Хитрость мисс Кэролайн

Глава девятая

Дикон, сидевший на козлах, не знал о встрече с Фенландом, а Кэролайн не решалась подать сигнал. Нужно было уехать как можно дальше, пока Фенланд не отреагировал на эту встречу. Когда Донкастер остался позади и они уже проехали одну или две мили, Кэролайн постучала по крыше. Дикон отъехал в сторону, остановился, спрыгнул с козел и открыл дверь.

— В чем дело? — спросил он, глядя на испуганные лица.

— Вы его видели? — взволнованная Кэролайн схватила свою сумочку, словно это было живое существо, которое пыталось от нее сбежать. — Там, у «Белой лошади»? Вы видели его?

— Вы о Фенланде говорите? — спросил Дикон. Он заставил себя успокоиться. После всех усилий, когда уже казалось, что все идет хорошо… — Я видел там нескольких человек, но особенно никого не разглядывал, просто старался не наехать. Зачем Фенланду понадобилось возвращаться в «Белую лошадь»? — И он тут же сам себе ответил: — Чтобы потребовать назад свои деньги. Боже, вы хотите сказать, что он вас заметил? Он вас узнал?

— Я уверена, — ответила Кэролайн. — Он смотрел прямо на меня. Между нами было не более двух-трех футов.

Дикон на минуту задумался.

— Мне кажется, нам пора оставить Большую северную дорогу, — сказал он. — Мы заплатим пошлину. И если Фенланд поедет следом за нами, а я уверен, что так и будет, он узнает, куда мы направляемся. А мы при первой же возможности повернем на запад. Если нам повезет, Фенланд решит, что мы едем в Линкольн, и не найдет нас. Согласны?

Все кивнули.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Дикон Илайеса. — Неважно выглядишь.

— Я должен сидеть на козлах, ваша светлость, а не вы. Не годится мне ехать вместе с дамами. Можно, я сяду рядом с вами? — кучеру было очень неловко.

Дикон рассмеялся.

— Придется тебе еще немного пострадать. Возможно, до завтра.

Он закрыл дверь и собрался уж было взобраться на козлы, но остановился и снова открыл дверцу.

— Илайес. Мне нужна твоя шапка. Я потерял свою на пожаре, а здесь чертовски холодно. Одолжи мне свою, пожалуйста.

Илайес протянул ему шапку и с интересом смотрел, как Дикон нахлобучил ее на себя. Она была слишком большой, сползала на уши и глаза. Дикон снял головной убор, задумчиво на него посмотрел, потом намотал себе на голову шарф и снова надел шапку. Выглядел он необычно, если не сказать больше, но шапка, по крайней мере, не сползала.

— Дело сделано. — Дикон захлопнул дверцу, взобрался на козлы и взмахнул хлыстом.

Как и ожидалось, пошел снег, но несильный, и шел он лишь временами и тут же таял. Дикон почти не обращал на него внимания. Он был возбужден. Теперь он знал, что человек, от которого они скрывались, был реален, не возможен, вероятен, а реален, из плоти и крови, его видели и узнали в Донкастере. И он, Дикон, должен был перехитрить негодяя. Дикон был так занят разработкой плана, что не чувствовал холода и почти не обращал внимания на дорогу.

На заставе он заплатил пошлину и спросил у сборщика пошлины, сколько им еще ехать до Линкольна, куда, естественно, они ехать не собирались. Через пять миль после заставы он увидел дорогу поуже, идущую на запад, и свернул на нее. Дорога шла среди холмов, на вершине холма стояли величественные руины крепости Конисбро. Дикон напряг свою память и понял, что они едут в Шеффилд, указатель на перекрестке подтвердил его предположение. Он тут же повернул на запад, зная, что разумнее всего ехать по менее оживленным дорогам и избегать крупных городов. Миновав Конисбро, он продолжал ехать на запад, после Уатапон-Дирн он повернул на юг, затем на запад, снова на юг, потом на юго-запад. Дорога петляла, поворачивала, шла прямо. Смеркалось. Вскоре Дикон уже с трудом мог читать, что написано на указателях, не очень часто попадавшихся на пути. Он неплохо ориентировался на местности, но сейчас ему стало казаться, что это умение изменило ему. Небо было затянуто облаками — ни луны, ни звезд, по которым можно бы было определить дорогу. Он мог поехать и на север, даже не сообразив, что делает. Дикон остановил лошадей прямо посреди дороги, поскольку никакой обочины не было, дорога была окружена с обеих сторон живой изгородью. Он зажег лампу и наклонился к окну посоветоваться с пассажирами.

— Я не знаю, где мы, — признался он.

— Спросим на первой же ферме, — сказал Илайес и рассмеялся. — Я все гадал, куда вы едете. Давайте я немного посижу на козлах, ваша светлость. А вы погрейтесь внутри. — Он вылез из кареты, забрал у Дикон свою шапку и придержал дверь для его светлости. Дикон забрался внутрь, несколько сконфузившись.

Как приятно оказаться внутри, где нет ветра. Он удобно устроился на кожаных подушках, улыбнулся своим спутницам и расслабился. Дикон дремал, когда карета остановилась, и Илайес, открыв дверь, с гордостью произнес:

— Шеффилд! Мы добрались, ваша светлость! С Новым годом!

Новый год? Никто, кроме Илайеса, не вспомнил, какое сегодня число. Они проехали за день половину Йоркшира и все равно оказались в Шеффилде, несмотря на все усилия Дикона обойти его стороной. Он решил начать 1812 год с того, чтобы объяснить Илайесу, куда они поедут дальше, если ему, Дикону, удастся самому решить, куда же они все-таки едут.

Они заночевали в Шеффилде. Ночь была спокойной.

Джеймс Фенланд не знал, куда ему ехать. Ему приказали найти жену Уолтера, но ему также напомнили, что посылка придет первого января и что ему лучше к этому времени уже быть в Кенте. Что ж, он нашел жену Уолтера, живую и невредимую, в Дареме. Она живет у какой-то вдовствующей графини. Эта Финкастер, настоящая трещотка, сообщила, что сын и дочь графини приехали в гости к матери и собираются гостить до Крещения. Казалось, что баба Уолтера пробудет в Дареме хотя бы до Крещения. Скорей всего, эти сын с дочерью ее друзья. Уверения миссис Финкастер в том, что она не знает, что за женщина гостит у графини, ни на йоту не убедили Фенланда.

Фенланд даже не потрудился съездить к дому этой вдовствующей графини, чтобы самому на месте убедиться, что проклятая баба там. Слишком рискованно: его могли заметить. Он поблагодарил миссис Финкастер и пообещал, что возьмет одну из ее девушек в прислуги к своей жене, как только посоветуется со своей второй половиной. Он поцеловал даме руку и отправился на юг, в Кент.

Он не планировал останавливаться в Донкастере, но его попутчики по почтовой карете оказались таким сбродом, что он понял: еще минута пути в их компании, и он не выдержит. Маленький ребенок ныл, не переставая; пьяный, которого рвало, испачкал сапог Фенланда; толстая женщина, сидевшая рядом, так придавила его, что он чуть не задохнулся. Куда катится мир? Он решил сделать остановку в Донкастере в надежде, что на следующий день ему с попутчиками повезет больше. Раз Уолтер отказался дать ему больше денег в дорогу и он не мог нанять отдельный экипаж, чтобы добраться до места гораздо быстрее, то пусть Уолтер сам и расхлебывает последствия.

Фенланд никак не мог успокоиться после перепалки с хозяином «Трех перьев», который требовал с него плату за постой, когда Фенланд уже заплатил в «Белой лошади». Но если бы он не отправился в «Белую лошадь», чтобы попробовать получить свои деньги обратно, он бы не увидел этой чертовой бабы, едущей как ни в чем не бывало в красивой черной карете на юг. Проклятье! Куда они едут? Они знают, что он их ищет? Эта дура Досси все растрепала. Он не подумал, что она его знает, он никогда не обращал на нее никакого внимания и даже ни разу не заговорил.

Что ему теперь делать? Догонять эту бабу, которая уехала неизвестно куда, или мчаться в Кент, где посылка, с Божьей помощью, уже ждет его. Уолтер в любом случае свернет ему шею. И так плохо, и так.

Он заплатил за комнату в «Трех перьях». Почтовая карета, идущая на юг, давно ушла, другая будет только завтра. Ему нужно выпить и все хорошенько обдумать.

Хотя у Илайеса по-прежнему был насморк и кашель, он заявил, что здоров, и настоял на том, чтобы ему снова доверили вожжи на следующее утро. Они с Диконом посовещались и с помощью карты, предоставленной хозяином гостиницы в Шеффилде, составили приблизительный маршрут. Дикон давно решил, что в Бедфордшир он не поедет, но, судя по той скорости, с которой они передвигались, до Бедфордшира нужно было добираться еще несколько дней.

Он также посоветовался и с дамами. Дикон отвечал за это путешествие, все это признавали, даже если вслух об этом не говорили. Однако он уже много лет советовался со старшей сестрой и знал, что женщинам не откажешь в здравом смысле. Как джентльмен он чувствовал, что должен выслушать их мнение.

Кэролайн сказала то, что он и ожидал от нее услышать: нужно ехать в Бедфордшир к ее брату, чтобы она могла с ним поговорить и узнать, захочет ли он предоставить ей убежище. Дикон этого делать не собирался. Он спросил Рут, что думает она.

— Твой гениальный план погулять по проселочным дорогам и не заезжать в большие города дал нам возможность насладиться южным Йоркширом в полной мере, не так ли? — Рут насмешливо взглянула на брата. — Я уверена, что летом здесь бесподобно, но в декабре? Дикон, мы едем уже целую вечность. Ты должен быть в Военном министерстве после Крещения. И я считаю, что нам нужно ехать прямо в Лондон. Предлагаю ехать до Питерборо и оттуда по Большой северной дороге домой. Мы не можем ездить по всей Англии, чтобы запутать этого Фенланда. Я хочу домой!

— Хорошо, — согласился Дикон. И не спеша они приехали в Лондон.

К тому времени, когда они добрались до дома, в котором жили Рут и Дикон, у Кэролайн сложилось такое впечатление, будто она знает их уже целую вечность. Она знала о Рут достаточно много от леди Райкот. Но это была материнская версия. Рут была сильной, уверенной в себе женщиной, которая терпеть не могла дураков и видела насквозь своего обожаемого младшего брата. Кэролайн восхищалась Рут и завидовала ее силе духа.

Что касается Дикона, Кэролайн начала верить, что он не может причинить ей никакого вреда. Когда они с Рут спорили, а это случалось довольно часто, он никогда не злился, и если не соглашался, то отшучивался. Иногда брат прислушивался к своей сестре и поступал так, как она советовала, иногда улыбался и делал по-своему. От высокомерного джентльмена, которого она увидела впервые в почтовой карете, едущей в Дарем, не осталось и следа.

— Это полностью ваша заслуга, — как-то вечером сказала Рут Кэролайн, еще до того, как они приехали в Лондон. — Дикон всегда был занят собой. А теперь у него есть кое-что поинтересней. Мне кажется, что операция по вашему спасению сделало из него мужчину.

— О, ну что вы! — покраснела Кэролайн. — Он так добр ко мне, но я не могу представить…

— Уж поверьте мне на слово, — проговорила Рут.

Кэролайн было не по себе, когда они въехали в Лондон. Она боялась смотреть в окно кареты. Ей казалось, что она непременно увидит удивленное лицо Уолтера, как увидела Фенланда в Донкастере. Несмотря на то, что Кэролайн прожила в Лондоне пять лет, все казалось ей незнакомым. Дикон и Рут жили в Мейфэре на Голден-сквер, недалеко от Ганновер-сквер, где жили Кэролайн с Уолтером, но Кэролайн никогда раньше не бывала на Голден-сквер. И вообще нигде не бывала. Она угрюмо усмехнулась. Дом на Ганновер-сквер был ее тюрьмой.

Она дала себе слово, что не допустит, чтобы дом леди Стилтон стал ее новой тюрьмой, хотя это и могла быть роскошная тюрьма. Ее устроили в комнату для гостей, яркую и веселую комнату, в которой преобладали желтый и кремовый цвета. Окна выходили во внутренний сад. В комнате был камин, отделанный бледно-желтым мрамором, большая удобная кровать и даже отдельная уборная, в которой стояла кровать для Досси. В комнате также был дамский письменный стол с чернильницей, перьями и бумагой.

Кэролайн было велено чувствовать себя как дома, и она вскоре с головой окунулась в приятную повседневную жизнь. Вторую половину дня часто занимали визиты знакомых леди Стилтон. Они поспешили к Рут, как только узнали, что она снова в Лондоне. Кэролайн в платьях, сшитых в Дареме, была представлена всем как миссис Мейкпис, старинная приятельница из Дарема, которая гостит у леди Стилтон. Леди Райкот, как только получила от Рут письмо, прислала сразу почти все модные произведения миссис Каттер. Кэролайн чувствовала себя в новых платьях невероятно уверенной — новое, незнакомое чувство.

Кэролайн видела Дикона редко. Первое, что он сделал по приезде в Лондон, это навестил своего банкира и снял деньги, чтобы отдать долг сестре, которая в свою очередь незаметно вернула деньги Кэролайн, а та отложила их как неприкосновенный запас на неопределенное будущее. Дикон вскоре ушел с головой в работу в Военном министерстве, сообщив дамам, что в его кабинете накопились горы рапортов, с которыми нужно как-то разбираться.

Он был разочарован. В Военном министерстве ничего не изменилось. Конца войны видно не было, а чтение рапортов, нацарапанных кое-как, и необходимость разбирать смысл написанного удручало его, как никогда прежде. Он мечтал о покрытых снегом полях Райфилда, о Большой северной дороге… Он был далеко от своих рапортов, и его непосредственный начальник, лорд Эйвбери, уже не раз вызывал его на ковер и отчитывал за невнимательность.

Однажды вечером Дикон рассказал об этом Рут, когда Кэролайн ушла спать.

— Ты представить себе не можешь, чего мне стоило удержать себя и не уехать в Дарем вместе с Илайесом, — признался он. — Я повторял себе в оправдание, что ему будет трудно проехать одному такой длинный путь, но на самом деле я больше не выношу Военное министерство. Все равно что тюрьма.

— Теперь ты понимаешь, что чувствует мисс Кэролайн, — проговорила сестра.

— Что ты хочешь этим сказать? — удивленно спросил Дикон. — Ее же никто не заставляет делать работу, которую она презирает.

— Нет, но она, как и ты, связана по рукам и ногам. Она не может никуда пойти из страха, что ее увидят и узнают. Подумай об этом.

Как сделать мисс Кэролайн свободной? Еще одна проблема для человека, у которого и без того полно проблем. Дикон сделал все, что было в его силах, чтобы спасти даму. Разве она не была свободна от мужа, человека, который ее преследовал, разве она не живет теперь легко и беззаботно в доме на Голден-сквер? Очевидно, этого недостаточно.

Дикон так мало видел ее с тех пор, как они вернулись в Лондон. Он считал, что это к лучшему. Она странно на него действовала. Дикон знал, что это запретная зона, но знание это не избавляло его от тех чувств, которые он к ней испытывал. Только сегодня утром ему пришлось бороться с желанием заключить ее в свои объятья. Ему удалось отшутиться.

— Вы едите уже третий тост, — сказал Дикон, кивая на блюдо. — Вы превратитесь в настоящую толстуху. — Он окинул взглядом ее фигуру. Болезненная худоба исчезла, уступив место округлости линий, что казалось ему очень привлекательным.

— Толстуху? — переспросила она. — А кто ест уже вторую копченую селедку?

— Вы что-то имеете против копченой рыбы? Нельзя начинать рабочий день, не просолившись как следует. Могу я подсолить вас немного, мадам? — Он посмотрел на нее голодным взглядом.

— А что это значит? — улыбнулась Кэролайн.

— Вас никогда не подсаливали? Вот досада. Я думал, об этом каждый школьник знает. Наклонитесь поближе, мадам, я вам покажу.

Дикон сидел во главе стола, Кэролайн — сбоку. Она наклонилась, рассмеявшись.

Дикон положил ей в рот кусочек. Вместо того, чтобы сразу убрать руку, он дотронулся пальцами до ее губ.

— Нужно поцеловать руку дающего, таков обычай, — объяснил он. — Это и называется подсолить.

Вспыхнув, Кэролайн подчинилась.

— Понимаете, почему я каждое утро ем эту рыбу, — произнес он зловеще, поднося пальцы к губам.

«Вот дьявол, — думал Дикон, приходя в себя, — я играю с огнем, и игра эта опасная. Мне это не нравится, и ей, думаю, — тоже. Лучше завтракать и ужинать тоже отдельно».

— Давайте еще раз обсудим, откуда я и где мой дом, — предложила Кэролайн Рут утром, когда они пили чай. — Ваши приятельницы — леди Робстарт и миссис Хинкл особенно интересуются. Я чувствую себя так неловко, как тогда, когда сэр Гарри стал задавать мне вопросы в Райфилде, я боюсь, что скажу что-нибудь невпопад. Трудно вспоминать прошлое, которого у тебя не было.

Рут рассмеялась.

— У вас неплохо получается. Говорите о природе Дарема и окрестностей. Я уверена, эти дамы там никогда не бывали. Что вы сказали сэру Гарри? Я не знала, что он вами так интересовался.

— Он спрашивал о ваших сыновьях, поскольку я, естественно, должна о них знать, — объяснила Кэролайн. — Кстати, когда я их увижу?

— Теперь уже скоро, в любое время. Давайте я вам лучше расскажу.

Уилл, старший сын, который жил теперь в Дорсете, в поместье Стилтонов, приехал через несколько дней. О нем объявили в тот момент, когда Рут с Кэролайн принимали знакомых дам, в том числе леди Робстарт и миссис Хинкл.

Кэролайн была рада, что о его приезде объявили, она бы его ни за что без Рут не узнала. Молодой человек двадцати четырех лет, с волосами песочного цвета, сияющими голубыми глазами, широко улыбаясь, вошел в гостиную. Он был одного роста с Рут.

Уилл поздоровался с матерью, поцеловав ее в щеку, и повернулся к гостям. Рут пришла ему на помощь:

— Ты помнишь… — говорила она, называя каждую даму на тот случай, если он забыл, как ее зовут.

Кэролайн поняла, что здесь может быть ловушка, но было поздно.

— Ты помнишь миссис Мейкпис, — сказала Рут, улыбаясь Кэролайн.

Уилл, не узнавая, посмотрел на нее и спросил:

— Мы раньше встречались, миссис Мейкпис? Я не мог бы вас забыть.

Кэролайн услышала, как зашептались леди Робстарт и миссис Хинкл. Наверняка упивались таким неожиданным заявлением. Ей захотелось провалиться сквозь землю, но пришлось улыбнуться и сказать:

— Уилл! Ты шутишь. Неужели я так изменилась с тех пор, как ты в последний раз приезжал в Дарем? Рут, — она повернулась к леди Стилтон, — разве я так сильно изменилась? Скажите этому глупому мальчику, что это не так. Конечно, я болела, но ведь теперь я здорова.

Уилл был явно озадачен, но увидев, как мать смотрит на него, понял, что здесь нужно быть осторожным, и, пробормотав: «Конечно», — повернулся к следующей гостье.

Как только дамы ушли, Рут объяснила сыну, кто такая Кэролайн и как она оказалась в их доме. Кэролайн опасалась, что самое плохое предотвратить не удалось. Две уже известные нам дамы (у обеих языки как помело) начнут, можно не сомневаться, рассказывать всему Лондону, что сын леди Стилтон не узнал «старинную и ближайшую подругу» матери, подругу, которая гораздо моложе леди Стилтон и больше подходит по возрасту Уиллу, чем его матери.

Кэролайн знала, что ей нужно уехать. Ее присутствие ставит хозяйку в неловкое положение.

Наступил февраль. Кэролайн помогала Рут устроить нескольких небольших приемов и один музыкальный вечер, на котором пела новая итальянская знаменитость — удивительное сопрано. Кэролайн постаралась извлечь для себя из этого пользу. Она очень ценила приобретенный опыт. Если она найдет работу экономки, то сможет помогать своей хозяйке устраивать развлечения для гостей. Она не забывала об этом ни на минуту, прекрасно понимая, что как бы приятно и беззаботно ни было ее теперешнее положение, долго так продолжаться не может. Кэролайн поправилась, и с ее лица исчезло выражение испуга и беспокойство. Она больше стала уделять внимания своей внешности, по-новому причесывала волосы и почувствовала, что ей действительно двадцать два, а не тридцать два года.

Дикон не остался равнодушен к перемене, произошедшей с ней. Гадкий утенок превращался в прекрасного лебедя, изящное создание, которое постоянно присутствовало в его снах и мечтах, несмотря на то, что в жизни он изо всех сил старался ее избегать. Его постоянное отсутствие раздражало Рут, которой не хватало его на званых приемах. Она отказывалась верить, что Военное министерство не может без него обойтись хотя бы на время.

— Ты говоришь, что тебя тошнит от твоей службы, а сам чуть ли не живешь в своем Военном министерстве, — заявила она ему в воскресенье утром, когда он сказал, что не может поехать с ними в церковь. — Что там делать в воскресенье? Я уверена, что никаких донесений по воскресеньям туда не доставляют.

— Они могут прийти в любой момент, — ответил Дикон, стараясь не смотреть ей в глаза. — Никогда не знаешь…

— Чепуха! — заявила Рут. — Ты просто избегаешь мисс Кэролайн, я права? Ты испытываешь к ней нежные чувства, так мне кажется. Дикон, ты прекрасно знаешь, что так нельзя. Почему бы тебе не оставить свой кабинет и не обратить внимание на других женщин? На тех, кто может составить тебе подходящую пару, на тех, кто не замужем. В этом сезоне целое созвездие невест. — Она замолчала. Вдруг в глазах ее появился блеск. — Я знаю, что делать! Я устрою раут и приглашу столько гостей, сколько может вместить этот дом. У тебя будет выбор. Дай мне слово, что ты будешь присутствовать. Дикон, мальчик мой, тебе давно пора сделать выбор и жениться.

— У меня слишком много работы, — упрямо сказал Дикон, — я занят.

— Ха! Можешь продолжать играть в войну. А я займусь раутом.