой, под которой покоилась женщина, броню в колене на пару секунд заклинило. Предупреждающие руны вспыхнули на дисплее. Вместо того чтобы погасить их, рыцарь раскрыл зажимы, снял шлем и вдохнул запах огня, пепла и кирпичной пыли. Это все, что осталось от Хельсрича. Сочленение с хрустом вернулось к работе, и рыцарь со вздохом сел.

В болтере, цепью прикованном к бедру, почти не осталось зарядов. Он еще не сказал об этом остальным, но знал, что они наверняка испытывают ту же трудность. Перед кровавой неделей в порту припасы, доставленные Крестовому Походу Хельсрич с «Вечного крестоносца», сократились до грузового отсека «Громового ястреба», наполовину заполненного болтами, и полупустого ящика с зубьями для цепных мечей.

Сам выключенный и безмолвный челнок стоял во дворе фабричного комплекса, почти в двух километрах к западу, в квартале, который все еще находился под имперским контролем.

Артарион проверил почерневшее от огня дуло болтера, вертя оружие в руках и пальцами проводя по выполненным золотом надписям на стволе болтера. Список выигранных битв и защищенных миров…

Не произнеся ни слова, он вновь опустил оружие.

— В них нет ничего, что могло бы нравиться. — Приам сплюнул, меряя шагами комнату для молитв. — Они ведут войну, чтобы обороняться, чтобы защищать. Все в них направлено на сохранение того, что уже есть у человечества.

Бастилан точил боевой клинок, водя оселком по остриям гладиуса. Маленькая комната была заполнена топотом ног Приама и шипящим царапаньем точильного камня.

— Это неверно, — добавил Приам. — Я не хочу оскорбить их как воинов. Но высаживаться в городе только для того, чтобы защитить горожан? Это же безумие!

Ш-ш-ш, ш-ш-ш.

— Брат, почему ты не отвечаешь?

— Я мало что могу сказать.

Ш-ш-ш, ш-ш-ш.

— Ты плохо думаешь обо мне из-за моих взглядов? Бастилан, но ты же знаешь, что я прав.

— Я знаю, что ты ступил на зыбкую почву. Не порочь честь братского ордена. Саламандры пролили за эту неделю столько же крови, сколько и мы.

— Дело не в этом.

Ш-ш-ш, ш-ш-ш.

— Вот где мы не можем прийти к согласию, брат. Но ты еще молод. Ты поймешь.

Приам не стал сдерживать смешок:

— Не опекай меня, старик. Я знаю, о чем говорю. Ты успокоен прошедшими годами и слишком сдержан, чтобы признать это.

— Я не стар, — рассмеялся Бастилан.

— Не смейся надо мной!

— Тогда перестань меня смешить. Какие два ордена сражаются за одно и то же? И какие следуют одним и тем же принципам? Мы рождены в разных мирах и воспитаны разными учителями. Прими это как данность и относись к ним как к союзникам.

— Но они ошибаются! — Приам неверяще уставился на старшего воина. Как Бастилан может быть таким бестолковым? — Они могли высадиться где угодно в городе. Они могли убить одного из командующих ксеносов. Но вместо этого они были среди нас в порту, чтобы защитить людей!

— Именно за этим они и пришли. Не путай сострадание с тактическим идиотизмом.

— Но это же так. — Приам сдержался, чтобы в довесок к словам не взмахнуть клинком. Рубить перед собой можно было только воздух, хоть он и чувствовал острое желание обнажить сталь. — Они сохраняют. Защищают. Мы Астартес, а не Имперская Гвардия! Мы копье, направленное в горло, а не молот. Мы — все, что осталось от Великого Крестового Похода, Бастилан. За десять тысяч лет мы, и только мы, сражались, чтобы привести к согласию миры Императора. Мы не сражаемся за людей Империума, мы сражаемся за сам Империум. Мы атакуем. Атакуем!

Ш-ш-ш, ш-ш-ш.

— Не здесь. Не в Хельсриче.

Приам упрямо набычился. Этот мерзавец Бастилан всегда так поступает с ним. Несколькими насмешливыми фразами перечеркивает все, что пытается сказать Приам. Это очень, очень раздражает!

— Хельсрич… — Теперь воин говорил уже спокойнее, менее горько и каким-то образом менее уверенно. — С самого начала в этой войне все мне кажется неправильным.

Неровар тоже отделился от остальных. Но очевидно, недостаточно далеко.

— Брат, — раздался голос.

Гримальд вернулся. Неро поприветствовал его кивком и притворился, что изучает ожоги и выбоины на стене храма. Изображение Императора взирало на Хельсрич: Золотой Бог, озаренный лучами, смотрел на промышленный район внизу. С вмятинами от пуль и ожогами, нарисованный город теперь больше напоминал тот Хельсрич, что находился за этими стенами.

— Как прошло совещание командующих?

— Нудное обсуждение рубежей последней обороны. В общем ничем не отличалось от предыдущих. Саламандры ушли.

— Тогда, возможно, Приам прекратит жаловаться.

— Вот в этом я сомневаюсь.

Гримальд снял шлем. Неровар смотрел на него, пока реклюзиарх изучал росписи, и отметил, что иссеченное лицо командира хмуро и задумчиво.

— Как рана? — спросил Гримальд, его голос, не проходя через вокс шлема, был и глубже, и мягче.

— Выживу.

— Болит?

— Какая разница? Выживу.

Цепи, скреплявшие оружие и броню, позвякивали, когда реклюзиарх ходил по комнате. Керамитовые сапоги громыхали по грязным мозаикам, разбивая и кроша их. В центре комнаты Гримальд поднял взгляд к потолку, где витражный купол когда-то милосердно закрывал грязное небо.

— Я был с Кадором, — промолвил он, уставившись в небеса. — Я был с ним до конца.

— Я знаю.

— Значит, ты поверишь мне, когда я скажу, что ты бы ничего не смог сделать, если бы был рядом? Он умер через секунду после удара твари.

— Я видел рану, ведь так? Ты не говоришь мне ничего нового.

— Тогда почему ты все еще оплакиваешь его? Это была благородная смерть, достойная склепа на борту «Крестоносца». Он убил девять врагов сломанным клинком и голыми руками, Неро. Кровь Дорна, если бы мы только могли записать такие деяния на своей броне!

— Он никогда не будет покоиться в этом склепе, и ты знаешь это.

— Это лишь достойная сожаления истина. Сотни наших героев пали и остались ненайденными. Ты истинный наследник Кадора. Почему этого не достаточно? Я хочу помочь тебе, брат, но ты не облегчаешь мне задачу.

— Он тренировал меня. Научил обращаться с клинком и болтером. Он заменил мне родителей, у которых меня забрали.

Гримальд все еще не смотрел на рыцаря. Он наблюдал за полетом имперского истребителя в небе и гадал, был ли это Гелий, преемник Барасата и Джензен.

— Таков путь воина, — промолвил он. — Пережить того, кто учит тебя. Мы получаем уроки и обращаем их в оружие против врагов человечества.

Неро фыркнул.

— Я сказал что-то смешное, апотекарий?

— Лицемерие всегда смешно. — Апотекарий снял шлем. И, сделав это, внезапно почувствовал тяжесть криозапечатанного геносемени в отделении на руке.

— Лицемерие? — спросил скорее удивленный, чем раздраженный Гримальд.

— Непохоже на тебя — успокаивать и утешать, реклюзиарх. Прости за то, что говорю так.

— Почему я должен прощать тебя за то, что ты говоришь правду?

— В твоих устах все звучит так чисто и просто. Но ни один из нас не был откровенен с тобой с тех пор… как мы прибыли сюда.

Гримальд оторвал взгляд от темных небес и своими глазами — теми самыми, что командир богомашины назвала добрыми, — посмотрел на Неровара.

— Ты сказал «с тех пор, как мы пришли сюда». Я чувствую еще одну ложь.

— Очень хорошо. До того, как мы пришли сюда. С тех пор, как умер Мордред. Трудно быть рядом с тобой, реклюзиарх. Ты замкнут тогда, когда должен вдохновлять. Далек, когда должен пылать верой. Я верю, что ты не прав, читая мне лекцию о смерти Кадора, когда сам потерян для нас с момента смерти Мордреда. Под холодной поверхностью тлеет огонь, и мы и раньше предупреждали тебя обо всех этих переменах. Но, увы, без толку.

Гримальд усмехнулся.

— Я вижу мир его глазами, — сказал он, опустив взгляд на серебряный череп в руках. — И вижу ночь за ночью, что я — не он. Я не заслужил этой чести. Я не лидер и недостаточно искусен в обращении с людьми. Мне не следовало принимать мантию реклюзиарха, но я был уверен, что, когда начнется война, мои сомнения и терзания уйдут.

— Но они не ушли.

— Да, они не ушли. Я умру на этой планете. — Гримальд вновь посмотрел на апотекария. — Мой наставник погиб, и всего несколько дней спустя меня отправили на смерть в мир, у которого нет надежды пережить ужасную войну, подальше от братьев и ордена, которому я служил два века. Даже если мы победим, что даст эта победа? Будем властителями разрушенного мира. — Он покачал головой. — И это место, где мы умрем. Бессмысленная смерть.

— Она славная по-своему. Наши братья и люди этого мира всегда будут помнить нашу жертву. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

— О, я знаю. Не могу от этого сбежать. Но я не забочусь о славе. Слава зарабатывается на протяжении всей жизни, прожитой в служении Трону. Это не должно быть даром утешения или чем-то, что нужно желать. Я хочу, чтобы моя жизнь имела значение для моих братьев, и хочу, чтобы моя смерть послужила Империуму. Ты не скажешь мне последние слова Мордреда? Они написаны золотом на постаменте его статуи.

— Я помню их, реклюзиарх. «Мы судим об успехе нашей жизни по количеству уничтоженного нами зла». И суд над нами будет успешен, ибо мы убили множество тварей.

— Нет, наши смерти никого не вдохновят. Никому не принесут пользы. Ты помнишь Призрачных Волков? Когда мы увидели, как погиб последний из их ордена, я чувствовал, как у меня оборвалось сердце. Никогда прежде я не жаждал инопланетной крови так, как в тот момент. Их смерти имели значение. Каждый закованный в серебряную броню воин в тот день погиб в свете истинной славы. А в Хельсриче? Кто узнает о нашей храбрости в архивах разрушенного города?

Гримальд закрыл глаза. И не открыл их, даже когда услышал, как подходит Неровар. Удар кулака в челюсть свалил его на землю, откуда он наконец взглянул на апотекария. Реклюзиарх улыбался, хотя, говоря по правде, он не ожидал удара.

— Как ты смеешь? — спросил Неро, стиснув зубы и все еще сжимая кулаки. — Как ты смеешь? Ты пятнаешь нашу славу и еще смеешь говорить мне, что смерть Кадора что-то значит? Она ничего не значит. Он умер так, как умрем все мы: забытые и не преданные земле. Ты мой реклюзиарх, Гримальд. Не лги мне. Если наша слава ничего не значит, смерть Кадора тоже не имеет значения, и у меня есть право скорбеть о нем, как ты скорбишь о всех нас.

Капеллан облизнул губы, чувствуя химический вкус окрасившей их крови. А затем молча поднялся на ноги. Неровар не отступил. Более того, он остался на месте и активировал отделение для хранения геносемени. Пластиковый пузырек выскользнул из полости, и Неровар швырнул его Гримальду.

У реклюзиарха едва не задрожали руки, когда он поймал сосуд. «НАКЛИДЕС», — гласила надпись. Геносемя брата, павшего много дней назад.

— Неро…

Неровар достал еще один сосуд и швырнул его реклюзиарху. На этот раз «ДАРГРАВИАН». Этот рыцарь погиб первым.

— Неровар…

Апотекарий достал третий сосуд. Этот он держал в кулаке, каким-то чудом умудряясь не раздавить. «КАДОР», — виднелось между пальцами.

— Ответь мне, — потребовал апотекарий. — То, что мы делаем здесь, не имеет смысла? Нам нечем гордиться?

Несколько мгновений Гримальд не отвечал. Он задумчиво окинул взглядом полуразрушенный храм.

— Город падет, брат. Саррен и другие командующие сегодня смирились с этим фактом. Пришло время выбрать, где мы умрем.

— Тогда пусть это будет место, где нас запомнят. — Неровар бережно вручил сосуд с замороженным геносеменем Кадора капеллану. — Там, где наши смерти будут иметь значение и дадут рождение легендам.

Гримальд посмотрел на три сосуда в руках.

— Я знаю такое место, — мягко промолвил он, опасный блеск появился в его глазах, когда он поднял взгляд на боевого брата. — Это далеко отсюда, но нет места более святого во всем мире. Там мы выкопаем себе могилы и сделаем так, чтобы Великий Враг всегда помнил имя Черных Храмовников.

— Скажи мне, почему ты избрал это место. Я должен знать.

Правда оказалась… удивительной. Но когда я говорю ее, у меня нет сомнений. Вот что мы должны сделать и вот как должны умереть. Наши жизни являются жертвой, от имплантации геносемени до его извлечения из тел.

— Мы умрем там, где наши смерти будут иметь значение. Где мы сможем сражаться с врагом до последнего вздоха и вдохновлять воинов этого города.

— Вот слова, достойные реклюзиарха, — произнес Неро.

— Я медленно учусь, — признаюсь я.

Брат улыбается.

— Мордред мертв, — тихо произнес Неро. — Но он доверял тебе как своему наследнику. Верил, что ты достоин.

Я ничего не отвечаю.

— Не умирай, пока не станешь таким, как он, Гримальд.

ГЛАВА XX «Богоборец»

Маралин шла по ботаническому саду, скользя пальцами по покрытым росой листьям и лепесткам розовых кустов.

Только одна из сестер, Алана, обладала достаточными терпением и умением, чтобы вырастить розовые кусты в удушливом воздухе и на отравленной почве города. Все остальные розы в саду были выращены сервиторами-культиваторами. И это было заметно. Пальцы Маралин, танцевавшие по влажным лепесткам темных от сажи роз, ощущали, насколько нежнее были цветы Аланы в сравнении с бутонами, выращенными аугментированными рабочими.

Им явно не хватало вдохновения, да и откуда ему было взяться при отсутствии у них души.

Пройдя по саду, она вошла в дом настоятельницы. Кондиционеры здания работали на пределе, поддерживая в главном зале прохладу. Настоятельница сидела, как почти всегда, за громадным столом из редкого каменного дерева и что-то педантично писала мелким почерком.

Она подняла голову, когда вошла Маралин, смотря через корректирующие глазные линзы, которые то и дело соскальзывали к кончику носа.

— Настоятельница, мы получили весть из Темпесторы.

Больные катарактой зрачки Синдал сузились, и она мягко высыпала песок на пергамент, чтобы высушить свежие чернила. Женщине шел семьдесят первый год, и она не просто выглядела на свой возраст — он звучал в голосе, когда она говорила.

— А что со святилищем?

— Его больше нет, — выдавила Маралин.

— Выжившие?

— Осталось несколько, и большинство ранены. Улей пал, и святилище ордена Пресвятой Девы-Мученицы захвачено врагом. В сообщении говорится, что у выживших недостаточно сил, чтобы отбить храм. Сестры нашего ордена спешат на помощь из Пепельных Пустошей.

— Значит, Темпестора пала. А что с ульем Стигия?

— Пока никаких новостей, настоятельница. Вне всякого сомнения, их осаждают.

Руки пожилой женщины дрожали, хотя обычно занятия каллиграфией ее успокаивали по причинам, которые были выше ее понимания. Они дрожали и сейчас, когда настоятельница отодвинула законченный пергамент и присоединила его к стопке листов.

— Хельсрич держался долго, но скоро все закончится. Осада почти у наших ворот.

— Это… касается второго из полученных утром сообщений, настоятельница. — Маралин вновь судорожно сглотнула. Ей явно было не по себе, и она была совершенно не рада, что именно ей досталась роль вестника.

— Говори, сестра.

— Мы получили сообщение от командующего Астартес в городе. От реклюзиарха. Он сообщает, что его рыцари уже в пути, чтобы присоединиться к нам в защите.

Настоятельница сняла очки и протерла их фланелью. Затем аккуратно водрузила их обратно на нос и в упор посмотрела на девушку.

— Реклюзиарх ведет сюда своих Черных Храмовников?

— Да, настоятельница.

— Хм. Он, случайно, не сказал, чем вызвано их столь внезапное желание сражаться бок о бок с орденом Серебряного Покрова?

Он не сказал, но Маралин внимательно изучала все поступающие по воксу обрывки информации. Это была одна из ее обязанностей, в то время как старшие ее сестры готовились к битве.

— Нет, настоятельница. Я подозреваю, что это связано с решением полковника Саррена разделить оставшихся защитников по разным твердыням. Реклюзиарх выбрал храм.

— Ясно. Сомневаюсь, что он спросил разрешения.

Маралин улыбнулась. Настоятельница уже сражалась ранее вместе с Избранными Императора, и многие ее проповеди включали раздраженные воспоминания об их бесцеремонности.

— Нет, настоятельница. Не спросил.

— Типичный Астартес. Хм. Когда они прибудут?

— До захода солнца, госпожа.

— Ну что ж. Что-нибудь еще?

Больше новостей практически не было. По вокс-сети передали несколько предположений о продвижении громадного вражеского титана на север, но подтверждения этому не было. Маралин передала эту весть, но понимала, что разум настоятельницы был занят чем-то другим. Наверняка Храмовниками.

— Вот проклятие, — пробормотала старая женщина, поднимаясь из-за стола и опуская перо в чернильницу. — Девочка, хватит стоять там и таращиться. Подготовь мой доспех.

Глаза Маралин расширились.

— Настоятельница, как давно вы последний раз надевали его?

— А сколько тебе лет, дитя?

— Пятнадцать, госпожа.

— Ну что ж. Тогда просто скажу, что ты еще не умела подтираться сама, когда я в последний раз уходила на войну. — Едва доходившая Маралин до подбородка старушка прошаркала мимо. — Но будет интересно вновь проповедовать с болтером в руках.

Повсюду в храме Вознесения Императора сестры готовились к бою. В Хельсриче было мало войск ордена Серебряного Покрова, и пока что их вклад в битву свелся к нескольким ожесточенным отступлениям из городских церквей.

Девяносто семь сестер заняли стены и залы храма, охраняя несколько тысяч слуг, сервиторов, проповедников, послушниц и аколитов. Сам по себе храм состоял из центральной базилики, окруженной высокими стенами из рокрита, увенчанными смотревшими на город злобными ангелами и ужасными горгульями. Между стенами и центральным строением находилось кладбище. Тысячи лет назад это были роскошные сады, взращенные первыми поселенцами в Армагеддоне. Эти поселенцы теперь и покоились здесь. Их кости превратились в пыль, а надписи на надгробных камнях стерлись от времени. Рядом были преданы земле поколения их потомков: святые слуги Империума и почитаемые усопшие Стальных легионов.

Больше здесь никого не хоронили, кладбище было признано заполненным. Согласно официальным записям, вокруг базилики было девять миллионов сто восемьдесят тысяч четыреста шестьдесят могил. На самом деле только два человека знали, что эти сведения неверны, и только одному было дело до этого.

Первым был сервитор, который при жизни работал садовником и посвятил несколько лет подсчету могил, когда разбивал вокруг них цветники, прежде чем аугментика похитила его волю и независимость. Садовник был любопытен, и его удовлетворяло то, что он докопался до истины. Свое открытие он держал при себе, понимая, что доклад начальству может привести к обвинению в пренебрежении основными обязанностями. В конце концов, он был садовником, а не счетоводом или когитатором. Через три месяца после того, как он узнал правду, его поймали на краже коробки с его десятиной и подвергли аугментированию.

Вторым человеком была настоятельница Синдал. Она тоже сама пересчитала могилы, на что понадобилось три года. Для нее это была форма медитации, способ довести себя до состояния единения с людьми Армагеддона. Она родилась не здесь и чувствовала, что в службе людям этого мира такая техника медитации вполне уместна.

Конечно же, она внесла поправки в записи, но они все еще находились в бюрократическом замкнутом круге. Совет кардиналов храма всегда пренебрегал своими обязанностями по работе с бумагами.

Надгробия стояли рядом в группах по родству или службе, и единообразия между ними не было — каждое слегка отличалось размерами, формой, материалом или углом поворота к стоящим рядом, даже в тех секциях, где ряды были организованы в тесные линии. В других частях кладбище было сродни лабиринту, и пробираться между могилами оказывалось довольно сложно.

Храм Вознесения Императора сам по себе был воплощением невероятной готической красоты. Шпили были опоясаны каменными ангелами и изображениями примархов Императора в качестве святых. Витражи в окнах разбрызгивали разноцветный свет, показывая сцены из Великого Похода Бога-Императора, призванного привести звезды в единство под управлением человечества. Изображения поменьше запечатлевали самих первых поселенцев, их деяния по выживанию и строительству, причем преувеличивали все, изображая их строителями славного, совершенного мира золотого света и мраморных соборов, а не индустриальной планеты, которую они построили на самом деле.

Сестры ордена Серебряного Покрова не пребывали в праздности, пока война разоряла другие части города. Небольшие святилища на кладбище стали не только часовнями в честь их основательницы, святой Сильваны, но и аванпостами с тяжелым вооружением. Угловатые серебряные статуи, каждая из которых изображала святого в скорби, триумфе или сомнениях, молча застыли над жерлами пушек.

Сами стены были такими же крепкими, как и городские, с той же плотностью защитных башен. Их укомплектовали ополчением Хельсрича.

Громадные ворота во двор храма не запирались. Несмотря на протесты совета кардиналов, настоятельница Синдал потребовала, чтобы врата были открыты вплоть до самого последнего момента, чтобы как можно больше беженцев могли обрести здесь стол и кров. Базилика приютила сотни семей, которые не попали в подземные убежища. Сбившись в группы, они выходили на утреннюю и вечернюю молитвы, вплетая свои голоса в пение, достигавшее безупречно расписанного потолка, где с небес взирал Бог-Император.

Храм Вознесения Императора был настоящей крепостью.

Крепостью, наполненной беженцами и окруженной самым большим кладбищем планеты.

Мы прибыли последними.

Двадцать девять братьев уже ожидали меня, разместившись в десантном отсеке «Громового ястреба». Таким образом, нас осталось тридцать пять, если считать Юризиана, с безнадежной надеждой ведшего пушку по Пепельным Пустошам.

Тридцать пять из ста, что высадились в Хельсриче пять недель назад.

Один из тех, кто ожидает нашего прибытия, — воин, встреч с которым я всячески избегал все эти пять недель.

Он стоит на коленях перед открытыми вратами громадины-храма, черный меч он вонзил в мрамор перед собой, а скрытая шлемом голова почтительно опущена. Как и у всех остальных Храмовников, на его доспехе почти не осталось следов пергамента, восковых печатей крестоносца и табарда. Я узнаю его по древней броне и черному клинку, перед которым он молится.

Юризиан сам работал над этой броней, восстанавливая ее каждый раз, когда ему выпадала честь ее касаться. А до Юризиана много других магистров кузни поддерживали священный боевой доспех на протяжении столетий, вплоть до ее создателей, сотворивших ее как броню для легиона Имперских Кулаков.

Под черной краской наших доспехов тусклый серый металл. Повреждения на его броне, выкованной во времена, когда примархи шествовали по галактике, обнажают под краской золото. Наследие легиона Дорна все еще здесь, если знать, куда смотреть, меж царапин и трещин, оставленных войной.

Рыцарь встает, легко, словно пушинку, выдергивая меч из мрамора. Голова поворачивается ко мне, и видевший поля сражений времен Ереси Хоруса шлем изучает меня глазными линзами цвета человеческой крови.

Он приветствует меня, меч уже в ножнах за спиной, и его перчатки рисуют в воздухе перед побитой грудной пластиной аквилу. Я возвращаю приветствие, редко в моей жизни этот жест бывал столь искренним. Наконец-то я готов предстать перед ним и выдержать суровый взгляд его багровых глаз.

— Приветствую, реклюзиарх, — говорит он мне.

— Приветствую, Баярд, — отвечаю я чемпиону Императора.

Он смотрит на меня, но я знаю, что он меня не видит. Он видит Мордреда, рыцаря, чье оружие я ношу и чья маска скрывает мое собственное лицо.

— Мой сеньор. — Приам выступает вперед и преклоняет колени перед Баярдом.

— Приам. — Вокс Баярда издает смех. — Все еще живой, как вижу.

— Ничто в этом мире не изменит этого, мой сеньор.

— Поднимись, брат. Никогда не настанет день, когда ты должен будешь стоять передо мной на коленях.

Приам встает, еще раз в уважении склоняя голову, прежде чем вернуться на место рядом со мной.

— Артарион, Бастилан, рад видеть вас обоих. И тебя, Неро.

Неровар осеняет себя аквилой, но не говорит ничего.

— Гибель Кадора оставила рану в моем сердце, брат. Ты знаешь, что мы с ним служили вместе в братстве меча?

— Я знал это, мой сеньор. Кадор часто об этом говорил. Службу вместе с вами он почитал за честь.

— И для меня служба с ним была честью. Знай, что полсотни врагов пало от моего клинка в тот день, когда я услышал о его уходе. Трон, он был воином, способным заставить померкнуть свет звезд. Мне будет не хватать Кадора, а Вечный Крестовый Поход обеднеет без его меча.

— Вы… оказываете великую честь его памяти. — Судя по голосу, Неро явно разволновался.

— Скажи мне, брат. — Голос Баярда стал тише, словно беженцы, пялящиеся на нас с другой стороны ворот, не имеют права слышать то, о чем мы говорим. — Я слышал, что удар, унесший его жизнь, был нанесен в спину. Это так?

Неро неохотно кивает:

— Да.

— Я также слышал, что он в одиночку убил девять тварей, прежде чем пал от ран.

— Да.

— Девять. Девять. Значит, он умер, глядя в лицо врагу, как и должно рыцарю. Благодарю тебя, Неро. Ты принес мне покой.

— Я… я…

— Добро пожаловать, братья. Прошло много времени с тех пор, как мы сражались вместе.

В ответ раздается одобрительный шепот, и Баярд переводит взгляд на меня.

Я улыбаюсь под маской.

Они ехали в заднем отсеке громыхавшей «Химеры» и при каждом резком повороте ударялись о металлические стены. Они нашли ее прямо на шоссе, усеянную пулевыми отверстиями и лазерными ожогами, но полностью заправленную и способную перемещаться. Андрей и остальные вытащили на дорогу тела мертвых легионеров, и штурмовик заставил рабочих прочесть короткую молитву над усопшими, прежде чем он, как он выразился, «украдет их коня».

— Манеры ничего не стоят, — назидательно сказал он им. — А эти люди умерли за ваш город.

Пассажирское отделение в задней части «Химеры» было привычной частью жизни гвардейцев и воняло кровью, топливом и застарелым потом. На скрипучих скамьях Магерн и его люди вместе с Асаваном Тортеллием сидели и ждали, пока Андрей не проделает весь путь по магистрали Хель.

Он не был слишком хорошим водителем. Они ему об этом сказали, и Андрей заявил, что знать не знает, о чем таком они болтают. Кроме того, добавил он, левый трак танка поврежден. Поэтому их транспорт постоянно заносит.

Также, заключил он, им стоит просто заткнуться. Только и всего.

Андрей переключал вокс-каналы, но пока ни на одной частоте им не повезло. То ли уже все вокс-башни в городе оказались разрушены, то ли орки стали использовать глушилки. Штурмовик не мог связаться с командованием, и это оставляло ему полную свободу действий. Как всегда, он предпочел идти вперед. Именно так действовал легион, и таковым было кредо Гвардии.

По его мнению, реклюзиарх был у него в долгу. В этом случае продвижение вперед означало оставаться с черными рыцарями, пока он не сможет найти хоть кого-нибудь из собственных командиров.

Особенно жутким был момент, когда Андрей смог-таки наладить связь с частями 233-й танковой дивизии Стального легиона, но те были в самом центре безнадежной схватки с вражескими титанами, так что времени на обмен любезностями не было. Андрей был уверен, что судьба посмеялась над ним — связаться удалось лишь с частью, которую уничтожат через считаные минуты.

Так война не ведется, без сообщения между подразделениями. Это же чистое безумие!

Дым и пламя виднелись на горизонте впереди, но это не давало ничего для определения направления или пункта назначения. Дым и огонь на горизонте были повсюду. Сам горизонт стал дымом и пламенем.

Андрей не смеялся. Все это его не забавляло, отнюдь.

С тошнотворным скрежетом металла он переключил передачу. Сзади тут же донесся хор жалоб и криков, когда «Химера» протестующе вздрогнула и еще раз тряхнула пассажиров. Он услышал, как кто-то впечатался головой в стену, и понадеялся, что это был толстый жрец.

Андрей фыркнул. По крайней мере, хоть это было бы забавно.

— …кр… сн… тл… — объявил вокс.

Ага! Явный прогресс.

— Это рядовой Андрей из…

Он закрыл рот, так как сигнал вдруг стал относительно ясным. Вокс передавал предсмертные крики титана.

— Держитесь! — крикнул он и, увеличив скорость, повел побитую машину по магистрали Хель в сторону громадного «Герольда Шторма», высившегося над промышленными зданиями.

Связь поглотил предсмертный крик «Связанного кровью». Зарха корчилась в саркофаге, пытаясь отделить боль потери от потока информации с сенсоров, на которых она должна сконцентрироваться.

Лишенная кисти рука двинулась вперед в молочной жидкости, и титан подчинился ее яростной воле.

— Выстрел, — подтвердил Валиан Кансомир.

В центре промышленного квартала, в окружении горящих башен и разрушенных мануфакторий «Император» стоял под шквальным огнем едва достающих ему до пояса развалюх-шагателей. Щиты дрожали от интенсивной канонады, становясь красными, почти ослепляя.

Плазменный аннигилятор конденсировал энергию, всасывая вихрь воздуха через охладительные клапаны, и содрогался, готовясь к выстрелу. Копошившиеся у ног богомашины орочьи шагатели воем сирен предупреждали друг друга. Облако раскаленного пара вырвалось из плазменного оружия, когда усилилось давление, и с ревом, вдребезги разбившим уцелевшие оконные стекла в радиусе километра, «Герольд Шторма» выстрелил.

Хлынувший из орудия поток перегретой, подобной добела раскаленному солнцу плазмы поглотил трех развалюх-титанов и оставил от них лишь озера расплавленного металла.

Фантомная боль обожгла руку Зархи. Она приложила все силы, чтобы выкинуть ее из головы, и сосредоточилась на грохоте кишащих вокруг паразитов. Повреждения щитов были серьезными.

— «Связанный кровью» не встает, мой принцепс.

Зарха знала. Она слышала его крик.

Он умирает.

— Он умирает.

— Какие будут приказы, мой принцепс?

Стоять. Сражаться.

— Стоять. Сражаться.

Титан вздрогнул, когда еще один гаргант подобрался ближе, пушки на его плечах громыхнули. Стоя над поверженным титаном класса «Разбойник» и звавшимся «Связанный кровью», «Герольд Шторма» повернулся, стреляя из вспомогательных батарей, в клочья раздирая пустотные щиты врага.

Зарха, смеясь, толкнула руку вперед. Другая рука «Герольда Шторма», колоссальная пушка «Адский Шторм», загудела, когда внутренние механизмы и приводы двигателей раскрутились до требуемого уровня.

— Мой принцепс… — одновременно предупреждающе выдохнули Лонн и Кансомир.

Зарха захихикала в гробнице с жидкостью.

Умри!

— Умри!

Вырвавшиеся из орудия «Адский Шторм» пять энергетических копий искромсали развалюху-титана. Меньше чем за три секунды был пробит плазменный реактор, начался критический выброс энергии, а через пять секунд тот взорвался, уничтожив толстого гарганта. Обломки размером с танк врезались в пустотные щиты «Императора», оставив вмятины, которые теперь старались выправить генераторы.

— Вторичный удар из турболазерных батарей… Зубцы шестеренки, ведь мы поразили орбитальную посадочную платформу Г-71! Мой принцепс, умоляю, будьте осторожны…

Гаргант убит. Она облизнула холодные сморщенные губы. Гаргант убит.

— Гаргант убит.

В полукилометре от мертвого гарганта, уничтоженного лазерным огнем «Герольда Шторма», на землю обрушилась массивная посадочная платформа. Проскользив по грязным облакам, она пробила крышу горевшего танкового завода, исторгнув лавину рокрита, обломков железа, стали и облако черного дыма и каменной пыли.

Район заводов уже несколько дней служил ареной сражения между титанами. Не осталось практически ни одного целого строения, и ни одна из сторон не отступала.

— Мой принцепс…

Никаких поучений. Мне на все плевать.

— Никаких поучений. Мне на все плевать.

— Мой принцепс, — повторил Валиан. — Новый контакт. За нами.

Она перевернулась в жидкости, похожая на рыбу и столь же быстрая. «Герольд Шторма» с тяжеловесной медлительностью повторил ее движения, его мощные ноги с грохотом опускались на землю. Вид из глаз титана не изменился, демонстрируя лишь руины и разрушение.

— Сканер показывает, что это либо несколько машин вместе, либо одна машина примерно нашей величины.

Адепт, сидевший у консоли ауспика, повернулся и наградил пилотов взглядом трех бионических глаз с линзами из темно-зеленого стекла. Щебетание машинного кода шло вразрез с утверждением Лонна.

Отрицательно. Термальные датчики регистрируют явный одиночный импульс.

Одна вражеская машина.

Это невозможно, подумала принцепс, но мысль не дошла до вокалайзеров. Дрожь пробежала по скелету титана, и Зарха почувствовала себя так, словно ее кожи вновь коснулся ветер из той, другой жизни.

— Мой принцепс, мы должны отступить, — произнес Лонн, оглядывая горящий район. — Нам нужно перевооружиться и охладить плазменный реактор в соответствии со стандартными процедурами.

Я знаю это лучше тебя, Лонн.

— Я знаю это лучше тебя, Лонн.

Но не брошу район, который защищала последние четыре ночи.

— Но не брошу район, который защищала последние четыре ночи.

— Мой принцепс, здесь не осталось почти ничего, что стоит защищать, — настаивал Лонн. — Я повторяю рекомендации по отступлению и перевооружению.

Нет. Я посылаю «Величественного» и «Бивня» выследить приближающегося вражеского титана и подтвердить это визуальным сканированием.

— Нет. Я посылаю «Величественного» и «Бивня» выследить приближающегося вражеского титана и подтвердить это визуальным сканированием.

Лонн и Кансомир переглянулись из противоположных углов мостика. Оба модератуса сидели на тронах управления, и на лицах обоих было одинаковое выражение удрученной нерешительности.

— Мой принцепс… — попробовал возразить Кансомир, но его тут же прервали:

— Видите? Они выдвигаются.

На гололитическом дисплее руны разведывательных титанов «Величественный» и «Бивень» прервали патрулирование периметра на западе и двинулись на север в поисках приближающегося теплового сигнала.

— Мой принцепс, у нас недостаточно боеприпасов для нанесения разрушительного урона вражеской машине сравнимого с нами размера.

— Я запускаю вентиляцию реактора и включаю теплообменники. — Даже озвучивая приказы, она посылала эмпатические сигналы, чтобы сделать задуманное.

— Мой принцепс, этого недостаточно.

— Он прав, мой принцепс. — Кансомир повернулся на троне и теперь смотрел назад, на резервуар Зархи. — Вы слишком сблизились с яростью «Герольда Шторма». Вернитесь к нам и сосредоточьтесь.

— Нас защищают три «Разбойника» и прикрывают разведчики. Помолчи.

— Два «Разбойника», мой принцепс.

Да. Два. Она дернулась от волны ярости. Да… два. «Связанный кровью» был безмолвен и мертв, его сердце остывало, принцепс молчала. Путаясь в мыслях, она не заметила, как произнесла:

— Мы потеряли семь машин за неделю битвы.

— Да, мой принцепс. Благоразумие сослужит нам сейчас лучшую службу. Если ауспик говорит правду, мы должны отступить.

Она плавала в саркофаге, внимая человеческому, слишком человеческому тону. Такие чувства. Такая настойчивость. Она распознала в них страх, но по-настоящему не почувствовала, каково это, бояться.

— Мы уничтожили почти двадцать вражеских машин… но я уступаю. Отдайте приказ об отходе, как только придет подтверждение от «Пса войны».

Первым имперским титаном, увидевшим «Богоборца», стал «Бивень». Он крался на согнутых ногах, с вывернутыми в обратную сторону коленями, покачивания из стороны в сторону привносили в его охоту звериную, хотя и механическую грацию.

Класс «Пес войны». И ему подходило это название. Он волчьим бегом прокладывал себе путь через разрушенный промышленный квартал, огибая остовы подбитых танков, которые были уничтожены здесь за неделю боев. Иногда его стопы опускались на мягкую плоть обгоревших тел и превращали ее в размазанную по земле кашу. Район был завален телами мертвых скитариев, гвардейцев, рабочих завода и зеленокожих.

«Бивнем» искусно командовал принцепс по имени Хэвен Хэвлок. Принцепс Хэвлок, как и большинство его коллег, мечтал командовать огромным боевым титаном, может быть, даже одним из нескольких оставшихся у Инвигилаты драгоценных «Императоров». Его товарищи принцепсы — как равные, так и вышестоящие — хорошо отзывались о нем, и Хэвен знал, что слывет в Легио надежным и ответственным пилотом титана-разведчика.

Терпение было главным из его качеств — терпение и хитрость. Этот превосходный охотничий инстинкт передался через мысленную связь и «Бивню». Объединенные человек и машина были признанными мастерами в разведке в условиях города, где лучше всего преуспели разведывательные титаны класса «Пес войны».

Связь, которую поддерживали по городу командиры титанов, пострадала так же, как и имперский вокс, но Хэвлок все же улавливал обрывки сведений, что просачивались через хаос эфира. Если где-то тут действительно есть вражеский титан, то боевая группа легко с ним справится. «Герольд Шторма» всего в паре километров к югу, а с ним — «Воздаяние Данола» и «Вурдалак», два боевых титана типа «Разбойник». Список побед на их броне заставил бы устыдиться принцепса титана среднего класса любого другого Легио.

Никакое оружие, из имеющегося у тварей в запасе, не сможет навредить этой группе. Даже самый большой гаргант падет перед «Герольдом Шторма».

Я ничего не вижу, пришел раздраженный прилив машинного кода от собрата, принцепса «Величественного» Феерны.

Хэвлок потратил четверть секунды на просмотр скачущих рун. Связь с системами ауспиков титана предоставила примерное местоположение сородича.

«Величественный» находился в полукилометре на северо-восток и быстро двигался через скопление сталеплавилен. Его уже было бы видно, не закрывай полуразрушенные заводские строения обзор.

— Я тоже ничего не вижу, — ответил Хэвлок.

— Это все жара, — пожаловалась Феерна. — Искать термальные признаки в этом пекле — все равно что высматривать черную кошку темной ночью. Мои ауспики ничего не показывают, кроме тепловых разрушений. Да тут может прятаться сам Хорус, и я не буду зн…

— Феерна! Феерна?

— Зарегистрирован значительный выброс энергии к северо-востоку, — произнес один из модератусов Хэвлока.

— Подтверждено, — пробормотал техножрец, сидевший позади кресла принцепса.

— Феерна! — Хэвлок попробовал еще раз.

— Развернуться и двигаться на северо-восток на предельной скорости. Всем быть наготове.

Принцепс дернулся в сдерживающем кресле, когда титан подчинился приказу. Соединения оживлялись слабым статическим электричеством, больно вонзавшимся в нервы. «Бивень» был умен. Он что-то почуял.

А затем то же самое почуял и сам Хэвлок.

— Хнннннннг, — выдавил он сквозь сжатые зубы, дрожа в кожаных путах, привязывавших его к трону. — Хнн… Хв…

Боль смертельного крика «Величественного» стихла, и Хэвлок снова смог дышать. Феерны больше не было в живых, как и ее титана. Она была «Псом войны», и ее связь с остальными была тонкой и слабой в сравнении с большими богомашинами. Боль быстро улетучилась.

Титан с лязганьем прокладывал себе путь по небольшой улице, настороженно подняв руки-орудия. Хэвлок быстро отправил один за другим несколько ментальных приказов, активируя автоматическую перезарядку, охладительные клапаны и ускоряя работу поршней. «Бивень» завернул за угол и оказался на широкой улице. С самого утра в квартале пылали разрушенные нефтеперерабатывающие заводы и склады с нефтехимикатами, а половина зданий превратилась в тлеющие руины.

— Где этот ублюдок? — прошептал Хэвлок.

Ауспик звякнул, один раз, тихо.

— Есть движение, — пробормотал техножрец, не отрываясь от панели сканера. — Это…

— Я вижу, вижу его. Назад, сейчас же!

Он появился из черного дыма, продвигаясь вперед с помощью неуклюжей помеси танковых гусениц и тяжелых ног. Корявый корпус сужался к голове с жесткой челюстью и свинячьими глазами. Каждый метр собранного из металлолома тела усеивали ряды орудийных платформ.

Это была, пожалуй, самая уродливая и отвратительная вещь, которую когда-либо видел Хэвлок. Полная противоположность чистоте богоподобных машин Механикус. Нет, более того, это создание оскорбляло принцепса, потому что оно… заставляло «Герольда Шторма» казаться карликом.

Но такое чудовище просто не могло двигаться.

Хэвлок передал цифровую картинку вражеского гарганта по мысленной связи принцепсу Зархе и всем остальным командирам титанов поблизости. Это единственное предупреждение, которое он успел сделать, потому что «Богоборец» тут же открыл огонь.

«Бивень» был измельчен шквалом снарядов, лазеров и плазмы. Место гибели титана и окончание несостоявшейся карьеры Хэвлока отметил огромный кратер, который останется и спустя десятилетия после войны.

«Богоборец» двинулся дальше.

ГЛАВА XXI Гибель «Герольда Шторма»

Две машины стояли друг против друга, столь же разные по мощи, как несхожие в чести. Обе в огне, обе источали огонь и дым.

Пространство между гигантами заполнил вихрь выстрелов вспомогательных турелей и орудий на укреплениях.

Внутри «Герольда Шторма» громко и заунывно завыли сирены.

Зарха скорчилась в наполненной жидкостью гробнице, ее конечности дергались в окрашенной кровью воде. Психостигматическая связь убивала ее — повреждения «Герольда Шторма» передавались и телу принцепс. Там, где титан получал вмятины, на ее теле появлялись синяки или ломались кости. Где пробивалась броня, открывались и кровоточили раны. Где «Герольд Шторма» получал ожоги, у принцепс обугливалась кожа.

В командной рубке титана пахло горящим маслом и прогорклым потом.

— Главный щит восстановлен, — объявил Кансомир, его руки яростно мелькали над консолью. — Защита реактора держится.

Поднимите… поднимите щиты…

— Пдддддддднннн.

ПОДНИМИТЕ ЩИТЫ.

— Поднимите щиты.

— Уже сделано, мой принцепс.

Зарха медленно двигалась и соображала. Боль отнимала значительную долю внимания. Со стоном, который поглотила тишина воды, она отправила приказы на разные палубы и толкнула обе руки вперед через розовую жидкость.

Но ничего не произошло.

Старейшая попыталась еще раз, вопя в насыщенной кислородом жидкости, культями рук молотя по стенке саркофага.

Тщетно.

— Плазменному аннигилятору нужно еще шестнадцать секунд, мой принцепс. Четырнадцать. Тринадцать. Двенадцать.

Стреляйте… из… из другого орудия. Стреляйте.

— Кррршшшшшшшш.

СТРЕЛЯЙТЕ ИЗ ПУШКИ «АДСКИЙ ШТОРМ». Ее саднящая правая культя вновь и вновь ударяла по стеклянной поверхности.

— Стреляйте из пушки «Адский Шторм».

— Как только она будет перезаряжена, мой принцепс, — ответил Лонн, почти игнорируя Старейшую.

Она отдала приказ стрелять несколько минут назад. Плавающая в боли, когда титан распадается на куски, она вряд ли теперь заслуживала доверия. Кансомир и Лонн работали почти независимо от желаний принцепс. У них оставался только один выстрел, прежде чем отступить, — вражеский титан уже приближался, круша рухнувшее тело «Вурдалака», который выдержал менее минуты под огнем «Богоборца».

Огневая мощь развалюхи-титана была просто непредставимой. Никто из команды «Герольда Шторма» ничего подобного раньше не видел. Всего несколько минут дуэли богомашин, и «Императора» объяло пламя, температура стала зашкаливать, и по всем коридорам внутри стальных костей начали вспыхивать предупреждающие огни.

Множество слоев энергетических экранов, служивших титану пустотными щитами, орочий шагатель уничтожил с непостижимой быстротой.

— Я готов, — провозгласил Кансомир. — Огонь.

— Дождись, пока будут готовы стабилизаторы, — воскликнул Лонн. — Им нужна еще минута.

Кансомир подумал, что вера его напарника в бригады техобслуживания, работавшие в плечах титана, достойна восхищения, но невероятно ошибочна в настоящий момент. Он моргнул, тратя драгоценное время на обдумывание просьбы Лонна.

— Рука не сильно повреждена. Я стреляю. Я могу это сделать.

— Ты промахнешься, Вал! Дай им тридцать секунд, всего тридцать секунд.

— Стреляю.

— Сукин ты сын!

«Герольд Шторма» согнул колени, готовясь к выстрелу, и плазменный аннигилятор, служивший левой рукой гиганта, начал всасывать воздух.

— Ты нас угробишь, — выдохнул Лонн, через запотевшие стекла уставившись на вражеского титана.

Неослабевающий поток огня заставлял щиты «Герольда Шторма» дрожать и окрашивал его в фиолетовый цвет.

— Пустотные щиты прогибаются, — подал голос один из техножрецов за боковым терминалом.

— Вражеская машина готовится стрелять из главных орудий, — присоединился другой.

— У них не будет такого шанса… — Валиан Кансомир улыбнулся с диким блеском в глазах.

Протестующий вопль Лонна потонул в реве. Луч плазмы — взбитой, кипящей и ослепительно-белой — извергся из фокусирующего кольца орудия, преодолевая четыреста метров, разделявшие титанов. «Герольд Шторма» стоял, приготовившись к обороне, и не двигался после первых двух минут обмена выстрелами. «Богоборец» все так же медленно и громоподобно наступал.

— Ублюдок! — вопил Лонн.

Кансомир промахнулся. Поток плазмы обжег землю слева от приближающегося врага, где разложил на составляющие все, чего коснулся.

Лонн оказался прав. Орудие не попало в титана, несмотря на захват цели системами наведения, — выстрел был настолько мощным, что аннигилятор повело в сторону.

— Я стрелял. — Кансомир покачал головой.

— Пустотные щиты уничтожены, — без всяких эмоций произнес техножрец.

— Я стрелял, — бессмысленно повторил Кансомир, не в силах отвести глаз от приближавшегося вражеского титана. За их спинами в своем саркофаге плавала без сознания Зарха.

— Нет, нет, нет… — Лонн, нахмурившись, колдовал над консолью. — Этого не может быть.

Титан начал вздрагивать, когда броня «Императора» стала принимать на себя всю силу вражеской атаки.

Лонн так не работал никогда в жизни. Это был настоящий шквал усилий, наполовину телесных, наполовину умственных. Он чувствовал, как титан проваливается в небытие, как его меркнущее сознание замедляет мысли самого Лонна. Когда пилот встречал сопротивление в мысленной связи, он компенсировал это командами с пульта.

В командной рубке потемнело. Вражеский гаргант заслонил солнце, приближаясь к «Герольду Шторма».

— Почему он не стреляет? — Кансомир работал так же, как Лонн, охлаждая жизненно важные системы, приказывая ремонтным командам осмотреть поврежденные участки, подавая мощность с отключавшихся генераторов щитов обесточенным орудийным батареям.

По мнению Лонна, причина была очевидной. Подобно управлявшим им дикарям, гаргант был создан, чтобы убивать в рукопашном бою. Часть из усеявших развалюху-титана грубых орудий была поднята — они заканчивались копьями и когтями, собранными из трофейного металла. Он хотел разорвать «Герольда Шторма», словно многорукий демон из нечестивых эпох доимперской Терры.

Аугментированные глаза Зархи внезапно щелкнули, вернувшись к жизни, когда стало темно. Она пробудилась, ощущая огонь вспомогательных орудий, разрушавший броню так, словно с нее самой заживо сдирали кожу.

Через кровавую жидкость и безумную боль она подняла трясущиеся культи рук. «Герольд Шторма» повторил ее движения, сотрясаясь под огнем «Богоборца». Куски металла разлетались от гиганта Механикус дождем, отрываясь от тела и обрушиваясь на землю. Многие члены команды «Императора», которые попытались спастись бегством, были убиты кусками его обшивки.

Зарха из последних сил в последний раз в жизни устремила обе руки вперед. Плазменный аннигилятор не выстрелил. Не выстрелил и «Адский Шторм». Оба были заняты трудоемким процессом перезарядки.

Обе громадные руки-орудия титана врезались в жирный корпус «Богоборца», пронзив тот насквозь. Скрежетание рвущегося металла стало невыносимым, когда пушки «Герольда Шторма» вошли глубже, стремясь достичь реактора врага.

Гримальд. Я стояла до конца, как и обещала. Пробуди «Оберон». Пробуди его или умри, как мы.

Возможно, мысли Зархи эхом донеслись по эмпатической связи до модератусов, поскольку один из них произнес что-то похожее.

— Мы покойники, — пробормотал Кансомир. Он хотел подняться со своего трона, но путы и соединительные кабели слишком плотно его держали. Тогда он закрыл глаза.

Лонн понял намерения Старейшей. Он навалился всем телом на рычаги управления, добавляя свои приказы к воле Зархи, погружая руки титана все глубже в грудную клетку гарганта со скрипящей мучительной медлительностью. Он ощутил отвращение, когда через затемненные иллюминаторы увидел тварей: клыкастые ксеносы карабкались вдоль пронзивших «Богоборца» орудий-рук. Орки воспользовались ими в качестве мостов, чтобы взять на абордаж «Герольда Шторма», и изливались из ран орочьего титана.

Отключилась энергия, оставив Лонна в темноте. Но ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы удостовериться, что Старейшая умерла.

«Герольд Шторма», сцепившись с гаргантом, стал медленно разваливаться на куски, терзаемый вражескими клинками. В конце концов, заключил Лонн, в такой гибели не было ничего ни величественного, ни славного.

Рубка содрогалась от ритмичного бум, бум, бум — это «Богоборец» продолжал вести стрельбу из орудий; Лонн вытащил лазпистолет и повернулся к запертым дверям, готовый встретить орков. У него мурашки ползли по коже от того тихого звука, с которым тело Зархи ударялось о стеклянные стенки саркофага из-за тряски титана.

— Я… я стрелял, — заикался Кансомир на соседнем троне, ожидая в темноте смерти. — Я стрелял.

Его висок взорвался, когда лазерный луч пронзил череп.

— Ублюдок, — выплюнул Лонн скорченному телу.

Он опустил пистолет и глубоко вздохнул. А затем начал трудоемкий процесс отсоединения себя от трона управления.

Было что-то человеческое в том, как умирал «Герольд Шторма». То, как он обмяк и как дрожал. Его сердце похолодело, а на теле кишели враги, словно пожиравшие труп насекомые.

Богоподобная машина заставила город содрогнуться, когда наконец опрокинулась навзничь. Остроконечный собор обрушился с ее спины горой обломков и кусков брони. Руки со скрежетом оторвались от плеч.

Голова была оторвана прежде, чем тело упало на землю, оставив пучок силовых кабелей и проводов, похожий на змеиное гнездо. Зажав трофей в когтях одной из своих многочисленных рук, гаргант мял и крушил голову, пока не отшвырнул прочь. Приземлившись, она разрушила маленькую мануфакторию, когда бронированная рубка, весившая несколько тонн, пробила стену здания и снесла несколько опорных колонн.

На борту «Богоборца» главарь ксеносов шумно хвастался перед своими подчиненными эффектностью, с какой оторвал голову имперскому титану. Твари посчитали, что она станет весьма впечатляющим трофеем, который стоит повесить на гарганте.

Немногочисленные члены команды Легио, скитарии и техножрецы, уцелевшие после падения «Герольда Шторма», выбрались из поверженного левиафана. В дневном свете слабого солнца Армагеддона их немедленно уничтожили кровожадные орки.

Секунд-модератус Лонн был одним из них. Он умудрился освободиться от кабелей, соединявших его с богомашиной, и выбраться с мостика прежде, чем «Богоборец» обезглавил титана. По пути он сломал ногу, когда накренившийся коридор отправил его в свободное падение по винтовым лестницам, и выбил несколько зубов, приложившись головой к перилам.

Таща за собой обездвиженную ногу, Лонн сумел выбраться из аварийного люка и лег на теплую броню торса гиганта. Там он и оставался какое-то время, едва живой и истекавший кровью в тусклом солнечном свете. Потом он начал медленно спускаться на землю. Зеленокожие мародеры, роившиеся возле поверженного титана, убили его меньше чем через минуту.

Несмотря на боль, умирая, он смеялся.

Гримальд наконец пришел во внутреннее святилище.

Здесь он был не воином, а скорее паломником. В этом он был уверен, хотя после разговора с Неро у него осталось ощущение, что он очень мало в чем уверен.

В храме Вознесения Императора понадобилось очень мало времени, чтобы вызвать в рыцаре эту уверенность, однако ощущение это было бесспорным. Впервые с тех пор, как он покинул борт «Вечного крестоносца», Гримальд чувствовал себя дома, на знакомой и священной земле.

В прохладном воздухе не было привкуса огня и крови, как на планете, на которую у него не было ни малейшего желания ступать. Тишину не раскалывала барабанная дробь войны, в которой он не желал участвовать.

Аугментированные младенцы — прошедшие лоботомию дети, которые останутся навечно юными благодаря манипуляциям с генами и контролю над гормонами, — служили крылатыми сервиторами-херувимами, которые парили на антигравитационных полях и держали знамена в холлах и арочных залах.

Верующие Хельсрича собирались в бесчисленных помещениях базилики, чтобы возносить ежедневные молитвы. Гримальд прошел через залу с монахами, приносившими молитвы путем написания сотен имен святых на тонких листках пергамента, которые потом будут прикреплены к оружию защитников храма. Один из святых отцов преклонил колени, когда Астартес проходил мимо, и попросил Ангела Смерти нести его пергамент на броне. Тронутый верой мужчины, рыцарь принял дар и по воксу приказал братьям, рассеянным по храму, принимать такие дары.

Гримальд позволил монаху при помощи бечевки привязать пергамент к наплечнику. Дар был скромной, но достойной заменой регалиям, которые были сорваны с брони за предыдущие пять недель битв.

Реклюзиарх решил пройти по храму, чтобы исследовать все оборонительные системы и помещения базилики. Подземелье когда-то было строгим и безмолвным, здесь стояли только саркофаги из черного камня. Теперь оно превратилось в убежище, забитое людьми, здесь пахло немытыми телами и страхом. Кто-то из людей спал, другие тихо переговаривались; кто-то успокаивал плачущих детей; кто-то раскладывал скудные пожитки на грязных одеялах.

В молчании рыцарь проходил между ними. Беженцы освобождали ему дорогу, у всех был заметен страх, который они испытывали, впервые видя воина Адептус Астартес. Родители шепотом объясняли детям, а те так же шепотом задавали новые вопросы.

— Привет, — вдруг раздался за спиной тонкий голосок, когда рыцарь поднимался по белым мраморным ступеням.

Реклюзиарх обернулся. Маленькая девочка стояла у основания лестницы, завернувшись в слишком большую для нее рубашку, которая явно принадлежала родителям или старшим детям. Ее редкие светлые волосы были такими грязными, что естественным путем свалялись в дреды.

Гримальд вновь спустился по лестнице, игнорируя родителей, шепотом звавших девочку обратно. Она была не старше семи-восьми лет и ровно по колено рыцарю.

— Приветствую, — сказал он ей.

Толпа вздрогнула от вокс-голоса, и у некоторых из стоявших ближе всех перехватило дыхание от неожиданности.

Девочка моргнула.

— Папа говорит, что ты герой. Ты герой?

Гримальд окинул взглядом толпу. Целеуказатель перемещался от лица к лицу, ища родителей ребенка.

Ничто за два столетия войн не подготовило Храмовника к ответу на подобный вопрос. Собравшиеся беженцы смотрели молча.

— Здесь много героев, — ответил капеллан.

— Ты очень громкий, — пожаловалась девочка.

— Я привык кричать, — сказал рыцарь потише. — Ты что-то хочешь?

— Ты спасешь нас?

Он вновь посмотрел на толпу и ответил, очень осторожно подбирая слова.

Это было час назад. Реклюзиарх стоял с ближайшими братьями и чемпионом Императора во внутреннем святилище базилики.

Помещение оказалось большим и с легкостью вместило бы одновременно тысячу молящихся. Сейчас оно было пустым, сотни Стальных легионеров, которые были расквартированы здесь в последние недели, патрулировали кладбище и прилегающие к храму территории.

Несколько дюжин находившихся на отдыхе были выведены отсюда монахами, когда вошли Астартес. Почти немедленно к рыцарям присоединилась новая личность. И надо сказать, довольно раздражающая.

— Ну и что тут у нас? — изрекла раздражающая личность голосом старой женщины. — Избранные Императора наконец-то пришли посражаться вместе с нами?

В залитом солнечным светом зале рыцари обернулись в сторону входа, где стояла маленькая фигура, облаченная в силовую броню. Болтер, украшенный выполненными золотом письменами, был закреплен у нее за плечами. Оружие было меньшего размера, чем болтеры Астартес, но все равно крайне редко можно было увидеть подобное в человеческих руках.

Ее белый доспех был обильно украшен, демонстрируя высокое положение в ордене Серебряного Покрова. Белые волосы старухи были безжалостно обрезаны, лишь прикрывая уши и обрамляя сморщенное лицо с ледяными глазами.

— Приветствую, настоятельница, — поздоровался Баярд, склонив голову, как и остальные Храмовники. Но Гримальд и Приам не стали кланяться — реклюзиарх сотворил символ аквилы, а мечник и вовсе остался неподвижным.

— Я настоятельница Синдал, и именем святой Сильваны приветствую вас в храме Вознесения Императора.

Гримальд выступил вперед:

— Реклюзиарх Гримальд из Черных Храмовников. Не могу не отметить, что ваш голос звучит не слишком приветливо.

— А разве должен? За последнюю неделю пала половина Храмового района. Где вы были тогда, а?

Приам рассмеялся:

— Мы были в порту, мелкая мерзкая гарпия!

— Полегче, — предостерег Гримальд.

Приам ответил щелчком по воксу в знак подтверждения.

— Мы были, как объяснил брат Приам, заняты на востоке улья. Но сейчас мы здесь, когда война в последней стадии и враг подходит к дверям храма.

— Я прежде уже сражалась с Астартес, — промолвила настоятельница, скрестив облаченные в броню руки на символе лилии, начертанном на ее нагруднике. — Сражалась бок о бок с воинами, которые отдали жизни за идеалы Императора, и воинами, которые заботились лишь о славе так, словно носили честь вместо доспехов. И все они были Астартес.

— Мы здесь не для того, чтобы слушать рассуждения о наших принципах, — отозвался Гримальд, пытаясь сдержать раздражение в голосе.

— Это не имеет значения, реклюзиарх. Удали своих братьев-воинов из зала, пожалуйста! Нужно поговорить.

— Мы можем говорить о защите храма в присутствии моих братьев.

— Да, можем, когда придет время говорить о таких вещах. А пока прошу, удали их.

— Ты прошел обряд очищения из Чаши Толкований?

Вот какой вопрос задает она в тишине, которая настает после того, как мои братья вышли, а двери затворились.

Сосуд, о котором говорит настоятельница, оказывается большой чашей из черного металла, водруженной на невысокий пьедестал, похоже из золота. Она стоит у двустворчатых дверей, украшенных образами воинственных ангелов с цепными мечами и сжимающих болтеры святых.

Я признаюсь, что нет, не проходил.

— Тогда пойдем. — Она манит меня к чаше. Вода внутри отражает разукрашенный потолок и витражные окна наверху — буйство красок в жидком зеркале.

Сняв перчатки, Синдал опускает палец в воду.

— Эта вода трижды освящена, — произносит она, пальцем рисуя на лбу полумесяц. — Она дарует чистоту целей, когда вокруг лишь сомнения и потери.

— Я ничуть не потерян, — лгу я, и она улыбается в ответ.

— Я не имела в виду это, реклюзиарх. Но многие, пришедшие сюда, потеряли себя.

— Почему ты хочешь поговорить только со мной? Времени мало. Война докатится до этих стен всего через пару дней. Нужно подготовиться.

Синдал отвечает, уставившись вниз, в идеальное отражение в чаше:

— Эта базилика — настоящий бастион. Твердыня. Мы можем защищать ее неделями, когда враг наконец решит осадить ее.

— Ответь на вопрос! — На этот раз я не смог сдержать раздражение, даже если бы и хотел.

— Потому что ты не такой, как твои братья.

Я знаю, что когда она смотрит на мое лицо, то видит не меня, а посмертную маску Императора, шлем-череп реклюзиарха Астартес, багровые линзы Избранного. И все же, когда наши взгляды встречаются в отражении в воде, я не могу полностью побороть ощущение, что она видит именно меня под маской и броней.

Что старуха хочет сказать этими словами? Что чувствует мои сомнения? Неужели их, подобно поту, ощущают все, кто рядом со мной?

— Я ничем не отличаюсь от них.

— Отличаешься. Ты капеллан, разве нет? Реклюзиарх. Хранитель знаний, души, традиций и чистоты вашего ордена.

Мое сердце начинает биться медленнее. Мой ранг. Вот что она имеет в виду.

— Понимаю.

— Как я понимаю, капелланы Астартес облекаются властью самой Экклезиархией.

Ага. Синдал ищет общую почву. Удачи ей в этой бесполезной попытке. Она — воин Имперского Кредо и офицер в церкви Бога-Императора. Но я нет.

— Экклезиархия Терры подтверждает наши древние обряды, как и право всех глав Реклюзиума в ордене Адептус Астартес обучать воинов-священников вести за собой братьев в битву. Они не наделяют нас властью. Они признают, что у нас уже есть власть.

— Ты получил дар от Экклезиархии? Розариус?

— Да.

— Могу я посмотреть?

Те немногие Астартес, что удостаиваются вхождения в Реклюзиум, получают в дар медальон-розариус после успешного прохождения первых испытаний в братстве капелланов. Мой талисман был выкован из бронзы и красного железа в форме геральдического креста.

— Я больше не ношу его.

Она поднимает на меня взгляд, словно отражение шлема-черепа больше недостаточно четкое для нее.

— Почему?

— Он потерян. Уничтожен в битве.

— Это разве не темный знак?

— Я все еще жив спустя три года после его разрушения. Я все еще выполняю обязанности перед Императором и следую заветам Дорна. Так что не такой уж и темный знак.

Какое-то время она смотрит на меня. Я привык, что люди таращатся на меня в неловком молчании, привык к их попыткам смотреть украдкой. Но такой прямой взгляд — что-то новенькое, и понадобилось мгновение, чтобы понять почему.

— Ты оцениваешь меня.

— Да. Прошу, сними шлем.

— Скажи, зачем мне нужно это сделать. — В моем голосе нет раздражения, только любопытство. Я не ожидал, что она попросит об этом.

— Потому что я бы хотела видеть лицо человека, с которым разговариваю, и потому что хочу помазать тебя Водой Толкований.

Я мог бы отказаться. Конечно мог бы.

Но не делаю этого.

— Секунду, пожалуйста. — Я размыкаю печати и вдыхаю холодный воздух храма. Свежая вода передо мной. Пот беженцев. Обожженный керамит брони.

— У тебя красивые глаза, — говорит она мне. — Невинные, но внимательные. Глаза ребенка или мужчины, только что ставшего отцом. Смотришь на мир вокруг так, словно видишь в первый раз. Если ты не против, преклони колено. Мне не дотянуться.

Я не опускаюсь на колено. Она мне не сеньор, и унизить себя подобным образом — значит нарушить все приличия. Поэтому я склоняю голову, приближая свое лицо к ней. Когда она тянется ко мне, сочленения ее древней брони издают мягкое жужжание исправного механизма. Я чувствую, как кончик ее пальца рисует холодной водой крест у меня на лбу.

— Вот так, — произносит она, надевая перчатки. — Может, ты найдешь ответы, которые ищешь в этом доме Бога-Императора. Ты благословлен и можешь без вины ступать по священному полу внутреннего святилища.

Она уже двигается прочь, ее молочные глаза смотрят в сторону.

— Пойдем. Я хочу кое-что тебе показать.

Настоятельница ведет меня в центр зала, где на каменном столе лежит открытая книга. Четыре колонны из полированного мрамора поднимаются над столом, стремясь к потолку. На одной висит изорванное знамя, не похожее на все, что я видел прежде.

— Смотри.

— Что это? А, первый архив.

Она указывает на свисающие с шестов страницы из потертой ткани. Каждый когда-то белый, а теперь серый лист демонстрирует список имен, выполненный выцветшими чернилами.

Имена, профессии, мужчины, женщины, дети…

— Это первые колонисты.

— Да, реклюзиарх.

— Основатели Хельсрича. Это их патент?

— Да. В то время, когда великий улей был всего лишь деревушкой на берегу океана Темпест. Именно эти мужчины и женщины заложили храм.

Я приближаю к гудящему стазисному полю, защищающему древний документ, облаченную в перчатку руку. Пергамент, должно быть, был редкостью и роскошью для первых колонистов, судя по тому, что джунгли находились очень далеко отсюда. Вот почему они писали свои достижения на полотняной бумаге.

Тысячи лет назад имперские земледельцы ходили здесь по пепельной почве и заложили первый камень того, что превратится в величайшую базилику, вместилище чаяний целого города. Их дела помнятся даже спустя тысячелетия, и все могут видеть следы этих дел.

— Ты кажешься задумчивым, — говорит она мне.

— Что это за книга?

— Журнал судна под названием «Стойкость Истины». Это был грузовой корабль с колонистами, который привез их в Хельсрич. Эти четыре колонны являются генератором пустотного щита, который защищает фолиант. Это главный алтарь. Именно здесь, среди самых драгоценных реликвий, проводятся службы.

Я смотрю на потемневшие от времени, загибающиеся страницы книги. А потом еще раз на страницы знамени.

В конце концов надеваю шлем, окутывая свои чувства избирательной сеткой визора и звуковым фильтром.

— Благодарю, настоятельница. Я ценю то, что ты показала мне.

— Можно ждать и других твоих братьев, Астартес?

На мгновение я думаю о Юризиане, который ведет Ординатус Армагеддон один. «Оберон» не укомплектован экипажем, работает на минимальной мощности и фактически будет бесполезен, даже если прибудет.

— Да, еще один. Он возвращается, чтобы присоединиться к нам в битве.

— Тогда приветствую тебя в храме Вознесения Императора, реклюзиарх. Как ты планируешь защищать это святое место?

— Мы уже прошли стадию отступлений, Синдал. Больше никакой тактики, никаких планов и длинных речей для поддержки слабых сердец и тех, кто страшится смерти. Я собираюсь убивать, пока сам не буду убит, — это все, что остается.

Реклюзиарх и настоятельница обернулись при стуке в дверь.

Моргнув, Гримальд кликнул по руне, чтобы оживить вокс-каналы, но ни один из братьев не добивался его внимания.

Настоятельница Синдал махнула рукой в великодушном жесте, словно тут стояла толпа, которую нужно было поразить:

— Входите!

Большие металлические створки на тяжелых шарнирах с грохотом отворились. За ними стояли восемь мужчин. Каждый из них был выпачкан кровью, сажей и машинным маслом. С непринужденным мастерством людей, хорошо знакомых с оружием, они держали в руках лазганы, и на всех, кроме двоих, были испачканные синие спецовки докеров. Один был в рясе, но не голубого и кремового цветов служителей храма.

Лидер группы поднял очки, позволив им шлепнуться на макушку шлема, и уставился на рыцаря широко распахнутыми глазами.

— Они сказали, что вы будете здесь, — промолвил штурмовик. — Приношу множество извинений за вторжение в это святое место, но я принес новости. Не сердитесь. Вокс все еще играет в какие-то мутные игры, и я не могу ни с кем связаться.

— Говори, легионер, — промолвил Гримальд.

— Твари наступают в великом множестве. Многие недалеко от нас, и я слушал разговор по воксу, что Инвигилата покидает город.

— Почему они бросают нас? — ужаснулась настоятельница.

— Они оставят город, — признался Гримальд, — если погибнет принцепс Зарха. Политика Механикус.

— Ее больше нет, реклюзиарх, — закончил Андрей. — Час назад мы видели, как погиб «Герольд Шторма».

Появившаяся позади гвардейцев девушка-воительница в белой броне ордена Серебряного Покрова судорожно вздохнула, покраснела и уставилась на настоятельницу:

— Настоятельница!

— Спокойнее, сестра Маралин.

— Мы получили сообщение от Сто первого Стального легиона! Титаны Инвигилаты покидают Хельсрич!

Андрей посмотрел на новоприбывшую так, словно она объявила, будто гравитация — это миф. Он медленно покачал головой, и на его лице явно проступило глубокое и искреннее сочувствие.

— Ты опоздала, девочка.

Первая волна, которая хлынула на стены храма, оказалась не ордой врагов.

Сначала в воксе ближней связи появились сообщения от отступающих в панике трех подразделений Стального легиона. Гримальд ответил при помощи храмовой вокс-системы.

Он приказал всем силам Хельсрича, которые получат это сообщение, отступать к храму Вознесения Императора, прекратив сопротивление. Несколько лейтенантов и капитанов, включая капитана милиции улья, все еще ведшего более сотни людей, отправили в ответ подтверждения.

Отступающие начали прибывать менее чем через час.

Гримальд стоял с Баярдом на воротах и смотрел вниз на город. Командный «Гибельный клинок» с потемневшим корпусом въехал в квартал кладбища, сопровождаемый взводом гвардейцев, которые жестами показывали водителю направление. Вслед за танком двигалась группа «Леман Руссов» с разнообразным вооружением. Между танками и позади двигались несколько сотен легионеров, одетых все в ту же охристую форму. На носилках несли множество раненых — крики и стоны прорывались сквозь гул двигателей.

Два солдата прошли мимо рыцарей, неся на матерчатых носилках корчившегося от боли младшего офицера. Мужчина потерял руку и ногу, по локоть и по колено. Его лицо было искажено болью.

Один из несущих кивнул Гримальду, проходя мимо, и уважительно пробормотал приветствие.

Храмовник кивнул в ответ.

— Сражался вместе с ними? — спросил Баярд по воксу.

— «Стервятники Пустыни». Я был с ними, когда пали стены. Отличные воины.

— Очень мало их осталось, — ответил Баярд со странной резкостью в голосе.

Гримальд повернул лицо-череп в его сторону:

— Их хватит. Верь в клинки своих братьев, Баярд.

— Я верю. И уверен в своей судьбе, капеллан.

— Мой титул — реклюзиарх. Используй его.

— Конечно, как пожелаешь, брат. Но мы защищаем умирающий город вместе с горсткой истекающих кровью людей, реклюзиарх. Я уверен в них, но я реалист.

Гримальд рыкнул по воксу так, что проходившие мимо солдаты уставились на рыцарей:

— Верь в людей этого города, чемпион. Подобное высокомерие недостойно! Мы последние защитники реликвии первых колонистов Армагеддона. Эти люди сражаются за нечто большее, чем их дома и жизни. Они сражаются за честь своих предков. Всех, кто будет жить на Армагеддоне, вдохновит память о жертвах, которым суждено быть здесь принесенными. Кровь Дорна, Баярд… в подобные моменты рождался сам Империум.

Чемпион Императора пристально посмотрел на Гримальда, и реклюзиарх почувствовал, как учащенно забилось сердце. Он был разгневан, и это чувство оказалось столь же очищающим, как и время, проведенное в безмятежных залах храма. Баярд наконец заговорил, и его голос был чистым и искренним, несмотря на чинимые воксом помехи.

— Я был одним из немногих, кто выступил против твоего возведения в ранг Мордреда.

Гримальд хмыкнул и вернулся к наблюдению за проходящими мимо войсками.

— На твоем месте я бы поступил так же.

Семьдесят солдат 101-го Стального легиона прибыли на побитых «Химерах». Рампа с лязгом опустилась, когда ведущая машина остановилась.

— Оставьте «Химеры» снаружи, — приказал майор Райкин. Половина лица у него была скрыта повязкой, и он тяжело опирался на плечо женщины, хромая при ходьбе.

— Разве нам не надо завести их внутрь? — спросила Кирия Тиро. Она оглянулась через плечо на оставленные танки.

— К черту их. — Райкин сплюнул кровь, пока она вела его к двум рыцарям. — Осталось слишком мало снарядов, чтобы в них был смысл.

— Гримальд, — промолвила Кирия, глядя вверх на высокого воина.

— Приветствую, квинт-адъютант Тиро. Майор Райкин.

— Нас отрезало от Саррена и остальных. Тридцать четвертый, Сто первый, Пятьдесят первый… все они в центральных промышленных кварталах…

— Неважно.

— Что?

— Неважно, — повторил Гримальд. — Мы защищаем один из последних оплотов света в Хельсриче. Судьба привела вас в храм Вознесения Императора. Саррена судьба привела в другое место.

— Клянусь Троном, там еще тысячи этих ублюдков. — Он вновь сплюнул кровавую слюну, и Тиро застонала, когда он сильнее на нее оперся. — И это еще не самое худшее.

— Объяснись.

— Инвигилата уходит, — сказала женщина. — Бросает нас умирать. У врага все еще есть титаны — причем один такой, что невозможно поверить, не увидев собственными глазами. Мы наблюдали, как он двигался с Росторикского сталеплавильного завода, сокрушая жилые высотки на своем пути.

— Тридцать четвертый бронетанковый выдвинулся, чтобы остановить его. — Райкин морщился от боли, когда говорил. Его повязки намокли от крови там, где, по всей видимости, была пустая глазница. — Но он сомнет их к тому времени, как шакалы начнут выть на полную луну.

Забавное местное выражение. Гримальд кивнул.

— «Герольд Шторма» погиб, — добавил Райкин.

— Я знаю.

— Этот «Богоборец»… он убил Старейшую и уничтожил «Герольда Шторма».

— Я знаю.

— Знаете? Тогда где этот проклятый Ординатус? Он нам необходим! Больше ничто не сможет уничтожить это гигантское лязгающее… нечто.

— Он идет. Входите и обратите раны. Вам нужно быть наготове.

— Ох, мы все будем готовы. Ублюдки изуродовали мне лицо, и теперь у меня к ним личный счет!

Когда они двинулись прочь, Гримальд услышал, как Тиро мягко упрекала майора за его браваду. Когда парочка была уже за воротами, но все еще в пределах видимости, реклюзиарх увидел, как адъютант поцеловала майора в незабинтованную щеку.

— Безумие, — прошептал рыцарь.

— Реклюзиарх? — спросил Баярд.

— Люди, — тихо ответил Гримальд. — Они загадка для меня.

ГЛАВА XXII Вознесение Императора

В конце концов сообщения по воксу стали доходить до защитников, собравшихся в районе храма. План Саррена «Сто оплотов света» исполнялся, и имперские силы группировались вокруг защитных сооружений в жизненно важных частях города.

Связь была в лучшем случае эпизодической, но тот факт, что она вообще была, воодушевлял. Каждый опорный пункт держался крепко, исчезли различия между штурмовиками, гвардейцами, бронетанковыми подразделениями Стального легиона, ополчением и горожанами, которые предпочли не дрожать от страха в убежищах, а выйти на улицу с оружием в руках.

К счастью для имперских сил, вражеских титанов осталось мало. В последних боях машинный парк зеленокожих понес значительные потери от гнева Легио Инвигилаты.

Остатки Имперского Флота обосновались в космопорте Азал и продолжали оказывать воздушную поддержку танковым батальонам, защищавшим наземные убежища в районе Яега. Здесь шли самые жестокие бои, и хроники Третьей Войны за Армагеддон подтвердят, что многие из деяний, которые использовали в последствии в качестве пропаганды, оказались абсолютно истинными. Многие из этих героических историй сохранились благодаря комиссару Фалькову. Его воспоминания, названные «Я был там…», стали обязательной к прочтению книгой для офицеров Стальных легионов в течение многих лет после войны.

Имперские хроники позднее утверждали, что капитан Гелий пожертвовал своей жизнью, направив «Молнию» в реактор вражеского гарганта «Кровавый Осквернитель». Но правда была гораздо прозаичнее — как и Барасат, Гелий был сбит и разорван на куски вскоре после приземления с гравишютом.

Присутствие «Богоборца» резко изменило соотношение сил. Хотя богомашина превратилась в тень самой себя, получив множество ран и потеряв конечности в дуэли с «Герольдом Шторма», в городе уже не было машин Инвигилаты, способных противостоять гарганту.

Опустошив комплекс литейных цехов Абраксас, могущественный гигант принялся бродить по городу, атакуя имперские силы всюду, где их находил.

Имперские хроники позднее расскажут, что на второй день осады храма Вознесения Императора вражеская машина «Богоборец» будет уничтожена.

И это было абсолютной правдой.

Юризиан смотрел, как механические гиганты шагают по городу, переступая через разрушенные стены. Это были уцелевшие машины Легио Инвигилата — и магистр кузни изумленно смотрел из командного отсека «Оберона», как титаны оставляют пылающий город.

Первой была машина класса «Разбойник» — боевой титан, который получил серьезный урон, если судить по поднимавшимся от его спины столбам дыма. Рядом с ним, неуклюже раскачиваясь из стороны в сторону, пробирались по песку два «Пса войны».

Пустоши вокруг Хельсрича напоминали кладбище. Тысячи мертвых орков гнили, убитые в атаках Барасата или уничтоженные в неизбежных межплеменных схватках, которые всегда начинались, когда эти твари сбивались в стаю.

Подбитые танки стояли повсюду — собранное из мусора в мусор и обратилось. Посадочные шаттлы орков стояли покинутые, потому что все ксеносы, способные держать топор, находились в городе. Примитивные твари пришли на Армагеддон сражаться и убивать или сражаться и умереть. Им было неважно, какая судьба постигнет оставленные в пустыне суда. Предусмотрительность и размышление были за гранью возможностей зеленокожих.

Юризиан не пытался скрыть свое присутствие. Да и толку в этом было бы мало, так как приближавшиеся титаны наверняка увидели бы энергетическое пятно «Оберона» на своих мощных ауспиках. Так что он ждал, пока титаны Инвигилата подойдут ближе. Земля задрожала при их приближении. Юризиан понял это по перекрученным металлическим обломкам и телам, разбросанным по пустыне, которые стали дрожать в ритм с шагами богоподобных машин.

Раненый «Разбойник» остановился, его громадные сочленения протестовали против того, что титан все еще на ходу. Он был сильно поврежден, и принцепс явно терял контроль над стабилизаторами машины. Гигант медленно направил руку на командный модуль «Оберона», и Юризиан обнаружил, что смотрит в грозный зев многоствольного бластера.

Магистр кузни посчитал, что с поднятыми щитами Ординатус мог бы выдержать несколько минут стрельбы главного орудия «Разбойника». Но у «Оберона» не было щитов. Они оказались одной из многих вторичных систем, для активации которых у Храмовника не оказалось ни времени, ни квалификации.

Он знал, на что способен многоствольный бластер, и видел, как залпы орудия уничтожают целые подразделения танков, отрывают головы и конечности титанам врага. Броня «Оберона» смогла бы продержаться всего несколько секунд.

Титан молча взирал на него сверху вниз, и принцепс, несомненно, размышлял, что делать с таким невероятным, неслыханным богохульством. Пригнувшись, «Псы войны» настороженно кружили возле неподвижного Ординатуса, в угрожающем приветствии подняв руки-пушки. Их поведение в очередной раз позабавило магистра кузни. Как же правдоподобно они изображали волков!

— Приветствую, — сказал он сразу по нескольким общим вокс-каналам. По правде говоря, тишина его уже утомила. Он был очень, очень далек от того, чтобы пугаться.

— Это что за святотатство? — протрещал ответ из динамиков командного модуля. — Какой еретик посмел осквернить покой «Оберона»?

Юризиан откинулся на троне управления, облокотившись на подлокотники и скрестив пальцы перед лицом в шлеме.

— Я Юризиан из Черных Храмовников, магистр кузни «Вечного крестоносца», многие годы обучался Культом Механикус на самом Марсе. Ординатус Армагеддон принадлежит мне. Я покорил его защитные системы и пробудил душу, подчинив своей воле. Я призван в Хельсрич, чтобы оказать ему возможную помощь. Помогите мне или отойдите в сторону.

Последовала длительная пауза, и в других обстоятельствах это было бы даже оскорбительно. Юризиан подозревал, что его слова передались всем принцепсам поблизости и наверняка все они теперь спешили сюда.

В полукилометре от них другой «Разбойник» проломил городскую стену, выбираясь в Пепельные Пустоши. Рыцарь смотрел, как сравнительно неповрежденный титан двинулся в его сторону.

— Ты совершил святотатство, выступив против богомашины и его слуг!

— Я использую военное оружие для защиты имперского города. А вы помогите мне или отойдите.

— Оставь Ординатус! Или будешь уничтожен!

— Вы не откроете огонь по своей святейшей реликвии, а я не уполномочен главой моего ордена выполнять ваши требования. Это приводит к безвыходному положению. Обсудим приемлемые условия, или я доставлю «Оберон» в город незащищенным, что без поддержки Механикус наверняка приведет к его уничтожению.

— Твой труп будет извлечен из священных внутренностей Ординатуса Армагеддона, и все следы твоего существования будут стерты из памяти!

Юризиан вдохнул, чтобы озвучить свои условия, но тут ожил вокс. Гримальд, ну наконец-то.

— Реклюзиарх. Я уверен, что время наконец-то пришло.

— Мы сражаемся у храма Вознесения Императора. Как скоро ты сможешь доставить сюда орудие?

Магистр кузни выглянул из бронированных окон на патрулировавших его титанов, затем на город впереди, под почерневшими от дыма небесами. Он знал окрестности улья по гололитам, просмотренным ранее.

— Через два часа.

— Каково состояние орудия?

— То же, что и раньше. У «Оберона» нет защитных щитов, нет вторичных систем вооружения, возможности суспензорного поля ограниченны, поэтому скорость очень небольшая. Я смогу стрелять из него не чаще чем раз в двадцать минут. Мне потребуется вручную перезаполнять топливные аккумуляторы и восстанавливать поток из плазменного ре…

— Жду тебя через два часа, Юризиан. За Дорна и Императора!

— Как скажешь, реклюзиарх.

— Да, и еще кое-что, магистр кузни. Бери врага на прицел как можно дальше от храма, иначе тот превратится в огонь и пепел. Сделай один выстрел и уходи из города. Догони отступающие силы Инвигилаты и свяжись с имперскими войсками у Болиголова.

— Ты хочешь, чтобы я сбежал?

— Я хочу, чтобы ты жил, а не умер напрасно и сохранил ценное для Империума оружие. — Гримальд умолк на мгновение, и паузу заполнила ярость далеких орудий. — Мы все погибнем здесь, Юризиан. Нет бесчестья, что твоя судьба будет иной.

— Назови цель, реклюзиарх.

— Ты увидишь ее, как только подойдешь к Храмовому району, брат. Она называется «Богоборец».

Четыре титана вскоре преградили ему путь.

Самым мощным из них — и последним из прибывших — стал «Владыка войны», броня которого была черной от краски, а не от боевых ожогов. Орудия направлены на Ординатуса. По цифровому обозначению на корпусе титана можно было идентифицировать как «Баньши».

— Я принцепс Амасат из Инвигилаты, второй командующий войсками Старейшей и наследник титула в случае ее смерти. Немедленно объясните все это безумие!

Юризиан взглянул на город и тщательно продумал предложение, прежде чем озвучить его. Он говорил с убежденностью, потому что отлично знал: едва ли у Механикус имеется выбор. Он собирается вернуться в город, и, во имя богомашины, они пойдут вместе с ним.

Кладбище, тот громадный сад камней и захороненных костей, стало пристанищем бури, до этого разорявшей Храмовый район.

Когда танки проделали бреши в стенах и твари хлынули через проломы, тысячи последних защитников Хельсрича поджидали их за мавзолеями, могильными камнями, изукрашенными гробницами основателей города и раками святых.

Яркие лучи лазерного огня, подобно паутине, накрыли поле битвы, рассекая инопланетных тварей на куски.

В авангарде защитников храма сражался облаченный в черное воин. Каждый взмах его булавы заканчивался ударом, обрывавшим орочью жизнь. Плазменный пистолет давно разрядился и свисал с запястья на толстой цепи. Когда битва становилась особенно яростной, Храмовник размахивал им как цепом с такой силой, что проламывал прочные черепа орков.

Рядом в смертоносной гармонии двигались и кружились два мечника. Приам и Баярд прекрасно дополняли друг друга мастерским владением клинком, они рубили и пронзали орков одинаковыми ударами, одинаково двигались и порой даже действовали одновременно.

У Артариона не осталось знамени, даже клочков не сохранилось. Поэтому теперь он орудовал двумя ревущими цепными мечами, чьи зубья уже притупились и забились кровью и ошметками плоти. Бастилан прикрывал брата, меткими выстрелами из болтера разрывая плоть ксеносов.

Неро все время находился в движении, апотекарий не позволял себе даже секундной передышки. Он перепрыгивал через трупы зеленокожих, болтер не замолкал, грохоча и отбрасывая тварей от тела очередного павшего рыцаря и давая время извлечь геносемя убитого.

Когда ему приходилось совершать этот ритуал, по бледному лицу текли слезы. Но не от гибели братьев, а от ужасного чувства напрасности усилий. Их генетическое наследие никогда не покинет Хельсрич, чтобы стать частью новых Астартес. А ведь ни один орден не может себе позволить с легкостью пережить потерю сотни лучших братьев.

Примерно в то время, когда Юризиан входил в город в сопровождении пяти титанов Легио Инвигилаты, крики «Отступаем! Отходим к храму!» пронеслись по неровным линиям защитников.

Объединенные в отделения, отряды, просто случайные группы мужчин и женщин — все начали отступать под неослабевающим натиском зеленокожих.

Но отступать некуда. Некуда бежать.

Но нет! Я не умру на этом кладбище, сокрушенный злом, только из-за того, что дикарей просто больше, чем нас. Такой враг не заслуживает победы.

Гремя сапогами по покатой броне, я запрыгиваю на башню подбитого «Гибельного клинка». В водовороте битвы вокруг танка я вижу солдат 101-го Стального легиона и портовых рабочих, которые хотят отступить. Их передние ряды уже выкошены топорами зеленокожих.

Хватит!

Тварь, которую я ищу, сама находит меня. Огромный, нависающий над меньшими сородичами, покрытый невероятными мускулами на уродливых костях, со зловонной грибной кровью, что питает мерзкое сердце. Орк запрыгивает на корпус танка, по всей видимости желая впечатлить племя нашей титанической дуэлью. Возможно, он вождь. Неважно. Предводители зеленокожих редко избегают возможности сразиться с имперскими командующими у всех на виду — они отвратительно предсказуемы.

Сейчас не время для игр. Мой первый удар становится и последним — пробив защиту, сокрушив скрещенные топоры и глубоко вонзив орла на вершине крозиуса в ревущую морду.

Тварь падает с «Гибельного клинка» грудой трясущейся плоти и уже бесполезной брони — орк столь же жалок в смерти, как и при жизни.

Я слышу, как сквозь вокс-передатчик хохочет Приам, который сражается сбоку от танка и высмеивает убитых им ксеносов. С другой стороны танка тем же заняты Артарион и Бастилан. Зеленокожие вдвое усилили натиск — они рвутся в бой с удвоенной яростью и растеряв половину умения. И хотя я могу наложить епитимью на братьев за подобное действие, я не делаю этого.

Я смеюсь вместе с ними.

Асаван Тортеллий был удивительно спокоен, учитывая дрожавшие стены и звуки битвы снаружи. Это была не крепость-собор на спине титана, где он в безопасности нес свою службу. Это был осажденный храм.

Понадобилось немного времени, чтобы найти себе дело внутри базилики. Он быстро понял, что оказался единственным жрецом с опытом службы на поле боя. Большинство послушников и низших слуг Экклезиархии нервно и торопливо выполняли свои каждодневные обязанности, молясь, чтобы война осталась за стенами храма. Кто-то трусливо скрылся в подземелье вместе с беженцами, принося больше вреда, чем пользы. Обливаясь потом, они были не в состоянии своими заикающимися проповедями помочь ни одной душе.

Асаван спустился вниз, отличаясь от остальных жрецов грязной одеждой и наличием шевелюры на голове. Он ходил среди людей, мягко разговаривая с ними, был особенно терпелив с детьми, благословляя их именем Бога-Императора в Его ипостаси Бога-Машины и произнося молитвы над мальчиками и девочками, которые казались наиболее испуганными и подавленными.

Внизу у ступенек стоял одинокий страж. Хрупкая, невысокая и стройная девушка в силовой броне, которая казалась слишком громоздкой, чтобы быть удобной. Болтер она держала так, словно уже собиралась стрелять.

Асаван двинулся к девушке, мягко шелестя стертыми подметками по грязному каменному полу.

— Приветствую тебя, сестра, — произнес жрец, понижая голос.

Она не шевельнулась, стоя на страже, хотя он видел легкое движение глаз, выдававшее, как трудно ей сохранять неподвижность.

— Мое имя Асаван Тортеллий, — сказал он девушке. — Может, ты опустишь оружие?

Девушка посмотрела на Асавана, встретилась с ним глазами. Но болтер не опустила.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Сестра Маралин из ордена Се…

— Привет, Маралин. Расслабься, враг пока за стенами. Могу я попросить тебя опустить оружие?

— Зачем? — спросила она почти шепотом.

— Потому что ты лишь нервируешь людей. Пусть они видят тебя. Ты их защитник! Пусть они найдут успокоение в твоем присутствии. Но для этого ходи среди них, говори добрые слова. Не стой здесь в мрачном молчании, сжимая оружие. Ты даешь им еще больше причин бояться, а тебя не для этого сюда направили, Маралин.

Она кивнула:

— Благодарю, отец.

Она закрепила болтер на магнитных замках на бедре.

— Пойдем, — улыбнулся Асаван. — Позволь представить тебя некоторым здешними обитателями.

Пустотные щиты «Баньши» дрожали и осыпались искрами, становясь видимыми при каждом попадании дождем отлетавших от них разрывных снарядов. Недолгое рычание аккумулируемой мощи закончилось ослепительным выбросом энергии, когда «Владыка войны» испепелил несколько танков, мешавших ему пройти по магистрали Хель.

Черный дым и запах гари остались единственными свидетельствами того, что танки вообще когда-то существовали. За широко шагавшим «Баньши» продвигался вперед «Оберон» на антигравитационных суспензорах, мягко поднимаясь над препятствиями на пути. Замыкали колонну крадущиеся «Псы войны», которым «Баньши» приказал возвратиться в город.

Заключенное соглашение было крайне простым, и именно поэтому Юризиан был уверен, что план сработает.

— Защищайте «Оберон», — велел он. — Обороняйте, чтобы сделать единственный выстрел и уничтожить главного гарганта врагов. Затем Ординатус будет возвращен под ваш контроль.

Какой у них был выбор? Резкий голос Амасата по воксу обещал всяческие кары, которые последуют, если что-то пойдет не так. Юризиана это, правда, заботило меньше всего. У него была теперь необходимая поддержка и цель, которую нужно было уничтожить.

Сопротивление пехоты подавлялось мгновенно и жестоко. Бронированные части держались не дольше. По пути через Храмовый район они не встретили вражеских гаргантов.

— Это потому, богохульник, что Инвигилата уничтожила контингент вражеских титанов.

— За исключением «Богоборца», — отозвался магистр кузни. — Кроме убийцы самого «Герольда Шторма».

Амасат решил не возражать.

— У меня ничего нет на ауспике, — сменил он тему.

— И у меня ничего, — отрапортовал принцепс одного из «Псов войны».

— Я ничего не вижу, — доложил второй из них.

— Продолжайте охотиться. Подойдите ближе к храму Вознесения Императора.

Конвой Механикус с горьким достоинством двигался по разрушенному городу еще восемь минут и двадцать три секунды, прежде чем Амасат вновь подал голос:

— Почти четвертая часть врагов внутри этого улья осаждает храм Вознесения Императора. Ты угрожаешь «Оберону» не только осквернением, но и уничтожением? Неужели твоя ересь безгранична?

Пришел черед Юризиана воздержаться от аргументов.

— Вижу тепловой сигнал, — сказал он, изучая тусклый экран ауспика слева от трона управления. — Плазменное пятно, температура слишком высокая для обычного огня.

— Я ничего не вижу. Координаты?

Юризиан передал данные о местоположении — на самой границе радиуса сканеров, в нескольких минутах пути.

— Оно движется к храму.

— Уточни скорость.

— Быстрее нас.

Затянувшуюся паузу прервал насмешливый голос Амасата:

— Тогда я дам тебе ту победу, которую ты хочешь. «Талисман» и «Священная Истина» — остаетесь с благословенным орудием.

— Да, принцепс, — ответили оба «Пса войны».

«Баньши» двинулся вперед. Бронированные плечи ссутулились, когда гигант зашагал более быстрыми и широкими шагами. Юризиан слышал протестующий рык и хруст сочленений, крик духа машины, чей металл подвергался таким нагрузкам. Магистр кузни негромко поблагодарил гиганта за будущую жертву.

ГЛАВА XXIII Поверженный рыцарь

Андрей и Магерн вбежали в базилику, их запятнанные кровью сапоги скользили по мозаичному полу. Десятки гвардейцев и ополченцев рассредоточились по обширному холлу, переводя дыхание и занимая оборонительные позиции у колонн и за скамьями.

Кладбище снаружи было завалено мертвыми врагами, но оставшиеся в живых несколько сотен имперских воинов больше не могли держать оборону.

— Это помещение… — Портовик тяжело дышал. — Здесь мало укрытий.

Андрей отстегивал силовой ранец.

— Это неф.

— Что?

— Помещение называется нефом. И ты прав: защиты здесь нет. — Штурмовик вытащил пистолет и побежал дальше внутрь храма.

— Ты что делаешь? А как же винтовка?

— Она разрядилась! Пошли, мы должны найти жреца!

Райкин стрелял из автоматического пистолета, тратя на прицеливание между выстрелами считаные мгновения. Майор припал к земле за черным камнем усыпальницы святого, имя которого он не смог вспомнить. Отдача от выстрелов была резкой и сильной, гильзы со звоном сыпались на ближайшие надгробия.

— Отступаем, сэр! — завопил один из его людей.

Инопланетные твари прорывались через кладбище подобно шумной, монолитной апокалиптической волне.

— Еще нет…

— Сейчас же! Пошли, глупец! — потянула его за плечо Тиро.

Пистолет потерял цель. Впрочем, все равно стрелять в орков было то же самое, что плевать в океан. Райкин выскочил из-за относительно безопасного укрытия за плачущей статуей. И вовремя, потому что через мгновение ее разнесло на куски огнем из автоматического вражеского стаббера.

— Они идут? — закричал он второму офицеру, тяжело хромая.

— Кто?

— Чертовы Храмовники!

Но они не приходили.

Отступающим уцелевшим солдатам показалось, что черные рыцари лишились разума: Храмовники прорубали себе путь вперед, в то время как прикрывающие их войска сломали строй и отступили.

Никто ничего не мог понять.

Никто не получал ясного ответа по воксу.

Баярд погиб.

Приам видел, как пал великий чемпион и за одно сердцебиение был утрачен его стиль смертоносных ударов. Мечник убивал с основательностью крестьянина, который колет дрова в каком-нибудь захолустном агромире, он сражался великолепным мечом с острым лезвием, окутанным смертоносной энергией, как обычной дубиной.

— Неровар! — завопил Приам по воксу. — Неровар!

Другие Храмовники подхватили крик, зовя апотекария извлечь геносемя героя.

Баярд стоял, прислонившись к стене изукрашенного мавзолея, вырезанного из белого с розовыми прожилками камня. Тело не упало лишь потому, что через горло прошло копье. Вне всякого сомнения — смертельный удар. Приам выиграл секунду, прекратив отчаянно блокировать и парировать, — мечник рискнул принять удар топора на наплечник и использовал ее, чтобы вытащить копье. Топор ксеноса высек искры, когда отскочил от керамитовой защиты плеча. Труп чемпиона Императора рухнул на землю, избавленный от унижения.

— Неровар! — вновь воззвал Приам.

Первым до него добрался Бастилан. Снятый с сержанта шлем обнажил лицо столь окровавленное, что только по белкам глаз можно было понять, что он был человеком. Кровавые клочья кожи свисали с головы, обнажая череп.

— Черный меч!

За четыре удара бешено бьющихся сердец Приам отразил дюжину ударов. У него не было времени добраться до благословенного оружия, что выронил погибший Баярд.

Изувеченное лицо Бастилана вдруг разлетелось кровавыми брызгами. К тому времени как обезглавленное тело сержанта с глухим лязгом керамита упало на землю, Приам вогнал силовой меч в грудь вооруженного болтером орка, который стоял за спиной убитого рыцаря.

— Неровар!

Последние слова Бастилана что-то изменили в Храмовниках.

Их осталось двенадцать.

Рыцари сгрудились в кучу, их клинки рубили и кромсали не только, чтобы убить врагов, но и чтобы защитить братьев позади себя. То была инстинктивная жестокость, рожденная в многих десятилетиях сражений плечом к плечу.

— Возьми меч! — прорычал Гримальд. Он атаковал впереди остальных, яростно разя врагов крозиусом и прокладывая кровавый путь к Приаму. — Верни нам Черный меч!

Мы не можем оставить его здесь. Мы не можем оставить его на поле битвы, если жив хоть один из нас.

Люди называют нас по воксу безумными и просят отступать вместе с ними. Для них эта резня, должно быть, похожа на сумасшествие, но у нас нет иного выхода. Мы перестанем быть Крестовым Походом, это нарушит нашу самую священную традицию. Черный меч должен оставаться в черных руках до тех пор, пока есть кому его сжимать.

На мгновение — всего на одно мгновение — я чувствую боль, когда вижу тела Баярда и рядом Бастилана. Двое лучших братьев меча, когда-либо служивших ордену, пали во славе. Все больше инопланетных тел заслоняют мне обзор. Еще больше ксеносов истекут кровью, пока я прорублюсь к Приаму.

Жажда кровопролития и мрачное спокойствие нисходят на нас. Яростная битва, оружие лязгает о броню, а я резко шепчу слова по вокс-каналу, которые, как я знаю, не слышит никто, кроме него.

— Приам!

— Реклюзиарх.

Моя булава отбрасывает двух тварей, и на один удар сердца никакие инопланетные варвары не разделяют нас. Взгляды встречаются в эту секунду, прежде чем нас обоих заставляют отвернуться и продолжить бой с новыми врагами.

— Ты новый чемпион Императора Крестового Похода Хельсрич, — говорю я ему. — Возьми свой меч!

Майор Райкин говорил в наручный вокс, повторяя то же самое, что и минуту назад. Голос эхом разносится по нефу, странно дополняя хриплое дыхание и стоны раненых.

— Кто-нибудь из бронетанковых подразделений, ответьте. «Богоборец» замечен к югу от храма. Кто-нибудь из бронетанковых подразделений, ответьте, ответьте.

Со своего наблюдательного пункта у одного из разбитых витражей майор наблюдал, как над разрушенными стенами кладбища высится туша гарганта.

Он не узнал голос, который наконец ответил. В нем одновременно были горечь и раздражение, но майор все равно улыбнулся.

— Принято.

— Эй, назовите себя.

— Я Амасат, принцепс «Баньши» — титана класса «Владыка войны».

«Баньши», названный так по имени визгливого чудища из мифологии Древней Терры, сделал все, что мог, чтобы привлечь внимание «Сокрушителя Богов». Залпы из орудий-рук и установленных на плечах батарей обрушились на силовые щиты гораздо более мощного титана. Сирены, которые использовали, чтобы предупреждать свою пехоту об опасности, ревели на гарганта. «Богоборец» разразился потоком так называемого «белого шума». В ответ раздался всплеск машинного кода от техножрецов «Баньши».

Этого оказалось достаточно, чтобы отвлечь гарганта от намерения сровнять с землей храм Вознесения Императора.

«Владыка войны», тридцать три метра брони и убийственной артиллерии, апофеоз богомашины, начал постыдное отступление. Все орудия стреляли, когда он попятился, уводя «Богоборца» от храма.

— Можно мне оружие?

Андрей пожал плечами, грязным клочком ткани протирая защитные очки.

— У меня нет еще одного пистолета, толстый жрец. Так что извини.

Томаз Магерн покачал головой, когда Асаван обернулся к нему:

— У меня тоже нет.

Несколько дев ордена Серебряного Покрова спустились по широким ступеням в подземелье. Их вела сама настоятельница Синдал, благодаря искусственным мускулам силовой брони с легкостью неся болтер.

— Пришло время запечатать подземелье, — тихо промолвила старуха. Она понимала преимущество отсутствия паники у беженцев, собравшихся тут. — Твари уже внутри.

— Можно мне оружие? — обратился к ней Асаван.

— Ты когда-нибудь стрелял из болтера?

— До этого месяца я его даже ни разу не видел. И тем не менее я бы хотел получить какое-нибудь оружие, чтобы защищать мирных людей.

— Отец, скажу со всем уважением: это не принесет тебе добра. Все, кто здесь находится, приготовьтесь: двери запечатают через три минуты. Уповайте на то, что ксеносы не уничтожат воздухозаборники, которые выходят на поверхность.

Андрей поднял опаленную бровь:

— А если они так и поступят?

— Используй воображение, гвардеец. И отправляйся побыстрее наверх. Каждый способный сражаться нужен там.

— Минуту, пожалуйста. — Андрей повернулся к Асавану. — Толстый жрец, твоя судьба — пережить все это или, по крайней мере, умереть позже меня.

Он вручил жрецу маленький кожаный мешочек. Асаван взял его, сжав в пальцах, которые еще несколько недель назад задрожали бы в такой момент.

— Что это?

— Свадебное кольцо моей матери и письмо. Как только все закончится, если ты все еще будешь дышать, прошу, найди рядовую Наталину Домоска из Девяносто первого Стального элитного. Ты легко узнаешь ее — это я тебе обещаю. Она самая красивая женщина в мире. Все мужчины так говорят.

— Пошли, молодой человек, — встряла настоятельница.

Андрей коротко и резко отсалютовал пухлому жрецу и стал подниматься по ступеням, обеими руками сжимая лазерный пистолет. Магерн последовал за ним, бросив последний взгляд на Асавана и беженцев. Томаз помахал им, прежде чем двери в подземелье с лязгом захлопнулись. Асаван этого не увидел, занятый беженцами, которые вскакивали в панике.

Несколько боевых сестер остались у лестницы, вводя коды, запечатывающие двери. Настоятельница удалилась с Андреем и Магерном. Портовик печально улыбнулся ей, терзаемый мрачными предчувствиями, и старуха улыбнулась в ответ столь же невесело. Храм сотрясался от ударов.

Когда Магерн в следующий раз увидит настоятельницу Синдал из ордена Серебряного Покрова, она будет лежать во внутреннем святилище храма разрубленным на три части трупом.

Это будет менее чем через час, и ее тело станет последним, что он увидит перед тем, как сам погибнет от попавшего в спину болта.

«Баньши» добрался до магистрали Хель и только тогда упал.

«Владыка войны» одолел полкилометра прежде, чем пустотные щиты прекратили существование и броня приняла на себя всю мощь орудий «Богоборца». Неважно, сколь толстыми были пластины из керамита и адамантия, покрывавшие жизненно важные системы титана. Огонь был такой мощи, что после падения щитов жить «Баньши» оставалось считаные минуты.

Возможно, это и несправедливо, что столь благородный образчик богоподобных машин Инвигилаты встретил смерть, будучи жертвенной приманкой, но в архивах Легио и сам «Баньши», и его команда удостоятся высочайших почестей. Механикус соберут обломки титана в последующие недели и за четырнадцать последующих месяцев восстановят до рабочего состояния. Его разрушение в Хельсриче отметят — на броне гиганта, на правой голени, будет выгравирован шестиметровый квадрат, в котором ангел плачет над горящим металлическим скелетом.

Неспособный больше выдерживать шквальный огонь, с вырывавшимся с мостика пламенем, титан с ревом обрушился на спину. Его громадного веса оказалось достаточно, чтобы сломать опоры из рокрита, поддерживавшие магистраль Хель, и «Баньши» вместе со значительным обширным участком шоссе обрушился вниз.

«Богоборец» возвышался над проломом дороги, как бы взирая на тело своей последней жертвы.

Через четырнадцать секунд после того, как упокоились разбитые останки «Владыки войны», по магистрали Хель пронесся ослепительный поток раскаленной энергии. Он был похож на только что рожденную сверхновую, сверкая кольцами плазмы и окруженный ослепительной короной света.

Щиты «Богоборца» были уничтожены при соприкосновении с пламенем нового солнца. Его броня разложилась на атомы парой секунд позднее, как и команда, конструкции скелета и все свидетельства его существования.

Юризиан выдохнул через стиснутые зубы, чувствуя дикий гнев духа машины, которую использовали без благословения и пробудили без должных ритуалов. Когда острейшая боль в голове уменьшилась до терпимого уровня, он открыл вокс-канал и прошептал Гримальду всего два слова.

Они оказались исполнены боли и значительности — символ исполненного долга и последнее прощание.

— Гаргант убит, — выдавил магистр кузни.

— «Богоборец» мертв, — сообщил Гримальд по воксу всем, кто мог случайно это услышать.

Новость не принесла ему ни облегчения, ни даже радости за Юризиана. Сейчас существовало только следующее мгновение битвы. Шаг за шагом реклюзиарха и последних из братьев оттесняли вглубь базилики, зал за залом, коридор за коридором.

Воздух наполнился смердящим дыханием орков, запахом их гнилой крови и резким пережженным озоном от лазерного огня.

Стены храма сотрясались, так как танки ксеносов продолжали обстреливать здание, несмотря на то что их сородичи уже сражались внутри него.

Вот с криком упала молодая девушка в боевой броне ордена Серебряного Покрова. Оба меча Артариона отключились из-за застрявшего в них мяса, и тогда он, используя их как покрытые зубьями дубины, отомстил убийце девушки. Но затем на рыцаря накинулись четыре твари, занявшие место своего мертвого сотоварища.

Внезапно шум боя перекрыл разъяренный крик:

— Убить их всех! Чтобы ни один не выжил! Никогда еще инопланетные твари не оскверняли это святое место!

Гримальд схватил за глотку ближайшего орка и боднул его шлемом так, что у твари раскололась лицевая часть черепа. Голос принадлежал настоятельнице, и реклюзиарх понял, где находится.

Нас оттеснили к внутреннему святилищу. Крик Синдал поставил нас перед самым неутешительным фактом.

Мы разгромлены. Никто в этом зале не переживет ближайших минут. Все уже почувствовали это, и я вижу некоторых, кто пытается бежать отсюда, ищет пути отступления вместо того, чтобы умереть на последнем рубеже. Ополченцы. Горожане. Гвардейцы. Даже несколько штурмовиков.

Все еще держа орка за горло, я тащу брыкающуюся тварь за собой, забираясь на алтарь. Орк сопротивляется, но его череп раскроен, а чувства дезориентированы.

Мой плазменный пистолет давно пропал, но цепь от него осталась. Я оборачиваю ее вокруг горла твари и рычу в разукрашенный потолок, поднимая ксеноса так, чтобы его видели все в этом зале:

— Соберитесь с духом, братья! Сражайтесь во имя Императора!

Тварь корчится, издыхая, когти тщетно царапают мою броню. Я усиливаю хватку, чувствуя, как шейные позвонки орка ломаются. Его свинячьи глазки распахнуты от ужаса, и это… это заставляет меня рассмеяться.

— Я уже вырыл себе здесь могилу…

Заряд взрывается на моем плече, осколки брони разлетаются в разные стороны. Я вижу, как Приам убивает стрелка Черным мечом, держа оружие одной рукой.

— Я уже вырыл себе здесь могилу, и я либо достигну триумфа, либо погибну!

Пять рыцарей еще живы, и они кричат то же, что и я.

— Без пощады! Без сожалений! Без страха!

Стены дрожат так, словно их пинает титан. На мгновение, все еще смеясь, я думаю, уж не воскрес ли это «Богоборец».

— До конца, братья!

— Они сейчас обрушат храм! — кричит Приам.

Но что-то не то с его голосом. Я понимаю, что именно, когда вижу, что у брата нет одной руки, а броня на ноге пробита в нескольких местах.

Никогда я еще не слышал в его голосе такой боли.

— Неро! — кричит он. — Неровар!

Твари примитивны, но не лишены сообразительности. Белые метки Неро выдают в нем апотекария, и ксеносы знают его ценность. Приам увидел его первым — их разделяет два десятка метров. Инопланетное копье с огромной силой бьет рыцаря в живот, и несколько тварей поднимают Храмовника над землей, словно боевое знамя.

Никогда еще я не видел смерти, которая достается сейчас Неровару. Пытаясь прорубить к нему путь, я вижу, как он хватается за копье руками и только глубже вгоняет его в себя, стремясь дотянуться до ксеносов внизу.

У него нет ни болтера, ни цепного меча. Последнее, что он делает, — вытаскивает гладиус из ножен на бедре и изо всех сил швыряет его в орка, крепче всех держащего копье. Он даже подтащил себя на копье ближе к врагам, чтобы удостовериться, что не промахнется. Короткий меч вонзается прямо в вонючую пасть твари, даруя ксеносу мучительную смерть — задохнуться из-за клинка, пронзившего язык, глотку и легкие. Тварь не может больше удерживать копье, оружие падает на землю, и Неровар погружается в кишащую массу зеленокожих.

Больше я никогда его не увижу.

Однорукий, израненный Приам ковыляет передо мной. Разрывной заряд попадает в его шлем, разворачивая рыцаря. Теперь он стоит лицом ко мне.

— Гримальд, — хрипит он прежде, чем упасть на колени. — Брат…

Сбоку вдруг вспыхивает пламя — жидкий химический огонь, облизывающий броню, пожирающий мягкие сочленения и разлагающий плоть. Орк с огнеметом бешено поливает Приама огнем.

Я мучительно медленно пробиваюсь к нему, чтобы отомстить, когда из груди орка вырывается клинок Артариона. Брат ногой сбрасывает труп орка со сломанного цепного меча. Отомстив, мой знаменосец отворачивается настолько величественно, насколько это возможно в такой бойне, и теперь мы стоим спина к спине.

— Прощай, брат. — Он смеется, произнося эти слова, и я не знаю почему, но тоже смеюсь вместе с ним.

Внезапно потолок храма начинает осыпаться, сокрушая сражающихся. Орки умирают с нами, платя за каждую человеческую жизнь пятью своими, а их сородичи разрушают храм.

Недалеко от алтаря я в последний раз вижу штурмовика и бригадира докеров. Солдат стоит над умирающим рабочим. Андрей огнем прикрывает раненного в живот Магерна, в то время как докер пытается понять, что ему делать с внутренностями, которые вывалились на колени и пол.

— Артарион, — зову я, но не получаю ответа. Позади меня уже не мой брат.

Оборачиваюсь, смеясь безумию передо мной. Артарион мертв, лежит у моих ног, обезглавленный. Враги повергают меня на колени, но все это лишь дурная шутка. Они обречены, как и я.

Я все еще смеюсь, когда храм наконец обрушивается.