Передо мною — трое: танкист, пулеметчик и стрелок. Они называют себя Таманцами. И по тому, как они произносят это слово, догадываюсь, что писать его надо непременно с большой буквы, не иначе.
Таманцы!
А ведь никто из этих троих не служил в дивизии в ту грозную пору, когда пришла к ней немеркнущая слава. Тем не менее всякий раз, когда при них называют имя Таманской Краснознаменной ордена Суворова имени М. И. Калинина дивизии, горделивое чувство вспыхивает в груди, светится в их глазах, готовое выплеснуться наружу в скупых, но полных мужественной любви словах. И это понятно: они, эти трое, так же, как и сотни их теперешних сослуживцев, приняли боевую эстафету от ветеранов и теперь достойно несут в своих умелых руках с тем, чтобы в свое время передать ее новому поколению воинов, которые придут им на смену и с таким же гордым правом назовут себя Таманцами.
Я долго смотрю в их лица, и кажется мне, что я где-то уже видел этих солдат — под Сталинградом, на Курской дуге, на Днепре или под Веной. До чего ж они похожи своей осанкой, всей своей подобранностью и этими исполненными решимости лицами на своих старших товарищей, коим выпало на долю штурмовать вражеские рубежи в кровопролитнейших сражениях!
Давайте же познакомимся с ними.
— Моя фамилия Паршин. Зовут — Николай Иванович. Родился в 1925 году в селе Костин-Отделец, Воронежской области. Отец, Иван Федорович Паршин, погиб на Днепре, старший брат, Василий, — инвалид Великой Отечественной войны. Я в армии с 1943 года. С 1947 года — сверхсрочник. Четырнадцать лет служу механиком-водителем танка. Вот, пожалуй, о себе и все…
Он умолкает, задумавшись. Темные глаза его еще больше потемнели, под острыми скулами шевельнулись желваки.
О чем вспомнил старшина Паршин?
— Может быть, о том, как дважды выпрыгивал из горящего танка? Или о том, как водил свою грозную машину в глубокий неприятельский тыл на разведку, за что и получил высокую награду — орден Славы III степени?
На его груди кроме ордена Славы есть еще одна награда, которой он гордится не меньше, чем наградой боевой, — нагрудный знак «Мастер вождения». Это — высший класс механика-водителя танка. Годы напряженного труда, неутомимой учебы — вот что скрывается за маленьким знаком, который едва заметен на просторной груди танкиста.
Кто из москвичей не любовался безукоризненно четким строем танковых колонн, в праздничные дни проходивших по Красной площади! Одиннадцать раз механик-водитель Николай Паршин вел свою машину мимо Мавзолея, мимо древних кремлевских стен, провожаемый восторженными взорами десятков тысяч людей, собравшихся на Красной площади. Но только немногие знают, каких усилий стоит это танкисту, особенно, конечно, механику-водителю. Сколько бессонных ночей проведет он, прежде чем восхитить нас своим высоким мастерством! Но парад есть все же парад. Куда труднее приходится танкисту на полях тактических учений…
Это было в сентябре прошлого года. Подразделение, в котором служит старшина Паршин, получило приказ о наступлении. Нужно было преодолеть не только сопротивление «противника», но и сто сорок километров пути при полном бездорожье — через леса, топи, многочисленные болота. При этом нельзя было открывать люки — члены экипажа большую часть времени находились в противогазах: учитывалось, что бой идет с применением оружия массового уничтожения, когда, нужно было думать и о противохимической защите, и о дегазации оружия, и о маскировке, и особенно конечно, и прежде всего — о стремительном движении вперед, и только вперед.
— Более суток непрерывно вел я свою машину, — рассказывает Паршин. — Внутри танка — жара нестерпимая, люки открывать нельзя. А мы, то-есть командир подразделения (мой танк одновременно является и танком командира подразделения), я, командир танка сержант Михаил Спицын, наводчик орудия рядовой Николай Кургузов (отличный, между прочим, стрелок — от него ни одна цель не укроется!), все мы в противогазах. А тут еще — качка, танк ведь подпрыгивает на ухабах, проваливается в разные ямы… Не скрою, порой казалось, что не выдержим, в глазах рябило, руки дрожали, пот лил ручьями, обмундирование было мокрое… Но остановиться нельзя было, приказ — вперед!.. Вот тут все мы по-настоящему поняли, почему наш командир Герой Советского Союза капитан Виктор Козлов так упорно налегает на физическую подготовку танкистов… Скажу вам честно, вот я не, раз был в настоящем бою во время войны, но такого напряжения мне еще ни разу не доводилось испытать, как вот на этих учениях. И все-таки мы выдержали — выдержали все и очень гордимся этим… Вы спрашиваете, что нам помогло? Я уже говорил о физической закалке. Она нас здорово выручила. Но это не все. Помогло нам еще чувство ответственности. Сам я член партии, остальные — комсомольцы…
Старшина смущенно умолк: видно, ему мало приходится рассказывать о себе. Человек огромного практического опыта, он привык показывать, а не рассказывать. Сейчас он очень волнуется:
— Вот посылают меня на Всеармейский слет отличников. Можно бы выступить там — ведь опыт у меня действительно есть: четырнадцать лет провел за рычагами танка, срок не малый! — да вот беда, не умею я говорить. Просто не знаю, о чем. На занятиях все получается как бы само собой, руки автоматически делают нужные движения, ты даже и не думаешь как. А тут нужно рассказать словами… Правда, иногда разговоришься, особенно когда вспомнишь бои с фашистами, фронтовых товарищей. Тут у меня есть очень хороший собеседник — командир наш. Ведь на финской войне он сам был сержантом, командиром танка. Там ему и дали звание Героя. Сам товарищ Жданов вручал Золотую Звезду… Выпадет свободный час, соберем вокруг себя молодых танкистов да и рассказываем им, как было на фронте. Этак-то часто бывает. Любят ребята наши беседы — сидят не шелохнувшись, ловят каждое слово… Да это ведь все в своем кругу, а тут на Всеармейском слете, сколько там народу-то будет! — восклицает Паршин, но вдруг говорит — А может, еще и выступлю..
У коренастого этого парня умные, спокойные глаза. Гимнастерка нарядная от различных знаков и значков — это знаки воинской доблести, проявленной сержантом Николаем Марьиным не на войне, а на учебном поле, в классе, на стрельбище, в физкультурном городке. Бывший слесарь из города Куйбышева, он в короткий срок стал отличным пулеметчиком. Один за другим появились на его груди знаки «Отличный пулеметчик».
«Вот кто будет моей сменой!» — подумал о нем бывший командир отделения младший сержант Мизернов и с той минуты стал все пристальнее приглядываться к этому неутомимому и добросовестному юноше. С не меньшим вниманием присматривался к Марьину и командир роты старший лейтенант Говоров: у него, оказывается, были свои планы…
Вскоре действительно Марьин был назначен командиром отделения, а немного позже — командиром пулеметного взвода.
Своим отделенным — сержанту Кравченко и младшему сержанту Примак — Марьин сказал коротко:
— Взвод наш должен быть лучшим в батальоне. Ясно?
— Ясно!
Для начала весь взвод стал комсомольским.
— Ну, а теперь-то мы просто обязаны быть первыми! — сказал своим солдатам сержант Марьин, а сам с тревогой глянул на рядового Ломаева.
Тот стоял бледный, потупив взор. Он совсем еще недавно перенес операцию и, очевидно, побаивался, что подведет товарищей, подведет весь пулеметный взвод. Занятия, стрельбы часто проходят ночью, после длительных и трудных маршей — хватит ли у нею сил?..
— Ничего, Ломаев, не горюй. Все будет хорошо. Вот увидите! — тихо говорит ему Марьин, и от его слов, от его ободряющей улыбки на душе молодого солдата делается покойней, взгляд его светлеет. И он отвечает так же тихо и взволнованно:
— Спасибо, товарищ сержант.
Теперь их можно было чаще видеть вдвоем — то в учебном классе, то в поле, на тренировке. Особенно трудно давалась Ломаеву стрельба из пулемета с помощью ночных приборов и осветительных ракет — да и вообще-то ведь это очень трудное дело! А вот сейчас Ломаев стреляет уже хорошо, а придет время — будет стрелять и отлично. Не ладилось у него и со строевой подготовкой, а поглядите сейчас — молодец молодцом шагает он в ротном строю. И все только потому, что вовремя заметили его слабости командир взвода, отделенный командир, солдаты-однополчане. Боевая нерушимая дружба — вот что прежде всего характеризует взвод сержанта Марьина.
Проходили дни, недели, месяцы. Слава о замечательных пулеметчиках росла, ширилась, она уже вышла за пределы дивизии. И вдруг в роту старшего лейтенанта Говорова пришла добрая весть: весь взвод сержанта Марьина награжден Грамотой ЦК ВЛКСМ, а сам Марьин за образцовое воспитание и обучение своих солдат получил денежное вознаграждение лично от командира полка.
— Как же вы этого добились? Расскажите подробнее. Ведь нелегко было?
— Нелегко. Это верно. — Марьин на минуту задумывается. — Вы приходите на наш слет. Может быть, я там смогу рассказать о наших делах подробнее. Между прочим, и у нас была одна большая неудача…
— А какая же?
— Да вот по гимнастике мы заняли первое место в батальоне. А по многоборью пол-очка не хватило, чтоб занять первое место в полку. Пришлось довольствоваться вторым… Скоро, впрочем, будет многоборье между взводами. Вот тогда постараемся взять свое!..
Передо мною он один, командир взвода. А мне почему-то хочется увидеть всех его подчиненных, этих славных пулеметчиков-таманцев. Они рисуются моему мысленному взору здоровыми, крепкими, с загорелыми лицами, обязательно белозубыми. И мне радостно, что у моей Отчизны есть такие славные солдаты. Мне хочется крепко-крепко пожать руку сержанта Марьина и от всего сердца сказать ему: «Спасибо, сержант!»
Что я в конце концов и делаю.
Стриженая круглая голова склонилась над книгой. Припухлые губы юноши шевелятся. Толстым пальцем он водит по строчкам — что-то читает по слогам. Рядом стоит сержант Михаил Мансуров, высокий, стройный, светловолосый, с большими голубыми глазами, с очень простым, открытым лицом. Ободряя молодого солдата, он говорит, положив руку на его плечо:
— Смелее, смелее, Панков! Как же это ты, дружище, грамотешке-то не научился, а?
— Так случилось уж, товарищ сержант…
— Знаю. Ну, беда поправимая. Вот возьми-ка почитай это. — И Мансуров подает солдату новую какую-то книгу с крупными буквами.
…Слушая Мансурова, не веришь, что этот вдумчивый, взвешивающий каждое свое слово, хорошо начитанный парень имеет всего четырехклассное образование, что свой нагрудный знак «Отличный стрелок» он получил уже в первый год службы в армии, что уже через полтора года он становится командиром отделения, и притом отличным командиром!
Так же как и сержант Марьин, Мансуров в свое время окончил ремесленное училище и стал столяром 4-го разряда. Очевидно, там, среди старых кадровых рабочих, он приобрел весьма ценное качество — любовь к труду, к непрерывному совершенствованию своего мастерства. О первых днях своей службы Мансуров говорит так:
— Не скрою, мне было завидно, когда на собраниях и вообще всюду в нашей роте называли имена отличников. Их ставили в пример всем. Думалось, а я-то что же, неужели не смогу?.. Был у нас в отделении сержант Горохов — отличник. И вообще очень отзывчивый человек. Вот к нему-то я и стал приглядываться, а потом набрался смелости и прямо попросил его помогать мне. Он, конечно, сразу же согласился. Ну и дело пошло! Целую зиму тренировался я владеть карабином, а потом и автоматом. Большую помощь оказывал мне и секретарь комсомольской организации сержант Звонков — парень грамотный, толковый и неутомимый. Через десять месяцев меня как отличника отпустили на побывку домой. А потом несколько раз фотографировали; мое фото не сходило с Доски отличников… Неудобно так говорить о себе — вроде как бы хвастаюсь… Вот вы спрашиваете, как я добился своих успехов. А секрета тут, вообще-то, говоря, никакого и нет. Главное — это дисциплинированность. Будешь исполнительным и внимательным — обязательно добьешься больших успехов… Ну, сейчас, правда, мне потруднее — не за себя одного отвечаю, а и за подчиненных. Много, к примеру сказать, пришлось нам потрудиться с Панковым — ни читать, ни писать не умел человек. А сейчас и читает, и пишет. Правда, не очень бойко, но все ж… Сейчас и он у нас выбивается в отличники. Прямо скажу, радостно служить, когда страна так заботится о тебе!
Танкист, пулеметчик, стрелок…
Великолепная доля — быть защитником социалистического Отечества. Надо гордиться этой долей и быть достойным ее.