Хлопот полон рот

Я выбрала мисс Принс себе в инструкторши по двум причинам. Она слыла первоклассной наставницей в искусстве вождения машины, и наставляла она в нем в трех милях от нашей деревни. Поскольку учиться мне, видимо, предстояло не один месяц, я не хотела, чтобы нашим соседям стало известно, чем я занимаюсь.

Естественно, это не помогло. Да отправься я брать уроки вождения хоть в Тимбукту, кто-нибудь из нашей деревни непременно прилетел бы туда с первым же самолетом. В Бриддаре я умудрилась взять инкогнито только два урока, осторожненько, черепашьим ходом кружа по узким улочкам, в ужасе останавливаясь, когда что-нибудь двигалось навстречу… И на третий раз из какой-то лавки вышел старик Адамс собственной персоной.

Оставалось только уповать, что он меня не заметит. Он всегда нахлобучивал шляпу на глаза как мог ниже, и казалось чудом, что он вообще хоть что-нибудь видел. К тому же он вряд ли ожидал увидеть меня за рулем школьной машины. И ведь я изменила свою внешность: обычно я очков не ношу, но я обзавелась ими, чтобы близорукость не мешала мне за рулем. И я уповала, что широкая черепаховая оправа делает меня неузнаваемой.

Как бы не так! У меня тогда же возникло ощущение, что он как-то слишком подчеркнуто стоял на краю тротуара, внимательно глядя в сторону площади, а потом столь же внимательно посмотрел в другую — на супермаркет, и, казалось, просто не видел машины прямо у себя под носом. Ну и конечно, в тот же вечер он навестил нас и с обычной своей тактичностью осведомился у Чарльза:

— Чего это она — машину водить учится? (Не знаю, но, по-моему, решить, что я учусь летать, было трудно.)

— По-твоему, выйдет у нее что-нибудь? — расслышала я его вопрос, но что ответил Чарльз, не разобрала.

Однако он наш старинный друг, и, когда Чарльз объяснил ему, что и как, и добавил, что люди вечно суют нос в чужие дела, старик Адамс заметил:

— Ага! А старуха Уэллингтон тут первая!

Едва он вообразил, что скрывали мы это именно от нее, и представил себе мгновение торжества, когда мисс Уэллингтон скажет, что подумать только, я научилась водить машину, а он ответит, что знал это с самого начала… Едва все это пронеслось перед его умственным взором, полное сотрудничество старика Адамса нам было обеспечено. Он даже не проговорился мне, что ему известна моя затея. Только напускал на себя многозначительный вид, когда мы встречались, а если снова видел меня в Бриддаре, еще более упорно смотрел в сторону.

К сожалению, он не был единственным, кто увидел меня там. Я и не знала, что в Бриддаре была лавка, торговавшая особыми рабочими брюками. Из тяжелой кирпично-красной саржи, облюбованные местными щеголями. Теперь их в округе носили все мужчины, а в другом месте их купить было нельзя. Старик Адамс их-то и покупал в тот день, когда я увидела его на тротуаре. А стоило Эрну Биггсу увидеть старика Адамса в его потрясных кирпично-красных брюках, как он молнией помчался в Бриддар обзавестись такими же.

Дальнейшее было неизбежным. Раз я кружила по Бриддару на своей учебной машине, точно особенно упрямый мальчишка на электромобильчике, Эрну нужно было просто приехать туда разок за брюками, и не увидеть меня он не мог. И он увидел. Выходя из той же лавки. И уж он-то не стал притворяться, будто не заметил меня, а встал посреди тротуара, разинув рот. И не оставил эту новость при себе. Много дней она была его козырной картой. Стоило мне пройти мимо, пока он болтал с кем-нибудь у калитки, — и я уже знала, на какую тему перейдет Эрн. Как он прямо-таки обалдел… возможно, и все прочие тоже. «Очки, ну прямо тебе бинокли какие-то», — донеслось до меня как-то раз.

Планы мои сохранить все в секрете рухнули, но я продолжала упражняться в езде, радуясь, что Эрн Биггс больше не таращил на меня глаза. Например, когда я лязгала передачами, или сползала задом по склону, или когда я выскочила на тротуар главной улицы Бриддара.

Держу пари, немного найдется инструкторов, которые командуют во время четвертого урока: «На тротуар! Быстрее!» Я так и сказала мисс Принс, когда мы переводили потом дух в машине. А она сказала, что в курс обучения это, собственно, не входит и мне не следует злоупотреблять… Но, сказала она, когда фургон разгружается у противоположного тротуара, а из-за фургона, когда вы уже совсем близко, вдруг вылетает грузовик, который уже не успеет затормозить, то выскочить на тротуар — единственный выход, если вы не хотите обменять машину на райскую арфу.

Чарльз чуть не упал, когда я ему рассказала. Такое могло произойти только со мной, объявил он. Мисс Принс сказала то же самое, призналась я. Слава Богу, что Эрна Бигтса не оказалось поблизости.

Вот так я упрямо разъезжала на учебной машине, а Чарльз работал над планами перестройки коттеджа. Начать ее он думал весной, и я надеялась, что успею сдать экзамен к этому сроку. Как раз вовремя, говорила я себе, если он начнет плотничать.

А он повторял, что работать сам он будет обязательно: ведь, с одной стороны, мы часто слышали, как растет стоимость строительных работ, а с другой — о людях, которые все делали своими руками. Побеседовав с кем-то, кто перестроил свой дом единолично, Чарльз уже решил, что и блоки мы будем укладывать сами. В ярких норвежских свитерах. Предположительно, чтобы производить впечатление веселой непринужденности.

Однако пока шел ноябрь. До весны времени было еще много. А тут наступило Рождество с пылающими поленьями в камине и семейными сборищами, так что и строительство, и уроки вождения были забыты.

Праздники прошли достаточно мирно, не считая одного-двух мелких происшествий. Например, Сили отказался есть в Сочельник, и я встревожилась, но потом сообразила, что он просто еще не навеселился, совершая восхождения на дверь ванной и егозя вокруг кресел на спине.

Попозже я в кухне открыла холодильник, и позади меня бесшумно возник Сили. Шебалу в гостиной играет во всякие игры с гостями, а мы здесь пока одни… намекнул его взгляд. Конечно же я знаю, Чего ему Хочется? Безусловно, котенком Сили рос на курятине и индюшатине. То есть до того, как мы его взяли, и он помнил, помнил! А в холодильнике лежала индейка, напоминая ему о днях детства. Он протянул к ней голову и втянул ноздрями воздух, на случай, если я подумаю, что он имел в виду сосиски.

Разумеется, он получил то, что хотел. И еще несколько дней упоенно ел индейку. А Шебалу индюшатина совсем не прельщала. Опять эта дрянь, говорила она, тряся ногой над миской. Неужели у нас нет крольчатины?

Однако это вовсе на значит, что Рождество оставило ее равнодушной. Едва она просыпалась, глаза у нее становились круглыми, как блюдечки, и она то пыталась добраться до остролиста, то влезала на елку.

Когда бы у нас ни стояла рождественская елка, на ее ветках красовались кошки. И вот теперь еще одна кошечка… Я смотрела на нее и вспоминала.

Кроме того, она объела все цветы с хризантемы — двенадцать солнечно-желтых цветов на ней было, на хризантеме в горшке, подаренной мне приятельницей. Я поставила ее на комод в прихожей, где она смотрелась особенно эффектно, а наутро на ней не осталось ни единого цветка — только кое-где валялись лепестки, напоминая о том, какими солнечно-желтыми они были.

Это Сили, сказала она, когда я притащила ее на место преступления. Если я хочу знать ее мнение, так он немножко свихнулся от индейки. Разумеется, это не был Сили. Полчаса спустя я застукала ее, когда она принялась за листья.

Сиамские кошки в рождественские праздники обязательно что-нибудь вытворяют. То ли из духа соперничества — столько гостей необходимо затмить! То ли атмосфера — общее возбуждение, смех, раскованность. То ли ослабление надзора — а с сиамами всегда надо держать ухо востро…

Сразу после Рождества я получила письмо от приятельницы, владелицы двух сиамов — Шебы (в честь нашей старушки) и ее названого брата Игоря. Нам в жизни не догадаться, что они учудили в этом году, писала она. И была абсолютно права. Наше воображение оказалось бы бессильным.

Она пригласила гостей и среди прочего испекла безе с кремом. Зная свою парочку, писала она, ей пришла мысль запереть их (кошек) в спальне. Однако, реши она заковать их в цепи и бросить в темницу, ее муж вряд ли возмутился бы сильнее. Ну, им позволили присоединиться к гостям, придав вечеру особый тон, присущий только сиамам. Естественно, она не спускала с них глаз, а они отвечали ей невиннейшими взглядами. Но затем она внесла тяжелый поднос и не смогла закрыть за собой дверь… Несколько минут спустя она заметила, что Шеба исчезла из комнаты.

Она тут же кинулась за ней, опасаясь чего-нибудь ужасного. Но все выглядело нормально. Безе все так же покоилось на блюде на кухонном столике, а Шеба предавалась размышлениям на лестничной площадке. Даже когда некоторое время спустя она взяла блюдо с безе и обнаружила, что крема на них нет, ей почудилось, что виной ее забывчивость. У них был такой нетронутый вид, что ей стало не по себе. Ведь она же украсила их кремом!

Ответ она получила на следующий день, когда из-под хвоста Шебы полило как из крана. Если причина в креме, то все пройдет само собой, сказал ветеринар, когда она ему позвонила. Но если она считает нужным, он приедет и даст страдалице чего-нибудь на всякий случай. Но причиной был крем: в пять часов виновница требовала свой обед и дергала за уши Джеймса, спаниеля. Но, писала Миа, едва она оправилась от пережитого, как Игорь чуть было ее совсем не доконал.

За неделю до этого они с мужем купили электрокамин с поленьями — для уюта, так как у них центральное отопление. Включали они только поленья, а не спираль, но в поленьях были лампочки, так что они через некоторое время чуть нагревались. Так вот, она пошла позвонить ветеринару, что дело действительно было в креме и все обошлось, вернулась в гостиную, задумавшись о чем-то, и увидела, что Игорь лежит на поленьях, окруженный языками искусственного пламени. Только она на мгновение забыла, что огонь искусственный. Вид, писала она, был такой жуткий, что она чуть в обморок не упала. Словно история из Ветхого Завета, и Игорь в роли жертвенного агнца. И тут этот мерзкий кот открыл глаза и ухмыльнулся ей. Чудное местечко, чтобы понежиться, сказал он.

У хозяек Помадки и Конфетки тоже хватало переживаний. Дора поведала нам о них по телефону, извинившись, что у нее голос такой странный. Но еще чудо, что она не осталась вовсе без голоса…

Оказалось, что накануне вечером у них тоже были гости и кошки получили разрешение присоединиться к ним. (Уж лучше, чем запирать их в спальне, сказала Дора. В последний раз Помадка сорвала карниз. Полистереновый, сказала она… Да, она знала, что кошки способны запустить в него когти, но подумала, что уж на потолке безопасно…) Однако, когда подошло время прощаться, они все-таки отправили кошек в спальни — Конфетку к Ните, а Помадку к ней, чтобы они не вышли за дверь вместе с гостями. Шел уже первый час, и, когда она открыла дверь спальни, оказалось, что Помадка сбежала… через фрамугу — она забыла ее закрыть. Хорошо еще, что шел дождь.

Помадка дождя не любила и, значит, далеко уйти не могла, рассуждала Дора. Достаточно один раз позвать негромко, чтобы не потревожить соседей, и она примчится, требуя, чтобы ее поскорее вытерли.

Пошел второй час, но Помадка не появилась, хотя Дора звала ее далеко не один раз. Пошел третий час, и они с Нитой метались по улице и звали во весь голос через ограды соседних домов, над канавой, выкопанной для электрического кабеля… Далее по дороге строились новые бунгало, и они с Нитой обошли каждый. Дождь лил как из ведра. Волосы, специально завитые для этого вечера, падали им на лоб точно водоросли. А Помадки нет как нет. Они уже потеряли всякую надежду. Живая, она никогда бы не осталась снаружи в такую погоду.

В три часа они легли, сказала Дора. Нет, не спать, но просто отдохнуть, потому что совсем измучились. В пять они снова были на ногах и обходили улицы с фонариками. Звать она перестала, сказала Дора. Голос у нее совсем сел, да и она не надеялась на ответ. Единственно, о чем она думала, — не проглядеть бы безжизненное тельце где-нибудь в канаве — жертву промчавшейся машины или рыскавшей ночью собаки. Намоченная дождем шерстка…

Она побрела к заброшенной каменоломне, где не было ничего, кроме чахлых кустов да бугристой земли. Вообще-то Помадка никогда так далеко не уходила, но ведь, думала Дора, куда-то же она должна была уйти. И ушла. На пути в каменоломню Дора ее встретила. Ей показалось, что впереди мелькнула какая-то тень, и, когда она прошептала: «Помадка?» — тень отозвалась.

Она была перепугана, сказала Дора. Промокшая насквозь. Где она пропадала все эти часы, они так и не узнали. Правда, сейчас Помадка бодра и хвастает перед Конфеткой, а сама она, кажется, подхватила грипп.

— Нет, я хорошо понимала, как она должна была расстроиться, — сказала я Чарльзу. — Помнишь, как Шеба пропадала всю ночь? Когда старик Адамс думал раскопать лисью нору, потому что все остальные места мы обыскали?

— А сотни миль, которые мы наверняка пробежали, разыскивая Соломона, — сказал Чарльз. — Помнишь тот раз, когда мы пропустили два лондонских поезда?

Еще бы не помнить! Тогда они пропали вдвоем. Я словно увидела, как мы бегали в тот день по тропам, словно встревоженные муравьи, и я пронзительно кричала «Тиби-тиби-тиби» и «Солли-уолли-уолли», а Чарльз, который больше соблюдает достоинство, прищелкивал языком. И я вспомнила, какое облегчение почувствовала, когда Чарльз полчаса спустя углядел их — сидели рядышком в колючих зарослях. Добраться до них мы не могли, но хотя бы видели их. Что же, подождем минуту-другую, решили мы, и они к нам выйдут.

Через полтора часа мы все еще ждали. С той только разницей, что Чарльз сходил за секатором, чтобы проложить к ним путь, и теперь они сидели рядышком в самом сердце зарослей. Не выйдем, сказал Соломон. Они знают, куда мы Едем. На весь день, сказала Шебу. А их Бросаем.

В конце концов мы сдались.

— Лучше пошлем телеграмму, что не сможем приехать, — сказала я. — Или пусть объявят по радио на Паддингтонском вокзале.

Мы уныло побрели к коттеджу и, оглянувшись, увидели, что они идут следом. Шеба впереди, Соломон чуть сзади… просто ангелочки теперь, когда, по их мнению, добились своего.

Тут они ошиблись. Мы успели на более поздний поезд. Но они не затосковали, оставшись одни. Мы прекрасно знали, что стоит нам закрыть за собой дверь, и они будут гоняться друг за другом по всему коттеджу, прыгая по стульям, столам и креслам. Сколько раз мы возвращались, забыв что-нибудь, и заставали их в разгар веселых гонок. И вид у них делался самый смущенный. А мы думали, вы Уехали, говорили их глаза.

Да, помню, сказала я. И если меня кольнула грусть о былом…

— Ну, во всяком случае, из-за этих двух нам волноваться не придется, — сказала я. — Они надолго не убегают.

И в очередной раз я ошиблась. Не прошло и нескольких недель, как нам пришлось сильно поволноваться.