Храм Саламандры

XVIII

Витри и Шемма, как и остальные зрители праздника, не сводили глаз с вышедшей из-под земли Мороб, излучавшей оранжевое сияние, и с высокого сурового старика рядом с ней, на голове которого краснел обруч с саламандрой.

Лоанцы догадались, что это и есть тот самый магистр ордена Саламандры, к которому их послал Равенор. Богиня, воспламенив капли собственной крови, выманила из курильниц дымных диковинных тварей, подлетевших по ее зову к жертвеннику и закружившихся над ним. И тут вдруг лоанцы почувствовали, что в храме что-то изменилось. Сияние вокруг богини исчезло, на ее лице появилось растерянное выражение.

Дикие, злобные вопли со стороны входа в храм заставили их позабыть о происходящем на сцене. В первое мгновение лоанцы подумали, что странные звуки являются частью ритуала, но, когда уттаки показались в проеме центрального зала, рубя секирами направо и налево, стало ясно, что это не представление, а подлинное нападение.

Пока Витри оглядывался в поисках пути к бегству, Шемма проявил способности, необычайные для его неизворотливых мозгов. Он нагнулся к основанию панели сцены и рванул деревянную обивку ее боковины. Нижние концы дощечек, служивших не опорой, а прикрытием пространства под сценой, не выдержали мощного рывка табунщика. Они оторвались от боковины и разошлись, образуя щель, как в заборе.

– Сюда, Витри! – прохрипел Шемма и с ловкостью ящерицы протиснулся в щель, на первый взгляд несоизмеримую с его внушительной комплекцией. Витри, отложив удивление талантами Шеммы до лучших времен, полез вслед за табунщиком.

Доски сошлись за его спиной, и лоанцы оказались в полной темноте.

Пахло пылью, поднятой во время поспешного проползания в щель.

Свербило в носу, и хотелось чихать, но Витри сдерживался, хотя и понимал, что вряд ли его слышно сквозь шум и крики, наполняющие зал. Шемма пыхтел впереди, пробираясь на четвереньках подальше от дыры. Витри пополз за ним вслепую, пока не уткнулся лбом в широкий зад своего товарища.

– Постой, куда прешь! – громким шепотом откликнулся Шемма. – Надо узнать, куда мы ползем.

Витри сел на пол, стукнувшись затылком о помост сцены. Шемма тем временем достал купленный утром светлячок Саламандры, и окружающее пространство осветилось тусклым оранжевым светом.

– Ишь ты, светит! – обрадовался Шемма. – Гляди давай, где тут выход.

Лоанцы осмотрелись. Они доползли до широкой части сцены. Здесь было пусто, пыльно, невдалеке виднелось что-то вроде квадратной колонны – обивка люка подъемной площадки, ведущего в комнату под алтарем. Лоанцы проползли вокруг колонны и, не обнаружив никаких отверстий, оказались на прежнем месте.

– Отсюда нет выхода, – сказал догадливый табунщик. – Значит, сидеть нам здесь, пока все не кончится. Я тебе так скажу, Витри, лучше уж здесь быть, чем там. – Он показал глазами наверх, откуда доносились вопли и стоны. В этот миг высоко вверху раздался оглушительный грохот, и наступила тишина.

Лоанцы, забыв дышать, прижались к полу. Через несколько мгновений шум и крики возобновились.

– Я думал, храм рухнул, – поднял голову Шемма. Его щека была перемазана пылью. – Ну и праздничек…

Некоторое время лоанцы лежали, прислушиваясь к шуму побоища. На покрытии сцены, служившем им потолком, появились мокрые пятна, с которых капала густая темная жидкость. Шемма и Витри понимающе переглянулись и, не сговариваясь, придвинулись поближе друг к другу. Когда наверху все стихло, они поползли назад к дыре, кое-как нащупали ее и выглянули наружу. В храме были только трупы, валяющиеся на полу и на сцене.

– Еще светло, – сказал Витри. – Будем ждать темноты.

Шемма согласно кивнул, и они вернулись на прежнее место, но вскоре табунщик завздыхал и беспокойно завозился.

– Витри! – зашептал он. – А ведь мы с утра не ели!

– Вспомнил, – недовольно отозвался Витри, не страдавший аппетитом после пережитого.

– А что тут забывать-то! – удивился Шемма. – Яичница с ветчиной, масло, сыр… вот что, Витри… хорошо у нас в селе, но сыр делать не умеют. Я это понял сегодня утром.

Витри промолчал.

– Наверное, стемнело уже, – продолжил табунщик. – Пора нам выбираться отсюда, а то здесь недолго и с голоду сдохнуть.

– Мы подождем, пока все уснут, – сказал Витри не допускающим возражений тоном.

Шемма даже подскочил от возмущения, стукнувшись головой о помост.

– Раз все уснули, значит, они все съели, парень! Мы тогда и куска хлеба для себя не сыщем! – повысил он голос. – Ты как хочешь, Витри, а я должен вовремя позаботиться о еде.

– Я никуда не пойду, – твердо сказал Витри.

– Ладно, – согласился Шемма. – Я пойду один. На разведку. Да ты не бойся, не все я съем. Что-нибудь и тебе принесу. – Он пополз к щели, освещая путь светлячком Саламандры.

Витри давно уже знал, в каких случаях с Шеммой бесполезно спорить.

Он молча проводил табунщика взглядом, наблюдая, как тот силится пролезть в узкую щель. Наконец Шемма выбил ногой еще одну дощечку и выбрался наружу, а Витри улегся на пол и вскоре задремал. Трудно сказать, сколько он пролежал под полом в одиночестве, когда приближающиеся шаги заставили его насторожиться.

Послав Скампаде прощальную усмешку, Каморра остался в кабинете, чтобы обдумать предстоящие дела. Пока все складывалось удачно – Кеменер принес Синий камень, да и сведения Скампады о Красном камне не казались безнадежными.

Еще один камень – и вся магическая сила, до сих пор распыленная по острову, будет собрана на Белом алтаре.

Маг поймал себя на том, что позволил себе размечтаться, еще не имея Красного камня. Нужно было непременно получить этот камень до решающей битвы, чтобы лишить противников магического оружия. По сведениям Кеменера, начинать битву следовало не позже чем через месяц-полтора, а камни еще требовалось доставить на Белый алтарь.

Несложный расчет показывал, что за Красным камнем нужно отправляться немедленно. Каморра послал за Кеменером, но после долгих поисков выяснилось, что шпион чуть свет выехал выполнять новое поручение. К огромной досаде мага, Кеменер не носил белого диска, через который можно было Е бы внушить ему мысль о возвращении в замок. Каморра не раз предлагал шпиону диск, указывая на связанные с его обладанием выгоды, но тот неизменно отказывался.

Кеменер полагался только на себя и свою незаметность, не без оснований опасаясь, что белый диск существенно ее снизит. Хотя он прилежно служил Каморре и без диска, его упрямство в очередной раз взбесило мага.

Припомнив своих помощников, живших в замке, Каморра не остановился ни на ком. Трусы и глупцы, не стоящие доверия… хотя верность посыльного можно обеспечить, сделав ему магическое внушение. Но как проверить, что камень там, где указал Скампада, не тратя времени на поиски и ожидание?

При условии, что местонахождение Красного камня известно, заклинание, примененное на алтаре с родственной энергией, могло бы создать путеводную нить между ним и человеком, с любого места показывающую направление на камень. В этом случае на роль посыльного подошел бы человек недалекий, драчливый и честолюбивый, легко поддающийся внушению. Тут Каморра вспомнил о Боварране.

Боварран родился от уттака и пленной крестьянки, заблудившейся в лесу. Он был по-уттакски широк и коренаст, но выше ростом и сильнее, к тому же не так глуп и дик, как чистокровные уттаки. Эти выдающиеся среди соплеменников качества заставляли его желать власти, но место вождя было занято свирепым и коварным Уссухаком, перед которым трепетало все племя. Боварран был достаточно хитер, чтобы понимать, что только Каморра может помочь ему в его притязаниях, поэтому проник в окружение мага и всячески старался выслужиться перед ним.

Каморра насквозь видел честолюбивого полууттака, но не торопился приближать его. Возможно, подумал маг, наступило время и для Боваррана.

План был намечен, посланец выбран, не хватало только алтаря. Еще во время разговора с Кеменером Каморра предполагал, что без алтаря не обойтись, но без которого? До Белого – десять дней пути на хорошем коне, столько же и обратно, а каждый день на счету. А Оранжевый… Берсерен, глупец, и не подумал защитить его. Для захвата алтаря будет достаточно уттаков, уцелевших после взятия Бетлинка, и нет нужды тратить время на вызов основных войск с верховьев Иммы. Три дня – и Боварран отправится на Керн.

Маг сосредоточился на своем диске и вызвал уттакских вождей.

– Есть добыча, – заявил он вождям, когда те пришли на вызов. – Ваши храбрецы засиделись без хорошей драки.

Вожди одобрительно закивали. Жить лагерем в окрестностях Бетлинка становилось голодновато.

– Выступаем завтра, – приказал им маг. – Рано утром снимайтесь со стоянки, подходите к замку и ждите меня.

Вожди ушли. Каморра приказал помощникам обеспечить охрану замка до своего возвращения, а затем вызвал Боваррана.

– У тебя появилась возможность заслужить мое одобрение, – сообщил он полууттаку.

– Все, что прикажете, хозяин, – вытянулся от усердия дикарь.

– Если ты выполнишь поручение, получишь белый диск. Твои соплеменники будут уважать тебя как вождя.

Боварран энергично закивал. Этот будет верен, подумал Каморра.

Незачем тратить силу на магическое внушение.

– Собирайся, – сказал он Боваррану. – И возьми любого коня, кроме моего конечно. Скажешь, что я приказал.

На следующее утро помощник доложил ему, что уттаки собрались перед замком. Каморра спустился во двор, где держали вороного, вскочил в седло и выехал из ворот замка. Уттаки отправились за ним.

Три дня спустя уттакское войско достигло окрестностей Оранжевого алтаря. Каморра выслал помощников на разведку, и те вернулись с сообщением, что сегодня там праздник великой Саламандры.

– Тем лучше, – заметил Каморра, для которого не существовало святынь. – Нападем ближе к вечеру, когда люди в храме устанут.

Маг расставил дикарей для нападения и приказал ждать сигнала, подкрепив приказ изрядной долей магического внушения. Принимать пищу он запретил, зная, что сытые уттаки ленивы в бою. Единственными, кто мог оказать сопротивление, были черные жрецы храма, умевшие вызывать молнии, которых панически боялись уттаки, поэтому Каморра потребовал в первую очередь уничтожить черных жрецов, чтобы те не обратили нападающих в бегство.

С начала весны он несколько раз пробовал перекрыть энергию Оранжевого алтаря собственными силами, без помощи камней Трех Братьев, но каждый раз безуспешно – кто-то из черных жрецов был сильнее его и с легкостью снимал заклинание. Несмотря на это, маг решил применить заклинание в начале атаки.

Все были в храме, на ритуале, поэтому дикарям удалось напасть внезапно. Когда первый отряд достиг дверей храма, маг напрягся и наложил заклинание на алтарь. Нападение было коротким и сокрушительным, храм был захвачен почти без потерь. Жители деревни пытались защищаться, но скоро были обращены в бегство. Голодные уттаки кинулись в кладовые храма и сельские погреба, тащили вещи, живность, женщин, хватая и опустошая все подряд.

Mar с помощниками въехал в раскрытые ворота ограды храма. На вымощенной камнем площади валялись тела убитых, со стороны жилых помещений доносились крики ссорящихся из-за добычи уттаков, визг и рыдания женщин.

Каморра приказал выгнать уттаков из дома оранжевых жрецов, где намеревался поселиться сам, и спешился у его дверей.

Когда наступил вечер, уттаки, наевшись и нахватавшись награбленного, повалились спать где попало. Каморра глядел на площадь в окно второго этажа. дома оранжевых жрецов. Заклинание для Красного камня требовало усилий и полной тишины, поэтому маг дожидался, пока уттаки не угомонятся. В юности он жил в одной из комнат этого дома и обучался магическому искусству сначала у Освена, а затем и у самого Шантора, отдававшего должное способностям сына босханского оружейника.

Если бы не трупы на каменной мостовой и не разбитая крыша главного купола, вид из окна был бы точно таким же, как и тридцать лет назад… или уже сорок? Каморра вспомнил тот день, когда его отлучили от ордена Саламандры.

Тогда он использовал магию, чтобы помочь ограбить богатый дом в Келанге, а Шантор каким-то образом узнал об этом и вызвал его на алтарь. Он не посмел не явиться к магистру, хотя уже не был мальчишкой, и не посмел сказать не правду.

Каморра презрительно скривился, припоминая общее собрание и слова отлучения, произнесенные Шантором. Сейчас он – полный хозяин алтаря, а все жрецы либо убиты, либо ушли через подземные ходы храма. Когда совсем стемнело, маг отошел от окна и повернулся к Боваррану, которого не отпускал от себя с начала нападения. Полууттак, кротко перенесший неучастие в налете и последующем разграблении, преданно глядел на мага в ожидании приказа.

– Идем, – сказал ему Каморра, выходя из комнаты. Боварран как тень последовал за ним.

После уличной темени в храме оказалось неожиданно светло. Обрывки светящихся гирлянд под куполом зала напоминали о празднике, трупы на полу – об его трагическом завершении. Каморра подавил невольно возникшее волнение при виде полузабытого, а когда-то знакомого до мелочей внутреннего оформления храма, статуи Мороб, легко и грозно возвышающейся над залом. Он поднялся по ступеням к разбитому жертвеннику и узнал человека в черной накидке, лежащего рядом. Шантор…

«Так кто же из нас прав, старик? – думал Каморра, глядя в лицо лежащему. – Ты учил меня, как я должен жить, каким я должен быть. Откуда тебе было это знать, кто дал тебе такое право? А теперь… где ты и где я? Ты лежишь мертвый у моих ног и больше никогда ничего не скажешь. Я победил тебя, поэтому прав я, а не ты. Жизнь еще не раз докажет это, потому что я буду побеждать еще и еще. Скоро вся Келада узнает мою правду».

Маг поднял голову, чтобы больше не замечать тела, и вспомнил, зачем он здесь. Он вынул обрывки карты Келады, взятые в Бетлинке, и отыскал среди них северную часть, ту, где изображен остров Керн.

– Пока я буду занят, молчи, – предупредил он Боваррана, и без того не дышавшего от почтения к своему покровителю. Держа перед собой карту, Каморра сосредоточился на оранжевом шаре, находившемся точно под ним, затем перевел взгляд на карту, на северную часть острова Керн, где был нарисован вулкан.

Отключив посторонние мысли, маг остановил внимание на южном подножии вулкана и закрыл глаза. Сначала была темнота, затем в сознании мага проступило видение – скалы, а в них котловина с отвесными стенами. В стенах виднелись отверстия многочисленных пещер, посреди котловины стоял грубо сработанный, выщербленный временем одноглазый идол. Во лбу идола сиял Красный камень.

Каморра открыл глаза и глубоко вздохнул, расслабляясь. Скампада не подвел – камень действительно был в указанном месте. И здесь удача сопутствовала планам мага. Теперь оставалась еще одна, требующая большого расхода сил задача – установить магическую связь между посланцем и Красным камнем.

Каморра собрался с силами, восстанавливая в памяти слова редкого и сложного заклинания, а затем жестом указал Боваррану место.

– Встань здесь и слушай внимательно, – сказал он полууттаку. – Завтра до восхода солнца ты отправишься в путь. Если ты попадешься мне на глаза, когда я проснусь, пеняй на себя.

Полууттак во все глаза смотрел на мага.

– Твой путь будет лежать на север, на остров Керн, – продолжил тот. – Ты пойдешь мимо Бетлинка, потом вниз по Руне. Коня оставишь в Бетлинке – вдоль реки нельзя проехать верхом. На северном берегу живет племя уттаков, там ты достанешь лодку. А чтобы договориться с ними, возьми вот это. – Каморра вынул из-за пазухи белый диск на цепочке.

Взгляд дикаря вспыхнул алчностью при виде вожделенного сокровища.

Полууттак схватил диск и поспешно надел себе на шею.

– Когда вернешься, можешь попросить себе добавочную награду, – снисходительно сказал маг. – И помни – чем быстрее ты вернешься, тем больше будет награда.

– С чем вернусь, хозяин? – спросил Боварран.

– У подножия огнедышащей горы ты найдешь идола. Вместо глаза у него красный драгоценный камень. Мне нужен этот камень целым и невредимым. Если ты утаишь его или разобьешь – ты от меня и на дне океана не скроешься.

– Я буду очень стараться, хозяин.

– Постарайся. А сейчас я наложу на тебя заклинание, и ты будешь чувствовать, где находится камень. Это поможет тебе отыскать его. Закрой глаза и не шевелись.

Каморра дал кусок карты в руки Боваррану, чтобы лучше видеть местоположение камня во время заклинания. Как и в предыдущий раз, маг сосредоточил внимание на шаре, затем на клочке карты, закрыл глаза и дождался появления видения. Вскоре он четко различил камень во лбу идола и начал произносить первые строки заклинания:

– Пусть тот, кто меня слышит, слышит только меня. Пусть тот, кто меня слышит, видит только то, что я вижу… – Маг выговаривал заклинание четко и громко, не пропуская ни слова. Перечислив все условия связи и все ее свойства, он наконец договорил последние строки:

– …Пусть протянется связь между тем, кто меня слышит, и тем, что я вижу. Пусть будет так!

Маг ощутил, как энергия алтаря полыхнула на мгновение и опала.

Заклинание сработало. Боварран стоял неподвижно, не смея открыть глаза.

– Посмотри на меня, – потребовал Каморра. – Что ты чувствуешь?

– Не знаю, – пробормотал полууттак. Каморра раздраженно поморщился.

– Покажи мне, где находится то, что ты должен найти. Быстро!

Боварран вздрогнул и после некоторой заминки показал:

– Там?!

Палец полуутака действительно указывал на север. Вдруг поблизости раздался посторонний звук, произведенный каким-то живым существом.

– Что это?! – встревоженно спросил Каморра.

– Крыса?

– Крысы не чихают. – Маг оглядывался по сторонам, больше всего опасаясь, что кто-то из черных жрецов подслушал его. – Ну, сейчас я ему устрою…

Но шум произвел не жрец, а всего-навсего Витри, прятавшийся под полом рядом с местом, где стояли Боварран и Каморра, и поневоле слышавший все, что маг говорил своему спутнику. Смысл разговора остался непонятен лоанцу, не знавшему ни о каких камнях. Кто и с кем разговаривал, тоже было неясно.

Единственное, что понял Витри, – один человек посылал другого за каким-то камнем.

Первые слова заклинания – «тот, кто меня слышит», – произнесенные таким сильным магом, как Каморра, подействовали на Витри точно так же, как на Боваррана. Лоанец потерял контроль над собой, полностью подчинившись воле мага, ему показалось, что он задремал на мгновение, но тут же проснулся. Когда полууттак отвечал на вопрос Каморры, Витри поймал себя на том, что знает, в какую сторону тот показывает. В этот миг у него запершило в носу от пыли. Он не до конца сдержал мгновенное чихание и замер от ужаса, но было уже поздно.

Каморра не стал искать, где прячется тот, кто мог оказаться свидетелем тайного поручения. Тот слышал мага из своего убежища, и этого было достаточно.

– Убирайся отсюда, – приказал Боваррану маг. – А утром отправляйся в путь.

Полууттак закивал и помчался прочь из храма. Удостоверившись, что посланец ушел, Каморра подключился к силе шара и заговорил:

– Пусть тот, кто меня слышит, навеки забудет все, что слышал.

Пусть сила алтаря выжжет ему рассудок! Пусть он станет идиотом до конца дней своих! Да будет так!

Магическое излучение полыхнуло, выполняя заклинание. Где-то совсем близко послышался короткий сдавленный стон. Маг постоял немного, прислушиваясь, затем усмехнулся и пошел прочь.

Шемма выбрался из-под сцены и, сдерживая внутреннюю дрожь, невольно возникшую при виде открывшегося перед ним зрелища, пошел к выходу.

Дойдя до полураспахнутой двери, он осторожно выглянул наружу. Хотя солнце ушло за горизонт, вокруг было еще светло. Шемма понял, что поторопился с вылазкой, но не стал возвращаться назад. Нечего было и мечтать подобраться к хозяйственным помещениям алтаря по открытому пространству храмовой площади, зато ворота ограды были совсем рядом. Табунщик опустился на каменную мостовую и осторожно пополз к ним, то и дело прикидываясь одним из убитых. Охраны у ворот не было, поэтому он благополучно выбрался наружу и укрылся в кустарнике у стены.

Дорога из Бетлинка в Келангу шла вдоль ограды храма, спускалась с холма и проходила по западному краю деревни, располагавшейся между дорогой и Ционскими скалами. Храм и деревенские постройки были окружены луговиной, восточный край деревни поднимался вверх по склону, поэтому Шемма хорошо видел, что происходит в деревне и окрестностях. Сражений на деревенских улицах не было, зато на дороге в Келангу виднелись люди – последние из местных жителей, успевших спастись бегством. Уттаки, слишком нерасчетливые, чтобы пускаться за ними в погоню, вовсю громили лавки, шарили в избах и дворах.

Между храмом и деревней не росло ни одного подходящего для укрытия куста, но Шемма, подгоняемый растущим аппетитом, пополз вдоль дороги, замирая при каждом подозрительном звуке. Табунщик видел деревню только мимоходом – вечером, когда они с Витри искали гостиницу, и утром, по пути в храм. Несмотря на это, он с математической точностью запомнил все торговые и питейные заведения, встреченные на пути. Добравшись до околицы, он свернул с дороги прямо на ближайшее такое заведение – трактир на деревенской площади.

Пока табунщик пробирался в деревню, небо на западе потемнело. На востоке из-за Ционских скал показалась широкая круглая луна, светло-оранжевый оттенок которой постепенно сменился желтым, а затем и белым. При свете луны Шемма отыскал заднее крыльцо трактира и прислушался. Впереди, на площади, слышался гнусавый говор уттаков и виднелся свет костра, но в самом трактире было тихо. Чуть подождав, табунщик полез внутрь.

Медленно продвигаясь среди перевернутой мебели, он обыскал полки, стойку, затем пробрался в кухню и пошарил там. Его худшие подозрения оправдались – ничего съестного здесь не осталось. Уттаки, безусловно, были мастерами своего грабительского дела.

Подавив разочарованный вздох, Шемма еще раз с пристрастием обшарил кухню и нашел за плитой полурастоптанную краюху хлеба, отскочившую в угол. Он поднял краюху, вытер о перепачканные землей штаны и поднес было ко рту, но вспомнил о Витри и сунул ее за пазуху, а затем выглянул в окно на площадь. Там два десятка уттаков сломали деревянный забор, развели из досок костер и жарили на нем куски мяса, насаженные на копья.

У Шеммы потекли слюнки. Он вылез из трактира и стал подбираться к уттакам, укрываясь в тени деревенских построек. Когда между табунщиком и дикарями не осталось никаких укрытий, он пополз по площади прямо к костру, используя испытанный прием – то и дело прикидываясь убитым. Оказавшись поближе, Шемма вдруг увидел, что это за мясо.

У костра лежали останки убитого человека. Уттаки отрубали секирами куски мяса, накалывали на копья и обжаривали в костре. Если бы желудок Шеммы не был совершенно пуст, табунщика бы непременно стошнило. Он лежал ни жив ни мертв, боясь шевельнуться.

В это время из глубины деревенской улицы вышли еще несколько уттаков, направляясь к костру. Они увидели неподвижно лежащего Шемму, оказавшегося на их пути, окружили его и загалдели по-уттакски. Шемма не знал уттакского наречия – он, как и все жители острова, говорил на языке прибывших с моря. Но табунщик знал и древний лоанский язык, до сих пор использующийся в его родном селении и имевший общие корни с уттакским. Поэтому, когда один из уттаков ткнул его пикой в обширный зад и произнес слово, обозначающее одновременно «вкусный» и «жирный», Шемма безошибочно понял смысл ведущегося вокруг него разговора. Уттаки, несомненно, считали, что это тело будет вкуснее того, недоеденного, валяющегося у костра.

Шемма заорал громче любого уттака, вскочил и кинулся бежать вверх по улице. Дикари на мгновение обмерли, но тут же опомнились и бросились за ним.

Толпа, окружавшая костер, побросала мясо и присоединилась к погоне.

Табунщик не был хорошим бегуном, но смертельная угроза, казалось, придала ему крылья. Пыхтя и топая, как Буцек, он несся по улице прочь от своих нескладных, коротконогих преследователей. В конце деревни он увидел гостиницу, в которой жил, и пронесся мимо нее в скалы, но разгоряченные погоней уттаки не прекращали преследование. Он бежал напрямик, пока не уткнулся в отвесную скалу.

Погоня приближалась. Шемма с непостижимой ловкостью полез вверх, цепляясь за выступы и неровности. Когда уттаки подбежали к скале, недоумевая, куда же исчезла их жертва, он был уже высоко. Добравшись до верхушки скалы, табунщик перевалился через край и вдруг почувствовал, что скользит куда-то вниз по ровной наклонной поверхности. Скольжение ускорялось, затем скала ушла из-под Шеммы, и он с воплем полетел в пустоту.