Хорошее соседство

Глава 1

Великолепный новый дом в старом районе. На шезлонге у бассейна девушка, которая хочет побыть одна. Мы начнем нашу историю с этого момента, за несколько минут до небольшого события, изменившего все. Воскресный майский вечер, в который жители района, как обычно, искали тонкую грань, хлипкий баланс междустарым и новым, намии ними.Потом, уже после похорон, представители СМИ будут выяснять, кто виноват. Станут заставлять свидетелей говорить на камеру, на чьей они стороне.

К вашему сведению: мы ни на чьей стороне быть не хотели.

Джунипер Уитмен, девушке у бассейна, было семнадцать. Трудный возраст, без сомнений, даже если все идет как надо; а нам казалось, что у нее все как надо. Говорить, что первое впечатление обманчиво – банальность, и мы этого говорить не будем. Мы скажем: нельзя судить только по тому, что видно глазу. Мы скажем: большинство людей прячет то, что их тревожит и смущает, показывая лишь те стороны своей жизни, которые, на наш взгляд, оценят и полюбят другие. Джунипер что-то скрывала, и она не знала сама, стыдиться ей этого, злиться или принимать как должное.

Двор нового дома намного меньше, чем в прежнем доме Джунипер – тот в три акра, а этот и до полутора не дотягивал. И куда ей было идти, когда хотелось скрыться от посторонних глаз, но не разрешалось уходить со двора? Здесь почти не осталось места, не занятого домом и бассейном, места, где можно было спрятаться. Никакого личного пространства. Раньше Джунипер сидела под высокими австралийскими соснами позади двора, достаточно далеко от дома, чтобы дышать полной грудью и думать. Ей нравилось окружать себя флорой, как выражаются биологи. Ей было хорошо среди растений. Она всегда их любила.

Но тот, кто построил этот большой, сияющий белый дом, вырубил величественные деревья, в тени которых здесь прежде пряталась маленькая хижина; ее снесли безо всяких церемоний, словно штормом или ураганом. Но ни шторма, ни урагана не было. Был только хороший район посреди хорошего города Северной Каролины и покупатели, готовые тратить большие деньги. Вот так здесь появились прекрасный новый дом с маленьким, но дорогим голым двором, и бассейн, и шезлонг, и девушка, и книга.

Джунипер думала, что шуршащие звуки во дворе соседнего дома – дворе с настоящим маленьким лесом: кизил, пекан, каштан, сосна, гигантских размеров дуб, которому было больше лет, чем любому жителю районов, – издавали белки. Она их не любила. Конечно, они очаровательны, но нельзя было убедить их не попадать под колеса машины. К тому же они постоянно залезали в кормушки для птиц и съедали все семена. Джунипер положила книгу на колени и погрузилась в чтение. Роман был интересным, а она научилась с головой уходить в романы.

– Привет, – услышала она явно не беличий голос. Подняла глаза и увидела юношу, стоявшего у границы их двора, там, где еще не построили забор. В одной руке он держал грабли, другую поднял в знак приветствия. – Ты, похоже, новая соседка? Я собирался убрать листья и увидел тебя, так что решил поздороваться.

Его появление удивило Джунипер по двум причинам. Во-первых, она не думала, что здесь кто-то есть. Но даже если бы она ожидала увидеть человека, юношу, подростка примерно ее лет, то ожидала бы, что он будет, как она сама, белым. Но он, несомненно, черный, пусть даже его кожа была светло-коричневой, а волосы, закрученные спиралями – самого темного оттенка золота.

– Привет, – сказала она. – Да. Мы вчера сюда въехали – моя младшая сестра, родители и я.

– Вы приехали из другого города?

– Из этого, но из другого района.

Он широко улыбнулся.

– Здорово. Ладно, не буду тебе мешать. Просто это, ну… добро пожаловать!

– Спасибо.

Если бы этим и закончилось, если бы они ограничились знакомством – все получилось бы намного проще, причем для всех. И это еще слабо сказано.

Глава 2

Климат Северной Каролины – умеренный. Это серьезное достоинство. Зима теплая. Весна наступает рано. Да, летом бывает жарко, но осень приносит облегчение и длится долго. Дубы не сбрасывают листву до декабря, а иногда, если зима выдастся особенно мягкая, некоторые виды, например, каменный дуб с тонкими, хрупкими листьями, похожими на перья, не облетают всю зиму.

Юноша, который в тот день познакомился с Джунипер, Ксавьер Алстон-Холт, знал много о деревьях. Не то чтобы он ими интересовался; гораздо больше его занимала музыка, особенна та, что исполняется на акустических гитарах. Хотя, с другой стороны, гитары ведь делают из дерева, поэтому, когда его мать с бесчисленными подробностями рассказывала ему о разнообразных деревьях, их привычках, обитателях и вредителях (верхнюю строчку этого списка занимали жадные домовладельцы!), он обычно внимательно слушал. И в день, когда его мать стояла во дворе, снимала видео на камеру и плакала, в день, когда на рассвете пришли люди с цепными пилами и заточными дисками и продолжали свое дело до сумерек, а звон в его ушах не смолкал всю ночь, он стоял рядом с ней и обнимал ее за плечи, потому что это было все, что он мог для нее сделать. Она сделала для него так много.

Поэтому Ксавьер не удивился, и мы тоже не удивлены, что его мать не горела желанием познакомиться с новыми соседями, построившими здесь дом. Вэлери Алстон-Холт сомневалась, что сможет подружиться с людьми, потратившими деньги на то, чтобы снести старый дом и вырубить деревья.Вседеревья. «У таких людей, – говорила она не раз, потому что подобные случаи бывали в Оак Нолле не редкостью, – у таких людей нет ничего святого. Они насилуют окружающую среду. Убивают ее. Деревья – это жизнь. Не только моя жизнь, – уточняла она, поскольку ее работа была связана с лесоведением и экологией, – а жизнь вообще. Они в буквальном смысле производят кислород. На каждого человека на планете должно приходиться по крайней мере семь деревьев, иначе мы все начнем задыхаться. Подумайте об этом».

Ксавьер обошел заросший деревьями двор, направился к матери, срезавшей пионы, чтобы приболевший сосед поставил их на столик у кровати. Цветочные грядки вокруг их скромного кирпичного ранчо, построенного в пятьдесят втором году и почти не реставрируемого, были для Вэлери дороже всего, не считая сына и одного-единственного дерева – огромного, высотой в восемьдесят шесть футов, старого дуба, занимавшего большую часть двора. Вам может показаться, что растение не может так много значить. Но это дерево было не только великолепным образцом своего вида, оно было свидетелем мрачных событий и верным другом. Его широкий ствол был первым, что видела Вэлери каждый раз, выглядывая из окон во двор. Он напоминал ей о временах, когда они только что сюда перебрались, в особенности о летней ночи, когда она стояла, прижавшись лбом к узловатой серо-бурой коре, и плакала, пока Ксавьер спал в своей колыбельке, слишком маленький, чтобы понимать, как жестоко их ограбил Господь.

Шесть сортов ирисов. Пионы четырех разных цветов. Азалии, флоксы, подснежники, камелии, рододендрон, клематис, жимолость, жасмин – назовите любое растение, и, если оно в принципе могло прижиться в этом штате, вы нашли бы его во дворе Вэлери Алстон-Холт. Возня с растениями была для нее терапией, как она любила говорить, возможностью сбросить стресс после общения со студентами колледжа – или, как бывало чаще, после общения с заведующим кафедрой или деканом. Ребята были по большей части прекрасные. Любопытные. Умные. Заинтересованные в политике в том смысле, в котором она одобряла – искавшие пути развития, пути, направленные на защиту естественной среды. Ее работа того стоила. Молодежь собиралась спасти мир от самого себя, а Вэлери – вдохновлять ее всеми возможными способами.

– Пора, – сказал Ксавьер.

– Что значит – пора? Ты куда-то собрался? – Вэлери положила в корзину цветы и ножницы, выпрямилась. – Я же попросила тебя убрать сухие листья.

– Я и убираю. Просто у нас новые соседи.

– А, вот ты о чем. Я знаю. Это было неотвратимо. Как смерть, – Вэлери печально улыбнулась.

– Я только что общался с одной из них, – сказал Ксавьер. – Она говорит, что приехала сюда с сестрой и родителями.

– Только четыре человека на такой огромный дом?

Ксавьер пожал плечами.

– Видимо, да.

– Сколько ей лет?

– Девчонке? Да думаю, моя ровесница, плюс-минус. Сестра – младшая. Я о ней не спросил.

Мать кивнула.

– Ну ладно. Спасибо за информацию.

– Сказать тебе, если придут родители?

– Нет. Да. Я, конечно, хочу быть хорошей соседкой.

– Ты и так хорошая.

– Спасибо, Зай.

– Я просто говорю как есть.

– Так и надо, по возможности.

Ксавьер вернулся во двор и стал расчищать листья там, где его мать задумала разместить пруд с золотыми рыбками. Осенью начиналась учеба Ксавьера в консерватории Сан-Франциско, и Вэлери сказала, что ей нужно чем-нибудь заниматься, чтобы не названивать ему каждый день и не донимать расспросами, жив ли он еще на другом краю страны. Он знал, что она шутит и каждый день звонить не станет. Даже если захочет, все равно не станет. Он понимал. Они были своеобразной семьей.

– Занимайся прудом, – сказал он, – и заведи, что ли, роман.

– Ой, кто бы говорил о романах!

Он улыбнулся ей своей знаменитой полуулыбкой, которую обожали все старушки Оак Нолла, и – мы уверены – все девчонки из его школы.

– Я слишком занят, чтобы тратить время на девушку.

– А по-моему, слишком привередлив.

– Весь в тебя, – сказал он.

Честно говоря, Ксавьер был и занят, и привередлив, но главной причиной оставалась вторая. Он пока не встретил ту, ради которой мог бы изменить своим привычкам. У него были подружки, и среди них девушки, которые стали бы с ним встречаться, прояви он к ним интерес. Но он не проявлял, поскольку достаточно хорошо себя знал, чтобы понимать – ему нужно все или ничего. Так было всегда. В прошлом году он встречался с несколькими девчонками, ради секса и чтобы не упускать возможность, но серьезных отношений не хотел. Его любовью была музыка. Но сейчас он украдкой посматривал на новую соседку, девушку у бассейна, и спрашивал себя – интересно, как ее зовут? И отвечал сам себе – какая тебе разница? Делай свое дело.

Ксавьеру исполнилось шесть, когда он впервые провел по струнам гитары – на дне рождения дочери одной из маминых коллег. Несколько взрослых принесли музыкальные инструменты – гитары, мандолины, бонго, губную гармошку – и после торта и вручения подарков расселись на пластиковых стульях посреди кирпичного, неправильной формы патио и стали играть и петь: сначала детские песни Раффи, потом Нила Янга, «Битлз» и Джеймса Тейлора. Ксавьеру нравилась музыка, но одна гитара особенно его заинтересовала. Ее вид, ее чистый, сочный звук. Он спросил у владельца гитары, преподавателя истории по имени Шон, можно ли попробовать. Шон уступил Ксавьеру место и положил гитару на его колени. Инструмент выглядел огромным в сравнении с тощим тельцем мальчика. Ксавьер вытянул шею, нагнулся, провел рукой по струнам и пропал. Спустя неделю ему дали первый урок. В десять лет он из всех разновидностей музыки предпочитал классическую; она давала емупочувствовать красоту, и ему казалось, что это чувство поможет ему пережить эмоциональный натиск окружающего мира. В этом году ему исполнилось восемнадцать, он прошел прослушивание и поступил в консерваторию Сан-Франциско.

Ксавьер сгреб листья в кучу и стал запихивать в биоразлагаемые мешки, которые Вэлери купила в магазине, где все стоило в четыре раза дороже, чем токсичные (в том или ином смысле) альтернативы того же самого. Все чистящие и моющие средства, все виды упаковки и хранения, всю одежду Вэлери покупала там. С учетом всего этого, а также дорогостоящих растений и уроков музыки для Ксавьера, неудивительно, что у Вэлери оставалось не слишком много денег на ремонт дома, но это не особенно ее беспокоило. Порой мы над ней посмеивались, как над еще одним нашим приятелем, который до того помешался на палеодиете, что не ел никаких злаковых продуктов, если злаки не были раздроблены с помощью камня. Вэлери воспринимала наши насмешки по-доброму, но мы и смеялись над ней по-доброму, потому что не могли не уважать такую сознательную и стойкую в своих убеждениях женщину.

Новая соседка по-прежнему лежала на шезлонге у сверкающей синевы бассейна и читала. Ксавьеру понравилось это зрелище (особенно девушка, хотя и бассейн был очень неплох). У него пока не получилось как следует разглядеть ее, но в целом она казалась ему симпатичной. Белая кожа. Очень длинные темные волосы. Приятное лицо. Рубашка в клетку завязана на талии узлом, рукава закатаны. Обрезанные джинсовые шорты. Босые ноги, ногти на них накрашены темным лаком – зеленым, что ли? Работая, он то и дело поглядывал на нее со странным, но приятным чувством, что она знает об этом.

– Крем от солнца, Джунипер, – сказал женский голос. Ксавьер поднял глаза и увидел, что из высоких французских дверей вышла на покрытое ковром крыльцо женщина.

Джунипер.

Волосы женщины, светлые и длинные, но не такие длинные, как у Джунипер, были стянуты в высокий хвост, из ушей свисали золотые серьги-кольца, что, по мнению Ксавьера, не особенно сочеталось с обтягивающей футболкой и теннисными шортами; и то и другое было модного покроя и расцветки, и если бы Ксавьер разбирался в спортивной моде, он узнал бы вещи из весенней коллекции Ultracor. Женщина словно сошла с обложки журнала.

Наблюдая за ней, Ксавьер думал –ухоженная; так говорили женщины, посещавшие книжный клуб его матери. Прежде чем перейти к обсуждению книги, какой бы она ни была, они вдоволь наслаждались болтовней и сплетнями. Этот термин, «ухоженная», в последнее время стал употребляться все чаще в связи с жительницами новых элитных домов. Они старались, чтобы он звучал сухо, без эмоций, но Ксавьер слышал в нем осуждение. Все эти женщины были профессионалами своего дела: кто-то преподавал в школе или колледже, как его мать, кто-то занимался медициной, социальной работой, управлял небольшим бизнесом. Ухоженнымиони не были.

Ксавьеру порой нравилось проводить с ними время, не ради сплетен (его они не касались), а ради закусок и салатов, которые они приносили. И вино тоже. Много вина. Ему уже исполнилось восемнадцать, он стал достаточно взрослым, чтобы умереть за свою страну, и значит, достаточно взрослым, чтобы пропустить бокал за хумусом и оливками, инжиром, фаршированным козьим сыром, салатом из чечевицы и рукколыэт сетера[2], как они любили говорить. Ксавьер не был большим любителем вина, но ни за что не отказался бы от горячего сливочного сыра, консервированных помидоров и душистой нарезанной кружочками колбасы. Он собирался купить себе мультиварку, чтобы растапливать в ней сыр, живя в общежитии.

– Джунипер, – повторила ухоженная женщина, на этот раз с раздражением.

Джунипер, тихо произнес Ксавьер, пробуя имя на вкус. Потом подумал – идиот. У тебя нет на это времени.

– Мам, ты серьезно? – удивилась Джунипер.

– Конечно. Лицо нужно мазать обязательно, руки и ноги – тоже. Лучше позаботиться о своей коже сейчас, чем потом тратить деньги на лечение ожогов. Ты же не хочешь стать похожей на бабушку Лотти? Если бы только моя мама была такой умной, как твоя!

– Ладно уж, – Джунипер взяла крем.

– Только не говори бабушке Лотти, что я так сказала.

Вслед за женщиной вышел мужчина средних лет без рубашки, золотисто-загорелый; над коралловыми с цветочным принтом шортами нависал живот, характерный для многих его ровесников. Одну дверь он оставил открытой.

– Вот это жизнь, да? – сказал мужчина. В одной руке он держал бутылку пива, в другой кувшин с чем-то розовым. Поставив кувшин на тиковый стол, он спросил: – Кто хочет поплавать?

– Я! – закричала маленькая девочка, выпрыгнув вслед за ним.

– Ты уверена, что вода теплая? – спросила женщина. – Бассейн наполнили только вчера.

Девочка, на вид лет семи, в ярко-розовом бикини и больших желтых очках от солнца, уперла руки в бока и ответила вопросом на вопрос:

– Мам, ты человек или мышь?

Ксавьер, поняв, что глазеет на них, закончил набивать листьями мешок и собирался пойти искать мать, чтобы она, если захочет, подошла познакомиться, но не успел он сделать и пары шагов, как мужчина окликнул его:

– Эй, сынок, подойди-ка сюда.

Ксавьер обернулся. Мужчина шел к нему.

– Слушай, – сказал он, – когда закончишь с этим, можешь мне кое с чем помочь? Мы только въехали, нужно выгрузить коробки, подвигать кое-какую мебель, а то жена никак не определится, что где должно стоять, ну и… – он хохотнул. – Пятьдесят баксов тебя устроит? Работы на час, не больше – мне кажется, неплохая оплата.

– Это… я просто маме помогаю, – Ксавьер указал на дом. – Ксавьер Алстон-Холт. Для друзей – Зай, – он протянул мужчине руку.

– Ах вот как, – мужчина пожал ему руку. – Брэд Уитман. Местная знаменитость. Может, видел по телевизору – «Системы климат-контроля Уитмана»?

– Вряд ли, – ответил Ксавьер. – У нас нет телевизора.

– Обо мне и в интернете пишут, и по радио говорят.

– Ага, ясно.

Брэд Уитман наклонился и похлопал Ксавьера по плечу.

– Ха, а я подумал, что пожилая леди, которая здесь живет, тебянаняла.

Ксавьер вежливо улыбнулся.

– Маме не очень понравится, что ее называют пожилой леди.

– Еще бы! Ни одна женщина такому не обрадуется.

– Ей всего сорок восемь.

– Вот как? Значит, мой риелтор сообщил мне неправильную информацию, – сказал Брэд Уитман. – Но здесь по соседству много пожилых леди, верно?

Ксавьер кивнул.

– И джентльменов тоже. Все, что вам угодно.

– Ясно, – сказал Брэд. – На этом и сойдемся.

Ксавьер кивнул.

– Так вот, я как раз думал позвать маму. Она хочет с вами познакомиться.

– Да, конечно. Тащи ее сюда, – Брэд указал на дом. – Джулия приготовила розовый лимонад. Девчонки его любят. Тебе предложу пива, если покажешь паспорт и я увижу, что тебе двадцать один.

– Пока нет, но спасибо. Мы скоро придем.

Ксавьер почти дошел до дома, когда Брэд Уитман крикнул ему вслед:

– И папашу тоже тащи, если он дома. Бутылка холодного пива и для него найдется!

Ксавьер поднял руку, давая понять, что услышал.

Привести сюда отца? Ему хотелось бы. Ему всегда так этого хотелось.

Глава 3

Прежде чем перейти к более близкому знакомству главных героев нашей истории, мы хотим рассказать чуть побольше о том, где завязалась эта трагедия. Как сказал бы наш знакомый преподаватель английского, место действия, особенно в рассказах о юге, такое же полноправно действующее лицо, неотделимое от сюжета. И наш рассказ – не исключение.

Вэлери Алстон-Холт влюбилась в Оак Нолл, впервые выйдя на его тротуар. Уроженка Мичигана, она два года как закончила учебу, двадцать месяцев как работала в институте, год как вышла замуж и семь месяцев как забеременела. Она и ее супруг, Том Алстон-Холт, молодой преподаватель истории, снимали уютную квартиру возле кампуса. Но теперь пришло время покупать дом, а этот район их коллеги любили больше всего. Все говорили, что Том и Вэл тоже должны сделать правильный выбор.

Как многие окраины американских городов, Оак Нолл построили в первые месяцы после окончания Второй мировой войны. Широкие улицы, тротуары, и – потому что это Северная Каролина, богатая деревьями и глиной, – широкие кирпичные ранчо: три спальни, одна ванная комната, маленькие, но удобные дома на просторной, заросшей деревьями территории.

Весна – лучший сезон в Оак Нолле. Белый и розовый кизил пышно цветет среди каштанов, груш, калины и камелий, а еще вишен, хурмы, остролиста и боярышника. А магнолии, эти предвестники весны, которые так рано и радостно высовывают свои розовые головы, за что их наказывают поздние морозы! Район знаменит кизиловыми деревьями, нежными, медленно растущими; им нужно двадцать лет, чтобы достигнуть размера шестилетнего клена. Вэлери повела Тома на прогулку, желая показать, как здесь красиво, как чудесно будет им и будущему ребенку! Кто-то из нас видел их в тот день; Вэлери, такая беременная, такая темнокожая, составляла настолько разительный контраст со своим высоким, светловолосым мужем, что мы не станем притворяться, будто не обратили на них внимания. Конечно же, обратили. Они выглядели настоящей экзотикой, своего рода знаменитостями в районе, который считал себя прогрессивным, но не совершил ничего, чтобы это доказать. Самое большее, что можно было сказать, – следующее: кто-то из жителей района был белым, а кто-то нет, кто-то имел солидный стабильный доход, а кто-то выполнял низкооплачиваемую работу, но мы все относились друг к другу с теплом и уважением. И, если честно, что еще мы могли?

Оак Нолл никогда, во всяком случае до недавнего времени, не считался элитным районом. Люди, зарабатывавшие серьезные деньги, жили по соседству, в Хилл-Сайде. Аристократы, политики, хирурги, основатели индустрий и владельцы торговых сетей жили в огромных особняках из камня и кирпича, сказочных домах с увитыми плющом воротами и длинными подъездными дорожками, портиками, скульптурно выстриженными кустарниками, и, конечно, высокими, как башни, дубами. Вэлери восхищалась этими особняками и их вариациями чуть поменьше, но тоже прекрасными, тоже с изумрудными садами. Да и кто не восхитился бы? Но нет, не было возможности, не в этой жизни (разве что выиграть в лотерею джекпот на несколько миллионов долларов), что она сможет назвать Хилл-Сайд своим домом. И даже будь у нее миллионы, большинство жителей Хилл-Сайда скажет, что у темнокожей женщины, которая замужем за белым мужчиной, прав здесь находиться меньше, чем у темнокожей прислуги, которая хотя бы знает свое место.

Время шло, и город рос, и люди, известные как яппи, покупали большие безвкусные особняки в новых пригородах на больших участках, где дома в шутку называли поместьями, а некоторые семьи держали гольф-кар в гараже на три, а то и четыре машины. Уитманы жили как раз в таком районе, потому что – давайте смотреть правде в глаза – можно было получить больше земли за те же деньги, а соседи жили достаточно далеко для того, чтобы совать нос в ваши дела. Компания Уитмана только набирала обороты, и, чтобы позволить себе ипотеку за дом, и «БМВ», и новый «Лексус» для Джулии, и учебу девочек в частной школе, Брэд Уитман, втайне мечтавший о Хилл-Сайде, вынужден был довольствоваться этим.

Но потом он изобрел какой-то гаджет (мы не уверены, какой именно), запатентовал и продал серьезному поставщику за два с чем-то миллиона долларов. Следовательно, теперь он мог перевезти Джулию и девочек в дом в Хилл-Сайде. В дом поменьше, увы, с садом в четыре тысячи квадратных футов, а не восемь и даже не шесть. Но Брэда и такой вариант устраивал; налог на имущество меньше, чем с крупного особняка, а адрес такой же престижный.

Так что Уитманы планировали перебраться туда, но их лучшие друзья, Джеймисоны (Джимми занимался фармацевтикой и зарабатывал очень приличные деньги), предложили Оак Нолл с его старыми жилищами и стареющим населением. Жители округа один за другим продавали свои дома и перебирались в дома престарелых. Или умирали, а их детям совершенно не хотелось возвращаться в видавшие виды старые дома с одной ванной, где они выросли, дома, где теперь пахло нафталином и средствами от геморроя, а потолок и стены были покрыты никотиновыми разводами. Так что дети забирали сувениры на память, а остальное выставляли на продажу.

В отличие от Хилл-Сайда, где дома были такими же старыми, а то и старее, хотя лучше пахли и лучше выглядели, в Оак Нолле не требовалось платить бешеные деньги за дом, а потом еще раз за его полную переделку. Дома здесь оставались настолько дешевыми, что можно было снести старый и построить новый, используя современные материалы и технологии, теплоизоляцию и энергосберегающее стекло, платить меньше налогов, меньше тратить на коммунальные услуги и ремонт, а если потом продать этот дом, то получить больший доход на инвестиции. «Оак Нолл понимает, что к чему», – сказал Брэду Джимми Джеймисон.

Он уже нашел строителей, но Брэд не собирался верить рекламе на слово, поэтому Джимми отвел его в только что построенный ими дом Марка и Лизы Вертхеймеров. Мужчины стояли в кухне с потолком в десять футов, мраморными столешницами, холодильником «Саб-зиро» и плитой «Вульф», и Брэд сказал: «Черт возьми, я точно должен построить такой дом для нас с Джулией».

Расставляя пионы в вазы на подоконниках более чем скромной кухни, Вэлери смотрела из окна, как Ксавьер беседует с новым соседом. На вид мужчина соответствовал всем ее представлениям о жильце огромного дома: белый, под пятьдесят лет, модные фирменные плавки, которые хорошо сочетались с личным бассейном и огромным грилем из нержавеющей стали посреди выложенного плиткой патио. Шлепанцы, бейсболка козырьком назад. Большой ребенок с большими деньгами.

В последнее время таких стало появляться много. С несколькими похожими мужчинами она даже ходила на свидания благодаря подруге из инженерного колледжа, у которой было много знакомых, работавших в промышленной сфере. Как правило, свидания ни к чему не обязывали: встретиться где-нибудь на часик, посмотреть, возникнет ли химия, понять, благородными ли намерениями он руководствуется, желая встречаться с темнокожей женщиной. Вэлери Алстон-Холт не была сексуально озабоченной дамочкой, готовой воплощать фантазии о белом господине и его рабыне – да, в самом деле находились мужчины, которых возбуждала эта мысль, и они не сомневались, что она возбудит и Вэлери.

Ксавьеру она ни о чем не рассказывала. Даже когда у нее наметились серьезные отношения, предпочитала держать язык за зубами. Мы имеем в виду мужчину, с которым она познакомилась на конференции в Вирджинии почти три года назад, но которого Ксавьер видел только дважды. Его звали Крис Джонсон – на наш взгляд, унылее имени не придумать. Однако человек он был интересный, преподавал в Школе лидерства и государственной политики Фрэнка Баттена Университета Вирджинии. И к тому же пел баритоном в квартете, получившем какой-то приз. Их роман сводился к регулярному общению в FaceTime и свиданиям по выходным – слава Богу, теперь Ксавьера можно было оставить одного дома.

К себе Вэлери Криса не приглашала, кроме тех двух раз, о которых мы уже сказали, и почти о нем не говорила. Как знают все родители-одиночки, встречаться с кем-то и одновременно воспитывать одного, а то и нескольких детей – то еще приключение. Вэлери не хотелось, чтобы Ксавьер нервничал из-за отношений, которые еще не факт, что сложатся. Если мальчик на чем-то зацикливался, то обычно надолго. Характер Ксавьера проявлялся с самых ранних лет: любимое одеяло, блюдо, игрушка, книга, писатель – одним летом он не читал ничего, кроме романов Брайана Джейкса о Рэдволле[3], зато уж проглотил все двадцать два. У него было всего два близких друга, и оба – с начальной школы. И, конечно, он был помешан на музыке и гитарах.

Вот вам еще пример его удивительного упорства. Мысль о том, что его могут не взять в колледж мечты, не давала Ксавьеру спокойно спать, хотя он был ничуть не менее талантлив и подготовлен, чем его конкуренты. К радости тех, кто жил поблизости и мог в спокойную погоду услышать в открытое окно его игру, Ксавьер занимался каждый день – час перед школой и два часа вечером, вернувшись домой с подработки в продуктовом магазине. Потом делал уроки. Два дня до прослушивания и день после него юноша почти не мог есть – а это говорит о многом. И хотя, приехав домой из Сан-Франциско, Ксавьер постепенно вернулся к нормальной жизни, он оставался взвинченным и напряженным до середины марта, пока не узнал о результатах прослушивания. Вот какой это был юноша. Вэлери изо всех сил старалась научить сына обращать собственную упертость на пользу себе самому. Хорошие оценки, упорный труд, положительные рекомендации учителей и босса – все это окупилось.

Но все это могло с той же легкостью обратиться и против него, даже теперь; как часто за последние несколько лет Вэлери вечерами ждала сына домой, молясь, чтобы его или его друзей не остановила полиция? Молясь, чтобы он не оказался в ситуации, в которой его поняли бы неправильно, сочли бы опасным, уличили бы в преступных намерениях? Он был высоким. Он был темнокожим. Вэлери много раз говорила сыну: «Если они тебя испугаются, они будут стрелять». Ей было противно вообще говорить об этом, противно признавать, что хорошее отношение к людям других национальностей, которое так старательно воспитывалось в ней, в ее муже и других людях, похожих на них, ничего не стоило. Почему нельзя видеть друг в друге просто людей и держаться вместе, во имя всего святого? Планета гибла, пока люди решали, кто из них больше американец и кто американец вообще.

Вэлери смотрела, как Ксавьер прощается с соседом и идет в дом.

– Они все тут, – сказал он, заходя в кухню.

– Хорошо. Дай только закончу с цветами и помою посуду.

Ксавьер перегнулся через кухонную стойку, вынул из миски яблоко и вытер футболкой. Потом еще одно. Потом сказал:

– Он думал, что ты меня наняла помочь в саду.

– Я должна удивиться?

– Еще он думал, что ты – пожилая леди. Ну, не конкретно ты. Он думал, что тут живет пожилая леди. Что так сказал его риелтор.

– Ну, ошибся, – она вытерла руки полотенцем. – Он сказал, как его зовут?

– Брэд какой-то там. Занимается системами климат-контроля. Заявил, что его крутят по телику, с таким видом, словно я должен его знать.

– А, точно-точно. Кажется, Эллен говорила, что дом покупает местная знаменитость. Она просто забыла, какая знаменитость и какой дом. Конечно, в такой сфере прилично платят.

Вэлери хотела сменить пропотевшую футболку и видавшие виды шорты на что-то поприличнее, но не стала. Пусть принимают ее такой, какая она есть. Натянула очки и шляпу, и они с Ксавьером вместе пошли к Уитманам, из лесного рая – к узким полоскам мха и земли, окружавшим патио и бассейн.

– Всем привет, – крикнула она, шагая по каменным плитам. По крайней мере, Уитманы предпочли натуральный камень, а не бетон. Камень, конечно, не очень полезен с точки зрения экологии, и Вэлери подозревала, что строители добились разрешения на проведение работ по увеличению площади участка для бассейна, патио, а возможно, и дома – иначе как бы они покрыли камнем такую большую территорию? Но натуральный камень несколько проницаемее бетона, и выглядит намного естественнее.

Куда серьезнее могли пострадать деревья. Корни таких исполинов, как старый дуб на заднем дворе дома Вэлери, простирались во все стороны и могли уходить на сотни футов от ствола. Вэлери, преподававшая рекреационное лесопользование (в числе прочих предметов), знала это лучше всех нас. Она следила за признаками стресса у дуба с того дня, как Уитманы расчистили свой участок.

Для нее дерево значило очень много. Она не могла смотреть на него, не представляя совсем маленького Ксавьера на ярко-красных парусиновых качелях, свисавших с нижних веток дуба; четырехлетнего Ксавьера, который толкался ногами в первых попытках раскачиваться на «взрослых» качелях, сменивших парусиновые; десятилетнего Зая и его дядю Кайла, строивших дом на дереве, в котором Зай и два его лучших друга, Дашон и Джордан, проводили часы напролет с комиксами и огромными запасами закусок. И дом на дереве, и качели никуда не делись: Ксавьер и его друзья время от времени навещали их, словно боялись окончательно порвать связь с детством не меньше, чем Вэлери боялась, что она порвется.

Первой на приветствие Вэлери ответила Джулия Уитман. Она поднялась с тиковой скамейки на крыльце.

– Привет, рада знакомству. Я Джулия. Давайте налью вам лимонада.

– Привет. Вэлери Алстон-Холт, – она говорила с Джулией, но направлялась к Брэду, протягивая для приветствия руку. Она знала по опыту, что лучше вести себя именно так. – Вы, я так понимаю, Брэд.

– Брэд Уитман, «Системы климат-контроля Уитмана». Рад знакомству. Спасибо, что пришли.

Вэлери пожала руку Джулии, взяла стакан с лимонадом и села рядом с Брэдом.

– Мы оба не могли дождаться, пока этот дом достроят.

– И мы тоже, – сказала Джулия, яркая, как оранжевый принт на ее шортах.

– Восемь месяцев шума и неудобств, – продолжала Вэлери, ни на что не намекая, но, в общем-то, желая намекнуть. – Воздушные компрессоры, и гвоздометы, и пилы, и штукатуры, целыми днями врубающие свою музыку…Если честно, все мои выходные, начиная с сентября, портил этот чертов шум.

– Нам очень жаль, – Джулия вздохнула.

– Ну, теперь-то все, – сказал Брэд. – Хорошо, что хорошо кончается.

– Пока никто не начнет строиться по соседству от вас, – язвительно заметила Вэлери. – Тогда сами поймете. Вы знакомы с моим сыном Ксавьером?

– Брэд знаком, – ответила Джулия. – Лимонаду?

Ксавьер сел на стул рядом с матерью.

– Нет, спасибо.

– В бассейне – Лилия, – сказала Джулия, – а это Джунипер, – она указала на старшую дочь, которая отложила книгу и направлялась к компании на крыльце.

Схватившись за край бассейна, Лилия пискнула:

– Здрасте, миссис Соседка. Простите, я не расслышала ваше имя.

– Миссис Алстон-Холт, – ответила Джулия. – Я ведь правильно поняла?

–МиссАлстон-Холт, – поправила Вэлери. Вообще она была не против того, чтобы дети называли ее просто по имени, но многие родители считали нужным соблюдать официоз. Но, раз на то пошло, хотя бы статус указывать нужно правильно.

– Мне нравятся имена девочек, – добавила она. – Растения – моя слабость[4]. Брэд, значит, вы занимаетесь системами климат-контроля? Может, взглянете на мой компрессор? Он странно шумит.

Она взглянула на Ксавьера, и юноша с трудом сдержал смех. Он знал, что никаких проблем с компрессором у них нет, просто Вэлери решила поддеть Брэда в отместку за то, что он принял Ксавьера за садовника.

– С радостью, – ответил Брэд и поставил пиво на стол. – Сейчас только надену рубашку, обуюсь и…

– Нет, я не имела в виду – прямо сейчас! – Вэлери не ожидала, что сосед сам захочет это сделать. – В любом случае спасибо. Да он и не все время шумит. Сегодня я вроде никакого шума не слышала. Зай, ты слышал?

– Сегодня – нет, – сказал Ксавьер.

– Ну и подождет. Не стоит того, чтобы беспокоить вас в воскресенье.

– День Господень, – сказала Джунипер, сев рядом с Джулией. – Хоть мы больше и не ходим в церковь.

– Иногда ходим, – заметила Джулия.

– Бог повсюду, – заявила Лилия, – даже здесь, в бассейне.

– Именно так, моя радость, – сказал ее отец и сообщил Вэлери: – Каюсь, по субботам утром я люблю играть в гольф. И лучше в урочное время.

– Он любит каждый день играть в гольф, – отметила Джулия. – Но возможность у него есть только в выходные.

– Мы тоже не так часто посещаем церковь, – призналась Вэлери. – Особенно в это время года. Воскресным утром хорошо поработать в саду, – в этих словах тоже звучала небольшая подколка. У Уитманов и сада-то толком не было, а все, что осталось, обрабатывали профессионалы. Никаких садовых работ, только садовые работники.

– Вы, наверно, решите, что я лезу не в свое дело, – сказал Брэд, – но я просто из тех людей, кто хочет знать факты. Есть ли в вашей семье мистер Алстон-Холт?

– Нет, – ответила Вэлери. – Только мы.

– Ясно.

– Я вдова, – пояснила она.

Брэд и Джулия взглянули на нее как всегда смотрели новые знакомые, узнавшие о печальном факте: с удивлением, которое должно было означать «нам очень жаль», а потом с интересом, который из вежливости не стали озвучивать.

– Джунипер в этом году идет в выпускной класс Академии Блейкли, – сказала Джулия. – Ты тоже учишься в школе, Ксавьер?

– Через несколько недель выпускаюсь из спецшколы имени Франклина.

– Значит, ты уже почти студент. Поздравляю! – Джулия улыбнулась. – Это так здорово. Уже определился с колледжем?

– Он поступил в консерваторию Сан-Франциско, – ответила за него Вэлери. – Я очень им горжусь.

– Частичная стипендия, – добавил Ксавьер. – Я играю на гитаре.

– Ого, как Джими Хендрикс! – воскликнул Брэд.

Ксавьер покачал головой.

– Нет, на акустической гитаре. Классику. Этим мало кого впечатлишь.

Джунипер повернулась к нему.

– А правда, что в школу имени Франклина приносят оружие, а стрельбы нет только потому, что охрана его отбирает?

– Что? – удивился Ксавьер. – Где ты это услышала?

Джунипер взглянула на Брэда.

– Разве не ты говорил?

Брэд строго посмотрел на дочь. Заметив этот взгляд, Вэлери подумала, что жизнерадостный облик вечного ребенка может скрывать что-то другое, и если так и окажется, она не удивится. Судя по ее опыту, некоторые мужчины – особенно обеспеченные белые мужчины – так привыкли быть влиятельными и авторитетными, что считали вправе вести себя как угодно.

Джунипер, не считая ботанического имени, показалась Вэлери обычным подростком. Разве что слишком угрюмым, что неудивительно, поскольку родители перетащили ее в другой район всего за несколько недель до конца учебы, когда ей нужно было сдавать кучу школьных проектов. Хорошо хоть, что саму школу менять не пришлось; у частного образования свои плюсы.

– Ты что-то спутала, солнышко, – ласково сказал Брэд Джунипер, и Вэлери подумала: может, она неправильно истолковала реакцию нового соседа. Может, слишком враждебно к нему настроена, потому что по его вине вырубили деревья. Успокойся, сказала она себе, дай человеку шанс.

– Может, я говорил это о какой-то другой школе, – продолжал он. – Или не я, а твои друзья.

– Да, – ответила Джунипер, – наверное.

– Между прочим, – заметила Вэлери, – это одна из лучших государственных школ в штате.

– Еще бы, – согласился Брэд. – Достаточно взглянуть на Зая. Классическая гитарная музыка. Я не знаю, о чем речь, но раз уж он прошел прослушивание, он и впрямь хорош. Джунипер играет на пианино, но я сомневаюсь, что из этого выйдет толк.

– Ей надо больше заниматься, – мягко сказала Джулия. – Зато она хорошо бегает. На соревнованиях бежала за школьную команду.

– Класс, – одобрил Ксавьер. – Будешь делать карьеру в спорте?

– Ну нет, – ответила Джунипер. – Нет, я думаю, что буду заниматься зоологией или ботаникой. Надеюсь поступить в Вашингтонский колледж.

– С каких пор? – удивилась Джулия.

– Давно думала об этом.

– Посмотрим, – сказал Брэд. – Надеюсь, твоя мать не сойдет с ума от того, что ты будешь учиться так далеко.

– И вообще учиться в колледже, – Джулия пожала плечами. – Что тут скажешь? Она – моя малышка, и я не хочу, чтобы она так быстро взрослела.

Вэлери хотела посочувствовать Джулии, но тут человек шесть латиноамериканцев в одинаковых желтых футболках прошли мимо дома Уитманов к задней границе участка. Один из них нес лопату, другой тащил буровую установку.

– Вот они, – Брэд поднялся. – Пришли ставить забор. Они должны были это сделать еще до того, как мы достроили дом, но всю прошлую неделю шел дождь. В любом случае свидетельство о заселении у нас уже есть – я знаю человека, который занимается этими вопросами. Довольно часто бывает полезен, – он подмигнул гостям и пошел к рабочим.

– Забор, значит, ставите, – сказала Вэлери Джулии. – Конечно. Я и забыла об этом законе. Кажется, кроме вас, ни у кого в Оак Нолле нет бассейнов.

– Не волнуйтесь, – ответила Джулия, – будет симпатичный деревянный забор, а не рабица.

Вэлери беспокоил не материал забора, а тот факт, что выкапывание ям под столбы может еще больше навредить корням деревьев. И что она может сделать? Ничего. Бассейн уже установлен. Забор необходим.

Брэд вернулся на крыльцо.

– Всего за пару дней поставят, – сказал он. – Заранее прошу прощения за шум. Но так же будет лучше для всех, правда? Больше приватности.

– Конечно, – ответила Вэлери. Ей искренне хотелось, чтобы шум оказался меньшей из ее проблем. И, не считая вреда для деревьев, она всей душой ратовала за то, чтобы установить забор. Она не испытывала ни малейшего желания целыми днями смотреть из окна на этот бассейн и патио, которые сами по себе стоили не меньше, чем они с Томом заплатили за дом. И перспектива все лето видеть у бассейна молодую, красивую Джулию Уитман, может быть, в бикини, демонстрирующую свое тело в идеальной форме, когда она, Вэлери, много лет не может сбросить лишние пять кило, ее тоже не радовала.

– Помните, как писал Фрост: крепчает дружба с крепостью забора.

– Какой Фрост? – спросила Лилия.

– Роберт Фрост, – пояснила Джунипер. – Был такой поэт.

Вэлери одобрительно кивнула. Да, молодежь спасет этот мир.

И когда Уитманы и Алстон-Холты еще немного посидели в тени крытого крыльца, пообщались на разные несущественные темы и разошлись спустя двадцать минут после ухода рабочих, Брэд и Вэлери решили, что все они уже достаточно хорошо знакомы. Нам казалось, что их добрососедские отношения сложатся именно так, как мы и надеялись. Никто из нас не волновался ни за деревья, ни за детей.

Глава 4

Два дня спустя Ксавьер стоял у плиты и готовил сэндвичи с ветчиной и сыром себе на ужин.

– Как дела в школе? – мать подошла к сыну, обняла за талию. Теперь он стал сантиметров на двадцать пять выше нее, и это казалось ему странным. Он всю свою жизнь мечтал скорее стать больше, выше, старше – и вот теперь смотрел на большинство взрослых не снизу вверх, а сверху вниз. Он мог видеть макушку своей матери. Метр девяносто, на три сантиметра выше отца. Вот бы ему платили доллар, а лучше десять, каждый раз, как его спрашивали, играет ли он в баскетбол.

– К экзаменам готовимся. Тоска смертная, – он включил газ, поставил на огонь сковородку.

– Выходите на финишную прямую, – она покрепче обняла сына и выпустила. – Я вот что думаю и хочу тебя спросить: как тебе наш знаменитый новый сосед, Брэд Уитман?

– Почему ты спрашиваешь?

– Мне он кажется каким-то… мутным. Как будто он совсем не такой хороший, каким кажется.

– Да нормальный, – ответил Ксавьер. Он смазал маслом два сэндвича, положил на сковородку. – Тебе сделать? Поедим, да пойду на работу.

– Да, спасибо, – она взяла помидор, нож и разделочную доску, села за кухонный стол. – Может, я слишком впечатлительная. Мне не нравится плохо думать о людях, которых я даже не знаю. Предубеждения – это так гадко. Мне неприятно их испытывать.

– Уж прости, что напоминаю, но ты всего лишь человек, – сказал Ксавьер, готовя третий сэндвич. – К тому же ты меняешь свое мнение, когда познакомишься с человеком получше, верно?

– Я ощутила к ним неприязнь, когда они начали вырубать деревья, и это меня беспокоит. Я стараюсь всем давать шанс. Иначе чем я лучше тех, кто, ничего обо мне не зная, осуждает меня?

Ксавьер положил три сэндвича на сковородку. Они зашипели, выпуская в атмосферу липидные молекулы расплавленного масла. Запах – химия. Дыхание – химия. Переваривание пищи – химия. Рост растений, выработка растениями кислорода – все это тоже химия. Мать очень много рассказывала ему о растениях, вероятно, надеясь, что он разделит ее страсть к экологии, и Ксавьер увлекся на пару месяцев, но потом интерес сник.

Так бывало часто. Ксавьер давно понял, что интересуется массой вещей, но любит немногое. Каждый раз, когда его охватывала новая страсть, мать поддерживала его, но позволяла самому решать, насколько серьезно относиться к этому увлечению. Она говорила, что это и есть результат борьбы за равноправие. Чтобы он, сын белого мужчины и темнокожей женщины с высшим образованием, выросший в семье среднего класса, мог заниматься чем угодно.Чем угодно, подчеркивала она. Чтобы он мог быть просто ребенком, а не темнокожим ребенком. «Мы должны это помнить, Зай, говорила она, а не принимать как должное».

В то же время он понимал, что ее утверждение не вполне справедливо. Понимал, что она сама в это не особо верит. В последнее время появилось гораздо больше людей, утверждавших, что отношение к людям не должно зависеть от цвета их кожи. Но были и другие, как правило, белые и пожилые люди, которые старались держаться от него подальше или смотрели на него искоса, например, в магазине – словно он вот-вот что-то украдет или достанет пистолет. Однажды он спросил мать, почему наполовину белый все равно не белый, если наполовину черный все равно черный? Ее ответ, то есть объяснение правила об одной капле крови, прояснил ситуацию, но не устроил Ксавьера. По факту он был белым настолько же, насколько и черным.

– Ты судишь по тому, что сделали Уитманы, а не по тому, кто они сами, – сказал он. – Каждая жалоба должна оцениваться по существу, и точка.

Она сама так его учила. Мысли логично. Будь честным. Исповедуй доброту и принципиальность, как Мартин Лютер Кинг и его жена, как Джон Льюис[5].

– Да, но должна тебе сказать, Зай, подобная антипатия для меня – что-то новое. Я часто осуждала людей или события – трудно этого не делать, верно? Но не помню, чтобы я настолько что-то или кого-то презирала, – она покачала головой. – Думаю, все дело в ситуации – не могу не принимать ее близко к сердцу.

Ксавьер пристально посмотрел на Вэлери и сказал:

– Не ругай мою мамочку. Она хорошая.

Вэлери улыбнулась.

– Спасибо, солнышко. Ну а ты что думаешь?

– О чем?

– Об Уитманах.

– Ну, не считая того, что они вырубили деревья и все такое – нормальные люди. Вполне приличные соседи. Да вообще я особо о них не думал.

– Да, конечно. У тебя хватает куда более важных мыслей.

– Ага, – ответил он. Он думал – и думал слишком много – только об одной Уитман.

Джунипер.

Глава 5

В Оак-Нолле немало других домов, больших и новых, но мы особенно заинтересовались Уитманами. Их дом был самым новым, самым дорогим и выделялся деталями, типичными скорее для особняков из фильмов, из рекламы или с Хилл-Сайда. Например, медные водостоки, ландшафтное освещение, туннельный камин между гостиной и застекленной верандой. Буфетная. Циркулярный душ. А Брэд Уитман был, как он представился Ксавьеру, местной знаменитостью. Он сам снимался в рекламе своих систем климат-контроля, так что многие из нас видели его по телевизору. Слышали по радио. Более очаровательного мужчины в этом штате не было. Такой милый. Такой обходительный. В каждой рекламе он смотрел прямо в камеру и говорил: «Вы мои любимые покупатели, и это факт».

Мы часто обращались в его компанию, чтобы устанавливать, чинить или заменять вышедшие из строя нагревательно-отопительные системы. Мы были польщены – ну, многие из нас – что он выбрал своим новым домом именно наш район. Мы хотели поближе узнать его и его красивую семью, увидеть, как они живут. Нас привлекала его жена Джулия. Она выглядела такой очаровательной, такой молодой, такой счастливой.

– Какие планы на сегодня? – спросила Джулия мужа, когда он, выбравшись из постели, направился в душ.

– Как обычно, – он включил воду, стянул шелковые шорты, в которых спал. – А у тебя?

– Тоже. Ну, вечер необычный.

Вечером ее ожидала смена привычной обстановки: ее пригласили в книжный клуб Оак Нолла. Сегодня она была просто гостьей, поскольку не читала книгу месяца, исторический роман. Она предпочитала современную прозу: триллеры, женские романы, уютные британские детективы. Но соседка, Келли Ханс, сказала ей, что, если она понравится компании и обсуждение пройдет хорошо, ей самой разрешат выбрать книгу на следующий месяц, «пляжное чтение». В июне они всегда обсуждали книги для чтения на пляже и одевались в соответствующем стиле. Бывало очень весело.

– Пойду к Вэлери, новой соседке – у нее собирается книжный клуб. Ты же будешь дома, да?

– Ага, – он вошел в душ. – Будем играть с Лилией в «Змейки-лесенки».

Джулия смотрела на мужа. Он был еще красивым мужчиной, все это признавали. Золотисто-рыжие волосы, озорная улыбка, ослепительно голубые глаза. Но он набрал по меньшей мере семь килограммов с тех пор, как она впервые увидела его обнаженным. Его тело было нездорово бледным в местах, которых не касалось солнце. Волосы на макушке редели, хотя он зачесывал их так, что этого было не видно. Возраст подбирался к нему, хотя он и слышать не хотел о возрасте, и его новая машина была тому ярчайшим доказательством. Неужели мужчины никогда не взрослеют?

Она направилась к шкафу.

– Будешь омлет?

– Лучше яичницу. И пару сосисок туда брось. Спасибо.

Утра в семье Уитманов подчинялись единому распорядку. Джулия и Брэд вставали в шесть; он принимал душ, она одевалась в соответствии с видом спорта, которым собиралась заняться – теннисом, пилатесом, упражнениями у балетного станка или аэробикой; в шесть двадцать Брэда ждал на столе горячий завтрак, а Джулия будила девочек. Они вставали, и она завтракала с ними чем-нибудь легким, йогуртом или крутым яйцом, стараясь и Джунипер убедить завтракать легко; потом прибиралась в кухне, пока девочки одевались – школьная форма облегчала это занятие. Брэд уходил на работу в шесть тридцать пять, к семи Джулия и девочки уже сидели в машине. Переезд не изменил распорядка; теперь они добирались до школы столько же, сколько и раньше, только ехали в другом направлении. Но, может, стоило сегодня выехать чуть пораньше, на случай плотного движения.

Ничем не примечательный график? Да, но поэтому он так ей и нравился.

На часах уже было семь ноль пять, наступил первый понедельник Уитманов в новом доме, а Джулия все еще ждала Джунипер.

– Давай быстрее, мы опаздываем, – крикнула она, стоя в прихожей под лестницей рядом с Лилией. Пахло морилкой, свежей краской и мастикой, но Джулии это нравилось, нравился каждый идеальный, безукоризненный дюйм их дома. Полы из переработанного дуба. Шестидюймовые плинтусы. Мраморные столешницы, мраморная панель. Кладовка размером с бывшую спальню Джунипер. Полы с подогревом в ванной. Такая огромная ванна, что в ней почти можно было плавать. Их прошлый дом был большим и куда красивее, чем любое другое место, где она жила раньше, но никаких сравнений с прочностью и роскошью новой обстановки не выдерживал. Если мне это снится, не смейте меня щипать, подумала Джулия уже не в первый раз.

– Почему твоя сестра так долго возится? – спросила она Лилию.

– Подростки медленные, как старые черепахи. Ну, Джунипер хоть бегает быстро. Может, она поэтому сейчас такая медленная. Все силы на бег уходят.

Джулия улыбнулась младшей дочери, потом вновь крикнула:

– Джунипер!

– Иду!

Стук шагов убедил Джулию, что дочь действительно идет – но очень медленно. Джунипер еле-еле добрела до лестницы и сползла по лестнице вниз. Джулия понимала – это усталость, но в последние месяцы на нее наложилось что-то еще. Грусть? Раздражение? Что бы то ни было, Джулию задевало, что оно даже сейчас не отпускает Джунипер. Ведь их жизнь так прекрасна!

Но как бы она ни хотела добиться ответа от Джунипер (которая, как-никак, все же спускалась), сейчас неподходящее время. А может, и вообще не стоило беспокоить дочь. Может, нужно оставить ее в покое, чтобы все само собой рассосалось. Джулия хорошо помнила, каково быть подростком. Ее бесило, что мать постоянно цеплялась к ней из-за всякой ерунды. Ее мать и сейчас постоянно цеплялась к ней по тем же причинам.

– Почему так долго? – спросила Джулия, стараясь говорить как можно спокойнее, когда они уже сидели в машине.

– Не могла найти туфли, – ответила Джунипер.

– Все твои туфли лежат в одной коробке.

– А этих там не было.

– Я просила рабочих сложить туда всю обувь.

– Ну, значит, они сложили не всю.

– И где же нашлись твои туфли?

– В другой коробке.

– Ладно, – сказала Джулия, желая закончить разговор. – Сегодня все расставлю, и у тебя не будет больше проблем с поиском вещей.

Это пошло бы на пользу не только Джунипер, но и ей самой. Нужно было чем-то занять день и навести порядок в доме, чем быстрее, тем лучше. Бардак беспокоил Джулию гораздо сильнее, чем раньше. Как будто, если вещи стояли не на своих местах, она отползала назад.

До Брэда беспорядок был неизменной составляющей ее чудовищной жизни, а порядок – недосягаемой роскошью. И если она не могла его себе позволить, она просто не думала на эту тему – так и жила от зарплаты до зарплаты изо дня в день, стараясь не сойти с ума. Может быть, ей хотелось просторную, чистую квартиру в хорошем районе, квартиру, где двери спокойно закрываются, где в шкафу достаточно места, где унитаз нормально смывает и не протекает, где не трещат эти огромные отвратительные пещерные кузнечики. Если на то пошло, ей хотелось свободных выходных, чтобы постирать и развесить белье, и купить продуктов, и пропылесосить, и упаковать и выбросить мусор, и отвести дочь на детскую площадку или в кино. Да, ей много чего хотелось, чего она не могла себе позволить, поскольку работала на двух работах, чтобы только купить еду, и заплатить за аренду, детский сад и няню, но что толку было мечтать обо всем этом? Она только почувствовала бы себя еще никчемнее, чем сейчас – а она терпеть не могла это чувство.

Мы должны здесь отметить, раз уж речь зашла о прошлом Джулии, что она совсем не была никчемной, а просто невезучей. Об этом ей и самой стоило напоминать себе почаще. Одни люди рождаются в состоятельных семьях и получают все, что хотят, другие – в нищих, и всю жизнь должны вкалывать, чтобы получить хотя бы тысячную часть того, что имеют богатые. Одни женщины занимаются незащищенным сексом и не беременеют, другие залетают, даже не узнав фамилии отца ребенка. Одни беременные решают сделать аборт, чтобы не портить себе жизнь еще больше, другие считают, что ребенок станет их отдушиной в мире боли, тем самым человеком, который будет любить их несмотря ни на что.

Любит ли ее Джунипер? Джулия взглянула на старшую дочь, сидящую рядом. Наверное, этот вопрос глупый, но иногда она не могла найти ответа. Она была так счастлива, что у нее по крайней мере есть Лилия, «Лилия-идиллия», которая стала в их семье не просто солнечным лучиком, а самым настоящим солнцем. Этот ребенок родился с улыбкой на лице.

Джулия чувствовала себя виноватой в том, что детство ее дочерей прошло настолько по-разному. Но, как напомнил ей преподобный Мэтьюс в церкви Новой Надежды, когда она, недавно выйдя замуж и забеременев второй раз, поделилась с ним своими тревогами, она делала для Джунипер все лучшее, что могла.Лучшееи что могла, подчеркнул он.

– Что сказала кошка? – вдруг спросила Лилия.

– Мяу? – предположила Джулия.

– Нет, пусть Джунипер ответит. Что сказала кошка, когда попала в пустыню?

– Не знаю, – буркнула Джунипер, не отрываясь от учебника алгебры.

– «Ничего себе лоток!» – воскликнула Лилия. – Дошло?

Джулия улыбнулась дочери в зеркало заднего вида.

– А что сказал петух, когда увидел курицу-гриль?

– Я пытаюсь готовиться, – сказала Джунипер. – У меня сегодня контрольная.

– Вчера ты не готовилась, – заметила Джулия.

– Ну мам! – закричала Лилия. – Не мешай. Что сказал петух, когда увидел курицу-гриль?

– Понятия не имею. Расстроился, наверное.

– «Яйца нести некому, а она на каруселях катается!»

– Ты смешная, – Джунипер улыбнулась.

– Теперь ты расскажи.

– Я таких загадок не знаю.

– Зато я знаю целую сотню, – похвасталась Лилия.

– А тригонометрию ты знаешь?

– А может, я пойму, если ты мне объяснишь.

– Попроси меня лет через десять, – предложила Джунипер.

– Ну нет, ты уже будешь далеко. В каком-нибудь дождливом лесу там…

– Я тебе по фейстайму объясню, – пообещала Джунипер.

– Поклянись! – потребовала Лилия. – Скрестим пальцы!

Джунипер откинулась назад, и девочки скрестили пальцы.

– Клянусь, – сказала Джунипер.

Видя, как мило болтают девчонки, Джулия немного успокоилась. В последнее время у Джунипер часто менялось настроение, она стала отстраненной, даже с Лилией. Она не хотела переезжать, ее не интересовал новый дом в куда более престижном районе ближе к центру города, из которого Джулии было бы намного удобнее возить их с Лилией по разным внеклассным занятиям; бедная женщина большую часть дня проводила за рулем.

– Она такая капризная, – пожаловалась Джулия Брэду однажды вечером, после того как они показали девочкам дом, еще далекий от идеальной картинки, которую он должен был воплотить. Джунипер все внимательно осмотрела, но не сказала ни слова.

– Помягче с ней, – посоветовал Брэд. – У нее переходный возраст. Это все гормоны.

– Я просто не хочу, чтобы она так неблагодарно себя вела в ответ на все, что ты для нас сделал – все, что делаешь для нас, для нее. Ей нельзя забывать, каким все было до тебя.

Мы скажем просто: история Джулии была совсем не такой, как мы представляли. Отсюда вывод, что даже люди опытные и дружелюбно настроенные могут многое понимать не так. В прошлой жизни ее только что уволили с работы, которая должна была облегчить ей жизнь, с должности продавца-консультанта торговой сети по продаже матрасов, после того как она отказалась – четырежды – переспать со своим боссом, низкорослым, тощим, покрытым какими-то пятнами человеком, с ногтями почти такой же длины, как у нее – не то чтобы очень длинными, но все же эта черта отталкивала Джулию. Но это было не единственным, что ее отталкивало. К тому же она не собиралась смешивать работу и личную жизнь, уже усвоив на собственном опыте, как сильно такой подход усложняет дело. Ничего этого боссу она объяснять не стала. На его непристойные предложения она отвечала: «Мне кажется, лучше не надо», и «Я польщена, но это плохая идея», и еще дважды в таком же духе. Потом опоздала на работу в очень тяжелое утро после того, как девятилетняя Джунипер всю ночь промучилась с ангиной, и няня согласилась присмотреть за ней, но за сумму в два раза большую, и Джулия, измотанная, уставшая от всей этой суеты, ничего не успевала – и вот ей вручили конверт с карточкой учета рабочего времени и письмом, сухим корпоративным языком сообщавшим, что она уволена.

Проплакав в машине минут десять, Джулия высморкалась, поправила макияж и поехала в службу занятости, где ей в прошлый раз помогли найти работу. Она собиралась подать жалобу, но, приехав на место и заняв очередь, ждала, ждала, ждала и в конце концов решила, что лучше будет уйти и потратить это время на поиски чего-нибудь нового. У нее не было сил бороться с засранцем из магазина матрасов – и ради чего? Чтобы он взял ее обратно на ту же должность? Вот спасибо.

Сотрудник компании сделал пометку, что Джулию уволили за опоздания, а потом посоветовал обратиться в корпорацию «Системы климат-контроля Уитмана», в которой вчера освободилась вакансия. Джулия послушно поехала через весь город в технопарк, где располагалось низкое, квадратное здание компании. Она увидела яркие сервисные автомобили с еще смутно знакомым желто-голубым логотипом, припаркованные бок о бок с ярко-красным «БМВ». Если это машина босса, подумала она, лучше развернуться и ехать к Джунипер. Меньше всего ей нужно было, чтобы к ней начал клеиться еще один самонадеянный начальник.

Но не проверив – не узнаешь.

Машина в самом деле принадлежала боссу. Но босс оказался совсем не таким, как она представляла. Это оказался самый чудесный человек, какого ей только доводилось встречать.

Брэд Уитман нашел время, чтобы лично встретиться с ней и поблагодарить за интерес, проявленный к вакансии. После интервью принял ее на работу, не спрашивая, почему ее уволили и почему она опаздывала. Когда она уже начала работать, каждое утро здоровался с ней, интересовался настроением. Хвалил за трудолюбие. Общался с ней в перерывах, расспрашивал о ее делах, рассказывал о своих. Иногда заказывал обед для нее и других сотрудников. Часто спрашивал о Джунипер. Когда несколько месяцев спустя Джулия взяла с собой дочку на корпоративный пикник, играл с ней и другими детьми в салки, купил им по сэндвичу с мороженым, катал Джунипер на спине и очень тактично спросил Джулию, можно ли в следующие выходные пригласить ее на ужин. Очарованная его деликатностью и всем остальным, она решила изменить своему правилу и согласилась.

Через неделю, во время ужина в самом модном ресторане в деловой части города, он сказал: «Если честно, я не хочу быть твоим боссом. Я хочу быть твоим мужем», – и вручил ей кольцо с крупным бриллиантом огранки «принцесса», стоившее по меньшей мере шесть, а то и восемь тысяч долларов. Это было безумно романтично. Вечером мать Джулии по телефону советовала ей не торопиться, дать ему помучиться в ожидании ответа, посмотреть, в самом ли деле он так прекрасен, каким кажется. Но Джулия уже надела кольцо.

Припарковав машину у Академии Блейкли, Джулия сказала:

– Хорошего дня, девочки. Джунипер, удачи на контрольной. Может, после школы зайдем съедим по замороженному йогурту, прежде чем вы отправитесь бегать и танцевать?

Лилия расстегнула ремень, дотянулась до сидения Джулии и крепко обняла ее.

– Отличный план, мамочка! – воскликнула она. – Я хочу с шоколадной крошкой и вишенкой.

– Не вопрос, – сказала Джулия и посмотрела на старшую дочь. – Хорошая идея?

– Ты же знаешь, я не ем перед тем, как бегать, – сказала Джунипер и вышла из машины.

– Твоя сестра – ворчунья, – сказала Джулия Лилии.

– Папа тоже хотел ее развеселить и тоже так сказал. Не хочу быть подростком, – заявила Лилия, надевая рюкзак. – Слишком много страданий. Пропущу-ка я переходный возраст!

– Вот умница!

Джулия подождала, пока Лилия выберется из машины, и поехала домой, думая о Джунипер, о том, каким напряженным был ее тон с матерью и каким теплым – с сестрой. Здесь что-то явно не так. Нельзя пускать проблему на самотек, нужно разбираться. Она решила подождать неделю-другую, посмотреть, наладится ли ситуация, и если нет, то можно – хотя они и перестали ходить в церковь – встретиться с преподобным Мэтьюсом для семейной консультации, чтобы Джунипер не подумала, что причина встречи в ней.

Но едва Джулии пришла в голову эта мысль, она сразу же засомневалась. Брэду не нравилось, когда она вмешивала в их дела посторонних людей. Он верил в силу внутренней дисциплины, в возможность решать свои проблемы самостоятельно. Он считал, что все личное нужно держать при себе. Он ведь был публичной фигурой и, в отличие от Джулии, полностью доверявшей преподобному Мэтьюсу, считал его слишком влюбленным в собственные теории и в их распространение. «Идеальный духовник, да, – сказал он однажды, – но не все ему рассказывай о себе, обо мне или о девочках».

Может, Джунипер справится и сама, и Джулия могла бы избежать непростого разговора с Брэдом. Он был таким добрым к ней, но порой слишком упертым. Он мог наотрез отказаться признавать, что у Джунипер какие-то проблемы, что не все в идеальном порядке, что некоторые моменты выходят из-под его контроля.

К тому же Джунипер всегда была такой стойкой, такой неунывающей, думала Джулия, паркуя машину у теннисного центра. Может, она как мать слишком много беспокоится? Они переживали времена и похуже.Похуже? Ради всего святого, о чем она вообще думает? Их переезд – чудесный дар судьбы, а не проблема! Нужно расслабиться. Джунипер – нормальный подросток, а она – нормальная, но порой чересчур заботливая мать. Все будет в порядке.

Глава 6

Джунипер дождалась, пока Лилия дойдет до ворот, и они вместе вошли в здание школы.

– Что сказала мартышка на прощание старшей сестре? – спросила Джунипер, идя по коридору.

– Такую загадку я не слышала!

– «Такую загадку я не слышала!» – ответила Джунипер, и Лилли закатилась жизнерадостным смехом, сотрясающим все ее тельце. Джунипер завидовала ей. В жизни Лилии все было так понятно, так ясно и просто.

– Ты меня подловила! – Лилия улыбалась во весь рот. – Поверить не могу!

– Я долго думала. До встречи, Дюймовочка! – Джунипер смотрела вслед Лилии, пока та не скрылась за дверью класса. Две старшеклассницы, стоявшие в коридоре, увидели Джунипер и пошли ей навстречу.

– Бог ты мой, это же наша Орлеанская дева! – воскликнула девушка по имени Меган, донимавшая Джунипер все то время, пока она училась в Блейкли, но по-настоящему мучившая ее с тех пор, как три года назад стало известно, что Джунипер дала обет чистоты. – Как дела, непорочная?

– Только посмотрите на нее, – сказала вторая, Кати, всегда поддакивавшая Меган. – Она словно хочет сказать «пошли в задницу»!

– Но не скажет, потому что она така-а-а-я непорочная!

– Если бы я могла быть такой непорочной, – заявила Кати. – Хотя нет, погодите-ка… не могла бы.

– Это так глупо, – сказала Меган. – Почему ты не в Христианской академии с другими чокнутыми?

– А правда, почему? – спросила Кати.

Во имя баланса, вот почему. Когда Джулия вышла замуж за Брэда и ее жизнь круто поменялась, она решила перевести Джунипер в частную школу, чтобы оградить от влияния плохих подростков, причинившего столько вреда ей самой. При церкви Новой Надежды была школа, но Джулия решила, что светское воспитание по будним дням и духовное по воскресеньям – идеальная формула, при которой внутренний мир Джунипер будет так же сбалансирован, как рацион, который Джулия теперь могла позволить себе и детям.

Академия Блейкли считалась лучшей частной школой, по крайней мере, в этой части Северной Каролины. Лучшие дети из лучших семей. Лучшие учителя и лучшие технологии. Лучшие горячие обеды, приготовленные настоящими кулинарными божествами. Так рекламировала себя школа, и родители ее ценили. Элитное образование, подобно элитным отелям. Речь шла даже о предстоящем сборе средств на спа-салон.

Насколько могла судить Джунипер, Джулии все это нравилось. И Блейкли, и церковь Новой Надежды убеждали ее, что ее дочери растут настоящими земными ангелами. Она заботилась о том, чтобы у них были «правильные» увлечения и «правильные» друзья. Джулия не была матерью-наседкой, нет, все было еще хуже. Она была целой атмосферой, окутывающей дочерей, контролирующей их жизнь.

Джунипер не всегда относилась к матери критически. В первые годы после переезда к Брэду девочка радовалась тому, что в ее жизни теперь такой порядок. Что уж там, она была просто в восторге. Но понемногу она начала ощущать, как душит и давит эта атмосфера, в чем винила мать; с Брэдом все было иначе. Джулию интересовало только то, что видят другие: идеальный дом, идеальный ребенок как доказательство того, что все ошибки и неудачи прошлой жизни теперь исправлены и забыты, и никак не сказались на настоящем. Джунипер ненавидела этот подход, ненавидела этих девушек, жизнь которых в самом деле выглядела идеальной. Она не могла дождаться, когда покончит с прошлым и начнет строить собственную жизнь.

Девушкам она ничего не ответила.

– Видимо, она слишком чокнутая даже для Христианской Академии, – предположила Меган.

– Может быть, – поддакнула Кати. – Может, ты и права.

– Конечно, я права. Она даже не пытается быть нормальной. Даже нормальной христианкой.

– У вас все? – спросила Джунипер.

– У нас все? – спросила Кати. Меган наклонила голову.

– Думаю, да. Мне пора идти учиться быть такой же непорочной.

– И мне, – сказала Кати.

– Наверно, это занимает столько времени и сил! Вот почему Орлеанская дева не ходит на вечеринки. Ну, или ее просто не приглашают. Хорошего дня, святоша!

Девушки обошли Джунипер и направились в класс. Джунипер вполголоса пробормотала: «пошли в задницу» и побрела вслед за ними.Орлеанская дева. Меган считает, что она такая крутая. Ну и пусть считает. Пусть думает, что лучше напиваться в хлам каждые выходные. Пусть думает, что лучше раздвигать ноги по просьбе любого мальчишки, чем стоять на своем. Таких, как Меган, в конце концов ожидает аборт или нежеланный ребенок; кто знал об этом лучше Джунипер, которая сама была таким ребенком?

В невинности девушки, в чистоте – ее сила. Так всегда говорил Брэд, так всегда учила церковь, и в эту самую минуту Джунипер чувствовала, что так и есть, потому что издевательства Меган и Кати никак ее не задевали.

К тому же Джунипер уважали многие взрослые, мнение которых казалось ей важным. А Меган и Кати не знали даже, уважают ли их собственные бойфренды или просто пользуются ими за неимением лучшего.

Так она всегда говорила себе, чтобы не слишком расстраиваться. Не то чтобы она сама в это верила. Быть непорочной христианкой – вовсе не значит быть наивной.

Вовсе не значит, что у нее нет желаний и искушений, что ее не тревожат переживания, беспокоящие любую девушку ее возраста. «Чистота» не решала всех ее проблем.

А если бы решала, – думала она по дороге в кабинет английского, где они разбирали британскую классику. С британским акцентом все звучало лучше.

Лучшая подруга Джунипер, Пеппер, жестом подозвала ее к себе.

– Расскажу тебеогромнуюновость, – сказала она, и Джунипер улыбнулась:

– Ну давай.

Глава 7

Книжный клуб Оак Нолла собирался в доме Вэлери Алстон-Холт в третий четверг каждого месяца. На заре своего существования собрания устраивались в домах всех членов клуба поочередно, но составить распорядок было трудно, а Вэлери, с тех пор как овдовела, ощущала острую необходимость заполнить опустевший дом, так что она предложила всегда встречаться у нее, и все согласились. Это же прекрасно – оставить домашние дела и посвятить вечер подругам, и ничей муж не начнет жаловаться на гоготание (супруг Белинды), или ржание (вторая половинка Лизы), или количество бутылок, опустевших к концу вечера. К тому же женщинам нравилось слушать игру Ксавьера на гитаре, если он был дома и занимался у себя в комнате.

В тот майский вечер пришло большинство членов клуба. Остальные очень расстроились, что не смогут прийти; это была первая встреча Вэлери и Джулии на публике, и мы все желали знать, как Вэлери будет себя вести. Мы не ждали неприятностей – Вэлери не из тех, кто любит их создавать. Она была, как заметил Ксавьер, хорошей соседкой, готовой помочь заболевшей подруге или молодым родителям, организовать день рождения или поминки. Но при этом все понимали, что вырубка деревьев вызвала у нее почти физическую боль, и это оскорбление, сама того не желая, нанесла ей Джулия Уитман.

– Привет! Я не опоздала? Я шла через сад, – сказала Джулия, постучав по дверной раме. Вэлери пригласила ее войти. Две женщины у кухонного стола наполняли тарелки закусками. – Надеюсь, это не страшно?

– Для того и нужны ворота, – объяснила Вэлери, взяв у нее корзину с угощением.

Внутри корзины была баночка фуа-гра и ассорти изысканных крекеров, а также бутылка «Пино нуар», которое ей порекомендовал продавец винного бутика. Джулия не хотела отделаться чем-то дешевым, но сейчас почувствовала, что перестаралась. Дом Вэлери выглядел не то чтобы плохим; да, очень маленьким, но очаровательным и намного лучше трейлера, где росла Джулия. Что уж там, намного лучше всех мест, где она жила, пока не встретила Брэда. И все же ей показалось, что для такого дома ее корзина слишком пафосна. Фуа-гра, Господи Иисусе. Ей слишком сильно хотелось понравиться этим женщинам – а вдруг они теперь сочтут ее возомнившей о себе неизвестно что?

Пока Вэлери распаковывала корзину и ставила угощение на стол, к другим блюдам, Джулия сказала:

– Если честно, я не очень понимаю, зачем нужны ворота, но ребята, ставившие нам забор, сказали, что нам так будет удобнее заходить в дом с черного хода, на случай, если…

– На случай, если мои жимолость и пикаранта слишком разрастутся, – пошутила Вэлери.

– Я люблю жимолость, – сказала Джулия.

– Главное – не выпускать растения из-под контроля, – заметила еще одна женщина, после чего представилась: – Ты, я так понимаю, Джулия? Я Лиза Орлеан из Мимоза-корт. Келли говорит, вы только что переехали?

– Вон туда, – сказала Вэлери и указала в сторону дома Джулии ножом, которым резала сыр.

– Впечатляющий дом, – Лиза кивнула. – Я приходила на стройку. Да думаю, все приходили.

– Спасибо, – сказала Джулия. – Мне очень приятно.

– Я не приходила на стройку, – сказала Вэлери.

– Понятно, – Лиза переключилась на Джулию. – Чем занимаешься?

– В смысле?

– Ну, где работаешь?

– А, ну я… – Джулии уже давно никто не задавал таких вопросов. Ее соседки и женщины, знакомые по теннисному центру и тренажерному залу, все были домохозяйками. – Раньше я работала продавцом-консультантом, – нагло преувеличила она, – а теперь волонтер в школе дочерей.

– Здорово, – ответила Лиза, миниатюрная темнокожая женщина лет тридцати.

– А ты? – в свою очередь спросила Джулия.

– Я основатель и глава некоммерческой организации, поставляющей медикаменты и изделия медицинского назначения, как правило, в общины Центральной Америки, но мы стараемся помогать и другим странам, где случаются трагедии – ураганы, землетрясения и тому подобное. Мы сотрудничаем с Красным Крестом, «Врачами без границ» и так далее.

– Ого, – только и сказала Джулия. Некоммерческая благотворительная организация, которуюосновала Лиза. Это изумило и в то же время совершенно подавило Джулию.

– Если захочешь стать волонтером, дай мне знать, – предложила Лиза. – Мы с радостью примем твою помощь.

Джулия ожидала услышать в ее голосе нотки осуждения, но не услышала.

– Хорошо, – ответила она, – спасибо.

Ксавьер вошел в кухню, взял тарелку.

– Ой, здрасте, миссис Уитман.

– Привет, Ксавьер, – сказала Джулия. – Ты тоже в книжном клубе?

– Нет, – ответил он, накладывая на тарелку все, кроме фуа-гра. – Просто ворую еду.

– Он после школы ел, – пожаловалась Вэлери, – и сейчас ест, и когда доделает уроки, опять придет есть.

– В этом году нам не задают уроков, – сказал он. – Мы к экзаменам готовимся. Но это тоже требует много сил. Рад был вас видеть, – сказал он Джулии и скрылся.

– Он такой… не знаю, как сказать, – задумчиво произнесла Джулия. – Взрослый?

– Самодостаточный, – предположила Лиза.

– Да, точно. Это впечатляет. Ты прекрасно его воспитала, Вэлери.

– Спасибо, – ответила Вэлери. – Я очень ценю, что ты так считаешь.

Три женщины вошли в гостиную, где сидели еще восемь дам с тарелками на коленях и бокалами в руках, делясь последними новостями. В эту смешанную группу входили представительницы всех рас, возрастов, уровней образования, а теперь к ним присоединилась и Джулия, которая благодаря удачному замужеству была успешнее их всех. Какой безумный поворот, думала Джулия, что эти женщины думают, будто она, полжизни прожившая в расшатанном трейлере, исключенная из школы, смотрит на них свысока.

Решив проводить собрания у себя, Вэлери приобрела шесть раскладных металлических стульев, дополнив интерьер, включавший в себя длинную серую кушетку, небольшой зеленый в полоску диванчик, журнальный столик и чайный столики, высокий и узкий книжный шкаф и железную трехъярусную подставку для цветов, почти полностью закрытую пышными обитателями. Телевизора не было. Это больше всего впечатлило Джулию. В ее новом доме стояло… (ей пришлось посчитать) шесть телевизоров, и все они были «умными» устройствами, подключенными к сверхскоростному интернету. Кроме того, Брэд установил по всему дому аудиосистемы и системы безопасности, которыми мог управлять удаленно с помощью приложений на своем телефоне. Они оборудовали автоматизированное ландшафтное освещение и ирригационную систему. Брэд обожал новые технологии. Он предложил Джулии онлайн-шопинг и еду с доставкой на дом, чтобы у нее оставалось больше свободного времени для… чего? Онаобожалакатить тележку по супермаркету, не торопясь, изучать разнообразные продукты, супы и соусы, сорта кофе, пасты, выпечки… Если что-то и позволяло ей почувствовать себя королевой в этой новой, отремонтированной жизни, так это возможность иметь достаточно времени и денег, чтобы позволить себе покупать любую еду. Иногда она брала дешевые спагетти и ела втайне от всех, когда никого не было дома.

Келли Ханс, белая медсестра, жившая на соседней улице и пригласившая сюда Джулию, сказала:

– Девочки, это Джулия Уитман, новая жительница Оак Нолла. Она сказала мне, что любит читать, и я поняла – наш клуб для нее! Она здесь впервые, поэтому будьте милыми.

– Когда это мы бываем не милыми? – спросила Белинда Джонсон и загоготала.

– Мы помним, как в прошлом месяце вы с Эстер сцепились из-за Лолиты – была она соучастницей Гумберта или нет, – напомнила Келли.

– Ну, это был дурацкий спор.

– А где Эстер, кстати?

– Видимо, дома, точит нож на Белинду, – ответила Вэлери. – Шучу. Она мне звонила. Хэнк плохо себя чувствует. Она сказала, что хотела бы прийти, но только если ему станет получше, так что…

– Хэнк заболел? А что случилось?

– Кашель, слабость – они сейчас проходят тесты. Эстер говорит, возможно, что-то с сердцем. Ему почти восемьдесят, – пояснила она Джулии. – У него уже давно проблемы со здоровьем.

Джулия слушала, как женщины обсуждают идею навестить Эстер и Хэнка. Вот что значит быть частью общества, думала она. Все эти женщины знакомы, все заботятся друг о друге – и ей приятно просто находиться с ними в одной комнате. Хотя и жаль заболевшего Хэнка, кем бы он ни был.

В старом районе все происходило иначе. Семьи были едва знакомы, все занимались своими делами. Джулия лишь немного сблизилась с тремя женщинами, чьи дети тоже учились в Блейкли и которые тоже играли в теннис. Да, конечно, все они здоровались друг с другом, встретившись на улице, но никому бы в голову не пришло принести гостинцы заболевшему соседу. Может быть, потому что в старом районе не было пожилых людей – все были молоды. Если кто-то заболевал, он никому об этом не рассказывал. А если там и был книжный клуб, то Джулия о нем не слышала.

Понемногу женщины перешли к обсуждению книги: возникла живая дискуссия, иногда переходящая в спор, но не в ругань. Джулии было по душе, что даже такое личное занятие, как чтение, может сблизить людей. Ей нравилось слушать, как эти образованные женщины со знанием дела обсуждают прочитанное. И вместе с тем она заметила, что, хотя за разговором они то и дело подкладывали еду в свои тарелки, фуа-гра оставался нетронутым, не считая небольшого кусочка, который съела она сама. Потом, когда все разошлись и Джулия помогала Вэлери убирать посуду, она сунула баночку обратно в пакетик из вощеной бумаги и с натянутой веселостью сказала:

– Боюсь, он впечатлил вас куда меньше, чем книга.

– Не переживай. У людей разные вкусы.

– Вы считаете меня слишком пафосной, да? Скажи, я не обижусь.

– Да? – Вэлери пристально посмотрела на Джулию, желая понять, в самом ли деле она не обидится. – Ладно, я тебе скажу. Дело не в пафосе, хотя, может быть, пара человек действительно так решили. Например, Марта – та, что сидела слева на диванчике – просто ненавидит буржуазию, так что никогда тебя не полюбит, но ты не расстраивайся, потому что дело тут не в тебе. Ну а что касается остальных – причина в том, как готовят фуа-гра. Птиц насильно кормят, чтобы у них была жирная печень. Засовывают трубки им в горло. Это просто чудовищно.

Представив себе картину, Джулия пришла в ужас.

– Я… Господи, я не знала. Откуда ты… откуда вы все это знаете?

– Об этом много писали в СМИ, и мы обсуждали.

– Лучше бы ты мне не рассказывала, – Джулия вздохнула. – Брэд так любит фуа-гра.

Она опустила баночку в мусорное ведро и тут же об этом пожалела – так получилось еще хуже, чем просто съесть паштет, а если бы она принесла его домой, Брэд с удовольствием съел бы. Но тогда ей пришлось бы объяснить, почему женщины не дотронулись до угощения, и он наверняка назвал бы их страдалицами и еще как-нибудь похуже, и может, даже поднял бы эту тему на вечеринке в честь новоселья, которую они собирались закатить… так что она оставила баночку в ведре.

Вэлери вынула баночку и переложила в компостный ящик, сказав при этом:

– Незнание, конечно, избавляет от ответственности, но гусям и уткам не поможет. Хотя, возможно, не поможет и знание. Люди ведь продолжают покупать фуа-гра и многое другое, что я хотела бы запретить. Я уж молчу о пластике! Но все же я делаю все возможное, просто чтобы не стыдно было смотреть на себя в зеркало. Как бы то ни было, – добавила она, – сегодня хорошо посидели, правда? Тебе понравилось?

Джулия кивнула.

– Вы так все книги обсуждаете?

– Иногда чуть более страстно. Ты же слышала о «Лолите». Читала эту книгу?

Джулия покачала головой.

– Ну, слышала, конечно. Там про девочку, которая совратила… соблазнила…

– Не совратила и не соблазнила, – поправила Вэлери. – Ей всего двенадцать, ее похитили и принудили к сексу. Можно сказать, изнасиловали.

– Ой. Прости, я не в теме. А Эстер – та, о которой вы говорили – думает, что девочка сама виновата?

– Эстер восемьдесят один год, – сказала Вэлери, – и она очень консервативных взглядов. Она считает, что если у девушки был секс до свадьбы, даже если ее заставили, то она сама так или иначе спровоцировала мужчину. Девушка не должна одеваться определенным образом, и смотреть на мужчину, и оставаться с ним наедине, и вообще оставаться одна – ну, сама понимаешь, какими стереотипами она мыслит. Белинда очень рассердилась. И я тоже, честно говоря. Так много женщин травмированы мужчинами и к тому же еще подобным отношением! Неудивительно, что они не заявляют в полицию и вообще никому не говорят.

– Да, – Джулия кивнула. Помолчала немного, потом сказала: – Так вышло и со мной. Мне было тринадцать, это был начальник мамы. Ну, один из начальников.

Она посмотрела на Вэлери и увидела – что? Понимание? Да. Женщины могли отнестись к ней с пониманием – Джулия не знала точно, но чувствовала, что эта группа примет ее, если она приоткроет им свое прошлое. Вино развязало ей язык, о чем она ничуть не жалела. Ей хотелось, чтобы женщины ее приняли. Хотелось, чтобы у нее появилась новая подруга, именно эта подруга, Вэлери, о которой Келли сказала, что она – связующее звено. Блестящая темная кожа, глаза, в которых светились ум и живой юмор, улыбка, согревавшая всех. «Она как мать-Земля, – сказала Келли, – заботится обо всех, но ни на кого не давит». В отличие от матери Джулии, которая перегибала палку всегда и во всем.

– Моя мать мыла полы в нескольких домах, – продолжала Джулия, – и иногда брала меня с собой, чтобы я помогла. Я мыла спальню наверху, а она – кухню, и этот мужчина, он просто пришел, и запер дверь, и… – она помолчала, вспоминая ужасные, болезненные несколько минут, изменившие всю ее жизнь. – Он сказал: «Ты такаягорячая. Мне нужна всего пара минут». Мне было так стыдно, я так боялась, что маму уволят, если я начну отбиваться или кричать. У нас не было денег. Мы едва могли платить за аренду паршивого трейлера, где жили.

– Мне так жаль, – Вэлери сочувственно пожала руку Джулии.

– Спасибо, – ответила Джулия и пожала плечами. – Это было очень давно.

– Сколько тебе? Тридцать…

– Четыре. Я родила Джунипер в семнадцать.

Вэлери вновь сжала ее руку, затем принялась отмывать бокалы.

– Со мной ничего такого ужасного не случалось, – сказала она, – но был один парень – мы звали его дядя Рэй – живший над нами. В Мичигане. Дядя Рэй был жутким. Любил спуститься за газетой в одном халате и, если родителей дома не было и он знал, что я одна, раздвинуть полы халата и как следует все мне продемонстрировать. Может, и моим младшим сестрам тоже. Я никому ничего не рассказывала, и мы вообще это не обсуждали. С каждой может случиться такое дерьмо, правда? Все, что мы можем – воспитать наших сыновей, если они у нас есть, порядочными людьми.

– И защитить дочерей от подобных ситуаций, – добавила Джулия. – Я стараюсь, как могу. Брэд – замечательный отец, куда строже, чем мой. И у него большое сердце. Может быть, наши правила кому-то покажутся старомодными, но девочкам они на пользу. Какое счастье, что я вышла за него замуж и мне есть с кем разделить трудности воспитания. Джунипер никогда не была трудным ребенком, но растить ее одной…

– Так Брэд – не отец Джунипер?

– Нет. Ей было десять, когда мы поженились. Лилия – от него. Но он любит Джунипер как родную дочь. Есть же на свете чудесные мужчины.

– Я когда-то была замужем за одним из них.

– Может, еще будешь.

– Ну, посмотрим. Я встречаюсь кое с кем, – призналась Вэлери. – Он ничего.

– А наш дом? – Джулия указала в его направлении. – Это все – идея Брэда. Он запатентовал одно крутое изобретение и хотел порадовать нас с девочками.

– Очень щедро.

– Это да, – Джулия решила не рассказывать о пляжном домике, который он тоже для них приобрел. Они делились самым сокровенным, и она боялась показаться хвастливой и разрушить многообещающее начало.

– Ну ладно, – сказала она, – я пойду. Лилия любит, чтобы я читала ей перед сном. Было так чудесно пообщаться с тобой. Я рада, что мы соседи.

– Придешь к нам через месяц? – спросила Вэлери, включая свет возле двери.

– Хотелось бы.

– Здорово. Уверена, мы еще и до этого увидимся – я много времени провожу в саду. Устраиваю пруд. Зай шутит, что я собираюсь заменить его на рыбу.

– Мои ворота всегда открыты, – сказала Джулия. – Услышишь, как мы плещемся в бассейне, присоединяйся.

– Может, и приду.

Пожелав Вэлери спокойной ночи, Джулия побрела через лесистый двор, остановилась, чтобы взглянуть на бесконечные ветви большого дуба. Это было впечатляющее дерево, и ей нравилось смотреть на него из окна кухни.

Она пришла домой в хорошем настроении, чуть подвыпившая и довольная тем, как прошел вечер, особенно разговором с Вэлери – разве что немного расстроилась из-за фуа-гра. Было так трудно понимать современный мир. Да, незнание избавляет от ответственности, особенно когда ты совершил нечто ужасное перед лицом прекрасно осведомленных людей, возмутившихся твоим невольным проступком, но слишком вежливых, чтобы указать тебе на это.

Еще Джулия не могла понять, насколько искренне Вэлери сказала «может, и приду», но это в любом случае хорошо – значит, Вэлери не держала на нее зла. Теперь она чуть получше узнала Джулию, и, видимо, соседка ей понравилась. Проблема была в Брэде. Это из-за него Вэлери предпочитала находиться по ту сторону забора.

Джулия была только невольной сообщницей (или мы скажем даже – совместно действующей жертвой) своего супруга с его амбициями и желаниями.

Глава 8

Нам еще предстояло узнать, почему Джунипер Уитман порой нужно было остаться наедине с собой. Но в тот вечер, спустя две недели после переезда ее семьи в Оак Нолл, мы знали только то, что знал Ксавьер Алстон-Холт: она была красивой. Она казалась очень тихой. Можно было назвать еекнижной девочкой – мы считаем это комплиментом.

Вечер, конец мая. Время, когда многие ребята отправляются смотреть на светлячков и наслаждаться птичьей какофонией, слушать, как поют на закате зяблики, овсянки, синицы и пересмешники. Для Джунипер вечер был своего рода укрытием: она могла бродить по улицам и не ощущать, что на нее все смотрят, думая:Орлеанская дева. Чокнутая. Хотя дело было даже не в том, что так считали ее одноклассники.

– Ты же не пойдешь бегать в такое время, – сказал Брэд, глядя, как она обувается, сидя на скамейке в прихожей. Он отдыхал в гостиной, «приемной», как ее называли Джулия и декоратор. Здесь были четыре больших мягких кресла, и подсвеченные картины на стенах, и ковер, подделанный под шкуру зебры. И Брэд, сидевший очень тихо, видимо наблюдая за закатом. Джунипер не заметила бы его, если бы он не заговорил.

– Да нет, просто прогуляюсь, – ответила она.

Спортивный сезон уже закончился, и она сократила тренировки с шести до четырех в неделю. Джулия возила ее в центральный парк, где она бегала по размеченным дорожкам. Ей больше нравилось в лесу, где воздух был свежее, где она бегала вдалеке от машин, вдалеке от школы, от дома, от ее жизни. Нравилось любоваться птицами и оленями, нравилось смотреть, как солнце превращает лес в пышный и зеленый сказочный мир. Нравились стволы деревьев, выстроенные вдоль дороги, как часовые – могучие, готовые всегда защитить. Нравилось разнообразие растений, названий которых она не знала, но, заметив что-то необычное, останавливалась, смотрела, делала фото, котороенормальныйподросток выложил бы в Инстаграм, но Джунипер, для которой социальные сети были запрещены, сохраняла в альбом на телефоне, распечатывала и вешала у себя в комнате. Джулия часто проверяла ее телефон.

– Жду тебя к девяти, – сказал Брэд.

– Хорошо, – ответила Джунипер, поднимаясь со скамейки. – Но знаешь, мне почти восемнадцать. Нет ничего страшного, если я задержусь до темноты.

– Прости. Я имел в виду… это хороший район, но мы не всех здесь знаем. Я просто забочусь о твоей безопасности.

Он не беспокоился, когда она бегала в парке, так почему беспокоился теперь?

– Обещаю, что все будет в порядке.

– Телефон у тебя с собой?

– Да, – она вынула его из кармана, показала Брэду.

– Ну давай. Хорошей прогулки.

Джунипер закрыла за собой дверь и побрела по короткой тропинке из каменных плит к тротуару. Теплый воздух был тяжелым и влажным, небо – кобальтовым над головой и кроваво-оранжевым на горизонте. Уже показалось несколько звезд.

Она думала – что значитхороший район? По мнению ее родителей – такой, где живут похожие на них люди: белые, обеспеченные, очень заинтересованные в том, чтобы произвести правильное впечатление (как мама) или добиться правильного восприятия (как Брэд). Хотя, если говорить откровенно, население нового района было смешанным, и к тому же и Брэд, и ее мать работали как проклятые, чтобы добиться богатства. Никто не вручил им его на блюдечке; разве что женитьба Брэда на ее матери стала настоящим подарком судьбы. Жизненно необходимым подарком. Джунипер соврала бы, если бы сказала, что не была так же счастлива, как Джулия, когда их вытащили из зыбучего болота. Для десятилетней Джунипер Брэд стал героем, спасителем, самым любимым человеком в мире.

С тех пор так много изменилось, и ей не обо всем было приятно думать – но как она могла удержать под контролем свои мысли? Они не всегда ей подчинялись, и вот теперь она оказалась в этом районе, где дома расположены так близко, и вокруг постоянно люди, и Брэд сидит в темноте…

Джунипер остановилась и глубоко, с трудом вдохнула. Не думай об этом, сказала она себе, выдыхая, и продолжила путь.

Дом Уитманов был полностью достроен, и Джулия превращала его в произведение искусства, советуясь с декоратором в выборе каждого предмета мебели, каждой подушки, лампы, ковра. Все комнаты были выкрашены в соответствии со «сложной палитрой» светло-серых и светло-голубых оттенков, дополненных «брызгами цвета» – яркими картинами на стене и безумно дорогими диванными подушками. Джунипер видела счет от декоратора: девяносто четыре доллара за каждую подушку. За девяносто четыре доллара можно было спасти маленький клочок тропического леса, помочь Земле дышать чуть дольше.

Или взять собаку из местного приюта. Лилия умоляла завести собаку – «ну хотя бы маленькую, она будет спать со мной, я буду кормить ее и выгуливать, обещаю», – и Джулия, казалось, уже готова была сдаться. Но теперь появился ковер за три тысячи долларов, и идеально белая мебель в гостиной, и ковры из стопроцентной шерсти, привезенные из Новой Зеландии, во всех спальнях, так что Джунипер понимала – не будет никакой собаки, ни кошки, ни кролика, ни даже хомяка, потому что хомяков они уже проходили, когда Джунипер было десять и Джулия решила сделать ей подарок в честь своей свадьбы с Брэдом и их переезда в «стартовый дом», как выражался Брэд. Хомячиха родила шестерых детенышей и четырех из них съела, шокировав Джунипер, которая не знала, что так бывает.

Теперь Джунипер уже семнадцать, и она понимала о жизни куда больше. Все семь лет родители ограждали ее от жизни, но, несмотря на это, она знала довольно много. Может быть, недостаточно много, иначе, дойдя до угла улицы и выйдя на соседнюю, туда, где жил Ксавьер, и, увидев его с друзьями, сидевшими на багажнике машины под только что включенным фонарем, она не остановилась бы поболтать.

Более умная, осторожная Джунипер сказала бы только «привет» и пошла дальше по длинной улице до угла и назад, и вернулась бы домой более или менее в том настроении, в котором ушла. Ну, может быть, в чуть лучшем, потому что немного прогулялась. Но на этом наш сюжет начал бы близиться к концу.

Так что вместо того чтобы обвинять Джунипер в событиях, предвидеть которых она не могла, мы лучше похвалим ее за дружелюбие, за то, что она не боялась темнокожих мальчишек, как многие белые девушки, особенно на юге. Ведь даже мы нашим коллективным, пусть и неидеальным разумом не могли предугадать беду.

Когда она подошла ближе, Ксавьер помахал ей.

– Джунипер, верно? Как дела?

– Да нормально. А у тебя?

– Все отлично, – ответил он и указал на одного из своих приятелей. – Это мой друг Джозеф.

– Привет, – сказал Джозеф, внешне полная противоположность Ксавьера: невысокий, бледный, со светлыми заплетенными в дреды волосами. Джунипер, кажется, никогда не видела белого подростка с дредами.

– А это Дашон, – Ксавьер указал на второго мальчишку, куда более темнокожего, чем он сам. Волосы Дашона были такими пышными и кудрявыми, что Джунипер захотелось до них дотронуться, попробовать, насколько они пружинисты. Но, конечно, если бы она и решилась, парнишке это могло не понравиться, как ей не нравилось, когда чужие люди касались родимого пятна у нее на предплечье.

– Привет, Джунипер, – сказал Дашон. – Рад знакомству.

– Джунипер живет по соседству со мной, – Ксавьер указал в направлении ее дома. Джозеф присвистнул.

– Да, я понял, про какой вы дом. Круто вы, ребята, все там перерыли.

– Она учится в Блейкли, – добавил Ксавьер.

– В выпускном классе, да?

– Увы, еще год остался.

– Да ладно, – успокоил Ксавьер, – он пролетит, не заметишь. Мы тут хотим уже идти в дом, поиграть чуть-чуть. Я на гитаре, тут ничего удивительного, а Джозеф на саксе – альт и тенор.

– И баритон.

– И баритон, – эхом повторил Ксавьер. Молодые люди стукнулись костяшками пальцев. – Дашон – классный барабанщик. Я решил попробовать себя в джазе, просто для развлечения, и они терпят мою бездарную игру. Хочешь послушать?

Когда в жизни Джунипер встречались настолько прекрасные молодые люди? Никогда – вот ответ. Ксавьер Алстон-Холт не только красив (по мнению Джунипер, почти идеален), он талантлив и общителен, и она им восхищалась. В тот первый день, когда они с матерью пришли познакомиться, он вел себя как полноправный взрослый: спокойный, уверенный, разбирающийся во всех вопросах, вежливый, но без карикатурности. Большинство ее знакомых мальчишек вели себя со взрослыми наигранно или льстиво, будто знали, что намного умнее них, но вынужденно делали вид, что все иначе. Ксавьер же… Джунипер сказала бы, что у него есть свояпозиция. И она это оценила. Не то чтобы она собиралась его оценивать, но что тут можно было поделать? Ничего. Но она и не хотела ничего с этим делать – вот что ее удивило.

– Спасибо, – ответила Джунипер, – но мне пора возвращаться. Брэд думает, что, если я приду позже девяти, на меня нападут вампиры.

– Твой брат? – спросил Дашон.

– Отчим.

– Глава «Систем климат-контроля Уитмана», – добавил Ксавьер.

– А, я его знаю, – сказал Джозеф. – Ну не то чтобы лично…

– Видел рекламу, – предположила Джунипер, и Джозеф кивнул.

– Он нормально общается с твоим настоящим отцом? – спросил Джозеф. – Мои друг из друга все дерьмо выбить готовы.

– Я не знаю своего настоящего отца. Он не… ну, мы никогда не общались, – она осеклась. – Я даже не знаю, кто он.

– Бывает, – Джозеф вздохнул, остальные кивнули, и Джунипер ощутила гордость, что нашла в себе силы поделиться с ними чем-то личным.

– Со мной такого дерьма не случится, – сказал Дашон. – У меня все под контролем.

– Спасибо за ценную информацию, – ответил Ксавьер и спросил Джунипер: – Может, позвонишь и спросишь Брэда, разрешит ли он тебе зайти к нам? У меня вампиры тебя не схватят, ну, кроме вот этого, – он в шутку пихнул Джозефа локтем. – И мама дома, если это важно.

Джунипер задумалась: может, и правда сказать Брэду, что ее пригласил в гости Ксавьер.

– Ладно, попробую, – она вынула из кармана телефон, но позвонила не Брэду, а матери.

– Привет. Я тут прошлась и встретила Ксавьера – нашего соседа, помнишь? – с друзьями, и он ненадолго пригласил меня к себе. Мисс Алстон-Холт дома.

– С какими друзьями? Мальчиками, девочками?

– Ну, мальчиками…

– Плохая идея, – отрезала Джулия. – Ты и сама знаешь. В любом случае пора домой. Уже почти девять.

– Ты серьезно? Сегодня же пятница!

– Ты знаешь правила. О таком договариваться надо заранее. Иди домой. Мы с Лилией смотрим «Холодное сердце», можешь к нам присоединиться.

– Ладно.

Джунипер убрала телефон обратно в карман и сказала ребятам:

– Извините, не могу.

– Ну, в другой раз, – предложил Ксавьер, и Джунипер вспыхнула от удовольствия.

– Они всегда такие суровые? – спросил Джозеф. Девушка пожала плечами.

– Ну, они просто обо мне заботятся…

– По телику Брэд кажется милым, – заметил Дашон.

– Он и так милый. Просто… ну, они немного старомодные. Я и не ожидала, что они согласятся, но решила попробовать.

Последние слова Джунипер произнесла, обращаясь к Ксавьеру, и за них она была вознаграждена его легкой улыбкой, которой восхищались все пожилые леди Оак Нолла. Джунипер подумала, что тоже восхищалась бы им, будь у нее такая возможность.

Глава 9

Мы не станем утверждать, будто за несколько недель поверхностного знакомства поняли, что собой представляет Брэд Уитман, несмотря на его общительность и доступную информацию о нем в интернете. Общаясь, он предпочитал сам задавать вопросы собеседникам, выслушивать их, давать почувствовать себя интересными. О себе он не рассказывал почти ничего, кроме самых общих фактов. Но в жизни он был таким же очаровательным, как и на экране телевизора.

Местные газеты и бизнес-журналы любили писать о нем, о мальчике из Северной Каролины, который сделал себя с нуля, вытянул себя, как говорит пословица, за шнурки ботинок, и основал компанию, известную каждому – теперь мы на каждом шагу видели сине-золотые служебные автомобили и фургоны. Жаркая погода означала проблемы с кондиционерами. Холодная погода означала проблемы с отоплением. Для Брэда проблему составляли только лишние деньги в банке.

Все техники, работавшие в его компании, были приличными, честными, вежливыми и все без исключения белыми людьми, потому что Брэд понимал особенности жителей Юга: очень многие из них не открыли бы дверь цветному человеку, особенно темнокожему, и неважно, каким он был бы вежливым и приличным. А Брэд не мог позволить себе терять покупателей из-за их иррациональных страхов. Он был, как все мы признали, практичным – возможно, чересчур практичным, хотя точно знать мы не могли.

Мы, конечно, пытались понять, кто он такой и что двигало им каждый день, едва он вставал с постели на сотканный вручную ковер из белоснежной шерсти альпака, подобранный декоратором в тон супружеской кровати Брэда и Джулии. Но истинное понимание (хотя слово «понимание» тут, пожалуй, слишком сильное) пришло позднее; тем летом мы почти его не видели, поскольку он был слишком занят своим бизнесом.

– Твоя компания процветает, – сказал Марк Льюис, бухгалтер и друг Брэда. Он только что представил Брэду полугодовой отчет, и «процветает» звучало слишком слабо. – Ты еще никогда не был в такой прекрасной форме.

Они сидели в кабинете Брэда в одной из штаб-квартир компании, которых у него было семь в четырех разных городах. Кабинет, маленький и опрятный, в серых тонах, выглядел почти безличным. Удобный стол. Высокий шкаф для бумаг. Старый диван – первый диван Брэда, оставшийся с тех пор, когда он жил в квартире-студии и питался разогретыми в микроволновке лазаньями и буррито, только-только начиная свой бизнес. Марк сидел на пластиковом стуле из ИКЕИ, а Брэд – за столом, в шикарном кожаном кресле от Eames Executive, может быть, самом удобном кресле в мире и, без сомнений, самом удобном в жизни Брэда.

– В прекрасной форме? – Брэд похлопал себя по животу. – Надо бы мне почаще бывать в спортзале.

– Может, теперь у тебя появится на это время, – предположил Марк. Как и Брэд, он надел дизайнерскую рубашку-поло, но натянутую совсем не так туго. – Будешь пореже бывать здесь, почаще в спортзале и на свежем воздухе. Ты вроде говорил, что хочешь купить лодку.

– Я и сейчас скажу. Обычно я что говорю, то и делаю, – заверил Брэд. – Это факт.

– О чем и речь! Ты в отличной форме, приятель. Ты уже купил пляжный домик; осталась только лодка, и можно отправляться ловить рыбу-меч.

– Может, лодку, – задумчиво сказал Брэд, – а может, и парусник.

Марк закрыл папку с файлами, убрал в портфель.

– Все лодки хороши, чтобы отправиться в плавание. Главное, выбрать подходящую. Лодка – именно то, что тебе нужно. Ну и помощник капитана, разумеется.

Брэд рассмеялся.

– Думаю, знаю, кого позову. И кстати, вы с Кэрри придете на нашу маленькую вечеринку?

– На новоселье? Само собой. И если хочешь, свяжу тебя с Эдом Левинсоном, агентом по купле-продаже лодок.

– Ты так меня убеждаешь, что мне кажется, для тебя тут какая-то выгода.

Марк покачал головой.

– Разве что удобно, когда у друга есть лодка, чтобы не покупать свою.

– Не пойму, ленивый ты или умный.

– Когда речь о лодках – и то и другое, – Марк поднялся, и Брэд вышел из кабинета вместе с ним. – Подумай об этом, и насчет остального тоже, ладно?

– Я не молодею, вот что ты хочешь сказать.

– Никто из нас не молодеет. Карпе, мать его, дием[6], пока можешь.

– Ты настоящий поэт, друг мой. Но это не повод оставлять бухгалтерию.

Когда Марк ушел, Брэд вернулся в кабинет, вытянул ноги и положил на стол, в кои-то веки пытаясь расслабиться. Представленный отчет оказался именно таким, как он и думал, и над советом – поскольку Марк всегда был разумным и давал ценные советы – стоило задуматься.

Может, пришла пора остановиться? Восемь филиалов компании «Системы климат-контроля Уитмана» работали безотказно, давно и многократно покрыв расходы и принося все больше прибыли. Доволен ли он маленьким королевством, которое построил, или хочет еще больше расширить его пределы? Растущими компаниями нужно заниматься, и это потребует времени, а время стало тем ресурсом, который он больше не мог тратить. Двадцать лет напряженной работы – да, они окупились, но теперь он жаждал новых радостей, новых впечатлений. Он не хотел, чтобы работа стала его жизнью.

Его бизнес начался даже не с нуля, а с минуса: четырех тысяч долларов долга, на которые он рассчитывал изучить предметы, вряд ли способные чем-то помочь. Философию. Психологию. Социологию. Английский. Очень общий курс естественных наук и математики. Как он собирался использовать всю ту чепуху, которой его напичкали бы на этих лекциях? Да, кое-что его интересовало, но он пришел в колледж, чтобы получить диплом в сфере электромеханики, а расписание первого курса битком набили так называемыми общеобразовательными предметами.

В середине второго семестра он вышел из аудитории во время невыносимо скучной лекции по теории композиции, пришел в деканат и отчислился. Потом записался на курсы изучения систем климат-контроля, обеспечившие его работой непосредственно в той области, которая была так же интересна, как и выгодна. Так он совершил свой самый умный поступок – о чем всегда говорил, когда заходила речь об учебе. И еще говорил, что оказался слишком умным для колледжа. Это он сказал и Джунипер вчера вечером.

– Я оказался слишком умным для колледжа, и если честно, зайка, я думаю, что ты тоже слишком умная. Нет никаких причин отправляться в Вашингтон или куда бы то ни было. Тебя там не научат ничему, что может пригодиться в будущем.

Они сидели в гостиной, Джулия в спальне читала Лилии перед сном. Брэд переключал каналы, Джунипер с ноутбуком на коленях изучала программы колледжей.

– Это зависит от моего будущего, разве нет? – спросила она.

– Конечно, конечно. Но если тебе повезет, ты свяжешь его с любящим и заботливым человеком, так что тебе вообще не придется работать. Будешь летать отдыхать в Сиэтл.

– Может быть.

– А работа… ну что ж, это просто работа. Главная радость моей жизни – заботиться о вас, девочки, чтобы ваша жизнь стала легче. Кому бы это не понравилось? Твоей маме нравится.

– Но я хочу работать, – сказала Джунипер, – даже сейчас. Мне нужно чем-то занять лето, чтобы не умереть от скуки.

– Я тебя понимаю, – ответил он, и вдруг его осенило. – Приходи работать ко мне. Нам как раз нужен кто-то, чтобы помогать с отправкой товаров.

– Работать утебя? – удивилась Джунипер. – Не знаю, смогу ли… Ну то есть может быть. Но я хотела сначала попробовать устроиться в другие места, посмотреть, как пойдет.

– Мне нужен кто-то, чтобы однажды передать ему бразды правления, – эта мысль возникла за секунду до того, как Брэд ее озвучил. – Я могу научить тебя всему с нуля.

Она изумленно посмотрела на отчима.

– Я думала, ты согласен с преподобным Мэтьюсом, что задача женщины – быть женой и матерью. Ты же и сам так говорил.

– Ну да, но если ты так уж хочешь работать, лучшего варианта для тебя не найти. Семейный бизнес. Не вижу причин, почему бы так не поступить.

Джунипер наклонила голову, осмысливая услышанное.

– Никогда не думала, что ты такое предложишь. К тому же не факт, что я захочу там работать. Без обид.

– Я полон сюрпризов, – сказал он. – Дай старому Брэду шанс.

Она посмотрела на него, затем снова уткнулась взглядом в экран.

– Не такой ты и старый.

– Через месяц сорок семь – ну да, не такой и старый. Неслишком старый.

Конечно, он не мог допустить, чтобы возраст или что-то еще не дали ему осуществить задуманное. Он никогда не собирался такого допускать.

– Ты подумай, ладно? – сказал он. – Все, что я хочу тебе сказать – подумай. Я буду платить тебе на десять процентов больше, чем в любом другом самом лучшем месте.

– Хорошо, подумаю.

Лучшего сценария, чем работа бок о бок, он и придумать не мог. После этого разговора Брэд еще долго лежал в постели, думая, как будет обучать Джунипер, прежде чем передать ей руководство фирмой. Ей вообще не придется идти ни в какой колледж. Она будет рядом, и он сможет видеть ее каждый день. Джулии это тоже понравится. Будет как с ней – когда Брэд сидел за своим столом и смотрел в коридор, он видел ее за стойкой регистрации. Обычно она отвечала на звонки, но иногда приходили покупатели с вопросами, или, что бывало редко, с жалобами. Джулия хорошо общалась с людьми, и с ним тоже. Когда она уже после помолвки приходила на работу и опускала жалюзи, чтобы он мог немного расслабиться, он не возражал. Она знала, как высоко Брэд ценит ее таланты.

В своей жене он ценил все. Они встретились, когда он уже до смерти устал от свиданий и знакомств в клубах и барах. Все эти женщины слишком сильно старались. Ему нравились их попытки произвести впечатление: искусно уложенные волосы, длинные накрашенные ногти, короткие платья и высокие каблуки, щедрый макияж и накладные ресницы – почему бы и нет? Он брал все, что они ему предлагали, но этим женщинам чего-то недоставало, хотя, пока он не встретил Джулию, он не понимал, чего именно. Потом понял. За впечатляющей внешностью Джулии (хотя, ввиду нехватки возможностей, совсем не такой ухоженной, как теперь) скрывалось упорство и стойкость, и кое-что еще: искренняя потребность в нем. Правда, их интимная жизнь в последнее время стала унылым супружеским долгом. Джулия так много времени проводила с девочками – пианино, бег, танцы, футбол, классные мероприятия; особенно это касалось Лилии. Она была образцовой матерью, дочери – ее жизнью. Она могла быть мягкой, но если дело касалось дочерей, становилась непреклонной. Решение стать членами церкви Новой Надежды на сто процентов принадлежало ей. Он согласился – церковная скамья, на которой он теперь протирал штаны по воскресеньям, его публичному имиджу не вредила, и он верил, что «сообщество веры и любви» может быть полезным Джунипер, когда она войдет в переходный возраст. Джулия была за все благодарна Богу и Брэду. Джунипер молилась на отчима.

Их сексуальная активность пошла на спад, еще когда Джулия была на позднем сроке беременности. Он понимал, что с круглым и тугим, как баскетбольный мяч, животом она не чувствует себя привлекательной. Понимал, что в первые месяцы после рождения Лилии тело Джулии все еще ей не принадлежало, а подчинялось уже не растущему плоду, а голодному грудному ребенку. Все это снижало и его влечение к жене.

Но дело было в том, что интерес и внимание, которые она проявляла к нему в начале совместной жизни, так и не вернулись. Она ничего не говорила и никогда не отказывала Брэду в сексе, но он видел разницу. Он ощущал ее отстраненность от процесса, ее вялость. И, если честно, все это разочаровало его в ней. Ему нравилось чувствовать себя желанным, нравилось чувствовать, что она хочет близости так же сильно, как и он, радуется каждой выпавшей возможности. Джулия не радовалась.

Если он слишком сильно об этом задумывался, ему начинало казаться, что она никогда и не ценила его самого по себе, что он стал лишь средством для достижения ее целей. Ему были неприятны эти мысли; они не только принижали Джулию, но и давали ему понять, что он совсем не такой лакомый кусочек, как ему всегда казалось. Давали понять, что его можно одурачить.

Ему нужно было почувствовать себя полным сил. Полным сексапильности. Ему, как и всем нам, не хватало уверенности.

Множество мужчин на месте Брэда не стали бы долго думать. Стриптиз-клуб, молодая коллега по работе, красивая бездетная жена соседа – если есть желание изменить, возможностей хватит. Большинству таких мужчин достаточно секса без обязательств, без привязанностей. Но Брэд Уитман был не таков. Ему не требовались проститутки и несерьезные интрижки, он нуждался в абсолютной преданности, любви, какую и сам жаждал дарить. Он не был таким, как большинство мужчин, и никогда не смог бы таким стать.

Брэду Уитману нужно все или ничего. В этом плане они с Ксавьером Алстон-Холтом были похожи.

Глава 10

На комоде в новой спальне Уитманов, среди семейных снимков стояла одна странная и порой вызывающая споры фотография. На ней был Брэд Уитман в темно-синем смокинге, стоявший за спиной Джунипер в длинном белом платье с открытыми плечами, но очень простого покроя. Непрозрачное органди, ни оборок, ни рюш, ни кружев. Скромное. Рука Брэда – на талии Джунипер. Его глаза закрыты, ее – тоже. За ними – высокая каминная доска, украшенная белыми цветами и белыми лентами.

– Это Бал Непорочности, да? – спросила Шейла Джеймисон, жена Джимми, друга семьи Уитманов, построившего дом на соседней улице. Разговор об этом зашел на вечеринке в честь новоселья Уитманов, когда Джеймисоны вдоволь налюбовались прихожей, искусно обшитой светлыми и темными кленовыми досками. – Кажется, я раньше не видела эту фотографию.

– Она стояла у нас на комоде в старом доме.

– Интересное фото, – сказал Джимми.

– Интересный был вечер, – ответил Брэд.

Те из нас, кто тоже пришел на вечеринку – потому что Уитманы пригласили весь квартал – и слышал этот разговор, заметили, как Брэд запнулся и сделал акцент на слове «интересный».

– Что, – спросил Джимми, пихнув его локтем, – ты настолько верующий?

– Это хорошая практика, без сомнений. Думаю, такой же бал ждет и Лилию, когда она подрастет, – Брэд склонился к ним и продолжал чуть тише: – Правда, мне понадобилось выпить, чтобы с серьезным лицом выдержать всю церемонию; она довольно специфическая. Фото сделано, когда я уже прилично поднабрался.

– Значит, ребята из церкви Новой Надежды не против алкоголя?

– Официально он запрещен, но у нас хорошие отношения с преподобным Мэтьюсом, и он смотрел сквозь пальцы на мою фляжку. Я, конечно, старался не светиться.

Белинда, наша любительница гоготать, все это услышала. Приблизившись к беседующим, она спросила:

– Мне показалось, вы обсуждаете Бал Непорочности?

– Я восхищалась фото, – объяснила Шейла. – Оно с Бала.

Внимательно изучив фотографию, Белинда спросила:

– Я так понимаю, это бал для отцов и дочерей?

– Верно.

Белинду, жившую по другую сторону улицы от Уитманов, тянуло к Брэду. Ей хотелось слышать его, видеть, как он говорит, смотреть в его чересчур голубые глаза.

– Расскажи мне, – попросила она.

– С удовольствием, – ответил Брэд. – Бал представляет собой церемонию, где отцы обещают защищать и поддерживать дочерей, а дочери обещают хранить девственность до свадьбы.

– Сколько ей тут лет? – спросила Белинда, указав на фото.

– Кажется, четырнадцать, – Брэд задумался, потом добавил: – Да, три года назад.

– Лилии сейчас сколько, семь? – спросил Джимми. – Еще нескоро. Хотя, может, лучше озаботиться этим вопросом пораньше.

– Я бы с рождения озаботилась, – Белинда вздохнула. – Я воспитала совершенно неуправляемую дочь. По счастью, она взялась за ум. Теперь стоматолог в Атланте.

– Джулия считает, что Лилии это не понадобится, – сказал Брэд. – Разное воспитание, сами понимаете.

– Мы тобой восхищаемся, Брэд, – проворковала Шейла. – Воспитывать девочку-подростка в наши дни так тяжело.

– Угу, – сказал Джимми, – вот поэтому у нас мальчишки.

– И ты добровольно взял это на себя, – Шейла сжала локоть Брэда. – Ты изменил жизнь Джулии – и Джунипер тоже.

Брэд улыбнулся.

– Джулия иногда в шутку называет меня спасателем. До того, как мы встретились, ей приходилось очень непросто.

– Теперь у тебя прекрасная семья, – сказала Шейла. Джейми похлопал Брэда по спине.

– Ты все еще можешь обзавестись сыном. Попробуй все возможности.

– Как вариант, – ответил Брэд, хотя по его тону было понятно, что никакой сын ему не нужен. – А что касается воспитания девочек, да, это трудно. Но я люблю трудности, и вы это знаете. Бал Непорочности, как нам с Джулией показалось, может немного облегчить переходный возраст Джунипер – для нее и для нас.

Джунипер в комнате не было, но когда Белинда перешла в соседнюю комнату и рассказала нам об этом разговоре, мы задумались – интересно, считала ли сама девушка, что ритуальная церемония, где она вверила свою невинность приемному отцу, облегчит ей жизнь?

Никто из нас не знал, как над ней издеваются в школе; это, конечно, был минус. Были ли плюсы, которых мы не понимали? Может, и в самом деле проще справиться со своей сексуальностью, не давая ей раскрыться до брака, когда бы ни настало его время? Кто-то задавался вопросом, почему такая церемония не проводится для молодых людей. Кто-то пытался найти ответ на вопрос, почему секс вообще расценивается как нечто порочное и что вообще значитпорочный и непорочный? Почему девушка должна стремиться к чистоте, тогда как юноши могут вести себя как захотят? И где была Джунипер, когда Брэд начал рассказывать, как гордится собой, что всегда был благочестивым, не употреблял алкоголь, ни с кем не встречался, пока не закончил школу? Мы видели ее – в скромном зеленом платье и туфлях на низких каблуках, совсем не похожих на жуткие шпильки девушек на фото в соцсетях, где они стараются походить на ресторанных певиц или кого похуже. Джунипер была одета куда приличнее всех этих девиц, но не менее привлекательно и более сообразно возрасту. Что бы мы ни думали об обетах непорочности, в откровенно непристойных нарядах и обуви мы видели тщетные попытки подавить бьющую через край сексуальность.

Джунипер же сидела в дальнем уголке сада, вдалеке от света фонарей над патио, вдалеке от огней бассейна, от камер наблюдения, от восхищенных восклицаний гостей о том, как прекрасен этот идеальный дом, какое удовольствие, какое счастье в таком жить. Какие изумительные столешницы! Какой роскошный ковер! Вдалеке от любопытной младшей сестры, которая, собрав вокруг себя человек шесть других детей и вытащив из шкафа всех своих Барби, разыгрывала сцену бала из «Красавицы и Чудовища». Были и подростки: старший сын Джеймисонов, ровесник Джунипер, и его четырнадцатилетний брат. Она оставила их в гостиной развлекаться с игровой приставкой.

Джунипер была рада вечеринке и собиралась вернуться туда раньше, чем кто-нибудь заметит ее отсутствие. Но сейчас она сидела на диванной подушке, лежавшей на траве, и тихо беседовала с Ксавьером Алстон-Холтом. Они держались за руки.

Через несколько минут они целовались в первый (но она надеялась, что не в последний) раз.

Глава 11

Вот что потом по этому поводу говорил Ксавьер.

– Такого больше не повторится, – заявил он Дашону, лежа на полу спальни и выложив все, что случилось на вечеринке несколько дней назад. – Это была ошибка.

– Ты слишком к себе суров, – сказал Дашон.

Он сидел за столом Ксавьера и рисовал. Дашон был неплохим барабанщиком, но подлинной его страстью стало искусство графики. Он уже не только определился с колледжем, но знал, как будет выглядеть его выпускная работа – фотообои для городской стены в центре города – хотя до выпускного нужно было еще дожить. Как и Ксавьер, он отличался амбициозностью. Друзья были молодыми людьми с большими планами. Но в то же время – просто молодыми людьми.

– Уже почти каникулы, бро, самое время расслабиться. Ну целовались, бывает. Что ж теперь, жениться на ней?

Спальня Ксавьера по-прежнему выглядела почти как в его детстве. Стены остались такого же бледно-голубого цвета, в какой их выкрасили родители первым делом после того, как перебрались сюда через неделю после выхода Вэлери в декрет. Керамическую лампу на прикроватном столике подарил новорожденному Ксавьеру отец Вэлери, который был не всегда милым с дочерью, но с внуком – само очарование, пока Альцгеймер не сделал свое черное дело; теперь он лежал в специальном заведении в Лансинге и больше не узнавал никого из родственников. Плетеный ковер, на котором лежал Ксавьер, Вэлери и Том притащили домой с ярмарки; они пришли туда, держась за руки, Том нес маленького Ксавьера в слинге на груди, и кто-то бросал на них недружелюбные взгляды, а кто-то улыбался. Ксавьер не помнил этот день, но помнил рассказы матери: как он лежал в слинге, как его мать заметила ковер, как беженка из Камбоджи, которая его сплела, увидела Ксавьера и сказала, что этого мальчишку ждет большое будущее. Он собирался взять ковер с собой, постелить на пол в комнате общежития.

На полках стояли книги Тома: Джеймс Болдуин, Уильям Дюбуа, Джеймс Уэлдон Джонсон, Анжела Дэвис. Они помогали Тому понять, каково быть темнокожим в Америке. Вэлери сохранила их для Ксавьера. Он читал фрагменты книг, но не для того, чтобы разбираться в теме, а скорее чтобы понять, каково было быть Томом.

Глядя на фигурки таких же старых деревянных птиц, висевших на окне, он сказал Дашону:

– Если я больше не увижусь с Джунипер, она решит, что я просто плейбой.

– Так повидайся с ней.

Ксавьер поднялся с пола.

– Я же тебе сказал – это была ошибка. И к тому же ей нельзя ни с кем встречаться. Родители заставили ее принять этот нелепый обет непорочности.

– Ну так не встречайся с ней, – Дашон пожал плечами. – Встречайся с кем-нибудь другим. Я знаю штук пять девчонок, которые будут рады, только скажи.

– Не хочу я ни с кем встречаться. Ну то есть хочу, но какой в этом смысл?

– Вот почему ты до сих пор девственник.

– Я не девственник.

– Но ведешь себя именно так.

– Потому что не пытаюсь залезть на любую девчонку?

– В любом случае, – сказал Дашон, – вряд ли ее папаша…

– Отчим.

– Ну отчим. Вряд ли он будет рад, если на его девственную белую собственность кто-то посягнет. К тому же ты черный, если ты не заметил. Вот он-то заметил точно.

– Я наполовину белый.

– Ты сам знаешь, что это не обсуждается.

– Какая разница? Сейчас двадцать первый век. Даже белые девушки могут встречаться с кем хотят. Ей почти восемнадцать, и…

–Эта белая девушка? Мечтать не вредно.

– Я не собираюсьмечтать. Я нравлюсь ее отчиму.

Дашон искоса посмотрел на него.

– Да ну? Это лишь потому, что ты слишком похож на белого. Классическая гитара и… что еще? Не жаришь гриль. Не носишь полуспущенные штаны. Учишься на одни пятерки, – Дашон повернулся и посмотрел на него. – Чувак, да ты белый!

– Угу, значит, черный – обязательно карикатурный отморозок?

– Ну наверное, – Дашон вновь переключился на рисование. – Не я же придумал эти правила.

Ксавьер заглянул ему через плечо, увидел набросок прыгающей пантеры. Сказал: «Очень неплохо». Взял со стола хрустальный снежный шар, встряхнул, встал у окна, стал смотреть, как кружатся хлопья.

– Джунипер… я не знаю. Я понимаю, не надо лезть, но… Мне так нравится ее имя. Мое тоже редкое, но ты когда-нибудь слышал о таком, как у нее?

Дашон покачал головой и начал рисовать медведя, балансирующего на шаре.

– Что оно означает? Какое-то дерево?

– Кустарник, – Ксавьер снова встряхнул шар. – Помнишь, она сказала, что не знает, кто ее отец?

– Ну да – так в чем дело? Ее мать тоже не знает, или это какая-то тайна? Типа он преступник. Или один из Людей Икс.

– Она сказала, что ее имя связано с отцом – вернее, с отсутствием отца.

Ксавьер и Джунипер сидели в темноте, в самом дальнем углу сада, прислонившись спинами к новому забору. Его мать была в доме, с остальными гостями. Он тоже побывал там, и, немного поев, пообщавшись с Джунипер и соседями, сказал Вэлери, что идет домой – что он и сделал, но они с Джунипер вновь встретились у ворот.

Он знал, что не стоило предлагать ей идти в тихое безлюдное место. Но все уже случилось, и он не хотел сопротивляться. Она была стеснительной и в то же время прямолинейной, ему нравилось говорить с ней, и он просто хотел побыть рядом еще немного.

Она была умной, он сразу это понял. И такой красивой. Высокий лоб, широкие глаза, волевой нос, легкая полуулыбка, как у Моны Лизы. Он изучал ее лицо, пока они говорили, стоя на идеальной кухне Уитманов. У нее была изящная шея. Платье цвета лайма подчеркивало глаза, и они казались такими же яркими.

Она принесла из дома пару подушек и положила на траву. Здесь их не мог увидеть никто, кроме жителей соседнего дома, если бы они вышли на прогулку. Но это было маловероятно. Розе и Лайлу Мортонам, которых Ксавьер знал всю свою жизнь, было за восемьдесят, и в такое время, в девять вечера, они уже спали, невзирая на вечеринку. Роза рано вставала, чтобы к шести часам успеть в гериатрический центр, где она играла в маджонг и занималась аквааэробикой. Лайл тоже просыпался рано, чтобы успеть обойти весь Оак Нолл, пока солнце не поднялось слишком высоко. Лет десять назад он победил меланому и больше не хотел рисковать.

Молодые люди сидели на подушках, так близко, что его левое колено и рука почти касались ее правого колена и руки. Луна высоко встала над домом и бросала свет на лицо Джунипер. Тени от ее ресниц напоминали кресты, и Ксавьеру это нравилось. Ему нравилось, что ее волосы заплетены в косички, нравился исходивший от нее запах мыла и легкий мускусный аромат тела, земной, приятный, соблазнительный. Он хотел знать о ней все. Ее любимый цвет – зеленый? Она умеет играть на музыкальных инструментах? Так ли она довольна своей жизнью, как кажется? Давно ли женаты Брэд и Джулия? Брэд относится к ней так же, как к Лилии? Что она любит есть, смотреть, читать, делать? Вопросы о ней распирали его мозг, не оставляя места вопросам самому себе.

Нужно было выбрать один, и Ксавьер сказал:

– Ты совсем не знаешь, кто твой настоящий отец?

– Нет.

– Тебе ничего о нем не говорили? – Его мать рассказала ему тысячи историй о Томе.

– Нет, никогда, – ответила Джунипер. – Мама сказала только, что о нем и говорить не стоит. Думать о нем – только зря тратить время.

– Но ты же думаешь? Разве можно об этом не думать?

– Иногда я задаюсь вопросом, похожа ли я на него, но… – она пожала плечами.

Ксавьер чувствовал тепло ее тела. Наверное, и она ощущала его тепло тоже.

– Так Брэд тебя удочерил?

Джунипер покачала головой.

– Мама поменяла мне фамилию, чтобы все было как положено, и все.

– Тебя это устраивает? Что ты не его законная дочь?

– Мне кажется, когда они поженились, я была слишком взрослой, чтобы воспринимать его как родного отца. Я помню, что мама спрашивала меня, хочу ли я, чтобы Брэд меня удочерил, а я ответила, что он никак не может быть моим папой. Они не стали настаивать.

– Разумно, – сказал Ксавьер. – Теперь я спрошу…

– Полегче, – Джунипер рассмеялась. – Тебе тоже придется ответить на мои вопросы.

– Это мне не так интересно.

– Твои проблемы. Ладно, начну с чего-нибудь простого. Я хочу знать, почему у тебя не черные волосы. Или это очень глупый вопрос?

– Мой папа был белым, вот почему. Моя очередь. Почему у тебя такое необычное имя?

Она вновь рассмеялась.

– Нет уж, отвечай как полагается. Твой папа был белым, так. Но… у Обамы, например, белая мать, а волосы обычные, черные.

– Бывает по-разному, – объяснил Ксавьер. – Мы же не предсказуемая смесь родительских генов. Их не кладут, как ингредиенты в пирог, чтобы на выходе каждый раз получалось одно и то же.

– Понимаю. Но мне нравятся разные пироги. И нравятся твои волосы.

– Многие белые люди пытались меня убедить, что они крашеные. Я даже больше не спорю. Так, теперь ты отвечаешь. Имя.

– Ладно, – сказала она, – но следующий вопрос мой.

Он кивнул, радуясь этой игре, этому моменту, близости Джунипер, от которой его кровь кипела.

– Мое имя означает «можжевельник». Можжевельники – самые стойкие из местных растений, и мама решила, что, поскольку она совсем молодая, бедная и вырастит меня в одиночку, мне понадобится стойкость, а значит, нужно имя, которое будет меня вдохновлять.

– Мне оно нравится.

– И мне. Только люди постоянно его путают. Зовут меня то Дженнифер, то Джупитер. Есть такой город.

– А меня часто называют Завьером. Да еще говорят, что надо терпеть, потому что так всем проще.

– Ксавьер круче. Необычнее, – сказала она. – Ну а теперь ты расскажи о своем отце.

– Это грустная история. Тебе не понравится. – Это был не прием флирта, рассчитанный на то, чтобы его упрашивали. Ксавьеру в самом деле не хотелось говорить.

– Когда его не стало?

– Когда я был совсем маленьким.

Она сжала его руку.

– Очень сочувствую.

– Спасибо.

Все то время, что они сидели рядом, Ксавьер умирал от желания к ней прикоснуться, и случилось маленькое чудо – его ладонь оказалась в ее маленькой, теплой, сухой ладошке. Прикосновение к ее коже электрическим разрядом отдалось в его животе.

Идиот, сказал он себе, склонившись и приблизив лицо к ее лицу, ожидая знака остановиться. Но она придвинулась ближе, и он прижался губами к ее губам. Какой нежный поцелуй… Может быть, ее первый, подумал он. Мысль об этом была приятна – пожалуй, приятнее, чем следовало бы.

– Целовать ее было глупо, – сказал он Дашону. Взяв старую гитару – первую, купленную на собственные деньги, – он сел на кровать, провел рукой по струнам. – Мне сейчас не нужны отношения, я же в августе уеду.

– Ну так не заводи их, – посоветовал Дашон.

– Сказать ей об этом? Или все само рассосется? – Он сыграл гамму в до-мажор, потом в фа-мажор. – Может, я слишком много думаю об этом. Может, мы могли бы какое-то время встречаться, если, конечно, она захочет. Если только ее родители не слишком разозлятся, что она нарушила какой-то там обет. Я же не готов жениться.

Дашон пристально посмотрел на него.

– Ты все лето таким будешь?

Ксавьер поставил гитару на место и рухнул на кровать.

– Просто пристрели меня, – сказал он.

Глава 12

– То, что я вижу, мне не нравится, – сказала Вэлери Алстон-Холт, беседуя с Эллен Дэвис, главой товарищества собственников жилья и своей хорошей подругой на протяжении почти двадцати лет. Они стояли на заднем дворе дома Вэлери и смотрели на ее любимый дуб.

Был во всех отношениях прекрасный день. Не слишком жаркий. Не слишком влажный. Вэлери и Ксавьер встали рано, взяли веревки и колышки, чтобы решить, где лучше разместить пруд. Но сначала Вэлери, верная своим привычкам, поднесла к глазам бинокль и пристально рассмотрела ветви любимого дерева. Увидев то, что увидела, она почувствовала себя так, будто узнала об опасной болезни близкого друга: слабой, несчастной, рассерженной, беспомощной. Она позвонила Эллен, чтобы та ее успокоила.

Вэлери любила дуб, потому что для нее он был связан с Ксавьером; но мы все его любили. Его диаметр достигал почти шести футов. Дерево пережило столько ледяных дождей, ураганов и засух, оно видело так много горя – не только трагедию Вэлери.

Почти век назад небольшой клан бывших рабов поселился здесь, на земле, официально принадлежавшей, но не нужной какому-то белому человеку. Только что освобожденные негры, как они сами себя называли, строили небольшие, в две комнаты, бревенчатые хижины на каменных фундаментах – их вы и сейчас можете видеть возле городских парков и велосипедных дорожек. Эти люди, конечно, знали, что такое настоящее горе, и рассказывали свои истории старому дубу, когда он был лишь крошечным желудевым побегом, устремленным в небо.

Одна из этих историй рассказывала о молодой женщине, почти девочке, чей хозяин кое-как справился с Тринадцатой поправкой, платя бывшим рабам гроши, чтобы они остались следить за его домом и работать на его земле. По тем временам он считался старым человеком, ему было лет шестьдесят, и он сумел защитить от янки свой дом и свой хлопок. Плевать он хотел на войну, он был полон решимости стоять на своем – и это касалось не только хлопка. Он обратил внимание на эту девушку, прачку, и оставил ее в покое, лишь когда она забеременела. Ее отец, разозлившись, что его дочь обрюхатил человек, больше не имевший на это права, убедил других работников уйти от хозяина и поискать счастья в другом месте.

И эти «проклятые неблагодарные перебежчики» отправились пешком через весь штат в Кентукки, где, как считала одна из женщин, у нее были родственники. Дорога не представляла труда для рабочих людей, привыкших целый день проводить на ногах. Но молодой женщине на восьмом месяце беременности идти было тяжело. Она и без того отличалась слабым здоровьем – вот почему ей позволили стирать белье, а не работать в поле. А теперь к тому же ребенок рос в ее животе и тянул ее вниз. До Кентукки она никак не дошла бы.

Она потеряла сознание на маленькой лужайке перед юным деревцем, которое впоследствии стало любимым дубом Вэлери. Три дня она не могла встать, а на четвертый родила крупного, крикливого мальчика, который забрал ее жизнь, появившись на свет. Он прожил совсем немного, и его похоронили рядом с матерью, в нескольких шагах от дерева, под которым родился.

Эта грустная история получила трогательное продолжение. Такие легенды, как правило, рассказывает самый пожилой член сообщества. В нашем случае это была Эстер, и в ее интерпретации мать и сын стали добрыми ду́хами, защищавшими дерево и землю вокруг него. Мы не нашли объяснений, почему эта защита ему не помогла.

Голос Вэлери дрожал. С трудом сдержав слезы, она пробормотала:

– Все слишком плохо. Именно этого я и боялась.

Дерево стояло примерно в тридцати футах от ее дома и накрывало своей тенью дом и сад. Другие, более молодые деревья росли чуть дальше, большей частью по краям участка, где больше солнечного света. Старый дуб стал причиной, по которой Том и Вэлери выбрали именно этот дом, хотя он был меньше и дороже другого, выставленного на продажу в то же время.

– Видишь эти ветки? – Вэлери указала пальцем. – С них осыпаются листья, и плотность листвы составляет примерно тридцать процентов того, что было прошлым летом. Тридцать процентов. И здесь тоже все плохо, – она указала на другие ветки. – Процентов семьдесят.

– Может быть, оно еще выздоровеет, – предположила Эллен. Она была оптимисткой – вот почему мы обрадовались, когда она возглавила наше товарищество. Мы ценили ее позитивный подход к решению любых проблем, ее терпеливость. Нам нравилось, что нами руководит темнокожая женщина. Она являла собой живое воплощение перемен, наших представлений о том, каким должен быть идеальный Оак Нолл: дружелюбным и толерантным.

– Выздоровеет? – Вэлери покачала головой. – Хотелось бы верить, но… Сдается мне, это признаки скорой гибели. Не только веток – всего дерева, – ее глаза вновь наполнились слезами. – Черт бы побрал этих соседей. Я сразу все поняла, еще когда они начали строить дом – а тут еще бассейн…Слишком сильный удар по корневой системе.

– Почему ты думаешь, что причина в этом, а не, скажем, в болезни? – спросила Эллен. Вэлери повернулась к ней.

– Семь лет учебы, вот почему. Кандидатская степень, вот почему. Огромный личный опыт, вот почему. Ты всерьез задаешь мне этот вопрос?

– Ясно, – сказала Эллен. – Прости, я лишь…

– Нельзя было давать им разрешение на постройку. Все понимают, какой ущерб она может нанести деревьям, поэтому никто здесь не строил такие дома. Они всегда были маленькими и недорогими. Их строили, чтобы не повредить корни. Осторожно. А эти думают только о деньгах. Во всем ищут выгоду!

– Да, я понимаю, но…

– Я засужу этих бессердечных сукиных детей, – сказала Вэлери. – Строительную фирму, установщиков бассейна и…

– Полегче, – осадила ее Эллен. – Может, для начала срежешь эти ветки и посмотришь, поможет ли? Зачем создавать лишние неприятности?

Вэлери села на траву, прислонилась спиной к дереву. Подняла голову, посмотрела вверх. Две голубые сойки прыгали с ветки на ветку и скрипели, как динозавры. Брачный ритуал? Борьба за территорию? Синицы пищали и свистели, летая к кормушке и обратно.

– Я бы очень хотела, чтобы ты оказалась права, – хрипло прошептала Вэлери. – Очень. Но ты ошибаешься.

Эллен помолчала какое-то время, потом как можно мягче ответила:

– Вэлери, ну чего ты? Это всего лишь дерево. Никто же не умирает.

– Хочешь сказать, я слишком остро реагирую, – сказала Вэлери. – Хочешь сказать, я ненормальная.

– Никто не считает тебя ненормальной. Просто… не надо так сильно переживать. Это прекрасное дерево, может быть, даже историческое, но, как я уже сказала, это только дерево.

– Оно… оно – часть моей жизни и жизни Зая. Оно – наш друг, Эл. Да, не все считают растения своими друзьями. Но у многих из нас есть кошки или собаки, о которых мы заботимся, как о детях, и потерять их – все равно что лишиться члена семьи. Для меня друзья – мои деревья, особенно это, – Вэлери прижала ладони к толстым корням. – К тому же нужно отстаивать свои принципы. Я эколог. Если я не буду бороться за окружающую среду, кто тогда будет? Ты должна встать на мою сторону, Эллен, иначе мы глазом моргнуть не успеем, как в Оак Нолле не останется ни одного дерева.

– Да, конечно. Но… может, ты сначала поговоришь с Уитманами? Постараешься им объяснить?

– Объяснить что? Как мне поможет этот разговор? Дереву уже нанесли вред, и ничего нельзя исправить. Они могут сказать, что им очень жаль, но мне не нужны ни их извинения, ни извинения их строителей. Я хочу вообще изменить эту политику и практику.

– Обычно мы добивались всего мирным путем, – сказала Эллен. – В жизни и без того столько конфликтов. Я устала, Вэл.

Вэлери поднялась с травы.

– А кто не устал? Пойдем в дом, восстановим наши силы с помощью чудесного сырного пименто. И холодного пива, если хочешь.

– Заметь, не я это предложила, – ответила Эллен.

– За это ты меня и любишь, да?

Прежде чем подавать иск, Вэлери решила подождать, понаблюдать за деревом, выяснить, точно ли нет признаков болезни. Ей очень хотелось ошибиться. Хотя бы чтобы ее предположение оказалось менее ужасным, чем правда. Она согласна была на все, лишь бы не испытывать неприязни к Уитманам. Она хотела жить со всеми в мире, быть для всех чудесной соседкой (это наши, не ее слова). Хотела понять, смогут ли они с Джулией Уитман стать подругами. Но дерево жило своей жизнью, все быстрее теряя листья, всем своим видом бросая Вэлери вызов, проверяя на прочность ее чувства. «Не закрывай глаза на эту ситуацию, Вэл, – словно говорило оно. – Заступись за меня – иначе чего стоит вся твоя борьба?» В конце концов она решила обратиться к адвокату, белому мужчине по имени Уилсон Эверли.

Лично Вэлери, пожалуй, предпочла бы темнокожего, но она считала стратегически важным сделать правильный выбор. Эверли ведь не только белый, он – уроженец Юга, и его семья жила в этом штате с времен Гражданской войны. Многочисленная семья, все члены которой были яростными борцами за экологию. Эверли был почетным членом многочисленных организаций по охране природы и адвокатом, работавшим в солидной фирме. Лучшего варианта Вэлери и представить не могла.

Уилсон Эверли, выглядевший столь же безукоризненно, как и его репутация, встретил ее в коридоре фирмы и провел в свой кабинет. В майским день Эверли надел легкий жемчужно-серый костюм и накрахмаленную белую рубашку с воротником на косточках; никаких пуговиц! Его узкий галстук, яблочно-зеленый с фиолетовыми полосками, был единственным намеком, что он не только благопристойный джентльмен с юга.Мы прячемся у всех на виду, часто говорил Том, тоже южанин, о таких мужчинах, как он сам и Эверли, от которых ожидалось, что они станут стереотипными консервативными христианами, соблюдающими все традиции Юга. Эллен, в свою очередь, сказала бы – хорошо, когда тебя принимают за кого-то положительного, потому что, когда ее, эмигрантку с Гаити, считали афроамериканкой (и считали часто), ничего хорошего за этим не следовало.

– Садитесь, пожалуйста, – сказал Эверли. – Могу я вам что-то предложить? Чаю со льдом? Воды?

Его акцент звучал в точности так, как акцент бесчисленных плантаторов из далекого прошлого, который у множества темнокожих ассоциировался с угнетением и жестокостью, пусть даже на подсознательном уровне.

Вэлери вспомнила, как она волновалась, переезжая из Мичигана на юг, хотя ей очень хотелось преподавать в колледже и жить в штате, где снег – редкое удовольствие. Разум говорил ей, что на юге очень много белых людей, которые не размахивают флагом Конфедерации и даже стыдятся своего прошлого. Но подсознательно она ожидала, что каждый белый человек будет пытаться унизить ее, едва ему представится возможность. Она сказала об этом Тому в их первую встречу, после собрания молодых преподавателей, и ожидала, что он станет оправдывать себя, свой штат и жителей юга, как другие белые. Ожидала, что он скажет: «Ты слишком утрируешь. Расизм навсегда остался в прошлом». Но он очень искренне ответил: «Мне жаль. Все это ужасно. Я восхищаюсь тобой за то, что ты решилась сюда приехать». Потом он рассказал ей, что высоко ценит У.Э.Б. Дюбуа, и они сменили тему разговора.

– Я хочу узнать обо всем, что произошло с вами и этим прекрасным деревом, – сказал Эверли.

– Спасибо за понимание. Только оно уже не прекрасное. Как я вам рассказала по телефону, его корневая система разрушена. Дерево умирает.

– И виновато в этом строительство дома, – Эверли проверил свои записи, – позади вашего.

– Да, но, если говорить точнее, тот факт, что дом, бассейн и патио занимают слишком много места. Я смотрела разрешение на строительство: застройщик не получил отказ, хотя дерево такого размера находится менее чем в семидесяти пяти футах от места постройки. И я хочу выяснить, в чем дело: то ли инспектор выдал разрешение, не посетив участок, то ли выписал его, несмотря на наличие дерева.

Эверли кивнул.

– Возможна и та, и другая причина. Мне приходилось сталкиваться с обеими.

– Застройщик знал, какой разрушительный эффект это произведет – раньше при постройке домов они принимали каждое дерево во внимание. Абсолютно каждое дерево. Поэтому ни одно из них не погибло, и никто из жильцов не обращался к компании с жалобой. А этим важны только деньги. У Лаверны Майклс, которая жила на этом участке с шестьдесят первого года, росли два старых кизиловых дерева, и все приходили каждую весну на них смотреть. И знаете, что там теперь? Самшит! Самшит… как в диснеевских мультиках! От него же нет никакой тени!

– Нет, – Эверли кивнул, как обычно кивают более пожилые мужчины. – Никакой тени нет. Значит, вы считаете, что владелец дома был осведомлен, что такое строительство здесь запрещено. И почему вы так решили?

– Он сам сказал, – она вспомнила разговор с Брэдом Уитманом в день знакомства, когда рабочие пришли устанавливать забор. – Он сказал, у него есть знакомый, который занимается такими вопросами, иподмигнул.На правила им наплевать. Им безразлично, как повлияют их поступки на окружающую среду. Правила существуют для неудачников, трусов и нищих!

– Я понимаю, как вы расстроены, мисс Алстон-Холт. Но я считаю, правильнее сейчас сосредоточиться на плане действий, а не наших эмоциях. Поймите меня правильно, я полностью разделяю вашу точку зрения. Но я давно понял, что чем меньше внимания уделяю эмоциям, тем эффективнее работаю и лучше сплю.

– Я не могу хорошо спать, зная, что рано или поздно в мой сад придут рабочие с пилами, чтобы… – голос Вэлери стал хриплым, она немного помолчала, чтобы справиться с собой, напомнить себе – надо оставаться сосредоточенной, бороться не за возмездие, а за справедливость. Она верила в справедливость. Одной справедливости было бы достаточно.

– Удаление дерева, – добавила она, – обойдется мне в несколько тысяч долларов. Это очень некстати, потому что осенью мой сын идет в колледж, и хотя он будет получать частичную стипендию, ее все равно недостаточно, чтобы покрыть все расходы. Кое-что у меня есть, – она в тысячный раз пожалела, что Том не успел застраховать свою жизнь (они оба собирались это сделать, но руки так и не дошли). – Но дело даже не в этом. Почему я вообще должна платить? Расходы должна понести не я.

– Понимаю, – сказал Эверли. – Это может стоить пять, семь тысяч, в зависимости от того, понадобится ли подъемный кран, и так далее. И кроме того, придется приводить в порядок ваш участок после того, как уберут пень и выкорчуют корни.

Вэлери вздрогнула.

– Господи, мне даже слышать об этом противно.

– Надеюсь, вам не нужно объяснять, что удаление дерева такого размера влияет на всю экосистему поблизости. Следовательно, понадобятся расходы и на ее восстановление.

– Да, – ответила Вэлери. – Мой задний двор придется восстанавливать. Это… я… – она прокашлялась, вытерла глаза. – Простите. Я не могу взять себя в руки.

– Мы это обсудим, – сказал Эверли. – Моральный ущерб, который нанесла и еще нанесет эта ситуация.

– Вы же сказали, что я должна сбросить эмоции со счетов.

– Да, я так и сказал. И вы не должны обращать на них внимания, принимая решения и планируя действия. Но не стоит отрицать тот факт, что вы подвергаетесь стрессу. Думаю, этот пункт мы также должны включить в запрос на возмещение ущерба. Нужно дать этим людям на своей шкуре почувствовать последствия их действий. Во имя справедливости и во избежание подобных эксцессов в дальнейшем. Я намерен начать иск о возмещении убытков с пятисот тысяч долларов, а там как пойдет.

Вэлери моргнула, потом еще раз. Подалась вперед.

– Простите, я правильно вас поняла? Пятьсот тысяч долларов? – Если бы сумму назначала сама Вэлери, она назвала бы десять тысяч. Максимум пятнадцать.

– Это большая сумма, да, – согласился Эверли. – Она и должна быть большой, чтобы выглядеть внушительно. Думаю, что четыреста тысяч вам должна заплатить фирма-застройщик, а еще сто – мистер Уитман. Плюс, конечно же, возмещение ваших расходов, в том числе на мои услуги. Если я начну копать – простите за неуместный каламбур – и выясню, что весь город по своей воле замешан в этом деле, мы включим в иск еще несколько пунктов.

– Я… – начала Вэлери. Ей хотелось возразить, сказать, что, хотя она очень расстроена из-за гибели дерева, требовать компенсацию в полмиллиона долларов – абсурд.

Но потом она подумала, что, если они выиграют дело, она без проблем оплатит все расходы Ксавьера, на которые не хватит стипендии. Им не придется занимать ни пенни. Она погасит остаток по ипотеке. Она сможет сделать пожертвования в Национальную ассоциацию содействия прогрессу цветного населения, и в Американский союз защиты гражданских свобод, и в Южный центр правовой защиты бедных, и во всевозможные организации, цель которых – борьба за экологию.

– Ого, – сказала она. – Если нам действительно все удастся, выиграет множество людей.

– Делать сложнее, чем говорить. Но мы продумаем план и будем действовать в соответствии с ним, и я не сомневаюсь, что вы выйдете из этой битвы с куда лучшими результатами, чем сейчас.

– Это все, чего я хочу. Если мы сможем остановить этих бесчувственных мерзавцев… Простите, я должна держать гнев под контролем. Я попробую еще раз. Если мы попросим – нет,потребуем– изменить свое поведение к лучшему, это пойдет на пользу всем.

– Верно, – ответил Эверли.

Мы уже говорили: ни один человек из тех, кто знал Вэлери до перемен в Оак Нолле, не мог и подумать, что она способна создавать неприятности. Никто не считал ее характер трудным. Совсем наоборот. Она всегда готова была поддержать, всегда уважала чужую точку зрения. Она готова была уделить другому время, помочь советом. Она не очень любила готовить, но на нее всегда можно было положиться в организации поминок или дня рождения и точно знать, что все пройдет без проблем.

Мы знали ее как пламенного борца за экологию, за то, благодаря чему Оак Нолл оставался замечательным местом. Товарищество собственников жилья приняло ее предложение подавать заявление каждый раз, когда кто-то из жильцов собирался удалить дерево со стволом толще четырех дюймов в диаметре; это было все, что мы могли регулировать. Некоторые деревья просто нужно было срубить – Вэлери это понимала. Селективная разумная выбраковка шла на пользу не только деревьям, но и жильцам, и животным. Опоссумы, лисы, еноты, белки, олени, бурундуки, ящерицы, ястребы, все певчие птицы и все пять разновидностей дятлов, в том числе желтобрюхий сосун и желтошляпочный – все эти существа жили с нами в мире, по крайней мере, до того, как началась массовая застройка; теперь желтошляпочного дятла можно было увидеть в лучшем случае раз в год. И мы даже не рискнем задумываться о пагубных последствиях для менее заметных нам форм жизни: о насекомых, о здоровье почвы, о сложных соотношениях углекислого газа и оксигенации, о которых мы можем говорить только в самых общих терминах.

Никто из нас не сомневался, что поддерживать баланс экосистемы в Оак Нолле и следить, чтобы его визуальный облик оставался без изменений – тяжелый и достойный уважения труд. Мы радовались, что такой человек, как Вэлери, готов был работать на благо сообщества и понимал, что значит это благо. Не было ни дня в период с февраля по ноябрь, когда кто-нибудь из нас не звонил Вэлери или не останавливал ее на улице с вопросом касательно посадки или подрезки, удобрения газона или уничтожения сорняков так, чтобы это не повредило жукам, птицам и животным. И, если честно, порой мы делали это, чтобы ее поддержать, особенно в первый год после гибели Тома. В общем, Вэлери походила на черепаху – крепкий панцирь, нежное нутро, спокойный приятный характер.

Однако мы не соглашались с ней в том, что стоило вовлекать Уитманов в судебный процесс. Кроме экологического баланса, мы ценили и баланс социальный. А как судебный процесс мог повлиять на ее зарождавшуюся дружбу с Джулией Уитман? И как бы себя чувствовали мы, желавшие дружбы и с Уитманами, и с Вэлери? А дети, дружба которых, как мы думали (если мы вообще об этом думали) развивалась сама по себе? Может быть, стоило согласиться на менее вызывающий, менее спорный, менее финансово затруднительный вариант, даже если, как заметил кое-кто из нас, Брэд Уитман в любом случае не обеднел бы?

Мы думали: будь Том жив, наблюдай он за происходящим, стал бы он переубеждать Вэлери? По крайней мере, предупредил бы ее о том, чем может быть чревата борьба с Брэдом Уитманом? Те из нас, кто лучше знал Тома, утверждали – ни в коем случае.

Он любил Вэлери за ее нежность и вместе с тем непримиримость.

Глава 13

Сцена, разыгравшаяся в семье Уитманов за ужином в тот вечер, когда Джунипер решилась попросить о машине, нам понравилась. Потому что не меньше, чем стоять на тротуаре и смотреть на их идеальный дом, на теплое сияние дорогих светильников внутри и отражение умирающего западного солнца в медных желобах снаружи по вечерам, когда сверчки начинают петь в кустах самшита, не меньше, чем мечтать о такой же прекрасной жизни, как у Уитманов, даже не одобряя размеры их дома и то, благодаря чему он так возвышался над нашими, нам нравилось размышлять о том, как они общаются, когда за ними никто не наблюдает. Мы мечтали узнать, так ли безупречна их семейная жизнь, как их дом.

Неисчерпаемым источником драм могла стать, к примеру, Джунипер, потому что ей было семнадцать и не терпелось повзрослеть, как многим в этом возрасте. Мог стать надвигающийся визит матери Джулии, о котором она рассказала Келли Ханс и еще двум женщинам у почтовых ящиков прошлым вечером, когда у Келли выдался перерыв между сменами в больнице. Но у ее матери, Лотти Корбетт, выдались трудности с финансами и здоровьем, и поездку к дочери ей пришлось отложить. Ну и, наконец, Брэд Уитман еще не знал, что против него выдвигают иск – а уже одно это способно было вызвать настоящую бурю и натиск.

Но в тот вечер темой спора стала машина и даже, если точнее, работа.

Ужин близился к концу, и, пока девчонки мыли посуду, Джулия принесла пирог с клубникой и ревенем.

– Кто хочет шарик мороженого? – спросила она.

– Я! – закричала Лилия, высоко подняв руку.

– Членам Клуба Чистых Тарелок – всегда пожалуйста, – сказала Джулия.

– И я съем немного, – попросила Джунипер.

– Только если полшарика, – Джулия помнила, что в возрасте Джунипер сильно набрала вес – следствие фастфудной диеты. Печенье, кексы, шоколадные батончики, содовая… она ела все, на что могла раскрутить какого-нибудь мальчишку из школы, и все, что могла сунуть в сумку или карман, когда внимание продавца было занято чем-то другим. Обе привычки приводили к похожим проблемам: мальчишки взамен ожидали определенных услуг, а продавцы, поймав ее на горячем, шантажировали, требуя тех же услуг. Это было ужасное время, но воспоминания о нем не тревожили Джулию. Они давали ей сил держать планку, когда девочки протестовали против слишком строгих правил.

– Я пробегаю тридцать миль в неделю, – возмутилась Джунипер, – почему мне нельзя целый шарик?

– Звучит разумно, – отметил Брэд и посмотрел на жену, словно говоря: «Расслабься». Джулия поколебалась, потом кивнула. Он был прав. Она снова перегибала палку.

Взяв у Джулии тарелку, Джунипер вдруг сказала:

– Вот что… я хотела спросить, может, вы, ребята, поможете мне купить машину? Я потом вам отдам.

– Машину? Зачем? – удивилась Джулия.

Большинство подростков – во всяком случае, учеников Академии Блейкли – не рвались водить. Обычно их привозили в школу родители или такси; мысль о собственном автомобиле никому из них не приходила в голову. Правда, Джулия и Брэд настояли, чтобы Джунипер сдала на права, чтобы при необходимости она могла без проблем сесть за руль. Однако они считали, что без видимой причины этого делать не стоит, а сама Джунипер не настаивала, и все было хорошо.

– Для работы, – ответила она. – Мне предложили работу в продуктовом магазине, и я не хочу, чтобы вы постоянно возили меня туда-обратно.

– Ты устроилась на работу? – удивилась Джулия.

– И зачем ты это сделала? – спросил Брэд.

– Я же тебе говорила, что собираюсь, – ответила Джунипер.

– Было такое? А мне почему не сказала? – возмутилась Джулия.

– Мы же, кажется, договорились, что ты будешь работать у меня, – заметил Брэд.

– Нет, – Джунипер нахмурилась. – Я сказала –может быть.

– Когда это было? – Джулия только что узнала обо всем этом.

– Недели две назад, кажется. Я сказала Брэду, что хочу устроиться на работу, чтобы не скучать все лето.

– А я ответил, что ты можешь поработать у меня диспетчером. Я бы разместил вакансию на сайте, если бы знал, что ты не воспримешь мое предложение всерьез.

Вид у Джунипер сделался несчастным.

– Я ведь честно сказала –может быть. Я еще не решила, чем точно хочу заниматься.

– Дай мне, пожалуйста, пирога с мороженым, – Лилия посмотрела на Джулию, и та вернулась к своему занятию – нарезать и раскладывать.

– Заниматься? – Брэд посмотрел на Джунипер. – Что ты имеешь в виду – это лето или всю твою дальнейшую жизнь?

– Джунипер идет в колледж, она мне сказала, – заявила Лилия.

– Может быть, – ответила Джулия. – Наверное, стоит идти в колледж, если она всерьез намерена делать карьеру, но для женщины есть и другие прекрасные варианты, да?

– Да! – воскликнула Лилия. – Вот я выйду замуж за папу, и он построит мне такой же дом, как этот, только оранжевый.

– Нельзя выходить замуж за пап, – сказала Джунипер как можно мягче, но личико Лилии все равно сморщилось.

– А почему?

– Зайка, папа женат на маме, – объяснила Джулия. – Тебе придется выйти замуж за кого-то другого.

– За кого?

– За кого-то, кого ты встретишь, когда подрастешь.

– Но… но я же уже знаю папу, и он любит меня, а я люблю его.

– Так и есть, моя радость, – сказал Брэд. – Но Джунипер и мама правы. Когда ты подрастешь, ты встретишь того, в кого влюбишься без памяти, и он построит тебе твой собственный большой и красивый дом, а я буду ходить к вам в гости. Как тебе такой вариант?

– Ужасно, – проворчала Лилия, ковыряя ложкой пирог. – Я его даже не знаю. Это же глупо. Столько глупых правил!

– Так ты уже согласилась на эту работу или нет? – спросил Брэд у Джунипер.

– Нет пока, но… я могу работать и там и там. Что скажете?

– Ну не знаю, – задумалась Джулия. – Тебе столько нужно прочитать за лето, плюс пианино…

– Пианино я хочу бросить.

– И я, – заявила Лилия. – А когда бабушка приезжает?

– Мы забираем ее в четверг, – ответила Джулия. – И пианино ты не бросишь.

– А Джунипер?

– Джунипер уже взрослая и может решать сама.

Брэд потер подбородок.

– Ладно, – сказал он. – Куплю тебе машину – отдавать мне ничего не надо – и можешь устраиваться в свой продуктовый, но мне ты будешь нужна три раза в неделю на четыре часа. Договорились?

Джунипер просияла.

– Договорились.

Брэд протянул ей руку, и она ее пожала.

– У тебя будет машина? – спросила Лилия. Джунипер удивленно и радостно ответила:

– Надеюсь.

– Завтра после школы поедем на авторынок, – сказал Брэд.

– Завтра после школы она идет бегать, – Джулия чувствовала, что теряет контроль.

– Вот и нет, – ответила Джунипер. – Завтра прекрасно подойдет.

– А я тоже иду с вами? – спросила Лилия. – Я тоже хочу выбирать машину для Джунипер!

– У тебя урок танцев, – сказала Джулия.

– Наш с тобой день – послезавтра, хорошо? – предложил Брэд.

– Ну ладно, – Лилия занялась пирогом. Джунипер крепко обняла Брэда.

– Это так здорово! Спасибо!

Он поцеловал ее в лоб.

– Ну вот, солнышко. Теперь никто не скажет, что Брэд Уитман не заботится обовсехсвоих девочках.

Чуть позже, когда Лилия уже лежала в кровати, а Джунипер в гостиной говорила с кем-то по телефону, возможно, обсуждая подарок, который ей вот-вот должна была преподнести судьба в лице Брэда, Джулия с мужем сидели у бассейна. Этот вечер был не таким жарким, как в разгар лета. По вечерам Джулии особенно нравилось любоваться бассейном; подсвеченный, он манил к себе, как те бассейны, что она раньше видела только по телевизору, в домах миллионеров Майами, Лос-Анджелеса и Гавайев. Теперь и они с Брэдом стали миллионерами – по крайней мере, Брэд, а она уже заодно. Конечно, они не были настоящими богачами, владеющими особняками и апартаментами по всему миру, личными яхтами и тому подобным. Но Джулия этого никогда не хотела. Она хотела в точности того, что имела теперь: идеальный дом, идеальную безопасность, идеального (во всяком случае, близкого к идеалу) мужа, способного обеспечить ей и ее дочерям идеальную жизнь.

Она села на стул справа от Брэда.

– Я удивилась, когда ты сказал, что хочешь взять Джунипер на работу.

– Я собирался тебе рассказать, но забыл. Прости.

– А машина? Это слишком роскошный подарок.

Брэд смотрел на бассейн. Бледный свет бросал отблески на его лицо, рубашку, на дом. Рядом на столе стояла бутылка пива местного производства, предоставленная ему бесплатно в обмен на рекламу производителя – иногда он так делал по чьей-либо просьбе. Вот почему те товары, которые он соглашался порекомендовать, сразу же приобретали популярность. Что он будет есть, пить, носить, держать в руках в своей следующей рекламе? Для производителей товаров это стало чуть не соревнованием. Брэд не возражал, потому что товары доставались ему просто так. Джулия же приходила в восторг оттого, что Брэд стал такой знаменитостью. Он всегда был вежлив с людьми, которые его узнавали и хотели с ним пообщаться. Если тебя показывают по телевизору, ты в любом случае звезда, даже если твоя компания производит системы климат-контроля. Он был большой рыбой в маленьком пруду; это устраивало и его, и Джулию.

– Ей пора обзавестись колесами, разве нет?

– Может быть, но мне это не нравится. Новый повод для беспокойства.

– Мы установим в машине датчик, – пообещал Брэд. – Сейчас существует множество технологий, позволяющих отследить, как она водит и куда ездит. Молодежь сразу же начинает контролировать себя.

– Ну ладно, хорошо, – как мать, Джулия была всей душой за эту идею, но если бы ее мать следила, куда она ходит в семнадцать лет, то сочла бы себя оскорбленной. – Джунипер тоже меня удивила. Вот уж не думала, что она захочет отправлять товары.

– Посмотрим, как пойдет. Может быть, она быстро остынет. Расставлять продукты на полках магазина ей точно не понравится. Но когда она попадет в мою компанию и начнет понимать, что к чему, я потихоньку начну готовить ее к управлению, и уж это ей точно придется по вкусу.

– К управлению? Она же вроде бы собиралась поступать в колледж.

– Я не вижу в этом смысла. А ты?

– Если она хочет строить карьеру…

– Это я ей и предлагаю.

– Очень мило с твоей стороны, – тактично сказала Джулия. – Но может быть, у нее другие интересы.

Брэд повернулся и посмотрел на нее.

– Новая песня? Почему-то три года назад, когда ты заставила ее дать обет чистоты, ты пела по-другому.

– Ты против других вариантов, помимо замужества и материнства? Я просто реалистка. Обет чистоты ей был необходим, но будет ли она за него держаться, когда ей исполнится восемнадцать и больше?

– Я хочу понять, за что держишьсяты.

– Я?

– Ты подаешь ей противоречивые идеи. Храни невинность до брака, но не рвись в брак слишком рано. Сперва закончи колледж и сделай карьеру. Но не поступай в колледж, если он слишком далеко от дома. Или вообще просто удачно выйди замуж, и пусть обо всем думает муж. Неудивительно, что она запуталась и теперь такая мрачная. Я же предлагаю реальный, конкретный, четкий план ее будущего.

Задетая словами мужа, Джулия спросила:

– Надеюсь, ты не сказал ей, что не стоит слишком цепляться за обет?

– Нет, я напомнил ей, что надо быть серьезной, что в невинности – сила девушки.

Сила, которой Джулия не обладала – не могла ею обладать с того дня, когда ее растлили.Изнасиловали. Это слово звучало грубо, но точно. Ей уже не имело смысла хранить себя в чистоте; ее лишили непорочности, мудрости, силы – всего того, что, как она надеялась, благодаря программе церкви Новой Надежды и их с Брэдом методов воспитания будет у ее дочерей.

– Ты же понимаешь, что, если работа в компании ей подойдет, она начнет больше времени проводить дома или, во всяком случае, рядом с тобой?

– Это мне нравится.

– Я знал, что тебе понравится. Вот видишь? Я всегда забочусь обо всех своих девочках.

Глотнув пива, Джулия задумалась – действительно ли идеи, которые она подавала Джунипер, так уж противоречивы? Да, она учила дочь серьезно относиться к обету невинности. Она хотела, чтобы девушка ценила себя больше, чем она, Джулия; чтобы сама распоряжалась своей судьбой.

Кроме того, Джулия искренне верила, что, даже с учетом всех недостатков, заниматься ребенком двадцать четыре часа в сутки – значительно лучше, чем разрываться между работой и ребенком, будучи замужем за человеком, считающим, что возня с детьми и работа по дому – не его дело. Она сказала Джунипер, что не знает ни одной работающей женщины (вообще ни одной женщины), чей партнер разделял бы с ней домашний труд.

Но в то же время она понимала – Джунипер, умная и любознательная, захочет поработать, хотя бы какое-то время, и Джулия не собиралась ее переубеждать, хотя боялась, что дочь станет учиться слишком далеко.

Виновна.

– Да, ты совершенно прав, – признала она. – Меня мотает туда-сюда, но это лишь потому, что я так ее люблю. Главное, чтобы она была счастлива. Если тебе кажется, что управлять бизнесом – то, чего она хочет, тогда пожалуйста, я всей душой «за». К тому же будет больше шансов, что она не выйдет замуж за кого-нибудь из другого штата.

– Это верно, – сказал Брэд.

Джулия смотрела, как свет покрывает рябью поверхность бассейна. Даже сейчас, сидя здесь, она чувствовала, как все движется. Она не останавливалась ни на миг, неустанно работая, чтобы наладить свою жизнь, их жизни… Если она не была за рулем и не занималась волонтерской деятельностью в Блейкли, она боролась за фигуру, или планировала обеды и ужины, или общалась с декоратором, или занималась бесконечными мелкими вопросами, или решала проблемы матери, часами общаясь по телефону с врачами, медицинскими работниками и самой Лотти. Где была та легкость, которой она ожидала, выходя замуж? Она почти пропустила первые девять лет жизни Джунипер, и, хотя сейчас у нее появилось гораздо больше возможностей для общения с обеими дочерьми, она часто чувствовала себя лошадью на привязи, которая тянется к морковке, висящей слишком высоко – и эту морковку повесила она сама. А ее девочки росли и с каждым днем удалялись от нее все заметнее.

– Я бы так хотела остановить время, – пробормотала она. – Это очень глупо, что я хочу держать ее, точнее, их обеих, при себе как можно дольше?

– Учитывая, как ты росла? Нет, нисколько.

– Я боюсь стать безумной матерью, которая не дает детям жить нормальной жизнью.

– Нет уж, в свою собственную мать ты никак не превратишься, уверяю тебя.

– Уф-ф-ф. Лотти. Вот жизнь начнется, когда она приедет сюда! Я бы так хотела, чтобы она жила у Мейбл, пока не придет новый трейлер.

Мать Джулии недавно устроила пожар, в результате которого сгорел ее трейлер, а сама она оказалась в больнице; лучшая подруга Лотти, Мейбл, не возражала, чтобы Лотти пожила у нее, но лишь до следующей недели, потому что Мейбл предстояла замена коленного сустава, и она сама нуждалась в уходе. Она собиралась перебраться к сыну в Питтсборо, а Лотти – сюда.

– Да, – сказал Брэд, – но можно кое-что придумать. Ты говорила, твоя новая подруга Вэлери, – он указал на дом Алтер-Холтов, – собирается выкопать пруд?

– Верно.

– По всей видимости, она не откажет бедной больной старушке, которая хочет ей помочь, даже если потом эта старушка доставит ей кучу хлопот.

Джулия улыбнулась. Она не сомневалась, что Брэд шутит.

Глава 14

– Ну как, готова к шопингу? – спросил Брэд, встретив Джунипер у школы после уроков, как и обещал.

– Думаю, да.

– «Думаю, да», – он передразнил ее неуверенный тон и изобразил постное лицо. – Если нет, тебе придется откачивать ветер из моих парусов.

Она пристегнула ремень.

– Прости. Конечно же, я готова. Просто это так странно… ну, машина…

– Ты же сама просила машину, – съехав с обочины, он приветственно помахал завучу школы, дежурившему на парковке.

– А если я попрошу жирафа? – Джунипер изо всех сил старалась быть жизнерадостной. Ей не хотелось, чтобы Брэд пожалел о своем поспешном решении и передумал.

– Тогда нам придется расширить сад. Будет непросто. Но для машины место есть.

– Ну что ж, тогда пока хватит и машины.

– Пока, да?

Она улыбнулась и кивнула.

– Ага. Я нашла сайт, где можно купить какую угодно древесную лягушку. Мне больше всех нравится красноглазая, но клоун и тигроногая тоже ничего.

– Твоя мама о них другого мнения, – со смехом заметил Брэд.

– Я знаю. Вот я никого и не купила. Пока.

Эта дружеская перепалка с Брэдом нравилась Джунипер куда больше, чем она ожидала. Она напомнила ей старые добрые времена, дала надежду, что тревоги, мучившие ее, скоро уйдут прочь, и все наладится. Ей не хотелось постоянно думать о Брэде. Куда больше ей хотелось вспоминать Ксавьера.

Касаться Ксавьера.

Целовать Ксавьера.

Она велела себе собраться с мыслями. Сосредоточиться на покупке машины.

Джунипер не представилось много возможностей водить машину Брэда, его игрушку, как он сам ее называл, изящный и блестящий черный кабриолет Maserati GranTurismo с восьмицилиндровым двигателем объемом 4,7 литров и ценником на 160 тысяч долларов, который Брэд наклеил на приборную доску. Такую машину она не стала бы просить, даже если бы выиграла карт-бланш, даже если бы Брэд получил за свое изобретение не два миллиона, а десять или сто. Роскошь действовала Джунипер на нервы. Одно неверное движение машины или человека внутри машины, – и вот вам пятно, или вмятина, или царапина, и нужно платить целое состояние, чтобы их убрать. К тому же такое авто совсем не в ее стиле. Она любила простые, надежные вещи.

Брэду нравилось по вечерам, когда дорожное движение ослабевало, выезжать на кабриолете на межштатную магистраль и «открывать» его. Джунипер предпочла бы джип, чтобы уехать в горы, катить по тропе со скоростью, скажем, десять миль в час, пока не найдет идеальное место для пикника или красивый водопад. Она могла бы взять с собой Ксавьера – не сейчас, но, может быть, в один счастливый день. Ночь, одеяло, звезды. И еще кое-что…

Пока ей не разрешалось ездить на машине куда-либо, кроме как на работу и обратно; так сказали родители. Второе правило заключалось в том, что она сама будет оплачивать бензин. И еще: никаких мальчиков в машине (хотя это и так очевидно). Лучше вообще никаких пассажиров. Все это ее устраивало; самое главное, что ей согласились купить машину, чтобы ездить на работу, где ее будет ждать лучший коллега в мире, Ксавьер. Эту деталь своего плана она сообщила только Пеппер, которая передала новости Ксавьеру, но пока не получила ответа.

Черт, опять. Похоже, о чем бы она ни думала, мысли приводили ее к Ксавьеру. «Сосредоточься, детка», – сказала она себе и улыбнулась. Какая приятная проблема.

По дороге Брэд спросил:

– Как дела в школе?

– Да повторяем пройденное, и все. Тоска, – она не стала говорить, что Меган пошла за ней в туалет и донимала рассказами о вечеринке у одноклассницы на прошлых выходных – самой крутой вечеринке в мире. Никаких родителей, сколько угодно алкоголя, и наркоты, и танцев, «которые тебе не разрешают танцевать». Наконец Джунипер ответила: «Завидуешь, что я получила отлично за тест по английскому?» Меган нахмурилась и сказала: «Тратишь время непонятно на что».

– Не терпится поскорее покончить с этим, да? – спросил Брэд. Джунипер кивнула.

– Ага.

– Помню это чувство.

– И еще целый унылый год впереди. Не понимаю, почему нельзя сдать все экзамены экстерном и получить аттестат.

– Разве нельзя?

– Не знаю, – честно призналась она. – Ни разу не слышала, чтобы кто-то так делал.

– Ну, солнышко, вот тебе первый урок взрослой жизни: если хочешь чего-то, спроси. Это просто. Когда я говорю «спроси», я имею в виду, буквально произнеси слова «а можно мне то-то?» – и тебе это, скорее всего, дадут. Вот сегодня получишь наглядное подтверждение, – он улыбнулся ей. – Ты спросила – ты получила. Но я имею в виду жизнь в целом. Узнай, как получить желаемое, и получи.

Джунипер задумалась о его словах. Они полностью противоречили тому, что говорил преподобный Мэттьюс в Церкви Новой Надежды. Когда мать водила ее в воскресную школу и церковь, она слышала от Мэттьюса и большинства взрослых, знакомых ей по школе, только библейские указания для женщин: быть послушной, в будущем подчиняться мужу, главным своим долгом понимать материнство и домашние дела. Женщина должна быть скромной и незначительной, не иметь целей и амбиций, уважать лишь цели и амбиции мужа.

Как прекрасно видела Джунипер, ее мать без проблем приняла эту модель и вела себя соответствующе. Когда их семья начала реже посещать церковь, Джунипер стала слышать все меньше подобных догм, но и противоречий им тоже не встречала. И вот теперь уже Джулия думает, что колледж и карьера – вполне достойный вариант, а Брэд предлагает работу в его компании. Значит… они изменили своим принципам? Или никогда особенно за них не держались?

Джунипер этого не знала, не знали и мы. Возможно, выбирая роль покорной жены, Джулия мыслила прагматично. Она ведь перебивалась всевозможными подработками, пока не засела дома с одиннадцатилетним ребенком, так почему же ей было не предпочесть второй вариант, переняв систему ценностей, позволившую ей заниматься только Джунипер и домом? В Церковь Новой Надежды она пришла по совету коллеги, Синди из бухгалтерии. Джулии нравилась атмосфера церкви, ощущение заботы и поддержки, концепция обновления и очищения (через крещение, да, а почему бы и нет?). Тот факт, что Брэд одобрил ее начинания, воодушевлял ее еще сильнее. Подозреваем, что Иисус имел к этому мало отношения.

А те, кто знал Брэда до знакомства с Джулией, понимали, что он никогда не придерживался таких строгих религиозных убеждений. Джунипер тоже начинала это понимать. Она пока никого не осуждала, только сомневалась.

– Так значит… если я правда могу пораньше уйти из школы, вы с мамой не будете против? – спросила Джунипер.

– В декабре тебе исполнится восемнадцать. Это твоя жизнь и твой выбор.

– Хорошо, – она видела, как открываются двери там, где раньше стояли глухие стены. – Я подумаю об этом.

– Но тут какое дело, – добавил Брэд. – Ты можешь, конечно, сдать экзамены экстерном и покончить со школой – ничего хорошего там нет, это правда. Но я не советовал бы тебе сразу поступать в колледж, если ты собираешься. Я буду с тобой честен, Джунипер, и скажу как есть: я вообще не хочу, чтобы ты шла в колледж. Просто трата времени и денег. Дай мне подумать год, прежде чем определишься с выбором. Поработаешь у меня диспетчером, а потом я покажу тебе все входы и выходы, и ты сама решишь, чего хочешь.

– Хорошо, – вновь сказала она, понимая, что в таких обстоятельствах не может ответить ничего другого. – Но я пока даже не знаю, разрешат ли мне сдать досрочно.

– Да, конечно. Но в любом случае…

«В любом случае, – подумала она, – я не стану работать в «Системах климат-контроля Уитмана».

Брэд подъехал к парковке возле авторынка.

– Ну что, инструктаж? Первое: не бери ничего с пробегом больше тридцати тысяч миль. Второе: большие пикапы даже не рассматривай – расход бензина у них дерьмовый, прости за мой французский, а тебе вряд ли захочется тратить лишние деньги. Третье: совсем маленькую машинку тоже не бери, я беспокоюсь о твоей безопасности. И четвертое: давай сойдемся на сорока тысячах.

– Ты же сказал, тридцати.

– Я о долларах.

Здесь нужно отметить: хотя Джунипер жила в доме, стоившем, согласно налоговой отчетности, 1,7 миллионов долларов, хотя она приехала сюда в машине, за которую Брэд выложил больше, чем старожилы Оак Нолла за свои дома, хотя она давно привыкла носить только трендовые дизайнерские вещи и спать в собственной спальне, озвученная сумма совершенно ошарашила ее. На миг она застыла, пораженно раскрыв рот.

– И, как я обещал твоей маме, мы установим монитор, чтобы знать, что ты ответственно водишь машину, и быть рядом, если тебе понадобится помощь.

– Да, конечно, – с готовностью ответила Джунипер, поскольку даже не надеялась, что сможет одурачить родителей.

Брэд кивнул и повел ее к так называемому шведскому столу. Из бесконечных рядов блестящих, сверкающих машин с хорошим расходом бензина, высокими рейтингами безопасности и ценниками меньше сорока тысяч Джунипер выбрала три машины, а уже из них – трехлетний белый Land Rover Range Rover Evoque с пробегом в двадцать две тысячи миль. Брэд выписал продавщице чек на сумму чуть больше тридцати тысяч и после того, как машину помыли, заправили и приготовили документы, вручил Джунипер ключ и сказал:

– Ну вот, зайка, теперь она твоя.

Джунипер сфотографировала машину, отправила фото Пеппер и обвила руками шею Брэда, как делала всегда в минуты радости, и он, несомненно, ожидал, что она сделает это и теперь.

– Спасибо. Спасибо тебе огромное!

– Пожалуйста. Но только не расстраивай меня, слышишь?

При этом Брэд посмотрел на Джунипер так, что все ее тревоги мгновенно возвратились.

Глава 15

Смягчающие обстоятельства, если они нам известны, сильно влияют на наше восприятие событий или человека. Нам нравилась Джунипер, насколько мы тогда могли о ней судить. Но, конечно, нам нелегко было видеть девочку ее возраста в роскошном автомобиле, который большинство из нас просто не могли себе позволить.

Однако, будь нам в то время известна хотя бы история о том, как прошел третий день рождения Джунипер, мы смогли бы сдержаться и не закатить глаза при виде машины, на которой она вернулась домой. Мы не шептались бы о том, как избалована эта девчонка. Мы восхищались бы этим блестящим белым символом статуса безо всякой зависти – ну хорошо, с меньшей завистью, – потому что знали бы, через что ей пришлось пройти в самом раннем детстве. И к тому же, приняв подарок Брэда, она поступила точно так же, как поступили бы мы в таких обстоятельствах.

(И наше отношение к поступкам ее родителей в прошлом и настоящем, кстати, стало бы совсем другим.)

А случилось в тот день вот что.

Джулия и Джунипер жили в восточной части Северной Каролины, где выросла Джулия. Ее мать жила в трейлере, о котором мы уже говорили, а восемнадцатилетняя Джулия, сытая по горло общением с Лотти, снимала собственное жилье – комнату над парикмахерской в городе, который можно назвать городом лишь с огромным преувеличением; по сути, это был перекресток, и посреди него желтел дорожный знак. По углам перекрестка стояли несколько коммерческих зданий, а между ними сбились в кучу длиной в несколько миль лачуги, трейлеры и небольшие фермы.

Третий день рождения Джунипер начался не очень приятно. Отопительный котел заклинило, в квартире стало невозможно душно, несмотря на открытое всю ночь окно, ни мать, ни дочь не выспались и теперь, потные и злые, готовились к новому дню; Лотти отвлекала Джулию болтовней по телефону, пока та пыталась накормить Джунипер, поесть сама и собраться.

Не забывайте, что Джулия, которой через две недели исполнялось двадцать, была матерью-одиночкой, не получившей даже среднего образования, и взрослая жизнь не готовила ей ничего лучше условий, в которых прошло ее детство.

Она говорила с матерью по телефону – по проводному телефону, потому что мобильный она не могла себе позволить, вынужденная платить за аренду комнаты и машину (под 24 %), а также за услуги няни, приглядывавшей за Джунипер, пока Джулия работала. Она не могла оставить ее с Лотти, которая по-прежнему зарабатывала уборкой домов состоятельных жителей ближайшего крупного города. Даже за стационарный телефон приходилось платить больше, чем Джулия могла себе позволить, но как можно обойтись без телефона?

Тем утром у Лотти возникли проблемы с соседской собакой, и она позвонила Джулии, чтобы рассказать об этом. Послушав минуту, Джулия сказала:

– Мам, у меня сейчас нет времени. Я должна отвезти Джунипер к няне и ехать на работу. Скажи Барни, чтобы привязал собаку, или ты вызовешь полицию. Это несложно.

– У меня нет номера местной полиции. Как с ними связаться?

– Поищи в телефонном справочнике. Я-то уж точно не знаю.

– Думаешь, у меня есть справочник? Их больше не выдают жильцам, если вообще печатают.

– Ну так пойди в библиотеку и посмотри.

– Я не хочу, чтобы вечером, когда ты привезешь ко мне Джунипер, тут бегала эта собака.

– Ладно, тогда ты приезжай к нам вечером. Мы будем печь кексы.

– Ты что, не кормишь ребенка полноценной едой?

– Кормлю, – сказала Джулия, хотя под полноценной едой подразумевался в лучшем случае хот-дог. – Короче, хочешь – приезжай, не хочешь – не приезжай. Мне пора идти, мам.

Не дожидаясь ответа, Джулия повесила трубку и повернулась к Джунипер, сидевшей за карточным столом и евшей арахисовое масло прямо из банки.

– Ну что, именинница, давай надевать пальто.

– И сапожки, – потребовала Джунипер, слезая со стула.

– Но ведь дождя нет.

– Сапожки! – вскричала девочка, метнувшись к дивану, на котором они спали; под ним стояла вся их обувь, пластиковые коробки с носками и бельем и игрушки, все – из секонд-хенда возле библиотеки, куда Джулия посоветовала обратиться Лотти, через дорогу от места работы Джулии.

– Ладно, – сказала Джулия, – сапожки так сапожки. Только быстро!

Они уже стояли у двери, когда зазвонил телефон. Джулия не хотела отвечать, но это мог быть менеджер столовой, где она работала, желавший сообщить, что с водопроводом проблемы, или, например, сегодня объявили санитарный день, и можно взять выходной. Так что она сняла трубку, и это снова оказалась Лотти. Ее машина не заводилась, и она хотела, чтобы Джулия ее подвезла.

– Ты же понимаешь, я не могу дойти до библиотеки, потому что эта собака ходит тут и рычит на меня. Я все равно что в тюрьме.

– Так и ходит?

– Да.

– Но ты же нормально дошла до машины?

– Чуть не умерев от страха! Только не говори, что я должна просить Шей – ничего общего не хочу иметь с этим отребьем.

– Я не могу, мам. Я опаздываю.

– Патти поймет.

– Патти меня уволит! Я не могу потерять работу.

– Мне все равно она не нравится. Эти мужчины, которые пялятся на тебя, как… ну, как на кусок мяса. Пусть увольняет. Вернешься домой.

– Нет.

– Но ведь это хороший вариант?

– Нет. Ладно, собирайся – но обратно домой доедешь сама, слышишь?

– Как…

– Мне все равно. Это твои проблемы.

Джунипер помнила, как ее тащили к двери, вниз по лестнице, в машину. Она вся вспотела. Машина насквозь пропиталась затхлым дымом сигарет предыдущего владельца – а может, и владельцев. Она была старше Джулии и повидала достаточно примеров нездорового и опасного поведения.

Высадив Лотти у библиотеки, Джулия рванула на небезопасной скорости к дому няни, маленькой развалине у дороги примерно в четырех милях от города. Вокруг квадратного дома блекло-зеленого цвета с крытой рубероидом крышей был установлен забор из проволочной сетки, чтобы загонять собак и детей, за которыми смотрела няня. На тот момент Джунипер была единственной ее подопечной.

– Карен, мы тут, – крикнула Джулия, таща за собой Джунипер по деревянным ступенькам. Дверь дома была открыта, но ответа не последовало. Джулия втолкнула Джунипер в дом.

– Да где она? Карен!

В доме – во всех четырех комнатах – не было никого, не считая старого пса Карен, Дуфуса, который лежал перед телевизором и помахал им хвостом, но встать не удосужился. По телевизору шла кулинарная часть утреннего ток-шоу.

Джулия застыла посреди гостиной, задумалась. Потом опустилась на корточки и сказала:

– Маме надо идти, Джуни. Сиди на диванчике и никуда не уходи, ничего не трогай, ладно? Карен скоро придет.

– Не хочу!

– Зайка, маме нужно на работу, а то она не сможет купить тебе новую игрушку.

– Не уходи, – попросила Джунипер. Джулия подняла ее на руки, коснулась носом носика девочки.

– Карен придет через минуту. Будь хорошей девочкой, присмотри за Дуфусом, ладно? За ним надо приглядывать, – она усадила Джунипер на диван. – Я приду за тобой после обеда, и мы будем готовить праздничные кексы. Ура-а-а!

– Ура, – пробормотала Джунипер безо всякого выражения, будто отвечая на вопрос.

Джулия ушла. Какое-то время Джунипер сидела там, куда ее посадила мать, вытянув ноги в сапожках с Дорой-следопытом[7]. Она очень боялась испачкать ими ткань дивана. Она не снимала курточку, хотя ей по-прежнему было жарко, и смотрела кулинарное шоу. Люди на экране готовили ру[8], и она решила, что речь идет о кенгуренке из «Винни-пуха», поэтому внимательно наблюдала за происходящим, ожидая, когда из кастрюли появится маленький друг медвежонка.

Когда стало ясно, что Ру не вышло, Джунипер едва не расплакалась. Они же обещали, что получится Ру! Все сегодня было не так.

Дуфус уснул. Карен по-прежнему не приходила. Джунипер хотела переключить канал, но ей велели ничего не трогать, а ей не хотелось, чтобы Карен обнаружила, что она не послушалась.

Можете себе представить эту девочку на голубом клетчатом диване? Светло-русые хвостики, розовые сапожки в цветах, вытянутые над потертым плетеным ковром, рыжевато-коричневым, очень модным в семидесятые? Ярко-зеленая курточка с маленьким кровавым пятном на воротнике, вероятно, оттого, что у прошлого ее владельца пошла кровь из носа, но кто знает, как было дело? Ярко-красные щеки, полные слез глаза. Леггинсы в радужную полоску, заправленные в сапожки, розовая пышная юбочка.

В ожидании Карен она натянула ткань юбочки на колени, потом отпустила. Проделала так три или четыре раза. Потерла нос. Убила паука, укусившего ее за шею. Маленький животик заурчал, напоминая, что пора обедать. Она надеялась, что Карен не забыла про ее день рождения. Может, ее угостят мармеладными червячками?

И еще ей нужно было в туалет.

Только последнее придало ей решимости наконец подняться с места. Девочка понимала, что уж лучше встать с дивана, чем описаться, иначе Карен разозлится куда больше.

Ванная была маленькой, темной, влажной пещерой. Джунипер боялась туда ходить даже под присмотром. Сегодня она казалась зловещей: кто-то прятался за занавеской, ожидая Джунипер, чтобы выпрыгнуть и схватить ее. Вся дрожа, малышка вошла в ванную.

Чтобы включить свет, ей пришлось выдвинуть из-под раковины стул и забраться на него. Ее маленькое сердечко бешено колотилось, как у птички. Джунипер потянула переключатель вверх, свет вспыхнул с громким, пугающим щелчком и тут же погас. Девочка разрыдалась и намочила штанишки.

А Карен все не приходила.

Пулей выбежав из ванной, Джунипер застыла посреди гостиной, не зная, что делать дальше. Мокрые холодные леггинсы липли к коже, по лицу струились слезы. Она поняла – никто не придет. Она навсегда останется тут одна с Дуфусом, навсегда, и не будет ни праздничного обеда, ни кексов, ни подарка от бабушки. Никто не переоденет ее в сухую одежду. Никто не включит ей фильм, не прочитает сказку перед сном.

Ей было три года; она еще не могла бы сформулировать, что такое любовь, но чувствовала: любовь – это когда кто-то обнимает тебя, и ты обнимаешь его в ответ, крепко-крепко. И теперь у нее никого такого нет.

Сколько времени Джунипер провела здесь, уверенная, что о ней забыли и никогда не вспомнят? Сложно сказать. Карен потом объяснила Джулии, что была у отца, больного склерозом, и утром ему требовалась помощь. Вернувшись домой, она увидела Джунипер, сидевшую на стуле голой попой и евшую хлеб из пакета. Ее сапожки, перевернутые, стояли в раковине.

Ни Карен, ни Джулию эта ситуация не расстроила. Ничего страшного ведь не случилось. Ну да, с Джунипер вышла небольшая неприятность, пока она ждала, но в остальном она справилась просто отлично! Какая умная девочка! С днем рождения.

Глава 16

Последний день Ксавьера в школе.

– Я такое пропускать не собирался, – сказал Джозеф, белый парень с дредами, игравший на саксе, по поводу «Последнего звонка», назначенного в семь двадцать. Выглядел он всклокоченным, будто всю ночь не спал или десять минут назад выпрыгнул из кровати и помчался через весь город к школе, чтобы успеть вовремя.

– А я собирался, – пробормотал Ксавьер, сидевший позади Джозефа.

Зал был полон на две трети; многие их одноклассники решили не приходить. Ничего нового им уже не сказали бы, только вручили бы награды. Отсюда следовало, что не явились те, кто никаких наград не ждал. Джозефу должны были вручить одну, за участие в музыкальной группе. Ксавьеру – три: за участие в музыкальной группе, за гражданскую сознательность и за успехи в области гуманитарных наук. Средний балл его аттестата составлял 4,2.

«Ботаник», – говорил о нем дядя Кайл со смесью восхищения и чего-то напоминающего неприязнь: Вэлери смогла выйти за пределы рабочего класса, а он, увы, не сумел. Всю свою жизнь Кайл проработал в автомастерской и жил от зарплаты до зарплаты, как и их отец. Сын Кайла с горем пополам закончил школу три года назад, и теперь его арестовали за покупку наркотиков. «Ты, что ли, хочешь стать новым чернокожим президентом?» – спросил как-то Кайл Ксавьера по телефону, и тот ответил: «Нет, конечно, кому такое понравится». Он восхищался Обамой, но не имел ни малейшего желания чувствовать себя мишенью и иметь дело с ненавистью, какую неизбежно вызывает любой политик. Ему хватало оценок учителей музыки, жюри на соревнованиях и – в будущем – критиков.

Но он опасался, что нежелание заниматься политикой делает его слабым человеком. Его отец был не только преподавателем, но и активистом, выступал перед студентами, организациями, даже в Конгрессе по вопросам расовой дискриминации. В одном из видео, выложенных на ютубе, он обращался к своей аудитории с такими словами: «Зачем я это делаю? Ну, во-первых, потому что белые мужчины лучше слушают других белых мужчин. И потому, что белые мужчины чувствуют свою ответственность за то, что совершили их предки. Тот, кто хочет справедливости ради себя самого – а это, я уверен, все мы, – должен заботиться о справедливости для всех. Понимаете?»

Ксавьер понимал. Он снова и снова пересматривал это и другие видео с отцом. Конечно, он все понимал, но боялся находиться в центре внимания, потому что это могло помешать его роману с гитарой. Только не теперь, когда он только-только готовился начать карьеру, связанную с музыкой, заниматься ею все время, жить ею, дни напролет проводить в студиях, вечера – на сцене, вращаться в кругах ценителей искусств. Какой тогда смысл во всей проделанной работе, если такой парень, как он – ну то естьне белый – предпочтет агитировать, а не воплощать?

Нет, он не хотел, чтобы в его жизни было что-то, кроме музыки.

Только Джунипер. Джунипер, думал он, сможет сосуществовать с музыкой. Думая о ней, он чувствовал то же, что во время игры на гитаре (плюс сексуальное влечение).

Понял бы его Том, думал Ксавьер? Гордился бы сыном?

– Ты псих, – сказал Джозеф. – Уверен, ты и сегодня встал в шесть, чтобы позаниматься.

– В пять тридцать.

– Ну я и говорю, псих.

Ксавьер мог бы ответить, что, если бы Джозеф больше репетировал, он мог бы тоже поступить в музыкальный колледж в другом штате, в новом, интересном мире, в котором каждый дорожный знак, каждая улица и торговый центр, каждая церковь, каждый большой дом и большой дуб не знакомы тебе, как собственное лицо в зеркале. Он мог бы сказать, что, просыпаясь рано, чувствуешь (хотя это могло быть неправдой) контроль над своей жизнью, над частью той силы, что правит миром. И к тому же Ксавьеру не нравилось спать допоздна. Не нравилось, как он себя чувствовал, проснувшись, скажем, в девять – словно полдня прошли зря, а он ничего не сделал, потерял время, которого не вернуть.

Его мать тоже вставала рано, и по утрам они сидели в кухне, смотрели, как светлеет небо, пили кофе и общались обо всем, что придет на ум. В последнее время темой все чаще становился старый дуб, то, сколько он протянет, и то, как Вэлери боится неизбежной гибели дерева.

Но в это утро они говорили о прощании со школой навсегда, и мама сказала: «Я слишком часто это говорю, но сегодня мне особенно хочется, чтобы твой отец был рядом».

«Мне тоже», – ответил Ксавьер, хотя, пока не услышал слова матери, вообще не вспоминал об отце.

Он старался думать о Томе не слишком часто – зачем бередить рану? Куда важнее сейчас сосредоточиться на настоящем, на том, чтобы добиться как можно большего. Терял ли он когда-нибудь над собой контроль? Конечно (см.Джунипер Уитман). Но с годами становилось легче, потому что он все ближе и ближе подбирался к своей цели.

Он хотел бы, чтобы папа был рядом. Но папы рядом не было. «Жизнь – та еще сука, – сказал ему дядя Кайл. – Если ты еще этого не понял, скоро поймешь. Мамы не могут всю жизнь защищать своих бесценных ангелочков».

Ксавьер понимал. По-своему.

Но ничего этого говорить Джозефу он не стал. Он сказал:

– Я встал на рассвете и увидел в саду четырех оленей. А ты что увидел, когда поднял свою ленивую задницу?

– Всех этих придурков – но ненадолго!

Школьники в последний раз собрались в зале. Мистер Хопкинс, преподававший английский, включая полный курс, посвященный Ф. Скотту Фицджеральду и его жене Зельде, не стал, как обычно, успокаивать класс, разбушевавшийся во время поздравлений. Зато он принес большой пакет с батончиками и маффинами и всех угощал.

Взяв апельсиново-клюквенный маффин, Ксавьер сказал «спасибо», и мистер Хопкинс – темнокожий мужчина, вынуждены добавить мы, потому что ни один белый учитель не сделал бы этого по ряду причин – наклонился и взъерошил волосы Ксавьера. Джозеф взял батончик. Ему мистер Хопкинс волосы не взъерошил.

– Подхалим, – сказал Джозеф Ксавьеру.

– Я тоже тебя люблю, бро.

– Да, кстати. Сегодня у Марко вечеринка. Мы должны туда пойти.

– Может быть, но утром мне на работу.

– И что это значит?

– Это значит, – сказал Ксавьер, разрывая упаковку маффина, – что я туда пойти не могу.

– Чувак, ну чо будет, если ты прогуляешь свою работу?

– Выйдет то, – ответил Ксавьер, – что я не смогу заплатить за учебу.

– Далан? Тебе не дадут стипендию?

– Дадут, но частичную.

– Твою мать. Учился бы тут.

Можно подумать, Ксавьер не рассматривал такой вариант. И Дашон, и троечник Джозеф поступили в местные колледжи, последний – поскольку выбрал своей специальностью связи с общественностью и к тому же его мать работала в приемной комиссии. Ксавьер любил Джозефа как брата, несмотря на его лень; Джозеф, для которого саксофон был, можно сказать, пятой конечностью, понимал и разделял страсть Ксавьера, ту страсть, что двигала музыкантами с времен костяных флейт и кожаных барабанов.

– А где? – спросил Ксавьер. – Тут никто не преподает классическую гитару.

– Ну и ладно. Не ишачить же на этот чертов колледж. Сняли бы квартиру, веселились бы сколько захотим.

– Ты будешь жить не в квартире, а в общежитии.

– Черт с ним. Зато ты будешь рядом. Клево же, когда он рядом? – спросил Джозеф у Андреа, девушки, сидевшей слева, и толкнул своей ногой ее ногу.

– Убери от меня свои лапы, – сказала она.

– Клево, если Зай останется тут, и мы будем тусить все вместе?

– Я не против, – Андреа улыбнулась Ксавьеру.

– Но этого не случится, – ответил Ксавьер.

Он не улыбнулся в ответ, даже не посмотрел на нее. Андреа была одной из двух девушек, с которыми он переспал этой осенью, и с тех пор она то и дело писала ему в надежде на продолжение. Он знал – от него ждут, что он будет прыгать на каждую доступную девчонку. Какой нормальный парень его возраста не обрадовался бы? Секс без обязательств, без ожиданий – на этом построена современная культура общения. Но, хотя это нравилось Андреа и всем его друзьям, Ксавьеру такой формат не подходил.

Ему, конечно, хотелось секса. Он был рад, он был ей благодарен. Но в то же время он чувствовал себя донельзя глупо, оказавшись в постели с голой девушкой, которую почти не знал и которую не хотел узнать получше. Были несколько минут физического желания, потом освобождение, а потом, когда они одевались, Андреа сказала: «Через двадцать минут я должна встретиться с друзьями. Увидимся в школе, хорошо?» И он ответил – хорошо, и она оставила его одного в спальне, наедине с лампой, мобильником и использованным презервативом, который он завернул в бумагу и выбросил в помойное ведро. Он ощущал странную пустоту. Нет, ему не хотелось большего от Андреа, ему просто хотелось… чего-то большего. Может быть, близости. Эмоций. Так ли глупо и старомодно – думать, что секс непременно связан с любовью?

Он попробовал с другой девушкой, просто из любопытства. Понять, таким же станет результат или иным. Эта девушка, Рэйчел, была не такой резкой, как Андреа, но все же секс не стал ничем иным, кроме как стыковкой частей тела. Было хорошо и в то же время плохо. Больше повторять опыт он не стал.

– Идешь сегодня к Марко? – спросила Андреа.

– Мы идем, – ответил за него Джозеф. Зазвенел последний звонок.

– Увидимся, – сказала Андреа.

– Увидитесь, – Джозеф подтолкнул Ксавьера локтем, глядя, как она уходит. Ксавьер закинул сумку через плечо и поднялся.

– Вот сами и увидитесь.

– Ты меня динамишь?

– Если вечеринка будет…

– Классная. Много чего будет, – пообещал Джозеф. Они вышли в коридор и влились в толпу выпускников. – Ты из-за той девчонки, что ли?

– Какой девчонки?

– Ну, этой твоей соседки из Блейкли. Дашон мне все рассказал.

– Что? Нет, дело не в этом. И… ее зовут Джунипер.

Глава 17

– Ну вот что, – сказала Вэлери в тот вечер Ксавьеру, когда они вместе шли от университета, где она работала, к парковке. – Я не хотела ничего об этом говорить, пока не знала всех деталей, но теперь я их знаю, и вот слушай: я обратилась к юристу и подала иск на фирму-застройщика и на Брэда Уитмана за то, что они убили наше дерево.

– Ты на такое способна? – изумился Ксавьер, тащивший, как и Вэлери, лоток с рассадой.

– Вполне. Гражданский иск, не уголовный. В тюрьму никого не посадят. Взыскание будет финансовым. Может быть, оно отучит этих людей от вредоносных методов строительства.

– Ты сказала – на Брэда, – заметил Ксавьер. – Как насчет его жены?

– Она ни при чем. Мы утверждаем, что Брэд и фирма-застройщик приняли неправильное решение.

– А они в курсе? Я имею в виду, Уитманы? – Ксавьер заволновался.

– Пока нет. Первый шаг – повестка, она придет им заказным письмом после того, как мой юрист решит все бумажные вопросы – думаю, через пару недель. Ты знаешь, что значит судебное уведомление? Вот это оно. Иногда его присылает лично судья, но здесь не тот случай.

Ксавьер остановился.

– Не понимаю, почему все зашло настолько далеко.

Вэлери изумленно посмотрела на сына.

– Ты серьезно? Ты что, не знаешь меня вот уже восемнадцать лет и семь недель? Ты в пять лет не торчал на моих лекциях, чтобы не ходить в детский сад? Мы должны бороться за правду, иначе ничего никогда не изменится.

– Ты говорила, что хочешь стать хорошей соседкой.

– Здесь нет ничего личного.

Ксавьер ухмыльнулся.

– Думаешь, Брэд Уитман не сочтет это личным оскорблением?

– Не понимаю, почемуты так волнуешься – тебя даже не будет здесь, когда мы станем улаживать вопрос. Это может занять месяцев шесть, а то и больше.

–Улаживать вопрос? – теперь он не на шутку встревожился. – Мама, это судебный процесс. Если бы ты хотела уладить вопрос, ты просто пошла бы и поговорила с ним.

– Да что ты говоришь? Попросила бы заплатить сто тысяч долларов и больше так не делать? И еще связаться с застройщиком и попросить заплатить еще четыреста?

– Что? Пятьсот тысяч долларов? Такую сумму ты хочешь получить?

– Ну да, – согласилась она, – звучит сурово. Но мой адвокат все рассчитал, и, когда объяснил свою логику, я согласилась. Или тебе напомнить, что колледж, который ты выбрал, стоит семьдесят тысяч долларовв год?

– Подожди-ка… ты сама убедила меня выбрать колледж мечты, а теперь обвиняешь?

– Я не это имела в виду.

– И к тому же моя стипендия…

– Покрывает половину расходов, я знаю. Но если что-то пойдет не так или им не понравится твой аттестат…

– Понравится.

– Надеюсь. Но всякое бывает. Может быть, выпадет очень трудный семестр, и… Я лишь хочу сказать, что не согласилась бы на это только из-за денег, но деньги могут радикально изменить следующие четыре года твоей жизни. Только подумай, насколько больше времени ты сможешь уделить музыке, если тебе не придется совмещать учебу с работой. Ты гарантированно получишь диплом, и никто из нас не влезет в долги. Можешь даже пойти в магистратуру.

Ксавьер молчал, и вид у него был печальный. Вэлери не могла не заметить – он о чем-то напряженно думает.

– В чем дело? – спросила она. – Что тебя так расстроило?

– Так, ничего, – он продолжил путь, и она тоже. – Все хорошо. Может, так даже лучше, если Уитманы станут нашими врагами.

– Врагами? Не драматизируй. Не станем мы никакими врагами. Когда Брэд Уитман поймет, какой вред причинила его выходка…

– То что? Позовет тебя на барбекю? Скажет – да, мой косяк, вот тебе чек, и давай забудем о плохом? – Ксавьер передразнил Брэда.

– Нет, но когда все всплывет…

– То есть ты им не скажешь?

– Так дела не делаются, – сказала Вэлери. Честно говоря, она просто не хотела открыто поговорить с Брэдом, не сомневаясь, что он очарует ее и убедит изменить решение, чего ей не хотелось. И к тому же она боялась оскорбить Джулию, пытаясь все объяснить. Пусть лучше, решила она, ситуация все скажет сама за себя. – Так вот, когда все всплывет, уверена, и он, и я будем вести себя как цивилизованные люди, и этого достаточно. У меня большой опыт общения с людьми, которые чувствуют только презрение ко мне, к моим решениям, к волнующим меня проблемам. Неважно, как ко мне начнет относиться Брэд Уитман. Важно, что я поступлю правильно.

– Я думал, вы с Джулией подружитесь.

– У меня хватает подруг, – сухо ответила Вэлери.

Они дошли до машины, молча загрузили рассаду. Молча поехали домой. Ксавьер сразу же закрылся в своей комнате, и Вэлери услышала, как он играет на гитаре, судя по звуку, «Хосе Марин Пласуэло», которую он сам купил за шесть тысяч долларов. Он играл произведение, над которым работал уже долгое время, «Астурия», испанскую мелодию восемнадцатого века, сложную и проникновенную, наполненную меланхолией и вместе с тем страстью. Очень подходившую под этот период жизни Ксавьера, подумала Вэлери. И очень подходившую его характеру. Слушая, она чувствовала гордость за сына, и страх, и грусть.

Через несколько недель он вырвется из-под ее крыла, отправится в большой мир. Когда он успел стать таким высоким, таким взрослым, таким далеким от мальчика, которого она могла усадить на колени, обнять и сказать, что все будет хорошо? В такие минуты она и сама в это верила. Но что хорошего, если она целые дни не будет ни видеть его, ни слышать?

О, проклятие материнства!

Позднее, когда Ксавьер собирался на вечеринку к своему приятелю Марко, Вэлери наконец поняла.

– Помнишь, мы говорили… – сказала она. – Что ты имел в виду, когда сказал, что лучше, если Уитманы станут нашими врагами? Почему так лучше?

– Да так, ерунда.

Она уперла руки в бока.

– Попробуй-ка еще раз.

– Ерунда. Мне нравится Джунипер, только и всего. Я думал… ну, не знаю. Я думал, может, мы там, ну, сходим куда-нибудь, если ее родители разрешат.

– Ты что, хочешьвстречатьсяс Джунипер Уитман? Но она же… Разве ты не видел фото с Бала Непорочности у них на каминной полке? Ксавьер Алстон-Холт, ты и двух секунд не должен думать об этой девушке.