Холодная зона

Глава 5. Путешествие

Леон оказался классным парнем, и компания клевая. Рей наконец-то начал чувствовать себя в своей тарелке. Нет, не чужой он этому миру. Не совсем чужой.

Они проехали всю Калифорнию. Это было так, будто Рей попал в фантастический фильм! Часть Аризоны была накрыта колпаком – чтобы радиоактивная зараза не распространялась, долбанули-таки в войну и по Америке. Но в целом страну задело куда меньше, чем многострадальную Европу, – что уж говорить, отдаленность от всех этих русских и исламских террористов очень полезная вещь. Лос-Анджелес потряс Рея. Многоярусный сверкающий муравейник, на каждом уровне – бесконечные космо-казино, «массажные салоны», «миры наслаждений», сенсо-театры. Казалось, здесь только и делают, что отдыхают и развлекаются. Наверное, это так и было. Мир, похоже, достиг той точки равновесия, когда больше ничего и не нужно – знай нажимай на рычажок удовольствия в мозгу.

Мотались повсюду впятером – Рей, Леон, его приятель-геймер Рон (он сейчас играл за французскую команду) и подружки Ле и Рона – обе не европейки, у Рона – миниатюрная азиатка Кео, подруга Ле – Джин, сейшельская креолка, тоненькая до изумления, с пышной черной гривой волос. По-английски, впрочем, все говорили свободно.

Рей в первый же день посетил «массажный салон» – напряжение надо сбрасывать, особенно если все время пялишься на таких красоток, как Кео и Джин. В салоне работали настоящие профессионалки, никакого сравнения с убогими борделями его времени. Да и какой бордель? Секс на самом деле тут был не главным – Рей просто отлично расслабился и начисто отключился. И это – без всяких веществ.

Веществ его новые друзья не потребляли. Геймеры вели исключительно здоровый образ жизни. Леон поднимался, несмотря на отпускное путешествие, ежедневно в шесть утра и начинал день с разминки и пятикилометрового кросса. Рей как-то за завтраком выразил восхищение такой силой воли. Ле только усмехнулся.

– Знаешь, один раз побегаешь по полигону от «Сатурна», потом всю жизнь будешь делать зарядку – только бы в следующий раз пронесло.

– Но ведь убить он не может? – озадачился Рей.

– Может и убить, – возразил Рон, – правда, это редко бывает. Обычно это просто маркер. Причем ракеты, если ты не в курсе, самонаводящиеся. Прямое попадание может быть смертельным. А искалечило многих уже – может выбить глаз, перебить позвоночник. Это сейчас лечится, но приятного мало.

Джин погладила Ле по мускулистому плечу. В ее кукольно больших черных глазах заиграли страх и восторг.

В Юте побывали в «Индейской деревне» – индейцев, понятно, давно уж никаких не было, это была деревня ролевиков. Было весело и забавно, вся компания тоже переоделась, Ле и Рон потрясли народ точным метанием дротиков и выиграли целого бизона, Рей покатался без седла на «диком мустанге».

Это было дивное, давно забытое ощущение – выходишь с утра под бескрайнее синее небо, и ты свободен, весь мир принадлежит тебе. Денег в кармане – точнее, на чипе – завались, поезжай куда хочешь, делай что вздумается. Никаких племянников с их нудными проповедями, ни чопорности, ни буржуазных рассуждений об акциях и курсах. Даже геймерство новых приятелей не раздражало – Рей всегда был толерантен к чужим причудам, каждый сходит с ума по-своему. Джип с прозрачными стенками и магнитной трубой внизу мчался на восток, призрачные прерии, далекие холмы, пейзажи Нового Света в сказочной дымке. И заправляться не надо – водородных баллонов теперь хватает надолго. Над магнитными хайвеями колеса втягивались, и они летели по воздуху, потом снова на колесах – по прериям. Останавливались там, где захочется, развлекались, наслаждались жизнью – и мчались дальше. Рей пристрастился к «массажным салонам» и «дворцам встреч» – все же он молодой мужчина, и гормоны требуют своего. Он пробовал девушек потрясающей красоты и умения, хрупких трогательных мальчиков, обычно с темной или смуглой кожей, хотя попадались и белые. Ему делали такие массажи и втирали в кожу такие чувственные смеси, что представления Рея о границах возможного в сексе и уровне доступного наслаждения резко расширились.

Да и просто на улицах многие женщины были потрясающе красивы, при этом скудно и заманчиво одеты. И кажется, не было ни одной старше 25-27 лет. Правда, белые женщины часто выглядели как уродки, ненакрашенные, в каких-то балахонах или штанах – как это и было раньше; попадались и старые, но вот жирных не было – Америка каким-то образом избавилась от этих ходячих гор жира, которые раньше были для нее так характерны. Видимо, достижения современной медицины.

Въехали в Техас. Леон утверждал, что Даллас надо посетить непременно. Да и все равно ведь они едут на восток. Машина забрала к югу. Вскоре Рей различил вдали гигантское, уходящее к небу сооружение, не похожее на обычный купол. Что-то вроде стены, и когда он глянул сквозь увеличитель комма – разглядел наверху ряды колючей проволоки.

– А это что?

– А там уже зона развития, – пояснил Леон. Он небрежно вел машину через нейрошунт, не касаясь пульта руками; впрочем, автопилот вообще не требовал постоянного контроля водителя, – часть территории Штатов тоже пришлось под нее выделить. Плодятся, как кролики. Опять же, часть Мексики – Колд-зона, оттуда многие сбежали к северу. Там латиносы так и кишат. Хьюстон разбомбили начисто, там колпак. В общем, южный Техас отдали под ЗР вместе с северной Мексикой. И Нью-Мексико в основном тоже.

– Гм… – Рей напряженно разглядывал колючку вдали. – Я не думал. что Зона Развития такими заборами ограждена. Прям Берлинская стена!

– Не надо сравнивать, – сурово заметил Рон, развалившийся на заднем сиденье меж двумя девушками, – коммунисты не выпускали своих граждан, как в тюрьме, а мы просто защищаем нашу территорию от наплыва незаконных мигрантов. Им дай волю, они все сюда рванут и сядут на пособие.

– М-да, с моих времен мало что изменилось, – констатировал Рей, – та же самая история.

Неподалеку от Далласа в облака взлетали ажурные легкие башни Центра Технологий. Язык не поворачивался назвать их небоскребами – это были сказочные замки, с мостиками и переходами на головокружительной высоте, меж ними парили легкие вертолеты и дельтапланы. Здесь тысячи яйцеголовых со всего мира трудились, чтобы сделать жизнь остальных как можно приятнее и веселее.

Заезжать в научный городок не стали, хотя, по сообщению комма, там и располагался отличный интерактивный музей технологий, можно было даже полетать на симуляторах разных самолетов. Научные исследования частично финансировались за счет туризма.

Машина проехала мимо, миновала пояс традиционных американских предместий и по хайвею стала подниматься все выше и выше, проскочила портал въезда, промчалась над пропастью, на дне которой виднелись здания низшего уровня. Этот город не имел ничего общего со старым Далласом, разве что название. На седьмом уровне, под облаками, машина наконец свернула в темное нутро гигантской парковки. Над парковой располагался отель, который Джин заботливо заказала еще с утра. Девчонки вообще занимались организацией отдыха – заказывали билеты, столики в ресторане и тому подобное.

– Давай, дедуля, располагайся, – напутствовал его Ле, – через полчаса встречаемся у входа и идем на игру!

На следующий день Рей с трудом разлепил веки и застонал.

В голове скрежетало битое стекло. Он насилу повернулся. На прикроватном столике стояла бутылочка с минералкой, на блюдце – желтая капсула. Рука дрожала так, что капсулу удалось захватить не сразу. Рей сглотнул и выпил залпом всю воду.

Потом он лежал, ощущая, как боль медленно растворяется.

За прозрачной стеной лениво плавали мурены, в глубине проносились стремительные тени акул. Номер Рея был оформлен в стиле аквариума – стены с видами на подводный мир, полупрозрачная аквамариновая мебель, украшения из кораллов.

Впечатления вчерашнего дня толпились в сознании, замотанные в белесую паутину сна. Рей постепенно восстанавливал их.

С утра геймеры решили глянуть игру местной команды. Решили спонтанно – на всех уровнях Далласа висели разноцветные флаги, толпы болельщиков в турнирках, знаменах, плащах, татуировках, гель-наклейках, шарфах, кепках, ботинках, голо-завесах, платках, цепях и браслетах цветов любимых команд носились по городу, полиция на легких мотоскарах с трудом поддерживала порядок. Пьяных и сильно обкуренных сразу же забирали в участок. В Далласе сегодня был решающий матч по составу совета графства: победившая команда проводила в совет большинство представителей своей партии (Рей так понял, что этих матчей уже было сыграно с полдесятка, чтобы точно определить состав совета).

Рей так и не заинтересовался флаг-турниром, видел в интернете единственную игру, которую ему показал и разъяснил Леон. Он и в свое время принципиально не интересовался футболом, возможно, из нонконформизма. Теперь футбол, а в Америке – бейсбол – перекочевали на школьные дворы и в забвение; весь цивилизованный мир играл во флаг-турнир.

Рей приготовился скучать. Однако игра захватила его с первых же минут.

Наблюдали за игрой с вип-платформы: такие платформы были установлены высоко над полигоном, так что смотреть можно было не только на большой экран, но и вживую, в очки-усилители. Рей почти и не смотрел на экран, а с азартом выискивал геймеров в лесах и скалах полигона. В отличие от военных, геймеры были одеты в яркие цвета команд: это мешало им скрываться от противника, но обеспечивало удовольствие зрителям. И хотя полигон представлял собой пересеченную местность с кустарниками, рощами, речками и камнями, вскоре Рей смирился с этим и, следуя громким указаниям комментатора, приноровился следить за игроками не хуже, чем за футболистами, бегающими по ровной площадке.

Только здесь было куда интереснее.

К середине игры Рей обнаружил, что болеет за гринов. Команда местной экологической партии, в салатовых комбинезонах, вроде бы ничем особенным не отличалась от кэтс – бойцов республиканской партии, выкрашенных в желто-черную полоску. Рей сам не понял, откуда возникли чувства к гринам. Наверное, понравился один из разведчиков – молоденький пацан-мексиканец, с блестящими черными глазами, с номером 8 на спине, хрупкий и ловкий. Во вкусе Рея, если уж честно сказать. Восьмой грин ловко выявил расположение вражеской батареи, но сам был сражен «Сатурном»; хотя «смерть» была лишь обозначена электронным импульсом, ракета ударила парня в плечо, тот упал и, треснувшись головой о камень, потерял сознание. Рей закричал, вцепившись в поручни платформы. Мексиканца унесла санитарная команда в белых одеждах – «ангелы», Рею запомнилось бледное до синевы лицо, струйка крови, стекающая по скуле.

Вскоре грины перешли в наступление. Рей забывал дышать, глядя на последнюю рукопашную. Кэтс сопротивлялись, как хищники, загнанные в угол, из последних сил. Рыжеволосый веснушчатый «грин» схватился с «кэтом», защитил знамя и, раненый, последним броском упал на вершину, прижимая к груди драгоценный флаг; товарищи по команде подхватили и установили полотнище; флаг-турнир был окончен.

За обедом Ле и Рон так и сыпали язвительно-ироническими комментариями по поводу игры, техники и тактики команд; Рей потрясенно вспоминал окровавленное бледное лицо мальчишки-мексиканца, и как рыжий парень последним броском спас знамя. Как они могут? Циники… Впрочем, они ведь сами сражаются точно так же! Кто бы мог подумать…

Обед, впрочем, тоже был выдающимся. В каких только ресторанах Рей не перебывал последнее время, но этот произвел впечатление. Столики располагались на огромных зеленых «листьях» в искусственном водохранилище на седьмом уровне, под облаками. Когда лист подплывал к бордюру, Рей видел техасскую желтую прерию до самого горизонта.

Да и блюда необычны: в этом ресторане не подавали традиционных национальных кухонь, но лишь искусственные, синтезированные блюда странных форм и расцветок. Желтые желейные кубики со вкусом мяса и зелени, синие пирамидки, похожие на картошку и бобы, сиреневая паста, сладкие твердые шарики. На первый взгляд архитектурная конструкция на блюде выглядела несъедобной, но реальный вкус превзошел все ожидания. Рей целиком погрузился в гастрономические впечатления, чтобы не слушать технического стеба обоих геймеров.

Но впечатления, пережитые после обеда, затмили флаг-турнир.

Рей не слышал сенсо-музыки раньше. Обычная музыка потомков разочаровала его. Не только ничего сравнимого по уровню с его любимыми группами, но даже попса стала еще примитивнее, а когда-то казалось – хуже некуда.

А сенсо-музыку нельзя послушать в интернете, только лайв, только в специально оборудованном зале, с сенсорами на коже, в кресле, утопленном в полу. «Нужна встряска», – заметил Рон, и они отправились на концерт заезжей группы из Чикаго, под названием «Коллапс Солнца». Зал показался Рею похожим на кабинет групповой терапии, все расселись в кружок, нацепили по сложной схеме сенсоры на тело, вставили фильтры в нос. Впрочем, и цена за билеты могла поспорить со стоимостью хорошего терапевтического сеанса. Слева от Рея полулежал Рон, справа – незнакомая девушка в скудной одежде и с ассимметричным фиолетово-золотым ежиком на голове.

Первые аккорды показались бедными и примитивными. Затем нахлынули ощущения. Сначала Рей еще воспринимал их раздельно, и они были неприятны – легкие уколы электротока в руки и бедра, волны холода и жара откуда-то снизу, легкая вибрация кресла, разноцветные вспышки, рокот, но музыка объединяла все это в общую гармонию; Рей поймал ритм, ноздри перехватили запах – сначала свежий, затем сладко-ядовитый, гамма запахов менялась плавно; и наконец все слилось в единый… Звук?

Это нельзя больше назвать звуком, запахом или ощущением. Это накатило и встряхнуло все тело с силой оргазма, хотя и с совершенно другими оттенками; все пять органов чувств, а если добавить легкую боль, вибрацию, температуру – то и больше; все рецепторы были задействованы, все подчинялись возбуждению в ритме музыки; и наконец рухнули барьеры, и все это хлынуло в подкорку, прямо в лимбическую систему, слившись воедино, и Рей забился в экстазе.

Никогда такого прихода не было! Тело казалось огромным и разбухшим, плавно парило над землей; наплывали одно за другим самые светлые, трогательные воспоминания: он едет на пони, шерстка такая мягкая, нежная, спину поддерживает крепкая рука отца… Рею два или три года. Запах Рождества, еловая хвоя, апельсины, пряности, шуршит блестящая оберточная бумага… Ночь в Амстердаме и Тимо… самый пленительный оргазм, который он пережил, – с маленькой тайкой на циновке, на земляном полу; девочке, кажется, не было и четырнадцати. Рей закричал – кажется. Он не слышал себя. Каким-то образом он уже лежал на полу, и рядом – девушка с золотисто-фиолетовым ежиком, вся в движущихся татуировках; Рей убил бы каждого, кто назвал бы это развратом, нет, они говорили друг с другом, говорили их тела, их руки и губы, он рассказывал молча, но взахлеб, выливал все, что накопилось: музыка нежности, счастья, любви.

Он не помнил, что было дальше. Каким-то образом они оказались в баре внизу, и суровые геймеры пили бокал за бокалом, и – в виде исключения – бросали в красное вино шипучие таблетки; Джин рыдала на плече Ле, по смятенному лицу Рона бежали высохшие дорожки слез.

Кажется, стало легче. Сколько он выпил вчера, после этой музыки – если это еще можно назвать музыкой? Рей не помнил. Ему было так стыдно, как бывает, когда вывернешь наружу самое тонкое, нежное, драгоценное – перед совсем незнакомыми людьми; это было мучительно – и так же притягательно; Рей знал, что обязательно повторит это снова.

Он выбрался из постели. Голова лишь слегка гудела. В прозрачном аквамариновом полу тихо колыхались водоросли. Рей не полез в огромное джакузи в виде грота, в кабинке он пустил горячий душ, затем ледяной, затем снова согрелся под струями. Медленно он приходил в себя. Накинул халат и вышел обратно в номер. На стене-экране уже светился пропущенный вызов. Рей нажал кнопку.

– Привет, дедуля! – Ле, одетый и бодрый, появился на экране. – Проснулся? Подваливай ко мне, позавтракаем в моем номере.

Рей одевался, размышляя о феномене сенсо-музыки. Теперь понятно, почему обычная музыка выродилась. Если взять один только звукоряд вчерашнего действа – он наверняка окажется примитивным.

Рей провел модулятором над волосами, завивая по бокам локоны. Нанес на лицо питательный крем. То, чем раньше занимались женщины и персоны шоу-бизнеса, теперь принято у всех приличных людей. Надо следить за собой. Надо еще смоделировать лицо, кстати, с естественным лицом теперь ходить неловко – будто нищеброд. Рей еще не придумал оформления для своего лица, надо заняться этим поскорее.

Он вышел в коридор – черный шелковый костюм, высокие сапоги, серебряные финтифлюшки и ремень из серебра. Так он не выделялся из общества – нормальный европейский плейбой, прожигатель жизни.

Он еще размышлял о сенсо-музыке, входя в номер Леона. В самом деле, уже обычное диско его времени вовсе не сводилось к одной только музыке – дым, вибрация, свет и цвет, наконец, почти обязательная таблетка экстази, да хоть кружка пива; воздействие на все возможные органы чувств. Любой поп-исполнитель использовал те же дополнительные раздражители – дым, свет, цвет, грохот, вибрация. А может быть, уже симфоническая музыка, разработанная венской школой, была предвестницей этого нового вида искусства?

Неудивительно, что просто музыка, музыка сама по себе, здесь уже никого не интересует.

Номер Леона был оформлен в стиле Людовика XIV. Рей миновал прихожую с мрачными стенами из розового мрамора, с золотыми колоннами и смутной масляной живописью на потолке. Парадные двери бесшумно распахнулись перед ним.

Стены зала терялись в бесконечности – видно, оптическая иллюзия. Вычурные колонны взлетали к высокой арке потолка. Рей бесшумно прошел по паркетной мозаике. За низким мраморным столом, за вышитыми диванами он увидел наконец Леона – в этом просторе не сразу и найдешь человека.

Леон стоял у барной стойки с белой лепниной, за стойкой виднелась зеркальная стена. Наклонившись, Леон самозабвенно целовал девушку.

Это была Кео.

Рон сидел на диване, закинув ногу на ногу, и с интересом наблюдал за друзьями.

Рей не помнил, как выскочил в прихожую – с чувством, что он здесь лишний. И тотчас увидел Джин – с обычной легкой улыбкой она шла к двери. Махнула рукой.

– Привет, Рей! Голова не болит?

– Я уже принял таблетку. Джин, подожди! – решился он. Девушка с изумлением уставилась на него.

– Подожди, не заходи туда… Присядем? – Он указал на банкетку с золотым шитьем.

Длинная шейка наклонилась недоуменно, ресницы вспорхнули.

– Что такое? – Тонкая рука коснулась двери, створки послушно распахнулись. Девушка вошла в зал. «Черт», пробормотал Рей. Потряс головой. Да что это с тобой, старина – что в этом такого?

Может быть, то, что раньше он не замечал свободных отношений в этих двух парах? Все было достаточно строго и традиционно: Рон – с Кео, Леон – с Джин.

Или пьяные откровения Джин вчера в баре. Она ведь даже на сенсо-музыке – только с Ле. «Ты любишь его?» – «Люблю», – «Но ты же знаешь, принцесса Арнхильд», – взмах черных ресниц: «Ну и что? Принцесса – это бизнес. А у нас любовь. Семья. Это навсегда». Бедная девочка питает иллюзии.

– Дед, ты чего там?

Рей вошел в зал. Все уже расселись вокруг низкого мраморного стола, прилично сервированного. Джин – с обычной легкой полуулыбкой. Кео раскраснелась и застегивает пуговку на декольте. Рон так и не сменил позы – нога на ногу. Рей молча сел на банкетку. Джин стала разливать кофе в фарфоровые кружки. Завтрак был мексиканский. Рей подхватил тортилью без начинки, обмакнул в томатный соус. Язык обожгло. Рей украдкой запил минеральной водой.

– Чем сегодня займемся? Двинем дальше? – спросил Рон. Ле пожал плечами.

– Тут вроде салон неплохой на первом этаже. Рей?

– Э-э, не знаю, – не глядя на него, протянул Рей.

– Дедуль, – четко произнес Леон, – ты чего куксишься сегодня?

– Да все нормально, – Рей постарался выдавить улыбку, – немного переволновался вчера.

– Не ври, – Леон, не морщась, куснул тортилью с соусом, – у тебя другие проблемы. Вопросы морали и нравственности, да?

Было дико, что он заговорил об этом. Современник Рея не поступил бы так.

– Ну что ты, – торопливо замотал головой Рей, – ты меня, кажется, путаешь с пришельцем из викторианской эпохи. Мы в наше время вытворяли такое… так что не беспокойся! Все нормально.

– Нет, не все, – неожиданно жестко произнес Ле, в упор глядя на него. – Я хочу, чтобы ты понял. Тебе пора понять нашу жизнь. И наши отношения с девочками. Джин!

– Да? – Девушка просияла на него глазами.

– Встань-ка.

Девушка послушно поднялась.

– Тебе нравится штучка от Прада, которую я тебе купил?

– О, очень!

– В ваше время тоже уже была фирма Прада, не так ли?

– Точно, – кивнул Рей, – даже фильм такой был, «Дьявол носит Прада».

– Ну продемонстрируй нам, Джин! – ласково произнес Ле. Девушка скинула легкие бретельки. Одним движением расстегнула и отбросила юбочку. Прошлась по комнате, танцуя. Рей зажмурился. Белье от Прада было почти невидимым на темных крутых ягодицах. Джин подошла к Ле, подтанцовывая. Тот одобрительно звонко хлопнул ее по круглой заднице.

– Садись, ешь.

Джин, так и не одевшись, подхватила буррито и сочно укусила.

– Сейчас я тебе объясню, дедуля. – Ле подхватил на вилку омлет. – Джин и Кео – они обе приехали из ЗР. И они точно знают, кто их папочка здесь. И если папочка не будет платить – девочкам придется ехать обратно, не так ли? Но девочки у нас умные. Дурочек мы не держим. Они умные, и поэтому будут делать то, что папочка скажет. И все будет хорошо. Вот именно поэтому, дед, никто уже давно не смотрит на сучек, выращенных в Федерации. Кому они нужны – себялюбивые уродки? Нет, если там деньги или титул – конечно. Жениться мы вынуждены. Нужно потомство из приличной семьи. А так… конечно, для меня или Рона не было бы проблемой переспать с любой девкой из Европы или Штатов. Но – плавали, знаем. Сегодня она на тебя смотрит влюбленными глазами – потому что ты герой и потому что у тебя кошелек толстый. А как только ты с ней переспишь, начинаются претензии. Отношения, обязательства какие-то. Ее надо, видишь ли, понимать, лелеять, надо влезть к ней в голову и понять без слов, чего она хочет, а если не поймешь – губки бантиком и дуться, она тебя динамит, а как только что не по ней – к адвокату. А с нашими девочками все по-другому. Они понимают, что такое жизнь и что такое мужчина, и они счастливы. Не так ли, Джин? – Он приобнял подругу за плечи, властно положил ладонь на почти обнаженную грудь.

Джин искренне улыбнулась, ее глаза заблестели – как всегда, когда она смотрела на Ле.

– Что, скажешь, у вас было не так? – поинтересовался Рон.

– Так, – кивнул Рей, – все так же.

Так же ездили европейские богатые мужчины в Таиланд – спать с маленькими туземками, и привозили индиек, таек, африканок, счастливых уже тем, что отныне будут есть досыта. Покупали украинок и полек. Чего же не воспользоваться материальным преимуществом и не уговорить бедную девушку…

– Только у нас об этом не принято было говорить вслух, – добавил Рей.

После завтрака Леон загорелся.

– Знаешь что, дедуль? К черту салон. Здесь же граница недалеко. А что, если мы и твою личную жизнь устроим? Надо уже остепениться когда-то, как считаешь? Не все только по борделям бегать.

Рей сам не знал, почему согласился. Да, раньше он был не лучше. Правда, его постоянной подругой была все-таки независимая певица Дженни. Которой он не платил.

Но он был не лучше. И все-таки сейчас у него не было ни малейшего желания заводить послушную, как собачка, красивую девочку.

Ягодицы Джин, полоска стразов между буйными полушариями, все еще волновали его – только вспомнишь, темнеет в глазах.

Но он покорился Ле. Ему всегда было интересно, как устроен мир – что это, черт возьми, за Зона Развития такая? Как у них там?

Джип шел около двух часов, иногда скользя над магнитными полосами. В древние времена полдня ехали бы по тускло-желтой техасской прерии, по пыльной дороге. Все ближе и четче была видна двухметровая Стена, ощетинившаяся вверху рядами колючей проволоки.

Девушек с собой не взяли, они радостно побежали заниматься шоппингом – это древнее женское развлечение теперь, как видно, тоже заиграло новыми красками. Ле и Рон разглагольствовали в основном о вчерашней игре. Рей заскучал.

– Но ты заметил, защитники у зеленых? Никакого драйва.

– Седьмой трусоват. На обманку пошел сознательно.

– А по-моему, глупость.

Геймеры замолчали.

– Не понимаю, – сказал Рей, – все-таки почему эта ваша игра так популярна? Ведь даже футбол в наше время… ну да, тоже очень популярен. Но не так!

– Да это несложно понять, – махнул рукой Ле, – идеальное решение второй основной потребности.

– Это какой?

– Зрелищ. Хлеба и зрелищ – это нужно было массам во все времена, гениальная формула римлян. Без зрелищ система не выдержит, нужны качественные и постоянные зрелища. У нас слишком сложные мозги, даже у самых тупых сапиенсов – их надо постоянно чем-то занимать, иначе сапиенс свихнется. А Турнир – идеальное зрелище, – пояснил Ле. Внучатый племянник был склонен к философствованию. Собственно говоря, он окончил философский факультет, как недавно с удивлением узнал Рей.

– Почему же идеальное? – спросил он.

– В ваше время было установлено, что человеку массы необходим регулярный легкий стресс – это обусловлено филогенетически… пардон, я имею в виду, память предков. Человечество живет цивилизованно совсем недавно, до этого мы десятки тысяч лет бегали по джунглям от диких зверей и сами охотились. Нам необходимы отрицательные эмоции, страх, ужас, гнев, злоба, агрессия. Но как осуществить эту потребность в условиях нормальной цивилизации? Спорт – это не то, он недостаточно кровав. Обрати внимание, даже футбол в ваше время был довольно агрессивным, футболисты то и дело переходили к рукопашной, получали повреждения. Это увеличивало зрелищность игры.

– Компьютерные игры? – предположил Рей. – В наше время было много кровавых жестоких игр, их еще пытались запретить, дескать, они развивают агрессию у подростков.

– На самом деле – помогают сублимировать агрессивность, – подхватил Ле, – но игр тоже недостаточно – человек понимает, что это происходит не в реале. Что он не живых людей крошит пачками. В том-то и дело, что нам необходимо солененькое. Чтобы кровь, кишки, и чтобы мы знали – понимаешь, знали! – что это на самом деле живые люди! Журналисты, конечно, отчасти в этом помогают. Но в наше время уже нет войн. Мы в определенном смысле достигли идеала. Все страны сотрудничают друг с другом, все хорошо, террористов… ну почти нет. Изредка бывают. Политические экстремисты все под контролем, уличных стычек не бывает.

– Как в раю живем, – добавил Рон.

– Именно! А вот турнир эту функцию выполняет идеально. Идеальная игра. Гибнут немногие, смертность обычная для любого экстремального вида спорта. А вот кровь льется почти каждый раз, переломы, травмы, ранения – геймеров-то лечат, медицина у нас прекрасная, но людям достаточно, чтобы сублимировать агрессивность. Убить кого-то или просто расквасить нос до крови – это почти одно и то же для гормонов. Это заменяет и патриотический накал – знаешь, как раньше гордились армией. Тем более что есть национальные команды, есть партийные. Чувство единения, чувство локтя. Гордость за свою нацию или партию. И в то же время можно ничем не жертвовать – посмотрел игру, купил символику своей команды и пошел домой кофе пить. Турнир нам заменил все – войны, спорт, политику.

– Не знаю, – Рей помотал головой, – ну войны, ладно, не нужны. Это хорошо, что заменил. Спорт… Ладно, турнир – тоже спорт. Но политика?.. Разве же это можно назвать демократией, когда не люди выбирают правительство, а все решает игра команд? Что-то искусственное…

– Да наоборот, это самое естественное! – фыркнул Рон. – А как в Средние века многое в политике определялось на рыцарских турнирах?

– Демократия! – саркастически провозгласил Ле. – Дед проповедует нам демократию! Уж не в том ли эта демократия заключалась, чтобы массы сходили раз в четыре года на избирательные участки и поставили крестики против имен совершенно незнакомых им кандидатов из партий, чьи программы они никогда не читали и даже не собирались! Вот уж воистину торжество народовластия! Дедуль, ты вспомни: а разве победа на выборах тогда не определялась тем, сколько бабла может выделить партия на свою рекламу?

– Ну в общем, да… Наверное, – согласился Рей.

– Причем рекламу совершенно дебильную – лицо кандидата в цветочках или с детьми на руках. Чтобы примелькалось. В лучшем случае – самые общие лозунги: мы за благо для всех! Что это за благо, скажите мне пожалуйста, и как вы собираетесь его добиться? Так ведь быдло таких вопросов не ставит. Быдло – оно только на картинки смотрит! Но если хочешь, дедуль, так тот же принцип сохраняется и сейчас – команды ведь не случайно побеждают! Побеждает та команда, которую лучше профинансировали. Только теперь у народа тоже есть возможность финансировать команды снизу. Вот собрали бы народную команду и профинансировали сами! Так нет же. Платят тем партийным, которые есть. А от денег в Турнире зависит все! Большинство геймеров продаются и покупаются – это я с фамильными деньгами могу себе позволить выбирать, а вообще мораль геймера – идти туда, где платят больше. Лучшие команды – это те, что скупили лучших игроков. Проапгрейдили их, снарядили, дали лучшую технику. Та же система с демократией, что и раньше – поддерживай свою команду, и она придет к власти! Даже лучше на самом деле. И заодно агрессивность сливать можно.

– А что, террористов у вас в самом деле нет? – Рей вспомнил вдруг «коммунистических террористов из Венесуэлы». – А из этой… Колд-зоны? Я видел в новостях…

– Ну да, вроде бывают. Да у нас же новости, знаешь, какие – все их как сказку воспринимают давно. Не знаю, – признался Леон, – вроде бы и бывают какие-то нападения из колд зоны. А в ЗР у нас все теперь по-другому, там национальные государства тоже есть, но они все под контролем. Никакого терроризма. Да сам увидишь сейчас и поймешь, что из них террористы – никакие уже.

С американской стороны у Стены было безлюдно. Они подъехали к высокой проволочной ограде, меж нею и Стеной оставалась пустая зона в ширину метров тридцать. Подъехали к высокому автомату с окошком. Ле просунул в окошко запястье.

– Мой чип, – пояснил он, – я привилегированный гражданин, так что могу провезти вас без проверки. Впрочем, в ту сторону проверка несерьезная – больше для статистики.

– А если так проехать? – поинтересовался Рей. Машина тронулась. Ле указал на темные небольшие отверстия, разбросанные по стене.

– Автоматические стрелковые установки. Впрочем, они настроены на движение с той стороны. Если кто через КПП прорвется или через стену. Этого почти не бывает, но если – то здесь на полосе и остаются.

– Ничего себе, – пробормотал Рей.

– Можно подумать, в ваше время на мексиканской границе не стреляли! – буркнул Ле. – Мы же должны защищать себя от всякого сброда!

У самой стены миновали следующий КПП. Проехали короткий туннель, за ним новый пропускной пункт, на сей раз уже с хорошо вооруженными солдатами в бронекостюмах, с щитками на лицах. Джип проехал беспрепятственно, и тут Рей увидел Очередь.

В основном здесь стояли чиканос, мексиканцы. Но были и чернокожие, и редкие представители белой расы. Очередь тянулась от дороги куда-то в поля и терялась вдали. Вдоль шоссе – разбитого и очень старого – там и сям бугрилась авторухлядь, Рей узнал даже какие-то знакомые очертания, до того старинными были эти автомобили, грузовички, бусики. Джип медленно ехал мимо них.

Так медленно, что Рей мог разглядеть местных жителей, стоящих в очереди на КПП, – очевидно, им каким-то образом удалось заполучить визу на проезд в Федерацию. Вид этих людей поразил его.

Такого он не видел даже в своем прошлом. По правде сказать, Рей и тогда не бывал, скажем, в районах Африки, пораженных засухой и голодом. Или там, где шли войны. Возможно, там он мог бы увидеть что-то подобное.

Там, куда он ездил туристом, люди – пусть нищие – были все-таки жизнерадостными и здоровыми на вид, носили национальные одежды или бегали чуть не голышом, у них кипела какая-то бурная жизнь, недоступная и непонятная европейцу.

Эти же выглядели в первую очередь больными.

Их одежда была обычной, только очень старой и заношенной. Лохмотья, иногда тщательно заплатанные и выстиранные – но лохмотья. Среди них не было толстяков, хотя мексиканцы от природы должны быть довольно полными. Зато были женщины и дети, до того исхудавшие, что лица напоминали птичьи, а нос и скулы выделялись как клюв. Они все были слишком тихими, слишком пассивными – сидели и молча ждали своей участи, даже дети не играли. Если бы их всех одеть в полосатое, подумал вдруг Рей, можно прямо сейчас снимать фильм про Гитлера и евреев в Аушвице.

– Жуть какая, – произнес он.

– Плодятся, как кролики, – фыркнул Ле, – не могут жить по-человечески сами, все к нам прутся. Федерация уже не знает, что с ними делать. Хоть дустом трави…

В самом деле, здесь было очень много народу. Очередь вроде бы кончилась, но повсюду, до самого Вако, то и дело попадались на дороге люди; мелькали скопища убогих хижин, на обочине играли совершенно голые ребятишки, кто-то копошился на скудных маисовых полях.

– Я думал, уже все производится на этих… фабриках еды, – произнес Рей, с любопытством разглядывая крестьян.

– Не в ЗР, – лаконично ответил Рон.

– Это для их собственного потребления, – добавил Ле. – Некоторые концерны здесь, кажется, Юнайтед Фрут, скупили патенты, земли и растят по-старому. В итоге эта еда стоит дороже, а пищевых фабрик здесь нет. Получается выгоднее, чем в ЗР кормить их нормальными фабричными продуктами. Ввоз дешевой фабричной еды сюда запрещен, там какие-то рыночные ограничения, их лобби пищевиков продавило. Да еще отсюда к нам везут био… Ну ты же знаешь, дебильные экологи. Им нужно все натуральное, не с конвейера, чтобы в земле выращено. Понятно, этот маис куда вреднее фабричного – тут пестициды, гербициды, генные модификации – но им по барабану. Главное, чтобы из земли.

– А в наше время экологи боролись за то, чтобы не было генных модификаций, – вспомнил Рей. Геймеры рассмеялись.

– Против паровозов они не боролись? – поинтересовался Рон.

В Вако они разделились. Рон с Ле отправились куда-то развлекаться – тут были такие штучки, как намекнул Ле, которые в Федерации запрещены законом. Рея же отправили гулять по городу в одиночестве.

Если бы это напоминало город! В прежней жизни Рей не бывал здесь, и однако не мог представить, что в могущественной Америке может быть такое.

Вероятно, старый город был разрушен какой-нибудь чистой бомбой. Или недалеким взрывом – правда, куполов поблизости было не видно, но Ле пояснил, что в Зоне Развития вообще мало ставили куполов. Это проблема местного правительства, не так ли? Почему Федерация должна заниматься благотворительностью, ты представляешь, сколько стоит купол? Впрочем, счетчик Гейгера, встроенный в комм, помалкивал, в Вако радиация была в пределах нормы.

Рей не видел домов выше, чем в два этажа. И те были редкостью. Никакого сити, никаких высотных домов не просматривалось. Правда, вдали виднелись еще какие-то суровые ограды, и вот над ними уже высились здания. Про это уже объяснил Ле: в городе живут и более или менее приличные люди. Ну, например, есть отель для приезжающих менеджеров, есть и местные бизнесмены, есть священники. Адвокаты, налоговые консультанты, врачи, учителя. Построить нормальное жилье среди быдла невозможно – разнесут в первую же ночь. Поэтому кварталы с управленческим персоналом здесь обносят оградами и тщательно охраняют. Благо эти кварталы небольшие – скопив здесь денег, каждый может подать заявку и через несколько лет переселиться в Федерацию.

Но, видимо, скопить деньги здесь было крайне сложно.

До самого горизонта тянулись лачуги. Рей видел домики из картонных коробок, из листов фанеры, обитые пенопластом, но чаще всего – разнокалиберные, собранные, как пазл, из чего придется. Иногда попадались и каменные дома, но очень давно не ремонтированные, без окон, иногда с проломленной крышей. Весь широкий центральный проспект, с асфальтом, положенным, кажется, еще до войны, представлял собой гигантский рынок.

Торговали чем придется. Никаких чипов – в ходу были бумажные и медные деньги, Ле тоже выдал Рею несколько долларов, но пока неясно было, на что их потратить.

Продавали старье, всякую «почти новую» одежду. Продавали подсвечники, игрушки, коврики, мебель, поросят, картины в подрамниках, кирпичи, флаконы с шампунем, свечи, сбрую, лампы, шурупы, инструменты, части автомобилей и сами невообразимо старые рыдваны, бумажные книги, старинную технику (Рей с изумлением узнал айфон не то пятого, не то шестого поколения), кукол, посуду, там и сям красовались полуобнаженные девушки и совсем маленькие девочки, продающие, видимо, себя самих. Или же их продавал какой-нибудь сутенер. Девки были до того грязны и неухоженны, что Рей в страшном сне не мог бы представить переспать с ними. Но здешняя торговля и не была рассчитана на туристов из Федерации. Туристам в этом городе делать нечего.

Гигантский блошиный рынок. Изможденные лица, торчащие ребра, грязь, насекомые. Рей подумал, что неплохо было бы перекусить – но чем? Не покупать же, например, вот эти сомнительные лепешки – какими руками их делали?

В штанину вдруг клещом кто-то вцепился. Рей посмотрел вниз – маленький мексиканец.

– Дя-дя! – заныл он. – Дай десять центов! Дай десять центов, я тебе таких девочек покажу…

Хотелось дать ребенку доллар, но Рей знал по прежнему опыту, что делать этого ни в коем случае нельзя – тут же налетит толпа. Поэтому он просто брезгливо стряхнул мексиканца со штанины и ускорил шаг. Мальчик бежал за ним некоторое время, потом отстал.

Рей вышел на площадь – здесь собралась небольшая толпа. Кого-то били. Несколько мужчин покрепче молотили кого-то, лежащего на земле – пинали ногами, тыкали палками, хлестали железными цепями. Под ударами корчилось что-то страшное, кровавое, и тихо, но слышно хрипело. «Забьют же насмерть», – подумал Рей и поспешно отвернулся. Юркнул в переулок. Полиции здесь нет совсем, что ли? Он огляделся. Неподалеку стояла приличная на вид женщина с ребенком, сидящим в перевязке. Рей подошел к мексиканке, сунул ей в руку доллар.

– Скажи, чика, как здесь полицию вызвать?

– Чего? – спросила женщина с сильным акцентом. Рей попытался вызвать в памяти школьные знания испанского и не смог.

– Полиция! Ну охрана какая-нибудь!

– А… да тут и нет такого.

– А кто же у вас порядок поддерживает? Закон? – удивился Рей. – А если кого-то убьют?

– На заводе, там есть охрана. А здесь никто не поддерживает. Здесь, в районе, Наригудо поддерживает.

– Это бандиты, что ли?

– Да, – равнодушно ответила женщина, – это их район. А там, за заводом, – Босого район.

Ребенок захныкал, завозился, женщина затрясла телом, пытаясь его укачать. Медленно пошла прочь от Рея. Он огляделся. Спасти избиваемого, как видно, не получится – полиции здесь нет. Оружия у него тоже нет, а вот у этого Наригудо-Носатого и его парней какое-нибудь оружие наверняка имеется. Получается, управы на них нет никакой. Рей вышел за хижину и увидел голого ребенка лет трех с круглым животом, торчащими ребрами и особым бессмысленным и тяжелым взглядом темных глаз, больших, как у героя древних аниме. Ребенок сидел на земле, поджав рахитичные ножки, и раскачивался из стороны в сторону.

Черт возьми, лучше бы он пошел с Ле и Роном! Чем здесь вообще заняться? У местных нет абсолютно ничего интересного, они только попрошайничают и продают всякую ерунду. Тупые, грязные… Завод, она сказала. Рей огляделся и увидел вдали бетонную стену – не такую высокую, конечно, как на границе, но все-таки стену. Видимо, это и есть завод. Или местная тюрьма. Хотя если нет полиции, то какие тюрьмы?

Если завод, то что здесь вообще можно производить – и зачем? Разве давно уже все не автоматизировано? Рей припомнил какие-то теории – что, дескать, когда все автоматизируют, то большая часть людей станет не нужна, вот на то и похоже: все эти чиканос абсолютно никому не нужны. Жаль их, конечно, бедняг. Но не пускать же их в Федерацию всех – столько нахлебников…

Через полчаса Рей отчаялся. Кругом было одно и то же – лачуги, до того бедные, что стояли нараспашку – там и взять-то нечего; старухи, роющиеся в помойках, голодные рахитичные дети с опухшими животами, дети-попрошайки, какой-то ловкий парнишка попытался спереть у него кошелек с «живыми» деньгами, Рей едва не схватил его, но мальчишка вовремя удрал. Да и что Рей стал бы делать с ним? Полиции нет. Местные, судя по всему, решали свои проблемы без всякой полиции – то там, то сям Рей натыкался на семейные сцены: то чернобородый мачо колотил свою блеклую тощую жену, держа ее за волосы и смачно шмякая лицом о стену. То тетка лупила ремнем пацана, зажав его между коленями. Проститутки окончательно достали Рея – и это после райских массажных салонов и «садов наслаждений» в Федерации, женщин с чистыми и благоухающими телами и невообразимо искусными пальчиками. Ему хотелось есть – но попробовать здесь хоть что-либо с грязных лотков он не решался. Живот сводило. Единственное интересное зрелище, которое он увидел, – игру местных пацанов во флаг-турнир. Это было по-своему трогательно: команда маленьких оборванцев с палками в руках штурмовала гору мусора, другие защищались, мальчишки лупили друг друга почем зря, а на вершине горы красовался «флаг» – палка с привязанной чьей-то застиранной рубашонкой. Жалкое зрелище. Рей вспомнил рассказ Леона о том, что многие мальчишки из общественных низов мечтают пробиться в команды флаг-турнира Федерации – это для них шанс, хотя и небольшой, получить вид на жительство. Но конкуренция огромна.

Больше здесь не было абсолютно ничего интересного, а на нищих, больных и убогих смотреть надоело. Как они здесь живут вообще? Рея начало подташнивать, разболелась голова, а вдруг все-таки последствия для здоровья остались после разморозки? И куда делись чертовы Леон с Роном?

Рей вышел на очередную небольшую площадь и увидел священника.

Это был католический священник, или даже монах – словом, он был в черной сутане. Во времена Рея священники уже очень редко одевались в сутаны, но, может быть, этот был традиционалистом. Или теперь у них так принято. Священник был латинос, но интеллигентный на вид; он быстро пересекал площадь, на плече у него висела холщовая серая сумка. За ним бежала девочка-мексиканка в выцветшей турнирке и юбчонке. Рей почти инстинктивно двинулся вслед за падре. Не успел нагнать – священник нырнул под раскрытую дверь-занавеску какой-то хижины из картонных ящиков.

Рей двинулся туда же, раскрыл рот, но такая вонь ударила навстречу, что он сразу задохнулся и не смог произнести ни слова. Девочка в выцветшей турнирке крутилась тут же, среди якобы-мебели – обломков, досок, положенных одна на другую. На самодельной постели прямо на полу лежало что-то невнятное – старуха или старик, высохшее до предела, с еще не слишком седыми волосами, и вот от этой живой развалины так сильно воняло. Священник, будто не замечая вони, наклонился и что-то тихо говорил по-испански.

– Падре, – робко произнес Рей. Священник посмотрел на него.

– Откройте сумку, пожалуйста, – повелительно произнес он по-английски, – подайте мне сосуд оттуда. И зажгите свечу.

Сам он аккуратно вынул из внутреннего кармана фиолетовую ленту, положил ее себе на плечи. Рею ничего не оставалось, как послушаться. При свечном огоньке внутренность хижины показалась еще страшнее. Священник начал какой-то обряд. Он бормотал, крестил воздух, касался лба старухи – кажется, все-таки женщина. Рей сам был католиком когда-то, но что делает священник – не понимал. Впрочем, неважно. Сейчас Рей находился здесь почти на законных основаниях – как бы помогал, и уходить ему никуда не хотелось. Он анализировал свои ощущения. Что это с ним случилось?

Раньше он тоже видал всякое. Но, пожалуй, это было не так. Он бывал в туристических районах, нищета там бывала экзотическая, колоритная; дети-попрошайки и убогие хижины казались этнографическими элементами. Рей искал там острых ощущений – особенных веществ, которых не достанешь в Европе, необычного секса, прикольных местных мудрецов, местной еды и прочей этнографии. Он не чурался туземцев, с удовольствием мог поболтать с полинезийцем, ведущим лодку, с хаджой за кальяном. Все это было ярко, интересно, необычно. Нищета? Что ж, такова жизнь – кому-то везет больше, кому-то меньше. Рей всегда охотно подавал, жертвовал в разные фонды. Даже странно, что при таком количестве пожертвований в мире еще оставалось так много бедных, думалось ему.

Но здесь не было абсолютно ничего интересного, национально-туристического, разве что некоторые кутались, несмотря на жару, в старые пончо, да многие носили широкополые шляпы. Зона бедствия, катастрофа, лагерь смерти. И это недалеко от границы Штатов! Неужели в ЗР везде так?

А что же тогда в холодной зоне?

Священник выпрямился. Сложил вещи в сумку. Повернулся и сказал несколько слов девочке. Та кивнула. Свечка осталась гореть у изголовья старухи, по всей видимости, умирающей.

– Пойдемте отсюда, – сказал падре Рею. Они вышли.

– Извините, отец, – начал Рей, – я тут заблудился немного…

– Вы ищете что-то конкретное? – спросил священник. По-английски он говорил без малейшего акцента.

– Нет, я… мой кузен завез меня сюда, а я никогда не был в ЗР. У вас здесь миссия?

– Да, у нас миссия, – подтвердил падре, – если хотите, пойдемте со мной. Я вижу, вы шокированы.

Священника звали отец Фелипе. Он принадлежал к братству какого-то святого Оскара Арнульфо и работал здесь в миссии. Только что он по приглашению девочки соборовал ее умирающую бабушку. Они здесь это делают бесплатно, а на поступающие пожертвования лечат больных – у них небольшая больничка, правда, желающих очень много, а денег мало. Тех, кто умирает от голода, перевозят на собственном грузовичке в соседний городок Сан-Фелипе, там есть лагерь Красного Креста, правда, туда тоже берут не всех. В основном детей, да и тех – кого можно спасти. Очень важно доставить ребенка вовремя, пока разрушение организма не дошло до последней стадии, на этой стадии можно спасти только внутривенным питанием, а такого в лагере не делают.

Рей почувствовал, что у него пухнет голова от всех этих рассказов. А ведь вроде бы священник и говорил-то немного. Ноги начали болеть, миссия располагалась, похоже, на другом конце города.

– А вы, значит, первый раз решили поехать в ЗР? – поинтересовался отец Фелипе. – А что так? Раньше не интересовались?

– Видите ли, я в этом мире не так давно живу, – приветливость падре расположила Рея к открытости, – вы, наверное, не слышали об этом, но я – выходец из прошлого. Размороженный.

– Ах, вот как! Ну что вы, конечно, слышал! – обрадовался падре. – Мы следим за новостями. А разве в ваше время не было какого-то аналога ЗР?

– Был, да. Но не так, – признал Рей, – все сложнее было тогда.

Он умолк. Отчего-то ему стало неловко. И в прежние времена были всякие там миссии, но тогда он считал, что они чокнутые.

Сейчас ему почему-то так не казалось.

Они шли по узкой тропинке меж разбросанных куч мусора, вдоль высокой и странно новой в этом убожестве кирпичной стены. Завод, вспомнил Рей.

– Что они производят на этом заводе? – спросил он. – Мне казалось, здесь…

– Да, здесь есть производство, – подтвердил отец Фелипе, – его даже очень много. Если вы дальше проедете – там целые кварталы застроены промышленными объектами. У нас здесь делают электронные приборы, коммы, компьютеры, планшеты. Все поставляется в Штаты. Рабочие живут на территории завода, там нормальные бараки, еда. Туда все рвутся как за манной небесной.

Рей вспомнил какие-то объяснения, которые слышал в прошлом – про то, что инвестиции в бедные страны позволяют там развивать промышленность, и люди в итоге тоже станут жить лучше. Но ведь это даже была не бедная страна, это в его время была территория США!

Впрочем, война так много изменила…

– Ну и как вы находите наш мир? – спросил падре. – Многое изменилось?

– Да, – разлепил губы Рей. Пару месяцев назад он ответил бойкому журналисту, что не изменилось ничего. Но теперь было ясно, что ответ этот – опрометчивый.

– Да. Этот… флаг-турнир. Колд-зона. Люди стали… какие-то другие.

– Вот это интересно! Какими же стали люди?

– Более… – Рей задумался. Эгоистичными? Безжалостными? Нет, пожалуй…

– Более откровенными, – высказался он, – и жесткими. Не расслабишься тут, понимаете?

– Это объяснимо, – кивнул падре, – была война. Вы знаете, я был тогда ребенком. Я помню все. Война не оставила иллюзий. Иллюзий мирной жизни, мирного сосуществования разных государств, разных классов. Возможности договориться. Война обнажила человеческую суть. Если хотите, я благодарен Господу за то, что Он явил нам откровенный взгляд на нашу собственную сущность.

– Но ведь война давно кончилась, – вырвалось у Рея.

– Раны заживут еще не скоро. Раны земли, человеческие раны. Вы, мистер Гольденберг, думали, что можно жить весело и беспечно и оставаться добрым и хорошим человеком, христианином. Тогда, до войны, многие так считали. Можно жить искусством, радостями и удовольствиями жизни. Растить детей, смотреть фильмы. Но никуда не девается грех, глубочайший первородный грех, живущий в каждом из нас.

– И оттого началась война? – скептически спросил Рей. Священник нахмурился.

– Скажите, мистер Гольденберг, ведь вы были влиятельным человеком в своем мире…

– Нет. Я был богат, но не влиятелен.

– Все равно. Вы были богаты, имели какие-то связи, хотя бы родственные. Сделали вы что-нибудь, чтобы остановить войну?

– Да кто же знает, что нужно делать, чтобы остановить это все? – воскликнул Рей.

– Вы не знали – или не хотели знать? Поймите, я не упрекаю вас, вы – дитя своего века. Мы все таковы. Все грешны. Но это – ответ на вопрос, отчего началась война. Господь ли виновен в войне? Нет. Это наша человеческая слабость, наше зло. Вы знаете, в чем самая страшная рана войны?

– Э-э… – протянул Рей.

– Она – в том, что люди привыкают к смерти и убийству. В ваше время в благополучных странах смерть казалась чем-то необычным. Смертную казнь осуждали. Гибель одного человека представлялась трагедией. Если в какой-то стране происходил теракт, все осуждали террористов, ведь что может быть страшнее убийства невинных? Тогда осуждали пытки, старались их запретить, пытками считали даже лишение еды и сна, неудобные условия содержания. После войны все изменилось. Вы видели в нынешних новостях, чтобы кто-нибудь осуждал убийства или пытки?

– Э-э, нет, – промямлил Рей. Ему было неловко признаться, что он и новостей-то не смотрел.

– Вы знаете, долгое время на моей памяти в ЗР ездили молодые бездельники развлекаться охотой на людей. Жителям ЗР, молодым парням и девушкам, платили деньги, и они, чтобы помочь семье, соглашались на это. А еще раньше и денег-то не платили, устраивали обычный отстрел, как сафари. Или насиловали. Лишь недавно это запретили, но и сейчас еще, подпольно… Не только это. Смертная казнь существует в мире везде и применяется без ограничений. Пытки не считаются чем-то предосудительным, наоборот, в новостях одобряют полицейских, которые бьют задержанных. Считают таких полицейских героями. Вы не заметили этого?

– Я, честно говоря, не очень следил.

– Люди озверели от войны. Но война лишь проявила то, что и было в натуре каждого человека. Теперь это стараются ввести в рамки. Вот флаг-турнир – чтобы сбросить лишнюю агрессию. Но я думаю, что гуманизма не будет уже никогда, его время кончилось. Сейчас нам очень сложно собирать пожертвования, вы знаете – почти никто не дает. Источники нашего финансирования – очень необычные.

Рей увидел вдалеке от скопления хижин миссию – деревянное длинное здание, рядом – каменная часовня, уцелевшая, как видно, от старых времен.

– Я вам обязательно пожертвую, – пообещал Рей, – и всегда буду это делать! А можно, я посижу у вас немного? А то кузен с другом меня тут бросили, и я не знаю, что делать.

– Конечно, посидите, – согласился священник.

– А вы сами – тоже отсюда? – спросил Рей. – Я имею в виду, вы… так хорошо говорите по-испански.

– Я мексиканец, если вас это интересует, – кивнул священник, – но я не отсюда. Я родился в Акапулько.

Колд-зона, подумал Рей. Ну понятно, с войны он, наверное, живет здесь. Или жил в Федерации и приехал сюда в миссию, что скорее всего.

– А в колд-зоне, – спросил Рей, – там действительно ничего нет? Одни террористы и тоталитарные лагеря?

Священник неожиданно широко улыбнулся, его черные глаза мечтательно заблестели.

– Ну что вы, – сказал он, – там есть многое. Они летают в космос. Вы, мистер Гольденберг, мало интересуетесь окружающим миром. Но астрофизики видят, что из колд-зоны запускают множество спутников, они регистрируют взлетающие космические корабли. Их корабли летят на Луну и Марс. А что там происходит, в Колд-зоне – на самом деле здесь никто не знает. Ведь в наше время истина создается на новостных порталах, и именно та, что устраивает сильных мира сего. Но сказать, что там одни концлагеря и террористы – это… ну, скажем так, сильное преувеличение. Я даже думаю, мистер Гольденберг, что там жизнь не намного хуже, чем в Федерации.

До вечера Рей просидел в скромной гостиной дома священников – здесь всего работали четверо из ордена Оскара Арнульфо, да еще в больничке несколько медсестер-монахинь. Сейчас здесь никого не было, и Рей скучал. Никакой коммуникационной системы, книги – религиозные, распятие, статуэтки. Но здесь по крайней мере чисто, спокойно, можно выпить чистой воды, хотя еды тоже не наблюдалось. На обед в крошечную трапезную собрались медсестры, живо болтавшие меж собой по-испански (хотя две из них имели европеоидную внешность), отец Фелипе и еще один падре по имени Камило – высокий и костлявый. Рея вежливо о чем-то спросили, но в основном говорили о своем, хотя из вежливости – по-английски. Рей все равно ничего не понимал – о какой-то партии лекарств, операционной и враче, который, кажется, обещал приехать. Рею показалось, что священники и сами неплохо разбираются в медицине.

Он ел гороховый суп, показавшийся необыкновенно вкусным – очевидно, с голодухи. Ведь с утра маковой росинки не было во рту. Хлеба выдали каждому по кусочку, и Рею показалось, что святые отцы поделились с ним своими пайками – ему дали два небольших неровных куска. Больше на обед ничего не было, и Рей утешил себя мыслью, что сегодня же в Далласе нажрется как следует.

Интересно, а как они вот так живут – годами? Святые люди! И ведь наверняка у них есть гражданство Федерации.

После обеда Камило попрощался и убежал в больницу, а Фелипе уселся с Реем в гостиной и стал перематывать чистые бинты. Они тут бинты стирали (а Рей думал, что такие примитивные способы перевязки давно ушли в прошлое).

– Если не трудно, возьмите тоже бинт, помогите, – предложил отец Фелипе. Рей неловко взял в руки марлевую ленту, стал сматывать ее. Руки падре работали умело, словно он всю жизнь только этим и занимался.

– Рук не хватает, – пояснил падре, – больные помогать не могут, мы держим тут только самых тяжелых.

– Это же ад какой-то, – вырвалось у Рея. Фелипе с интересом взглянул на него.

– Понимаете… – Рей счел нужным объясниться, – раньше в странах третьего мира… ну там была какая-то своя жизнь, люди были довольны даже. У нас некоторые приезжали из отпуска и говорили – там все нищие, но счастливые, спокойные, смеются, живут своей жизнью, а у нас один стресс. Но здесь, сейчас в ЗР… неужели в ЗР везде так?

– Здесь относительно неплохо, – покачал головой отец Фелипе, – поверьте мне. Я был во многих местах. Был в Африке, Пуэрто, был в Европе – Хорватия, Польша. Там, где ближе Федерация, граница – вот как здесь – всегда лучше. Кто-то едет за границу, присылает деньги потом, помогает. А там, где граница далеко… поверьте, туда вам лучше совсем не ехать.

Рей помотал головой. Отложил смотанный наполовину бинт.

– Да, многое изменилось, – признал он, – но все-таки, отец Фелипе, признайте – не открывать же границы Федерации. Если все это хлынет туда – тогда и Федерации-то не будет. Там по крайней мере все живут хорошо, обеспеченно. Там настоящая жизнь. И так было всегда – кто-то живет хорошо, нормально, а кому-то не везет. Разве не так?

Падре взял новую ленту из коробки.

– Поверьте, Рей, это вам кажется, что в Федерации все живут хорошо и обеспеченно. Мир еще хуже, чем вы о нем думаете.

– Разве нет? У нас есть базис. Все граждане получают минимум, необходимый для удовлетворения потребностей. Даже если работать лень.

Падре Фелипе слегка улыбнулся.

– Не буду вас разубеждать. Если вы думаете, что на базисе жить хорошо… Хотя, конечно, здешние люди тоже так думают и мечтают о такой жизни.

– Вот именно, – мрачно сказал Рей.

– На самом деле free trade area[1] – то, что вы подразумеваете под нашим миром, то есть все, кроме никому не известной Холодной Зоны – она вся разваливается. И Федерация тоже. Я полагаю, что мы живем в последние дни.

Рей фыркнул.

– Ну, это ваши религиозные идеи…

– Да нет. Мы ведь не иеговисты и не адвентисты седьмого дня, чтобы конец света предсказывать. Мы только знаем, что он когда-нибудь будет. Но ФТА загнется скоро, и это не религиозные соображения, дорогой мистер Гольденберг. Вы знаете, что если бы не изобрели способы дешевого искусственного выращивания растений, человечество вымерло бы после войны? Плодородной почвы осталось мало, радиация. Попытки здесь выращивать маис – довольно скромные, и урожаи плохие, хотя в почву вбухивают тонны удобрений. Если бы не стали производить еду на фабриках – всех нас давно уже не было бы. И так со многими вещами. Наша планета уже в коме, уже на аппаратах, понимаете? Снизилось содержание кислорода в воздухе – вы этого не замечаете, как и все мы, привыкли, но оно снизилось, потому что стал умирать фитопланктон, океан страшно загрязнен. Мы уже адаптировались, у нас больше красных кровяных телец, чем у ваших современников – но мы не знаем, как решать проблему дальнейшего вымирания океанской флоры. Поколеблена земная кора, ушли под воду целые страны. Вымирание видов животных достигло катастрофических масштабов. У нас очень мало осталось лесов, вообще природных ландшафтов. И все это продолжается, хотя экологи работают, международные фонды, гранты, гринпис… Я уже не говорю, что примерно 30 % поверхности суши на Земле смертельно опасны из-за радиоактивного заражения. И это не безлюдные местности, а как раз бывшие населенные. Вы слышали высказывание, которое приписывают Эйнштейну – насчет оружия четвертой мировой войны?

– Что это будет каменный топор?

– Да. Так вот, так не случилось лишь потому, что во время третьей мировой человечество совершило отчаянный скачок. Новая НТР, ряд новых революционных изобретений – и вот мы уже независимы от почвы и не так сильно зависимы от океана, плюс дешевые материалы для куполов для ограждения радиоактивных зон. Но вы видите, как мы живем в ЗР. Кризис растет, мистер Гольденберг, и рано или поздно должен наступить конец.

Рей взглянул на большие часы-ходики на стене. Часы были украшены резьбой – какие-то святые, кресты, церковные шпили.

– Мне, пожалуй, надо идти, падре. Мы договорились с кузеном… Не понимаю, почему они ушли без меня?

– Видимо, им было стыдно перед вами, – мягко сказал отец Фелипе, – ведь вы не из нашего мира. Еще не вполне из нашего.

– Но почему стыдно? Я человек широких взглядов. Он даже не сказал, куда они собираются.

– Вернее всего, в подпольный бордель, мистер Гольденберг. Здесь немало таких. Детей туда продают, там ни о какой добровольности речи не идет. И там позволено все. Пытки, изнасилования. Даже убийства. То, что все-таки запрещено на территории Федерации. Туристы ездят сюда в основном за этим. Или на сафари, о котором я уже говорил. Или – и это еще лучший вариант, – подыскивают себе девушек, чтобы их увезти в Федерацию, оформить какой-нибудь личной прислугой, дать вид на жительство, ну и иметь покорную и радостную наложницу. Я, признаться, удивился, когда увидел вас – у вас был не такой вид. Сразу понятно, что вы впервые попали сюда и поражены.

Рею вдруг стало неловко. В общем-то он приехал – или его привезли сюда – как раз по одной из этих причин.

– Падре, я… Я пойду, наверное, уже. И вот, – он достал кошелек из кармана и бросил его на стол, – здесь вся моя наличность, около ста долларов. Возьмите, пожалуйста, на ваши нужды.