Холодная кровь

Глава 4

Как ни удивительно, спала Агна на новом месте крепко, и снились ей леса зелёные, облитые тягучим жёлтым солнечным светом. Казалось, воздух светился и пах, наполненный цветочной патокой, и был так сладок, что дышалось с трудом, и голова шла кругом. Еще снилось поставленное неведомо кем средь чащи лесной древнее капище, громоздились птицы на вершинах деревянных, от времени мхом покрытых истуканов. И так хорошо было, спокойно на душе в этом месте, что уходить никуда не хотелось, сидела бы до самого заката и слушала, как шуршит трава под ногами, колышет ветерок соцветия белых ромашек, как звенит воздух чистотой, и поют птицы. Агна закрыла глаза, наслаждаясь священным торжеством жизни, сама становясь частью его, как вдруг что-то случилось – смолкли птицы, и потемнело вдруг разом, подул холодный ветер, нагнав на ясное небо глыбы сажевых туч. Агна почувствовала, как тонуть начала, теряя твердь под собой, глянула вниз – ноги вязнуть стали, будто в песке зыбучем, утягивая под землю, что топкой, как трясина, становилась.

Агна всколыхнулась в постели, да так, что зацепила случайно крынку с водой, что на ночь рядом с собой поставила, опрокинула ее, та об пол и раскололось на черепки, разбрызгав воду. Послышался топот за дверью, створка распахнулась.

–Ты чего? – просунула простоволосую голову одна из челядинок – переступать через порог не решилась.

– Приснилось что-то, – рассеяно ответила Агна и провела по растрепавшимся волосам дрожащей рукой. Отдышаться не могла, но страх постепенно отпускал, боль, что скручивала всё тело, помалу унялась.

– Жили себе спокойно, нет вот – пустили неведомо кого, – просочилось недовольное ворчание в щель из соседней клетушки.

– Просыпаться уже пора, а ты спишь всё, – шикнула в ответ старшая, возвращаясь к себе, так и не сказав Агне ни слова больше.

Оставшись одна, Агна оглядела простую, но не малую клеть, куда вчера привели её переночевать, а то, что к чернавкам подселили, её нисколько не удивило – с княжичей станется. Да и не знают они, кто она и чьего рода, потому сердиться на них не следовало, но не получалось, ведь как не плети нить, а привезли её сюда силой. Да если и узнают, нрава скверного всё равно не спрячешь. Им хоть чернавка, хоть княжна – всё одно, если в крови жестокость холодная – она никуда не денется.

Остатки страшного сна сползли с Агны, покалывало только кончики пальцев да ступни, и сердце ещё билось неспокойно, и пот этот липкий на шее и вдоль спины проступил – душно. Во рту сухо, а вода вся на полу осталась. Сон растолковать несложно было, ведь увязла она на беду тут – и не гадай, всё и так ясно. И чего ждать от неприятелей? Не знала княжна, а потому готовой нужно быть ко всему. И всё же вразумить не могла она – зачем потащили с собой? Издёвки ради? Ведь всё одно не скажет ничего, и не смогут выпытать из неё ни слова – это она с самого начала дала понять, а то, что Вротислав охоч руки свои пускать – управу Агна на него найдёт.

Вспомнила княжна – вчера о́трок прибегал, оповестил, что братья толковать с ней утром станут – повернулась, рукой скользнула под подушку, нащупав прохладу стали, сомкнув пальцы, нож вытащила, к груди приложила, согревая отцов подарок у сердца – пусть только попробует приблизиться! Не зря Воймирко малость обороняться учил от зверя лесного – княжичи от тех не шибко отличались. Посидев ещё немного, Агна откинула тяжёлое меховое покрывало, поднялась торопливо, надев мягкую обувь – пол холодный в это время. Прошла к столу, взяв лучин, подожгла от углей в очаге, расставила в клети, стало ещё спокойнее.

Тихонько собрала осколки и на стол их положила, к окну прошла, отодвигая волок – свежесть утренняя пахнула в лицо запахом осени глубокой и холодной, на небе бледном ещё стыло блестели бусинками звёзды, но скоро и они погаснут – утро занималось хоть и медленно, но неотвратимо, как и должно быть. Да не желала она такого скорого утра, и видеться с осхарскими княжичами. Впору хоть побег учиняй. Агна даже разозлилась на себя за собственное малодушие, да только как не тревожиться, ведь от о́трока узнала, что князя Найтара в городище не было, и вернётся неизвестно когда. Закрыв окошко, Агна вернулась к постели, заправила её хорошенько, нашла наряд в мешке своём с добром скромным. Выбрала платье попроще, что имелось у неё, из мягкого льна – под низ, и ещё одно – тёплое из сукна не крашенного, и пока одевалась да волосы в косу тугую заплетала, послышались голоса за дверью – просыпалась челядь. Недовольное ворчание и смешки обрывистые, шёпоты – наверное, о ней толковали, о чужеземке, что княжичи с собой приволокли. Как бы Агне это не нравилась, а поделать ничего не могла, пока она здесь пленница, и никто не поверит ей, посмеются только. Только князя ждать – уж он-то её речи поймёт. Должен.

Как в клети совсем светло стало, Агна погасила лучины. Не знала, чем себя и занять. К окну подходила, выглядывала, да только, кроме клочка неба да высокой городни из толстых вязовых колод, ничего и не видела. Тогда неутешно на лавку опускалась, кладя ладонь на рукоять, что спрятана были в складках платья, на дверь запертую смотрела, слушая зыбкую тишину – чернавки уж все разошлись, поутренничав, по делам своим, к ней не заходили, и Агна поняла, что неспроста – видать, приказали. Как ещё замок на дверь не повесили. Да куда оно побежит? Тут в самом тереме заблудишься, один детинец чего стоит, огромный со стенами дубовыми в два ряда, башнями высокими – не так просто пройти мимо стражников. Родной Збрутич – не маленькое княжество, а против Роудука и не поставишь. Стены массивные так и давили, хоть отстроен, видно, не так уж давно – по срубкам, ещё не иссушенным солнцем, не почерневшим от времени. Неприветливые были стены, а может, отвыкла она от хором высоких сумрачных – всё на воле да на земле. Когда за дверью шаги торопливые гулкие послышались, княжна так и вспорхнула с лавки, вытягиваясь тетивой, да напрасно – чернавка пришла. Из разговора вчерашнего помнила имя её – Катая. Та, что раздосадована шибко была её появлением.

– На, вот, – едва ли не бросила на стол яства, что принесла, плошки глиняные так и грохнули, – с тобой не хватало мне ещё возиться, – буркнула она, хмуря тонкие брови.

Едва Агна стерпела слова резкие – проучить бы за дерзость, да с чего с той взять – каковы хозяева таковы и слуги. А она тут даже не гостья.

– Забери всё и унеси.

Та только подбоченилась, сузив в гневе и без того раскосые глаза.

– Сама и уноси, – хмыкнула, – будет ещё тут нос воротить, не получишь ни крошки до самого вечера, раз не голодная, – развернулась и назад к двери пошла.

Агна было спохватилась, да одёрнула себя – не станет ничего выведывать. Подождёт. Хотя княжичи явно не торопились звать её. И уж мысли стали вкрадываться разные, мельтешить – не забыли ли о ней? Да только как мелькнули в памяти глаза сумрачные стылые княжича старшего, сомнения вмиг рассеялись – нет, этот не забудет, всю душу выпотрошит, а своё получит. Но и Агна не так проста, как думают они, только девка она и есть девка – на скамью и под подол, а там докажи, кто смел. А потому оружие то, зуб острый, что висел на поясе, одной-единственной защитой ей был.

Время текло медленно, и казалось, уж обедня скоро – до того невыносимо стало ожидание, внутри дрожало и сжималось всё от предчувствия дурного, хоть в пору самой иди и требуй поскорее со всем разобраться. Как раздался грохот шагов – не ступал, а бежал кто-то. В дверь просунулась светлая голова о́трока.

– Заходи уже, – сердито велела Агна, закрывая войлок окошка.

– Велено мне тебя привести, – виновато склонил голову, смотря смущённо, и негодование, что растравлено было ожиданием тягучим, улетучилось разом.

– Кем велено? – на всякий случай уточнила Агна, проходя к выходу.

– Княжичем Анара́дом.

–А тебя-то как нарекли родичи? – посмотрела ему в лицо, подходя ближе.

Отрок рослым оказался – едва не с ней вровень, вырастит юношей удалым.

– Нет у меня родичей, – буркнул он, разворачиваясь, спеша разговор зародившийся скорее прервать. – А зовут меня Грошко.

– Так были же?

Отрок через плечо обернулся, пронизывая ясными голубыми глазами, которые тут же погасли, будто замутились воспоминаниями.

– Ну, были. Забрал их Коган.

Агна так и закаменела, как в пол вросла.

– Как Коган? Зачем?

– Не знаю, мал был, ещё разговаривать не мог, да и не помню их. Пошли, велено же скорее, – поторопил сердито и пустился чуть ли не бегом по лестнице – поди, догони.

Мысли замельтеши в голове беспорядочно, и внутри ещё мрачнее стало, из услышанного Агна так ничего и не поняла. Шла за Грошко молча, о́трок вёл через переходы сумрачные да двор небольшой, но уже полнившийся людьми, пока не оказались они перед крыльцом высоченным княжеским, что занимал едва ли не два яруса. Агна будто от морока очнулась, огляделась. По небу прозрачные облака текли, озарённые бледным золотом – утро уж вступало в силу, тени становились глубокими и синими, и воздухе собиралось последнее тепло. Агна заметила, что трава тут ссохшаяся вся, опутанная паутиной, в то время как на лугах ещё пасутся стада – осень тут будто торопилась к своему исходу. Сруб терема скалой нависал, добротный, на века поставленный, с оконцами небольшими, кровли коньками венчанные со звериными головами. А больше Агна и рассмотреть ничего не смогла, чтобы не отстать от Грошко, поспешила, поднимаясь по высоким ступеням, и едва не выдохлась от такого крутого подъёма.

Вошли они в горницу, на удивление светлую, чем думалось. Здесь пахло совсем иначе, чем в избах чернавок: горечью и крепостью – мужичком духом. И сразу ясно стало, что женщин здесь меньше, а может, и вовсе нет. Едва они с Грошко прошли столбы резные, что подпирали расписной балочный потолок, Агна увидела длинный стол, застеленный скатертью белоснежной с выставленной на ней щедрой снедью, за ним уже сидели княжичи – старший и младший. Появление девушки приглушило их голоса – они о чём-то разговаривали и смокли, когда Агна приблизилась. Ни один из княжичей не шелохнулся почтенно приветствовать девушку – оно и понятно. Она для них по-прежнему девка из хоть и вольного, но простого роду.

Агна набрала в грудь воздуха, поняв, что и не дышала, но желать здравия тоже не стала. Вротислав чуть голову русоволосую набок склонил, и взгляд его больше от неё не отлипал. Старший княжич – Анара́д – напротив, будто и смотреть на неё не желал, только вскользь как-то полоснул прохладой, сидел на скамье расслабленно, ворот его рубахи распахнут, поблёскивало на шее сильной гривна витая, но душно тут не было, напротив, прохладно даже – такую хоромину не просто протопить так скоро.

– Садись, – велел Анара́д, – а ты ступай, только далеко не уходи, – наказал он отроку.

Грошко, приклонив низко голову, отступил вмиг, и его как ветром сдуло, только и слышны торопливые удаляющиеся шаги, что эхом отдаляясь по полупустым углам, ударили в грудь, подняв в Агне ещё большую тревогу. Она прошла, не торопясь, не обращая внимания, как похолодели пальцы, и нутро сжималось, присела на скамью напротив братьев.

Агна удивилась даже приглашению такому щедрому девке простой – по-ихнему, хоть и жрице будущей: в горницу пригласить и за стол хозяйский посадить, будто ровню. Нет-нет, а мысли беспокойные всколыхнулись – догадались ли? Но нет – откуда?

– Угощайся, – приветливо улыбнулся Вротислав.

На столе чары с медовухой пахучей, лоток со щукой печёной – видно, они уже поутренничали давно и разговаривали о чём-то. Агна подняла глаза на Вротислава, тот продолжал вникать в неё, играючи скользя взглядом по шее, груди, так, что хотелось немедленно прикрыться от взора его горячего. Посмотрела на Анара́да да пристыла к скамье. Чего вдруг – сама не поняла, но от того, как гулял в его взгляде какой-то шалый ветерок и, вместе с тем, сосредоточенно были сведены брови, внутри живота жар непонятный всколыхнулся, что Агне совсем не понравилось.

Он, не заподозрив ни о чём, оглядел вскользь, потянулся за чаркой. И не хотелось смотреть на него совсем, но не получалось, взгляд возвращался к нему, пристывая – понять бы, чем заняты мысли княжича. Да только отрешённость равнодушная его разгоняла в ней холодные волны. И совсем не уместно вспомнила Воймирко – так же иногда сидел он задумчивый, так же сквозил в его взгляде туман шальной.

– Как спалось на новом месте? – ожил Анара́д, голос его прозвучал, как из глубин пещеры – холодно и гулко, под самую кожу забрался.

Агна вздрогнула, глянув на княжича – муть в его взоре рассеялась немного, и теперь смотрел с вниманием, хоть и так же прохладно – да ей по-другому и не нужно. Агна вспомнила сон свой запутанный, подбородок выше подняла, не ответила, выдержала его пронзительный взгляд.

– Так и быть, – сощурил он охмелённые неприязнью глаза, – попытаюсь донести суть твоего пребывания здесь, к сожалению, на нашу неудачу.

Агна сжала губы, пропуская через себя его колкость – пусть говорит, что хочет, хоть его слова каждый раз выдавливали воздух из груди, невольно обжигали. Она набрала в грудь воздух, сжимая на коленях складки платья, унимая дрожь.

– Пятнадцать зим назад пропал князь Ворута – мой отец. До недавнего времени я думал, что он мёртв. Мне стало известно, что жрец Воймирко что-то знает о том, что случилось здесь много лет назад: кто пытался сжечь княжество – в пожаре погибла и княгиня.

Агна приподняла брови – признать, рассказ его короткий удивил: именно о князе Роудука поведала ей Ерия перед отъездом, а о матери княжича о пожаре – нет. Но чтобы Воймирко был как-то причастен к тому – такого не может быть, он честен с ней, и поведал бы.

– Как я могу вам верить?

– Это правда, – подтвердил Вротислав, будто его слова могут быть только искренни.

– А с чего вы взяли, что Воймирко знает что-то?

Анара́д натужно вдохнул, видимо, терпение его быстро источалось.

– Он служит Когану, а они – наши враги, – ответил княжич.

Агна вытянулась, пытаясь уместить всё в голове.

– Князь Ворута отказал им в одной просьбе, – продолжил Вротислав, посерьёзнев разом, – и те наслали на род осхарцев проклятие. А чтобы от него избавиться, нам нужно найти Воймирко, который был приближен к князю. Он знает многое – Ворута доверял ему. А потом – как сгинул князь – жрец бежал, унеся все тайны с собой.

Агна опустила глаза, раздумывая, а потом подняла на него взор.

– А если всё же князь Ворута мёртв, и твои попытки найти его напрасны? Дай мне какую-нибудь вещь князя, что носил он у своего тела…

Взгляд Анара́да застыл, в нём некоторое время буйство творилось, но вскоре утихло, будто примиряясь с просьбой, что далось ему – видно – с трудом.

– …Я посмотрю, насколько правда то, что тебе твердят, княжич. Ты, верно, одно забываешь – что я всё же жрица и волхвовать могу. Мне нужно знать, что ты не обманываешь меня.

Княжич посмотрел на неё, а внутри всё на лоскуты рвало – всё же опасный у него взгляд и лучше избегать его.

Анара́д выпустил чару из рук, протянул к шее, сорвав гривну, покрутил её между пальцами, раздумывая недолго, протянул девушке.

Приняв его, тяжёлое и горячее от тела княжича, Агна попыталась рассеять все мысли ненужные, повертела в руках осторожно, оглаживая подушечками пальцем свитые в жгуты серебряные прутья, натертые до блеска кожей, зажала между ладоней, глаза закрыв и призывая волю и разрешение Богини Судеб Макоши открыть ей и показать, жив ли тот человек, что носил когда-то это украшение.

Сначала Агна ничего не увидела – чужое присутствие мешало изрядно, и мысли княжичей тяжёлые путали, но, отгородившись от них наговором простым, она ощутила, как ударила в ладони сила огромная, словно кипящая кровь по жиле потекла напором мощным, обдавая жаром с головы до пят.

Человек, что носил гривну, явно был жив. И не просто жив – бил в нём ключ живородный. Порой такая сила опасной считалась для простых людей. Любая сила – разрушающая или, напротив, возрождающая – если не владеть ей, вред может нанести. И лучше не подпускать её близко.

Агна нахмурилась, однако и с ней не всё ладно было, будто в места нити узлы тугие – не хорошо это, удавки означали давление воли чужой не доброй явно. Агна не смогло удержать да получше прощупать всё – у неё для этого и не хватит сейчас воли, по витым жгутам вглубь пошла дальше, где в недрах вязких, выдернула она ещё одну жилу. Та скрученная вся была: то била ключом свежим, то будто иссушалась вся, тонкой делалась, похоже, что тот человек, что когда-то носил эту гривну жив был – это правда, только по всему болен, не принадлежала ему жизнь, в чужих руках она передавлена рукой Марёны – смерти холодной.

Только вот такое дело удивительное – сила та, что хранило украшение, Агне знакома хорошо, будто не раз она её касалась – но ведь того не может быть!

Мысли стали путаться, а силы разом уходить, ладони закололо остро, а сердце затрепыхалось неровно. Агна вздрогнула, глаза открыть поспешила, вдыхая глубоко, возвращаясь в горницу светлую, поторопилась вернуть гривну княжичу. Тот с хмуростью принял, оглядывая девушку по-прежнему прохладным, недоверчивым взглядом.

– Что увидела?

– Жив тот человек, что носил когда-то обруч, только…

– Что? – поторопил с ответом Вротислав.

– Не князь это.

Анара́д хмыкнул, разочарование мелькнула в его очах смятением, спросил:

– А кто же, по-твоему?

– Не знаю… – честно призналась Агна. Воруту она никогда не знала, чтобы настолько близко знать его живу, что хранила в себе гривна.

– Лжёшь, – треском по льду врезался в пролившуюся тишину голос Анара́да. – Это вещь отцу принадлежала.

Вернул он на шею обруч, который только что побывал в руках её, силой буйной этого мужчины всё ещё опаляя всю, тесно сделалось внутри от того, что коснулась его, будто что-то сокровенное узнав, что не следовало знать молодой девице.

– Насколько понимаю, это отказ нам? – прервал тишину младший княжич.

– Напрасно вы себя утруждаете, своё решение я высказала ещё в Ледницах, – ответила устало Агна, приходя в себя, сглатывая сухость, хоть и вложила в голос всю твёрдость свою.

В груди и трепетало всё, не ясно от чего – пугливой она себя никогда не считала, только откуда волнение острое взялось, что нутро всё морозило, понять не могла. Кожей ощущала прилипший к ней внимательный взгляд Анара́да – он не вмешивался в болтовню своего братца – но его видимое спокойствие пугало не меньше, зная какой он внутри – лучше бы и не смотрела, спокойней было бы.

Вротислав хмыкнул и поднялся вдруг со своего места. Сердце Агны дёрнулось больно, но сама она осталась сидеть на прежнем месте, прикованная стылым взглядом Анара́да. Вротислав, обойдя длинный стол, приблизился к девушке нарочито медленно. Его ладонь крепкая в узлах вен легла рядом на столешницу, он склонился, нависая над ней низко, так, что горячее дыхание его, пахнущее чем-то горьким и кислым, по виску горячим комом прокатилось. Краем глаза Агна видела, как растянулись его губы в улыбке в щетине тёмной. Он отлепил от стола руку, протянул, взяв из плошки сушёную ягоду чёрной смородины, в рот себе кинул.

– Ты, видимо, неправильно всё поняла, – произнёс он, пережёвывая. – Твоему жрецу мы не желаем чего-то злого, – снизил голос до хрипоты. – Спросить у него кое-что хотим, очень важное для нас. Расскажи только, где он таится, в каком месте капище ваше? Больше от тебя ничего не требуется.

– С добром нож к горлу не приставляют, – огрызнулась Агна, утонув в голубизне глаз Вротислава – взвихрилась в княжиче прежняя буря ненастная.

Выпрямился он, видно, теряя последнюю надежу вытянуть что-то полезное из неё.

– И всё же советую тебе хорошенько подумать, – предупредил.

– Не смей мне угрожать, княжич – прошипел Агна и не узнала голоса своего, сама не поняла, как вспыхнула, как лучина сухая горячим пламенем, и залило разум – до того обида больно кольнула: она ничего не сделала им дурного.

В ушах зазвенело от наполнившейся горницу тяжести. Агна торопливо поднялась, намереваясь окончить этот бесполезный разговор. Вротислав, надо сказать, опешил от того, развёл руки – не пустил никуда и грудью пошёл, тесня от стола к стенке.

– Ох, ты какая! Не девица – огонь. Ты смотри у меня, а то ведь я тоже злиться могу.

Агна задохнулась, отступая, видя, как заиграли огоньки похотливые в очах Вротислава.

– Где князь Найтар? С ним буду говорить!

Вротислав застыл вдруг на месте, перестав загонять её в угол, расхохотался так громко и безудержно, надрывно, что эхо трезвоном отбилось от стены. Она осталась стоять на месте только потому, что оцепенела, не в состоянии шелохнуться. Анара́д, что сидел глыбой недвижимой, наблюдая за всем, качнул головой, да так шарахнул по столешнице кулаками, что посуда брякнула жалобным звоном, подорвался со скамьи, сделала пару шагов стремительных и навис над ней, сметая дробящей яростью – так и разошлись сокрушающие волю волны от него, проломив одним ударом стену, что Агна выстроила перед собой. Мужчина грубо схватил её за подбородок, сковывая в пальцах больно, пронизывая взглядом бушующим, метким, ноздри его трепыхались в гневе.

– Хватит, – прошипел он сдавленно, – хватит прикидываться дурочкой и считать нас недоумками! Что ты себе возомнила?! С каким князем ты собралась разговаривать? Ты, девка деревенская, благодарить должна, что к тебе по-человечески!

Агна ощущала, как её трясёт всю дикой дробью, сжала губы и с силой ударила по каменной руке Анара́да, смахивая её.

– Убери от меня руки, княжич, – прорычала она. – Это ты охолонись, ты и твой братец! Вы такие же слепые и чёрствые, как и ваши каменные души! – Агна осеклась, замолкла резко, теряя разом воздух в груди, а перед глазами каскад искр посыпался, голова закружилась.

Гнетущая, как недра воды, тишина объяла, даже безудержный смех Вротислава прекратился. Кожа горела там, где только что побывали его пальцы, даже ломило челюсть от его жёсткой хватки, а после – Агна уж того не ждала – всплыла комом ледяным обида, и глаза зажгло – понадобилось много воли, чтобы сдержать слёзы. Но всё же смотрела прямо, дышала часто и глубоко – не сломится пред ним ни в жизни!

Анара́д поднял подбородок, посмотрев с высоты могучего роста, под тенями ресниц только пустота разлилась, будто и в самом деле в себя пришёл или, напротив, заглушил одной волей гнев.

– Ты хотела сказать – мёртвые. Мёртвые души, – он отступил, но только для того, чтобы рвануться вперёд в одно мгновение руками её сковав, как в ловушке, дернул за собой, и та сила что Агна чувствовала только недавно, хлынуло волной сокрушающей. – Действительно, это так, – прошипел он на ходу за собой потащил вглубь терема. – Будешь сидеть под замком, пока он сам за тобой не заявится.

Агна задохнулась, и будто в пропасть канула, едва поспевая за его широким шагом. Вротислав, оставшись позади, воскликнул только:

– А ведь могли бы всё миром решить!

Агна высвободиться попыталась, извернуться да ничего у неё не выходило против немереной мужской силы, только хуже сделала: Анара́д поперек талии её перехватил, вышибая воздух, взметнулся по лестнице – потащил на верхний самый ярус в хоромины глубокие, пустые и сумрачные. От его хватки в глазах потемнело, и дышать трудно стало, ничего не видела, переход тёмный только, а потом удар – ногой по двери шарахнул княжич, открывая.

– Пусти, – жар залил лицо от стыда и возмущения, она вцепилась в его сдавливающие её стан руки, скованная ими, словно широкими обручами, и хоть бы что! – Не трогай меня, отпусти.

Он грубо поставил её на пол – Агна едва равновесие не потеряла, но Анара́д упасть не позволил, вновь за шею под затылком схватил ручищей и рванул на себя, так, что Агна ударилась о его грудь, успев увидеть, как закручивается в синих глаза смерч.

– Будешь сидеть тут, волчица, пока не решишь говорить, – прошипел сквозь зубы он, простреливая взглядом губительным с блеском, настолько морозным, что снова холодно в животе сделалось. Анара́д сжал губы, свысока посмотрел, опуская взгляд ниже, сначала на её губы, потом к щеке, и пальцем надавил в том месте, где остались ещё следы синяков от укуса Вротислава. – Я смотрю, привыкшая ты, что все тебя по шёрстке гладят.

– А тебе, выходит, никто отказ ни в чём не давал, – оборонилась тут же Агна.

– Верно думаешь, только ты забылась, где ты и кто перед тобой.

Агна раскрыла губы, чтобы говорить, и тут же поймала на выдохе едва не сорвавшееся признание – он не поверит, только рассмеётся в лицо, как его братец, и бесполезно что-то объяснять. Ко всему Агна ушла из княжества, выбрав себе иную стезю, и о том, что она – княжна, забыть уж нужно, и не вспоминать при первой угрозе её жизни.

И такое бессилие накатило, что губы её задрожали предательски, и вместе с тем дрожь прокатилась по плечам от осознания близости мужчины, того, что княжич всё ещё держит её железной хваткой. Агна ощутила вдруг под своими ладонями бугрящиеся мышцы рук Анара́да и запах его тела, пропитанный ароматом вяза – чуть горький и терпкий на вкус: он окутал, дурманя, просачиваясь под самую кожу, крепостью тягучей пробираясь в кровь, разгоняя напором по телу.

И не успела она ничего понять, Анара́д, будто ощутив что-то тоже, глаза сузил, поднимая подбородок, будто разглядеть её внимательней пытался. Его руки сползли ниже – к локтям, а по телу, будто горячие струйки потекли вслед за его движением, их тепло обволокло до дрожи и упоения, скользя по ставшей чувствительной коже. Он притянул Агну к себе почти вплотную, и она не могла препятствовать тому – настолько неведомые доселе чувства завладели ей. В следующий миг – кто бы мог подумать! – навис тучей тёмной, поймал её губы, жадно вдавливаясь в них жёстко, порывисто, несдержанно. Агна назад отступить попыталась, а из груди вскрик рванулся, который княжич заглушил разом, сковав затылок ладонью, плотнее вжимаясь в губы, сминая и прикусывая, в себя втягивая, дико, необузданно – это даже поцелуем назвать нельзя было, а нападением, против которого Агна проиграла с самого начала, сокрушённая его натиском.

Едва схлынуло ошеломление, как в глубине живота горячая волна всплеснула, обдавая жаром с ног до головы. Анара́д вперёд качнулся, будто от хмеля крепкого, и когда он, нещадно протолкнув язык в рот, перекрыл судорожные вдохи, Агна ощутила дробящую, разящую мощь его тела, которую уже успела познать. Она вливалась в неё холодными несдерживаемыми потоками, пока голова не пошла кругом, и в глазах не потемнело, и упала бы, если бы княжич до сих пор её не придерживал, прожигая ладонью поясницу. Агна и сама не поняла, в какой миг стала отвечать на поцелуй, а как опомнилась, сжала вмиг вспотевшие ладони в кулаки, ударила его в каменную грудь, но он только напористей заскользил губами, срывая её дыхание с губ, сминая неутолимо. Тогда Агна сомкнула зубами мягкую губу княжича. На языке вмиг солоно стало.

– Волчица дикая, – прошептал он глухо, дыхание его горячее прокатилось по влажным губам, растекаясь по лицу.

Агна видела, как стремительно набежала капелька крови на его губе, видела, как грудь вздымалась широко и обрывисто – с него всё ещё не сошёл пыл, а глаза потемнели омутами, так, что она будто в проруб ледяной нырнула, он с новой силой сковал её, впился в губы ещё безумнее.

– …Пусти же, – прошептала Агна в ответ, и голос её, что писк комариный – слабый и неуверенный.

И в самом ли деле хочет, чтобы пустил – всё замутилось, закрутилось. Но как ни странно, просьба её была услышана. Княжич будто очнулся, как от морока, только в глазах его не гнев, который она ожидала увидеть – буйствовало в нём смятение и даже растерянность. А потом вдруг так же неожиданно, как и набросившись миг назад, выпустил резко, отталкивая прочь от себя вглубь хоромины, оправляясь, дыша рвано, втянул туго через узкие ноздри воздух, попятился назад. Сжал плотно челюсти, глянув остро, прохладно, как и прежде. Оглушённая собственным биением сердца, Агна смотрела на него, а он на неё.

Анара́д, первым ожил, развернулся и вышел, дверью грохнув. По другую сторону противно брякнул засов железный.

«Что это?!» – звенела в ушах.

Но как ни злись, пытаясь выкинуть случившееся недоразумение, а губы саднило, и пылали они налившимся жаром, а в животе тугим узлом скрутилось томление, наливая тяжёлым огнём всё тело, да и воздух вокруг будто вихрился невидимыми потоками, и запах княжича вместе с буйством его неугомонным давил, поднимая в ней новые волны головокружения.

Запер её всё же. Агна, придя в себя, бросилась к двери, плечом толкала – да толку. Только больно ушиблась – резь лопатку полоснула. Тогда Агна кулаками с отчаяния ударила о дубовые доски, задышала надрывно и тяжело, но, сколько ни билась, а ноги и руки отниматься от бессилия стали – не выйти отсюда.

– Грошко! – гаркнул голос Анара́да откуда-то снизу, как из глубин колыхнулся. – Принеси её вещи.

Агну трясло нещадно, и такого гнева она не испытывала ещё никогда, хотя не должна допускать до своего сердца губительные чувства, а не получалось – напрасны все эти уроки Воймирко, раз вывести из себя могут так легко. Губы горящие пальцами тронула – возмущение запоздало да хлестнуло через край, да только ничего уже нельзя поделать.

Постепенно буря униматься начала, хотя перед глазами всё плыло и гуляли всполохи багряные, по-прежнему сотрясало грудь дыхание рваное и сердце трепыхалось, что рушник на ветру – того гляди сорвётся. Никто никогда не поступал с ней так, никто не касался, даже Красен из Ледницы, уж как он ни пытался сорвать поцелуй.

Агна ещё долго стояла возле двери, не зная, чего ждёт – передумывать княжич явно не собирался. Стихли все звуки, тишина повисла, что в склепе пещерном.

Смахнув с лица выбившиеся из косы пряди, Агна развернулась, оглядывая туманным от пылкой спеси взглядом своё заточение.

Хоромина была просторной, обычной, как и в каждом тереме: лавки по стенам пустые, стол под окнами да сундук, пол – голые доски. И тепла тут меньше, чем внизу – похоже, здесь никто не жил. Агна прошла к окнам: большое заперто ставнями наглухо, волоковые прорубы, что были приоткрыты, запуская в хоромину немного света дневного. Агна прошла к крайнему, открыла его шире – прохлада мазнула по нещадно горящим щекам, потекла по коже, успокаивая.

С такой высоты был виден край детинца и люди, что воробьи. А дальше за стенами высокими – серые дали под тяжёлым хмурым небом. Засыпала земля, и тепло Хорса мудрого таяло теперь с каждым днём, покроется скоро всё ковром белым, скуёт лёд реки, и небо застынет неподвижно – только в стенах и сидеть. Если бы ни княжичи, перезимовали бы они с Ерией ещё одну зиму в Ледницах, а теперь что будет дальше, какую соткёт для неё Макошь нить – долю иль недолю? Только радостного пока Агна ничего не видела, и затягивается льдом будущее неизвестно на сколько ещё дней, седмиц…

Тревожно внутри сделалось, едва Агна коснулась мыслями Воймирко, сердцем потянувшись к нему. Не приведите Боги, если он попадётся на пути у этих стервятников – уж в том, что опасны они, Агна убедилась окончательно. И когда ненастье внутри утихло, вспомнила Агна, о чём рассказали ей братья. И как же так вышло, что Коган врагами им стал? Хуже и представить сложно – заслужить немилость у волхвов. Пусть сами разбираются, она ничем им помочь не сможет, как и Воймирко. Но не давало Агне покоя одно – выходит, жрец знал князя из Роудука? Никогда он не заговаривал о том. Хотя с чего должен? Ведь её его прошлое не должно касаться. Всё правильно.

Агна не знала, сколько так простояла у окна, но лицо и нос замёрзли, а небо постепенно выцветать и темнеть начало – уходит око по небоскату. Агна обернулась – в заточении её совсем сумрачно, и радовало одно – печи всё же душок жаркий наполнил хоромину. И такая тишина стояла, что казалось, кроме неё в тереме и не было больше никого. Может, о ней и вовсе забыли.

Но ждать пришлось недолго – вскоре послышалась возня за дверью, задвижка снаружи брякнула и створка открылась. Агна уж испариной успела покрыться, схватившись за рукоятку ножа, но волноваться не стоило – внутрь вошла молодая чернавка, а за ней – Грошко с ворохом меховых покрывал. Вместе вошли они в клеть: чернавка к столу – водрузив всё, что было у неё в руках на него, бросила на Агну взгляд, будто обиженный и скрылась. Грошко топтаться не стал – оставив тёплые вещи, наружу выскользнул. А скоро вернулись обратно с бадейкой воды и ковшами. И что же выходит? Надолго её тут запер княжич?

Агна прошла к бадье, зачерпнула – пить хотелось страшно. Прохладная свежая вода принесла облегчение. И на дверь покосилась – бежать бы прочь, да её поймают тут же, едва она порог переступит – только ещё больше раззадорит. Чернавка молча следила за ней, ничего не спрашивала, не тревожила, постель на ночь застилала мягко, принялась снедь на столе раскладывать. Съестной дух тут же разнёсся пирогами печёными, брусникой сладкой, и в животе скрутило от пустоты – весь день ни кусочка в рот не положила.

Серые с тёмной каймой глаза чернавки изучали всё её, видно, она была самая жалостливая из тех, что жили здесь.

– Спасибо, – поблагодарила Агна за помощь, вернула ей ковш, когда она лучины маслянистые подожгла. – Как зовут тебя?

– Мелицей кличат, – свободно отозвалась та, наливая в плошку молока вечернего парного. – Знаю, что привезли тебя княжичи наши с земель дальних. Правда, что жрица ты? – вдруг спросила, оставив крынку и к столу призывая.

– Ещё не жрица, но в волховстве ведаю, – ответила Агна, нехорошо, что про это будут знать все кто не попадя, но сблизиться сейчас с кем-то нужно было и даже необходимо.

Глаза чернавки загорелись разом, и лицо её всё оживилось.

– И судьбы видишь? – осторожно спросила, да любопытства не смогла сдержать, рушник, лежащий на плече, комкая.

– Если матушка-пряха позволит, можно и посмотреть, – села Агна на скамью, и не успела чернавка засыпать её вопросами, Агна опередила её: – Для этого особый день нужен, – предупредила она, давая той понять, что согласна подсобить, но не ныне – сегодня уж насмотрелась вдоволь…

– Поняла, всё поняла, – залепетала Мелица, оживившись сильнее.

– А где же сами княжичи? – спросила Агна, отпивая молоко, сладкое, как яблоки палые.

– Здесь они, в стенах.

– Кто же указ дал еды мне принести?

– Княжич Ворутович.

Ясно. И как бы с души плохо не сотворилось, а есть всё же хотелось, и силы ей ещё нужны будут, а отказываться от угощений прока не будет всё одно, только себе вред.

– Давно ты тут в хозяйстве помогаешь? – продолжила любопытствовать Агна, откусывая тесто горячее и обжигаясь.

– Третья зима подходит.

Агна перестала жевать, нахмурилась – не так и много, но всё равно, наверное, знает что-то о Когане, наслышана, поди. Только вот спросить как, чтобы не спугнуть. Агна всё искала слова, шаря глазами по простому лицу чернавки, как за дверью вдруг грохот раздался – кто-то по лестнице подниматься стал. Мелица к двери повернулась.

А в следующий миг зашёл и младший княжич, низко голову приклонив под притолокой, одним едким взглядом смахнул чернавку к двери, что, позабыв обо всём, испарилась, как и не было её.

– Ты сиди, кушай, наверное, за весь день проголодалась, – осадил он Агну, едва только так поднялась с лавки, держа его взглядом на месте, да тот у себя дома был, а потому свободно прошёл вглубь.

И что же за день сегодня такой! Агна незаметно рукой в складки платья скользнула, нащупывая рукоять холодную, ладонь так и прилипла к ней, и пальцы задеревенели в ожидании.

– Тебе что нужно?

– Ничего, пришёл узнать да посмотреть, как ты тут. – Верно, издевался открыто, внутри вновь принялось клокотать всё. – А ведь я тебя предупреждал, что не стоит идти тебе против Анара́да.

– Ты, если по делу, княжич, то говори, что тебе, а если нет – уходи.

Взор Вротислава застыл на миг, он усмехнулся краешком губ, встряхнув волосами русыми.

– И по делу, и нет. Понравилась ты мне.

Агна сглотнула, не зная, что и ответить. Вротислав спокойным выглядел, и язвить в ответ не собирался, как утром было, словно снял с себя чужую личину, превратившись в юношу простого с мягкими чертами и глазами дымно-голубыми.

– Я не стану выдавать служителя Велесу. Если он не желает вас знать, значит, на то были веские причины – забыть о Роудуке.

Вротислав вздохнул как-то устало.

– Значит, всё же признаёшь, что жрец сбежал.

– Нет, не признаю, – твёрдо ответила.

– Не простая ты девица, Агна, – сощурил он глаза в точности, как Анара́д делал, когда заподозривал что-то, и то был недобрый знак. – Разговариваешь, будто на равных… Откуда ты пришла такая? Ведь не из Ледниц родом.

Агна опешила, растерявшись, ладонь, сжимающая рукоять вспотела, потрескивали лучины, что заливали хоромину светом – на улице уже потемнело. Признаться кто она? Но что-то не правильное в том было: он пришёл один разговаривать, в простой рубахе, разве что вышивкой густо украшен ворот и рукава, подвязанный поясом, штаны суконные тёплые в сапогах низкой щиколоткой из мягкой кожи. Если и нужно было говорить, кто она, то им обоим.

– Поздно уже. Я устала, – начала поднимать Агна, как княжич сделал в её сторону шаг, потом ещё, и, не успела она глазом моргнуть, возле неё оказался. Агна мгновенно выпростала руку вперёд, холодно сверкнуло острее отцова подарка, упираясь прямо под подбородок княжичу.

– Речи ведёшь ты толковые… – проговорила она, держа княжича на расстоянии.

Вротислав вниз глянул на гладкий клинок, не шевелясь.

– …Только с поступками они разнятся, сильно.

Вротислав вернул на неё взгляд, губы его в ухмылке поползли.

– А чем тебе поступки мои не нравятся? Приласкать хочу всего лишь, согреть – разве есть в том что-то плохое? Сколько твоему Воймирко? Уж, верно, седина в броду, а ты – девка молодая, и страсти хоть ковшом черпай.

– Что ты говоришь?

– Не прикидывайся, что не брал он тебя.

Во рту даже горько стало, и затошнило разом от слов его мерзких. Княжич пошевелился было, и Агна лезвие плотнее упёрла.

– Уходи.

Вротислав фыркнул, отступил, оставляя попытки приблизиться.

– Доброй ночи тебе, – ответил он и, развернувшись, к двери пошёл, не забыв створку затворить и засов замкнуть.

Агна так и осталась стоять, сжимая нож в дрожащих пальцах, а в глазах всполохи густо алые, и щёки запекло – обжечься как от углей можно.