Раз один горец, по имени Гассан, должен был пойти по делам в соседнее селение. Дело было ранней весной, и пройти было не так просто. Большие снега завалили все тропы, и осталась только одна узкая скользкая тропа. Она висела над пропастью, в которую страшно было смотреть. Там, внизу, чуть гудела река. Её даже не было видно с тропы. Кроме этой отвесной, узкой, прилепившейся на карнизе тропы, пути не было. И надо было по ней идти быстро, чтобы вьюга не застала на ней человека. Всаднику на такой тропе и то надо пешком идти и вести лошадь в поводу. Разойтись на ней двоим можно только очень осторожно.
Уже долго скользил по этой тропе Гассан. Тропа то спускалась чуть ниже, то снова забиралась на гору. Но Гассан был старый горец, и его не пугали скользкие уступы, такие маленькие, что он не раз задумывался, куда поставить вернее ногу, чтобы не сорваться.
И вдруг на повороте он увидел, что кто-то идёт по тропе ему навстречу. «Кто бы это мог быть?» - подумал он и стал перебирать всех знакомых из соседнего селения, у которых могли быть дела в его родном ауле.
Тот, кто шёл ему навстречу, был одет в какую-то рыжеватую бурку, и такой бурки он тоже не мог припомнить. Такой бурки у его знакомых не было. И человек этот был или старый, или больной, потому что ворчал и пыхтел очень громко.
Когда он подошёл совсем близко к Гассану, горец увидел, что перед ним не человек, а медведь, который стал на задние лапы и остановился, недовольно ворча на Гассана.
Он остановился очень близко и смотрел на Гассана маленькими жёлтыми глазками. Зима уже кончалась, и, по-видимому, какое-то важное дело заставило его выбраться из берлоги. Может, в неё упали камни и выгнали его из берлоги, может, он страдал бессонницей и рано проснулся от зимней спячки.
Одним словом, как ни думай, но медведь всё приближался к Гассану. То он махал лапой, как бы требуя освободить себе дорогу, то останавливался и вздыхал.
Гассан сказал ему сначала очень мирно, по-приятельски:
- Хочешь не хочешь, у меня дело поважнее, чем у тебя, короткоухий. Потеснись немного, и мы разойдёмся с миром.
Но медведь на это предложение стал махать лапами и так ворчать, что серый пар пошёл из его раскрытого рта. Он точно хотел сказать, что у него тоже важное дело и что он торопится не меньше Гассана.
Так они стояли уже совсем друг против друга, и свернуть с тропы им было некуда: наверху отвес, внизу пропасть. Но так стоять долго было бессмысленно, и Гассан стал сердиться:
- Что ты, дурак, не понимаешь, что нам вдвоём рядом не пройти? Прижмись к скале, и я пройду мирно. Мне же и прижаться некуда - смотри, я на голом льду стою.
Медведь, расставив для крепости лапы, только мотал головой и смотрел на Гассана злыми глазами.
Тогда Гассан, завернув руку в бурку, смело шагнул вперёд и тронул медведя за плечо. Медведь цапнул его за руку, и Гассан испугался, что медведь сбросит его в пропасть. Он схватил его обеими руками и хотел как-нибудь проскользнуть мимо него, но теснота была такая на тропе, что они невольно начали бороться, как настоящие борцы. Гассан стоял твёрже на скале и почти отодвинул медведя к краю пропасти, но тут медведь сделал ему подножку, и они чуть не свалились. Гассан рассердился окончательно. Он закричал:
- Ах ты, подлый зверь, ты моей смерти желаешь! Ты добром не можешь обойтись. Так вот тебе…
И он ударил его по мохнатой и холодной морде. Медведь заревел и укусил его в руку. И тут они всё забыли и дрались, как два медведя, как вдруг край тропы обломился - это был ледяной карнизик,- и они полетели оба вниз.
Гассан очнулся первый. Всё тело его ныло. Сквозь черкеску проступала кровь из раненой руки. Голова кружилась. Гассан огляделся. Он сидел в сугробе на небольшом выступе, ниже тропы метров на десять. Выступ был небольшой и с одной стороны имел скат к реке. На этом скате сидел медведь и, охая, брал в лапы большие комья снега и прикладывал их к голове. Когда снег таял, он тёк по его морде, и Гассану показалось, что медведь плачет в три ручья. Ему стало жалко медведя, и он начал ему выговаривать:
- Вот видишь, мохнатый дурень, куда привела тебя твоя глупость! Вот теперь оба мы сидим израненные, и когда доберёмся до дома - не знаем.
Медведь начал подниматься, но он так ушиб зад, попав на камень, торчавший из снега, что опять, тяжело кряхтя, сел в сугроб и начал растирать себе зад.
Несколько часов карабкался Гассан на тропу и, когда он уже стоял на тропе, взглянул на медведя.
Медведь тихо сползал, осторожно щупая снег, к реке по скату, и он был уже так смешон, что Гассан отошёл сердцем и хохотал над ним добрые десять минут. Потом он пришёл в селение и пошёл к фельдшеру. Рука у него долго болела, и он до старости владел ею неуверенно. Медведь вырвал ему кусок мяса.
С тех пор Гассан остерегался без оружия ходить ранней весной по этой тропе. Он очень хотел узнать, по какому делу спешил неуклюжий этот медведь, но этого никто ему не мог сказать, и никто, кого он ни спрашивал, не мог ему на это ответить.