Хранительница

Глава 9

Незаметно пролетел месяц. Ольрийская зима, вьюжная и снежная, но, к счастью, короткая, подходила к концу. Холодные ветры из Великой степи все еще приносили с собой тяжелые снежные тучи, но ветры с южного моря уже на равных вступали с ними в борьбу, и все чаще улицы Олгена заметало мокрым и липким весенним снегом.

Страсти в Закорючке хоть и не улеглись, но все же несколько поутихли. У соседей появились другие темы для сплетен, не только жизнь Пилы или Лики. Хотя доброжелательности, конечно, не прибавилось. Первое время Лика находилась в расстроенных чувствах, сильно переживала, разрываясь между надеждой, что все утрясется, и отчаянием оттого, что прежних отношений уже не вернуть, пока одна коротенькая встреча на рынке не заставила ее взглянуть правде в глаза.

Она встретила всего лишь Нету, кроткую, застенчивую и безответную Нету, которая шла ей навстречу по молочному ряду. Они давно не виделись, но Лика не могла винить в этом свою подружку. Сначала были синяки, потом чума, потом вся эта история с Пилой. По слухам Лика знала, что у маленькой вандейки все в порядке, что с мужем у нее все наладилось, да так, что некоторые соседки уже начали ей завидовать. Лика и сама не до конца поверила в то, что она приложила руку к этому счастью, не собиралась посвящать Нету в подробности той памятной пьянки и уж подавно не ждала никакой благодарности, но и такого поведения при их встрече она тоже не ожидала.

Нета шарахнулась от нее, как святой монах от предлагающей свои услуги уличной девки. Она даже не взяла молоко, за которое заплатила. Едва только завидев Лику, она быстро развернулась и почти бегом побежала к выходу.

Лика так и осталась стоять посреди ряда, не понимая, как такое могло произойти.

Она не чувствовала обиды, только боль. А когда боль отпустила, то поняла, что нет смысла кого-то винить, потому что люди вокруг нее просто так живут. Именно так они живут, так они хотят жить, и так они и будут жить.

В этот день Лика не купила на рынке молока. По дороге домой она решила, что если ей придется жить такой жизнью, то она умрет. Определенно, все это не для нее.

Дома она еще немного подумала и решила, что так оно даже лучше. Недаром говорят, что все, что делает богиня, оборачивается добром. По крайней мере, теперь Лика больше не чувствовала себя виноватой и обязанной жить по чьим-то правилам. Свободу она оценила дороже, чем хорошее отношение окружающих.

И она перестала обращать внимание на соседей. Совсем. Просто вычеркнула их из своей жизни окончательно и бесповоротно, и ни они сами, ни их мнения ее больше не интересовали. Вопрос о замужестве для нее отпал сам собой, хотя Таша она об этом в известность пока не поставила. Зачем? Он же сказал, что не будет заставлять ее выходить за того, кто ей не нравится, так что в ее власти сделать так, чтобы никто и не понравился. Навсегда остаться жить рядом с Ташем – что может быть лучше? Даже если он и не любит ее так, как она того хочет, все равно.

У Лики словно гора с плеч свалилась. Радуясь быстро наступающей весне, она гуляла по своему огромному запущенному саду, навещала в конюшне Дымка, кормила и ласкала его. Часто брала гитару и пела, совершенно не заботясь о том, слушает ее кто-нибудь или нет. Она и не догадывалась, что вокруг их дома крутится с каждым днем все больше и больше людей, желающих услышать ее смех или ее пение, а также побольше узнать о ее жизни с Ташем. Нетрудно догадаться, что в основном это были молодые люди, которые знали ее по посиделкам, а также пожилые женщины, желающие услышать что-нибудь непристойное. Правда, ко времени возвращения Таша домой улица пустела, как по волшебству, и он спокойно проходил к себе, будучи вполне уверенным, что так оно всегда и есть.

Молодой князь весь последний месяц постоянно предлагал Ташу за его рабыню деньги, все увеличивая и увеличивая суммы, до тех пор пока сам не почувствовал, что это становится уже неприличным. И смешным. Надо было принимать решение, и Богер его принял. С трудом и с загнанным далеко внутрь страхом. Он не хотел обращаться со своей любовью как с вещью и еще меньше хотел, чтобы она обвинила его в том, что он отнесся к ней как к вещи. Это было глупо и наивно, но он хотел, чтобы она хоть немного любила его. Выкупая ее у бандита, он выглядел бы в какой-то степени героем, а воруя, становился на одну ступень с ее хозяином, и все, чего был достоин после этого, – только презрения.

Но теперь рассуждать было уже поздно, решение принято, и оставалось лишь ждать результата.

Бадан, ранее не раз мягко намекавший на то, что такое решение было бы хоть и не лучшим, но все же выходом из положения, сразу начал предпринимать действия по устранению из игры Таша хотя бы на некоторое время, потому что никто, и сам Бадан в первую очередь, не мог предположить, как он отреагирует на такое наглое посягательство на его собственность. Может, вырежет весь княжеский замок в знак протеста, а может, вздохнет с облегчением, сбыв с рук приносящую одни проблемы обузу.

К сожалению или к счастью, но Бадану не удалось сплавить куда-нибудь Таша хотя бы на мало-мальски приличный срок, только задержать на пару часов. Для этого он, не мудрствуя лукаво, просто столкнул лбами одну из шаек Крока в полном составе с несколькими Ташевыми парнями. Какой из этого получится результат, Бадану, честно говоря, самому было интересно, и он предпочел остаться в поместье, чтобы своими глазами увидеть и схватку и дальнейшее разбирательство между Кроком и Ташем.

Когда на улице стемнело и народ в Закорючке начал постепенно расходиться по своим домам, через забор Ташева дома в нескольких местах перемахнули быстрые тени и растворились между яблонями и грушами.

Погода в этот день выдалась на редкость теплая, и Лика не торопилась уходить в дом. Она сидела на любимой Ташевой завалинке и бренчала на гитаре, напевая то одну, то другую песню. Само собой, из гуляющей закорючинской молодежи нашлись желающие ее послушать, и кое-кто повис на заборе, пытаясь рассмотреть едва освещенную неярким фонарем светловолосую певицу.

Затаившимся в саду «теням» ничего не оставалось, кроме как ждать.

– И долго она еще будет тут петь? – раздраженно поинтересовалась одна из них хриплым мужским шепотом.

– А хрен ее знает! – не менее раздраженно отозвалась другая. – Она мне не докладывалась!

– Может, заткнуть ее как-нибудь?

– Лучше сам заткнись, ... ! Ты ее на виду у всех затыкать собрался?

– Свигров змей и все его прихвостни! Времени и так в обрез!

– Заткнись, говорю! – На этот раз в голосе говорящего ощутимо прорезались опасные нотки, из-за чего собеседник предпочел действительно заткнуться.

Прошло всего несколько минут, и Лика, к большому облегчению выжидающих, тоже замолчала. Сначала она поднялась в дом и отнесла туда гитару, потом вышла за фонарем. Публика за забором что-то разочарованно пробубнила и начала расходиться.

«Тени» переглянулись между собой, и трое из них быстро и умело выставили стекло одного из окон и просочились внутрь.

Лика хотела идти в дом, но вдруг вернулась, опять поставила фонарь на завалинку и пошла снимать забытое белье с растянутой между деревьями веревки.

«Тени» неслышно направились к ней, но в этот момент хлопнула входная калитка. Лика обернулась, «тени» шепотом выругались и снова отступили в сад.

– Лика, солнце мое, здравствуй! – На еле освещенной фонарем дорожке стоял Тибун.

– Ты чего здесь делаешь? – удивилась Лика. – А ну уходи, сейчас Таш придет!

– Это ничего! – успокоил ее Тибун. – У меня сегодня есть что ему сказать. А ты что, даже не хочешь поздороваться со мной, Лика?

– Здравствуй, – холодно отозвалась она. – И что ты собираешься сказать Ташу, если не секрет? Надеюсь, что-нибудь важное, потому что он очень не любит, когда его беспокоят по пустякам. Может и убить.

– Лика, любовь моя, ты беспокоишься за меня! – обрадовался Тибун и сделал шаг по направлению к ней. – Не волнуйся, разговор у меня к нему самый серьезный.

– И какой? – Она сделала шаг назад.

– Лика, родная, ты знаешь, как тебя люблю! – Тибун опять шагнул к ней. – Я долго упрашивал отца, чтобы он разрешил мне жениться на тебе, но он не соглашался. Говорил, что ты рабыня и все такое. Но это было до того, как он тебя увидел. После этого он согласился, представляешь?! Сказал, что ты самая красивая девушка в Закорючке, и плевать на то, что ты рабыня. Так даже лучше, будешь больше ценить, какое тебе выпало счастье. Правда, после этого против нашего брака начала возражать моя мать, но мне удалось и ее уговорить. Но она выставила одно условие. Сначала ты должна будешь понравиться ей, а потом мы поговорим о свадьбе. Лика, ну как ты можешь кому-то не понравиться?! Вот и отец такого же мнения. Он поручил мне поговорить с твоим хозяином о выкупе за тебя, а за свадьбой дело не станет! Мы же не какие-нибудь там нищие подзаборники, наше слово – кремень!

Новости настолько поразили Лику, что она застыла столбом и не двинулась с места, даже когда Тибун подошел к ней совсем близко.

– Нет. – Она покачала головой и подняла на него блеснувшие в темноте глаза. – Он меня не продаст!

Тибун покровительственным успокаивающим жестом положил руки ей на плечи.

– Лика, милая, ну конечно продаст! Кому еще продать такое сокровище, как не самому уважаемому семейству в Закорючке? Мы не дадим тебя в обиду, и он это знает!

– Нет! – с отчаянием замотала головой Лика, и в голосе ее послышались слезы. – Он этого не сделает!

Тибун притянул ее к себе, зарылся лицом в ее волосы.

– Родная моя, считай, что ты уже замужем!

Лика дернулась.

– Нет!

Тибун плотнее прижал ее к себе и начал покрывать поцелуями ее шею. Лика опять дернулась, но он не отпускал. Лицо Лики вдруг потеряло девичью мягкость, как-то сразу став взрослым и жестким. Она чуть повернулась, присела, сделала одно движение руками, отчего Тибун неожиданно потерял равновесие и неловко упал на землю. Лика отскочила подальше и холодно посмотрела на него.

– Не будет никакого замужества. Уходи.

– Лика, ты что?! Так вот, значит, ты как! – с удивлением, быстро сменяющимся презрением, протянул Тибун. – Маленькая дрянь! Значит, предпочла мне какого-то изгоя! Шлюха! А я-то к ней как к порядочной! – Он встал и медленно пошел к ней. – Ты столько времени пудрила мне мозги! Думаешь, можно безнаказанно играть со мной, да? Не выйдет! Ты мне за все ответишь, сучка!

Тени за деревьями, в чьи планы не входило позволять постороннему лицу нанести какой-либо физический вред объекту, зашевелились, подбираясь поближе к освещенному фонарем кругу.

Лика, чье лицо становилось все более и более неподвижным, шагнула к завалинке, нащупала забытую там еще с обеда глиняную кружку и резким движением разбила ее. Зажала между пальцев острый осколок.

– Пошел вон!

Тибун только оскалился в ответ.

– Похоже, что моя рабыня не в восторге от твоего общества, Тибун!

Спокойный голос Таша прозвучал в тишине как удар колокола. Тибун испуганно обернулся, Лика выдохнула с облегчением, тени разочарованно потянулись в глубь сада.

– Сам уйдешь, или помочь? – нехорошо прищурившись, ласково поинтересовался Таш.

– Сам, – буркнул тот и, боком проскользнув мимо Таша, направился к выходу.

– Рил, стой здесь, а я провожу гостя. – В голосе Таша не было ничего, кроме доброжелательности гостеприимного хозяина.

Рил замерла в неподвижности, глядя в спину своему рабовладельцу.

Тени, обменявшись в темноте какими-то понятными только им знаками, опять двинулись к ней. Она, поколебавшись с минуту, не выдержала и, резко сорвавшись с места, побежала вслед за Ташем.

Чтобы разобраться с сыном уважаемого закорючинца, Ташу не понадобилось много времени. То, что осталось от Тибуна, пока дышало и, не приходя в сознание, валялось на противоположной стороне улицы. Утром вся Закорючка будет в курсе того, что случилось, но сейчас Ташу было на это глубоко плевать. Он был зол, как десять тысяч свигров, и с трудом удерживался от того, чтобы не закончить начатое. В чувство его привела подбежавшая Рил.

– Таш, с тобой все в порядке? – первым делом спросила она, заглядывая ему в глаза.

– Я же велел тебе оставаться на месте! – рявкнул он на нее. Меньше всего ему хотелось, чтобы она увидела, во что превратился ее ухажер. Не хватало еще, чтобы начала его жалеть.

– Я только хотела узнать, как ты! – Еле слышная попытка оправдаться заставила его сбавить тон, но количество злости не уменьшила.

– Неужели ты всерьез подумала, что такой сопляк может мне что-нибудь сделать? – со злым высокомерием настоящего изгоя поинтересовался он.

– Нет, но...

– Или ты больше беспокоилась за него, чем за меня, просто говорить не хочешь? – Рил вскинула голову и возмущенно посмотрела на него. – Да живой он, живой! Валяется на улице, можешь пойти посмотреть, если интересно!

– Да плевать мне на него! – не заботясь о том, что ее могут услышать, крикнула ему в лицо Рил, и в ее голосе послышались первые раскаты надвигающейся полноценной истерики. – Он отвратительный, мерзкий и подлый тип! Я его ненавижу!!! А ты не смей разговаривать со мной в таком тоне!!!

Как и следовало ожидать, ее крики привлекли внимание соседей. Кое-кто из мужчин вышел на улицу поинтересоваться, что случилось, и, разумеется, жалобные стоны Тибуна не остались незамеченными. Послышались голоса, охи и ахи, началась возня, и Таш, не желая никому давать никаких объяснений, схватил Рил за руку и потащил в дом, по пути проклиная свой длинный язык и свою ревность. И чего привязался к девчонке, ей и так досталось!

Она молчала, но ее сильно трясло, и Таш понял, что еще чуть-чуть – и она сорвется. Он завел ее в кухню, силой усадил на стул и достал с полки вино. Налил полный стакан и протянул ей.

– Пей!

Она выпила залпом и протянула ему пустой стакан. Таш окинул ее удивленным взглядом и налил еще. Она выпила. Немного медленнее, но так же до дна. Подняла на него огромные, зеленые, с мерцающими внутри искрами глаза.

– Он приходил просить твоего согласия на то, чтобы жениться на мне. Скажи мне честно, если бы я... ну, не вывела его из себя, и он пришел к тебе, как порядочный, то ты бы отдал меня ему?

Таш поморщился. Меньше всего на свете ему хотелось кому-то ее отдавать.

– Ну, если бы он тебе нравился и ты бы сама хотела, то... наверное, да.

– А если бы не нравился?

– Рил, ну что за глупый вопрос? Конечно, нет, я же обещал.

– Хорошо. А если мне никто никогда не понравится, что ты будешь делать? Так и будешь возиться со мной всю оставшуюся жизнь?

– Слушай, чего ты от меня хочешь? – снова разозлился Таш. – Такого просто не может быть! Не может быть, чтобы такая, как ты, осталась одна! Рано или поздно, тебе все равно кто-нибудь придется по душе, и не спорь со мной!

Рил, не отрываясь, смотрела на него своими волшебными глазами. Под этим взглядом Ташу стало не по себе, и он почувствовал настоятельную потребность выпить.

– А если мне уже?.. – тихо спросила Рил, и рука Таша, сжимавшая стакан, невольно дрогнула.

Темно-красное вино выплеснулось на белую скатерть.

– Что уже?

– Уже пришелся по душе один человек?

В душе Таша словно что-то умерло.

– И кто он?

– Он? Изгой, – усмехнулась Рил. – Ужас, правда? Непорядочный! Исчадие ада! Проклятый всеми богами клейменый грешник! Не хило, да?

– Сколько ему лет? – Таш лихорадочно перебирал про себя всех, с кем могла сталкиваться Рил в поместье у Самконга.

– Да столько же, сколько и тебе! – беспечно заявила Рил, насмешливо наблюдая за его мучениями. – Староват, конечно, но да ничего! Мне тоже долгую жизнь никто не гарантировал. Уж как-нибудь.

– Дура! – внезапно вызверился на нее Таш. – Ты вообще соображаешь, что делаешь?

Он отвернулся и большими глотками начал пить вино.

– Сам дурак! – огрызнулась Рил.

Встала и, пошатываясь, подошла к нему. Провела ладонью по наполовину седым волосам, стянутым на затылке в хвост. Обняла, положила голову на плечо.

– Ты чего делаешь?

– Я люблю тебя.

– С ума сошла?!

– Нет, я люблю тебя!

– Рил, да приди же в себя!

– Я в себе. Я люблю тебя.

– Рил, не делай этого!

– Я хочу. Я люблю тебя.

– Рил, ты будешь жалеть!

– Не буду. Я люблю тебя.

– Рил, не надо, я же не железный!

– И хорошо. Я люблю тебя.

– Рил, не надо...

– Надо, я люблю...

Таш проснулся на рассвете. Резко, как от толчка, и сразу понял, что в постели находится не один. Память тут же встрепенулась, продрала глазки и услужливо подбросила ему подробности того, что он вчера натворил. Таш молча застонал, обзывая себя последним идиотом, и открыл глаза. Совершенно нагая Рил спала рядом, уткнувшись носом ему в плечо.

Здравый смысл Таша еще пытался что-то соображать, приводя доводы в пользу того, что все можно исправить, что никто ничего не узнает, а Заген наверняка не откажется помочь, но сердце колотилось, как ненормальное, и наотрез отказывалось к нему прислушиваться. Таш честно попытался взять себя в руки, доказывая себе, что если бы он не напоил вчера Рил, то ничего бы не произошло. Все это простая случайность, и когда Рил проснется, то скажет то же самое.

Рил проснулась, подняла голову и испуганно огляделась. Потом посмотрела на него и улыбнулась.

– Я боялась, что мне все приснилось! Ты не сердишься? – спросила она, заглядывая ему в глаза. Лукаво усмехнулась. – Теперь тебе точно не удастся сбагрить меня замуж! Будешь со мной мучиться всю оставшуюся жизнь.

– Вот дуреха! – с облегчением, в котором он не хотел признаться даже самому себе, выдохнул Таш. – Сумасшедшая! Глупая девчонка! Бестолочь!

Обнял ее, одним движением оказался сверху. Нестерпимо захотелось прямо сейчас почувствовать губами вкус ее кожи.

– Я же блондинка, мне положено быть глупой! – не стала спорить Рил.

Таш так удивился, что оторвался от своего занятия.

– Это кто сказал тебе такую ерунду?

– Не помню! – беспечно отозвалась она. – Да и какая разница?

И верно, какая разница?

Через полчаса к ним постучали. Таш, проклиная всех на свете самыми страшными словами, которые мог придумать, пошел открывать. На пороге стоял Самконг.

– Утро доброе, друг!

В душе Таша зашевелились недобрые предчувствия. Никогда Самконг не наносил такие ранние визиты без серьезной причины.

– Доброе. Проходи.

Он отступил от дверей, давая другу дорогу.

Навстречу им из спальни выплыла закутанная в простыню Рил.

– Таш, ты здесь?

Страшно смутилась, увидев Самконга. Подхватила с пола валяющиеся там со вчерашнего вечера чулки. Таш проследил за ней взглядом. Хоть убей, он не помнил, как он их с нее снимал. Впрочем, это к делу не относится.

– А ну, кыш отсюда! – сделав страшные глаза, шикнул он на Рил.

Она хихикнула, подобрала простыню и, мелькнув белыми ножками, бегом убежала к себе.

Многоопытный бывший барон красноречиво уставился на Таша.

– Друг мой, неужели?! Я надеюсь, мне будет дозволено поинтересоваться, как такое могло произойти?

– Нет! – отрезал Таш, не желающий никому давать какие-либо объяснения. – Она теперь со мной, и это не обсуждается.

– Ну, нет так нет, – подозрительно легко сдался Самконг. Таш недоверчиво покосился на него: похоже, его старый друг решил выяснить то, что его интересует, другим способом.

Оставив Самконга в гостиной, Таш отлучился на минуту одеться и сказать Рил, чтобы приготовила завтрак. Вернувшись, застал друга непривычно задумчивым, внимательно разглядывающим еле держащееся стекло в одном из окон. Таш ругнулся, проследив за его взглядом, хотел было поправить, но Самконг остановил.

– Да плюнь, Таш! Потом.

Ну, потом так потом. Таш сел за стол напротив своего друга. Если у него было что сказать, то самое время начать.

– Так что там у тебя вчера с Кроком вышло? – очень спокойно и как всегда издалека начал Самконг.

Таш поморщился.

– Да херня какая-то! Я и сам толком не понял, из-за чего они на моих пацанов наехали. Нашли с кем связываться, они ж дети совсем!

– Дети! – хмыкнул Самконг. – А ты мне не напомнишь, сколько Кроковых ребят осталось лежать на земле после того, как эти твои дети с ними пообщались?

– Двенадцать, – что-то прикинув в уме, ответил Таш.

– Из двадцати, – уточнил Самконг. – А твоих сколько было, если не секрет?

– Восемь.

– Неплохо!

– Плохо! – поморщившись, возразил Таш. – Надо будет больше гонять!

– Таш, ты вообще понимаешь, что говоришь? Двенадцать наших погибли просто так, ни за хрен собачий, а ты даже не собираешься наказывать своих пацанов, чтоб в другой раз неповадно было! Крок в бешенстве, я не знаю, как ты будешь ему это объяснять!

– Словами! – огрызнулся Таш. – И я ему уже вчера объяснил, что не хрен беситься. И вообще, сдается мне, что это вы не понимаете того, что я делаю, а я ведь не первый год уже пытаюсь всем вдолбить! Словами, кстати! Нет, ну ладно Крок, но ты-то должен был понять, что надо было быть полным кретином, чтобы связываться с моими малолетками! Они же дети, там самому старшему от силы шестнадцать, а в основном и того меньше. Они сейчас как щенки, которые только научились хвостом махать, и машут им направо и налево. Убивать умеют, а разговаривать еще нет.

– А чего ж ты их этому не учишь?

– В первую очередь я учу тому, что важнее всего. Выживать. Разве я не прав?

– Возможно. Но ответь мне, сколько Кроковых ребят осталось бы в живых, если бы они наехали на твоих парней постарше?

– Да все и остались бы! – сухо ответил Таш. – Те попытались бы договориться, а если бы не получилось, то аккуратно успокоили недовольных до прихода Крока, и все дела. А малышня просто испугалась и начала дергаться.

– Ничего себе, дергаться! – усмехнулся Самконг. – Крок теперь не скоро простит тебе эту выходку.

– Ничего, потерплю, – хмыкнул Таш. – А если это он нас продает, то для него будет лишний повод продолжить.

– Кстати, о поводах. Пойдем-ка выйдем!

Они вышли на улицу, и Самконг уверенно направился в глубь сада. Метрах в пятнадцати от дома они увидели сидящих на бревне нескольких Ташевых парней, из тех, кто постарше, и шесть аккуратно, в рядочек уложенных на подмороженную за ночь землю трупов. По виду этих самых трупов сразу можно было сказать, что они пришли сюда не для банального грабежа. Все, как один, бритые, в одинаковой черной одежде, с разрисованными черными полосками лицами.

– И какого свигра здесь произошло? – невозмутимо спросил Таш. Дело было слишком хреновое, чтобы нервничать.

– Вчера вечером, когда ты уже ушел, прибежал один из Франиных пацанят, которых я отправил присматривать за твоим домом, и рассказал, что к тебе в сад полезли какие-то хмыри. И я решил, что помощь тебе не помешает, мало ли что.

– Их осматривали? – Таш посмотрел на сидящих парней.

Один из них встал и протянул своему наставнику небольшой сверток с обнаруженными в карманах у трупов вещами. Таш взял, но разворачивать не стал. Потом.

– О боги! Это что еще за ниндзя? – За спиной Таша Рил в ужасе зажала рот ладошкой.

Все обернулись, никто не заметил, как она подошла.

– Кто? – переспросил Самконг.

Таш притянул ее к себе, обнял, нимало не смущаясь присутствием подопечных. Шепнул на ухо:

– Все хорошо, не бойся! – Повернулся к ученикам. – Так, эту падаль отсюда по-тихому убрать, чтоб комар носа не подточил. Ясно? – Те закивали, вставая. – Тому, кто убрал вон того, – Таш кивнул на труп с неестественно вывернутой шеей, – дополнительный выходной. А тому, кто поработал над тем, – кивок на труп с распоротым животом, – дежурство по кухне вне очереди. Сколько раз говорил, что нечего грязь разводить. Всей группе два дополнительных выходных за хорошую работу. Но за то, что никто не догадался оставить хотя бы одного из этих, – презрительный взгляд на трупы, – в живых, один выходной придется посвятить уборке территории вокруг казармы. Все, можете приступать!

– Твою мать! – выругался Таш, когда они вернулись в дом. – Самконг, когда конкретно это произошло? Почему они меня не позвали?

– Может, не хотели отвлекать? – не удержался Самконг, бросив выразительный взгляд на Рил.

Таш глянул на него так, что тот расхохотался.

– Не злись, я шучу! Не знаю, почему тебя не позвали, сам у них спроси. Может, выпендриться перед тобой хотели. Хотя... Окно-то выставлено было...

Таш бросил взгляд на мучительно покрасневшую Рил и решил перевести разговор на другую тему.

– Рил, а что у нас с завтраком?

– Все готово! – пряча глаза, ответила она. – Я хотела вас позвать, а там эти...

– Ладно, пошли, там поговорим.

– Таш, я знаю, что ты всегда хотел жить один, – опять издалека начал Самконг, наблюдая за тем, как Рил разливает чай. – Но мне кажется, что сейчас немного не подходящий момент для этого, ты не находишь? Мы ведь не знаем наверняка, зачем они приходили.

Таш развернул на столе сверток с вещами убитых, пытаясь хоть что-нибудь о них выяснить. Как и следовало ожидать, осмотр вещей мало что дал.

– Вандейцы! – с отвращением высказался Таш, повертев в пальцах не слишком новый, типично вандейский кошелек с несколькими золотыми монетами. – Только их тут не хватало!

– Ты же был в курсе, что он их нанял! – пожал плечами Самконг.

– Не смеши меня! Он выкинул за них такие деньги для того, чтобы они залезли ночью в мой сад? Какого хрена ему от меня нужно? Я ему что, дорогу перешел?

– Вот и я о том же! Уходить тебе отсюда надо, Таш! Бери-ка Рил и перебирайтесь ко мне, места хватит. И потом, – он на секунду замолчал и показал глазами на Рил, – откуда ты знаешь, что ему что-то нужно именно от тебя?

Таш поднял брови и тоже посмотрел на Рил. Не факт, но как вариант... Возможно, и даже очень. Но тогда получается, что...

– А ты уверен, что нам следует перебираться именно к тебе?

– Само собой! – с преувеличенным энтузиазмом воскликнул бывший барон, и глаза его блеснули предвкушением. – Когда еще подвернется такой случай?

Действительно, когда?

Таш и Рил покинули свой дом через полчаса после этого разговора. Они ушли, не сказав никому ни слова и не взяв с собой ни одной вещи, кроме гитары, с которой Рил просто физически не в состоянии была расстаться, и Пушка, которого тоже никак нельзя было бросить. О том, что их бросили, закорючинцы узнали только ближе к обеду, когда некий молодой парень с мягкой кошачьей походкой наведался в дом Таша и забрал оттуда его дымчато-серого коня. Он вел его через всю Закорючку в поводу, медленно, никуда не торопясь, и рукав на его правой руке был завернут, демонстрируя всем желающим наличие клейма. Парень бросал вызывающие взгляды на рискнувших выглянуть из своих домов жителей Закорючки, как будто отыскивая тех, кому не терпится разобраться с поганым изгоем. Таковых не оказалось, и он благополучно ушел, посеяв во всех, кто его видел, страх и недобрые предчувствия.

Объяснение этому событию закорючинцы получили только вечером, когда местные сплетницы не обнаружили Лику в ее любимом саду, а Таш, ежевечернего возвращения которого ждали в этот день всей Закорючкой, так и не прошел по мощеным кривым улочкам к своему дому. И вот тогда всем, кто здесь жил, стало очень не по себе, потому что они неожиданно осознали, что лишились защиты, к которой так привыкли, что в какой-то момент перестали замечать. И теперь они остались с Олгенским ночным братством, к коему недавно позволили себе отнестись столь неуважительно, один на один.