Холодное железо

Пролог

Был уже поздний вечер, когда Сир Ксений Ди Брусий был готов покинуть Вольту. Почти все, что могло пойти не так, было сделано, и он торопился и был склонен, даже после жизни, которую он вел, забывать вещи, поэтому он заставил себя стоять рядом со своей прекрасной верховой лошадью в своей городской конюшне с двумя стойлами и пересматривать все.

Он все еще не решил, что делать, когда сел в седло. Он привел себя в движение, главным образом, чтобы не думать слишком много.

Его кобыла была в восторге от того, что на ней едят; она сидела взаперти так же долго, как и он сам, и как только она оказалась на улице позади его дома, она была готова пуститься рысью, а то и больше.

Он придержал ее походку, потому что было очень важно, чтобы его не остановили. Для простого путника он был одет несколько чересчур: высокие черные сапоги до самых бедер, черный полупальто и такая же черная шляпа с черными плюмажами, но он любил красивые вещи, и у него не было времени переодеться.

Он вынырнул из водоворота, ему нужно было оставаться на переднем крае.

Он слышал крики с севера, где находился Дворец Герцога. Он похлопал рукой с уздечкой по мечу, висевшему у него на бедре, и повернул коня на первой же Поперечной улице-прочь от высокого кирпичного дворца на склоне холма, вниз к реке, мостам и улице Сталеваров, где ему предстояло собрать комиссионные.

Ему пришло в голову, что если он получит комиссионные, то сделает свой выбор; он никогда не сможет вернуться в Вольту.

Его также поразило, что насильственная политическая революция может покрыть великое множество темных дел. На улицах уже были мародеры; мимо него прошли двое мужчин с сундуком, но ни один не поднял головы и не поймал его взгляда. Звук бьющегося стекла был почти так же распространен, как и крики с севера.

Он слышал, как стреляет гонн, как щелкают арбалеты, как мимо него плывет серная вонь, отчего его кобыла пугалась. Здесь же стоял едкий запах магии.

Он пустил кобылу рысью, и ее копыта высекали искры из камней мостовой. Вольта был одним из самых богатых городов на Западе, с мощеными улицами и водопроводом из двух огромных акведуков, что все еще было ничто по сравнению с чудесами его дома. Город.

Мегара. Которую он собирался помочь уничтожить.

Или нет. Он все еще не мог решить.

Кобыла резко остановилась. На улице лежал труп, и раздавался звук скрещивающейся стали. Он дернул ее за поводья, свернул в переулок, который тянулся вдоль задних рядов магазинов, и выехал на следующую широкую пустынную улицу, где высокие дома, выложенные красной черепицей, поднимались достаточно высоко, чтобы заслонить Солнце.

Он посмотрел направо и налево, но улица была пуста. От долгой практики его глаза поднялись, глядя на крыши и балконы над ним, но ничто не двигалось, и он послал лошадь рысью. Они промчались по улице, миновали угол насилия и спустились к реке, где он остановил лошадь и повернул на Стальную улицу, где находились оружейники. Он хорошо знал этот магазин; Арнсон и Эгг, две семьи, изображенные на вывеске с золотыми буквами, делали прекрасные гонны с тех пор, как принцип был впервые разработан далеко на востоке.

На мгновение он засомневался: улица казалась пустынной.

Но он увидел горящий свет и дым из трубы, поэтому спешился, привязал коня к коновязи и по привычке сунул кинжал за пояс. Затем он постучал в дверь, несмотря на сгущающиеся сумерки и звуки насилия в Верхнем городе.

Он услышал шаги.

“Ты пришел!- сказал молодой Арнсон.

Он встал рядом с молодым человеком.

“Я пришел за своим фузилом.”

Парень улыбнулся. “Дело сделано.- Он указал на кожаный футляр на стойке бара. - Патер ушел, он говорит, что здесь будет плохо. Я должен держать двери запертыми и есть только еду в доме.”

“Очень мудро. Мужчина остановился, чтобы полюбоваться футляром: изящные стальные пряжки, сделанные вручную и посиневшие, и искусная кожаная работа.

Затем он достал оружие.

“Это ты сделал?- спросил он.

Молодой человек усмехнулся. “Я тоже так думал. Патер помогал с замком; я еще не настолько разбираюсь в пружинах. И я нанял кожевника.”

Мальчик был так доволен собой, что мужчина чуть не рассмеялся.

Вместо этого он позволил себе улыбнуться. “А отсек?”

“Как вы и просили, - ответил молодой человек. “И в оружии тоже нет.- Он показал гостю хитроумное отделение, построенное для тайного хранения.

- Превосходно, - сказал человек в черном плаще и вонзил кинжал в висок молодого человека, мгновенно убив его. Лезвие вышло из другого виска с поразительной точностью, и человек в черном плаще поддерживал труп до самого пола, отступая от потока крови. Затем он заполнил потайное отделение своей смертельной тайной, надев перчатки; одна крошечная драгоценность скользнула по столу, и он нашел ее, поднял угольными щипцами из камина и положил в свой поясной кошелек. Затем он бросил свои перчатки-тонкие, черные перчатки-в огонь, где они засверкали, словно пропитанные порохом. Он ушел, удовлетворенный, оставив дверь магазина широко открытой для грабителей, которые уже двигались по улице, как тараканы.

Но потом он остановился. Решение было принято; теперь не было смысла быть небрежным или сентиментальным. Он достал крошечный драгоценный камень из кошелька носовым платком, накрыл голову лошади плащом и бросил его обратно в открытую дверь. Она была такой крошечной, что он даже не услышал, как она упала на пол.

Он отвел лошадь в сторону. Только после того, как он отсчитал сто шагов, он включил силу камня.

Дом позади него, казалось, на мгновение раздулся. Затем огонь, белый огонь, вырвался из каждого окна, стекло и роговые стекла разлетелись во все стороны, ставни сгорели, дверь сорвало с петель. Это было похоже на раскат грома, за которым последовал порыв ветра, а затем огонь начал охватывать другие старые дома в ряду, в то время как первый дом рухнул внутрь с ревом искр и взрывом густого черного дыма.

Он вскочил на свою кобылу, которой не нравился ни запах крови, ни звук, ни запах дыма, и использовал часть своей силы, чтобы сотворить оккультизм. Это не делало его невидимым, просто заставляло большинство людей смотреть в другую сторону.

Он вытащил из-за пояса вторую пару перчаток и постарался не признавать, что всегда собирался это сделать.

Убийство.

Секрет.

Отсек.

Огонь.

Грядущая резня.

У него были небольшие трудности на мосту; злые, неоплаченные наемники держали ближний конец, и они хотели денег, и никакое количество магического принуждения не могло обмануть их. Поэтому он заплатил, отдав сотню золотых блесток - почти пятилетнее жалованье преуспевающего ремесленника, - как будто это был весь его кошелек. Они хотели открыть его кейс, кейс с секретом и маленьким взрывателем, и он приготовился драться с ними, но они потеряли интерес.

На улицах Нижнего города было еще больше неоплаченных продавцов мечей, и они убивали. Ему оставалось только гадать, мертв ли герцог, и если да, то действителен ли еще его план.

Он подумывал о том, чтобы перейти на другую сторону.

Снова.

К его огромному облегчению, на воротах Лоники никого не было. Он ехал без помех, и у него возникло искушение пустить кобылу галопом; ему нужно было время и расстояние между собой и Вольтой. Тяжесть его тайны была огромна; он отшатнулся от нее, стараясь занять свой ум, чтобы не думать слишком тщательно о том, что он делает и что это может значить. Он знал, что это положит конец его отношениям с женой.

Майре, его любовнице, все равно. Возможно, она предпочтет его одного. Она даже не поймет.

Но он слишком хорошо понимал, что это значит.

Даже слишком хорошо.

Люди бежали от насилия; он миновал длинную вереницу повозок на зимних полях. Он подъехал к сараю, спешился, снял все свои драгоценности и пояс с кинжалом и положил все это в кожаный футляр. Продающие мечи могут обыскать чемодан, но, по крайней мере, кольца его не выдадут. Он тоже положил в чемодан свой красивый черный камзол и натянул халат. Здесь было не так холодно, как в горах, по направлению к варварским землям Арнаутов, но достаточно холодно, и беженцы тащились мимо него, неся кровати и постельные принадлежности, одеяла и мебель.

До Лоники оставалось пять дней пути, до Мегары-еще три или четыре. Но у него была быстрая лошадь и деньги, чтобы купить лошадей в Фоссе и Лонике; как только он освободится от всего этого насилия, он съест землю. Девять дней пути для пешего человека-это, пожалуй, три дня на лошади. Он мог бы прибыть точно по расписанию, если бы поторопился. темная ночь. Ночь, которой боялись невежды. Идеальная ночь, по крайней мере так сказал слуга. Это была не его проблема. Доставка была его проблемой.

Он должен был добраться до гостиницы в Фоссе за два дня; в других случаях ему это удавалось.

Впереди шли солдаты, снимая с повозки бедную купеческую семью, пока мать съеживалась со своими детьми, а мужчина держал свой расколотый скальп вместе. Пятеро мужчин в ржавых доспехах швыряли в грязь мирские пожитки семьи, выискивая монеты. Десять лет падения цен на зерно и все более жестокой погоды уже лишили деревню денег и вызвали насилие в людях.

Все будет еще хуже.

Он проехал по проселочной дороге фермы, обогнул солдат и выехал на шоссе в почти полную темноту.

Путешествовать в темноте было очень рискованно. Но он видел на Западе горящий фермерский дом, и ему казалось, что весь мир развалился на части, что давало ему утешение в том, что он решил сделать. Возможно, наступит конец света, но он будет далеко, и ему хорошо заплатят. Даже больше. И у него будет Майра. И другие развлечения.

Он оставил Вольту в огне позади и поскакал сквозь ночь.

К утру он был уже в двадцати лигах от постоялого двора Фосса. Он знал дорогу и холмы и был настороже, потому что Арнауты, хотя и не доставляли неприятностей в течение целого поколения, были расой дегенеративных скотокрадов и торговцев мечами.

Он поднялся на покрытые снегом холмы, его лошадь устала и проголодалась, и он смотрел на деревья по обе стороны дороги. Но когда дорога резко сворачивала в древний овраг, у него не было прямой видимости, и неоплаченные наемники выбрали свое место идеально. Через дорогу у них росло дерево, и он без предупреждения свернул в сторону, и ему пришлось остановиться.

Он ослабил меч в ножнах и потянулся, чтобы отстегнуть свой фузил.

Он так и не увидел арбалетного болта, попавшего ему в грудь. Ему потребовалось несколько часов, чтобы умереть.