Хозяйка сердца

1

Джон открыл дверь гостиничного бара и по-собачьи повел носом, принюхиваясь к царящим в помещении запахам. Он словно размышлял, входить или нет, как будто у него был выбор. Конечно, сейчас предпочтительнее отправиться на рыбалку, но об этом можно только мечтать.

Он хорошо знал, что если сегодня не появится на работе, то Фреда может хватить апоплексический удар. А тогда ему, Джону Олтману, придется взять на себя хлопоты по управлению отелем «Буревестник» и одноименной гостиничной фирмой. Упаси Господи! Джон содрогнулся от перспективы провести остаток жизни в четырех стенах за письменным столом, а главное — рядом с кузенами. Оказаться тет-а-тет с голодной акулой и то лучше.

Конечно, он мог одним махом многое, если не все, изменить и переиграть в делах гостиницы, ставшей для него за последние двадцать два года родным домом. Но сдержанность являлась отличительной чертой Джона и уберегала его от скоропалительных поступков. К тому же теперь, когда родственные неурядицы давно стали достоянием истории, не стоило суетиться и торопить события.

Перешагнув порог бара, Джон вгляделся в полумрак. Интересно, в каком настроении кузены сегодня? Не хотелось бы с утра сцепиться с ними по какому-нибудь, самому что ни на есть дурацкому, поводу.

Фредерик и Юджин, его ближайшие родственники и, увы, партнеры по бизнесу, стояли к Джону спиной, и он видел, как напряжены плечи старшего из братьев и как покачивает младшего. Неужели один уже пребывает в дурном настроении, а другой успел надраться с утра пораньше?

Ни Фред, ни Юджин не заметили появления Джона, потому что сосредоточенно рассматривали через щелку жалюзи залитый утренним солнцем пляж. Когда Джон проходил мимо огромного аквариума, установленного в центре бара, стайка ярких и, очевидно, любопытных рыбок дружно развернулась в его сторону. Он постучал по стеклу костяшками пальцев, извиняясь за то, что не захватил корм.

Фредерик услышал шаги и обернулся. Одарив Джона укоризненным взглядом, он закинул голову и отправил в рот порцию пилюль. Бедняга! Должно быть, в тридцать пять лет противно чувствовать себя старой развалиной и пригоршнями глотать таблетки.

— Опаздываешь на работу, — сухо бросил Фред, запивая лекарство содовой.

Джон снял куртку и, бросив ее на ближайший стул, подошел к стойке бара из полированного тикового дерева.

— Прошу прощения, босс, — насмешливо извинился он, наливая себе минералки в пузатый бокал. — Я упустил из виду, что ты помешан на пунктуальности.

Фредерик недобро хмыкнул и продолжал брюзжать:

— Черт побери, никак ты не расстанешься со своим барахлом. Хотя прекрасно знаешь мои требования: я хочу, чтобы ты одевался прилично. Ты выглядишь… — он замялся, подыскивая подходящее сравнение, — как средней руки актеришка, играющий плейбоя.

Джон слушал вполуха, с наслаждением глотая воду.

— Вот незадача, — наконец сказал он, вытирая губы тыльной стороной ладони. — Твои ценные указания относительно формы одежды совершенно вылетели у меня из головы.

Юджин, оторвавшись от созерцания пляжа, успокаивающе похлопал старшего брата по плечу. Хотя лицо Фреда никто не назвал бы красивым, однако с первого взгляда было ясно, что эти двое — одной крови. Белокурые волосы и хитроватые улыбки подчеркивали родство. Джон же, в отличие от кузенов, обладал черной как смоль шевелюрой, которая не выцветала даже под ярким солнцем Джорджии.

— Брось, Фред. — На физиономии Юджина появилась кривая ухмылка. — Джону вовсе не нужен костюм, и ты это знаешь. Что толку наряжаться? Наоборот, чем меньше на нем одежды, тем больше женщин попадает в сети его обаяния.

— Полагаю, именно этого Фред и опасается, — усмехнулся Джон.

Старший из братьев, не скрывая раздражения, поправил галстук, а Юджин мотнул головой в сторону окна.

— Мы как раз прикидывали, сколько понадобится времени, чтобы освободить от бикини вон ту крошку.

— Когда несешь чепуху, изволь употреблять единственное число! — возмущенно брызнул слюной Фред.

— Ну, значит, я. — Юджин подвинулся, освобождая Джону место у окна. — Советую взглянуть. Знаю-знаю, не в твоих правилах охотиться за пляжными красотками, но эта… Словом, она чем-то отличается от других. Нечто среднее между синим чулком и леденцом на палочке.

— Да заткнись же! — окрысился Фред. — У нас в запасе всего четыре часа, по истечении которых отель заполнится репортерами, политиканами и прочими проходимцами. Не говоря уж о сотне тщеславных постояльцев, заплативших за приглашение на прием. Нашел время интересоваться бабами!

Юджин, как обычно, проигнорировал недовольство брата, но Джон, чувствуя, что Фредерик близок к истерике, протянул ему бутылку минеральной воды:

— Вот, затуши огонь возмущения. — Затем он подошел к окну и с деланным безразличием стал вглядываться в серебристую утреннюю дымку за окном. Чтобы привлечь мое внимание, подумал Джон с сожалением, девушке потребуется нечто большее, чем смелый купальник. И строго говоря, даже трудно представить, что именно может вызвать мой интерес…

— Проклятье, она спряталась в тень! — тяжело задышал ему в ухо Юджин, и Джон поморщился, когда его обдало сивушным запахом неразбавленного виски. Господи, уже успел нализаться…

Фредерик взялся не только за организацию, но и за обслуживание грандиозного мероприятия, представляющего собой нечто среднее между светской вечеринкой и политическим семинаром. Скорее всего, Юджин надрался для храбрости. Ну почему бы ему хоть раз в жизни не попробовать обрести уверенность другим способом?

— Подожди… Ага, вот она! Вышла из укрытия и идет к воде. — Юджин схватил кузена за руку. — Ух, какие ножки!

— Расслабься, парень, — спокойно сказал Джон. — Ножки ты видел и раньше.

Но по мере того, как он присматривался к стройной фигурке, вполне здоровый интерес взял верх над циничным любопытством. Да, девушка явно не походила на стандартных красоток с глянцевых обложек журналов. Она была… просто красива. Впрочем, нет — красота явно не та отличительная черта, которая могла бы вызвать у Джона внутреннюю дрожь. Его охватило странное чувство узнавания. Красотки на пляже в Сент-Вудбайне были столь же не экзотичны, как, например, устрицы. Джон вдоволь насмотрелся на изящных купальщиц, и их прелести давно уже не волновали его.

Но почему же он застыл у окна, не в силах вымолвить ни слова? Стараясь казаться равнодушным, Джон пожирал глазами женскую фигурку, пытаясь постичь, что именно приковало его внимание.

Девушка брела, понуро опустив голову. В заведенных за спину руках болтались белые босоножки. Вот она приблизилась к кромке воды и, когда набежавшая волна лизнула ее ноги, бросила взгляд на отель.

— И все-таки я прав… Ну не куколка ли? — продолжал бубнить Юджин.

Куколка? Может быть… Джон молча кивнул. Незнакомки выглядела такой миниатюрной, такой трогательно-изящной, что совершенство форм ее тела казалось неестественным.

Начавший было клевать носом Юджин встрепенулся, когда порыв ветра вскинул широкую юбку девушки, обнажив белую кожу стройных бедер.

— Ой-ой-ой, — снова дохнул он алкоголем, — вот это штучка!

В мгновенном приступе ярости, от которого потемнело в глазах, Джон готов был что есть мочи врезать кузену, лишь бы тот заткнулся. Он терпеть не мог этот сальный хмельной тон, но все же взял себя в руки. Юджин в своей слюнявой похоти видел только высокую упругую грудь, оголенные до колен ноги и длинные пряди белокурых волос… Джон же был склонен восхищаться любой по-настоящему красивой женщиной как произведением искусства. Однако он почувствовал, как запульсировала кровь, и даже ощутил покалывание в кончиках пальцев — так внезапно до боли захотелось прикоснуться к незнакомке.

— Черт возьми, хватит таращиться! Принимайтесь-ка за работу! — Резкий голос Фредерика вывел его из транса, и Джон изумленно уставился на кузена, ибо забыл о его присутствии.

Боже милостивый, да что же такое со мной делается? Должно быть, я устал куда больше, чем предполагал.

— Кому-то придется взять на себя встречу гостей. — Фредерик, раздраженно пошуршав бумагами, включил свет над стойкой бара. — В противном случае здесь будет настоящий дурдом. И я понятия не имею, кто будет работать с прессой.

Джон с трудом удержал готовую сорваться с уст непочтительную реплику. Фред привык все взваливать на чужие плечи. В конце концов, мог бы хоть раз что-то сделать и сам — ведь сегодняшний грандиозный прием венчал кампанию Фредерика Олтмана по выборам в законодательное собрание штата Джорджия. Однако прекословить бесполезно, кузен не терпит возражений. Следовательно, придется засучить рукава и носиться как угорелому — Юджин вряд ли протрезвеет, да от него и в лучшие дни толку мало.

Он отвернулся от окна, которое притягивало его к себе, словно намагниченное. Дурак! Нечего пялиться на какую-то девицу. Да мало ли у меня их было!

С восемнадцати лет Джон фланировал по пляжам штата и без разбору знакомился со смазливыми искательницами приключений. Становясь его любовницами, эти глупые гусыни мечтали заполучить Джона в свое полное распоряжение — или хотя бы его деньги. Он без сожаления обрывал знакомства, и из разбитых им сердец можно было построить второй «Эмпайр Стейт Билдинг».

Да, за спиной осталось слишком много пляжных романов, чтобы снова тешить себя бредовыми фантазиями о прелестях очередного флирта. Да и, в конце концов, что такое любовь? Всего лишь игра воображения. Впрочем, почему бы еще раз не взглянуть в щелку жалюзи?..

Именно так Джон и поступил. И этот последний взгляд оказался роковым.

Прекрасная незнакомка внезапно опустилась на колени, и ее поза показалась Джону воплощением человеческой боли. Набегающие волны приподнимали намокший подол белой юбки и с шипением всасывались в песок, но девушка оставалась недвижимой. Через несколько мгновений она уткнулась лицом в ладони, и плечи ее стали подрагивать. Сомнений не оставалось — она плачет!

У Джона от жалости сдавило горло. Хотелось немедленно подойти к этой одинокой, несчастной фигурке и хоть как-то утешить. Двигаясь, словно сомнамбула, он прошел мимо стоящего с пачкой отпечатанных листов в руке Фредерика.

— Постой-ка, приятель. Куда это ты направился? На охоту за новой юбкой? — Издевка Фреда ударила ему в спину, как выстрел из двустволки. — Святые угодники, да ты даже не знаешь, кто такая эта девчонка! Сомневаюсь, что она есть в списках гостей, оплативших участие в нашем мероприятии.

Джон не собирался отвечать, но невольно приостановился в дверях. Ну кузен, ну сквалыга! Единственное, что его интересует в женщинах, это их банковские счета. За два десятка лет так называемых родственных отношений Джон научился сдерживать свой гнев, который сейчас, казалось, готов перелиться через край.

— Наверное, тебе будет трудно поверить, — сказал он с подчеркнутым спокойствием, хотя непроизвольно сжал кулаки, — но мне наплевать на деньги твоих гостей.

Одри Клиффорд и сама не знала, почему ни свет ни заря явилась в «Буревестник». В ближайшие несколько часов ей абсолютно нечем заняться — Натан Эрскин, фотограф, которому она должна ассистировать, появится, как всегда, ровно за десять минут до начала мероприятия.

Так почему она оказалась здесь и почему бродит как неприкаянная по пустынному еще пляжу? Не слишком ли мелодраматично для особы, которая всегда гордилась своей практичностью и умением держать эмоции в узде?

По крайней мере, следовало взять с собой фотокамеру. На этом чудесном пляже можно было бы отснять прекрасные кадры. В отличие от Эрскина, собаку съевшего на цветопередаче и пачками продающего свои снимки в самые престижные журналы Америки, Одри предпочитала работать с черно-белой пленкой. И сейчас у нее просто руки чесались запечатлеть окружающую красоту. Под лучами утреннего солнца гладь океана казалась жемчужно-серебристой, а пляж уходил вдаль лунной лентой.

Одри взглянула на часики — начало восьмого — и тут же подумала: ну какая разница, сколько сейчас времени? Я не собираюсь тратить еще одно утро и возвращаться сюда с камерой, как бы ни был восхитителен пейзаж. Океан вызывал у нее ненависть, и Одри не испытывала ни малейшего желания увековечивать его тайное коварство.

Стоит лишь взглянуть на океан… Как хищник, терпеливо затаившийся в зарослях джунглей в ожидании добычи, он почти недвижен, и единственный звук, нарушающий тишину, — ритмичное дыхание прибоя. Трудно заподозрить, что под этой безмятежной поверхностью скрыт целый мир, в котором царит безмолвие, но кипит жизнь.

Но меня ты не обманешь, с каким-то ожесточением подумала девушка. Ее пробрала дрожь, хотя солнышко уже припекало, обещая к полудню невыносимо раскалить воздух. Как Одри ни старалась, ей не удавалось отделаться от бредовых мыслей, что океан поджидает ее, чтобы поглотить в своем ненасытном чреве. За долгие годы он стал для нее личным врагом.

— Не дождешься! — выкрикнула Одри. — Ненавижу, ненавижу!

В подтверждение своих слов девушка встала с колен и храбро шагнула в воду. Если идти и дальше, то скоро волны Атлантики захлестнут ее, как и Эстер. Но помнит ли вода свою жертву? Ведь она так жадно, наспех поглотила Эсси…

Откуда-то вдруг выпорхнула птица, и ее крылья со свистом рассекли воздух. От неожиданности у Одри гулко забилось сердце, в ушах зашумело, и она с трудом подавила желание броситься наутек. Черт возьми, уже десять лет она только и делает, что убегает, а пора бы встретиться с врагом лицом к лицу.

Каким-то чудом ей удалось не поддаться испугу. Но сердце продолжало учащенно биться, и Одри не могла не спросить себя: что же я надеюсь здесь узнать, ведь со дня гибели Эстер прошло десять лет. Неужели океан заговорит со мной и выдаст свои тайны? Не пытаюсь ли я обмануть сама себя? Неужели и в самом деле надеюсь увидеть всплывшее из глубин тело Эсси, ее белокурые волосы с запутавшимися в них водорослями и широко раскрытые от смертельного ужаса голубые глаза? Именно такой Одри представлялась во снах сестренка.

Бедная Эсси!

Коснувшись лица, Одри поняла, что по щекам бегут соленые слезы, а ведь она последний раз оплакивала Эстер еще ребенком, десять лет назад, когда узнала, что любимой сестры больше нет.

А может быть, внезапно подумала Одри, для этого я и пришла сюда? Чтобы поплакать. Почувствовав какое-то странное облегчение, она вновь опустилась на колени и погрузила лицо в ладони. Эсси… И вдруг разрыдалась — отчаянно, неудержимо. Словно все невыплаканные за десять лет слезы ждали подходящего момента, чтобы пролиться на этом пустынном пляже.

Одри плакала по сестре, которая оказалась слишком доверчивой. Если бы только у нее хватило ума не связываться с одним из братьев Олтман, падких на слабый пол. Эти парни напропалую волочились за любой мало-мальски симпатичной женщиной, остановившейся в их гостинице. Но погибла лишь одна.

Одри плакала и по себе, страдая от одиночества и неизбывного чувства вины. Если бы только она подала голос в тот момент, когда, проснувшись, увидела дочерна загоревшую мужскую руку, помогающую Эстер перелезть через подоконник. Надо было бы крикнуть: опомнись, сестренка! И ничего не случилось бы…

Девушка еще сильнее прижала к лицу ладони, стараясь прогнать запечатлевшуюся в памяти картину: светлые волосы, развеваемые ветром, мужская рука. На тыльной стороне запястья татуировка. Когда лунный свет упал на нее, перед глазами Одри мелькнуло изображение буревестника с распростертыми крыльями и жутковатым клювом. Вот уж действительно грозный предвестник несчастья. Только у трех человек была такая татуировка — у Фредерика, Юджина и Джона Олтманов.

И все десять лет эта птица омрачала сны Одри, превращая их в кошмары. Сильная, хищная, призрачно серая, издающая тревожные крики, она выжидающе парила в воздухе, чтобы потом стремительно броситься на свою жертву. Ах, Эсси, Эсси… Если бы только обе мы были чуть постарше, чуть поумнее…

Поток слез наконец стал иссякать. Одри уткнулась лбом в колени, не беспокоясь о том, что мокрый песок налипнет на волосы. Ну вот и выплакалась… Она чувствовала себя опустошенной и обмякшей, как выброшенная на берег медуза. Ничего удивительного — ведь столь долго таившаяся в душе боль наконец- то нашла выход.

Погруженная в себя и свои переживания, она не услышала приближающихся шагов. Прикосновение прохладной руки к плечу заставило ее вздрогнуть и вскинуть голову.

Какой-то мужчина заботливо склонился над ней — так он мог бы нагнуться к раненой птице. Легкий аромат лосьона, исходивший от незнакомца, смешивался с терпкими запахами соленой воды и водорослей. Мужчина сдержанно улыбнулся и тихо заговорил:

— Древняя индейская легенда гласит, что океан создан из человеческих слез. И люди непрестанно пополняют его.

Прищурившись, Одри уставилась на него, будто загипнотизированная легким прикосновением и неожиданными словами незнакомца. Голос у него был низким и спокойным, но в нем почти не чувствовалось сострадания. Видимо, женские слезы были для него привычны.

— Но я в это не верю, — продолжил он, заботливо убирая со лба Одри прядку волос. — Ни одно сердце не должно страдать долго.

Одри молчала, не в силах проронить ни слова. Она невольно отметила, что у незнакомца неправдоподобно зеленые глаза, опушенные такими длинными ресницами, каких ей никогда не приходилось видеть у мужчин. Закатанные почти до локтей рукава белой рубашки обнажали руки, покрытые характерным для всех жителей побережья загаром, который, казалось, въелся в кожу. Крепкие, красивой формы кисти…

Ее взгляд остановился на запястье. Одри знала, что ей предстоит увидеть. Она знала это, едва услышала первые звуки мягкого гипнотического голоса. Ей даже стало казаться, что она знает этого человека…

Вот оно, воплощение ужаса, вот она, каинова печать — распростертые крылья и хищный клюв вытатуированного предвестника бури.