Хиты эпохи Сёва

I

После вчерашней вечеринки Исихару одолевало предчувствие, что вот-вот случится нечто важное. И вовсе не потому, что он был умнее всех или обладал особым даром предвидеть будущее. Просто Исихара имел обыкновение ни с того ни с сего разражаться глупым беспричинным хохотом, и привычка эта вскоре распространилась среди его товарищей. От остальных его отличало только одно: в промежутках между двумя раскатами смеха в голове у него возникали картинки – не конкретные образы, а лишь их отголоски.

Компания собралась, как обычно, часов в семь вечера, и по большей части пришли все: Исихара, Нобуэ, Яно, Сугияма, Като и Сугиока. «По большей части» – потому что, хоть учет никто и не вел, именно вшестером они составляли единое целое. Сборище, как всегда, происходило в Чофу-сити, что на западной окраине Токио. Каждый прихватил выпивку или еду в полиэтиленовых или бумажных пакетах, а в одном случае – даже в старомодной тканевой обертке фуросики. Сторонником традиций оказался Яно, на шее которого болтался фотоаппарат «Лейка-М6».

– Зацените, – сказал он, – я тут пару дней назад на уличной ярмарке в Синдзюку видел Каринаку Ри – ну ту, которая в порнухе снимается, – и сделал целую кучу фоток. И представляете, ни одна не получилась. Хрен знает почему. То есть я вообще не врубаюсь. Разве так бывает? Думал, думал, но… – Яно пощелкал указательным пальцем по фотоаппарату и вытянул наружу немного пленки, однако никто из присутствующих по обыкновению не обратил на него никакого внимания.

Вообще их сборища не отличались той атмосферой, которая ассоциируется с определением «вечеринка». Квартира Нобуэ располагалась чуть севернее станции Чофу в старом двухэтажном деревянном оштукатуренном здании с вместительной парковкой на заднем дворе. Обычно эти шестеро собирались здесь по субботним вечерам без всякой конкретной цели и даже не могли бы назвать себя друзьями, поскольку общих увлечений или интересов у них не было. Нобуэ и Исихара когда-то вместе учились в старших классах. Яно познакомился с Исихарой в компьютерном зале книжного магазина. Они поболтали о достоинствах и недостатках «Макинтоша», а потом от нечего делать завалились в кофейню, где просидели друг напротив друга пару часов. И хотя разговор получился не слишком оживленный, оба сочли, что они одного поля ягоды, в результате чего обменялись номерами телефонов и сделались вроде как приятелями. Сугияма, единственный из них старше тридцати, познакомился с Яно, когда подрабатывал на стройплощадке недалеко от Тибы. Като числился старым корешем Сугиямы, и Сугиока с Нобуэ тоже откуда-то друг друга знали.

Устраивать вечеринки по субботам предложил именно Нобуэ. С того момента, когда все шестеро собрались у него квартире в первый раз, прошло около года. Тогда, год назад, никто особенно не готовился и даже не подумал о том, чтобы принести выпивку и закуску. Конечно, каждый из них раньше бывал на вечеринках, но почему-то не удосужился подумать, как устраивают и проводят такие мероприятия, не говоря уже о том, чтобы стать душой компании. Первую встречу почтили своим присутствием пятеро: Нобуэ, Исихара, Яно, Сугияма и Като. Като сразу же, как проигравшего в «камень-ножницы-бумагу», отправили к торговому автомату на ближайшем перекрестке за саке, а по его возвращении сели вокруг стола и молча дернули по рюмочке. Потом то один, то другой разражался бессмысленным смехом или путанным рассказом о случае из своей жизни, отлично понимая, что его никто не слушает, и часов через пять вечеринка выдохлась сама собой.

И лишь раз на четвертый понятие «вечеринка» стало обретать некий смысл. Как раз было полнолуние. Сугияма притащил кучу дисков для караоке, и хотя никто из друзей петь не умел, все стали неуверенно подпевать. Они как раз заканчивали очередную песню, когда в доме напротив, через стоянку, в одном из окон зажегся свет, отчетливо обрисовав силуэт раздевающейся молодой девушки с потрясающей фигурой и длиннющими ногами. В комнате воцарилась благоговейная тишина. Все шестеро прихлебывали саке и молча смотрели на этот импровизированный стриптиз в свете полной луны. Девушка с потрясающей фигурой незамедлительно сделалась для каждого личным кумиром, а караоке, вызвавшее это чудное видение, сочли волшебным устройством, заслуживающим гораздо большего уважения, чем все их замечательные компьютеры вместе взятые.

С тех пор караоке стало непременным условием каждого заседания, а друзья начали заучивать тексты песен и смущенно, но старательно подпевать. Однако затем женщина с потрясающей фигурой пропала на долгие месяцы. И в ходе шестой вечеринки с того момента, как она перестала являться взорам друзей, Нобуэ предложил проводить после вечеринки некий ритуал, которому суждено было стать весьма важной частью жизни каждого из них. Еще бы: ведь сам факт, что кто-то выдвинул идею, а остальные ее внимательно рассмотрели, обсудили и сообща решили неуклонно претворять в жизнь, можно считать совершенно беспрецедентным событием, сравнимым по значимости с тем моментом, когда семь-восемь миллионов лет назад далекий предок человека впервые выпрямился и начал ходить на двух ногах.

Характер проведения встреч эволюционировал хоть и медленно, но неумолимо. На третью вечеринку Исихара выставил на стол вяленый плавник ската эйхире, полынное саке кусамоши и рисово-арахисовые крекеры. С тех пор каждый старался принести с собой к общей трапезе что-нибудь насчет выпить-закусить. На девятый раз компанию даже охватило некоторое замешательство, когда Сугиока явился не с обычными закусками вроде вяленой рыбы, арахиса или шоколада, а с упаковкой салата с макаронами, какой продают только в лавках с деликатесами и крупных супермаркетах. Нобуэ, едва увидев салат, издал что-то наподобие спазматического «гы-гы», но все же поставил на стол приборы на всех. Вряд ли хоть кто-нибудь, проникнув в мозг Нобуэ и обследовав каждую извилину – равно как и извилины любого другого участника компании, – обнаружил бы там хоть намек, что здесь может родиться идея кормить и поить гостей, однако она не только родилась, но и претворилась в реальность, глубоко тронув сердца остальных. Заметив, как макаронный салат, купленный в лавочке неподалеку от дома, взволновал и потряс души его товарищей, Сугиока даже смутился.

В следующий, десятый раз отличился уже Яно, принесший шесть порций «Нагасаки-чан-мен» – лапши быстрого приготовления, для которой требовался только кипяток. Тут все окончательно уверовали, что столь дивная метаморфоза их встреч произошла благодаря именно караоке. И размах ставшего обязательным после каждой вечеринки «ритуала» продолжал расширяться.

Была вторая суббота июня, месяца сезона дождей. В тот душный вечер всё – и воздух, и одежда, и даже сами человеческие чувства – было до отказа пропитано влагой. Исихара вдруг ощутил, как в душе у него шевельнулась доселе неведомая тревога.

Вообще-то, такого рода чувства были в равной степени непривычны всем шестерым. Однако в остальном сходства между ними почти не наблюдалось. Все, кроме двоих, приехали сюда из разных концов страны, а уж о каком-либо социальном или экономическом равенстве и речь не шла. Впрочем, с первого взгляда вряд ли удалось бы угадать, кто из них кто. Например, Нобуэ выглядел как богатый наследник, хотя на самом деле был третьим сыном поденщика с мандариновых плантаций в Сидзуоке. Яно смахивал на выпускника престижного университета; в действительности же в свое время он вместе с дружками из старших классов активно нюхал давно вышедший из моды толуол. Дружки закончили плохо, а отчаянного, хоть и хлипкого Яно поймали за вдыханием паров толуола во время одного из нечастых посещений средней школы и с позором исключили. Тощий и мрачный Сугияма вообще напоминал несостоявшегося самоубийцу, а на самом деле был настолько смешлив, что иногда ловил неодобрительные взгляды соседей по компании. Другими словами, все они воплощали совершенно разные типы людей, и объединяло их лишь наплевательское отношение к жизни, от которой они не ждали ничего хорошего. Впрочем, вина лежала не на парнях, ибо все их существо пронизывал определенный дух времени, переданный им заботливыми матерями. И пожалуй, не стоит упоминать, что пресловутый «дух времени» на деле представлял собой устоявшуюся систему ценностей, основанную на убеждении, что ничего в этом мире никогда не изменится.

Что еще общего было у них? Трудно сказать. Разве что некая внутренняя сила, присутствующая на клеточном, так сказать, уровне. Именно она позволяла всем шестерым хохотать до изнеможения безо всякого на то повода. Стоит заметить, они не всегда смеялись одновременно. Нет, любой из друзей мог заржать внезапно сам по себе, просто так. Каждого накрывало по-своему, но все хохотали громко и неудержимо, причем приступы смеха не поддавались контролю, как чихание или икота. Беспристрастному наблюдателю могло бы показаться, что они непрерывно смеются по очереди: едва стихнет хохот одного, как тут же вступает другой, однако тому же наблюдателю и в голову не пришло бы, что им весело. Возможно, молодые ребята, рожденные в эпоху Сёва, попросту не улавливали связи между смехом и весельем.

Вот такая атмосфера царила на очередной вечеринке, когда Исихара впервые испытал признаки внутреннего беспокойства. Вечер проходил в обычном режиме, все трепались о жизни, не слушая друг друга, стены комнаты то и дело сотрясало идиотское ржание. Наконец решили снова сыграть в «камень-ножницы-бумагу». Тревога Исихары никак не проходила. Из динамиков тихонько мурлыкала мелодия «Сезон любви» в исполнении Pinky & the Killers. То один, то другой пробовал подпевать, представляя себя в роли милой и обаятельной Пинки.

II

Исихару поразило, насколько отчетливо ощущается мучительное подспудное беспокойство. Раньше такого с ним не случалось. Определенно, это был не давнишний застарелый страх, а нечто совершенно новое. И оно буквально ворочалось внутри него, словно плод в утробе матери. И подобно тому, как младенец на последних сроках бьет ножкой в стенки матки, давая понять, что он жив, внутренняя тревога то и дело пронзала все существо Исихары трепетом, будто говоря: «Даже не думай забыть обо мне!» Исихаре представлялось, что в нем сидит спиной вперед маленькое скрюченное существо, обмотанное, как пожарным шлангом, пуповиной, и, сбивая ритм сердца, посылает в мозг пульсирующие сигналы. То и дело Исихара заливался дурацким смехом, пробуя избавиться от гнетущего чувства. Но ничего не помогало, и хохот его становился все более взрывным и безумным, так что остальные начали подумывать, уж не рехнулся ли паренек и в самом деле. Нобуэ даже шепнул Яно:

– Если он не остановится, отвезем-ка его куда-нибудь подальше и бросим там, согласен?

Яно, который уже давно подумывал о таком варианте, при этих словах ощутил легкую дрожь и машинально потрогал затвор «Лейки». Аппарат он приобрел у человека со стеклянным глазом в фотолавке в Гонконге. В свое время руководство фирмы, где Яно работал, организовало для сотрудников так называемый гурмэ-тур, подразумевавший (к немалому удивлению Яно) посещение многочисленных ресторанов и кафе. Вообще-то это был не первый его фотоаппарат – ранее Яно пользовался «Олимпусом», который подарил ему отец. Но только недавно Яно осенило, что он постоянно носит с собой камеру вовсе не потому, что ему так нравится заключать увиденное в рамки кадра. Дело в другом: наводя объектив и нажимая на спуск, он как бы уничтожал для себя выбранный объект. Таким образом, фотографирование превращалось в своего рода катарсис, хотя Яно предпочел бы уничтожение в прямом смысле слова, будь то вещь или человек.

С некоторых пор в литературе и кинематографе стал проскальзывать хорошо известный мотив древней легенды о человеке, который, повинуясь обычаям своего народа, вынужден отвести престарелого родителя на голую вершину горы и оставить там умирать. Разумеется, подобная история наверняка заставила бы чужака или иммигранта плеваться от омерзения, но именно она и лежала в основе самых сокровенных помышлений Яно. Он страстно мечтал о возможности оставить, бросить, уничтожить что-нибудь очень важное – просто выкинуть его на помойку, словно оно не стоит и ломаного гроша. «Будь я женщиной, – размышлял он, – я бы непременно забеременел, родил ребенка и бросил его на произвол судьбы!» Яно даже подумывал переодеться женщиной и оставить где-нибудь детскую куклу, надеясь таким образом пережить сходные чувства, но испугался окончательно съехать с катушек, зайдя настолько далеко. «Так или иначе, я все же мужчина», – бормотал он себе под нос и ждал возможности реализовать свои мечты, так сказать, в «мужском варианте».

Наконец Исихара, порядком измотавший остальным нервы своей странной истерикой, успокоился и присоединился к компании, игравшей в «камень-ножницы-бумагу». Жеребьевка являлась своего рода прелюдией к началу обязательного ритуала, и хотя, понятное дело, результат здесь предсказать почти невозможно, каждый из приятелей на свой лад пытался это сделать. Нобуэ, к примеру, обычно орал:

– Яно, похоже, всегда начинает с «камня», верно? А Сугияма с «бумаги», а? – хотя его, разумеется, никто не слушал.

Яно таращился на собственную руку, тренируясь тщательно расставлять пальцы для каждой фигуры. Особенно его заботили «ножницы», где он пытался соблюсти определенный угол между средним и указательным пальцами, бормоча:

– Если два отрезка одинаковой длины образуют угол, значение тригонометрической функции соответствующего равнобедренного треугольника различается в зависимости от того, идет ли речь о евклидовой или неевклидовой геометрии, так что… э-э-э.

Сугиока, в свою очередь, выставив левую руку против правой, горестно вопрошал:

– А как вы думаете, какая из них отражает мои настоящие намерения?

Нет нужды говорить, что его ламентация тоже оставалась без ответа.

Като искренне верил, что та или иная мысль его товарищей непосредственно влияет на линии его левой ладони. Он подносил руку к глазам и бубнил:

– Так-с, если линия жизни хоть чуть-чуть раздваивается, то мой противник выкинет «бумагу», видите?

Сугияма тер правую ладонь куском льда.

– И яйца станут железными, если их охладить как следует, – шептал он сам себе.

Исихара же клал правую руку себе на макушку и провозглашал: «Ножницы!» или «Камень!», одновременно показывая названную фигуру.

– И как это мне всегда удается угадать, какой вариант я выберу, – прибавлял он затем, – хотя остальным это невдомек?

Нынче вечером, вдобавок к традиционной порции саке, они пили пиво и вино. В качестве основной закуски сегодня выступала вяленая говядина. Не обошлось и без салата с макаронами – своеобразного провозвестника новой эры, – не говоря уже о различных закусках. Но ничто, конечно, не могло сравниться по виду и запаху с главным блюдом. Вяленую говядину принес Като, который работал в небольшой фирме, занимающейся поставками продуктов. Почти весь его рацион состоял из ассортимента этой конторы, но раньше он не отдавал себе отчета, что продукты, которые он ест каждый день, способны стать гвоздем программы на вечеринке. Обычно он довольствовался перуанской кукурузой, а если ему хотелось мясного, выбор его падал на эту самую говядину производства американской компании «Тэнгу». Като клал кусочки в кипяток и приготавливал нечто вроде сукияки[1] А когда душа требовала овощей, в ход шли банки с консервированными китайскими абрикосами – Като пребывал в полной уверенности, что абрикос является овощем.

Остановив свой выбор на говядине, Като думал просто побаловать товарищей и уж никак не ожидал, что мясо произведет такой фурор. Когда четыре упаковки шлепнулись на татами в комнате Нобуэ, в воздухе повисла непривычная тишина. И дело даже не в том, что раньше приятели не пробовали вяленого мяса. Невероятная энергия, с которой они не могли совладать, придавала почти потустороннее сияние этому довольно грубому блюду, овеянному благородным духом Дикого Запада. Не промолвив ни слова, пятеро парней набросились на вяленую говядину с такой жадностью, что у беспристрастного наблюдателя наверняка возник бы вопрос, какой будет их реакция на изысканный деликатес вроде каменного краба.

Под вино из Португалии и префектуры Яманаси вяленая говядина быстро испарилась. К тому моменту и Исихара наконец перестал ржать как идиот, так что подготовка к раунду «камень-ножницы-бумага» шла полным ходом. Но буквально за мгновение до начала состязания Нобуэ вдруг совершил открытие, которое перевернуло весь мир друзей с ног на голову.

С того момента, как они впервые увидели свет в окне напротив, казалось, прошла уже целая вечность. И вот теперь в том же окне вновь замерцал огонек и сквозь кружевные занавески показался знакомый силуэт девушки с потрясающей фигурой. Сугияма мгновенно пришел в такое неистовство, что аж взвизгнул, а то и заорал бы благим матом, если бы не вцепился зубами в левую руку. Тем временем женщина с потрясающей фигурой расчесала длинные волосы и грациозным движением отбросила их за плечи. Ее жест вызвал целую бурю эмоций – кто застонал, кто завопил, а Исихара даже пробубнил:

– Не возражаете, если я вздрочну?

Впрочем, об этом подумывал каждый из друзей. Однако та целомудренность, с которой женщина начала расстегивать блузку, вмиг отвратила компанию от подобного святотатства. Блузка соскользнула вниз, обнажив линии плеч и спины. За нею последовала юбка, и из глаз Яно, Сугиоки и Като покатились слезы.

– Все равно что увидеть НЛО или взглянуть на Землю из космического корабля, – тихо произнес Нобуэ, и остальные согласно кивнули.

Женщина изящно повела плечами, расстегивая бюстгальтер, а затем видение исчезло.

– Она пошла в душ! – завопил Исихара, и остальные отозвались почти в унисон, словно школьный хор: «Да! Да! В душ!» – Сейчас она примет душ! – «Прямо сейчас!» – Приятный, горячий, влажный сексуальный душ! – «Душ – это чудо! Настоящее чудо!» – Изо всех этих крошечных дырочек в огромной фигурной лейке для душа… – «Лейке для душа…» – Польются горячие струйки, впиваясь в ее кожу, – только представьте! – «Представляете?» – Это будет чудесно! – «Это чудесно! Чудесно!»

Только благодаря этому дикому гимну наподобие экстатического госпела шестерым парням удалось обуздать охватившее их возбуждение. Испустив под конец одновременный вздох, они уселись обратно на татами допивать вино, купаясь в отголосках только что пережитого экстаза.

И лишь после этого друзья наконец вернулись к игре.

Песней для вечернего ритуала, как уже говорилось, назначили «Сезон любви». И вместо обычного счета «камень-ножницы-бумага» было решено выкрикивать: «Камень-ножницы-ПИНКИ!»

Первым из игры вылетел Нобуэ. Он повалился на татами, корчась от отчаяния и разочарования. По правилам игры, ему предстояло весь вечер крутить баранку машины, выступая шофером для остальных. Сугияма сразу же бросил ему ключи, и Нобуэ поплелся прогревать двигатель минивэна «тойота-хайс».

В финале победа досталась Исихаре. Одолев последнего противника, он принялся скакать, выкрикивая:

– Ура, получилось!

Но стоило ему произнести эти слова, как тревога вернулась, обернувшись пугающей мыслью: «Не к добру это, вот так радоваться».

И, как оказалось впоследствии, Исихара беспокоился далеко не зря.

III

Поскольку песней вечера выбрали «Сезон любви», нужно было лишь определить первое место (того, кто будет петь), последнее, шестое место (водителя) и пятое (обслуживающий персонал). Понятное дело, если бы в качестве главной темы взяли что-нибудь из репертуара Ушиямады Хироси и Cool Five, Дэнни Ииды и Paradise King, Three Funkys или Three Graces, ранжир должностей пришлось бы кардинально поменять.

Выигрыш настолько взбудоражил Исихару, что он с пронзительными воплями завертелся в танце, который остальные называли «Пляской Исихары». Парня продолжала грызть непонятная тревога, и он решил, что беспорядочные телодвижения облегчат его состояние. Кривлянья Исихары напоминали брачный танец грызуна под названием tremuggia, что водится в пустыне Калахари и похож на помесь бурундука и крысы. Впрочем, вряд ли Исихара догадывался об этом, когда плавно сгибал ноги в коленях, выпячивал зад, тряс руками на уровне груди и скакал вверх-вниз, издавая характерный крик: «Куун! Куун! Куун!»

Друзья побросали вещички в салон «тойоты» и забрались на сиденья. Яно, проигравший следом за Нобуэ, произвел инвентаризацию всего имущества и подал знак, что можно отправляться. Нобуэ тотчас же вырулил на дорогу и дал по газам. Предвкушая скорое начало ритуала, каждый что-то бубнил себе под нос, вспоминая недавний стриптиз в исполнении женщины с потрясающей фигурой. В самом хвосте салона сидел Сугияма. За линзами очков его и без того раскосые глаза превратились в две узенькие щелочки.

– Это было изумительно, просто поразительно, – бормотал он. – Вообще отпад.

– Полный улет, – вторил ему Като, осторожно потирая макушку, где волосы уже начинали редеть. – Однако настоящее испытание еще впереди.

Вряд ли он сам осознавал, насколько был прав на сей счет.

«Тойота-хайс» пересекла мост через реку Тама, миновала Йомиури, выехала на развязку Кавасаки и полетела по шоссе Томеи. Затем они свернули на Одавара-Ацуги в сторону Ниномии, где дорога шла через объезд Сейсё, и наконец добрались до пустыря близ моря, который некоторое время тому назад обнаружили Яно и Като. Нобуэ как проигравший отправился обследовать пляж. Чтобы найти подходящее место и убедиться, что оно свободно, Нобуэ потребовалось целых двадцать минут. Дело в том, что однажды Яно случайно выбрал уголок пустыря, где совершались некие незаконные сделки, и компанию атаковала пара местных гопников на мотоциклах, расколотив все окна в минивэне. Нобуэ, Исихара и остальные ребята ненавидели такие стычки. Впрочем, насилие как таковое их не пугало. Сугияма в школе занимался каратэ и кикбоксингом и без колебаний шел на превосходящего его по силам противника, отчего получил четыре перелома костей черепа в разных местах. Яно, в свою очередь, в восемнадцать лет имел глупость вступить в молодежную фашистскую организацию и тренировки ради охотился с арбалетом на полевых мышей в предгорьях Нагано. Нобуэ и Исихара могли похвастать несколькими нокаутами в пьяных драках, хотя, честно говоря, тогда им попросту представился случай подобраться сзади и треснуть ничего не подозревающего противника по башке. Что касается Сугиоки, тот обладал настоящей коллекцией холодного оружия от канцелярских ножей до японских катан. Обычно он не выходил из дома без пары-тройки клинков за пазухой и имел обыкновение метать их то в древесный ствол, то в стену, то в мешок с опилками, а в минуту возбуждения, говорят, резал на ленточки блестящую кожу надувных секс-кукол. Като же страдал навязчивой идеей, что рано или поздно убьет кого-нибудь, причем медленно и обстоятельно. В роли будущей жертвы он видел младенца, дошкольника или другое беззащитное существо, и совсем недавно пришел к выводу, что избавиться от наваждения поможет только переход к непосредственному действию.

Так что дело было не в боязни насилия; их пугало другое: контакт с незнакомцами. Больше всего на свете шестеро приятелей ненавидели разговоры и объяснения с чужими людьми.

– Как и обещал Като, вокруг ни души. Шлялся какой-то пес с рыбьей головой в пасти, так я швырнул в него камнем. Хотел попасть по яйцам, да промазал. А больше никого…

Сообщение Нобуэ было встречено одобрительным гулом, более походившим на стон. Затем вся компания собрала вещи и вывалилась из машины. Нобуэ и Яно, выступавшие сегодня тягловой силой, взвалили на себя основную часть оборудования: катушки с проводами, 3CCD-ка-меру, штатив, пятисотваттные светильники со стойками, гигантских размеров бумбокс, колонки «Боуз» и микрофоны «Зеннхайзер». Пока они, пыхтя и сопя, тащили все это по бетонным ступеням к пляжу, Исихара с остальной командой обряжались в концертные костюмы: расклешенные бархатные штаны, лакированные кожаные штиблеты, шелковые рубахи с оборками, широкие пояса и галстуки-бабочки. Далее следовали пиджаки с бархатными лацканами, котелки, накладные усы, черные трости и белые перчатки. Лично для себя Исихара припас ярко-красную губную помаду, накладные ресницы и парик в стиле Клеопатры. Входя в образ, он не переставая глупо хихикал: «Хи-хи-хи-хихиии!» Наконец, выстроившись в том же порядке, что и участники Pinky & the Killers, друзья спустились на пляж и встали у кромки моря, в котором отражались далекие огни рыбацких траулеров. Тут Исихара выступил вперед, оттопырил мизинец, будто держа в руке микрофон, и проворковал:

– Приготовились, милашки!

Яно врубил софиты, и над черной гладью моря из динамиков «Боуз» раздались аккорды вступления к песне «Сезон любви». Когда по пляжу прокатилась первая строчка в гнусавом исполнении Исихары: «Я просто не сумею забыть», – все крабы сразу же попрятались в свои песчаные норы. Что же касается самого Исихары, он-то как раз сумел забыть – хотя бы на время пения – о своей растущей внутренней тревоге.

На следующий день после ритуала причина его беспокойства раскрылась.

Поспособствовал этому страдавший от дикого похмелья Сугиока. Более сорока раз исполнив вторым голосом вместе с Исихарой «Сезон любви» и пешком добравшись до дому от квартиры Нобуэ, он чувствовал себя слишком возбужденным, чтобы лечь спать, и поэтому разжевал несколько овальных таблеток снотворного, запив их пивом. Таблетки он купил у одной девицы с одутловатой физиономией, с которой познакомился, когда прохлаждался без дела в районе Сибуйя. Таблетки вырубили его напрочь, но утром Сугиока проснулся с ощущением, что тело сделано из цемента особой прочности. Как и любой другой на его месте, он стал мрачным и раздражительным. Казалось, весь организм потерял способность что-либо чувствовать, за исключением одного беспокойно зудящего нерва, что соединял нижнюю область – иными словами, пенис, – с соответствующим отделом головного мозга. Сугиоке подобное состояние было не впервой, но сегодня его накрыло несравнимо сильнее, чем когда-либо. Несколько долгих минут он провел в размышлениях, как поступить: включить порнушку и подрочить, наведаться в «Розовый салон» неподалеку от южного выхода со станции Чофу или искать удовлетворения с Ерико, надувной куклой, которую он еще не успел покромсать на ремни и в инструкции к которой хвастливо сообщалось, что она «обеспечивает супер-плотный анальный захват». Он взвешивал все «за» и «против», пока муки выбора не обернулись волной такой адской боли, что Сугиока изрезал в клочки отличную подушку из гречневой шелухи спецназовским шведским ножом с двадцатисантиметровым лезвием. Затем он выскочил на улицу и, щурясь от яркого солнечного света, отправился бродить по Чофу.

Нож он сунул за пояс и прикрыл плащом. Проходя по тесной улочке мимо супермаркета «Ито Йокадо», он заметил коренастую женщину лет под сорок – типичную, даже стереотипную «тетушку», или «оба-сан», которая, судя по всему, направлялась с покупками домой. Оба-сан была одета в старомодное белое платье из полупрозрачной ткани, в руках у нее болтались пластиковые пакеты, набитые моллюсками, упаковками тофу, сельдереем, роллами с карри и черт знает чем еще. Пот катил по лбу женщины и выступал влажными пятнами под мышками, источая странную волну ароматов. Оба-сан изрядно виляла задом при ходьбе, и налившиеся кровью глаза Сугиоки немедленно разглядели в этом призыв: «Трахни меня», – или, скорее, японский вариант: «Ши-те». И действительно, складки платья пониже спины будто образовывали соответствующие иероглифы японской азбуки хирагана:

«Значит, хочешь, чтобы я тебя трахнул?» – мелькнуло в голове у Сугиоки. Он ускорил шаг, чтобы рассмотреть оба-сан поближе. Ему хватило беглого взгляда, чтобы понять: перед ним мерзейшее существо на свете. Раньше самым гадким ему казался бегемот, опорожняющий мочевой пузырь на глазах публики, – зрелище, украсившее память Сугиоки после давней, еще в детстве, поездки в зоопарк. По ногам оба-сан змеились красные и синие вспухшие вены, икры щетинились черной порослью. «Кошмар», – решил Сугиока. На расстоянии полуметра он уже ощущал запах моллюсков из пакета и тут заметил еще одну деталь: несколько длинных жестких волосков, росших прямо из большой черной бородавки на шее оба-сан. «Бедняжка!» – подумал Сугиока, и глаза его наполнились слезами.

Сугиока по-прежнему держался в полушаге от женщины. Теперь они шли вдоль школьной спортивной площадки, где несколько мальчишек играли в футбол. И как раз в тот момент, когда долговязый подросток с номером «6» на майке забил головой мяч в ворота, Сугиока рванулся вперед и ткнулся своим достоинством в задницу оба-сан.

Женщина повернулась, и Сугиока увидел ее лицо.

Пот почти смыл косметику, ноздри трепетали от негодования, небрежно подрисованные брови возмущенно взлетели вверх, а губы скривились, готовые изрыгнуть ругательства. Сугиока сам не заметил, как расплылся в улыбке; его занимал только твердый, словно дерево, стояк. Он еще несколько раз повторил движение бедрами, и оба-сан заверещала, как пожарная сирена:

– А-а-а-а-а! Извращенец! А-а-а-а-а-а! Что ж ты делаешь?! Помогите!

Уязвленный отпором существа, которое он счел низшей формой жизни, Сугиока вдруг почувствовал, как в нос шибануло вонью несвежих устриц, поднимающейся из-под платья оба-сан. В ужасе он выхватил нож, прижал лезвие к вопящей глотке и сделал горизонтальное движение рукой. Горло оба-сан раскрылось, словно второй рот, и оттуда вырвался свистящий звук вместе с фонтаном крови. Сугиока истерически хихикнул и бросился бежать. Обернувшись на ходу, он увидел, как тело оба-сан повалилось на тротуар.

Больше на улице никого не было.