Хищник II

Глава 1

Космический корабль внеземной цивилизации, преодолев пространства со скоростью, близкой к скорости света, снизился над западным полушарием и, совершенно незамеченный, вошел в атмосферу Земли. Приближение его не зарегистрировали ни НОРАД в Колорадо-Спрингс, ни сибирский радарный комплекс в Аблаково, ни какие-либо другие станции слежения. Защитный светоотражающий камуфляж позволил ему проскочить мимо геосинхронных спутников и остаться невидимым для космических телескопов. Лишь войдя в атмосферу Земли на сверхзвуковой скорости, он вызвал легкую вспышку — это на короткий миг озарились ярко-красным светом рефлекторы теплоты. Вспышка, однако, оказалась не такой уж значительной, чтобы ее зафиксировали, а если бы и случилось подобное, то ее приняли бы за странствующий метеорит, сгоревший при вхождении в верхние слои атмосферы.

Корабль снизился над Карибским морем и со свистом понесся к джунглям Белиза, вспенивая воду образующимся Потоком воздуха и слегка набирая высоту по мере приближения к Центрально-Американскому материку. Совершенно незамеченный, он прошел над Гватемалой и взял курс на северо-запад через Мексику к юго-западной границе Соединенных Штатов, туда, где Колорадо впадает в Калифорнийский залив. Он промчался над пустыней Мохаве, накаляя еще больше песок. Его конечным пунктом был Лос-Анджелес.

Шел 1995-й год, впереди ждало долгое, жаркое, душное лето. Вот-вот должна была начаться охота.

Завизжали тормоза, микроавтобус теленовостей с надписью «Основное ядро» остановился у кромки тротуара, у самых заграждений, образованных полицейскими машинами. Когда водитель нажал на педаль экстренного торможения, где-то совсем рядом прогремели взрывы, послышались вой сирены и автоматные очереди. Не успела машина остановиться, как Тони Поуп распахнул дверцу и спрыгнул на землю, приказав двум другим членам своей команды, чтобы они пошевеливались.

В этот момент за заграждением раздался взрыв такой силы, что Поуп чертыхнулся. Одна из полицейских машин задымилась, пламя перекинулось на стоявший недалеко «Мерседес» последней марки; его пассажиры выскочили наружу. Они укрылись за стоявшим рядом небольшим грузовичком по доставке товаров и стали вести непрерывный огонь из автоматов по полицейским, пригнувшимся за своими машинами.

Команда Поупа бросилась вытаскивать из автобуса видеоаппаратуру, а сам он, сунув в рот сигарету, попытался оценить обстановку. Посреди улицы, неподалеку от горящего «Мерседеса», валялись на боку два полицейских мотоцикла с разбитыми стеклами и фарами, с погнутыми рулями, с крыльями и бензобаками, изрешеченными пулями. Оба их владельца лежали, скорчившись, на земле. Даже с такого расстояния Поуп видел, что они истекают кровью. Люди были еще живы, но, судя по всему, подумал он, долго они не протянут. Один из раненых шевельнулся, другой попытался отползти, но не смог.

Со стороны заграждения Поуп заметил одного из полицейских в костюме для обезвреживания неразорвавшихся бомб, который явно пытался добраться до них, укрываясь от пуль за щитом. Один из бандитов, увидев его, вышел из-за грузовичка и выстрелил из гранатомета. Взрывная волна подхватила полицейского со щитом и отшвырнула назад, где он и остался лежать без движения.

Поуп закурил сигарету и выругался — его команда все еще продолжала выгружать аппаратуру и только-только начала устанавливать телеантенну, похожую на большую тарелку. Вот бы получился кадр, подумал он, окажись мы немного порасторопнее. Да к тому же эти заторы на улицах, черт бы их подрал. На месте происшествия он насчитал уже пять телевизионных групп, включая вездесущих японцев, которые, казалось, всегда и везде поспевают первыми, да и аппаратуры у них в десять раз больше, чем у остальных. Поуп никак не мог понять, как им это удается, разве что они подкупают полицейских диспетчеров, чтобы те, прежде чем вызвать наряд полиции, звонили сперва им. Поуп затянулся и с отвращением выдохнул дым.

Он стал наблюдать за репортерами из соперничающих программ теленовостей, которые расположились поблизости, и его губы скривила злая усмешка. Примерно за квартал от линии огня несколько групп с миникамерами выбирали позицию, фокусируя телефотолинзы на место перестрелки. Майк Бакула с седьмого канала стоял во всем черном в три четверти профиля к камере и с серьезным видом наговаривал текст:

— И вот, когда переживающий небывалую засуху Лос-Анджелес пятьдесят девятый день изнемогал от сорокаградусной жары, произошла еще одна стычка между заправилами наркобизнеса и городской полицией…

Чуть дальше Билл Лемье с четвертого канала представлял события так, будто он по-прежнему собственный корреспондент, ведущий репортаж об уличных боях в Южной Америке. Он работал там до того, как телекомпания отозвала его на родину вести репортажи о все усиливающемся насилии на улицах Лос-Анджелеса. Его серые глаза за линзами очков смотрели прямо в камеру и он своей обычной скороговоркой обращался к ведущему в студии:

— Второй раз за сегодняшний день мы оказались в зоне боевых действий, Дейв. — Камера показала лежащих рядом с мотоциклами раненых, и Лемье слегка повернулся. — Убиты два сотрудника полиции, идет жуткая стрельба, кругом свищут пули. Полиция, похоже, не в состоянии контролировать ситуацию. Право, трудно поверить, что это Лос-Анджелес, Дейв, — вашему репортеру ситуация напоминает о попытке кровавого государственного переворота, предпринятой в прошлом году в столице Колумбии Боготе. То, что полчаса назад началось как обычное дорожное происшествие, сейчас переросло в перестрелку небывалого масштаба.

Да-да, подумал Поуп, напомни нам о своих заслугах в качестве зарубежного корреспондента, а то мы уже забыли о них. Можно подумать, ни один из нас даже недостоин лизать тебе туфли, ведь ты вел репортажи из горячих точек в Рио и Буэнос-Айресе. Тоже мне! С гримасой отвращения Поуп отвернулся и увидел Брюса Миллера из новостей кабельного телевидения, комментирующего происходящее со всей напускной мелодраматичностью, на какую только был способен.

— Всего две-три минуты назад, — уныло констатировал он, — когда полиция предприняла смелую попытку спасти раненых товарищей, вся улица содрогнулась от страшного взрыва. Скорее всего, это была граната, но мы не уверены… и вот убит еще один полицейский…

Все репортеры говорили одновременно, прижимая микрофоны к губам, чтобы звукооператоры не запечатлели на своей пленке комментарий стоявших неподалеку других журналистов. Билл Луэллин с девятого канала, вездесущий «человек с улицы», брал интервью у обезумевшего латиноамериканца, потную, голую грудь которого прикрывал промасленный передник.

— Мы нашли свидетеля, — объявил Луэллин, вдохновляясь и подавая свою информацию как нечто из ряд вон выходящее. Взгляд его метнулся от камеры к объекту интервью. — Рядом со мной — Хуан Белтран, владелец заведения под названием «Кукурузные лепешки Хуана». Когда началась перестрелка, вы оказались в самом ее центре. Расскажите нам, что произошло!

В самом центре? — подумал, затягиваясь, Поуп. Да ты, приятель, не иначе как пудришь мне мозги?

— Моя прекрасная передвижная закусочная! — простонал Хуан, воздевая к небу руки. — Она — все, что у меня было… Они разнесли ее в щепки! Мои микроволновые печи, моя пароварка для толченой кукурузы с мясом, моя… — Он не выдержал, повернулся в сторону перестрелки, и, грозя кулаком, заорал во все горло:

— Вы, мудаки хреновы!

Луэллин тщетно пытался прикрыть микрофон рукой. Поуп усмехнулся. Так тебе и надо, Луэллин, будешь знать, как лезть в прямой эфир с этим чертовым кукурузником! Господи, да ведь все эти ребята — сущие дилетанты. С тех самых пор, как Тони Поуп появился в Лос-Анджелесе, они все до единого старались не отстать от него, пытаясь подражать его крутому, бескомпромиссному, победному стилю, но ведь Поуп — «мастер боевой уличной журналистики» — всего один такой, и сейчас он покажет этим презренным пискунам, как надо работать. Тони выхватил у звукооператора микрофон и принял характерную для него позу в четверть оборота к камере.

— Тони Поуп и его «Основное ядро» — в прямом эфире на месте действия и в вашем доме, — заговорил он, глядя прямо в камеру, как будто пытался загипнотизировать зрителей. Этот наглый самоуверенный взгляд всегда приковывал к себе внимание — в нем чувствовались властность и уверенность. — Это сцена из Дантова «Ада», — продолжал он, на долю секунды повернувшись туда, где шла перестрелка. — Изматывающая жара, огонь и дым, крики умирающих — а воротилы наркобизнеса продолжают терроризировать Лос-Анджелес, ведя открытую войну за господство на улицах. Кто же, черт побери, тут правит бал? Разумеется, не полиция, которую превосходят как по численности, так и по вооружению и которая просто не в состоянии справиться с ситуацией. Не пора ли мэру, отсиживающемуся в своем летнем домике на озере Тахо, объявить военное положение, ввести национальную гвардию и положить конец кровопролитию?

Уж теперь-то этот подонок наверняка оставит свое озеро и примчится. Зачем просто сообщать новости, нужно создавать их, — с удовлетворением подумал Поуп. Тут его внимание привлек вой полицейской сирены, и он развернул камеру, чтобы снять стремительно несущуюся по тротуару патрульную машину. Она зацепила по пути его микроавтобус. — Хэрригэн! — в ярости отметил про себя Поуп. Он зацепил меня специально!

Эти двое терпеть не могли друг друга. Для «боевого уличного репортера» Тони Поупа лейтенант-детектив Майк Хэрригэн был паршивым неандертальцем, «фараоном», фашистом, который предпочтет прицепиться к представителю средств массовой информации, чем арестовать преступника. Для Майка Хэрригэна, выросшего на улицах Лос-Анджелеса и не терпящего всякого вздора, вроде болтовни Тони Поупа, тот был всего лишь выскочкой и зазнайкой. Впрочем, Майк презирал всех репортеров.

Машина остановилась, Хэрригэн вышел и направился к баррикаде.

Поуп навел на него камеру, на ходу придумывая текст, как это делает спортивный комментатор, описывающий перипетии состязания, только в данном случае игра велась не на жизнь, а на смерть. Поуп не просто не любил Хэрригэна, он его ненавидел, и, к сожалению, недооценивал его. Стоило только тому появиться, как всегда что-нибудь да происходило. Особенно, если находившийся там же Тони Поуп провоцировал его.

Лейтенант Майк Хэрригэн, огромный, мощный негр, которому было уже под сорок, действительно зацепил автобус Поупа намеренно, однако, направляясь к заграждению из полицейских машин, он и думать забыл о «мастере боевой уличной журналистики». Для Хэрригэна Тони Поуп был чем-то вроде надоедливого насекомого, которое надо прихлопнуть, чтобы оно не жужжало. Ведь есть на свете дела и поважнее. Например, жизнь его товарищей.

За одной из машин Хэрригэн заметил Леону Кэнтрелл и Дэнни Арчулету. Они стояли, пригнувшись, с пистолетами в руках. Кэнтрелл была молодой красивой брюнеткой, умной и энергичной, она прекрасно зарекомендовала себя и заслужила репутацию очень хорошего полицейского — крутого и надежного. Что же касается Дэнни Арчулеты, то они с Хэрригэном знали друг друга очень давно: друзья детства, они вместе выросли и вместе пошли служить в полицию, а последние пятнадцать лет работали в паре. Кэнтрелл и Арчулета целились из своих пистолетов в грузовик на другой стороне улицы. Оказавшись рядом с ними, Хэрригэн рывком ослабил галстук и расстегнул еще одну пуговицу на пропитавшейся потом сорочке. Арчулета кивнул в знак приветствия.

— Не терзай меня ожиданием, Дэнни, сынок, — сказал Хэрригэн, толкнув его в бок.

— Дело плохо, Майк. Двое наших мотоциклистов остановили «Мерседес», сопровождающий грузовик — в нем оказались наркотики. В грузовике находились десять колумбийцев из банды «Эль Скорпио», вооруженные до зубов.

— Пытаются прорваться в свой штаб, — добавила Леона, кивнув на соседнее здание. — Мы не даем им проскочить, но наши двое раненых истекают кровью.

Хэрригэн глянул из-за капота на двух распростертых на земле мотоциклистов. Дело плохо — это еще мягко сказано, подумал он. Господи, что получится, если взять группу колумбийских гангстеров, обучить тактике терроризма и постоянно подпитывать их деньгами какой-нибудь межнациональной корпорации? Получится банда «скорпионов», неуправляемых психов, решивших прибрать торговлю наркотиками в Лос-Анджелесе к своим рукам и убирающих всех и вся, кто заступает им дорогу. Включая и полицейских, но вовсе не ограничиваясь ими. Согласно последнему сообщению из штаба, это дело о перестрелке уже было передано под юрисдикцию ФБР, поскольку «скорпионы» представляли проблему не только в Лос-Анджелесе, но и чуть ли не во всех других крупных городах страны. Однако, как обычно, когда дело доходит до действий, агентов ФБР на месте не оказалось. Хэрригэн покачал головой.

— А где же, черт возьми, специальное вооружение, которое нам так долго обещали? — бросил он.

— Так и застряло в той перестрелке в Сан-Педро, — ответил Дэнни. — Говорят, эти подонки сбили один из наших вертолетов. Настоящий бардак!

— А мы, значит, пока оружие доставят сюда, будем молча наблюдать, — послышался голос сержанта Риджера. — Миллс и Джонсон долго не протянут. Без бронеавтомобиля нам до них не добраться.

Да, это так, снова подумал Хэрригэн. Если мы еще немного промедлим, бедняги умрут от потери крови или схлопочут шальную пулю. Он повернулся и взял у одного из полицейских короткую скорострельную винтовку, с рукояткой, как у пистолета.

— Сейчас я потолкую с этими мерзавцами, — бросил он Дэнни, протягивая ему винтовку. — Когда подам сигнал, прикрой меня.

Дэнни кивнул и вогнал патрон в двенадцатикалиберное ружье для разгона демонстрантов.

— Будет сделано, — кратко сказал он.

Пригнувшись, Хэрригэн бросился к своей машине и открыл багажник. Тот был забит вещевыми мешками с полицейской амуницией на случай мятежей и военного нападения, а также содержал небольшой арсенал, насчитывавший два скорострельных обреза, автоматическую винтовку двести двадцать третьего калибра, снайперскую винтовку триста восьмого калибра с телескопическим прицелом и прикладом, девятимиллиметровый карабин со складывающимся прикладом, и целый ассортимент пистолетов, в том числе и «смит-вессон» тридцать восьмого калибра, который Хэрригэн почти никогда не использовал, разве что в качестве оборонительного оружия. Была у него и более мощная артиллерия: массивный хромированный израильский «орел пустыни» сорок четвертого калибра, «глок-23» сорокового калибра и небольшой «детоникс» сорок пятого калибра. В кобуре под мышкой он носил полуавтоматический кольт сорок пятого калибра. Стандартный калибр полицейских револьверов был девять миллиметров, но Хэрригэну хотелось, чтобы у него под рукой имелось все, что только можно было заполучить.

Он выбрал одну из короткоствольных штурмовых винтовок и, щелкнув затвором, проверил ее. Арчулета тем временем прилаживал к окнам машины пулезащитные щиты, он понял, что именно задумал Хэрригэн. И не то чтобы от этого его намерения Арчулете стало легче, просто Хэрригэн знал, что делает. Добраться до раненых можно только одним способом: поставить какой-нибудь заслон между этими чертовыми колумбийцами и лежавшими на земле полицейскими. А под рукой у них, кроме автомашин, ничего не было. Они работали довольно долго, а когда закончили, Арчулета кивнул Хэрригэну. Тот сел в машину, просунув ствол винтовки между спинками своего и соседнего сидений, чтобы оружие не соскользнуло. Затем, держа дверцу открытой, повернул ключ зажигания, выжал сцепление и, резко дав задний ход, поехал по тротуару, грозя зацепить открытой дверцей микроавтобус Тони Поупа.

Черт возьми, подумал Поуп, неужели снова защепит? Он постарался побыстрее убраться с дороги, но машина Хэрригэна все-таки задела «Основное ядро» своей дверцей, которая от столкновения слетела с петель. Хэрригэн, как ни в чем не бывало, продолжал ехать дальше. Миновав линию обороны полиции, увеличил скорость и что-то крикнул раненым. Леона и Дэнни открыли огонь, их поддержали другие полицейские, обеспечивая тем самым прикрытие, мчавшемуся по направлению к раненым Хэрригэну.

Для глаза Хищника машина Хэрригэна, проскочившая мимо полицейского заграждения, показалась мерцающим расплывчатым пятном. Датчики боевого шлема, настроенные на инфракрасное видение, зарегистрировали тепло ее двигателя. Высвеченная на дисплее целостная картина представала в размытых мерцающих тонах красного, желтого и оранжевого цветов, она вся пульсировала точками трепещущего яркого света, исходившего от тел сражающихся и от вспышек выстрелов. Вылетавшие из стволов трассирующие пули по огненной дуге неслись к грузовичку, за которым также укрылись люди. Хищнику это напоминало решетчатую конструкцию, где сражающиеся пользовались лазерами, а инфракрасный дисплей лишь усиливал жар от пламени. На входе поступало слишком много информации, надо было отфильтровать ее хотя бы частично.

Дисплей, гудя, будто сделал рывок вперед, когда в ответ на телепатическую команду Хищника, сканер боевого шлема дал изображение четче. В фокусе появилась машина Хэрригэна, началась обработка исходящих от нее тепловых излучений…

Дисплей будто снова сделал рывок вперед, концентрируя фокус и тем самым увеличивая изображение. Датчики обработали металлический корпус автомобиля, теплоту, исходящую от двигателя, проникли в кабину и сосредоточились на находившейся там форме жизни. Изображение стало еще четче. Когда биосканеры заполучили все необходимые данные и сравнили их с информацией, содержащейся в банке памяти боевого шлема, сбоку инфракрасного дисплея высветилась информация о форме жизни в несущейся машине.

Невидимый для участников перестрелки благодаря своему светоотражающему камуфляжному скафандру, Хищник наблюдал за происходящим с крыши одного из ближайших домов. Он тихо урчал, щелкая челюстями, если звук прорывался наружу. Он был в восхитительном возбуждении. Предвосхищении. Трепетном ожидании охоты.

На протяжении многих тысячелетий род Хищника охотился во Вселенной. Это была воинственная раса, непревзойденная в своем мастерстве среди других форм жизни. В течение бесчисленных поколений они утверждали себя, выслеживая других существ — дичь, как они называли их, часто таких же хищников, как и сами они, и не было для них большего удовольствия, чем смертельный танец охотника и его жертвы, завершающийся взятием трофея — черепа и позвоночника побежденного существа. С любовью и заботой очищенные и отполированные, эти трофеи становились украшением жилища охотников, равно как и примерами их совершенствования и определенного статуса в своей среде. И не сыскать было дичи более возбуждающей и непокорной, чем чувствующие формы жизни. В особенности — люди.

В некотором смысле люди были подобны самим хищникам. Двуногие, высокоразвитые, разумные и агрессивные — господствующий вид в их собственном мире, на планете, которую они именовали Землей. Они называли себя homo sapiens, что в переводе с одного из древних языков означало «человек разумный». Потому превыше всего они ценили этот свой разум, хотя, казалось, агрессивные в них инстинкты были развиты гораздо больше. На протяжении всей своей истории они постоянно враждовали друг с другом, изобретая различные замысловатые модели властвования, а искусство ведения войны довели до степени изящного, Разумеется, они были примитивными и низшими существами, что, впрочем, нисколько не делало их менее опасными. И все же доставляло удовольствие следить за их развитием на протяжении многих и многих веков! Когда их впервые обнаружили, они были не более чем полудикими, жили племенами, их разум и орудия труда находились на очень низком уровне. Однако как жестоко они дрались! Когда еще только начались первые охотничьи экспедиции на третью от Солнца планету, стали поступать сообщения, что от этого вида следует ждать многого. И по мере того, как век сменялся веком, это предсказание оправдывалось.

Они далеко ушли в своем развитии, эти человеческие существа. Их технология развивалась стремительно, техника становилась все сложнее — хотя, по сравнению с развитием науки на родной планете Хищника, все еще казалась примитивной. Оружие, которое разработали люди, теперь вполне могло представлять реальную угрозу, да и их амбиции возросли. К тому же в самом недавнем прошлом одному человеку удалось не только ускользнуть от охотника, но и победить его. Прежде такого никогда не случалось. Дичь становилась умнее и гораздо опаснее. А значит, и гораздо интереснее.

Машина неслась к двум раненым, лежавшим на мостовой. Хэрригэн высунулся в свободное от дверцы пространство, правой ногой вжимая педаль газа в пол и держась правой рукой в самом низу руля, он висел сбоку машины как индеец на боевом коне, двигаясь на бандитов под углом. Он рассчитал все до секунды.

«Скорпионы» открыли бешеный огонь по приближающейся машине. Повиснув в дверном проеме, Хэрригэн старался не потерять управление, в то время как пули прошивали ветровое стекло и осыпали его колючим стеклянным дождем, напоминавшим крошеный лед. Они прошили приборную доску, спинки сидений, стуча по металлическому корпусу, точно сотни молотков.

Хэрригэн завис еще ниже, до боли изогнув позвоночник, но руль не выпускал. Приблизившись к раненым, он резко потянулся, включил низшую передачу. Заскрежетал, протестуя, металл, машина притормозила и пошла юзом, потом, виляя, как рыба хвостом, со скрежетом остановилась перед лежащими на мостовой, обеспечивая собой прикрытие между ними и бандитами.

Из-за заграждения показались несколько полицейских. Они передвигались короткими перебежками и пригнувшись — от «скорпионов» их прикрывала только машина Хэрригэна. Пока они оттаскивали раненых, Хэрригэн выскочил из автомобиля и, оставаясь вне поля зрения стрелков, попытался приблизиться к почерневшему от копоти «Мерседесу». Он метнулся с винтовкой в руке к машине. Град пуль застучал по мостовой.

Хотя автомобиль Хэрригэна обеспечивал прикрытие для его товарищей, он прикрывал и «скорпионов», которые тут же выскочили из-за грузовика и понеслись, отстреливаясь на бегу, к зданию, в котором располагался их штаб.

Ситуация изменилась, и полицейские за заграждением зашевелились. Увидев, что колумбийцы помчались к зданию, они сменили позицию и открыли сильный огонь. Пятеро из бандитов успели проскочить в дверь полуразрушенного здания, но шестого у порога настигли пули — это Дэнни с Леоной, стреляя на ходу, выбежали на улицу.

Хэрригэн молниеносно вскочил на капот «Мерседеса», кубарем скатился на другую сторону и застал врасплох оставшихся четырех бандитов. Не успели они направить на него оружие, как он в упор расстрелял их всех.

Хищник внимательно наблюдал за Хэрригэном. Сканер боевого шлема следил за его передвижением, вводя информацию в свой псионический банк данных и анализируя ее с фотонной скоростью — эта информация даст охотнику возможность измерить скорость реакции его будущей добычи.

Подчиняясь телепатической команде, сканер увеличил изображение, и Хищник стал изучать обозначенные тепловой линией черты лица Хэрригэна. Этот человек — искусный охотник, подумал Хищник, настоящий воин. Неплохо бы выяснить его мастерство, проверив сначала мастерство тех, на кого он охотится…

Хэрригэн буквально почувствовал, как волосы у него на голове встают дыбом, и резко обернулся, держа винтовку наготове, но сзади никого не оказалось. Он тяжело вздохнул. Держись, парень, сказал он себе, уж больно у тебя нервы расшатались. Староват ты уже для подобных дел. Еще пять годков, и сравняется двадцать лет, как ты в полиции. Господи, прямо целая жизнь! Однако, если судить по тому, как развиваются события, пять лет — это тоже целая жизнь. Если сумеешь столько продержаться, считай, тебе повезло. Еще пять лет этого дерьма! А что потом? Потом пусть служат эти молодые хвастуны, пусть ведут войну, которой, похоже, нет конца и которую, казалось, невозможно выиграть.

Хэрригэн порой задумывался, в чем же тут дело. Получалось, что все усилия полиции ровным счетом ничего не давали. Будь проклята эта служба! Куда ни плюнь, брызги все равно попадают на тебя. Из-за своей работы он уже потерял жену, трех подружек, а скольких седых волос она ему стоила, нельзя уже и сосчитать. Из-за нее он все время пребывал в напряжении, дергался, превращался прямо в психа. Более того, временами в нем закипала какая-то злость. Еще бы ей не закипать — Хэрригэн постоянно был на работе, из работы состоял весь его день, и даже вечером он не мог от нее освободиться. Он жил, дышал, ел и потел на этой чертовой работе, и время от времени задумывался: а почему бы раз и навсегда на нее не плюнуть? Но вся закавыка заключалась в том, что кто-то должен был ее делать. Кто-то не должен был допустить, чтобы к власти в стране пришла мафия.

Многие полицейские мнили из себя солдат, ведущих войну против преступности, но Хэрригэн считал, что на самом деле все обстоит не совсем так. Передовая на фронте всегда четко определена, здесь же, на улицах, ничего толком не ясно, пока не засвистят пули. А порой даже и тогда. В городских джунглях, думал Хэрригэн, имеют значение не столько выучка солдата, сколько… инстинкт охотника.

Да, именно так — инстинкт охотника. Охота на диких зверей и, в случае удачи, их поимка, а нет — уничтожение. По сути дела, работа полицейских на улицах Лос-Анджелеса состояла в охоте, а сами они были охотниками, выслеживающими самую крупную и самую опасную дичь — своего собрата-человека.

Хищник услышал шум. Он посмотрел наверх и увидел вертолет. Когда тепловые волны от двигателей закружились в водовороте под его винтами, он стал похож на оранжево-красное привидение.

Сканер зарегистрировал этот новый предмет, проанализировал его данные, сравнив с данными в банке, и текст сбоку дисплея подтвердил, что это изобретенный человеком летательный аппарат, однажды уже встречавшийся, в тот самый достопамятный раз, когда добыча одержала победу над охотником.

Запись той экспедиции доставил на родину корабль одного незадачливого охотника, запрограммированный, в случае смерти пилота, на возвращение домой. Подобные меры предосторожности были жизненно необходимы, иначе сверхпередовая технология могла бы попасть в руки других форм жизни. И во избежание риска все охотники жили по суровому кодексу — в случае поражения единственный выход — самоуничтожение. Таков был и кодекс Хищника — убей или будь убитым. Кодекс, который правил всей Вселенной, — ешь или будь съеденным. Бей или будь убитым.

То немыслимое случилось впервые, впервые человек победил одного из них. Запись экспедиции, автоматически введенная в банк данных корабля компьютером боевого шлема, была изучена с пристальным интересом. Это могло означать только одно — эволюция людей достигла уже такой степени, что они стали по-настоящему опасной дичью. Значит, отныне они представляют собой уже гораздо больший интерес. А раз так, надо устроить им испытание.

Хищник трепетал в предвкушении охоты. Невидимый, он с плавной грациозностью направился к полуразрушенному зданию, в которое вошли колумбийцы.

Хэрригэн посмотрел на вертолет, нахмурился и швырнул ненужную теперь винтовку в изрешеченную пулями машину. Потом вытащил револьвер, и тут к нему подбежали Дэнни Арчулета и Леона Кэнтрелл.

— Майк, с тобой все в порядке? — окинув его быстрым взглядом, спросила Леона.

— Да, — кратко ответил Хэрригэн, все еще не в состоянии переключить свои мысли, поскольку понимал: схватка еще не закончена. — Пойдем, возьмем остальных.

Дэнни запыхался от бега.

— Майк, мы только что получили приказ Хайнеманна окружить здание и ждать.

— Ждать?! — гневно повторил Хэрригэн. — Чего?

— Какой-то спецкоманды, — ответил Дэнни, расстроенный не меньше своего друга. — Может, от ФБР — кто знает? — Он помолчал, чтобы отдышаться. — Господи, я явно не в форме. Эта жара меня доконает.

Хэрригэн повернулся и посмотрел на здание, в котором укрылись бандиты, сжал губы и покачал головой.

— Дай этим ублюдкам окопаться там — и придется сровнять дом с землей, чтобы достать оттуда.

Уже много месяцев полиция пыталась выйти на штаб «скорпионов»: платила информаторам, ее агенты прислушивались к разговорам на улицах, и вот место, где бандиты прятали наркотики и оружие, наконец обнаружено совершенно случайно двумя патрульными мотоциклистами, остановившими «Мерседес» за превышение скорости или еще за какую-то мелочь.

В их деле такое случалось довольно часто, если случалось вообще. И вот теперь, когда они прижали и загнали «скорпионов» в ловушку, ФБР желает присвоить себе все лавры, отдавая эти чертовы команды. Да, типичная ситуация, подумал Хэрригэн. И один только Бог знает, что на уме у колумбийцев. Можно ожидать, что в их арсенале окажутся все виды оружия — от пулеметов и гранат до ракет и базук. Дашь им время подготовиться — и придется взрывать весь квартал, чтоб вышибить их оттуда. Это еще и обернется перестрелкой, которая будет продолжаться много часов, если не дней. Начнутся пожары, а известно, что старые жилые дома горят, как спичечные коробки. К тому же эти проклятые журналисты одержат еще одну победу, отсняв множество полных драматизма кадров, и будут трезвонить о жестокости полиции.

Черт побери! И о чем он только думает, этот Хайнеманн? О своей драгоценной заднице, о чем же еще! Он уже и не помнит, что значит работать на улице: слишком засиделся в кабинете. Размяк. Фэбээровцам только и требуется, позвонить в свой серебряный колокольчик, и у Хайнеманна сразу же начнется слюновыделение, как у собачки перед кормлением. Полицейские же тем временем, сделав всю черную работу, должны сидеть как можно тише, предоставив «скорпионам» возможность подготовиться к отражению нападения.

Внутри своего штаба бандиты даром времени не теряли. Они суетились, как рабочие муравьи, на верхнем — пятом — этаже этого закопченного здания. Этаж был тускло освещен: свет проникал из слуховых окошек, расположенных в двадцати футах от потолка. Разбитые окна закрывали ставни из толстого листового железа, в комнатах находились открытые стальные шкафы с полками, заваленными оружием и патронами. На полу стояли ящики с боеприпасами и гранатами, здесь же были упаковки с наркотиками, предназначенными для распространения по всему Лос-Анджелесу. Об отступлении тут и не помышляли. «Скорпионы» знали, что путь к нему отрезан, и о том, чтобы сдаться, ни один из них и думать не смел. В тюрьмах полно их противников из местных, разгромленных ими во время войны за господство в торговле наркотиками банд. Лучше уж оказаться убитыми, чем рискнуть попасть за решетку.

«Скорпионы» слышали вой сирен на улице и шум вертолета над головой и понимали, что остается только стоять до конца. Они также знали, что достаточно вооружены, чтобы противостоять небольшой армии. В отличие от полицейских, которым приходилось думать о случайных гражданах на улицах и о безопасности проживающих в близлежащих домах, им не мешало ничто. Из этого здания их можно было выжить, только сбросив на него бомбу, а они знали, что на это полиция не может пойти. Предстояло жестокое противостояние, длительная перестрелка. А раз уж им суждено сойти в могилу, то они намеревались прихватить с собой как можно больше «фараонов».

Колумбийцы доставали с полок оружие и заряжали его. Вытащили пулемет, несколько гранатометов, короткоствольные винтовки. Заряжая все впрок, они натягивали на себя бронежилеты, попутно нюхали кокаин и тем самым обретали решимость очень дорого продать свою жизнь.

— Идите же и получите, суки! — хрипло крикнул один из них. — «Эль Скорпио» готов!

Внезапно послышался оглушительный треск, одно из слуховых окошек взорвалось, рассыпавшись стеклянными осколками, и, будто в ответ на только что брошенный вызов, комната наполнилась громким неприятным воем, от которого стыла в жилах кровь. В разбитое окно влетело что-то огромное и не поддающееся определению, и, глухо задребезжав, опустилось в центре комнаты.

«Скорпионы» резко повернулись, готовые отразить неожиданное нападение, но это оказалось невозможно, поскольку они ничего не увидели. Абсолютно ничего. Они испуганно обменивались взглядами.

Внезапно они ощутили, что на них что-то надвигается. Казалось, воздух шевелится, в нем смутно угадывалась какая-то призрачная форма, которая одновременно и присутствовала и отсутствовала — будто сам воздух в комнате сгустился и превратился во что-то громадное и зловещее, что-то такое, что, казалось, преломляет вокруг себя световые волны. Это нечто было совсем невидимым, но им был пропитан весь воздух. А от вибрирующего звука, который оно издавало, надвигаясь с отупляющей сознание быстротой, волосы у всех встали дыбом.

«Скорпионы» открыли беспорядочный огонь. Они не знали, во что стреляют, они не видели свою цель, но их органы чувств зарегистрировали наводящее ужас постороннее присутствие. Натянутые до предела нервы людей щекотал страх от сознания, что в их среду проникло что-то враждебное им. Немедленно заявил о себе инстинкт самосохранения, и что-то подсказало, чтобы они дрались не на жизнь, а на смерть. Когда комната буквально взорвалась пальбой, могло показаться, что разверзлась сама преисподняя. Сотни пуль рикошетом отскакивали от кирпичных стен и стальных шкафов. Воздух перед стреляющими, казалось, замерцал и зашевелился, как волны жара, пляшущие над поверхностью земли в пустыне. И тут раздался крик.