Хитопадеша: парадоксы взаимности - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Шанти Натхини (Глава 4. Установление согласия) #5

Глава 4. Установление согласия

Наконец, вы разобрались, кто вам друг, а кто – враг. Теперь вы спокойно живете в мире с надежными друзьями и в обоюдном согласии о нейтралитете с «достойными противниками». Более того, при появлении в вашей жизни новых людей, вы уже быстро и точно определяете, какие отношения следует устанавливать. Тогда перед вами встает следующая задача: структурировать имеющиеся отношения, повысить качество общения. И здесь вас подстерегают новые парадоксы взаимности, когда каждый «хочет, как лучше, а получается, как всегда». Именно «лучшее» становится неожиданным камнем преткновения в размеренной семейной жизни, на постоянной работе, со старыми верными друзьями. Прежде всего, важно научиться вовремя уступать в мелочах, постепенно постигая очередной закон взаимодействия. Если ранее вам казалось, что добиваться взаимности – значит, убеждать окружающих действовать в русле ваших намерений, то понемногу становится понятным, что достигать взаимности – значит в равной мере убеждаться в правоте окружающих. В конце концов, вам не потребуется больше достигать согласия ни увещеваниями других, ни уступками со своей стороны. Взаимопонимание подобно чистой воде, оставшейся после оседания мути на дно. Настоящая взаимность устанавливается сама собой, если вы не вмешиваетесь в развитие событий с личными мотивами, а следуете общему ходу вещей, отрешенно созерцая происходящее.

Скрываясь в развалинах форта, царь-лебедь сетовал, кто мог поджечь укрепления, и теперь стало окончательно ясно, что это ворона. Тем временем царь-павлин возжелал назначить ворону царем покоренной державы, хотя министр-коршун был категорически против, выступая за заключение мира. С такой вестью журавль прилетел к поверженному царю-лебедю, и тот принялся вопрошать своего министра-гуся, стоит ли мириться. Гусь решил, что не стоит сдаваться, а надо послать за подмогой к дружественному им царю-цапле, правящему соседним островом. Когда с этой новостью к царю-павлину прилетел запыхавшийся попугай, министр-коршун в восторге от мудрости врага воскликнул: «Браво, министр-гусь!» Затем он вызнал у вороны, которая долго пробыла в стане противника, что царя-лебедя было легко обмануть именно в силу его благородной натуры, тогда как министр-гусь сразу распознал ее двуличие. Тогда министр-коршун убедил царя-павлина окончательно заключить мир с достойным противником, обменявшись с ним дарами. С этой миссией он сам направился в стан царя-лебедя, где был с подобающими почестями принят министром-гусем. После полного примирения с водоплавающими птицами царь-павлин вернулся в свои владения. (4.1)

Так заканчивается длительная война, а примирению посвящена последняя книга «Хитопадеши». Но нити-шастра, ограничиваясь рамками мирского преуспеяния, оставляет без внимания важные особенности индийской культуры построения взаимоотношений. К ним относятся так называемые «кармические связи» между людьми, необъяснимые в рамках одной жизни, взаимодействие с воплощениями богов или демонов, непостижимое в свете земных законов, а также идея всеобщей любви, неотделимая от понятия ананды (блаженства), непередаваемого в западных представлениях. Так, сохранение прежних связей «из жизни в жизнь» предполагает встречи с «кармическими должниками», искоренение «семян» отживших связей, а проявляется подчас как мгновенное узнавание друг друга «среди толпы». Об этом повествуется в жанре «воспоминаний о прошлых жизнях», которыми изобилуют индийские предания. Великий закон «как наверху – так и внизу» раскрывает нам «матрицы связей», действующие «по вертикали» и «по горизонтали». Древнейшие источники излагают пути боговоплощения, и на их примере показано, как высшее связано с низшим. Тогда нам становится понятным, как уживаются в одном и том же человеке возвышенные чувства и низменные страсти, как боги становятся людьми, а люди – богами. И наконец, вдохновленные святыми тексты бхакти-йоги посвящены идеалу божественной любви. Парадигмы идеальных взаимоотношений изглаживают волны сомнений на поверхности блаженства, позволяя терпеливо выкорчевывать парадоксы и бережно взращивать истинные чувства к ближним.

За пределами «одной жизни»

Да кто есть кто, да кто был кем – мы никогда не знаем…

В.С. Высоцкий

Мудрость проявляется в житейских делах, но исходит она из опыта мышления, постижения всеобщей связи вещей и явлений. Многие события, которые кажутся странными, находят простое объяснение, стоит только расширить сферу внимания и включить в нее события, чуть более отдаленные во времени и пространстве. Мозаика отношений кажется полотном абстракциониста только до тех пор, пока не хватает деталей, и мы не находим «начала и концы» запутанных взаимоотношений. В конечном счете все мы связаны, и вопрос только в том, как осуществляются взаимодействия по отдельным связям, каким образом эти связи переплетены между собой. Поскольку мир целостен, никому не суждено «выпасть» из общей картины. Просто человек с мирским сознанием неспособен вместить целое, и его «личный мир» нередко рушится уже тогда, когда нарушаются две-три привычные связи. «Мир соглашается со мной», – такая позиция установления согласия «в целом» позволяет расслабиться и не беспокоиться о частностях. Когда нечто пропадает в одном месте, оно непременно появляется в другом месте. Хотя не всякий мудрец также и провидец, и часто он сам не знает наверняка, что именно произойдет, но он постиг закон стремления к равновесию, присущего системе в целом. Если кажется, что произошла явная неприятность, вам остается только ждать, когда проявится благоприятная сторона этого события, которая неизбежно существует. Как говорят мудрецы: «Все, что ни делается, к лучшему!» и «Все, что не делается, к лучшему!». А истолкование – дело вторичное.

В одной стране был у царя министр, который, что бы ни случилось, неизменно заключал: «Это к лучшему!», и что бы ни предлагал царь, он всегда подтверждал: «Это хорошо!» Однажды на охоте царь случайно отсек себе палец, и министр произнес: «Очень хорошо!». Царь разгневался и велел министру отправляться домой и не показываться ему больше на глаза, а тот подтвердил: «Да, так лучше!» Оставшись без министра, царь скоро заблудился в лесу и попал в плен к дикарям, которые вознамерились принести его в жертву своим богам. Дождавшись утра, они торжественно повели его к шаману, и тот принялся осматривать его тело. Увидев, что не хватает пальца, шаман признал его негодным для жертвоприношения и велел отпустить. Вернувшись во дворец, царь немедленно призвал к себе министра и при его появлении воскликнул: «Теперь я понимаю, почему было хорошо мне лишиться пальца, но почему тебе было лучше получить отставку?» Министр спокойно ответил: «Ваше величество! Если бы мы попали в руки дикарей вместе, то они отпустили бы вас, но принесли в жертву меня, ведь мое тело без изъянов!»

В отличие от мудреца в общем смысле – как мыслителя, в индийской культуре существует такой феномен, как саддху (святой), который действительно провидит прошлое и будущее, поэтому его заключения о грядущих событиях безупречно точны. Сверхспособность к постижению реальности за пределами одной жизни «отдельно взятого» человека развивается долгим путем сознательного включения в восприятие собственной Самости всей Вселенной. Всем нам только кажется, что мы встретились впервые, а на самом деле – это продолжении старых как мир, бесконечно запутанных отношений. Но подобных связей – тьмы и тьмы, отсюда и возникают загадочные появления в нашей жизни тех или иных людей, и столь же непостижимы мотивы их исчезновения. Мы видим лишь волны на поверхности океана, а садху достиг единства с океаном, и всем телом чувствует закономерности любых событий. Нас волнует исключительно собственная жизнь и судьбы наших близких, поэтому в столь суженном сознании отражаются только тени подводных течений, вызывающих волны. Саддху ни в ком не заинтересован, поэтому в его всеобъемлющем сознании отражаются пути огромного количества людей, как они есть, не искаженные желанием видеть их в том или ином свете. Саддху воплощает собой позицию всеобщности, согласно которой все обладает взаимностью. Однако «только святой может узнать святого», а потому пророческие суждения садху часто кажутся верхом парадоксальности обычным людям.

В одном городе жил богатый купец, который задумал построить новый дом и велел расписать стены дивными красками, которые не потускнеют даже спустя много веков, когда в доме будет проживать седьмое поколение его потомков. Когда он давал указания живописцам, мимо проходил старик садху, который рассмеялся над его пожеланием и пошел своей дорогой. Купец не придал значения бродяге, а отправился в свой магазин подсчитывать выручку. В это самое время туда забежал козел, спасаясь от мясника. Завидев беднягу, купец пожелал его выкупить, но мясник запросил целых пятнадцать монет и отказался уступить козла за четырнадцать монет. Тогда купец отдал ему козла на убой, а в это время мимо снова проходил садху, и при виде этой сцены он снова засмеялся. Купец заметил старика, но как ни в чем не бывало поспешил домой ужинать. Молодая жена накрыла на стол и села подле него, держа на коленях их маленького сына. Как нередко случается с младенцами, тот пустил струю, брызги которой долетели до блюда, а купец продолжал есть, ничуть не смущаясь. И тут снова за окном промелькнул силуэт садху, и снова послышался его смех.

Наконец, купец не выдержал и решил выведать у старика, отчего тот всякий раз над ним смеется. Он пал ему в ноги и стал умолять открыть ему причину, но садху долго отнекивался, однако в конце концов согласился. «Видишь ли, – пояснил он, – в первый раз я засмеялся потому, что ты заботишься о седьмом колене потомков, хотя тебе самому осталось жить всего три дня. Это показалось мне забавным. Во второй раз я засмеялся потому, что козел в прошлом воплощении был твоим отцом, обсчитавшим своего приказчика на пятнадцать рублей при расчете. Не найдя другого места, тот пошел работать мясником, а когда отец твой принял вид козла, судьба позволила взыскать с него старый долг, продав его мясо на рынке. Но поскольку твой отец оставил тебе большое состояние, он надеялся, что ты его выкупишь за пятнадцать монет. И когда я увидел, как козла волокут на бойню, ибо ты не захотел платить больше четырнадцати монет, я не мог удержаться от смеха. И в третьем случае от меня не укрылась подоплека событий. Дело в том, что твой новорожденный сын – бывший любовник твоей жены, которого ты убил сгоряча несколько лет назад. Теперь он воплотился в твоей семье, по праву поглотив все внимание твоей супруги. Намереваясь разорить тебя и разрушить все построенное тобой, он писает тебе в тарелку, а ты продолжаешь есть – разве не потешно?» Узнав от садху правду о своей жизни, через неделю купец умер.

Мудрец обладает устойчивой позицией в восприятии явлений и понимании их связи, садху же не нуждается в объяснениях, а просто видит вещи, как они есть. Более того, мудрец и подвижник в одном лице обладает способностью не только встречать и объяснять события, но и сознательно влиять на общий ход вещей. Мудрость – аспект знания, а духовная практика – аспект силы. А как известно, одно без другого не только бесполезно, но зачастую совершенно вредно. Когда понимание, какими должны быть идеальные отношения, сопровождается силой воплотить задуманное в действительности, постепенно у нас развивается умение управлять не только сознанием, но и реальностью. Казалось бы, настал апофеоз взаимности, но и здесь обнаруживаются парадоксы. Упорство в том, что именно «я» должен быть инициатором в отношениях, присуще человеку в такой степени, что никакое благое влияние на его судьбу не способно вытравить из него желание властвовать над людьми. Самоуверенность заставляет обратиться против того, кто возвысил вас до самого себя. Вам мало простой взаимности – вам надо быть повелителем взаимности, и здесь взаимность кончается. Почему же подобное своеволие попускается? Мудрец воздействует на состояние сознания, подвижник не остановится перед физическим вмешательством, но мудрец-подвижник никогда не станет лишать вас собственной Самости, ответственной за принятие решений. Вот где вскрывается «тщета любви»…

В стародавние времена на окраине деревни возле самого леса стояла хижина, где великий мудрец совершал подвижничество. Однажды он заметил мышонка, чудом выпавшего из клюва вороны к его ногам, и из жалости выкормил его остатками пищи, приносимой ему как подаяние. Как-то раз за мышью погнался кот, и в поисках прибежища она вскочила к мудрецу на колени. Тогда тот подумал и решил превратить ее в кота. Но стоило коту выглянуть из дома, как на него бросилась злая собака. Мудрец не долго думая превратил своего кота в собаку, но стоило ей отбежать подальше в лес, как на нее сразу же напал хищный тигр. В конце концов, мудрецу ничего не оставалось, как превратить свою собаку в тигра, но сам он по-прежнему обращался с ним запросто, как будто с мышью. И когда люди наблюдали, как они живут вместе в одном доме, они вечно судачили между собой: «Интересно, какими заклинаниями мудрец обратил мышь в тигра?» Слыша их пересуды, тигр порешил: «Загрызу-ка я этого мудреца, ибо пока он жив, никто не забудет моего жалкого прошлого…» Однако от мудреца, конечно, не укрылась перемена в мыслях у его подопечного, и он не мешкая превратил тигра обратно в мышь. (4.6)

Однако постижение взаимоотношений оценивается не только количественно, но и качественно. И дело здесь не только во времени, месте, числе действующих лиц… В индийской культуре общения почти не бывает «чисто человеческих» отношений. Люди не находятся в связях исключительно между собой, они взаимодействуют с существами иной природы, которых принято называть «богами». Инаковость этих взаимоотношений изначально составляет составную часть, а нередко и подлинную подоплеку, объясняющую «странность» многих связей между обычными людьми. В «божественных» влияниях, которым подвержены человеческие массы, а иногда и вполне конкретные люди, заключено оправдание всех непостижимых парадоксов, с которыми люди сталкиваются в «личных» отношениях. Нам кажется, что наши отношения «личные» или даже «интимные», а на самом деле все представление разворачивается на подмостках огромной вселенской сцены, где зрители далеко не безучастны, а наделены правом вмешательства. Проще говоря, если какому-то богу не понравится, как вы себя ведете по отношению к мужу, он «посоветует» мужу «наказать» вас. И стоит ли тогда удивляться, что семья распалась? Нити-шастра мало касается искусства взаимодействия с богами, но историями о связях смертных с бессмертными полны индийские предания, и они сами по себе назидательны.

Отношения между «богами»

Ведомо в преданиях не лживых,

Как неотвратимы судьбы божьи:

Шиве суждено пить яд змеиный,

Вишну – возлежать на змее-ложе.

Кроме религиозной установки на богопочитание, в Индии существует концепция множества аватаров – боговоплощений в человеческом облике. Коль скоро «и боги нисходят на землю», даже в повседневной жизни индийцев очевидно стремление к просветлению, богореализации, переходу на высшие планы бытия. Таким образом, оказывается, что люди и боги не только общаются «снизу вверх» и «сверху вниз», но и часто встречаются на одном уровне, более или менее возвышенном. Когда боги снисходят до людей, тогда встречи смертных с бессмертными носят характер откровений и чудес. Когда же люди восходят к богам, тогда они постигают божественную жизнь напрямую, на собственном опыте. Для индийской культуры характерно сплетение разноуровневых отношений до такой степени, что переходы из плоскости в плоскость совершаются спонтанно и многократно при развитии единой канвы событий. Сначала мудрец, рожденный обычным человеком, но достигший просветления, странствует по небесам и встречается с богами, а затем сами боги спускаются на землю и кочуют по деревням, поражая обывателей познаниями и чудотворством. Без согласия богов, по мнению индийцев, никакое дело не может удасться, вот почему им приходится всецело «доверять» богам или добиваться взаимности высших сил. Богопочитание следует совершать предельно тактично, чтобы не привести различные божественные силы в столкновение. Иначе боги «поссорятся», а их противодействие друг другу скажется на том, кто вызвал их несогласие. Люди страдают от «парадоксов взаимности», случающихся между богами, гораздо серьезнее, нежели от неурядиц с другими людьми, которые тоже зависят от нерасположения богов.

Странствуя по небесам, мудрец Нарада прибыл к покоям бога Вишну, который возлежал на ложе, в то время как его божественная супруга Лакшми растирала его стопы. Мудрец принялся восхвалять добродетельность верной жены, но Вишну поморщился и остановил его словами: «Все бы ничего, но она вечно создает препятствия!» И поскольку мудрец отказывался в это поверить, Вишну позвал его с собой на землю, дабы тот убедился во всем воочию. Вишну принял облик сказителя и направился в глухую деревню, где люди совсем забыли бога и храмы пришли в запустение, дабы наставить их на путь веры и праведности. Постепенно вокруг него стали собираться слушатели, и жизнь в деревне начала налаживаться: люди перестали обманывать друг друга и ругаться. Но вот однажды в один дом постучалась согбенная старуха и попросила воды. Хозяйка протянула ей кувшин с водой, а когда та напилась, то с изумлением получила назад золотой сосуд. Тогда она принялась давать старухе по очереди все вещи в доме, и скоро все имущество превратилось в золото. Никто из этого дома в тот день не пошел слушать сказителя, а на следующий день старуху зазвали к себе соседи. Так, день ото дня толпа вокруг сказителя редела, и со временем возле него не осталось никого. Тогда он покинул деревню, а Лакшми в облике старухи последовала за ним. В опустевшей деревне сначала испортились нравы, а затем наступила нищета, и все пошло по-прежнему. Затем та же история повторилась в следующей деревне, и тогда Нарада понял, как трудно людям совместить в своей жизни добродетель и богатство, вот почему Лакшми постоянно мешает Вишну выполнять миссию.

В индийской космологии, разработанной в рамках различных философских школ, выделяется разное количество миров. Мы уже встречались с демонами, разоблачая «героизм» тенденции к покорению миров, и нам известно, что кроме отношений между богами и праведниками в раю существует ад, населенный грешниками. Но «праведники» и «грешники» отличаются друг от друга не чем иным, как своим отношением к другим людям. Именно способность к взаимной любви делает человека «праведником», а жажда присвоения и стремление к обособленности превращает его в «грешника». Возможности обычного человека взаимодействовать напрямую с обитателями рая и ада сильно ограничены, и он нуждается в «небесном проводнике», роль которого обычно выполняет некий саддху (святой подвижник). Только при содействии того, кто обладает сверхъестественными силами, простой смертный обретает возможность стать свидетелем, а иногда и участником адской или райской жизни. Идеальные модели ада и рая представляют собой доведенные до предела склонности людей к разобщенности и взаимности. В аду собраны люди, которые сосредоточены исключительно на самих себе и не вступают в контакты с ближними, поэтому ад есть место отчаяния. В раю же собраны люди, внимание которых направлено на благополучие всех окружающих, поэтому рай есть место упования. Для отстраненного наблюдателя, не обремененного багажом пороков и заслуг, путь в рай непременно лежит через ад, ибо невозможно постичь и оценить по достоинству чистую взаимность без созерцания оголенного парадокса.

Некий путник прилег отдохнуть под деревом и подумал: «Вот бы сейчас водицы испить!» – и в тот же миг перед ним возник сосуд с водой. Утолив жажду, путник подумал: «Теперь хорошо бы поесть!» – и сразу перед ним на земле появилась скатерть, уставленная блюдами с едой. Догадавшись, что он расположился под деревом, исполняющим все желания (кальпаврикша), путник подумал: «Неплохо бы побеседовать с мудрецом!» – и срезу перед ним появился старый саддху. Мудрец осведомился, зачем путник его вызвал, и тот высказал пожелание попасть в рай. Саддху охотно согласился его проводить, но предупредил, что путь в рай лежит через ад. «Вот и славно, – откликнулся бывалый путешественник, – значит, я смогу посмотреть сразу две страны!» Когда они добрались до ада, там было обеденное время, и столы ломились от изысканных яств. Однако путник скоро заметил, что все обитатели ада не в состоянии поднести пищу ко рту, ибо к их рукам были плотно примотаны прямые палки, не позволявшие согнуть руку в локте. Изнывая от голода, как только они не изворачивались! Но все было напрасно. Выйдя из-за стола голодными, путник и саддху направились в рай, куда они добрели к ужину. К удивлению путешественника, рай ничем не отличался от ада: точно такая же роскошная сервировка и точно такие же «загипсованные» руки. Но вот что поразительно: каждый обитатель рая брал негнущейся рукой пищу со стола и отправлял ее в рот соседа, и таким образом все кругом наслаждались вкусной едой и скоро насытились…

Однако в индийской космологии существует множество других существ, отличных от человека, но не принадлежащих однозначно к высшим богам или низшим демонам. Они не «лучше» и не «хуже» людей, а просто «другие». Такие существа живут по иным законам, непостижимым для обычного человека. Редко смертным удается вступить в контакт с подобными сущностями, еще сложнее им установить взаимное согласие, позволяющее жить вместе довольно долго. Как бы ни любили они друг друга, рано или поздно принципиальное различие в понимании вещей и отношений приводит к разрыву. После подобного опыта человек как бы «зависает» между мирами: он не способен больше поддерживать связь с «инопланетянами», но и вернуться к людям он тоже не в состоянии. В конце концов он превращается в существо аномальное, продолжающее парадоксальное существование на границе между мирами. В Индии за много тысячелетий выработалась подлинная культура взаимоотношения с любого рода «изгоями» общества. В устройстве жесточайшей кастовой системы предусмотрены вполне законные пути, позволяющие вести жизнь вне общества, взаимодействуя с мирскими людьми по иным законам, нежели они сами взаимодействуют между собой. Самая благородная возможность обрести свободу от необходимости отвечать взаимностью на «слишком уж человеческие» предложения – это принятие санньясы, после чего между отшельником и миром наступает полная взаимность в признании принципиальной инаковости друг друга.

Некий старик-отшельник в юности был царевичем и проводил время в развлечениях и праздности, а в жару отдыхал в саду, лениво слушая россказни проезжих купцов. Один из них поведал ему, что на поверхности моря ровно в полнолуние появляется царевна на золотом корабле, украшенном драгоценностями, в окружении служанок. Заинтригованный царевич решился сесть вместе с купцом на корабль, и воистину узрел девицу необычайной красоты. Зачарованный, юноша последовал за ней в глубины моря и вступил в роскошный подводный дворец. Заняв место на троне, красавица послала к нему служанку с извещением, что она дала обет выйти замуж за того из смертных, кто доберется до ее покоев на дне морском. Вскоре они поженились и жили счастливо. Царевичу было доступно все во дворце, но молодая супруга просила его никогда не касаться одного портрета. Изведенный любопытством, как-то раз он не выдержал и прикоснулся рукой к изображению женщины. И хотя она была нарисованной, в тот же миг она пнула его с ногой с такой силой, что он сразу перелетел обратно в свое царство. Страдание от разлуки с возлюбленной супругой было столь невыносимым, что он решил отречься от мира и стал отшельником, бесприютно скатавшимся из города в город. (2.6)

Подлинные отношения всегда поглощают человека целиком, а обнаружение их несостоятельности неизбежно порождает стремление к тому, чтобы использовать преимущества взаимности, не погружаясь в чрезмерные переживания, доходящие до болезненного вскрытия парадоксов. Так возникает феномен фиктивного брака. Надо отметить, что «фикции» гораздо чаще имеют место в отношениях с богами, нежели с людьми, ибо их реальное содержание сложнее доказать, но ведь сложнее и проверить. Мистицизм общения с духами и богами всегда граничит с «духовным бизнесом», которым занимаются профессиональные «черные маги» и любители «чернухи». С корыстными целями они создают видимость взаимоотношений с существами иного порядка, которые на самом деле далеки от того, чтобы вступать в контакты с людьми по подобным каналам. Иллюзорная взаимность между богами и людьми лежит в основании многих сект, где только жесткая внешняя дисциплина поддерживает единомыслие, а тем самым позволяет поддерживать изначальный миф. Сектантство – это весьма своеобразный парадокс ложной взаимности, который вскрывается сам собой именно благодаря искусственному отсечению членов секты от остальных людей. Избранничество и посвящение в определенные ритуалы создает острое противоречие между взаимной поддержкой внутри малого круга людей и резким неприятием внешнего окружения. Подобная однобокая взаимность не позволяет развивать искусство взаимодействия, а требует замкнутости. Однако замкнутая система не может долго существовать, если не начнет распространяться, достигая размаха мнимой «мировой религии».

Некоему бандиту с большой дороги отрубили нос в ночной схватке, и он решил удалиться в лес, чтобы не показываться людям на глаза в столь неприглядном виде. В лесной чаще он уселся на тигровую шкуру и принялся «медитировать», хотя и не верил в подобные глупости, а что еще оставалось делать? Спустя годы люди прослышали о его подвигах, и к нему потянулись искатели истины с просьбами о наставлениях, как «узреть бога живого». Наконец, один пылкий юноша возжелал принять от него посвящение. И вот, темной ночью бандит отвел несчастного в уединенное место, выхватил нож и одним ударом отсек ему нос, торжественно заявив: «Теперь ты посвящен в тайный орден и наделен властью передавать посвящение другим…» Скоро секта «безносых святых» распространилась по всей стране!

Несмотря на злоупотребления верой, в индийской традиции с древнейших времен и до наших дней именно духовные связи по преимуществу признаются реальными, а мирские – нереальными. Даже в нити-шастре, самой приземленной из всех наук, воздается должное святым и подвижникам, не обремененным суетой в погоне за мирскими достижениями. «Мир» в материалистическом смысле представляется глубокой бездной, падение в которую влечет за собой полную потерю сознания, и подобный исход событий представляется худшим из зол, которого всякий индиец стремится избегнуть любой ценой. Даже последний рикша (носильщик) замирает хотя бы на миг, проходя мимо храма, чтобы упрочить свою связь с надмирным бытием. Однако настоящая взаимность и все подлинные отношения балансируют на краю этого бездонного мирского «колодца», и только «единство в духе» спасает подвижников от падения. «Круговая поддержка» между людьми, вышедшими из состояния общечеловеческого заблуждения, есть наивысшая форма взаимности. Конечно, люди, согласные с богами, не должны бояться несогласия с людьми, но ведь нам уже известно, что граница между богами и людьми весьма сомнительна. Нити-шастра нисколько не помогает в установлении взаимности с богами, и здесь мы подбираемся к пределам житейской мудрости, за которыми усвоенные нами правила поведения больше не работают.

На краю мирского «колодца»

Искушенный в деланье духовном

Вряд ли соблазнится пустословьем…

Не внимайте чьим угодно назиданьям

Без разбора, словно божиим вещаньям!

Выбравшись из житейской суеты, человек все время остается на грани того, чтобы снова в ней запутаться. Чем дольше ему удается находиться во взаимодействии с миром, не превращаясь в мирянина, тем более многоопытным он становится в том, как заставлять других людей признавать его инаковый статус. Это другая форма взаимности, нежели в случае разлуки, когда доминирует мнение «мы не вместе», или же войны, когда преобладает утверждение «мы друг против друга». Согласие в том, что мы «инаковые» создает совсем особые возможности для положительного взаимодействия, хотя подспудно каждый старается перетянуть другого на свою сторону. Мирянин и монах большую часть времени проводят с себе подобными, нарабатывая вполне определенные структуры соотношения с ближними. Когда же они вступают в контакт друг с другом, они подчас не в состоянии моментально перестроиться, включить альтернативные парадигмы поведения. Практически все парадоксы взаимности между монахами и мирянами происходят не из-за того, что они не понимают друг друга, а из-за того, что они забываются, принимая друг друга за вполне таких же людей. Конечно, для этого есть все основания: монах в прошлом – мирянин, а мирянин – потенциальный монах. Более того, монах снова может превратиться в мирянина.

На горе стоял монастырь, а в долине раскинулся город. Как-то раз старец решил послать молодого послушника вниз, чтобы пополнить запасы продуктов в монастырской кладовой. Послушник пошел в город, где ему пришлось заночевать, а поутру он увидел дивную процессию, возглавляемую богами – Ситой и Рамой. Возрадовавшись, он поделился с продавцом своей заслугой, что ему явились боги, отчего его земное воплощение достигло конечной цели. Но в ответ торговец обозвал его олухом и объяснил, что это всего лишь свадебная церемония. Удивленный послушник выведал у торговца все подробности мирской жизни, страстно возжелал жениться и поспешил к старцу за благословением. Но добрался он уже затемно и не решился никого будить, а заночевал прямо на краю монастырского колодца. Ночью ему приснился дивный сон, как он наслаждается с молодой женой в городском доме, отчего он принялся ворочаться и свалился в колодец. Поутру монахи подняли его наверх и повели к старцу, и он поделился своим намерением оставить монастырь. Тогда старец строго посмотрел на него и сказал: «Коли простой сон о женитьбе привел к падению в колодец, только вообрази себе, в какой бездонный колодец отчаяния столкнет тебя мирская жизнь наяву!» Опомнившись, послушник испросил у старца прощение и вернулся к духовному деланию.

Каково же структурное отличие взаимности по-мирски и при сподвижничестве? Мирские отношения между людьми с «приземленным» мышлением характеризует преимущественно их опосредованность вещественными интересами, тогда как подвижники общаются непосредственно в духе. Миряне вообще редко допускают предельную близость, не оставляя никаких секретов и препятствий между собой. Нити-шастра, как назидание в преуспеянии среди себе подобных, есть «искусство опосредования» при общении с ближними, даже когда речь идет о прямых деловых контактах или интимных связях. «Подвижником» можно считать того, кто каждый поступок совершает как перед богом, не опасаясь огласки, хотя бы все его действия стали всеобщим достоянием. Человек мирского склада – закрытая система, и в основном закрытость создается озабоченностью конкретными вещами. Вот почему монахам вменяется непопечительство, ибо забота о чем угодно сужает границы внимания, наращивает «стены», которые и определяют человека как личность в обществе. Можно сказать, что общество – не столько бездна, сколько трясина, ибо оно «затягивает», пока над вашей головой не сомкнется тина «принятых устоев», задающая потолок вашим устремлениям. Стоит подвижнику вступить в малейший контакт с мирянами, опустившись на тот же уровень беспокойства о житейских нуждах, и скоро даже закоренелый отшельник превращается в «полезного члена общества». Так, из-за заботы о куске ткани, обмотанном вокруг бедер, почитаемый всеми подвижник превратился в обыкновенного мирянина.

В великой нищете совершал некий подвижник богослужения, посвящая все время повторению имени бога. Ничего на нем не было, кроме набедренной повязки, да и ту начала поедать мышь, пока он сидел в глубокой медитации. Он попросил односельчан сделать что-нибудь, чтобы отвадить мышей от хижины, и вскоре в доме появился кот. Однако трудно было удержать кота в доме, тогда соседи посоветовали ему завести корову, чтобы поить кота молоком. Но корову нужно было пасти, поэтому они выделили ему часть пастбища за околицей. Подвижник не мог оставить богослужение и следить за коровой на выпасе, тогда ему выделили слугу, чтобы ухаживать за коровой. Как-то раз подвижник заметил, что слуга собирается домой, и спросил, почему тот вынужден отлучиться. Узнав, что у слуги есть семья, по которой он скучает, подвижник велел ему переселиться в пристройку вместе с семьей. На другой день он с удивлением заметил, что слуга весь светится от счастья, и захотел знать, каким путем он достиг таких высот блаженства. Слуга поделился с ним, какое наслаждение доставляет семейная жизнь, и тогда подвижника осенило: «Я должен жениться!» Вскоре на порог вступила молодая жена, а спустя несколько лет дом подвижника наполнился детьми и вещами.

Другое проявление опосредования, кроме неумеренного интереса к «круговороту вещей», в отношениях между мирскими людьми составляет ложь. В человеческом обществе всегда имеет смысл лгать, иначе достижение поставленных вами целей становится крайне затруднительным. Как ни парадоксально, но с духовной позиции (которую не следует путать с душевностью) нити-шастра – это наука о хитрости, помогающая обрести навык «праведной лжи» во спасение от ближних. Заведомо предполагается, что вокруг мирянина полно хищников и негодяев, за исключением редких «настоящих друзей», поэтому он должен уметь изворачиваться. Ничто иное не определяет принадлежность любого человека к миру, как его способность и стремление представлять вещи и события не так, как они существуют на самом деле, а в наиболее выгодном для самого себя свете. Ни богатство, ни разврат, ни чревоугодие не удовлетворяет людей в такой мере, как умение обвести вокруг пальца ближнего, а по возможности и дальнего. Причем, снова подчеркнем: речь не идет исключительно о низменной лжи, а под эту статью подпадают так называемые честные люди, которые «обманываться рады», то есть обманывают прежде всего самих себя. Для духовного человека весь мир – майя, пучина заблуждения, гиблое смешение реального с нереальным, в которой каждый «выплывает сам».

Однажды учитель спросил своих учеников, в чем состоит высшее счастье, и те заспорили между собой. Один сказал: «Питаться сытной мясной пищей», другой – «Заниматься любовью с прекрасной женщиной», третий – «Накопить много денег и имущества». Учителю ничего не стоило опровергнуть подобные заявления, но тут четвертый ученик заявил: «Высшее счастье заключается в том, чтобы говорить ложь!». Учитель потребовал доказательств, и ученик попросил дать ему достаточно денег и времени. Получив желаемое, он направился в город, где возвел храм и возвестил: «Всякий может узреть наивысшего бога в святилище, но только при одном условии, что он честный человек и всегда говорит правду!» Множество людей приходили в храм, а выходя рассказывали, как милостив Господь, явивший им свой лик. Наконец, в храм пожаловал учитель и вышел, во всеуслышание восхваляя явление Господа… Тогда ученик сказал: «Вот видишь теперь, сколько удовольствия доставляет людям врать! Никто из посетителей храма, конечно, не видел внутри бога, но как они все счастливы!» И учителю пришлось признать правоту своего ученика.

Житейские нужды – последнее покрывало майи, как мира в целом, или сплошная иллюзия, в которой реальность неотделима и неотличима от нереальности. Ложь существует в виде сплошной сети, опутывающей сознания множества людей. Если всего несколько человек однозначно договорились между собой, то им ничего не стоит запутать другого человека, пусть даже он представляет собой воплощение честности в словах и праведности в поступках. Как мы отмечали, взаимность – явление совершенно естественное: трудно и почти невозможно думать иначе, чем все вокруг тебя. Только многообразие мнений позволяет нам выбирать «лучшее» или просто наиболее «удобное» на данный момент. Вот почему однажды начатое дело так трудно довести до конца, когда обстоятельства меняются и вокруг вас попеременно оказываются то одни, то другие люди. Человек склонен соглашаться и противоречить в то же самое время – поступать так он научен «горьким опытом» мирской жизни. Поначалу он обретает умение соглашаться с одними, и спорить с другими, а впоследствии ему уже ничего не стоит соглашаться и спорить вместе. Справедливо подозревая людей в «сговоре», он стремится добиться независимого мнения, рассмотреть разные точки зрения, чтобы составить некое «непредвзятое» заключение. Однако вот что, как правило, из этого выходит…

Жил в одном городе бедный брахман, давший обет совершать жертвоприношения в положенный срок. Однажды отправился он в ближайшую деревню, чтобы испросить животное на заклание, и благочестивый пастух даровал ему подходящего козла. Брахман взвалил козла на плечи и тронулся в обратный путь, а по дороге его заприметили три голодных вора, у которых слюнки потекли от предвкушения жаркого. Посовещавшись, они составили хитрый план, как заполучить козла. Первый вор забежал вперед и, словно невзначай попавшись навстречу, запричитал: «О, несчастный! Зачем ты тащишь с собой нечистую тварь – дохлую собаку?» Через некоторое время повстречал брахман второго вора и услышал от него то же самое. Наконец, третий вор вышел навстречу брахману из-за поворота и повторил те же слова. В конце концов, брахман не выдержал: «Видать и впрямь я ошибся в выборе жертвенного животного!» С этой мыслью он поспешно бросил козла на дороге, совершил омовение и направился домой. А стоило ему скрыться из виду, как воры принялись разводить костер, чтобы приготовить праздничный ужин. (4.10)

Отчаяние в способности понимать происходящее в реальности – исход взаимности, от которой нам некуда деться. Мы сами непрерывно добиваемся взаимности, но становимся «жертвами» покушений на наше согласие со стороны других людей. Ведь все вокруг тоже хотят, чтобы мы были согласны с ними, и в конечном счете мы совершенно не можем расслабиться, а с другой стороны – что еще остается? Если мы прекратим на некоторое время собственную активность, мы с удивлением обнаружим, что не нужно ничего добиваться, а достаточно только останавливать наиболее «агрессивных» единомышленников. Если мы хотим взаимности, то нам ничего не стоит ее получить, а все парадоксы – только в содержании соглашения. Каждый готов обменяться с нами коротким «да», а дальше начинается самое интересное… Как известно, все сказки кончаются свадьбой, то есть триумфом взаимности, и действительно: взаимность кладет конец фантазиям и сталкивает нас лицом к лицу с объектом нашей любви. В конечном счете, наши мытарства по парадоксам взаимности продолжаются и будут продолжаться до тех пор, пока мы не научимся произносить «нет». Однако кто поручится, что культура взаимности, впитанная годами вращения в человеческом обществе, не сыграет злую шутку с нашим стремлением к честности? Мы говорим «нет», но у нас не может быть полной уверенности, каким именно содержанием наполняет другой человек в своем уме это чистейшее «нет». В такой ли степени это опасно, как неизвестная нам подоплека чужого «да»?