Хозяин Амура

Глава 1

Карандаш скрипел, выводя на плотном, разлинованном листе бумаги незамысловатые слова.

— Прокопушка, пойдем уже. — Любаша отправила младшего Славку на двор, заставив-таки его повязать шарф. — Стрельцовы только-только вышли, нас ждут. Оставь ты свои закорючки хоть на сегодняшний день!

Загоревшись идеей получить среднее образование, а вместе с ним и звание старшего мастера, что подразумевало повышенный оклад, Славков записался на вечерние курсы для взрослых при посадской школе. Неожиданно для самого Прокопия обучение давалось ему легко, стоило лишь освоить азы. За сравнительно короткое время он выучил счет, сложение слогов в слова и начал потихоньку читать. В том числе и листы с информацией, что вывешивали у правления и дома культуры, к которым раньше он никогда не подходил — ни к чему они были неграмотному переселенцу. А теперь — поди же ты, сподобился. Единственное, что не получалось у Прокопия, так это письмо. Глядя на свои попытки заполнить строки прописей, он порой впадал в полное отчаяние и пару раз пытался бросить обучение. Но благодаря младшей дочке Миряне каждый раз находил в себе силы пробовать писать еще и еще раз. Даже сегодня, в такой знаменательный день он, наполовину одетый — в стеганых штанах и новых валенках, подшитых кожей, присел у стола еще раз прописать задание на завтрашний вечер.

— Да-да, идем, Любаша, ты оделась? — сосредоточенно покивал не глядя Славков. — Ну ты смотри, получается же!

Воскресный день был поистине хорош! Яркое солнце щедро заливало улицы посада, и даже снегири чирикали, будто так же, как и люди, радуясь обещанному подарку от мастеров радиодела. Говорят, что зимний посвист этих бойких птиц предвещает скорую оттепель. Неплохо бы, думалось Прокопию.

К площади шли десятки людей, весело переговариваясь. Утоптанный снег хрустел под ногами, искрясь на солнце. Дети стайками шныряли между взрослыми, играя в снежки и радостно повизгивая. Время от времени они, испытывая мам на прочность, бухались в сугробы, что лежали вдоль заборов посадских дворов. Атмосфера праздника передалась ребятне от родителей. На площади детишек и их родителей ждало угощение и горячие напитки да выступление коллективов местной самодеятельности. И повара столовых, и артисты из посадского люда готовились к этому мероприятию загодя, каждый по-своему.

Площадь перед правлением и домом культуры была заполнена народом — на утро воскресенья было назначено знаковое для общества мероприятие. Оно подводило первый и самый важный, основополагающий итог работ специалистов радиодела. В свое время, отобрав с превеликим трудом два десятка толковых ребят и девчат из множества желающих — химиков, военных, металлургов, медиков и прочих, — радисты и радиолюбители из двух экспедиций принялись за создание своей учебной и технологической базы. Они, как и многие из первоангарцев, совмещали радио с работой в ином направлении — кто-то работал в цехе, кто-то на пилораме, а кое-кто и управлял экономической и политической жизнью Ангарии, находясь в Совете.

В бывший складской ангар, собранный в Новоземельске еще до закрытия аномалии, стекались продукты производства со всех частей сибирской державы: из химической столицы Порхова, из Железногорска — ее металлургического и стекольного центра, из мастерских Ангарска и Васильева, чтобы одно из важнейших направлений работы «на будущее» не знало проблем. Конечно, без проблем не обошлось, но и Москва не сразу строилась. Важнейшей целью для пропавших во времени людей изначально было выживание во враждебном окружении. А значит — первым делом все для армии, для военных нужд. Все собранные на берегах Байкала рации первые годы шли на оснащение связью крепостей, старых и новообразующихся поселков, затем — пароходов, экспедиционных партий. На такой важный аспект, как радио для обывателей, исполняющее только информативные и развлекательные функции, поначалу не обращали внимания. И лишь после того, как высвободились дополнительные руки, а также наладилась сборка дуговых радиостанций, предназначенных для формирования радиопояса от Эзеля до Енисейска, нашлись производственные мощности и для радиофикации поселков на Ангаре. В итоге результатом стало появление в Ангарске, Усолье, Белореченске, Баракаеве, Васильеве и Новоземельске на площадях у домов культуры столбов с установленными на них двумя металлическими раструбами.

Едва Славковы вышли на площадь, как Славик тут же устремился к крытым лоткам с угощением и вскоре с добычей вернулся обратно. В одной руке он держал исходящий паром горячий пирожок, а в другой — раскрашенный деревянный самолетик на палочке.

— С картошкой и грибами! — хвастаясь, сообщил малец, откусив кусочек и, прищурив глаз, поднял руку с игрушкой, примерив ее на ярко-голубом небосклоне.

— Славка, пошли туда, посмотришь на кукол, — предложила мать, показав на толпившихся перед небольшой сценой детишек.

Однако мальчишка лишь только махнул рукой и, вручив игрушку сестре, устремился к ледяной горке.

Славковы, взяв по чашке горячего сбитня, направились к сцене, где десяток музыкантов наигрывали веселые мелодии, не давая людям замерзнуть. Даже Прокопий, похлопывая варежками по бокам, не преминул малость подвигаться.

Так, за праздной кутерьмой прошло некоторое время, и вскоре перед народом появился князь ангарский в сопровождении княгини и младшего сына Ярослава. Старший же, Стас, в это время был в Железногорске, на стажировке. Под восторженные выкрики всех посадских, и взрослых и детей, бросивших развлечения и окруживших сцену, Вячеслав вышел в центр помоста. Приветствуя граждан, он жестами успокоил их и начал говорить уже в полной тишине. Люди ловили каждое слово — переселенцы его искренне любили. Соколов не планировал растягивать речь — все же не май месяц, да и детвора долго не станет спокойно стоять. Так что утомлять публику Вячеслав не стал, сведя свое выступление к тезисам: так, он призывал молодежь настойчиво овладевать знаниями и оттачивать приобретенные умения с помощью учителей, которые всегда готовы помочь в любом вопросе. Кроме того, Соколов предложил старшему поколению не забывать о грамоте, похвалив тех, кто записался на вечерние курсы.

Вдруг Дарья, подойдя к мужу, указала на мальчонку, стоявшего спереди, и что-то быстро проговорила Вячеславу на ухо. Князь кивнул и подал мальчугану руку, и тот ловко вскарабкался на сцену, сияя от восторга.

— Я несказанно рад, что у нас появляются такие молодцы! Помню, этот малыш недавно захотел летать. Может быть, его мечта сбудется, и Вячеслав Прокопьевич Славков когда-нибудь станет славным летчиком. Посмотрим. А пока у Славковых все дети, выучившись грамоте, стали нужными для нашей державы людьми…

— Ты смотри, мальца отчует! — пронеслось в толпе. — Яко боярина!

— Это же можно сказать и про многих других — и Стрельцовых, и Онуфриевых, и Михайловых. Самое важное сегодня — быть грамотным, уметь применять знания в жизни и не смущаться, не робеть! Так что я призываю всех учиться, учиться и еще раз учиться!

Люди зашумели, послышались одобрительные выкрики. Дав им некоторое время обсудить услышанное, Соколов снова призвал к тишине и торжественно объявил:

— Я знаю, вы ждете обещанного подарка. Но прежде я хочу сказать вам вот что… — Вячеслав выдержал паузу и продолжил: — Время Ангарского княжества прошло!

Тут же повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь хлопаньем разноцветных лент, повязанных на сцене, да писком малышей, возившихся на горке со щенком.

— Настало время Руси Сибирской! — провозгласил Соколов и, повернувшись к изрядно продрогшим, давно ожидавшим этого момента музыкантам, подал знак.

Те немедля грянули знакомую до глубины души каждому члену новоземельской экспедиции величественную музыку Александрова. Иной человек, конечно, от такого варианта исполнения мог бы и поморщиться, но только не здесь и не сейчас.

Соколов тем временем отступил за сцену, где его уже ждал Радек.

— Ну, что скажешь, Николай? — улыбаясь уголками губ, спросил профессора Вячеслав.

— Пафосно, Слава, — рассмеялся Николай Валентинович. — А с ребенком Дарья удачно придумала, чуть слезу не вышибли, негодяи! И классика к месту процитировал. А вообще мне, старому цинику, понравилось.

— Музыканты-то наши молодцы! — принимая дымящуюся кружку со сбитнем, похвалил Соколов.

— Это бесспорно, — кивнул Радек. — Молодцы!

Отпив из кружки, Вячеслав с удивлением посмотрел на профессора — тот не сводил с него взгляда. Причем глаза его из безмятежно-веселых вдруг стали холодными и колючими.

— Ты решил что-нибудь насчет моего предложения? — проговорил Николай Валентинович. — Времени мало, Слава! С каждым днем его все меньше.

— Да, Николай, твой вопрос я и остальные члены Совета решили положительно и единогласно. В мае я отправлюсь в Сунгарийск и лично с ним переговорю, — негромко ответил Соколов.

Тем временем музыка кончилась и со стороны площади донеслись восторженные крики толпы.

— Людям тоже понравилось, — констатировал Радек. — Это отлично!

И Радек, и Петренко, и Саляев — каждый из них в свое время убеждал Соколова в необходимости устройства службы внутренней безопасности государства. Тот же Ярослав уже дважды выдворял людей Строгановых за пределы Ангарии. Причем второй раз пограничникам предлагались немалые деньги за возможность пропуска группы в земли княжества. Покуда незадачливых шпионов выдавала их прямо-таки кричащая непохожесть на остальных переселенцев, но это не могло повторяться каждый раз, и гарантировать безопасность со временем стало бы просто невозможно. Конечно, тот же Петренко мог бы заняться этой проблемой, но у него было слишком много работы в пограничном воеводстве. А тут требовались профессионалы, коих среди людей Матусевича было изрядно. Точнее, его группа контртеррористического отдела КГБ только из них и состояла, но использовать их единственно как щит от маньчжуров, лишь посылая оружие, боеприпасы и пополнение, было непродуктивно. Матусевич и сам ранее намекал Соколову на необходимость создания хотя бы базы института контрразведки, способной к саморазвитию, как прицел на будущее. Но тогда дело стопорилось тем, что майору госбезопасности верхушка первоангарцев до конца не доверяла. И только в последние годы эти настроения резко переменились. Благодаря отличной работе Игоря Олеговича на посту воеводы огромного и сложного по всем параметрам края его, наконец, оценили должным образом.

К этому времени Матусевич не только с успехом отбил все попытки маньчжуров атаковать его крепость на Сунгари, но и наносил им большой урон постоянными вылазками на их территорию. В том числе и отрядами местных племен и родов. Солоны, нанайцы, гогулы сотрудничали с ангарцами, активно торговали с ними, а дауры и вовсе считали себя народом, принадлежащим державе далекого князя. Союзники маньчжуров — дючерские племена были выдавлены из бассейна Амура большей частью на север, в земли, отошедшие Руси. Таким образом, они попали между молотом и наковальней и в скором будущем должны быть замирены, лишившись поддержки своего хозяина — маньчжурской державы Цин. Меньшая часть их бежала на юго-запад, в верховья Сунгари. Сами же маньчжуры после полного разгрома их войска, посланного к Сунгарийску, более не давали знать о себе, сохраняя полное молчание. Даурские князья, в частности майор вассальной рейтарской конницы Лавкай, предполагали по весне появление переговорщиков из Мукдена.

«Внимание, внимание! Говорит Ангарск! Говорит Ангарск! Передаем первый выпуск „Вестей Сибири“ по радио!» — донеслось вдруг до Вячеслава.

— Николай! — Будто очнувшись от тяжелых мыслей, Соколов пихнул профессора в плечо и увлек за собой. — Пошли, надо это видеть!

Секретный парк Пивон, по обыкновению, был тих и совершенно безлюден. Стража незримо охраняла двух мужчин, решивших прогуляться по аллеям. Под подошвами теплых войлочных сапог поскрипывал мягкий, как пуховая перина, снег. Крупные хлопья снежинок медленно падали с неба, тихонько шурша в вечернем воздухе. Дорожка вилась в глубь парка, огибая аккуратно подстриженные, овальной формы кусты и неглубокие овражки, огороженные изящным резным заборчиком.

Шагая неторопливо и размеренно, мужчины негромко переговаривались. Казалось, отец и сын чинно беседуют о чем-то отвлеченном. Однако это было не так: в груди молодого человека бушевали сильные чувства, одно из которых — беспредельное уважение к отцу, а другое — любовь к родной стране, а еще чувство несправедливости в окружавшей его действительности. И забрезжившая вдруг возможность все изменить, перестав с чувством покорности ждать очередного хозяина, сетуя на тяжелую судьбу.

А властитель Кореи ван Ли Инджо в этот момент отчитывал его, своего среднего сына, принца Хеджона, за непослушание. Тот защищался, будто нехотя, сохраняя должное почтение к отцу.

— И почему ты смеешь поддерживать кружки вздорных вольнодумцев столь открыто? — не глядя на сына, спрашивал Инджо. — Ты позоришь меня. Ты только недавно вернулся домой из Мукдена. Империя Цин проявила величайшее добродушие, отпустив тебя на родину!

— Отец, — учтиво отвечал принц, — эти, как ты говоришь, вольнодумцы хотят помочь своей родине. Неужели ты не видишь эту косность, что поглощает все, абсолютно все? Орды чиновников… Эти ленивые янбаны! Они не работают, они служат сами себе, объедая крестьян! Их количество только растет!

— Довольно! — позволил слегка повысить голос ван. — Ты заговариваешься, Хеджон! Я не позволю тебе идти против наших устоев, это уже слишком! Ты меня понял?

— Да, отец, — склонив голову, тихо проговорил принц. — Прости меня за глупость и дерзость.

Долгое время Инджо сохранял молчание и, только подходя к внутренним дворцовым воротам, спросил сына:

— Что ты хотел рассказать мне о северных варварах?

— Они не варвары, отец, — резко возразил Хеджон. — Мне рассказывали о них многое, причем самые хорошие люди своей страны. Которые болеют душой за отчизну! — Он сделал небольшую паузу, после чего говорил уже более мягким, почтительным голосом. — К тому же речь северян слишком богата для варваров, а оружие слишком сильное. И рассказы о самоходном корабле…

— Это лишь слова, — оборвал его ван. — Я тоже слышал подобные сплетни.

— А проклятые маньчжуры их видели! — широко улыбнулся сын, повернувшись спиной к воротам. — И чувствовали на себе мощь речного властелина.

— Не может этого быть, — покачал головой Инджо. — На север от Мудангана лишь дикие леса и редкие поселения варварских племен…

— Ты уговариваешь сам себя в этом, отец! — в отчаянии воскликнул Хеджон. — Ты не хочешь знать истину!

— Замолчи! — зашипел вдруг ван. — Если северные варвары стали так важны для тебя — уходи!

— Как прикажешь, уважаемый отец! — выкрикнул Хеджон, поклонился и быстро зашагал прочь, к воротам внутреннего двора Чхандока, распугивая своим видом слуг и чиновников, неловко отбегавших в сторону, чтобы не быть на пути принца.

— Ван прогнал его… Хеджон снова прогневал отца… Возмутитель спокойствия и устоев… — зашелестели слова среди сановников, приторно улыбавшихся молодому человеку еще мгновение назад.

Ли Инджо чинно прошел мимо склонившихся в поклонах людей и, сопровождаемый группой ждавших его возвращения чиновников, прошествовал во дворец. Лишь оставшись наедине с самим собой, перед встречей с пхансо[1] по делам церемоний он позволил себе улыбнуться:

— К кому душа лежит, к тому и ноги несут. Пусть так и будет… Я буду ждать твоего возвращения, Хеджон.

Конечно же он знал, кто подобным образом настроил только-только вернувшегося из Мукдена его сына: Сон Сиель, советник по вопросам ритуалов и негласный наставник принца. Ван также вел свою игру. Нужно было многое узнать о северном соседе, но сделать это нужно было так, чтобы маньчжуры никоим образом не прознали про замыслы вассального вана. Хеджон был любимым сыном, но оставить престол ему Инждо не мог только по причине стойкой ненависти принца к захватчикам. Ибо еще одно нападение маньчжуров Корея попросту не переживет.

Выйдя из Хверена, отряд принца далее двигался по льду Тумангана, мимо его пустынных, покрытых ослепительно-белым снегом низких берегов. Шесть десятков запряженных в повозки и навьюченных мулов шли по неглубокому снегу, что покрывал замерзшую реку. Ночевки устраивали в редких и бедных деревеньках, что прятались от чужих глаз немного поодаль от берега, поближе к сопкам, поросшим низким лесом. К устью пограничной реки корейцев вел офицер дворцовой гвардии Ан Чжонхи, с ним была полусотня отборных солдат и несколько чиновников из числа сочувствовавших движению сирхак или его членов. Принца Хеджона сопровождали его многочисленные друзья, а также отряд аркебузиров, которому военный начальник провинции Хамген доверил сопроводить принца до северной границы Кореи, где он и должен был находиться в изгнании, покуда ван не сменит гнев на милость. Слуги и крестьяне-проводники составляли до половины численности каравана.

Принц сидел в своем возке нахохлившись — ему до сих пор было стыдно за себя перед отцом. Как он ошибался в нем! И как ловко отец провел его, сыграв на присущей молодости резкости и глупости. Вот что значит жизненный опыт и мудрость! Она дает возможность извлечь из тупиковой ситуации максимум возможного. Конечно же ван Кореи не мог просто так отпустить сына, возможного наследника престола, к врагам Цин, а вот выгнать его на северную границу, где тот сможет набраться ума и образумиться, — запросто!

Отсылая сына на север, корейский властелин послал вслед за ним и небольшой отряд стражников-гвардейцев, назначив его командиром одного из своих самых лучших офицеров, чьи предки верно служили предкам Инджо. А заодно ван отправил в ссылку и группу столичных чиновников, обвиненных в вольнодумстве. Решив сначала покарать, позже ван помиловал их, лишь изгнав в отдаленную северную провинцию.

Ан Чжонхи нагнал Хеджона только в Хверене. Там принц хотел провести зиму и по весне идти рекой к устью. Но офицер-гвардеец предложил отправляться немедленно.

— Губернатору провинции необязательно наблюдать за тобой, Хеджон, поэтому мы должны идти к северянам. К тому же мне нужно говорить с ними, это приказ вана, — жестко проговорил Ан, сразу дав понять молодому человеку, что тот не имеет права слова.

Покачиваясь в неспешно скользящем по снегу возке, Хеджон напряженно обдумывал перспективы скорой встречи с людьми народа ороса. Этот народ уже давно осваивает Амур, а также поставил свою крепость и на Сунгари. Нападения маньчжуров были отбиты с великим для тех уроном, и амурские племена немедленно отпали от Цин и более не считают маньчжуров реальной силой. Мало того, теперь они постоянно нападают на них, используя оружие ороса. Как говорил Ким, кореец, служивший у северян, у сунгарийской крепости есть целое поселение из пленных подданных его отца, и они также участвуют в вылазках против Цин.

Вспоминал он и первую встречу члена царствующей династии Чосон с послом северян-ороса. Тогда в доме хверенского чиновника Ли Джиена Хеджон услышал многое из того, что хотел узнать. Особенно его интересовали речные корабли северян. И Ким намекнул, что в будущем он непременно увидит их. Пусть эта встреча была проведена негласно, без взаимных обязательств, она многое значила. Ведь совсем недавно, каких-то пятнадцать лет назад, Ли Инджо ввел в Корее принцип изоляционизма. Страна, зажатая будто самой природой естественными границами — с севера реками Туманган и Амноккан, а с остальных сторон морем, пережившая опустошительные нашествия японцев и маньчжуров, нанесших колоссальный урон, хотела закрыться от остального мира.

«Разве такое решение сможет помочь Корее? — думал принц. — Конечно, веревка, крученная своими руками, крепче. Но ведь и поведение свернувшегося в клубок испуганного ежа недальновидно. Хитрая лиса всегда найдет возможность съесть нежное мясо зверька, который вздумал отгородиться своими иголками».

Вскоре показались дымки, повеяло запахом человеческого жилища, и мулы инстинктивно потянули возок быстрее, надеясь на отдых и корм.

Новая встреча с Кимом прошла по-дружески, словно они были хорошими знакомыми. Сергей, выше Хеджона на голову, приобнял его, похлопал по плечам, после чего крепко пожал руку. Для принца это было полной неожиданностью, а Ан Чжонхи и вовсе раскрыл рот от подобного ритуала, видимо присущего народу ороса, которому выучился и этот кореец. Обниматься с Кимом Ану не пришлось, но руку пожать он дал, ибо был в гостях.

— Я безмерно рад, что ты решился снова посетить нас! — торжественным тоном сказал Сергей принцу. — Был ли легким твой путь?

— Я тоже счастлив видеть тебя, друг! — отвечал Хеджон. — У вас хватит места разместить всех моих людей? — Он показал на караван.

— Не беспокойся, друг, — кивнул Ким, — места хватит.

После этого Чжонхи принялся с интересом осматривать крепостицу, стоявшую на левом берегу Тумангана, не так далеко от его устья. Как пояснил Сельгеи — так звучало имя Кима на корейском языке, — это временное укрепление. Вместо деревянных стен возведут каменные. Под защитой крепости в будущем построят пристань и поселок. Пока же на невысоком холме стояла крепостица в виде правильного прямоугольника, с угловыми и воротными башенками. Внутри к стенам были пристроены казармы, а на широком крепостном дворе стояли отдельные здания, которые разнились между собой по предназначению, о чем Ан Чжонхи немедленно расспросил.

Ким повел гостей в арсенал, где с помощью Олега Васина, начальника поселения, продемонстрировал вооружение гарнизона. Добрались и до пушек, которые привели Чжонхи в полный восторг, судя по блеску его глаз, однако гвардеец при этом не проронил ни слова. Ким подробно объяснил, как с их помощью были разбиты маньчжуры, присовокупив рассказ о винтовках и их дальнобойности. Хеджон радовался, словно ребенок. Далее Сергей показал корейцам помещения для офицеров, казармы, склады, овчарню. В радиорубку, однако, он корейцев не повел, несмотря на то что они порывались заглянуть в каждый угол крепостицы. Заинтересовались они и двумя отдельно стоящими домами, один из которых был побольше, а второй поменьше. Как объяснил Сергей, в большем была баня.

— Это место, где оросы моются и сидят в горячем пару, — попытался пояснить он предназначение дома.

— У нас тоже есть чимчильбан! — воскликнул Хеджон с улыбкой.

А меньшее помещение было уборной.

— Пенсо! — вновь проговорил принц. — И правильно поставили, я смотрю, поближе ко вторым воротам.

Кроме того, гостей заинтересовали и два блокгауза, окруженные невысокими земляными валами, покрытые снегом, которые отстояли от крепостных стен на сотню метров. Один из них находился на западном берегу Тумангана, держа под прицелом реку в ее узком месте, а второй смотрел на покрытое белым ковром пространство, тянущееся до самых сопок, где начинался густой лес.

Желая прощупать принца на предмет его полномочий, Сергей с удивлением узнал, что Хеджон не является главой этой делегации. Согласно приказу вана, Ан Чжонги, офицер дворцовой стражи, был старшим отряда и официальным представителем правящей династии Чосон. Как понял Ким, Инджо справедливо опасался молодости своего сына и присущей этому возрасту категоричности в суждениях. В итоге ван разумно послал на переговоры рассудительного офицера, прикрытого легендой, и двух гражданских чиновников высокого ранга, состоявших в движении «Сирхак», которым, однако, Ли Инджо полностью доверял.

Вскоре Сергей пригласил гостей в одну из казарм, где бойцы уже составили столы и лавки для проведения исторических переговоров. Однако Ан сразу же предупредил хозяев, что любое слово, произнесенное здесь, должно до определенной поры сохраняться в строгой тайне, иначе властитель Кореи будет вынужден отказаться от любого дальнейшего общения с ороса. А он сам будет казнен, как изменник.

— Это правильно, — кивнув, согласился Ким. — Осторожность почтенного вана понятна и будет нами уважена. Заверяю вас, мы заинтересованы в сотрудничестве с вашей державой и готовы к сохранению тайны переговоров.

— Хорошо, — удовлетворенно проговорил Чжонги. — Ван велел мне наперво узнать, как далеко простираются ваши амбиции в противостоянии с Цин и ощущаете ли вы в себе должную силу для противостояния маньчжурам.

— Вопрос понятный, — сказал Ким и после недолгой паузы ответил: — Наши интересы состоят в том, чтобы сила Цин была подорвана на всех участках наших с ними границ. В целом нам бы решительно не хотелось создания обширной и могущественной империи на землях Маньчжурии и Китая, а также захваченных ими территорий. Сейчас, при не самом лучшем положении маньчжуров в северном Китае, есть все шансы этого добиться.

Чжонхи вскинул брови в немалом изумлении и переглянулся с такими же удивленными сановниками — желания ороса были столь самонадеянны, что Ан засомневался в здравом состоянии ума своего собеседника.

Ким это сразу понял и заверил офицера-гвардейца:

— Как вы должны знать, нам по силам разбить сильное войско маньчжуров, не понеся при этом потерь. Мы сможем сделать это у наших крепостей, близ берегов рек, где могут появиться наши речные корабли. Мы способны дать достойный отпор врагу и в лесной чащобе, не пойдем мы лишь на бой в открытом месте — у нас недостаток людей. Но это касается атакующих действий. В обороне мы способны на многое — маньчжуры это знают теперь очень хорошо.

Ан в течение нескольких минут нарочито тихим голосом переговаривался с чиновниками, изредка бросавшими заинтересованные взгляды на Сергея.

— Кто твои родители? Чем они занимаются? — спросил вдруг один из молчавших прежде посланцев вана.

— Родители… — задумался Ким.

Задача была не из легких. Поди объясни корейцу семнадцатого века о судоремонтном заводе в Невельске, где трудился отец, и о стоматологии — профессии матери, применительно ко дню сегодняшнему.

— Мой отец чинит морские корабли в порту, а мать — лечит больные зубы людей.

— Мы не видели ваших кораблей, — заметил второй чиновник.

— А как мы сможем их увидеть, если наша страна заперта изнутри? Если мы боимся даже легкого дуновения ветра из-за границ Кореи?! — ворвался в разговор Хеджон, отчего остальные корейцы поморщились, осуждающе глядя на него. — Я что, говорю неправду? Разве мы не закрываем себе глаза и уши, пытаясь ничего не видеть и не слышать?

— Принц! — мягко проговорил Пак Чанхо, столичный чиновник. — Твой почтенный отец не зря послал именно нас, а не кого-либо еще. Мы понимаем твои переживания, но тебе следует поумерить свой пыл.

— Либо нам придется просить тебя выйти, — поддержал его Босон, второй сеульский сановник.

— Хеджон, послушай! — добавил Ан Чжонхи. — Ты сам знаешь, что у нас за соседи. Мы для них всего лишь очередная добыча, один из вассалов, поставщики солдат и женщин!

— Не пора ли прервать эту зависимость? — громко спросил Ким. — Не для этого ли вы здесь?

После этого вопроса четверо корейцев разом замолчали и задумались, опустив голову. Лишь принц посматривал на своих спутников с неподдельным интересом, ожидая их ответа.

— Как велика ваша держава? — задал, наконец, вопрос Босон.

— Я могу показать на карте, — предложил Сергей, подвигая к себе приготовленный заранее атлас.

Посланцы вана разом подобрались, будто почуявшая добычу лиса. А Ким тем временем открыл разворот на странице физической карты Евразии и примерно очертил границы Ангарии или, согласно последним новостям из Ангарска, Сибирской Руси.

— А где Корея? — напряженно поинтересовался Чанхо.

Ким ткнул карандашом в Корейский полуостров.

— Такая маленькая! — разочарованно протянул сановник, переглядываясь с остальными.

Сергей между тем ловко пресек попытку принца подвинуть атлас поближе к себе.

Через некоторое время, потраченное гостями на негромкие переговоры между собой, изобиловавшее шипящими звуками и порядочным накалом страстей, опрос Кима продолжился. Теперь корейцев интересовал начальник поселения, гигант Олег Васин. Сергея буквально забросали вопросами. Босон и Чанхо по очереди спрашивали: кто его родители да каково их положение в обществе? Много ли среди оросов таковых великанов? Сколько ему лет? Где он обучался? Велика ли школа да сколько в ней учеников? Большой ли город, где этот орос родился, да сколько там домов? И далеко ли отсюда, да сколько дней надо провести в пути? Сановников будто прорвало — вопросы сыпались один за другим. Видимо, это искусственно навязываемая последние годы самоизоляция породила сей информационный голод. Ким же постарался после очередного вопроса о различиях в одежде у офицеров разного ранга свести разговор хотя бы к предварительным его итогам.

— Ты торопишься, Сельгеи! — с укоризной сказал Босон. — А это нехорошо. Ты лучше скажи, сколько детей у вашего властителя? Да сколько наложниц и имеют ли их семьи влияние при дворе?

Едва сдержавшись чтобы не рассмеяться, Ким принялся отвечать и на эти кажущиеся ему глупыми вопросы. Но для посланцев каждый вопрос имел свое значение, а каждый ответ делал более понятным для них общую картину действительности. И они продолжались — об оружии, составе населения, исповедуемой вере, о возделываемых культурах и прочее, и прочее…

Ужасно уставший за проведенные с гостями часы, Сергей заснул, едва коснувшись лицом подушки.

Наутро отлично выспавшийся и бодрый Ан Чжонхи огорошил Кима своим решением:

— Мы должны покинуть ваше поселение и направиться в Сеул. Я сообщу моему господину все, что я услышал здесь. Но прежде я хочу еще раз осмотреть ваши аркебузы.

— И это все? — только и смог разочарованно выдохнуть Сергей, надеявшийся достичь хоть каких-нибудь соглашений.

— Если милостивый ван Ли Инджо захочет продолжить переговоры, вы узнаете об этом, — как ни в чем не бывало пояснил Чжонхи. — Не будем терять времени, Сельгеи, пойдем смотреть аркебузы.

Сергей, разумеется, препираться не стал и, после консультаций с Васиным, снова повел Чжонхи в арсенал. Потом на стрельбище, что было расположено у западного блокгауза. Ан конечно же остался в полном восторге от стрельбы из ангарской винтовки, выказав-таки свои эмоции. Васин, ожидая оного, заранее предупредил Кима:

— Дарить оружие запрещаю! Я таких полномочий не имею!

В предрассветные часы Олег пытался связаться с Сунгарийском, чтобы передать информацию о долгожданном посольстве из Кореи далее, на Амур и Ангару. Однако сигнал не прошел и радиосеанса не получилось. Кстати, самому Васину, начальнику поселка Туманный, гости не особенно понравились.

— Мутные они какие-то да шебутные! — довольно эмоционально объяснил он после отъезда большей части посольства. — И что они ко мне прицепились? Лучше бы о деле говорили.

— Понравился ты им, Олег! — воскликнул Сергей. — А вообще, шибко интересно им было, они же прежде таких амбалов не видели. Шучу-шучу! — поспешил добавить Ким, глядя на нахмурившегося Олега.

На улице тем временем послышалось какое-то движение, возгласы. Снова принц! С утра Хеджон учился играть в лото, а теперь, видимо, ему надоело расставлять бочонки, и он снова принялся бродить по поселку. За ним таскались и его друзья, а также несколько чиновников, в том числе и штатные летописцы, которые не выпускали из рук писчих принадлежностей.

— Сельгеи! Сельгеи! — звал Кима возможный наследник престола.

— Иди-иди! Твоя работа — его обрабатывать, — с ехидной улыбкой проговорил Олег, похлопав друга по плечу. — Из пушки только стрелять не дам, снарядов мало.

— Чего это их мало-то? — удивился Сергей, надевая полушубок. — Ни разу на моей памяти еще не стреляли.

— Не важно! — отрезал Васин. — За оборону я отвечаю!

К счастью, Хеджон искал Сергея не за этим, хотя пушки и заинтересовали его еще при первом осмотре укреплений Туманного. Принц хотел поговорить с Большим, как он называл начальника поселка. Он уже давно понял, что гигант был старшим среди ороса.

— Сельгеи, спроси его, как долго мы будем находиться на вашей пограничной заставе, — попросил он Сергея. — До весны?

— Нет, — ответил за Олега Ким. — Через десяток дней мы отправимся к истоку реки Уссури — там мы будем ждать вскрытия реки и прибытия нашего корабля, который ты хотел посмотреть.

— Хорошо, — улыбаясь, покивал кореец. — Очень хорошо. А куда мы поплывем?

— Мы отправимся в нашу крепость на реке Сунгари. Это крупное поселение и то место, откуда мы грозим маньчжурам.

— Я смогу взять своих людей? — уточнил Хеджон, нахмурившись.

— Конечно, друг! — успокоил его Сергей. — Не хочешь ли, как и Ан Чжонхи, пострелять из нашего оружия?

— Я должен сказать тебе кое-что, друг. — Принц, продолжая улыбаться, обернулся. — С этого дня я числюсь в вашем плену. Вы, дикие варвары, обманом заманили меня к себе и пленили! Ан Чжонхи так и не смог найти следов моего отряда! И вскоре он снова отправится на мои поиски, исполняя волю моего отца. Тогда он и привезет ответ.

— А его, случаем, не накажут, что упустил тебя? — опешил Сергей.

— Тогда его казнят, а с ответом пришлют другого, — пожал плечами Хеджон. — Я должен стрелять из вашей аркебузы, ты не забыл? Ты же приказал своему пленнику стрелять!

Принц громко захохотал и, увлекая за собой сконфузившегося Кима, пошел к своим друзьям.

После ухода Ана и части посольства вместе с принцем осталась лишь дюжина его телохранителей из числа дворцовой стражи, друзья, слуги да несколько чиновников средней руки. Хотя, возможно, среди них были и более знатные люди, не желавшие заявлять о себе. Все они жили довольно скромно, занимая половину казармы — в другой половине, в отдельной комнатке ютились слуги, числом с полтора десятка. Кстати, Васин быстро взял их в оборот, заставив ходить за дровами самостоятельно. А то они уже в первый день повадились таскать заготовленные ангарцами поленья. К вящему удовольствию начальника поселка, корейцы использовали свои продукты, котлы и посуду. А то ведь конец зимы — запас круп и овощей в поселке подходил к концу, да и норма питания по этим категориям уже дважды урезалась. В декабре пришлось делиться провиантом с небольшим родом местных лесовиков, пришедших под стены Туманного. Тогда Васин и не подумал поприжать продукты — поделился щедро. Сейчас же заставу наводнило нашествие гостей, большая часть которых являлась праздными людьми, без цели слонявшимися по поселку. Честно сказать, присутствие корейцев его напрягало, но как бы то ни было, а Олегу оставалось подождать еще пару недель до того, как Туманный снова заживет своей обычной жизнью.

Насколько хватало взгляда, до самого горизонта раскинулось знакомое Ринату по прошлой жизни Балтийское море — вода свинцового цвета с белыми барашками на гребнях небольших волн, набегающих и разбивающихся брызгами о лоснящийся борт корабля. Без умолку орущие чайки скользили над поверхностью воды, выискивая добычу. Саляев лениво провожал их взглядом, думая о своем. Последние дни он особенно много думал, проводя время на палубе «Абсалона», устроившись где-нибудь в уголке, чтобы не мешать матросам. Многое перевернулось в его душе, на многие вопросы он получил ответ. Казалось, зачем они вообще отправились в этот поход, изначально пахнущий авантюрой? Ан поди же ты, дело было нужное.

Еще осенью, в Архангельске, грузясь на четыре датских торговых корабля, ждавших ангарцев аж с лета, он слышал разговоры в порту: теперь-де, со вступлением царя в данско-свейскую войну, Русь точно получит свой кусок моря. Приказчики и купцы уже задумывались о том, как бы поток товаров, идущих через город на Двине, не умалился оттого, что Нарова уйдет от шведа. Датчане говорили о том, что всяко лучше торговать с русами по Балтике, а не огибать норвежское побережье, идя до Архангельска. Уже тогда, чувствуя размах изменения истории, что происходил перед его глазами, Ринат надолго задумывался о той роли, на которую способно их по сути небольшое сообщество. Неужели все же одна пропавшая экспедиция из развалившейся на куски супердержавы способна сотворить нечто с привычным ходом истории? Даже небольшое ее изменение уже есть оглушительное действо, которое влечет за собой целый ворох дальнейших изменений, а ведь в этом кроется неприятность для первоангарцев — исчезает одно из их преимуществ перед остальным миром. А именно — послезнание выходцев из РФ о том времени, что для них давно уже минуло. Это кольнуло Рината при встрече с королем Кристианом. Когда корабли из Архангельска пришли в столицу Датского королевства, а король решил лично поприветствовать гостей, Саляев ожидал увидеть одноглазого монарха с повязкой на месте ранения. Однако же с лицом Кристиана было все в порядке, глаза его были оба были целы, что сильно удивило ангарца. Тогда он, находясь словно в каком-то наваждении, с трудом подбирал фразы для ответов на немногие вопросы короля. Выразив свое сожаление Ринату, король вскоре отошел от него, посчитав не вправе выспрашивать ангарца после произошедшего с его людьми. Однако он все же попросил удовлетворить его любопытство позже, на борту корабля. И Саляев был ему за это благодарен. Вообще, датский монарх произвел на него самое приятное впечатление. Кристиан пробыл еще какое-то время в порту, с интересом наблюдая за выгрузкой корабельных трюмов, и немного пообщался с капитанами, видимо расспрашивая о происшествии.

Ангарцам было дано три дня на отдых, после чего их ждал путь к восточному побережью Ютландии — полуострову материковой Европы. Крепость Колдинга была одной из немногих, что еще не сдалась шведским войскам фельдмаршала Леннарта Торстенсона.

За время, прошедшее после перехода кораблей из Архангельска и прибытия их в столицу Дании, Ринат не проронил ни одной шутки, не хохмил и ни разу не сделал язвительного замечания кому-либо. Больше молчал, подолгу уходя в собственные мысли. Прежнего Саляева будто и не было больше, казалось, его подменили. Но никто его не спрашивал о столь разительной перемене, остальные ангарцы также были подавлены случившимся.

Дело в том, что из четырех купеческих судов, снявшихся с якоря в столице Беломорья, в гавань датской столицы прибыло лишь три. Да и то третий пришел лишь спустя двое суток после того, как разгрузились первые. «Хуртиг» так и не появился в водах датских проливов. Вместе с ним пропали семь десятков стрелков и офицеров, в том числе и капитан Василий Новиков. Снова и снова, закрывая глаза, Ринат вспоминал тот проклятый день. Тогда командир батальона «Дания», укутанный в шинель, как обычно, находился на палубе. Выйдя подышать свежим воздухом после обеда, он обратил внимание на озабоченно посматривающих на небо матросов, на волнение моря да на крепнувший ветер. Уже тогда датчане забегали по палубе, быстро и ловко исполняя команды боцмана. Лающим голосом он умело направлял каждого матроса к делу. Он же, заметив ангарца, подослал к нему матроса, дабы тот проводил Рината к его каюте. Однако майор направился к своим людям, размещенным в трюме, справедливо полагая, что ему следует быть сейчас с ними. Стрелки уже почувствовали большую, чем обычно, качку и, волнуясь, переговаривались между собой. Начальник отряда попытался тут же их успокоить, говоря о том, что матросы на корабле опытные и ничего страшного не произойдет. И сразу же память выдала родной «Оленегорский горняк». На этом БДК польского производства качало дай боже, но ни у кого из команды и в мыслях не было, что он может пойти на дно. Тут же корабли были весьма ненадежны, и Саляева в тот миг начала холодком свербить неприятная мысль: «А что, если?..» — причем отогнать ее не удавалось.

Вечером на море властвовал жесточайший осенний шторм. Корабли, словно игрушечные, мотало в бушующей черной воде, поднимая на гребне волны и резко кидая вниз. Обшивка «Абсалона» стонала и скрипела на разные лады. Люди сидели в трюме в полной темноте — горевшие фонари были сразу же потушены во избежание пожара. Снаружи неистовствовал дикий рев моря и оглушительный свист ветра. Вечер превратился в ночь — море объяла темнота. Мир, казалось, сошел с ума, и все в нем перемешалось. Часто разрывающие черноту небосклона сполохи молний на миг являли грандиозную картину разгула стихии. Хорошо, что ангарцы не видели оного! Туземные стрелки уже были на грани нервного срыва — темнота и духота закрытого помещения, резкий запах рвотных масс и сильнейшее волнение могли сломать кого угодно. Русичи пока держались — многие громко молились, сохраняя стойкость духа. А вот тунгусов и бурят, не привыкших к морским переходам, яростный ор природы сводил с ума. Несколько человек из них уже валялись без чувств, многие были близки к этому.

«Господи Боже! Спаси нас, грешных! Прости за то, что не обращался к Тебе до этого дня, за то, что поминал Имя Твое всуе! Если выживу, обещаю, стану в церковь ходить!» — эти слова Ринат, дитя социализма, родившийся в комсомольской семье и слышавший молитвы лишь от верующей бабушки-кряшенки, прежде никогда не говорил, а сейчас они шли из самого сердца, невольно.

Потом наступила полная тишина и спокойствие. Проснулся Ринат оттого, что у него сильно болел бок. Оказалось, что он лежал на мешках с одеждой, а левый бок его уперся в угол ящика с патронами для винтовок. Словно пьяный, он неловко поднялся и, хватаясь за все подряд, наощупь побрел к лестнице, ведущей на палубу. Яркий свет ослепил его, майор тут же прикрыл глаза и все же вышел на палубу и привалился у дверцы к груде какого-то хлама. Он с жадностью втягивал прохладный воздух. Легкие освобождались от прелости трюмного духана.

Вскоре в дверном проеме появились и другие ангарцы. Два сержанта шумно задышали рядом, щурясь и потирая лица ладонями. Ринат обернулся:

— Илья, Влад! Поднимайте людей наверх, живо!

Оба парня тут же скрылись, спеша выполнить приказ. А датчане тем временем начали приводить свой сильно потрепанный корабль в порядок. Многое было поломано, вырвано или утащено волнами за борт. Шесть тяжеленных пушек, стоявших на верхней палубе, как и не бывало, борт кое-где проломан.

Саляев, наконец, твердо встал на ноги и увидел, к чему он только что прислонялся, — в это место палубы были стащены несколько погибших моряков — их размозженные, придавленные тела готовили к погребению в море.

— Товарищ майор! — Владислав, сержант-артиллерист, топтался за спиной Рината. — Там это… стрелки-то наши… преставились.

— Что?! — воскликнул начальник.

— Придавило кого, а кто и головой приложился, да сердечком слаб оказался… Пять душ… — вздохнул Влад.

Но гораздо большим потрясением для Саляева стало то, что море вокруг было чисто, ни единого паруса он не наблюдал рядом с их кораблем. И только под вечер удалось встретиться с «Вепрем», остальные же так и пропали в морской пучине.