Ходячие мертвецы: падение Губернатора

— Спасибо, — бормочет Губернатор, принимая контейнер. Металл оказывается тёплым и липким от крови. — Убедись, что я смогу немного поспать, ладно? Не давай никому ошиваться здесь.

— Окей, босс.

Гейб поворачивается и быстро спускается по лестнице, радуясь, что избавился от ящика.

Губернатор закрывает дверь и направляется обратно в столовую.

Когда он проходит мимо, Пенни бросается на него, натягивая цепь. Она принюхивается и протягивает свои маленькие тонкие мёртвые ручки к контейнеру. Она чувствует запах умерщвлённой плоти. Её глаза, похожие на большие серебряные монеты, сфокусированы на коробке.

— Нет! — кричит на неё Губернатор. — Это не для тебя, малышка.

Она рычит и шипит.

Он останавливается.

— Ну... ладно... потерпи. — Подумав, он открывает крышку контейнера и заглядывает внутрь. Влажные, мясистые куски заключены внутри большой коробки. Один из них — обрубок человеческой руки, свернутый подобно мясистому белому крабу, замороженному до смерти — вызывает ухмылку на лице Губернатора. — Думаю, ты можешь взять это. — он вытаскивает из контейнера руку, когда-то принадлежавшую незваному гостю по имени Рик, и бросает её девочке. — Это должно угомонить тебя хоть на чуть-чуть, и я смогу немного подремать.

Мёртвый ребёнок бросается к кровавому обрубку, громко причмокивая, разгрызая хрящи своими маленькими чёрными зубками с словно куриные косточки. Губернатор уходит с контейнером в столовую.

В тускло освещённом помещении Губернатор достаёт из ящика два других предмета.

— У вас, ребята, гости, — говорит он кому-то в тени, присаживаясь и вытягивая отрубленную женскую голову из контейнера. Истекающий кровью череп принадлежал женщине по имени Кристина. Выражение неподдельного ужаса застыло на её рыхлом, одутловатом, и мягком, как непропечённый хлеб, лице. — Новые соседи.

Он открывает крышку пустого аквариума, который установлен у дальней стены, и бросает отрубленную голову в воду.

— Можете составить друг другу компанию,— говорит он тихо, почти нежно, бросая второй череп, принадлежавший пилоту, в мутную воду соседнего аквариума. Он вздыхает. Где-то рядом, вне поля зрения, не замолкая ни на секунду, жужжит муха. — Теперь мне надо поспать.

Он возвращается к своему креслу и плюхается в него с усталым, довольным стоном.

Двадцать шесть аквариумов тихо журчат в унисон, каждый из них содержит, по крайней мере, две, а некоторые — три или четыре реанимированные человеческие головы. Аквариумные фильтры с бульканьем пропускают воздух, тусклое освещение на крышках тихонько гудит. Каждый аппарат подключен к удлинителю, его толстый шнур проходит через плинтус вверх по стене к генератору на крыше здания.

Помещённые в сосуды с зелёной мутной водой, ряды мертвенно-бледных, обесцвеченных лиц подёргиваются, будто марионетки, управляемые невидимыми нитями. Их тонкие веки испещрены прожилками, как старые сухие листья, и время от времени моргают, подернутые пленкой глазные яблоки наблюдают за проскальзывающими тенями и отражением воды в стекле. Их зияющие рты видны по всей длине стеклянных аквариумов, они то и дело открываются и закрываются. Губернатор собирал их в течение года с энтузиазмом музейного руководителя. Процесс отбора был инстинктивным и эффект от всех этих мёртвых лиц получился довольно загадочным.

Он откидывается на спинку кресла, пружины скрипят, подставка для ног поднимается. Он разваливается в кресле, тяжесть истощения обрушивается на него, когда он смотрит на множество аквариумных лиц. Он практически не замечает новое лицо — голову женщины, когда-то известной блестящей телеведущей — теперь задыхающуюся и извергающую пузыри из своего мёртвого рта. Губернатор видит только целое, совокупность всех голов — общее впечатление от всех этих беспорядочных жертв.

Крики той худощавой чернокожей девицы в подземелье до сих пор раздаются в глубине его души. Часть Блейка, которая отталкивает подобное поведение, ещё скулит и противится в дальних уголках его мозга. Как ты мог сотворить такое с другим человеком? Он смотрит на человеческие головы. Как вообще кто-то способен поступить так с другим человеком? Он усерднее всматривается в бледные, раздутые лица.

Тошнотворный ужас этих беспомощных лиц, жаждущих кормежки, которой никогда не будет — кажется таким мрачным, таким гнетущим, таким своевременным, что снова и снова, каким-то образом, проникает в мысли Филиппа Блейка и очищает его. Каким-то образом, он запечатывает его израненную душу клеймом горькой реальности. Оно уберегает его от сомнений, от колебаний, от милосердия, от сочувствия. В конечном итоге, все мы, возможно, закончим именно так — наши головы, плавающие в резервуарах целую вечность. Кто знает? Это логическое заключение, постоянное напоминание о том, что ждёт человека, прояви он слабость хоть на долю секунды. Головы в аквариуме олицетворяют старого Филиппа Блейка. Слабого, застенчивого человека... податливого нытика. Как ты мог сотворить столь ужасное? Как можно было так поступать? Он смотрит. Человеческие черепа наделяют его силой, расширяют его возможности, пробуждают в нём энергию.

Его голос понижается на октаву и становится едва различимым шёпотом, «Пятьдесят семь каналов и нечего смотреть».

Как?..

Ты?..

Мог?..

Он игнорирует внутренний голос и сонно всматривается в зияющие рты, пускающие пузыри, подёргивающиеся и издающие бесшумные крики. «Как?». Он проваливается в мрачную дремоту. Смотрит. Поглощая взглядом это зрелище. Ему снится сон, будто кошмар просачивается в реальный мир, и он бежит через тёмный лес. Он пытается кричать, но не может издать ни звука. Он открывает рот и издаёт бесшумный вопль. Вместо звука из его рта выходят только пузыри, исчезающие в темноте. Лес сгущается вокруг него. Он стоит на месте, сжимая кулаки, извергая яростные бесшумные крики. Сжечь всё. Сжечь все. Уничтожить. Уничтожить всё. Сейчас же. Сейчас же! СЕЙЧАС ЖЕ!

* * *

Чуть позже Губернатор резко просыпается. Сначала он не может определить, день сейчас или ночь. Его ноги затекли, а голова во сне была запрокинута под странным углом, и теперь у него болит шея.

Он встаёт, идёт в ванную и приводит себя в порядок. Стоя у зеркала, он слышит утробные стоны своей маленькой девочки, прикованной к стене в другой комнате. Заводной будильник на комоде даёт знать, что уже почти полдень.

Он чувствует себя отдохнувшим. Сильным. Его ждёт напряженный день. Пемзой он вычищает кровь чернокожей девушки из-под ногтей. Он моется, переодевается в чистую одежду и готовит быстрый завтрак — хлопья с порошковым молоком и растворимый кофе, подогретый на горелке — и бросает Пенни очередной кусок свежего мяса из стального контейнера.

— Папочке нужно идти на работу, — весело говорит он крошечному трупу, направляясь к двери. Он хватает пистолет и рацию, заряжающуюся у двери. — Я люблю тебя, дорогая. Береги себя, пока я не вернусь.

Выходя из дома, он сообщает Брюсу по рации:

— Встретимся на гоночном треке. У служебного входа. — Он выключает рацию, не дожидаясь ответа.

Десять минут спустя, Губернатор стоит у измазанной машинным маслом лестницы, которая ведет вниз в извилистый, тёмный подземный лабиринт. Небо над гоночным треком выглядит грозным, становится темно и ветрено.

— Эй, босс, — говорит лысый громила, появляясь из-за стоянки.

— Где, чёрт возьми, ты был?

— Я приехал как только смог. Мне очень жаль.

Губернатор смотрит через плечо, несколько прохожих ловят его взгляд. Он понижает голос.

— Что с той женщиной?

— Всё ещё разговаривает сама с собой. Как по мне, так эта сука слетела с катушек.

— Её вымыли?

— Да, как следует. Альберт навестил её, осмотрел, дал немного еды... к которой она не притронулась. Думаю, она выпила немного воды, только и всего.

— Она всё ещё в сознании?

— Да, насколько я знаю. Я проверял её около часа назад.

— Какова была её... манера?

— Её что?

Губернатор вздыхает.

— Манера поведения, Брюс. Её настроение. Что, мать твою, она делала?

Брюс пожимает плечами.

— Я не знаю, просто смотрела в пол и разговаривала с голосами в голове, — он облизывает губы. — Могу я задать вам вопрос?

— Какой?

— Она что-нибудь рассказала? Выдала какую-нибудь информацию?

Губернатор проводит пальцами по своим длинным волосам.

— Я ни о чём её не спрашивал... так с чего бы ей рассказывать мне что-то?

Брюс смотрит на него, нахмурив лоб.

— Вы ни о чём не спрашивали её?

— Именно так.

— Могу я спросить, почему?

Губернатор смотрит вдаль на вереницу выхлопного дыма, что тащится за бульдозером у баррикад. Рабочие заканчивают строительство стены, гул двигателей и отбойных молотков наполняет воздух.

— Всё впереди, — говорит он, размышляя об этом. — Кстати говоря… хочу чтобы ты кое-что сделал. Где держат того мальчишку?

— Азиата? Он на уровне В, в складском помещении рядом с лазаретом.

— Я хочу, чтобы его перевели в соседнюю с той женщиной камеру.

Брюс хмурится, его лоб до самой лысины испещряют глубокие борозды, — Хорошо, но... вы хотите, чтобы он слышал, что происходит в той комнате?

Губернатор холодно улыбается.

— А ты не так глуп, Брюси. Я хочу, чтобы парнишка слышал всё, что я буду вытворять с этой сукой сегодня ночью. Тогда, один из них заговорит. Поверь мне.

Брюс хочет сказать что-то ещё, но Губернатор поворачивается и молча уходит.

* * *

В пыльной тишине квартиры над химчисткой, Лилли и Остину только под утро удаётся ненадолго задремать. Они просыпаются после полудня, и праздничная атмосфера предыдущей ночи превращается в серию неловких переговоров.

— Ой… извини, — говорит Остин, открыв дверь в ванную и обнаружив Лилли сидящей на унитазе в футболке Университета Джорджии со спущенными трусиками. Остин тут же отворачивается.

— Нет проблем, — говорит она. — Можешь просто дать мне минуту или две? И ванная в твоём распоряжении.

— Безусловно, — говорит он, засовывая руки в карманы и выходя в коридор. Тем утром, он задремал на полу в гостиной, накрывшись одеялом из грузовика, в то время как Лилли спала в спальне на своём рваном матрасе. Из прихожей Остин кричит Лилли: — У тебя будет время, чтобы преподать мне еще один урок сегодня?

— Ты и правда мазохист, — доносится из ванной. Лилли спускает воду в туалете и приводит себя в порядок у зеркала. Она выходит и добродушного хлопает его по руке. — Может заживёшь слегка сначала?

— Какие планы на вечер?

— На вечер?

— Я мог бы приготовить тебе ужин, — говорит он с простодушным блеском в глазах.

— Ох... хм... ничего себе, — Лилли так хочет подобрать правильные слова. Она не хочет потерять Остина как друга. Противоречивые эмоции борются в ней, когда она пытается найти, что сказать. Она одновременно чувствует к нему близость и отчуждённость. Она не может игнорировать свои чувства к этому неряшливому парню. Он добрый, настойчивый, верный, и, Лилли должна признать, прекрасный любовник. Но что она в действительности знает о нем? Что хоть кто-то в действительности знает друг о друге в этом убогом новом обществе? Что, если Остин — один из тех парней, которые считают секс решением всех проблем? И если на то пошло, почему Лилли не может просто избавиться от нежного чувства к нему? Что с ней случилось? Ответ неуловим — страх, инстинкт самосохранения, чувство вины, отвращение к себе — она не знает наверняка. Но одно она знает точно — она не готова к отношениям. Пока нет. И прямо сейчас она может сказать по взгляду молодого человека, что он уже на полпути там. Наконец, Лилли произносит: — Дай мне время подумать об этом.

Он выглядит удручённым.

— Лилли, это просто ужин... Я же не прошу тебя выбирать вместе мебель.

— Я знаю... Я просто... Мне нужно подумать об этом.

— Я сделал что-то не так?

— Нет. Вовсе нет. Просто ... — Она запинается. — Просто…

Он улыбается.

— Пожалуйста, только не говори «дело не в тебе, а во мне».

Она смеётся.

— Хорошо, извини. Всё, о чём я прошу... просто дай мне немного времени.

Он шутливо преклоняет колено.

— Для вас — всё что угодно, миледи… Я дам вам столько времени и пространства, сколько понадобится.

Он идёт в гостиную, берёт свой пистолет, куртку и ранец, и оба они направляются к входной двери.

Они вместе выходят на улицу.

— Кажется, надвигается буря, — говорит Остин, взглянув на затянутое тёмными тучами небо.

— Похоже на то, — говорит она, щурясь от серого света, её головная боль возвращается.

Он начинает спускаться по ступенькам, когда Лилли мягко тянет его за руку.

— Остин, подожди, — она ищет подходящие слова. — Мне очень жаль... Я веду себя глупо. Я просто не хочу торопиться. То, что произошло прошлой ночью...

Он берёт её за руки, заглядывает в её глаза и произносит.

— То, что произошло прошлой ночью, было прекрасно. И я не хочу всё испортить. — его лицо смягчается. Он дотрагивается до её волос, и платонически касается губами её лица. Он делает это без лукавства, без умысла. Он просто очень нежно целует её в висок, — Хочешь знать правду? — он смотрит ей в глаза. — Такую как ты можно ждать вечность.

На этом он спускается по ступенькам и идет навстречу надвигающейся буре.

* * *

В тот день ближе к вечеру идёт сильный дождь. Мартинесу приходится приостановить последние работы по строительству северо-восточной части стены, и он и его бригада прячутся от дождя под навесами вдоль заброшенной железнодорожной станции. Они стоят, курят, наблюдают за испортившейся погодой и не сводят глаз с леса к северу от строительной площадки.

За последние несколько недель люди всё чаще стали замечать ходячих в зарослях и болотах позади частокола белых сосен. Теперь занавес дождя опустился с небес, заливая леса и луга. Небо извергает залпы грома, крючковатые молнии трещат на горизонте. Этот бушующий шторм, библейский в своем масштабе и ярости, нервирует Мартинеса. Он остервенело затягивается своей самокруткой с удвоенной силой и долго смотрит на разразившуюся бурю. Последнее, в чём он сейчас нуждается — это излишняя драма.

Но в ту же минуту она появляется за углом в лице Лилли Коул. Девушка спешит по тротуару, подняв свою джинсовую куртку высоко над головой, чтобы укрыться от дождя. Она подходит с обеспокоенным выражением лица, торопится спрятаться под навесом и, запыхавшись, смахивает с куртки капли дождя.

— Боже, вот уж точно гром среди ясного неба, — обращается она к Мартинесу.

— Здравствуй, Лилли,— говорит он, гася сигарету об асфальт.

Она восстанавливает дыхание, оглядываясь по сторонам.

— Как дела?

— Неплохо.

— Что с нарушителями?

— С кем?

— С незнакомцами, — говорит она, вытирая лицо. — Теми… что пришли той ночью.

— А что с ними? — Мартинес пожимает плечами, нервно поглядывая через плечо на своих людей. — Меня это не касается.

— Разве их не допрашивают? — она смотрит на него. — Что происходит?

Он странно смотрит на неё.

— Ты не должна была узнать об этом.

— О чём?

Мартинес хватает её за руку и уводит от мужчин к краю навеса. Дождь превратился в непрерывный ливень, и теперь за шумом воды их разговор невозможно услышать.

— Послушай, — размеренно говорит ей Мартинес, — нас это не касается, и я бы посоветовал тебе держаться подальше от всего этого.

— Что, чёрт возьми, случилось? Я всего лишь задала простой вопрос.

— Губернатор намерен оставить это в тайне, он не хочет, чтобы люди беспокоились о подобных вещах.

Она вздыхает.

— Я и не беспокоюсь, мне просто любопытно, удалось ли ему выяснить что-нибудь.

— Не знаю и знать не хочу.

— Да что с тобой, чёрт возьми?

Гнев закипает внутри Мартинеса, дрожь пробегает по позвоночнику, а во рту пересыхает. Ему хочется придушить эту назойливую девчонку. Он хватает её за плечи.

— Послушай меня. Мне и так проблем хватает, а ты хочешь чтобы я ещё и в это дерьмо ввязался?! Держитесь подальше от всего этого. Просто оставь их в покое!

Лилли отстраняется.

— Эй, приятель, отвали! — она потирает плечо. — Я не знаю, какая муха тебя укусила, но тебе лучше срывать свой гнев на ком-нибудь другом.

Мартинес делает несколько глубоких вдохов, глядя на неё.

— Ладно, слушай. Мне очень жаль. Но мы здесь не получаем доступа к информации так легко. Губернатор знает, что делает. Если есть то, о чём мы должны знать, он скажет нам.

Лилли отмахивается, разворачивается, и выбегает под дождь, бормоча, «Да плевать».

Мартинес смотрит, как она исчезает в тумане.

— Он знает, что делает, — повторяет он себе под нос, теперь уже мягче, будто пытаясь убедить самого себя.

Глава 11

Дожди не прекращаются почти три дня подряд, упорно затапливая южную часть центральной Джорджии. Только к середине недели погода налаживается, а циклон уходит дальше, оставляя ливневые потоки и упавшие линии электропередач на своём пути к Восточному побережью. Земля вокруг Вудбери насквозь пропитана влагой и вся покрыта грязевыми ямами, а поля на юге настолько заводнены, что люди на стенах замечают стада ходячих, вышедших из лесов и погрязших в болотцах, словно гигантские блестящие пиявки, лежащие друг на друге. На северо— и юго-восточных углах баррикад начинается развлечение, для стрелков с 50-калиберными пушками скорее похожее на отстрел аквариумных рыб. Но если не принимать во внимание эти шумные ужасающие показательные выступления, которые Губернатор называет «утилизацией отходов», городок Вудбери остаётся пугающе спокойным в течение недели. Собственно, только в конце недели Лилли замечает нечто неладное.

Вплоть до этого времени, она ведёт себя сдержанно, проводя большую часть дней дома, последовав совету Мартинеса держать новости о незнакомцах при себе. Она проводит время за чтением, наблюдет за дождём, лёжа по ночам с открытыми глазами, размышляя как ей быть с Остином. В четверг она обнаруживает возле двери бутылку вина, украденную им из хранилища здания суда, рядом с букетом сальвии, растущей возле почты. Тронутая его жестом, она впускает его, правда только после его согласия избегать любых упоминаний о той ночи. Он, похоже, счастлив быть рядом сней. Они пьют за игрой в шарады, в какой-то момент Остин вызывает в ней настолько бурный смех, что она фыркает, разбрызгивая вино, когда он поясняет, что нарисованная им яичница-глазунья — это его мозг, под воздействием наркотиков... он остаётся до тех пор, пока серый дневной свет не исчезает за заколоченными окнами. На следующий день, Лилли вынуждена признать себе, что ей нравится этот парень, независимо от сложившихся неловких обстоятельств, и, возможно, только возможно, она открыта новым возможностям.

Наступает утро воскресенья. Ровно неделю спустя после той роковой ночи, Лилли просыпается на рассвете. Что-то аморфное и не сформировавшееся на задворках её разума беспокоит девушку — то ли ей что-то приснилось, то ли что-то просочилось в её подсознание в течении этой самой недели — но в тот самый момент оно настигает Лилли, резко, словно ударом молотка промеж глаз.

Она вскакивает с кровати, пересекает комнату и начинает листать папку, скреплённую тремя металлическими кольцами, лежащую на самодельном столе из двух блоков и фанеры. Она лихорадочно листает страницы.

— О, нет... нет-нет-нет, — бормочет она сама себе, роясь в календаре. Почти год она неукоснительно отслеживала дату. По различным причинам. Она хотела знать, когда выпадают праздники, происходит смена сезонов, но больше всего, она хотела поддерживать связь со старым порядком, цивилизованной жизнью, нормой. Хотела контролировать течение времени, хотя в эти тёмные времена уже многие сдались, и знать не знают, когда праздновать День древонасаждения или День Всепрощения.

Она смотрит на число и, вскрикнув, захлопывает календарь.

— Блядь... блядь... блядь, — шепчет она сама себе, пятясь от стола словно пол уходит у неё из-под ног. Какое-то время она нервно нарезает круги по тёмной спальне, как её мысли путаются и перебивают друг друга. Сегодня не может быть двадцать третье. Этого не может быть. Ей показалось. Это просто паранойя. Но как она может быть в этом уверена? Как можно быть в чём-то уверенным в этом чокнутом мире эпидемии? Наверняка есть что-то, что успокоит её, что докажет, что у неё всего лишь паранойя. Внезапно, она замирает, к ней приходит идея.

— Ну хорошо!

Она щёлкает пальцами, а затем стремительно подходит к старому металлическому шкафу в углу, в котором она держит пальто, оружие и боеприпасы. Она хватает своё джинсовое пальто, своих близняшек — двадцати-двух калиберных Ругеров, глушитель и пару обойм. Надевает пальто, вворачивает на ствол глушитель, и затыкает оружие за пояс. Убирает в карман обоймы с патронами, глубоко вздыхает и направляется к двери.

Её дыхание зависает в предрассветном воздухе, когда она выходит из своего здания. Город ещё спит, и солнце только выглянуло из-за леса на востоке, пуская ангельские лучи света сквозь низко лежащий туман. Лилли пересекает улицу и неслышным шагом идёт вниз по узкому тротуару к старому брошенному почтовому отделению.

Сразу за почтой, с другой стороны южной стены, вне безопасной зоны, находится перевёрнутая верх дном аптека. Лилли нужно попасть в неё, буквально на секунду, чтобы выяснить, сумасшедшая она или нет. Есть только одна проблема.

Аптека находится за стеной и после прошедшего ливня, активность ходячих там возросла.

* * *

В слабо освещённом подвале под ареной трека, Брюс слышит характерный стук за гаражной дверью слева.

Он подготавливает себя к тому что предстоит увидеть, наклоняется, открывает замок, хватается за защёлку и дёргает дверь на застывших роликах. Дверь скрипит. В открытую дверь он видит, что раньше в этом тёмном бетонном помещении хранились замасленные шасси и запасные части, сейчас же это место деградации и страданий. Во мраке стоит Губернатор, запыхавшийся от тяжёлой работы.

— Вот это развлекуха, — бормочет он. Его лицо покрыто потом, под подмышками темные влажные пятна, крови на руках больше, чем было в прошлый раз, два дня назад. Он всю ночь трудился над женщиной. Это был третий раунд пыток на этой неделе, и по его взгляду видно, что сейчас усталость взяла верх над мужчиной.

На короткий момент, Брюс бросает взгляд на потрепанную фигуру позади Губернатора. Её туловище на верёвках свисает в дюйме от пола, дреды висят, а с опухшего лица капает. Узкие плечи ритмично поднимаются, хватая лёгкими воздух, её обнажённая фигура похожа на сломанную куклу. На первый взгляд, она едва жива, но при более близком рассмотрении в её красных глазах можно заметить огонь, ядерный реактор гнева, тонкий луч надежды на месть, поддерживающий её в сознании.

— Прикрой, — говорит Губернатор, стягивая полотенце с плеч Брюса.

Брюс исполняет, закрывая катящуюся дверь с металлическим лязгом.

Губернатор вытирает лицо.

— Она ничего не говорит. Я уже потерял счёт тому, сколько раз был с ней... три, четыре... — он бросает полотенце. — Что с парнишкой? Он уже сломался?

Брюс мотает головой.

— Гейб говорит, что он всё слышит сквозь стену и рыдает как ребёнок изо дня в день, не прекращая, когда ты начинаешь трахать её.

Губернатор фыркает, потягивает переутомлённые мышцы шеи, и щёлкает окровавленными суставами.

— Но не колется?

Брюс пожимает плечами.

— По словам Гейба, он только кричит и рыдает, и на этом всё. Ничего не говорит.

— Это расстраивает все планы. — Губернатор делает глубокий вдох, размышляет, прокручивая всё в голове. — Эти люди крепче, чем я думал, слишком крепкие орешки, чтобы расколоть их.

Брюс взвешивает сказанное.

— Могу я кое-что предложить?

— Что именно?

Брюс снова пожимает плечами.

— Разделение, надо расколоть их поодиночке.

Губернатор смотрит на него.

— И?

— Думаю, мы будем держать их взаперти, изолированно, ну ты знаешь, как в тюрьме-одиночке. Это можно легко устроить.

— Но тут не тюрьма, мне надо следить за городом... — Губернатор щурится и вскидывает голову с внезапным озарением. — Минутку.

— Что, босс? — спрашивает Брюс, глядя на него.

— Погоди... дай мне секунду.

— Что?

Губернатор пристально смотрит на крупного чернокожего.

— Гейб говорил, что их одежда напоминает амуницию тюремщиков, не так ли?

Брюс молча кивает, оглядывая коридор, о чём-то размышляя.

Губернатор идёт к лестнице, бормоча про себя.

— Сейчас, когда я об этом думаю, я вспомнил, что этот чувак по имени Рик был одет в тюремный комбинезон.

Брюс спешит за ним.

— Куда ты, босс?

Губернатор уже поднимается по ступеням и кидает через плечо:

— Помой эту сучку... а затем приведи Гейба... и ждите меня в больнице. Думаю, я нашёл лучший способ разобраться с этим!

* * *

Лилли с бешено колотящимся сердцем останавливается возле стены, взошедшее солнце жарит ранними утренними лучами её шею. Где-то на расстоянии пятидесяти ярдов вдоль самодельного мостика прогуливается один из людей Мартинеса, его фигура виднеется силуэтом на фоне рассветного неба.

Лилли выжидает, пока охрана минует вентиляционную шахту, а затем идёт вперёд.

Она быстро карабкается вверх по стене и тяжело приземляется на бульварный гравий с другой стороны. При ударе её ботинок о камни, раздаётся громкий хруст и, с ускорившимся внезапно пульсом, она на мгновение резко приседает, чтобы выждать, не заметила ли её охрана.

Выждав мгновение мёртвой тишины, она вприсядку переходит гравийную дорожку и исчезает позади выжженного здания. Она проверяет пистолет и щёлкает затвором. Она держит его сбоку и движется дальше, медленно продвигаясь по просёлочной дороге, заставленной обломками и разбитыми автомобилями, безголовыми ходячими. Воняет просто невыносимо.

Холодной ветер сетью разносит запах вокруг, когда она добирается до почтового отделения, по земле волочатся старые рваные плакаты, на которых счастливые почтальоны вручают красочные пакеты детям и улыбчивые пенсионеры коллекционируют марки. Она слышит шаркающие звуки позади, но не оборачивается.

Она продолжает идти на юг.

Разрушенные останки «Товары и лекарства ГолдСтар» находятся на конце дороги. Это крошечная коробка из красного кирпича с заколоченными фронтальными окнами, изрешеченными пулями. Старый знак— большая ступка и пестик — висит на потертых кабелях и колеблется на ветру. Она быстро подходит к входу. Дверь заклинило, и ей приходится ее выбивать плечом.

Она врывается в тёмное помещение магазина, пол которого усыпан осколками разбитого стекла с двери магазина. Её сердце бешено колотится в груди, пока она осматривает эту зону бедствия, некогда торговавшую лекарствами от кашля, кремами для зубных протезов, и ватными палочками для жён фермеров и местных жителей.

Стойки полностью обчищены, полки пусты, лишь то тут то там лежат несколько пустых картонных коробок и разлиты лужи неопознанной жидкости. Она обходит осколки и направляется к аптечному прилавку в тёмном проходе.

Справа её внимание привлекает шипение воздуха и звук опрокинутой бутылки, и она немедленно вскидывает оружие. Она замечает пятно рыжего меха. Она убирает палец с курка, когда понимает, что это — дикая кошка, ободранное существо, с мышью в зубах мечущеюся между упавшими бутылками ополаскивателя рта и зубного отбеливателя.

Лилли с облегчением выдыхает, возвращается к аптечному прилавку... и внезапно вскрикивает.

Старый фармацевт вываливается из тени рядом с ней с вытянутыми вперёд руками с почерневшими шишковатыми пальцами с когтями. Его гигантский гниющий рот щелкает как щеподробилка. Его длинное лицо с двойным подбородком по консистенции похоже на хлебный пудинг, покрытый плесенью цвета старой ржавчины, а молочно-белые огромные, как яйца вкрутую. Он одет в белый халат, заляпанный кровью и желчью.

Лилли отскакивает назад, поднимает пистолет и опрокидывает витрину с собачьей едой.

Она падает на задницу, вышибив воздух из легких и опрокинув банки на пол вокруг себя, начинает стрелять. Вспышка выстрелов отражается в замкнутом пространстве, и половина пуль, ушедших слишком высоко, разбивает флуоресцентные трубы. Но вторая половина всё же попадает в голову фармацевта.

Кости черепа ломаются и разлетаются, кровь и мозги забрызгивают пустые полки. Огромный кусачий падает на пол, словно старый дуб, прямо на Лилли. Она корчится и извивается под весом зловонного трупа. Наконец она выкатывается, освобождаясь.

В течение нескольких бешеных безмолвных моментов она сидит на полу рядом с упавшим кусачим. Она проглатывает отвращение и желание сбежать из мерзкого тёмного магазина, изгоняя из головы голос, говорящий ей, что она сошла с ума и безумна, раз рискует жизнью ради этой смешной личной разведки.

Она отгоняет эти мысли и старается найти точку опоры.

Аптечный прилавок скрыт в темноте в двадцати футах. Лилли с опаской смотрит на черный выход, её глаза привыкают к темноте. Она видит залитый липкой засохшей жидкостью прилавок, покрытый настолько толстым слоем плесени, что она напоминает меховое пальто.

Она заходит в проход и начинает шарить по скудному содержанию полок. Ничего кроме бесполезных лекарств и настоек, оставшихся от грабителей — лекарства от прыщей, от геморроя и медикаменты с загадочными непонятными маркировками. Все ценные лекарства, опиаты и болеутоляющие давно украдены. Но её волнуют не они.

Она не собирается кайфовать или купировать боль.

После кажущихся бесконечными мучительных поисков, она, наконец, находит то, что искала, на полу под компьютерным столиком среди груды брошенных коробочек и пластиковых баночек из-под лекарств. Осталась всего одна коробочка и внешне она выглядит так, будто на неё кто-то наступил. Коробочка смята, верх открыт, но содержимое находится в сохранности в запечатанной и неповреждённой блистерной упаковке.

Лилли кладёт её в карман, вскакивает на ноги и выбирается оттуда.

Пятнадцать минут спустя она возвращается в свою квартиру.

Она ждёт ещё пять минут, чтобы узнать изменится ли её жизнь.

* * *

— Он был хорошим человеком, — произносит приглушенный голос с другой стороны закрытой больничной двери. Голос легко узнаваем по сардонической манере и легкому акценту с нотками сарказма — голос доктора Стивенса. — Акцент на слове «был».

Губернатор стоит за дверью вместе с Гейбом и Брюсом. Остановившись возле двери, они с интересом слушают тихое бормотание с другой стороны.

— Мы нашли этот город раньше, — продолжает голос доктора. — Станционный пункт Национальной Гвардии, узкие улочки... мы решили, что это место можно защищать. Так мы заняли это место. — следует момент тишины, затем слышится звук бегущей воды. — Он очень круто начал, — продолжает голос, — и довёл дело до конца.

Губернатор сжимает кулаки, но продолжает слушать, по его позвоночнику пробегает гнев, смешиваясь с адреналином.

— Филипп быстро стал лидером нашей группы, — произносит голос. — Он сделал то, что должен был, чтобы защитить людей. Но через какое-то время...

Гнев сотрясает Губернатора, отзываясь покалыванием в пальцах и наполняет его рот горькой желчью. Он наклоняется к двери, чтобы лучше слышать.

— ... некоторым из нас стало ясно, что он делает это скорее ради удовольствия, чем потребности защитить нас. И он намного хуже, чем просто злой ублюдок. Не говоря уж о его дочери.

Губернатор услышал достаточно. Он тянется к ручке двери, но что-то останавливает его.

Из комнаты слышится другой голос, глубокий и хриплый, с явным акцентом рабочего класса из Кентукки.

— Почему вы позволяете ему всё это? Бои? Кормление зомби?

— Как вы думаете, как он поступит с любым, кто станет противостоять ему? Я ненавижу сукина сына, но ничего не могу сделать. И чтобы он ни делал... он охраняет людей. И для большинства этого достаточно.

Губернатор борется с желанием сломать дверь и убить всех.

— Пока между ними и кусачими стоит стена им неважно, кто находится с их стороны.

Филипп Блейк пинает дверь, защелка на двери отлетает на другой конец комнаты и катится по кафельному полу. Дверь хлопает о смежную стену, заставляя всех в комнате подпрыгнуть.

— Хорошо сказано, Доктор, — спокойно произносит Губернатор, медленно двигаясь по комнате в сопровождении своих приспешников. — Хорошо сказано.

* * *

Если возможно, чтобы комната гудела от наэлектризованного напряжения, то именно это сейчас и происходит. Глаза всех присутствующих, Стивенса, незнакомца, сидящего на кровати и Элис, стоящей у раковины, прикованы к худощавому человеку, зашедшему в больницу с таким видом, словно он владеет этим местом. Губернатор входит с хладнокровным, невозмутимым выражением лица, в то время как лица Гейба и Брюса угрюмы и мрачны. Они походят на служебных собак, следующих по пятам хозяина.

— Чего ты хочешь? — напряженно спрашивает доктор.

— Ты велел мне сегодня прийти, Доктор, — со спокойствием обычного пациента отвечает Губернатор. — Ты хотел перебинтовать меня? — он услужливо указывает на своё раненое ухо. — Вспомнил? — Губернатор бросает взгляд на незнакомца, примерзшего к кровати на другом конце комнаты. — Брюс, направь пистолет на Левшу.

Чернокожий здоровяк хладнокровно направляет серебристый 45-калибровый пистолет на мужчину по имени Рик.

— Присядь, Филипп, — говорит доктор. — Я быстро управлюсь. — его голос становится ниже, с нотками презрения. — Уверен, у тебя есть более важные дела.

Филипп плюхается на смотровую тележку с галогеновой лампой.

Мужчина по имени Рик не отрывает глаз от Губернатора, который так же неотрывно смотрит на него. Они похожи на двух хищников в дикой природе, которые, выгнув спину, оценивают друг друга. Губернатор улыбается.

— Выглядишь неплохо, чужак. Выздоравливаешь? — он ждёт ответа от незнакомца, но тот молчит.

— Что ж, — бормочет под нос Губернатор, к нему подходит Стивенс и наклоняется, чтобы лучше рассмотреть перевязанное ухо, — выздоравливай.

Наконец, рыжеволосый мужчина на другом конце комнаты произносит.

— Итак... и когда же вы начнёте меня пытать?

— Тебя? Никогда. — в глазах Губернатора сияет усмешка. — Я сразу отмел тебя, ты очевидно ни слова не скажешь. Там, откуда ты пришёл, у тебя есть семья. Ты никогда не предашь их.

Стивенс аккуратно снимает повязку и светит лампочкой на исковерканное ухо.

— Я собирался пытать перед тобой остальных, — поясняет Губернатор. — Не думаю, что ты расколешься, но был уверен, что один из них расколется наверняка. — он подмигивает. — Но сейчас планы изменились.

Мужчина на кровати смотрит в дуло Магнума, который направляет на него Брюс, а затем произносит:

— И как они изменились?

— Ты отправишься на арену, — охотно отвечает ему Губернатор. — По крайней мере, я так получу хоть какое-то развлечение. — он отводит усмешливый взгляд. — А сейчас я планирую насиловать ту сучку, которая изуродовала мне ухо, до тех пор, пока она не найдёт способ убить себя.

Его слова тонут в оглушительной тишине. Немая сцена затягивается, нарушаемая только звуком разрывающейся медицинской ткани и шуршанием марли в руках Стивенса.

— А что касается молоденького азиата с гиперактивными слезными железами, — добавляет Губернатор и улыбается от уха до уха. — Я отпущу его.

Момент ошеломительной тишины. Мужчина по имени Рик озадаченно смотрит на него.

— Отпустишь? Почему?

К этому моменту Стивенс уже закончил осмотр и теперь меняет повязку.

Доктор отстраняется, Губернатор удовлетворённо вздыхает, весело хлопает его по бедру и встаёт.

— Почему? — он скалится незнакомцу. — Потому что он пел, как длиннохвостый попугай. Сказал мне всё, что я хотел услышать.

Губернатор кивает своим людям, а затем с улыбкой направляется к двери.

— Я знаю всё, что должен знать о вашей тюрьме, — бормочет он выходя. — И если он будет достаточно глуп, чтобы пойти туда, то приведёт нас прямиком на место.

Трое мужчин выходят из комнаты, хлопнув за собой сломанной дверью.

Больница погружается в ужасную тишину.

* * *

На рассвете следующего дня, на северо-восточном углу баррикад, стрелок с 50-калиберным начинает расстрел ходячих, прячущихся на опушке леса, распыляя в свежем утреннем воздухе фонтаны мёртвой мозговой ткани.

Шум пробуждает город. Звук выстрела достигает узкого переулка позади многоквартирных домов на конце Мейн-Стрит, эхом раздаётся в проходе, пробивает пьяное оцепенение грязной оборванной фигуры, лежащей под платформой пожарной лестницы.

Боб шевелится, кашляет и пытается осознать, какой сейчас год и как его, блядь, зовут. Дождевая вода продолжает литься по сточным канавам и сливным трубам вокруг него. Промокший до костей, пытаясь выбраться из своего алкоступора, он потирает седое лицо и замечает слезы на своём впалом, изборождённом морщинами лице.

Неужели ему снова снилась Меган? Ему снова снился кошмар, в котором он не мог дотянуться до висящей в петле Меган? Он не может вспомнить. Он испытывает желание заползти в мусорный контейнер рядом с ним и умереть, но вместо этого встаёт на ноги и движется навстречу дневному свету.

В бутылке в его кармане еще остались последние капли дешёвого виски и он решает позавтракать прямо на тротуаре, напротив кирпичного дома Губернатора, там, где находится его «счастливое местечко» — дом вдали от дома. Он наваливается на стену, засовывает сальные почерневшие пальцы в карман и достаёт оттуда своё лекарство.

Он делает целительный глоток, приканчивая содержимое бутылки, а затем оседает вдоль стены. Он больше не может плакать. Горе и отчаяние выжгли его слёзные протоки. Вместо этого, он тяжело нездорово вздыхает, откидывается назад и какое-то время дремлет, пока не слышит голос.

— Боб!

Он моргает и сквозь влажные глаза замечает фигуру молодой женщины, идущей к нему с другой стороны улицы. Сначала он даже не может вспомнить её имя, но глядя на её лицо, по мере приближения, расстройство, тревога и даже следы гнева опускаются на дно темницы его души и спутанных воспоминаний.

— Привет, Лилли, — произносит он, пригубив пустую бутылку. Всё до последней капли. Он вытирает рот и пытается сфокусироваться. — С добрым утром.

Она подходит, становится на колени, и мягко забирает у него бутылку.

— Боб, что ты делаешь? Пытаешься медленно убить себя?

Он выдыхает и его дыхание настолько вонюче и огнеопасно, что он мог бы воспламенить барбекю.

— Ну, я... взвесил все «за» и «против»...

— Не говори так. — Она смотрит в его глаза. — Это не смешно.

— Я и не шучу.

— Ну, хорошо... неважно. — она вытирает губы, оглядывается через плечо, и нервно осматривает улицу. — Ты не видел Остина?

— Кого?

Она смотрит на него.

— Остина Балларда? Ну ты знаешь. Молодой парень такой, обросший.

— Парнишка с волосами?

— Да, его.

Боб разражается отрывистым, сухим и хриплым кашлем. Он сгибается пополам, пытаясь его остановить. Зажмуривается.

— Нет, мэм. Не видел этого сорванца несколько дней. — наконец ему удаётся угомонить кашель и он фиксирует на ней свои жёлтые глаза. — Ты влюбилась в него, да?

Лилли смотрит вдаль за пределы города и грызёт ногти.

— Чё?

Боб ухмыляется.

— У вас отношения?

Она качает головой и устало смеется.

— Отношения? Я бы так не сказала. Не совсем.

— На прошлой неделе я видел, как вы вместе шли к тебе, — не отводит от неё взгляда Боб. Он снова криво ухмыляется. — Может я и пьяница, но я не слепой. Вы шли вместе и разговаривали друг с другом.

— Боб, это всё сложно... — она потирает глаза, — но я должна найти его прямо сейчас. — Она смотрит на него. — Подумай, когда ты видел его в последний раз?

— Лилли, я не очень-то хорошо запоминаю подробности. Моя память не совсем точна...

Она хватает его и трясёт.

— Боб, проснись! Это важно! Я должна найти Остина и это очень важно! Понимаешь? — она даёт ему слабую пощечину. — Сконцентрируйся, напряги свои проспиртованные извилины и ПОДУМАЙ!

Боб трясётся в её руках, его опухшие глаза широко открытые и мокрые. Губы дрожат и он пытается что-то сказать, но начинает плакать.

— Я не... Это было... Я точно не помню...

— Боб, прости. — Весь гнев, настойчивость и расстройство пропадают с её лица, она выпускает его из рук и смягчается. — Мне так жаль. — она обнимает его. — Я немного... Я не... У меня небольшие проблемы...

— Ничего, дорогая, — говорит он и опускает голову. — Я сам не свой в последнее время и уж точно не в лучшей форме.

Она смотрит на него.

— Ты всё ещё страдаешь, да? Тебе плохо.

Он снова вздыхает. Рядом с этой женщиной он чувствует себя почти нормальным.

На мгновение, он думает о том, чтобы рассказать ей о своих снах о Меган. Хочет рассказать об огромной чёрной дыре в его сердце, которая высасывает из него последние капли жизни. Он хочет объяснить Лилли, что никогда так не горевал. Он потерял десятки близких друзей на Ближнем Востоке. Как армейский медик, он видел столько смертей, что думал, что это разорвёт его изнутри. Но всё это было ничто, по сравнению со смертью Меган. В течение мучительного момента он размышляет об этом, но затем просто смотрит на Лилли и бормочет:

— Да, милая, я всё ещё страдаю.

Довольно долгое время они молча сидят рядом в свете пасмурного дня, каждый думая о своём, размышляя о тёмном и неуверенном будущем. Наконец Лилли поворачивается к Бобу.

— Боб, я могу как-то помочь тебе?

Он поднимает свою пустую бутылку и вынимает из неё пробку.

— Принеси мне другую бутылку, спрятанную под пожарной лестницей. Мне больше ничего не надо.

Она кивает.

Снова долгое молчание. Боб чувствует, как его снова уносит и веки тяжелеют. Он смотрит на неё.

— Неважно выглядишь, дорогая, — произносит он. — Могу я что-то сделать для тебя?

Да, думает она про себя, словно весь мир навалился на неё. Как насчёт пистолета и двух пуль, чтобы мы с Остином могли покончить друг с другом?

Глава 12

Мартинес расхаживает по крыше полуприцепа, припаркованного у северного стыка стены, когда его кто-то окликает.

— Эй, Мартинес!

Голос доносится сквозь шум ветра и приглушённые раскаты грома, бушующего на восточном горизонте. Мартинес оборачивается и видит Руди, бывшего каменщика из Саванны в штате Джорджия, направляющегося к нему вдоль строительной площадки. Руди – жилистый и высокий, он носит бороду, а его тёмные волосы зализаны назад а-ля граф Дракула.

— Чего тебе? — отзывается Мартинес. На нём футболка без рукавов, бандана, обрезанные мотоциклетные перчатки, его лицо выглядит худощавым, а щёки – впалыми, в руках он держит автомат Калашникова, на поясе красуется обрез, а на плече — бандольер. С ржавой стальной крыши грузовика марки «Кенуорт» он видит на километр в любом направлении, и в случае необходимости с лёгкостью перебьёт полдюжины нежити. Никто не хочет связываться с Мартинесом, будь то человек или кусачий, и нежданный гость в лице Руди уже действует ему на нервы. — Моя смена закончится только через пару часов.

Щурясь на солнце, Руди безразлично пожимает плечами.

— Ну, я пришел сменить тебя, так что ты сможешь освободиться пораньше. Босс хочет тебя видеть.

— Чёрт,— Мартинес бормочет себе под нос, не в настроении уже с утра идти в кабинет Губернатора. Он спрыгивает на крышу кабины, тихонько ворча. — Что, чёрт возьми, ему нужно?

Мартинес спускается с подножки кабины.

Руди удивлённо смотрит на него.

— Можно подумать, он мне докладывает.

— Держи ухо востро, — приказывает Мартинес, глядя через узкую щель в передней части грузовика на затопленные поля к северу. Фермерская земля пустынна, но у Мартинеса плохое предчувствие относительно того, что скрывается за тёмными соснами вдалеке. — До сих пор было тихо... но это, как правило, ненадолго.

Руди кивает и взбирается на кабину.

Когда Мартинес собирается уходить, до него доносится голос Руди.

— Ты будешь смотреть сегодняшний бой?

— Сначала посмотрим, зачем меня хочет видеть Губернатор, — еле слышно бормочет Мартинес. — Не люблю браться за всё сразу.

* * *

Ровно одиннадцать минут уходит у Мартинеса на то, чтобы пешком пересечь город, останавливаясь пару раз, чтобы вставить рабочим, слоняющимся без дела в укромных уголках торгового района, некоторые из которых успели надраться к двум часам пополудни. К тому времени, как Мартинес достигает здания Губернатора, солнце показалось из-за облаков и теперь на улицах стало как в парилке, жарко и душно.

Поднимаясь по лестнице деревянной веранды Губернатора, Мартинес покрывается испариной. Он тяжело стучит в дверной косяк.

— Тащи сюда свою задницу, — приветствует его Губернатор, открывая дверь.

Переступая порог мрачной кухни, Мартинес чувствует, как по спине пробегает дрожь. Это место пропахло жиром, чёрной плесенью и гнилью. Над раковиной висит автомобильный ароматизатор с хвойным запахом.

— Что случилось, босс? — Говорит Мартинес, снимая с плеча автомат и прислоняя его к кухонному шкафу.

— Для тебя есть работа, — говорит Губернатор, наливая воду в стакан. Квартира Губернатора — одна из немногих в Вудбери, где по-прежнему работает сантехника, хотя из крана часто течёт ржавая вода. Губернатор жадно пьёт воду. На нем простая борцовка, обтягивающая жилистое тело, и камуфляжные брюки, заправленные в военные ботинки. Повязка на ухе стала оранжевой от крови и Бетадина. — Воды?

— Конечно, — Мартинес прислоняется к столешнице, скрестив мускулистые руки на груди, чтобы успокоить учащённое сердцебиение. Ему уже не нравится, к чему клонит Блейк. В прошлом, люди, отправлявшиеся по «особым поручениям» Губернатора, плохо заканчивали в бойне под гоночным треком. — Спасибо.

Губернатор наполняет другой стакан и передает его Мартинесу.

— Я хочу, чтобы ты пошел к этому Рику, и «случайно» обмолвился, что ты недоволен тем как обстоят дела в городе.

— Что?

Губернатор смотрит ему в глаза.

— Ты сыт по горло, понимаешь?

— Не совсем.

Губернатор закатывает глаза.

— Ну же, подумай, Мартинес. Я хочу, чтобы ты как следует узнал этого болвана. Завоевал его доверие. Расскажи ему, как ты недоволен тем, что творится в городе. Я хочу воспользоваться тем, что происходит в этом чёртовом лазарете.

— А что происходит в лазарете?

— Этот придурок притирается к Стивенсу и его маленькой ручной медсестре. Им эти незнакомцы кажутся порядочными людьми, они кажутся им хорошими, но всё это грёбаная брехня. Они мне ухо оттяпали!

— Верно.

— Проклятье, они напали на меня, Мартинес. Они хотят отобрать наш город, они хотят отобрать наши ресурсы... и они сделают всё, чтобы добиться своего. Поверь мне. Они сделают всё. А я в свою очередь сделаю всё, чтобы не допустить этого.

Мартинес пьёт воду, кивая и обдумывая слова Губернатора.

— Я понял, босс.

Губернатор подходит к заднему окну и рассматривает удушливый полуденный пейзаж. Небо цвета прокисшего молока. Птиц нигде не видно. Ни птиц, ни самолетов, ничего — лишь бесконечное серое небо.

— Я хочу, чтобы ты основательно взялся за это, — говорит он тихим, мрачным голосом. Он поворачивается и смотрит на Мартинеса. — Я хочу, чтобы ты заставил их отвести тебя в их тюрьму.

— Они живут в тюрьме? – Мартинес впервые слышит об этом. — Один из них проговорился?

Губернатор смотрит в окно. Очень тихо, вполголоса, он рассказывает ему о тюремных комбинезонах на мужчинах, скрытых под защитным снаряжением, что привели его к такому выводу.

— В городе есть арестанты, — говорит он, наконец. — Я поспрашивал вокруг. Есть три или четыре государственных тюрьмы в сутках езды от города — одна в Рутледж, одна в окрестностях Олбани, одна в Лисбурге. Было бы значительно лучше, если бы мы могли точно определить её местоположение без кучи автомобильных поездок, — он поворачивается и смотрит на Мартинеса. — Ты со мной?

Мартинес кивает.

— Сделаю всё, что смогу, босс.

Губернатор отворачивается. На мгновение наступает тишина, затем Губернатор говорит.

— Время идёт, Мартинес. Приступай.

— Могу я задать вопрос?

— Какой?

Мартинес обдумывает свои слова.

— Допустим, мы найдём это место...

— И?

Мартинес пожимает плечами.

— Что тогда?

Губернатор не отвечает. Он просто продолжает глядеть в пустое небо, выражение его лица также невыразительно и безжизненно, как охваченная чумой местность.

* * *

В этот же вечер в Вудбери начинает разворачиваться цепь случайных, на первый взгляд, событий, словно падающие домино, сталкивающихся с разрушительной силой атомных нуклеотидов.

В 14:53 по восточному времени, один из лучших бойцов Губернатора, долговязый бывший водитель грузовика из Огасты по имени Гарольд Абернати, неожиданно навещает лазарет. Он просит врача подготовить его к предстоящей схватке. Он хочет снять бинты, чтобы выглядеть устрашающе в глазах толпы. Под пристальным взглядом незнакомца по имени Рик, Стивенс неохотно начинает разматывать мириады бинтов на теле Абернати, наложенных после предыдущих поединков, когда внезапно в помещение врывается мужчина с низким голосом.

— Где этот ублюдок?! Где он?!

Юджин Куни — беззубый, долговязый мужчина с бритой головой — надвигается прямо на Гарольда, рыча и брызжа слюной что-то о том, что Гарольд бил в полную силу, и теперь Юджин потерял последние передние зубы, и во всём виноват Гарольд. Гарольд пытается извиниться что «немного увлёкся» под возгласы толпы, но взбесившийся лысый мужчина со словами «ты за это заплатишь», прежде чем кто-либо успевает вмешаться, вытаскивает грязный перочинный нож и бросается к горлу Гарольда. В сложившемся хаосе лезвие вонзается в шею Гарольда Абернети, разрезает его сонную артерию и рисует брызгами крови жуткую картину на кафельной стене. Прежде, чем Стивенс успевает среагировать или попытаться остановить кровотечение, Юджин Куни разворачивается на каблуках и уходит с непринужденным видом удовлетворением работника скотобойни, зарезавшего свинью.

— Ублюдок, — бросает он через плечо, прежде чем покинуть комнату.

Уже через час все горожане были в курсе о нападении и последующей смерти Гарольда. Слух распространяется среди людей на стене, пока, наконец, не достигает Губернатора ровно в 15:55 по местному времени. Теперь Губернатор стоит на задней террасе своего дома, разглядывая сквозь стеклянную дверь беспокойный пейзаж за окном, и слушая, как Брюс спокойно докладывает ему о случившемся. Мужчина равнодушно выслушивает его, размышляет, и, наконец, говорит Брюсу не раздувать из мухи слона. Не нужно тревожить горожан. Вместо этого он должен распространить слух, что Гарольд Абернати погиб из-за внутренних травм, полученных в боях, ведь Гарольд был спецназовцем и практически героем, любящим своё дело, к тому же, люди должны помнить, что бои проходят по-настоящему. Брюс спрашивает, кто заменит Гарольда в предстоящей схватке, которая должна состояться через час. Губернатор отвечает, что у него есть идея на этот счёт.

В 16:11 Губернатор покидает свою квартиру вместе с Брюсом, и направляется через весь город на арену, трибуны которой уже начинают заполнять горожане, жаждущие начала представления. К 16:23 оба они преодолевают два лестничных пролёта и несколько десятков метров узкого бетонного коридора, пока не доходят до последней камеры на самом нижнем уровне подземного лабиринта. По пути Губернатор излагает свою идею, и говорит Брюсу, что ему нужно. Наконец, они достигают импровизированной тюремной камеры. Брюс отпирает дверь, и Губернатор коротко кивает. Скрип древних шарниров пронзает тишину, Брюс рывком поднимает дверь.

Внутри тёмной, убогой, покрытой плесенью грязной камеры, стройная чернокожая девушка, прикованная к дальней стене, из последних сил поднимает голову, её дреды свисают на израненное лицо. Ненависть, как пламя вспыхивает в её миндалевидных глазах, прожигающий взгляд обращён к Губернатору сквозь пряди тёмных волос. Губернатор делает шаг вперёд. Дверь позади него тяжело опускается. Ни один из них не шевелится. Молчание затягивается.

Губернатор делает еще шаг ближе, останавливается в полуметре от неё и начинает что-то говорить — и тут она бросается на него. Несмотря на её разбитое состояние, она дёргается и щёлкает зубами так близко, что Губернатор едва успевает отскочить. Приглушённое клацанье её зубов и скрип натянутых верёвок наполняют тишину.

— Ладно, ты укусишь меня, и что тогда? – спрашивает её Губернатор.

Она издаёт только слабое шипение, зубы обнажены в оскале чистой, неподдельной ненависти.

— Как, по-твоему, ты бы выбралась отсюда? — Говорит он, наклоняясь к ней так близко, что их лица почти соприкасаются. Губернатор упивается её яростью. Он смакует её аромат — мускусное сочетание пота, гвоздики и крови. — Тебе лучше сдаться. Всё стало бы гораздо проще. Кроме того, в последний раз ты чуть не сломала запястья. А мы ведь этого не хотим, не так ли?

Она удерживает свой змеиный взгляд на Губернаторе, жажда крови в её глазах кажется почти дикой.

— Так что, для твоего же блага, — говорит он, немного расслабившись, отступая назад и пытаясь оценить её реакцию,— я был бы признателен, если бы ты прекратила... но хватит об этом, — он выдерживает драматическую паузу. — У нас есть небольшая проблема. Вернее, у тебя есть огромная проблема, у меня, можно сказать, есть пара проблемок… так что, проще говоря, у меня есть новая проблема, и мне нужна твоя помощь.

Её лицо, словно у змеи, неподвижно, а испепеляющий взгляд сфокусирован на тёмных глазах Губернатора.

— Сегодня на арене запланирован бой — довольно важный бой, — говорит он с равнодушием диспетчера такси. — Думаю, многие захотят посмотреть его... а я потерял бойца. Мне нужна замена, и я хочу, чтобы это была ты.

Теперь за непроницаемым выражением её лица что-то проблёскивает, нечто новое появляется в её блестящих глазах. Она ничего не говорит, но почти непроизвольно склоняет голову, вслушиваясь в каждое его слово.

— Прежде чем ты начнёшь орать «Я-никогда-ничего-для-тебя-не-сделаю» и «кто-ты-блядь-такой-чтобы-просить-меня-об-этом»... Я хочу, чтобы ты учла один момент. — он пристально смотрит на неё. — Я в состоянии облегчить твои страдания. — на мгновение улыбка искажает черты его лица. — Чёрт, даже пуля облегчила бы твои страдания... но всё же, я могу помочь тебе.

Она не отводит глаз. Выжидает. Её тёмные глаза блестят.

— Я просто не хочу, чтобы ты упустила такую возможность, — улыбается ей Губернатор. Он поворачивается к двери. — Брюс!

Подъёмная дверь резко дёргается и в щели появляется рука в перчатке.

Брюс поднимает дверь, впуская в камеру бледный, холодный свет.

Здоровяк держит в руках нечто блестящее, стальной край переливается, словно поверхность воды.

* * *

Женщина фокусирует взгляд на предмете в руках чернокожего мужчины.

Блестящий клинок без ножен различим в тусклом свете, он манит женщину как маяк. Катана изготовлена в стиле пятнадцатого века одним из немногих современных мастеров, и являет собой лирическое воплощение стали. Ее длинное лезвие изогнуто изящно, как лебединая шея, а рукоятка обмотана змеиной кожей ручной выделки. Это оружие — произведение искусства и непоколебимое орудие смерти.

При взгляде на клинок темнокожая женщина цепенеет, а её руки и ноги покрываются гусиной кожей. И всё сразу, вся её ярость, жгучая боль между ног, шум в голове, всё отступает... и на смену им приходит врождённая потребность сомкнуть руки вокруг рукоятки этого идеально сбалансированного клинка. Наличие меча перед глазами так воодушевляет её, так гипнотизирует её, что она едва слышит болтовню своего мучителя.

— Я бы хотел вернуть его тебе, — говорит он. — Уверен, ты бы хочешь получить его обратно. — Его голос постепенно стихает, по мере того, как блеск оружия становится всё более и более ярким, и лучистым, словно мерцающий свет полумесяца из стали, словно серебристый свет новолуния, он затмевает всё остальное в её камере, в мире, во Вселенной.

— Тебе придётся сразиться с мужчиной, — объясняет ей монстр, его голос постепенно затухает. — И толпа захочет, чтобы у тебя было преимущество. Люди не любят смотреть, как парни выбивают дерьмо из девушек. — Он делает паузу. — Я знаю... Я тоже не понимаю. Думаю, если ты набросишься на него с мечом, он вполне мог бы вдарить тебе бейсбольной битой.

В пошатнувшемся сознании женщины, меч, кажется, тихонько напевает, трепещет и так ярко сверкает в мрачной камере, будто охваченный пламенем.

— В свою очередь, ты получишь неделю отдыха, — говорит монстр, — еду, и, возможно, даже стул или кровать — над этим я ещё подумаю. — Теперь тень монстра нависает над ней. — Честно говоря, наши отношения были довольно утомительными. Мне нужен перерыв.— он смотрит на неё с похабной ухмылкой на лице. — Это хорошо, потому что я до сих пор злюсь из-за своего уха. Но теперь я, по крайней мере, чувствую, что заставил тебя расплатиться. — пауза — И, кстати, парень, с которым тебе придётся сразиться сегодня, может убить тебя.

В воображении женщины, лучи небесного света, кажется, отражаются от заострённого кончика меча.

— А я не хочу, чтобы ты убила этого парня, — продолжает монстр. — Это наш маленький секрет, который мы никому не расскажем. Наши маленькие бои на арене в какой-то степени спланированы. Опасность быть разорванным мертвецами действительно есть, но нельзя чересчур калечить своего оппонента.

Отблеск света, отражающийся от поверхности клинка, кажется, обращён теперь к темнокожей женщине, голос в её голове обещает ей, шепчет ей... потерпи, просто подожди… терпение.

— Необязательно принимать решение сейчас, — говорит, наконец, Губернатор, коротко кивая Брюсу. Они направляются к двери, Губернатор бормочет. — У тебя двадцать минут.

* * *

В тот день Лилли повсюду ищет Остина. Она начинает волноваться после разговора с семейством Стернов, которые сказали, что он, возможно, решил в одиночку найти мифическую ферму по выращиванию марихуаны недалеко от Вудбери.

Время от времени Остин рассказывал об этом месте, как правило, нарочито задумчивым тоном, будто описывал дворец Занаду, и утверждал, что ходили слухи, будто правительство разработало медицинскую программу, позволявшую выращивать травку для крупнейшей биофармацевтической компания «Pfizer» в рамках подготовки закона о легализации марихуаны. Пресловутая ферма, по-видимому, располагалась к востоку от Барнсвилла, недалеко от Вудбери. Чтобы доехать до неё на автомобиле, понадобилось бы меньше получаса, но пешком весь путь занял бы целый день. Лилли собирается пойти за ним. Однако ближе к вечеру Лилли начала замечать признаки того, что Остин вполне может быть прямо у неё под носом.

В какой-то момент Гас упоминает, что в районе полудня видел молодого человека, продиравшегося сквозь дикие заросли рядом с железной дорогой в поисках чего-то. Это кажется Лилли полным абсурдом, но когда Остин Баллард делал хоть что-то здравомыслящее?

В тот же день, после печальной встречи с Бобом, по пути домой Лилли наткнулась на Лидию Блэкман, пожилую вдову из Саванны, которая с удовольствием взяла на себя роль городской сплетницы. Лидия сообщила, что Остин был замечен приблизительно час назад у кучи мусора позади склада на Главной улице — он рылся в мусорных баках. Несколько прохожих бросили в адрес молодого человека пару сварливых комментариев о том, что он «превращается в бомжа» и «того и гляди, пойдёт по улицам собирать консервные банки».

В замешательстве и окончательно потеряв терпение, чувствуя, как её кожа покалывает от нервного напряжения, Лилли решает, что лучший способ найти кого-то — оставаться на месте. Поэтому она плетется к многоквартирному дому Остина в восточной части города, недалеко от парковки, и поднимается на крыльцо. Она сидит там, поставив локти на колени и обхватив голову руками.

Солнце почти скрылось за гигантской блюдцеобразной ареной в западной части города, стало прохладно, и теперь Лилли наблюдает за горожанами, проходящими мимо дома Остина по пути к трибунам, где они смогут насладиться грандиозным шоу. Бой начнётся через полчаса, и Лилли твёрдо решила держаться подальше от жуткого зрелища, но она по-прежнему полна решимости найти длинноволосого молодого человека и сообщить ему ошеломительные новости.

Спустя пять минут Лилли уже готова сдаться, когда неожиданно на залитой солнцем аллее она замечает знакомую фигуру, возникшую из ниоткуда, словно кудрявый херувим в балахоне и джинсах с нимбом солнечного света над головой. Он несет набитый чем-то ранец за плечом. Остин выглядит серьёзным, может быть, даже немного одиноким, пока не поворачивает за угол и видит Лилли на крыльце.

— О, Боже, — говорит он, подходя к ней, его глаза вдруг начинают светиться, как у маленького мальчика, обнаружившего пасхальную корзинку под кроватью. — Я повсюду искал тебя.

Лилли стоит, засунув руки в карманы и пожимая плечами.

— Правда?.. забавно. Я тоже искала тебя.

— Как мило, — говорит он и целует её в щеку, аккуратно опуская рюкзак на ступеньки лестничной площадки. — У меня для тебя кое-что есть.

— Да? У меня для тебя тоже, — говорит она озадаченно.

Остин роется в рюкзаке.

— Я ждал тебя возле дома, но ты так и не появилась. — Он достает прекрасный букет фиолетовых астр, окружённых гипсофилами цвета слоновой кости, поставленный в большую ржавую консервную банку из-под простокваши с выцветшей этикеткой. Все это объясняет его странное поведение, лазанье по кустам и свалкам. — Барбара сказала, что эти белые цветы называются Кукольными глазками... звучит жутко и круто, правда?!

— Спасибо, — говорит Лилли, равнодушно принимая от него подарок и ставя букет на ступеньки рядом с собой. — Очень мило с твоей стороны.

— В чём дело?

Она смотрит на него.

— Итак, какие у тебя планы?

— Что?

— Что слышал. — Лилли упирает руки в бёдра, как будто собирается уволить его с работы. — Я говорю о планах на будущее.

Он хмурится и смотрит на неё с недоумением.

— Я не знаю... Думаю, я буду продолжать тренироваться лучше целиться в ходячих... может быть попытаюсь достать ещё один генератор, чтобы установить дома стереосистему?

— Я не это имела в виду, и ты это знаешь, — Она закусывает губу. — Я говорю о том, что ты будешь делать, когда мы выберемся из этого кошмара… если выберемся. Каковы твои планы? Планы на жизнь?

Выражение его лица становится ещё более озадаченным.

— Ты имеешь в виду ... работу и всё такое?

— Я имею в виду карьеру. Пора взрослеть. Каковы твои планы? Станешь профессиональным бездельником? Рок-звездой? Торговцем наркотиками... кем?

Он удивлённо смотрит на неё.

— Что происходит?

— Ответь на вопрос.

Остин засовывает руки в карманы.

— Хорошо, прежде всего, я не знаю, есть ли у меня вообще будущее, на которое можно строить планы. Во-вторых, я понятия не имею, чем буду заниматься. — Он изучает угрюмое выражение её лица. Она явно не шутит. — У меня есть диплом и всё такое.

— Диплом чего?

Он вздыхает, его голос теряет часть своей живости.

— ТКА.

— ТКА... что это?

— Технический колледж Атланты.

— В самом деле? — Она смотрит на него. — Что это, Остин? Какой-нибудь охренительный веб-сайт, где платишь двадцать баксов за диплом, и получаешь в придачу купон на замену масла и персональное резюме?

Остин сглатывает.

— Это настоящий университет, — он смотрит вниз. — Кампус находится недалеко от аэропорта. — Его голос становится тише. — Я учился на помощника юриста.

— Просто прекрасно.

Он смотрит на неё.

— Что за фигня, Лилли? К чему ты клонишь?

Она отворачивается от него и смотрит на пустую улицу. Издалека доносится шум толпы, восхищающейся схваткой. Она медленно качает головой.

— Машины и стриптиз-клубы,— бормочет она себе.

Остин смотрит на неё, внимательно вслушиваясь, его беспокойство растет.

— О чём ты?

Она поворачивается и смотрит на него.

— Таков мужской мир, красавчик. — Её лицо искажено от боли. Её глаза увлажнились. — Вы, ребята, думаете, что можно быстро перепихнуться и сказать «Сайонара». Но это не так. Это не так, Остин. Всё имеет последствия. Одно неверное решение и можно найти проблем на свою задницу.

— Лилли...

— Таков мир, в котором мы живём. — Она ведёт себя так, будто ей холодно. Она снова отворачивается. — Этот мир полон дерьма, и он не прощает ошибок. Зазеваешься — и ты труп... или ещё хуже.

Он протягивает руку и нежно гладит её по плечу.

— Лилли, чтобы там ни было... мы справимся. Вместе. Разве не так ты говорила мне? Мы должны держаться вместе. Скажи мне, что происходит. Что случилось?

Она отстраняется от него и бежит вниз по ступенькам

— О чём я только думала, — говорит она надрывающимся голосом, в котором чувствуется презрение.

— Подожди! — кричит он, — Лилли, чтобы там ни было… я всё исправлю.

Она останавливается в конце лестницы, поворачивается и смотрит на него.

— Что ты сказал? Ты всё исправишь? — она опускает руку в карман и достаёт маленький пластиковый предмет, похожий на цифровой термометр. — Ну так исправь! — Лилли бросает ему предмет.

Он ловит его и внимательно смотрит.

— Что это, чёрт возьми?

При ближайшем рассмотрении, он видит небольшие маркировки на цифровом дисплее теста и надпись рядом с ними:

Отрицательный: |

Положительный: ||

Дисплей показывает две вертикальные линии, что указывает на положительный результат теста.

Ч А С Т Ь 2

Шоу начинается

Ибо тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне, и не будет.

— Евангелие от Матфея 24:21

Глава 13

Огромный вольфрамовый прожектор в северной части арены неожиданно включается со звуком, похожим на пистолетный выстрел, и светит также ярко, как горящая спичка, проливая серебристый луч света на центральную часть арены, ранее известной как Гоночная Трасса Вудбери. Появление искусственного света приводит в восторг толпу из пятидесяти зрителей, разбросанных по трибунам в западной части арены. Крики и свист людей всех возрастов и нравов раздаются в сумеречном, желтом небе и смешиваются с запахом древесного дыма и бензина, витающего в холодном воздухе. В сумеречном свете тени становятся длиннее.

— Люди собираются, а?

Губернатор разглядывает пока ещё малочисленную, но шумную толпу, и ведёт Гейба и Брюса по лестнице в ложу, в которой когда-то наблюдали за творившимся в облаках пыли хаосом местные журналисты и члены Национальной Ассоциации гонок серийных автомобилей.

Гейб и Брюс следуют за Губернатором в застеклённую коробочку, бормоча «да-сэр», и «вы-абсолютно-правы»... и когда они собираются закрыться в своей маленькой кабинке, внизу раздаётся голос.

— Эй, босс!

Седой бывший фермер с арахисовых плантаций в шляпе фирмы «CAT», сидя в заднем ряду, смотрит через плечо на проходящего мимо Губернатора:

— Надеюсь, сегодня будет зрелищный бой!

Губернатор смотрит на него, как заботливый родитель смотрит на ребёнка, собирающегося впервые прокатиться на американских горках.

— Не волнуйся, приятель. Будет. Я обещаю.

* * *

Под ареной, за несколько минут до вечернего представления, дверь в лазарет неожиданно распахивается, и высокий, красивый мужчина в бандане входит с выжидающим выражением на лице.

— Док? Доктор Стивенс?

В другом конце комнаты несчастный незнакомец, Рик Граймс, расхаживает вдоль стены, заставленной подержанным медицинским оборудованием. Он движется почти машинально, едва замечая посетителя, его мысли витают где-то далеко. Он держит свою изуродованную руку как мёртвого ребенка, культя замотана в окровавленную повязку и напоминает гигантский колышек.

— Эй, парень! — Мартинес останавливается в дверях, руки на бёдрах.

— Ты не видел…? — он прерывает себя. — О, привет…. Напомни своё имя?

Калека медленно поворачивается, окровавленный обрубок ловит солнечный блик. Его голос кажется тяжёлым, хриплым, тягучим и искажённым:

— Рик.

— О, Боже. — Мартинес смотрит, озадаченный ужасным видом отрубленной кисти. — Что произошло с твоей…? Господи, что с тобой случилось?

Рик опускает взгляд:

— Несчастный случай.

— Что?! Как?! — Мартинес подходит к нему, кладёт руку ему на плечо. Рик отстраняется. Мартинеса переполняет негодование и сочувствие. Он выглядит вполне убедительно.

— Кто-то сделал это с тобой, так ведь?

Человек по имени Рик бросается на него, хватает его за рубашку одной здоровой рукой.

— Заткнись! Заткнись! — голубые глаза мужчины горят яростью, словно раскалённые угли. — Ты отдал меня этому психопату! Чёрт возьми, это твоя вина!

— Эй! — Мартинес отстраняется, прикидываясь дурачком.

— ХВАТИТ!

Голос доктора Стивенса действует на них, как ушат холодной воды. Врач разнимает их, удерживая каждого на расстоянии вытянутой руки.

— Прекратите, прекратите, чёрт возьми, сейчас же! — он прожигает их взглядом. Затем он кладёт руку на плечо Мартинеса. — Иди, Мартинес. Тебе пора.

Мартинес уходит, и Рик выдыхает, уставившись в пол, придерживая свой обрубок здоровой рукой.

— Что с этим парнем? — довольный потасовкой Мартинес спрашивает доктора, выйдя из зоны слышимости и направляясь к выходу. Семена посажены, осталось дождаться всходов. — Он в порядке?

Врач останавливается в дверном проёме, произнося еле слышно:

— Не волнуйся о нём. Что ты хотел? Ты меня искал?

Мартинес протирает глаза.

— Наш замечательный Губернатор попросил меня поговорить с тобой, сказал, ты, кажется, не слишком счастлив здесь. Он знает, что мы друзья. Он просто хотел, чтобы я…

Мартинес неожиданно замолкает, затрудняясь подобрать слова. Ему действительно импонирует циничный, проницательный Стивенс. Тайно, в глубине души, Мартинес восхищается этим человеком – человеком образованным, человеком вдумчивым.

На мгновение Мартинес оборачивается и смотрит на человека в другом конце комнаты. Чужак по имени Рик держит забинтованное запястье, прислонившись к стене, уставившись куда-то в пустоту. Он будто глядит в бездну, пытаясь осознать жестокую реальность своего положения. Но в то же время, по крайней мере, в глазах Мартинеса, этот мужчина выглядит твёрдым, как скала, готовым убить при необходимости. Его покрытый густой щетиной волевой подбородок и морщинки в уголках глаз, образовавшиеся то ли от многолетней привычки смеяться, то ли от душевного потрясения и чрезмерной подозрительности — или всего вместе — кажется, делают из него человека из совсем другого теста. Если не высокообразованного человека, то, по крайней мере, того, с кем нужно считаться.

— Я не знаю, — бормочет, наконец, Мартинес, поворачиваясь к врачу, — Думаю, он просто хотел, чтобы я... убедился, что ты не создашь неприятностей.

Он вновь запинается.

— Он просто хочет убедиться, что ты всем доволен.

Теперь пришла очередь врача бросить пристальный взгляд на человека в другом конце комнаты, размышляя о чём-то.

Наконец Стивенс поворачивается к Мартинесу со своей фирменной ухмылкой на лице.

— Ох неужели?

* * *

Арена оживает под гул тяжёлого металла и гиеноподобные визги с трибун, и по команде, сварливый, скабрёзный, безграмотный мужчина, известный как Юджин Куни, выходит из тени северного вестибюля, напоминая обрюзгшего Спартака. Он носит старую защитную форму для игры в американский футбол, и держит в руке окровавленную биту, рукоятка которой обмотана изолентой.

Толпа подстрекает его, когда он проходит вдоль строя ходячих мертвецов, прикованных к столбам на краю арены. Существа тянут к нему руки, разевают гнилые рты, скрежещут почерневшими зубами и пускают чёрные нити желчи, поблёскивающие в лучах пыльного света. Юджин показывает им средний палец. Толпа взрывается одобрительными криками, и Юджин занимает своё место в центре арены, размахивая битой с чрезвычайно важным видом. Вонь разложения и горящего мусора смешивается с легким бризом.

Юджин крутит в руках биту и ждёт. Зрители тоже ждут. Вся арена, кажется, замерла в ожидании соперника.

* * *

Чуть выше трибун, в ложе для журналистов, стоя за Губернатором и глядя на арену, Гейб вслух задаётся вопросом.

— Вы уверены, босс?

Губернатор даже не смотрит на него.

— Шанс увидеть, как эта сука потерпит поражение без малейшего усилия с моей стороны? Да, я думаю, это хороший ход.

Шум, доносящийся с арены, привлекает их внимание к пятну света у южного входа.

Губернатор улыбается:

— Будет зрелищно.

* * *

Резким порывистым шагом она выходит на арену из тёмного коридора. Голова опущена, плечи расправлены под чёрной монашеской мантией, дреды развиваются на ветру, она двигается быстро и решительно, несмотря на раны и истощение, как будто ей предстоит всего-то схватить случайного кролика за холку. Она крепко сжимает в правой руке длинный, изогнутый меч.

Она появляется перед толпой так быстро, так естественно, так решительно, что её экзотическая натура и бесцеремонное появление, кажется, заставляют толпу на мгновение затаить дыхание, весь мир вокруг неё словно замирает в ожидании. Ожившие трупы тянутся к этой странной женщине со старинным мечом, когда она проходит мимо, окружая её словно попрошайки, вымаливающие подаяние. Она приближается к Юджину с бесстрастным выражением лица.

Юджин поднимает биту, выкрикивает какую-то пустую угрозу и набрасывается на неё.

Женщина парирует его выпад ударом в пах так ловко и молниеносно, как если бы мужчина двигался в замедленной съемке. Удар ногой в уязвимое место вызывает у него почти девичий визг при виде чудовища, заставляя его согнуться пополам в агонии. Зрители испускают сочувствующий стон.

Дальше следует движение резкое и точное, словно взмах кухонного ножа.

Женщина в плаще легко уворачивается, совершая своего рода низкий пируэт, и теперь, держа меч обеими руками, она наносит удар такой естественный, такой отработанный, точный и неизбежный, как если бы умение обращаться с мечом могло быть врождённым. Лезвие ручной ковки, секрет выплавки которого передавался ремесленниками из поколения в поколение, с едва различимым свистом отрубает голову Юджина Куни.

Мерцание стали, проблеск вольфрама, и череп мужчины, отсечённый с лёгкостью ленточной пилы, выглядят настолько сюрреалистично, что толпа реагирует несколько странно: среди людей слышится неловкий кашель, кое-где раздаётся нервный смех... а затем на трибуны обрушивается цунами молчания.

Внезапная тишина, что охватила пыльный стадион, настолько неуместна и несвоевременна, что буквально слышно, как отчленённая шея Юджина Куни извергает пенный гейзер крови, его обезглавленное тело падает на колени, словно тряпичная кукла, а затем на живот, образовывая бесформенную кучу в луже крови. Стадион наполняют возмущённые крики.

За грязными стёклами VIP-ложи жилистая фигура вскакивает на ноги. Губернатор в изумлении смотрит на арену, стиснув зубы, шипит:

— Какого. Хуя?!

Кажется, что людей на трибунах и в ложе на долгий момент поразил какой-то странный паралич. Гейб и Брюс смотрят сквозь стекло на арену, сжимая и разжимая кулаки. Губернатор пинает складной стул позади него, металлическая спинка бьётся о стену.

— Уведите её! — Губернатор указывает на женщину в центре арены — темнокожую амазонку с мечом в руках, пойманную в кольцо мертвецов, тянущих к ней своих гнилые руки. Он кричит на Гейба и Брюса.

— Уведите кусачих и УБЕРИТЕ ЕЁ С ГЛАЗ МОИХ! — ярость закипает в нём всё сильнее.

— Клянусь, я убью эту суку!

Гейб и Брюс спешат к двери и спотыкаются друг о друга, пытаясь выйти.

Внизу, на арене, женщина в плаще — никто даже не потрудился узнать её имя — изливает свой гнев на окружающих её ходячих мертвецов. Её движения напоминают танец.

Приклонив колено, она разворачивается и вонзает клинок в первого ходячего. Острое лезвие пронзает хрящи и связки умерщвлённой шеи, с лёгкостью отрубая голову.

Букет из крови и тканей расцветает в искусственном свете арены, когда отрубленная голова падает и катится по земле, поднимая облако пыли, и тело оседает наземь. Женщина снова разворачивается. Ещё одна голова отлетает, посылая фонтан жидкости в воздух. Ещё один разворот, и клинок со свистом разрубает очередную разложившуюся шею, и снова череп мертвеца слетает со своего рваного, кровавого основания. И снова разворот, и снова голова с плеч… и снова… и снова… и снова… пока земля не покрывается чёрной спинномозговой жидкостью, а женщина не начинает тяжело дышать.

В это время, Гейб и Брюс, оставаясь незамеченными толпой и темнокожей женщиной, достигают основания лестницы и мчатся к выходу на арену гоночного трека.

Толпа начинает реветь и освистывать женщину, выражая своё неодобрение, и трудно сказать, испытывают ли зрители гнев, страх, или волнение. Их возмущение, кажется, питает женщину изнутри. Она добивает оставшихся трёх мертвецов изящным сочетанием «гран плие», «жете» и смертельным «па-де-пируэт», меч бесшумно рубит головы, исполняя свой кровавый танец, землю затапливает ало-чёрная жидкость.

В этот самый момент Гейб пересекает безопасную зону вокруг гоночного трека. Следом за ним вплотную движется Брюс. Они приближаются к женщине со спины, и Гейб первый набрасывается на неё, словно у него всего один шанс на успех.

Женщина тяжело падает на землю, меч вылетает из её рук. Гейб и Брюс прижимают её к земле. С ее губ слетает возглас — с тех пор как она попала в Вудбери, она едва ли произнесла больше десяти слов. Она корчится на земле под их весом, прерывисто и мучительно глотая воздух, её лицо прижато к земле. Её тяжелое дыхание поднимает мелкие клубы пыли. Её взгляд наливается яростью и болью.

Зрители недоумённо наблюдают за происходящим, лишившись дара речи. На арене вновь воцаряется тишина, нарушаемая лишь хрипом задыхающейся женщины, прижатой к земле. Из ложи над трибунами доносится приглушённый щелчок.

Опьянённый яростью Губернатор появляется перед зрителями. Он так сильно сжимает кулаки, что ногти до крови впиваются в кожу.

— ЭЙ!

Глубокий прокуренный женский голос доносится откуда-то снизу. Губернатор останавливается у парапета.

— Эй ты, сукин сын! — владелицей голоса оказывается женщина в поношенном халате, сидящая в среднем ряду между двумя беспризорного вида мальчишками в лохмотьях. Она сердито смотрит на Губернатора. — Что, чёрт возьми, за дерьмо ты тут устроил?! Я не за этим привела сюда своих мальчиков! Я привела их посмотреть на безобидный постановочный бой. А это грёбаная резня! Я не хочу, чтобы мои мальчики смотрели на грёбаное убийство!

Толпа реагирует почти мгновенно, когда Гейб и Брюс насильно тащат строптивую амазонку с арены. Публика выражает своё неодобрение. Возмущённое бормотание растёт и сливается в гневные крики. Многие согласны с женщиной в халате, но какое-то более глубокое чувство теперь движет основной массой людей. Почти полтора года ада, голода, скуки и страха находят отражение в разгневанных воплях и криках.

— Ты травмировал их психику! — не успокаивается женщина, перекрикивая остальных.

— Я пришла сюда, рассчитывая, что увижу в худшем случае пару сломанных костей и выбитых зубов, но не более того! Это было слишком! ТЫ СЛУШАЕШЬ МЕНЯ?!

Губернатор замирает и смотрит на толпу, ярость, бурлящая в нём, словно пожар, сжигающий каждую клетку его тела, заставляет глаза слезиться, по позвоночнику пробегает холод, а глубоко в мозгу, он будто раскалывается надвое... контроль ... контролировать ситуацию... выжечь дотла… сжечь всё сейчас же.

Женщина на трибуне наблюдает, как он разворачивается и уходит.

— Эй, чёрт возьми! Я с тобой разговариваю! Не смей уходить! Вернись сейчас же!

Губернатор спускается по лестнице, не обращая внимания на свист и недовольные возгласы, в его мыслях лишь адские муки и месть.

* * *

Они бегут... мчатся сломя голову... теряясь в ночи, в кромешной темноте... они пробираются сквозь лес, отчаянно стремясь к укрытию своего лагеря. Три женщины... две из них в преклонном возрасте, а третья совсем молоденькая, чуть больше двадцати... они пробиваются сквозь листву и спутанные ветви деревьев, отчаянно пытаясь вернуться к импровизированной стоянке кемперов и домов на колёсах в километре к северу от них. Бедные женщины только хотели собрать немного дикой ежевики, но теперь они окружены. Пойманы в ловушку. Что пошло не так? Они передвигались так тихо, скрытно и проворно, неся ягоды в подолах своих юбок, соблюдали осторожность, старались не разговаривать друг с другом, общаясь только жестами ... и теперь ходячие окружают их со всех сторон, зловоние чувствуется повсюду, хор гортанного рычания за деревьями напоминает гул перемалывающей зерно молотилки. Одна из женщин вскрикивает, когда умерщвлённая рука вырывается из чащи, хватаясь за неё, разрывая юбку. Как это случилось так быстро? Ходячие появились из ниоткуда. Как монстры обнаружили их? Почти моментально ходячие трупы перекрыли им дорогу, отрезав им путь, окружив их. Женщины кричат в панике, их пронзительные крики становятся громче, они пытаются отбиться... их кровь смешивается с тёмно-фиолетовым соком ягод... теперь уже слишком поздно... поляна орошается кровью... их крики тонут в гуле неудержимых жерновов.

* * *

— Их стали называть Валдостскими женщинами, — говорит Лилли с дрожью, сидя на пожарной лестнице дома Остина, закутавшись в одеяло и рассказывая свою поучительную историю.

Они сидят тут чуть меньше часа, и уже успело стемнеть, огни прожекторов на арене давно померкли, а недовольные горожане разбрелись по своим лачугам. Теперь Остин сидит рядом с ней, курит самокрутку и внимательно слушает её странную историю. Его желудок сжимается от эмоций, которые он и сам не до конца понимает, но в которых должен разобраться, прежде чем пытаться что-то доказать, так что пока он слушает молча.

— Когда я была с Джошем и остальными... — продолжает Лилли усталым, лишенным эмоций голосом. — Они часто говорили «Будь осторожна... носи гигиеническую прокладку в течение всего менструального цикла, предварительно окунув её в уксус, чтобы замаскировать запах... а то плохо кончишь... как те Валдостские женщины».

Остин чуть слышно вздыхает.

— Я так понимаю, у одной из них были месячные.

— Именно, — говорит Лилли, поднимая повыше воротник и сильнее укутываясь в одеяло. — Оказывается, ходячие чуют запах менструальной крови, как акулы... для них это как чертов маяк.

— Господи.

— К счастью, у меня всё стабильно, как часы.

Она качает головой и ёжится.

— На двадцать восьмой день цикла я старалась не выходить наружу, оставаться в безопасности. С начала эпидемии я тщательно следила за своим графиком. Это одна из причин, благодаря которой я узнала. У меня была задержка. Я стала чувствительной, стала опухать… и задержка.

Остин кивает.

— Лилли, я только хочу, чтобы ты...

— Я не знаю... Я не знаю, — бормочет она, как будто даже не слушая его, — Это было бы радостное событие в любое другое время, но сейчас в этом сумасшедшем дерьмовом мире, в котором мы живём...

Остин дожидается пока она выскажется, а затем произносит очень тихо, очень мягко:

— Лилли, я просто хочу, чтобы ты знала кое-что. — он смотрит на неё влажными глазами. — Я хочу, чтобы этот ребёнок появился на свет.

Она смотрит на него. Молчание повисает в холодном воздухе. Она опускает взгляд. Тишина убивает Остина. Он хочет сказать гораздо больше, хочет доказать ей, что он искренен, хочет, чтобы она ему доверяла, но слова ускользают от него. Он не умеет красиво говорить.

Наконец она смотрит на него, её глаза наполняются слезами.

— Я тоже, — произносит она почти шёпотом и смеётся. Это утешительный смех, немного легкомысленный и истеричный, но, тем не менее, утешительный. — Боже, помоги мне... Я тоже ... Я тоже этого хочу.

Они заключают друг друга в объятия, и сидят так, обнявшись, ещё долгое время над холодной, ветреной пропастью у окна Остина. Слёзы катятся из их глаз.

Несколько мгновений спустя, Остин дотрагивается до её лица, вытирает ладонью слёзы с её щёк и улыбается.

— У нас всё получится. — бормочет он ей. — Должно получиться. Пошлем нахер этот конец света.

Она кивает, лаская его щёку.

— Ты прав, красавчик. С этим не поспоришь.

— Кроме того, — говорит он, — Губернатор теперь держит это место под контролем. Он сделал это место безопасным для нас... создал дом для нашего ребёнка.

Он нежно целует её в лоб, чувствуя уверенность, какой никогда не чувствовал в своей жизни.

— Ты была права с самого начала насчёт него. — Остин говорит тихо, обнимая её.

— Этот парень знает, что делает.

Глава 14.

Звук шагов эхом разносится по коридорам. Они уверенно и быстро приближаются, перепрыгивая через две ступеньки, привлекая внимание Гейба и Брюса, стоящих в темноте. Двое мужчин стоят у последнего бокса, в тенях, отбрасываемых электрическими лампочками, пытаясь отдышаться после попытки утихомирить темнокожую девушку.

Даже будучи такой хрупкой, она устроила настоящую борьбу. Борозды вздувается на мощных руках Гейба, где девушка оцарапала его, а Брюс осторожно трогает место под правым глазом, куда сучка дотянулась до него локтем. Но ничто не сравнится с тем вихрем, что сейчас надвигается на них по узкому коридору.

Приближающаяся фигура, подсвеченная сзади лампами клетки, отбрасывает длинную тень. Он останавливается, его кулаки крепко сжаты.

— Ну что? — спрашивает он, стоя на расстоянии тридцати футов. Его узкое лицо находится в тени, а голос разлетается эхом. — Она там? — его голос искажен эмоциями. — Вы привели её сюда? Она связана? НУ?!

Гейб с трудом сглатывает.

— Мы привели её сюда, но это было нелегко, чувак.

Брюс продолжает тяжело дышать, держа в огромной руке изысканный меч, словно ребёнок сломанную игрушку.

— Сумасшедшая сучка, — бормочет он.

Губернатор застывает перед ними, сверкая глазами, с трудом сдерживая гнев.

— Неважно... просто... просто... ДАЙ МНЕ ЭТУ ГРЕБАНУЮ ШТУКУ!

Он выхватывает меч у Брюса, который инстинктивно дергается за ним.

— Сэр? — произносит он низким неуверенным голосом.

Губернатор в гневе скрипит зубами, меряет шагами узкое пространство, сжимая меч так, что костяшки его пальцев белеют.

— Что эта сучка не поняла?! Я говорил ей... говорил, что буду с ней полегче... ей всего-то надо было сделать мне это чёртово одолжение... грёбаное одолжение! — его громкий голос буквально пригвождает мужчин к стене. — Она ведь согласилась помочь мне! ОНА СОГЛАСИЛАСЬ! — вены на его висках и шее пульсируют, он сжимает челюсть, язык судорожно облизывает губы. Филипп Блейк похож на зверя, метущегося в клетке. — Блять Блять! БЛЯТЬ! — он поворачивается к мужчинам. Он рычит, брызгая слюной. — У нас. Было. Соглашение!

Гейб пытается защищаться.

— Босс, если бы мы...

— Заткнись! ЗАТКНИСЬ, БЛЯДЬ!

Эхо разносится по коридору. Обрушившаяся тишина могла бы заморозить озеро.

Губернатор восстанавливает дыхание. Он успокаивается, последовательно вдыхая и выдыхая, при этом он держит меч в странном жесте, на секунду кажется, что он хочет напасть на своих людей.

— Отговорите меня войти туда и разрезать ее от шеи до пизды это хреновиной, — просит он.

Двое мужчин ему не отвечают. Они не знают, что сказать.

Висит мёртвая тишина.

* * *

В это мгновение раздаются ещё чьи-то шаги — тяжелые, быстрые, но крадущиеся, движущиеся через лабиринт подземных проходов и коридоров под треком. Приближающиеся в заплесневелой тишине лечебницы с южной стороны арены, эти шаги ещё достаточно далеки, чтобы быть незамеченными.

В этот самый момент, в импровизированной клинике, за считанные секунды до того, как станут известны последующие события, свет ламп начинает пульсировать и колебаться от перепадов напряжения генераторов на поверхности. Разгорающийся и затухающий свет, беспрестанное гудение ламп действуют Рику на нервы.

Он сидит в углу на каталке, наблюдая за тем, как доктор Стивенс моет руки в раковине. Измученный доктор глубоко вздыхает и потягивает уставшие мышцы спины. — Ну хорошо, — произносит доктор, снимая очки и потирая глаза. — Я ухожу домой, чтобы вздремнуть, или хотя бы попытаться это сделать. Я уже несколько дней не спал.

С другой стороны комнаты из подсобки выходит Элис, держа в одной руке шприц, и Нитромицин — сильнодействующий антибиотик — в другой. Она готовит иглу и поднимает взгляд на доктора.

— Ты в порядке?

— Да, в порядке... жив-здоров... ничто так не бодрит, как бутылка Столичной. Элис, зайдешь за мной, если случится что-то серьёзное? — он задумывается. — Если, конечно, я понадоблюсь.

— Без проблем, — отвечает она, подворачивая рукав Рика и натирая его руку спиртом. Она вводит ему лекарство, продолжая разговаривать с доктором. — Отдыхай.

— Спасибо, — отвечает он, и закрывав за собой дверь, уходит.

— Итак... — Рик смотрит на неё, пока она держит на месте инъекции марлю со спиртом. — Что между вами двумя? Вы...?

— Вместе? — она задумчиво улыбается, словно ее забавляет известная ей одной шутка. — Нет. Думаю, он был бы не против, и, честно говоря, он — хороший человек. Даже очень хороший. И очень мне нравится. — она пожимает плечами, выбрасывает использованный пузырёк в мусорку, и опускает рукав Рика. — Хоть сейчас и конец света... он все равно слишком стар для меня.

Лицо мужчины смягчается.

— Так что, ты...?

— Одинока? — Элис выдерживает паузу, глядя на него. — Да, но я не ищу никого, а у тебя кольцо на пальце, так что... — она останавливает себя. — Твоя жена жива? Извини, если я...

— Да. — он кивает. — Всё в порядке. Не переживай, я просто стараюсь поддержать разговор. Извини, если это прозвучало... — он вздыхает. — Итак, ты тоже врач? Медсестра? Парамедик? Типа этого?

Она подходит к заваленному вещами столу рядом со стеной. Что-то записывает в журнал.

— Если честно, я поступила в колледж на курсы дизайнера интерьеров, когда кусачие... ходячие, неважно... спутали мне все планы. Ещё несколько месяцев назад, я ничего не знала обо всём этом.

— А сейчас? Как ты всему этому научилась? — раненный мужчина кажется действительно заинтересованным. — Доктор Стивенс обучил тебя?

— По большей части, — кивает она, продолжая делать пометки в журнале, распределяя лекарства и записывая остатки. В Вудбери все запасы ограничены, особенно лекарства, и поэтому Стивенс установил тщательную систему учета, которую Элис скрупулезно поддерживает.

В повисшей паузе приближающиеся шаги достигают больничного коридора. Но они всё ещё далеко, чтобы быть услышанными Риком и Элис. Шаги приближаются быстро и целеустремлённо.

— Я всегда схватывала на лету, — рассказывает Элис. — Ещё с детства. Честно говоря, мне достаточно посмотреть один, максимум два раза — и я, в общем-то, могу всё повторить.

— Я впечатлён, — улыбается Рик.

— Не стоит. — она жестко смотрит на него. — Я так внимательна не чтобы быть особенной, просто больше никто не хочет этим заниматься. — она делает паузу и вздыхает. — Это звучит злобно? Говорю как стерва? Частенько бывает. Извини.

— Ничего страшного, — говорит Рик, не переставая улыбаться. — Даже и не думал. К тому же, ты права. — он смотрит на свою туго перевязанную культю. — Большинство людей ни на что не обращают внимания... — он поднимает взгляд на неё. — Они просто проживают жизнь, трясутся лишь о своем и даже не замечают, что происходит у них под носом. —снова опускает взгляд на руку и тихонько вздыхает.

Она смотрит на него.

— Что такое?

— Я скучаю по жене, — мягко отвечает он, опустив взгляд. — Я просто... не могу перестать думать о ней. — он делает долгую паузу... а затем продолжает: — Она беременна.

Элис удивленно смотрит на него.

— Серьёзно?

— Ага. До родов пара месяцев. — кивает Рик. — В последний раз, когда я её видел... она была... она была в порядке. — он с трудом сглатывает. — Дело в ребёнке... я не знаю, если...

С другой стороны комнаты распахивается дверь, обрывая его.

— Рик, вставай! СЕЙЧАС ЖЕ!

* * *

Заскочивший в больницу мужчина в выцветшей бандане и в покрытой пятнами пота безрукавке, держит в мускулистой руке мощную винтовку.

— Давай, уходим! — подгоняет он, подбегая к Рику и хватая его за руку. — СЕЙЧАС ЖЕ!

— Что? Ты какого хуя творишь?! — Рик дёргается назад, вырываясь из рук сумасшедшего. Элис тоже пятится с широко раскрытыми глазами.

Мартинес пристально смотрит в глаза Рика.

— Я спасаю твою жизнь.

Рик недоумённо моргает.

— В смысле? Как это спасаешь мою жизнь?!

— Я вытаскиваю тебя отсюда! Помогаю бежать! Давай же!

— Отпусти, чёрт! — Рик вырывает руку, его сердце бешено колотится.

Мартинес поднимает руку в жесте раскаяния.

— Ну хорошо. Послушай, извини. Просто нам надо спешить. Будет нелегко вывести тебя отсюда незамеченным. Я собираюсь вытащить тебя отсюда, но не могу украсть машину — у нас только пара заправленных, и их слишком сложно будет увести незаметно.

Рик и Элис обмениваются взволнованными взглядами, а затем Рик снова переводит взгляд на Мартинеса.

— Почему ты...?

— Если они заметят твое исчезновение прежде чем мы уйдём достаточно далеко, то они смогут догнать нас. Мы должны незаметно выбраться отсюда, чтобы об этом как можно дольше никто не узнал. — Мартинес переводит взгляд с Элис на Рика. — А сейчас, давай, уходим!

Рик делает глубокий вдох, обуреваемый противоречивыми эмоциями, прежде чем неохотно кивнуть мужчине. Он смотрит на Элис, затем снова на Мартинеса, который уже поворачивается и идёт в направлении двери.

— Стой! — Рик хватает Мартинеса, стоящего на выходе. — они сказали, что возле двери стоит охрана! Как мы пройдём мимо них?

Несмотря на адреналин в крови, Мартинес почти улыбается.

— Мы уже позаботились о них.

— Мы?! — Рик быстро выбегает за ним в коридор.

Оставшись в комнате одна, Элис смотрит на распахнутую дверь.

* * *

Они осторожно прокрадываются по центральному коридору, избегая островков света от висящих ламп, спускаются вниз по лестнице на следующий уровень, и делают два быстрых поворота. Всю дорогу Мартинес беззвучно молится, чтобы они остались незамеченными. Об этой афере известно только ему и Губернатору, а такие люди как Брюс и Гейб сначала стреляют, а лишь потом задают вопросы... вернее, уже не спрашивают. Когда они подходят к одному из подвальных отсеков, Мартинес тихо приподнимает руку в предупреждающем жесте. Мужчины останавливаются напротив двери.

— Думаю, ты уже встречал моего союзника, — шепчет Мартинес Рику, быстро открывая металлическую дверь.

В темноте бокса на бетонном полу двое распластались без сознания. Эта парочка — люди Губернатора, Денни и Лу, они сильно избиты и едва дышат. Над ними стоит третий человек, в спецназовской амуниции, с дубинкой в руке. Тяжело дыша, он сжимает кулаки.

— ГЛЕНН!

Рик нетвёрдой походкой заходит в комнату и подходит к молодому мужчине.

— Боже, Рик, ты жив! — молодой азиат в черном бронежилете обнимает Рика. Парнишка с круглым мальчишеским лицом, тёмными миндалевидными глазами и короткой стрижкой, он похож на новоиспеченного армейского рядового. Ну или за бойскаута, думает Мартинес, стоя в дверном проёме и наблюдая за небольшим воссоединением.

— Я думал, что ты мёртв, дружище, — говорит младший старшему. — Мартинес сказал мне, что видел тебя, но до последнего момента я не мог в это поверить. — парень смотрит на культю Рика. — Боже, Рик, сколько крови...

— Я в порядке, — отвечает Рик, опуская взгляд на окровавленную повязку, которую он держит возле живота. — Думаю, мне повезло, что это единственное, что забрал у меня этот урод. А как ты? — он похлопывает парня по плечу. — Мне сказали, что они отпустили тебя, когда ты им рассказал о тюрьме, чтобы проследовать за тобой.

Паренёк взрывается нервным смехом, по мнению Мартинеса, больше похожим на собачий кашель.

— Чувак, они не задали мне ни одного вопроса. — его лицо меняется — глаза сужаются, челюсть сжимается. Он опускает взгляд. — Рик, я провёл весь день в гараже, рядом с которым, держат Мишонн. — он замолкает, его глаза наполняются отвращением. — Рик...

Молодой человек снова замолкает. Он выглядит так, словно ему тяжело дышать, не точто объяснять произошедшее. Мартинес слушает его с другого конца комнаты. Он впервые слышит имя темнокожей девушки и по какой-то необъяснимой причине его звучание — Ми Шон? Мишонн? — заставляет его нервничать. Он не понимает, почему.

Рик похлопывает парня по плечу.

— Всё в порядке, Гленн, мы вытащим её отсюда и заберём с собой.

— Рик, я люблю Мегги, — наконец произносит парень, глядя на старшего мужчину влажными глазами. — И не хочу подвергать её опасности, но то, что я слышал, то, что они сделали с Мишонн. — он делает паузу. Смотрит на Рика и произносит дрожащим голосом: — Думаю, я сказал бы им всё, чтобы остановить их, — продолжает он, стыдясь сказанного, — но они ничего не спрашивали. — гневное молчание. — Похоже, они делали всё это, чтобы только позлить меня.

Тут самое время вступить Мартинесу и начать чертово шоу.

— Звучит убедительно, — произносит он низким мрачным голосом. Он угрюмо смотрит на обоих мужчин и продолжает: — Филипп, Губернатор — называйте, как хотите — он уже какое-то время перегибает палку. Я слышал, что он творит, слухи, разговоры... и не хотел верить. — Мартинес глубоко вздыхает. — Проще игнорировать, чтобы ничего не делать. Но когда я увидел тебя, — он кивает на Рика. — я подозревал, что этот «несчастный случай» связан с ним.

Рик и Гленн кивают друг другу. Мартинес замечает, что они молчаливо чем-то обмениваются друг с другом, но не реагирует.

— Он попросил меня поработать надзирателем, — Мартинес понижает голос, — присматривать за гаражом, где он держал Гленна. Но я и понятия не имел, что он держит здесь узников. Я в основном работаю охранником, всё своё время провожу у забора. — ещё один вздох. Он смотрит на мужчин на другой стороне комнаты. — Я не позволю этому и дальше продолжаться, и хочу помочь положить конец этому гребаному безумию. — он опускает взгляд на пол. — Ведь мы всё ещё люди, вашу мать!

Рик размышляет об этом, облизывая пересохшие губы, при этом морщины на его лице становятся глубже. Он смотрит на Гленна.

— Моя чертова одежда. — он переводит взгляд на Мартинеса. — Моя одежда! — Он качает головой. — Мы были одеты в защитное снаряжение, и когда доктор обрабатывал мою рану... кто-то зашёл и увидел, что было под моей рубашкой. — он медленно покачивает головой, смотрит на потертые стены, углы, покрытые ржавчиной или кровью. — Господи, — шепчет он.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает молодой человек.

— Комбинезон, оранжевая униформа, — бормочет Рик. — Вот как он узнал о тюрьме. Как я мог быть так чертовски глуп?

— Идемте! — Мартинес уже достаточно услышал, а часы тикают. — Мы должны выбираться отсюда.

Рик кивает Гленну и молодой человек щёлкает по козырьку своей кепки.

Затем троица выскальзывает из комнаты и движется по коридору в сторону выхода.

* * *

В течение последних мучительных десяти минут, Брюс и Гейб стоят на самом нижнем подвальном уровне, возле шлакобетонной стены рядом с камерой.

Перед ними взад и вперёд ходит Губернатор с катаной в руках, то выходя в пятно света грязных стоватных лампочек, то пропадая в тени, что-то бормоча себе под нос, с гневно горящими от злости глазами. Каждые несколько минут слышится приглушённый женский голос, едва различаемый за раздвижной дверью. С кем она разговаривает, черт возьми? Что творится в её голове?

Брюс и Гейб ожидают приказа, но решение все никак не приходит: Губернатор выглядит так, словно ведёт борьбу с собственными демоническими голосами, пытаясь разрубить мечом воздух и свои проблемы, время от времени гневно рыча: «Блядь... блядь... блядь... как... блядь... как это вообще блядь...?!»

В какой-то момент, Гейб рискует предположить:

— Эй, босс, почему бы нам не сосредоточиться на тюрьмах вниз по Олбани? Их там целая толпа...

— Заткнись, блядь! — прерывает его Губернатор. — Я должен достать новых кусачих для боёв! Я должен найти новых бойцов! Блядь!

— Босс, может нам... — присоединяется к разговору Брюс.

— ПИЗДЕЦ! — он разрубает воздух мечом. — Грёбаная сучка! — он поворачивается к гаражной двери и изо всех сил пинает ботинком по ржавым металлическим панелям. Дверь гремит и на ней остаётся вмятина размером с пузо свиньи. Гейб с Брюсом дёргаются от звука. — БЛЯДЬ! БЛЯДЬ! БЛЯДЬ! БЛЯДЬ! — Губернатор поворачивается к ним. — ОТКРОЙТЕ ЕЁ!!

Брюс и Гейб обмениваются быстрым, раздражённым взглядом, а затем Брюс направляется к двери, опускается на колени и хватается обеими руками за нижний край.

— Я хочу увидеть, как её блядские кишки вывалятся на землю, черт побери, — рычит Губернатор. Дверь поднимается и Губернатор резко вздрагивает, словно через него пробежала искра электрического тока. — СТОЯТЬ!

Брюс замирает с открытой наполовину дверью, его огромные руки удерживают её за край. Вдвоём с Гейбом они оборачиваются и смотрят на своего босса.

— Закрой её, — произносит Губернатор нормальным голосом, словно кто-то щёлкнул переключатель.

Брюс смотрит на него.

— Конечно, босс... но почему?

Губернатор потирает свой нос и глаза.

— Я лучше...

Мужчины выжидают. Снова обмениваются быстрым взглядом. Наконец Брюс облизывает свои губы.

— Босс, с вами все в порядке?

— Я отложу это на завтра, — мягко отвечает он. — Не хочу делать ничего такого, о чём позже буду сожалеть. — он глубоко вздыхает, потягивает шейные мышцы. Затем поворачивается и уходит. — Я должен рассмотреть это со всех сторон, — бормочет он про себя, даже не глядя на них. — Вернусь через пару часов.

Он исчезает за углом в конце коридора, исчезая в темноте словно призрак.

* * *

— ПОДОЖДИТЕ!

Голос раздаётся внезапно откуда-то из глубины коридора, из тени позади беглецов. И в первый момент Мартинес начинает думать, что его план провалился прежде, чем они успели сделать даже один шаг наружу.

— Пожалуйста, остановитесь!

Трое мужчин вздрагивают и замирают на углу пересечения тоннелей, Мартинес чувствует мурашки на задней стороне шеи. Один за другим они оборачиваются, сначала Мартинес, затем Рик, а потом Гленн. Все они тяжело дышат, их сердца сильно бьются, а дрожащие руки пытаются выхватить оружие. Они пытаются разглядеть, кто та неясная фигура, быстро приближающаяся в желтом конусе света.

— Постойте, — произносит девушка, свет нимбом освещает французскую косу, сплетенную из её светлых волос, а выбившиеся локоны обрамляют её девичье лицо. Халат лаборантки четко виднеется в тусклом свете прохода. Она приближается, запыхавшись.

— В чем дело, Элис? Чего ты хочешь? — громко спрашивает Рик.

— Я всё обдумала, — отвечает она неровным голосом, отдышавшись в темном и душном тоннеле. Где-то недалеко, уровнем выше, слышится завывание ветра на пустых трибунах и мостиках над ними. — Если вы уходите, — говорит она, — я хочу чтобы вы взяли нас с собой. Меня и доктора Стивенса.

Мужчины обмениваются напряжённым взглядом, но никто из них не отвечает.

— Где бы вы ни жили, там определённо лучше, чем здесь... и я уверена, что мы будем полезны для вашей беременной жены, — смотрит Элис на Рика.

Какое-то время Рик обдумывает её предложение. Затем выдавливает улыбку:

— Бесспорно, вы бы нам пригодились. На самом деле...

— Итак, мальчики и девочки, — прерывает их Мартинес. Его голос натянут, словно струна на пианино. — Нам нужно уходить.

* * *

Они быстро продвигаются по ветвящемуся тоннелю, а затем вниз по длинному скату, время уходит. Вскоре они достигают темноты зловонного подвала. Гленн примерно помнит, где держат Мишонн, но сбит с толку этими однотипными гаражными дверьми, раздражающе схожими из-за застарелой смазки и грязи, но он помнит, как его тащили по этому уровню. Наконец они находят последний узкий лабиринт отсека инженерных сетей.

— Я уверен, что это прямо за тем поворотом, — шепчет Гленн, когда они останавливаются в размышлении в тени двух пересекающихся коридоров.

— Хорошо, — мягко произносит Рик. — Забираем её, затем доктора, и уходим. — он смотрит на Мартинеса. — Как далеко отсюда до дома доктора, а оттуда до стены? Легко туда добраться?

— Постойте! — Мартинес поднимает руку в перчатке, а затем громко шепчет. — Постарайтесь... потише. Держитесь позади. — он осторожно всматривается в коридор за углом, а затем поворачивается к группе. — Я был бы очень удивлён, если бы Губернатор не оставил охрану рядом с вашей подругой.

— Может нам... — начинает говорить Рик.

— Идти туда — не лучшая идея, — предостерегает Мартинес. — Если, конечно, вы не хотите, чтобы вас пристрелили. Здесь все знают меня. Я пойду, а потом позову вас, когда всё будет кончено.

Никто не спорит.

Мартинес делает глубокий вдох, отряхивается, а затем поворачивает за угол, оставив троицу нервничать в темноте тоннеля.

Глен смотрит на Элис.

— Привет, я Гленн.

— Элис, — отвечает она нервозным голосом. — Приятно познакомиться.

Рик едва их слышит. Его сердце бьётся в унисон с часами в его голове. У них всего один шанс.

Глава 15.

– Эй, как дела, Гейб? — Мартинес машет и неторопливо подходит к последней гаражной двери, добродушно улыбаясь коренастому охраннику.

– Что, поставили охранять золотой запас?

Крепкий мужик в водолазке, спиной прислоняющийся к раздвижной двери, улыбается Мартинесу и качает головой.

– Не совсем. Тут эта сучка, которая бои запорола.

Мартинес подходит ближе и встает рядом с качком.

– Вот как...

– Она совсем бешеная, – ухмыляется Гейб. – Шеф не хочет рисковать.

Мартинес похотливо ухмыляется в ответ.

– Можно глянуть? Одним глазком, не разглядел во время боя. Вроде горячая штучка.

Гейб улыбается шире.

– О, да... была горячей. Но после Губернатора...

Удар прилетает из ниоткуда – быстрый, сильный удар в адамово яблоко громилы – лишает его не только кислорода, но и голоса. В полном шоке мужчина сгибается пополам, хватая ртом воздух.

Прикладом своего Гаранда 762 калибра Мартинес доводит дело до конца. С деревянным чмокающим звуком тупой конец ружья приходится Гейбу прямо в затылок.

Гейб падает лицом вниз, струйка крови из его затылка уже бежит по бетону. Мартинес кричит через плечо:

– ВСЕ ЧИСТО!

Они выбегают рысцой из теней в конце туннеля: глаза огромные, адреналин кипит. Рик мельком глядит на Гейба, затем поворачивается к Мартинесу и начинает что-то говорить, но Мартинес уже корячится у гаражной двери.

– Помогите – она вся погнута, не открывается, – кряхтит он, руками в перчатках ухватившись за нижний край двери.

Рик и Гленн подходят и приседают рядом, и втроем им удается приподнять дверь. Петли жалобно скрипят, дверь поддается только до половины.

Мужчины пригибаются под ней, Рик делает пару шагов в темное, затхлое помещение... он останавливается как вкопанный, парализованный видом своей подруги... В этот самый момент, где-то в самой подкорке своего сознания он понимает: война началась.

* * *

Женщина на полу темной клетки привязана руками к стене; она не сразу узнает своих друзей. Длинные косички свисают вниз, грудь поднимается короткими, болезненными вдохами, по каменному полу ведет кровавый след. Она пытается поднять голову и взглянуть невидящим взором.

– Боже... – едва выдавливает Рик, осторожно к ней приближаясь. – Ты...

Она вскидывает голову и плюет в него. Инстинктивно заслонив лицо, он дергается назад. Обезвоживание и переутомление превратили ее слюну в песок. Она пытается плюнуть снова.

– Эй, Мишонн, спокойно! – Рик присаживается перед ней на корточки. – Это я.– голосом помягче, – Мишонн, это Рик.

– Р-рик? – выдавливает она едва уловимым, угасающим, хриплым шепотом. Она пытается сфокусировать взгляд на нем. – Рик?

– Народ! – Рик поднимается и поворачивается к остальным. – Помогите ее развязать!

Троица спешит к веревкам, Элис осторожно освобождает одну ногу, Гленн пытается совладать с узлами на другой.

– О, боже... ты в порядке? – шепчет он.

– Н-нет... я совсем... не в порядке... – еще один сдавленный хрип женщины.

Рик и Мартинес распутывают узлы на запястьях.

Мартинес возится с веревкой, его переполняют противоречивые чувства, он ощущает запах этой бедной женщины, этот жар, исходящий от ее истерзанного тела. Воздух воняет отчаяньем: смесь смрада тела, гноящихся ран и жестокого секса. Ее штаны, обвязанные вокруг талии изолентой, все изодраны и усеяны мокрыми пятнами – кровь, слезы, сперма, пот, моча, слюна – последствия дней пыток. Ее кожа истерзана, словно кто-то прошелся наждаком по ее рукам и ногам.

Мартинес борется с желанием признаться во всём этим людям, раскрыть обман. Перед глазами все плывет. Голова кружится, подкатывает тошнота. Стоит ли того короткий миг безопасности этого сраного городка? Незначительного тактического преимущества? Чем, во имя всего святого, эта женщина заслужила подобное? На секунду Мартинес представляет, как Губернатор проделывает всё это с ним. Никогда в жизни Мартинес не был так запутан.

Веревки наконец поддаются, и женщина, вскрикнув, падает на пол.

Остальные отступают, мгновенье Мишонн распластавшись корчится на полу, прижимаясь лбом к бетонному полу. Рик приседает около нее, она пытается сделать вдох, пытается подняться, пытается найти свои вещи.

— Тебе помо...?

Внезапно женщина рывком поднимается на колени. Вся ее агония скрыта в одном упрямом, громком фырке.

Рик и остальные уставились на нее. Завороженные ее внезапным приливом энергии, они молча стоят вокруг нее, не зная, что сказать или сделать. Как они вытащат ее отсюда? Она же как паралитик, который пытается выбраться из коляски.

Одним рывком она встает на ноги, движимая лишь чистой яростью, ее руки сжаты в кулаки. Она сглатывает всю свою боль и оглядывает комнату. Затем она смотрит на Рика, ее голос звучит как старая пластинка: