Хомотрофы

3

Я вышел из административного здания и направился к тому кирпичному забору, за которым возвышались заводские трубы и ангары. Надеялся отыскать стоянку служебного автотранспорта и дождаться рейса в город. Пешие переходы меня доконали.

Впереди маячила проходная. Сторож меня, разумеется, на завод не впустил и про автобус почему-то ничего не сказал. Сколько я ни пробовал раскрутить его на разговор, он все время повторял одну и туже фразу:

– Пропуск!

Я показывал ему ту бумажку, которую мне выписали в отделе кадров, но он говорил:

– Нет фотографии. Не установленная форма.

– Это правда, что тут изготовляют противотанковые мины? – спрашивал я. – Не поможете мне приобрести ящик? Хорошо заплачу.

Его лицо делалось как камень.

Я побродил вдоль забора; он был высоковат, чтобы через него перелезть. Я попробовал. Да, не ниндзя я, не ниндзя. Пройдя вдоль всего периметра, я не обнаружил в нем ни одного прохода и вновь оказался у главного корпуса. Видимо, автобус, если таковой появится, проедет через ворота проходной. Больше негде.

Я высмотрел невдалеке навес, под которым были сложены бочки, и направился туда. Подкатив бочку к стене, я поставил ее вертикально, влез на гулкое днище и начал карабкаться наверх. До того мне хотелось узнать, что производят на этом дурацком заводе. А заодно убедиться, что на территории стоит парочка автобусов.

В тот момент, когда я уже повис на заборе, сзади раздался резкий скрип тормозов. От неожиданности я разжал руки и свалился в траву.

В десяти метрах от меня стоял черный джип. Из машины выскочили двое громил в камуфлированной форме и двинулись ко мне, на ходу отстегивая дубинки.

– Пропуск! У меня пропуск!!! – неистово заорал я первое, что пришло в голову, и выставил вперед руку с клочком бумаги.

Подбежавший справа громила вырвал бумажку у меня из рук, поднес ее к лицу и тут же швырнул на траву. Листок упал рядом со мной.

Я бросил на него взгляд. Это был просроченный билет в ночной клуб «Потерянный рай», которым я так и не успел воспользоваться. В горячке я достал его вместо пропуска. Хотя, думаю, пропуск теперь мне мало помог бы. Приготовившись получать удары, я сжался, подтянул колени к животу. Внутри кипела злость. Ничего, перетерплю.

Увидев, что я лежу и не сопротивляюсь, охранники подняли меня и, ухватив за подмышки, поволокли к машине. Я для приличия перебирал ногами, едва касаясь земли. Весу-то во мне почти восемьдесят пять кило, а этим хоть бы что. Меня швырнули спиной на капот. Громилы отступили на шаг.

Один спросил:

– Это ты разговаривал с водителем на территории второго участка?

– Не знаю, о каком участке идет речь, – ответил я. – Мне даже неизвестно, что это за учреждение.

– Зачем на стену лез? – бесстрастно спросил другой.

Меня в который раз охватило ощущение бессмысленности происходящего. Заныла ушибленная нога и вернулась головная боль.

Обыскав с ног до головы, парни запихнули меня в машину, на двери которой было написано «Общество Блюстителей Порядка. г. Полиуретан». Подняв тучу пыли, джип рванул с места.

Иногда мы сворачивали с главной дороги и проезжали через узкие тоннели. Их купол был разомкнут; наклонные железобетонные плиты соединялись наверху металлическими фермами. В пространстве между ними синело небо.

Эти тоннели заметно сокращали дорогу. Я не понимал, как мог их не заметить раньше, но зато теперь до меня дошло, куда подевались автобусы.

Меня отвезли в город. Вернее, депортировали за пределы спирали и отпустили. Я шел и прислушивался, двинется ли машина с места. Но машина не уезжала. Я чувствовал спиной взгляды охранников. Прежде чем завернуть за угол, повернулся и помахал им рукой.

Я стал заговаривать с редкими прохожими, намереваясь узнать, где в городе находится железнодорожный вокзал. Мне всякий раз указывали другое направление. В конце концов, я выбрал наугад и прибавил ход.

Я пытался выйти на ту дорогу, по которой пришел, но все время попадал в незнакомые места. Хотелось есть – один кусок хлеба это же ничто, но работающих магазинов на моем пути не встречалось. Меня опять окружали заборы частных дворов. Людей за ними не было видно.

Заметив черешню, перевалившую ветви через штакетник, я остановился набрать ягод. Пока набивал ими карманы куртки, ни одна собака на меня не залаяла. У меня закрались подозрения, что их вообще нет в Полиуретане. Странно.

Неожиданно среди ветвей проглянул мост, по которому сегодня утром я вошел в этот странный город. Вот ведь угораздило. Подкрепляясь на ходу черешней, я сразу же устремился в его сторону, но тут улочка запетляла и оборвалась. Вернее, она трансформировалась в узкую, едва заметную стежку, заросшую репейниками. Тропка привела меня в балку размером с огромный стадион. На склонах ютились дома. Они казались покинутыми, но ощущение, что за мной наблюдают, не оставляло ни на минуту.

На ватных от усталости ногах я сбежал по тропинке вниз к ручью, обросшему кустарниками терна и ивняком. Остановился на берегу и огляделся. Четко очерченные края балки напоминали волнистую линию, проведенную темно-зеленой гуашью.

Вдруг мне показалось, что тысячи людей, выйдя из домов, стоят надо мной, повернув ко мне бледные лица, на которых отсутствуют черты. Просто неподвижные белые пятна.

Я опустился на колени и умылся в ручье. Вода оказалась теплой. Среди камней резвились мальки, над бархатными верхушками камышей сновали стрекозы. Я огляделся. Видение исчезло.

Выбравшись из балки, я почувствовал себя обессиленным. Теперь моста не было видно. Более того, я потерял даже направление, в котором нужно двигаться. Опять пришлось идти наугад.

Я обходил какое-то кирпичное сооружение, как вдруг двое нетрезвых полиуретанцев преградили мне дорогу.

Вперед выступил долговязый парень с вытянутой, как веретено, головой.

– Мужчина, помогите нам в одном деле, – без всяких предисловий прогундосил он.

Уши у него были сильно оттопыренные, глаза наглые и презрительные.

Я попытался его обойти, но второй, низкорослый и лохматый, вынырнул из-за спины первого.

Втянув голову в плечи, разведя руками, он плаксиво проговорил:

– Че те, трудно помочь, что ли?

– Мне это неинтересно, – сказал я и попытался отстранить его рукой. Но лохматый уперся. Он даже наклонился под углом, чтобы противостоять мне.

– Да ладно тебе, ладно, – долговязый просунул между нами руку. – Слушай. Это ж дело плевое совсем.

Я похолодел и отшатнулся, увидев на его руке свежую кровь.

– А, пардон, минуточку, – долговязый достал из кармана самый грязнейший на свете платок и вытер им руку.

– Это курица! – сказал он, обращаясь одновременно ко мне и своему напарнику.

– Да-да! Он курицу зарезал! – подтвердил коротышка.

– Меня это не касается, – я вновь попытался пройти.

Долговязый хлопнул себя руками по тощим бедрам.

– Да что же это такое! Я же говорю вам, мужчина: дело-то плевое. Тьфу и все.

Он плюнул и попал мне на ногу.

Мы встретились с ним взглядами. Воспаленные глаза странного шафранового цвета. В них злоба и шакалья осторожность.

– Уйди с дороги, – сказал я.

Не думаю, что это прозвучало достаточно твердо, но, в голосе была хриплая усталость, придавшая моим словам нахальство и небрежность.

Долговязый оценивающе посмотрел на меня.

– Хорошо. Тогда предлагаю сделку, – он улыбнулся, и по его скулам пробежали морщинки.

Мне не хотелось никаких сделок. Я намеревался уйти. Но парень вдруг мягко положил руку мне на плечо.

– Слушай, ты же хочешь узнать, что у нас тут за дела происходят?

На какое-то время воцарилось молчание.

– Вас послали за мной следить? – спросил я, вытирая носок туфли о траву.

– Да ты че?! – встрепенулся лохматый. – Нас никто не может никуда посылать! Даже его превосходительство господин директор не могут нас никуда посылать, а только просить. Потому как мы…

Он ухмыльнулся, и в темноте его рта мелькнули редкие и тонкие, словно собачьи, зубы.

Мне показалось, что десны у него тоже покрыты темной кровью.

– Брательник, помоги, – примирительным тоном сказал долговязый. – А мы тебя до вокзала доведем. Домой-то охота вернуться?

– Что вам от меня надо? – сердито спросил я.

Ситуация совершенно сбила меня с толку. Кто им сообщил, что я интересуюсь заводом? Охранники? Начальник отдела кадров?

– Пройдемте за склад, на задний двор. Это рядом.

На какое-то время я, наверное, частично потерял самоконтроль.

«Задний двор… задний двор…» Слова продолжали звучать в голове. Я был словно под гипнозом.

– Идемте, мужчина, идемте, – говорили, пятясь, долговязый с лохматым.

Ноги задвигались сами собой. Мы завернули за угол сооружения и вошли в железные ворота.

– Ну, иди, иди, славный ты наш, – лохматый схватил меня под руку и потащил быстрее. Я споткнулся. Внезапно сбоку раздался женский крик:

– Менги!

Рядом, в стене склада, с шумом захлопнулся металлический ставень. Незнакомцы оглянулись на звук.

Неожиданно для себя я схватил коротышку за шиворот и, оторвав его от земли, швырнул в долговязого.

Я бежал некоторое время вдоль заборов, сворачивая в переулки, но скоро выбился из сил и перешел на шаг. Убегая, я не думал о направлении и теперь, вытирая со лба пот, стал осматриваться.

Шума погони не было слышно. Выйдя из заросшего бурьяном переулка, я оказался на довольно широкой, прямой дороге и пошел так быстро, как только мог. Если двигаться только вперед и никуда не сворачивать, рано или поздно выберешься из города. Я в это верил. Солнце уже клонится к западу. Я посмотрел на часы. Половина пятого.

Мне уже было все равно, где ночевать. Поле, обочина дороги, лес – все равно, главное, чтобы это было за пределами Полиуретана. Плохо только, что нет еды. Немного кружится голова. Может, все-таки, мне еще встретится работающая лавка. Я упрямо переставлял ноги.

Полиуретан – самое сумасшедшее место на свете, где среди бела дня на тебя нападают пьяные уроды, где нет телефонов, не работают магазины, а жители напоминают живых мертвецов. Идея остаться здесь и устроиться на завод была откровенно глупой. Никакой репортаж не стоит подобных страданий.

Размышляя о своих злоключениях, я подошел к одноэтажному дому, утопавшему в зелени. Он стоял немного поодаль от других, окруженный таким низким забором, что его можно было просто переступить.

Я внезапно почувствовал, как сильно хочу пить, и потому решил войти во двор и попросить у хозяев воды. Толкнув маленькую калитку, которая оказалась не заперта, я оказался в тени увитой диким виноградом аллеи. Густая тень освежала приятной прохладой.

Аллейка была вымощена красноватым гранитом, между камнями пробивались пучки травы. Дорожку давно не подметали, под подошвами хрустел песок, и шуршали палая листва, преждевременно зачахшая от жары. Я дошел до конца аллейки и остановился перед некрашеными дубовыми ступенями. На первой – стоял пустой глиняный горшок.

– Есть кто-нибудь? – негромко позвал я, смотря по сторонам.

Справа и слева от меня росли два пышных нестриженных самшита, скрывавшие двор. Высота кустов превосходила мой рост. Казалось, из гущи их лакированных листочков за моими движениями следят чьи-то глаза. Рядом с одним из кустов торчал ржавый фонарь. Картину завершали нити паутины, тянувшиеся от навеса над крыльцом до самшитов, и от самшитов к виноградной арке.

Можно было подумать, что дом заброшен, если бы не новый веник, стоящий возле двери. Я постучал еще раз, позвал.

– Заходи, ежели не боишься! – Послышался где-то близко старушечий голос.

Тогда я потянул старую филенчатую дверь, и она отворилась. Озираясь, я вошел в дом. В прихожей столкнулся лицом к лицу с хозяйкой. Она будто принюхалась ко мне и выдала: «Не нашенский». Старуха была примерно с меня ростом, то есть около метра восьмидесяти, только шире в плечах, в старой мужской майке и шароварах. Ее лицо так исковеркали морщины, что трудно было распознать черты.

– Ну, проходи. У меня жилец уже имеется, – проскрипела она. – Так что тесновато будет. Поселю, но с условием: не пьянствовать. Терпеть не могу алкашей.

Я хотел возмутиться таким предположением, но потом вспомнил, как выглядит моя физиономия, и промолчал. Мысль о том, что прямо сейчас можно лечь на настоящую кровать, отдохнуть, показалась заманчивой.

– Вообще-то, я хотел у вас воды попросить… Я не собирался оставаться. А как насчет одной ночи? – спросил я.

– По двойной цене, – угрюмо ответила хозяйка и назвала цифру. – Воду найдешь в кухне. Удобства во дворе. Телевизора нету.

Я еще стоял в нерешительности, но она уже закрыла за мной дверь. Надо же, на мои гроши тут вполне можно перекантоваться.

В доме пахло сыростью, уксусом и еще чем-то неприятным – то ли собачатиной, то ли кошатиной. Потолки были довольно высокими. Стены, искривленные временем, покрывали отслаивающиеся обои. Возле самого входа стояли старинные часы, издающие мерное скучное тиканье.

Кончиками пальцев старуха подтолкнула меня в спину, другой рукой указывая на темный коридор. Из приоткрытой двери на ковровую дорожку падал тусклый свет.

– Туда, – сказала она. – Давай-давай.

Я прошел по коридору и свернул в маленькую комнатушку. Трудно было себе представить более унылое зрелище. Посреди комнаты стоял старинный шифоньер. По бокам от него располагались две пружинные кровати с никелированными решетками.

На одной, подперев седую голову, лежал пожилой мужчина громадного роста и мощного телосложения. Веки его были полуопущены, рот приоткрыт, из уголка стекала слюна.

– Это Андриан, – сказала хозяйка. – Заходи. Вон твоя кровать.

Я помахал Андриану рукой, представился и сел на кровать. Пружины подо мной тут же со скрипом просели, колени оказались вровень с глазами.

Старуха нависла надо мной и, скрестив на груди могучие руки, спросила:

– Ты не из тюрьмы сбег?

– Нет, – ответил я, неприятно удивившись, что в Полиуретане все кому не лень видят во мне беглого заключенного. Возмущаться по этому поводу у меня уже не было ни сил, ни желания.

– Ладно, – проворчала хозяйка. – Постельное белье в тумбочке… А деньги вперед.

– Благодарствуем, – буркнула она, получив требуемое, и сразу вышла. Через секунду ее морщинистое лицо снова мелькнуло в дверях.

– Меня Зоей звать. Ежели понадоблюсь, я на чердаке.

Я вытащил из-под покрывала подушку (она оказалась сырая и тяжелая) и подсунул себе под спину.

– Давно здесь живете? – спросил я у Андриана.

Он поглядел непонятливо по сторонам, как будто вопрос мог относиться еще к кому-нибудь. Я повторил. Сосед молчал некоторое время, что-то мучительно обдумывая, затем мрачно проговорил:

– Три года.

Голос был глухой и звучал так, словно он перенес контузию. Мы помолчали минут пять, потом я спросил:

– Часом не на заводе работаете?

– Да… Я – водитель автобуса, – ответил Андриан.

– А здесь временно квартируете, – заключил я. – Есть какие-то перспективы на жилье?

Андриан смотрел на меня стеклянным взглядом, изредка мигая. Он производил впечатление человека, которому сделали лобэктомию.

Я пытался его как-то расшевелить, но безуспешно. Спросил, какую продукцию выпускает местный завод, но ответа не получил.

– Видал сегодня ваши автобусы, – сказал я. – В полвосьмого везли на смену рабочих.

Я долго ждал какой-нибудь реакции, и, не дождавшись, начал уже задремывать, как вдруг сосед пробурчал:

– Да нет, это не рабочие. Рабочих раньше везут.

Я вопросительно уставился на него, но он больше ничего не объяснил.

Оставалось лечь спать. Я вытащил из тумбочки постельное белье. Лучше просто отосплюсь, решил я, чем пытаться разговаривать с таким собеседником. Андриан за мной наблюдал. Я чувствовал его взгляд на себе, особенно когда отворачивался. Стоило вновь повернуться к нему, как Андриан отводил глаза в сторону.

Перед тем, как лечь, я вышел на кухню попить воды. Тут же наткнулся на стремянку, приставленную к стене. Вверху чернел квадратный проем.

– Зоя! – крикнул я в проем. – Где в этом городе покупают продукты?

Старуха вмиг оказалась надо мной. Я даже вздрогнул от неожиданности. Упершись в края проема крепкими напряженными руками и покачиваясь, как паук, она уставилась на меня.

– А какие именно продукты тебя интересуют? – спросила хозяйка.

Оттого, что лицо ее смотрело вниз, кожа на нем обвисла еще сильнее. Желтушные глаза налились кровью.

– Те, которые можно есть, – ответил я. – Варенка, например.

– А тушенка? Тушенка тебе не подойдет? Отдам за полтинник.

И она достала из-за спины пол-литровую банку. Я от природы брезгливый. Боясь, что она предложит мне домашней тушенки, я сказал:

– Да нет, спасибо. Я привык к колбасе. А еще мне и на завтра надо запастись.

– Про завтра будешь говорить завтра, – старуха убрала банку. – Магазин далеко… У нас на весь город два продуктовых магазина. Работяги едят в столовых, остальные жрут, что выросло в огороде. Никому здесь не нужны магазины.

– Ну а хлеб как же?

– Хлеб-то?.. Ну, ты б глаза разул. Напротив дома ларек.

Выйдя во двор, я глянул сквозь виноградную арку на Зоин огород, там росли только лопухи и чистотел. Видно, бабка живет за счет квартирантов, да еще плюс пенсия.

Странно, как я мог не заметить этот киоск? Он был прямо напротив калитки. Я подошел и заглянул в окошко. Спиной ко мне сидела девушка с черными волнистыми волосами и читала книгу.

– Привет! – сказал я. – Буханка белого хлеба найдется?

Девушка обернулась. Взгляд ее голубых глаз был таким ясным, не похожим на мутные взоры жителей этого бескровного города. Но даже на этой ясноглазой красавице лежала все та же тень отрешенности.

– Привозной закончился, только полиуретанский серый остался. – Она говорила с приветливым равнодушием. Ее взгляд скользнул по моему лицу и стал как бы невидящим.

– Давайте!

Я расплатился, но не уходил. Мне хотелось, о чем-нибудь ее спросить. Увидев, что я мешкаю, девушка посмотрела вопросительно.

– Еще что-то?

– Скажите… как вас зовут?

Она на миг застыла, затем ответила с тем же безразличием:

– Меня зовут Эфа.

– Эфа? – повторил я. – Какое необычное имя. Не встречал никогда. А меня – Сергей.

Эфа только пожала плечами, ничего не ответила. Я постоял еще немного, переминаясь с ноги на ногу.

– А я живу как раз напротив лавки.

Девушка посмотрела на меня усталым и немного раздраженным взглядом, будто я сказал жуткую банальщину; в уголках ее губ появились нетерпеливые ямочки: верно, я оторвал ее от какого-то важного занятия.

– Красивое имя, – сказал я, вертя в руках буханку. Ничего не оставалось, как уйти. – До свидания, Эфа.

Она коротко кивнула и даже не улыбнулась.

Я вернулся в дом. Было семь часов вечера.

Хлеб оказался свежим и хрустящим. Я съел почти полбуханки, запивая водой из почерневшей эмалированной кружки. Наевшись, почувствовал, что меня клонит ко сну. Но я таки совершил последний подвиг: выстирал носки и повесил их сушиться на спинке кровати. После этого я лег в постель и сразу провис до самого пола, точно в гамаке. Простыни пахли мышами, сыростью и еще чем-то.

– Спокойной ночи, – сказал я Андриану. Тот не ответил.