Хороший день для настоящей свадьбы

— Извини, — говорит Синди, выходя в проход.

Ее голос низкий и хриплый, и я знаю, что она чувствует то же самое — чистую похоть. Даже для профессионала такая поездка может превратиться в гребаный кошмар. Я не смотрю ей вслед. Сжимаю челюсть и пытаюсь взять себя в руки. Когда в последний раз женщина так на меня воздействовала?

Никогда!

Я совершаю пару глубоких вдохов и обдумываю свои варианты. Отказаться от поездки под каким-нибудь благовидным предлогом, как бесхребетный трус или получить сделанную работу, сжав челюсти. Итак, мои возможности значительно сузились. К тому времени, когда Синди возвращается из дамской комнаты, ко мне возвращается самообладание.

Я слышу, как она напевает себе под нос, идя по проходу. Она садится на свое место, на этот раз делая все, чтобы не дотрагиваться до меня. Похоже, она тоже борется с влечением, возникшим между нами. Если она так же решительно настроена игнорировать бушующее в ней желание, как и я, то у меня появляется больше шансов не вести себя как неандерталец с ней.

Синди зевает, прикрыв рот рукой.

— На самом деле, в полете есть что-то особенное. Я всегда чувствую себя такой разморенной. Могу часами ехать на машине, автобусе или поезде, но в полете каждый раз начинаю засыпать. Наверное, сказывается перепад давления.

— У нас есть несколько часов до приземления. Ты можешь поспать? — Предлагаю я. — У меня целый портфель работы. Уверен, я смогу развлечь себя это время.

— Нет, я не хочу спать с открытым ртом перед тобой. — Она снова зевает, как только произносит эти слова, и мы оба смеемся.

— Вот что я тебе скажу. Я пойду в тот угол, а ты сможешь здесь поспать. А?

Она качает головой.

— Нет, я не хочу тебя беспокоить.

— Без проблем, — говорю я, вставая. Было бы хорошо оказаться подальше от нее. Она слишком меня отвлекает.

— Спасибо, что ты такой джентльмен.

Я киваю и отхожу, но ее выражение меня удивляет. Ни одна женщина никогда не называла меня джентльменом. Ни разу. Жесткий. Холодный. Бесчувственный. Ублюдок. Отчужденный. Бессердечный. Те слова, которые обычно бросают мне в лицо.

Я не решаюсь налить себе еще виски, предпочитая оставаться трезвым. Но мне хочется пить, я чувствую себя не слишком комфортно, сидя в замкнутом пространстве самолета. Поэтому иду к бару, наливаю себе кока-колу, добавляю немного льда и направляюсь к угловому креслу. Секунду стою, глядя на кресло, потом возвращаюсь к Синди. У меня до сих пор крутиться в мыслях, что она назвала меня…. Джентльмен?

Синди уже крепко спит со слегка открытым ртом.

Я не могу пошевелиться. Стою над ней и завороженно наблюдаю. Она выглядит, как ангел, ее длинные ресницы отбрасывают тень на гладкие щеки. Кожа такая чертовски мягкая, мне хочется прикоснуться к ней, к ее лицу, к ее телу.

Какого хрена я делаю?

А если она проснется и увидит, что я наблюдаю за ней спящей, то может испугаться, это чертовски не удобно. Я не хочу, чтобы Синди вдруг подумала, что я какой-то извращенец. Поэтому мгновенно отворачиваюсь и возвращаюсь в угловое кресло. Чувствуя себя при этом слегка потрясенным. То, что я с ней стал терять контроль, для меня необычайно. Я никогда не был таким.

Я открываю ноутбук. Работа. Работа — всегда ждет от меня ответов. По крайней мере, если я работаю, то должен сосредоточиться на том, что делаю. Я ввожу пароль. Мне нужно ответить на пришедшие электронные письма, поскольку в доме моей тети придется свести работу до минимума.

Синди тихонько шмыгает носом и ерзает в кресле, я невольно поднимаю голову, напряженно прислушиваясь, как человек, оказавшийся в джунглях, услышавший за собой звук сломанной ветки.

Сопротивляться ей будет трудно. Гораздо труднее, чем я себе представлял.

11. СИНДИ

Отчего-то я просыпаюсь и открываю глаза. Мне требуется секунда, чтобы вспомнить, где я нахожусь. Ах, да, в самолете Алекса, который держит курс в Россию. Я окончательно просыпаюсь, как только думаю об Алексе. Повернув голову, наблюдаю за ним, сидящем в угловом кресле, слегка хмурившимся, пока он печатает что-то в ноутбуке.

Должно быть, он почувствовал на себе мой взгляд, потому что поднимает глаза и смотрит на меня без улыбки. Я вытащила его из другого мира; в его глазах нет и следа голода/похоти, смотря как это называть. Он совершенно неприступен, выглядит жестким и отстраненным.

— Мне нужно отправить это письмо до посадки, прежде чем я выключу компьютер, — тихо говорит он.

— Конечно, — хриплю я и быстро отворачиваюсь. Честно говоря, испытываю настоящий шок, увидев его таким, понимая, что он именно такой со всем миром.

Я слышу, как он быстро стучит по клавиатуре, выпрямляюсь в кресле и достаю из сумочки пудреницу. Убедившись, что по подбородку не текут слюни, я захлопываю пудреницу. Поправляя сарафан, слышу, как он закрывает ноутбук.

Он садится в кресло напротив меня, спрашивая.

— Чувствуешь себя лучше после сна?

— Да, спасибо, — говорю я, вглядываясь в выражение его лица. Голод вернулся. Внезапно ощущаю неловкость. — Я что, храпела?

— Как взрослая свинья, — тянет он глубоким, ровным голосом.

Боже мой, этот человек называет меня «взрослой свиньей», и все же это звучит так, будто он занимается со мной любовью. Я чувствую, как шею и щеки опаляет жаром.

Алекс смеется.

— Шучу, — говорит он. — Ты спала как ангел.

Я прочищаю горло.

— Скоро мы приземлимся?

Он бросает взгляд на часы.

— Меньше чем через полчаса.

— Я проспала почти три часа? — Удивленно спрашиваю я.

— Ммм…

— А ты работал все это время?

— Три часа — не так уж много, — тихо говорит он.

В этот момент Глория входит к нам в салон, проверить правильно ли мы пристегнули ремни безопасности перед посадкой. Я быстро пристегиваю ремень безопасности и выглядываю в иллюминатор. Сейчас мы приземляемся, заходя на посадку над оживленным городом. Я вспоминаю, что Алекс говорил, что мы должны сделать остановку. Мы должны сделать остановку в аэропорту, таможня проверит наши документы, прежде чем опять поднимемся в небо, чтобы добраться до нашего конечного пункта назначения, где бы он не был.

Вскоре самолет плавно приземляется на летном поле. Через двадцать минут таможенник поднимается на борт, проверяет наши паспорта и летные документы капитана, затем уходит. Мы тут же взлетаем. Я собираюсь расстегнуть ремень безопасности.

— Если ты не собираешься передвигаться по салону, я бы не стал этого делать, — улыбается Алекс, кивая на мой ремень безопасности. — Меньше, чем через пятнадцать минут мы приземлимся.

— Сколько времени нам потребовалось бы, если бы мы ехали на машине из аэропорта? — Спрашиваю я, все же расстегнув ремень безопасности.

Алекс пожимает плечами.

— По крайней мере пару часов, особенно, если учесть вечерние пробки на дорогах.

Мы оставляем город позади. Я смотрю в иллюминатор и вижу сквозь тонкие, прозрачные облака, что мы летим вдоль красивой холмистой местности. Летние поля насыщены всеми оттенками зеленого, какие только можно себе представить.

Глория снова появляется в салоне, сообщая, что мы приземлимся через несколько минут в нашем конечном пункте назначения. Она снова проверяет наши ремни безопасности и уходит.

Я продолжаю смотреть в иллюминатор, наблюдая, как земля двигается навстречу нам. Здесь действительно потрясающе красиво. Вокруг не видно ни города, ни даже домов, я думаю, как красиво это место будет выглядеть зимой, укрытое белым одеялом из снега.

Не могу сдержать улыбку, меня охватывает возбуждение от предстоящего путешествия, как сказала бы моя мама — «Теперь я официально нахожусь в приключении».

Алекс выглядит совершенно равнодушным к прекрасному пейзажу. Он даже не пытается взглянуть в иллюминатор, чтобы лучше все разглядеть. Я с любопытством посматриваю на него, он вопросительно переводит на меня взгляд.

— Так красиво, — восхищенно говорю я. — Ты настолько пресыщен этим?

— Да, прекрасно, но я видел все это тысячу раз. Я здесь вырос.

— А, твои родители тоже здесь жили?

Его лицо на секунду омрачается, и я вдруг вспоминаю, что он ни разу не упоминал про своих родителей. Надеюсь, я не затронула ту тему, которая ему явно не нравится.

— Да. Мы все жили здесь вместе, когда я рос. Мои родители погибли, когда мне было четырнадцать... в результате аварии вертолета. Моя бабушка умерла вскоре после моего рождения, так что моя двоюродная бабушка — тетя всегда была для меня настоящей бабушкой, так по-русски для бабушки. Когда я оказался сиротой, она забрала меня к себе и вырастила.

— Прости, — шепчу я.

— Это было очень давно, — машинально отвечает он, словно тысячу раз повторял эту вежливую, избитую, бессмысленную фразу многим людям.

— И каково было здесь расти? — Спрашиваю я, пытаясь сменить тему.

— Идеально. — Он улыбается. — Вся эта земля, которую ты видишь сейчас, принадлежит моей тете, поэтому ты можешь догадаться, мы не испытывали недостатка в просторах. Мы, мои кузины и я, проводили все свое время на этой земле, в основном катаясь верхом.

— У вас были лошади? — С нетерпением спрашиваю я. — Лошади — мои любимые животные. Я полюбила их с тех пор, как увидела черную красавицу, но пони — это для богатых девушек, а мои родители были из рабочего класса и гордились этим. Мой отец работал на стройке и читал газету «Сан», а мать убирала дома, от нее постоянно исходил слабый запах отбеливателя и дезинфекции.

Алекс кивает.

— Да, прекрасные арабские лошади. Завтра я отведу тебя в конюшню, если ты захочешь на них посмотреть.

— О, я бы с удовольствием, — восклицаю я с нетерпением.

Он резко кивает подбородком в сторону иллюминатора.

— Смотри, вот он — Уинтер Хаус (Зимний Дом).

12. СИНДИ

Повернув голову, ахаю, как только вижу дом. Назвать это место домом, все равно что назвать Китай деревней. Он такой огромный и белый, но какие-то участки окрашены в светло-голубой цвет. Особняк выделяется на фоне зелени, сияет великолепием, напоминая сказку. И несмотря на свой громоздкий вид, он не кажется здесь неуместным. Особняк сливается с ландшафтом, будто вырос здесь вместе с великолепными высокими деревьями, стоящими вокруг.

— Ух ты! Твоя тетя живет здесь одна?

— Нет, — говорит Алекс. — Петра и Анастасия, мои кузины, живут с ней. Также Валерия, ее медсестра, ассистентка и компаньонка. На самом деле, она стала практически частью семьи. Большая часть дома больше не используется, но у моей тети есть целая команда домохозяек, которые держат его в хорошем состоянии. Дочь моей тети, Марина, и ее муж, Виктор, живут рядом, остаются у нее на ночь, если мои двоюродные сестры находятся в городе, поэтому с тетей всегда живут родственники. Они будут сегодня вечером присутствовать, желая познакомиться с тобой. Думаю, можно назвать это типа воссоединения семьи.

— О, ничего себе. Я никогда не запомню всех их по именам, — говорю я.

— Запомнишь. — Его губы саркастически кривятся. — Они из тех людей, которые производят... впечатление.

В животе у меня поселяется страх, который я быстро игнорирую. Я знаю, как обращаться с трудными клиентами. Я сама имела дело с пьяными мужчинами ростом и объемом, как Алекс, не испытывая страха. Уверена, что его семья не собирается причинять мне физическую боль, и я определенно смогу пережить несколько неприятных слов от грубых, неприятных людей, которых больше никогда не увижу после этой недели.

В конце концов, это стоит половины казино «Макао».

Мы приземляемся на взлетно-посадочной полосе, самолет останавливается, Глория появляется из служебного помещения, открыв главную дверь на выход. Древний старик в сером комбинезоне подкатывает к самолету маленький трап. Я снова перевожу взгляд в иллюминатор, прежде чем отстегнуть ремень безопасности и подняться с кресла.

Алекс галантно отступает, пропуская меня вперед. Когда мы выходим из салона, Глория желает нам приятного отдыха. Я дохожу до двери и на секунду останавливаюсь. Воздух умопомрачительно свежий по сравнению с Лондоном. Глубоко вздохнув, вдалеке вижу особняк, все мои страхи рассеиваются, сменяясь каким-то нервным возбуждением.

«Мама, тебе придется подождать, пока я не расскажу тебе все об этом приключении».

В глубине души надеясь, что Алекс окажется прав насчет предпочтений своей двоюродной бабушки в отношении жены для него, и она меня полюбит. Она — единственный человек, о котором он заботиться и хочет сделать счастливым, поэтому мне стоит приложить усилия и сосредоточиться, изобразив идеальную невесту для Алекса, которая бы ей понравилась.

Пока мы спускаемся по ступенькам, старик в комбинезоне полностью игнорирует меня, но благоговейно кивает Алексу. Я опускаю ногу на землю, чувствуя восхитительный прохладный ветерок. Поворачиваюсь к Алексу, он убирает пряди волос, упавших на лоб. Чувствую, как мой желудок слегка переворачивается от этого зрелища.

Температура воздуха напоминает вечернюю в Лондоне, отчего я испытываю успокоение, что правильно подготовила своей гардероб к поездке. Отбросив все попытки выяснить, какая именно погода будет в России, просто взяла с собой свою обычную одежду. И мысли о моей одежде привлекают мое внимание к разгрузке багажа, и переведя взгляд на грузовой отсек, замечаю, что древний старик в комбинезоне уже начал выгружать наши чемоданы.

Впереди нас поджидает длинная черная машина. Шофер в остроконечной фуражке, ждет у открытой пассажирской двери. Он вежливо кивает мне.

У меня такое чувство, что мне придется привыкнуть к тому, что в течение всего этого путешествия меня везде будут поджидать. Алекс из тех парней, у которых имеются водители в Лондоне, возможно и другой обслуживающий персонал, и если я буду реагировать, будто для меня все это в новинку, то его тетя сразу поймет, что все это обман. Алекс кладет руку мне на поясницу, направляя к поджидающей машине.

Он улыбается, глядя на меня сверху вниз.

— Время начаться шоу, детка.

Это проявление внимания с его стороны настолько чужда мне, что я смеюсь. Но как только смех затихает, мне становится невозможным сосредоточиться ни на чем другом, кроме как на его руке у меня на спине. Мне вдруг хочется, чтобы мое платье не образовывало барьер между нами. Я хочу почувствовать его руку на своей обнаженной коже. Отгоняю эту мысль, когда мы подходим к машине.

Алекс помогает мне сесть в ближайшую открытую к нам дверь машины, сам обходит машину с другой стороны. Я благодарно улыбаюсь шоферу, залезая в салон. Алекс садится рядом со мной, водитель закрывает мою дверь. Я чувствую опасный жар от тела Алекса. Не знаю, чувствует ли он то же, что и я, но он начинает нетерпеливо постукивать пальцами по кожаному сиденью, пока водитель не садится вперед, и мы не трогаемся в сторону дома.

Я наблюдаю за домом через окно, мы приближаемся, он насколько величественный и внушительный, напоминает мне чем-то Букингемский дворец. И от этого открытия испытываю настоящее чувство паники. Хорошо говорить, что это приключение, но как, черт возьми, я смогу убедить человека, который живет в таком доме, что я достаточно хороша для ее внучатого племянника? Я смотрела по телевизору передачу о сложном протоколе за обеденным столом в высшем обществе. Не знание и неправильное использование столовых приборов, а также всего этикета может запросто превратить вас в нецивилизованного аутсайдера. На самом деле, есть тысячи безобидных вещей, о которые вы можете споткнуться в таком обществе, потому что не знаете всех нюансов.

— Эй, — зовет меня Алекс.

Он проводит пальцами по моей руке, и его прикосновение совсем меня не успокаивает. Я моргаю и смотрю на него.

— Расслабься, Синди, — говорит он. — Это всего лишь дом. Серьезно.

Я прикусываю нижнюю губу.

— Я обычная, нормальная девушка, Алекс. Твоя двоюродная бабушка не просто богата, она практически член королевской семьи, да?

Он качает головой и смеется, я не совсем понимаю над чем он смеется.

— Когда ты познакомишься с моей тетей, то поймешь, почему я смеюсь. Честно говоря, она самая приземленная женщина, которую ты когда-либо встречала. Она происходит из старого богатого рода, вот и все.

Я киваю, совсем неуспокоенная его словами. При этом напоминаю себе, что пробуду здесь всего неделю или две. За такое короткое время я смогу сделать все что угодно, в том числе притвориться, что вписываюсь в общество людей, которые явно только на шаг или два ниже русской королевской семьи.

Мы останавливаемся у подножия белых каменных ступеней с огромными свирепыми грифонами по обе стороны. Алекс выходит из машины, и, хотя я автоматически тянусь к ручке двери, но тут же сопротивляюсь своему желанию открыть дверь. Кто-то может наблюдать из окон, пришло время мне войти в образ.

Алекс одобрительно кивает, открывая мне дверцу, и я вылезаю из машины. Багажник машины уже открыт, и мужчина в красных брюках, белой рубашке и такой же красной жилетке начинает выгружать наш багаж.

— Пойдем, — говорит Алекс с хитрой улыбкой, протягивая мне руку.

13. СИНДИ

Я расправляю плечи, взяв его под руку, мысленно приготовившись к искрам электричества, которые пролетят между нами от его улыбки. Желудок восхитительно переворачивается. Одно можно сказать наверняка. Я не собираюсь притворяться, что между мной и Алексом возникло влечение. Даже слепой может почувствовать нашу химию.

Он ведет меня вверх по каменным ступеням, ступив на последнюю, я впервые вижу его семью. Две молодые женщины стоят бок о бок у входа в высокую синюю дверь. Одна из них примерно того же возраста, что и Алекс. У нее светлые волосы, почти белые, и пронзительные голубые глаза, которые смотрят на меня с пренебрежением сверху вниз. Другая выглядит немного моложе. С коротким черным бобом, и, хотя она полная внешне противоположность первой, смотрит она также надменно, тоже сверху вниз.

Вместо того, чтобы заставить меня нервничать еще больше, на самом деле, наоборот расслабляюсь. Я принимала вызов и от более крупных мужчин, чем эти двое, одна или две, похоже я буду даже наслаждаться поставленной передо мной задачей.

Девушки стоят немного в стороне от других двух женщин. Одной на вид чуть больше шестидесяти и выглядит она так, словно всю свою жизнь служила верно и самоотверженно. Я думаю, что это Валерия, другая — двоюродная бабушка Алекса. Она небольшого роста, но держится прямо и уверено, чувствуя свое место в этом мире. Хотя она опирается на бело-серебряную трость, поддерживая себя, но при этом уверенно делает шаг вперед. У нее такие же бурные серые глаза, как у Алекса, она смотрит на меня, и я вижу, что они яркие, внимательные, полны интеллекта. Она не оглядывает меня с головы до ног, а просто скользит по мне взглядом, быстро и эффективно изучая. Затем поворачивается к Алексу, выражение ее лица меняется на открытую радость. Ясно, что он для нее отрада для души.

Я отстраняюсь, не зная, как поступить, когда Алекс обнимает старуху и поднимает ее от земли. Ух ты! Я определенно не ожидала такого от него. Она беззаботно смеется. Потом что-то говорит по-русски, на что Алекс тут же замечает:

— На английском, пожалуйста.

Она поворачивает голову в мою сторону, все еще сияя от счастья.

— Ах да, конечно. Простите. Я сказала внуку, чтобы он немедленно поставил меня на землю и не выставлял дураком перед тобой.

У нее более сильный акцент, чем у Алекса, но она прекрасно говорит по-английски, и я рада, что между нами не будет языкового барьера.

— Я так рад тебя видеть, бабушка, — говорит Алекс и громко целует ее в обе щеки, прежде чем осторожно опустить на землю.

Она приглаживает свои седые волосы, ее глаза сверкают.

— Ты и вполовину не так рад, как я, Алекс. Ты всегда заставляешь солнце светить ярче, когда приезжаешь.

Я не могу не заметить, что молодые женщины слегка напрягаются во время этого обмена любезностями. Теперь они обе смотрят на меня, и в их глазах ясно читается враждебность.

— Синди, — говорит Алекс, тепло улыбаясь мне. — Это моя тетя, двоюродная бабушка. Бабушка, это Синди, моя невеста.

Тетя Алекса подходит ко мне. Секунду она внимательно сканирует меня, а затем тоже улыбается, и я чувствую, что первое испытание прошла.

— Ты сделал правильный выбор. Она красивая, — одобрительно говорит она Алексу.

Холодный, непостижимый человек, которого я застала за мошенничеством в казино, медленно улыбается ей. Теперь я понимаю, почему он так старался сделать ее счастливой. Он действительно ее очень сильно любит.

Его двоюродная бабушка поворачивается ко мне.

— Добро пожаловать в Уинтер Хаус, моя дорогая. Поскольку ты теперь почти член семьи, можешь называть меня бабушкой, как и все остальные.

Она протягивает ко мне свои тонкие руки, и я делаю шаг вперед, позволяя им сомкнуться вокруг себя. От нее пахнет сухими цветами, изысканным, но старомодным ароматом, который принадлежит другому миру. Я подавляю беспокойство в животе, обманывая эту прекрасную старушку. Ее любовь к Алексу такая искренняя и открытая. Я даю себе обещание не причинять ей боли. Она отпускает меня, и я тепло улыбаюсь ей.

— Так приятно наконец-то познакомиться с вами. Алекс так много рассказывал мне о вас, — говорю я.

— О, уверяю вас, это все ложь. — Смеется она.

Я чувствую, как рука Алекса мягко опускается мне на поясницу. Поднимаю без опаски на него глаза, и что-то вспыхивает между нами. Отчего мое сердце замирает. Он тоже это чувствует, потому что я вижу, как дергается нерв на его щеке, а потом он с улыбкой поворачивает меня к другой женщине.

— А эта замечательная женщина, моя дорогая, Валерия.

— Привет, — мягко приветствую я скромную женщину.

Она кивает в ответ. Выражение ее официальное, но в то же время в нем есть теплота и приветливость, и у меня складывается впечатление, что Алекс не выдумывал говоря, что Валерия почти член семьи.

— А эти две юные леди — мои кузины, — продолжает он. — Петра и Анастасия. — Он показывает на надменных сестер по очереди. Петра, блондинка, улыбается фальшивой улыбкой, что я чуть не смеюсь в ответ. Анастасия, по крайней мере, делает над собой усилие и одаривает меня более открытой улыбкой.

— Привет, — говорю я, слегка махнув рукой.

Я не получаю ответа и взмаха руки, но прежде чем момент может стать неловким, Алекс разворачивает меня к своей бабушке.

— Давайте зайдем внутрь, — говорит она с улыбкой. — Может, вы хотите освежиться перед ужином? Вы, должно быть, проголодались от путешествия.

— Я умираю с голоду, — признаюсь я.

Бабушка смеется.

— Хорошо. Каждый раз повар готовит такое количество еды, что можно накормить целую армию, когда приезжает Алекс.

Мы все разворачиваемся и заходим в особняк. Внутри по крайней мере на несколько градусов прохладнее. Должно быть, из-за серого в прожилках мрамора. Я поражена, глядя на высокие потолки, украшенные замысловатой лепниной и позолотой. Дом — настоящий дворец с мраморными статуями и массивными старыми картинами, написанные маслом, такие можно увидеть в музее или художественной галерее. Наши шаги эхом отдаются в огромном дворце.

— Вы, кажется, поражены, — замечает бабушка.

— О, простите. Но так красиво... — я замолкаю, когда кузины Алекса противно хихикают.

Бабушка бросает на них взгляд, и смех мгновенно прекращается. Она поворачивается ко мне, и я вижу игривый огонек в ее глазах.

— Вам стоило взглянуть на все величие еще до революции, — говорит она. — Многое вынесли отсюда. То же самое происходило при каждой революции. К счастью, мне нравится немного цвета и воздуха, поэтому скорее мне сделали одолжение, много чего конфисковав. В любом случае, мои комнаты вон там, я больше не поднимаюсь по лестнице. Я с нетерпением жду встречи с вами за ужином. — Отвернувшись от меня, она говорит: — Вэл, дорогая, не могла бы ты показать этим двоим их комнаты?

— Конечно, — отвечает Валерия.

— Не надо, бабушка, — смеется Алекс. — Я помню, как найти дорогу.

Бабушка улыбается.

— Совершенно верно, мой дорогой, совершенно верно. Я поселила вас с Синди в южном крыле. Там теплее в это время года, и у вас будет прекрасный вид на розовый сад. Ты в голубой комнате, а Синди рядом.

— Спасибо, бабушка, — говорит Алекс.

— Хорошо. — Она улыбается. — Ужин будет подан ровно в восемь. Тогда до встречи. Не опаздывайте.

Женщины удаляются, и мы с Алексом снова остаемся одни.

14. СИНДИ

Алекс берет меня за руку и ведет к широкой мраморной лестнице, украшенной с обеих сторон такими же свирепыми грифонами, как и снаружи.

— Твои предки любили грифонов, да?

— Грифоны — часть герба нашей семьи. Предполагается, что они олицетворяют мужество и отвагу.

Я следую за ним вверх по лестнице, радуясь, что нахожусь вдали от посторонних глаз, по правде говоря, наслаждаюсь покалыванием на своей коже руки, зажатой в большой, сильной руке Алекса. Если только... я отбрасываю эту. Мы добираемся до верха лестницы, и Алекс ведет меня по коридору, который по своему расположению полностью повторяет тот, что был внизу, останавливаемся перед дверью.

— Это твоя комната, — говорит он, отпуская мою руку, чтобы открыть дверь.

Мой чемодан уже внутри, аккуратно поставлен на стол. Комната большая и красивая. Я подхожу к окну, от вида захватывает дух. Насколько хватает глаз, видна зеленая трава и величественные старые деревья. Прямо под окном розарий, о котором говорила его бабушка. Он весь усыпан розами, довольно зрелищно. Мне нужно его сфотографироваться, чтобы потом показать маме.

— Здесь имеется ванная комната. Дверь слева. Справа — смежная дверь, ведущая в мою спальню. Я надеюсь, что ты не поддашься искушению пробраться ко мне среди ночи.

Он смеется, когда говорит это, я отрицательно качаю головой, показывая, что ни за что не буду делать что-то подобное, но думаю, мы оба знаем, что я хочу его. Искушение присутствует. Я, конечно, не буду предпринимать никаких действий. Это уж точно.

— Тогда я советую тебе распаковать вещи и привести себя в порядок, — официально говорит он. — Встретимся здесь в половине восьмого.

— Хорошо.

Он поворачивается и тянется к дверной ручке.

— Алекс? — Зову я.

Он снова разворачивается ко мне.

— Не думаю, что я понравилась твоим кузинам.

Он морщится.

— Я бы не стал об этом беспокоиться. Они никого особенно не любят. Даже друг друга. Но не беспокойся о них. Ты понравилась моей тете, я увидел это по ее глазам. А она — единственный человек, который имеет для меня значение.

Я улыбаюсь и киваю, он выходит из моей комнаты. Мысли о Петре и Анастасии мгновенно исчезают, как только я поворачиваюсь, чтобы получше разглядеть свою комнату без него, постоянно меня отвлекающей. Комната огромна, по крайней мере, в два раза больше моей спальни дома, а у меня большая спальня. В центре стоит чудесная кровать с балдахином. Постельное белье пепельно-белое с великолепным замысловатым старинным кружевом. Белая тюль каскадом спускается со столбов. Кровать, словно для сказочной принцессы. В детстве именно в такой кровати я представляла себе Спящую Красавицу, когда появился принц, чтобы разбудить ее своим поцелуем.

По обе стороны кровати стоят потрясающие синие прикроватные тумбочки. У одной стены большой белый с резьбой двойной шкаф и такой же комод с большим овальным зеркалом на нем. Стены белые с голубоватым оттенком, на деревянном полу, как мне кажется, лежит персидский ковер. Он занимает большую часть комнаты. Из комнаты ведут три двери. Та, что справа — в комнату Алекса, и я решительно отодвигаюсь от нее подальше, будто приближение к ней может соблазнить меня войти к нему.

Я открываю первую дверь слева и вижу огромную ванную комнату. Свободно стоящая, на когтистых ножках-лапах ванна занимает центральное место. В углу находится большая душевая кабина рядом с широкой раковиной. Туалет спрятан за небольшой перегородкой по пояс. Эта маленькая причудливая перегородка делает ванную комнату одновременно непривычной и чопорной, я улыбаюсь про себя, выходя из нее и направляясь к другой двери.

Ожидая увидеть за ней гардеробную, но была приятно удивлена, увидев великолепную удивительно современную гостиную. Белый кожаный диван, который выглядит мягким и удобным, стоит у стены напротив огромного телевизора с плоским экраном на стене. Стена напротив двери полностью заставлена полками, половина которых занята книгами, а другая половина-DVD и компакт-дисками. Я уверена, что даже, если проживу здесь год, то все равно не пересмотрю все эти фильмы и не перечитаю все эти книги. В углу стоит внушительная лестница на платформе с колесиками, вероятно, чтобы я смогла добраться до книг на верхних полках.

Я бросаю взгляд на часы. Я не хочу опоздать на ужин. Еще рано, и я решаю распаковать вещи и принять душ. Я хочу приберечь ванну до того момента, когда у меня будет время хорошенько в ней понежиться.

Я быстро распаковываю свои вещи и обнаруживаю шкаф, забитый вешалками для одежды. В комоде нахожу фен. Все лучше и лучше. После освежающего душа я возвращаюсь в спальню, одетая в пушистый халат, сушу волосы перед овальным зеркалом. Оно старое, и серебро с той стороны стекла потускнело от времени. Оно напоминает мне зеркало, которое было в спальне моей бабушки. После этого я накладываю макияж, а затем наступает трудная часть. Что мне надеть? Судя по тому, что персонал в этом особняке ходит в униформе, можно с уверенностью предположить, что это не будет обычный семейный ужин, куда люди могут заявиться в джинсах и футболке.

Явно что-то официальное…

Я не хочу в первый же вечер совершить оплошность. В конце концов, я останавливаюсь на верном выборе, выигрышным всегда. Черное коктейльное платье, не имеющим глубокого выреза, обычного стиля, даже для богатого воображения. Я надеваю черные туфли на каблуках и осматриваю себя в большое зеркало, висящее на дверце шкафа. Поворачиваюсь спиной, потом голову, чтобы увидеть себя со спины. Надеюсь, я поняла все правильно. Без сомнения, если ужин обычно проходит в более непринужденной обстановке, Алекс скажет мне, прежде чем мы спустимся вниз, и я быстро переоденусь во что-нибудь другое.

У меня есть еще десять минут до встречи с Алексом в коридоре, и я решаю позвонить Розе. Достаю телефон и просматриваю список контактов, нахожу ее. Она быстро отвечает на мой звонок, не здороваясь, сразу переходит к делу:

— Значит, ты все еще жива? — вместо приветствия говорит она.

— Почти, — смеюсь я.

— Рассказывай все. Как его тетя?

Я выплескиваю все подряд. О похожем на дворец особняке, о тете, которой кажется я понравилась, о кузинах, которых Роза мгновенно окрестила злыми сводными сестрами.

— Тот факт, что они кузины Алекса, а не его сводные сестры, тебя нисколько не смущает? — Со смехом интересуюсь я.

— Нисколько, точная характеристика важнее фактов, — беззаботно говорит она.

— Вообще-то я называю их Ледяными Сестрами.

— Сфотографируй их, когда они не видят и отправь мне, — властно требует она.

Я чуть из кожи не выпрыгиваю, когда слышу стук в дверь.

— Черт, мне надо идти, — бормочу я. — Буду держать вас в курсе. Ты расскажешь Стар и Рэйвен мои новости.

— Конечно. Развлекайся и не делай ничего такого, чего бы я не сделала, — говорит Роза с коварным смешком.

— Это многого не исключает, — говорю я, заканчивая разговор.

Я знаю, что Стар тут же напишет мне, как только Роза все ей сообщит, и мне совершенно не нужно, чтобы мой телефон дребезжал во время ужина. Оставив телефон на кровати, я иду открывать дверь.

15. СИНДИ

Алекс стоит передо мной в другом безумно дорогом костюме. Это почти несправедливо, как хорошо он выглядит в темном костюме. Я чувствую, как сердце замирает от одного взгляда на него. При других обстоятельствах я бы с удовольствием пропустила ужин и затащила бы его в свое логово. Но мой желудок не согласен, потому что он выбирает именно этот момент, чтобы громко заурчать.

Алекс смеется.

— Ну вот и ответ на мой вопрос, готова ли ты к ужину, — протягивает он. Его глаза на мгновение задерживаются на моей груди, а затем возвращаются к моему лицу. — Ты прекрасно выглядишь, Синди.

— Благодарю вас, сэр. — Я застенчиво улыбаюсь ему. При таком раскладе, можно легко войти в роль. — Ты и сам неплохо выглядишь.

— Уже разыгрываешь свою лучшую карту, — усмехается Алекс.

Я выгибаю бровь.

— Почему ты так думаешь?

— Понятия не имею. Как далеко ты хочешь зайти?

Если он думает, что я отступаю, то ему стоит еще раз подумать.

— Ну, тебе придется просто ждать и смотреть, не так ли?

Он улыбается коварной улыбкой.

— Да, придется. — Затем он предлагает мне руку. — Пойдем?

Я киваю, беру его под руку, и он ведет меня вниз по парадной лестнице. Мы идем по коридору, Алекс останавливается у двойных дверей, где стоит человек в униформе. Он почтительно открывает дверь и делает шаг назад, чтобы мы смогли войти. Оказавшись с большими потолками желтом зале для приемов, который имеется в любом прекрасном величественном особняке. Мы проходим дальше, через еще одну открытую дверь, и я вижу очень строгую, темно-красную столовую. Похоже, что все уже там, одетые в вечерние платья. Я посылаю тихую благодарность Богу, что правильно считала дресс-код.

— Синди, Алекс, — улыбается бабушка, когда дверь за нами бесшумно закрывается.

— Не надо вставать, бабушка, — говорит Алекс.

— Ерунда, — быстро отвечает бабушка, подходя к нам. — Все подумают, что я старая или что-нибудь.

Другие смеются, даже Петра. На бабушке белый кружевной топ и черная бархатная юбка. На шее у нее очень красивое ожерелье из жемчуга с голубым камнем. Она легонько целует меня в обе щеки.

— Мне нравится ваше ожерелье. Очень красивое, — интуитивно замечаю я.

Ее белые пальцы перебирают жемчуга, она изучает меня.

— Они принадлежали моей прабабушке и когда-нибудь будет принадлежать тебе.

Я чувствую, как Алекс напрягается рядом со мной. Забудь об Алексе, тревога в воздухе становится, действительно, ощутимой. Ясно, что никто в этой комнате, кроме бабушки, не желает такого исхода событий. От ответа меня спасает появление слуги с подносом, на котором стоят два напитка в хрустальных бокалах. Виски для Алекса и в высоком оранжевая жидкость, как я предполагаю, джин с апельсином для меня. Алекс, должно быть, заказал его заранее. Я беру свой бокал, он холодный.

— Присоединяйтесь к нам, — приглашает бабушка, когда Алекс берет свой напиток.

Алекс ведет меня к свободному дивану. Это единственный странный предмет в комнате, так как он обит тканью с матрешками.

Рядом с нами сидят Анастасия и Петра, а на диване напротив — мужчина и женщина, которых я не знаю.

— Синди, это моя дочь Марина и ее муж Виктор, — говорит бабушка, кивая на пару.

Я улыбаюсь и здороваюсь с ними, они оба улыбаются мне в ответ, но больше ничего не говорят. Они, конечно, не такие приветливые, как бабушка, но, по крайней мере, не такие холодные, как Ледяные Сестры.

— Это Синди, невеста Алекса, — радостно объявляет бабушка, и я снова чувствую укол вины за то, что обманываю эту старушку.

Но напоминаю себе, что мы делаем это только, чтобы сделать ее счастливой.

— Невеста? — Виктор ухмыляется Алексу. — Никогда не думал, что доживу до такого дня, когда ты остепенишься.

— Никогда раньше не встречал подходящей женщины, — говорит Алекс, поворачиваясь и с обожанием улыбаясь мне.

Господи, эта улыбка. Я с трудом сглатываю и отвечаю такой же улыбкой, по крайней мере, надеюсь, такой же обожающей улыбкой. Должно быть, мне она удалась, что-то мелькает в его глазах прежде, чем он поворачивается к остальным членам семьи.

Петра говорит что-то по-русски, Анастасия смеется. Я не понимаю, что она сказала, но ее родителя смотрят на нее с осуждением.

— Я уже просила тебя говорить на английском, пока у нас гостья, — строго выговаривает ей бабушка. Ясно, что замечание девушки тоже не понравилось.

— О, конечно. Прости, бабушка. Я забыла, что англичане могут говорить только на своем родном языке, поэтому все остальные должны учить его, — говорит Петра с невинной улыбкой, которая совсем не невинна.

— Петра, — огрызается бабушка.

— Все в порядке. — Я ободряюще улыбаюсь бабушке, прежде чем повернуться к Петре. — Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду. Что англичане не прилагают усилий, чтобы выучить другие языки. Это очень лениво с нашей стороны как нации, но наше оправдание заключается в том, что многие говорят достаточно хорошо по-английски, отчего становится возможным общение. Тем не менее, лично я говорю по-французски, по-испански, по-итальянски и почти достаточно неплохо по-немецки. На скольких языках ты говоришь? Поскольку ты, кажется, проявляешь к ним интерес.

Затем я улыбаюсь Петре такой же невинной улыбкой, какой была у нее.

— Только на русском и английском, — бормочет она, не глядя мне в глаза.

— О, — бормочу я, изображая удивление. — Ну что ж, я уверена, что этого достаточно, чтобы прожить. Как ты сказала, все учат английский, не так ли?

Лицо Петры приобретает непривлекательный оттенок красного, и она сердито смотрит на меня.

Бабушка прячет улыбку, я понимаю, что только что выиграла еще несколько очков... и я показала Алексу, что могу справиться с его семьей. Петра бормочет что-то еще по-русски, слишком тихо, чтобы бабушка могла ее расслышать. Я уверена, что это не комплимент.

— Пожалуйста, простите нашу дочь, — говорит мне Марина, неловко поглядывая на бабушку. — Она ведет себя с мало знакомыми людьми иногда неловко.

Я делаю глоток коктейля.

— О, пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Я уверена, что к концу недели мы станем друзьями, — спокойно вру я. Я не могу точно оценить Марину. Она извиняется за свою мать или искренне сожалеет о чудовищной грубости своей дочери?

Входит еще один слуга, кланяется и что-то говорит по-русски. Бабушка грациозно поднимается.

— Ужин подан. Виктор, ты проводишь меня?

Виктор быстро подходит к ней, и она кладет руку ему на сгиб локтя. Очевидно, что именно такую роль обычно исполнял Алекс. Я смотрю на Алекса и чувствую, как рука Алекса легонько касается моей поясницы. Он улыбается мне сверху вниз, и мне в голову приходит странная мысль.

Как было бы хорошо, если бы все это было по-настоящему?

Так же быстро, как эта мысль появляется, я отталкиваю ее. Он ведет меня за руку, мы направляемся в столовую внушительных размеров.

16. СИНДИ

Длинный большой стол накрыт дорогими серебряными приборами. Множеством столовых приборов, но я уже решила, что буду внимательно следить за тем, что делает Алекс. Меня усаживают между Виктором и бабушкой, Алекс напротив. Ледяные Сестры садятся рядом друг с другом, а Марина — рядом с Алексом. Я начинаю нервничать, потому что Алекса нет рядом, но поймав его взгляд, когда он подмигивает мне, внезапно осознаю, что смогу пережить этот ужин. Слуга почтительно наливает мне в бокал белое вино. Я благодарно улыбаюсь, а он, не дрогнув ни одним мускулом, кивает.

— Сегодня вечером мы будем есть британскую еду в честь приезда Синди, — объявляет бабушка.

— Отлично. Значит будет рыба с жареной картошкой и сочные пироги с говядиной, — хихикает Петра.

Все игнорируют ее, еще трое слуг входят в комнату, неся серебряные подносы, накрытые такими же крышками. Они выставляют их на стол, главный среди слуг торжественно объявляет: «Краб в горшочке с ноткой копченой паприки».

И все крышки поднимаются в один миг с военной точностью. Эффект сюрреализма. Я готова признать, что вернулась в далекое прошлое, в другую эпоху, когда очень богатые жили так, как живут короли и королевы.

Я опускаю глаза к крошечному серебряному горшочку с крабом и тонким хлебным палочкам на своей тарелке. Восхитительный запах наполняет мой нос, и в воздухе повисает первый вопрос:

— Как долго вы уже вместе? — Спрашивает Виктор.

Я тут же кладу в рот кусочек краба, чтобы ответил Алекс. Краб — божественный. Он тает во рту. Без сомнения, это лучший краб в горшочке, который я когда-либо пробовала.

— Четыре месяца, — улыбается Алекс. — Знаю, наша помолвка может показаться со стороны несколько поспешной, но, когда ты знаешь, что это твое, то ты знаешь. И теперь мы планируем немного повременить со свадьбой.

— Мне не кажется таким уж быстрым, — говорит Марина. — Пример Петра. Она познакомилась с Антоном в июле прошлого года, и к Рождеству они поженились.

Я проглатываю краб и удивленно смотрю на Петру.

— Так ты замужем?

— А чему ты удивляешься? — тут же заявляет она.

— Я хотела выразить комплимент. Ты выглядишь слишком молодой для замужества, — спокойно отвечаю я.

— Мой муж уехал по делам, — надменно сообщает она. — Не каждый может позволить взять себе отпуск, когда захочет.

— Да, уверена, что именно так говорят все бедные люди Африки, — отвечаю я, поддразнивая ее, готовая при этом ответить на ее замечание. Но она благоразумно держит рот на замке.

Слуги вносят дынный сорбет, чтобы освежить вкус.

— Где вы познакомились, Синди? — С любопытством спрашивает Марина.

Я рассказываю историю о супермаркете. К концу рассказа бабушка, кажется, настолько впечатленной, и Марина ей в унисон издает все нужные «охи и ахи», но Ледяные Сестры закатывают глаза, глядя друг другу и снова что-то бормочут по-русски.

Следующее блюдо.

— Жареный дикий голубь с кровяной колбасой и молодой свеклой, — объявляет главный официант, как только открываются все крышки одновременно.

Я никогда не ела голубей, потому что их люблю. Иногда я кормлю их ранним утром, когда возвращаюсь из казино. Их мясо темно-розовое. Кровяная колбаса нарезана маленькими кубиками, а свекла в форме овала. Красный соус изысканно разбросан в виде дорожки по блюду.

— Пюре готовят из сухих и купажированных цветов гибискуса, — объясняет бабушка.

Я понимаю глаза на Алекса. Он вопросительно поднимает брови. Потом перевожу на бабушку, а она смотрит на меня, ожидая моей реакции. Видно, она приложила немало усилий, чтобы утвердить меню сегодняшнего вечера. Поэтому стараюсь сдерживать себя, не поднимать шума. Отрезаю кусочек темно-розового мяса и кладу в рот. Сочный, с глубоким вкусом. Если бы я не знала, что это голубь, я бы сказала, что он прекрасно приготовлен и приправлен специями.

Бабушка наблюдает за мной, пока я жую, потом улыбается.

— На вкус похож на стейк из конины, а? — спрашивает она.

Господи Иисусе! Я перестаю жевать. Крошечный кусочек мяса внезапно застревает у меня во рту. Мне хочется его выплюнуть. Я понимаю, что не должна, поэтому заставляю себя проглотить. Чтобы ни было, я не должна обижать бабушку в мой первый ужин, находясь здесь. Поэтому киваю, заставляя себя улыбнуться, и машинально протягиваю руку к бокалу с вином.

Бабушка запрокидывает голову и смеется.

— Ну, и выражение у тебя на лице, — весело восклицает она. — Неужели ты подумала, что я могу тебе предложить конину, поскольку у нас имеются лошади, которых мы очень любим. Прости, я просто решила немного подшутить.

Я смеюсь ей в ответ, радуясь, что это была шутка. Черт побери, мне нравится эта старушка. Мне нравится ее чувство юмора.

— Бабушка, веди себя прилично, — упрекает ее Алекс, хотя сам тоже смеется на ее замечание.

— Да ладно тебе, Алекс, я уже стара и имею право чем-то себя развлечь.

— Ты проделывала то же самое, когда еще не была старой, — сухо заявляет Алекс.

— Да, скорее всего так и было. Итак, вы заявили, что не собираетесь торопиться по поводу свадьбы. И насколько? Я бы предпочла увидеть вашу свадьбу, может правнука или двух, прежде чем умру.

На этот раз бабушка не смеется, озвучивая свой вопрос. На этот раз она говорит вполне серьезно. Я встречаюсь с взглядом Алекса, и на долю секунды улавливаю выражение ужаса, которое отражается в его глазах. При этом чувствуя, как начинает пылать мое лицо. Честно, я ненавижу, что бабушке не удастся увидеть ничего из этого. Она кажется мне по-настоящему милой старой леди, и я вижу ее привязанность к Алексу. Мы обманываем ее, и мне кажется это несправедливым. И он тоже понимает это.

— Типичная реакция холостяка, Алекс, — цинично заявляет Виктор. Должно быть, он тоже заметил ужас в глазах моего босса.

Алекс одаривает Виктора сострадательной улыбкой, затем поворачивается к бабушке.

— Мы вместе всего четыре месяца, бабушка. Я знаю, что по сравнению с Петрой, это слишком мало, но нам хотелось бы сделать все правильно. Мы хотели бы по-настоящему узнать лучше друг друга, прежде чем жениться.

Бабушка покорно кивает головой, хотя выглядит явно очень разочарованной.

— Я понимаю, Алекс. — Она поворачивает голову ко мне, ее глаза блестят. — Только не выжидай слишком долго, думаю, Синди может надоесть ждать, и она найдет кого-нибудь другого, более резвого.

Я смеюсь над ее замечанием, отрицательно качая головой.

— О, у другого нет никаких шансов. Алекс — единственный.

На ее слова послышалось еще одно бормотание по-русски от одной из Ледяных Сестер. Я не поняла какой именно, честно говоря, мне было все равно. Я перемолола их замечания, этих маленьких избалованных задниц. Но сейчас я сожалела, что не понимала по-русски. Мне было бы не плохо понимать, что они говорят, чтобы потом просто невзначай, случайно отпустить комментарии на их языке, тем самым дать им понять, что я понимаю все, что они говорят обо мне. Но разговор течет дальше и переходит на более непринужденные темы — состояние мировой экономики. Я пытаюсь насладиться диким голубем, постоянно убеждая себя, что это не один из моих голубей. Мои голуби находятся в безопасности в Англии.

А потом бабушка вдруг спрашивает:

— Мне кажется, стоит дать тебе выбор в десерте. Ты можешь заказать «Итон Месс», либо традиционный русский десерт под названием «Чак-чак»». Готовое тесто, покрытое медом.

— «Чак-чак» звучит восхитительно, — решительно заявляю я.

Бабушка улыбается.

— Ты не пожалеешь о своем решении. Наш шеф-повар настоящий спец в его приготовлении. Мы едим этот десерт по случаю торжеств, мне показалось уместным, что сегодня за ужином мы должны отпраздновать некое событие — мой мальчик, наконец, нашел женщину, которая готова смириться с его плохими привычками.

— У Алекса есть дурные привычки? Умоляю вас, расскажи мне об этом.

Отчего бабушка смеется, а Алекс отрицательно качает головой.

— Не советую тебе, бабушка, — предупреждает он со смехом. — Иначе, ты никогда не увидишь нашу свадьбу.

Передо мной появилась тарелка с несколькими маленькими прилипшими друг к другу шариками, сверху розовым шариком мороженого.

Я положила в рот ложку чак-чака, подумав, что это действительно классно, как и обещала бабушка.

— И как же Алекс решил сделать тебе предложение, Синди? — Вдруг спрашивает бабушка.

Я проглотила шарики, устремив на Алекса дерзкий взгляд.

— Мне кажется, он должен рассказать сам. То, что он придумал, в конце концов, было восхитительным.

Алекс бросает на меня снисходительный взгляд, но под этим взглядом скрывается тонкое предупреждение.

— Была наша трехмесячная годовщина, как мы стали встречаться. Я повел Синди в тот же самый итальянский ресторан, в котором у нас произошло наше первое свидание. Мне кажется, бабушка, ты даже не сможешь себе вообразить, что я начал нервничать, потому что глядя на меня, Синди постоянно спрашивала: «Все ли у меня в порядке?», или, возможно, что-то пошло не так. Я, как заведенный отвечал, что все хорошо, но она чувствовала, что это не так, поскольку весь вечер с ней был ужасно неуклюжим.

Он поднимает свой бокал с вином, делает глоток и смотрит на меня поверх края бокала, прежде чем продолжить. Я про себя надеюсь, что он не переусердствует, потому что не могу себе представить, чтобы он когда-нибудь нервничал с женщинами.

— Я разлил бокал с вином и, мне кажется, трижды уронил вилку на пол. И все же мне удалось, дождаться завершения нашего ужина, поскольку я знал, что в заключении ужина зазвучит песня, наша песня. Потом я взял Синди за руку и пригласил ее на танец. Если честно, она была в ужасе от моего приглашения.

Алекс переводит на меня глаза и улыбается.

— Ты помнишь, что испытала настоящий шок?

Восхищенная его рассказом, как и бабушка, я утвердительно киваю.

— Да, как же я могу это забыть?

Господи, куда он клонит? Я не могу точно сказать, но жажду так же услышать конец истории, как и все остальные. Мне кажется, что мои влюбленные глаза помогут убедить бабушку, что мы влюблены друг в друга, поэтому я ловлю каждое слово Алекса и буквально наслаждаюсь тем, когда он предлагает мне руку и сердце, ощущая всей душой насколько это прекрасно.

Алекс поворачивается к бабушке. Весь стол слушает, без сомнения шокированный, что Алекс может быть таким романтичным и сентиментальным. Даже Ледяные Сестры полностью поглощены его историей.

— Я сказал, как только мы вышли на танцпол, что нам должно быть напевать, что сейчас никто не танцует. Возможно, у всех собравшихся не было причин танцевать, но у нас явно была для этого причина. И я вывел Синди на середину танцпола ресторана. На ней было красивое шелковое розовое платье, она никогда не казалась мне такой прекрасной, как в тот момент. Я взял ее за руки, и мы стали танцевать. А когда песня закончилась, Синди уже смеялась. Она больше не выглядела смущенной и напряженной. Я опустился на одно колено и попросил ее быть моей невестой. Она ответила да, а как иначе?

Бабушка, похоже, пребывает в восторге от его истории. И я знаю почему. Даже у меня самой трепещет сердце от мысли, что мне сделали подобное предложение. Я почти чувствую свое смущение в тот момент, а затем радость. И я ловлю себя на мысли, что в этом признании проявляется для меня совсем новая сторона Алекса. Та сторона, возможно, не совсем темная сторона его.

— Ой, вы только взгляните на нее, — восклицает бабушка, хлопая в ладоши. — Она похоже, еще больше влюбилась в него, нежели раньше, хотя до этого выглядела так, будто вот-вот готова упасть в обморок.

Я улыбаюсь и опускаю глаза на свою пустую тарелку. Может, со стороны, я действительно выгляжу влюбленной, и даже, если я так и выгляжу, то не потому, что делаю вид, будто я влюблена. Я не играю. Алекс смотрит на меня и улыбается, я улыбаюсь ему в ответ, чувствуя, как начинают краснеть мои щеки.

— Ты заставляешь ее смущаться, — говорит Марина. — Оставь ее в покое, мам.

Бабушка смеется и качает головой.

— Она не краснеет от смущения. Это, на самом деле, прилив любви, — говорит бабушка.

Теперь я точно покраснела полностью. Я перевожу взгляд на Алекса, надеясь, чтобы он каким-то образом меня спасет, может что-нибудь ответит, что повернет разговор в другое русло, но. Но он просто смотрит на меня с улыбкой. Я не понимаю, улыбается ли он моему смущению, которое его забавляет или, что он счастлив тому, что я настолько убедительно играю свою роль.

Петра опять опускает какое-то замечание по-русски, и глаза всех присутствующих, наконец, переключается с меня на нее, так как бабушка в какой раз говорит ей общаться по-английски.

— Извини, — ласково произносит Петра. — Привычка.

На самом деле, я знаю, что это не так. Она специально говорит на языке, которого я не знаю, чтобы я почувствовала себя аутсайдером.

— Я спросила, не собираетесь ли вы оба устроить большую свадьбу? — спрашивает она по-английски.

— Нет, — тут же отвечаю я.

— Да, — одновременно со мной отвечает Алекс.

Черт побери! Я начинаю смеяться, чтобы скрыть неловкость.

— Думаю, нам еще многое предстоит обсудить по поводу наших планов, — замечаю я.

— Да, похоже, что все именно так, — замечает Петра, и в ее глазах появляется сомнение и интерес. Она смотрит на меня, как человек, который предполагает, что нашел код к сейфу, полному сокровищ.

Господи, да в чем ее проблема? Она ревнует, но к кому? Она ведь замужем, у нее есть своя семья. А Алекс — ей приходится двоюродным братом. И не похоже, что он ее бывшая любовь.

Алекс быстро переводит разговор на другую тему, задав Виктору вопрос, как продвигается его работа. Виктор рассказывает о новом проекте, над которым работает, и пока я потягиваю кофе, который материализовался передо мной из ниоткуда, я немного расслабляюсь. Итак, допрос спал с меня и Алекса, и с нашего воображаемого романа, по крайней мере, на какое-то время. Я удивляюсь про себя, что даже не заметила, как передо мной появился кофе. Интересно, привыкну ли я когда-нибудь, что меня обслуживают подобным образом?

Как только все выпивают кофе, бабушка одаривает нас с Алексом снисходительной, любящей улыбкой.

— Вы оба, должно быть, устали после сегодняшнего путешествия. Почему бы нам не закончить? Завтра у нас будет достаточно времени, чтобы наверстать упущенное и поближе познакомиться с Синди.

Я киваю, так как радуюсь предлогу ускользнуть, поскольку скорее всего не смогу сейчас ответить ни на один ее вопрос.

— Алекс, Петра, Анастасия, — обращается бабушка. — Проводите Марину и Виктора. Я немного устала. Пожалуй, я пойду спать.

Бабушка явно здесь главная, и довольно забавно наблюдать, как все начинают выполнять ее повеления. Виктор и Марина вскакивают на ноги. Алекс тоже поднимается, и даже Петра с Анастасией без возражений.

— Я провожу тебя в твою спальню, — предлагает Алекс.

— Ах, нет. Ты останешься с Синди.

— Нет, нет, — быстро вставляю я. — Я подожду тебя здесь, Алекс.

Виктор и Марина прощаются со мной. Я остаюсь на месте, наслаждаясь моментом тишины, остальные выходят из столовой. Я так и не поняла, нравлюсь ли Виктору и Марине. Они не проявляют открытой враждебности ко мне, но их, словно окружает невидимая стена. Может, это и нормально. Возможно, нужно выждать время, и они узнают меня. Но я не могу сказать то же самое о Петре и Анастасии. Они явно не фанаты моего фан-клуба, хотя меня это вполне устраивает. Главное, чтобы бабушка была счастлива, пока я делаю свою работу.

Через пару минут дверь в столовую открывается, появляются Петра с Анастасией.

— Алекс все еще провожает бабушку, поэтому мы пришли составить тебе компанию, — говорит Петра. Ее сладкая улыбка витает на губах, пытаясь одурачить меня, и она бы смогла, если бы не была такой стервой весь вечер.

Я молча, улыбаюсь ей.

— Как это мило, — отвечаю я, хотя моя улыбка настолько же фальшивая, как и ее.

— Ты остановилась в комнате, смежной с апартаментами Алекса? — спрашивает она, садясь напротив. Анастасия на секунду замирает, но все же усаживается рядом с ней.

Интересно, к чему весь этот разговор, но я молча киваю ей в ответ.

— Никто не останавливался в той комнате вот уже больше пятидесяти лет, — говорит Петра.

— По крайней мере, только на час или два, — со смехом добавляет Анастасия.

Ясно, что они желают, чтобы я спросила почему. Мне не хочется доставлять им такое удовольствие, играть на руку, но любопытство берет свое, мне интересно, что они задумали, и я решаю подыграть им:

— Почему я не могу в ней останавливаться? Там что, бродят привидения?

Анастасия смотрит на меня немного разочарованно. Они явно собирались сообщить мне, что в апартаментах, в которых я остановилась, обитает привидение, а я все испортила. Петра, сейчас видно, что она главарь Ледяных Сестер, не так легко впадает в разочарование.

— Да, — говорит она. — Бабушкина тетка. Она сошла с ума в той комнате и повесилась на простынях. Они заперли ее там. Это необходимо было сделать, чтобы обезопасить семью.

— Звучит так, что такое может произойти и в наше время, — соглашаюсь я, поддразнивая ее.

— Люди говорят, что ее дух все еще там, он воет и стонет, ищет выход.

— Но ведь сейчас дверь не заперта, верно? — Спрашиваю я, криво улыбаясь.

— Да, но ее дух обитает только в той комнате, где она умерла, — отвечает Петра.

— Точно, — медленно соглашаюсь я.

Я слышу шаги, эхом отдающиеся по коридору, направляющиеся к нам, в столовую.

— Будь осторожна. — Петра улыбается. — Нам бы очень не хотелось, чтобы ты вышла из той комнаты в смирительной рубашке.

Я уверена, что она будет счастлива этому. Но дверь в столовую открывается, на пороге появляется Алекс.

— Ты готова отправиться в свою комнату, Синди, или хочешь еще немного побыть здесь?

Меньше всего мне хочется проводить время с его кузинами. Я делаю вид, что зеваю, поэтому поднимаюсь.

— Пожалуй, мне пора спать. Спокойной ночи, дамы.

Петра и Анастасия желают мне спокойной ночи, и мы с Алексом направляемся к лестнице.

— О чем ты говорила с этими двумя, пока меня не было? Они выглядели, словно напроказничали в чем-то, когда я вошел, — говорит он.

Я решаюсь не сообщать ему о чем мы говорили. Очередной раз они попытались вывести меня из себя, мне кажется, что я достаточно ясно дала им понять, что меня такими историями испугать невозможно. Мне не хочется сообщать об их бреде Алексу, потому что тогда, я как бы куплюсь на все то дерьмо, что они мне лепетали про привидения, а это не так.

— Да так, ничего особенного, — отвечаю я. — Просто ничего не значащая болтовня, вот и все. Они очень пекутся о тебе, не так ли?

— Это один из твоих способов сказать мне, что они грубы и высокомерны, — заявляет Алекс со смешком.

Я смеюсь вместе с ним. Он тут же понял, что я пытаюсь его не напрягать ужасным поведением его кузины.

— Хотя они и пытались защитить нас. От бабушки, — замечает он.

— Может, тебе следует сказать им правду, — говорю я. — Они поймут, что ты хочешь сделать ее счастливой.

— Забей на это, — говорит Алекс, останавливаясь и хмуро глядя на меня сверху вниз. — На самом деле, они очень жесткие соперники и сделают все, чтобы очернить меня в глазах моей тети. Пообещай мне, что ты не поддашься их манипуляциям, и ни за что им ничего не расскажешь.

Я тут же отвечаю.

— Я не скажу ни слова, клянусь. Чем меньше я буду с ними общаться, тем лучше.

17. СИНДИ

Я внезапно просыпаюсь среди ночи. Вокруг очень темно, я не привыкла к такой густой темноте. Лондонское сити никогда не спит, и комната всегда освещается уличными фонарями или фарами автомобилей. Сразу я даже не понимаю, где нахожусь. А потом вспоминаю.

Алекс.

Бабушка.

Мне кажется, что я слышу стук за дверью. Должно быть, именно он и разбудил меня. Алекс? Нет. Конечно, Алекс не будет ломиться ко мне в комнату посреди ночи. Он обещал, что наше путешествие не будет включать секс, и я верю ему, что так и будет. К тому же наши комнаты соединяет смежная дверь. Зачем ему рисковать идти через коридор, чтобы быть замеченным кем-то, когда можно просто войти через нее?

Стук прекращается. Я напрягаю слух, тишина. Должно быть, мне померещилось или что-то приснилось ...

Я закрываю глаза и начинаю засыпать, но как только проваливаюсь в сон, слышу снова стук. Я тут же просыпаюсь, неподвижно застыв, даже задерживаю дыхание, стараясь не дышать, усиленно прислушиваясь. Это не просто постукивание. Больше напоминает скребущий звук, будто... уф... гвоздем царапают по дереву.

Я резко сажусь прислушиваясь. Сон, как рукой сняло, я превратилась вся в слух.

И я слышу шаги. Будто кто-то беспокойно ходит за моей дверью, туда и обратно по коридору. Или, думаю я с ледяным холодком, пробегающим по спине. Я моментально тяну руку в темноту, включая ночник.

Шаги мгновенно прекращаются.

Делая быстрые неглубокие вдохи, я выжидательно смотрю на дверь. Но ничего не происходит. Никакого движения. Ни звука. Вокруг тихо и неподвижно. Лондон никогда не бывает таким тихим. Я начинаю смеяться с явным облегчением, прерывая тишину. Я понимаю, что происходит. Должно быть, одна из Ледяных Сестер или обе за дверью разыгрывают меня, пытаясь напугать до полусмерти.

Я отрицательно качаю головой. Что, черт возьми, не так с ними? Они явно возненавидели меня еще до того, как я сюда приехала. Они ведут себя, как подростки. По-детски. Я бросаю взгляд на будильник. Ну и ну, только наступила полночь. Они умеют устраивать шоу. Я им это передам.

Ну, девочки, если вы хотите запугать меня, то это займет немного больше времени, чем вы ходите там назад и вперед, царапая стены. Я выключаю свет и жду. Шаги начинаются снова. Я должна признать, что царапать гвоздем по стене — это гениально. Даже зная, что это две злые сводные сестры, как их назвала Роза, не останавливает мурашек у меня на руках. Я прислушиваюсь еще несколько секунд, прежде чем откидываю легкое одеяло и тихо встаю. На цыпочках пересекаю комнату, надеясь, что половицы не заскрипят. Они и не скрипят.

Я добираюсь до двери, не издавая ни звука.

Почти уже рыдаю от смеха, представляя их лица, когда я распахну дверь. Интересно, под каким предлогам они будут передо мной оправдываться, когда я застукаю их бродящими взад-вперед перед моей дверью посреди ночи?

Одновременно я включаю свет и рывком открываю дверь. Но мне не удалось застукать Ледяных Сестер на месте преступления, поэтому не получаю удовольствия шокировать их до глубины души.

В коридоре никого нет.

Я выхожу из своей комнаты и смотрю вверх-вниз по коридору, но не видно ни колышущейся шторы, ни открытой двери, намекающей, что здесь кто-то был. Это невозможно: я слышала шаги до того момента, как открыла дверь. Я хмурюсь. Должно быть разумное объяснение всему этому, и я докопаюсь до сути.

Возвращаюсь в свою комнату, закрываю дверь, выключаю свет и иду к кровати. И когда уже наполовину пересекла комнату, снова слышу шаги. Но сейчас они внутри комнаты. Они кажутся так близко позади меня, что я не могу избавиться от ощущения, словно в любой момент ледяная рука протянется ко мне и сожмет пальцы на моей шеи. Я бросаюсь к прикроватной лампе, включаю и оглядываюсь вокруг, но, конечно же, никого нет. Ни одно привидение не тянется ко мне. Все по-прежнему. За исключением внутреннего беспокойства. Каждая клеточка моего тела находится в состоянии повышенной готовности.

Сердце бешено колотится в груди. Оно стучит так сильно, что Алекс, должен слышать его стук сквозь стены. Я смотрю на его дверь. Там ни звука или света, идущего из-под двери. Я пытаюсь успокоить себя, говоря, что это все нелепо. Мне не нужно, чтобы он меня успокаивал. Я в порядке. Я — крепкий орешек. Просто позволила глупой истории Ледяных Сестер проникнуть к себе в мысли и воображаю всякую ерунду.

Нет, мне ничего не казалось. Я не придумывала себе шагов за дверью, царапающих гвоздей по стенам. Я не сумасшедшая. Возможно, это просто шум, который свойственен старым домам. Я слышала об этом, но никогда раньше не жила в таком старом доме. Возможно, это трубы или скрипящие половицы пола, когда дом остывает или что-то еще. Моя бабушка называла эти звуки — звуками оседания старого дома. Она знала, о чем говорила. В молодости она работала горничной в старинном величественном особняке.

Я снова ложусь в постель и натягиваю на себя одеяло. Тело холодное, я замерзла. Я лежу с широко открытыми глазами, прислушиваясь. Наконец, когда устанавливается тишина, я выключаю свет и закрываю глаза. Ни звука. Возможно, я все-таки себе все это представила. Я уже на три четверти погружаюсь в сон, когда слышу детский плач.

Плачет ребенок? Что за чертовщина?

У Петры есть ребенок? Может, очень богатые люди не приносят своих детей на ужин, но наверняка кто-нибудь упомянул бы об этом, если бы у нее был ребенок. Снова раздается плач, тихий скулящий звук, и я вдруг понимаю, что он доносится из ванной.

Теперь я понимаю, что это не мое воображение. В моей ванной не может быть никакого ребенка. И призрак сумасшедшей старухи не стал бы рыдать, как ребенок.

Я включаю свет и вскакиваю с кровати. Бросаюсь в ванную, конечно же, там никого нет. Я оглядываюсь вокруг. Скорее всего это ветер, завывает в трубах. Иногда ветер похож на вой волка. Насколько мне известно, завывание ветра в трубах никогда не похоже на плач ребенка. Я хожу в туалет и спускаю воду. Звук льющейся воды успокаивает. Все дело в трубах. Конечно, все дело в трубах.

Я игнорирую голос в своей голове, который говорит мне, что в этом доме, действительно, водятся привидения.

18. СИНДИ

Я засыпаю, когда над горизонтом поднимается рассвет и сквозь небольшую щель в занавесках просачивается молочно-белый свет. Солнце уже высоко в небе, когда я просыпаюсь, хотя еще только восемь часов. Я вздрагиваю, вспоминая прошлую ночь: царапанье, шаги, плач ребенка. В солнечное утро это кажется таким нелепым. Я отодвигаю события прошлой ночи на задний план. Понимая, что всему должно быть рациональное объяснение, и я доберусь до сути, но сейчас не позволю ночным событиям испортить мне день.

Встав с кровати, я подхожу к высокому окну, отдергиваю шторы, смотрю на прекрасный сад. Насколько я могу видеть вдаль все зеленое. Красиво. Просто вот так смотреть на такую бесконечную, нетронутую красоту.

Я никогда не считала себя деревенской девушкой. Всегда была городской. Даже каникулы, когда я был моложе, проводила или в городе, или на пляже. Но стоя перед окном, чувствую, что такой и должна быть жизнь. А не никчемная крысиная городская гонка. И глядя на всю эту красоту, я не ощущаю себя изолированной, как всегда, предполагала, в доме среди таких зеленых просторов. Я чувствую себя удивительно живой и полной сил, чтобы выйти в эту местность и исследовать ее.

Не знаю, что запланировано у нас на сегодня, но Алекс говорил, что покажет мне конюшни. Я думаю об этом, когда одеваюсь. У меня нет с собой бриджей или сапог для верховой езды, но я выбираю черные леггинсы и длинную лимонного цвета тунику. Заканчиваю свой наряд туфлями на плоской подошве. Сидя на кровати, заплетаю волосы во французскую косу. Когда готова, смотрюсь на себя в зеркало. Хотя я не совсем похожа на деревенскую девушку, но мой наряд не кричит, что я городская девушка.

Я думаю, может постучать Алексу, но решаю не делать этого. Я бы хотела побродить самостоятельно по округе. Спускаясь по лестнице, я стараюсь сохранять спокойствие и невозмутимость, если вдруг встречу Ледяных Сестер. Я заглядываю в столовую, но там никого нет, кроме человека в униформе, который полирует серебро.

Он кладет серебряную вилку и тряпку, отвешивает мне поклон и говорит с сильным акцентом:

— Доброе утро, мисс Форрестер.

— Доброе утро, — отвечаю я с улыбкой, кивая.

Он не улыбается в ответ, но показывает мне рукой следовать за ним.

— Пойдемте, пожалуйста. Я вам покажу.

Не дожидаясь, пока я последую за ним, он выходит из столовой через другую дверь, чем та, в которую я пришла. Очевидно, ему было приказано отвести меня к остальным. Он ведет меня через музыкальный салон, здесь стоит сверкающий рояль, а затем вниз по другому короткому коридору. Дойдя до конца, он с размаху распахивает дверь, жестом приглашая войти.

— Спасибо, — говорю я с улыбкой.

Вхожу через высокую открытую дверь и с радостной улыбкой оказываюсь в огромной солнечной оранжереи, заполненной мягкими подушками, изящными металлическими стульями и такими же столами. Как только я появляюсь, Алекс поднимается со стула. Он что-то говорит слуге по-русски, тот вежливо кивает, закрывает двойные двери и оставляет нас одних.

— Доброе утро, — бодро говорю я.

— Ты хорошо спала?

— Не совсем, — отвечаю я, опускаясь на стул напротив него.

— Разве такая кровать не доставила тебе удовольствия?

Я небрежно машу рукой.

— Я не привыкла к завыванию в трубах в старых домах.

Алекс снова опускается на стул.

— Завывание труб? Тебя беспокоили трубы?

— Да, и плач ребенка.

Одна бровь выгибается дугой.

— Что?

— В доме разве нет ребенка?

Он странно смотрит на меня.

— Насколько мне известно, нет.

— Все это странно, потому что я могу поклясться, что слышала плач ребенка прошлой ночью.

Он потирает подбородок.

— Я никогда ничего подобного не слышал, но некоторые люди говорят, что старые дома пугают их звуками скрипящих половиц, когда они остывают, и старых труб, стонущих и плачущих. Наверное, именно это ты и слышала.

Мне хотелось, чтобы он рассказал мне о ребенке где-то в доме и о том, как звук отдается эхом и разносится по старым домам, но мне кажется, что его история более правдоподобная, что трубы издают подобные звуки, чем мысль о том, что в моей ванной комнате есть ребенок-призрак. Кроме всего прочего, Ледяные Сестры не удержались бы упомянуть о ребенке-призраке, раз уж сказали о призраке сумасшедшей тети.

— О. А... а где же все остальные? — Спрашиваю я, чтобы сменить тему разговора.

— Бабушка больше не спускается к завтраку. Вообще-то она обычно не покидает своих покоев раньше полудня. Я понятия не имею, где мои кузины, но у меня сложилось такое впечатление, что ты предпочитаешь поменьше сталкиваться с ними, — говорит он с кривой улыбкой.

Я энергично киваю.

Алекс жестом указывает на боковой столик, на котором накрыт завтрак, достойный короля. Там есть круассаны, грейпфрут, йогурт, мюсли, тосты, джем, мед и почти все ягоды, которые только можно себе представить. В подогреваемых тарелках — бекон, сосиски и пышная яичница-болтунья.

— Я могу попросить повара приготовить тебе то, что ты хочешь, — предлагает он.

— Этого более чем достаточно, — заверяю я его. — Но для начала нужно кофе.

— Позволь мне, — говорит он, вставая прежде, чем я успеваю подняться.

Я смотрю, как он идет через комнату к тележке, которую я не заметила. На тележке стоит кофейник со свежим кофе и чаем, а также рядком молочник, сахарница и сиропы.

— Как в отеле, — смеюсь я, когда Алекс наливает мне кофе.

— Точно. Бабушка гордится тем, что она хорошая хозяйка. Она считает, что ее гости должны чувствовать себя как дома. Сливки и сахар?

— Да, пожалуйста, — говорю я.

Он заканчивает наливать мне кофе, затем наливает себе черный. Темный и терпкий. Совсем как он. Здесь он мне видится совсем с другой стороны. Заботливый, почти нежный, особенно когда он находится рядом со своей двоюродной бабушкой. Я улыбаюсь про себя, вспоминая, как он подхватил ее в воздух вчера на крыльце, когда мы только приехали.

— Что? — интересуется он, поднося мне мою чашку.

Я отрицательно качаю головой.

— Я просто думаю, насколько ты здесь другой.

— Другой? — спрашивает он, приподняв бровь.

— Более милый, — поддразниваю я его.

Он коротко смеется.

— Не думаю, что с тобой слишком многие согласятся.

— Бабушка бы согласилась.

Он медленно улыбается.

— Она знает меня настоящего, но все равно любит.

Я делаю глоток кофе, наслаждаясь насыщенным вкусом, в котором так нуждаюсь по утрам. Поднимаю глаза и вижу, как Алекс с интересом наблюдает за мной.

В его глазах снова появляется голод. Однако он почти сразу же его скрывает.

— Ты ведь любишь кофе, правда?

— О Боже, да, — соглашаюсь я с неловким смешком. — Для меня это очень важно, если ты хочешь, чтобы я связала вместе предложение более чем из трех слов. — Избегая его взгляда, я быстро протыкаю ложкой половинку грейпфрута и кладу дольку в рот. Грейпфрут брызгает во рту терпким соком на язык.

— Сок? — Вежливо спрашивает Алекс. Как будто мы незнакомцы, что собственно и есть.

Я киваю, он наливает мне стакан из инкрустированного хрустального графина. Я благодарно улыбаюсь, сделав глоток. Сок ледяной и такой освежающий.

— Какие у нас планы на сегодня?

— Я хотел выполнить свое обещание и отвести на конюшню. Если ты, все еще хочешь посмотреть лошадей, — говорит Алекс.

— С удовольствием, — с энтузиазмом выпаливаю я.

— Отлично. Мы могли бы даже прокатиться до озера, — говорит он. Он смеется, когда видит ужас, отразившийся у меня на лице. — Что случилось? Разве ты не умеешь ездить верхом?

— Я несколько раз ездила верхом, когда была совсем маленькой. У меня была богатая подруга, у которой был пони, но это было очень давно. Не уверена, что у меня хватит смелости попробовать сейчас, — признаюсь я.

Алекс откидывает голову назад и смеется.

— Ты? Боишься ездить верхом? Синди Форрестер, либо ты просто скромничаешь, либо не знаешь себя.

Когда он так говорит, разве я могу отказаться? И если честно, я не боюсь ездить верхом. Мысль о том, чтобы снова сесть на лошадь после стольких лет, приводит меня в восторг.

— Дело в том, что мне может понадобиться несколько уроков, чтобы я вспомнила…

— Ты никогда не забудешь, как ездить верхом. Как только ты снова сядешь в седло, все вспомнишь. Ты можешь взять Никиту. Она очень спокойная.

— Хорошо, — соглашаюсь я со смехом. — Но не скачи галопом, оставляя меня позади.

— Ах, ты испортила мне все веселье, — насмешливо говорит Алекс.

И то, как он это говорит, заставляет появиться у меня в голове совершенно шальной мысли — мы оба голые и веселимся. Избегая его взгляда, я откладываю грейпфрут в сторону и прохожу к длинному столу. Кладу в тостер четыре ломтика хлеба. Затем беру пару сосисок, несколько ломтиков бекона, кладу их на свою тарелку. Когда тосты выпрыгивают вверх, я кладу их на тарелку и возвращаюсь к столу. И начинаю делать себе сэндвич для завтрака.

Сначала Алекс с интересом наблюдает за мной, пока я делаю сэндвич, потом пожимает плечами, забирает у меня с тарелки оставшиеся сосиски и бекон, сделав себе такой же сэндвич.

— Хорошо? — Спрашиваю я, с полным ртом.

— Очень хорошо, — соглашается он, его глаза полны удивления, а солнечный свет пробивается сквозь полуоткрытые жалюзи стеклянных стен.

19. СИНДИ

Прикончив наши сэндвичи, Алекс поднимается из-за стола.

— Ну что, ты готова? — спрашивает он.

— Да, — уверенно отвечаю я, хотя мне и мерещится, что кончится все тем, что я буду лежать в канаве со сломанной шеей.

Алекс открывает передо мной дверь, пропуская вперед. Как только я выхожу наружу, он кладет свою руку мне на плечо и останавливает.

— На самом деле, ничего не бойся.

Мне кажется, это не совсем верным. Думаю, мне есть чего бояться. Например, как начинает покалываться моя рука стоит ему до меня дотронуться. И как он удерживает мой взгляд своими такими темными и непроницаемыми глазами. И я знаю, если мы простоим так еще несколько минут, то я не смогу себя контролировать, обязательно протяну руку, коснусь его аристократического лица и притяну его за голову к себе.

Он убирает свою руку, и чары рассеиваются. Я прочищаю горло и прохожу мимо него на солнечный свет. Мой клитор пульсирует. О Боже, ну почему он такой привлекательный?

Алекс идет рядом со мной, и я надеюсь, что он спишет мои раскрасневшиеся щеки на свежий воздух и нервы. Это было бы намного лучше, чем он поймет почему я так раскраснелась, в своих мыслях я такая маленькая шлюха. Конюшня, наполненная сладко пахнущим сеном. И я с Алексом голые. И я скачу на нем.

Господи, Синди, прекрати это. Сейчас же, прекрати!

Я отпихиваю этот образ, хотя это и трудно, чем кажется на первый взгляд, и поворачиваюсь к Алексу, решив перестать быть такой идиоткой, но он вдруг говорит:

— Видишь домик на дереве? — спрашивает он, указывая на большое дерево вдалеке.

Я щурюсь на солнце, замечаю хижину и киваю.

— Там прошло мое детство. Я был ужасным тираном. Не пускал туда никого. Петре разрешил только один раз, потому что она сломала руку, и она просто умоляла бабушку, чтобы я разрешил ей залезть туда хотя бы один раз.

— Господи, что же ты там хранил? Порно? — Со смехом спрашиваю я.

— Конечно, нет, — презрительно отвечает он. — Я хранил там усохшие головы моих врагов.

Я снова смеюсь. Мне нравится эта версия Алекса. Солнце светит нам прямо в лицо, и я чувствую себя беззаботной и расслабленной.

— А Анастасия не хотела побывать в твоей хижине?

— Она была слишком маленькой, чтобы забираться так высоко. К тому времени, когда она подросла, чтобы быть допущенной туда, я уже перерос это.

— Как? Открыл для себя девушек или что-то в этом роде?

Он бросает на меня косой взгляд.

— Я нашел братву.

У меня глаза расширяются. Я представляю молодого Алекса, еще без татуировок, но худощавого и крепкого.

— Так ты действительно был в русской мафии?

— Был.

— Зачем тебе понадобилось это, когда у тебя есть…? — Я машу рукой в сторону потрясающего пейзажа и похожему на дворец дом.

Он пожимает плечами.

— Я жаждал чего-то большего. Нечто реальное. Я чувствовал себя так, словно всю свою жизнь ел глазурь на торте. Я хотел крови и кишок. Я искал в этом смысл.

— И ты его нашел?

Его взгляд устремлен на далекую точку на горизонте.

— Да.

Я прикрываю глаза рукой и смотрю на его жесткий профиль.

— Но ты же ушел из мафии?

Он поворачивает голову, смотрит на меня.

— Да.

— Почему? — С любопытством спрашиваю я.

— Я снова захотел глазури, — говорит он, когда мы подходим к концу дома и заворачиваем за угол. Длинная дорожка приводит нас в большой двор, с трех сторон окруженный конюшнями.

— Ух ты, — говорю я. — Здесь, наверное, пятьдесят лошадей.

— Пятьдесят семь, если точно, ты почти догадалась, — тихо говорит Алекс. — Моя тетя, когда была намного моложе, часто покупала лошадей. Было так много красивых лошадей со всего мира. Теперь у нее здесь всего несколько. Там Никита, на которой ты поедешь, Милан, на котором поеду я, и еще есть пара. Думаю, здесь всего шесть, если только она не купила новых после моего последнего визита.

Из одной конюшни появляется светловолосый парень с щеткой в руке. Он машет Алексу и что-то кричит, видно здоровается. Алекс отвечает ему по-русски, потом поворачивается ко мне.

— Мне нужно с ним быстро поговорить, он не говорит по-английски, так что, пожалуйста, потерпи.

— Конечно, хорошо, — говорю я, имея в виду именно то, что он сказал. Алекс ведет со мной не как Петра и Анастасия, которые начинают говорить на другом языке, высказывая колкости в мой адрес. Алекс быстро разговаривает с конюхом, потом тот кивает и исчезает в одном из зданий.

— Борис знает этих лошадей лучше всех, кроме, может, бабушки, и он согласен, что Никита тебе подойдет идеально. Она нежная и спокойная.

Я киваю. Теперь, когда я нахожусь рядом с лошадьми, чувствую, что моя нервозность сменяется чистым возбуждением. Действительно, не могу дождаться, когда снова сяду в седло. Хочется вспомнить, каково это — быть так высоко. Мне хочется того, чего у меня никогда не было в детстве. Ехать верхом и чувствовать ветер в волосах, пока я лечу по земле.

Пока мы ждем Бориса, который готовит для нас лошадей, Алекс заводит меня в одну из конюшен.

— Пойдем, познакомишься с Полночью, — говорит он.

Внутри стоит полуночно-черная лошадь, которая по меньшей мере вдвое выше меня. Конь такой величественный, такой невероятно гладкий и красивый, что я ахаю, когда вижу его.

— Это призовой жеребец моей тети.

— Я понимаю даже почему, — говорю я.

Я делаю шаг вперед, и он идет мне навстречу. Протягиваю руку и глажу его по шее, а он с легким фырканьем утыкается носом мне в плечо. Я смеюсь от восторга.

— Ты очень красивый мальчик, — говорю я ему.

Алекс немного отстраняется, наблюдая, как я продолжаю гладить Полночь.

— Видишь. Ты — прирожденная наездница, — говорит он. — Полночь не легко принимает прикосновения неизвестных ему людей, не говоря уже о том, чтобы обнюхивать их. Ты ему нравишься.

— Это чувство взаимно. Он абсолютно великолепен.

Борис входит в конюшню и что-то говорит Алексу, Алекс сообщает, что наши лошади готовы. Я в последний раз поглаживаю шею Полночи и шепчу ему на прощание, прежде чем последовать за Алексом и Борисом обратно на солнце.

Большой гнедой жеребец стоит рядом с маленькой серой кобылой. Алекс берет меня за руку, и я чувствую, как по телу пробегает дрожь, пока мы идем к лошадям.

— Это Никита, — говорит он.

Я протягиваю руку, чтобы погладить Никиту, она спокойно принимает мое прикосновение. Алекс дает мне немного времени, чтобы мы познакомились с ней, а потом кивает на стремена. С трудом сглатываю. Я так давно не ездила верхом, что боюсь выставить себя полной дурой. Но стараюсь не показывать своего страха, когда подхожу сбоку к Никите. Я вставляю одну ногу в стремя и, прежде чем успеваю оттолкнуться, отрываюсь от земли, подтянувшись, оказываюсь на спине Никиты. Я даже не ожидала, что моя первая попытка увенчается успехом, поэтому радостно смеюсь. Уверена, это был не самый приятный момент в моей жизни, но мне все равно. Я же на лошади. Поудобнее усаживаюсь в седле и смотрю сверху на Алекса.

— Очень хорошо, — одобрительно говорит он.

Я чувствую, что краснею от его комплимента, поэтому быстро наклоняю голову и глажу Никиту по гриве, чтобы скрыть свое смущение.

— Слегка стукни ее пятками, и она начнет двигаться, когда ты будешь готова, — говорит Алекс. — Используй поводья, чтобы направлять ее. А когда захочешь остановиться, просто натяни поводья.

Я утвердительно киваю. Теперь, когда я уже в седле, то чувствую себя более уверенно. Алекс был прав. Никогда не забудешь, как это делается. Я жду, когда он взберется на Милан; его конь гораздо изящнее и совершеннее моего. Потом он обменивается парой фраз с Борисом, поворачивается ко мне, интересуясь, готова ли я. Как только я киваю, он мягко касается ногами боков Милана. Я делаю то же самое, и Никита начинает идти. Я слегка покачиваюсь в седле, но вскоре привыкаю к ее ритму, двигаясь вместе с ней. Начинаю расслабляться, наслаждаясь свободой, которую ощущаю, сидя верхом на Никите. Алекс был прав насчет Никиты. Она очень спокойная и нежная. Как будто она чувствует, что я нервничала из-за поездки, она двигается медленно и устойчиво. Я похлопываю ее по шее, чтобы она знала, как я это ценю.

— Ты хорошо справляешься, — бросает Алекс через плечо.

Я радостно улыбаюсь ему.

Мы выходим из дворика с конюшнями, и как только оказываемся в открытом поле, Алекс немного замедляет шаг Милана, наши лошади идут рядом. Я подставляю лицо солнцу, которое согревает кожу. Это самое лучшее чувство в мире. «Макао» как в другой жизни.

Мы едем уже около получаса, когда Алекс указывает налево.

— Озеро находится в той стороне.

Я киваю и натягиваю поводья налево. Она тут же поворачивает, и я снова похлопываю ее по шеи. Теперь я чувствую себя более уверенной, поэтому снова пришпориваю ее ногами, переводя в медленный галоп, не отставая от Алекса.

Вскоре я замечаю, что прямо перед нами открывается озеро. Солнце сияет на его поверхности, делая его похожим на море сверкающих сапфиров. Здесь так тихо и спокойно. Мы подъезжаем к краю озера, и я останавливаю Никиту. Слезаем, Алекс берет у меня поводья. Он ведет лошадей к озеру и дает им напиться. Когда они заканчивают пить, он отводит их в тень и привязывает к дереву. Возвращается ко мне, я сижу на траве и смотрю на поверхность озера, наблюдая, как одинокий лебедь вытаскивает водоросли. На солнце лебедь настолько светится изяществом и безупречной красотой. Алекс опускается рядом со мной и ложится на траву.

— Здесь так спокойно, — говорю я приглушенным голосом.

— Ммм. Это прекрасное место для размышлений, — отвечает он.

Я смотрю на него сверху вниз. Его глаза закрыты. Желание протянуть руку и дотронуться до его лица настолько сильное, что мне приходится себя останавливать.

— Расслабься, — бормочет он.

Я ложусь рядом с ним и смотрю на небо. На чистое небо, только видно одно пушистое, перистое белое облако, которое лениво стоит над нашими головами. Я чувствую себя немного по-другому. Более цельной. Больше похожей на себя саму. Будто сейчас это и есть я настоящая. Не могу сказать точно, то ли сельская местность заставляет меня так чувствовать, или Алекс, но что бы это ни было, мне нравится.

— Никогда не думала, что мне будет так комфортно здесь, — говорю я через несколько минут. — Я всегда считала себя городской девушкой до мозга костей. Но есть что-то чертовски хорошее, наблюдать за проплывающим мимо облаком, который не связан со смогом. И отсутствием грязи. Потрясающе.

— Город имеет определенную привлекательность, но в нем слишком много людей.

— Ты ведь не очень-то любишь людей, правда?

— Не совсем.

Я поворачиваю голову и смотрю на него.

— Почему же? Это из-за того, когда ты был в братве?

Его губы кривятся, он поворачивается ко мне. Настоящее потрясение — смотреть ему в глаза так близко, когда между нами только травинки.

— Что ты хочешь знать, Синди? — Его голос тихий, притягательный. Я не могу отвести от него глаз.

— Ты когда-нибудь кого-нибудь убивал? — Шепотом спрашиваю я.

— Мертвецы иногда появляются в моих кошмарах, — тихо признается он.

Чувствую, как у меня от его ответа сводит живот. Я так мало знаю о нем. Как мог человек, живший в таком раю, отказаться от всего этого, решив стать криминалом?

— А оно того стоило, Алекс? Твой азарт?

Он отворачивается от меня и смотрит на голубое небо так долго, что мне кажется, что он не ответит. Наконец, он снова поворачивает ко мне голову и пристально смотрит мне в глаза.

— Нет. Оно того не стоило. Если бы мне пришлось сделать все снова, я бы сделал все совершенно по-другому. Меня соблазняла идея власти и насилия, потому что я был в ярости на весь мир, что он забрал у меня родителей. Это была ужасная ошибка, но прошлое нельзя изменить и сожаления бесполезны.

Мы пристально смотрим друг другу в глаза. Воздух меняется между нами, становится более вязким. Я чувствую запах травы, но я также чувствую запах его одеколона. У меня от этого голова идет кругом. Весь остальной мир куда-то исчезает. Озеро, одинокий лебедь, голубое небо над головой, упругая трава внизу... только я и Алекс. Моя рука поднимается сама по себе и нежно касается его щеки. Его кожа на ощупь похожа на чистый шелк. Я вижу, как он с трудом сглатывает.

— Что ты делаешь, Синди? — хрипло спрашивает он.

— Я не знаю, — шепчу я.

— Ты уверена? Каждую женщину, с которой я встречался, я разочаровал.

— Мне все равно, я хочу тебя. — Голос у меня звучит по-другому, низко и гортанно, прерывается от странной потребности.

Он поднимает голову, наклоняется ко мне, а потом вдруг резко отстраняется. Садится.

— Нам пора, — бормочет он, вскакивая на ноги.

Он идет за лошадьми, ведет их еще раз напоить, а потом ведет ко мне. Я уже на ногах, когда он подходит, молча забираюсь на Никиту. Я даже смотреть не могу в его сторону. Чувствую себя так, словно меня ударили холодной рыбой по голове. Он садится на Милан, и мы возвращаемся в конюшню.

— Вчера вечером бабушка спросила, не придешь ли ты к ней на ланч сегодня.

— Я бы с удовольствием пообедала с ней, — машинально отвечаю я.

Он ничего не говорит, едем молча, пока я не в состоянии выносить тишину между нами, выпаливаю:

— Я тебя чем-то оскорбила?

— Нет, конечно, нет, — хмурится он. — Почему ты так думаешь?

— Ты просто так отреагировал.

Он останавливает лошадь, я следую его примеру. Алекс смотрит на меня жестким и враждебным взглядом. Глаза незнакомца.

— Я привез тебя сюда не для того, чтобы трахаться. Ты здесь, чтобы выполнить свою работу. Не позволяй тому, что произошло сейчас, изменить ситуацию. Бабушка обладает потрясающей интуицией. Она тут же заметит даже малейшие изменения в тебе.

— Не волнуйся, я не буду с ней вести себя по-другому, — натянуто говорю я.

— Хорошо. Не забывай, что нет ничего важнее той роли, на которую я тебя нанял. Это понятно?

— Совершенно четко, — натянуто отвечаю я.

20. СИНДИ

— О нет, я больше не могу съесть ни кусочка, — протестую я, потирая живот и улыбаясь бабушке, которая пытается соблазнить меня еще одним пирожком.

— Ну, же давай. Только один кусочек. Обещаю, что ты не пожалеешь об этом.

— Честно, бабушка, я уже съела гораздо больше, чем обычно ем за обедом, и мне кажется, что я сейчас просто лопну. Тем более что я не успела проголодаться после завтрака.

— Ладно, — со смехом соглашается бабушка. — Я ничего не могу с собой поделать. Я привыкла всех кормить. Можешь спросить Алекса. Второй, третий кусочек. Каждый раз за столом я уговаривала его съесть еще. Мне остается только удивляться, как его вес не перевалил за тридцать стоунов. (Стоун — мера веса, равна 14 фунтам = 6,35 кг. — прим. пер.)

Я смеюсь вместе с ней, хотя не могу представить себе Алекса толстым увальнем, кроме как подтянутым и мускулистым.

— Старая поговорка верна, дорогая. Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Но у тебя уже есть сердце Алекса, я это вижу, так что тебе не нужно прибегать к такой тактике.

Я чувствую странный укол сожаления от мысли, что сердца Алекса у меня как раз и нет. И не будет ни сейчас, ни когда-либо в дальнейшем. У нас с ним чисто профессиональные отношения. Ничего больше.

— Алекс очень хороший, — продолжает она. — Он всегда был таким. Но, чтобы полюбить его, нужен кто-то особенный.

Я приподнимаю бровь, гадая, не собирается ли она раскрыть какую-нибудь семейную тайну.

Она громко смеется.

— Видела бы ты свое лицо сейчас. Не надо так волноваться, дорогая. Он не убийца с топором в шкафу или что-то в этом роде. Я просто хочу сказать, что нужен кто-то особенный, с кем он действительно общался бы и кому доверял, чтобы можно было разрушить его стены. Для того, чтобы ты добралась до человека под суровой внешностью, ты должна быть особенной.

Видела ли я когда-нибудь этого человека под суровой внешностью? Думаю, да. Когда мы были на озере, я увидела в нем кое-что, но он тут же закрылся, я даже не успела моргнуть.

— Тогда вы тоже особенная, — говорю я с улыбкой. — Потому что он много рассказывает о вас, совершенно очевидно, что он сильно вас любит.

— Ах, он такой милый мальчик. — Бабушка улыбается, явно довольная тем, что Алекс много рассказывал о ней. — У него золотое сердце, несмотря на то, что он изо всех сил старается его спрятать. Хватит обо мне. Расскажи мне о себе, Синди. Где ты выросла?

Кажется, бабушка по-настоящему заинтересована моим рассказом о себе, она задает много проницательных вопросов, я наслаждаюсь разговором с ней, особенно теперь, когда мы перешли на более безопасную тему, чем Алекс и я. И я начинаю рассказывать бабушке историю своей жизни.

Когда я заканчиваю, то интересуюсь ее жизнью, меня мгновенно увлекает ее рассказ о том, как она росла здесь, в России, какой была ее жизнь, когда она была ребенком, а потом подростком. Она сыпет забавными, захватывающими историями, и я ловлю себя на мысли, что мне действительно очень нравится эта женщина, понимая, почему Алекс так сильно ее любит.

Мы оба теряем счет времени, и бабушка удивляется также, как и я, когда появляется Валерия, интересуясь готова ли она переодеться к ужину.

— Уже пришло время ужина? — Восклицает бабушка. — Я бы не подумала. Но сегодня я ужинаю в своей комнате, так что не стоит суетиться.

— С вами все в порядке? — Спрашиваю я ее, обеспокоенная тем, что она не хочет выходить к столу.

— Все хорошо, — улыбается она, отмахиваясь от моего беспокойства. — Я просто хочу, чтобы ты с Алексом провели вечер вдвоем без меня.

— Вы нам не мешаете. Когда мы вернемся в Лондон, у нас будет уйма времени, чтобы побыть вдвоем, — тут же говорю я.

Бабушка решительно качает головой.

— Нет, нет, вы же в отпуске, и у вас наверняка есть миллион дел, которые вы хотели бы сделать вместе. Я буду ужинать в своей комнате, где смогу посмотреть старый фильм о Джеймсе Бонде. Мне больше всего нравится тот с Шоном Коннери. Разве он не напоминает тебе Алекса? — спрашивает она с огоньком в глазах.

Я улыбаюсь ей.

— Я никогда не думала об этом, но вы правы. В нем есть что-то похожее.

Мы прощаемся, и Валерия выводит меня из ее комнаты. Думаю, сегодня я тоже буду сидеть в своей комнате и смотреть фильмы, а завтра мы с Алексом придумаем историю, как провели вместе время.

21. СИНДИ

Я была неправа по поводу своего вечера, думая, что проведу его в своей комнате, просматривая коллекцию DVD. Стоило мне вернуться к себе, как Алекс постучал в смежную дверь. Он удивил меня, сказав, что заказал столик в своем любимом ресторане в ближайшем городе, мы должны выехать в половине восьмого.

Застегивая молнию на своем облегающем белом платье, прихожу к выводу, что после того, что случилось сегодня утром, Алекс подумал, что будет легче сохранять наш обман, если мы скроемся из дома и не присоединимся к остальным за ужином. Каковы бы ни были его решения, я точно знаю, что он приглашает меня в ресторан вовсе не потому, что хочет провести со мной время наедине. Его полное, однозначное отторжение меня все еще жжет. Единственная хорошая вещь в этом — я теперь точно знаю, где нахожусь и кем для него являюсь. Нет больше никаких иллюзий относительно того, для чего я ему нужна.

Раздается тихий стук в дверь, я делаю глубокий вдох и иду открывать.

Алекс одет в белый смокинг, черную рубашку и брюки, ловлю себя на мысли, что бабушка права. Он очень, ну, просто очень похож на Джеймса Бонда — сексуальный, с чертовски беззаботным, доброжелательным взглядом. Я различаю выглядывающие кельтские татуировки из-под рукавов. Он выглядит таким сексуальным, что мне трудно оторвать от него взгляд даже на секунду.

— Ну что, ты готова? — тихо спрашивает он.

Я киваю. Честно, не знаю, как мне играть в нашу игру. Мы молча идем по пустому коридору, подходим к лестнице, где стоит слугу, который вежливо отступает, чтобы пропустить нас.

Внизу водитель ждет у открытой пассажирской двери длинного черного «Роллс-Ройса». Я благодарю его и проскальзываю внутрь. Дверь закрывается с тихим щелчком. Классическая музыка наполняет слегка ароматный воздух салона, Алекс садится рядом со мной. И я чувствую, как мое сердце начинает бешено колотиться в груди. Несмотря на то, что он не стесняясь отверг меня, мое тело все еще реагирует на него.

— Ты знакома с русской кухней? — тихо спрашивает он.

Я поворачиваю к нему голову. Боже, он такой чертовски красивый.

— Мое первое знакомство состоялось вчера вечером, когда я попробовал чак-чак.

— Хорошо. Тебе понравится этот ресторан.

После этого он ведет со мной легкую и непринужденную беседу. Ресторан находится в величественном старом здании. Персонал вышколенный и суровый, мягко говоря, но действует потрясающе эффективно.

— Раз уж я ничего не знаю о русской еде, почему бы тебе не выбрать за меня? — Предлагаю я.

Пока я потягиваю шампанское, кстати, очень вкусное, он заказывает несколько рыбных закусок, переводится на английский — «селедка под шубой», основное блюдо — тушеное мясо, но более какой-то причудливый вариант. Я с любопытством оглядываю величественное, прекрасно сохранившееся здание. В древней русской архитектуре есть что-то нереальное, почти сказочное, и интерьер полностью воплощает эту идею. Можно представить себе великолепно одетых царей и цариц в этих высоких, позолоченных палатах. «Макао» и моя неумолимая суматошная жизнь в Лондоне кажутся бесконечно далекими.

— Нравится здесь? — Спрашивает Алекс, прерывая мои мысли.

Я смотрю на него через стол. Он выглядит в этом интерьере, как дома. Такой царственный. Это его право по рождению. Я пытаюсь представить его бандитом, но не получается, даже при его огромном мускулистом теле и татуировках, выглядывающих из-за воротника рубашки. Я улыбаюсь.

— А что тут может не нравиться? Архитектура потрясающе красива. Здесь так же красиво, как в бабушкином дворце.

Он оглядывается вокруг, как будто впервые видит интерьер ресторана, пытаясь увидеть его моими глазами, затем снова переводит на меня глаза со странным выражением.

— Да, очень красиво. Боюсь, я принимаю... принимаю все привилегии и великолепие как должное.

— Я не могу себе представить, как можно принимать что-то столь чудесное как должное.

Он откидывается на спинку кресла.

— Каким было твое детство?

Мне льстит, что он интересуется мной, поэтому я рассказываю ему о маленькой квартирке, в которой мы жили, о соседях, которые дрались днем и ночью, о школе, в которую я ходила, и о трех моих лучших подругах. Уверена, что продолжила бы свой рассказ и дальше, если бы не подали первое блюдо. На вид похоже на слоеный пирог. Сверху майонез, затем рыба, лук, морковь, яблоки и нижний слой отварного картофеля. Несмотря на то, что выглядит красиво, не могу представить, что мне может понравится холодная рыба, но на вкус она удивительно хороша.

Я кладу вилку и вижу, как Алекс наблюдает за мной.

— Ну? — спрашивает он.

— Вообще-то превосходно, — честно признаюсь я.

Он медленно улыбается, и мне приходится напомнить себе, что это не свидание. Разговор протекает легко, я обнаруживаю, что не перестаю болтать, рассказываю уйму вещей о себе.

Далее нам подают старинное русское блюдо — жаркое, тушеная говядина. Именно это блюдо можно охарактеризовать фразой: «об этом непременно стоит написать домой». Мясо настолько ароматное, тает на языке. Я закрываю глаза, чтобы заглушить все остальные ощущения, кроме взрыва вкуса, происходящего у меня во рту.

Алекс тихо смеется.

— Глядя на твою реакцию, я бы хотел, чтобы ты попробовала бабушкину версию жаркого.

Я удивленно смотрю на него. Не могу себе представить бабушку, стоящей у плиты. В конце концов, у нее имеются слуги, чтобы готовить. Алекс, кажется, читает мои мысли, смеясь.

— У бабушки всегда было много прислуги. И я уверен, что ты понимаешь, почему.

Я киваю, думая об огромных размерах ее особняка.

— Но ее настоящая любовь — это кулинария и лошади. У нее настоящий талант. Она готовила самые удивительные блюда и пять лет назад даже ухаживала за лошадьми, и ездила верхом. Независимо от того какая была погода и сколько навалило снега, она каждое утро была в конюшне.

— Похоже, она чертовски хорошая женщина, — говорю я.

— Да, так и есть, — соглашается он. — То, что ты видишь сейчас, всего лишь призрак того, чем она была раньше.

— Я не знаю, Алекс. Она кажется мне очень бодрой и в хорошем настроении. Думаю, ей очень повезло, что у нее есть ты и Валерия. Тем более что Валерия, похоже, испытывает к ней искреннюю привязанность.

— Бабушка для нее — больше, чем ее собственная семья, — говорит Алекс. — И я полагаю, что так и есть по сравнению с ее реальной семьей. Ее мать раньше работала горничной у бабушки, но она умерла, когда Валерии было десять лет. Отец стал ее избивать, потеряв доход, он пытался отправить ее зарабатывать на улице.

У меня отвисает челюсть.

— О Боже мой! Почему она не обратилась в полицию?

Алекс отрицательно качает головой.

— Тогда было совсем другое время, Синди. Полиция никак не могла помочь. Они бы просто приняли бы сторону ее отца. Права женщин тогда совсем не соблюдались, и Валерии разрешили остаться с нами только потому, что бабушка вмешалась и заплатила ее отцу приличную сумму денег, чтобы тот уехал. Она не сообщила об этом Валерии, желая, чтобы та осталась, потому что сама хотела, а не потому, что ее купили.

— То, что ты мне рассказываешь, напоминает роман викторианской эпохи. Трудно поверить, что такое возможно в восьмидесятые годы нашего столетия.

— Россия в восьмидесятые годы была во многом похожа на викторианскую эпоху, — добавляет он.

В этот момент внезапно женщина, проходящая мимо нашего столика, вскрикивает и останавливается. Она что-то возбужденно говорит по-русски Алексу. Единственное, что я улавливаю это его имя на русском. Алекс поднимается, она собственнически кладет руку ему на руку, приподнимается на цыпочки и мимолетно целует его в щеку. Я уверена, что она шепчет ему что-то на ухо, прежде чем отодвинуться от него и соблазнительно взмахнуть волосами.

— Тебе тоже привет, — бормочу я.

Мне не хотелось произносить это вслух, чувствую, как мои щеки краснеют именно в тот момент, когда Алекс и эта дива поворачиваются ко мне.

— Наталья, это Синди — моя невеста. Она англичанка, — говорит Алекс. — Синди, это Наталья, моя... давняя подруга.

— Ты не такой старый, — ворчливо говорит она, застенчиво взмахивая фальшивыми ресницами, прежде чем взглянуть на меня, но потом ее глаза внезапно становятся холодными и оценивающими. — Привет, — говорит она.

И прежде чем, я успеваю ответить на ее приветствие, она снова переводит взгляд на Алекса. Ну, по крайней мере, она перешла на английский, так что поднялась немного выше Ледяных Сестер в плане своего дружелюбия. Наталья для Алекса явно больше, чем давняя подруга, я вижу это по ее глазам, которые она ни на секунду не в состоянии отвести от Алекса.

— Как поживает бабушка? — воркует она.

Отлично. Выходит, что она достаточно близко знакома с его семьей.

— Хорошо, — отвечает Алекс.

— Все еще держит тебя в узде? — спрашивает она с легкомысленным смешком.

Мне хочется вскочить и придушить ее. Ее хихикающий смех меня чертовски раздражает. Она что-то говорит еще, но Алекс перебивает ее:

— Я был рад с тобой повидаться, Наталья, но мне кажется, ты куда-то спешила. А я хотел бы вернуться к своей невесте.

В этот момент Алекс смотрит мне в глаза, и хотя я не ненавижу тот факт, что чувствую мгновенный триумф над этой дивой, видя немного встревоженное лицо Натальи. Она сердито переводит на меня взгляд, прощается с Алексом опять же по-русски. И испаряется в ночи.

— Давняя подруга, да? — Спрашиваю я, как можно небрежнее, когда Наталья уходит. На самом деле, я ревную, но не совсем ревную, а чуть-чуть, поэтому злюсь на себя за это чувство. После того, что произошло сегодня утром и мне недвусмысленно дали понять, что я его не интересую, у нас сделка, бизнес. Мне кажется все остальное, настолько нереальным. Нереальным для меня, по крайней мере. Чем больше я стараюсь сдерживаться, тем больше мне начинают казаться реальными их отношения. Мне необходимо каким-то образом остановить себя и перестать влюбляться в Алекса. Возможно, для меня это слишком поздно, но тогда я должна взять себя в руки и остановить всю эту дурь.

— Да, — говорит он.

— Собственно, почему бы и нет? Она великолепна. — Я не могу скрыть раздражения в своем голосе, хотя уверена, что мне этого не удается. Особенно, когда я говорю правду. Наталья, действительно, великолепна. У нее длинные рыжие волосы и потрясающее тело.

Он серьезно смотрит на меня.

— Тебе не стоит к ней ревновать, Синди.

— Я вовсе не ревную. — Пытаясь засмеяться, отвечаю, но смех как-то не получается, поэтому я опускаю глаза в тарелку, чтобы не встречаться взглядом с Алексом.

Но он все равно смеется.

— Ты уже почти позеленела от ревности.

И его правдивое замечание причиняет боль, поэтому поднимаю на него глаза с холодной улыбкой и сквозь зубы заявляю:

— Это всего лишь игра, Алекс. Как, по-твоему, я должна была отреагировать, если являюсь твоей невестой, а бывшая подружка моего жениха вцепилась в тебя? Мне бы это не очень понравилось, а? И если этот случай не преминут сообщить твоей бабушке, я бы хотела, чтобы ей также сообщили о моей реакции.

— Как скажешь, Синди, — отвечает Алекс с легкой улыбкой. Ясно, что он не верит ни единому моему слову.

Я удваиваю ставку.

— Я серьезно. С чего бы мне ревновать?

— Понятия не имею, но ты слишком уж протестуешь. — Он усмехается, его глаза озорно блестят.

В этом он прав. Я, действительно, слишком сильно протестую. Если бы мне, на самом деле, было все равно, я бы закатила глаза, сказала бы что-нибудь совершенно незначащее и перевела бы разговор на другую тему. Но сейчас уже слишком поздно. Алекс видит меня насквозь. И тем самым меня очень раздражает.

— Как бы то ни было, я бы на твоем месте отреагировал точно так же, — соглашается Алекс.

Это ставит меня в тупик. Что он имеет в виду? Что он хочет сказать, что будет ревноваться, если ко мне вдруг подойдет мой бывший? Он не дает мне возможности ответить. Вместо этого подает знак официанту, говоря, что мы готовы к десерту. Я решаю не продолжать свои выяснения, оставить все как есть. Если я снова заговорю об этом, то сделаю только хуже себе. Честно говоря, Алекс не проявил к ней ни малейшего интереса.

Когда мы заканчиваем наш десерт, напряжение между нами исчезает, и я снова расслабляюсь. Алекс даже пытается меня рассмешить своим странным юмором.

Зачерпнув последний кусочек мороженого, Алекс снова подзывает официанта и говорит ему что-то по-русски. Официант уходит и быстро возвращается с двумя маленькими стаканчиками с прозрачной жидкостью. Алекс благодарит его, как только он ставит их перед нами, и я повторяю по-русски слова благодарности за ним, хотя понятия не имею, что он нам принес. Я же ничего не просила.

— Водка. — Улыбается мне Алекс. — Я знаю, что это клише — каждый русский пьет только водку, вообще-то я человек виски, но ты не можешь побывать в России и не попробовать настоящую водку. Здесь она намного лучше, чем все то, что продается в Англии. Или во всем мире.

Он поднимает стопку и улыбается мне, вызывающе глядя на меня. Я беру свою и чокаюсь с ним. Я принимаю его вызов.

— Насторовия, — ухмыляюсь я.

И слышу его ответ, поднося стопку ко рту. Я запрокидываю голову назад и залпом выпиваю всю порцию. Она обжигает горло и внутренности до самого желудка, но я стараюсь не показать вида, улыбаюсь Алексу, который сделал всего лишь один глоток.

— Мы русские, а не мексиканцы. — Ухмыляется Алекс. — Мы пьем водку, наслаждаясь ее вкусом.

— Ну что тут скажешь, — улыбаюсь я. — Вы можете увезти девушку из Лондона, но ты не можешь вытравить Лондон из девушки. Мы больше, чем просто толпа, нам нужно все или ничего.

Алекс смотрит мне прямо в глаза, и у меня перехватывает дыхание. Он не отводит глаз, допивая водку.

— Тогда, наверное, нам лучше все, нежели ничего, — тихо говорит он.

Его глаза темнеют, и я чувствую пульсирующую энергию, бегущую по всему моему телу. Я с трудом сглатываю и заставляю себя улыбнуться. Затем отвожу взгляд, будто что-то привлекло мое внимание. Магия, присущая ему, спадает, хотя мой клитор продолжает пульсировать от желания, совершенно неподвластный моему мозгу. Безжалостно подавляя отчаянное желание протянуть руку через стол и коснуться руки Алекса, я начинаю неловко ерзать на кресле, пытаясь найти удобное положение, которое не будет возбуждать клитор. Но ничего не выходит, мое ерзанье только усиливает это ощущение.

Алекс смотрит на меня с кривой усмешкой, и я чувствую себя так, будто он читает все мои потаенные мысли, ни одна часть тела не принадлежит мне. Мне не нравится это ощущение, поэтому я резко поднимаюсь.

— Мне нужно сходить в туалет.

Он хмурится.

— Тебя тошнит?

Момент ощущения, что он заглядывает мне прямиком в душу проходит, я смеюсь нормальным смехом. Он подумал, что от водки меня начинает тошнить. Он, даже не может предположить, что на самом деле происходит в моей безумной, заполненной похотью голове.

— Нет, — отвечаю я. — Иначе я не была бы англичанкой, если бы один шот так подействовал на меня.

Алекс хихикает, когда я ухожу. В дамской комнате я смотрю на себя в зеркало. Щеки пылают. В этом я виню водку, хотя на самом деле, скорее это больше связано с Алексом, тем, как он воздействует на меня. Я взбиваю волосы, мажу губы помадой, мою руки, чтобы убить несколько минут, чтобы казалось, что я, действительно, сходила в туалет. Немного успокоившись, возвращаюсь к столу, на котором появились еще два шота водки.

— На этот раз мы будем наслаждаться напитком, — говорит Алекс, когда я сажусь на свое место.

Я не уверена, что это хорошая идея, но я беру стопку и делаю глоток.

— Я не совсем могу наслаждаться этим напитком, смаковать, — поясняю я, вздрагивая, когда жидкий огонь стекает вниз по моему желудку.

— Думаю, ты бы чувствовала себя по-другому, если бы приехала сюда в январе, когда температура опускается до минус двадцати, а темнеет с трех часов дня. Нет ничего лучше, чем сидеть перед камином и попивать водку из стопки.

— В твоем случае виски.

— Вообще-то, до переезда в Лондон я больше пил водку.

Мы допиваем водку, должна сказать, я даже рада, что она закончилась. Я определенно больше люблю джин с тоником.

— Мы можем пройти в бар, чтобы выпить еще и поехать домой.

— Это зависит от того, что мы будем пить, — говорю я. Водка развязала мне язык. Я слышу кокетливые нотки в своем голосе. И почти уверена, что выпить что-нибудь еще не очень хорошая идея, независимо от того, что мы будем пить, но какого черта. Худшая вещь — Алекс трезв как стекло, на него не подействовала водка никак.

— Ты можешь заказать все, что захочешь, — учтиво говорит он. — Водка — это такой же обряд посвящения, как выпить пинту «Гиннесса» в Дублине, даже если эта дрянь отвратительна. Так, что ни в чем себе не отказывай.

— Тогда выпьем, — решаю я с кривой улыбкой. Но правда заключается в том, что я не могу дождаться, когда закончится этот вечер.

22.СИНДИ

Алекс кивает, мы встаем из-за стола, я следую за ним в бар, помещение меньше, чем ресторан, свет слегка приглушен. Алекс говорит мне найти столик, а сам идет к бару. Я ощетиниваюсь от его командного тона, но с другой стороны мне нравится, что он берет ситуацию под контроль... И я задумываюсь какой он в постели. Доминант, так я себе его представляю. Доминирующий и чрезвычайно опытный.

Я сажусь за свободный столик в дальнем углу. В центре низкого столика мерцает маленькая свеча. Я с трудом сглатываю. В таком месте между мной и Алексом может произойти все что угодно. Здесь, в этом место, никто не сможет увидеть, чем мы занимаемся.

Я слегка встряхиваю головой, проясняя. Ого! Наверное, это результат водки, которая так действует мне на мозги.

Я не собираюсь бросаться на Алекса с водкой и без нее. После того, что случилось сегодня утром, это было бы слишком ужасно. Кроме того, он мой босс. И наши отношения — деловые. Я должна относиться к нашему походу в ресторан, как к деловому ужину, а не как к чертовому свиданию. Сегодня я уже опозорилась перед ним, приревновав его к бестолковой бывшей. Больше я не собираюсь ставить себя в неловкое положение.

Алекс подходит к столу и подтверждает мои догадки, что наши отношения всего лишь бизнес, занимая место напротив меня, не садиться рядом со мной на велюровый диван. Я раздражаюсь еще больше, чувствуя укол разочарования. Я хотела бы почувствовать его ногу, прижатую к моей ноге, и тепло, исходящее от его тела.

Он пододвигает ко мне мой стакан, и я улыбаюсь, увидев в нем дольку апельсина. Он помнит, что мне нравится. Я беру свой стакан и делаю глоток. Джин с тоником — рай после водки.

Я ставлю стакан и откидываюсь на спинку дивана.

— Неужели ты никогда не хотел жениться?

— Немного необычный вопрос, — бормочет он, изучая меня поверх своего бокала.

— Не знаю, что заставило меня спросить тебя об этом. Просто вопрос пришел в голову, и он выскочил из моего рта прежде, чем я успела подумать. Я виню во всем водку. И вино за ужином.

— Я так и не встретил ту, с кем готов был бы провести целую вечность. А что насчет тебя?

— Мне всегда кажется, что я встречаюсь с Мистером Неправильным, — говорю я. — Все стало так плохо, что я поклялась никогда больше не встречаться.

— И все же мы здесь. — Алекс растягивает слова. — Хорошо, что у нас все несерьезно. Мне бы очень не хотелось идти на компромисс с твоими принципами.

Должно быть, из-за водки или отсутствия освещения, но выражение на его лице, когда он это говорит, сообщает мне, что, на самом деле, он очень хотел бы скомпрометировать мои принципы. Я делаю очень-очень большой глоток, который попадает не в то горло, отчего закашливаюсь.

— Вот и хорошо, что мы оба находимся на одной странице и никто ничего не будет компромитировать, — выдыхаю я.

Он внезапно хмурится, и я понимаю, что момент слабости у него прошел. Он допивает свой бокал, интересуясь готова ли я уйти. Поскольку он все еще кажется трезвым, вполне логично, именно он должен взять все под контроль и положить конец этому безумию. Я киваю и встаю. Пока мы идем к ожидающей нас машине, он сохраняет между нами безопасную дистанцию. Мы садимся на разные концы сиденья в машине, не касаясь друг друга.