Хэппи-энд

Глава 6

Сиэтл , штат Вашинг то н

Понедельни к , 13 марта

Одеваясь для ленча в Теннисном клубе, Кэролайн Хоторн слушала одну из радиостанций, которая специализировалась на легком роке. Шла ее любимая тридцатиминутка, посвященная старым, но вечно прекрасным мелодиям о горячей любви, беззаветной преданности и горьких страданиях неразделенной страсти.

Надев темно-зеленую юбку и шелковую блузку цвета слоновой кости с длинными рукавами, Кэролайн взглянула на себя в зеркало и осталась довольна элегантной простотой наряда. Взяв массажную щетку, она энергично провела ею несколько раз по густым медно-каштановым волосам длиной до плеч, потом нанесла налицо легкий и едва заметный макияж.

Через две недели Кэролайн исполнится сорок лет. Несмотря на возраст, она выглядела энергичной, подтянутой и абсолютно здоровой. Разумеется, на ее лице были мелкие морщинки, свидетельствовавшие о том, что за четыре десятка лет жизни на этой планете она часто смеялась и плакала, радовалась и огорчалась. В ее изумрудно-зеленых глазах появилось выражение печальной мудрости, которой не было в молодости. Но они все так же искрились оптимизмом и уверенностью в счастливом будущем.

Подойдя к окну спальни своего дома, стоявшего недалеко от океанского побережья, Кэролайн невольно залюбовалась чудесным зрелищем невысоких синих волн, увешанных шапками белой пены.

«...Я так истосковался по твоей ласке...» – пел по радио Рой Орбисон, и эти слова неожиданно всколыхнули в ее душе щемящее чувство то ли одиночества, то ли тоски по так и не состоявшемуся женскому счастью. Интересно, как чувствует себя мужчина, столь сильно влюбленный в женщину? А как чувствует себя женщина, которую любят с такой страстью, с такой самоотдачей?

Должно быть, такая любовь опасна и даже гибельна для обоих, потому что настолько сильные чувства зачастую приводят к ужасным трагедиям.

Гораздо безопаснее довольствоваться тем, что имеешь, и не гоняться за несбыточной мечтой. Спокойствие, уверенность в завтрашнем дне, мир с самим собой вот что такое счастье! Кэролайн Хоторн была твердо уверена в этом и именно этого с успехом добивалась последние несколько лет. Теперь она была по-настоящему довольна и счастлива, оптимистично относилась к жизни... и крайне реалистично к любви.

Уже выходя из дома, она подошла к радио, чтобы выключить его, но задержала руку, услышав сообщение ди-джея:

«В результате утечки, нефти из танкера возле океанского побережья штата Вашингтон пострадали морские птицы и животные. Срочно требуются добровольцы для спасательных работ на побережье. За более подробной информацией просьба звонить на нашу радиостанцию по телефону...»

Уже через пять минут Кэролайн сидела за рулем своего автомобиля, направляясь в небольшой курортный городок Моклипс, где в местной школе, пустовавшей по случаю летних каникул, был организован пункт по санитарной обработке попавших в беду морских птиц и животных.

Кэролайн не забыла о ленче в Теннисном клубе. Она просто перенесла его на другое время. Собственно говоря, ей предстоял не просто ленч, а деловая встреча по организации ежегодного городского карнавала, проводимого с благотворительными целями. Поскольку с самого начала этим усердно занималась сама Кэролайн, все работы шли теперь полным ходом, не требуя ее вмешательства. Поэтому ленч вполне мог подождать, и сообщение Кэролайн о том, что она должна немедленно отправиться на помощь спасателям, уже вовсю работавшим на пострадавшем побережье, было встречено ее коллегами хотя и с удивлением, но с пониманием.

– Добро пожаловать! – приветливо улыбнулась молодая розовощекая женщина, стоявшая в вестибюле школы Моклипса. В руке она держала толстый блокнот. Судя по всему, эта приветливая женщина была диспетчером спасательных работ. – Спасибо, что приехали!

– Честно говоря, я никогда раньше не участвовала в подобных акциях, – призналась Кэролайн. – Но человек, с которым я разговаривала по телефону, сказал, что вам требуются даже новички.

– Совершенно верно, – кивнула диспетчер и посмотрела в свой блокнот. – Так... давайте я поставлю вас в пару с Лоренсом. Он работает в раздевалке для мальчиков. Это в самом конце спортивного зала, с левой стороны. Назовите ваше имя, пожалуйста. В мотеле через дорогу от школы для вас, будет выделена разумеется, совершенно бесплатно – комната для отдыха. Даже если вы не захотите остаться здесь на ночь, вы сможете воспользоваться ею для кратковременного отдыха перед отъездом домой.

Кэролайн никогда прежде не приходилось очищать от нефти перья птиц и шерсть животных. Пробираясь через деревянные скамьи и железные шкафчики для одежды, она услышала звук льющейся воды, потом до ее слуха донесся приятный мужской голос, говоривший какие-то слова утешения.

Из-за шума воды мужчина не заметил ее приближения, поэтому у Кэролайн была возможность не спеша разглядеть его. Она обрадовалась этой возможности, потому что сразу узнала человека, с которым ей предстояло работать.

Когда диспетчер назвала его имя, ей и в голову не пришло, что это был тот самый Лоренс Элиот.

Несколько месяцев назад ее друзья принялись наперебой предлагать ей познакомиться с доктором Лоренсом Элиотом и исподволь уговорить его баллотироваться во властные структуры штата.

– Послушай, Кэролайн, этот человек достоин занять самый высокий пост в администрации штата, говорили они. – Да что там штат! Он может стать сенатором губернатором, президентом! У него весьма трагическая судьба, но ведь жизнь продолжается! Если кому-нибудь и удастся уговорить его заняться политикой, так это только тебе!

Среди многочисленных друзей Кэролайн славилась тонким умением убеждать богатых филантропов делать щедрые пожертвования на благотворительные цели и для поддержки деятелей искусства. Однако с самого начала она скептически отнеслась к идее уговорить такого человека, как Лоренс Элиот, пожертвовать свою жизнь на благо общества. А месяц назад Кэролайн окончательно и бесповоротно отказалась от этой затеи.

Причина столь решительного отказа заключалась в самом Лоренсе Элиоте. Вернее, в том, что она узнала о нем из популярной вечерней телепередачи, специально приуроченной ко Дню святого Валентина. В тот вечер Кэролайн была в опере, поэтому ее видеомагнитофон автоматически записал интересовавшую ее передачу.

Позднее она не один раз просматривала эту видеозапись, и каждый раз ее сердце сжималось от ужаса и боли за этого пострадавшего человека.

Кэролайн пришла к выводу, что ее друзья правы в отношении Лоренса Элиота. Этот целеустремленный и крайне порядочный человек был, несомненно, достойным кандидатом на пост президента США. Но она была убеждена в том, что этот ветеран вьетнамской войны, вернувшийся домой после страшного семилетнего плена и узнавший об убийстве любимой жены и исчезновении тринадцатилетней дочери, как никто другой заслуживал уединения и покоя... Не говоря уже о вмешательстве в его личную жизнь. Он слишком дорого заплатил за это право.

Судя по передаче, Лоренс Элиот не был общительным человеком, и участие в ней далось ему с трудом.

Ему было сложно публично рассказывать о своем страшном горе и мучительном военном прошлом. И все же он решился на это, потому что до сих пор надеялся все же найти свою дочь, бесследно исчезнувшую семнадцать лет назад.

Кэролайн знала, что он откажется от участия в политической деятельности, потому что это может помешать возвращению дочери. Ее считали косвенной виновницей страшного преступления, видя в ней не жертву, а юную совратительницу. Бежавшая от стыда и позора девочка могла так никогда и не откликнуться на зов отца, отчаявшегося найти ее. Однако если этот отец станет к тому же и политическим деятелем, это только еще больше осложнит ее возвращение.

Еще до того как Кэролайн увидела телепередачу с участием Лоренса Элиота, она чрезвычайно скептически относилась к просьбе друзей познакомиться с этим удивительным человеком, на долю которого выпало так много страшных испытаний, что другой бы на его месте вряд ли выжил. А после просмотра телевизионного интервью она окончательно убедилась в том, что ей не следует вмешиваться в жизнь Элиота, хотя в его наполненных неизбывной болью глазах было что-то очень притягательное.

И вот теперь благодаря чистой случайности ей предстояло познакомиться с Лоренсом Элиотом и даже поработать какое-то время с ним в паре. Кэролайн почувствовала легкую дрожь приятного возбуждения.

Интересно, о чем она станет говорить с ним? Разумеется, и в ее жизни было горе. Кэролайн было всего двадцать с небольшим, когда погибли ее родители, и горечь утраты казалась ей тогда невыносимой. Она думала, что ничего ужаснее, чем потеря родителей, в ее жизни не будет. Увы, она ошиблась... В течение семи последующих лет Кэролайн пришлось пережить еще немало горьких минут и жестоких ударов судьбы.

И все же даже гибель ее горячо любимых родителей не шла ни в какое сравнение с мучительными переживаниями молодого мужа и отца, вынужденного отправиться на жестокую, кровопролитную войну. И те семь лет, что Кэролайн провела в золоченой клетке тягостного и омерзительного замужества, казались совершенным пустяком по сравнению с годами, проведенными Лоренсом в страшном плену в далеких джунглях Вьетнама.

Со временем Кэролайн смирилась с потерей родителей и сумела в конце концов разорвать оковы медленно убивавшего ее брака. Теперь, спустя двенадцать лет, она снова была спокойна и счастлива.

Однако в жизни Лоренса Элиота счастливый конец так и не наступил. После семи лет ужасных мучений во вьетнамском плену ему чудом удалось бежать. Вернувшись на родину, он узнал о страшной судьбе, постигшей его любимую жену и дочь. С тех пор прошло семнадцать лет, но сердце Элиота все так же находилось в плену воспоминаний и размышлений. Все эти годы он ни на день не прекращал искать свою исчезнувшую дочь.

Он стал ветеринаром, потому что, как он объяснил в своем телевизионном интервью, это было мечтой молодой семьи Элиотов и их маленькой дочери. Лоренс продолжал искать свою любимую дочь, воплотив в жизнь мечту о ветеринарной клинике.

Так о чем же может Кэролайн говорить с этим человеком? Она продолжала в нерешительности стоять за спиной Лоренса, так и не заметившего ее присутствия. Сквозь негромкий шум льющейся воды доносился его спокойный, ласковый голос, говоривший слова утешения перепуганной морской чайке, с головы до перепончатыx лапок покрытой черной маслянистой нефтью.

Кэролайн слышала в его голосе искреннюю заботу, видела бережную ловкость длинных пальцев, крепко державших птицу и быстро вытиравших с ее оперения маслянистую жидкость.

Чайка испуганно вздрагивала, но не делала ни малейших попыток вырваться из удерживавших ее рук. Казалось, дикая птица чувствовала себя в безопасности рядом с помогавшим ей человеком.

Кэролайн внимательно следила за движениями рук ветеринара и думала, что ей не так просто будет разговаривать с ним. Собственно говоря, она так до сих пор и не придумала, с чего начать разговор. На какое-то мгновение в ее голове мелькнула мысль, что он и так справится со своей работой, а она может попросить диспетчера поставить ее в пару с кем-нибудь другим. Но тут Кэролайн увидела, что Лоренсу Элиоту действительно нужна чья-то помощь. Густые пряди темных каштановых волос упали ему на глаза. Нужен был кто-то рядом, чтобы подержать птицу, пока он будет убирать волосы, или же подать ему полотенце. Глядя на беспомощно мотавшего головой ветеринара, Кэролайн сделала глубокий вдох и тихо, чтобы не испугать его и чайку, сказала:

– Здравствуйте!

Похоже, испугать Лоренса Элиота, чье сердце и нервы выдержали многолетние пытки, не говоря уже об ужасах самой войны, было невозможно.

Во всяком случае, он даже не повернулся на звук ее голоса.

Может, он не расслышал из-за шума воды? Нет, расслышал! Закончив вытирать крыло чайки, он спокойно взглянул на незнакомку, только что поздоровавшуюся с ним.

Увидев лицо Лоренса, Кэролайн вздрогнула от неожиданности. После многократного просмотра видеозаписи телепередачи с его участием она была уверена, что знает, как он выглядит.

У Лоренса было чрезвычайно мужественное и привлекательное лицо. В его глазах читалась спокойная сила, осознанная самодисциплина и... гордость. Нет, не высокомерие, а гордость не сломавшегося под долгими пытками и уверенного в себе человека.

Но теперь, когда Кэролайн увидела его, что называется, «живьем», ее поразила сексуальная притягательность Лоренса Элиота. Глаза, казавшиеся на экране телевизора совсем черными, в реальности оказались удивительного изумрудно-зеленого цвета. В их глубине сверкали золотистые искорки магического мужского обаяния, читалась благожелательность и спокойная приветливость.

– Здравствуйте! – чуть смущенно повторила она. – Меня зовут Кэролайн. Я пришла помочь вам.

– Рад вашему приходу, Кэролайн, – улыбнулся Лоренс. – Меня зовут Лоренс Элиот.

Во время телепередачи он ни разу не улыбнулся, поэтому Кэролайн не знала, какой могла быть его улыбка. Еще меньше она могла представить, какое впечатление эта улыбка окажет на нее. Несомненно, любая женщина была бы очарована теплотой его неотразимо обаятельной улыбки причем совершенно искренней. «...я так истосковался по твоей ласке...» – внезапно вспомнила Кэролайн фразу из песни Роя Орбисона и была поражена неожиданно раскрывшимся смыслом этих заезженных слов.

Перед ней стоял сильный духом и телом высокий мужчина, сумевший вынести семилетние мучения в застенках далекой вьетнамской тюрьмы ради жены и маленькой дочери. Он выдержал все, потому что хотел снова увидеть их, прикоснуться к ним, любить их, и это желание оказалось сильнее любой физической боли.

Перед ней стоял человек, которого по справедливости можно было назвать воплощением огромной, всесильной любви.

Кэролайн почувствовала, как ее охватила волна нежного тепла. Потом она заметила, как изумрудные глаза Лоренса скользнули по ее фигуре и в них мелькнуло едва заметное удивление. Она вспомнила, что на ней был простой элегантный наряд из зеленой прямой юбки и шелковой блузки слоновой кости с длинными рукавами, в котором она собиралась отправиться на деловой ленч в Теннисный клуб Сиэтла.

– Кажется, мне нужно переодеться, – смущенно пробормотала она. – Я привезла с собой джинсы и свитер, но женщина, которая встретила меня в вестибюле, сказала, что здесь есть специальная рабочая одежда.

– Да, здесь есть специальная одежда, – кивнул Лоренс. – Можете взять все, что вам нужно, в самом крайнем шкафчике во втором ряду.

Его взгляд снова скользнул по ее фигуре, и на этот раз в нем мелькнуло спокойное одобрение и даже еле заметное восхищение. Кэролайн почувствовала легкую дрожь во всем теле.

– Вообще-то вся спецодежда предназначена для мужчин и, соответственно, довольно большая по размеру, – снова проговорил Лоренс: – Впрочем, если вы возьмете самый маленький размер, он должен вам подойти.

Он оказался прав. Выбрав самый маленький размер, Кэролайн убедилась, что комбинезон и куртка сидят вполне сносно. Впрочем, это не имело никакого значения, потому что поверх этой одежды она надела бесформенный одноразовый фартук.

– Должно быть, вы ужасно устали.

Эти слова Лоренса, обращенные к своей помощнице, были не первыми, сказанными им за весь день.

К школе беспрерывно подъезжали машины с перепуганными жертвами огромного нефтяного пятна у побережья штата, и все добровольцы работали не покладая рук.

Не имевшая до этого никакого опыта по спасению птиц и животных, Кэролайн ужасно волновалась, когда держала чье-то крыло, хвост или клюв, и Лоренс то и дело подбадривал ее:

– Отлично, Кэролайн! У вас золотые руки! Иногда ему все же приходилось передвигать ее руки туда, где действительно нужно было держать перепачканное в нефти живое существо, приговаривая при этом:

– А теперь подержите вот здесь, так будет лучше! И только когда поток жертв иссяк, когда последняя морская чайка была оттерта от жирных нефтяных пятен, – только тогда Лоренс обратился лично к Кэролайн:

– Должно быть, вы ужасно устали.

– Полагаю, вы устали не меньше меня, – улыбнулась Кэролайн.

– Наверное, мне давно уже надо было предложить вам сделать перерыв?

– Нет, я бы непременно отказалась.

Весь день Лоренс работал без устали, встречая каждое живое существо с приветливым терпением и спокойствием. Он ни разу не сказал, что проголодался или хочет пить, хотя работал с самого утра, – в отличие от Кэролайн, присоединившейся к нему после полудня.

– Может быть, поужинаем вместе? – предложил Лоренс. – Или вам нужно ехать домой?

– Нет, честно говоря, я собираюсь остаться здесь на ночь, чтобы завтра снова помогать спасать птиц и животных. Давайте действительно поужинаем вместе!

Собрав свою одежду, они вместе вышли из школы, чтобы уже в мотеле принять душ и переодеться.

– Какой чудесный вечер! – не удержалась от восхищенного восклицания Кэролайн, когда они вышли на улицу.

На темно-синем небе мерцали мириады звезд разной величины. Луна казалась сделанной из золота, океанский бриз был свежим и ароматным.

– И совсем не холодно, – продолжала говорить Кэролайн. – Можно даже сказать, тепло.

Она услышала, как Лоренс сделал глубокий вдох, словно собираясь сказать что-то важное. Несколько мгновений прошли в напряженном ожидании. Так и не услышав от него ни слова, Кэролайн взглянула на Лоренса и увидела в его темно-зеленых, отражавших лунный свет глазах неуверенность... колебание... и, наконец, окончательное решение.

– Кажется, вы что-то говорили насчет джинсов и свитера, – негромко произнес он. – Если хотите, мы можем устроить небольшой пикник прямо на пляже.

– Конечно, хочу!

– Тогда я закажу в столовой мотеля побольше сандвичей и жареного картофеля в дорожной упаковке.

Та нерешительность, с которой он предложил Кэролайн поужинать на берегу океана, свидетельствовала о том, что он давно уже не делал этого ни с кем другим.

Глава 7

Пляж был абсолютно пустым. Там не было никого, кроме Лоренса и Кэролайн.

Негромкий лепет волн, ласково накатывающих на берег, звучал для обоих лучшей музыкой в мире. Посреди белого песка лежал огромный, отполированный водой и ветрами ствол гигантского дуба. Чем не стол для вечерней трапезы на свежем воздухе? А вместо трепетного пламени восковых свечек лица освещали звезды и луна.

– Где вы живете, Кэролайн?

– В Сиэтле.

– А я в восемнадцати милях к востоку от Сиэтла.

– Да, я знаю. Я знаю вас, Лоренс, по февральской телепередаче с вашим участием.

Лоренс молча кивнул, и его глаза потемнели от воспоминаний. Кэролайн показалось, что он испытывал чувство неловкости, оттого что вынужден был взваливать на плечи зрителей свою душевную боль, надеясь с помощью телевидения отыскать наконец свою дочь. В глазах Лоренса читалась просьба извинить его за это своего рода эмоциональное насилие.

– Мне очень жаль, что с вами и вашей семьей произошла такая ужасная трагедия, – негромко произнесла Кэролайн. – Удалось ли вам выяснить хоть что-нибудь о пропавшей дочери после той телепередачи?

– Спасибо за сочувствие. Нет, ничего нового я так и не узнал...

Почти все знакомые Кэролайн были убеждены в том, что его дочери нет в живых, иначе бы она давно откликнулась на зов отца. Прошло семнадцать лет с тех пор, как Лоренс Элиот начал поиски дочери, и за это время она не могла не узнать об этом. Значит, либо ее уже нет в живых, либо она предпочла по каким-то своим причинам остаться ненайденной. Продолжать поиски было совершенно бессмысленно.

С самого первого момента, когда Кэролайн увидела на телеэкране Лоренса Элиота, она поняла, что этот человек никогда не прекратит поиски дочери. Он будет продолжать искать ее до конца жизни. И теперь, глядя на безутешного отца, она лишний раз убедилась в правильности своего первого впечатления.

– Значит, Кэролайн, вам уже все обо мне известно. – Лоренс понизил голос. – А вот о вас мне известно только то, что вы готовы тратить свое время на помощь пострадавшим животным.

Судя по всему, ее готовность помочь братьям нашим меньшим была существенным достоинством в глазах Лоренса, и Кэролайн искренне надеялась, что ему действительно ничего больше о ней не известно. А вдруг те, кто безуспешно пытался уговорить его заняться политикой, в разговоре упоминали ее имя? Вдруг они советовали ему поговорить с умнейшей Кэролайн Хоторн, прежде чем окончательно отказаться от политической карьеры?

– Моя фамилия Хоторн, – сказала она, но это сообщение не вызвало у Лоренса ни настороженности, ни понимающей улыбки. Он только заинтересованно поднял брови, и Кэролайн мысленно вздохнула с облегчением. – Моего деда звали Алистер Хоторн, пояснила она, и в ее голосе прозвучала искренняя гордость.

Алистер Хоторн являлся замечательной личностью. Когда-то бездомный сирота без гроша в кармане, он создал кораблестроительную империю и всю жизнь был щедрым и безотказным меценатом. В Сиэтле о нем ходили легенды. Великодушие этого всеми уважаемого человека было воплощено в зданиях, музеях и парках по всему городу. Хотя судостроительные верфи Хоторна давно уже принадлежали другому владельцу, компания по-прежнему носила имя знаменитого Алистера Хоторна.

– Вы хотите сказать, что родились в Сиэтле? – переспросил Лоренс.

– Нет. Собственно, родилась я в Египте, – улыбнулась Кэролайн. – Мой отец был археологом, причем не каким-нибудь дилетантом, а самым настоящим профессионалом, даже фанатиком. В детстве я постоянно путешествовала с родителями по всему миру, от одних раскопок к другим.

– И вам это, разумеется, нравилось?

– Конечно! Каждый день для меня был приключением. Отец и мама были неисправимыми романтиками. Даже самые сложные и безрезультатные раскопки все равно были для них сказочно интересными и прекрасными. Было в наших скитаниях и еще кое-что замечательное. Мы никогда не жили в пыльных палатках на краю раскопок. Нас всегда приглашали к себе во дворцы всевозможные принцы и короли тех стран, где велись археологические раскопки. Мой отец был не только интересным и очень обаятельным человеком, но и пользовался всеобщим уважением в научных кругах, подобно тому как моего деда всегда уважали в деловых кругах.

– Разве ваш дед не хотел, чтобы его сын, ваш отец, пошел по его стопам?

– Даже если он того и хотел, я об этом ничего не знала. Мне кажется, дедушка искренне гордился им и был рад, что его деньги помогли отыскать какую-нибудь историческую ценность и вести научные исследования.

– А ваша мама?

На мгновение задумавшись, Кэролайн покачала головой, и волна золотисто-каштановых волос заблестела в лунном свете. Улыбнувшись, она чуть смущенно сказала:

– Девичья фамилия моей матери Рейли. Она была единственной дочерью одной из самых состоятельных семей Сиэтла. Она обожала путешествовать и могла прошагать пешком много миль. Мама с увлечением копала вместе с остальными рабочими. Она очень любила папу...

– И оба они очень любили вас, Кэролайн?

– Да, мои родители очень любили меня, – едва слышно подтвердила она, думая о том, что Лоренс тоже очень сильно любил свою дочь и это делало его отдаленно похожим на отца Кэролайн.

«Мы были одной командой», – подумала о своих родителях Кэролайн, но не стала говорить этого вслух.

По той февральской передаче она помнила, что Лоренс, Клер и Холли тоже были когда-то единой любящей командой.

– Кэролайн? – встревожился Лоренс, заметив появившуюся на ее лице печаль. – С вашими родителями что-то случилось?

– Да, – тихо отозвалась она, вспоминая давнее горе. – Все трое – мама, папа и дедушка – погибли в авиакатастрофе в западной Америке. Стоял сильный туман, они пытались приземлиться, но у них не получилось...

– А где были вы в это время?

– В Нью-Йорке, на первом курсе университета. Когда мне исполнилось восемнадцать, на семейном совете было решено, что я должна получить образование в университете. Конечно, я не хотела расставаться с родителями, и они не хотели расставаться со мной, но...

– Настало время самостоятельно отправиться в путешествие. Так, Кэролайн?

– Да, – улыбнулась она. – Всю свою жизнь до этого момента я проводила время среди взрослых. Теперь же, поступив в университет, я оказалась в компании сверстников, и это было тоже своего рода интересным приключением.

Вздохнув, она замолчала. Потом едва слышно добавила:

– Я была очень наивна и доверчива. Живя в семье, я ни разу не сталкивалась с настоящим обманом... Когда мне исполнился двадцать один год, я получила огромное наследство, доставшееся мне после гибели дедушки, отца и матери. Я была все такой же наивной и доверчивой, как в первый год обучения в университете. И тут в моей жизни появился некий Гpант Ганнон.

– Отрицательный персонаж романа?

– Вот именно. Негодяй, ловко замаскировавшийся под героя на белом коне. Он был старше меня на пять лет и уже делал успешную карьеру брокера на Уолл-стрит. Собственно, сначала Грант вовсю крутил роман с моей соседкой по комнате, но, когда узнал, что я стала невероятно богатой наследницей, полностью переключил все свое внимание на меня, и только на меня. Он сразу заявил, что притворялся, будто его интересует моя соседка, в то время как с самого начала его мысли занимала только я и никто другой. Он сказал, что давно околдован моей красотой и умом... Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что все это было искусной ложью, направленной на достижение желанной для него цели. Но тогда его слова показались мне абсолютно искренними. Грант был старше меня... Он был хорош собой и ужасно обаятелен. А мне тогда было очень тоскливо и одиноко. Я отчаянно нуждалась в любви...

Кэролайн внезапно замолчала на половине фразы. На ее щеках проступил горячий румянец, и она опустила глаза. Идиотка! Она вздумала рассказать Лоренсу свою историю о том, как очаровательный мужчина заставил ее выйти за него замуж, хотя ему нужна была неона, а ее богатство. Разумеется, Грант Ганн он оказался настоящим негодяем, но его подлость и алчность все же не шла ни в какое сравнение с подлостью Дерека Берка. Берк, как оказалось, хладнокровно попытался застрелить Лоренса в далеких вьетнамских джунглях, а потом совратил убитую горем вдову своим лживым рассказом о настоящей дружбе с ее погибшим возлюбленным.

– Кэролайн! – тихо позвал ее Лоренс. Он давно уже забыл, что такое страх, но сейчас ему вдруг стало страшно, что она перестанет рассказывать ему о своей жизни и навсегда замкнется в своем мире. – Кэролайн! – снова позвал он, и на этот раз в его чуть охрипшем голосе прозвучала тревога.

Именно эта неподдельная взволнованность заставила ее снова взглянуть на Лоренса и едва слышно произнести:

– Все, что потом случилось со мной, Лоренс, мое несчастливое замужество за человеком, которому нужны были только мои деньги, все мои слезы и переживания, – все это очень тривиально. Просто глупая и наивная девчонка сделала неправильный выбор, вот и все. Вряд ли об этом стоит много говорить.

– Вы хотите сказать, это все пустяки в сравнении с тем, что произошло с Клер?

– Да.

– Нет! – мягко, но решительно возразил ей Лоренс. – Измена – любая измена – оскорбительна, любое предательство страшно, любая потеря горька... Кэролайн, прошу вас, не считайте, что события, выпавшие на мою долю, гораздо важнее любых других, в том числе и тех, которые имели место в вашей жизни.

По любым меркам то, что случилось с Лоренсом Элиотом, было гораздо важнее, гораздо значительнее, но Кэролайн хорошо понимала смысл его просьбы. Он хотел, чтобы ему рассказали о своих горьких переживаниях, чтобы позволили помочь, чтобы не оставляли его в невольной изоляции от других людей только потому, что произошедшая в его жизни трагедия казалась всем невероятно тяжелой и невыносимой.

Что и говорить, судьба обошлась с ним крайне жестоко. Тот факт, что Лоренсу Элиоту удалось справиться со своими бедами, свидетельствовал о незаурядности его человеческой личности. Однако теперь он просил Кэролайн лишь об одном: чтобы она позволила ему стать внимательным и сочувствующим слушателем.

Она догадалась, что за последние семнадцать лет вряд ли кто-нибудь осмеливался «плакаться в жилетку» Лоренсу Элиоту, и тот факт, что он сам просил ее об этом, несомненно, льстил ей.

В его темно-зеленых глазах Кэролайн вдруг ясно прочла искреннюю заинтересованность в ее жизни и судьбе, и у нее захватило дух от поднявшейся в ней самой ответной волны горячей симпатии.

– Кэролайн, расскажи мне о себе, – чуть хрипло прошептал Лоренс. – Расскажи, что ты чувствовала, когда твой муж тебя обманул.

Откровенно говоря, она никому никогда полностью об этом не рассказывала, стремясь самостоятельно преодолевать все трудности и эмоциональные потрясения. Ее оптимистическая натура не позволяла ей опускать руки. В глубине души всегда жила вера в то, что она все равно будет счастлива.

Но теперь Кэролайн решила рассказать все сидевшему рядом с ней мужчине, чья судьба оказалась еще более тяжелой.

– Сначала Я пришла в смятение, потом мне стало очень больно и обидно. Я никак не могла взять в толк куда испарилось все очарование и нежная забота Гранта после того, как я официально стала его женой. Я пыталась понять, в чем я ошиблась. Я думала, что сама виновата в этом, потому что сделала что-то не так и это оттолкнуло от меня моего мужа. Потом я стала пытаться снова заслужить его любовь, вернуть себе хотя бы его доброе расположение, но все оказалось напрасно.

– Должно быть, тебе было очень трудно...

– Да, очень трудно, – кивнула Кэролайн, но внутренний голос тут же возразил, что на самом деле по-настоящему трудно было не ей, а Лоренсу. Это соображение чуть было не заставило ее замолчать, но Лоренс, казалось, прочитал ее мысли и взглядом приказал продолжить свой рассказ. Это был мягкий, но по-мужски властный приказ, которому Кэролайн с охотой подчинилась.

– Наш брак длился семь лет, хотя, как я теперь понимаю, он мог длиться всю жизнь, потому что я была исполнена решимости завоевать любовь мужа, а он был вполне доволен своей жизнью. И вот в один прекрасный день отвергнутая и разъяренная любовница Гранта – их у него было немало, как потом выяснилось, – позвонила и раскрыла мне глаза относительно похождений моего супруга. Вначале я была буквально раздавлена горькой правдой, но потом почувствовала значительное облегчение: эти измены дали мне наконец ответ на мучившие меня вопросы. Его супружеская неверность заставила меня наконец действовать. Я решила, по примеру отца, разом обрубить все ненужные связи и двигаться дальше, навстречу новым, интересным открытиям. Конечно, я не обладала таким сильным характером, как он, но все же сумела добиться быстрого развода и переехала из Нью-Йорка в Сиэтл, где в прежние времена часто отдыхала вместе с родителями в ожидании новой экспедиции. Переезжая в Сиэтл, я подумала, что поживу там немного, а потом, когда буря переживаний уляжется, уеду еще куда-нибудь... Но этого так и не случилось. С тех пор прошло двенадцать лет, а я так и продолжаю жить в Сиэтле.

– Двенадцать лет? – переспросил Лоренс, мысленно делая подсчет. Ей был двадцать один год, когда она вышла замуж. Брак, длившийся семь лет, окончательно развалился двенадцать лет назад, значит... Тебе сорок?

– Будет ровно сорок через две недели, – спокойно произнесла Кэролайн и улыбнулась, заметив изумленное выражение на лице Лоренса. Очевидно, он был уверен, что она значительно моложе его. Вернее, он полагал, что Кэролайн была слишком молода для него. Теперь же, когда выяснилось, что разница в возрасте незначительна, он явно обрадовался, и это не укрылось от внимательного взгляда Кэролайн, заставив ее слегка встревожиться.

– Да, мне сорок, – повторила она, – и я довольна своей жизнью. Можно сказать, теперь я по-настоящему счастлива.

Загадочное выражение его изумрудно-зеленых глаз всколыхнуло в самой глубине ее души давно забытые желания...

– Счастлива? Это потому, что ты очень сильный человек.

Кэролайн не сразу поняла смысл сказанных Лоренсом слов, но потом мысленно согласилась с тем, что причиной ее нынешнего душевного и физического состояния была большая внутренняя сила.

– Я думаю, что мне удалось пережить все беды потому, что в детстве меня очень любили мои мама и папа. Родительская любовь сделала меня уверенной в своих силах, на всю жизнь подарила мне радостные воспоминания о счастливом детстве. – Кэролайн помолчала, потом, не без некоторых колебаний, добавила: – Думаю, ты и Клер своей горячей любовью тоже сделали Холли сильным и уверенным в себе человеком.

– Я очень надеюсь на это, Кэролайн, – серьезно сказал Лоренс. – Очень надеюсь...

В следующую секунду он погрузился в собственные горестные и одновременно сладостные воспоминания. Оба замолчали. Потом, подчиняясь какому-то внутреннему порыву, Кэролайн тихо попросила:

– Лоренс, расскажи мне о себе. Расскажи все с самого начала. Ты родился сорок с лишним лет назад...

Она замолчала, с ужасом думая, что так и не дождется от него ответа, потому что нарушила границы дозволенного. Кэролайн боялась его гнева, его удивленного презрения...

На лице Лоренса и впрямь отразилось удивление, но оно относилось к самому Лоренсу, к его неожиданной готовности поведать свою боль женщине, с которой познакомился всего несколько часов назад.

– Я родился сорок восемь лет назад в Техасе, осипшим голосом начал он. – Моя мать бросила нас с отцом, когда мне было всего пять лет. Отец был ковбоем, и следующие девять лет я кочевал вместе с ним от ранчо к ранчо, с родео на родео... Когда мне исполнилось четырнадцать, отец нашел работу на большом ранчо в штате Монтана. Через год он решил двинуться дальше, но я не захотел уезжать вместе с ним. Местная школа мне очень понравилась; кроме того, там я познакомился с Клер. Кончилось тем, что я остался работать на ранчо за то, что меня кормили и давали кров. Мы с Клер собирались пожениться, как только закончим школу. Однако нам пришлось пожениться на три месяца раньше окончания школы, потому что она не могла больше жить с отчимом. Это было в феврале, в День святого Валентина...

– Значит, она была убита в день годовщины вашей свадьбы?! – не удержалась от изумленного восклицания Кэролайн.

Она вспомнила, что телепередача с участием Лоренса была приурочена как раз ко Дню святого Валентина, и в ней упоминался тот факт, что по всему залитому кровью полу в гостиной были разбросаны кроваво-красные розы. Очевидно, авторам передачи не было известно о том, что жестокое убийство матери и ее детей произошло в день годовщины свадьбы с первым мужем, которого все считали погибшим на войне. Значит, Лоренс держал это в тайне от всех, и теперь Кэролайн была первым человеком, узнавшим об этом.

– В твоем телеинтервью об этом не было ни слова...

– Да, я никому не говорил, – мрачно кивнул Лоренс и замолчал. Его глаза сразу погасли и потемнели от боли.

– Что было дальше, Лоренс? – мягко спросила Кэролайн.

– Дерек знал, что мы с Клер поженились в День святого Валентина, – глухо сказал он. – Там, в джунглях, он неожиданно выстрелил в меня, потом снял с пальца обручальное кольцо и бросил его куда-то в заросли...

Неужели молодой Лоренс, будучи смертельно раненным, стал искать обручальное кольцо среди густых зарослей тропиков? Кэролайн с трудом могла в это поверить. И все же... Уверенный в близкой смерти, он решил во что бы то ни стало найти золотой символ любви, надежды и веры. Это и спасло его от смерти!

Прежде чем он успел найти кольцо, его обнаружили вражеские солдаты и забрали в плен. Кэролайн была почти уверена в этом, потому что в противном случае на руке Лоренса сейчас непременно было бы обручальное кольцо, означавшее, что он до сих пор считает себя связанным брачными узами с Клер и продолжает поиски пропавшей дочери Холли.

Немного помолчав, Лоренс снова заговорил, и на этот раз в его голосе зазвучала любовь:

– Холли родилась в самое Рождество, через десять с половиной месяцев после нашей свадьбы. Она была запланированным и желанным ребенком. Глядя теперь в прошлое, я не могу не удивляться тому, как это у нас с Клер хватило смелости произвести на свет ребенка в первый же год совместной жизни.

– Наверное, так случилось потому, что вы оба не могли похвастаться собственным счастливым детством? догадалась Кэролайн.

Лоренс молча кивнул, и его глаза снова потемнели от гнева.

– Я уверен, что Дерек ни разу не прикоснулся к Холли с грязными намерениями. Клер сама прошла в детстве через ужас сексуальных домогательств со стороны своего отчима, поэтому она ни за что бы не позволила Дереку сделать то же самое с нашей Холли... Может быть, именно поэтому он и застрелил ее...

– Ах, как это ужасно, Лоренс! – выдохнула Кэролайн.

– Извини, – коротко произнес он.

– За что?

– Мне кажется несправедливым подвергать других людей переживаниям из-за трагедии моей жизни, спокойно объяснил Лоренс и, немного помолчав, добавил совсем тихо: – Но это моя единственная надежда найти свою дочь...

Кэролайн подумала, что люди сами хотят услышать трагические истории, потому что находят в них странное очарование зла. Словно прочитав ее мысли, Лоренс сказал:

– Я был вынужден обратиться к помощи телевидения и прессы, но с самого начала я запретил им говорить о Холли как о юной соблазнительнице Лолите.

– Должно быть, семнадцать лет назад об этом много говорили...

– Да, – коротко кивнул Лоренс, – я совершенно уверен, что Дерек не совершал насилия над Холли.

Значит, маньяк пощадил ее не из-за извращенного чувства любви, но тогда...

Почувствовав сомнения Кэролайн, Лоренс спросил напрямую:

– О чем ты думаешь, Кэролайн? Что вызывает у тебя сомнения?

– Почему Дерек не застрелил Холли? Почему он пощадил только ее? У тебя есть на этот счет хоть какие-нибудь соображения?

– Да, – не колеблясь, ответил он, и в его голосе прозвучало сознание собственной тяжкой вины. – Он пощадил ее из-за меня... Дерек хотел, чтобы Холли своими глазами видела весь ужас жестокой расправы с ее матерью, сестрой и братом и чтобы потом прожила всю свою жизнь в ежедневных мучениях от увиденного... Многие считают, что он хотел застрелить меня там, в джунглях, потому что понял: я знаю о том, что он занимается контрабандой наркотиков. Я действительно подозревал его в этом, но дело тут не только в наркотиках. Причина, по которой он хотел моей смерти, гораздо глубже, Кэролайн и Дерек испытывал ко мне самую настоящую ненависть. Он хотел, чтобы мы с ним стали закадычными друзьями, но я с самого начала заподозрил в нем что-то неладное.

– И оказался прав.

– Да... но я все же не понял, насколько патологической и опасной личностью был он на самом деле.

– Но как же ты мог об этом знать наверняка, Лоренс?

Еще не договорив, Кэролайн увидела ответ на свой вопрос в измученных чувством собственной вины зеленых глазах Лоренса. Он считал, что был просто обязан разгадать извращенную натуру Дерека, несмотря на собственную молодость и неопытность. Он считал себя виновным в том, что слишком поздно сбежал из вьетнамского плена и не успел спасти жену и дочь от безумного маньяка.

– Ты никак не мог знать это заранее; Лоренс, мягко и убедительно проговорила она. – Не мог!

В его глазах на мгновение мелькнула благодарность за эти слова, но Кэролайн не могла заглушить терзавшие его все семнадцать лет после возвращения из плена угрызения совести.

Пока они разговаривали, мир вокруг них изменился, словно рассердившись из-за того, что произошло много лет назад в День святого Валентина. Звук морского прибоя стал громче и яростнее, ветер заметно усилился.

И лишь золотая луна продолжала безмятежно сиять на ночном небе, таинственным образом придавая Кэролайн уверенности в – том, что она имеет право бередить старые раны Лоренса.

Она чувствовала, что все рассказанное им перед телекамерами, сколь бы ужасным и трагическим оно ни было, на самом деле лишь верхушка громадного айсберга. Лоренс не хотел шокировать зрителей, он хотел лишь одного – найти свою дочь.

Набравшись смелости, Кэролайн сказала:

– Тогда, в телестудии, ты рассказал далеко не все, что с тобой произошло. Так ведь, Лоренс?

– Все, что случилось со мной во Вьетнаме, не может идти ни в какое сравнение с тем, что пришлось пережить моей тринадцатилетней дочери в тот страшный День святого Валентина.

Кивнув, Кэролайн замолчала. Ей казалось, что Лоренсу хочется рассказать еще что-то, но он тоже молчал.

Несколько минут прошло в задумчивой тишине. Первой ее нарушила Кэролайн.

– Знаешь, Лоренс, это даже хорошо, что твое интервью показали в День святого Валентина. Эта передача стала приветом для Холли.

– Спасибо. – Лоренс опустил голову. Кэролайн Хоторн, богатая наследница, талантливый посредник на переговорах, желанная гостья императоров, президентов, королей и принцев, молча сидела напротив самого необычного мужчины, который только мог встретиться ей в жизни, и не сводила с него задумчивых глаз.

Наконец она нерешительно сказала:

– Лоренс, если я могу что-то для тебя сделать... у меня есть связи и...

Она хотела сказать: «связи и деньги», но так и не смогла, боясь обидеть его.

– У меня тоже есть связи и деньги, – догадался он, ничуть не обидевшись. – Правительство оказывает мне в этом деле всяческое содействие, а на банковском счету Дерека осталось очень много денег. Судя по всему, вернувшись в Америку, он продолжал свой наркобизнес. Но поскольку официально не удалось доказать, что эти деньги добыты незаконным путем, суд принял решение о том, что я имею право пользоваться ими для организации поисков дочери. За семнадцать лет поисков я успел потратить целое состояние, но Холи так и не нашлась...

Лоренс помрачнел и снова замолчал, а когда заговорил, его голос звучал глухо и взволнованно:

– Меня не оставляет мысль, что я что-то упустил в своих поисках, что есть какое-то направление, которого я пока не заметил... Хотя я регулярно помещаю объявления о розыске Холли практически во всех газетах и журналах, на меня работали десятки частных детективов. Все бюро регистрации актов гражданского состояния оповещены о том, что Холли может воспользоваться не только собственным свидетельством о рождении, но и свидетельством матери или своей погибшей сводной сестры... Увы, все мои усилия пока не дали никаких результатов.

– Даже не знаю, что еще ты можешь предпринять.

Кэролайн хотела сказать, что Лоренс уже сделал все, что мог.

– Я знаю, многие считают, что Холли виновата в гибели своих родных, поэтому упорно прячется от меня, стыдясь посмотреть мне в глаза. Другие уверены, что ее уже давно нет в живых...

У него перехватило горло, и он замолчал, в упор глядя на Кэролайн своими темно-зелеными глазами, в которых теперь отражалась только безмерная боль.

Переведя дыхание, Лоренс тихо спросил:

– А как ты думаешь, Кэролайн? Почему Холи до сих пор не откликнулась?

– Ты и Клер подарили Холли огромную любовь и оптимизм. И это самый драгоценный дар для нее. Я не считаю, что она могла хоть чуточку оказаться виноватой в убийстве членов своей семьи, но...

– Но?!

Сделав глубокий вдох, Кэролайн набралась смелости и продолжила:

– Трудно представить, что все эти семнадцать лет она оставалась в полном неведении относительно того, что ее упорно разыскивает вернувшийся из плена отец. Поразительные истории твоей жизни публиковались чуть ли не в каждой газете, особенно в самом начале, когда ты только вернулся из Вьетнама.

– Ты тоже помнишь их?

– Да, – кивнула Кэролайн. В то время она была целиком и полностью занята проблемой неудавшегося брака, но все же не могла про пустить столь неординарную историю.

– Значит, – опустил голову Лоренс, – и ты считаешь; что она мертва...

– Я... – начала было Кэролайн, но тут же осеклась. Она действительно считала, что Холли уже нет в живых, но не могла сказать этого вслух.

Она думала, что Лоренс рассердится, но он уважал честность в людях, к тому же ему было не привыкать смотреть в глаза страшной правде. Ему приходилось видеть кое-что пострашнее, и все же он не сломался. Вот и теперь Лоренс принял как должное то, что Кэролайн не верила в успех его поисков, потому что Холли просто не было в живых. Принял, но это нисколько не поколебало его уверенности в том, что Холли все-таки найдется.

– О чем ты думаешь, Лоренс? – сочувственно спросила Кэролайн, не сводя с него внимательных глав.

– Я не думаю, я чувствую... Я чувствую, что она жива, – медленно проговорил он и замолчал, словно размышляя над собственными словами. Потом тихо добавил: – Я чувствую, что она жива, Кэролайн, но жива еле-еле. Таким едва живым был и я, сидя в плену у вьетнамцев. Похоже, Холли тоже находится в каком-то подобии плена, отрезанная от всего мира, но еще не ушедшая из него... – Лоренс внезапно остановился и нахмурился. – Должно быть, ты считаешь меня сумасшедшим, – пробормотал он, не глядя на Кэролайн.

– Ничего подобного! – горячо возразила она и мысленно прибавила: «Я считаю тебя самым замечательным человеком на свете!» Она не смела напрямую восторгаться Лоренсом, но и не скрывала своего искреннего восхищения.

Когда она увидела его днем, то решила, что испугать такого человека, как Лоренс Элиот, практически невозможно. Однако теперь ее невысказанная мысль по-настоящему испугала его. Сначала испугала, потом обрадовала. На его лице мелькнула неуверенная улыбка, чудесная в своей теплоте и обаянии... Увы, она быстро исчезла.

– Я хочу рассказать тебе еще кое-что, – снова заговорил Лоренс, и от его голоса у Кэролайн сильнее забилось сердце. – Когда я вернулся из Вьетнама, полиция сложила все, что было в доме Клер и Дерека, в большие коробки. В одной из них я нашел альбом с фотографиями, сделанными задолго до появления Дерека. Пять особенно удачных снимков были осторожно вынуты из своих карманов, но в целом весь альбом был оставлен.

– Ты полагаешь, Холли взяла эти фотографии с собой?

– Да, и кроме того, она взяла с собой свадебное платье Клер. – Лоренс замолчал, потом тихо сказал: – У Холли не было никаких оснований считать меня живым, но ведь этот альбом ничего не значил для всего остального мира, кроме нее самой и меня. Мне кажется, она неосознанно взяла лишь несколько снимков, оставив весь альбом... для меня, чтобы я понял, как дороги для нее воспоминания о счастливом детстве рядом с родителями...

– Разумеется, она не могла забыть своих отца и мать, – уверенно сказала Кэролайн и только теперь вдруг осознала, что мир вокруг них снова изменился.

Утихомирившиеся волны снова запели свою негромкую нескончаемую песню, ветер снова стал теплым и ласковым. Лунный свет танцевал на белом песке пляжа. Нет, она не могла забыть тебя, Лоренс, – снова сказала Кэролайн. – Она не забыла!

Был уже почти час ночи, когда они распрощались на пороге комнаты Кэролайн в мотеле, пожелав друг другу спокойной ночи. На рассвете их ждала работа по спасению очередной партии жертв нефтяного загрязнения океанского побережья.

Утром, когда Кэролайн снова появилась в спортивном зале местной школы, ее ждало известие о том, что Лоренс уже улетел на вертолете на судно береговой охраны, где срочно требовалась помощь ветеринарного врача. Там ему предстояло провести весь день до самого вечера.

Кэролайн была расстроена этим известием, хотя и убеждала себя в том, что это только к лучшему. Так ее заволновавшееся было сердечко быстрее успокоится и снова начнет биться ровно и спокойно. Собственно говоря, она и Лоренс уже рассказали друг другу все, что хотели и могли, – еще вчера вечером на пляже.

Глава 8

Брентвуд , штат Калифорния

Понедельник , 20 марта

В половине восьмого Ник остановил свой грузовик, наполненный горшками розовых кустов, у дома Рейвен. Спустя еще десять минут подъехал грузовик из питомника в Санта-Монике с саженцами сирени. В восемь часов десять минут обе машины были разгружены, и грузовик из питомника уехал.

Рейвен не вышла, чтобы поздороваться с Ником, когда он приехал. Ей нужно было сделать еще один телефонный звонок, а уж потом она была готова присоединиться к своему новому садовнику. Однако прежде чем набрать нужный номер, она невольно залюбовалась роскошными, буйно цветущими розами, расставленными вдоль изумрудно-зеленого газона.

На какое-то мгновение Рейвен почудилось, будто какой-то неведомый принц прислал ей в подарок этот огромный душистый букет роз самых нежных оттенков. Но голос рассудка очень быстро напомнил, что этот букет прислала она сама себе, потому что хотела всего лишь привести в порядок лужайку перед домом...

Разумеется, Рейвен не раз в своей жизни получала в подарок цветы начиная с тринадцатилетнего возраста, когда на ее школьной парте появилась... черная орхидея. Это случилось на следующее утро после того, как она отдала свою невинность Блейну Кэлхауну. При виде экзотического цветка редкого окраса ее сердце забилось в надежде. Конечно, этот цветок символизировал представление Блейна о ней самой как об экзотическом цветке с черными, блестящими, словно вороново крыло, лепестками, распустившемся в полную силу для него, первого возлюбленного.

Однако в последующие годы появление черной орхидеи на парте стало для Рейвен привычным ритуалом после того, как она отдавалась очередному «золотому» мальчику. Эти цветы стали для нее символом крушения надежд на любовь, стыда и позора. Рейвен так и не удалось узнать наверняка, кто именно подкладывал ей на парту черные орхидеи – жестокие любовники или же не менее жестокие соперницы-одноклассницы. Но всякий раз, обнаружив очередной символ предательства, Рейвен дерзко прикалывала черный цветок к своей блузке и с гордым видом носила его целый день, словно это была награда.

Черным орхидеям суждено было стать единственными цветами, которые Рейвен получала от своих поклонников. Повзрослев, она стала объектом горячей страсти и самых необузданных желаний со стороны богатых и влиятельных мужчин. Они осыпали Рейвен драгоценностями, но никогда не дарили цветов. Должно быть, в ней самой было что-то такое, что не позволяло любовникам дарить ей букеты в знак своей если не любви, то хотя бы благодарности. Должно быть, сама Рейвен была похожа скорее на великолепный драгоценный бриллиант, чем на живую розу.

Ни один мужчина никогда не присылал ей роз. Впрочем, один все-таки посылал! Как-то раз Джейсон Коул прислал ей в подарок две дюжины роскошных длинных роз персикового и кремового цвета в знак благодарности за удачно проведенную сделку с киностудией.

И вот теперь Рейвен предстояло убедить этого единственного человека, подарившего ей розы, в необходимости оставить концовку фильма такой, какой она была задумана в романе Лорен Синклер.

Рейвен в один присест прочитала роман «Дары любви», и он настолько тронул ее сердце, что она скупила все имеющиеся в продаже романы этой писательницы. Она уже успела проглотить еще две книги. Хотя сюжеты были совершенно разными, в них безошибочно чувствовался сильный оптимистический посыл: каждый человек заслуживает любви, какие бы постыдные тайны прошлого ни преследовали его.

Читая романы Лорен Синклер, Рейвен чувствовала себя все ближе к этой чудаковатой на первый взгляд писательнице. В то же время в ней росло удивление:

столь разительным было отличие уверенного оптимизма романов и настороженного, слабого голоса их автора.

Набирая номер в Кадьяке, Рейвен надеялась услышать наконец радостный и уверенный голос Лоренс Синклер.

После первого же сигнала в трубке раздалось тихое и слегка удивленное:

– Алло?

– Это Рейвен Уинтер. Надеюсь, я не разбудила вас?

– Нет, не разбудили. Я давно уже на ногах.

– Вот и отлично! От Барбары Рэндал я узнала, что Лорен Синклер – это ваш литературный псевдоним, а настоящее имя – Мэрилин Пире. Теперь я не знаю, как к вам обращаться. Какое имя вы предпочитаете?

– Мне абсолютно все равно. Назовите меня любым именем, – рассеянно пробормотала Холли. – Рейвен, возникли какие-то проблемы?

– Нет, никаких проблем. Я просто хотела обсудить ваши планы на следующую неделю. Хотите, я встречу вас в аэропорту и покажу вам Лос-Анджелес?

– Как это любезно с вашей стороны!

– Вы уже знаете, когда прибудете в Лос-Анджелес?

– Нет, к сожалению...

Это была вынужденная ложь. Разумеется, Холи была искренне благодарна Рейвен за предложение встретить ее в аэропорту, но ей было необходимо сохранить силы для подготовки к встрече с Джейсоном Коулом. Она нуждалась в полном душевном покое: и длительном физическом отдыхе.

– Я еще не знаю, каким рейсом прилечу в Лос-Анджелес, – сказала она, стараясь говорить как можно увереннее. – То есть, конечно, я прилечу в воскресенье, вот только не знаю, каким рейсом... Возможно, самым поздним, ночным... Дело в том, что на меня неожиданно свалилось одно срочное дело, так что не стоит беспокоиться и встречать меня в аэропорту. Я сама прекрасно справлюсь.

– Вы уверены, что не нуждаетесь в моей помощи? переспросила Рейвен, с тревогой заметив в голосе писательницы оттенок страха. – Хотите, я буду ждать вас в понедельник утром рядом с вашей гостиницей? А потом мы вместе поедем к Джейсону? В какой гостинице вы остановитесь?

– Пока еще не знаю... Спасибо за вашу заботу, Рейвен, но в Лос-Анджелесе у меня есть друзья... Вернее, знакомые... Наверное, я остановлюсь у них, а не в гостинице... А может, и в гостинице... Я знаю, до встречи с Джейсоном Коулом осталась всего неделя, а я еще не организовала свою поездку в Лос-Анджелес. Наверное, вы считаете меня слишком легкомысленной и беспечной...

Холли перевела взгляд с купленного авиабилета, лежавшего на рабочем столе, на стопку карт и путеводителей по Лос-Анджелесу, уже изученных ею во всех подробностях. Нет, она вовсе не была легкомысленной и беспечной. Ее рейс прибудет в Лос-Анджелес в субботу днем. В аэропорту она возьмет такси – кстати, впервые в жизни – и отправится в отель Бель-Эйр, выбранный для временного пребывания в огромном городе из-за уютных небольших бунгало; расположенных в цветущих садах среди маленьких прудов с лебедями. Это был элитный отель, но Холли решила не скупиться на расходы, поскольку успешный исход встречи с Джейсоном Koyлом представлялся ей гораздо важнее денег. К тому же, если судить по карте города, отель располагался всего в трех милях от киностудии, где она должна была встретиться с известным режиссером и продюсером.

У отеля всегда можно взять такси или даже лимузин, так что она без проблем сможет добраться до любого нужного ей места.

– И все же я обещаю вам, Рейвен, что непременно буду в кабинете Джейсона Коула в полдень следующего понедельника, – после короткой паузы заверила свою собеседницу Холли.

– Хорошо, но если у вас возникнут трудности, не стесняйтесь позвонить мне домой или на работу. Оба телефона вы легко найдете в телефонном справочнике. Договорились?

– Да, большое спасибо!

Оставалось лишь попрощаться, но Рейвен захотелось хоть немного подбодрить Лорен Синклер.

– И еще я хотела вам сказать, что прочитала вашу книгу «Дары любви» и она мне очень понравилась. Теперь я могу сказать с полной уверенностью, что согласна с вашим мнением: – конец романа должен остаться таким, какой он есть, без всяких изменений.

– Рейвен, вы скажете об этом Джейсону?

– Ну конечно! – заверила Рейвен. – Мы обе выступим в защиту персонажей вашей книги.

Попрощавшись с Лорен Синклер, Рейвен задумалась о только что состоявшемся разговоре. Значит, в следующий уик-энд ей не суждено стать гостеприимной хозяйкой для талантливой писательницы, прилетевшей в Лос-Анджелес из далекой Аляски. Теперь у нее не было никаких причин отменять свою давно запланированную поездку в Чикаго, на встречу бывших выпускников школы, где она когда-то училась. Впрочем, было одно «но». У нее не было сопровождающего мужчины, поскольку отношения с Майклом были окончательно разорваны всего несколько дней назад. Ей нужен был эскорт... А что, если?..

– Доброе утро!

– Доброе утро! – эхом отозвался Ник, переводя взгляд с бело-розового великолепия пышных цветов на тронутые нежным румянцем белоснежные щеки Рейвен. Ее густые иссиня-черные волосы были стянуты на затылке в конский хвост. На ней был широкий малиновый свитер и старые потрепанные джинсы.

– Значит, вы все-таки решились помочь мне с посадкой? – улыбнулся Ник.

– Да! – кивнула Рейвен и по-детски пожала плечами.

– Что же, очень рад, – сказал он. – А как ваши ладони?

– Спасибо, гораздо лучше; – улыбнулась она и протянула Нику руки ладонями вверх, чтобы он собственными глазами убедился в этом.

– Действительно, ваши раны быстро заживают, – согласился Ник. – Теперь вы сможете запросто показать мне, где и что нужно посадить. Только не надо бояться сделать ошибку. Это невозможно. Ваше дело показывать, а мое дело – посадить.

– Хорошо... но эти руки могут не только показывать, они могут еще сварить кофе. Собственно, они уже сварили его. Хотите чашечку?

– С удовольствием! Кстати, мне очень нравятся ваши джинсы.

– Спасибо, мне тоже.

– Сколько им лет?

– Я ношу их еще со студенческих лет. Ой, нет! Я купила их, когда училась в старших классах школы.

Вот он, удобный момент! Осталось лишь сказать: «Кстати, о школе...» Но Рейвен так и не решилась воспользоваться этим моментом. «Потом!» – пообещала она себе.

Когда все растения были наконец высажены в плодородную почву и дом оказался в роскошном окружении душистого разноцветного великолепия, Рейвен набралась смелости завести с Ником разговор на интересующую ее тему. Ей ничего не оставалось делать, кроме как начать этот разговор, иначе Ник мог просто уйти, закончив свою работу, и никогда уже потом не вернуться.

С самого утра Рейвен размышляла над тем, как лучше сказать ему о том, чего она хочет. Но когда настал решительный момент, с ее губ слетали совершенно иные слова.

– Ник, вы танцуете?

– Танцую? – недоуменно переспросил он.

– Ну да... я хотела спросить, умеете ли вы танцевать, – смутилась Рейвен и остановилась, не зная, что сказать дальше. Пристальный взгляд его серо-стальных глаз словно загипнотизировал ее, лишив способности ясно мыслить.

– Ну, в общем, умею, – ответил он наконец.

На самом деле Ник был великолепным танцором. Во всяком случае, именно так отзывались о нем танцевавшие с ним женщины. У него было врожденное чувство ритма и кошачья грация движений. Кстати, эти же качества плюс умение не торопить события делали Ника непревзойденным любовником.

Взглянув на ее прелестное лицо, обрамленное черными шелковистыми кудрями, он мягко спросил:

– Вы хотите, чтобы я танцевал с вами, Рейвен? Вы приглашаете меня потанцевать с вами?

В глазах Ника явственно читалось проснувшееся мужское желание близости, и. Рейвен почувствовала от этого неожиданное радостное волнение во всем теле. Однако голос рассудка тут же отрезвил ее в жизни Рейвен было немало мужчин, жаждавших близости с ней, и чем все это кончалось?

Рейвен отвернулась.

– Да, – чуть хрипло произнесла она, глядя на пышную белую сирень за окном. – Я приглашаю вас на танцы. Разумеется, не прямо сейчас, а в субботу вечером.

Встав из-за стола, Ник сделал несколько шагов к окну и, повернув Рейвен к себе лицом, тихо сказал:

– Я принимаю ваше приглашение.

– Это будет официальный прием, на который все мужчины должны явиться в смокингах и с черными галстуками-бабочками. Вам придется взять напрокат черный смокинг, но вы не волнуйтесь, я заплачу за это.

Разумеется, у Ника был свой, сшитый на заказ смокинг. А если точнее, то их было даже два.

– Я сам позабочусь о смокинге, – коротко сказал он и заметил тень озабоченности на лице Рейвен. Наверное, она хотела подробно объяснить, какой именно смокинг нужен, но не решалась, опасаясь задеть самолюбие Ника. – Не беспокойтесь, все будет сделано наилучшим образом, – едва заметно улыбнулся он, чувствуя, как в нем просыпается почти юношеское нетерпение. Да, ему хотелось потанцевать с Белоснежкой! – Я возьму что-нибудь классическое: черного цвета, традиционного элегантного покроя, без всяких новомодных украшений вроде плиссированной манишки, – успокаивающе проговорил он.

Однако выражение озабоченности не покидало ее лица, и Ник понял, что дело было не в том, чтобы садовник выглядел на приеме подобающим образом. Ее явно заботило что-то иное.

– В чем дело, Рейвен?

– Понимаете, это будет в Чикаго. Сначала праздничный обед, потом танцы. Прием начнется в субботу в восемь вечера, поэтому ранним утром того же дня нам придется вылететь из Лос-Анджелеса. Я бы предпочла рейс в шесть тридцать утра, чтобы успеть вовремя.

Рейвен остановилась перевести дыхание и дать Нику возможность отказаться сразу, если его не устраивала эта неожиданная поездка в Чикаго.

– А когда мы вернемся?

– Когда захотите! Лично для меня очень важен субботний вечер, но в воскресенье утром будет продолжение торжественного приема. Если мы останемся до самого конца, то обратно отправимся рейсом в четыре часа дня и уже в семь будем в Лос-Анджелесе.

Ник кивнул, делая вид, что размышляет о сказанном. На самом же деле он вспоминал свое деловое расписание. Ему везло. Именно в эту субботу его дочери собирались пойти к подруге на день рождения, а в воскресенье Дендра заберет их на целый день к себе. Значит, он спокойно сможет сопровождать Рейвен на торжественный прием в Чикаго и еще успеет вернуться домой до того, как Дендра привезет дочерей обратно.

Глядя на задумчивое лицо Ника, Рейвен восприняла это по-своему.

– Разумеется, я оплачу все ваши расходы. Кроме того, я компенсирую тот заработок, который вы, вероятно, рассчитывали получить за выполнение очередного заказа в предстоящий уик-энд.

– Не стоит беспокоиться об этом, – мягко, но решительно возразил Ник и тут же подумал, что, наверное, ему стоит согласиться принять от нее некоторую денежную компенсацию. Ведь он сейчас простой садовник, для которого любой заработок не может быть лишним. Эта мысль была вполне логичной и разумной, но Нику не хотелось брать деньги от женщины, в особенности от Белоснежки. – Я вполне успею выполнить все заказы.

– И все же я буду чувствовать себя гораздо лучше если вы позволите мне компенсировать все ваши затраты, – настойчиво повторила Рейвен.

– Ну хорошо, раз вы так настаиваете, – пробормотал Ник, смущенно улыбаясь.

Судя по всему, эта поездка в Чикаго имела для нее особый смысл. Взглянув на своего нового садовника, Белоснежка – или Белоснежная Акула? – вполне обоснованно решила, что он будет отлично смотреться в черном смокинге и, поскольку у нее не было другого кандидата под рукой, наняла его, Николаса Голта, владельца гостиничной империи, в качестве эффектного эскорта.

– Рейвен, а по какому случаю состоится этот торжественный прием? – поинтересовался Ник.

– Встреча выпускников школы пятнадцать лет спустя.

– А вы были на десятой годовщине?

– Нет. Честно говоря, я ни разу не встретилась ни с кем из моих одноклассников после окончания школы.

Что же случилось, чтобы для Рейвен стало так важно присутствовать на этой встрече выпускников, если она давным-давно не виделась ни с кем из своих одноклассников? Похоже, ей было страшно явиться на встречу в одиночестве. Поскольку отношения с Майклом Эндрюсом были порваны, Рейвен не оставалось ничего иного, как попросить другого красивого мужчину сопровождать ее. Она хорошо разбиралась в мужчинах и сразу поняла, что этот садовник будет производить впечатление богатого и преуспевающего господина, если на него надеть черный смокинг и галстук-бабочку.

«Неужели это единственная причина, по которой она пригласила меня в Чикаго? – с неожиданной горечью подумал Ник. – Только потому, что я хорошо буду смотреться в смокинге?»

– Мы будем жить в гостинице?

– Да, – поспешно ответила Рейвен, – для нас уже заказан номер с двумя спальнями.

– Полагаю, вам следует рассказать мне, кем я должен быть для ваших одноклассников.

Ник думал, что у Белоснежки есть наготове давно придуманная история. Он даже допускал, что она захочет представить его как известного ландшафтного архитектора, кем он и являлся на самом деле.

Вопреки его ожиданиям Рейвен ответила далеко не сразу. Это свидетельствовало о том, что у нее не было готового сценария для сопровождающего ее мужчины.

Помолчав, она сказала голосом, полным пугающей неожиданности:

– Мне бы хотелось... чтобы вы, если это, конечно, не будет вам в тягость... притворились, что небезразличны ко мне.

– Вы хотите сказать, я должен сделать вид, будто мы с вами... любовники?

– Да, – выдохнула она.

– Согласен! – весело сказал Ник и, заметив ее испуг, повторил гораздо спокойнее и дружелюбнее: Хорошо, Рейвен, я сделаю это для вас.

Глава 9

Ник с радостным нетерпением ожидал полета в Чикаго, предвкушая неторопливую беседу с Рейвен под низкий гул двигателей и бесплатное шампанское, полагавшееся пассажирам первого класса.

Но как только самолет оторвался от взлетной полосы, Рейвен погрузилась в чтение романа Лорен Синклер «Мы будем счастливы». Вернее, сделала вид, что погрузилась в чтение. Она добросовестно держала перед собой книгу в яркой суперобложке, уставившись в мелкий шрифт текста. Однако с самого начала полета она так ни разу и не перевернула страницу.

Сидевшему рядом с Рейвен раздосадованному Нику было совершенно ясно, что ее мысли были далеки и от него, и от книги. Сейчас Рейвен пребывала в другом месте, вполне реальном, в отличие от вымышленного мира любви и надежд, где разворачивалось действие романа Лорен Синклер. Там, где была сейчас Рейвен, доминировало отчаяние и постоянная боль отвергнутой души. Там ей было очень плохо, но что-то заставило ее отправиться в это болезненное путешествие в прошлое. И она нуждалась в спутнике, отправляясь туда.

Судя по всему, спутник ей не очень-то нужен, решил Ник, догадавшийся о состоянии Рейвен. Через полчаса после начала полета, не выдержав молчания, Ник тихо спросил, показывая на выгравированные золотом инициалы на ее сумочке:

– РУУ. Что означает У в середине?

Он полагал, что этот вопрос поможет ему присоединиться к путешествию Рейвен в ее прошлое, но ошибся.

Первой реакцией на этот вопрос были недовольно приподнятые брови и явное нежелание отвечать.

Ник продолжал глядеть ей в Глаза, молча требуя ответа, требуя доверия к себе.

Словно читая его мысли, Рейвен с неохотой подчинилась:

– Уиллоу[1]…

– Это семейное имя? Какое красивое!

– Нет, просто имя – и все, – сухо произнесла Рейвен, явно не желая вдаваться в подробные объяснения.

В следующую секунду она снова погрузилась в воспоминания.

Просто имя... Давно, очень давно для Рейвен это было действительно всего лишь красивое и необычное имя. Задолго до того, как она поняла, что такое зачатие, ее мать, Шейла Уинтер, рассказала девочке одну историю... Это случилось на зеленом весеннем лугу под большой серой ивой, а над головами двух сплетенных в любовном экстазе людей медленно пролетал великолепный черный ворон.

В детстве Рейвен нравилась эта история, особый шарм которой придавал некий оттенок мистики.

Но когда она стала старше, необычность имени обернулась жестокими издевательствами и насмешками со стороны сверстников. Они говорили Рейвен, что вороны отвратительные птицы смерти, черные и мерзкие, как иона сама. Второе ее имя, Уиллоу, тоже вызывало у них зловещий смех. Ива! Фу, какое убожество! Эти длинные плакучие ветви, опускающиеся до самой земли! Эта шершавая серая кора на стволе! Ну и гадость! Да если бы их родители дали им такие ужасные имена, они бы рыдали не переставая с самого утра до самого вечера...

– А ну, покажи нам, как ты умеешь плакать! Плачь, плакучая ива! – издевались они над маленькой девочкой. – Плачь, мерзкая птица смерти!

Рейвен сильно страдала от этих жестоких издевательств, но никогда не показывала своих слез! Никто из бессердечных ровесников никогда не видел, как она плачет!

Лишь однажды свидетельницей горьких слез Рейвен стала ее мать Шейла, и после того случая девочка стала и от нее скрывать свои страдания.

Со временем история о романтическом зачатии потускнела, и на первый план вышли иные, более страшные подробности.

Шейла всегда, даже во время беременности, ежедневно принимала наркотики, по большей части таблетки ЛСД.

Рейвен Уиллоу Уинтер была зачата и рождена в наркотическом опьянении. Она была отравлена наркотиками еще в утробе матери.

Со временем ее отравленный организм нашел своеобразную защиту от врожденного порока, скрыв самые уязвимые места под толстой броней ледяной невозмутимости и бесконечного терпения.

Если Рейвен была ребенком наркотиков, то Шейла принадлежала к тем, кто называл себя «детьми цветов»[2] И не видел ничего плохого в наркотиках и так называемой свободной любви. Шейла даже не знала, кто был отцом ее дочери. Поскольку мать ничего не могла рассказать дочери об отце, маленькая девочка сама придумала его.

Внимательно изучив книгу о коренных индейцах Америки, Рейне и решила, что ее отец принадлежал к племени ирокезов – гордых, благородных и отважных людей. Это ему принадлежала идея назвать дочь столь необычным именем, потому что он был сыном земли и неба Это от него Рейвен унаследовала иссиня-черные волосы и высокие красиво очерченные скулы.

В созданный ею миф об отце-индейце никак не вписывалась ее белоснежная кожа, и это сильно огорчало девочку. Она считала, что такая неестественная белизна кожи была следствием чрезмерного увлечения ее матери, Шейлы Уинтер, наркотиками и разгульным сексом.

Когда Рейвен исполнилось девять лет, она вместе с матерью и ее тогдашним дружком-сожителем переехала из Нью-Йорка в Чикаго. Вскоре дружок матери испарился, как это делали все ее мужчины, а сама Шейла увлеклась идеей найти подходящую работу в каком-нибудь богатом доме на золотом побережье озера Мичиган, где было немало зажиточных поместий.

Сначала Шейле удалось получить работу уборщицы-поденщицы. В этом качестве она была во многих домах, с отвращением выполняя свои обязанности и надеясь на лучшее. Вскоре ей подвернулся счастливый случай получить место кухарки в одном богатом доме. Кухарка поместья Торнвуд, много лет безупречно служившая своим хозяевам, решила вернуться на родину, во Флориду, освобождая тем самым не только должность, но и небольшой флигель, в котором жила все эти годы.

Шейла вовремя подсуетилась, расписав себя превосходным поваром и ловко скрыв отсутствие опыта работы.

Уволившаяся кухарка была доброй женщиной и охотно показала Шейле и ее маленькой дочери, как готовить любимые блюда хозяев, семьи Уэйнрайтов. Великолепная память Рейвен запечатлела подробный инструктаж бывшей кухарки, и впоследствии именно Рейвен, а не мать, занималась приготовлением пищи.

Увлекшись кулинарией, девочка стала читать специальную литературу с новыми, необычными рецептами, по которой стала иногда готовить новые блюда. Хозяевам нравилась стряпня, хотя все были уверены в том, что приготовлением пищи занимается Шейла, а не ее маленькая дочь. Успешному обману способствовал и тот факт, что непосредственной сервировкой стола всегда занималась отдельная прислуга.

Рейвен по-настоящему нравилось готовить. Работая на кухне, она чувствовала себя нужной матери, которая никогда по-настоящему не заботилась о ней. Кроме того, эта работа давала им обеим возможность жить в уютном флигеле на территории огромного поместья Уэйнрайтов.

Маленькой девочке, привыкшей жить в убогих квартирах, небольшой флигель представлялся огромным домом. Он стоял на берегу чудесного голубого озера, и перед ним простирались ровные лужайки, покрытые бархатной зеленой травой. Между прочим, в поместье было много ивовых деревьев, и они очень нравились Рейвен.

Рядом с поместьем Торнвуд располагались другие богатые усадьбы. На берегах озера Мичиган селились только зажиточные семьи.

Живя в Чикаго, Рейвен ходила в городскую школу и была там на очень хорошем счету. Когда директор школы узнала о предстоящем переезде в район богатых усадеб на берегу озера Мичиган, она позвонила директору небольшой частной школы, расположенной в этом престижном районе, с просьбой предоставить возможность одаренной девочке получить образование в этой школе бесплатно, так как ее мать не в состоянии заплатить за обучение дочери.

Ее просьба была удовлетворена, и вскоре Рейвен стала ученицей частной школы. Однако ее одноклассницы, девочки, происходившие из богатых и влиятельных семей, сразу невзлюбили ее. Жестокую и бессмысленную в своей беспощадности войну против Рейвен возглавила... Виктория Уэйнрайт, в доме которой работали Рейвен и Шейла. Неприязнь Виктории к Рейвен вспыхнула мгновенно и совершенно немотивированно. Возможно, шестое чувство подсказывало богатой избалованной наследнице, что в один прекрасный день у нее появится веский повод ненавидеть свою новоиспеченную одноклассницу.

Виктория была негласной предводительницей всех девочек в классе, поэтому для нее не составило труда развязать войну против Рейвен.

Подумать только! Какая наглость! Эта дочь бедной служанки посмела равняться с ними, сливками общества! И это с таким уродливым именем, в такой нищенской одежде!

У богатых одноклассниц Рейвен тоже были не совсем обычные имена: Челси, Бриттани, Кэтлин, Тейлор. Была даже девочка, которую звали Птармиган[3].

Они гордились своими необычными именами и носили их так, как носят очень дорогую одежду от наимоднейших кутюрье. Рейвен Уиллоу Уинтер тоже хотела носить свое имя с гордостью, но одноклассницы во главе с Викторией решили не допустить этого любой ценой! Изо дня в день они твердили девочке, что у нее мерзкое, отвратительное, тошнотворное имя! И вся она, со своей необычно белой кожей, заношенной одеждой и костлявой фигурой, была такой же омерзительной и уродливой, как и ее имя!

Рейвен действительно была очень худой. На белоснежной коже резко выделялись глаза, полные печали и безнадежности. Казалось, самой судьбой ей было предначертано стать вечной жертвой насмешек, издевательств, пренебрежительно – презрительного отношения. Но на тринадцатом году жизни с девочкой произошло чудо. Из гадкого утенка Рейвен за одно лето превратилась в юную красавицу с соблазнительными формами. Сама она не заметила своего преображения, потому что редко смотрелась в зеркало. Но в глазах своих одноклассниц и особенно одноклассников она прочитала такую жгучую зависть и откровенное восхищение, что поневоле стала изучать свою новую внешность.

Издевки и насмешки девочек стали еще более злобными, чем прежде, и теперь имели сексуальный оттенок. Если раньше Рейвен обзывали птицей смерти, худышкой, костлявой ведьмой, черной оборванкой, то теперь ее называли шлюхой, потаскушкой, гулящей девкой.

А что же говорили ей мальчики? Они никогда не принимали активного участия в войне против Рейвен, а теперь, превратившись из мальчиков в юношей, не могли не пялиться на женские формы одноклассниц, среди которых ярко выделялась своей красотой Рейвен Уинтер, дочь бедной служанки. Приняв жадные взгляды богатых наследников за признак настоящей любви, Рейвен позволила прикоснуться к себе...

Ей было всего тринадцать, когда она подарила свою девственность Блейну Кэлхауну, которому было тогда шестнадцать и которого она полюбила всем сердцем. Наивная девочка, Рейвен хотела обрадовать его, подарив ему еще и ребенка! Но забеременеть почему-то таки не удалось, хотя встречи с Блейном были частыми и продолжительными…

Последующие пять лет Блейн то появлялся в ее жизни, то снова исчезал непонятно куда. Он хотел обладать красивым юным телом Рейвен, но не сердцем. В постели он был груб, почти жесток. Насытившись ею, он уходил, нисколько не заботясь о ее чувствах.

В его отсутствие у Рейвен были другие мальчики и молодые мужчины, и она с радостью давала каждому то, чего они так страстно желали, в надежде получить взамен любовь и... ребенка. Увы, ее надежды никогда не сбывались.

А чего, собственно, она хотела? Будучи дочерью наркоманки, Рейвен была погублена еще в утробе матери. На ней лежало клеймо ущербности, несмотря на всю ее внешнюю ослепительную красоту. Ни один мужчина не хотел любить Рейвен. Каждый хотел только обладать ее телом, но не душой и сердцем. Но самым страшным было то, что ее лоно, святая святых женского естества, не способно было зачать новую жизнь.

В этом мире для Рейвен Уиллоу Уинтер не было и не могло быть любви – настоящей, беззаветной, преданной. Не было для нее и ребенка...

Острый ум, отличная память и огромное трудолюбие сослужили Рейвен хорошую службу. За три месяца до окончания школы она была принята в университет Лос-Анджелеса за счет государственной программы обеспечения одаренной молодежи. У нее, блестящей и незаурядной выпускницы частной школы, были подобные предложения и из других университетов, но она выбрала именно Лос-Анджелес. Во-первых, там было тепло, а во-вторых, там царила очень демократичная атмосфера, если судить по справочно-рекламной литературе. В отличие от школы там разрешалось носить даже – джинсы, которые Рейвен так любила!

В Лос-Анджелесе она сможет носить джинсы, сарафан, там будет множество студентов из разных штатов, разного социального происхождения, и там еще будет легко смешаться с общей массой молодежи. Наконец, в том городе ее оставят в покое, и она сможет полностью отдаться учебе. Кто знает, может, именно в Лос-Анджелесе Рейвен повезет и она встретит хорошего пария, который станет ей другом, любовником и даже мужем...

Рейвен собиралась отправиться в Лос-Анджелес на следующий день после вручения аттестатов зрелости, и эта перспектива, этот свет в конце тоннеля, давала ей силы выдержать оставшиеся три месяца. Теперь ей уже ничего не было страшно!

Увы, она ошиблась. Однажды, вернувшись из школы – это случилось всего за шесть недель до окончания учебы, – она застала свою мать за поспешными сборами. Шейла и ее очередной дружок собирались уезжать из Иллинойса. Она не пригласила с собой Рейвен, не сказала, где будет жить, и вообще вела себя так, словно больше не собиралась поддерживать родственные отношения с собственной дочерью. Шейла сказала только, что хозяйка поместья, миссис Уэйнрайт, зная отличные кулинарные способности Рейвен, любезно согласилась позволить ей жить во флигеле до отъезда в Лос-Анджелес на учебу в университет. Через несколько часов Шейла и ее вечно пьяный друг навсегда покинули поместье.

В полночь Рейвен проснулась от громкого, настойчивого стука в дверь. Сначала она подумала, что к ней снова явился сексуально озабоченный Блейн, который уже два года считался официальным женихом Виктории Уэйнрайт. Потом в ее сердце затеплилась надежда на возвращение матери. Однако за дверью оказался не красавец Блейн и не прокуренная Шейла Уинтер, а... Патриция Уэйнрайт, хозяйка поместья, мать Виктории!

Утонченное лицо аристократки было мрачным и не предвещало ничего хорошего. Рейвен представила, что сейчас ей сообщат о внезапной гибели матери в дорожной катастрофе, и даже схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть.

Совершенно неожиданно хозяйка сказала, что хочет немедленно поговорить с ее матерью.

– Но она уже уехала! – удивилась Рейвен.

– Уехала?!

– Ну да!

Очевидное изумление, написанное на лице хозяйки, заставило внутренне содрогнуться от дурных предчувствий. Пытаясь отогнать от себя ужасные мысли, Рейвен торопливо проговорила:

– Она предупредила вас о своем срочном отъезде и сказала, что вместо нее буду готовить еду я, пока не настанет время уезжать в университет...

На глазах у Рейвен изумление на аристократическом лице хозяйки сменилось выражением крайнего возмущения и презрения. Это выражение было хорошо знакомо Рейвен. Она часто видела его на лице ее дочери, Виктории Уэйнрайт.

– Твоя мать, Рейвен, говорила мне, что у тебя проблемы, но...

– Проблемы? – еще больше удивилась Рейвен.

– Я знаю, что ты злоупотребляешь наркотиками и страдаешь... нимфоманией. Я знаю, что ты к тому же еще и воровка!

Ошарашенная такими обвинениями в свой адрес, Рейвен потеряла дар речи. Она никогда не принимала наркотики и не страдала нимфоманией, хотя имела многочисленные сексуальные связи для нее интимные отношения не были источником наслаждения. С их помощью она лишь хотела добиться хоть немного тепла и заботы...

– Это вам мама сказала, что я... воровка? – едва слышно проговорила Рейвен.

– Не пытайся отрицать это! Мне известно, что ты неоднократно брала деньги из моего дома. Я даже знаю, зачем тебе нужны эти деньги – на наркотики и аборты!

Рейвен онемела от ужаса. Это не она, а ее мать, Шейла, постоянно употребляла наркотики! Это Шейла делала аборт за абортом! До недавнего времени Рейвен даже не подозревала, что неоднократно могла бы стать старшей сестрой. А когда узнала, об этом, бросилась к матери с мольбой: «Зачем ты делаешь аборты? Оставь хотя бы этого ребенка! Не убивай его!» В ответ Шейла окинула ее холодным взглядом и ничего не сказала. И без слов было совершенно ясно, что она не видела ничего плохого в абортах и считала их чуть ли не естественной необходимостью.

– До сих пор я смотрела на все твои выходки сквозь пальцы! – продолжала тем временем разговорчивая хозяйка. – Ради твоей матери! Она превосходная кухарка! Кроме того, я от всей души сочувствую бедняжке, которой досталась такая неблагодарная и порочная дочь! Однако, Рейвен, я не могу оставить незамеченной кражу трех тысяч долларов! Сейчас же верни мне эти деньги, иначе я вызову полицию!

– Но у меня их нет!

– Я тебе не верю!

С этими словами Патриция решительно повернулась и направилась к телефону. Потом остановилась и гневно бросила через плечо:

– Я надеюсь, мы сможем договориться без неприятной публичной огласки произошедшего. Откровенно говоря, я скрывала от мужа предыдущие кражи денег только потому, что он обязательно бы потребовал немедленного увольнения твоей матери. Ах, у меня слишком доброе сердце, и вот теперь я расплачиваюсь за это! Я просто жалела твою мать, – тяжело вздохнула она. – Разумеется, я могла бы вычитывать украденные тобой суммы из ее жалованья, но я даже этого не делала, потому что знала – большую часть заработанных денег она тратит на твое лечение. Я не виню Шейлу в том, что она тайком уехала из этого дома, но имей в виду – она забрала с собой и мое милосердие! Мне нужны мои деньги, Рейвен! Немедленно верни их мне!

– Но у меня их нет, – растерянно повторила та.

«Эти деньги у Шейлы! Моя мать – воровка...» Нет, Рейвен не могла заставить себя произнести вслух правду. Несмотря на это предательство, она все же не могла выдать мать...

Решительно подняв голову, Рейвен смело солгала, глядя прямо в глаза разгневанной Патриции Уэйнрайт:

– Я уже успела потратить их, оплатив счета за лечение.

– Пустая трата! – презрительно фыркнула хозяйка. – Тебе должно быть стыдно, негодница! Наша частная школа дала тебе редкую возможность получить бесплатно хорошее образование, тебя пустили в ограниченный круг богатых и образованных людей, а ты посмеялась над теми, кто хотел тебе помочь!

Когда Патриция упомянула школу, у Рейвен чуть не остановилось сердце от охватившего ее ужаса. Что, если миссис Уэйнрайт заявит о краже трех тысяч долларов в школу и ей не выдадут аттестат зрелости, пока не разберутся в том, кто совершил это преступление? Тогда она не сможет учиться в университете Лос-Анджелеса! Нет, этого Рейвен допустить не могла! Университет был для нее светом, в конце тоннеля, единственной надеждой на счастливое будущее!

– Поверьте, миссис Уэйнрайт, – убеждающе начала она. – Я действительно очень высоко ценю предоставленную мне возможность получить образование и попасть в хорошее общество. Мое лечение оказалось успешным. Сейчас я совсем не употребляю наркотики. Прошу вас, не надо звать полицию! Клянусь, я верну вам все деньги с процентами! Все до последнего цента!

Патриция снова вздохнула, но на этот раз тяжесть вздоха была наполовину притворной, потому что на самом деле ей хотелось вздохнуть с облегчением. Если бы ее муж знал, что она смотрела сквозь пальцы на неоднократно случавшиеся в доме кражи денег только потому, что не хотела лишиться хорошей кухарки, ей бы не поздоровилось.

– Ну хорошо, Рейвен, – процедила она сквозь зубы, – я не стану звать полицию, но ты должна немедленно убраться прочь из моего дома!

Рейвен вынуждена была покинуть уютный флигель в поместье Торнвуд, и в течение последних шести недель учебы в школе ей пришлось узнать, что такое быть бездомной. Впрочем, настоящего дома, теплого и родного, у нее никогда не было...

Рейвен повезло, и вскоре она нашла работу сразу в двух закусочных. После уроков в школе она шла в одну из них, где работала до самого закрытия, а в другой работала по субботам и, воскресеньям с утра и до позднего вечера. Ночевать она иногда оставалась в служебном помещении той или другой закусочной, иногда приходилось спать в парке на скамейке, несколько раз даже пришлось тайком оставаться на ночь в школе.

Но где бы ни приходилось ночевать Рейвен, она всегда поднималась с рассветом и ежедневно перед уроками принимала душ в женской спортивной раздевалке.

Такая жизнь длилась шесть недель. Получив аттестат с отличными оценками по всем предметам, Рейвен Уиллоу Уинтер купила билет на междугородный автобус и отважно отправилась в Лос-Анджелес навстречу своему будущему.

Поначалу ей очень понравилась теплая и дружественная атмосфера студенческого городка, в котором жизнь кипела круглые сутки, подчиняясь своим законам. Но потом Рейвен стала понемногу понимать, что даже в этом плавильном котле она выделялась среди всех остальных. Ее белоснежная кожа не воспринимала солнечный загар, оставаясь белой даже после многих часов, проведенных на пляже. Рейвен даже не краснела, словно ее тело, было изваяно из мрамора, а не из живой человеческой плоти. На Рейвен обращали внимание, на нее оглядывались, пялились, ей завидовали, ее желали, потому что среди золотисто-шоколадных красоток Калифорнии ее иссиня-черные волосы и белоснежная кожа были редким экзотическим великолепием.

Здесь, в университете, никто не смеялся над именем Рейвен или ее одеждой, но девушки как-то сторонились ее, а парни изнывали от страсти.

Рейвен украдкой наблюдала за тем, как смеются и легко флиртуют ее ровесницы, и пыталась научиться этому беспечному смеху и изящному флирту. Увы, у нее ничего не получилось. Она слишком серьезно относилась к любви, слишком большое значение придавала отношениям между мужчиной и женщиной.

Рейвен покорно отдавалась мужчинам, которые вожделели ее тела. Встречая нового любовника, она молилась о том, чтобы жгучая страсть, пылавшая в его глазах, однажды превратилась в нежную любовь.

Увы, этому не суждено было случиться. Каждый мужчина, поначалу желавший близости с Рейвен, очень скоро уходил от нее, напоследок обвинив в излишней серьезности и сухости.

Неужели ни один из них не понимал, что ее настороженная скованность вызвана страхом очередного предательства? Неужели они не понимали, что она так серьезна, потому что любовь имеет для нее огромное значение? Неужели не видели под ледяной оболочкой ее горячее трепетное сердце?

Рейвен сдержала свое обещание и вернула Патриции Уэйнрайт все украденные матерью деньги плюс высокие проценты. Первые конверты с деньгами были высланы ею еще во времена студенчества, последние – когда она уже начала работать в качестве юриста. Общая сумма возвращенных денег составила двадцать пять тысяч долларов, с лихвой покрыв нанесенный Патриции Уэйнрайт ущерб.

Восемь лет назад, отсылая последний конверт с деньгами, Рейвен почувствовала огромное облегчение от того, что перевернула наконец эту постыдную страницу своей жизни. Ей хотелось навсегда забыть годы, проведенные в поместье Торнвуд.

Но полгода назад она получила письмо с приглашением принять участие в торжественной встрече выпускников школы, организатором которой была Виктория Уэйнрайт и ее муж Блейн Кэлхаун. Торжественный прием должен был состояться в Чикаго, в отеле «Фермонт».

Это был вызов, и Рейвен решила принять его! Не теряя времени, она отослала по указанному адресу чек на пятьсот долларов. Таков был взнос за участие в приеме по полной программе, предусматривающей роскошный обед и танцы вечером в субботу и поздний завтрак с шампанским в воскресенье утром.

Теперь у Рейвен были деньги, она очень неплохо зарабатывала в качестве юриста, носила дорогую одежду от лучших кутюрье, имела со вкусом подобранные драгоценности. И все же ее финансовое благополучие не принесло ей счастья, не подарило ей ни теплой дружбы, ни верной любви. В этом смысле она по-прежнему оставалась аутсайдером.

Рейвен решила заплатить своему новому садовнику, Николасу Голту, за то, чтобы он помог ей создать иллюзию любви и счастья, доказать всем ее бывшим одноклассникам, что и она достойна настоящей любви, что она преуспела не только на профессиональном поприще.

Сидя в салоне самолета, Рейвен долго смотрела в книгу ничего не видящими глазами, размышляя о прошлом и настоящем. В конце концов она пришла к горькому выводу: с помощью Ника Голта она хотела скрыть от всех своих недоброжелателей, что они в конечном счете оказались правы, называя ее птицей смерти, плакучей ивой.

Именно такой она и стала – вечно горюющей, неспособной даже родить ребенка...

Глава 10

Апартаменты, забронированные Рейвен в отеле «Фермонт», были чуть ли не самыми лучшими. Между двумя просторными спальнями была шикарно обставленная гостиная, в которой стоял даже кабинетный рояль. Весь интерьер был выдержан в розово-лиловых и кремово-бежевых тонах. Из окон спален открывался великолепный вид на город и озеро Мичиган.

Приехав за несколько часов до торжественного приема, Рейвен и Ник разошлись по своим спальням и провели там оставшееся время, приводя себя в надлежащий вид. Ник позвонил домой и сообщил родителям номер телефона в отеле, чтобы они могли в случае необходимости позвонить ему сюда, в Чикаго. Опытным глазом магната гостиничного бизнеса он внимательно осмотрел всю комнату, предоставленную в его распоряжение, и остался весьма удовлетворен увиденным.

Одеваясь к началу приема, Ник думал только о Рейвен, с нетерпением ожидая увидеть ее в гостиной и потом спуститься вместе с ней в ресторан, где и должен был проходить прием.

Когда Рейвен наконец появилась в гостиной, Ник уже был там, рассеянно наблюдая в окно за опускавшимися на город сумерками.

Неожиданно в дверь постучали. На пороге появился посыльный с букетом черных орхидей.

Недоуменно разглядывая экзотические цветы Ник озадаченно нахмурился и в этот момент услышал за спиной голос Рейвен:

– Спасибо! Как раз то, что надо!

Обернувшись на звук ее голоса, Ник какое-то время молча глядел на великолепное сочетание черного и белого шелка ее вечернего платья. Это был образец элегантности и безупречного вкуса. Платье было в меру скромным, в меру сексуальным, выгодно подчеркивая все достоинства стройной фигуры Рейвен.

Блестящие черные волосы были зачесаны назад и уложены вокруг головы наподобие короны. Макияж на лице был минимальным, как всегда. Единственным украшением служили крупные серьги с ярко-синими сапфирами, оттенявшими пронзительную синеву больших глаз Рейвен, в которых читалась одновременно отвага и неуверенность.

Белоснежка выглядела сказочно прекрасной, но букет черных орхидей был совершенно неуместным!

– То, что надо? – эхом повторил Ник. – Это вы заказали эти черные орхидеи?

– Да, это своего рода розыгрыш для моих одноклассников.

Розыгрыш? Ничего подобного! Ник сразу понял, что дело было не в придуманном розыгрыше, а в том, что эти черные орхидеи почему-то имели для Рейвен очень большое значение – настолько большое, что она, кажется, даже платье сшила специально для такого букета.

– Давайте я помогу приколоть букет к платью, – предложил он.

– Да, конечно, – смутилась она. – Спасибо...

Осторожно вынимая орхидеи из белой упаковочной коробки, Ник не мог не восхититься качеством цветов. Это был роскошный, очень дорогой букет, но...

– Нет, все не так!

– Не так? Что именно?

– Этот букет нисколько не добавит вам очарования, Рейвен. Даже наоборот, он лишь будет отвлекать внимание от вашего прелестного лица. Он здесь совершенно не нужен.

В ее сапфировых глазах, мелькнуло что-то похожее на радостное облегчение. Ник понял, что мысль приколоть к платью этот букет не доставила ей самой никакого удовольствия.

– Поверьте мне, Рейвен, этот букет здесь не нужен! Между прочим, я специалист по цветам!

– Ну, я даже не знаю... – пробормотала Рейвен в искреннем смятении.

На самом деле она решила появиться на приеме с этим букетом на платье только потому, что ужасно боялась, как бы Виктория или Блейн не подарили ей подобный букет из черных орхидей в знак прежнего презрения и насмешки. Если она появится уже с черными орхидеями на платье, это послужит лучшей защитой от такого обидного подарка.

Но теперь, когда Ник твердо заявил, что эти цветы не подходят к ее наряду и что они совсем неуместны, Рейвен вдруг почувствовала радостное облегчение и... уверенность в себе. Даже если Виктория или Блейн осмелятся подарить ей букет черных орхидей, Ник все равно отвергнет цветы, решительно отказавшись прикалывать их к белоснежному шелку лифа ее платья.

– Хорошо, я оставлю их здесь, – кивнула она Нику.

– Вот и отлично! – улыбнулся он. – Между прочим, сегодня вы ослепительно красивы, Рейвен!

– Благодарю за комплимент. – Она слегка покраснела, услышав в его голосе мужское восхищение, и тут же одернула себя – они же договорились, что он будет притворяться влюбленным в нее! – Этот смокинг отлично смотрится на вас! – сказала Рейвен, стараясь говорить деловито и холодно.

– Благодарю вас! – откликнулся Ник с улыбкой.

Он нисколько не сомневался, что экзотическая красота Рейвен не нуждалась в экзотической красоте черных орхидей. Ей нужно БыIоo совсем другое. Ее губам не хватало улыбки, а глазам – блеска уверенности в своей неотразимой красоте.

Вместо того чтобы излучать спокойствие и сознание собственной уникальности, она выглядела несчастной, потерянной неудачницей, не представлявшей для окружающих никакого интереса.

Подчинившись внутреннему порыву, Ник ласково коснулся ее щеки, невольно наслаждаясь нежностью атласной белой кожи, и тихо сказал:

– Я не знаю, кто и как обидел вас, Рейвен, но у меня есть к вам деловое предложение. Давайте отомстим им!

В глазах Белоснежки мелькнуло удивление, потом горячая благодарность, потом ее губы дрогнули в очаровательной улыбке.

– Отличный план, Ник! Отомстим!

Виктория Уэйнрайт Кэлхаун была чрезвычайно удивлена, получив чек, подтверждавший твердое намерение Рейвен Уинтер участвовать во встрече выпускников. Потом удивление сменилось злорадным предвкушением как нельзя более удачной возможности поделиться с друзьями отвратительной правдой о Рейвен, которую ей недавно открыла мать, Патриция Уэйнрайт, когда была вынуждена объяснить дочери, откуда ей известен адрес Рейвен в Лос-Анджелесе.

Теперь к длинному списку грехов Рейвен прибавилось еще и воровство! За то время, которое оставалось до встречи выпускников, Виктория успела присоединить к истории о воровстве денег еще и кражу семейных драгоценностей.

Многие из одноклассников Виктории так и остались жить в окрестностях Чикаго, поэтому ей не составляло никакого труда поддерживать с ними постоянную связь. Они часто виделись и проводили вместе свой досуг. Без Рейвен Уинтер предстоящая встреча выпускников превратилась бы всего лишь в очередной вечер с обедом и танцами. Но Рейвен согласилась приехать, и это означало, что они вволю повеселятся, вспоминая анекдоты прошлого и всякие непристойные истории о ней и ее любовниках. Бывшие подростки, превратившиеся теперь в солидных мужчин, с удовольствием смаковали грязные подробности их интрижек с Рейвен, о которых никогда не распространялись в отрочестве. Дескать, она сама хотела всегда и со всеми подряд, потому что у нее постоянно свербило между ног!

Даже Блейн, прежде с неохотой говоривший о том, что лишил Рейвен девственности, стал теперь откровенничать. Оказалось, их любовная связь длилась целых пять лет, включая те два года, что он был женихом Виктории Уэйнрайт. Жена вскипела от гнева, когда узнала об этом, но Блейн умело погасил ее ярость, сказав, что спал с Рейвен только потому, что она сама бросалась ему на шею, не давая проходу. Чтобы окончательно примириться с женой, Блейн пообещал ей публично сказать Рейвен все, что о ней думает, и сделать это во время встречи выпускников в ресторане отеля «Фермонт» в Чикаго.

Виктория и ее друзья ожидали появления Рейвен с таким же злорадным предвкушением, с каким охотник ожидает появления своей жертвы. Разумеется, став юристом, она теперь зарабатывает приличные деньги, но не такие, которые могли бы ей позволить носить модную одежду от модных кутюрье. Наверняка ее платье будет совершенно в дурном вкусе – что-нибудь бархатное, с глубоким декольте, малинового цвета старого борделя.

Что же касалось мужчины, в сопровождении которого должна была появиться Рейвен, все в один голос предсказывали, что он окажется гораздо моложе ее, каким-нибудь безмозглым красавчиком, этаким жеребцом-производителем. Но некоторые высказывали предположение, что ее спутником скорее всего будет старый, но молодящийся богач. Разумеется, она ему не супруга, а всего лишь алчная любовница, охочая до денег и плотских удовольствий.

Собравшись в ресторане отеля «Фермонт», Виктория Кэлхаун и все ее друзья не сводили взгляда с входных дверей, боясь пропустить долгожданный момент появления в зале Рейвен Уинтер, но когда она действительно появилась на пороге, ее узнали далеко не сразу.

Сначала все взгляды оказались прикованными к Нику. Он выглядел таким же богатым, преуспевающим и уверенным, как все собравшиеся в зале, но его лицо было им абсолютно незнакомо. Наверное, этот высокий загорелый и весьма красивый незнакомец попал сюда по ошибке, но если так, его с охотой примут в свое общество.

Выполняя роль хозяев вечера, Виктория и Блейн двинулись навстречу интересному гостю, и только тут Виктория перевела взгляд на его прекрасную спутницу. Образец тонкого стиля и элегантности, она составляла ему отличную пару. Боже, это же...

– Рейвен?! – в ужасе прошептала она Блейну, умело скрывая изумление под маской широкой любезной улыбки. – Рейвен! – воскликнула она громче. Мы так рады снова видеть тебя!

– Здравствуй, Виктория! – с достоинством ответила Рейвен, не без внутреннего содрогания заметив в глазах бывших одноклассников откровенное презрение.

Потом она взглянула на Блейна и чуть не вздрогнула от жгучего вожделения в его слегка насмешливых глазах.

Ник почувствовал страх Рейвен, замкнувший ее уста для себя он уже решил, что не станет называть полностью свое имя, поскольку среди этих выпускников частной школы было немало постоянных читателей финансовых газет, в которых очень часто мелькали статьи о могучей компании «Эдем Энтерпрайзис» и ее талантливом владельце. Для друзей Рейвен он собирался стать просто Ником. Однако, увидев, что собравшихся в ресторане людей вряд ли можно было причислить к ее друзьям, представился иначе. Протянув сильную мускулистyю руку Блейну, он произнес красивым звучным баритоном:

– Меня зовут Николас.

Обменявшись с ним рукопожатием, Блейн представил Нику свою жену.

– Здравствуйте, Николас, – кокетливо промурлыкала Виктория, с любопытством разглядывая оказавшегося вблизи еще более обаятельным черноволосого спутника Рейвен. Внутри у нее все кипело от бешенства. Эта шлюха, мерзавка, потаскуха не заслуживала общества такого роскошного мужчины! Ну ничего, как только он узнает всю правду о ней – а уж она, Виктория, лично позаботится об этом, – тут же бросит ее!

Распаленное воображение рисовало Виктории живописную сцену гнева Николаса и испуганных слез съежившейся в комочек от стыда и позора Рейвен. Это был настоящий бальзам на сердце, раненное роскошным платьем мерзавки и ее импозантным кавалером!

– Я взяла на себя смелость оставить для вас места за нашим столиком, – снова промурлыкала она, не сводя глаз с Ника. – С нами будут сидеть еще две пары. – Потом она с очевидным сожалением перевела взгляд с Ника на Рейвен и добавила: – Надеюсь, ты не имеешь ничего против этого, Рейвен?

Заметно побледневшей Рейвен хотелось крикнуть во все горло: «Нет! Ни за что!» – но она не могла издать ни единого звука. Как же она сядет за один стол с той, которая так жестоко мучила ее в детстве и юности? Как она будет обедать вместе с мужчиной, которому когда-то отдала все, что имела, и который безжалостно бросил ее?

Нет, Рейвен даже не могла представить, как будет сидеть за одним столом с Викторией и Блейном! Это было совершенно непереносимо! В их присутствии она снова чувствовала себя никчемным существом, ничтожеством, не заслуживающим ни любви, ни простого человеческого тепла.

Рейвен захотелось немедленно исчезнуть, убежать куда глаза глядят из этого великолепного зала, сверкающего хрусталем и столовым серебром. Она уже представила себе, как поворачивается и бежит стремглав прочь, словно Золушка из чудесной детской сказки, заслышавшая, как часы бьют полночь... Вот только не будет влюбленного принца, который бросился бы за ней вслед...

Усилием воли стряхнув с себя оцепенение, Рейвен уже повернулась, чтобы привести свое намерение в исполнение, но тут же была мягко, но властно остановлена сильной мужской рукой, дерзко обнявшей ее узкую талию.

Серые глаза Ника с дружеским участием взглянули на нее. Он улыбнулся и ответил Виктории вместо своей испуганной спутницы:

– Мы с удовольствием посидим за вашим столом, Виктория, но чуть-чуть позже. А сейчас нам бы хотелось выпить немного шампанского и пообщаться со знакомыми. Не возражаете?

– Я не пью, – слегка дрожащим голосом сказала Рейвен, когда Ник подвел ее к серебряному фонтану с марочным шампанским.

– Я тоже не любитель выпить, – кивнул Ник, беря с подноса два хрустальных бокала, уже наполненных шампанским. Протянув один бокал Рейвен, он спокойно продолжил: – Но сегодня, мне кажется, нам обоим не повредит немного вина. Я чувствую себя несколько неподготовленным к тем вопросам, которые могут задать мне ваши... одноклассники. Мне необходим срочный краткий экскурс в прошлое Рейвен Уиллоу Уинтер.

– Честно говоря, мне нечего вам рассказать... – Тогда просто отвечайте на мои вопросы, договорились?

– Хорошо.

– Тогда вопрос номер один: где вы работаете?

– я юрист, занимаюсь вопросами права в области шоу-бизнеса и кинематографа.

– Проще говоря, вы занимаетесь юридическим сопровождением сделок и контрактов между актерами, режиссерами, писателями и киностудиями?

Разумеется, Нику давно было известно, чем именно зарабатывает себе на жизнь Белоснежка, но теперь он хотел услышать это из уст самой Рейвен.

– Да, – разочаровывающе коротко сказала она. – И какое же положение вы занимаете среди множества юристов Лос-Анджелеса, работающих в этой области? Только честно!

– Самое высокое.

– Значит, у вас элитные клиенты? Крупнейшие сделки?

– Именно так.

– Отлично!

Ник отвел взгляд и принялся спокойно разглядывать собравшихся в зале ресторана. Через некоторое время его глаза снова остановились на лице Рейвен, и он тихо произнес:

– Знаете, вы самая прекрасная из женщин в этом зале.

– И что? – слегка удивилась Рейвен.

– Вы поразительно удачны в бизнесе и ослепительно красивы. Это значит, что у вас нет ни малейшей причины робеть перед кем бы то ни было в этом зале, если, конечно, эта причина не гнездится в душе…

Рейвен опустила глаза.

Нику очень захотелось, чтобы она наконец рассказала ему обо всем, что так сильно травмировало ее душу, но вокруг них были люди, олицетворявшие собой столь неприятное для нее прошлое. Сейчас было не время задавать личные вопросы.

Улыбнувшись, Ник осторожно коснулся своим бокалом хрустального края бокала Рейвен и произнес короткий тост:

– За вас, Рейвен! И за успешное выполнение моего плана, который заключается в следующем: представьте себе, что мы сейчас в Лос-Анджелесе. Все эти люди пришли к вам, чтобы просить вашей профессиональной помощи в своих юридических проблемах, потому что все они слышали о вас крайне хвалебные отзывы.

Дело было не в шампанском, это Рейвен знала наверняка. Несколько глотков искристого вина не могли вызвать в ней ощущение блаженного уверенного тепла, разливавшегося по всему телу. Эта теплота, это чудесное ощущение полнейшей безопасности исходили от Ника! Присутствие этого сильного умного мужчины давало ей удивительное чувство защищенности и внутреннего покоя. Он смотрел на нее и прикасался к ней так, словно между ними была не только физическая страсть, но подлинная человеческая любовь.

Трезвый голос рассудка твердил Рейвен, что Ник всего лишь выполняет свое обещание и притворяется, будто любит ее. Она же сама его об этом просила и даже обещала заплатить! Но Рейвен старательно заглушала этот голос, потому что сейчас ей не нужно было знать правду.

Торжественный обед начался с деликатесных закусок перекрестного допроса со стороны так называемых друзей Рейвен. Сначала они захотели узнать все подробности ее работы. Хотя условия сделок являлись конфиденциальной информацией, имена их участников и предмет переговоров не были секретом. Но, странное дело, когда Рейвен спрашивали о ее клиентах, она не могла заставить себя назвать всем известные имена.

– Значит, – довольно улыбаясь, заключила Виктория, – среди твоих клиентов нет ни одного, чье имя было бы у всех на слуху?

– Нет, Виктория, это не так, – решительно вмешался в разговор Ник. – Рейвен ведет дела почти всех наиболее популярных актеров и режиссеров.

– Ах вот как? – недоверчиво пожала плечами Виктория.

Сделав эффектную паузу, Ник четко ответил, глядя в глаза Виктории:

– Именно так и: не иначе.

– Что ж, я рада за тебя, Рейвен, – выдавила Виктория, пытаясь изобразить на лице улыбку.

– Наверное, такая работа отнимает у тебя много времени? А как дела на личном фронте? Ты замужем?

Рейвен изо всех сил старалась представить себе, что она в Лос-Анджелесе и что эти люди пришли к ней как отличному специалисту в своей области, но у нее ничего не получалось. Инициативой владела не она, а Виктория, и Рейвен ничего не могла с этим поделать.

– Нет! я не замужем, – тихо ответила она.

– И не была?

– Ни разу.

Такой ответ, по всей очевидности, доставил Виктории немалое удовольствие, и уже в следующую секунду Рейвен поняла его причину. Такой ответ давал Виктории отличную возможность задать женщине, никогда не бывшей замужем и в детстве сильно страдавшей от собственной незаконнорожденности, еще один вопрос, имевший целью побольше уязвить ее женскую суть.

– А дети? Дети у тебя есть, Рейвен? Сидевший рядом с Рейвен Ник не придал никакого значения этому, как ему показалось, вполне безобидному вопросу. Рейвен же напряглась, словно от удара, и когда Ник ласково коснулся ее руки, то почувствовал ледяную дрожь.

– Нет, Виктория, детей нет, – ответил он вместо Рейвен. Потом повернулся к ней и, окинув влюбленным взглядом, добавил: – Пока нет.

– Ах вот как? – тщетно пытаясь скрыть свое разочарование, протянула Виктория. – Тогда понятно, почему ты сохранила фигуру.

Испуг, вызванный вопросом о детях, мгновенно потерял для Рейвен всякое значение по сравнению с тем, что сказал в ответ Ник и как посмотрел на нее своими серыми выразительными глазами.

Голос рассудка напомнил ей, что это только часть роли, самое настоящее притворство, и по ее же просьбе!

И все же Рейвен хотелось хоть на миг поверить в этот чудесный мираж любви и счастья!

Нику тоже хотелось поверить в иллюзию любви. В этот миг он не помнил о том, что Рейвен просила его притворяться ее возлюбленным. Он хотел стать им в реальности.

Очнувшись от сладких мечтаний, Ник сказал, глядя на Викторию и все, больше раздражаясь ее плохо скрытой враждебностью по отношению к Рейвен:

– Знаете, ей удалось сохранить фигуру не потому, что она еще не рожала, а потому, что она регулярно бегает и много работает в своем саду.

Это было, конечно, преувеличением, но не очень большим.

– К сожалению, у нас не слишком благоприятные условия для занятий бегом, – фыркнула Виктория, чья фигура не была такой изящной и по-спортивному подтянутой, как у Рейвен. – И вообще, чем больше я читаю о беге трусцой, тем меньше он мне нравится. Сомневаюсь, что он действительно приносит пользу.

– Я тоже, – вступила в разговор Сандра, жена одного из бывших одноклассников – и любовников Рейвен. У нее был приятный. голос с мягким южным акцентом. Она не была раньше знакома с Рейвен, поэтому у нее не было никаких предубеждений. – гораздо полезнее работать в саду. Это дает достаточную нагрузку и не утомляет. Кстати, вы слышали о знаменитых тренажерах Голта? Они установлены во всех отелях сети «Эдем».

Пять человек из восьми сидящих за столом заявили, что слышали о них; двое, включая и Рейвен, лишь пожали плечами. И только Ник никак не отреагировал на слова Сандры.

– О, это прекрасные тренажеры! – восхищенно произнесла она. – Судя по всему, этот Голт был профессиональным садовником, потому что тренажеры с поразительной точностью имитируют все движения, которые делает человек, работающий в саду. При правильном использовании тренажеров в работу вовлекаются все группы мышц, в результате повышается тонус всего тела без ненужного наращивания мышечной массы. Впрочем, если именно увеличение тех или иных мышц является вашей целью, к тренажеру прилагается дополнительное оснащение силовыми элементами. Должно быть, у профессиональных садовников профессиональные, гармонично развитые тела! Николас, вы сказали, что занимаетесь ландшафтной архитектурой. Значит, вам должно быть известно, как влияют подобные физические упражнения на формирование тела.

– Да, я действительно занимаюсь ландшафтной архитектурой, но плохо разбираюсь в бодибилдинге.

– Но вы наверняка слышали об этих тренажерах?

– Конечно.

– И какое ваше мнение'?

– Мне кажется, они гораздо эффективнее традиционного поднятия тяжестей, – сказал Ник, Глядя на Сандру и одновременно касаясь едва зажившей ладони Рейвен под столом. В ответ на это прикосновение она перестала дрожать и даже немного потеплела. Интересно, вызвал ли у Рейвен разговор о тренажерах хоть какие-нибудь ассоциации с ним самим? Чтобы проверить это предположение, Нику нужно было посмотреть ей в глаза.

Украдкой бросив взгляд на Рейвен, он убедился в том, что она даже не прислушивалась к разговору, улетев мысленно куда-то далеко.

– А что ты думаешь насчет традиционного бодибилдинга и новых тренажеров? – мягко спросил он, своим вопросом возвращая ее к действительности.

– Ничего, – вздохнула Рейвен и едва заметно улыбнулась. – Впрочем, заниматься садом гораздо приятнее, чем поднимать тяжести.

Глава 11

– Давайте потанцуем, Николас! – предложила Виктория, как только оркестр заиграл танцевальную мелодию. – Рейвен, ты не возражаешь? Тебе и Блейну тоже не помешало бы разок потанцевать вместе и вспомнить былое.

Рейвен сразу поняла, что Виктории очень хочется, чтобы она пошла танцевать с Блейном, потому что он превратит танец в настоящий кошмар. Еще до приезда в Чикаго Рейвен решила, что будет танцевать со всеми своими бывшими любовниками, позволив им еще раз прикоснуться к ней и при этом ясно продемонстрировав свое презрение.

Но теперь ей совсем не хотелось танцевать с ними. Она не хотела, чтобы их руки снова прикоснулись к ее белоснежной коже. И это желание было вызвано не слабостью, а силой. Когда-то Рейвен очень хотелось быть принятой в их круг, но теперь это не имело уже для нее ровно никакого значения. Она чувствовала себя гораздо выше их всех.

Ей не хотелось танцевать с Блейном Кэлхауном, и Ник сразу догадался об этом..

– Простите, Виктория, но я не хочу делиться Рейвен ни с кем сегодня вечером, – улыбнулся он. Мы оба настолько занятые люди, что редко имеем возможность потанцевать вместе для нас обоих это настоящая роскошь.

– А ты, Рейвен? – повернулась к ней Виктория. Ты можешь уступить мне Николаса хотя бы на один танец? В конце концов, бывали времена, когда мы делились с тобой...

– Да, разумеется, – Оборвала ее Рейвен. Она знала, что именно хотела сказать Виктория: бывали времена, когда мы с тобой делились нашими мальчиками.

Внезапно Рейвен осознала с пугающей ясностью, что Виктория так и осталась заклятым врагом, намеренным во что бы то ни стало облить ее грязью в глазах Ника.

Впрочем, что с того, что Ник узнает о ней всю правду? Ведь он только притворяется, что влюблен в нее.

Рейвен была вынуждена признать, что он оказался превосходным актером, поскольку это притворство чуть не заставило даже ее поверить в искренность его чувств.

Пусть Виктория расскажет ему все, что ей заблагорассудится!

– Иди, Ник, потанцуй с Викторией! – улыбнулась она.

– Должно быть, вы незаурядный мужчина в смысле секса, Николас, – провоцирующе проворковала Виктория, двигаясь в такт музыке и едва заметно прижимаясь к партнеру телом.

– Да почему вы так решили?

– Потому что в постели Рейвен побывали практически все мужчины, собравшиеся в этом зале.

На лице Ника не дрогнул ни один мускул.

– Это было пятнадцать лет назад, насколько я помню, – спокойно улыбнулся он выжидательно уставившейся на него Виктории.

– Да, но...

– Извините, Виктория, но я не склонен придавать слишком большое значение подростковому сексу.

Попытка Виктории натравить его на Рейвен и нарушить ее хрупкое душевное равновесие сильно раздражали Ника, но он усилием воли заставил себя сохранять невозмутимое спокойствие. Судя по всему, Виктория намеревалась непременно раскрыть ему глаза на все мыслимые и немыслимые грехи Рейвен. В свою очередь, Ник решил спокойно выслушать ее и отвергнуть все обвинения, одно за другим.

– Николас, вы должны знать, – многозначительно понизила голос Виктория. – Рейвен была caмой настоящей шлюхой, нимфоманкой! Она спала со всеми подряд! В то время она была бедна, а мальчики нашей школы были все как на подбор из зажиточных семей. Разнузданный секс с ними был для нее самым простым способом заполучить их денежки.

Таким ли уж простым?? Ник был уверен, что для Белоснежки все это было очень непросто.

– Конечно, она пыталась забеременеть, чтобы вынудить кого-нибудь из своих любовников жениться на ней, но, слава Богу, этого так и не случилось.

– Зачем вы рассказываете мне все это, Виктория? Вы считаете, что она хочет и меня заманить в ловушку?

– Очень может быть!

– Вряд ли. Рейвен очень богатая женщина, ей не нужны мои деньги.

– Ее стремление к деньгам так же велико, как потребность в многочисленных сексуальных связях!

Виктория хотела еще что-то сказать, но осеклась, заметив ледяной взгляд стальных глаз Николаса. Было совершенно очевидно, что он был сыт разговором о сексуальных потребностях Рейвен. И все же она решилась продолжить беседу.

– Вы должны узнать еще кое-что из ее прошлого...

Пока Ник и Виктория танцевали, Блейн придвинулся ближе к сидевшей за столом Рейвен.

– Ах, Рейвен, Рейвен... – прошептал он с хрипотцой в голосе. – А ведь мы с тобой ни разу не танцевали.

Рейвен передернуло от отвращения, когда она услышала его голос, его слова... Ее захлестнула волна мучительных воспоминаний. Рейвен Уинтер и Блейн Кэлхаун никогда не танцевали, никогда не назначали друг другу свиданий, даже никогда не разговаривали толком, если не считать нескольких расхожих фраз, служивших лишь прелюдией к сексу.

– Потанцуй со мной, Рейвен.

– Нет!

– Тогда почему бы нам не заняться чем-нибудь более интересным? Давай вспомним прошлое и...

Смысл его предложения был предельно ясен. В его глазах пылало знакомое ей вожделение. Блейн хотел прямо здесь и сейчас заняться с ней сексом. Интересно, где? За бархатными портьерами? Или наверху, в ее номере? Или в своем номере?

– Не притворяйся недотрогой, Рейвен, – прошептал он. – Я всегда хотел тебя. Теперь ты стала еще прекрасней, еще желанней, еще сексуальней... Вспомни, нам всегда было хорошо вдвоем. Ты помнишь?

Хорошо вдвоем? Ее сердце болезненно сжалось при воспоминании о том, как она отдала ему свою девственность.

За те двадцать лет, что прошли с того дня, Рейвен иногда казалось, что в голосе очередного любовника она слышит наконец подлинное чувство нежности и любви. Но потом она поняла, что в отличие от неопытных юношей мужчины умели притворяться, научившись говорить именно то, что хотела слышать от них женщина. На самом же деле все мужчины, независимо от своего возраста, хотели от Рейвен только одного удовлетворения своей плоти.

Блейн никогда не притворялся нежным и любящим, он был с ней самым честным из всех мужчин. Но Рейвен никогда не было с ним по-настоящему хорошо. Xoрошо было только ему, в то время как она чувствовала себя еще более одинокой и опустошенной, чем без него.

– Идем, Рейвен, – настойчиво повторил Блейн, и на этот раз в его голосе отчетливо прозвучали нотки нетерпения. – Идем же!

– Нет!

Она отвернулась от Блейна и взглянула на танцевавших Ника и Викторию. Вне всяких сомнений, та уже успела рассказать Нику все грязные сплетни о ней, смакуя каждую сальную подробность. А может, еще не успела? Ник был по-прежнему спокоен и уверенно двигался в такт музыке, все такой же элегантный и обаятельный. Похоже, Виктория еще не успела ошарашить его своими россказнями. Иначе Ник не вел бы себя так расковаванно и спокойно.

– Твой мужик будет возражать? – усмехнулся Блейн.

Вряд ли. После того как Виктория все ему расскажет, он будет даже рад ее исчезновению вместе с Блейном. Как бы он ни старался до конца играть навязанную ему роль влюбленного, рассказ Виктории вызовет в нем сильнейшеe отвращение к Рейвен. И все же ей не хотелось идти с Блейном. Поэтому она сказала:

– Да, он будет очень возражать! Может, даже задушит тебя голыми руками! Понятно?

Когда Виктория и Ник вернулись к столу, лицо последнего казалось каменным.

Значит, она ему все рассказала! Рейвен поняла, что теперь никакие деньги и прежние договоренности не заставят Ника остаться рядом с ней, притворяясь влюбленным. Гордость не позволит ему этого сделать. Он не из тех, кого можно безнаказанно дурачить. Вот сейчас он подведет Викторию к столу, потом развернется и уйдет из ресторана. Уйдет навсегда, не сказав Рейвен ни единого слова на прощание...

В каком-то смысле такой конец был предпочтительнее для нее, чем чувствовать его праведный гнев.

Однако все случилось иначе. Доведя Викторию до ее места за столом, Ник остановился и улыбнулся:

– Потанцуешь со мной, Рейвен?

Отведя ее в самый дальний, укромный угол танцевальной площадки, он оглянулся и, убедившись в том, что они находятся вне досягаемости для cлишком любопытных глаз и ушей, уверенно повел Рейвен в танце. Хотя их почти никто не видел, Ник все же настоял на том, чтобы они танцевали как счастливые влюбленные – Рейвен должна была обнять его за шею, а он ее за талию.

Их тела не соприкасались, но и без того было понятно, что эти двое любят друг друга.

Несмотря на то, что Рейвен послушно двигалась в такт его движениям, он чувствовал ее страх и скованность. Рейвен молчала, с ужасом ожидая его жестоких слов.

– У меня состоялась очень интересная и познавательная беседа с вашей подругой Викторией, – сказал Hик наконец. – Рейвен, посмотрите на меня!

Рейвен не сразу выполнила его просьбу-приказ, и он терпеливо подождал, пока она не поднимет на него свои большие пронзительно-голубые глаза.

– Хотите знать, что она мне сказала?

– Мне кажется, я уже знаю.

– Тогда посвятите и меня в это.

Руки Ника очень бережно касались ее талии, а глаза внимательно глядели в бледное лицо. Рейвен почувствовала себя немного увереннее от теплой заботы, которой светились его глаза.

– Ну хорошо, – кивнула она. – Виктория рассказала, что моя мать и я были очень бедны и жили во флигеле поместья ее матери, выполняя работу кухарки. Еще она рассказала, что все меня ненавидели и...

– Но почему, Рейвен? Почему вас ненавидели? – с мягким участием спросил Ник, и теплота его голоса заставила ее сделать неожиданное признание:

– Потому что я была не такой, как все. Они были богаты, я – бедна. Они носили дорогую одежду, сшитую в лучших домах моды. Моя одежда была всегда потертой и купленной в комиссионных магазинах. К тому же им не нравилось мое имя...

– Чем же могло не понравиться ваше имя?

– Они считали его отвратительным, гадким, уродливым... Меня дразнили птицей смерти, плакучей ивой...

Ник вскипел в душе от бешенства, представив, как больно ранили маленькую девочку издевательства и жестокие насмешки сверстников. Его охватило желание немедленно отомстить им за это! Но уже в следующую секунду первобытный инстинкт был заглушен заботой о Рейвен.

– Ваше имя мне кажется удивительным и прекрасным. К тому же оно очень подходит для такой черноволосой и гибкой, словно ива, как вы, – с искренним чувством произнес Ник.

– Спасибо, – прошептала Рейвен, на миг забыв стыд и боль прошлого, но тут же вспомнила, с каким каменным лицом Ник подошел к столу после танца с Викторией. – Что еще Виктория рассказала вам?

– Она сказала, что я, должно быть, весьма хорош в постели, если не смущаюсь целого зала ваших бывших любовников.

Рейвен опустила голову, не зная куда деваться от стыда, но Ник ласково, поднял пальцем ее подбородок и улыбнулся.

– Они никогда не были моими любовниками, – тихо сказала она. – Да, я спала с ними, но... они были тогда подростками, в силу возраста чрезмерно интересовались сексом, а я...

– Вы были одиноки? Искали любви там, где ее не было? – догадался Ник, пристально глядя в прелестные глаза Белоснежки.

– Мне очень стыдно за это, Ник.

– Это им должно быть стыдно, а не вам!

– МЫ были тогда всего лишь подростками...

– Это извиняет лишь гормональную бурю в крови, но не жестокость их отношения к вам!

Нику снова захотелось расправиться с давними обидчиками Рейвен, но и на этот раз он сумел справиться с этим нецивилизованным желанием.

– Зачем мы здесь, Рейвен? – спросил он после минутной паузы.

– Как это зачем?

– Я хочу сказать – почему вас так волнует мнение этих людей? Ведь вы нисколько не нуждаетесь в их одобрении, правда?

– Пожалуй, вы правы. Раньше я действительно хотела убедить их в том, что добилась невероятных успехов и в профессии, и в личной жизни...

– А теперь?

– А теперь мне наплевать на них! – Рейвен вдруг смело и открыто улыбнулась Нику. Но уже в следующее мгновение на ее прелестном личике появилось выражение печальной задумчивости. – Если хотите, мы можем уйти.

– Да, я хочу уйти отсюда, – кивнул Ник, – но не хочу прерывать наш танец, Рейвен.

– Да? – В ее удивленных голубых глазах мелькнул огонек слабой надежды. – Я тоже хочу продолжить наш танец...

Тогда давайте поднимемся наверх, найдем какую-нибудь приятную музыкальную радиостанцию и потанцуем в свое удовольствие! Согласны?

Глава 12

Поднявшись в апартаменты, они стали медленно танцевать на пушистом лилово-кремовом ковре гостиной. Оба молчали, но явственно чувствовали физическое влечение друг к другу.

Подчинившись наконец голосу женского естества, Рейвен медленно подняла голову, и Ник, прочитав в ее затуманившихся глазах безошибочное желание, нежно прильнул к ее губам.

Их первый поцелуй был почти невинным. Просто нежное, как перышко, прикосновение. Потом их губы осмелели, лаская друг друга все жарче и сильнее. Под страстным натиском мужских губ рот Рейвен приоткрылся в чувственном призыве, и Ник хрипло застонал от наслаждения.

– Скажи, Рейвен, чего ты сейчас хочешь? – едва слышно прошептал он ей на ухо. Его тело уже давно красноречиво говорило о том, чего хочет он, и все же Ник оставил решающее слово за ней.

Рейвен тоже горела желанием, и это было совсем иное чувство, чем прежде, с другими мужчинами. Кстати, ни один из них никогда не предоставлял ей возможность выбора, как это только что сделал Ник. Теперь она не чувствовала себя принужденной к сексу – напротив, сама пылала страстью к мужчине, узнавшему правду о ее прошлом, но не отвергнувшему ее после этого.

«Стоп! Разве ты забыла, что платишь ему за притворство?!» Эта мысль острым ножом пронзила сердце Рейвен. Неужели и теперь Ник просто играл свою роль до конца в надежде получить щедрое вознаграждение? Или в надежде, что она станет рекомендовать его – как садовника? как любовника? – своим богатым подругам?

Рейвен резко отпрянула в сторону.

– Ник, ты вовсе не обязан делать это. Там, внизу, в ресторане, на глазах у всех это было бы по достоинству оценено, но теперь, когда мы одни, не нужно больше притворяться, что...

Ник остановил этот лихорадочный монолог, приложив к ее губам палец. Он не стал говорить ей, что влюбился по-настоящему, потому что считал такое признание преждевременным для Рейвен он по-прежнему оставался простым садовником, пусть и успешным, но все же далеко не таким богатым, как владелец сети элитных отелей «Эдем». Ник искренне верил в то, что Рейвен рассказала ему о своем прошлом, о том, как одноклассницы издевались над ней, а одноклассники просто использовали ее для удовлетворения своей едва проснувшейся страсти. Но рассудок велел ему не торопить события. В его голове до сих пор звучали предостерегающие слова Виктории Кэлхаун о том, что это Рейвен былa охотником, а жертвой были наследники богатых семей.

Ник чувствовал, как в его сердце растет потребность видеть рядом с собой Белоснежку всегда – сегодня, завтра, всю жизнь! Это было очень опасно, так как он должен был думать не только о себе, но и о двух юных девочках, своих горячо любимых дочерях. Однажды они уже были жестоко преданы своей собственной матерью, и Ник не мог допустить, повторения этой трагедии.

Нику нужна была Рейвен. Он хотел ее. Он полюбил ее. Но пока не был вполне уверен, что ей можно доверять.

– Скажи, Рейвен, чего ты сейчас хочешь? – тихо повторил Ник.

– Тебя, – едва слышно выдохнула она. – Я хочу тебя, Ник...

До женитьбы на Дендре и после развода у Ника было много женщин.

Те из них, которые были с Ником после того, как он разошелся с Дендрой, знали все о нем и о правилах жизни, которых он строго придерживался. Они также с самого начала знали, что он не собирается заводить с ними слишком серьезных отношений, не говоря уже о том, чтобы жениться во второй раз. Ник никогда не знакомил их со своими дочерьми. Все женщины, с которыми он встречался, твердо знали, что любовь Ника принадлежит только его дочерям, что его отношения с женщинами никогда не выйдут за грань взаимного приятного развлечения и время препровождения.

Все женщины, с которыми Ник занимался любовью, в один голос твердили, что он самый искусный и ласковый любовник, умеющий разбудить в них самые сокровенные желания и довести их до логического конца. Путешествуя с ним по стране чувственных наслаждений, они всегда ощущали себя предметом обожания и поклонения, не говоря уже о полной безопасности.

Но теперь, оказавшись наедине с Рейвен и собираясь вместе с ней отправиться по знакомой тропе к самым вершинам блаженства, Ник вдруг понял, что это будет совершенно новое путешествие. Перед ним открывалась страна не только наслаждений, но настоящей любви, где он, похоже, так ни разу и не побывал за всю свою сексуальную жизнь... Внезапно Ник почувствовал некоторую робость. Он не знал, как себя вести, чтобы не спугнуть птицу счастья.

Нельзя торопиться! Ник решил, что станет действовать очень медленно и осторожно. Его губы будут осторожно касаться ее тела во всех мыслимых и немыслимых местах, всякий раз задерживаясь там на несколько мгновений. Это будет неторопливым началом целой вечности блаженства!

Представив себе весь сценарий, Ник приступил к действиям. Он стал раздевать Рейвен и начал со шпилек в ее черных блестящих волосах. Потом его губы нежно коснулись висков Белоснежки, потом мочек ушей, Потом шеи, подбородка...

– Что ты делаешь? – прошептала она не дыша.

– Раздеваю тебя.

Разделавшись со шпильками, его длинные ласковые пальцы переместились к сапфировым серьгам, украшавшим ее маленькие уши.

– Быстрее... – прошептала Рейвен.

– Нет.

– Но, Ник... – умоляюще выдохнула она.

Что-то в ее голосе заставило Ника посмотреть ей в глаза. Там он увидел... страх! Судя по всему, ей ни разу не пришлось наслаждаться томительной прелюдией к настоящему сексу, и теперь она боялась, что за это время произойдет что-нибудь такое, что помешает им обоим завершить начатое путешествие.

– Не бойся, здесь никого нет, кроме нас с тобой. Нам никто и ничто не помешает, – прошептал Ник. Нам с тобой некуда торопиться, Золушка. Ведь тебя не ожидает тыква-карета, запряженная шестеркой лошадей-мышей, и когда часы пробьют полночь, тебе не надо будет возвращаться домой... у нас с тобой впереди целая ночь.

Слушая успокаивающие слова Ника, Рейвен смутно понимала его правоту, но все же пыталась помочь ему самому раздеться.

– Не надо так торопиться, – улыбнулся он. – Ты действительно хочешь меня?

– Да, я безумно хочу тебя, Рейвен...

Взяв Рейвен за руку, Ник повел свою Белоснежку в ее спальню, задернул тяжелые портьеры и включил большой торшер, стоявший в углу. Его мягкий свет тотчас озарил спальню золотисто-розовой луной.

Ник медленно снял с Рейвен ее роскошное черно-белое шелковое платье и, когда она предстала передним совершенно обнаженной, стал целовать ее так, как не целовал еще ни один мужчина.

Он целовал ей ладони, колени, там, где еще недавно были кровавые ссадины, словно прося прощения за причиненные страдания и обещая никогда больше не делать ей больно.

– Ник, прошу тебя... я хочу тебя...

Подняв голову, Ник увидел в глазах Рейвен уже не страх, а блеск горячего вожделения.

– Тогда раздень меня, – обезоруживающе улыбнулся он.

Дрожащими от радостного нетерпения руками Рейвен стала расстегивать пуговицы на его рубашке...

Когда одежда была снята, Ник бережно уложил Белоснежку на прохладные шелковые простыни и снова посмотрел ей в глаза.

Там он увидел те же слова, что горели теперь в его сердце: я люблю тебя! Я люблю тебя!

Никогда еще ему не было так хорошо!

Они лежали, крепко обнявшись, чувствуя себя единым целым и наслаждаясь пережитым только что высшим блаженством.

Ник ласково перебирал пальцами пряди ее черных густых волос, рисуя в воображении чудесное выражение любви и умиротворения на лице Белоснежки.

Осторожно повернув к себе ее голову, он отвел от лица шелковые пряди блестящих волос и... увидел в глазах Рейвен тревогу.

– Что с тобой, Рейвен?

– Есть еще кое-что, чего Виктория, наверное, не успела тебе рассказать.

– Да? И что же?

– Она, как и все остальные, считает меня воровкой. Она думает, будто я воровала деньги в доме ее родителей, когда мы с мамой жили у них в поместье.

– Не только деньги, но и драгоценности, – с улыбкой добавил Ник и, заметив изумление в огромных глазах цвета сапфира, сказал: – Она мне и это рассказала. Рейвен, ты была тогда совсем юной, бедной и отчаявшейся...

Значит, ему уже было известно и об этом позорном факте из ее прошлого! Судя по мягкости голоса, Ник давно простил Рейвен и не придавал этому никакого значения. Но он должен знать правду!

Она хотела рассказать ему, как все обстояло на самом деле, но ее сердце сжалось , от боли, потому что даже теперь, спустя много лет, такой поступок казался ей предательством по отношению к матери.

Слушая ее сбивчивый рассказ, Ник искренне сопереживал, понимая, что женщина, причинившая Рейвен сильную боль, все же была ее матерью. Когда Рейвен обессиленно замолчала, он тихо сказал ей:

– Ты защищала свою мать.

И мысленно добавил: «Хотя она тебя никогда не защищала».

Рейвен до сих пор хранила верность Шейле, точно так же как дочери Ника в глубине души продолжали любить свою непутевую мать.

Помолчав, он продолжал:

– Ты взяла на себя вину своей матери. Если бы хозяйка потребовала вернуть немедленно все деньги, это стало бы настоящей катастрофой для тебя. Вряд ли малолетней воровке и наркоманке разрешили бы учиться на юридическом факультете университета.

– Но ведь она не стала делать этого, и я со времeнем с лихвой расплатилась с матерью Виктории, горько улыбнулась Рейвен. – Как выяснилось, инвестирование тех денег в мое обучение, в мое будущее оказалось для нее гораздо выгоднее, чем немедленное обращение в полицию. Я отослала ей двадцать пять тысяч долларов. Я уверена, что это намного превышает ту сумму, которую украла у нее моя мать... Кстати, миссис Уэйнрайт никогда ничего не говорила о пропавших драгоценностях, – с легким недоумением сказала Рейвен, и ее глаза стали печальными и очень серьезными. – Ник, я не воровка и никогда ею не была. Я хочу, чтобы ты знал это.

«Нет, ты воровка, Рейвен! И еще какая! – с улыбкой подумал Ник. – Ты украла мое сердце, но я не хочу, чтобы ты мне его возвращала. Оно твое».

– Хорошо, теперь я знаю, что ты не воровка, вслух сказал он, чувствуя, как в нем снова разгорается желание. – А теперь я хочу... любить тебя, Рейвен...

Любить тебя! Эти слова, отдавшись теплой волной по всему ее телу, вызвали в ней такое сильное возбуждение, какого она никогда не испытывала с другими мужчинами. Он сказал «я хочу любить тебя», а не «я хочу заняться с тобой любовью». Для Рейвен разница была огромной и очень важной.

Ник стал медленно и очень нежно целовать ее тело там, где он не успел побывать в первый раз, и Рейвен впервые в жизни полностью раскрылась, отдаваясь ему так, как ни одному другому мужчине...

Всю ночь они переходили от горячих, страстных ласк к блаженному забытью и обратно, потому что даже во сне их тела искали друг друга руками, губами...

В конце концов их разбудил настойчивый звонок телефона. Протянув руку к аппарату, Ник машинально взглянул на часы: было одиннадцать с четвертью!

– Доброе утро, Николас! – раздалось в трубке. Это я, Виктория. Мы оставили для вас и Рейвен два места за нашим столиком. Завтрак уже в разгаре. Приходите! Здесь много отличной еды и шампанского!

– Одну секундочку, Виктория, – сонно пробормотал Ник и, прикрыв трубку ладонью, с улыбкой взглянул на лежавшую рядом с ним в сладкой истоме Рейвен, которая мгновенно встревожилась при имени «Виктория». – Завтрак уже начался. Виктория и Блейн оставили для нас два места за своим столиком.

– Ты голоден? Хочешь есть?

– Я хочу только тебя, – тихо проговорил он и отняв ладонь от трубки, сказал уже громче: – Пожалуй, мы с Рейвен пропустим этот замечательный завтрак.

– Значит, мы больше не увидимся?

– Боюсь, что нет.

– Что-нибудь случилось, Николас?

Он почувствовал приступ ярости, услышав в голосе Виктории откровенную надежду на то, что между ним и Рейвен произошло что-то неприятное. Подавив желание ответить резкостью, Ник безмятежно рассмеялся и сказал в трубку:

– Нет, Виктория, как раз наоборот! Мы отлично проводим время! Передайте, пожалуйста, привет всем остальным и извинитесь за нас, что мы не придем на завтрак.

Положив трубку, Ник повернулся к Рейвен и повторил с неподдельной страстью в голосе:

– Я хочу только тебя...

Их разбудил пронзительный сигнал будильника, предусмотрительно поставленного Ником на половину второго.

Пора было вставать, принимать душ, одеваться и отправляться в аэропорт, чтобы успеть на четырехчасовой рейс в Лос-Анджелес.

Нежно поцеловав Рейвен, Ник с неохотой встал с постели и, надев уютный махровый халат, подошел к окну, чтобы раздвинуть портьеры. Ему хотелось в последний раз насладиться великолепным видом на город и озеро.

Однако никакого города и озера он не увидел. За окном большими хлопьями валил снег. Изумленный таким поворотом событий, Ник некоторое время молча глядел на сказочную картину. Тем временем голос диктора радиостанции, включенной Рейвен, привычной скороговоркой сообщил, что на город неожиданно обрушилась запоздалая снежная буря, практически парализовав движение транспорта и сделав невозможными полеты. Городской аэропорт был срочно закрыт, а все авиарейсы отложены как минимум до следующего утра.

Получилось, что Ник и Рейвен застряли в этой сказочной снежной стране, в то время как у каждого были важные дела в Лос-Анджелесе.

– Извини, – пробормотала Рейвен Нику, подсознательно ожидая от него вспышки гнева. Будь сейчас на его месте Майкл, он бы непременно обрушился на нее с градом жестоких обвинений в том, что у него срываются срочные дела. Впрочем, окажись на месте Ника Майкл, они бы не были застигнуты снегопадом в отеле, потому что отправились бы в Лос-Анджелес первым утренним рейсом – задолго до того, как над городом разразилась снежная буря.

Вспомнив Майкла, Рейвен подумала, что он наверняка нашел бы общий язык с Викторией и Блейном, очень быстро бы подружился с ними. Наверняка он бы настоял на том, чтобы Рейвен пошла танцевать с Блейном, и не только с ним, а со всеми бывшими любовниками-одноклассниками. Сам Майкл тем временем с удовольствием развлекал бы их жен. Потом Рейвен уговорила бы его отправиться спать, потому что на другой день им предстояло подняться очень рано из-за необходимости успеть на утренний рейс домой. Потом он бы потребовал от нее сексуального удовлетворения и после грубоватого совокупления крепко заснул бы, отвернувшись к стене... А Рейвен чувствовала бы себя счастливой потому что он все-таки не отказался от роли эскорта на этой важной для нее встрече выпускников...

Взглянув на Рейвен, Ник не мог не заметить ее печальную задумчивость.

– Послушай, Рейвен, – мягко сказал он, – это же еще не конец света. Напротив, так романтично! Знаешь что? Давай примем душ и закажем завтрак в номер. Но прежде мне, да и тебе, я думаю, тоже, нужно сделать несколько телефонных звонков. Согласна?

Белоснежка встретила его слова чудесной улыбкой, но в следующее мгновение на ее лице появилось крайне сосредоточенное выражение.

– Пытаешься вспомнить деловое расписание? – слегка поддел ее Ник.

– Нет, я пытаюсь вспомнить номер телефона Лорен Синклер в Кадьяке на Аляске. Она, Джейсон Коул и я должны были встретиться завтра в двенадцать часов, чтобы обсудить будущую картину, которую он снимает по ее роману «Дары любви».

– Завтра? Тогда она, может быть, уже вылетела в Лос-Анджелес.

– Вот именно! А я не знаю, в какой гостинице она остановится.

– Твое присутствие на этой встрече обязательно.

– Нет, не обязательно, но очень желательно, сказала Рейвен и мысленно добавила: «Лорен обрадуется, если я буду рядом с ней во время важного для нее разговора с Джейсоном». Она не стала говорить вслух, потому что это прозвучало бы излишне самонадеянно. – Мы с Лорен должны убедить Джейсона не менять счастливый конец ее романа. Я уже дважды звонила ей, поэтому должна вспомнить номер.

Она замолчала, сосредоточенно глядя в пространство перед собой.

– У тебя фотографическая память?

– Во всяком случае, была когда-то. С возрастом у меня появилось такое ощущение, будто пленка постепенно кончается, а другой у меня почему-то нет.

– Тогда почему бы не полистать телефонный справочник? Или Лорен Синклер – это ее псевдоним?

– Да, это действительно псевдоним, но мне известно ее настоящее имя. Однако она так заботится о сохранении своей частной жизни в полнейшей тайне, что я буду несказанно удивлена, если обнаружу номер ее телефона в справочной книге.

– Ладно, я прекращаю свои расспросы, иначе ты никогда не вспомнишь этот злополучный номер. Я пойду в свою спальню и буду звонить оттуда, чтобы не мешать тебе. А потом... Можно мне присоединиться к тебе в душе?

– Да... конечно...

Рейвен была уверена, что правильно вспомнила последовательность цифр, но когда Лорен так и не сняла трубку, она решила на всякий случай проверить номер по телефонной справочной службе Кадьяка. Как она и ожидала, в списках справочной службы не значилось ни Лорен Синклер, ни Мэрилин Пирс. Судя по всему, как и предполагал Ник, писательница уже вылетела в Лос-Анджелес.

Глава 13

Тогда Рейвен позвонила в собственный офис и оставила сообщение для своей секретарши с просьбой отменить все встречи, назначенные на первую половину понедельника, поскольку она из-за нелетной погоды застряла в Чикаго.

Сделав еще несколько деловых звонков, Рейвен подошла к окну и стала задумчиво глядеть на причудливые завихрения снежных потоков за стеклом. Наверное, на улице было очень холодно. Но даже если бы Рейвен оказалась сейчас там, под снегопадом, ей все равно было бы тепло, потому что она впервые в жизни чувствовала себя По-настоящему счастливой.

Ник тоже глядел в окно, любуясь сказочной красотой снегопада и чувствуя себя бесконечно счастливым. Набрав свой домашний номер, он стал ждать, пока трубку снимет кто-нибудь из его родителей. Наверное, счастливый голос выдаст его с головой. Во всяком случае, мама сразу поймет, что с ним произошло что-то очень хорошее.

Однако вопреки ожиданиям к телефону подошла его старшая дочь, которой было уже двенадцать лет. Саманта была дома, и это означало, что Дендра нарушила свое обещание и не взяла девочек к себе на воскресенье. Ник почувствовал приступ негодования по отношению к легкомысленной и безответственной Дендре, в очередной раз обманувшей девочек. Однажды она уже предала их, но только старшая, Саманта, помнила об этом.

Ника захлестнула волна сочувствия и горячей любви к дочери, и он сказал в трубку:

– Привет, Саманта!

– Папочка!

– Почему ты дома? Что случилось?

– Она сказала, что простудилась. Голос действительно был охрипшим.

Услышав в голосе Саманты нотки защиты по отношению к матери, по мнению Ника, совершенно не заслуживавшей этого, так как много лет назад она сама бросила своих детей, он снова возмутился. Впрочем, Саманта даже радовалась в глубине души, когда Дендра по той или иной причине отменяла воскресные свидания с детьми.

Ник надеялся, что, повзрослев, обе девочки наконец поймут, какова на самом деле их мать – эгоистичная и бессердечная.

– Как ты себя чувствуешь, детка?

– Все хорошо, папочка. Мы с бабушкой и дедушкой играем в канасту.

На лице Ника появилась счастливая улыбка. Если бы не его родители, ему было бы чрезвычайно трудно в одиночку поднимать своих дочерей. Бабушка с дедушкой горячо любили своих внучек, всякий раз с готовностью отзываясь на просьбы Ника о помощи.

– Ты выигрываешь?

На другом конце раздался счастливый детский смех.

– Нет! Выигрывает, как всегда, бабушка!

– Как всегда! – эхом откликнулся Ник, улыбаясь во весь рот. Это была своего рода семейная традиция.

Бабушка всегда выигрывала в канасту.

– А где Мелоди?

– у Джессики.

Девятилетней Мелоди могло вообще не быть на этом свете, если бы Ник в свое время не узнал о том, что Дендра беременна и собирается сделать аборт. Тогда ему удалось уговорить ее не делать этого. В итоге родилась Мелоди.

– Ты уже едешь домой, папочка? – с надеждой в голосе спросила Саманта.

– Нет, детка, – с долей грусти ответил Ник. Сейчас ему очень хотелось оказаться рядом с дочерью. Больше того. Похоже, я не смогу вернуться домой до завтрашнего вечера. Хочешь узнать почему?

– Почему? – повторил детский голосок.

– Потому что здесь, в Чикаго, внезапно разразилась сильнейшая снежная буря.

– Снежная буря? – восторженно переспросила Саманта.

Ник улыбнулся. Обе девочки обожали снег. Как только они узнали о его существовании. Все рождественские каникулы проводили на озере Тахо, где находился один из отелей «Эдем». Там они могли с утра до вечера играть в снежки, кататься на санках и пить горячий шоколад с нежнейшим зефиром, глядя как за окном тихо падают снежинки.

– Жаль, что тебя сейчас нет рядом со мной, – сказал Ник. – Знаешь, что я сейчас чувствую?

– Нет. А что ты сейчас чувствуешь?

– Мне кажется, будто я попал в один из твоих стеклянных снежных шаров и кто-то хорошенько встряхнул его!

– Здорово!

– Конечно, здорово! – согласился Ник, вспоминая коллекцию снежных шаров, которую собирала Саманта.

Из каждой деловой поездки Ник обязательно привозил ей новый шар, и таких прелестных игрушек у нее накопилось уже довольно много. Из Чикаго, где он сейчас находился, он не планировал привозить никаких подарков, потому что эта поездка была очень короткой, кроме того, внутренний голос нашептывал Нику, что из этой поездки он может привезти своим дочерям самый драгоценный подарок из всех – маму!

– Папочка, меня зовут, – с сожалением в голосе проговорила Саманта.

– Ну что ж, иди, детка! Я тебя очень люблю! До встречи завтра вечером!

– Я тоже очень люблю тебя, папочка!

«..Я тебя очень люблю! До встречи завтра вечером!..» Эти слова, сказанные Ником с огромной нежностью, громом прозвучали для вышедшей в этот момент в гостиную Рейвен. Она направлялась в душ, чтобы там подождать Ника, но на полпути передумала, решив заглянуть в нему в спальню, чтобы вместе с ним полюбоваться снегопадом. На душе у нее было сказочно тепло, сердце пело от счастья...

Но теперь все это разом куда-то пропало, и крепкий лед снова сковал ее сердце. К глазам подступили жгучие слезы разочарования. Никто уже давно не видел слез Реивен, не увидит их и Ник. Она сумеет справиться с ними к тому времени, когда он придет вслед за ней в душ. К тому же он не станет тратить времени на разглядывание ее лица, когда перед ним предстанут перспективы получения разнообразного наслаждения...

«А разве ты сама не хочешь этого?» – язвительно спросил ее внутренний голос. Да! Она хотела, чтобы Ник снова прикасался к ней, любил ее...

«Любил? – продолжал все тот же язвительный голос. – Или занимался любовью?»

Увы, теперь Рейвен знала наверняка, что все это было лишь искусным притворством с его стороны, несбыточной мечтой, которая растает вместе с ЭТИМ неожиданным снегом. Но пока она не растаяла, Рейвен хотела насладиться ее остатками.

– Рейвен!

Она уже почти дошла до душевой комнаты, когда Ник окликнул ее. Она не хотела, не могла повернуться к нему, чтобы не показать своих глупых слез. Но он сам повернул Рей вен к себе за плечо и, приподняв двумя пальцами подбородок, нежно коснулся губами ее мокрой щеки.

– Я не знаю, что ты услышала из-за моей двери, но знаю наверняка, что неправильно истолковала услышанное. Так что ты услышала?

– Ты разговаривал со своей возлюбленной... или с женой.

– Рейвен, у меня нет ни жены, ни возлюбленной, – тихо сказал Ник, глядя в заплаканные глаза Белоснежки и радостно думая о том, что ей небезразлично, есть у него жена или нет, есть ли у него вообще другая женщина, которой он может сказать: «...я тебя очень люблю! До встречи завтра вечером...» Значит, она ревнует? Она сама хочет быть его возлюбленной или даже женой? Ника охватило опасное желание сейчас же сделать Рейвен предложение, но трезвый рассудок тотчас напомнил о существовании двух девочек, которых нельзя было обмануть во второй раз.

– Я разговаривал с дочерью, – улыбнулся Ник.

– С твоей дочерью?

– Да, у меня две дочери. Саманте, с которой я только что разговаривал, уже двенадцать лет, а младшей – девять. У меня есть две дочери, Рейвен, но нет ни возлюбленной, ни жены.

– Твоя жена... она умерла? – сочувственно спросила Белоснежка.

– Кто? Дендра? – горько засмеялся Ник. – Нет, моя бывшая жена очень даже жива!

– Она сильно обидела тебя?

– Нет, – посерьезнел Ник. – Она обидела моих дочерей.

После короткого вздоха Рейвен порывисто прижалась к Нику, и он понял ее искреннее сочувствие к нему и его дочерям.

«Она полюбит их!» – обрадовался Ник.

Эта женщина, которая в юности была жестоко предана своей матерью, хорошо понимает, насколько ранимы нежные сердца девочек. Однако трезвый рассудок тут же напомнил ему слова Виктории: страсть Рейвен к деньгам ненасытна! Нику хотелось прижать ее к себе, рассказать всю правду о себе и своих дочерях, попросить ее стать ему женой, а девочкам матерью... Но, обжегшись однажды на молоке, он должен был дуть на воду не только ради собственного блага, но для блага своих дочерей. Он ни на секунду не усомнился в своей любви к Белоснежке и надеялся, что и она любит его, но время раскрыть все карты пока не настало.

Вместо того чтобы покрепче обнять Рейвен, Ник жестом велел ей сесть на диван, а сам остался стоять посередине гостиной. Такая дистанция была необходима для того, чтобы он мог спокойно рассказать ей всю историю о своей бывшей жене Дендре. Если во время рассказа он будет обнимать Рейвен, она сразу почувствует его боль и гнев и он поддастся опасному искушению рассказать всю правду не только о Дендре, но и о себе самом.

– Мы с Дендрой поженились через полгода после окончания колледжа. Это был неосмотрительный шаг с моей стороны, как я теперь понимаю. Мне хотелось иметь детей, и Дендра, как мне тогда казалось, целиком и полностью разделяла это стремление. Когда через год у нас родилась дочь Саманта, я был на седьмом небе от счастья, но Дендра оказалась ужасной матерью. К сожалению, выяснилось это только через три с лишним года. В моем присутствии она играла роль самой любящей и заботливой матери на свете, но когда меня не было, маленькая Саманта была фактически предоставлена самой себе. Дендра занималась только собой и своими капризами.

– Боже, как ужасно, – прошептала Рейвен, но Ник, казалось, не услышал ее и продолжил:

– Спустя год после рождения Саманты мы решили, что у нас должно быть двое детей. Поверь мне, Рейвен, я никогда не принуждал Дендру к рождению второго ребенка, она сама высказала свое горячее желание родить еще одного малыша. Месяц шел за месяцем, но она все не беременела, несмотря на наши совместные усилия. Мы оба были очень огорчены этой неудачей.

Ник замолчал и сделал глубокий вдох, тщетно пытаясь успокоиться. Внутри у него бушевала ярость, с которой он едва мог справиться. Его глаза были устремлены куда-то далеко, он перестал воспринимать окружающую действительность. Его сжигала ненависть и боль.

– Ник! – осторожно позвала его Рейвен. Очнувшись от горьких и мучительных воспоминаний, он улыбнулся ей и продолжил:

– Саманте было уже три года, когда это случилось. Однажды я пришел домой с работы раньше обычного. Входя в дверь, я услышал телефонный звонок и снял трубку. Медсестра из частной клиники подтвердила факт беременности Дендры, несмотря на то что все это время она принимала противозачаточные таблетки, и просила передать ей, что операция по прерыванию беременности назначена на утро следующего дня. Кроме того, выяснилось, что Дендра собиралась пройти процедуру стерилизации путем перевязки маточных труб, чтобы никогда уже не, подвергаться риску нежелательной беременности. Вот так! А ведь все это время она ловко делала вид, что вместе со мной горюет о том, чтo никак не может забеременеть во второй раз!

Рейвен всем сердцем сочувствовала Нику. Ей Хорошо была известна боль измены и предательства. Но зачем Дендра так ужасно поступила с Ником? Почему она не хотела иметь второго ребенка? Судя по всему, это было не импульсивное решение, а холодный расчет. Очевидно, Дендре очень хотелось выйти замуж за Ника, хотя она и не разделяла его желания иметь двоих детей, да еще сразу после свадьбы. Поэтому ей приходилось систематически обманывать его впоследствии.

Но почему?

Для Рейвен ответ казался очевидным: Дендра слишком сильно любила Ника, чтобы делить его еще с кем-нибудь, даже с собственными детьми.

– Наверное, Дендра очень сильно любила тебя, – вслух произнесла она.

Но Ник знал, что Дендра любила не его, а его деньги. В этом заключалась горькая правда, которую он пока не хотел открывать Рейвен. Но в ее тихих словах он услышал вдруг новую грань отношения женщины к мужчине. Рейвен полагала вполне правдоподобным то объяснение случившемуся, что Дендра просто слишком сильно любила его, а не его богатство и все, что из этого вытекает.

– И что же случилось потом, Ник?

– Я уговорил ее оставить ребенка и не делать аборт, – сказал он, а про себя добавил: «Я заплатил ей за то, чтобы она родила второго малыша», – после рождения Мелоди мы развелись. Наш брак оказался неудачным.

– Мелоди?[4]

– Да, – счастливо улыбнулся Ник. – Это имя ей очень подходит. Она всегда такая веселая и приветливая, словно звонкая песня радости и безоблачного счастья! Когда я думаю о том, что Дендра хотела убить ее задолго до рождения... Если бы в тот день я не вернулся домой пораньше...

– Но ведь ты вернулся! – ободряюще сказала ему Рейвен, думая о том, как ее мать делала аборт за абортом, без колебаний убивая своих нерожденных детей. – А кто же заботится сейчас о твоих дочерях? – вдруг встрепенулась она.

– Мои родители. Мы живем все вместе. Сегодня Дендра должна была взять их к себе на весь день, но в последнюю минуту, как это бывало уже не раз, отказалась. Заявила, что внезапно простудилась.

– Значит, она до сих пор живет в Лос-Анджелесе?

– В Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке, в других городах. Она вышла замуж за очень состоятельного человека, у которого уже есть дети.

– Ты все еще любишь ее?

– Честно говоря, я вообще не помню, чтобы я когда-либо любил ее по-настоящему. Все мои чувства были разом уничтожены в тот день, когда я понял, что она тайком была готова убить нашего ребенка и что если бы не случайность, именно так все бы и произошло. Мне страшно даже подумать об этом!

Рейвен понимающе кивнула, и в комнате на некоторое время воцарилось молчание. Наконец Ник спросил:

– А ты до сих пор любишь свою мать, несмотря на ее предательство?

Прежде чем ответить, Рейвен долго размышляла, потом едва слышно проговорила:

– Сейчас уже не люблю. Но очень долгое время после ее внезапного отъезда и всего того, что произошло потом, я действительно продолжала ее любить. Мне кажется, она не любила саму себя, поэтому оказалась неспособной любить собственного ребенка. А почему ты спрашиваешь меня об этом, Ник? Ты хочешь понять, что чувствуют Саманта и Мелоди по отношению к своей матери?

– Да. Меня особенно волнует Саманта. Она почему-то стремится во что бы то ни стало сохранить отношения с Дендрой, хотя та не проявляет особого энтузиазма.

– Ты не должен препятствовать Саманте в этом, Ник. Придет время, и она сама порвет эти отношения.

– Рейвен, я хочу познакомить тебя с моими дочерьми, – внезапно заявил Ник.

– Я буду очень рада, – прошептала она.

– Давай устроим совместный ужин на этой неделе?

– Отличная идея!

Рейвен на секунду задумалась, вспомнив, что уже очень давно – а если быть точнее, целых пять лет не готовила ужин, рассчитанный на гостей, но, понадеявшись на опыт и хорошую память, предложила:

– Может, устроим ужин у меня дома? Я неплохо готовлю.

– Ты уверена, что хочешь этого?

– Абсолютно!

– Отлично! МЫ придем к тебе в гости!

Заметив в ее глазах нерешительность, Ник мягко спросил:

– Тебя что-то беспокоит?

– Просто я подумала, не пригласить ли нам и твоих родителей?

Ник не сомневался в том, что его родители с удовольствием примут это приглашение. Особенно мама, которую уже распирало любопытство – с какой это женщиной он отправился в Чикаго на весь уик-энд?

Это ей он постарался посадить роскошные розы и сирень из собственного питомника? А теперь еще хочет познакомить со своей семьей?

– Спасибо за приглашение, но, думаю, на первый раз вполне хватит моих девочек. С Мелоди проблем не будет, а вот Саманта может заважничать и даже показать свою враждебность к тебе, чужой женщине. Она прелестная девочка, Рейвен. Ласковая и очень заботливая ко мне, к сестре, к бабушке и дедушке. Но за пределами семейного круга она скрытна и недоверчива.

Джейсон не любил тратить время попусту и никогда этого не делал, чем сильно отличался от других творческих натур, порой терявших чувство времени и пространства. В отличие от типичных представителей богемы он был очень собранным и организованным человеком.

Узнав, что первая половина дня у него неожиданно освободилась, Джейсон тут же переключил внимание на дела, которые предстояли ему в ближайшие четыре дня. В четверг он должен был вылететь в Гонконг на съемки очередного фильма, а до того нужно было выполнить множество других мелких дел и обязанностей, часть которых имела большое значение, а остальные были простой рутиной. Но Джейсон не делал различий между важным и не очень важным. Все дела будут выполнены им до отлета в Гонконг.

В течение нескольких освободившихся часов он решил разобраться с накопившейся корреспонденцией. Если бы рядом была верная Грета, он бы просто надиктовал ей все ответы. Но Греты не было, и Джейсон решил вызвать к себе стенографистку из секретариата студии.

Сняв трубку, он набрал номер исполнительного администратора студии «Голд Стар». Марго была отличным администратором, и Джейсон, несмотря на то что день вручения наград считался на студии неофициальным выходным, был уверен, что она пришлет eмy хорошую стенографистку.

На другом конце сняли трубку и Джейсон, не представляясь, сказал:

– Мне нужна помощь.

– Нет, Джейсон, – тотчас узнала его Марго. – только не сегодня. Разве ты забыл какой сегодня день?

– Нет, не забыл, но мне срочно нужна помощница.

– Всего лишь одна помощница? – недоверчиво переспросила Марго. Обычно Джейсон требовал от нее нескольких помощников и немедленно.

– Да, одна, – подтвердил Джейсон. – Точнее, мне нужна стенографистка с двенадцати до трех часов дня. Это возможно? .

– Хорошо, я пришлю тебе кого-нибудь к полудню.

– Спасибо!

– Всегда к твоим услугамl – улыбнулась Марго. – Да, чуть не забыла! Желаю удачи сегодня вечером!

Она появилась на пороге его кабинета ровно в полдень. Ее появление было абсолютно бесшумным, словно она материализовалась из воздуха.

В тот момент Джейсон был целиком погружен в свою работу, но что-то заставило его поднять голову. Опытный актер, он сумел скрыть свое изумление при виде явившейся к нему стенографистки.

В секретариате студии стенографистками и секретарями, как правило, работали начинающие актрисы. Они мечтали попасться на глаза какому-нибудь известному Голливудскому режиссеру и «засветиться», чтобы он при случае вспомнил о них и, может быть, дал какую ни будь роль в своем фильме. Для этого они всегда одевались стильно и ярко, их макияж был безупречным, они с охотой брались за любую работу и старались при всяком удобном случае продемонстрировать свое умение играть самые разные эмоциональные состояния. Они были умными, красивыми, талантливыми, и каждая обладала несомненно и индивидуальностью.