Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466-1472 гг.

ОТ РЕДАКЦИИ

Укрепление культурных связей между советским и индийским народами сопровождается неуклонным ростом интереса советских читателей к истории великого индийского народа, к его богатой многовековой культуре. Все шире становится круг советских исследователей, изучающих различные области культуры Индии в ее прошлом и настоящем. В обстановке развития советско-индийской дружбы живой отклик у многочисленных советских читателей встретила глубокая по содержанию и увлекательная по изложению книга Джавахарлала Неру «Открытие Индии». Растет интерес и к всемирно известному старшему русскому описанию Индии XV в. — «Хожению за три моря» тверского купца Афанасия Никитина, который посетил в 1469-1472 гг. Бахманидское государство, достигшее в эти годы наибольшего могущества, и оставил запись своих наблюдений над бытом этой страны, выделяющуюся из всей литературы современных ей западноевропейских рассказов об Индии правдивостью и деловитостью, почти полным отсутствием сказочной фантастики.

«Хожение за три моря» неоднократно издавалось у нас и в переводах за рубежом; этому памятнику посвящено немало исследований и научно-популярных очерков; силами советских и индийских киноработников подготовлен фильм о Никитине; многие наблюдения Никитина оцениваются как исторически достоверные. Однако до сих пор не закончен старый спор о том, представляет ли «Хожение» свод записей, сделанных Никитиным во время его путешествия, или это рассказы, написанные им по черновым заметкам и воспоминаниям на обратном пути. Соответственно по-разному оцениваются и сохранившиеся списки «Хожения».

В настоящем издании, воспроизводящем три разновидности дошедших до нас текстов «Хожения», учтены новые данные, освещающие судьбу этого памятника в литературной традиции XV-XVII вв. Текстологическое исследование всего рукописного материала (Я. С. Лурье) подтверждает, что нет основания предполагать наличие двух авторских текстов — чернового и обработанного самим Никитиным, что «летописная» редакция «Хожения» лучше сохранила простую бытовую речь автора, тогда как уже в Троицком списке конца XV — начала XVI в. началось ее олитературивание. Но все же облик авторского текста восстанавливается показаниями обеих редакций, причем выясняется в ряде рассказов наличие несомненных следов того, что они были записаны под свежим впечатлением виденного. На отсутствие позднейшей обработки Никитиным своих записей указывают и некоторые противоречия между его первыми заметками об Индии и позднейшими записями.

Кроме исторического и географического комментария И. П. Петрушевского, дается исторический очерк М. К. Кудрявцева, характеризующей политическую и социальную обстановку в Бахманидском государстве, описание которого составляет главное содержание «Хожения». Общественно-политическое мировоззрение Никитина и его облик путешественника-писателя раскрывается в соответствующих статьях Я. С. Лурье и В. П. Адриановой-Перетц.

Статьи и комментарии к тексту «Хожения» имеют целью показать, что рассказ Никитина для русского читателя XV в., в отличие от тех фантастических повествований, которые до того времени внушали ему сказочные представления об Индии, был подлинным «открытием» реального облика этой великой страны.

ТРОИЦКИЙ СПИСОК КОНЦА XV - НАЧАЛА XVI В.[1]

/л. 369/ За молитву святых отець наших, господи Исусе Христе, сыне божий, помилуй мя{1} раба своего грешного Афонасья Микитина сына.

Се написах грешьное свое хожение за три моря: прьвое море Дербеньское, дория Хвалитьскаа{2}; второе море Индейское, дория[2] Гондустаньскаа{3}; третье море Черное, дория Стемъбольскаа{4}. Поидох от святого Спаса златоверхого{5} с его милостью, от великого князя Михаила Борисовичя{6} и от владыкы Генадия{7} Тверьскых, поидох на низ Волгою и приидох в манастырь к святей живоначалной Троици{8} и святым мучеником Борису и Глебу{9}; и у игумена ся благословив у Макария братьи; и с Колязина поидох на Углечь, со Углеча на Кострому ко князю Александру, с ыною грамотою. И князь велики отпустил мя всея Руси{10} доброволно. И на Плесо, в Новъгород Нижней к Михаилу к Киселеву к наместьнику и к пошьлиннику Ивану Сараеву пропустили доброволно.

А Василей Папин{11} /л. 369 об./ проехал в город, а яз ждал в Новегороде две недели посла татарьского ширвашина Асамъбега{12}, а ехал с кречаты от великого князя Ивана, а кречатов у него[3] девяносто. И поехал есми с ним на низ Волгою. И Казань есмя, и Орду{13}, и Услан, и Сарай{14}, и Берекезаны{15} проехали есмя доброволно.

И въехали есмя в Бузан реку{16}. И ту наехали нас три татарины поганыи и сказали нам лживые вести: Каисым солтан{17} стережет гостей в Бузани, а с ним три тысячи тотар. И посол ширвашин Асанбег дал им по одноряткы да по полотну, чтобы провели мимо Азътархан{18}. И они по одноряткы взяли, да весть дали в Хазъторохани царю. И яз свое судно покинул да полез есми на судно на послово и с товарищи[4]. Азътархан по месяцу ночи парусом, царь нас видел и татарове нам кликали: «Качьма{19}, не бегайте!» /л. 370/ И царь послал за нами всю свою орду. И по нашим грехом нас постигли на Бугуне{20}, застрелили у нас человека, а мы у них дву застрелили; и судно наше меншее стало на езу{21}, и оны его взяли часа того да розграбили, а моя рухлядь вся в меншем судне.

А болшим есмя судном дошли до моря, ино стало на усть Волгы на мели, и они нас туто взяли, да судно есмя взад тянули до езу. И тут судно наше болшее взяли, и 4 головы взяли русскые, а нас отпустили голими головами за море, а вверьх нас не пропустили вести деля. И пошли есмя к Дербеньти{22} двема суды: в одном судне посол Асамъбег, да тезикы{23}, да русаков нас 10 головами; а в другом судне 6 москвичь да 6 тверичь. И въстала фуръстовина{24} на море, да судно меншее разбило о берег, и пришли каитаки да людей поимали всех.

И пришли есмя в Дерьбенть. И ту Ва/л. 370 об./силей поздорову пришел, а мы пограблены. И бил есми челом Василью Папину да послу ширваншину Асанбегу, что есмя с ним пришли, чтобы ся печаловал о людех, что их поимали под Тархы{25} кайтаки{26}. И Осанбег печаловался и ездил на гору к Бултабегу. И Булатъбег послал скоро да к ширваншебегу: что судно руское разбило под Тархи, и кайтакы пришед людей поимали, а товар их розграбили. А ширваншабег[5] того часа послал посла к шурину своему Алильбегу кайтаческому князю{27}, что судно ся мое разбило под Тархы, и твои люди, пришед, людей поимали, а товар их пограбили; и ты бы мене деля люди ко мне прислал и товар их собрал, занеже те люди посланы на мое имя; а что тобе будет надобет бе у меня, и ты ко мне пришли, и яз тобе, своему брату, за то не стою и ты бы их отпустил /л. 371/ доброволно меня деля. И Алильбег того часа отослал людей всех в Дербент доброволно, а из Дербенту послали их к ширванши{28} в-рду его коитул{29}.

А мы поехали к ширъванше во и коитул и били есмя ему челом, чтобы нас пожаловал, чем доити до Руси. И он нам не дал ничего, ано нас много. И мы заплакав да розошлися кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь; а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли, а иные осталися в Шамахее{30}, а иные пошли роботать к Баке{31}.

А яз пошел к Дербенти, а из Дербенти к Баке, где огнь горить неугасимы; а из Баки пошел есми за море к Чебокару{32}, да тут есми жил в Чебокаре 6 месяць, да в Саре{33} жил месяц в Маздраньской земли{34}. А оттуды ко Амили{35}, и тут жил есми месяць. А оттуды к Димованту{36}, а из Димованту[6] ко Рею{37}. А ту[7] убили Шаусеня Алеевых детей и внучат Махметевых{38}, и он их про/л. 371 об./клял, ино 70 городов ся розвалило[8]. А из Дрея к Кашени{39}, и тут есми был месяць. А из Кашени к Наину{40}, а из Наина ко Ездеи{41}, и тут жил есми месяць. А из Диес{42} к Сырчану{43}, а из Сырчана к Тарому{44}, а фуники кормять животину, батман по 4 алтыны. А из Торома к Лару{45}, а из Лара к Бендерю{46}.

И тут есть пристанище Гурмызьское{47}, и тут есть море Индейское, а парьсейскым языком и Гондустаньскаа дория{48}; и оттуды ити морем до Гурмыза 4 мили{49}. А Гурмыз есть на острове, а ежедень поимает его море по двожды на день. И тут есми взял 1 Велик день, а пришел есми в Гурмыз за четыре недели до Велика дни. А то есми городы[9] не все писал, много городов великих. А в Гурмызе есть варное солнце, человека съжжеть. А в Гурмызе был есми месяц, а из Гурмыза пошел есми за море Индейское, по Велице дни в Фомину неделю, в таву{50}, с коньми{51}.

И шли есмя морем до Мошката{52} 10 дни; а от Мошката до /л. 372/ Дегу{53} 4 дни; от Дега Кузряту{54}; а от Кузрята Конбату, а тут ся родить краска{55} да лек{56}. А от Канбата{57} к Чивилю{58}, а от Чивиля есмя пошли в семую неделю по Велице дни, а шли есмя в таве 6 недель морем до Чивиля.

И тут есть Индейскаа страна, и люди ходят нагы все{59}, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу плетены, а все ходят брюхаты, дети родят на всякый год, а детей у них много, а мужы и жены все черны; яз хожу куды, ино за мною людей много, дивятся белому человеку.

А князь их - фота{60} на голове, а другаа на бедрах; а бояре у них ходят - фота на плеще, а другые на бедрах, а княгыни ходят - фота на плечем обогнута, а другаа на бедрах; а слугы княжия и боярьскые - фота на бедрах обогнута, да щит да меч в руках, а иные с сулицами, а ины с ножи, а иные с саблями, а иныи с лукы и стрелами; а все нагы, да босы, да болкаты; а жонки ходят голова не покрыта, а груди голы; /л. 372 об./ а паропкы да девочкы ходят нагы до 7 лет, а сором не покрыт.

А из Чювиля пошли есмя сухом до Пали{61} 8 дни до индейскые горы. А от Пали до Умри{62} 10 дни, то есть город индейскый. А от Умри до Чюнейря{63} 6 дний, и тут есть Асатъхан Чюнерьскые индейскые, а холоп Меликътучяров{64}[10], а держить, сказывают, седмь темь от Меликтучара. А Меликтучар седит на 20 тмах{65}; а бьется с кафары{66} 20 лет есть, то его побиють, то он побивает их многажды. Хан же езди на людех{67}, а слонов у него и коний много добрых, а людей у него много хорозанцев{68}; а привозять их из Хоросаньскые земли{69}, а иные из Орабаньскые земли{70}, а иные ис Тукърмескые земли, а иные ис Чеготаньскые земли{71}, а привозять все морем в тавах, Индейскые земли{72} корабли.

И яз грешный привезл жеребьца в Ындейскую /л. 373/ землю, дошел есми до Чюнеря бог дал поздорову все, а стал ми сто Рублев. Зима же у них стала с Троицина дни{73}. А зимовали есмя в Чюнейре, жили есмя два месяца; ежедень и нощь 4 месяца, а всюда вода да грязь. В те же дни у них орють да сеють пшеницу, да тутурган, да ногут{74}, да все съястное. Вино же у них чинять в великых[11] оресех{75} кози гундустаньскаа{76}; а брагу чинят в татну{77}, кони кормять нохотом, да варять кичирис{78}[12] с сахаром да кормять кони, да с маслом, порану же дають шьшени{79}. Во Индейской же земли кони ся у них не родят{80}, в их земли родятся волы да буволы, на тех же ездеть и товар иное возять, все делають.

Чюнер{81} же град есть на острову на каменом, не делан ничим, богомь сътворен; а ходять на гору день по единому человеку, дорога тесна, поити нелзя. Во Индейской земли гости ся ставять по подворьемь{82}, а ести варять на гости господарыни, и постелю стелять, и спять с гостьми, /л. 373 об./ сикишь илересънь ду житель берсень, достурь аврат чектур а сикишь муфут{83} любят белых людей. Зиме же у них ходят люди фота на бедрах, а другаа на плещем, а третья на голове; а князи и бояря тогда въздевають на собя порткы, да сорочицу, да кавтан, да фота по плечем, да другою ся опояшеть, а третьею фотою главу обертить; а се оло, оло, абрь оло ак, оло керим, оло рагым{84}.

А в том Чюнере хан у меня взял жерепца{85}, а уведал, что яз не бесерменин{86}, русин, и он молвит: «И жерепца дам, да тысячю золотых дам, а стань в веру нашу в Махмет дени{87}; а не станешь в веру нашу в Махмет дени, и жерепца возму и тысячю золотых на главе твоей возму». А срок учинил на 4 дни, в говейно успении на Спасов день. И господь бог смиловася на свой честный праздник, не отстави от меня милости своея грешного и не по/л. 374/веле погыбнути в Чюнере с нечестивыми; и канун Спасова дни приехал хозяйочи{88} Махмет хоросанець, бил есми челом ему, чтобы ся о мне печаловал; и он ездил к хану в город, да мене отпросил, чтобы мя в веру не поставили, да и жерепца моего у него взял. Таково господарево чюдо на Спасов день! Ино,[13] братья[14] русьстии християне, кто хочет поити в Ындейскую землю, и ты остави веру свою на Руси, да въскликну[15] Махмета, да поиди в Густаньскую землю.

Мене[16] за лгали псы бесермена,[17] а сказывали всего много нашего товару, ано нет ничего на нашу землю; все товар бело на бесермьньскую землю, перец да краска, то дешево; ино возят аче морем, иныи пошлины не дають. А люди иные нам провести пошлины не дадут, и пошлины много, а разбойников на море много. А розбивають все кофары, ни крестияне, ни бесерьмена{89}; а молятся каменным болваном, а Христа не знають.

А ис Чюнеря есмя вышли /л. 374 об./ на Успение Пречистые к Бедерю{90} к большему их граду. А шли есмя месяць; а от Бедеря до Кулонкеря{91} 5 дний; а от Кулонгеря до Кельбергу{92} 5 дни. Промежю тех великых градов много градов; на всяк день по три грады, а на иной день и 4 грады; колко ковъв{93}[18], толко градов. А от Чювиля до Чюнейря 20 ковов, а от Чюнеря до Бедеря 40 ковов, а от Бедеря до Колуньгеря 9 ковов, а от Бедеря до Колубергу 9 ковов.

В Бедери же торг на кони, да на товар, да камкы{94}, на шелк и на всякой иной товар, да купити в нем люди черные; а иные в нем купли нет. Да все товар их гундостаньской, да соястной все овощь, а на Русьскую землю товара нет. А все черные, а все злодеи, а жонки все бляди, да ведь[19], да тать, да ложь, да зельи, господаря морять.

Во Индейской земли княжать все хоросанци, и бояре все хоросанци{95}; а гу/л. 375/ндустанци все пешиходы[20], а ходят борзо, а все нагыда босы, да щит в руце, а в другой мечь, а иные слугы с великими с прямимы лукы да стрелами. А бой их все слоны, да пеших пускают наперед, хоросанци на конехь да в доспесех, и кони и сами; а к слоном вяжуть к рылу{96} да к зубом великие мечи по кендарю кованы, да оболочат их в доспех булатный, да на них учинены городъкы, да и в горотъке по 12 человек в доспесех, да все с пушками{97} да стрелами.

Есть у них одно место, шихб Алудин пир{98} атыр бозар алядинанд{99}, на год един бозар, съеждается вся страна Индейская торговати, да торгуют 10 дний; от Бедеря 12 ковов, приводят коней до 20 тысящь продают, всякый товар свозят; во Гондустаньской земли той торг лучший, всякый товар продают, купят, /л. 375 об./ на память шиха Аладина, на руськый праздник на Покров святые богородица. Есть в том Алянде и птица гукук{100}, летает ночи, а кличет «гукук». А на которой хоромине седить, то тут человек умреть; а къто ее хочет убити, ино у нее изо рта огнь выйдет. А мамонь{101} ходят ночи да имають куры, а живуть в горе или в каменье. А обезьяны то те живуть по лесу, да у них есть князь обезьяньскый, да ходить ратию своею{102}, да кто их заимаеть, и они ся жалують князю своему, и он посылает на того свою рать, и они, пришед на град, и дворы разволяють и людей побьют. А рати их, сказывають, велми много, и языкы их есть свои, а детей родять много; да которой родится не в отца, не в матерь, ини тех мечють по дорогам; ины гондустанци тех имают да учать их всякому рукоделью, а иных прод/л. 376/ають ночи, чтоб взад не знали побежати, а иных учат базы миканет{103}.

Весна же у них стала с Покрова святые богородица{104}; а празднують шиху Аладину{105} и весне две недели по Покрове, а празднуют 8 дни; а весну держать 3 месяца, а лето 3 месяца, а зиму 3 месяца, а осень 3 месяца. В Бедери же их стол Гундустану бесерменьскому{106}. А град есть велик, а людей много велмии; а салтан велик[21] 20 лет{107}, а держать бояре, а княжат[22] фарасанци{108}, а воюють[23] все хоросанци.

Есть хоросанець Меликтучар[24] боярин{109}, ино у него рати[25] двесте тысячь, а у Мелик-хана 100 тысячь, а у Харат-хана{110} 20 тысячь; а много тех ханов по 10 тысячь рати. А с салтаном выходят 300 тысяч рати своей. А земля людна велми, а сельскые люди голы велми, а бояре силны добре и пышны велми{111}; а все их носять на кровати своеих на сребряных, да пред ними[26] водят кони в снастех /л. 376 об./ золотых до 20; а на конех за ними[27] 300 человек, а пеших 500 человек, да трубников 10, да нагарников{112} 10 человек, да свирелников 10 человек. Султан же выещаеть на потеху с матерью да с женою, ино с ним человеков на конех 10 тысящь, а пеших 50 тысящь, а слонов водят 200 наряженых в доспесех золочоных{113}, да пред ним 100 человек трубников, да плясцев 100 человек, да коней простых 300 в снастех золотых, да обезьян за ним 100, да блядей 100, а все гаурыкы{114}.

В султанов же двор 7-ры ворота, а в воротех седят по 100 сторожев да по 100 писцев кофаров; кто поидеть, ини записывають, а кто выйдет, ини записывають; а гарипов{115} не пускають в град. А двор же его чюден велми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да золотом описан велми чюдно; да во дворе у него /л. 377/ суды розные.

Город же Бедерь стерегут в нощи тысяча человек кутоваловых{116}, а ездять на конех да в доспесех, да у всех по светычю. А яз жорепца своего продал в Бедери, да наложил есми у него[28] 60 да и 8 футунов{117}, а кормил есми его год. В Бедери же змии ходят по улицам, а длина ее две сажени. Приидох же в Бедерь о заговейне о Филипове{118} ис Кулонгеря и продах жеребца своего о Рожестве, и тут бых до великого заговейна в Бедери и познася со многыми индеяны и сказах им веру свою, что есми не бесерменин исаядениени{119} есмь християнин, а имя ми Офонасей, а бесерменьское имя хозя Исуф Хоросани{120}. И они же не учали ся от меня крыти ни о чем, ни о естве, ни о торговле, ни о маназу{121}, ни о иных вещех, ни жон своих не учали крыти.

Да о вере же о их распытах все, и оны сказывают: веруем в Адама{122}, /л. 377 об./ а Буты, кажуть, то есть Адам и род его весь.[29] А вер[30] в Индеи всех 80 и 4 веры{123}[31], а все веруют в Бута{124}; а вера с верою ни[32] пиеть, ни ясть, ни женится[33], а иные же боранину, да[34] куры, да[35] рыбу, да[36] яйца ядять, а воловины не ядять[37] никакаа вера.[38]

В Бедери же бых 4 месяца и свещахся с индеяны поити к Первоти, то их Ерусалим, а по бесерменьскыи Мягъкат, де их бутхана{125}. Там же поидох с индеяны да будутханы месяц, и торгу у бутьханы 5 дни. А бутхана же велми велика есть, с пол-Твери, камена, да резаны по ней деяния Бутовые, около ее всея 12 резано венцев, как Бут чюдеса творил, как ся им являл многыми образы: первое человеческым образом являлся; другое человек, а нос слонов; третье человек, а виденье обезьанино; в четвертые человек, а образом лютого зверя, являлся им все с хво/л. 378/стом, а вырезан на камени, а хвост через него сажень. К бухану же съеждается вся страна Индейскаа на чюдо Бутово; да у бутханы бреются старые жонкы и девки, а бреють на собе все волосы, и бороды, и головы, да поидут к бутхану; да со всякые головы емлють по две шекшени пошлини{126} на Бута, а с коней по четыре футы; а съежшается к бухану всех людей бысть азар лек вахт башет сат азаре лек{127}. В бухане же Бут вырезан ис камени, велми велик, да хвост у него через него, да руку правую поднял высоко да простер, акы Устьян царь Царяградскы{128}, а в левой руце у него копие, а на нем нет ничево, а гузно у него обязано ширинкою, а виденье обезьянино, а иные Буты нагы, нет ничево, кот ачюк, а жонкы Бутавы нагы вырезаны и с соромом, и з детми, а перет Бутом же стоит вол велми велик, а вырезан ис камени ис черного, а весь позолочен, /л. 378 об./ а целують его в копыто, а сыплют на него цветы, и на Бута сыплют цветы.

Индеяне же не ядят никоторого мяса, ни яловичины, ни боранины, ни курятины, ни[39] рыбы ли свинины, а свиней же у них велми много; а ядят же днем двожды, а ночи не ядять, а вина не пиють, ни сыдны; а с бесермены не пиють, ни ядять. А ества же их плоха, а один с-дним ни пиеть, ни ясть, ни с женою{129}; а ядят брынець{130}, да кичири{131} с маслом, да травы розные ядят, все рукою правою, а левою не приимется ни за что; а ножа не держать, а лъжици не знають; а на дорозе кто же собе варит кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермян скрыются, чтобы не посмотрил ни в…