Хозяева Острога

Часть II Бытие

– Ты куда собрался? – поинтересовался Бадюг, между делом съевший уже почти весь завтрак, который он сам же Темняку и приготовил.

– Прогуляться хочу, – уклончиво ответил его бывший командир, а ныне шеф и работодатель. – Дела, знаешь ли…

– Какие могут быть дела, если у тебя сегодня приёмный день назначен! Сам эту бодягу придумал, сам и отдувайся. Люди собрались. С рассвета на улице ждут.

– Как же это я запамятовал, – Темняк поморщился. – Ну ладно, зови. Только по очереди.

– Я тебе сто раз говорил, что в Остроге очередей не бывает. Если по какому-то делу придут Свеча, Кисель и Бальзам, то первым всегда будет Свеча, вторым Кисель, а Бальзам только третьим. Здесь порядок такой, и не тебе его отменять.

– И кто же у нас будет первым на этот раз?

– Воры, – сказано это было таким тоном, что сразу становились ясны причины плохого настроения Бадюга. – Заявились… Не мне тебя, конечно, учить, но будь с ними поосторожней. Та ещё публика.

– Возьми да обыщи их на всякий случай, – посоветовал Темняк, заботившийся не столько о собственной безопасности, сколько о настроении своего секретаря (а именно эти обязанности исполнял при нём Бадюг)

– Как же, дадутся они!

– Тогда не ворчи, а приглашай их сюда, – Темняк надел на пальцы несколько спиралей, которыми владел уже в совершенстве. – Только пусть сначала ноги вытрут.

Воры пожаловали целой компанией, но реальный авторитет в Остроге имел только один из них, звавшийся Шнягой. Был он натурой чрезвычайно скрытной, но дело свое знал и даже нередко консультировал Темняка по кое-каким вопросам.

Гости поздоровались, не преминув вспомнить клопов, отсутствие которых считалось в Остроге признаком достатка и счастья. Затем Шняга без долгих обиняков заявил:

– Из-за твоего треклятого Годзи нам просто житья не стало. Прошлой ночью опять два человека пропало. Тартыга и Свуг. Да ты их знал, наверное.

– Тартыгу знал, – равнодушно кивнул Темняк. – А Свуга что-то не припоминаю. Как он хоть выглядел?

– Да какая сейчас разница! Нет человека – и всё тут!

– А вы на Годзю часом не наговариваете? Мало ли людей пропадает в Остроге по разным причинам.

– Да его это работа! – Шняга в сердцах даже рукой махнул. – Очевидцы есть… Похоронить бы их надо по-человечески. Верни, что от ребят осталось.

– Эй, Бадюг! – позвал Темняк.

– Чего опять надо? – откликнулся Бадюг, по своему обычаю подслушивавший за дверью.

– Ты ещё не убирал за Годзей?

– У меня не четыре руки!

– Собери все его какашки и отдай Ворам. Да присмотрись повнимательней, может, там что-то и сохранилось. Одежда какая-нибудь или личные вещи.

– Тартыга при себе кастет носил на верёвочке, – подсказал Шняга. – Даже во сне с ним не расставался. Кастет уж точно уцелел.

– У Годзи в брюхе даже «хозяйские слезы» перевариваются, – буркнул Бадюг. – Но я посмотрю…

– Посмотри, посмотри, – Шняга недобро покосился на него. – Гробы мы уже принесли. На улице стоят.

– Выражаю вам свое искреннее соболезнование, – сказал Темняк, демонстративно поигрывая спиралями.

– За соболезнование, конечно, благодарим, но с этим пора кончать, – сказал Шняга. – Людей жрать никому не позволено.

– Тут я с тобой согласен, – опять кивнул Темняк. – Но сам знаешь, что с некоторых пор Бальзамы, Кисели и Одёжки заключили со мной договор об охране. Я набрал добровольцев и поселил их в пустующих норах. Теперь это улица Сторожей. Днем мои люди со своими обязанностями справляются. Но ночью от них толку мало. За всем Острогом не уследишь, тем более что некоторые… – он многозначительно кашлянул в кулак, – умеют очень ловко лазить по стенам, минуя рогатки, которые мы выставляем. Вот и пришлось привлечь к охране Годзю, который прекрасно видит в темноте, а вдобавок легко взбирается на стены. За пределы охраняемых улиц он не выходит, тут я могу поклясться. То есть не он напал на ваших людей, а скорее всего, они на него.

– Зачем же было пожирать их со всеми потрохами? Пугнул бы для острастки или, в крайнем случае, цапнул за задницу.

– Перестарался, конечно, Годзя. Никто не спорит. По происхождению он плотоядный хищник. Зверь. Вот натура иногда и требует своего. Хотя обычно его вполне устраивает «хозяйская жвачка» с некоторыми незначительными добавками.

– Что его устраивает, нам до одного места, – Шняга, похоже, был настроен весьма решительно. – Ты лучше скажи, как нам дальше жить. Все мы Воры уже, клоп знает, в каком поколении, и ремесло своё менять не собираемся. Раньше мы вроде никому не мешали, пока не появился ты со своим Годзей.

– Мешать вы всем мешали, только раньше управы на вас не было. Не я ведь это дело со сторожами придумал. Меня другие попросили, те, кто от вашего произвола вдоволь натерпелся. До сих пор горшок с киселем нельзя на пороге оставить. Всё подряд пропадает. Даже дети. Только не надо валить все грехи на Хозяев. – Темняк решительно упредил попытку Шняги оправдаться. – В конце концов, у каждого свое ремесло, ты это сам говорил. Если не хотите его менять, воруйте дальше. Но мои люди по мере сил будут этому препятствовать. Каждый останется при своём. Время рассудит наш спор.

– Конечно, имея на своей стороне свирепое чудовище, можно не стесняться в выражениях. Но ведь игра-то получается нечестная.

– Это вы так полагаете. А я придерживаюсь другой точки зрения. Нечестно жить воровством. Во всех странах, где я побывал, это считается великим грехом и карается соответствующим образом.

– Вот и возвращайся в эти страны! И Годзю с собой прихвати. Ты здесь чужак и в нашей жизни ничего не понимаешь.

– Всё последнее время я только тем и занимаюсь, что пытаюсь покинуть Острог. Пока, правда, без всякого успеха. Но даже когда это случится, прежние порядки уже не вернутся. Улица Сторожей останется навсегда. И воровство будет считаться пороком, а не почтенным ремеслом.

– Похоже, ты отказываешь нам в праве на жизнь, – голос Шняги перешел в зловещий шепот, а его приятели сразу набычились.

– Ни в коем разе! Не надо извращать смысл моих слов. Разве я не предлагал вам иные способы существования?

– Всем скопом перейти в Сторожа? – Шняга презрительно скривился. – Благодарим покорно.

– А что здесь зазорного? Вы бы преспокойно получали всё то, что сейчас получаете с риском для жизни. Пусть и не в тех количествах…

– Вот именно, – ухмыльнулся Шняга.

– Копать колодцы, столь необходимые для Острога, вы тоже отказались.

– Сам их копай! Это не колодцы, а что-то совсем другое. Говорят, таким способом ты хочешь разрушить Острог.

– Глупости. Кроме того, есть возможность превратить вашу улицу в место отдыха и развлечений. Всё сосредоточится там – и зрелища, и дружеские попойки, и даже блудодеяния. Будете жить припеваючи.

– Ишь чего захотел! – Шняга чуть не задохнулся от возмущения. – Мы честные Воры и разврата в своем доме не допустим. Не смей даже заикаться об этом.

– Вот видишь, вы упорно отклоняете все мои предложения, даже заведомо приемлемые. Похоже, что дело здесь не в ваших принципах, кстати, весьма сомнительных, а во мне самом. Но если я вас так не устраиваю, найдите способ выдворить меня за пределы Острога. Буду вам весьма признателен.

– Есть другой способ избавиться от тебя. Попроще, – буркнул Шняга.

– Убить?

– Заметь, не я это первый сказал.

– Иногда намёки бывают красноречивее любых слов. Но убить меня, предупреждаю заранее, не так-то просто. Многие уже пытались. Кроме того, подумайте о последствиях. Покушение на меня посеет в Остроге невиданную прежде рознь. А его организаторы наживут себе массу неприятностей.

– Все обойдется миром, если ты угомонишь свое чудовище.

– Ночные прогулки я Годзе запретить не могу. Однако обещаю заказать для него намордник, не позволяющий раскрывать пасть, – Темняк приставил к своему лицу сложенные решеткой пальцы.

– Хм, – Шняга задумался. – В этом что-то есть. Но ведь твой Годзя может зашибить человека даже хвостом. Придётся ещё и нахвостник заказывать. Не лучше ли будет вообще посадить его на прочную верёвку? Пусть сторожит твою нору.

– Мысль, конечно, глубокая. Обещаю подумать над ней. Но и вы не забывайте о моих предложениях. Пора менять воровское ремесло. Я понимаю, что учиться варить кисель или лепить свечи вам уже поздно, но существует немало других полезных занятий, плоды которых обеспечат вам благоденствие. Просто нужно немного пошевелить мозгами. Удачи вам.

– И тебе, – дружно ответили Воры, но никто из них при этом не улыбнулся.

Едва первые посетители ушли, оставив после себя ошметки грязи и запах кисельного перегара, как сразу появился Бадюг, сжимавший в руке тяжелую кочергу, – не «хозяйскую», с помощью которой был когда-то повержен Смотритель, а обыкновенную, закопченную дымом очага.

– Наглецы! – громко возмущался он. – Да как они только посмели заявиться сюда с подобными претензиями! Случай просто неслыханный! Я бы на твоем месте гнал их в три шеи.

– Конечно, ребята были малость не в себе, – согласился Темняк. – Наверное, горевали о своих приятелях. Вот и позволили себе лишнее.

– Да о чем ты! – Бадюг замахнулся кочергой на одному ему видимого противника. – Горюют они, как же! Шняга с этим самым Свугом давным-давно враждовал. Да он, если по справедливости, должен нашего Годзю под хвост поцеловать… Нет, тут что-то другое. Воры не от себя пришли. Кто-то настраивает их против тебя.

– Разве Воры самостоятельной силы не представляют?

– Какое там! Людей у них – раз, два и обчелся. Да и те при первой же серьезной заварухе разбегутся. Ночные работнички, клопы их закусай!

– Твое мнение дорого мне ещё и потому, что оно соответствует истинному положению вещей с точностью да наоборот, – улыбнулся Темняк. – Если ты называешь кого-то порядочным человеком, я заранее уверен, что это редкая мразь. То же самое и во всем остальном.

– Ну-ну, – надулся Бадюг.

– Попомнишь ты когда-нибудь мои слова, да поздно будет…

– Следующего посетителя звать?

– Зови. Пусть бы это была женщина… – мечтательно улыбнулся Темняк.

– Не надейся. Избегают тебя женщины, а особенно порядочные. Говорят, что ты с Годзей живешь, как с женой. И даже прижил с ним детишек, прячущихся от посторонних глаз в большой норе, которую роют под Острогом.

– Всегда приятно узнать о себе что-нибудь новенькое… Да ты не стой, а иди к посетителям. Только кочергу положи на место.

Следующим посетителем оказался Свист Свеча, чего Темняк уж никак не ожидал – их отношения после возвращения с Бойла как-то не заладились.

Ради такого случая даже пришлось встать и раскрыть объятия. Едва только обмен любезностями завершился – свой предел имеют даже самые изощрённые комплименты – как Темняк устроил Бадюгу очередную выволочку:

– Почему ты не пропустил нашего любезного друга Свиста первым? Сам ведь говорил, что Свечи идут вне всякой очереди.

– Он только что подошел, – огрызнулся Бадюг. – Да и не обязан я поминутно на улицу выскакивать и проверять, кто это к нам изволил пожаловать… И вообще, пусть вас всех блохи заедят! У меня своих дел невпроворот. Пойду в зверином дерьме копаться. Дожил на старости лет!

– Не понимаю, при чём здесь дерьмо? – поинтересовался Свист, едва только Бадюг удалился. – Ты поручил ему уборку отхожего места?

– Нет. Тут случай особый. Годзя по недосмотру сожрал двух типчиков. Из Воров. А теперь их родня требует вернуть останки. Сам понимаешь, какой вид имеют сей час эти останки.

– А я-то ещё удивился, почему возле твоей норы гробы стоят… У нас с этим делом строго. Покойник должен быть похоронен не позднее, чем на следующий день после смерти, и обязательно в гробу. Иначе ему закрыта дорога на небеса.

– Ну нам-то с тобой об этом ещё рано думать, – Темняк похлопал Свиста по плечу. – Молодцом выглядишь… А почему ко мне редко заходишь?

– Разве к тебе прорвёшься? Какие-то приёмные дни назначены. Видно, ты дюже занятой.

– Для тебя я всегда свободный. Да ты садись… С чем пришел?

– Прислали меня, – ответил Свист, когда они расселись (не напротив друг друга, как это было со Шнягой, а рядышком).

– Кто, Свечи?

– Я бы так не сказал…

– Ага, понял. Группа товарищей, пожелавших остаться неизвестными.

– Я бы выразился иначе, – Свист на мгновение задумался. – Люди, разделяющие мои убеждения. Близкие мне по взглядам. Озабоченные теми же проблемами.

– И что же эти озабоченные люди требуют от меня? Утихомирить Годзю? Прекратить рытьё подземного хода? Покончить с воздухоплавательными опытами? А ещё лучше, закрыть всю эту лавочку и не вводить в искушение простодушный народ?

– Вижу, нелегко тебе приходится. Блюстители патриархальных устоев, наверное, досаждают день и ночь. Но мои друзья не так твердолобы, как большинство острожан. Косность претит нам. Можешь рыть землю и дальше. Преспокойно летай по воздуху. Разгуливай с Годзей. Во всем поступай так, как тебе заблагорассудится. Наши интересы лежат совсем в иной области.

– В той? – Темняк указал пальцем вверх. – Угадал?

– Почти… Я не отношусь к числу твоих горячих приверженцев, которых за последнее время и так развелось предостаточно, но вместе с тем отдаю должное твоим заслугам. Ты подорвал веру во всемогущество и всеведенье Хозяев. Доказал уязвимость того, что прежде казалось незыблемым. Благодаря тебе цель, едва-едва маячившая где-то в далеком будущем, стала казаться вполне достижимой.

– Это ты про то, как мы одолели Смотрителя? Так ведь потом всё вернулось в прежнее русло. Бойло опять действует.

– И, тем не менее, начало положено. Сам знаешь, когда приходится толкать что-то очень тяжелое, главное – стронуть его с места. В наших душах зародилась надежда.

– Рад за вас. Но ведь ты пришел сюда не славословить. От меня-то что требуется?

– Содействие.

– В чём именно? В наведении порчи на Хозяев? Или в борьбе за их полное и окончательное уничтожение?

– Только не надо сгущать краски. Мы полагаем, что Хозяева должны как-то изменить своё отношение к людям.

– Всего лишь! Какие, интересно, могут быть отношения между моим Годзей и козявками, которые растаскивают его навоз?

– Опять ты язвишь! Но уж если речь зашла о козявках, то и они могут заявить о себе. Хотя бы тем, что перестанут таскать навоз. Твой Годзя захлебнётся в нём.

– Но сначала козявки уморят голодом своё потомство и сдохнут сами. Не забывай, что навоз – основной источник их питания.

– Оставим в покое безмозглых козявок и ещё более безмозглых ящеров. Если между ними и есть что-то общее, так только стремление жрать и испражняться. А нас с Хозяевами объединяет нечто совсем иное – разум.

– Так-то оно так. Однако, как выяснилось, один разум может быть так далек от другого, что точек их соприкосновения просто не существует. Я, кстати сказать, с подобными ситуациями уже сталкивался.

– Сейчас ты говоришь, как посторонний человек, совершенно равнодушный к нуждам острожан. Ты даже не пытаешься поставить себя на наше место. Безучастность туманит твой взгляд. А ведь на Бойле, когда надо было спасать собственную шкуру, ты просто кипел азартом и добился-таки своего.

– Нашёл, что сравнивать… Хорошо, я постараюсь вникнуть в суть ваших проблем. Но ты хотя бы объясни, в чём они состоят. Чего вы хотите добиться от Хозяев в первую очередь?

– Они должны признать в нас не жалких козявок, так любезных твоему сердцу, а существ, наделённых разумом и свободой воли. Следствием этого должны стать некоторые уступки с их стороны. Например, нас не устраивает качественный состав мусора, сбрасываемого на улицы. Сейчас полезные для нас вещи составляют только десятую часть от его общей массы. А вот всякая отрава, вроде «вечной росы» или «хозяйского дерьма», нам не нужна.

– И ты полагаешь, что это реально? – Темняк, до сих пор сдерживавший свои эмоции, схватился за голову. – Пойми, мусор не является продуктом злой или доброй воли Хозяев. Он возникает в результате какой-то созидательной деятельности. Всем в городе известны ваши свечи. Но после их изготовления остается зола, грязь, обрезки фитиля, всякий другой ненужный хлам. Вверху происходит примерно то же самое. Хозяева производят что-то необходимое для себя, а отходы сбрасывают сюда, в глубокие щели, превращенные людьми в улицы. Острог был изначально задуман как город-мастерская с замкнутым жизненным циклом. Нужды людей, которых тогда и в помине не было, конечно же, не учитывались… Для того чтобы изменить состав мусора, Хозяевам придётся преобразовать весь процесс своего производства – поставить какие-то дополнительные устройства, подыскать иное исходное сырьё, перекроить и переиначить многое другое. Не думаю, что это так просто сделать. Тут одной вашей прихоти маловато.

– Руководствуясь только своим собственным здравым смыслом, ты приводишь доводы, оправдывающие Хозяев. Но у них самих, скорее всего, совсем другая логика, совсем другие побуждения, совсем другое понимание жизни. А вдруг для того, чтобы помочь нам, Хозяевам достаточно одной лишь доброй воли? Ведь им до сих пор ничего не известно о наших нуждах. Как в таком положении можно рассчитывать на успех? Дабы получить что-то, надо сначала хотя бы попросить.

– И роль этого просителя отводится, конечно же, мне! – Тёмняк хлопнул себя по ляжкам.

– Ты только начнёшь. Подашь пример. А следом пойдут другие.

– Интересно, как я начну? И где? Хозяева никогда не появляются на улицах, а люди не имеют свободного доступа в их обиталища. Легче дотянуться до неба, чем добраться до Хозяев. Ты ставишь передо мной невыполнимую задачу.

– Будь она выполнимой, никто бы тебя и не беспокоил. Но согласись, что летательные устройства, которые так пугают простых острожан, ты строишь с совершенно определенной целью.

– Соглашаюсь. И цель эта очевидна для всех, исключая разве что Годзю, – навсегда покинуть ваш распрекрасный город.

– Но пока суть да дело, ты можешь заняться и нашими проблемами. Заодно, так сказать.

– За двумя зайцами… тьфу, за двумя клопами погонишься – ни одного не поймаешь, зато ногу обязательно подвернешь.

– Уж я тебя знаю! – Обычно сдержанный и холодный Свист вдруг подмигнул Темняку. – Если захочешь – и трех клопов одним махом поймаешь.

– Ладно. Давай представим, что моя встреча с Хозяевами всё же состоялась. Как прикажешь с ними общаться? Ведь у них, говорят, ни то что глаз и рта, но даже и головы нет. Да они меня просто не заметят!

– Чтобы тебя заметили, надо уметь заявить о себе. Пока клоп не укусит, о нём и не вспомнишь. Верно? Для начала тебе придётся сотворить что-то необычное.

– На Бойле мы много чего сотворили. И всё сошло нам с рук. Скорее всего Хозяева не обращают внимания на подобные мелочи.

– Бойло никак не задевает их кровные интересы. Подумаешь, какая-то возня в отхожем месте. Все станет совсем иначе, когда беда или радость нагрянет в их собственный дом.

– Так беда или радость? Это не одно и то же.

– Я, конечно, предпочёл бы радость. Но беду устроить проще… Кстати, помнишь наш первый откроенный разговор на Бойле?

– Как-то не очень… Напомни.

– Накануне второй схватки мы с тобой собирали оружие. Я тогда почему-то разоткровенничался и сказал тебе, что среди острожан есть и такие, кто добровольно рискует жизнью, дабы втереться в доверие к Хозяевам.

– Теперь вспомнил. Ты ещё предрек тогда, что эта тайна уйдет вместе с нами в могилу.

– Вот-вот. Вполне возможно, что кто-то из этих смельчаков уже добился своего. Но пока он не может дать о себе знать. При случае ты всегда можешь рассчитывать на помощь этих людей.

– Как я их узнаю?

– Об этом тебе сообщат в самый последний момент, когда приготовления к визиту туда, – Свист возвёл глаза к потолку, – будут уже закончены.

– Это следует понимать так, что среди моих ближайших помощников есть ваши соглядатаи?

– Понимай как хочешь. Но в Остроге не найти и дюжины абсолютно преданных людей. Особенно трудно рассчитывать на это чужаку.

– Собственно говоря, я никаких секретов от вас не имею. Учитесь летать, если желание есть. Но только учти, я весь свой кисель в одном горшке не держу. Дабы потом не горевать, если этот горшок разобьётся. Пока одни мои люди строят летательные аппараты, другие роют длинную-длинную нору, которая должна выйти за пределы Острога. И ещё неизвестно, какой путь я предпочту – верхний или нижний.

– Не думай, что ты удивил меня этим заявлением. Зная твою предусмотрительность и предприимчивость, я смею предположить, что и подземный ход не является окончательным вариантом. Планы переполняют тебя, но ты предпочтешь самый простой и действенный, как это уже было однажды на Бойле. А этот план во многом совпадает с нашими устремлениями… Рад был увидеться с тобой, – Свист встал.

– А уж как я рад, даже описать невозможно! Удачи тебе. Провожать не буду, не обессудь. Другим посетителям это может не понравиться.

Оставшись один, Темняк извлек из потайного места горшок с киселем, в который для забористости была добавлена щепотка «хозяйского дерьма», и одним махом опорожнил его.

Утирая слёзы, выступившие на глазах, он пробормотал: «Карболка! Истинная карболка», – а потом рявкнул:

– Бадюг! Где тебя носит?

Слуга (он же секретарь, повар, наушник и собутыльник) как всегда появился с запозданием – спешить было не в его натуре. Отставив в сторону метлу, сделанную из свежего «хозяйского пуха» (старая, надо полагать, после визита к Годзе пришла в полную негодность), он выложил перед Темняком свои находки – пару добротных башмаков, недавно пропавших в их норе, очень дорогой и редкий кристалл «небесного огня» и горсть зеленоватых иголок, какого-либо особого названия ещё не заслуживших, но, подобно стрелке компаса, занимавших всегда одно и то же положение в пространстве, что весьма помогало при подземных работах.

– Это всё? – спросил Темняк, мельком глянув на улики, доказывающие всеядность Годзи, но отнюдь не его склонность к людоедству.

– Всё. Ни кастета, ни крючьев, которыми Воры за стены цепляются, ни человеческих зубов.

– Может, ещё наружу не вышли? Брюхо-то у Годзи, как бочка.

– Я ему для верности слабительное дал… Напраслину Шняга на нас наводит. Сам, наверное, этих бедолаг и прикончил, а вину решил на Годзю свалить.

– И я так думаю… Но ты ихние гробы чем-нибудь всё же наполни, чтобы потом претензий не было.

– Уже наполнил. Погуще выбрал.

– Вот и славно… Послушай, как ты относишься к Свисту? Он человек хороший?

– Ну это как посмотреть. Свечи вообще-то хорошими не бывают. Даже для своих. Гонора много. Но я бы назвал его достойным человеком.

– Действительно, это ему больше подходит… Только ты этого достойного человека больше ко мне не пускай. Ни под каким предлогом. Меня для него нет. Я спустился под землю. Я улетел на небо. Меня проглотил Годзя. Понятно?

– Нет так нет. Воля твоя. С меня-то какой спрос. А тебе всё равно терять нечего. Невежа он и есть невежа.

– И ты туда же!

– Да мне-то, честно сказать, наплевать… С улицы звать кого-нибудь?

– Много там ещё?

– До вечера не справишься.

– Всё равно зови. Раз обещал принять, значит, приму.

– Перерывчик бы лучше сделал. Отдохнул немного. А то развезло тебя что-то, – Бадюг потянул носом. – Опять всякую гадость пьёшь.

– Пошел вон! Верёвки отправлю вить.

– Ну-ну, так я тебя и испугался…

С просителями удалось разделаться лишь ближе к обеду, и то исключительно потому, что среди них поползли толки – дескать, Темняк встал утром не с той ноги и сегодня к нему лучше не соваться. Скорее всего, этот слушок запустил в массы не кто иной, как Бадюг.

Наспех перекусив, Темняк решил немного развеяться, тем более что и повод для этого имелся – он давно собирался проверить состояние здешних злачных мест, где, по отзывам некоторых добропорядочных острожан, пышным цветом расцветали все мыслимые и немыслимые пороки. Это безобразие следовало либо искоренить, либо загнать в более или менее пристойные рамки.

Сам Темняк больше склонялся ко второму варианту, по опыту зная, что для искоренения человеческих пороков придётся заодно покончить и со всем родом человеческим.

На улицах уже вовсю кипела работа, никак не связанная с основной профессиональной деятельностью отдельных кланов. Каждый трудоспособный острожанин имел повседневную обязанность – убирать свежий мусор. Отказчики, кстати говоря, весьма редкие, приравнивались к таким врагам общества, как убийцы и насильники.

Сначала мусор сортировали, отделяя всё, пригодное в дело, а ненужный балласт утрамбовывали или растаскивали по пустующим норам. На любой городской стене (кроме Бойла, конечно) имелись красочно намалеванные отметки уровня, превышать который не позволялось. Если такое вдруг случалось, устраивались авральные работы, к которым привлекалось население соседних улиц.

Всё это делалось с единственной целью – не допустить, чтобы уничтожением мусора занялись сами Хозяева. Те предпочитали действовать радикальными методами – если и не мечом, то уж огнем обязательно. Последний подобный эксцесс имел место несколько поколений назад, когда от Иголок осталось только трое, от Гробов – пятеро, а прирожденные Цимбалы исчезли поголовно (впоследствии их улица вместе с профессией перешла в распоряжение Верёвок, не чуждых чувству звуковой гармонии).

Первый действующий притон Темняк отыскал на улице Башмаков, чьи обитатели имели природную склонность к бесшабашному разгулу. Оттого, наверное, и здешняя обувь никогда не славилась качеством. Выражение «пьян, как сапожник» было столь же актуально для Острога, как, скажем, и для русских городов постфеодальной эпохи, где это ремесло считалось не менее зазорным, чем труд золотарей или живодеров.

Темняка здесь сразу узнали, но виду не подали. Нравы в притонах царили самые демократичные: плати сполна – и никто тебе даже слова лишнего не скажет. Это было, наверное, единственное место в Остроге, где последний изгой имел те же самые права, что и гордые Свечи да Иголки.

Попробовав кисель (по слухам, всегда разбавленный), сыграв в принятые здесь азартные игры (по тем же слухам, жульнические) и поболтав с блудницами (якобы нечистыми на руку), Темняк убедился, что всё обстоит не так уж и безнадежно, как об этом судачили досужие языки.

Кисель оказался вполне приличным, в азартные игры, действительно жульнические, никто никого силком не втягивал, блудницы клялись, что лишнего отродясь не брали, а по заверениям старожилов, сомневаться в которых не приходилось, последний раз кровь пролилась здесь ещё в незапамятные времена, причем в абсолютно честном поединке.

Собрав все нужные сведения, Темняк с легкой душой двинулся дальше и на улице Ножиков столкнулся с весьма популярной в городе девицей по имени Чечава. До сего момента они были знакомы только шапочно, и Темняк не отказался бы это знакомство, как говорится, расширить и углубить.

– Ты чем сейчас, милая, занимаешься? – поинтересовался он (острожане, а особенно острожанки терпеть не могли всяких церемоний).

– Киселя собралась выпить, – откровенно призналась девица.

– Я другое имею в виду, – поправился Темняк. – Чем ты себе на жизнь зарабатываешь?

– Красотой, – Чечава подбоченилась. – Разве плох товар?

– Товар отменный, – согласился Темняк. – Только жалко его зазря тратить. Иди ко мне в экономки.

– Зачем я тебе сдалась? – Чечава сделала большие глаза. – Ты ведь вместо бабы со зверюгой живёшь!

– Не думал, что ты веришь подобным небылицам, – поморщился Темняк.

– А почему бы и не верить? – Чечава явно дурачилась. – Ты здесь чужой, и зверюга чужая. Есть о чем на парочку поболтать.

– Зверюга, к сожалению, немая, – сообщил Темняк.

– Так и я не очень разговорчивая! К тому же готовить не умею. А уж убираться тем более.

– Что ты тогда умеешь?

– Кисель пить! – Чечава стала загибать пальцы. – Мужиков любить! Плясать до упаду! Чужое добро транжирить!

– Плясок я тебе не обещаю. Особого добра пока не нажил. А вот кисель и мужики в моей норе найдутся.

– В норе? – Она расхохоталась. – Мне ведь одной норы мало! Мне целый Острог подавай. Весь кисель и всех мужиков сразу!

Продолжая хохотать, Чечава удалилась, а Темняку осталось только чертыхнуться ей вслед.

Эта в общем-то случайная встреча оставила в его душе столь неприятный осадок, что, посетив до вечера не менее дюжины притонов, он нигде даже глотка не пригубил.

Нельзя сказать, что Колодцы находились на положении людей второго сорта, но в Остроге их почему-то сторонились, подозревая в причастности к страшным тайнам загробного мира. Да и сами Колодцы невольно давали повод к подобным сплетням, предпочитая работать по ночам.

С некоторых пор они оставили свои привычные обязанности (впрочем, особого спроса на их услуги сейчас не было) и целиком переключились на рытьё заказанного Темняком подземного хода.

Спору нет, работа за последнее время проделана была громадная, но ожидаемых результатов она пока не принесла – Колодцы никак не могли выйти за пределы города, раз за разом натыкаясь на непреодолимые монолиты стен, казалось бы, восходивших к поверхности чуть ли не из преисподней.

В эту ночь Темняк нанес в подземелье очередной инспекционный визит. Сопровождал его не Бадюг, панически боявшийся всего, что напоминало ему о могиле, а один из самых опытных и уважаемых Колодцев – Гмыра.

Сам он мог запросто обходиться под землей и без света, но ради Темняка зажег специальную свечу, горевшую даже там, где дышать было совершенно нечем. Эти свечи были хороши ещё и тем, что в случае крайней нужды годились в пищу.

– Мы с тобой как договаривались? – говорил Темняк, шагавший чуть позади Гмыры. – Мы с тобой договаривались, что вы будете рыть всё прямо и прямо, отклоняясь лишь там, где встретите непреодолимое препятствие. В плане готовая нора должна представлять собой линию, пусть даже и извилистую. А что получилось в итоге? Какая-то спираль! Вы фактически вернулись к тому месту, откуда начали свою работу.

– Сейчас я тебе что-то покажу, – Гмыра резко остановился, и Темняк ткнулся грудью в его спину. – Бери мое кайло.

– Взял, ну и что? – ответил Темняк, поудобнее перехватив тяжелое рубящее оружие, тоже добытое из мусора и лишь слегка переделанное.

– Бей в стену! – приказал Гмыра.

– Куда именно?

– А куда тебе заблагорассудится.

Размеры норы не позволяли размахнуться со всего плеча, но Темняку к таким условиям было не привыкать – всяких шахт, туннелей, пещер, катакомб и подземных узилищ в его жизни хватало. Приложился он так, что ручка кайла, успевшая передать ему резкую и болезненную отдачу неподатливого материала, едва не переломилась.

– Теперь смотри, – Гмыра поднёс к стене свечу. – Видишь что-нибудь?

– Ничего, – Темняк прищурился. – Даже царапинки не осталось.

– И не останется. Мы эти стены чем только не пробовали. Даже «хозяйской кочергой» жгли. Никакого следа… Ты пойми, какая у нас работа. Мы норы в стенах пробиваем. А стены только на первый взгляд сплошные. На самом деле они неоднородные. Где-то податливые, а где-то нет. Мы, само собой, выбираем путь наименьшего сопротивления. Наши норы получаются кривыми не потому, что нам так захотелось, а потому, что это единственно возможный путь.

– Да, незадача получается, – Темняк обстучал обухом кайла нору вокруг себя. – По сторонам звенит. А сверху и снизу, похоже, порода мягкая. Что, если туда попробовать пробиться?

– Вверх-то зачем?

– Вверх действительно незачем, – согласился Темняк. – Хотя было бы любопытно. А вниз?

– Везде то же самое, что и здесь. Стены уходят вниз на неимоверную глубину. Кроме того, в нижних слоях может появиться вода. Тогда уж пиши пропало. Всё зальёт.

– Разочаровал ты меня, Гмыра, – Темняк оглянулся по сторонам. – Когда вы эту нору рыли, ничего интересного не нашли?

– Что мы должны были найти?

– Ну не знаю… Какие-нибудь древние предметы. Кости предков. Ведь при любом строительстве что-то обязательно остаётся.

– Я очень сомневаюсь, что Острог был построен живыми существами. Впечатление такое, что он сам вырос из-под земли, как вырастает дерево… Ты лучше скажи, что нам дальше делать? Бросать эту работу или продолжать?

– Попробуйте рыть в другом месте. Например, на улице Иголок. Говорят, что это самая крайняя улица Острога и сразу за ней начинается внешний мир.

– Дался тебе этот внешний мир, – закряхтел Гмыра, суставы которого от долгого пребывания под землей утратили былую гибкость. – Забудь о нём – и дольше проживешь.

Летательные устройства испытывали на Жрачке, самой широкой, но, к сожалению, и самой людной улице Острога.

Едва только Шипер Сторож (в недавнем прошлом Шипер Горшок), двоюродный брат покойного Тюхи и один из ближайших помощников Темняка, расстелил посреди улицы мятую и бесформенную оболочку воздушного шара, похожую на шкуру, целиком снятую с кита, как вокруг сразу образовалась живописная толпа зевак.

А толпа на Жрачке почему-то всегда пребывала в состоянии возбуждения, хотя киселя здесь не подавали, а до пресловутой весёлой улицы было не меньше часа ходу в один конец.

Такая толпа была весьма охоча до зрелищ, старательно вникала во всё, происходящее у неё на глазах, и с готовностью приходила на помощь каждому, кто в этой помощи нуждался, будь то палач или жертва, истец или ответчик, стража или возмутители спокойствия, разнузданные девки или блюстители общественной морали. С такой толпой надо было держать ухо востро.

Когда оболочка воздушного шара была тщательно разглажена и выровнена, Шипер забросил в её горловину несколько «термалок», холодные концы которых покрывал толстый слой теплоизоляции, состоявший из «хозяйской желчи» и «хозяйского пуха». Теперь нужно было терпеливо ожидать, пока воздух внутри оболочки нагреется и естественным образом превратит пустую шкуру в огромного летающего кита.

Темняк, стоя в сторонке, обсуждал с Бадюгом сильные и слабые стороны своего изобретения, уже породившего в Остроге множество самых разноречивых слухов.

– Это же сколько хороших штанов можно было пошить из материала, который ты угробил на свои дурацкие прихоти, – говорил Бадюг.

– Не так уж и много, как тебе кажется, – отвечал Темняк. – Я пустил в дело только самые грубые куски «хозяйской шкуры», которые давно хранились у Одежек безо всякого применения… Но, правда, заплатить пришлось, как за товар первого разбора.

– Да над тобой весь Острог давно смеётся! Колодцы и Одёжки прямо-таки разбогатели на твоих чудачествах. А сам живёшь, как нищий. На скелет стал похож. Мало того, что сам жениться не хочешь, так и мне не позволяешь.

– Зачем тебе жениться? У тебя внуков целая куча. Вот и нянчись с ними.

– При чем здесь внуки? Внуки – утеха для глаз, а мне и для тела что-то требуется. Даже Годзя без подружки с ума сходит.

– Вот я посажу тебя в холодный колодец, как Годзю, и сразу всё любострастие улетучится.

– Я ведь не ящер. Меня на холоде ещё сильнее к бабам тянет.

– Тогда блудницами займись. Ты ведь с них глаз не сводишь.

– С тех пор как я за Годзей убираю, меня самые распоследние блудницы стороной обходят, – пожаловался Бадюг. – Ничего не помогает. Ни омовения, ни притирания.

– Что за беда! Сейчас мы тебя на воздушном шаре к небу поднимем, – пообещал Темняк. – Героем станешь, заодно и проветришься. От поклонниц отбоя не будет.

– Нет уж! – решительно возразил Бадюг. – Лучше быть бобылём на земле, чем женихом в небе.

Оболочка потихоньку надувалась, и Шипер, прогуливаясь вокруг, встряхивал её то тут, то там. Одни зеваки швырялись в него объедками, другие предлагали пригубить из заветного горшочка.

К Темняку подошел Свист Свеча и, кивнув на вяло шевелящуюся оболочку, поинтересовался:

– Сам полетишь?

– Пока не рискну, – ответил Темняк. – Запуск-то пробный. Ещё неизвестно, как всё обернется.

– Ты только скажи, а я добровольцев предоставлю.

– У нас и своих хватает. Но я чужими жизнями рисковать не собираюсь.

– С чего бы это вдруг?

– Здесь не Бойло… Не обижайся, но я должен покинуть тебя. Срочно требуется моё вмешательство. Пошли, Бадюг.

– Ох, горе моё горькое, – запричитал Бадюг, устремляясь вслед за шефом. – Нажил себе на старости лет наказание.

– Следи за Свистом, – шепнул ему на ухо Темняк. – Что-то он мне сегодня не нравится.

Теперь оболочка уже пучилась горбом, но её придерживал на верёвке Шипер, никак не реагировавший на издевательства и восторги толпы. Хладнокровие было тем главным качеством, благодаря которому Темняк и приблизил его к себе. Едва лишь горловина воздушного шара немного приподнялась над землей, как из неё выкатились «термалки», сделавшие свое дело. Темняк, только и ожидавший этого, поспешно ободрал с них изоляцию и соединил воедино. Два неказистых цилиндрика сразу превратились в грозное оружие, полыхнувшее пламенем.

Узрев в руках Темняка «хозяйскую кочергу», толпа несколько поутихла. Чужак был хорошо известен в Остроге своей решительностью и непредсказуемостью. После знаменитой истории со Смотрителем никто не смел ему даже слово поперёк сказать.

– Отпускай! Только осторожно, – приказал Темняк, и Шипер стал понемногу вытравливать верёвку, к которой крепилась сеть, накинутая на оболочку.

Шар уже не касался земли, но по-прежнему выглядел как-то жалко, словно скукоженная мошонка старика. Однако едва лишь Темняк поднёс к горловине пылающий конец «кочерги», как он раздобрел, округлился и нетерпеливо заплясал на привязи.

– Осталось самое важное, – сказал Темняк. – Надо пристроить «кочергу» под горловиной, но так, чтобы она не подожгла оболочку. Вяжи узел, которому я тебя учил.

Пока Шипер сооружал хитроумную петлю-корзинку, позаимствованную Темняком у разумных пауков, некогда доставивших его по воздуху в Острог, в толпе, продолжавшей упиваться редкостным зрелищем, завязалась драка. Испуганные зеваки, прорвав жиденькое оцепление, выставленное скорее ради проформы, высыпали на летное поле.

Прямо под шаром, уже готовым к полету, произошла свалка. Шипера укусили пониже спины, а Темняка огрели чем-то тяжелым по голове. А уж тумаков, пинков и подзатыльников они огребли без счёта – и всё это буквально за несколько мгновений.

Заполучивший свободу шар без промедления взвился вверх, унося с собой никому не известного малого, сумевшего-таки в сумятице овладеть «кочергой». Удивляла сноровка, с которой он протиснулся в только что связанную Шипером петлю.

Бадюг, проклиная всё на свете, пробивался к Темняку на помощь, но, конечно же, не спешил при этом. Толпа никак не могла угомониться, словно сковородка, снятая с огня, но продолжавшая стрелять жиром.

Шар быстро поднимался ввысь, попеременно касаясь то одной, то другой стены, а вслед за ним со свистом убегала страховочная верёвка, сматывавшаяся с оставленной на земле бухты. Шипер, кое-как отбившись от своих случайных (а может, и не случайных) противников, попытался перехватить её, но похититель шара погрозил сверху «кочергой» – не смей, дескать, трогать, иначе пережгу.

Надо сказать, что пока самозваный воздухоплаватель действовал довольно грамотно – если и поддавал шару тепла, то не очень. Окажись на его месте Шипер или даже сам Темняк, они вели бы себя соответствующим образом.

– Уже на пятьсот саженей поднялся, – сообщил Шипер. – Веревка кончается.

– Привяжи другую, – велел Темняк.

Скоро шар скрылся из поля зрения, а верёвка немного утихомирилась.

– Тысяча саженей, – доложил Шипер. – Последний моток остался.

– Не хватит, – с досадой произнес Темняк. – Потеряем шар.

Внезапно верёвка застопорилась и даже сбросила назад несколько колец.

– Что бы это значило? – насторожился Темняк.

– Застрял, – предположил Шипер.

– Это ведь не сухой кусок, чтобы в горле застрять. Шар скорее лопнет, чем застрянет… Быстренько созови всех Сторожей! Пусть убирают толпу. Детей в первую очередь. Предупреди, что сейчас может случиться большая беда.

Но его хлопоты запоздали. Веревка, вдруг вытянувшаяся в струну, зловеще задребезжала, а потом словно бы полыхнула по всей своей длине, но не огнём, а чем-то таким, что рождает нестерпимую боль и панику, как это уже бывало на Бойле, когда Смотритель наказывал строптивцев.

Все, оказавшиеся поблизости, рухнули, точно в припадке падучей, а прочие завыли и заорали. Окрестности озарились небывало ярким светом, и в уличную щель обрушился настоящий обвал огня, в котором смутно угадывались остатки воздушного шара.

Мусор, который и от костра-то не всегда загорался, воспламенился громадным жарким костром, словно бы целиком состоял из промасленной ветоши и стружек. Это была уже не беда, которую предрекал Темняк. Это была катастрофа.

Разбор полетов – не в переносном, а в прямом смысле – происходил уже после похорон, на которых Темняка и Шипера едва не растерзали Ножики, Башмаки и Воры, пострадавшие больше других. Что касается исконных обитателей Жрачки – поваров, кулинаров, подавальщиц и посудомоек, то они в большинстве своем отделались лишь легким испугом. И всё потому, что трудились в это время, а не болтались без дела.

– Самое первое, что я хочу знать: кем был тот сорвиголова, улетевший на воздушном шаре? – сказал Темняк, поочередно обведя глазами своих соратников.

– Это до сих пор неизвестно, – ответил староста правой стороны улицы Дряк Сторож (бывший Иголка). – Всё случилось так быстро, что никто толком не успел его рассмотреть. А потом пришлось созерцать в основном его задницу. Ничего не удалось выяснить и на похоронах. Очень многие опускали в землю пустые гробы, и тут уж было не до расспросов.

– Одет он был как на праздник, – сказал Бадюг. – Во всё новое. Я ещё подумал, зачем лететь на верную смерть в таких хороших башмаках… И ещё вот что. Башмаки его, кроме всего прочего, были подвязаны ремешками, как это делают Воры, прежде чем взобраться на стену.

– Ну и глаз у тебя! – удивился Темняк. – Сам я этого шустряка в лицо кое-как запомнил, а вот на обувь никакого внимания не обратил. Будет мне урок… А он не из Воров случайно?

– Нет, – дружно ответили все, в том числе и Бадюг. – За Воров мы в самую первую очередь взялись. Все наперечёт. И живые, и мертвые.

– Но, во всяком случае, к нападению он готовился заранее. И действовал так, как будто видел все наши предварительные опыты. Разве посторонний человек догадался бы, для чего нужна «хозяйская кочерга»… Послушай, – Темняк обратился к Бадюгу. – А что в это время делал Свист Свеча?

– Не знаю. Как заваруха началась, я его больше и не видел. А до этого он стоял и на шар поглядывал.

С улыбочкой такой поглядывал, как на бабу, которую употребить собираешься.

– Надо же, – покачал головой Темняк, не столько озадаченный поведением Свиста, сколько заинтригованный проницательностью Бадюга, прежде ничем таким не славившегося. – Ладно, со Свистом пока повременим… Пусть те, кому это поручено, продолжают выяснять личность стервеца, доставившего нам столько неприятностей. Он не мог появиться ниоткуда, хотя, похоже, ушел именно туда. Кто-то должен был его видеть, кто-то с ним общался, кто-то шил ему башмаки с ремешками…

– Думаю, что завтра к вечеру мы всё разузнаем, – сказал Дряк.

– Теперь другой вопрос, – продолжал Темняк. – Что могло случиться с шаром?

– Тут и обсуждать нечего, – сказал Бадюг, по праву ветерана Бойла всегда вылезавший вперед. – Хозяева шар погубили. По рукам нас ударили. Чтобы впредь их не беспокоили.

– Другие мнения есть? – поинтересовался Темняк.

– То, что на небесах творится, не нашего ума дело, – сказал Гмыра Колодец, оказавшийся на совещании в общем-то случайно – забежал какой-то мелочный вопросик уточнить, а засел на полдня.

– Хозяева виноваты, больше некому, – кивнул Дряк, и остальные присутствующие согласились с ним, хоть и со всяческими оговорками (кое-кто даже небесных дев приплёл к катастрофе).

– Внешне это и в самом деле напоминает гнев Хозяев, – сказал Темняк. – Тем более что погибший шар никак не мог вызвать такой пожар. С неба просто огненный дождь падал.

– Да уж, – вздохнул староста левой стороны улицы Млех Сторож (в прошлом Жрачка). – Всё горело. Даже то, что гореть не должно.

– Хозяева; значит, виноваты, – повторил Темняк. – Вполне вероятно… Хотя возможно и другое объяснение. Где-то на высоте, не доступной нашему взору, находятся какие-то устройства, представляющие повышенную опасность для всех посторонних предметов. Говорить об их назначении затруднительно, но скорее всего они связаны со светом и теплом, которые производят Хозяева.

– Ты ещё скажи, что они воздух производят, – буркнул Бадюг.

– И скажу. Острог находится так близко от Мертвой реки, что все мы давно должны подохнуть от её испарений. Но ведь живём же! А что касается тепла и света, то я вовсе не оговорился. Знали бы вы, какие ветры дуют в нашу сторону с Ледяных гор. Вот и хорошо, что не знаете… Ведь в Остроге всегда теплынь. Даже мой Годзя прижился. Теперь про свет. Здесь, на дне улиц, он не очень яркий, но с этим уже ничего не поделаешь. Свет зажигается и гаснет в одно и то же время, а день всегда примерно равен ночи. Смею вас заверить, что это происходит исключительно по воле Хозяев. Во внешнем мире со светом творится невообразимая кутерьма, заявляю вам это как очевидец. Таким образом можно смело утверждать, что источник света, которым вы пользуетесь, имеет искусственное происхождение. Это огромная свеча, то зажигаемая, то задуваемая Хозяевами… Наш воздушный шар мог погибнуть не по их прихоти, а от случайного столкновения с неким небезопасным устройством… Я предлагаю ещё раз внимательно осмотреть место падения. Огонь, конечно, многое уничтожил, но, возможно, там найдутся какие-то предметы необычного вида. Это поможет нам составить хотя бы приблизительное представление о причинах катастрофы.

– Не хотел тебе говорить, – потупился Дряк. – Но какие-то людишки копаются там с самого утра. По-моему, они служат у Свечей на побегушках.

– Вот так новость! – Темняк на мгновение задумался. – Прогнать мы их не можем… Вернее, можем, но это обернется новыми беспорядками. Вот что! Установите за ними слежку. Если они найдут что-то важное, это сразу станет ясно по их поведению. Драться не надо, но постарайтесь хотя бы взглянуть на находку. Ты, Дряк, сам займись этим делом.

Когда сутолока, вызванная уходом целой оравы Сторожей, улеглась, Темняк продолжил:

– Первый полёт закончился неудачей, повлёкшей за собой человеческие жертвы. Но он нас многому научил. Теперь мы знаем, что на высоте примерно тысячи саженей воздушных путешественников поджидает какая-то опасность. Дабы выяснить её природу, придётся запустить ещё один шар. На нём полечу я сам.

– Гроб сразу закажем или чуток подождём? – поинтересовался Бадюг.

– Подождём, – ответил Темняк. – Полёт будет подготовлен самым тщательным образом. Страховочную верёвку мы прикрепим к лебёдке, которую можно будет застопорить в любой момент. Кроме того, мы разработаем надежную и простую систему сигналов. Например, заметив приближающуюся опасность, я сброшу камушек какого-то определенного цвета. Подъем шара сразу приостановится. На случай, если крушение станет неизбежным, я захвачу с собой простенькое устройство, позволяющее преспокойно спускаться с большой высоты.

– Весть о том, что мы приступаем к изготовлению нового шара, кое-кому не понравится, – сказал Млех. – Опять разговоры пойдут.

– Будем работать в тайне от всех. А если это невозможно, придётся заткнуть рты недовольным.

– Каким, интересно, способом?

– Заткнуть людям рты можно двумя способами, – наставительно сказал Темняк. – Пирогом или кляпом. Конечно, всё будет зависеть от наших возможностей, но пирог предпочтительней. На нашей стороне Сторожа, Колодцы, Иголки, Одёжки, Гробы, частично Кисели и Бальзамы. Неужели мы не сможем приструнить Воров, Ножиков и Башмаков?

– Не забывай о Свечах, – напомнил Млех.

– А что Свечи?

– Свечи поглядывают на тебя косо, а без их участия в Остроге никакие дела не делаются.

– Как-нибудь и со Свечами договоримся. В крайнем случае пообещаем им что-нибудь.

– Они на подачки не падки.

– Это уж мои вопросы… Всё, на сегодня закончим. Каждый пусть занимается своим делом. Ты, Бадюг, можешь отдыхать. Я Годзю сам выгуляю.

– Другой бы спорил, а я не буду, – ответил Бадюг. – Мне эта зверюга уже во как опостылела! Мало того, что от неё днем покоя нет, так она мне ещё и по ночам стала сниться.

– Наверное, сожрать тебя во сне хочет? – поинтересовался Млех.

– Если бы, – тяжко вздохнул Бадюг. – Срам сказать, что она от меня хочет.

Годзя, выросший за пазухой у Темняка, считал его своей матерью, а потому подчинялся беспрекословно, хотя ни одной команды так и не освоил. Ничего не поделаешь, если бог умишком обделил.

Чтобы остановить Годзю, Темняк хватал его за хвост, а чтобы послать вперед, пинал ногой под зад. Впрочем, это удавалось далеко не всегда, и на самый крайний случай Темняк имел ошейник с шипами, обращенными вовнутрь, – потянешь за него – и зверь волей-неволей подчинится человеческой воле.

Питался Годзя «хозяйской жвачкой», которую сам же и разыскивал в мусоре, но при случае не брезговал и «хозяйским дерьмом», благотворно действовавшим на его пищеварение и нрав. Отведав на десерт добрую порцию этой отравы, он становился игрив и действительно иногда принимал Бадюга за самку своей породы.

Первое время Годзя очень страдал в чужом климате и даже впадал в глубокое оцепенение, но после того как Темняк поселил его в просторной норе, где имелся колодец с горячей водой, сразу преобразился и стал вести активный образ жизни.

К сожалению, большинство острожан, даже искренне симпатизировавших Темняку, Годзю почему-то недолюбливали. Времена, когда он спас город от нашествия кровососущих насекомых, уже забылись, зато дурная слава людоеда умножалась и крепла. Не помогали даже клятвенные опровержения Бадюга, не единожды прилюдно обследовавшего экскременты ящера.

Ночью Годзя заменял целый отряд сторожей, поскольку, мучимый холодом, вынужден был метаться из конца в конец охраняемой улицы (уйти прочь ему мешали специальные заграждения, размещенные в том числе и на стенах). Не страшил Годзю и сброс мусора. Неоднократно побывав под ним, он всякий раз отделывался лишь мелкими травмами, заживавшими на нем в считанные дни.

Сегодня Темняк привел ящера на пустынную улицу, ещё только начавшую заселяться Сторожами – новым влиятельным кланом, появившимся в Остроге исключительно благодаря его инициативе.

Зверь имел сейчас свою обычную маскировочную расцветку, что свидетельствовало о безмятежном состоянии его души, если таковая, конечно, у столь примитивного создания наличествовала. Темняк позволял ему лакать воду из луж, испражняться на стены, копаться в мусоре, но далеко от себя не отпускал.

Отыскав тихое место, где почти не было жилых нор, он накинул на ящера сбрую, самолично изготовленную в тайне от сподвижников, в том числе и от Бадюга. Она плотно охватывала цилиндрическое туловище зверя и на уровне крестца заканчивалась петлей-корзинкой, одинаково удобной и для крепления груза, и для размещения человека.

Затем Темняк выставил вверх «хозяйский костыль», удлинявшийся при переходе в вертикальное положение. На конце «костыля» болтался мешочек с любимым лакомством Годзи – клопами, жаренными в киселе.

Даже имея довольно длинную шею, ящер не мог достать его и для удобства вынужден был опереться передними лапами о стену. Темняк только этого и ждал. Не выпуская из рук «костыль», он вскочил в свое верёвочное седло.

Глупый Годзя, продолжая тянуться за желанным угощением, пополз вверх по отвесной стене, чему весьма способствовали мощные присоски, имевшиеся не только на подошвах лап, но и на брюхе. Его сородичи, обитавшие во влажном климате Великих болот, находили себе пропитание в дуплах и кронах гигантских деревьев, вздымавшихся к небу прямо из трясины.

Так они преодолели без малого метров двадцать, и Годзя стал проявлять признаки нетерпения – то есть менять окрас и резко мотать хвостом, что заставляло подвесное седло раскачиваться, словно маятник. Темняку пришлось опустить «костыль» и скормить Годзе вожделенную подачку.

Пока тот ел – медленно и с видимой натугой (свободно глотать ему не позволял тугой ошейник, сжимавший горло) – Темняк вбил в стену прочный гвоздь-костыль и закрепил на нем страховочную верёвку, солидный моток которой висел у него на поясе.

Затем всё повторилось – перед носом зверя появилось аппетитно пахнущее угощение, он шустро пополз за ним, метров через двадцать сожрал-таки и потребовал добавки. А тем временем в стену вонзился второй костыль.

На высоте ста метров пришлось повернуть назад – подачки кончились, да и Годзя что-то притомился. Шастать по крутизне с юных лет – это одно, а осваивать столь непростое дело в далеко уже не юном возрасте – совсем другое. Здесь врожденных способностей мало, здесь практика нужна.

– Ничего, – сказал Темняк, поглаживая Годзю по хребту, – Лиха беда начало. Потихоньку, понемножку и до неба доберемся…

У норы, служившей Темняку чем-то вроде резиденции, его уже поджидал запыхавшийся Дряк – видно, только что прибежал.

– Ну, рассказывай, – с ходу накинулся на него Темняк. – Узнали что-нибудь?

– А как же! – Дряк похлопал себя по груди. – Сейчас расскажу, только отдышусь… Мы всё сделали, как ты велел. Взяли под наблюдение этих типчиков, которые на пожарище копались. Благо, что поблизости лавочка открылась, где подавали лепешки с подливой. Находили они там много всякой дребедени, но крупные вещички сразу в сторону отбрасывали. За ненадобностью, стало быть. Интересовали их находки величиной примерно с ладонь. Сначала мы с ними лепешками поделились, а потом я своих ребят за киселем послал. Слово за слово, познакомились. Публика мелкая. В основном хмыри безродные, живущие случайными заработками. Но в дело своё они нас посвящать не стали, как мы только не выпытывали.

– Так нашли они что-нибудь или нет? – не выдержал Темняк.

– В том-то и дело, что нашли! Причем прямо у нас на глазах. Вижу, собрались в кучу и радостно лопочут. Я надежных ребят к ним подослал. Дескать, дайте глянуть. Те ни в какую, находку сразу спрятали. Тогда мы к ним с претензией. А кто за кисель будет расплачиваться? Драка, само собой, завязалась. Но без кровопролития. В драке мы эту штуковину и отбили.

– Зря. Не надо было шум поднимать, – сказал Темняк, принимая из рук Дряка закопченную продолговатую пластинку, возможно, отломанную от края Щита.

Плюнув на пластинку, он протер её рукавом, и на гладкой поверхности проступили непонятные знаки, процарапанные каким-то острым предметом.

– Закорючки, крестики, кружочки, – пробормотал Темняк, поворачивая странную находку и так и сяк.

– Подожди, подожди, – Дряк присмотрелся повнимательней. – Если память меня не подводит, это условные значки, которыми пользуются Свечи.

– Прочесть сможешь?

– Да ты что! Их даже не все Свечи понимают. Просто не знаю, что тебе и посоветовать.

– Вот и хорошо, что не знаешь. Значит, обойдемся без пустословия… Если дело уже приобрело огласку, придётся идти на поклон к Свечам. Хочешь не хочешь, а придётся.

Люди Темняка выследили Свиста под вечер, когда тот по каким-то своим делам отправился в сторону улицы Иголок. Не успев дойти даже до конца Гробов, он нос к носу столкнулся со своим бывшим командиром.

– Вот так встреча! – Темняк сделал большие глаза.

– Действительно! – в тон ему ответил Свист. – Чтобы перехватить меня здесь, тебе пришлось описать немалый крюк.

– Что не сделаешь ради хорошего человека! Есть разговор без свидетелей, – напрямик заявил Темняк.

– Тогда давай присядем, – предложил Свист. – Рядком, как в прошлый раз.

– Стоя быстрее будет. На рынке сидя не торгуются.

– А нам предстоит торговаться?

– Вроде того… У меня есть одна вещь, но я не знаю, что с ней делать. У тебя этой вещи нет, но ты, надеюсь, знаешь, что с ней делать.

– Если у тебя выскочил чирей на одном месте, то следует обратиться к Бальзамам, а не ко мне, – хладнокровно ответил Свист.

– Очень смешно. Придётся мне показать свой товар. Но только не лицом, а изнанкой, – Темняк продемонстрировал Свисту тыльную сторону пластинки.

– Я хламом не интересуюсь, – всё поведение Свиста свидетельствовало о том, что он торопится. – Это по части Иголок. Если хочешь, пойдем вместе. Мне как раз в ту сторону.

– Завидую твоей выдержке, – сказал Темняк, шагая в ногу со Свистом. – Впрочем, другой реакции я и не ожидал. Заинтересовавшись этой вещицей, ты выдал бы свою причастность к похищению воздушного шара.

– Честно сказать, я не совсем понимаю, о чём ты сейчас говоришь.

– Вот об этом самом, – Темняк вновь показал пластинку, но уже с таким расчетом, чтобы Свист заметил изображенные на ней знаки.

– Ты получил письмо?

– Нет, оно попало ко мне совершенно случайно.

– Хочешь, узнать его содержание?

– Пока речь не о том… Не догадываешься, откуда оно взялось?

– Скорее всего, это что-то связанное с твоими упорными попытками покинуть Острог.

– Верно. Эту вещичку нашли на месте падения шара. Да ты, кстати, и сам всё видел.

– Нет, я ушел, не дождавшись конца.

– Почему? Случайные зеваки просто млели от восторга.

– Жалкое зрелище. Я сразу потерял к нему интерес. При помощи мешка, надутого горячим воздухом, Хозяев не одолеть. Нам, Свечам, подобные фокусы давно известны.

– Ты многое потерял. Кто-то одурачил нас, захватив шар.

– Кому это могло понадобиться?

– Сам не знаю. Но этот негодяй делал в полете какие-то заметки. Между прочим, на языке Свечей.

– Чуть что – сразу Свечи виноваты… Кстати сказать, большинству из них глубоко наплевать на все твои хлопоты.

– А на твои?

– На мои тоже.

– Ладно… Что это значит? – прикрыв пластинку ладонью, Темняк показал Свисту заглавный знак.

– «Свет», – ответил тот, мельком глянув на пластинку.

– А это? – На сей раз вопрос касался заключительного знака.

– Это ничего не значит. Знак не дописан. Возможно, он должен означать «твердь», а возможно, «неуязвимость». Не мучайся, покажи всю надпись целиком.

– Вряд ли я выиграю от этого. Скорее наоборот. Тебе достанется истина, а мне лишь её толкование, выгодное для тебя.

– Как хочешь, – Свист пожал плечами. – Я не напрашиваюсь… А теперь послушай меня внимательно. Мы расходимся с тобой в понимании некоторых весьма важных вопросов. Ты сомневаешься в перспективах дела, которое я полагаю главным в своей жизни. Но это вовсе не значит, что мы стали вдруг непримиримыми врагами. Я никогда не забуду, что ты сделал для меня на Бойле. Я обязан тебе жизнью и постараюсь отдать этот долг. Или по частям, постоянной посильной помощью, или сразу, употребив все свои силы и возможности. Поэтому нелепо было бы подозревать меня в мелких кознях, вроде недавнего происшествия с шаром.

– Да я, в общем-то… – начал несколько смущённый Темняк.

– Не будь так самонадеян, – Свист и не думал принимать его оправданий. – Острог ещё не открылся перед тобой и вряд ли когда-нибудь откроется. Твоему пониманию доступно лишь то, что лежит на поверхности. А вокруг кипит постоянная подспудная борьба. И каждая сторона пытается использовать тебя в своих интересах. Угон шара и всё остальное, что за этим последовало, – чья-то провокация. И похоже, что ты на неё поддался.

Резко повернувшись, Свист зашагал обратно, и Темняк не стал догонять его.

– А не перегнул ли я палку, – задумчиво произнес он. – Деликатный народ эти Свечи…

На следующий день путем опроса немалого количества знающих людей (а также людей, мнящих себя таковыми), Дряк составил примерный перечень знаков, употреблявшийся Свечами для своей тайнописи. Однако пользы от этого было мало. Во-первых, формой они несколько отличались от тех, которые имелись на пластинке, а во-вторых, любой вариант расшифровки представлял собой сущую бессмыслицу.

Никакого сомнения не вызвало лишь одно слово, обозначавшее собственное имя – Свист. Но после объяснения, случившегося накануне, Темняк не склонен был придавать этому факту чрезмерного значения – среди Свечей Свисты встречались столь же часто, как Джоны среди Смитов или Лазари среди Кагановичей.

Бесперспективной выглядела и сама идея поиска виновных в захвате шара. Всевозможные тайные общества действительно переполняли Острог, и Темняк не собирался бороться с ними. Других забот хватало. Кроме того, следовало признать, что досадное происшествие никак не повлияло на судьбу шара – он всё равно погиб бы, пусть и не при таких трагических обстоятельствах.

Короче, надо было решать насущные проблемы, не забывая при этом и ошибок прошлого, главными из которых являлись ротозейство и самоуспокоенность. Вся ответственность за безопасность была возложена теперь на Дряка Сторожа, человека проницательного, въедливого и скорого на расправу.

А жизнь между тем шла своим чередом. Одёжки начали пошив нового воздушного шара, на этот раз с двойной оболочкой. Колодцы, не добившись никакого успеха под улицей Иголок, перенесли все усилия на весьма перспективный участок в районе стыка Киселя и Башмаков.

Годзя в своих альпинистских упражнениях достиг двухсотметровой высоты, но это, похоже, был его предел. Заманить упрямую зверюгу выше не удавалось никакими посулами.

Воры присмирели, но, по слухам, лелеяли планы мести. Свист больше не давал о себе знать – то ли разобиделся, то ли разочаровался в своем былом приятеле.

С Дряком Темняку, можно сказать, повезло. Староста левой стороны улицы Сторожей (то есть практически первый человек в этой иерархии, поскольку наиболее уважаемые люди всегда почему-то селились справа), кроме всего прочего, обладал ещё и завидной хваткой – взявшись за любое дело, он, как правило, доводил его до конца.

Поэтому Темняк даже не удивился, когда Дряк однажды доложил:

– Про типчика, который тогда столько бед с шаром натворил, я уже почти всё вызнал. И приятель его у меня гостит. Кисель с сухариками попивает. Не желаешь познакомиться?

– Как-то не очень, – ответил Темняк, успевший позабыть тот досадный случай. – Но пару вопросов задал бы.

Впрочем, как вскоре выяснилось, Дряк кое в чем грешил против истины. Человеку, попавшему в его лапы, сухарики были не по зубам, поскольку большая их часть отсутствовала. Глядел он букой, но на вопросы отвечал без запинки, не желая, по-видимому, рисковать уцелевшими зубами.

Звали его просто Чвирь, без всяких уточнений, а это означало, что человек он безродный, не принадлежащий ни к одному из основных кланов Острога. Прав у подобной публики было ненамного больше, чем у клопов.

– Помнишь тот день, когда на Жрачке пожар случился? – спросил Дряк.

– Ещё бы, – ответил Чвирь, сжимавшийся всякий раз, как кто-нибудь из присутствующих приближался к нему.

– Что ты там делал?

– Ну, как сказать… Собирался там небольшой дебош устроить.

– Один?

– Нет. Много нас там было. Человек десять.

– Ты их хорошо знал?

– Кого хорошо, а кого и не очень.

– Кто они были?

– В основном люди безродные, как и я. Голошмыги.

– Что вам было обещано за дебош?

– Да как обычно. Кормёжка, выпивка.

– И вы поверили?

– Как не поверить, если такой серьёзный человек обещал.

– Об этом человеке поговорим попозже. Кто вскочил на шар?

– Сдюга, приятель мой. Лихой парень.

– Зачем он это сделал?

– Так ведь уговор такой был… – Чвирь немного растерялся. – Ему отдельные блага обещались.

– А теперь скажи, кто все это организовал?

– Я его в общем-то мало знаю, – замялся Чвирь, но, заметив угрожающее движение Дряка (на самом деле тот просто почесаться собирался), заторопился: – Из Свечей он. Это точно. Я его и прежде несколько раз встречал.

Здесь в беседу, которую никак нельзя было назвать дружеской, вступил Темняк.

– Его, случайно, не Свистом звали? – поинтересовался он.

– Нет.

– А как?

– Из памяти выскочило… – Чвирь осторожно потрогал свою челюсть. – Редкое такое имя… Тыр, кажется. Да-да, Тыр!

– Знавал я одного Тыра Свечу, – задумчиво произнес Темняк. – Но тот на Бойле погиб. Прямо у меня на глазах.

– Что ты говоришь! – огорчился Чвирь. – Но этот живой был. Даже очень.

– Здесь у него шрама не было? – Темняк чиркнул себя рукой по горлу.

– Не заметил.

– А что ты потом делал? После пожара?

– Не могу вспомнить. Он меня уже спрашивал, – Чвирь опасливо покосился на Дряка. – Запил я после этого. Сильно запил. Дней на десять.

– И Тыра Свечу больше не встречал?

– Не довелось.

– Понятно, – Темняк потер переносицу, что иногда случалось с ним в минуты сомнений. – Другие грехи за тобой водятся?

– Никаких! – Почуяв возможные перемены в своей судьбе, Чвирь готов был на колени пасть. – Попрошайничал, объедки подбирал, за самую грязную работу брался. Этим и жил.

– Что-то я не пойму, о каких объедках идет речь? – Темняк обернулся к Дряку. – Ведь «хозяйской жвачки» хватает повсюду.

– Кто же позволит чужаку без спроса кормиться на его улице, – похоже, что вопрос Темняка немало позабавил Дряка.

– Вот, вот, – невесело вздохнул Темняк. – Я ещё раз убеждаюсь, что причиной голода является не скудность, а бессердечие.

– Пусть он не прибедняется! – Дряк из-за спины погрозил Чвирю кулаком. – Много за ним грешков водится. И наводчиком у Воров состоял, и сам поворовывал.

– Так это когда было! – воскликнул Чвирь. – Теперь здоровье не позволяет.

– Иди лечись. Отпускаем тебя… – Темняк наконец-то вынес свой приговор. – Лохша Жрачку знаешь?

– Кто же Лохша не знает!

– Скажешь, чтобы раз в день подкармливал тебя. За мой счёт.

– Вот это удружил! Век не забуду! А знакомых Киселей у тебя нет?

– Есть. Но они не про твою честь. Иди гуляй, пока мы не передумали.

Когда Чвирь, счастливый не столько фактом своего освобождения, сколько возможностью впредь обжираться на дармовщину, поспешно скрылся, Темняк спросил у Дряка:

– Что ты можешь сказать по поводу этого Тыра Свечи?

– Сейчас в Остроге проживает три человека с таким именем. Один едва только научился ходить. У другого нет руки по самое плечо. Третий слишком дряхл.

– Ты всех их видел сам?

– Да.

– Значит, надо искать четвертого Тыра.

– Где, на том свете?

– Везде, где будет нужно. Но искать – это не значит бегать высунув язык по всему Острогу. Просто держи нужного тебе человека на заметке. А он сам где-нибудь объявится. Обязательно объявится.

Темняк всегда вставал рано (некоторые даже полагали, что он вообще никогда не спит), но на сей раз Бадюг разбудил его, что называется, ни свет ни заря.

Хотя после страданий, пережитых на Бойле, и близкого знакомства с Годзей Бадюг уже ничего не боялся и ничему не удивлялся, сейчас он выглядел как человек, чудом спасшийся из адской печи.

– Там, – только и смог выговорить он, но в этом коротеньком словце было столько чувства, что Темняк выскочил на улицу едва ли в чём мать родила (хотя парочку любимых спиралей прихватить не забыл).

По пути Бадюг сумел овладеть собой и кое-как изложил суть происшествия.

Утром он, как всегда, вывел Годзю на прогулку, естественно, совмещенную с кормежкой. Столь ранний час, с одной стороны, позволял чересчур мнительному ящеру обделывать свои делишки безо всяких помех, а с другой стороны, не вводил острожан в грех злопыхательства.

Годзя по своему обыкновению действовал, как бульдозер – выворачивал на поверхность огромный пласт мусора, а потом выбирал из него всё, что считал удобоваримым (в этом смысле его возможности были почти безграничны). Если бы в мусоре случайно оказался мертвец, то Годзя, наверное, без зазрения совести слопал и его.

Короче говоря, никаких особых проблем этим утром не ожидалось, и Бадюг погрузился в раздумья, одолевавшие его всё последнее время (высшие взлеты человеческой мысли порождает отнюдь не труд, а избыток досуга). Каково же было изумление нашего доморощенного философа, когда Годзя вдруг выказал явные признаки испуга, то есть стал багровым, словно пламя дрянной свечи.

Так напугать зверя могло лишь нечто из ряда вон выходящее, но Бадюг, родившийся и выросший в Остроге, никаких сюрпризов от мусора не ожидал. Он попытался успокоить Годзю – тщетно. Попробовал увести его прочь – это тоже не удалось.

Зверь между тем сменил багровую окраску на крапчатую, что было верным признаком предынфарктного состояния. Надо было срочно спасать питомца, за которого Бадюг отвечал перед Темняком головой.

Но для того чтобы устранить последствия, сначала следовало отыскать причины. Этим Бадюг и занялся со свойственной ему методичностью. Каково же было удивление почтенного Верёвки, ныне собиравшегося переметнуться в Сторожа, когда в мусоре, даже не сегодняшнем, а вчерашнем или позавчерашнем, он обнаружил…

Возможность угадать, кого именно он там обнаружил, Бадюг великодушно предоставил Темняку.

– Клопа величиной с человека? – первым делом предположил тот.

– Ничего подобного.

– Другого ящера?

– Ни в коем разе.

– Смотрителя? – В такую возможность Темняк, конечно же, не верил, но ничего более страшного представить себе сейчас не мог.

– Бери выше.

Выше Смотрителя были только Хозяева, и Темняк недоверчиво вымолвил:

– Неужели…

– Точно! – не дал ему закончить Бадюг. – Хозяин! Он самый. Даже и не сомневайся.

– Посылай за Дряком и Млехом, – немедленно распорядился Темняк. – Пусть выставят оцепление. Из нор никого не выпускать. Да растряси ты немножко свое сало! Одна нога здесь, другая там.

Годзя выглядел так, словно собирался добровольно залезть на столь нелюбимую им стену. Волны сизого, малинового и ядовито-желтого цвета пробегали по его шкуре. В глазах застыла почти осознанная боль.

– И кто же тебя, бедняжку, так напугал, – Темняк почесал зверю бочок. – Ну успокойся, успокойся… Он, наверное, не живой.

Поскольку Годзя был хоть и донельзя испуган, но цел и невредим, да и Бадюг нисколечко не пострадал, Темняк приблизился к куче вывороченного мусора без особой опаски. Всё же, если оттолкнуться от частностей, это была его территория, а в своём курятнике любой петух герой.

Никогда прежде он не видел Хозяина, но, раз глянув, сразу убедился, что это именно он и есть. Если птицу узнают по полету, льва по когтям, то посланца иного мира – по диковинной смеси несуразности и высшей гармонии.

Как описать свои впечатления человеку, впервые в жизни узревшему морского ежа, голотурию, студенистого оболочника, бокоплава? Невольно начинаешь сбиваться на какие-то привычные аналогии, но они не могут дать никакого представления о том, что по самой своей природе абсолютно чуждо родной для тебя среде обитания.

Первое, что бросалось в глаза при виде Хозяина, это полное отсутствие каких-либо конечностей. Больше всего он походил на зыбкую бесформенную массу, составленную из множества мельчайших деталей, весьма разнившихся между собой. Так могло выглядеть пасхальное яйцо, расписанное гениальным сумасшедшим.

В этой странной палитре крошки янтаря соседствовали с семечками подсолнуха, рыбьими икринками, цветочными лепестками, слюдяными чешуйками, алмазной пылью, иглами кактуса, золотым песком, бисеринками, перышками, угольками, жемчужинами и ещё многим таким, что совершенно не поддавалось узнаванию.

Однако сейчас всё это былое великолепие смотрелось предельно жалко, словно королевская мантия, растоптанная сапожищами взбунтовавшихся хамов. Хозяин был мертв или умирал. В пользу первой версии свидетельствовала его полная неподвижность, в пользу второй – слабое сияние, сгустки которого как бы витали в воздухе.

Присутствовал здесь и некий иной нематериальный фактор, томивший душу и заставлявший сжиматься сердце. Недаром ведь так испугался Годзя, чья примитивная нервная система была защищена от внешних воздействий в гораздо меньшей степени, чем у людей.

Вскоре появился заспанный Млех, а за ним и Дряк, опухший после ночной попойки. Темняку сразу полегчало, хотя беспричинная тревога продолжала снедать его.

– Ну и ну! – только и сумел выговорить Дряк, разглядевший Хозяина.

Млех оказался куда более разговорчивым.

– Надо бы Свечей позвать, – предложил он. – Свечи в таких делах побольше нашего понимают.

– Никого не будем звать, – возразил Темняк. – Сами разберёмся… И вообще, чем меньше людей будет знать об этом происшествии, тем лучше.

– Ишь чего захотел! – ухмыльнулся Дряк. – Бадюг уже успел оповестить всех, кого только смог.

– Вот стервец! – Темняка передернуло. – Ну, я ему покажу… А как Хозяин вообще мог оказаться здесь?

– Его сверху сбросили, – сказал Млех, морщась, словно от зубной боли.

– Кто?

– Свои же.

– Почему ты так решил?

– Были уже подобные случаи прежде. У них там, видно, тоже не всё между собой гладко. Провинился в чём-то, вот его и спихнули.

– Расправились, короче говоря, – кивнул Дряк.

– Что же в таких случаях положено делать?

– Да ничего. Пусть себе подыхает… Правда, есть у нас любители позабавиться. Не каждому ведь довелось своими руками Хозяина прикончить.

– И он даже сопротивляться не будет?

– Брось тебя искалеченного и голого в яму с клопами, ты тоже не очень-то посопротивляешься.

– Ужас какой. Даже и не знаю, как быть, – Темняк вновь занялся своей переносицей, словно хотел перепилить её ребром ладони. – Попробуйте-ка подойти к нему. Только осторожно. Посмотрим, что получится.

Млех сразу заявил, что в ближайшее время собирается обзавестись ребеночком, а близкое общение с Хозяином по всем приметам этому не способствует. Зато Дряк лишь беспечно махнул рукой.

– Где наша не пропадала!

Однако не успел ещё Дряк приблизиться к неподвижному телу вплотную, как загадочное сияние полыхнуло костром. Староста Сторожей отскочил как ужаленный.

– Кусается! – сообщил он, почесываясь, словно после массированной атаки клопов. – Сейчас я ему зубы пересчитаю… Знать бы только, где они.

– Отойди! – прикрикнул на него Темняк. – Падших добивать – не велика честь. Я сам попробую им заняться.

– И с тобой то же самое будет, – посулил Дряк. – Вооружился бы на всякий случай.

– Обязательно. Но только на этот раз моим оружием будет доброта. И не надо лыбиться…

Он подошел к Хозяину и присел возле него – не слишком близко, но и не слишком далеко, как возле больной бродячей собаки, поведение которой нельзя предсказать заранее. Бедняга не подавал никаких признаков жизни, хотя тусклые всполохи по-прежнему пробегали по его телу.

– Досталось тебе, – сочувственно произнес Темняк. – Случалось и мне не единожды падать, но, правда, не с такой высоты. Впрочем, мусор мягкий, об него насмерть не убьёшься. Просто пух, а не мусор.

В мерцании фиолетовых и красных огоньков не было никакой системы, но оно завораживало, словно тихое пламя догорающего костра, в котором иногда на краткий миг материализуются наши самые сокровенные желания.

– Если ты живой, то как-нибудь дай об этом знать, – попросил Темняк. – Можешь, конечно, продолжать колоться и огрызаться, но это мало что значит. Мертвый ёжик тоже колется. Хотя ты, наверное, про ёжиков ничего не знаешь.

Страха Темняк не испытывал, но ощущал себя так, словно собирался разрыдаться. Приступы слезливой сентиментальности иногда случались с ним по пьянке, особенно когда вспоминались нелепо погибшие друзья, но сейчас никакого повода для этого вроде бы не имелось – по Тюхе он уже давно отстрадал.

Поборов себя, Темняк продолжал:

– Если ты живой, мы тебя лечить будем. Я хороших ребят позову, Бальзамов. Они от ста недугов средства знают. А может так случиться, что про тебя родные вспомнят. Явятся со своих высот и заберут к себе. Это вообще распрекрасно будет.

Он осторожно, словно боясь обжечься, положил руку на тело Хозяина, которое оказалось холодным, сырым, шершавым и на ощупь скорее напоминало грубую кирзу, чем живую плоть. Загадочное сияние ничем на это не отреагировало, а главное, не оказало на Темняка никакого физического воздействия, как это было в случае с Дряком.

– Вот и хорошо, – сказал он, поглаживая кожу (а может, и одежду) Хозяина. – Вот и ладненько… Только нечего тебе здесь валяться. Сейчас мы тебя в человеческое жилье перенесем. Обогреем. Попробуем накормить. А в случае чего и умирать под крышей лучше, чем на куче вонючего мусора. Договорились?

Отослав скомпрометировавшего себя Дряка и самоустранившегося Млеха – пусть досыпают, пусть похмеляются – Темняк приказал нескольким Сторожам сделать носилки, используя для этого «хозяйские костыли» и собственную одежду.

Однако взвалить на них Хозяина оказалось не так-то и просто. Это было примерно тоже самое, что руками черпать студень. Тело, такое плотное с виду, на деле оказалось необычайно податливым, тягучим, пластичным. При известном усилии его можно было слепить в шар или раскатать в тончайшую лепешку. Оставалось только догадываться, является это признаком жизни либо, наоборот, симптомом посмертного расслабления.

С превеликим трудом бескостного «найденыша» доставили в нору Темняка и поместили там на лучшем месте, возле очага (хотя не исключено, что тепло-то как раз и было противопоказано ему). Теперь предстояло заняться врачеванием.

В ожидании Бальзамов Темняк сам обтер тело Хозяина тряпкой, смоченной в теплом киселе, и не обнаружил при этом никаких видимых повреждений (впрочем, вполне возможно, что всё оно представляло собой одну сплошную рану).

Передохнув после этих хлопот, Темняк глубокомысленно заметил:

– Пробовал я однажды выхаживать приятеля, у которого половина мозгов вытекло через уши, но и тогда у меня было больше шансов на успех, чем сейчас.

Сияние, всё это время не покидавшее Хозяина, вдруг полыхнуло с особой силой и сразу пропало. Темняк прокомментировал это событие так:

– То ли помер, то ли отключился, то ли перестал взывать о помощи.

Бальзамы, не разобравшись в путаных словах Бадюга, давеча получившего очередную головомойку от шефа, решили было, что их зовут лечить Годзю. А поскольку ящер страдал исключительно желудочными расстройствами, вызванными неразборчивостью в пище, ему было достаточно всего лишь двух целебных средств – слабительного и вяжущего (последнее назначалось в тех случаях, когда доза первого оказывалась чрезмерной).

Именно эти лекарства Бальзамы и захватили с собой. Однако в норе Темняка их ожидал сюрприз. Как люди любознательные, они были не прочь воспользоваться редчайшей возможностью обследовать организм Хозяина, но как практикующие врачи вынуждены были честно признаться в своей профессиональной несостоятельности.

У Хозяина не прощупывался пульс, не прослушивалось дыхание, отсутствовала реакция на свет, не проявлялись кожные рефлексы, но причиной тому был не предполагаемый летальный исход, а отсутствие соответствующих органов. Вот и делай тут что хочешь.

Не было ясности и в других специфических вопросах – например, какие условия содержания больше всего подходят необычному пациенту. Одни Бальзамы указывали на благотворное влияние тепла, а другие, наоборот, утверждали, что огонь очага иссушает ничем не защищенную кожу. После долгой полемики сошлись на том, что лучше всего согревать Хозяина жаром человеческого тела.

Услышав это, Темняк подмигнул Бадюгу – готовься, дескать. Тот в ответ изобразил в воздухе петлю – лучше повешусь, но подобного издевательства над собой не допущу.

Единственное вполне определенное заявление Бальзамов звучало так:

– Когда появятся явные признаки смерти, например, трупные пятна или зловонный запах, ты дай нам знать. Мы из него в назидание потомкам сделаем чучело.

Прогнав Бальзамов, Темняк решил спасать Хозяина собственными силами. Логика, да и слухи, упорно циркулировавшие в Остроге, подсказывали, что существо, лишенное рта, должно питаться через кожу. Он сделал жиденькую кашицу из «хозяйской жвачки» и смазал ею тело Хозяина – не все, конечно, а только отдельные места.

Это принесло успех, хотя и относительный. Хозяин впервые подал признаки жизни – кожа его резко дернулась, как у лошади, укушенной оводом, и отвергнутое угощение плюхнулось прямо в лицо кормильцу, то есть Темняку. Такое поведение, конечно, выглядело черной неблагодарностью, но кое-какой урок из него, при желании, можно было извлечь. Ну кто, спрашивается, согласится питаться собственными отбросами? Хотя с другой стороны, голод и апельсиновые корки заставит жрать.

Темняк перепробовал по меньшей мере дюжину самых разных кулинарных рецептов, но результат был примерно тот же. Хозяин привередничал, словно невестка-каннибалка, угодившая в семью вегетарианцев. Промучившись так несколько суток, Темняк уже готов был расписаться в собственном бессилии, но Хозяин сам пришел к нему на помощь.

Однажды утром, к сожалению, не таким прекрасным, как этого хотелось бы, Темняк обнаружил отсутствие Хозяина. А надо сказать, что, следуя советам Бальзамов, все последние ночи он брал несчастное существо к себе в постель, чем несказанно возмущал некоторых прекрасных острожанок, тоже претендовавших на это место. Своими впечатлениями об этих ночах Темняк ни с кем не делился, хотя сильно спал с лица и временами засыпал прямо на ходу.

Сбежать Хозяин не мог, поскольку все двери, ведущие в соседние помещения, закрывались на прочные запоры, а дымоход был забран надежной решеткой (предосторожность от Воров). Оставалось предположить, что это загадочное существо обладает способностью к телепортации, то есть к перемещению в пространстве усилием мысли.

Ясность в ситуацию внес Бадюг, несмотря на свою нерасторопность, всегда почему-то оказывавшийся в центре наиважнейших событий.

С заговорщицким видом поманив Темняка, он привел его в помещение, служившее для Годзи не только стойлом, но заодно бассейном и манежем. Понежившись в колодце, питавшимся водой из горячего источника (таких в Остроге было всего пять), ящер любил побегать и почесаться боками о шершавые стены.

Сейчас зверь пребывал в чрезвычайно благодушном состоянии, о чем свидетельствовал угольно-черный цвет кожи. Повсюду виднелись его свежие лепешки, отличавшиеся от коровьих только своими сказочными размерами.

В самой их гуще обретался Хозяин, тело которого формой напоминало сейчас Архимедов винт или, проще говоря, подающий шнек мясорубки. Медленно вращаясь в густом дерьме, он впитывал его в себя и при этом, как видно, испытывал немалое удовольствие.

Трапеза происходила в торжественном молчании, однако сопровождалась не слишком изысканными запахами, на что ни сам Хозяин, ни тем более Годзя никакого внимания не обращали.

– Фу-у… Он что, жрет это… – Темняк так и не подыскал подходящего словца.

– Да, – кивнул Бадюг, настроенный не то чтобы оживленно, а даже несколько игриво. – Извращенец. Ищет наслаждение в отвратном. И люди есть такие. Особенно бабы…

К чести Бадюга, детализировать своё высказывание он не стал. Пришлось Темняку заступиться за Хозяина.

– Ничего не поделаешь, – сказал он. – Тут не до приличий, если голод одолел. Каждый ест то, что может усвоить. Если нет своего желудка, приходится пользоваться чужим… А Годзя-то каков! Просто цветёт.

– Хозяин на него влияние имеет. Прежде пугал, а теперь задабривает. Чтобы тот свое дерьмо на сторону не уносил.

– Ну это-то ладно. А как Хозяин проник сюда? – Темняк недоуменно оглянулся по сторонам. – Нигде даже щелочки нет.

– Это для нас с тобой нет, а для него сколько угодно. Он под дверью запросто проползет.

– Но туда же… – начал было Темняк.

– Да-да, – подтвердил Бадюг. – Туда и ноготь не просунешь. Да только Хозяин способен становиться тоньше струйки, которой писает клоп. Преград для него вообще не существует. Уж таким, как видно, его природа устроила.

Пол в стойле постепенно приобретал почти стерильную чистоту. Глядя на это, Темняк решительно произнес:

– С этого дня стели нам отдельно. И в разных углах.

Однако насытившийся Хозяин ночью вновь приполз к Темняку под бочок. По старой памяти, так сказать. И надо признаться, что, несмотря на столь скотский образ питания, он был опрятен телом, как никто другой в Остроге, более того, даже благоухал какими-то неведомыми ароматами. Впрочем, это могло быть лишь результатом искусно созданной иллюзии.

Но ведь всё, чего мы добиваемся от жизни, начиная от самых грубых удовольствий и кончая самыми возвышенными страстями, есть не что иное, как мимолетная иллюзия. Жаль только, что это становится ясным слишком поздно.

Прослышав про чудесное выздоровление Хозяина, к Темняку со всего Острога потянулись ходоки, движимые не одним лишь банальным любопытством, но и многими иными побуждениями.

Например, Киселей Хозяин интересовал как возможный потребитель их и без того популярного напитка. Ведь если задуматься, дерьмо и кисель вырабатываются из одинакового исходного продукта и во многом по схожей технологии. А главное, как полагали сами мастера, кисель был значительно вкуснее, особенно те его сорта, куда для аромата добавляли толченых клопов.

Иголки намеревались сделать Хозяина живым символом своей веры. Впрочем, в мертвом виде он устроил бы их ещё больше. Не всегда удобно молиться кумиру, подверженному разнообразным соблазнам плотского существования.

Воры хотели испросить у одного из законных владык Острога подтверждения своих древних прав на умыкание чужого имущества.

Бездетные женщины почему-то надеялись, что Хозяин излечит их от бесплодия (кстати говоря, многим из них по ходу дела помог Бадюг, на которого, по его собственным словам, снизошла некая толика благодати, отпущенной небожителю по праву рождения).

Не показывали носа лишь те, кто должен был интересоваться Хозяином больше всего – Бальзамы и Свечи. Первые просто стыдились своей непростительной промашки, допущенной в самый первый день (это же надо, явиться к Хозяину с горшком слабительного!), а вторые слишком ревниво относились к безродному чужаку, заимевшему в Остроге такое влияние.

Сам Темняк в подобные мелочи не встревал. Сейчас его занимали совсем иные заботы, в сравнении с которыми рытье туннеля и создание воздушного шара отступили на задний план. Он ломал голову над тем, как с максимальной выгодой для себя использовать нечаянное знакомство с Хозяином (которое, правда, происходило пока на самом примитивном уровне).

Удача сама по себе ничто. Надо ещё уметь правильно употребить её.

Тем не менее встреча с представителями клана Свечей всё же состоялась. И ни с кем-нибудь, а непосредственно со Свистом Свечой, верным соратником Темняка по Бойлу и явным антагонистом в нынешней жизни.

Его в бессознательном состоянии обнаружили на куче свежего мусора примерно в том же месте, что и Хозяина. Причём сходилось и время – раннее утро, когда сон простых острожан особенно крепок. Только на сей раз сомнительная честь спасителя досталась не Бадюгу, разрывавшемуся между Годзей и нуждавшимися в исцелении женщинами, а Дряку Сторожу, возвращавшемуся к себе после проверки ночных дозоров.

При Свисте были найдены крючья, применявшиеся Ворами в их нелегком деле, моток прочной верёвки и некоторые другие приспособления, необходимые скалолазу (вернее, стенолазу). На его башмаках имелись ремешки, плотно охватывающие лодыжки. Надо полагать, что он остался бы обутым, даже разбившись вдребезги.

Свист пришел в себя довольно быстро, и пока дожидались его сородичей, за которыми был послан Дряк, Темняк успел переговорить с бывшим боешником.

– Ты что-то искал здесь? – осведомился он. – Только учти, я спрашиваю тебя не как подозрительный сторож, а как старый приятель.

– Да, – сдержанно ответил Свист. – Искал.

– Нашёл?

– Да.

– Сумел воспользоваться?

– Нет.

– Почему?

– Потому, что этим нельзя воспользоваться.

– Кому нельзя – людям?

– Никому нельзя. Есть вещи, действующие только односторонне. Твоя рогатка швыряет камни, но не моет притягивать их обратно. Да и сами мы движемся только в одном направлении – к смерти. Назад в младенчество ещё никто не вернулся.

– Как я вижу, делиться подробностями своего замысла ты не собираешься.

– Зачем? Ведь у нас с тобой разные цели.

– Их можно сблизить с выгодой для каждой стороны.

– Недавно я уже предлагал тебе это. А сейчас уже и сам понимаю, что такое невозможно. Иначе каждый из нас будет жечь чужие свечи, – это популярное у острожан выражение соответствовало земному «тянуть одеяло на себя».

– Кажется, за тобой уже пришли, – сказал Темняк, заметивший, что толпа зевак резко раздалась в стороны. – Поправляйся быстрее. Ты ведь не сильно расшибся?

– С чего ты взял, что я расшибся?

– А разве нет? – Темняк перевел взгляд на стену, расписанную до уровня человеческого роста. – Вон и царапины от крюков видны.

– Не тебе одному по стенам лазить, – промолвил Свист.

– Я делаю это исключительно ради развлечения ящера. Но если по большому счету, то подобные попытки бесперспективны. Стены слишком высоки и круты.

– Стены – да. Но ты припомни сказку, которую рассказывал однажды покойный Тюха Горшок.

– Какую ещё сказку? Там вся наша жизнь была дурной сказкой.

– Про лестницу в небо.

– Да, да, что-то такое припоминаю.

– Если тебе когда-нибудь удастся подняться по этой лестнице, что весьма и весьма непросто, запомни несколько условных знаков, которые смогут облегчить твою жизнь. Вот это, – правой рукой он подергал себя за мочку левого уха, – означает: «Я свой». А это, – он сжал кулак так, что большой палец лег поверх мизинца, – означает: «Нуждаюсь в помощи».

Это были последние слова, которые успел сказать Свист. Гурьба Свечей обступила пострадавшего, а один, самый дюжий, взвалил его к себе на закорки.

Когда зеваки разошлись – кто злобствуя, кто горюя, а кто и в полнейшем равнодушии, – Темняк занялся созерцанием стены, вблизи которой попали в переплёт два столь разных существа.

Стена была как стена – ничего примечательного.

Хотя между Темняком и Хозяином по-прежнему существовала громадная пропасть, обусловленная отсутствием способов общения, их отношения должны были рано или поздно определиться.

Это понимал не только человек, но и его странный гость. Он-то и предпринял первую попытку контакта. Однажды, когда они находились в норе наедине, загадочное мерцание вновь окутало Хозяина.

Делалось это явно неспроста. Подспудно, душой.

Темняк ощущал обращенный к нему призыв, однако вникнуть в его смысл не мог. Как говорится, образование не позволяло. Так продолжалось несколько часов кряду, но когда одуревшему Темняку уже стало казаться, что мерцание складывается в какие-то почти узнаваемые образы (хорошо известный офтальмологам эффект, вызванный усталостью сетчатки), Хозяин вдруг резко изменил тактику.

К этому времени он уже сносно передвигался, причем самым разнообразным манером – то перекатывался, как шар, то извивался змеей, а иногда, явно издеваясь, неуклюже вышагивал, подобно человеку, забравшемуся в мешок.

На сей раз хозяин избрал наиболее удобный для себя способ, в живой природе употребляемый разве что перекати-полем да сказочным Колобком. Подкатившись к дверям, он не стал проникать под них, хотя и мог бы легко это сделать, а замер на пороге, как бы дожидаясь Темняка. Тот последовал приглашению, из осторожности кликнув с собой Бадюга.

Стояло раннее утро, и следовало полагать, что Хозяин не зря предпочел именно это время суток, благоприятное для внезапных атак и тайных казней.

По замусоренным улицам он двигался уверенно, как и полагалось истинному владыке этих мест, но в то же время осторожно и даже как бы с некоторой брезгливостью. Шагавший чуть поодаль Бадюг охотно комментировал его маршрут.

– К Киселям катит. Да ведь там в такую рань ещё не подают… Нет, к Ножикам повернул. А что, у них перекусить тоже можно. Гадят они ещё похлеще, чем наш Годзя… Если сейчас налево подастся, значит, к блудницам собрался. Там сейчас ещё пир горой.

Однако в конце концов Хозяин привел людей именно туда, где он и был в своё время обнаружен. Темняк даже мысленно прикинул – вот здесь лежал Хозяин, а здесь, чуть подальше, Свист. Ну прямо какое-то заколдованное местечко.

– Можно подумать, что вам тут всем медом намазано, – пробормотал он.

Хозяин остановился под самой стеной и даже навалился на неё. Сияние текло по нему и короткими зарядами уходило вверх. Он словно бы указывал – туда, туда, туда!

– Домой хочет, – посочувствовал Бадюг.

– Одного хотения мало, – бросил Темняк. – Надо ещё знать, как это сделать.

Внезапно Хозяин переменился – где-то сжался, где-то вытянулся. Его тело приобрело гротескное сходство с рептилией – бочкообразное туловище, наделенное двумя длинными отростками, спереди потоньше, сзади потолще.

– Он так нашего Годзю изображает, – подсказал Бадюг.

Да и сам Темняк уже понял это, хотя и с некоторым запозданием. Странно, но существам с неразвитым сознанием общение с Хозяином давалось гораздо проще, чем ему. Вполне возможно, что изощренный, самодостаточный разум умел создавать вокруг себя какой-то защитный барьер, препятствующий постороннему влиянию.

– Приведи-ка сюда Годзю, – сказал Темняк. – Ему всё равно пора на прогулку.

– Полезете? – ужаснулся Бадюг.

– Рискнем.

– Сумасшедшие!

– Не твоя забота! Делай что тебе говорят.

Всё решилось, как это часто бывает, само собой. На раздумья и колебания просто не оставалось времени. Уж если долгожданный шанс представился, нельзя было упускать его. И что за беда, коли легкие крылья надежды обернутся потом камнем на шее! Кто думает об этом заранее, тот пусть вообще не поднимает глаза к небу.

Бадюг вернулся не один. Кроме Годзи, он привел с собой Дряка, Млеха, Шипера и ещё нескольких наиболее влиятельных последователей Темняка. Сумрачный вид вновь прибывших свидетельствовал о том, что по пути Бадюг успел нажужжать им в уши.

– Ты куда это собрался? – бесцеремонно поинтересовался Дряк.

Кривить душой напоследок как-то не хотелось, и Темняк честно признался:

– Хочу вместе с Хозяином забраться на верхотуру. Другой такой возможности мне уже не представится. И вам забот меньше. Побоку теперь и подземные ходы, и воздушные шары.

– Ретируешься, значит… А как же мы? – Этот вопрос Темняку приходилось слышать бессчетное количество раз, в разных мирах и на разных языках, но в устах матерого, видавшего виды мужика он звучал как-то неуместно.

– Я вам не мамка, чтобы сопли до старости лет вытирать, – резко ответил он. – Пора своим умом жить.

– Пора, конечно… – Дряк невесело усмехнулся. – Только не готовы мы ещё. К тебе душой прикипели. Верим, что, пока ты с нами, бояться нечего. Как бы разброд не начался.

И это он уже слышал. И ответ знал заранее. Ответ, как бы специально приготовленный для всех осиротевших.

– А вы не говорите людям, что я ушел навсегда… Скажите, что, следуя высшей воле, я вознесся в небесные дали, где буду вымаливать для них спасение и лучшую долю.

– И это все?

Нет ничего хуже, чем вместо хлеба раздавать поучения, но что поделаешь, если руки твои пусты. Случалось, что и словоблудие давало добрые плоды.

– Пусть люди живут в трудах праведных и в мире друг с другом, – продолжал Темняк. – Пусть во всем знают меру, особенно в пьянстве, воровстве и блудодеянии. Да и в добросердечии мера не помешает. Пусть следуют законам, но без излишней ретивости. Лучше простить виноватого, чем осудить невиновного. Не верьте сказке, что все люди рождаются одинаковыми. Люди рождаются разными, а потому равенство недостижимо. Но пусть богатые делятся с бедными, сильные защищают слабых, умные уступают в споре глупым, а красавцы одаривают своей любовью дурнушек. Не забывайте прощать друг друга, это главное.

– Полагаешь, что этих слов будет достаточно, чтобы обуздать людей?

– А вы почаще напоминайте, что я постоянно слежу за ними с небес. Пусть ожидают моего грядущего возвращения, когда каждому воздастся по делам его. Тогда смиренные и кроткие получат душевный покой, здоровье и достаток.

– А буйные и непокорные? – поинтересовался Млех.

Темняк, которому это представление уже изрядно надоело, осерчал:

– Эти получат всё то же самое, а в придачу бесплатный кисель и дармовых девок! Неужели вы сами ничего придумать не можете? Ведь это вам предстоит держать народ в повиновении, а не мне. Моё вознесение – лишь повод для легенды. А содержанием её должны наполнить другие. Те, кто ясно понимает, что следует ждать от жизни.

– Ты и в самом деле собираешься вернуться? – произнес Шипер примирительным тоном.

– Вряд ли… Но людям это знать не следует. Горькая правда – вещь опасная. Не каждый с ней умеет обращаться, и не каждому она по душе. Проще уповать на сладкую ложь, которая иногда называется верой. Вещь полезная, а главное, проверенная временем.

– Кого ты оставляешь вместо себя? – Похоже, что этот вопрос интересовал Млеха больше всего.

– Я народ оставляю! Всех острожан и отдельно улицу Сторожей, на которую возлагаю особые надежды. Староста у вас уже имеется. Даже два. Пусть они и дальше командуют. Своим местоблюстителем, хранителем, так сказать, памяти, назначаю Бадюга. Он лишнего на себя не возьмёт, зато и нажитого не растеряет… А сейчас помогите мне.

Общими усилиями они взнуздали Годзю, который в присутствии Хозяина становился кротким, как овечка. Темняк немедленно забрался в седло, как бы пресекая этим саму возможность пойти на попятную. Он опасался, что с Хозяином возникнут какие-либо проблемы, но тот сам о себе позаботился – вскарабкался на загривок Годзи и разместился там, словно живая горжетка.

С запоздалым сожалением Темняк подумал о том, что опять все делается наспех, в пожарном порядке, без должной предварительной подготовки. А ведь они, прямо скажем, не на пикник собрались. Отправляться на штурм высоченной отвесной стены без всякой страховки, без верёвок, без крючьев, без глотка воды – это даже не безрассудство, а скорее экзотический способ самоубийства.

– Не поминайте лихом, – сказал он людям, обманутым если и не его посулами, то его иллюзорным всесилием. – Особенно ты, Бадюг. Я верю в вас, а вы верьте в себя. Держитесь друг за друга, хотя это будет непросто. С Ворами и Свечами отношения не обостряйте. Уступайте, но по мелочам. Подземный ход лучше закопайте, иначе там найдет приют всякая шантрапа. Воздушный шар пустите на башмаки… Если Годзя вернётся назад, не обижайте его.

Темняк ещё продолжал что-то говорить, а глупый ящер (будь он поумнее, давно сбежал бы куда-нибудь), скорее всего, понукаемый Хозяином, уже стронулся с места – сначала прилепился к стене подушками лап, потом подтянул вверх брюхо-присоску, укрепился на ней и опять пустил в ход лапы.

Лапы – брюхо, лапы – брюхо, лапы – брюхо. Метр за метром – вверх, вверх, вверх. И не надо ни шпор, ни кнута, ни приманки. Истинно говорят, что охота пуще неволи.

Сначала Темняк ещё оглядывался назад, но очень скоро оставил это занятие – и не потому, что боялся свернуть шею, а дабы не портить себе впечатления об оставшихся внизу острожанах. С минуту помахав ему вслед, они сейчас махали руками друг на друга, наверное, делили наследство, состоявшее не из одних только Годзиных какашек.

Гораздо продуктивнее было рассматривать стену, медленно проплывающую мимо, ведь именно от неё во многом зависела жизнь трёх столь непохожих существ, объединенных в одно целое поистине сумасшедшей идеей.

Стена была грубая, бугристая, шершавая, не затронутая никакими механическими орудиями, но вместе с тем лишенная всяческих вкраплений, прослоек, трещинок, так свойственных диким скалам – ну просто какая-то базальтовая отливка, по поверхности которой не удосужились пройтись ни резцом, ни наждаком, ни даже кувалдой.

Преодолев метров двадцать по прямой – для ящера-древолаза это были семечки – Годзя стал понемногу забирать в сторону, что сразу насторожило Темняка. Зачем так нерационально тратить силы, если путешествие только начинается? Это ведь не танцкласс, где всё время надо делать «влево – вправо». Два шага в сторону отнимают столько же энергии, сколько и один шаг вверх.

Внезапно Годзя вообще остановился и принялся шарить возле себя левой передней лапой. Совсем рядом с собой Темняк ощутил тлетворное дыхание ангела смерти, хотя, вполне возможно, это были всего лишь кишечные газы, выпущенные ящером в момент наивысшего напряжения (подобная проруха случается иногда даже с воспитанными людьми).

Одним словом, пора было прощаться с жизнью. Впрочем, дала о себе знать и одна трезвая мысль: уж если падать, так сейчас, поскольку высота пятого этажа – это ещё не смертный приговор.

Однако очень скоро выяснилось, что Годзя, подобно суворовскому солдату, знает свой маневр (а вернее, его знает Хозяин). Когда левая лапа ящера самым невероятным образом утвердилась в пустоте, он перенес туда ещё и правую, а чуть погодя вообще отказался от опоры, что выглядело уже полным абсурдом.

Спустя минуту зверь вновь устремился вверх, но не по стене, как прежде, а боком к ней, держась, что называется, за воздух.

Темняк, по сути дела сам являвшийся порождением некоего вселенского чуда, в мелкие бытовые чудеса не верил, а потому принялся ощупывать всё, до чего только могли дотянуться его руки. Очень скоро выяснилось, что опорой для Годзи служит довольно широкий желоб – гладкий, наклонный, а главное, абсолютно невидимый, что указывало на его родство с разделительными стенами Бойла.

Не составляло особого труда догадаться, что это и есть та самая пресловутая лестница в небо, о которой в разные времена упоминал и Тюха Горшок и Свист Свеча. Да только оба они обманывались. Лестница должна иметь как минимум ступеньки. А иначе она превращается во что-то вроде водостока или мусоропровода, работающего только в одном направлении – сверху вниз.

Свист пришел к осознанию истинного положения дел самостоятельно, хотя и едва не свернул себе при этом шею. То-то он болтал потом о вещах с односторонним действием. Намекал, значит.

Конечно, ползти по наклонной поверхности легче, чем по вертикали, хотя и ненамного. Но если Хозяин выбрал именно этот путь, значит, другого не существует. По крайней мере для него.

С изгоями везде обходятся без церемоний, даже в обществе с неограниченными возможностями. Спустили вниз по желобу – и поминай как звали. Если насмерть и не убьёшься, то попадешь в лапы к кровожадным туземцам. Во всяком случае, обратной дороги уже не сыщешь.

Сходным образом поступали и богобоязненные капитаны парусного флота, высаживавшие провинившихся матросов на необитаемые острова. И человека нет, и грех на душу брать не надо. Гуманные сородичи у Хозяина, ничего не скажешь.

Неровности стен уже целиком скрывали улицу, и рассмотреть что-либо внизу было совершенно невозможно. Мрачная каменная щель – и ничего больше. В представлении древних греков примерно так же выглядела дорога в Тартар, самую отдаленную область тамошнего ада, куда медная наковальня, брошенная с земли, летит целых десять дней.

Удивляло полное отсутствие мхов и лишайников, охотно заселявших и куда более гиблые места. Возможно, причиной тому были особые свойства здешнего камня, а вернее всего, всякую живую поросль сбивали потоки мусора, изо дня в день шлифовавшие эти стены.

Чтобы хоть как-то занять себя и отвлечься от мрачных мыслей, Темняк занялся вычислениями – стал прикидывать, какое расстояние осталось позади и сколько времени понадобится для того, чтобы выбраться наверх. Примерно, конечно.

За один рывок Годзя одолевал метра два, местную сажень. Времени на это уходило около минуты – здесь ведь не беговая дорожка. Если учитывать перерывы на отдых, которые время от времени позволял себе ящер, в час выходило около ста метров. Неплохие результаты даже для скалолаза-профессионала, работающего без страховки.

Постепенно возрастающая крутизна желоба и природные особенности белкового организма, имевшего весьма ограниченные резервы, не позволяли надеяться на то, что со временем Годзя станет двигаться резвее. Из этого следовало, что к моменту начала сброса мусоpa они в лучшем случае достигнут полуторакилометровой высоты.

Много это или мало? Сие известно одному только Хозяину, но он своей информацией делиться не собирается. Делилка, грубо говоря, не выросла. То бишь говорилка.

Если мусоропровод находится ниже этого уровня – замечательно. Если выше – пиши пропало, причём крупными буквами. Завтра где-нибудь на улице Гробов или Башмаков найдут три изувеченных трупа, либо, хуже того, единый ком мясокостного фарша. Даже опознание нельзя будет толком провести.

Вполне возможно, что аналогичные мысли посетили и Хозяина, поскольку до времени прервав очередной отдых Годзи, он решительно послал его вперед.

Уже много часов подряд они обходились без еды и питья, но Темняк не испытывал ни голода, ни жажды. Наверное, постоянное ощущение опасности выхолащивало эти чувства, в нынешней ситуации в общем-то второстепенные.

Противоположная стена, одинаково грубая и угрюмая, временами приближалась почти вплотную, и в такие моменты у Темняка возникало противоречивое желание перепрыгнуть на неё. Впрочем, это было так свойственно человеку – искать на стороне то, чем ты и так уже обладаешь в полной мере.

Теперь он понимал, что вся затея с воздушным шаром была чистейшей воды авантюрой. Даже не принимая во внимание неведомую опасность, поджидавшую где-то вверху, следовало признать, что коварные стены рано или поздно поймали бы шар в свою ловушку.

Впрочем, и нынешняя ситуация была – хуже некуда. Человек создан для того, чтобы ходить по земле, и если он, покушаясь на прерогативы других существ, ныряет в океанские глубины или возносится ввысь, природа обязательно отомстит за подобную самонадеянность. Дабы убедиться в этом, достаточно ознакомиться со статистикой продолжительности жизни летчиков истребительной авиации, моряков-подводников и альпинистов.

На некоторое время Темняк задремал, убаюканный мерным покачиванием подвесного седла, а проснувшись, поразился переменам, случившимся вокруг.

Сейчас они продвигались поперек вереницы громадных глухих арок, составлявших некий своеобразный карниз (вполне возможно, что это и были бездонные пасти мусоропроводов, готовые разверзнуться в назначенный час).

Выше стены становились гладкими, как стекло. Теперь не оставалось никакого сомнения в их искусственном происхождении.

От стены к стене текли потоки живого огня – легкого и обманчивого, как фата-моргана. Иногда эти воздушные реки иссякали, чтобы потом возникнуть в другом месте, иногда закрывали небо почти сплошной пеленой, но среди них всегда оставалось чистое окошко, к которому сейчас и направлялся Годзя.

Когда они поднялись до уровня этой огненной крыши, одновременно пугающей и завораживающей, со шкуры Годзи посыпались искры, а у Темняка волосы на голове встали дыбом. Понуждаемый поистине детским любопытством, он швырнул в ближайший поток спираль, случайно оказавшуюся на пальце, и та мигом превратилась в золотую искорку.

Для полного счастья оставалось ещё помочиться в волшебный огонь, но у Темняка хватило благоразумия воздержаться от этой рискованной затеи.

Скорее всего воздушный шар нашел свою гибель именно на этой высоте, где между разными элементами исполинской машины, которой, по сути дела, и является город Острог, происходил интенсивный обмен энергией. Пробраться здесь без знающего проводника было просто невозможно.

Из сумрака уличной щели они попали теперь в буйство света, падавшего с неба и отражавшегося от стен. Годзя, никогда в жизни не видевший ничего более яркого, чем огонёк свечи, занервничал, и Хозяину стоило немалых трудов утихомирить его. Живая пестрая горжетка даже переместилась на шею ящера. Держать за глотку – оно вернее будет.

Прямо на противоположной стене Темняк узрел картину, кошмарную саму по себе, да вдобавок сильно искаженную далеко не идеальной поверхностью громадного зеркала – пузатая и хвостатая багрово-фиолетовая тварь, медленно-медленно перебирая ножками, плывёт в пустоте, а где-то возле её задницы болтается на верёвке человечишко с всклокоченными волосами и перекошенным лицом.

Упаси господь, если такое привидится во сне.

До прихода ночи оставалось всего ничего, а конца путешествию пока не предвиделось. Стены, конечно, раздвинулись, но до их верха было ещё ползти и ползти.

А если Хозяин просто сумасшедший? Опасный безумец! Маньяк! Недаром ведь собратья вышвырнули его вон… Темняк гнал от себя эту мысль, но она возвращалась вновь и вновь.

Ведь разум, даже самый высокоразвитый, ещё не гарантирует душевное здоровье. С ума сходят и боги, и люди. Причём умные люди – куда чаще дураков. Один Исаак Ньютон чего стоит… Иногда вообще создаётся впечатление, что весь мир создан безумцами.

Неужели Темняк по простоте душевной связался с одним из местных психов, да ещё втравил в эту авантюру ни в чем не повинного Годзю? Не пора ли перерезать постромки седла и отправляться по желобу в обратный путь? Авось и вывезет кривая.

Между тем структура стен опять изменилась. Они по-прежнему продолжали сиять серебристой амальгамой, но на гладкой поверхности появились ряды узких вертикальных щелей, в которые нельзя было просунуть даже лезвие ножа. Оттуда тянуло прохладой и резкими, незнакомыми ароматами. Щели отстояли одна от одной метра на три-четыре.

Годзя, который уже еле-еле лапы переставлял, задержался возле одной из этих щелей на отдых. В холодке, так сказать. Темняк, чьи глаза слезились от беспощадного света, старался по сторонам зря не зыркать, но тут что-то словно подтолкнуло его изнутри. Он перевел взгляд на Хозяина и успел заметить, как тот, покинув насиженное место на шее ящера, втянулся в эту щель – втянулся стремительно и без остатка, словно черная от грязи и радужная от шампуня вода, убегающая в сток ванны.

В мире, где родился и вырос Темняк, носивший тогда совсем другое имя, такой поступок назывался – уйти по-английски. Существовали и другие, менее благозвучные определения. Сбежать, как крыса с корабля. Сделать ноги. Чесануть по бездорожью. Подмазать пятки.

На призрачной лестнице, ведущей из поднебесья в преисподнюю, осталась висеть осиротевшая парочка – человек и тягловое животное, причем человек никак не мог влиять на своего толстокожего партнёра.

Уповать было не некого, винить некого (кроме самого себя, конечно).

Обессилевший Годзя стал мало-помалу сползать на брюхе вниз. Лапы его висели беспомощными обрубками. Уж ему-то сегодня досталось больше всех. Это надо уметь – не жравши, не пивши взобраться на такую высоту! И зачем, спрашивается?

Несмотря на всю безысходность своего положения, Темняк вновь задремал – да и не удивительно, такой денек мог сморить кого угодно.

Сон ему, как и следовало ожидать, приснился пренеприятнейший – Бойло, жаркая схватка, в которую он почему-то вступил безоружным, тщетные попытки убежать (бегать во сне ещё мучительней, чем делать клизму наяву), тяжкая рана в зуб (побаливающий ещё накануне), а затем, как квинтэссенция всего этого ужаса, легкий скользящий шорох, возвещающий о приближении беспощадного Смотрителя.

За мгновение до того, как умереть, Темняк открыл глаза. Однако это не разрушило кошмар; а, наоборот, сделало его реальным. Смотритель, в точности такой же, как и тот, что погиб на Бойле, налетал на него, сверкая, словно огромный мыльный пузырь.

Он не мог появиться здесь случайно – на такой высоте дозорные ни к чему, разве что мух гонять. Скорее всего Хозяин прислал это механическое чудовище из милосердия – дескать, лучше умереть сразу, чем мучиться в слепящей пустоте от голода, жажды и отчаянья.

Темняк попытался выбраться из седла – а почему бы не прокатиться вниз по незримому желобу – но Смотритель уже навис над ним. Запах смерти был горек. Но сама смерть оказалась безболезненной и мгновенной.

Темняк очнулся в помещении, истинные размеры которого скрадывал полумрак, царивший вокруг. Но до потолка, по которому плавно гуляли смутные блики, было как до крыши авиационного ангара, а стены вообще отсутствовали или состояли из стекла.

Самое первое впечатление было таково – он стал рыбкой и попал в громадный аквариум. Темняка окружала прохладная туманная субстанция, куда более плотная, чем обычный воздух. Каждый шаг сквозь неё требовал весьма значительных усилий. Повсюду трепетали и тянулись вверх какие-то длинные пушистые шлейфы, похожие то ли на экзотические водоросли, то ли на праздничные гирлянды. Темняку всё время приходилось отбиваться от их ласковых, вкрадчивых объятий. Пол под ногами был пушистый, словно ковёр, но следы на нем сохранялись очень долго.

Никогда ещё Темняку не приходилось бывать в столь странном месте, однако все предшествующие события вполне определенно указывали на его потусторонний, мистический характер. Так мог выглядеть рай, но не рай землян или острожан, а, скажем, рай разумных моллюсков.

Наверное, в небесной канцелярии опять что-то напутали и отправили душу Темняка не по адресу. А учитывая то обстоятельство, что закон сохранения вещества справедлив для всей вселенной, можно было легко представить себе следующую картину: где-то далеко-далеко отсюда, у порога престола Господня, Святой Петр с удивлением рассматривает мыслящую каракатицу, всю жизнь усердно молившуюся своим подводным богам, но ничего не ведающую ни о десяти заповедях, ни о символе веры.

Сон (да и усталость) как рукой сняло, и Темняк, преодолевая заметное сопротивление окружающей среды, отправился на прогулку по этому сумрачному нечеловеческому раю.

Очень скоро он убедился, что кухней, буфетом, закусочной или иным аналогичным заведением здесь и не пахнет (а голод уже давал о себе знать). Но если эту новость смело можно было отнести к разряду плохих, имелась и другая, скорее всего, хорошая – он был здесь не один.

В зарослях неведомых растений, свернувшись калачиком, лежал совершенно голый человек (да и Темняк уже успел убедиться в собственной наготе) и как будто спал.

Однако когда Темняк, несказанно обрадованный такой встрече, тронул спящего, он легко, словно всплывший на мелководье утопленник, перевернулся на спину, и на шее его открылась черная зияющая рана, в которую местный Фома Неверующий мог бы не только персты, но и весь кулак вложить.

Нет, это был не рай. В райских кущах не валяются обезображенные трупы. Но для ада здесь было как-то очень уж тихо и прохладно. Да и дышалось необыкновенно легко, словно на горном курорте.

Спустя некоторое время Темняк обнаружил ещё одного мертвеца – опять голого, опять мужского пола, опять принявшего смерть от холодного оружия. Да это прямо-таки Вальхалла какая-то, куда пускают только павших в бою воинов! Если так, то пора бы и валькириям появиться. Темняка привлекали вовсе не сомнительные прелести этих воинственных женщин, а чаша с вином, которую они обязаны были подносить каждому вновь прибывшему, даже если у того напрочь отсутствовала голова или кишки волочились по полу.

Внезапно в сумраке раздался негромкий растерянный голос:

– Эй, эй… Поди сюда…

Темняк от этих звуков, конечно же, вздрогнул, но немедленно устремился на поиски их источника. Человек, взывавший о помощи, выглядел совершенно ошарашенным, словно посетитель бани, у которого неизвестные супостаты похитили не только перемену белья и носильное платье, но даже бумажник с документами. Все его тело обвивали побеги странного растения, ничем не похожего ни на пресловутое древо Познания, ни тем более на траву Полынь, по слухам, обильно произраставшую в аду.

– Ты кто? – Он таращился на Темняка, как на привидение.

– Никто, – ответил Темняк, полагавший, что после смерти человек теряет свою индивидуальность, а вместе с ней и прежнее имя.

– Тогда и я никто, – пригорюнился человек.

– Давно ты здесь?

– Не знаю… Тебя тоже убили?

– Не уверен. Но скорее да, чем нет. Хотя момент смерти я как-то упустил.

– Зато я его прекрасно помню. Долго пришлось умирать. Уж лучше бы попали прямо в сердце.

Приподняв левую руку, он глянул на свой бок, готовясь узреть что-то страшное, но там лишь слабо розовел длинный ровный шрам, очень похожий на след, оставляемый бьющей в упор спиралью. Резкое движение потревожило побеги растения, цеплявшегося за человека. Некоторые надломились, и в густом воздухе возникло розовое облачко, в котором Темняк сразу признал кровь, пусть и разбавленную до консистенции сигаретного дыма.

Между тем человек, переживший недавно мучительную смерть, продолжал рассматривать свой шрам.

– Ничего себе, – бормотал он. – Всё зажило. И когда только успело…

Темняк хотел оттащить его от кровососущего растения, но воздух, прежде абсолютно неподвижный, вдруг превратился в стремительный вихрь и увлек воскресшего человека в неведомые дали. На местной растительности, впрочем, это никак не отразилось.

Досталось и Темняку, но только его повлекло совсем в другую сторону. Из вредности он стал цепляться за всё подряд, но вскоре оставил это бессмысленное занятие. Здесь было совсем не то место, где можно рыпаться в свое удовольствие. Бойни строятся не для того, чтобы предназначенная на мясо скотина качала там свои права. То же самое, наверное, касается и всех заведений, в которых людям суждено пребывать после смерти. Буйство клиентов в них не приветствуется. Если тащат куда-то, значит, надо. Лучше уступить – целее будешь.

Так Темняка волокло довольно долго, но, к счастью, всё время по мягкому. Затем он оказался в узеньком тесном коридорчике и вынужден был встать. Здесь всё было другое – и воздух обыкновенный, и свет яркий, и до потолка рукой достать.

Пол, на этот раз жесткий, круто уходил из-под ног, и Темняку, дабы не упасть, пришлось бежать во весь дух, тем более что ветер продолжал напирать ему в спину.

Несколько раз он натыкался на незримые преграды и должен был поворачивать в нужную сторону – нужную не ему, а кому-то другому. Всё это очень напоминало бег лабораторной крысы по лабиринту или странствия биллиардного шарика, запущенного пружинной катапультой.

Поплутав так изрядное время и набив немалое количество шишек, Темняк очутился там, куда его, судя по всему, и посылали – в очередном огромном аквариуме, но, в отличие от первого, шумном, душном и вонючем.

Густая коричневая масса, похожая на жидкую глину, наползала откуда-то со стороны и, по всей вероятности, уходила вниз, потому что Темняк ощущал босыми ногами пустотелые ячейки пола. Люди, одетые во всякую рвань, сражались с этой «глиной» длинными тонкими шестами. Борьба, похоже, шла с переменным успехом, поскольку коричневая жижа захлестывала их по колено, а то и по гузно.

– Новичок? – осведомился человек, оказавшийся рядом с Темняком и, не дожидаясь ответа, сунул ему в руки свой шест. – Давай, работай!

Темняк хотел уточнить, в чем именно заключается эта работа, но доброхота уже и след простыл. Минутная задержка привела к тому, что «глина» стала выпирать горбом, и сразу несколько человек закричали ему:

– Давай, давай! Не спи, чтоб тебя клопы заели!

Подражая им, Темняк стал тыкать шестом в пол. Иногда шест проникал в отверстие ячейки без всяких помех, а иногда встречал пробку, которую следовало продавливать или разбивать. «Глина», вначале объявшая его до пояса, стала постепенно уходить вниз.

Вот в чем, оказывается, заключался весь секрет этой работы, требовавшей отнюдь не сообразительности, а только усердия и выносливости.

На попечение Темняку достался квадрат со стороной примерно в пять метров, и нужно было без задержки перемещаться по нему, орудуя шестом чуть ли не со скоростью швейной машинки. Малейшая задержка сразу оборачивалась резким скачком уровня «глины».

Сходясь с кем-нибудь из соседей, Темняк пытался навести справки о таких элементарных вещах, как вода и пища, но в ответ чаще всего слышал брань – темп работы не располагал к посторонним разговорам.

Спустя еще некоторое время Темняк ощутил, что резкий искусственный свет меркнет в его глазах, а руки уже не могут держать шест. Только после этого появился хмурый сменщик, и вконец обессилевшего Темняка оттащили в сторону.

Слегка оклемавшись, он заметил многоэтажные нары, пристроенные вплотную к стенам. Хозяева, создавшие грандиозный город, были не слишком щедры на бытовые удобства. С трудом отыскав свободное местечко на самом нижнем ярусе, куда частенько долетали жирные брызги «глины», Темняк заснул там самым богатырским сном, который не предполагает ни сновидений, ни даже явных признаков жизни.

Неизвестно, как долго продлился этот отдых, но когда Темняка разбудили градом грубых пинков (иначе не получалось), он почувствовал себя ещё более разбитым, чем прежде.

– Иди работай! – велели ему и, кроме шеста, сунули в руки какую-то тряпку. – Только сначала срам прикрой.

– Да я уже двое суток не ел! – взмолился Темняк. – И не пил!

– Что же ты раньше молчал? – Его обложили последними словами, однако указали на трубу, проходившую над верхними нарами.

С трубы свисали желтые сладкие сосульки, мало того, что съедобные, а даже вкусные. Стоило только такую сосульку отломить, как из трубы начинала сочиться сладковатая жидкость – только рот подставляй. На воздухе она довольно быстро загустевала и вновь превращалась в сосульку. И это было все, на что здесь могли рассчитывать гурманы. Особо не попируешь, но и от голода не подохнешь.

Нынешняя рабочая смена отличалась от предыдущей тем, что Темняк не только тыкал шестом в ячеи, но и интенсивно разгребал «глину» ногами, отчего та не успевала уплотниться и свободно стекала в подпол. Суетиться теперь приходилось меньше, но уставали ноги.

Каторжные работы были для Темняка не в новость, и он знал: главное сейчас – продержаться какое-то определенное время, необходимое организму для адаптации. А когда жизнь войдет в свою накатанную колею, можно будет и с соседями ближе познакомиться, и приличное местечко на нарах застолбить, и найти способ, как облегчить этот поистине сизифов труд.

Впрочем, как это бывало уже много раз, слепой случай вновь вмешался в его планы и сам всё расставил по своим местам.

Однажды, едва прикорнув после особенно тяжелой смены, он был разбужен шумом драки, вернее, избиения. Двое дюжих молодцов, судя по рожам, Башмаков, дубасили одинокого Бальзама.

Подобные эксцессы, вызванные невероятной скученностью и всеобщим отупением, случались здесь постоянно, и Темняк предпочитал в них не вмешиваться. Но сейчас дрались буквально на его постели, а мальчиком для битья служил тот самый юный Бальзам, который в своё время спас Свиста от заражения крови (почему он вдруг оказался живым и здоровым, это другой вопрос).

Как следовало из комментариев, сопровождавших экзекуцию, вся вина Бальзама состояла в том, что он чересчур задержался у кормушки (или поилки, что несущественно).

– Ребята, а ну-ка прекратите! – попросил Темняк (не приказал, заметьте, а лишь попросил). – Во-первых, вы мне спать мешаете, а во-вторых, два на одного – это нечестно.

– Тогда ты его один бей, – радушно предложили Башмаки. – Мы не возражаем. Но только отделай как следует.

– Я бы и рад. Но ведь он мне ничего плохого не сделал, – вполне резонно возразил Темняк.

– А не будешь его бить, сам отхватишь по первое число! – Это уже была прямая и недвусмысленная угроза.

– Я бы вам, ребята, шуметь не советовал, – сказал Темняк, потягиваясь и протирая глаза. – Здесь же не Бойло. Ещё нары поломаем. Лучше разойдемся подобру-поздорову.

Но его мирная инициатива не нашла отклика. Обнаглевшие Башмаки, оставив Бальзама, уже замахивались на Темняка. Но замахивались, надо сказать, зря. Кулаком надо бить, а не замахиваться. Это ведь не дубина.

Пришлось Темняку преподать грубиянам небольшой урок боксерского искусства. Причем бесплатно. Пара фингалов и несколько зубов не в счёт. Бить он старался так, чтобы не нанести соперникам увечий, которые могли бы поставить под сомнение их трудоспособность.

Нары, вопреки ожиданиям, устояли. Башмаков приходилось добивать уже в «глине», окончательно охладившей их боевой пыл. Лишь после того, как короткая, но впечатляющая расправа завершилась, среди работяг пробежал шепоток:

– Да ведь это же сам Темняк! И как он только здесь оказался? Ему ведь даже с Бойла удалось бежать. Наверное, Хозяева отомстили.

После этого Темняк без всяких возражений занял лучшее место на самом престижном, втором от верха ярусе нар (на верхнем постоянно теснились жаждущие и алчущие), и никто ни при каких обстоятельствах не смел больше самочинно нарушать его сон. Прекратились и драки. Кроме тех, конечно, которые Темняк признавал справедливыми.

Ясное дело, что столь стремительное возвышение чужака (многие здесь Темняка вообще не знали) пришлось по вкусу далеко не каждому. Однако новые уроки боксерского, а также фехтовального мастерства (вот и шест на что-то полезное сгодился), которые он охотно демонстрировал всем недовольным, установили окончательный статус-кво. Вождю не обязательно обожание толпы, ему вполне достаточно благосклонности фортуны.

При первом же удобном случае Темняк завел с Бальзамом дружеский разговор. Стараясь ничем не выдать свою полную неосведомленность, он при помощи наводящих вопросов вызнал всё самое главное и создал собственную версию, объясняющую многие необъяснимые досель загадки.

Оказалось, что гибель людей на Бойле была одной только фикцией, за исключением разве что тех случаев, когда от боешников оставалось мокрое место (как это случилось однажды при взрыве «хозяйской кочерги»).

Раненые, оглушенные и даже испустившие дух боешники не превращались в пепел, как это принято было считать раньше (в пепел превращалась лишь их одежда и амуниция), а попадали в тот самый «аквариум», где в своё время очнулся и Темняк.

Скорее всего при этом применялся так называемый волновой метод перемещения массы, когда пассажир или груз путешествует в форме пакета электромагнитных импульсов. Таким образом сам Смотритель являлся передатчиком, а «аквариум» приёмником (заодно и лазаретом). Оттуда подлатанных и подштопанных людей отправляли на разные вспомогательные работы, где применение машин было по каким-то причинам нецелесообразно.

Эта каторга могла по праву считаться вечной, поскольку превращение человека в кванты электромагнитного поля и последующее возвращение в прежнюю ипостась весьма благотворно влияли на его организм. Сие Бальзам мог подтвердить как специалист. Люди, прошедшие через лапы Смотрителя, становились практически бессмертными.

Уяснив это, несказанно удивленный Темняк пробормотал:

– А я-то думаю, почему у меня зубы перестали болеть. И фурункул на шее прошел.

Впрочем, эти в общем-то приятные новости ничуть не скрашивали нынешнего существования, которое даже скотским нельзя было назвать. Скотов хоть иногда выпускают попастись на свежей травке, чистят перед престольными праздниками и даже водят на случку.

А тут ничего – ни нормального отдыха, ни элементарных гигиенических условий, ни развлечений, ни хмельного киселя, ни женщин. Только выматывающая работа да скудная кормежка в виде патоки двух видов – густой и жидкой.

Вот и получается, что Хозяин за своё спасение заплатил Темняку черной неблагодарностью. Да ещё неизвестно, какая участь досталась несчастному Годзе.

Эх, знать бы заранее, где упадешь, послал бы туда тешу!

Теперь Темняк работал исключительно ради разминки, да и то нерегулярно. Всё остальное время он посвящал исследованию этого странного места, куда его занесла судьба, а вернее сказать, коварство Хозяина. К сожалению, в своих начинаниях он был одинок.

Острожане, поколение за поколением рождавшиеся и умиравшие в замкнутом пространстве городских улиц, не имели никакой предрасположенности к вылазкам в неведомое. Если Темняк всегда бродил, что называется, сам по себе, то они при первой же возможности старались сбиться в кучу. Фигурально говоря, он был странствующей крысой, а они – оседлыми кроликами.

Город Острог по своей сути являлся гигантской системой жизнеобеспечения, созданной Хозяевами для своих нужд, а впоследствии в явочном порядке заселенной людьми, преследовавшими совсем другие цели. Его внутреннее устройство само по себе было целым миром, причем куда более коварным, чем любой из миров, созданный по законам природы.

Здесь властвовали не слепые стихии, к которым род людской давно успел приспособиться, а некие неведомые силы, вызванные мрачным гением Хозяев из самых потаенных глубин материи.

Человеку, оказавшемуся в недрах Острога без присмотра, предстояла жизнь божьей коровки, поселившейся в двигателе внутреннего сгорания. Вчера она ночевала на клемме аккумулятора, сегодня скуки ради проникла в карбюратор, а завтра пообедает изоляцией распределительного провода.

Да только сам Темняк не видел в этом никакого страха. Его вылазки раз за разом удлинялись, но потом он всегда возвращался в обширную рукотворную пещеру, где денно и нощно шла борьба с опостылевшей «глиной» (А куда денешься? Забросишь работу – и спустя какое-то время захлебнёшься).

Сочувствуя каждодневным страданиям своих товарищей по несчастью, Темняк решил модернизировать этот весьма малоэффективный производственный процесс. Гонять шестами «глину» примерно то же самое, что копать колодец чайной ложкой. Нерационально и утомительно. Гораздо разумнее было бы заставить работать сам ячеистый пол. Ведь это, в сущности, сито, пусть и здоровущее. А любое сито нужно встряхивать. И чем чаще, тем лучше.

В одном из смежных помещений, чей горячий мрак всё время озарялся багровыми сполохами, Темняк отыскал довольно увесистую металлическую чушку, а потом кое-как пристроил к ней поперечину, за которую могли взяться сразу два человека. Получилась трамбовка, пусть и неуклюжая.

Новый инструмент доверия среди работяг не вызвал. Пришлось Темняку в паре с Бальзамом самому взяться за него. Трамбовка производила много шума и брызг, но зато заставляла вибрировать ячеистый пол, что весьма способствовало свободному стоку «глины».

Двое с трамбовкой заменяли, по меньшей мере, десятерых с шестами. Пять трамбовок – одна в центре, четыре по углам – вообще сделала шесты ненужными. Уровень «глины» сейчас не поднимался выше щиколотки.

Теперь большую часть дня работяги проводили на нарах, посвящая свой досуг азартным играм, издавна популярным в Остроге, а также «стосу» и «дураку», которым их обучил Темняк. Он же и изготовил первую образцовую – колоду карт. Символы креста, сердец, ромба и лезвия были известны острожанам и прежде, а номиналы карт назывались так (по старшинству, конечно) – Хозяин, Свеча, Иголка, Кисель.

Скоро нашли способ избавиться от надоедливого грохота трамбовок – обмотали их ударные части мягким тряпьём.

Жить понемногу становилось лучше, хотя до настоящего веселья было ещё ох как далеко.

Однажды Бальзам поинтересовался:

– А как сложилась судьба того человека, которому я подлечил на Бойле ногу? В тот момент он выглядел неважно.

– Всё обошлось, – ответил Темняк. – Позже он покинул Бойло вместе со мной. Но после этого мы с ним почти не общались. Недаром ведь у вас говорят: заносчивый, как Свеча.

– Не все Свечи одинаковые, – возразил Бальзам. – Знавал я здесь одного. Тыром звали. Так тот был милейшим человеком.

– Тыром, говоришь, – сообщение это весьма заинтересовало Темняка. – А почему «был»? Где же он сейчас?

– Не знаю. Что-то давно его не видно. Где-то, наверное, запропастился.

– Странно… Каким это образом человек может здесь, как ты выражаешься, запропаститься?

– По глупости может. Сунется туда, куда не следует, и запропастится, – тут Бальзам явно намекал на Частые отлучки Темняка. – А ещё его могут Хозяева к себе потребовать. Всякое бывает…

– Ты про Хозяев поподробнее расскажи, – попросил Темняк, в глубине души лелеявший надежду отыскать своего обидчика.

– Про них я знаю не больше твоего. А то и меньше… Ты лучше у Куклима спроси. Он до того, как сюда попасть, в услужении у Хозяев состоял. Запанибрата с ними был. На чем и погорел.

Куклим Ножик, личность в общем-то ничтожная, к вниманию такой влиятельной особы, как Темняк, отнесся совершенно равнодушно. Если, к примеру, тот же Бальзам ощущал себя здесь птенцом, выпавшим из родного гнезда, и чаял туда вернуться, то Куклим был птенцом, гнездо которого сгорело вместе со всеми упованиями. На верхотуру он был взят ещё ребенком и иной жизни, помимо услужения Хозяевам, себе не представлял. Люди для него были чужими.

Главным достоинством Куклима (в понимании Хозяев, конечно) была его неординарная внешность – внушительный кривой горб и длиннющие руки, достававшие до земли даже в стоячем положении (хотя какое стоячее положение может быть у горбуна!).

А сгубила Куклима преступная связь с другой хозяйской любимицей – лысой, косоглазой карлицей – плодом которой, как ни странно, стал совершенно нормальный человеческий детеныш, что свело на нет громадную селекционную работу, проведенную Хозяином. (Он, наверное, мечтал на потеху сородичам вырастить племя лилипутов.)

Рано лишившись людского окружения, Куклим не имел привычки к словесному общению. Каждое слово из него приходилось выдавливать чуть ли не силой.

– Долго ты у Хозяев прожил? – поинтересовался Темняк, искренне желавший наладить с уродом нормальные отношения.

– Не считал, – не слишком любезно ответил тот.

– Понравилось тебе у них?

– Жить можно, – он пустыми глазами покосился на царивший вокруг содом пополам с гоморрой.

– Назад не хочешь?

– Кто же меня возьмёт…

– А как ты с Хозяевами общался?

– Никак.

– Вообще никак? – удивился Темняк.

– Я никак. А они по-всякому. Когда пнут, а когда и приласкают.

– Не заливай. Разве можно приласкать, рук не имея.

– Зачем им руки. Острог они и без рук построили. Им всё послушно. И воздух, и камни, и самые разные вещи…

– Как же они между собой якшаются? Трудно ведь безъязыким знакомство водить.

– Это тебе трудно. А им всё на свете легко. Надо будет, они друг друга через весь город услышат.

– Каким, интересно, образом? – Весь разговор строился таким образом, чтобы вытянуть у собеседника как можно больше информации.

– Не важно. Это не нашего ума дело, – отрезал Куклим.

– А если вокруг Хозяина сияние появляется, что это может означать?

– Да всё что угодно.

– Ну например?

– Так они свои чувства выказывают. Злятся. Или требуют что-то. Любовь демонстрируют, – Куклим тяжко вздохнул, вспомнив, наверное, о своей разлюбезной карлице.

– К кому? – поразился Темняк.

– Друг к другу. Они ведь, как и мы, разнополые. Если самку похоть обуяла, так она аж огнем пылает.

– Именно самку?

– Конечно. Они у них в этом деле главные.

– А как отличить самку от самца?

– Пока её не прихватило, ничем.

– И ты при их любви присутствовал?

– Нет. Для этого у них другие места имеются.

– Занятно… Ну а вообще. Чем они живут?

– Как и мы, жратвой.

– Это понятно. Жратвой и клопы живут. Но ведь мы, нажравшись, развлекаемся. Играем во что-нибудь. Поем, пляшем. Пируем в конце концов.

– Они тоже пируют. Залезут в специальное корыто и пируют. Им ведь шкура сразу и пасть, и желудок заменяет. Бывает так насосутся, что сами себя в косичку завивают.

– И всё? Скучновато…

– Тебе их жизнь не понять. Они живут, как бы это лучше сказать… полнее нас. Ярче. Иногда целые представления устраивают. Собираются кучкой и начинают светиться. В воздухе всякие картины рисуются, только нашему глазу их не уловить. Да и вообще… Нам о Хозяевах судить, что клопам о людях. Почему, дескать, у одних кровь сладкая, у других горькая, а у третьих хмельная. Чтобы понять Хозяев, надо, самое меньшее, влезть в их шкуру.

– Вот уж куда меня не тянет! – Темняка даже передернуло, чему в немалой степени способствовали воспоминания о визитах Хозяина в стойло Годзи.

– Отсюда и беды наши, – горько вымолвил Куклим. – Никто не может представить себя в чужой шкуре…

– Раньше, значит, ты выше обитал… – задумчиво произнес Темняк.

– Выше, много выше, – подтвердил горбун.

– А дорогу туда можно найти?

– Можно. Если всем нам за это дело дружно взяться, да ещё баб позвать, чтобы веселее было, то поколений этак через пять-шесть найдем.

– Хочешь сказать, занятие бессмысленное?

– Конечно. Хотя самих Хозяев и не видно, без их воли здесь ничего не происходит. Кого-то они берут к себе, кого-то вышвыривают вон. Кого-то казнят, кого-то милуют… Люди не в силах ничего изменить. Даже и не пытайся.

– Но ты их, похоже, не осуждаешь.

– За что их осуждать… Они-то без нас проживут, а мы без них вряд ли.

– А сейчас выслушай одну историю и скажи, что ты по этому поводу думаешь. Человека, не важно какого, видели внизу, на улицах. Потом он появлялся здесь, на верхотуре. И вновь отправлялся вниз. Такое возможно?

– Ну, не знаю… – Куклим задумался. – Попасть сюда можно только при содействии Смотрителя. Если его специально послали за тобой или ты погиб на Бойле. Но вот как потом вернуться назад? Нет, ничего не могу сказать.

Про лестницу в небо, на самом деле служившую спуском в отхожее место, Куклим, как видно, ничего не знал. Ну и ладно. Что можно взять с этого нежного, оранжерейного растения, любовно взлелеянного всесильным садовником, а потом за ненадобностью выдавленного в грязный и вонючий чулан? Он и так рассказал немало любопытного.

От доверительных бесед с работягами толку было ещё меньше. Все они в разное время попали на Бойло, провели там несколько схваток, в конце концов потерпели поражение и после встречи со Смотрителем, одно имя которого до сих пор вызывает у многих дрожь, оказались на верхотуре, ставшей для них не вожделенным раем, а неизбывным адом.

Некоторые, правда, успели побывать и на других работах, столь же изнурительных и внешне совершенно бессмысленных: сортировали по размерам какое-то сыпучее вещество, напоминавшее гравий, дробили примитивными колотушками окаменевшие куски «хозяйской желчи», сбрасывали в жерло огнедышащего колодца целые охапки «хозяйского пуха», но принципиального значения это не имело. Везде было примерно одно и то же.

С каждым днем Темняк всё больше убеждался в том, что пассивное ожидание – занятие бесперспективное. Или сойдешь с ума от тоски, или случайно утонешь в «глине». Надо было, не обращая внимания на неблагоприятные пророчества, самому искать выход из этой ловушки.

Желательно, конечно, вверх. Звёзды всегда предпочтительней, чем земляные норы. Но коли это невозможно или связано с чересчур большим риском, то можно и вниз. Если нельзя довести дело до конца, лучше всего начать его с самого начала.

Недра Острога, в которых всё время что-то создавалось, а что-то другое, наоборот, распадалось, не имело деления на этажи – из каморки, где и разогнуться нельзя, можно было попасть в бездонный провал или просторные палаты, казалось бы, даже не имевшие потолка.

Местами здесь пылал нестерпимый свет, а местами царила непроглядная мгла. Заблудиться в этих техногенных джунглях было куда опаснее, чем, например, потеряться в безводной пустыне, населённой змеями и скорпионами. Отправляясь в разведывательный поход, Темняк каждый раз брал с собой пригоршню блесток, большие запасы которых он случайно обнаружил среди тряпья, служившего для каторжан одеждой. Мазок, оставленный блестками на стене, сиял в темноте, а на свету переливался всеми красками радуги, словно голографическая метка на фирменном товаре.

Покинуть прежнее пристанище можно было несколькими путями, однако большинство из них неминуемо заводили в тупик. Более или менее перспективными выглядели только два. Один из них был сравнительно безопасным, но довольно долгим. Второй – короткий – напоминал полосу препятствий, предназначенную для тренировки ещё не существующей в реальности звёздной пехоты.

На сей раз Темняк решил воспользоваться именно вторым путем, поскольку старый революционный лозунг «В борьбе обретешь ты право своё» был как-то ближе его душе, чем народная мудрость «За сладкими пряниками семь верст ходить надо».

Сначала он полз по какой-то трубе, куда могли в любой момент подать пусть и не смертельный, но весьма мерзопакостный газ, напоминавший земные лакриматоры, широко применяемые полицией при подавлении массовых беспорядков, потом пробирался по темному и жаркому коридору, где с потолка падали капли раскаленного металла, не менее опасные, чем пули, а затем вплавь преодолевал бассейн, наполненный крутым рассолом, уровень которого постоянно менялся от полуметра до самого потолка.

Дальше становилось чуть полегче – вверх, навстречу потоку какой-то желеобразной дряни, вперед по свободно висящим в пустоте балкам (здесь нечто подобное встречалось сплошь и рядом) и ещё немного вперед по лабиринту, регулярно менявшему свою конфигурацию. За лабиринтом следовала анфилада сумрачных, почти пустых помещений, где не ощущалось ни малейшего движения воздуха, зато что-то пронзительно завывало, словно кладбищенское привидение в Вальпургиеву ночь.

Отсюда Темняк попадал в просторный зал, где с прозрачного пола к прозрачному потолку восходили заряды загадочной энергии, на краткий срок менявшие у человека цветоощущение – красный цвет казался ему зеленым, желтый – синим и так далее.

Здесь тоже можно было выбирать между двумя путями, но первый, так называемый «мокрый», казался Темняку заведомо гиблым, и сегодня он собирался опробовать второй, условно называемый «призрачным».

О его начале возвещала шарообразная полость, оказавшись в которой человек на некоторое время становился невидимым. Состояние это было мимолетным и на самочувствие никак не влияло. Главные сюрпризы ожидали впереди.

Сначала взору открывалось беспредельное пространство, видимое, как говорится, с высоты птичьего полета – головокружительная пустота и дымка облаков, в тени которых скрывалась далекая земля. От этой картины невольно захватывало дух, но она была всего лишь обманом зрения. По облакам можно было разгуливать, как по торной дороге, а дальние перспективы таковыми и оставались, застыв, словно на фотоснимке. Темняк смело двинулся по этим иллюзорным небесам дальше, ориентируясь на маячившие впереди блики света – последние отметки, сделанные во время предыдущей вылазки.

А вот уже за ними начиналась терра инкогнита, неведомая область, где запросто можно было напороться на любой фантом, не все из которых относились к разряду безобидных.

На первых порах Темняк отличал реальность от иллюзий исключительно на ощупь, но постепенно у него выработалось особое чутье на такие вещи. Увидев лежащий поперек дороги завал, он уже заранее знал, что это очередная фикция. И, наоборот, приметив еле заметную трещинку, сразу чувствовал – без хорошего разгона её не преодолеть.

Какие эффекты порождали этот эфемерный мир, Темняк даже представить себе не мог, но скорее всего причиной тому были некие производственные процессы, поскольку всё окружающее пространство – не только твердь, но и воздух – мелко-мелко содрогалось и повсюду стоял крепкий дух кузницы, порожденный смешением запахов окалины, квасцов, угля, дыма и машинного масла. Впрочем, это тоже могла быть иллюзия, только обонятельная.

Разведав изрядный отрезок пути, Темняк не преминул отметить его мазками блёсток. Дальше начинался лабиринт, простенький, как и все здешние сооружения подобного типа, но имевший одну существенную особенность – он заканчивался сразу тремя выходами, расположенными почти вплотную друг к другу.

В первом непомерное тяготение едва не раздавило Темняка (зато он успел ощутить себя китом, выброшенным на берег). Второй уходил круто вниз и на каждый бросок камня отзывался глухими всплесками. Третий представлял собой узкую, да вдобавок ещё и вращающуюся трубу.

За неимением ничего лучшего его-то и пришлось выбрать.

Конечно, подобный поступок весьма смахивал на авантюру, поскольку Темняк не знал ни длины трубы, ни её истинной конфигурации (это вообще мог оказаться прихотливо изогнутый сифон, где человек неминуемо застрял бы уже на первом повороте), но возвращаться назад было ещё рановато.

Ползти в тесной трубе, где даже руки нельзя согнуть в локтях – занятие неблагодарное, особенно если тебя поминутно переворачивают кверху брюхом, словно барашка, нанизанного на вертел. К счастью, подобное удовольствие длилось не очень долго, и Темняк благополучно вывалился на пол очередного огромного зала, переполненного округлыми студенистыми телами – ни дать ни взять невод китайского рыбака, занятого промыслом медуз.

Только внимательно присмотревшись (голова-то была как после изрядной пирушки), Темняк понял, что это Смотрители, находящиеся то ли в процессе наладки, то ли на демонтаже. Все они висели в воздухе и многие были лишены начинки, грудами валявшейся тут же рядом.

Некоторые Смотрители как-то странно жужжали, другие судорожно дергались. Были и такие, что рассыпали во все стороны снопы разноцветных искр. Невольно напрашивался вопрос: если со всем Бойлом вполне управлялся один-единственный экземпляр, то для чего предназначается вся эта рать?

Не иначе как Хозяева посылали Смотрителей во внешний мир. Вот откуда брались на Бойле экзотические звери и птицы.

Любопытства ради Темняк ткнул в раскрытое чрево одного из Смотрителей палкой, подобранной здесь же, и в ответ получил такой сокрушительный удар, что потом полчаса не мог пошевелить рукой. Эти гады умели кусаться даже в полуразобранном состоянии.

Некоторые Смотрители, очевидно, уже полностью готовые, исчезали в дыре, расположенной под самым потолком. Темняк взял это обстоятельство на заметку, но воспользоваться им не посмел – кататься на вполне работоспособном Смотрителе, это посильнее, чем оседлать пушечное ядро. Чтобы на такое решиться, надо как минимум иметь запасную жизнь.

Впрочем, он здесь уже и так подзадержался. Пора было двигать дальше. Темняк отметил блёстками трубу, через которую проник сюда, и отправился на поиски выхода.

Много времени это не потребовало, однако находка не радовала сердце. Выход соответствовал входу – всё та же вращающаяся труба, гожая скорее мышке-норушке, чем мужчине в самом расцвете лет, ещё не так давно носившему костюм пятьдесят второго размера.

Да только ничего не поделаешь, пришлось лезть в эту распроклятую трубу и перекатываться там, отбивая локти и колени.

Как и в предыдущем случае, Темняка в трубе мотало недолго и вновь выбросило в какое-то производственное помещение, о внушительных размерах которого можно было судить лишь по гулкому эху, раздававшемуся под высокими сводами. Зрение пока могло отдыхать, поскольку вокруг царил полумрак, нарушаемый только сполохами далекого пламени.

Здесь было холодно и сыро, но по крайней мере не грозила встреча со всяческими миражами. Вспышки света и равномерный лязг – тюк-тюк-тюк – совпадали по ритму, и Темняк двинулся в ту сторону, всё время оскальзываясь на полу, залитому чем-то вроде мазута.

Несколько раз он натыкался на невидимые преграды, а когда добрался наконец до цели, то увидел странный предмет, как бы паривший в воздухе – что-то вроде огромного седла с множеством мелких рельефных деталей. Ничего похожего прежде Темняку видеть не приходилось – ни в Остроге, ни в других мирах.

Едва только происходила вспышка и раздавалось звонкое «тюк», как напротив седлообразного предмета возникал другой, точно такой же, и плавно уплывал во мрак. Здесь шло серийное изготовление какой-то вещи, весьма популярной у Хозяев. Дабы получше рассмотреть производственный процесс, Темняк подобрался поближе, но не удержался на ногах при неосторожном шаге и вынужден был ухватиться за «седло». Образец легко сдвинулся в сторону, хотя и остался висеть в воздухе.

Это уже смахивало на сознательное вредительство и могло выйти Темняку боком. Он попытался вернуть «седло» на прежнее место, но только усугубил положение – ритм работы заметно изменился. Удары стали более весомыми, но и более редкими.

Продолжая ловить ускользающую модель, Темняк покосился на лязгающий конвейер и ужаснулся – в пустоте возникали и чередой уплывали прочь его собственные копии, слава богу, что не живые, а отчеканенные из какого-то неброского на вид материала. Но в отличие от абсолютно идентичных «седел», все они были разными, что зависело от позы, которую Темняк принимал в каждый отдельный момент.

Хорошенькое дельце! Теперь Хозяева не только узнают о попытке покушения на их производство, но и получат скульптурное изображение саботажника. Надо было как можно быстрее сматываться отсюда. В рабочей обстановке, среди толпы перемазанных «глиной» людей Темняка не опознала бы и мать родная.

Обратная дорога заставила его вкусить все сомнительные прелести – пришлось и ползти, и нырять, и кувыркаться, и уворачиваться, и даже реветь белугой, хватив изрядную порцию ядовитого газа.

Рухнув на нары, Темняк дал себе твердый зарок – следующая вылазка будет последней. Усевшись в только что изготовленное «седло», он поедет туда, куда всё это добро и направляется. На склад, на доделку, на покраску, в магазин – без разницы. Главное, уедет. И чем дальше, тем лучше. А там пусть будет, что будет. Но… но для этого сначала надо будет подкопить запасец твердой патоки.

Долго разлеживаться на нарах Темняку не пришлось. На работяг вдруг навалилась неведомая тяжесть, поверхность «глины» пошла мелкими морщинами, что никогда прежде-с ней не случалось, а самого Темняка поволокло прочь, словно рыбу, попавшую на крючок.

Не по своей воле он повторил весь путь, который уже проделал однажды, будучи изгнанным из «аквариума» (только в обратном направлении, конечно). Но на сей раз путешествие оказалось куда более длительным – его втянуло в вертикальную трубу, стены которой излучали ровный зеленоватый свет, и понесло вверх, вверх, вверх.

Темняк уже догадывался, куда именно его направляют, но никак не мог взять себе в толк – почему расправа над такой мелкой сошкой, как он, требует столько хлопот. Сунули бы мордой в «глину» – и делу конец. Как говорится, привет родителям.

Неужели вскрылись прежние проделки на Бойле? И даже в этом случае интерес, проявляемый к нему Хозяевами, казался чрезмерным. Не будут же они его, в самом деле, допрашивать. Даже в сравнительно гуманном человеческом обществе взбесившихся собак просто пристреливают. Без суда и следствия. Ну разве что потом возьмут кусочек мозга для исследования… Или Хозяева уже научились понимать людей, а заодно и развязывать им языки?

Как бы то ни было, но скоро всё станет ясно. Во всяком случае, следует готовиться к худшему.

Однако, когда подъём наконец-то завершился, в стерильно чистом и неизъяснимо прекрасном коридоре его встретило не какое-нибудь механическое чудище и даже не грубые тюремщики, а очаровательная девица, одетая более чем фривольно.

Надо сказать, что женщины Острога никогда не отличались излишней строгостью нравов, но такие наряды считались чересчур откровенными даже в их среде.

Неизвестно, кого она ожидала встретить, но вид Темняка заставил девицу содрогнуться от плохо скрываемой брезгливости. Впрочем, она быстро овладела собой и сделала приглашающий жест – входи, мол. Симпатичные привратницы сторожили хоромы Хозяев, ничего не скажешь.

Окружающий интерьер имел весьма распространенный на верхотуре иллюзорный характер. Источник мягкого, приглушенного света оставался вне поля зрения, стены давали о себе знать лишь легкой сиреневой дымкой, а шел Темняк вообще в пустоте, доверяя больше своим подошвам, чем глазам.

Для верности он положил руку на плечо спутницы (хорошее было плечо – в меру хрупкое, в меру гладкое, в меру смуглое и не в меру оголенное). Та вздрогнула, но стерпела.

– Как тебя зовут? – приличия ради поинтересовался Темняк.

– Зурка, – сдержанно ответила девица.

– Давно здесь?

– С детства.

– Домой не тянет?

– Глядя на таких, как ты, ни в коем разе, – оказывается, она умела и дерзить.

Людей, переметнувшихся на сторону врагов рода человеческого (а Хозяева вполне попадали под это определение), Темняк ни во что не ставил. Даже если они и принадлежали к женскому полу. Поэтому он взял девицу за ушко – взял черной от грязи, ороговевшей от мозолей клешней – и наставительно произнес:

– Не строй из себя небесное создание. Ты здесь комнатная шавка, пусть даже смысл этих слов непонятен тебе. Истинные люди внизу, на улицах, а не в покоях Хозяев.

– Что ты себе позволяешь, дикарь! – возмутилась она. – Тебе за это не поздоровится.

– А я и так не жду для себя ничего хорошего. Отвечай, чего ради меня сюда доставили? – Он потянул за ушко посильнее.

– Я не знаю! – взвизгнула девица. – Моё занятие – встречать всех прибывающих. И только!

– Тогда хотя бы объясни, где я сейчас нахожусь. Что это – суд, застенок, постоялый двор?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь. Здесь обитает наш Хозяин. Он долгое время отсутствовал, и поговаривают, что не по своей воле. А вернувшись и восстановившись в правах, сразу стал разыскивать какого-то человека. Похоже, что это ты и есть.

Ситуация начала проясняться. Более того, меняться в лучшую сторону. Из парии, отягощенного всеми мыслимыми грехами, Темняк единым духом превратился в долгожданного гостя. Жизнь замечательна ещё и тем, что иногда из грязи сама возносит тебя в князи.

– А вот это уже любопытно, – он по-свойски похлопал девицу по филейным местам. – Вполне возможно, что мы с твоим Хозяином душевные приятели. Поэтому рекомендую относиться ко мне более благосклонно. Не исключено даже, что в самое ближайшее время тебе понадобится мое покровительство.

– Так не бывает, чтобы Хозяева дружили с людьми, – возразила Зурка, однако уже совсем другим тоном. – Сомневаюсь даже, что ты с ним вообще встречался.

– Мало того, что встречался, я, можно сказать, спас его от позорной смерти. Он мне теперь по гроб жизни обязан.

– Особо-то не радуйся, – увлекая за собой Темняка, девица резко свернула в сторону. – Хозяева добро не помнят. В отличие, скажем, от зла.

– Ты уверена?

– Так все говорят.

– Зачем же тогда он искал меня?

– Не знаю. Скоро сам всё узнаешь.

Девица ввела его в помещение, внешне напоминавшее мыльный пузырь – огромный, переливчатый мыльный пузырь. Примерно половину его объема занимала вода. Не жидкая грязь, не ржавая жижа, не рассол, не патока, а чистая прозрачная вода, по которой Темняк успел порядком соскучиться.

– Сейчас тебе придётся смыть с себя всю грязь, сбрить лишние волосы, пройти полное обеззараживание и надеть приличное платье, – сказала девица. – Возможно, это тебе и не по нраву, но таковы уж здешние правила.

– Согласен со всеми пунктами, кроме обеззараживания, – заявил Темняк. – Не понимаю, зачем это нужно?

– Чтобы ты не занес с улицы какую-нибудь болезнь. Хозяева очень чувствительны к нашим хворям, – объяснила девица с кислым видом.

– Да твой Хозяин… – Темняк хотел было поведать, на какие нужды в свое время употреблялось дерьмо Годзи, уж точно не стерильное, но, щадя чувства девицы, уже и без того достаточно расстроенные, решил от подобных откровений воздержаться. – Ладно, так и быть. Раз надо, значит – надо. Только чур, потрешь мне за это спинку.

– Как же, нашёл дурочку! От баловства с вашим братом у девушек потом животы пухнут. Нам подобные забавы строжайше запрещены. А насчёт своей спинки не беспокойся. Здесь найдутся такие средства, от которых у тебя не только грязь, но и вся шкура слезет.

– Вообще-то я не привык упрашивать, – Темняк нахмурился. – Лишний раз искупаться никому не помешает. В том числе и тебе. А мне в компании веселее будет.

– Тебе вши компанию составят, – с вызовом ответила Зурка. – Вон как забегали в предчувствии беды.

Это был, конечно, оговор. В условиях, которые приходилось терпеть Темняку, не выдерживали даже вши. За длинный язык девицу следовало наказать. Благо, условия благоприятствовали.

– Утоплю! – Он подхватил Зурку на руки, но та как сумасшедшая задрыгала ногами и взмолилась:

– Подожди! Я же не могу купаться одетой. Это только дикари, вроде тебя, во всем облачении в воду лезут.

Подобное заявление немало развеселило Темняка – за исключением некоторых совершенно необязательных прибамбас, наряд Зурки ничем не уступал самым смелым моделям бикини. Но, как говорится, не бывает птиц без перьев, а красавиц без причуд. Пусть купается как ей заблагорассудится. Главное, что согласилась.

Планы у Темняка, скажем прямо, были самые кобелиные. И, похоже, никаких препятствий к их осуществлению не имелось. Когда он облапил под водой голое тело Зурки, та сопротивляться не стала, а, наоборот, обняла его ногами и левой рукой ухватила за бороду. Ластилась, значит. Поудобнее пристраивалась.

Однако спустя мгновение в её правой руке блеснул предмет, острота которого никаких сомнений не вызывала.

– Поосторожней, – предупредила Зурка. – Я брадобрей неопытный и могу ненароком отрезать тебе нос или ухо. Поэтому постарайся не шевелиться. А ещё лучше, не дыши.

– Ну хоть держаться за тебя можно? – шепотом поинтересовался Темняк.

– Держись на здоровье.

Бритва противно заскрипела, и первые космы его волос упали в воду. От усердия Зурка даже язычок высунула. Занятие это ей явно нравилось.

– Хотелось бы знать, что ты подразумеваешь под лишними волосами, – осторожно осведомился Темняк. – Только бороду? Или ещё что-нибудь?

– Я всё подразумеваю. Новичкам растительность на теле иметь не положено. Ни единого волоска, ни единой щетинки. Кроме ресниц. Так что мне с тобой сегодня придётся изрядно повозиться.

Бритва, сверкавшая в её руке, к спорам не располагала. Уж лучше лишиться волос, чем носа. Горькую пилюлю подслащало лишь одно обстоятельство – очень уж миленькая парикмахерша досталась Темнику. И, похоже, игривая…

По прошествии нескольких далеко не самых худших часов Темняк оказался в просторной комнате, всю призрачную красоту которой он понять не мог, но подспудно ощущал.

Без своих давно не чёсанных, свалявшихся в кудели волос, без лохмотьев, почти приросших к телу, и без слоя грязи, как бы уже превратившейся во вторую кожу, он чувствовал себя весьма неуютно, словно инок без вериг или рыцарь без доспехов.

Смущала Темняка и новая одежда, мало чем отличавшаяся от легкомысленного наряда Зурки – те же узкие штанишки, та же коротенькая маечка, ничего не прикрывавшая ни снизу, ни сверху. Впрочем, учитывая традиции, бытующие на сей счет у Хозяев, надо было ещё радоваться, что они не заставляют своих слуг расхаживать вообще нагишом.

Местные наряды не имели ничего общего с аналогичной продукцией улицы Одёжек. Какие-либо швы, застежки и шнурки напрочь отсутствовали, а материал тянулся так, что любое изделие годилось и на мальчика-с-пальчик и на великана-людоеда.

Комната, в которой Темняк пребывал уже довольно долгое время, не была загромождена лишними вещами, ну а те, что имелись, выглядели весьма необычно. Исключение составлял разве что пышный букет цветов, паривший в пустоте у противоположной стены.

Но едва только Темняк, порядком соскучившийся по всему, что имело отношение к дикой природе, попытался понюхать букет, как он отстранился, ответив на поползновение незнакомой твари серией весьма болезненных электрических разрядов.

Это были вовсе не цветы, а какое-то механическое устройство неизвестного назначения. Например, местный телефон. Или чесалка для хозяйской шкуры.

Ожидание между тем затягивалось, и Темняк, не имевший ни малейшего представления о здешнем этикете, решил немного соснуть. Благо, что даже пол под ногами был мягким, словно пух.

Последняя мысль, посетившая его уже за порогом яви, была такова: а ведь нары гораздо удобнее всех этих незримых тюфяков и полупрозрачных канапе. Хоть и жесткие, но свои, родные.

Хороших снов Темняк уже давно не видел, но на новом месте ему привиделось вообще черт знает что: будто бы Зурка затащила его к себе в постель, но, когда застилавшая рассудок страсть развеялась, постель на поверку оказалась гробом, а его обитательница хладным, давно окоченевшим трупом.

Темняк проснулся и с ужасом убедился, что сон, как говорится, был в руку. Вокруг царила непроницаемая могильная тьма, а к его правому боку прижималось холодное тело, не подававшее никаких признаков жизни.

Прошло немало времени – да ещё какого времени! – прежде чем Темняк сообразил, что ложе с ним делит вовсе не мертвец, а Хозяин. Сказывались, стало быть, привычки, приобретенные в изгнании. Если так, то Хозяин, наверное, не побрезгует сейчас и Годзиными какашками.

Вспомнив о звере, внешне страховидном, но привязчивым и забавном, Темняк загрустил. Жалко ящера. Звери, а равно и люди, должны жить среди себе подобных. Незавидна участь медведя, пляшущего на ярмарке, или кобры, мотающей беззубой головой на потеху праздной толпе. Да только Темняку проклинать свою участь не пристало – он сам избрал её.

Эту ночь он почти не спал, всё время отодвигаясь от Хозяина, упорно прижимавшегося к нему. Невольно напрашивался вопрос: неужели его взяли сюда вместо постельной грелки?

Надо было дождаться пробуждения Хозяина и попытаться как-то объясниться с ним.

И всё же под утро бдительность оставила Темняка (или просто кто-то навел на него колдовские чары). Проснувшись уже при свете дня, он не обнаружил того, с кем провел всю эту ночь.

Голод давал о себе знать с такой остротой и силой, словно бы Темняк не ел с тех самых пор, когда собственная опрометчивость подвигла его на штурм городской стены. Надо было срочно искать что-нибудь съедобное или хотя бы сообщить о своих потребностях слугам, однако призрачные стены не выпускали его из спальни.

Вот она, признательность Хозяина! Темняк-то в свое время его чуть ли не с ложечки кормил. Дерьма из-под любимой скотины не жалел. А его самого в благодарность за это морят голодом!

Призывы к Зурке, быстро прошедшие эволюцию от деликатных «ау!» до площадной брани, результата тоже не дали. Ещё спит, вертихвостка, или нежится с каким-нибудь сердечным дружком.

Окончательно выйдя из себя, Темняк принялся швырять в стену всё, что ни попадя – знай, мол, наших!

Его импровизированные снаряды отскакивали от непроницаемой пустоты точно мячики. Исключение составил лишь «букет», на который Темняк накануне обратил внимание. Без всякой задержки преодолев невидимую стену, он встряхнулся, расправляя смявшиеся лепестки «цветов», и уплыл куда-то, держась в строго вертикальном положении, словно морской конёк.

Именно это в общем-то потешное происшествие и возымело, наконец, желаемый результат. По ту сторону стены кто-то появился. Но это была не грациозная Зурка, а недомерок мужского пола с явными признаками олигофрении. Злобную гримасу на его лице несколько смягчала лишь заячья губа да постоянно подмигивающий левый глаз. В сравнении с этим уродцем любострастный горбун Куклим выглядел едва ли не Аполлоном.

Темняк, чуткий к любой опасности, сразу почуял в этом выродке недоброжелателя. Ясна была и причина, породившая его ненависть. Скорее всего она имела голубые кукольные глазки, точеную фигурку и дерзкий язычок.

– Чего тебе? – мрачно осведомился слуга (он хоть и был коротышкой, но плечи имел пошире, чем у Бадюга).

– Жрать хочу! – ответил Темняк в той же манере.

– Жри, – буркнул карлик, как бы даже и не уяснивший суть проблемы.

– Что? Воздух?

Никаких дополнительных объяснении не последовало, и Темняку пришлось действовать сообразно своим представлениям о кулинарных пристрастиях и застольных манерах Хозяев. В конце концов его внимание привлек довольно массивный предмет, похожий чем-то и на походную ванну, и на саркофаг, и на модерновую тахту без ножек.

Внутреннюю поверхность «саркофага» покрывала синеватая слизь, кое-где уже успевшая покрыться корочкой. Темняк поддел немного слизи на палец и осторожно попробовал языком. Вкушать дерьмо Годзи ему не приходилось, но это было нечто ещё более отвратительное.

Пока он дегустировал остатки хозяйской трапезы, слуга исчез, а «букет» сам собой вернулся на прежнее место.

– А здесь развесёлая житуха, – пробормотал Темняк, вытирая пальцы о что-то невидимое, но мягчайшее на ощупь. – Или я уже перестал разбираться в светской жизни.

Дальнейшее исследование спальни закончилось безрезультатно. Даже кусочка черствой «хозяйской жвачки» нигде не завалялось. Обыск, сопровождаемый погромом, привёл лишь к тому, что в дальнем конце комнаты возник столб мерцающего света. Наверное, включился здешний «телевизор».

Дабы отвлечься от навязчивых мыслей о сладкой патоке и пышных лепешках, он занялся «букетом». Со стороны это напоминало игру кошки с мышкой, хотя последующее желудочное удовлетворение «кошке» и не грозило.

«Букет» ловко уворачивался и по мере своих возможностей огрызался. Постепенно Темняк стал склоняться к мысли, что эта забавная штуковина приходится непосредственной родней грозному Смотрителю (примерно в том же плане, в каком газонокосилка приходится родней танку и паровозу).

Смотритель представлял интересы Хозяев за пределами Острога и на Бойле. Помимо того, он доставлял на верхотуру всё, в чем нуждались Хозяева – людей, зверей, экзотические дары внешнего мира.

«Букет» надзирал за порядком в доме, а в случае нужды наказывал провинившихся. В отличие от своего куда более могучего сородича, он служил не гонцом и добытчиком, а соглядатаем и стукачом.

Объединяло их ещё одно немаловажное обстоятельство – способность проходить сквозь преграды, непреодолимые для чужеродных существ и неодушевленных предметов.

– Не надо быть таким букой, – сказал Темняк, в очередной раз хватая «букет» за то, что можно было назвать пучком стеблей (здесь электрические укусы почти не ощущались). – Почему бы нам с тобой не подружиться? Поначалу послужи мне проводником… Только не надо демонстрировать мне свой крутой нрав! Расшибу, как орел черепаху!

Прикрываясь «букетом», он смело ринулся на стену и в следующий момент оказался за пределами спальни, ощутив при этом лишь мимолетное сопротивление, как это бывает, когда с улицы входишь в помещение с избыточным давлением.

«Букет» настойчиво старался освободиться, но Темняк не выпускал его из рук, приговаривая:

– Только не надо брыкаться, а то ещё сломаешь себе что-нибудь! Можешь быть уверен, я и не таких строптивых усмирял.

Преодолев с помощью «букета» ещё несколько стен – одни были словно изумрудные кошачьи глаза, другие, как перья павлина, третьи напоминали шевелящиеся хвосты золотых рыбок – он окончательно заблудился в этом мире смутных теней и пастельных полутонов.

Голодный и замотанный Темняк уже собирался было отвести душу на «букете» – что с ним, механическим придурком станется – но тут его внимание привлекли человеческие голоса, раздававшиеся неподалеку. Голоса звучали на повышенных тонах, причем как мужской, так и женский.

Темняк, прикрываясь «букетом», устремился на эти звуки и, пробив подряд три стены, казавшиеся текучим розовым туманом, вломился в комнатку, которая могла оказаться чем угодно, хоть женским дортуаром, хоть нужником (впрочем, сейчас ему было не до приличий). В комнатке находились двое – Зурка и карлик-олигофрен. Чисто условная одежда, служившая униформой для слуг, позволяла заподозрить интим в любой встрече особ разного пола, но здесь ласками и не пахло. Здесь шло выяснение отношений, причём каждая из сторон в выражениях не стеснялась.

– Посмей ему только улыбнуться! – орал карлик, ещё не разглядевший выступившую из тумана фигуру незваного гостя. – Вот этими руками растерзаю.

– Если захочу, сто раз улыбнусь! И не тебе, выродок, меня… – последнее слово застряло в горле Зурки, внезапно узревшей Темняка.

– Простите, если помешал вашей милой беседе, – сказал он, держа «букет» над головой, словно зонтик (тот почему-то рвался сейчас вверх). – В среде самых разных народов существует поговорка: помянешь беса, и он сразу явится. Стало быть, я из породы тех самых бесов. Не надо меня поминать всуе, а тем более недобрым словом.

Ошеломленная Зурка продолжала хлопать глазами, зато коротышка взорвался, словно горшок с перебродившим киселем.

– Ты зачем сюда пожаловал? На свидание? – возопил он, переводя взгляд с Темняка на Зурку и обратно. – Уже снюхались?

– Уймись, – Темняк похлопал ревнивого карлика «букетом» по лысой голове, отчего тот лязгнул зубами. – Не люблю, когда на меня повышают голос. А расправа, учти, у меня короткая. Растерзать руками не обещаю, но уж щелчком точно зашибу.

Карлик, внешне очень напоминавший злодея Черномора, но только безбородого, оказался не робкого десятка. Кое-что, конечно, значило и присутствие Зурки. Короче, от слов он перешел к делу, и если бы не «букет», которым Темняк орудовал как шпагой, схватка вполне могла окончится в его пользу. Силы и свирепости этому недомерку было не занимать. Истинно говорится: если бог что-то одно отнимет, то другим наградит.

Когда отчаянные наскоки противника и жалобные вопли Зурки наскучили Темняку, он перевел поединок в эндшпиль. Для этого сначала пришлось схватиться с карликом врукопашную, а затем, пользуясь «букетом», словно волшебной отмычкой, переместился вместе с ним в соседнее помещение.

Вполне возможно, что схватка продолжалась бы и здесь, но горячий пар, хлеставший со всех сторон сразу, заставил Темняка поспешно вернуться обратно.

– Горячевато там у вас, – пожаловался он. – Не прачечная случайно?

– Нет. Там хозяйская еда распаривается, – пояснила Зурка, сразу прекратившая визг.

– А твоему приятелю это не повредит?

– Если бы! Этот стервец даже мертвым из петли вывернется. Тем более что он знает здесь все ходы и выходы.

Как бы в подтверждение этих слов где-то совсем за другой стеной раздалась брань карлика, правда, весьма невнятная.

– Язык он себе всё же ошпарил, – сказала Зурка.

– Скорее всего, прикусил, – возразил Темняк, поглядывая на «букет».

– А ты шустрый! Быстро здесь обжился.

– У меня такое правило – на новом месте первым делом бью морду хозяину, а потом насилую хозяйку, – пошутил Темняк, вкладывая в слово «хозяин» совсем другой смысл, чем это принято было в Остроге.

– Ну и как? – с ехидной улыбочкой поинтересовалась Зурка. – Изнасиловал?

– Пытался. Да не удалось, – развел руками Темняк. – Насиловать брадобреек – себе дороже.

– Да я не про себя спрашиваю, а про настоящую хозяйку. С которой ты спал этой ночью.

У Темняка сразу отвисла челюсть, – а Зурка со смехом поведала ему, что здешний Хозяин – на самом деле Хозяйка. Именно женские особи являются наиболее влиятельной и деятельной частью этой расы. В отличие от немногочисленных самцов, инертных и изнеженных, они обладали и хваткой, и предприимчивостью, и темпераментом.

Плачевное положение, в котором оказалась Стервоза (так слуги называли между собой Хозяйку), скорее всего, тоже стало результатом разборки из-за какого-то особо привлекательного самца.

– Мы-то, – Зурка с улыбочкой похлопала себя по ляжке, – почти всегда можем, но не всегда хочем. Ты понимаешь, о чем я говорю. А они совсем другой породы – хотят и могут только один раз в тридцать-сорок дней. Но уж тогда им просто удержу нет. Всякий стыд теряют. И если случается, что две охочие самки позарятся на одного и того же самца – жуткое дело. До смертоубийства доходит.

– Не зря, значит, говорят, что страсти правят миром, – многозначительно заметил Темняк. – Причем везде и всюду.

– А ты как думал! Возьми, к примеру, этого вшиваря, – она кивнула головой в ту сторону, откуда продолжали доноситься проклятия. – Противный, как кусок дерьма, а туда же… Прохода мне не дает.

– Ничего, я с ним как-нибудь разберусь, – пообещал Темняк.

– Я сама с ним разберусь. И с тобой заодно. Нечего на меня пялиться! Ступай к своей Стервозе. Она тебя приласкает.

Это уже напоминало вспышку ревности, что было хорошим знаком. Женская злость – залог любви. Хуже всего, если женщина к тебе равнодушна.

Впрочем, Темняк не имел на Зурку никаких матри-монтильных видов. Если сбежать на волю прямо из покоев Стервозы нельзя, значит, надо искать другую дорожку. А для этого пригодится любая помощь. И Стервозы, и Зурки, и даже злобного карлика, звавшегося, кстати говоря, Цвирой. Заводить в этих условиях шашни – то же самое, что вешать на себя лишние цепи.

– Я, собственно говоря, вот по какому поводу, – чувство голода, слегка притупившееся во время схватки, взыграло с новой силой. – Мне есть хочется. А то, что после Хозяйки осталось, просто в глотку не лезет.

– Ничего удивительного, – согласилась Зурка. – К их жратве ещё привыкнуть нужно. Такие привереды! Они любой продукт, прежде чем съесть, сначала пропарят, перетрут, пропустят через целую дюжину цедилок, а потом ещё дожидаются, пока эта бурда перебродит и дозреет. И всё потому, что собственного желудка нет. Подожди, я тебя сейчас очистками угощу. От вчерашнего ужина остались. Забыла их в мусоропровод сбросить.

«Очистки» на поверку оказались чем-то вроде фруктового салата, не слишком питательного, но способного заморить червячка.

– Благодарствую, – сказал Темняк, уплетая это угощение за обе щеки. – А сама почему не ешь?

– Опасаюсь. Я ведь к хозяйской пище привыкла. Как бы заворот кишок не заработать. Да и брезгую что-то… Это зверек? – Она подняла за хвостик огрызок груши.

– Нет, это фрукт. Такая же часть дерева, как листья или корни. Впрочем, ты, наверное, и дерева-то никогда не видела.

– А вот и видела! Правда, только одним глазком, когда меня Стервоза на крышу Острога брала.

– Большие там деревья?

– Приличные.

– И что же на них растет?

– На них Хозяева растут.

Темняк про себя подивился этим словам, но переспрашивать не стал, решив, что Зурка просто оговорилась. Сейчас его занимало совсем другое – как бы, не уронив достоинства, выпросить ещё одну порцию «очисток».

Общение с Зуркой, не только насытившее, но и развеявшее Темняка, к сожалению, продлилось недолго. Ссылаясь на страх перед Хозяйкой, девушка постаралась побыстрее выпроводить его и даже поцелуем на прощание не одарила – на верхотуре вольность нравов не поощрялась.

Вернувшись с помощью «букета» в спальню, Темняк, как мог, устранил следы своего недавнего буйства и даже собрался было почистить кормушку, но она уже сияла изнутри, словно стерилизатор для хирургических инструментов.

Больше заняться было абсолютно нечем, и вскоре выяснилось, что вынужденное безделье утомительней любой работы. Столб призрачного света продолжал мерцать в углу, но различить в нем что-либо было невозможно.

День между тем клонился к вечеру, и Темняк, плохо спавший прошлой ночью, начал клевать носом. Разбудил его карлик Цвира, выглядевший наподобие бультерьера, которому мешает вцепиться в горло врага только короткий поводок.

– Иди, тебя зовут, – прорычал он, буквально испепеляя Темняка взглядом.

– Куда? – преспокойно поинтересовался тот.

– Куда надо, туда и зовут!

– А если подробнее? – Темняк даже не сдвинулся с места.

– Гости у Хозяйки, – вынужден был объясниться Цвира. – Гулянка какая-то.

– А пожрать там можно будет?

– Смотри, как бы тебя самого там не сожрали!

– Пока мы с тобой не объяснимся, я никуда не пойду. Какие ко мне претензии? Драку ты начал первым, согласись. И зря. К Зурке я не питаю никаких чувств, можешь успокоиться. Попал я к ней совершенно случайно, разыскивая еду. Если всё дело только в Зурке, то обещаю, что даже пальцем к ней не притронусь. А я не из тех, кто бросает слова на ветер.

– Если бы я не знал эту потаскушку, то, возможно, и поверил бы тебе. Она любого мужика в два счета окрутит. Так и норовит на сторону гульнуть.

– Такое от безделья случается. Но если я тебе мешаю, есть верный способ избавиться от меня. Помоги мне сбежать отсюда.

– Ты хочешь вернуться вниз, на улицы? – Похоже, что это предложение сразу заинтересовало Цвиру.

– Нет, я вообще хочу покинуть Острог.

Видя, что эти слова ошарашили карлика, для которого мир вне Острога был чем-то вроде преисподней, Темняк добавил:

– Я не требую немедленного ответа. Сначала подумай, а потом скажешь… Куда идти-то?

– Иди за мной.

Цвира вел его долгим и запутанным путем, на котором невидимые преграды встречались даже чаще, чем решетки в тюрьме строгого режима, но все они, повинуясь чьей-то воле, беспрепятственно пропускали людей всё дальше и дальше.

– Хозяйка послала тебя за мной. А как ты понимаешь её распоряжения? – поинтересовался Темняк.

– Понимаю – и всё, – отрезал Цвира. – Ты ведь понимаешь, что пришла пора есть или спать. Меня с детства школили… Теперь иди один. Мне дальше нельзя.

Просторный круглый зал, в котором происходил банкет, делился как бы на отдельные секторы – по числу приглашенных гостей. Каждый Хозяин имел подле себя несколько кормушек и свиту, состоящую из людей.

Хозяева пребывали в самых разнообразных позах – кто-то просто лежал мешком, кто-то расплылся блином, а кто-то вытянулся в верёвку и завязался прихотливым узлом. То ли в их среде отсутствовали правила, регламентирующие приличествующие моменту форму тела, то ли атмосфера дружеской вечеринки располагала ко всяким вольностям.

Некоторые Хозяева свернулись в кульки, внутри которых находились их любимчики. Темняк успел заметить дивную красавицу метрового роста, сросшихся спинами детей-близнецов и мальчика, косматого, как медвежонок.

Позади Хозяев толпой держались приближенные – дюжие молодцы мрачного вида и разбитные девахи, так и стрелявшие глазами по сторонам. В общем всё это слегка напоминало загородный светский раут, на который леди явились с левретками на руках, а джентльмены с борзыми на поводках.

Неведомая сила потащила Темняка по залу и швырнула к одной из тварей, немедленно свернувшейся вокруг него клубком, словно огромная пестрая кошка. Вне всякого сомнения, это и была Стервоза, являвшаяся здесь Хозяйкой в прямом и переносном смысле.

Остальные Хозяева немедленно отреагировали на это в общем-то незначительное происшествие, о чём возвестило сияние, возникшее над ними. Бурное проявление чувств длилось довольно долго, и ничего не понимающий Темняк обратился к мохнатому мальчишке, находившемуся неподалеку:

– Эй, парень, объясни мне, что здесь такое происходит?

– А ты разве новенький? – поинтересовался мальчишка.

– Не новее тебя, но тут я в первый раз.

– Просто Хозяева развлекаются. Скоро они начнут жрать, и нас отпустят.

Так оно и случилось. Хозяева дружно забрались в кормушки и стали там энергично ёрзать и бултыхаться, словно свиньи, дорвавшиеся до грязи. Брызги съедобной жижи полетели во все стороны.

Темняк, оказавшийся без присмотра, уже хотел было познакомиться с кем-нибудь из присутствующих, но мальчик предупредил его:

– Стой спокойно и к другим людям даже не приближайся. Здесь это не принято.

– А разговаривать можно?

– Можно. Наши речи интересуют их меньше всего. Но старайся говорить вполголоса.

Однако звук цимбал, разнёсшийся по залу, помешал разговорам. В следующее мгновение грянул хор Верёвок, не сказать, чтобы особо мелодичный, но хватающий за душу. Скорее всего это была запись, поскольку сами певцы и музыканты отсутствовали.

Девицы, уже давно переминавшиеся без дела, пустились в пляску, больше похожую на акробатические упражнения – прыжки, кувырки, сальто, кульбиты. При этом плясуньи не стеснялись в крепких выражениях, толкались, ставили друг другу подножки и даже пытались сорвать с товарок одежки, и без того весьма легкие.

Длилось это разнузданное представление до тех пор, пока Хозяева не поменяли кормушки. Музыка смолкла. Раскрасневшиеся девицы вернулись в свои секторы и набросились на еду, оставшуюся в покинутых кормушках. Темняка от отвращения даже передернуло.

Теперь вперед выступили мужчины – по одному от каждого сектора. Началось безжалостное рукопашное побоище, имевшее, впрочем, одно обязательное правило – лежачих не били, а те, в свою очередь, старались отползти в сторонку, дабы не путаться у бойцов в ногах.

Вскоре в центре зала осталось только двое соперников. Один был массивный, как скала, заплывший жиром и заросший жесткой кабаньей шерстью. Другой, жилистый и мосластый, уступал противнику весом, но ростом даже превосходил.

Темняк, разбиравшийся в единоборствах ничуть не хуже, чем в женщинах, боевых животных и застольях, сразу сделал ставку на сухопарого. Зрители человеческой породы сохраняли гробовое молчание, а над кормушками просто Северное сияние стояло – чувства Хозяев пёрли наружу.

Всё случилось так, как и предполагал Темняк. Сухопарый позволил толстяку вдоволь помахать руками и подрыгать ногами, а затем, заманив в лужу разлитой на полу жратвы, подсечкой опрокинул на спину.

Толстяк ещё попытался рыпаться, но, получив ногой в пузо, окончательно капитулировал и пополз прочь, сопровождаемый ехидными репликами людей и световыми эффектами Хозяев.

Победитель остался на месте, видимо, дожидаясь очередного соперника. При этом он как бы невзначай пощипывал себя за ухо. Правой рукой за левое ухо! Причем с вполне определенной периодичностью. Благодаря последней встрече со Свистом Темняк прекрасно понимал, что означает собой этот не вполне обычный жест.

В других секторах ещё только подыскивали лучших бойцов, а он уже выскочил на середину зала, не спросясь ни у Стервозы, ни у людишек, околачивавшихся вокруг. Сухопарый, окинув его оценивающим взглядом, хмуро поинтересовался:

– Уши жмут? Или зубы лишние?

– Молчи и слушай, – Темняк, сжав кулак условленным образом, почесал нос. – Я от Свиста Свечи. Нуждаюсь в помощи.

– Больше ни звука. К тебе подойдут попозже, – без тени удивления ответил сухопарый. – Драться будешь?

– Буду.

– Всерьёз?

– Понарошку я только с девками перепихиваюсь.

– Тогда не взыщи!

Сухопарый размахнулся со всего плеча, как это было принято в Остроге, но, получив встречный удар под мышку, тут же уронил руку. Впрочем, это ничуть не охладило его боевой пыл, и они схватились в обнимку. Уж тут-то Темняку пришлось по-настоящему туго. Соперник был крепким, как дуб, а обильный пот не позволял провести надёжный захват.

Они несколько раз падали и, согласно местным правилам, вновь вставали. Сухопарый уже опять вовсю махал руками и даже успел подбить Темняку глаз. Дело могло окончиться плохо, и пришлось пойти на крайние меры. Темняк хорошо помнил борцовскую поговорку, гласившую: «Борьба без партнёра, как любовь без случки». Поэтому во время очередного совместного падения он поймал соперника на удушающий приём, в лексиконе дзюдоистов называвшийся «хидари-асхи», а попросту говоря, извернувшись особым образом, защемил его шею между своими предплечьями и голенью.

Сухопарый, даже лишенный воздуха, возил его по полу минуты три, но потом как-то сразу обмяк, посинел и затих. И хотя от правильно проведенного удушающего приема ещё никто не умирал, здесь, похоже, требовались экстренные реанимационные процедуры. Нашатыря под рукой, конечно же, не было, и Темняк, недолго думая, опрокинул на сухопарого ближайший котел со жратвой.

После сеанса искусственного дыхания и пары звонких пощёчин побеждённого удалось-таки поставить на ноги. Публика быстренько слизала пролитую на пол бурду – ну совсем как коты сметану. Темняк, отдуваясь, вернулся на свое место.

Пирушка между тем продолжалась. Опять забряцали цимбалы, и лужёные глотки затянули душераздирающий варварский напев. Девицы вновь дали волю своим страстям, но это был уже не танец, а какая-то вакханалия. Некоторые плясуньи, ничего не стесняясь, даже запрыгивали в кормушки к Хозяевам, которых это, похоже, весьма веселило.

Темняк уже давно подметил, что женщины, по природе своей более склонные к поддержанию внешних приличий, избавившись вдруг от оков общественной морали, способны выделывать такие фортели, до которых не додумается даже самый отмороженный шалопут мужского пола.

Хозяйская жратва явно содержала какое-то возбуждающее вещество, потому что все отведавшие её как бы тронулись умом.

Мохнатый мальчик, имея самые дурные намерения, подбирался к девочке-дюймовочке. Сиамские близнецы ползали по полу, причём каждый тянул в свою сторону. В толпе слуг происходили мимолетные акты так называемой «заячьей любви» – на открытую демонстрацию похоти никто из людей не решался, опасаясь неминуемой расправы.

Трезвый и голодный Темняк чувствовал себя в этой обстановке как-то не совсем уютно. Он отошел в сторонку и внезапно встретился взглядом с незнакомым мужчиной – по виду тоже бойцом – пощипывающим себя правой рукой за левое ухо.

– Тебя послал Свист? – негромко осведомился он.

– Да, – соврал Темняк (а что ещё ему оставалось делать?).

– С ним что-нибудь случилось?

– Он пытался самостоятельно взобраться на верхотуру и разбился.

– Насмерть?

– Надеюсь, что нет. Перед тем как потерять сознание, он передал мне систему условных сигналов, – Темняк вновь сложил пальцы особым образом, – и попросил связаться с вами.

– С кем это – с нами? – Незнакомец подозрительно глянул на него.

– Со своими единомышленниками. С теми, кого не устраивает нынешнее положение острожан.

– Ладно, здесь не место для таких разговоров, – незнакомец беспокойно оглянулся по сторонам. – Мы найдём тебя. Впредь веди себя скромнее. Не надо привлекать лишнее внимание. Запомни, наши главные враги отнюдь не Хозяева, а люди, цели которых не совпадают с нашими.

Кивнув на прощание, незнакомец исчез в возбуждённой толпе.

А пирушка была в полном разгаре. Теперь уже веселились все – и разнузданные девки, и остервенелые мужики, и сами Хозяева, поменявшие по пять-шесть кормушек.

Отсидеться в сторонке Темняку не удалось. Неведомая сила, словно пленника на аркане, доставила его к кормушке, где блаженствовала Стервоза. Упреждая её желания, он плюхнулся в темно-красную жижу, напоминавшую томатный сок. Пойло в общем-то было вполне сносное – в меру солёное, в меру терпкое, в меру дурманящее. Вот только пить, сидя прямо в стакане, наподобие мухи-алкоголички, он как-то не привык.

Скоро душенька Темняка утешилась, как после целой бутылки водки. Заодно поплыло и сознание. Он уже и не помнил, как, покинув свою благодетельницу, вновь оказался в центре зала. А может, это именно она и послала его туда. Если имеешь призового бульдога, почему бы лишний раз не похвастаться его боевыми качествами.

Удары градом сыпались на Темняка, но он успевал отвечать на каждый, причем, как говорится, сторицей, не скупясь. Трудно было подсчитывать соперников, отправленных в нокаут, но в конце концов коварный удар в затылок доконал и его. Всё дальнейшее Темняк вспоминал уже урывками.

Вот он вприсядку пляшет с голой девкой и её пышные груди, перемазанные чем-то вроде яичного желтка, раз за разом шлёпают его по лицу.

Вот он вместе с мохнатым мальчиком и девочкой-крохотулечкой, на поверку оказавшейся не такой уж и юной, как это виделось вначале, сидит возле перевёрнутой кормушки и вылизывает засохшие остатки ядовито-зеленого пойла.

А вот в зале всё волшебным образом меняется. Затихает шум, пустые кормушки исчезают куда-то, глухой купол потолка превращается в голубое небо, а прямо из пола вырастает могучее корявое дерево, пробуждающее ассоциации с пушкинским «Анчаром». На дерево запрыгивают двое Хозяев – две пёстрые плоские лепешки, одна из которых пылает, словно бенгальский огонь, и, соединившись, сворачиваются в плотный свиток… Но это уже, скорее всего, имело отношение к пьяному бреду…

Ночь Темняк вновь провел со Стервозой, но сейчас её холодное, как у ящерицы, тело, действовало на перебравшего Темняка самым благотворным образом. Не зря ведь некоторые выпивохи, продрав глаза, требуют себе лед или смоченное в холодной воде полотенце.

Проснулся он, судя по ощущениям, уже в середине дня и сразу застонал от боли, которая ночью почему-то не давала о себе знать. Болело абсолютно всё – разбитая рожа, натруженные мышцы, вывихнутые пальцы, отравленные неведомым дурманом потроха, а заодно и совесть. Принимать участие в таком позорище ему уже давно не случалось. Весело жилось хозяйским любимчикам, даже очень.

Его соложница (если только этот изящный эвфемизм, придуманный некогда Набоковым, был применим к чужеродной твари) уже давно уползла куда-то по своим непонятным делам. Беспокоить слуг не хотелось. Оставалось действовать, полагаясь только на свой здравый смысл.

Сунувшись к кормушке, Темняк обнаружил там что-то прохладное, кисловатое и не слишком густое.

На сей раз он лакал хозяйское пойло уже без всякой брезгливости.

Хоть и не сразу, но полегчало. Голода не ощущалось, но зато с неудержимой силой тянуло на блуд. Темняк уже решил было навестить Зурку, которая, как он полагал, под личиной недотроги скрывала влюбчивость и сладострастие, но вовремя вспомнил про обещание, данное Цвире.

Есть вещи, которыми нельзя пренебрегать ни при каких условиях. И одна из них – собственное честное слово. Если бы все придерживались этого правила, мир, несомненно, стал бы лучше. Не пришлось бы тогда везде и всюду употреблять парадоксальную формулировку: «обещал, но сделал».

Темняк решил вздремнуть ещё немножко, но тут, как на беду, явился Цвира. Только его сейчас и не хватало!

– Хорошо вчера погуляли, – молвил он не без злорадства. – И кто же это тебя так отделал?

– Хозяйка зацеловала, – буркнул Темняк. – Ты бы лучше в другой раз зашёл, а то я отдыхаю.

– Следующего раза может и не быть, – заявил карлик в категорической форме. – Разве не ты просил меня устроить побег?

– Просил, – вынужден был признаться Темняк. – Ну и что?

– Не передумал ещё?

– Нет.

– Тогда пошли.

– Прямо сейчас? – с великой неохотой поинтересовался Темняк.

– А зачем откладывать? Есть возможность выбраться на крышу Острога. Завтра такой возможности, скорее всего, уже не будет. Придётся ждать ещё целую вечность.

– Только на крышу? А дальше?

– Дальше поступай как знаешь. Или тебя это не устраивает?

– Устраивает, – ответил Темняк, мысли которого были невнятными, как бормотание пьяницы. – Но сейчас я как-то не готов…

– Дело твоё. Но больше меня об этом не проси, – Цвира демонстративно повернулся к нему спиной. – Прощай.

– Погоди! – встрепенулся Темняк. – Сейчас… Дай опомниться. И далеко это?

– Смотря как считать. Если напрямик, то близко. А плутая, далеко.

– Пошли напрямик. Он поможет, – Темняк потянулся к «букету», висевшему на своем обычном месте.

– Ты что! Даже думать не смей, – Цвира придержал его руку. – Всё немедленно станет известно Хозяйке. Тебя она, возможно, и пощадит, а со мной расправится самым беспощадным образом.

– И что ты тогда предлагаешь?

– Поплутаем немного. Время потеряем, зато живы останемся.

Хлебнув напоследок из кормушки, Темняк заковылял вслед за Цвирой. Случись сейчас какая-нибудь потасовка, и он сдался бы на самой первой минуте. После вчерашних похождений Темняк ощущал себя не человеком, а отбивной котлетой, сбрызнутой водкой, посыпанной кокаином и вываленной в блевотине… Хотелось забыться ещё часиков на пять-шесть, а тут приходилось тащиться куда-то в неведомую даль.

В пути Цвира все больше помалкивал и на вопросы Темняка отвечал односложно: «Потерпи», «Там всё узнаешь», «Отстань от меня».

Скоро они оказались среди хитросплетения самых разнообразных труб, тянувшихся во всех направлениях. Так, наверное, выглядел бы орган с точки зрения церковной мыши. Горловины труб были закрыты не призрачными пробками, а обыкновенными люками, как сплошными, так и перфорированными (последние напоминали не то дуршлаги, не то решётки мясорубок).

Поплутав среди труб, Цвира без всякого видимого усилия сорвал люк с самой толстой из них и сказал:

– Если пойдешь по ней никуда не сворачивая, то доберешься до лестницы, которая и выведет тебя на крышу Острога.

Там, куда вела труба, что-то происходило, поскольку воздух из неё вырывался порциями – порция затхлого, порция свежего и так далее. Теперь, когда в голове Темняка немного прояснилось, услужливость Цвиры, преступные наклонности которого читались на роже яснее ясного, стала казаться ему подозрительной.

– Лестница, говоришь… – промолвил он, как бы обдумывая что-то. – Так ведь Хозяева лестницами не пользуются. У них ног нет. Откуда там взялась лестница?

– Её использовали люди, которые в давние времена помогали Хозяевам строить Острог, – без запинки ответил Цвира.

– Что ты говоришь? – делано удивился Темняк. – А прежде считалось, что люди пришли сюда на все готовое и для строительства Острога даже пальцем не шевельнули.

– Значит, это были не люди, а какие-то другие существа, имевшие ноги… Ты для чего сюда явился? На крышу лезть или допросы мне устраивать?

– На крышу лезть, – кивнул Темняк, прислушиваясь и присматриваясь ко всему, что творилось вокруг.

– Вот и полезай!

– Страшновато что-то, – Темняк поёжился. – А вдруг ты меня погубить собрался…

– Нужен ты мне, – фыркнул Цвира. – Решай быстрее. Или в трубу лезь, или назад пойдем. Меня в любой момент хватиться могут.

– Легко сказать «назад», если такой путь уже протопали… А ты меня не проводишь? Только до лестницы.

Темняк завел эту канитель специально для того, чтобы прощупать карлика. Однако тот своих истинных замыслов никак не выказывал и вёл себя, можно сказать, вполне естественно. Идиотом Цвира выглядел только внешне, а на самом деле был, что называется, себе на уме. И даже очень на уме.

– Так и быть, – вопреки ожиданиям Темняка, согласился карлик. – Провожу. Но не дальше лестницы… Я пойду первым, а ты досчитай до пятидесяти и следуй за мной.

– Зачем считать? Пойдем рука об руку. Места хватит. – Темняк указал на трубу, в которую и всадник мог бы въехать.

– Там пол слабый. Ржавчина проела. Сразу двоих не выдержит.

– А там светло?

– Не бойся, не заблудишься.

Цвира канул в трубу, и только сейчас Темняк уяснил себе, что оба они босые, а потому ориентироваться на звук шагов проводника не удастся. Вполне возможно, что впереди его ожидал не путь к свободе, а игра в прятки со смертью.

Но идти на попятную было уже поздно. Честно досчитав до пятидесяти, он последовал за Цвирой.

В трубе было темно, и этот мрак не могли рассеять лучи света, падавшие сверху из небольших круглых отверстий. Темняк двинулся вперед, попеременно касаясь руками то правой, то левой стенки. Пол под ударами пятки гудел, как соборный колокол. Он, наверное, выдержал бы даже роту шагающих в ногу солдат, а не то что парочку не очень грузных людишек. Тут уж Цвира явно покривил душой.

– Эй! – позвал Темняк. – Эй, где ты?

Цвира не отзывался. Если бы он двигался впереди, то обязательно попадал бы в лучи света, отстоявшие друг от друга шагов на пятнадцать-двадцать. Значит, коварный карлик остался позади. Прятался в каком-то ответвлении и молчал.

– Эй! Эй! – выкрикивал Темняк на каждом шагу и внимательно прислушивался к эху. – Эй! Куда ты, дружок, подевался?

Позади светилось пятно входа, но где-то там затаился и Цвира. Впереди ожидала неизвестность, чреватая самыми замысловатыми ловушками. Острое чувство опасности окончательно отрезвило Темняка, и в душе он даже поблагодарил карлика, затеявшего эту рискованную игру.

– Эй! Эй! Эй! – что ни шаг, то крик, обращённый уже не к людям, а к далёким светлым небесам, где обитают ангелы-хранители самых разных званий и мастей, в том числе и те, которые имеют золотисто-кровавое оперение.

– Эй! Эй! Эй!

Внезапно звучание эха неуловимо изменилось – оно стало глуше и в то же время как-то раскатистей.

Похоже, что где-то совсем рядом появился дополнительный резонирующий объём.

Слева и справа туба оставалась глухой, он это проверил. Сверху тоже. Стало быть, впереди находился провал. И весьма вместительный.

Ловушка оказалась настолько простенькой, что Темняк даже расхохотался. Похоже, он сильно переоценил способности Цвиры.

Этот хохот и помешал ему расслышать быстро приближающийся топот босых ног. Лететь бы Темняку головой вниз и читать самую коротенькую из всех молитв, да набегавшего Цвиру выдал легкий вихрь, им же самим и поднятый. Действуя совершенно бессознательно, Темняк отклонился к стене, и карлик, целившийся в него, проскочил мимо. А здесь каждый неосторожный шаг мог обернуться крупными неприятностями.

В самый последний момент Цвира попытался ухватиться за Темняка, которого он ненавидел просто за нормальный рост и пристойную внешность, но пальцы лишь тщетно скользнули по голому телу, стараниями Зурки – истинной виновницы всех этих страстей-мордастей – лишённому всякой растительности.

Уже падая вниз, он закричал, и крик этот оборвался не всплеском и не ударом мягкого о твёрдое, а довольно странным чавкающим звуком.

Темняк ещё не успел поблагодарить своих небесных покровителей за счастливое спасение, а в бездне, где нашёл свою смерть Цвира, что-то заурчало и заскрежетало, словно заработал старый крепостной ворот, опускающий подъемный мост.

Эти надсадные звуки послужили как бы катализатором, под воздействием которого всё вокруг загудело, залязгало, затряслось. Труба озарилась снизу багровым пламенем. Видимо, упавшее тело запустило какой-то давно бездействующий могучий механизм, и Темняку это могло стоить жизни. Даже мёртвый Цвира мстил за себя.

Темняк опрометью бросился назад и выскочил из трубы за полминуты до того, как наружу шибануло пламя. Впрочем, эта бессмысленная активность продолжалась недолго. Грохот постепенно затих, пол под ногами перестал содрогаться, взметнувшаяся повсюду пыль улеглась, а из одной довольно тонкой трубы в круглую чашу приемника посыпались пышущие жаром мелкие кристаллы «хозяйской слезы».

Наверное, это было всё, что осталось от карлика, павшего жертвой собственных страстей и собственного коварства.

Подождав, пока кристаллы остынут, Темняк выбрал для себя парочку самых крупных – авось на что-нибудь и сгодятся.

– Вот ведь как получается, – молвил он назидательным тоном. – Не рой яму другому, стеклышком станешь.

Темняка, безнадежно заблудившегося в лабиринте, через который его провел Цвира и планировку которого он не удосужился запомнить по причине похмельного состояния, уже под вечер отыскала Зурка.

– А я уже и не надеялась тебя живым застать, – деловито молвила она. – Как узнала, что этот выродок тебя с собой увёл, так и кинулась на поиски… А где же он сам?

– Вот, – Темняк подал ей кристалл «хозяйской слезы». – Не могу утверждать наверняка, но, по-моему, это его селезенка.

– Селезёнку я, так и быть, возьму, – сказала Зурка, пробуя подарок на остроту. – В хозяйстве пригодится. А что-нибудь другое брать не стала бы. Все его другие органы, начиная от рук и кончая сам знаешь чем, меня изрядно помучили… Кстати, тебя один человек дожидается.

– Кто такой? – насторожился Темняк, которому на сегодня приключений уже с лихвой хватило.

– Как тебе сказать… – Зурка почему-то надулась. – Я девушка простая и неприятностей себе не хочу. А есть люди, которые без них жить не могут. Дай им волю, они всё с ног на голову поставят и белое чёрным назовут. Я с такими хмырями даже связываться боюсь… Да и тебе не советую.

– Человек, который ожидает меня, из их числа?

– Похоже, – вздохнула Зурка.

– К слугам Стервозы он никакого отношения не имеет?

– Никакого. Я его вообще первый раз вижу.

– Неужели люди здесь могут ходить друг к другу в гости без ведома Хозяев?

– Ясное дело, что не могут. Но этим-то на всё наплевать. Для них законов нет.

– Опиши этого человека, – попросил Темняк.

– А чего его описывать! На себя в зеркало глянь, и увидишь. Рожа синяя, глаза красные, губы как пузыри. Наверное, вы вчера гуляли вместе.

– Может быть… Где он сейчас?

– Я его в самом глухом закутке спрятала, подальше от чужих глаз. Поговори с ним, но только покороче. Иначе всё равно не отвяжется… Что-то у меня сердце не на месте, – она приложила руку к своей груди, которая тоже была не на месте, в том смысле, что так и пёрла наружу из тесной кофточки.

Оказалось, что Темняка дожидается тот самый сухопарый боец, которого он накануне чуть не задушил.

– А ты ловко дерёшься, – сказал гость после того, как они обменялись условными знаками. – Тебя бы на Бойло отправить.

– Был я уже там, – сдержанно ответил Темняк.

– Это понятно. Иначе как бы ты сюда попал. Про Бойло я просто для красного словца сказанул… А со Свистом где познакомился? Ты ведь сам вроде не из Свечей.

– На Бойле и познакомился, – проронил Темняк, понимая, что такой ответ может вызвать немало проблем.

– Подожди, – сухопарый сразу подобрался. – Ничего не понимаю. Как Свист мог на Бойле оказаться?

– Как и все другие.

– Ты что-то путаешь, приятель. Сам ведь говорил, что он расшибся, пытаясь взобраться на верхотуру.

– Это было уже потом… Сейчас я тебе всё объясню! – Темняк придержал сухопарого, уже собравшегося дать задний ход. – Мы вместе попали на Бойло и провели там пять или шесть схваток, точно не помню, а потом сбежали, одолев Смотрителя. Об этом все острожане знают.

– Острожане, может, и знают, но до нас такие вести пока не дошли, – сказал сухопарый, не скрывавший своих подозрений. – Да и верится с трудом. Никому ещё не удалось одолеть Смотрителя.

– Никому из вас! – уточнил Темняк. – Тем более что вы и не пробовали. А я здесь чужак. Пришел в Острог издалека. Мне и не с такими чудовищами приходилось встречаться.

– Ну допустим. Вы сбежали с Бойла. А сюда ты как попал? Неужели сам, без посредства Смотрителя?

– Посредством, – от воспоминаний о пережитом ужасе Темняка даже передернуло. Но это случилось позже, когда я уже почти добрался до крыши Острога.

– Так значит, ты тот самый герой, который спас Хозяйку, устроившую вчерашнюю вечеринку? Так бы сразу и сказал. И я, дурак, не догадался… Наверное, ты единственный человек, который преодолел стену Острога, пусть и не до конца. Стало быть, лестница в небо существует. А мы-то считали подобные слухи легендой.

– Это не лестница, а гладкий желоб. Он предназначен для спуска, а не для подъема. Человеку его не одолеть. Тем более что жёлоб совершенно незаметен для наших глаз.

– И всё равно это очень важно! Ведь прежде считалось, что для тех, кто попал на верхотуру, обратного пути уже нет.

– Путь-то есть… Но я не завидую тому, кто попытается им воспользоваться. Хотя…

– Что «хотя»?

– Об этом поговорим позже.

– Согласен. Ты имеешь какое-нибудь задание от Свиста?

– Главное мое задание – установить связь с вами, – вновь соврал Темняк. – А иначе все наши усилия, как здесь, на верхотуре, так и внизу, окажутся бессмысленными.

– Мы много раз пытались послать вниз весточку. Неужели ни одно сообщение так и не дошло?

– Как вы это делали?

– Выбрасывали послание наружу, через систему вентиляции. Или просто совали в отходы, предназначенные для мусоропровода.

– Всё это пустая трата времени. Мусор, прежде чем попасть на улицу, перерабатывается до такой степени, что целиком меняет структуру. А предмет, сброшенный с верхотуры вниз, до земли никогда не долетит. Где-то на середине пути он обязательно попадет в один из энергетических потоков, которыми постоянно обмениваются местные производства. От него даже пепла не останется.

– Но теперь, когда ты с нами, все проблемы со связью отпадут, – сказал сухопарый, испытующе глядя на собеседника. – Надеюсь, у тебя есть для этого какой-нибудь надёжный способ?

– Есть, – Темняк чувствовал, что утопает во лжи, как муха в сиропе. – Но пусть это пока останется тайной.

– Я понимаю, – кивнул сухопарый. – Существуют вещи, о которых позволено знать только одному человеку.

– Вот именно… Какими силами вы располагаете? – Темняк поспешил уйти от слишком деликатной темы.

– Лично я знаю около полусотни человек.

– Маловато.

– То, что мы попали сюда, это вообще чудо. Пройти через все испытания Бойла дано далеко не каждому. Здесь только победители. Побеждённых ждет участь простых работяг.

– Скажи, пожалуйста, как понимать твои слова о том, что Хозяева не главные наши враги?

– Сейчас объясню. Говоря откровенно, мы вообще не считаем Хозяев врагами. Они живут так, как привыкли. Это мы вторглись в их жизнь, а не они в нашу. Нас разделяет только непонимание. По крайней мере мы на это надеемся. Нашими истинными врагами являются люди, имеющие совсем другие взгляды на взаимопонимание людей и Хозяев.

– Будет лучше, если ты сначала уточнишь свои взгляды, – перебил его Темняк. – Дабы у нас впоследствии не возникли отдельные противоречия.

– Мы полагаем, что Хозяева обязаны пойти на некоторые уступки. Причём добиваться этого намерены самыми жёсткими мерами. Недаром нас иногда называют беспредельщиками Вот вкратце и всё.

– А чего хотят ваши… наши противники?

– В том-то и дело, что они ничего не хотят. Нынешнее положение вещей их вполне устраивает. Более того, они полагают, что любые действия, направленные против Хозяев, а равно и на сближение с ними, принесут острожанам один только вред. Мы называем таких людей лизоблюдами или тихонями. Но на самом деле они никакие не тихони. Главная их цель – пресекать все наши попытки воздействия на Хозяев, даже если это делается с благими намерениями. На верхотуре их достаточно много, но сюда они попадают совсем другими путями.

– Но ведь путь только один – через Бойло.

– Да, но они не утруждают себя долгой борьбой. Гибнут в первой же схватке и оказываются среди работяг. А уж потом, словно клопы, проникают повсюду.

– Неужели это возможно? – пришло время засомневаться и Темняку. – Я сам провёл среди работяг достаточно много времени, но все мои попытки выбраться оттуда оказались безуспешными.

– Ты действовал в одиночку. А они рыщут целыми стаями. День за днем. Кому-то обязательно повезёт. А затеряться среди свиты какого-нибудь Хозяина – плёвое дело. Те ведь людей в лицо почти не различают. Для них существует только несколько любимчиков, а остальные – безликая толпа. Между прочим, сторонники лизоблюдов имеются и в окружении твоей Хозяйки. Одного мы знаем наверняка. Этого пренеприятнейшего типа зовут, кажется, Цвирой. Остерегайся его.

– Благодарю за добрый совет. Но тот, о ком ты говоришь, уже никому не сможет навредить, – сказано это было таким скорбным тоном, что сухопарый не стал вдаваться в подробности, а только прикоснулся губами к тыльной стороне ладони, как это всегда делают острожане, поминая усопших.

– Меня вот что ещё интересует, – после некоторой паузы продолжил Темняк. – Какими успехами вы можете похвастаться? Возможно, вы вошли в доверие к кому-либо из Хозяев? Или проникли на крышу Острога?

– Хвастаться пока, прямо скажем, нечем, – вздохнул сухопарый. – И во многом причиной тому условия нашего существования. Свобода, которой здесь пользуются некоторые люди, обманчива. Стоит только перешагнуть некую грань, известную одним лишь Хозяевам, и счастливая жизнь сразу закончится. Провинившегося отправят к работягам. А там особо не разгуляешься. Не забывай, что мы у Хозяев как на ладони. К счастью, им не дано проникнуть в нашу душу и вызнать истинный смысл наших поступков. То, что для них кажется преступлением, иногда лишь невинное баловство. И, наоборот, вполне ясные враждебные действия они воспринимают как нечто изначально присущее человеческой природе. Вот этими упущениями Хозяев, вызванными отнюдь не их ограниченностью, а пренебрежением к людям, нам и приходится пользоваться. Поверь, это очень узкая щелка. Реальных успехов мы так и не добились, но уже успели потерять нескольких чересчур неосторожных собратьев.

– Что с ними случилось?

– Они просто исчезли.

– И ты полагаешь, что виной тому Хозяева?

– Скорее всего.

– А если к исчезновению ваших собратьев причастны эти… как их… лизоблюды?

– Не исключено. Но это ещё надо доказать.

– Лизоблюды могут пойти на сотрудничество с Хозяевами?

– Вряд ли. Даже если бы они этого и хотели, Хозяева просто не поймут суть противоречий, разделяющих нас… Кстати, а почему ты упомянул о крыше Острога?

– Разве? – Темняк уже и сам понял, что брякнул лишнее.

– Да, да. Ты спросил, сумели ли мы проникнуть на крышу Острога.

Пришлось выкручиваться.

– Крышу я упомянул только как символ устюха, – сказал Темняк. – В моей родной стране победители всегда устанавливают на крышах покоренных городов символы своей власти. Да и вообще… Я бы, например, с удовольствием побывал на крыше Острога. Представляю, какие горизонты оттуда открываются.

– Мы как-то об этом не подумали, – растерялся сухопарый, не имевший никакого представления о горизонтах. – Но если ты настаиваешь…

– Нет, нет! – запротестовал Темняк. – Крыша у меня просто к слову пришлась. Не будем отвлекаться. У меня времени в обрез.

– У меня, кстати, тоже. Давай быстренько разработаем план на ближайшее время. Свист, наверное, дал тебе какие-то указания?

– Конечно, конечно… Но если говорить начистоту, – Темняк понизил голос до интимного шепотка, – на Свиста надежд мало. Где он, а где мы! Надо полагаться только на собственные силы. Лично я вижу три первоочередные задачи. Первая – поиск уязвимых мест, которые обязательно должны иметься у Хозяев. Привожу пример. Уязвимое место почти каждого человека – его дети. Под угрозой расправы над ребёнком родители пойдут на любые уступки. Вторая задача – изыскание средств, подтверждающих реальность наших намерений. В случае с похищением ребёнка это какое-нибудь вполне обычное оружие – спираль, ножик или простая дубина… Но вот чем можно запугать Хозяев, я пока даже и не знаю. Третья задача – установление контакта хотя бы с одним из Хозяев. Если вернуться к нашему примеру, это означает, что похититель должен знать язык родителей ребёнка, пусть даже и в ограниченном объёме. Отсутствие возможностей для переговоров заранее обрекает нас на неудачу… Что ты можешь сказать по поводу моих предложений?

– На словах всё как будто бы правильно, – сухопарый кашлянул в кулак.

– А теперь перейдём к делу. Вы должны разделиться на три группы. Пусть каждая разрабатывает только одну конкретную задачу… Хотя нет. Хватит и двух групп. Ищите слабые места Хозяев и средства для их устрашения. А установлением контактов я сам займусь.

– Это верно. Никто из людей не состоит в более тесных отношениях с Хозяевами, чем ты.

– Держите меня в курсе всех своих дел и без моего ведома не предпринимайте никаких важных шагов. Помните, что мы находимся в весьма деликатном положении. Если по нашей вине пострадает хотя бы один Хозяин – делу конец. Людям этого никогда не простят. Наша цель – не столько запугать, сколько убедить Хозяев… И вот что ещё! Создайте дополнительную группу. Для противодействия лизоблюдам. Надо научиться упреждать каждую их вылазку. Но опять же, по возможности, без насилия.

– А как же быть при самообороне? – поинтересовался сухопарый.

– Самооборона дело другое, – вспомнив о Цвире, Темняк помрачнел. – Самооборона без насилия невозможна. Это ты верно подметил…

– А что означало твоё «хотя»? – Сухопарый демонстрировал завидную память, что для человека, постоянно подставлявшего свою голову под удары, было в общем-то не характерно.

– Какое «хотя»? – А вот у Темняка порядка в голове как раз и не было.

– Ты сказал, что не завидуешь тому, кто попытается воспользоваться жёлобом, раньше считавшимся лестницей в небо, – напомнил сухопарый. – А потом добавил «хотя».

– Да, да… Что-то я хотел сказать. Вот только что… Вспомнил! У меня есть подозрение, что лизоблюды пользуются этим жёлобом для поддержания контактов со своими сторонниками внизу. Детали мне пока неизвестны. Постарайтесь отыскать человека по имени Тыр Свеча. Он должен быть где-то здесь. Это один из вождей лизоблюдов. Вот пока и всё. До встречи!

– Наша встреча может и не состояться. В следующий раз к тебе придёт совершенно другой человек. Но на всякий случай давай познакомимся. Меня зовут Бахмур.

– А дальше?

– Дальше не надо. Здесь нет деления на улицы. Но вообще-то я из Иголок.

– Ну а меня прозвали в Остроге Темняком. Не за цвет кожи, а за неясное прошлое.

– Тогда сообщи свое настоящее имя. Если теперь тебя назовут им, можешь быть уверен, что имеешь дело с надёжным человеком.

– Пусть будет Артём. Честно сказать, я уже отвык от этого имени, но как раз его мне и дали при рождении.

Про себя он подумал: «Кажется, я влип в историю. И влип по крупному».

Едва только Темняк расстался с сухопарым Бахмуром, как перед ним возникла Зурка, всё это время находившаяся где-то поблизости.

– Ты что, подслушивала? – поинтересовался Темняк, не очень-то обеспокоенный этим фактом: вряд ли девица могла понять и половину сказанного.

– Очень надо! – Зурка опять надулась, что в общем-то было её обычным делом. – Я потому тебя здесь поджидаю, что накормить хочу. Специально приготовила твою любимую еду.

– Благодарю за заботу, но я уже немного привык к хозяйской пище. На поверку она оказалась довольно сносной.

Тем не менее он заглянул в закуток, где обитала Зурка, и умял добрую порцию салата, на этот раз приготовленного из овощных очисток. Затем она подала ему что-то вроде серебряного ушата, наполненного зеленой жижей, запах и вкус которой были хорошо знакомы Темняку по вчерашней вечеринке.

– Помянем Цвиру, – сказала она, сделав первый глоток. – Хоть и подлец был, но всё же человеческого рода.

Напиток пришелся весьма кстати, поскольку остатки вчерашнего хмеля ещё давали о себе знать легким дрожанием рук и слезой, время от времени туманившей взор. Темняк даже попытался вызвать в себе жалость к Цвире, но не получилось. Трудно жалеть человека с такой злодейской рожей.

– Что пригорюнился? – Зурка толкнула его коленом. – Помянули и забыли. Не вернёшь уже человека. Зато нам теперь никто мешать не будет.

– Нам? – вяло удивился Темняк. – Ты что имеешь в виду?

– А ты как будто и не догадываешься! – Она слегка наклонилась вперед, выставив на обозрение свои груди, крепкие, как кулаки Бахмура, но куда более притягательные на вид.

– Поговаривают, что Хозяева не приветствуют любовные связи между слугами, – осторожно промолвил Темняк, которому после всех злоключений нынешнего дня больше тянуло ко сну, чем к женским прелестям.

– Ты думаешь, они понимают, когда мы занимаемся любовью, а когда просто деремся? Им всё это глубоко безразлично. Главное, чтобы не появилось потомство. Вот уж этого они терпеть не могут… Но ты ничего не бойся. Предохраняться я умею.

Разговор перешел на темы, от которых краснеют даже многоопытные матроны, а Зурка только довольно похохатывала. Темняку подумалось, что сегодня он целый день делает что-то через силу. Сначала утомительная прогулка с Цвирой, потом тягостный разговор с Бахмуром… а теперь ещё предстоит лезть на Зурку. Как-то всё не вовремя.

– Не думаю, что у нас получится, – сдавшись в душе, он ещё продолжал отговариваться на словах. – Я ведь похож на острожанина только внешне, а на самом деле принадлежу к совершенно другой расе. У меня даже зубов меньше вашего. Тридцать два, а не тридцать шесть.

– При чем здесь зубы? Мы ведь не кусаться собираемся, – вполне резонно заметила Зурка. – А всё остальное у тебя на месте и даже в боевой готовности. Я ведь видела, когда тебя брила.

– Ну коли так, давай попробуем. Только потом не обижайся, я предупреждал.

– Подожди… – внезапно её миленькое личико, на котором мысли не оставили не то что росчерка, а даже запятой, исказилось чем-то, похожим на раздумье. – Ты не хочешь меня?

– Ну как сказать… Не то, чтобы совсем не хочу… Но сегодня предпочел бы воздержаться.

– Вот и славно! – похоже, что это известие её весьма обрадовало. – А уж как я не хочу! А уж как я бы воздержалась! После того, что вытворял со мной этот вурдалак, меня от вашей любви просто тошнит.

– Зачем же ты тогда трясла передо мной своими снастями? – Темняк осторожно тронул её за грудь.

– Завлекала. Боялась, что ты обидишься, если я опять откажу, – призналась Зурка. – Нам ведь теперь ладить надо.

– Глупости. Можно ладить и без этого, – он вновь тронул её за грудь, но уже посильнее.

– Ловлю тебя на слове. Будем жить как брат с сестрой. И впредь о подобных мерзостях даже не заикайся, – она прикрыла грудь руками.

– Ты знаешь, мне что-то приспичило, – с Темняком случилось то, что называется эффектом запретного плода. – Ну-ка быстренько сбрасывай свои тряпки!

– А фигушки! – Зурка отпрыгнула от него козой. – Первое слово сильнее второго! Если сразу отказался от меня, теперь кусай локти. И нечего здесь рассиживаться. Выметайся вон! Сегодня будем ладить через стенку.

Ночью, то и дело отпихивая Стервозу, наваливавшуюся ледяной глыбой, Темняк усиленно размышлял над событиями минувшего дня.

Вообще-то фраза типа: «Он глубоко задумался» или «Мысли омрачали его высокое чело» – всегда казалась Темняку если и не абсурдом, то дурной литературщиной. Человек может заставить себя говорить, но заставить себя думать – никогда. Это такой же нонсенс, как заставлять почки очищать кровь или желудок – переваривать пищу. Мысли по определению присущи любой, даже самой тупой башке. Иногда они роятся безо всякого смысла и толка, словно мошкара над болотом, а иногда, даже вне зависимости от воли своего формального владельца, начинают вдруг упорядочиваться, кристаллизироваться и в итоге порождают шедевр, называемый истиной.

Вряд ли Сократ или Спиноза тужились, как при запоре, выдавливая из себя великие откровения, впоследствии сделавшие их имена бессмертными. Нет! Под воздействием великого множества разнообразнейших факторов, не последним из которых было живое слово оппонента, мысли сами собой созревали в их сознании.

Человек – просто грядка для мыслей: А грядки бывают разные – плодородные и скудные. Но всегда на них что-то растёт.

Недаром, когда Эрнста Резерфорда спросили о том, как родилась идея планетарной модели строения атома, он скромно ответил: «Я знал это всегда, но раньше стеснялся сказать».

Короче говоря, этой ночью мысли Темняка не разбегались, словно пугливые тараканы, по разным закоулкам сознания, а раз за разом сбивались в плотный ком, который с известной натяжкой можно было назвать версией. Такой версией. Сякой версией. Разэтакой версией.

Стены Острога, а равно и его недра, не выпускали Темняка на волю. Всё говорило за то, что проклятый город можно было покинуть, лишь выбравшись на его крышу. Вопрос другой, как с этой крыши потом спуститься, но для его решения будет своё время и своё место.

Темняк уже преодолел большую часть расстояния, отделявшего его от заветной цели (особенно если считать от уровня подземелий). Крыша была почти рядом, и вполне возможно, что вчера, во время пирушки, он видел настоящее небо. Знать бы ещё, что означает эта мистерия с фальшивым деревом и выгибавшимися на нем Хозяевами. Впрочем, это не главное.

Главное сейчас – небо. А вернее, раскинувшаяся под ним крыша.

Но как до неё добраться? У Хозяев не спросишь – способа такого нет. У людей, подобно Бахмуру, обуянных фанатичной идеей, – тоже. Ещё и подозрение вызовешь. Да и не знают они ничего.

Зурка как-то заикнулась, что была с Хозяйкой на крыше. Но на неё надежды мало. Она, наверное, даже сон свой толково не перескажет. Что можно ожидать от жертвы сексуальных домогательств?

Вполне вероятно, что информацией по этому поводу владел Цвира, пронырливый, как крыса. Но его уже тем более не спросишь. Как говорится, сам себе судьбу наворожил.

А поскольку уповать на чужую помощь не приходится, надо действовать на свой страх и риск, не откладывая это мероприятие в долгий ящик. Причем действовать так, чтобы не переступить ту запретную грань, о которой говорил Бахмур. А иначе и близкие отношения со Стервозой не спасут. У Хозяев совсем иные представления о милосердии, чем у людей.

Дождавшись, когда Стервоза, вдоволь набарахтавшись в кормушке, улизнет из спальни, Темняк без промедления взялся за осуществление своего плана. Конечно, в беспощадном свете дня всё выглядело несколько иначе, чем в обманчивых объятиях ночи, но отступать от намеченного было не в планах Темняка.

Его главным и единственным помощником должен был стать пресловутый «букет», уже целые сутки пребывавший без дела. Темняк, конечно, понимал, что все его действия в самом ближайшем времени станут известны Хозяйке. Оставалось надеяться только на её рассеянность или снисходительность. Ведь любимой собачонке прощают многое – и изгрызенную обувь, и исцарапанный паркет, и лужи на ковре. Любовь зла, если, конечно, это истинная любовь.

«Букет» для приличия немного поогрызался, но вскоре затих, экономя силы. Избрав кормушку как ориентир, Темняк первым делом двинулся влево от неё и, миновав полдюжины ничем не примечательных комнат, упёрся в глухую стену.

Путешествие направо привело его в покои Зурки, что несказанно испугало девушку, нагишом валявшуюся на мягком ложе и задумчиво почесывавшую свои интимные места (а чем ещё заниматься на досуге в отсутствие средств массовой информации?).

Вежливо извинившись, Темняк проследовал дальше, едва не ошпарился на денно и нощно работавшей кухне, поспешно вернулся назад, ещё больше напугав бедную Зурку, как раз в этот момент натягивавшую штанишки, изменил курс на сорок пять градусов, преодолел несколько тёмных подсобных помещений и опять расшиб лоб о капитальную стенку, которую, наверное, и тараном нельзя было одолеть.

Времени на всё это ушло немало, и, вернувшись к кормушке, на короткий срок ставшей как бы пупом земли, Темняк позволил себе немного расслабиться и перекусить. Разрешено было отдохнуть и «букету».

Следующий маршрут лежал прямо вперед. Он оказался куда длиннее предыдущих и в конечном итоге привёл Темняка в тот самый пиршественный зал, о котором у него осталось немало воспоминаний, как приятственных, так и не очень.

Куполообразный потолок выглядел сейчас вполне обыденно, и даже не верилось, что сутки назад сквозь него голубело небо, кое-где тронутое дымкой облаков.

Никаких потайных отверстий в полу, через которые могло появиться загадочное дерево, он тоже не обнаружил. Везде царила неестественная, прямо-таки стерильная чистота, а внутренняя поверхность кормушек, хранившихся в небольшом смежном помещении, от прикосновения пальца даже скрипела.

Совсем рядом оказалась и глухая стена, отделявшая обитель Стервозы от всего остального Острога.

Темняк, разочарованный на три четверти (ведь в запасе оставалось ещё одно направление), вернулся к кормушке и застал здесь разгневанную Зурку.

– Ты что это себе позволяешь? – Она с ходу набросилась на смелого исследователя. – Даже Цвира не имел права войти ко мне без спроса, а ты как к себе домой врываешься! Имею я право на уединение или нет?

– Имеешь, имеешь, – заверил её Темняк. – У меня это случайно вышло. А кроме того, я извинился. Кажется…

– Какой мне прок от твоих извинений, если ими даже подтереться нельзя! А я от испуга заикаться стала! – не унималась Зурка.

– Что-то не похоже, – Темняк не смог сдержать улыбку.

– Ты ещё и скалишься! Это сейчас не похоже, пока я в запале, а завтра ох как похоже будет. Слова не смогу вымолвить! У меня от душевных потрясений волосы секутся и аппетит пропадает.

Темняк, опрометчиво полагавший, что умеет успокаивать женщин, попытался обнять её за плечи, но этим только спровоцировал новую вспышку истерики.

– Убери лапы! Взял за моду расхаживать везде! Тебе кто позволил этой штуковиной пользоваться? Да нам с неё даже пылинки сдувать не разрешается!

Зурка выхватила «букет» из рук Темняка, но, получив в знак благодарности хорошенький разряд, швырнула его на пол и принялась топтать ногами. Спустя пару минут от любимой игрушки Темняка осталась только куча обломков, которые шевелились, словно живые, меняли цвета на более блеклые и в конце концов рассыпались в труху. Только тогда Зурка опомнилась и схватилась за голову:

– Ах, что мы натворили!

– Не мы, а ты, – уточнил Темняк.

– Но влетит-то не мне, а тебе. На меня просто никто не подумает, – возразила Зурка, к которой вместе со страхом вернулась и рассудительность. – Давай-ка приберем здесь.

Они завернули жалкие остатки «букета» в покрывало, взятое в соседней комнате, после чего Зурка велела следовать за ней. Её умение заметать следы несколько настораживало.

Своё последнее пристанище «букет» нашел в тёмном колодце, из которого помахивало аммиаком. Зурка пояснила, что это одно из ответвлений мусоропровода, в который сбрасываются все гадости, вроде прокисшей хозяйской пищи и человеческих экскрементов.

– А человека туда можно сбросить? – поинтересовался любознательный Темняк.

– Человека нельзя, – тоном знатока ответила Зурка. – На глубине сажени там установлена решетка. Будет стоять по пояс в отходах и причитать. Скоро найдут.

– Я имел в виду мертвого человека, – поправился Темняк.

– И мертвого нельзя. Будет, лежать по горло в отходах и нестерпимо вонять. Тоже найдут. Хотя и не так скоро.

– Собирались мы с тобой ладить, да что-то не получается, – сказал Темняк, когда следы нечаянного преступления были уничтожены.

– Сам виноват, – Зурка еле заметно улыбнулась.

– А ты?

– Ну и я немножко. Больше не будем об этом говорить. Я тебя простила, теперь ты меня прости, – она потерлась щекой о плечо Темняка. – Не стоило тебе одному везде шататься. Попросил бы меня. Я бы тебе всё сама показала.

– Хочешь сказать, что мест, запретных для человека, здесь нет?

– По крайней мере я о них ничего не знаю.

– Объясни, почему у Стервозы так мало слуг. У других Хозяев в свите по дюжине человек и даже больше.

– Раньше у неё слуг тоже хватало. Здесь шага спокойно нельзя было ступить. Но когда с ней случилась эта беда, мы все как бы осиротели. Некоторых людей забрали другие Хозяева, некоторых отправили к работягам, некоторые просто сгинули. Остались только мы с Цвирой. За сторожей, так сказать. Я тогда тут каждый закоулок обошла. Потом пригодилось, когда от Цвиры пришлось прятаться… Все самое интересное там, – она махнула рукой куда-то в сторону. – Где ты как раз и не бывал. Хочешь, покажу?

– Прямо сейчас?

– А зачем откладывать. Стервоза явится только к ночи. Значит, время у нас в запасе есть… Может, ты и найдешь сегодня то, что так упорно ищешь, – произнесла она с загадочной улыбкой.

– Разве я что-то ищу?

– Ищешь, ищешь! Не притворяйся.

– Почему ты так решила?

– Все что-то ищут. Одни любовь, другие неприятности. Да и по тебе видно. Мечешься, как голодный клоп. На одном месте усидеть не можешь.

Болтая таким манером, Зурка увлекла Темняка в извилистый проход, по обеим сторонам которого, за дымчатыми стенами, будто бы покрытыми изнутри морозным инеем, вспыхивало и гасло алое зарево.

Хождение без «букета» имело то достоинство, что не было сопряжено с неприятными сюрпризами, и тот недостаток, что длилось чересчур долго. Тот, кто шагает напролом, всегда приходит к цели первым, но при этом несёт немалый урон. Ну а тот, кто выбирает путь неблизкий, но верный, рискует опоздать, зато сие никак не отражается на его потенциальных возможностях. При разборе шапок это может иметь решающее значение.

– Расскажи мне об истории, приключившейся со Стервозой, – попросил Темняк. – Ведь она оказалась буквально на краю гибели, и никто из соплеменников даже не попытался помочь ей. Неужели могущественные разумные существа способны на такое бездушие? У меня это даже в голове не укладывается. Дикие звери порой проявляют к своим беспомощным сородичам большее участие.

– Так уж, наверное, устроена наша жизнь, – глубокомысленно заметила Зурка. – В стада сбиваются слабые и глупые. Без взаимовыручки им просто не выжить. Умные и сильные держатся поодиночке. Ну а самые умные и самые сильные, кроме самих себя, вообще никого не признают. Как называются такие существа?

– Себялюбцами, – подсказал Темняк.

– Вот именно. Хозяева – себялюбцы из себялюбцев. Никакая приязнь между ними невозможна. Как и взаимопомощь. Хозяин, попавший в беду, выкарабкивается сам и считает это вполне естественным.

– Ты-то откуда всё это знаешь? – Темняк с удивлением покосился на Зурку.

– Нашлись добрые люди – просветили. Я ведь не первый день на белом свете живу. И не надо держать меня за дурочку… А что касается Стервозы, тут история темная. Мы ведь в их отношения вникнуть не можем. Хозяева стараются держаться друг от друга подальше, но на этот раз Свервоза повздорила с кем-то из своих. Может, из-за самца, а может, по какой-то другой причине. Выяснение отношений у них происходило на крыше.

– Почему на крыше?

– Вспомни, Цвира тебя для разборки в укромное место увел. Вот и Хозяева на крыше уединяются. Чтобы, значит, никто посторонний не мешал. После той встречи Стервоза и пропала.

– Неужели её никто не искал?

– Не знаю. Думаю, что нет. Каждый Хозяин сам по себе и ни перед кем не отчитывается. Если пропал – значит, это его личное дело… Мы и сами уже про неё вспоминать перестали, а тут вдруг является! Грязная, худая… Три дня из кормушки не вылезала. Ты её, наверное, голодом внизу морил.

– Только не надо упреков! Питалась она очень даже хорошо. Пищу употребляла простую и сытную, – Темняк не стал уточнять конкретный состав этой пищи.

– Вот мы, кажется, и пришли. – Зурка резко остановилась.

– Куда пришли? – поинтересовался Темняк, обеспокоенный неуловимой переменой, сквозившей в голосе и во всех повадках Зурки.

– Неважно, – она явно нервничала и отводила взгляд в сторону.

– В чем дело? Ты что-то недоговариваешь.

– Нам говорить больше не о чем. – Зурка повернулась спиной к нему, и тут же на Темняка набросилось сразу несколько человек – набросились молча, не как грабители или убийцы, пытающиеся запугать свою жертву, а как воры, тайком подобравшиеся к добыче.

Трудно отбиваться, когда двое держат тебя за руки, третий сгибом локтя прихватил горло, а ещё парочка этим временем вяжет ноги.

– Зурка… – прохрипел Темняк. – Предательница… Не прощу…

– Только не надо сцен, – она поморщилась. – И силушку свою не показывай. Расслабься… Так будет лучше для тебя.

Темняк всё же сумел укусить человека, душившего его, за руку, а когда тот слегка ослабил захват, нанес удар затылком в лицо. Одним противником стало меньше, но какая польза в том, что ты оглушил одну пиранью? В стае их всё равно слишком много, а кровь сестрицы только раззадорит остальных людоедов.

Общими усилиями Темняка связали по рукам и ногам, в рот забили кляп, а на глаза наложили повязку. Хорошо хоть, что затычки в уши не вставили. Зурка всё время крутилась где-то рядом и приговаривала:

– Не надо так туго затягивать! Нос ему освободите, нос! А то ещё задохнется.

Затем Темняка быстро потащили куда-то – один держал его за ноги, двое за туловище, а голову, судя по нежному прикосновению пальчиков, поддерживала Зурка – но спустя всего несколько минут уронили на пол. Началась какая-то толкотня, на слух напоминавшая схватку регбистских команд, разыгрывающих мяч.

Две враждующие группировки колотили друг друга долго и упорно. Никто не просил пощады, да её, наверное, и не полагалось. Постепенно стук кулаков и лязг зубов утихли. Осталось только тяжелое дыхание пяти или шести на славу потрудившихся людей, да чьё-то жалобное всхлипывание.

Грубый мужской голос произнес:

– С девкой что делать будем?

– Не знаю, – ответил другой голос, слегка гундосивший по причине потерянного зуба. – Давай с собой возьмем. Весу в ней немного.

– А если не ко двору придётся?

– Так ведь и избавиться от неё недолго.

И опять Темняка потащили куда-то.