Хранитель меча

2

Джессмин неожиданно проснулась среди ночи, будто кто-то толкнул ее. Она долго лежала в темноте, пытаясь понять, что ее разбудило. Что-то случилось. Что-то очень, очень плохое. Послышался топот. Кто-то быстро бежал по коридору. Королева вышла в гостиную, взяла с полки тонкую свечку и зажгла ее от низкого пламени камина. Она уже надела свое красное парчовое платье, когда в дверь заколотили.

— Что случилось, Нед? — спросила королева у слуги, стоящего на пороге ее комнаты.

— Король… миледи… ему плохо…

Он не успел отойти, и Джессмин едва не сбила его с ног, выбегая из комнаты. Испуганная молодая женщина бросилась по коридору к спальне короля.

— Доктор уже там, ваше величество, — крикнул слуга, топая позади нее.

У входа в спальню стояла небольшая группа людей. Среди них был Гиркан, дворцовый врач, толстый лысый человечек. Он стоял рядом с молодым эрлом из Нижнего Вейлса. Мартен Пелсон сжимал одну руку другой, его лицо было искажено от боли. Джессмин увидела, что рукав его домашнего халата обгорел и обожженная кожа под ним вздулась и покраснела.

— Что еще вы натворили? — крикнула королева.

Мартен посмотрел на свою руку.

— Король в бреду, миледи. Он не узнал меня, когда я…

Внезапно земля содрогнулась, и в спальне что-то с грохотом упало.

Джессмин рванула дверную ручку.

— Миледи, нет! — Гиркан попытался остановить ее. — Это мокрая лихорадка, вы можете заразиться!

Королева отбросила его руку:

— Трусы!

Она повернулась к дворецкому:

— Темрик, откройте дверь! Немедленно!

Тот послушался, повертел ключом в замке, и дверь распахнулась.

Комната была наполнена густым серым дымом. Полог над кроватью горел.

Мартен, перепрыгнув через упавший комод, подбежал к ней, сорвал горящую ткань и затоптал пламя ногами. Королева, широко раскрыв глаза, смотрела на мужа.

Гэйлон лежал в сбившихся одеялах, лицо его пылало и блестело от пота, мокрые волосы прилипли к черепу. Джессмин ощутила легкий, но острый запах, который всегда сопровождает эту болезнь. Подушки, простыни — все было влажным. Камень на руке короля мерцал и вспыхивал, по комнате гулял холодный ветер.

Новый порыв ветра едва не сорвал драпировки со стен. Слуги испуганно выскочили в коридор. Джессмин склонилась над кроватью, приблизив свое лицо к лицу короля.

— Супруг мой, — она зашептала прямо в его ухо, — возлюбленный мой, смири эти силы, дай нам помочь тебе.

Молодая женщина гладила его волосы, чувствуя невыносимый жар, исходящий от тела. Камень вспыхнул, и земля вновь качнулась под ногами.

— Гэйлон! Прошу тебя!

Король застонал и стиснул кулаки — голубое сияние медленно гасло.

Они были так близки сейчас, так связаны любовью, что она физически

ощущала его боль, чувствовала, как болезнь сжигает его изнутри.

— Принесите свежее белье. Быстро! — приказала королева.

— И снега, — добавил Гиркан.

— Нет! — Джессмин резко оборвала его, и слуги остановились в дверях, смущенные и испуганные.

— Но, ваше величество, поверьте мне, — в голосе врача звучала самоуверенность, — лучшее средство при этой болезни — обложить больного снегом, чтобы снять жар.

— И скольких вы вылечили от мокрой лихорадки таким способом?

— Ни одного, — слегка покраснел толстяк.

— Тогда мы попробуем другое средство, — отрезала королева, отказываясь принимать такой ненадежный прогноз.

Она повернулась к слугам:

— Принесите простыни и нагретые кирпичи. Оставьте их у дверей, не входите в комнату — мы не можем рисковать распространением болезни. И быстрее, быстрее! Мартен, вы остаетесь? Нам может понадобиться ваша помощь.

Юный эрл кивнул, его взгляд не отрывался от короля. Гэйлон лежал совершенно неподвижно.

— Есть еще один способ, — пробормотал Гиркан, стоя у изножья кровати, — в Ксенаре сейчас все болезни лечат кровопусканием.

— Кровопусканием? — Джессмин держала левую руку Гэйлона. Такую горячую.

— Да, они вскрывают больному вены и дают стечь испорченной крови.

— Просто великолепно, — голос королевы сорвался от негодования, — а как они отличают испорченную кровь от здоровой? Она другого цвета?

Гиркан открыл рот, но Джессмин не дала произнести ни слова:

— Забудь о своих ножах, лекарь. Принеси сюда все травы и настои, все, что у тебя есть.

— Да, ваше величество, — Гиркан кивнул, — но, прошу вас, покиньте комнату. Мы все в опасности, но вы больше всех, вы слишком хрупки и склонны к болезни.

Джессмин не ответила ему. Мокрая лихорадка. Она прикрыла глаза. Каждый год она уносит десятки жизней. Обычно самых слабых — стариков и детей. Были годы, когда болезнь разрасталась в эпидемию, поражая все страны вдоль побережья Западного моря.

Признаки те же самые. Сначала жар сжигал все тело, принося обильный пот с отвратительным кислым запахом. Потом легкие заполнялись жидкостью и синела кожа. Иногда смерть приходила через неделю или чуть больше, иногда болезнь убивала за несколько дней. «Нет, — в отчаянии думала Джессмин, — после всего, что мы пережили, я не дам смерти отнять его». Но как сделать это? Только Миск или Сезран могли бы спасти короля. Но даже самый быстрый гонец не успеет вовремя добраться до маленького домика в долине и сообщить Миск о болезни Гэйлона. А Сезран, сварливый и злобный старик, появится в Каслкипе, только когда услышит о смерти короля.

Джессмин осторожно положила руку Гэйлона и поправила одеяло на нем. Мартен успел развести огонь в камине, но воздух в комнате оставался холодным. Джессмин подавила внезапный гнев на юного эрла и его беспечных друзей. Они не виноваты в этой болезни.

Принесли белье и нагретые кирпичи. Королева с помощью Мартена поменяла простыни и подушки в постели короля. Затем они завернули кирпичи в ткань и обложили ими тело больного. Сверху его накрыли одеялами, собранными чуть ли не со всего замка. Наконец появился Гиркан в сопровождении слуг, нагруженных склянками с измельченными травами и различными эссенциями. Казалось, аптекарь опустошил все свои запасы. Вскоре комната наполнилась ароматами горящих листьев эвкалипта и камфары.

Джессмин наблюдала за работой врача воспаленными от усталости глазами. Первые лучи зари бросили серые тени на скромное убранство спальни. В этой келье аскета не было кресел, только старый складной стул стоял у камина.

Мартен подвел к нему королеву:

— Присядьте, миледи. Прошу вас.

В голосе молодого человека было столько доброты, что слезы выступили на ее глазах.

Остывшие кирпичи вновь сменили на горячие, промокшие простыни на свежие. Королева оглянулась на звук открываемой двери — Арлин и Керил в ночных рубашках стояли на пороге, побледневшие и встревоженные.

— Не входите! — предостерегающе крикнул Мартен. — Это мокрая лихорадка.

— И что же? — почти вызывающе отреагировал южанин и сделал широкий шаг к кровати.

Мартен подскочил к нему и грубо вытолкал в коридор. Некоторое время были слышны раздраженные спорящие голоса, затем эрл вошел в спальню и захлопнул дверь перед друзьями. Джессмин заметила, как исказилось его лицо, когда ткань рукава задела обожженную руку.

— Мартен.

— Да, миледи?

— Дайте Гиркану осмотреть вашу руку.

— Пустяки, ваше величество.

Королева повторила:

— Дайте осмотреть. Сейчас.

— Да, миледи.

Пока доктор обрабатывал и перевязывал рану юноши, Джессмин прикрыла глаза. С необыкновенной отчетливостью вспомнилась ей ночь, когда юный король вернул себе трон. Тогда Джессмин, беспомощная и близкая к смерти, лежала на этой самой кровати, после того как проглотила яд, приготовленный Люсьеном для Гэйлона. Миск успела спасти ее с помощью отвратительного на вкус противоядия. Но королева навсегда запомнила жажду, сжигавшую ее внутренности, когда простая чашка воды казалась избавлением от всех страданий.

— Гиркан, — королева открыла глаза, — его величество потерял много жидкости. Нужно дать ему воды.

— Он без сознания, миледи, — произнес нерешительно врач, — и может захлебнуться.

— Мы будем осторожны.

— Но, ваше величество, это только усилит потение. Единственный выход — ни капли жидкости, пока больной не перестанет потеть.

— Ерунда, — раздраженно сказала королева, — чем больше он будет потеть, тем больше отравы из него выйдет.

Гиркан задумчиво посмотрел на Гэйлона:

— Может быть, вы и правы, миледи… У меня есть травы, очищающие кровь.

Раз уж мы решили сражаться огнем против огня, позвольте мне напоить короля горячим лечебным чаем, — он бросил взгляд на Джессмин. — Вы согласны?

— Хорошо, — королева почувствовала облегчение. Старик наконец победил свое упрямство и будет лечить так, как нужно больному, а не репутации врача.

Прошли сутки, королю постепенно становилось хуже. Слуги приносили пищу к дверям спальни и забирали ее нетронутой. Королева часами сидела у кровати мужа. Гэйлон часто бредил, и тогда она слышала, как он разговаривает с отцом, с Дэрином, даже с Люсьеном — призраки прошлого преследовали его, отнимали силы.

Поздно ночью вновь ожил Колдовской Камень. Он внезапно вспыхнул, и огонь в камине взорвался, осыпав всех в комнате горячей золой. К ужасу Гиркана и Мартена, королева бросилась к мужу и прикрыла Камень рукой.

— Осторожно! — закричал врач.

Все в Виннамире знали, что прикосновение к Камню любого человека, кроме владельца, несет смерть. Впрочем, для Джессмин Камень не представлял такой опасности. Однажды, много лет назад, она уже надевала кольцо в отчаянной попытке спасти своего супруга. Стиснув его руку, юная королева прижалась к ней лбом.

— Слушай меня, Гэйлон Рейссон, — горько шептала она, — мы сделали все что могли, теперь только ты сможешь помочь себе.

Король судорожно и хрипло вздохнул. Мгновенно Гиркан оказался возле него, откинул одеяло и приложил ухо к груди. Затем медленно выпрямился:

— Легкие начали заполняться.

— Тогда поспешим, — королева встала, — кирпичи уже остыли. Мы… — она пошатнулась, сломленная усталостью.

Подхватив ее под руку. Мартен помог ей добраться до стула.

— Отдохните, ваше величество. Мы справимся сами.

Принесли еще подушки, грудь Гэйлона густо намазали желтой, резко пахнущей мазью, убрали остывшие кирпичи. Король дышал коротко и затрудненно.

Внезапно комната погрузилась в тишину. Эрл присел на груду чистых одеял и провалился в сон. Гиркан сполз по стене рядом с камином, его отекшие, с черными кругами глаза были закрыты. Джессмин встала и подошла к королю. Его кожа посерела, губы и ногти приобрели синий оттенок — король умирал.

Волны холодного морского воздуха внезапно заполнили комнату, и Джессмин почувствовала в нем знакомое напряжение. Оглянувшись, она увидела, что в центре потертого ковра стоит маленький морщинистый человечек в черной одежде. Он улыбнулся королеве, в маленьких темных глазах сверкнули искорки веселья.

— Я торопился на похороны, но, кажется, прибыл слишком рано?

У королевы перехватило дыхание от такой наглости, но потом какая-то отчаянная надежда сменила гнев.

— Вы поможете ему? Пожалуйста. — Она ненавидела свой умоляющий тон.

— А зачем это мне? — Взгляд Сезрана обшаривал стены. — Он должен быть где-то здесь, как вы считаете? Гэйлон не может держать его далеко.

— Вон отсюда! — произнес хриплый прерывающийся голос.

Джессмин обернулась — глаза Гэйлона были открыты. Колдовской Камень на его пальце светился ровным голубым светом. Тотчас в ответ ему запульсировал Камень, висевший на груди Сезрана. В воздухе запахло дымом.

— Прекратите! — закричала королева.

Старый волшебник улыбнулся:

— Смерть ходит рядом, Гэйлон Рейссон. Скажи мне, где Кингслэйер, так будет лучше для всех. Ради Миск, скажи.

Короткий булькающий смех вырвался из груди короля. Он хрипло прошептал:

— Ради Миск я мог бы сделать это… Но ты… никогда не увидишь

Кингслэйер. С моей смертью… меч исчезнет навсегда… Теперь мое проклятие лежит на нем… так же как и твое. И даже ты не сможешь снять его…

Сезран судорожно дернулся, его Камень светился бледным, мертвенно-голубым светом.

Гэйлон прикрыл глаза:

— А теперь убирайся, старик. Я устал.

Просторные одежды маленького волшебника заколыхались в вихре холодного воздуха, на мгновение сильнее стал запах моря, и старик исчез.

Джессмин, упав на кровать, уткнулась лицом в мокрое плечо мужа. Только сейчас она поняла, что лихорадка прошла, и слезы облегчения хлынули из ее глаз.

— Запомни, жена… — еле слышно пробормотал Гэйлон, проваливаясь в тяжелый сон, — я никогда… тебя не оставлю…

Восходящее зимнее солнце окрасило в розовые и золотые цвета мраморные колонны храма. Тепло от десятка жаровен, расставленных по обширному пространству пола, поднималось к купольному потолку. Но лишь малая часть этого тепла достигала Роффо, короля Ксенары, который лежал, распростершись на мозаичных плитках перед алтарем. Тек, верховный жрец Мезона, высоким речитативом исполнял псалмы, повторяя их снова и снова.

Большое круглое тело короля было одето только в тонкую власяницу. Он безуспешно пытался отогнать нечестивые мысли, которые изводили его. Вот уже сорок лет, в день зимнего солнцестояния, он был вынужден участвовать в храмовых ритуалах — обряде очищения, — и каждый год он с ужасом ждал этого дня.

Четыре монаха помогли кряхтящему королю подняться на колени. Предутренний холод пробирал Роффо до самых костей. Жрец, не прерывая монотонного чтения, поднял руку. Роффо склонил голову и позволил Теку смазать его брови и ладони священным елеем.

«Мезон защищает веру, — запел Роффо скрипучим басом, подтягивая сильному тенору Тека. — Мезон охраняет Ксенару и ее короля от неверных».

Никогда ранее эти слова не имели того смысла, который получили в последние годы. Роффо боялся. Гэйлон Рейссон был королем нации неверных. Виннамир уже давно был покинут богами предков. Его жители молились, когда хотели и кому хотели, или не молились вовсе.

И в эту безбожную страну Роффо отправил когда-то свою дочь, юную принцессу, в попытке связать Виннамир и Ксенару кровными узами. Восемь лет назад был заключен этот многообещающий брак, но он не принес ничего, кроме разочарования. Хуже всего было то, что в руках Гэйлона Рейссона было ужасное оружие магов, самое опасное из когда-либо существующих, — Кингслэйер.

Роффо оказался несчастным свидетелем свадьбы своей дочери с наследником Рыжих Королей. Направляясь в Каслкип по приглашению Люсьена Д'Салэнга, собиравшегося жениться на Джессмин, он не предполагал, что найдет в замке хаос, а Люсьена убитым.

Король Ксенары навсегда запомнил неистовый свет в глазах Гэйлона в день, когда тот получил жену и трон одновременно. К ужасу Роффо, недавно пришло достоверное известие о том, что Гэйлон Рейссон готов наконец поднять меч Орима и пойти войной на соседей. Эта мысль была слишком ужасна, чтобы задерживаться на ней.

Престарелый монарх почувствовал, как кто-то тронул его за локоть, и понял, что пришло время завершающей жертвы. Сотрясаемый легкой дрожью, он позволил монахам поднять его на ноги и подвести к алебастровому, с золотыми инкрустациями алтарю. Огромный обоюдоострый меч бога Мезона лежал на алтарной поверхности.

Тек запел литанию, в голосе его звучала страсть:

— Кровью очистимся и смоем прегрешения — и бог примет нас. Оставим сомнения, внемлем воле бога — ибо мы только орудия для целей его.

Кто-то вложил в негнущиеся пальцы Роффо связанную белую голубку. Крохотные глазки птицы блестели в свете свечей, легкий ветерок ерошил белоснежные перья. Пение оборвалось, и тишина опустилась на храм. Король не мог оторвать взгляда от голубя в своих руках.

— Мезон ждет! — тенор верховного жреца сорвался в свист.

Роффо не шелохнулся. С воплем разочарования Тек схватил руки короля в свои, его толстыми пальцами свернул птице шею и, сжав маленькую головку, рванул ее в сторону. Кровь из разорванного горла хлынула на священный клинок. Отвращение переполнило Роффо. Во времена, когда сумасшедший Орим правил Виннамиром, Ксенара тоже была диким государством. Тогда кровь живых младенцев проливалась каждую зиму вот на этот самый алтарь. При этой мысли король вздрогнул и поспешно бросил труп птицы в услужливо подставленную чашу.

Длинный шерстяной плащ ярко-синего цвета лег на плечи Роффо, и он, благодарный, закутался в него окровавленными руками. Сделано! Еще один год прошел во славу бога. Закончились часы унижения и неудобств. Кто-то возложил золотую, инкрустированную бриллиантами корону на его длинные черные кудри. Роффо шел по живому коридору монахов в белых одеяниях, мимо мраморных статуй второстепенных богов, которые украшали внешний двор храма. Тек, наверное, опять в ярости. Каждый год у Роффо не доставало сил принести кровавую жертву, и каждый год жрец был разгневан.

Правда, сейчас это меньше всего беспокоило короля Ксенары. Он хотел только одного: побыстрее вернуться в тепло дворца и разделить великолепный завтрак со своею огромной семьей — бесчисленными женами и отпрысками. Но Тек упорно не оставлял его, следуя за королем и по широким мраморным ступеням храма, и по дороге через сад.

У Роффо ужасно ныли колени и поясница. Раздраженный, старик остановился и взмахом руки приказал отдалиться дворцовой страже.

— В чем дело? — он посмотрел на Тека.

На узком костистом лице жреца не было и следа гнева. Он улыбнулся королю той ясной, спокойной улыбкой, которая всегда казалась тому подозрительной.

— Я хотел бы поговорить о новогодних подарках для вашей дочери

Джессмин, королевы Виннамира.

Король плотнее завернулся в плащ.

— Не сейчас, Тек. Я устал, я голоден, тело мое страдает — совсем как ты и твой бог требуете. Оставь меня в покое.

— Ваше величество, — произнес монах мягко, но настойчиво, — это такое дело, которым нужно заняться немедленно. Великий бог Мезон удостоил меня сновидением.

Роффо прикрыл глаза. Когда бы это ни понадобилось Теку, бог тотчас удостаивал его сновидением, озарением или чем-то еще в этом роде.

Правда, надо признать, что суждения жреца, были они внушены богом или нет, чаще всего оказывались верными. Несмотря на свою глубокую антипатию к монаху, король был вынужден выказывать ему должное уважение. В политической системе Ксенары Тек пользовался почти таким же авторитетом, как и сам Роффо, и вдвоем им удавалось сдерживать мощь семейных торговых кланов. Это был нелегкий, но необходимый союз, который длился вот уже четверть века.

— Сновидение… — проворчал король, внимательно следя за охраной, стоящей вне пределов слышимости.

— Ваше величество, подарки…

— Леди Ярадт подбирает все подарки для наших с нею детей, в том числе и

Джессмин. У меня сорок три сына и дочери по последнему подсчету, жрец.

Неужели ты думаешь, что я…

— Милорд — настоящий мужчина, — перебил жрец, в голосе его прозвучало веселье, — но меня больше занимает доставка подарков, а не их подбор. Я нашел человека, Седвина Д'Лорана, который мог бы доставить их на север со всей возможной срочностью. А заодно, если будет на то воля Мезона, и избавить нас от Гэйлона Рейссона.

Роффо нахмурился:

— Седвин еще мальчик.

— Молод, но ловок. Уже превосходный фехтовальщик, немного легкомыслен, но предан богу и своему королю. И, главное, горит желанием исполнить задачу, за соответствующую плату, разумеется.

— Разумеется, — король подергал себя за ус, — и какую плату ты ему предложил?

— Я сказал, что он сможет жениться на овдовевшей королеве Виннамира.

— И будет править вместе с ней?

— Под вашим мудрым покровительством.

— А если у него не получится?

Все та же ясная улыбка озарила лицо Тека.

— Ах, какое несчастье для Д'Лоранов. Седвин — единственный наследник по мужской линии. Один из ваших многочисленных принцев мог бы жениться на их старшей дочери. Правда, ей всего восемь, но…

— Да, да, — кивнул Роффо.

Торговые корабли Д'Лоранов сыграли бы свою роль в противостоянии монарха и купечества и склонили бы чашу весов, пусть немного, на сторону короля. И духовенства, разумеется. Как бы не обернулось, они только приобретут.

— Хорошо, делай это.

Тек низко поклонился. Полы его обшитой золотом мантии затрепетали на ветру.

— Это уже сделано.

Он отступил на шаг, развернулся и пошел к храму.

Терзаемый голодом, король шел по дворцовому саду под финиковыми

пальмами, мимо олив и цитрусовых деревьев. Утреннее солнце освещало красные черепичные крыши города, лежащего за высокими стенами замка. Смутно слышались крики и смех на запруженных улицах Занкоса, склянки на кораблях, стоящих в гавани. Король уже чувствовал в морозном воздухе ароматы дворцовой кухни, наполненные корицей и гвоздикой.

Как только Роффо показался во внутреннем дворе, к нему бросились слуги

— сняли с него плащ, смыли кровь с рук и сажу с лица, облачили в горностаевую с золотым шитьем мантию — все это, пока король шел к дверям замка. Пронзительные крики детей чуть не оглушили его при входе в трапезную. Примерно дюжина самых маленьких тут же повисла на нем, короля обнимали, теребили, визжали в ухо, всячески требуя его внимания. Любовь и веселье переполнили душу Роффо.

Пока король раздавал малышам объятия и поцелуи, их матери и старшие принцы и принцессы сидели за длинным столом, чинные и величественные, женщины ревниво оценивали, чьему ребенку досталось больше королевской ласки. Так было всегда — постоянное соперничество между ними, постоянная борьба за власть и престиж. Роффо ненавидел эту семейную политику, но он любил своих женщин и был просто без ума от многочисленных детей и внуков.

Наконец гувернанткам удалось водворить детей на их места. Улыбаясь, король снял со своего стула маленькую деревянную лошадку, убрал с тарелки забытую кем-то куклу и занял место во главе стола.

— Мы будем есть? — спросил он и позвонил в маленький серебряный колокольчик. И этот звук прогнал прочь все тревоги короля.

В Ривербенде всегда запрещали детям играть у реки. Здесь, у истоков, воды Великой реки, стиснутые обрывистыми берегами, неслись с огромной скоростью по узкому и глубокому руслу. В небольшой долине чуть ниже по течению, заливаемой водой во время таяния снегов, весной и летом выращивали урожай, а зимой она служила детворе игровой площадкой.

Пятнадцатилетний Дэви стоял позади заведения своей матери, трактира «Веселая Речка», и с тоской наблюдал за группой мальчишек, бегающих по затоптанному снегу. Поделившись на две группы, они построили ледяные крепости и сейчас, вооруженные снежками, вели холодную, но счастливую битву.

Их крики и смех отвлекли Дэви, заставив остановиться с тяжелым деревянным ведром в руках. За всю его короткую жизнь Дэви ни разу не участвовал в веселых играх со своими сверстниками. Жизнь трактирщика тяжела, и мать мальчика, Хэбби, внимательно следила за тем, чтобы он не тратил время на развлечения, настанет день, часто повторяла она с горечью, и «Веселая Речка» будет принадлежать Дэви. И он не раз с благодарностью вспомнит ту, что с детства готовила его к суровости жизни.

Дэви чувствовал что угодно, кроме благодарности, когда он дотащил тяжелое ведро до колодца и поставил его на обледенелые камни. Лично он хотел бы стать лесорубом, а не трактирщиком. Работать в лесу, валить громадные дубы и ели. Это казалось куда более романтичным, опасным и увлекательным. К несчастью, в свои пятнадцать лет Дэви был только среднего роста и слишком хрупок, чтобы совладать с длинной двуручной пилой. Да, все лесорубы должны быть большими и толстыми, как деревья, которые они рубят.

Впрочем, несмотря на хрупкую внешность, мальчик был быстр и силен. Привязав веревку к ведру, он бросил его в колодец. Донесшийся всплеск сообщил, что ведро достигло воды. Десяток лошадей, стоявших в маленькой конюшне позади трактира, были уже напоены, но Дэви предстояло еще протопить духовки в кухне и натаскать в дом дров из поленницы у колодца. На заснеженном поле за городом весело кричали играющие мальчишки.

Вода выплескивалась из ведра, когда Дэви шел к конюшне по скользкой дорожке. Его штаны, промокшие насквозь, заледенели на морозе и почти не гнулись. Это ведро предназначалось Кэти, его собственной маленькой лошадке, которую ему оставил один молодой человек, останавливавшийся у них несколько лет назад. Сейчас она стояла в дальнем углу конюшни, невидимая за остальными лошадьми.

Пучки соломы из подстилок, вымазанные навозом, были разбросаны по всему полу, так что Дэви шел осторожно, стараясь не наступить на них. Конюшню надо будет вычистить, как только он закончит дела в кухне. Эта мысль заставила Дэви вздохнуть. Обрадованная приходом мальчика, Кэти замотала головой, весело зазвенела цепь, которой она была привязана к кольцу в стене.

Дэви протянул ей сморщенную морковку, стянутую на кухне, и отвязал цепь, чтобы дать напиться. Кэти окунула морду в ведро, потом вдруг отпрянула назад и оказалась в проходе. Лошадь одного из постояльцев заржала коротко и раздраженно, когда Кэти рванулась к выходу и, чуть не задев ее, выскочила из дверей конюшни.

— Кэти!

Она не обратила внимания — как всегда — на возглас Дэви, скакала и била в воздухе косматыми задними ногами, ошалев от неожиданной свободы. Раздосадованный, мальчик поспешил за ней во двор, бормоча проклятья — у него совершенно нет времени на эти глупости! Еще столько всего не сделано. Будь здесь его мать, она потребовала бы оставить пони в покое и заниматься делом. Правда, Хэбби сказала бы то же самое, если бы Кэти убежала и вообще не вернулась — одним ртом меньше. Но Дэви любил свою лошадку, даже упрямой и злобной, какой она часто бывала.

— Кэти. Ну, девочка.

Маленькое животное рысью проскочило через двор и остановилось у ограды,

разбрасывая копытом грязный снег и не отрывая взгляда от Дэви. Мальчик

хорошо знал эту игру — Кэти хочет, чтобы он побегал за ней. Но у него было

совершенно другое настроение. Дэви повернулся спиной к пони, но не успел

сделать и шага к конюшне, как сзади послышался знакомый топот и теплый

широкий нос сильно ударил его между лопаток. Дэви резко развернулся и

бросился в отчаянной попытке схватить недоуздок. Кобыла отпрянула,

оттолкнулась всеми четырьмя ногами и остановилась на безопасном

расстоянии.

Может, еще одной морковкой удастся ее соблазнить? Вытянув вперед руку с угощением, Дэви медленно пошел к пони. Капризная лошадка, повернувшись, взмахнула задними ногами перед самым его носом и, перескочив через низкую ограду, помчалась к заросшим лесом холмам. Дэви, обиженный и огорченный, смотрел ей вслед.

Говорят, в суровые зимние дни с окрестных гор спускаются горные львы, гонимые плохой погодой, и бродят у города. А Кэти, несмотря на всю свою игривость, была уже в годах и не так уж быстро бегала. Что-нибудь ужасное могло случиться с ней там, среди заснеженных деревьев. Бросив взгляд назад, на трактир, Дэви сжал зубы и зашагал за лошадью.