Хрестоматия по истории СССР. Том1.

81. КОНЕЦ ТАТАРСКОГО ИГА

«Софийская вторая летопись», откуда взят приводимый отрывок, напечатана в «Полном собрании русских летописей», т. VI.

В лето 6988[101] Прииде к великому князю весть, яко до полна идет царь Ахмат² со всею ордою своею, и со царевичи, уланы и князми, еще же и с королем Казимером³ в одной думе; король бо и повел его на великого князя, хотя разорите христианство. Князь же велики иде на Коломну и сам став на Коломне, а сына своего великого князя Ивана⁴ в Серпухове постави, а князь Ондрей Васильевичь меншой⁵ в Торусе, прочий же князи и воеводы по иным местом у Оки по брегу. Слышав же царь Ахмат, что князь великий стоит по берегу со всеми силами, и поиде к Литовской земли, обходя реку Оку, а обжидая к себе короля на помочь или силы, и знахари⁶ ведяху его ко Угре реце на броды. Князь же великий сына и брата и воевод своих на Угру посла со всеми силами; и пришед сташа на Угре, и броды и перевозы отняша. А сам князь великий еха с Коломны на Москву, ко всемилостивому Спасу и пречистой госпожи богородици и ко святым чюдотворцем, прося помощи и заступления православному христианству, на совет и думу к своему отцю к митрополиту Геронтию, и к своей матери к великой княине Марфе, и к своему дяде ко князю к Михаилу к Андреевичю⁷, и к духовному своему отцу архиепископу Ростовскому Васиану и ко всем своим бояром: вси бо то тогда быша во осаде на Москве. И молиша его великим молением, чтобы стоял крепко за православное християньство против бесерменству, князь же велики послуша моления их и взем благословение поиде на Угру; и пришед ста на Кременсце с малыми людми, а людей всех отпусти на Угру…

Царь же со всеми своими татары поиде по Литовской земли мимо Мченеск[102], и Любутеск, и Одоев, и пришед ста у Воротынска, ожидая к себе королевы помощи, король же не поиде к нему, ни посла; быша бо ему свои усобици, тогда бо воева Мингирей² царь Перекопский Волынскую землю, служа великому князю. Ахмаг же прииде ко Угре со всему силами, хотя реку перейти, и приидоша татарове и начата наших стреляти, и наши на них, инии же приидоша против князя Ондрея, а инии против великого князя мнози, а овии ³ против воевод вдруг приступиша; наши стрелами и пищалми многих побита, а их стрелы межь наших падаху и никогоже уязвляху; и отбита их от брегу, и по многи дни приступаху бьющеся и не взмогоша, ждуще егда река станет: быша мрази⁴ велици тогда, река бо нача ставитися тогда, бысть же страх на обоих ⁵, единии других бояхуся. Приидоша же и братия тогда, князь Ондрей и князь Борис ⁶, с Лук к великому князю на помочь на Кременець; князь же великий с любовию прият их. И егда ста река, тогда князь велики повеле сыну своему, великому князю Ивану, и брату своему, князю Ондрею, и всем воеводам своим со всеми силами прийти к себе на Кременець; боящеся татарьского нахождения, яко да сово-куплынеся брань створят с противными…

Егда отступиша от брега наши, тогда татарове страхом об-держими побегоша, мняше, яко берег им даяху Русь и хотят е ними битися; и наши мнете за ними татар реку перешедших, за ними не женяху⁷ и приидоша на Кременеск. Князь же велики с сыном и с братьею и со всеми воеводами поидоша к Боровску, глаголюще, яко на тех полях с ними бой поставим, и слушаюши злых человек сребролюбець, богатых и брюхатых, и предателей хрестьянскых, а норовников бесерменьскых, иже глаголют побежати, и «не мози с ними стати на бой»; сам бо диавол, их усты глаголаше, той же, иже древле вшед в змию и прелсти Адама и Евву. И ужас наиде на нь⁸ и восхоте бежати от брегу, а свою великую княиню Римлянку⁹, и казну с нею посла на Белоозеро, «а мати же его великая княини не захоте бежати, но изволи в осаде сидети», а с нею и с казною послал Василья Борисовича, и Ондрея Михайловича Плешеева, и диака Василья Долматова; а мысля будет божие разгневание, царь перелезет на сю страну Оки и Москву возмет и им бежати к Окияну морю. А на Москве остави князя Ивана Юрьевича¹⁰ да диака Василья Мамырева. Да сиде туто владыка Ростовский Васиан; слыша, что хощет князь великий бежати от берега, написа грамоту к великому князю на берег…

Князь же велики не послушая того писания владычня Васиянова, ню советников своих слушаше Ивана Васильевича Ощеры, боярина своего, да Григорья Ондреевича Мамона, иже матерь его князь Иван Ондреевичь Можайской за волшество сжег. Те же бяху бояре богати, князю великому не думаючи[103] против татар за хрестьянство стояти и битися, думаючи бежати прочь, а хрестьянство выдати… Те же бояре глаголаху великому князю ужас накладываючи, воспоминаючи еже под Суздалем бой отца его с татары, како его поимаши татарове и биша²; такоже егда Тахтамышь приходил, а князь велики Дмитрей Ивановичь бежал на Кострому, а не бился с царем. Князь же велики повинуся их мысли и думе, оставя всю силу у Оки на березе, а городок Ко-ширу сам велел сжечи, и побежа на Москву; а князя великого Ивана Ивановича там же остави у Оки, а у него остави князя Данила Холмского, а приказа ему: как приедет на Москву и пришлет к нему, ин бы с сыном часу того приехал к нему.

Сам же князь велики еха ко граду к Москве, а с ним князь Федор Палецкой. И яко бысть на посаде у града Москвы, ту же гражане ношахуся в град в осаду, узреша князя великого и стужиша³, начата князю великому обестушився глаголати и изветы класти⁴, ркуще: «егда ты государь князь велики, над нами княжишь в кротости и в тихости, тогды нас много в безлепице продаешь⁵; а нынеча, разгневив царя сам, выхода ему не платиз, нас выдаешь царю и татаром». Приеха же князь велики во град Москву и срете его митрополит, а с ним владыка Васиян Ростовский. Нача же владыка Васиан зле глаголати князю великому, бегуном его называя, сице глаголаше: «вся кровь на тебе падет хрестьянская, что ты выдав их бежишь прочь, а бою не поставя с татары и не бився с ними: а чему боишися смерти? не безсмертен еси человек, смертен; а без року смерти нету ни человеку, ни птице, ни зверю, а дай семо вой в руку мою, коли аз старый утулю лице⁶ против татар» — и много сице глаголаше ему, а гражане роптаху на великого князя. Того ради князь велики не обитав в граде на своем дворе, бояся гражан мысли злыя поимания, того ради обита в Красном селце⁷, а к сыну посылая грамоты, чтобы часа того был на Москве, он же мужество показа, брань прия от отца, а не еха от берега⁸, а хрестьянства не выда. Он же уже некак грамот сын не слушает, и посылаше к князю к Данилу, веля его силно поймав привести к себе; князь же Данило того не сотвори, а глаголаше ему, чтобы поехал ко отцу, он же рече: «леть⁹ ми зде умрети, нежели ко отцу ехати»…

А татарове искаху дороги, куды бы тайно перешед, да изгоном ити к Москве, и приидоша к Угре реке, иже близь Колуги, и хотяще пребрести, и, устерегше, сказаша сыну великого князя; князь же велики, сын великого князя, подвинувся с вой своими шед ста у реки Угры на березе, не дасть татаром на сю страну прейти. Князь же велики стоя в Красном селце 2 недели, а владыка глаголаше ему возвратитися опять к берегу, и едва умолен бысть возвратися и ста на Кременце, за далеко от берега.

В ту же пору приидоша немци ко Пскову ратью и много повоеваша, мало града не взяша. Слышавше же братия великого князя, Ондрей да Борис, послаша к брату своему к великому князю, ркуще: «уже ли исправится к нам, а силы над нами не почнешь чинити и держати нас как братью свою, и мы ти приидем на помощь». Князь же велики во всю волю их даяся, они же поехаша к великому князю на помошь; и слышавше, что немци подо Псковом воюют, и идоша псковичем на помошь; и слышавше немци идущю братью на помощь псковичем отъидоша прочь в свою землю, братья же великого князя слышавше немець отступивших от Пскова поидоша к великому князю.

А ко царю[104] князь велики послал Ивана Товаркова с челобитьем и с дары, прося жалования, чтобы отступил прочь, а улусу бы своего² не велел воевати. Он же рече: «жалую его добре, чтобы сам приехал бил челом, как отци его к нашим отпем ездили в орду». Князь же велики блюдашеся³ ехати, мня измену его и злаго помысла бояся. И слыша царь, что не хощет ехати князь велики к нему, посла к нему, рек: «а сам не хочешь ехати, и ты сына пришли, или брата». Князь же велики сего не сотвори. Царь же посла к нему: «а сына и брата не пришлешь, и ты Микифора пришли Басенкова» — той был Микифор в орде и многу алафу⁴ татаром дасть от себя, того ради любляше его царь и князи его. Князь же велики того не сотвори. Хваляшеся царь лето все, рек: «дасть бог зиму на вас и реки все станут, ино много дорог будет на Русь». С Дмитреева же дни⁵ стала зима, и реки все стали, и мрази велики, яко не мощи зрети: тогда царь убояся и с татары побежа прочь, ноября 11; бяху бо татарове наги и босы, ободралися. И пройде Серенеск и Мченеск, и слыша князь велики посла опытати; еже и бысть. И приехаша к нему братья его, он же смирися с ними; и дасть князю Ондрею Можаеск, а князю Борису села Ярославичевы все…. Царь же приехав в орду и там ногаичи убиен бысть….

Toe же зимы прииде великая княгиня Софья из. бегов, бе бо бегала от татар на Белоозеро, а не гонял никтоже; и по которым странам ходили, тем пущи татар от боярьскых холопов, от кровопийцев христианских. Воздай же им, господи, по делом их…

О храбрии мужествении сынове Русьстии! потщитеся⁶ сохрани свое отечество, Русьскую землю, от поганых; не пощадите своих голов, да — не узрят очи ваши пленения и грабления святым церквей и домом вашим, и убиения чад ваших, и поругания женам и дщерем вашим. Якоже пострадаша инии велиции слав-нии земли от турков, еже Болгаре глаголю и рекомии Греци, и Трапизонь, и Амория, и Арбанасы, и Хорваты, и Босна, и Манкуп⁷, и Кафа⁸ и инии мнозии земли, иже не сташа мужествени, и погибоша и отечьство свое изгубиша и землю и государьство, и скитаются по чюжям странам бедни во истинну и странни, и много плача и слез достойно, укоряеми и поношаеми и оплеваеми, яко не мужествении; иже избегоша котории со имением многим, и с женами и с детми, в чюжие страны, вкупе со златом душа и телеса своя изгубиша и ублажают тех, иже тогда умръших, неже скитатися по чюжим странам яко бездомком. Тако ми бога, видех своима очима грешныма великих государь, избегших от турков со имением и скитающеся яко страннии и смерти у бога просящих яко мздовъздаяния от таковыя беды.

В 1480 году. К великому князю пришла весть, что царь Ахмат доподлинно идет [на него] со всею своею ордою — с царевичами, уланами и князьями, а также и с королем Казимиром в общей думе; король и повел царя на великого князя, желая разорить христиан. Великий князь пошел к Коломне и сам стал в Коломне, а своего сына, великого князя Ивана, поставил в Серпухове, князя Андрея Васильевича Меньшого в Тарусе, а других князей и воевод по иным местам по берегу Оки. Услышав, что великий князь стоит на берегу со всеми силами, царь Ахмат пошел к Литовской земле, обходя реку Оку и поджидая к себе на помощь короля или его войска; проводники вели царя к реке Угре, на броды. Тогда великий князь послал на Угру сына, брата и своих воевод со всеми силами. Придя, они стали на Угре и заняли броды и перевозы. А сам великий князь поехал из Коломны в Москву ко всемилостивому Спасу, пречистой госпоже богородице и святым чудотворцам просить помощи и заступничества православному христианству, а также на совет и думу к своему отцу митрополиту Геронтию, к своей матери великой княгине Марфе, к своему дяде князю Михаилу Андреевичу, духовному своему отцу архиепископу Ростовскому Вассиану и ко всем своим боярам; все они тогда сидели в Москве «в осаде». И все его очень умоляли, чтобы он стоял крепко за православное христианство против бусурман. Великий князь внял их просьбам и, взяв благословение, пошел на Угру. Прийдя, великий князь стал с небольшим количеством людей в Кременце, а всех остальных отпустил на Угру…

Царь же со всеми своими татарами пошел по Литовской земле, мимо Мценска, Любутска и Одоева и, дойдя, стал у Воротынска, ожидая помощи от короля. Король же ни сам не пошел к нему, ни помощи не прислал, потому что у него были свои дела: в это время Менгли-Гирей, царь Перекопский, воевал Волынскую землю, служа великому князю. Ахмат пришел к Угре со всеми силами, думая перейти реку. Пришли татары и начали стрелять в наших, а наши по ним. Некоторые пришли на князя Андрея, некоторые в большом числе против великого князя, а иные стали неожиданно наступать на воевод. Наши побили многих стрелами и пищалями, а их стрелы падали между нашими людьми и никого не ранили. И отбили татар от берега. И много дней татары начинали наступать с боем и ничего не могли. Ждали, когда станет река: тогда были большие морозы, и река начала становиться. Были в страхе и те и другие; одни других боялись. Пришли тогда из Великих Лук к великому князю на помощь в Кременец и братья его, князь Андрей и князь Борис, великий же князь принял их с любовью. Когда стала река, тогда великий князь повелел сыну своему великому князю Ивану, брату своему князю Андрею и всем воеводам своим со всеми силами идти к нему в Кременец; великий князь боялся татарского наступления, что, собравшись, они вступят в бой с врагами…

Когда наши отступили от берега, тогда побежали, одержимые страхом, и татары, думая, что Русь уступила им берег, чтобы с ними биться. И наши, думая, что татары вслед за ними перешли реку, за татарами не гнались, а пришли в Кременец. Великий же князь с сыном, братьями и всеми воеводами пошел к Боровску, говоря: «Дадим бой на тамошних полях». -Он слушал злых людей сребролюбцев, богатых и брюхатых, предателей христианских, угождающих бусурманам, которые советовали бежать, говоря: «не смей [не моги] стать с ними [татарами] на бой!» Сам дьявол говорил их устами, тот, который в древности, войдя в змея, соблазнил Адама и Еву. И ужас напал на великого князя, и он решил бежать от берега, а свою великую княгиню, римлянку, и с нею казну послал на Белоозеро. А его мать, великая княгиня, не захотела бежать, но пожелала сидеть в осаде. А с великою княгинею и казною великий князь послал Василия Борисовича, Андрея Михайловича Плещеева и дьяка Василия Долматова и думал — если будет божий гнев, царь переправится на эту сторону Оки и возьмет Москву, бежать им к океану морю. А в Москве оставил князя Ивана Юрьевича да дьяка Василия Мамы-рева. Да сидел [в осаде] здесь же владыка Ростовский Вассиан. Услышав, что великий князь хочет бежать от берега, он написал к великому князю на берег грамоту…

Но великий князь не послушал письма владыки Вассиана, но слушал своих советников — Ивана Васильевича Ощеру, своего боярина, и Григория Андреевича Мамону, мать которого князь Иван Андреевич Можайский сжег за волшебство. Это были богатые бояре, которые не советовали великому князю стоять против татар за христианство и биться, но советовали бежать прочь, а христиан предать… Те же бояре говорили великому князю, увеличивая его страх тем, что напоминали о бое его отца с татарами под Суздалем, как его взяли татары и победили, напоминали также о том, что, когда приходил Тохтамыш, великий князь Дмитрий Иванович бежал в Кострому, а не сражался с царем. И, повинуясь их мысли и совету, великий князь, оставив всю [военную] силу у Оки на берегу, сам приказал сжечь городок Каширу и побежал в Москву. А князя великого Ивана Ивановича оставил там же, у Оки, и оставил с ним князя Данила Холмского с приказом, как только он сам придет в Москву и пришлет к нему, чтобы он тотчас с сыном [Иваном Ивановичем] ехал к нему.

Сам же великий князь поехал к городу Москве и с ним князь Федор Палецкий. Когда они были в посаде города Москвы, горожане, которые носили свои пожитки в город, собираясь сесть в осаду, увидели великого князя и опечалились. С печалью стали они говорить великому князю и жаловаться: «когда ты, государь великий князь, княжишь над нами в покойное и тихое время, ты много берешь с нас понапрасну поборов, а теперь сам разгневал царя, не платил ему дани, и выдаешь нас царю и татарам». Когда великий князь приехал в город Москву, его встретил митрополит и вместе с ним владыка Ростовский Вассиан. И владыка Вассиан начал зло говорить великому князю. Называя его бегуном, он так говорил: «На тебя падет вся кровь христианская за то, что, выдав их, ты бежишь прочь, не давши боя татарам, не сразившись с ними. А чего боишься смерти? Ты не бессмертный человек, а смертный. А помимо судьбы нет смерти ни человеку, ни птице, ни зверю. Дай войско в руки мои, укрою ли я, старый, лицо от татар?» И много в таком роде говорил ему Вассиан, а горожане роптали на великого князя. Поэтому великий князь не жил в городе на своем дворе, боясь злого умысла от горожан: поэтому он жил в Красном сельце. А к сыну он посылал грамоту, чтобы он тотчас явился в Москву. Сын же проявил мужество, принял брань от отца, но не уехал с берега и не предал христианства.

Великий же князь, видя, что сын никак грамот не слушает, послал к князю Данилу с приказом взять его [сына] и силою привести к себе. Но князь Данила не сделал этого, а сказал Ивану, чтобы он ехал к отцу. Тот же ответил: «Лучше мне здесь умереть, чем ехать к отцу…»

А татары искали дороги, где бы им тайно перейти [реку] и идти спешно к Москве. И пришли они к реке Угре, близ Калуги, и хотели перейти ее вброд. Но их устерегли и дали знать сыну великого князя. Великий же князь, сын великого князя, двинулся со своим войском и, пойдя, стал у реки Угры на берегу и не дал татарам перейти на эту сторону. Великий же князь прожил в Красном сельце 2 недели, а владыка говорил ему, чтобы он возвратился опять к берегу. Едва умолили его, он возвратился и стал в Кременце, от берега далеко.

В то же время пришли ко Пскову войною немцы и много повоевали, чуть не взяли города. Услышали [об этом] братья великого князя, Андрей и Борис, и послали к брату своему и великому князю с такими словами: «Если ты изменишь свое отношение к нам — не начнешь чинить над нами силы и будешь обращаться с нами, как со своими братьями, мы придем к тебе на помощь». Великий же князь положился во всем на их волю, и они приехали к великому князю на помощь. Услышав, что немцы воюют под Псковом, они пошли на помощь псковичам; и немцы, услышав, что братья идут на помощь псковичам, ушли прочь в свою землю. А братья великого князя, услышав, что немцы отступили от Пскова, пошли к великому князю.

А к царю великий князь послал Ивана Товаркова с челобитьем и дарами, прося царя пожаловать, отступить прочь и не велеть воевать своего улуса. Царь же сказал: «Хорошо, жалую его, но чтобы он сам приехал и бил челом, как отцы его к нашим отцам ездили в Орду». Но великий князь остерегался ехать, подозревая измену хана и боясь злого умысла. Услышав царь, что великий князь не хочет ехать к нему, и послал к нему со словами: «Не хочешь ехать сам, пришли сына или брата». Великий же князь не сделал этого. Царь послал к нему: «Не пришлешь сына и брата, пришли Никифора Басенкова». Тот Никифор бывал [раньше] в Орде и давал много подарков от себя татарам, поэтому его любили царь и князья его. Но великий князь и этого не сделал. Царь хвастался все лето, говоря: «Даст бог на вас зиму, и станут все реки, так много дорог будет на Русь». G Дмитриева дня наступила зима, и все реки стали: и наступили большие морозы, каких и не видывали. Тогда царь убоялся и побежал с татарами прочь, 11 ноября; потому что татары были наги и босы, ободрались. Царь уже миновал Серенск и Мценск, и, услышав об этом, великий князь послал проверить; так и оказалось. И приехали к нему его братья, и он помирился с ними; дал князю Андрею Можайск, а князю Борису все села Ярославичевы. Когда же царь приехал в Орду, то был там убит ногайцами…

В ту же зиму вернулась из бегов княгиня Софья. Бегала она от татар на Белоозеро, а не гнал ее никто. А по которым странам ходили, тем пришлось пуще, чем от татар, от боярских холопов, от кровопийцев христианских. Воздай же им, господи, по делам их…

О храбрые, мужественные сыновья русские! Постарайтесь сохранить свое отечество, Русскую землю, от поганых. Не пощадите своих голов, чтобы не увидели глаза ваши пленения и ограбления святых церквей и домов ваших, убиения детей ваших, поругания жен и дочерей ваших, как пострадали от турок другие великие славные земли, а именно болгары и известные греки, и Трапезунт, и Амория, и Арбанасы, и Хорваты, и Босния, и Манкуп, и Кафа и много других земель, которые не были мужественными и погибли, и погубили свое отечество, и землю, и государство, и скитаются по чужим странам поистине бедные странники, достойные плача и слез, укоряемые, поношаемые и оплеваемые, так как они не были мужественны. А те, которые убежали в чужие страны со многим имуществом, женами и детьми, вместе со златом погубили свою душу и тело и считают, что лучше тем, которые тогда [при завоевании] погибли, чем им скитаться по чужим странам как бездомным. Так, ей-богу, видел я своими грешными очами великих государей бежавшими от турок с богатством, скитающимися, как странники, и просящими у бога смерти как награды за такие беды.

82. ИОСАФАТ БАРБАРО. МОСКВА В КОЦЦЕ XV века

Из «Путешествия в Тану Иосафата Барбаро, венецианского дворянина». См. № 76.

За Коломною, в расстоянии трех дней пути, течет значительная река Москва, на которой стоит город того же имени, где имеет жительство вышеупомянутый Иоанн, великий князь российский. На этой реке, протекающей внутри самого города, построено несколько мостов. Замок расположен на холме и со всех сторон окружен рощами. Изобилие в хлебе и мясе так здесь велико, что говядину продают не на вес, а по глазомеру. За один марк вы можете получить четыре фунта мяса; семьдесят куриц стоят червонец, а гусь не более трех марок. Стужа здесь так сильна, что самые даже реки замерзают от оной. Зимою привозят в Москву такое множество быков, свиней и других животных, совсем уже ободранных и замороженных, что за один раз можно купить до двухсот штук; но резать их нельзя не разогрев прежде в печи, ибо они тверды, как камень. Зато плодов здесь никаких нет, кроме небольшого количества яблок, орехов и лесных орешков.

Жители, для поездок своих, в особенности продолжительных избирают преимущественно зимнее время, когда дорога от морозов сделается ровною и не представляет в пути никаких неудобств, кроме одной только стужи. Поклажу свою перевозят они весьма легко на санях, которые служат у них вместо повозок и называются возами. Летом же никто не отваживается в дальний путь по причине большой грязи и множества мошек, порождаемых окрестными лесами, почти вовсе необитаемыми. Вина москвитяне не пьют; но делают особенного рода напиток из меда или из пшеницы, подмешивая туда хмель, который, приводя напиток в брожение, придает ему такую крепость, что им можно напиться допьяна, как вином.

83. АМВРОСИЙ КОНТАРИНИ. МОСКВА ПРИ ИВАНЕ III

Амвросий Контарини принадлежал к венецианской знати. В 1473 г. он был отправлен послом к персидскому шаху, чтобы поднять его на борьбу против Турции. В 1475 г. итальянские черноморские колонии были завоеваны турками, и путь для возвращения Контарини был отрезан. Контарини присоединился к персидскому посольству, ехавшему в Москву, и через Москву вернулся в Италию. «Путешествие» впервые было издано в 1487 г. Приводимые отрывки взяты из издания «Библиотека иностранных писателей о России», т. I, иждивением М. Калистратова, трудами В. Семенова, СПБ 1836.

Город Москва расположен на небольшом холме, и все строения в нем, не исключая и самой крепости — деревянные. Посреди протекает река, называемая также Москвою и разделяющая его на две половины, из коих в одной находится крепость. Для переезда через эту реку в городе построено несколько мостов. Москва есть столица великого князя. Она окружена обширными лесами, покрывающими почти все пространство России, и изобилует всякого рода хлебом. Жизненные припасы в ней так дешевы, что во время моего пребывания 10 наших стар[105] пшеницы стоили червонец (в этой пропорции продавался и прочий хлеб); 3 фунта мяса один сольд², 100 кур или 40 уток также червонец; а самый лучший гусь не более 3 сольдов. Зайцев там очень много; но другой дичины почти совсем не видно, вероятно потому, что москвитяне не умеют ловить ее. Птиц всякого рода привозят также во множестве и продают по самой дешевой цене. Москвитяне не делают у себя виноградного вина и вообще у них нет никаких плодов, кроме огурцов, орехов и диких яблок. Страна их весьма холодна, так что жители, в продолжение девяти месяцев, должны топить в домах своих печи. Впрочем, этим временем года пользуются они для заготовления запасов своих на лето, ибо в морозы, на русских санях, запряженных в одну лошадь, весьма легко перевозить всякие тяжести, тогда как летом, по причине тающего льда и больших лесов, дорога от грязи почти вовсе непроходима. В конце октября река, протекающая посреди Москвы, покрывается крепким льдом, на котором купцы ставят лавки свои с разными товарами и, устроив таким образом целый рынок, прекращают почти совсем торговлю свою в городе. Они полагают, что это место, будучи с обеих сторон защищено строениями, менее подвержено влиянию стужи и ветра. На таковой рынок, ежедневно, в продолжение всей зимы, привозят хлеб, мясо, свиней, дрова, сено и прочие нужные припасы; в конце же ноября все окрестные жители убивают своих коров и свиней и вывозят их в город на продажу. Любо смотреть на это огромное количество мерзлой скотины, совершенно уже ободранной, и стоящей на льду на задних ногах. Таким образом, русские употребляют в пищу свою животных, убитых за три месяца и более. То же самое делают они с рыбой, птицей и всякого рода живностью. На реке бывают также конские ристания и другие увеселения; но нередко участвующие в сих игрищах ломают себе шеи.

84. ПОСТРОЕНИЕ УСПЕНСКОГО СОБОРА

Отрывок об Аристотеле Фиораванти и постройке Успенского собора взят из «Софийской второй летописи» («Полное собрание русских летописей», изд. Археографической комиссии, т. VI, СПБ 1853).

В лето 6983[106] Послал князь велики посла своего Семена Толбузина во град Венецию, к тамошнему их князю, извет кла-дучи таков, что посла его Тривизана отпустил со многою приправою, а сребра пошло, рече, семь сот рублев; повеле и мастера пытати церковнаго. Он же тамо быв и честь прия велику и сребро взя, а мастера избра Аристотеля. Многи, рече, у них мастери, но ни един избрася на Русь; той же восхоте, и рядися с ним по десяти рублев на месяць давати ему. И хитрости ради его Аристотелем зваху его, рече Семион: да сказывают еще и Турьской деи царь звал его, что во Цареграде сидит, того ради; а там церковь сказывал в Венеции святаго Марка велми чюдну и хорошу, да и ворота Венецийскии деланы, сказывает, его же дела, велми хитры и хороши. Да и еще деи хитрость ему казал свою такову: понял деи его к себе на дом, дом деи добр у него и полаты есть, да велел де блюдо взяти, блюдо же деи медяно, да на четырех яблоках медяных, да судно на нем яко умывалница, якоже оловяничным делом, да нача лити из него из одного воду, и вино, и мед, его же хотяше то будет…

Взят же с собою тот Аристотель сына своего, Андреем зовут, да паробка, Петрушею зовут, поиде с послом с Семеном Толбу-зиным на Русь; пречистые храма² похвали гладость, да известь не клеевита да камень не тверд; того ради плитою³ все своды дела, якоже тверже камени, рече; и не восхоте приделывати северной стены и полати, но изнова зача делати. Ту же церковь разби сицевым образом: три древа поставя и конци их верхние совокупив во едино, и брус дубов обесив на ужищи⁴ посреди их поперек и конець его обручем железным скова, и раскачиваючи разби; а иные стены съисподи подобра и поление подставляя и всю на поление постави, и зазже поление и стены падошася — и чюдно видети, еже три годы делали, во едину неделю и менши развали, еже не поспеваху износити камения; а в три дни, рече, хотяше, развалити. Книжницы же называху брус дубовой бараном; се же, рече, написано, яко сицевым образом Тит Ерусалим разби. Рвы же изнова повеле кстати и колие дубовое бити. Езди же в Володимерь и смотрив пречистые⁵ похвали дело; рече: «некиих наших мастеров дело». И кирпичную печь доспе за Ондроньевым монастырем, в Калитникове, в чем ожигати, и как делати, нашего Рускаго кирпича уже да продолговатее и тверже, егда его ломать, тогда в воду размачивают; известь же густо мотыками повеле мешати, и яко наутрйе же засохнет, то ножем не мочи росколупити… Обложи же церковь продолговату полатным образом…

На первое лето изведе ея из земли Аристотель. Известь же как тесто густое растворяше, а мазаша лопатками железными; а камень ровной внутри класти повеле; столпы же едины 4 обложи круглы: се, рече, крепко стоят; а в олтаре два столпа кирпичны, те на четыре углы; а все в кружало⁶ да в правило⁷…

Того же лета⁸ Аристотель пречистые храма по кивоты⁹, еже около ея, сътвори; внутри же стен всуцепы¹⁰ железные положи яко правила на вретенех¹¹, и межю столпов, идеже брусие дубовое в наших церквах, то все железно сковав положи…

Того же лета Аристотель колесо сътвори, и вверх камекие не ношаше, но ужищем цепляше и възвлекаше, и верху цепляше малые колесца, еже плотники векшею зовут, еже ими на избу землю волочат — и чюдно видети; на столпы же по 4 камени велики положи, и съвокупив кружало и истеса на них по 4 концы на четырех странах, едино против другаго — и мнети кому, яко на каменых деревьях насквозь каменье то сбито…

Того же лета¹² свершена бысть церкви каменая святая богородица. Сътвори же у ней Аристотель верхи четыре, около шеи болшие казну¹³ сътвори: полати же подле олтарь от сторонних дверей учини, и на верх церкви въсходити лествицу учини; своды же в один кирпичь сътвори и сведе, того ради, егда дождь идет ино каплет. На пятое лето сверши ея. Помост же мелким каменей измости; в олтаре же, над митрополичий местом, крыжь¹⁴ лятский истеса на камени за престолом, его же митрополит последи стесати повеле: перед предними дверми помост накры каменем, и в один кирпичь сведе, и середку на гире повеси железной…

В 1475 г. послал великий князь своего посла Семена Толбузина в город Венецию к тамошнему князю с известием, что посла его Тревизана отпустил с большими припасами, серебра пошло — сказал — семьсот рублей. Велел разыскать и мастера церковного. Он (Толбузин) был там, получил большую честь, взял серебро и выбрал мастера Аристотеля. Много, говорил, у них мастеров, но ни один не согласился ехать в Русь; этот захотел и уговорился с ним давать ему по десять рублей в месяц.

Ради его искусства его звали Аристотелем, — говорил Симеон; сказывают, что поэтому турецкий царь, который в Царьграде, звал его, а в Венеции, говорил Симеон, церковь святого Марка очень удивительна и хороша, да и ворота венецианские сделаны, — его же работа, — очень искусно и хорошо. И еще искусство свое показал ему Аристотель такое: пригласил его к себе домой, а дом у него хороший с палатами, и велел блюдо взять; блюдо из меди на четырех медных шарах и сосуд на нем словно умывальница (из олова сделана) и начал лить из него и воду, и вино, и мед: что хочешь, то и будет…

Взял с собой тот Аристотель сына своего, зовут Андреем, и слугу — зовут Петрушею, и поехал в Русь с послом Семеном Толбузиным.

Он расхвалил гладкость стен Успенского собора, но нашел, что известь недостаточно скрепляет, и камень нетверд. Поэтому он все своды делал из кирпича, потому что, говорил, он — тверже камня. Он не пожелал приделывать северную стену и хоры, а начал делать все снова.

Старую церковь он разбил таким образом: поставил три бревна и соединил их верхние концы, дубовый брус повесил на веревке посреди них поперек, а его конец оковал железным обручем и, раскачивая, разбил стены, а другие стены разобрал снизу и подставил поленья, все поставил на поленья, зажег поленья, и стены упали. Удивительно было видеть: что три года делали, он развалил в одну неделю и меньше того, так что не успевали убирать камни, а говорят, в три дня хотел ее развалить. Книжники называют дубовый брус тараном: говорят, написано, что таким образом Тит разбил стены Иерусалима.

Рвы он велел копать снова и забивать дубовые сваи. Ездил во Владимир, осмотрел Успенский собор, похвалил работу и сказал: «эта работа — каких-то наших мастеров». Он устроил печь за Андроньевым монастырем, в Калитникове, где обжигать (кирпич); а делать его уже, продолговатее и тверже нашего русского кирпича; когда его нужно разломить, то размачивают в воде. Известь он велел густо размешивать мотыгами, и когда на другой день она засохнет, нельзя ее ножом отковырнуть. Церковь он заложил продолговатую наподобие палат…

В первый же год Аристотель вывел ее из земли. Растворяли известь словно густое тесто и мазали железными лопатками; внутрь велел класть ровный камень. Заложил только четыре круглых столба: такие, говорит, крепко стоят; а в алтаре два столба, кирпичных, эти четырехугольные — все в кружало и в правило…

В том же году (1476) Аристотель достроил Успенский собор до кивотов, идущих вокруг собора; внутри стен положил скрепы железные на стержнях и между столбами, где в наших церквах дубовые брусья, всюду положил кованое железо…

В том же году Аристотель сделал колесо, и вверх камней не носили, но зацепляли веревками и поднимали, а наверху зацепляли малые колесики, которые плотники зовут векшей, ими поднимают землю на избу, — удивительно было на это смотреть. На столбы положил по четыре больших камня и соединил их аркой, и вытесал на них по четыре конца на четырех сторонах, один против другого, так что может кому-нибудь показаться, что эти камни соединены проходящим насквозь как бы каменным деревом…

В том же году (1478) закончена была каменная церковь святой богородицы. Сделал у нее Аристотель четыре купола, а у большого барабана сокровищницу; хоры сделал подле алтаря от боковых дверей; сделал лестницу входить на верх церкви. Своды сделал и свел в один кирпич, так что когда дождь идет, то каплет.

На пятый год закончил ее. Пол замостил мелким камнем; в алтаре, над митрополичьим местом за престолом, вытесал из камня польский крест; после митрополит велел его стесать. Перед передними дверями помост накрыт камнем и в один кирпич свел, а середку привесил на железной гире…

85. ИЗ УСТАВНОЙ БЕЛОЗЕРСКОЙ ГРАМОТЫ О НАМЕСТНИЧЬЕМ УПРАВЛЕНИИ (1488 г.)

Уставная Белозерская грамота перепечатывается с сокращениями по изданию «Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государства», под ред. А И. Яковлева, изд. Историко-филологического факультета Московского университета, М. 1909.

Се яз князь велики Иван Васильевич всея Руси пожаловал есми своих людей белозерцов, горожан и становых людей и волостных всех белозерцов: кто наших наместников у них ни будет, и они ходят по сей по нашей грамоте. Взоежжого корму горожане и становые люди наместником нашим на взоезд что кто принесет, то им взяти: на Рожество христово наместником нашим дадут корм со всех сох[107] со княжих, и с боярьских, и с монастырьских, и с черных, и с грамотников, и со всех без оменки², с сохи за полоть³ мяса два алтына, за десятеро хлебов десять денег, за бочку овса десять денег, за воз сена два алтына; а на Петров день дадут корм наместником нашим, со всех же сох, с сохи за боран восмь денег, за десятеро хлебов десять денег. А тиуном корм рожественской и петровьской вполы наместнича корму. А доводчиком ⁴ побор, со всех же сох, с сохи на Рожество христово за ковригу денга, за часть мяса денга, за зобню⁵ овса две денги; а на Петров день доводчиком побор, со всех же сох, за ковригу денга, за сыр денга. А наместником нашим у них держати в городе и во станех два тиуна да десять доводчиков, во станех восмь доводчиков, а два в городе; а станы и деревни своим доводчиком поделять. А доводчику ездити во стану без паробка и без простые лошади своего деля ⁶ прибытка; а побора им в стану и не брати, имать им свой побор у соцкого в городе; а доводчику из своего розделу в другой роздел не ездити; а где доводчик ночует, туто ему не обедати, а где обедает, туто ему не ночевати. А наместники тиунов и доводчиков до году не переменяют. А кормы наместничьи и тиуновы и довод-чиковы поборы берут в станех сотцкие да платят наместником и тиуном и доводчиком в городе: о Рожестве христове рожественской корм платят и наместником и тиуном и доводчиковы поборы, а о Петрове дни петровьский корм платят в городе и наместником и тиуном и доводчиковы поборы. А пошлин наместником на Белеозере в городе: явка⁷ с гостей, кои гости приходят из Московские земли, из Тверские, из Ново-городские земли, или откуды кто ни приедет, с болшаго судна с ватамана гривна, а людей на судне сколко ни будет, ино с головы по денге; а кто приедет в малых судех в гребных на Бело-озеро из Московские земли, или из Новгородские, ино с ватамана и с людей, колко их на судне ни будет, ино с головы по денге. А на Волочке на Словенском наместником держать своих пошлинников, а явку емлют с гостей по тому же: кто придет из Московские земли, из Тверские, из Новогородские земли, и с Устюга, и с Вологды, ино с болшого судна с ватамана гривна, а с людей, сколко их на судне ни будет, ино с головы по денге; а в малом судне в гребном кто приедет, ино с ватамана и с людей, колко их ни будет на судне, ино с головы по денге. А который гость заплатит пошлину на Волочке, а на том другие пошлины на Белеозере не емлют. А кто придет из Московские земли, из Тверские, из Новогородские земли, изо всех монастырей Московские земли, и Тверские и Новогородские земли, и с белозерьскых монастырей, из Кирилова, из Фарафонтиева, изо всех белозерьскых монастырей, торговати им всем на Белеозере в городе житом и всяким товаром; а за озеро им всем торговати не ездити. А по волостем и по монастырем не торговати житом и всяким товаром, опрочь одное волости Углы; а на Угле быти торгу по старине. А кого изымают, кто поедет за озеро, или кто учнет торговати по волостем и по монастырем белозерьским, и они с купца возмут два рубля, рубль наместником, а рубль таможни-ком; а с продавца возмут два же рубля, рубль наместником, а рубль таможником; а что у них будет товару, у купца и у продавца, и тот товар у них емлют таможники на великого князя, а их дают на поруце наместники и таможники да ставят перед великим князем. А городьским людем белозерьским посажаном за озеро ездити и торговати по старине…

А учинится у них в городе душегубьство, а не доищутся душегубьца, ино вины четыре рубли заплатят горожаня; а учинится душегубьство в коем стану или в коей волости, а не доищутся душегубца, и они вины четыре рубли заплатят в стану или волости, в коей душегубьство учинилося; а доищутся душегубца, и они его дадут наместником или их тиуном, а хре-стьаном в том продажи нет…

А кто дасть дочерь за мужь, из города в волость, или из волости в город, или из волости в волость, и он дасть за выводную куницю алтын; а кто дасть дочерь за мужь за рубеж, в Мо-сковьскую землю или Ноугородскую, и он дасть за выводную куницю два алтына; а в городе и во стану и в волости в одной, ино свадебного за убрус⁸ две денги, а десятнику владычню знамени три денги…

А наместником нашим и их тиуном без сотцков и без добрых людей не судити суд. А тиуном и наместничьим людем на пир и на братчину незваным не ходити; а кто приедет к ним на пир и на братчину незван, и они того вышлют вон безпенно; а кто у них имет пити силно, а учинится какова гибель, и тому то платити без суда, а от меня от великого князя быти в казне. А князи мои, и бояре, и дети боярьские, и всякие ездоки, у горожан и у становых людей и у волостных людей, кормов и подвод и проводников и сторожов не емлют; такоже и гонци мои великого князя без грамоты подвод и проводников у них не емлют…

А кому будет белозерцом горожаном и становым людем и волостным, обида от наместников и от волостелей, и от тиунов обида и от доводчиков, и они сами сроки наметывают⁹ на наместников и на волостелей и на их людей. А через сю мою грамоту кто что на них возмет, или чим изобидит, быти тому от меня от великого князя в казне. А дана грамота лета девя. тьдесят шестаго¹⁰ марта.

86. ХОЖДЕНИЕ ЗА ТРИ МОРЯ АФАНАСИЯ НИКИТИНА

Тверской купец Афанасий Никитин совершил путешествие в Индию за три моря: Черное или Стамболийское, Каспийское» или Дербентское (Хвалинское), Гиндустанское или Индейское, в 1466–1472 гг. Ему принадлежит первое в европейской литературе описание Индии. Здесь приводится сокращенный рассказ Афанасия Никитина об Индии по изданию — «Хоже-ние за три моря Афанасия Никитина», под ред. Б. Д. Грекова и В. П. Адри-ановой-Перетц, М.—Л. 1948 г.

…Се написах грешное свое хожение за три моря: прьвое море Дербеньское, дория Хвалитьскаа, второе море Индейское, дория Гондустаньскаа, третье море Черное, дория Стембольскаа.

Поидох от святаго Спаса Златоверхаго[108]с его милостью, от великого князя Михаила Борисовича и от владыкы Генадия Тверскых, поидох на низ Волгою…

Во Индейской земли княжать все хоросанци, и бояре все хоросанци; а гундустанци все пешиходы, а ходят борзо, а все нагы да босы, да щит в руце, а в другой мечь, а иныя слугы с великими с прямыми лукы да стрелами. А бой их все слоны, да пеших пускають наперед, хоросанци на конех да в доспесех, и кони и сами; а к слоном вяжуть к рылу да к зубом великия мечи по кендарю² кованы, да оболочать их в доспех булатный, да на них учинены городкы, да в горотке по 12 человек в доспесех, да все с пушками да стрелами. Есть у них одно место… на год един бозар, съеждается вся страна Индейская торговати, да торгують 10 дний; от Бедеря 12, ковов, приводять коней до 20 тысящь продают, всякый товар свозять; в Гондустаньской земли той торг лучший, всякый товар продають, купят, на память шиха Аладина ³…

В Бедери же их стол Гундустану бесерменьскому. А град есть велик, а людей много велми; а салтан велик 20 лет, а держать бояре, а княжат фарасанци, а воюют все хоросанци. Есть хоро-санець Меликтучар боярин, ино у него рати двесте тысячь, а у Меликхана 100 тысячь, а у Харатхана 20 тысячь; а много тех ханов по 10 тысячь рати. А с салтаном выходят 300 тысячь рати своей. А земля людна велми, а сельскыя люди голы велми, а бояре силны добре и пышны велми; а все их носять на кроватех своеих на сребряных, да пред ними водят кони в снастех золотых до 20; а на конех за ними 300 человек, а пеших 500 человек, да трубников 10..; да свирелников 10 человек. Солтан же выещаеть на потеху с матерью да с женою, ино с ним человеков на конех 10 тысящь, а пеших 50 тысящь, а слонов водят 200 наряженых в доспесех золоченых, да пред ним 100 человек трубников, да плясцев 100 человек, да коней простых 300 в снастех золотых, да обезьян за ним 100… В султанов же двор 7-ры ворота, а в воротех седят по 100 сторожев да по 100 писцев кофаров; кто поидеть, ини записывають, а кто выйдеть, ини записывають; а гарипов⁴ не пускають в град. А двор же его чюден велми, все на вырезе да на золоте, и последний камень вырезан да золотом описан велми чюдно; да во дворе у него суды розныя. Город же Бедерь стерегут в нощи тысяча человек кутоваловых⁵, а ездять на конех да в доспесех, да у всех по светычю⁶… познася со многыми индеяны и сказах им веру свою, что есми не бесерменин… есмь христианин, а имя ми Офонасей, а бесерменьское имя хозя Исуф Хоросани. И они же не учали ся от меня крыти ни о чем, ни о естве, ни о торговле, ни о маназуни⁷ о иных вещех, ни жон своих не учали крыти. Да о вере же о их распытах все, и оны сказывают: веруем в Адама, а Буты⁸ кажуть, то есть Адам и род его весь. А вер в Индии всех 80 и 4 веры, а все верують в Бута; а вера с верою ни пиеть, ни яст, ни женится, а иныя же боранину, да куры, да рыбу, да яйца ядять, а воловины не ядять никакаа вера. В Бедери же бых 4 месяца и свещахся с индеяны пойти к Первоти, то их Ерусалим, а по бесерменьскы Мягъка, где их бутхана. Там же поидох с индеяны до будутханы месяць, и торгу у бутьханы 5 дни. А бутхана же велми велика, есть с пол-Твери, камена, да резаны по ней деяния Бутовыя, около ея всея 12 резано венцев, как Бут чюдеса творил, как ся им являл многыми образы: первое человеческым образом являлся; другое человек, а нос слонов; третье человек, а виденье обезьа-нино; в четвертые человек, а образом лютаго зверя, являлся им все с хвостом, а вырезан на камени, а хвост через него сажень. К бутхану же съезждается вся страна Индейскаа на чюдо Бутово… В бутхане же Бут вырезан ис камени, велми велик, да хвост у него через него, да руку правую поднял высоко да простер, акы Устьян³ царь Царяградскы, а в левой руце у него копие, а на нем нет ничего… а перет Бутом же стоит вол велми велик, а вырезан ис камени, ис чернаго, а весь позолочен, а це-лують его в копыто, а сыплют на него цветы, и на Бута сыплют цветы. Индияне же не ядять никоторого мяса, ни яловичины¹⁰, ни боранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, а свиней же у них велми много; а ядят же днем двожды, а ночи не ядять, а вина не пиють, ни сыты; а с бесермены¹¹ не пиють, ни ядять. А ества же их плоха, а один с одним ни пиеть, ни яст, ни с женою; а ядят брынець, да кичири¹² с маслом, да травы розныя ядят, все рукою правою, а левою не приимется ни за что; а ножа не держать, а лъжици не знають; а на дорозе кто же собе варит кашу, а у всякого по горньцу. А от бесермян крыются, чтобы не посмотрил ни в горнець, ни в яству; а посмотрил бесерменин на еству, и он не яст, а ядять иные, покрываются платом, чтобы никто не видал его. А намаз же их на восток, по-рускы, обе рукы подымають высоко, да кладуть на темя, да ложаться ниць на земли, да весь ся истягнеть по земли, то их поклоны. А ясти же садятся, ини омывають рукы да и ногы, да и рот пополаскывають. А бутханы же их без дверей, а ставлены на восток, а Буты стоят на восток. А кто у них умреть, ини тех жгуть до пепел сыплють на воду…

А от Гурмыза ити морем до Голат 10 дни, а от Галата до Дегу 6 дни, от Дега до Мошката 6 дни, а от Мошката до Кучьзрята 10 дний, а от Кучьзрята до Камбата 4 дни, от Камбата до Чивеля 12 дни, а от Чивиля до Давыля 6. Давыль же есть пристанище в Гундустани последнее бесерменьству. А от Давыля до Колекота 25 дни, а от Колекота до Силяна 15 дни, а от Силяна до Шибаита месяць ити, а от Шибаита до Певгу 20 дни, а от Певгу до Чини да до Мачина месяць итьти, морем все то хожение; а от Чини да до Кытаа итъти сухом 6 месяць, а морем четыре дни ити… Гурмыз же есть пристанище великое, всего света люди в нем бываюгь и всякы товар в нем есть, что на всем свете родится, то в Гурмызе есть все; тамга¹³ же велика, десятое со всего емлють. А Камбаят же пристанище Индейскому морю всему… Дабыло же есть пристанище велми велико, и привозять кони из Мисюря¹⁴, из Арабъстани¹⁵, изь Хоросани, из Туркустани, из Негостани, да ходять сухом месяць до Бедери да до Кельбергу. А Келекот же есть пристанище Индейского моря всего… А родится в нем перець, да зеньзебиль¹⁶, да цвет, да мошкат, да калафур, да корица, да гвозникы, да пряное коренье, да адряк, да всякого коренья родится в нем много, да все в нем дешево…

А Силян же есть пристанище Индейского моря немало…. да около его родится каменье драгое, да червьци, да фатисы, да бабогури, да бингаи, да хрусталь, да сумбада, да слоны родятся, да продають в локоть, да девякуши продають в вес…

И… яз… устремихся умом пойти на Русь; внидох же в таву¹⁷ и съговорих о налоне корабленем, а от своея головы 2 золотых до Гурмыза града дати. И внидох же в корабль из Дабыля града по Велика дни за 3 месяци, бесерьменьскаго говейна 6; идох же в таве по морю месяць, а не видах ничево; на другый же месяць увидех горы Ефиопскыя. И ту людие вся въскличаша: «олло перводигерь, олло конъкар, бизим баши мудна насип болмышьти», а по рускы языком молвят: «боже осподарю, боже, боже вышний, царю небесный, зде нам судил еси погыбнути». И в той же земли Ефиопьской бых 5 дни… много раздаша брынцу, да перцу, да хлебы ефиопом, ины судна не пограбили. А оттудова же идох 12 дни до Мошьката, и в Мошкате же шестый Великый день взях, и поидох до Гурмыза 9 дни, и в Гурмызе бых 20 дни. Из Гурмыза поидох к Лари, и бых 3 дни. Из Лари поидох к Ширязи 12 дни, а в Ширязи бых 7 дни. А из Ширяза поидох в Вергу 15 дни, а в Вергу бых 10 дни. А из Вергу поидох к Езди 9 дни, а в Езди бых 8 дни. А из Езди поидох к Спагани 5 дни, а в Спагани 6 дни. А ис Спагани поидох Кашани, а в Кашани был 5 дни. А ис Кошани поидох к Куму. А ис Кума поидох в Саву. А ис Савы поидох в Султанию. А ис Султании поидох До Терьвиза. А ис Тервиза поидох в орду Асанбег, в орде же бых 10 дни, ано пути нету никуды. А на Турьскаго⁷ послал рати своей 40 тысяч, ины Севасть взяли, а Тохан взяли да и пожьгли. Амасию взяли, и много пограбили сел, да пошли на Караман воюючи. И яз из орды пошел к Арцицину, а из Ръцана пошел есми в Трепизон¹⁸ и бых же в Трепизони 6 дни, и на карабль приидох и сговорих о налоне дата золотой от своея головы до Кафы, а золотой есми взял на харчь, а дати в Кафе¹⁹. А в Трепизони же ми шубашь²⁰ да паша много зла ми учиниша, хлам мой весь к собе взнесли в город на гору, да обыскали все; а обыскивають грамот, что есми пришел из. орды Асанъбега. Божиею милостью приидох до третьаго моря до Чермнаго, а парьсьискым языком дория Стимъбольскаа. Идох же по морю ветром пять дни, и доидох до Вонады; и ту нас стретил великый ветр полунощь, и възврати нас к Трипизону; и стояли есмя в Платане 15 дни, ветру велику и злу бывшу. Ис Платаны есми пошли на море двожды, и ветр нас стречаеть злы, не дасть нам по морю ходити… придох Кафу… милостию же божиею преидох же три моря…

Перевод приводится по изданию «Хожение за три моря Афанасия Никитина», под ред. Б. Д. Грекова и В. П. Адриановой-Перетц. Перевод сделан Н. С. Чаевым.

Написал я грешное свое хождение за три моря: первое море Дербентское — море Хвалынское, второе море Индийское — море Индостанское, третье море Черное — море Стамбульское.

Пошел я от святого Спаса златоверхового, с его милостию, от великого князя Михаила Борисовича и от владыки Геннадия тверских на низ, Волгою…

Князья в Индийской земле все хорасанцы, и все бояре также. А индостанцы все пешие, ходят быстро, и все наги и босы, в одной руке имеют щит, в другой — меч. А иные слуги ходят с большими и прямыми луками да стрелами. А бои у них все на слонах, а пеших пускают вперед: хорасанцы же на конях и в доспехах, и кони и сами. Слонам же к хоботу и к клыкам привязывают большие мечи кованые, весом по кентарю, одевают их в булатные доспехи и делают на них городки; а в каждом городке находится по 12 человек в доспехах, с пушками и стрелами. Есть у них одно место, где однажды в году устраивается базар, куда съезжается вся Индийская страна торговать и торгуют там 10 дней. От Бидара 12 ковов. А приводят коней, до 20 тысяч продают, и всякий другой товар свозят. В Индостанской земле это лучший торг; всякий товар продают здесь и покупают на память шейха Алаеддина…

В Бидаре же находится престол бусурманского Индостана. Город этот велик, и людей в нем много. Султан у них молод, всего 20 лет, а управляют князья и бояре — хорасанцы, воюют также все хорасанцы. Есть здесь хорасанец Меликтучар боярин, — так у него рати 200 тысяч. А у Мелик-хана — 100 тысяч, а у Харат-хана — 20 тысяч. А у многих же ханов рати по 10 тысяч. С султаном рати выходит 300 тысяч. Земля весьма многолюдна: сельские люди очень бедны, а бояре богаты и роскошны; носят их на серебряных носилках и водят перед ними до 20 коней в золотых сбруях; и на конях же за ними 300 человек, да пеших 500 человек, да трубников 10, да литаврщиков 10 человек, да… свирельников 10 человек. Султан же выезжает на потеху с матерью и с женой, да с ним на конях 10 тысяч человек, да пеших 50 тысяч. А слонов водят 200 человек, наряженных в золоченые доспехи. Да перед султаном идет 100 человек трубников, да плясунов 100 человек, да коней простых 300 в золотых сбруях; да обезьян за ним 100… В султанов дворец ведет семеро ворот, а в воротах сидит по сто сторожей да по сто писцов — кафиров: одни записывают, кто войдет, другие — кто выйдет; чужестранцев же во дворец не пускают. А дворец его очень красив, всюду резьба да золото, и последний камень вырезан и очень красиво расписан золотом; да во дворце же разные сосуды. Город Бидар стережет по ночам тысяча человек, поставленных градоначальником, и ездят все на конях, в доспехах и с факелами… Тут познакомился со многими индусами и объявил им, что я христианин, а не бусурманин, и имя мое Афанасий, по-бусурмански же ходжа Исуф Хорасани. Они не стали от меня таиться ни в чем, ни в еде, ни в торговле, ни в молитве, ни в иных вещах; жен своих также не скрывали. Я расспросил все о их вере, и они говорили: веруем в Адама, а Буты, говорят, это есть Адам и весь его род. Всех же вер в Индии 84, и все веруют в Бута. Вера с верою не пьет, не ест, не женится; некоторые едят баранину, кур, рыбу и яйца, но воловины не ест никакая вера. В Бидаре пробыл я 4 месяца и сговорился с индийцами пойти к Парвату, — их Иерусалим, а по-бусурмански Мекка, где их главное идольское капище (бутхана). Там же ходил с индийцами месяц до бутханы. Торг у бутханы 5 дней. А бутхана весьма велика, с пол-Твери, каменная, и вырезаны по ней бутовы деяния, всего вырезано 12 венцов, как Бут чудеса творил, как являлся индийцам во многих образах: первое — в образе человека; второе — в образе человека, но с хоботом слона; третье — человеком в виде обезьяны; четвертое— человеком в образе лютого зверя. Являлся им всегда о хвостом, а хвост на камне вырезан с сажень. К бутхане, на бутовы чудеса, съезжается вся Индийская страна… Бут в бутхане вырезан из камня и весьма велик, хвост у него перекинут через плечо, а руку правую поднял высоко и простер, как царь Юстиниан в Царьграде, в левой же руке у него копье; а на нем нет ничего… А перед Бутом стоит огромный вол, а высечен он из черного камня и весь позолочен. Его целуют в копыто и сыплют на него цветы; на Бута также сыплют цветы. Индийцы совсем не едят мяса: ни яловичины, ни баранины, ни курятины, ни рыбы, ни свинины, — хотя свиней у них очень много. Едят же они 2 раза в день, а ночью не едят; ни вина, ни сыты не пьют. С бусурманами не пьют и не едят, даже с женой. Едят рис да кичири с маслом, да травы разные, а варят их с маслом и молоком. А едят все правою рукою, левою же ни за что не возьмутся; ножа не держат, а ложки не знают. В дороге у каждого по горнцу и варят себе кашу. А от бусурман скрываются, чтобы не посмотрел ни в горнец, ни в еду. Если же бусурманин посмотрел на еду, и индиец уже не ест. А когда едят, то некоторые покрываются платом, чтобы никто не видел. А молитва у них на восток, по-русски, подымают высоко обе руки и кладут их на темя, да ложатся ниц на землю и растягиваются по ней — то их поклоны. А когда садятся есть, то некоторые обмывают руки и ноги, да и рот пропаласкивают. А бутханы же их без дверей и поставлены на восток; также на восток стоят и Буты. А кто у них умрет, и тех жгут, а пепел сыплют на воду…

А от Ормуза идти морем до Галата 10 дней; а от Галата до Дега — 6 дней, а от Дега до Моската — б дней, а от Маската до Гуджарата— 10 дней, а от Гуджарата до Камбая — 4 дня, а от Камбая до Чаула— 12 дней, а от Чаула до Дабула — 6 дней. Дабул же это пристань в Индостане, последняя из бусурманских. А от Дабула до Каликута — 25 дней, а от Каликута до Цейлона — 15 дней, а от Цейлона до Шабата идти месяц; а от Шабата до Пегу — 20 дней, а от Пегу до Чина да до Мачина идти месяц. И то все путь морем. А от Чина до Китая идти по-суху 6 месяцев, а морем идти 4 дня… Ормуз — великая пристань. Люди всего света бывают в нем, есть здесь и всякий товар. Все, что на свете родится, то в Ормузе есть. Пошлина же велика, со всего берут десятину. А Камбай — пристань всему Индийскому морю… Дабул — пристань весьма великая, и привозят сюда коней из Египта, Аравии, Хорасана, Туркестана и Испаганя (?); и ходят по-суху месяц до Бидара и до Кульбарга. А Каликут есть пристань для всего Индийского моря… А родится в нем перец, имбирь, цвет мускат, цинамон, корица, гвоздика, пряное коренье, адряк да всякого коренья родится в нем много. И все в нем дешево…

А Цейлон же есть немалая пристань Индийского моря… Да около него родятся драгоценные камни, рубины, кристаллы, агаты, смола, хрусталь, наждак. Родятся также слоны, а продают их на локоть, да страусы, — продают на вес…

И… я… устремился умом пойти на Русь. И, сев в таву и сговорившись о корабельной плате, дал до Ормуза со своей головы 2 золотых. А сел же я в Дабуле на корабль за 3 месяца до Великого дня, бусурманского заговенья. И плыл я в таве по морю месяц и не видел ничего, только на другой месяц увидел Ефиопские горы. И тут люди все воскликнули: «Боже, видно нашим головам суждено здесь погибнуть», а по-русски говорили: «Боже государю, боже, боже вышний, царю небесный, здесь ты судил нам погибнуть».

И в той Ефиопской земле был 5 дней…, много роздали мы ефиопам рису, перцу, хлебов, — и они суда не пограбили. А оттуда плыл 12 дней до Маската и в Маскате же встретил шестой Великий день. И плыл до Ормуза 9 дней и в Ормузе был 20 дней. Из Ормуза пошел к Лару и в Лару был 3 дня. Из Лара пошел к Ширазу, 12 дней, а в Ширазе был 7 дней. А из Шираза пошел в Аберкух, 15 дней, а в Аберкухе был 10 дней. А из Аберкуха пошел к йезду, 9 дней, а в йезде был 8 дней. А из Иезда пошел в Испагани, 5 дней, а в Испагани был 6 дней. А из Испагани пошел к Кашану, а в Кашане был 5 дней. А из Кашана пошел в Куму, а из Кумы пошел в Саву. А из Савы пошел в Султанию. А из Султании пошел до Тавриза. А из Тавриза пошел в орду к Хасанбеку, в орде пробыл 10 дней, так как пути никуда не было. А на турецкого (султана) послал Хасанбек рати своей 40 тысяч, и взяли они Сивас; да и Токат взяли и пожгли, Амасию взяли и пограбили так много сел. И пошли, воюя, на Караман. А я из орды пошел к Арзинджану, а из Арзинджана пошел в Трапезунд… и пробыл в Трапезунде 5 дней. И, придя на корабль, сговорился о плате — дать со своей головы золотой до Кафы; а золотой я взял на пошлину, а отдать его в Кафе.

В Трапезунде же субыши и паша причинили мне много зла: унесли весь мой хлам к себе в город, на гору, да и обыскали все, а искали грамот, так как пришел я из орды Хасанбека.

Божией милостью доплыл я до третьего моря, до Черного, а по-персидски море Стамбульское. Плыл же морем по ветру 5 дней, и доплыл до Вонады, но тут нас встретил сильный ветер с севера и вернул нас к Трапезунду. И стояли мы в Платане 15 дней из-за сильного и злого ветра. Из Платаны дважды выходили на море, но встречавший нас злой ветер не давал нам идти по морю… Приплыл в Кафу… Прошел я, милостию божией, три моря.

87. СУДЕБНИК ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИВАНА III (1497 Г.)

Судебник 1497 г., в отличие от второго Судебника 1550 г., называется первым или великокняжеским. В подлиннике Судебник Ивана III разделен киноварными (красными) заголовками на 36 статей, но для учебных целей принято деление Судебника на 68 статей. В состав Судебника входят статьи о центральном и областном (наместничьем) суде. В нем говорится и о тех пошлинах, которые полагается получать судьям с тяжущихся, о пошлинах с выданных грамот и т. д. Особенно интересны статьи о крестьянском отказе, т. е. о праве крестьян уходить от своего помещика. Судебник устанавливает один срок для крестьянского выхода — Юрьев день осенний (26 ноября). Крестьянин имел право уходить в течение одной недели до Юрьева дня и одной недели после него. Текст Судебника печатается по изданию: М. Ф. Владимирский-Буданов, Хрестоматия по истории русского права, Киев, СПБ 1901, т. II.

Лето 7006, месяца септемвриа, уложил князь великий Иван Васильевич всея Руси, с детми своими и с бояры, о суде, как судити бояром и околничим.

1. Судити суд бояром и околничим, а на суде быти у бояр и у околничих диаком, от суда и от печалованиа не имати, тако и всякому судие посула[109] от суда не имати никому; а судом не мстити, ни дружити никому.

2. А каков жалобник к боярину прийдет, и ему жалобников от себе не отсылати, а давати всем жалобником управа в всем, которым пригоже; а которого жалобника а непригоже управити, и то сказати великому князю, или к тому его послати, которому которые люди приказаны ведати…

17. О холопьей грамоте. А с холопа и с робы от правые грамоты и от отпустные боярину имати от печати, с головы по девяти денег; а диаку от подписи по алтыну² с головы, а подьячему, которой грамоту правую напишет или отпустную, с головы по три денги.

18. О отпустной грамоте. А положить кто отпустную без боярского докладу и без диачьи подписи, или с городов без намест-нича докладу, за которым боярином кормление с судом боярским, ино та отпустная не в отпустную, опроче тое отпустные, что государь своею рукою напишет, и та отпустная грамота в отпустную…

37. Указ наместником о суде городскым. А в которой город или в волость в которую приедет неделщик или его человек с приставною, и ему приставная явити наместнику или волостелю, или их тиуном. А будут оба истца того города или волости суди-мыя, и ему обоих истцов поставити пред наместником или пред волостелем, или пред их тиуны.

38. А бояром или детем боярским, за которыми кормления с судом с боярским, и им судити, а на суде у них быти дворьскому, и старосте, и лутчим людем; а без дворского и без старосты и без лутчих людей суда наместником и волостелем не судити, а посула им от суда не имати, и их тиуном и их людем посула от суда не имати же, ни на государя своего, ни на тиуна, и пош-линником от суда посулов не просити. А имати ему с суда оже доищется ищея своего, и ему имати на виноватом противень по грамотам, то ему и с тиуном, а не будет где грамоты, и ему имати противу исцева. А не дошуется ищея своего, а будет виноват ищея, и ему имати на ищея с рубля по 2 алтына, и тиуну его с рубля по 8 денег; а будет дело выше рубля или ниже, ино имати на ищеи по тому же розчету, а доводчику имати хоженое и езд³ и правда по грамоте. А досудятся до поля⁴ да помирятся, и ему имати по грамоте, а побиются на поле, и ему имати вина и противень по грамоте; а где нет грамоты, а помирятся, и ему имати противень в полы исцева, то ему и с тиуном. А побиются на поле в заемном деле, или в бою, и ему имати противень против исцева; а побиются на поле в пожеге, или в душегубьстве, или в розбое, или в татбе; ино на убитом исцево доправити, а сам убитой в казни и в продаже наместнику, то ему и с тиуном…

54. А наймит не дослужит свое с урока, а пойдет прочь, и он найму лишен.

55. О займех. А которой купец, идучи в торговлю, возмет у кого денги или товар, да на пути у него утеряется товар без-хитростно, истонет, или сгорит, или рать возмет, и боярин обыскав да велит дата тому диаку великого князя полетную грамоту с великого князя печатаю, платити исцеву истину без росту. А кто у кого взявши что в торговлю, да шед пропиет, или иным каким безумием погубит товар свой без напрасньства, и того истцю в гибели выдати головою на продажу…

57. О христьанском отказе. А Христианом отказыватися из волости, из села в село, один срок в году, за неделю до Юрьева дня осеннего и неделя после Юрьева дня осеннего. Дворы пожилые⁵ платит в полех за двор рубль, а в лесех полтина. А которой христианин поживет за кем год да пойдет прочь, и он платит четверть двора; а два года поживет да пойдет прочь, и он полдвора платит; а три года поживет, а пойдет прочь, и он платит три четверти двора; а четыре года проживет, и он весь двор платит….

60. А которой человек умрет без духовные грамоты, а не будет у него сына, ино статок⁶ весь и земля дочери; а не будет у него дочери, ино взята ближнему от его рода.

88. СЛЕДСТВЕННОЕ ДЕЛО ОБ ИВАНЕ БЕРСЕНЕ И ФЕДОРЕ ЖАРЕНОМ

Думный человек Иван Никитич Берсень-Беклемишев и дьяк Федор Жареный были осуждены за непочтительные речи о великом князе Василии Ивановиче и его матери Софии Палеолог. Следственное дело, откуда взят приведенный ниже отрывок, напечатано в «Актах, собранных Археологической экспедицией», т. I, № 172.

Лета 7033[110] февраля. Сказывал Максим старец Грек²: «приходил ко мне Иван Берсень и говаривал со мною о книгах и. о цареградских обычяех: «ныне у вас цари бесерменские, и гонители; и вам деи ныне от них люта времена; и как вы от них проживаете»? И яз ему говорил: «цари у нас злочестивые, а у патреярхов и у митрополитов в их суд не въступаются». И Берсень молвил «хоти у вас цари злочестивые, а ходят так, ино у вас еще бог есть».

А келейник Максимов Афонасей сказал: что прихожи были к Максиму Иван Берсень, князь Иван Токмак, Василеи Михаилов сын Тучков, Иван Данилов сын Сабурова, князь Андреи Холмской и Юшко Тютин; а советен, господине, из тех добре Максиму Иван Берсень; коли к Максиму придут Токмак, Василеи Тучков, Иван Данилов, Сабуров, князь Ондрей Холмъской и Юшко Тютин, и они говаривали с Максимом книгами и спиралися меж себя о книжном, и нас тогды Максим и вон не высылает; а коли к нему придет Берсень, и он нас вышлет тогды всех вон, а с Берсенем сидят долго один на один…

И Максим молвил: «…да Берсень ко мне говорил: «добр деи был отец великого князя Васильев князь Иван³ и до людей ласков, и пошлет людей на которое дело, ино и бог с ними; а нынешней государь не по тому, людей мало жалует; а как пришли сюда грекове, ино и земля наша замешалася; а дотоле земля наша Рускаа жила в тишине и-в миру». А молвил то про великую княгиню Софью⁴: «Как пришла сюда мати великого князя великая княгиня Софьа с вашими греки, так наша земля замешалася и пришли нестроениа великие, как и у вас во Царегороде при ваших царех». И яз Берсеню молвил: «господине, мати великого князя великая княгиня Софья с обе стороны была роду великого, по отце царьский род царегородских, а по матери великого дуксуса Ферарийского Италейские страны». И Берсень мне молвил: «господине, какова ни была, а к нашему нестроенью пришла».

Да Максим жо сказывает: да Берсень жо, господине, мне говорил: «Максим господине, ведаешь и сам, а и мы слыхали у разумных людей: которая земля переставливает обычьи свои, и та земля недолго стоит; а здесь у нас старые обычьи князь велики переменил; ино на нас которого добра чаяти?» И яз Максим Берсеню молвил: «господине, которая земля преступает заповеди божьи, та и от бога казни чяет, а обычаи царьские и земьские государи переменяют, как лутче государству его». И Берсень молвил: «однако лутче старых обычаев держатися, и людей жа-ловати, и старых почитати; а ныне деи государь наш запершыся сам третей у постели всякие дела делает…»

Да Максим жо говорил: а то мне всего неупамятовати, что со мною Берсень говорил; многие, господине, речи Берсень про государя говорил: «Государь деи упрям и въстречи против себя не любит, кто ему въстречю говорит, и он на того опалается: а отец его князь велики против себя стречю любил и тех жаловал, которые против его говаривали»; да и заказывал мне Берсень, чтоб я тех речей не сказывал никому, что со мною Берсень говорил…

89. ИЗ ПОСЛАНИЯ СТАРЦА ФИЛОФЕЯ К ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ ВАСИЛИЮ III

«Послание старца Филофея» написано между 1515 и 1521 гг. Здесь пере-печатывается с сокращениями. «Православный собеседник», № 1, 1863.

Иже от вышняя и от всемощныя, вся содержащия десница божия, им же царие царствуют, им же велиции величаются и силнии пишут правду, — тебе пресветлейшему и высокостолнейшему государю великому князю, православному христианскому царю и владыце всех, браздодержателю святых божиих престол святыя вселенския и апостолския церкви пресвятыя богородицы честнаго и славнаго ея успения, иже вместо римския и константинопольския просиявшу. Старого убо Рима церкви падеся неверием аполлинариевы ереси; втораго же Рима Костянтинова града церкви агаряне внуцы[111] секирами и оскордми² разсекоша двери. Сия же ныне третьяго новаго Рима державнаго твоего царствия святая соборная апостольская церкви, иже в концых вселенныя в православной христиансей вере во всей поднебесней паче солнца светится. И да весть твоя держава, благочестивый царю, яко вся царства православныя христианския веры снидошася в твое едино царство: един ты во всей поднебесней Христианом царь.

Подобает тебе, царю, сие держати со страхом божиим; убойся бога, давшаго ти сия: не уповай на злато и богатство и славу: вся бо сия зде собрана и на земли зде останутся. Помяни, царю, онаго блаженнаго, иже скипетр в руце и венец царствия на главе своей нося, глаголаше: богатство аще течет, не прилагайте сердца. Премудрый же Соломон рече: богатство и злато не в сокровищех знается, но егда помагает требующим… Но и еще, царю, исправи две заповеди еже в твоем царствии… Не преступай, царю, заповеди, еже положиша твои прадеды великий Константин³ и блаженный Владимер⁴ и великий богоизбранный Ярослав⁵ и прочий блаженнии снятии, их же корень и до тебе. Не обиди, царю, святых божиих церквей и честных монастырей, еже данное богови в наследие вечных благ, на память последнему данное богови в наследие вечных благ, на память последнему роду. О сем убо святый великий пятый собор страшное запрещение положи…

И ныне молю тя и паки премолю, еже выше писах: внимай, господа ради, яко вся христианская царства снидошася в твое царство; по сем чаем царства, ему же несть конца. Сия же писах ти любя и взывая и моля щедротами божиими, яко да премениши скупость на шедроты и немилосердие на милость: утеши плачюших и вопиющих день и нощь, избави обидимых из руки обидящих…

Якоже выше писах ти, и ныне глаголю: блюди и внемли, благочестивый царю, яко вся христианская царства снидошася во твое едино, яко два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти: уже твое христианское царство инем не останется…

Тому, кто установлен высшей и всемогущей, вседержащей рукой бога, которым цари царствуют, которым великие величаются и сильные пишут правду, — тебе, пресветлому, сидящему на высоком престоле государю великому князю, православному христианскому царю и владыке всех, управителю святыми божьими престолами святой вселенской и апостольской церкви, церкви пресвятой богородицы, честного и славного ее успения, которая просияла вместо римской и константинопольской. Церкви старого Рима пали из-за неверия Аполлинариевой ереси; двери церквей второго Рима, города Константинополя, внуки Агари секирами рассекли. Теперь же это — третьего нового Рима, державного твоего царства святая соборная апостольская церковь, которая до края вселенной православной христианской верой по всей земле сильней солнца светится. Пусть знает твоя держава, благочестивый царь, что все царства православной христианской веры сошлись в одно твое царство: один ты во всей поднебесной христианам царь.

Тебе подобает, царь, держать это со страхом божиим, бойся бога, давшего столько тебе; не надейся на золото, богатство и славу: все это здесь собрано и здесь на земле останется. Вспомни, царь, того блаженного, который в руке (держа) скипетр и нося на своей голове венец царский, говорил: не прилагайте сердца к богатству, которое утекает. Премудрый Соломон сказал: богатство и золото познается не скрытое, но когда оказывают помощь тем, кто ее требует… И еще, царь, исполни две заповеди в твоем царстве… Не нарушай, царь, заповеди, которую положили твой прадед Константин, блаженный Владимир, великий богоизбранный Ярослав и другие блаженные святые, от корня которых и ты. Не обижай, царь, святых божьих церквей и честных монастырей, — того, что дано богу в наследство вечных благ, на память последнему роду. На это святой великий пятый (вселенский) собор положил страшное запрещение…

И теперь молю тебя, и снова молю, о чем выше писал: помни, ради господа, что все христианские царства сошлись в твое царство, а после этого ожидаем царства, которому нет конца. Это я писал, любя тебя, взывая, умоляя милостями божиими, — перемени скупость на щедрость и немилосердие на милость: утешь плачущих и вопиющих день и ночь, избави обиженных от руки обидчиков.

Как выше писал тебе, так и теперь говорю — помни и слушай, благочестивый царь, — все христианские царства сошлись в твое единое, два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не быть; твое христианское царство иным не заменится…

90. СИГИЗМУНД ГЕРБЕРШТЕЙН. О ВЛАСТИ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРЯ И О ПРИЕМЕ ПОСЛОВ

Австрийский дворянин барон Сигизмунд фон-Герберштейн (1486–1566 гг.) был одним из наиболее образованных людей своего времени. Два раза, в 1517 и 1526 гг., он побывал в Москве — в первый раз в качестве посла императора Максимилиана, во второй раз — в качестве второго посла от брата императора, Фердинанда; послом от самого императора Карла V был граф Леонард фон-Нугарола. Целью обоих посольств было посредничество между Польшей и Русским государством в деле заключения мира. Сведения Герберштейна отличаются большой точностью. Кроме личных наблюдений и расспросов Герберштейн, изучив русский язык, привлек для составления «Записок» летописи и другие памятники и документы. Его «Записки» впервые были напечатаны в Вене на латинском языке в 1549 г. На русский язык они переведены в 1866 г. Анонимовым (И. Н. Анонимов, Записки о Московии барона Герберштейна, СПБ 1866) и Малеиным, в переводе которого и приводятся здесь отрывки из сочинения Герберштейна (Барон Сигизмунд Герберштейн, Записки о московитских делах. Павел Иовий Новокомский, Книга о московитском посольстве. Введение, перевод и примечания А. И. Малеина, изд. А. С. Суворина СПБ 1908).

Властью, которую он[112] применяет по отношению к своим подданным, он легко превосходит всех монархов всего мира-. И он докончил также то, что начал его отец, а именно отнял у всех князей и других властелинов все их города и укрепления. Во всяком случае даже родным своим братьям он не поручает крепостей, не доверяя и им. Всех одинаково гнетет он жестоким рабством, так что, если он прикажет кому-нибудь быть при его дворе или идти на войну, или править какое-нибудь посольство, тот вынужден исполнять все это на свой счет. Исключение составляют юные сыновья бояр, то-есть знатных лиц с более скромным достатком; таких лиц, придавленных своей бедностью, он обыкновенно ежегодно принимает к себе и содержит, назначив жалованье, но неодинаковое. Те, кому он платит в год по шести золотых, получают жалованье через два года в третий; те же, кому каждый год дается по 12 золотых, принуждены быть без всякой задержки готовыми к исполнению всякой службы, на свой счет и даже с несколькими лошадьми. Знатнейшим, которые правят посольство или несут иные более важные обязанности, назначаются, сообразно с достоинством и трудами каждого, или наместничества, или деревни, или поместья; однако от каждого в отдельности из этого они платят государю определенную подать. Им отдают только штрафы, которые вымогаются у бедняков, случайно в чем-нибудь провинившихся, и некоторые другие доходы. Но подобные владения он отдает им по большей части в пользование только на полтора года; если же он содержит кого в особой милости или расположении, то прибавляет несколько месяцев; по истечении же этого срока всякая милость прекращается, и тебе целых шесть лет подряд придется служить даром. Был некто Василий Третьяк Долматов, который был любим государем и считался в числе самых приближенных секретарей его. Василий назначил его послом к цесарю Максимилиану и повелел приготовиться, но когда тот сказал, что у него нет денег на дорогу и на расходы, то его тотчас схватили и отправили в вечное заточение на Бело-озеро, где он в конце концов погиб самою жалкою смертью. Государь присвоил себе его имущество как движимое, так и недвижимое, и хотя он получил три тысячи фдоринов наличными деньгами, однако не дал его братьям и наследникам ни гроша…

Все драгоценности, которые привозят послы, отправляемые к иностранным государям, государь откладывает в свою казну, говоря, что окажет послам другую милость, а она такова, как я сказал выше. Именно, когда вместе с нами вернулись в Москву послы, князь Иван Посечень Ярославский и секретарь Семен, то-есть Симеон Трофимов, получив в дар от цесаря Карла Пятого, к которому они были посланы, тяжелые золотые ожерелья, цепи и испанскую монету и притом золотую, точно так же от брата цесаря Фердинанда, эрцгерцога австрийского и моего государя, серебряные кубки, золотые и серебряные ткани и германскую золотую монету, то государь тотчас отобрал у них и цепи, и кубки, и большую часть испанских золотых. Когда я допытывался у послов, правда ли это, то один из них, опасаясь предать своего государя, постоянно отрицал это, а другой говорил, что государь велел принести к себе цесарские дары, чтобы поглядеть на них. Когда я впоследствии стал чаще вспоминать об этом обстоятельстве, то один из них после этого перестал посещать меня, желая избегнуть или повода ко лжи, если он будет продолжать отрицать это, или опасности, если он случайно признается в правде. Наконец, придворные не отрицали справедливости этого, а отвечали: «Что же, если государь за это пожалует их иною какою милостию?» Он применяет свою власть к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно и по своей воле жизнью и имуществом всех; из советников, которых он имеет, ни один не пользуется таким значением, чтобы осмелиться разногласить с ним или дать ему отпор в каком-нибудь деле. Они открыто заявляют, что воля государя есть воля божья и что ни сделает государь, он делает по воле божией. Поэтому также они именуют его ключником и постельничьим божиим; наконец, веруют, что он — свершитель божественной воли. Отсюда и сам государь, когда к нему обращаются с просьбами за какого-нибудь пленного или по другому важному делу, обычно отвечает: «Если бог повелит, то освободим». Равным образом, если кто-нибудь спрашивает о каком-нибудь деле неверном и сомнительном, то в общем обычно получает ответ: «Про то ведает бог да великий государь».

Мы сели на лошадей и двинулись в сопровождении большой толпы; около крепости мы встретили такие огромные толпы народа, что едва с великими трудами и стараниями телохранителей могли пробраться сквозь них. Ибо у московитов существует такое обыкновение: всякий раз, как надо провожать во дворец именитых послов иностранных государей и королей, по приказу государеву созывают из окрестных и соседних областей низшие чины дворян, служилых людей и воинов, запирают к тому времени в городе все лавки и мастерские, прогоняют с рынка продавцов и покупателей, и, наконец, сюда же отовсюду собираются граждане. Это делается для того, чтобы через это столь неизмеримое количество народа и толпу подданных выказать иностранцам могущество государя, а через столь важные посольства иностранных государей явить всем его величие. При въезде в крепость мы видели расставленных в различных местах или участках людей различного звания. Возле ворот стояли граждане, а солдаты и служилые люди занимали площадь; они сопровождали нас пешком, шли впереди и, остановившись, препятствовали нам добраться до дворцовых ступеней и там слезть с коней, ибо сойти с коня вблизи ступеней не дозволяется никому, кроме государя. Это делается также потому, чтобы казалось, что государю оказано более почета. Как только мы поднялись на средину ступеней, встречают нас некоторые советники государевы, подают нам руку, целуются с нами и ведут дальше. Затем, когда мы поднялись по ступеням, встречают нас другие более важные советники и, когда первые удалились (ибо у них существует обычай, чтобы первые уступали следующим и всем ближайшим по порядку и оставались на своем месте, как в назначенном им отделении), подают нам в знак приветствия правую руку. Затем при входе во дворец, где стояли кругом низшие чины дворян, нас равным образом встречают самые первые советники и приветствуют вышеуказанным способом и порядком. Наконец, нас проводили в другую палату, обставленную кругом князьями и другими более благородными, из разряда и числа которых выбираются советники, а оттуда к покою государя (перед которым стояли благородные, несущие ежедневную службу при государе); при нашем прохождении решительно никто из стоявших кругом не оказал нам даже самого ничтожного почета. Мало того, если мы, проходя мимо, случайно приветствовали кого-нибудь близко нам известного, или заговаривали с ним, то он не только ничего не отвечал нам, но вел себя вообще так, как если бы он нигде не знал никого из нас и не получал от нас приветствия…

Государь сидел с непокрытой головою на более возвышенном и почетном месте у стены, блиставшей изображением какого-то святого, и имел справа от себя на скамейке шапку-колпак, а слева палку с крестом — посох, и таз с двумя рукомойниками, поверх которых, кроме того, было положено полотенце. Говорят, что протягивая руку послу римской веры, государь считает, что протягивает ее человеку оскверненному и нечистому, а потому, отпустив его, тотчас моет руки. Там стояла также, против государя, но на низшем месте, скамья, приготовленная для послов. Государь, когда ему оказан был предварительно почет (как уже сказано выше), сам пригласил нас туда мановением и словом, указуя рукой на скамью. Когда мы с того места по чину приветствовали государя, то при этом находился толмач, который передавал нашу речь слово в слово. Услышав же, между прочим, имя Карла и Фердинанда, государь вставал и сходил со скамеечки, а выслушав приветствие до самого конца, он спросил: «Брат наш Карл, избранный римский император и наивысший король, здоров ли?» Пока граф отвечал: «Здоров», государь меж тем взошел на скамеечку и сел. Это же самое, по окончании моего приветствия, спрашивал он у меня про Фердинанда. Затем он подзывал по порядку того и другого из нас к себе и говорил: «Дай мне руку». Взяв ее, он прибавлял: «По-здорову ли ты ехал?» На это тот и другой из нас, согласно их обычаю, отвечали: «Дай бог тебе здравия на многие лета. Я же по благости божией и твоей милости здоров». После этого он повелел нам сесть. Мы же, прежде чем сделать это, согласно с их обыкновением, воздали наклонением головы на обе стороны благодарность прежде всего государю, а затем советникам и князьям, которые стояли ради оказания нам почета.

91. СИГИЗМУНД ГЕРБЕРШТЕИН. РУССКОЕ ВОЙСКО

О С. Герберштейне смотреть комментарии к предыдущему документу.

Каждые два или три года государь производит набор по областям и переписывает детей боярских с цель|ю узнать их число и сколько у кого лошадей и служителей. Затем, как сказано выше, он определяет каждому жалованье. Те же, кто могут по достаткам своего имущества, служат без жалованья…

Лошади у них маленькие, холощеные, не подкованы; узда самая легкая; затем седла приспособлены у них с таким расчетом, что всадники могут безо всякого труда поворачиваться во все стороны и натягивать лук. Ноги у сидящих на лошади до такой степени стянуты одна с другой, что они вовсе не могут выдержать несколько более сильного удара копья или стрелы. К шпорам прибегают весьма немногие, а большинство пользуется плеткой, которая висит всегда на мизинце правой руки, так что они могут всегда схватить ее, когда нужно, и пустить в ход, а если дело опять дойдет до оружия, то они оставляют плетку, и она висит по-прежнему.

Обыкновенное оружие у них составляют: лук, стрелы, топор и палка наподобие булавы, которая по-русски называется кистень, по-польски — бассалык. Саблю употребляют более знатные и более богатые. Продолговатые кинжалы, висящие наподобие ножей, спрятаны у них в ножнах до такой степени глубоко, что с трудом можно коснуться до верхней части рукоятки или схватить ее в случае надобности. Равным образом и повод от узды у них в употреблении длинный и на конце прорезанный; они привязывают его к пальцу левой руки, чтобы можно было схватить лук и, натянув его, пустить в ход. Хотя они вместе и одновременно держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако ловко и без всякого затруднения умеют пользоваться ими.

Некоторые из более знатных носят латы, кольчугу, сделанную искусно, как будто из чешуи, и наручи; весьма немногие имеют шлем, заостренный кверху наподобие пирамиды.

Некоторые носят платье, подбитое ватой, для защиты от всяких ударов. Употребляют они и копья.

В сражениях они никогда не употребляли ни пехоты, ни пушек. Ибо все, что они ни делают, нападают ли на врага, или преследуют его, иди бегут от него, они совершают внезапно и быстро, и таким образом ни пехота, ни пушки не могут следовать за ними…

Для разбития стана они выбирают весьма обширное место, где более знатные разбивают палатки, а другие втыкают в землю нечто вроде дуги из прутьев и покрывают ее епанчами, чтобы упрятать туда седла, луки и другое в этом роде, и чтобы защищаться от дождя. Лошадей они выгоняют на пастбища, ради чего их палатки расставлены одна от другой очень широко; они не укрепляют их ни повозками, ни рвом, ни другой какой преградой, если только это место не укреплено случайно от природы или лесом, или реками, или болотами.

Пожалуй, кому-нибудь могло бы показаться удивительным, что они содержат себя и своих на столь скудное жалование и притом, как я выше сказал, столь долгое время; поэтому я разъясню в кратких словах их бережливость и воздержанность. Тот, у кого есть шесть лошадей, а иногда больше, пользуется только одной из них в качестве подъемной или вьючной, на которой везет необходимое для жизни. Прежде всего такой человек имеет в мешке, длиною в две или три пяди, толченое просо, потом восемь или десять фунтов соленой свинины; есть у него в мешке и соль, и притом, если он богат, смешанная с перцем. Кроме того, каждый носит с собою топор, огниво, котлы или медный горшок, чтобы, если он случайно попадет туда, где не найдет ни плодов, ни чесноку, ни луку или дичи, иметь возможность развести там огонь, наполнить горшок водою, бросить в него полную ложку проса,' прибавить соли и варить; довольствуясь такой пищей, живут и господин, и рабы. Затем если господин будет чересчур голоден, то он истребляет все это, и таким образом рабы имеют иногда отличный случай поститься целых два или три дня. Если же господин хочет пиршествовать роскошнее, то он прибавляет маленькую частицу свиного мяса. Я говорю это не о более знатных, а о людях среднего достатка.

92. ГОРОДЕЛЬСКИЙ ПРИВИЛЕЙ (1413 г.)

Городельский привилей объявлял унию Литвы с Польшей, а также пожалование прав литовским магнатам и шляхтичам, принявшим католическую веру. Перевод с средневековой латыни приводится по книге Дзялы некого «Собрание литовских законов», стр. 7 — 20.

1. Прежде всего, в то время, когда по воздействию животворящего духа, восприняв свет католической веры, возложили мы корону королевства Польского, то для прибавления христианской веры, доброго положения и пользы земель наших Литвы, их самих с землями и владениями, им подчиненными и с ними связанными, названному королевству нашему Польскому присвоили, инкорпорировали, соединили, объединили, присоединили, союзом связали с согласия единодушного нашего и других братьев наших и всех панов, шляхтичей и бояр той же земли Литовской с воли и согласия[113]. Однако, желая названные выше земли Литовские, ради враждебных нападений и козней крестоносцев² и к ним примыкающих и всяких других врагов, которые стремятся разорить названные земли Литовские и королевство Польское и разрушение их замышляют, в уверенности, безопасности и лучшем попечении сохранить и о постоянной для них пользе позаботиться: те же самые земли, которые всегда, в полном господстве, на праве чистом и смешанном, до сих пор держали и держим от предков наших по праву рождения, как государи законные, с воли, одобрения и согласия панов, шляхтичей и бояр, в названное, королевство Польское снова инкорпорируем, внедряем, присваиваем, соединяем, присоединяем, союзом связываем и навсегда скрепляем, определяя их самих со всеми их владениями, землями, панствами, княжествами, волостями, имениями, и на всяком праве чистом и смешанном, всегда быть едиными невозвратно и нерушимо с короной королевства Польского.

2. Также все церкви и весь клир названных выше земель Литвы как соборные, монастырские, приходские, общинные, Виленские и остальные, в тех (землях) воздвигнутые и которые будут воздвигнуты, основанные и которые будут основаны, во всех их свободах, иммунитетах, привилегиях, изъятиях и обычаях общих сохраняют согласно обычаю королевства Польского.

3. Паны (и) также бояре-шляхта земель наших, названных выше, дарениями, привилегиями и пожалованиями, им нами дарованными, данными, уделенными, только католики и Римской церкви подвластные, и кому гербы пожалованы, наслаждаются, владеют и пользуются, как паны и шляхта королевства Польского своими владеют и пользуются.

4. Также паны и шляхтичи, названные выше, своими отчинами (отцовскими имениями) на равном праве владеют, как паны королевства Польского своими обычно (как принято) владеют и пожалования наши, на которые имеют грамоты; от нас действующие и утвержденные крепостью «Вечной силы, подобным образом будут владеть и иметь свободную возможность их продавать, менять, отчуждать, дарить и в пользу свою обращать, однако, с нашего согласия, особенно для каждого случая данного, как для их отчуждения, обмена или дарения перед нами или нашими урядниками, по обычаям королевства Польского, будет определено.

5. Также после смерти отца дети не должны быть лишены наследственных имений (вотчин), но должны ими с наследниками (передавая по наследству) владеть, как паны и шляхтичи королевства Польского своими (вотчинами) владеют и в благоприятное пользование обращают.

6. Равным образом женам своим привенки[114] в имениях и дворах, которые, по наследству от отца или согласно пожалованию нашему в вечность, имели или будут иметь, могут определять (назначать), как в королевстве Польском определяются (назначаются). Дочерей или сестер, родственниц и свойственниц своих назначенные выше паны и шляхтичи земель Литовских могут сочетать браком только с католиками и отдавать замуж, по благоугожению их воли и по обычаю королевства Польского, от старины соблюдаемому.

7. Не в противоречие этим дарованным свободам, паны обязуются строить и исправлять крепости и военные дороги и платить подати, по старинному обычаю.

8. Особливо выражается то, что все паны и шляхтичи земель Литовских верность и подобающее христианской вере постоянство нам, Владиславу, королю Польскому, и Александру Витовту, великому князю Литовскому, и преемникам нашим обязаны будут держать и хранить, как паны и шляхтичи королевства Польского своим королям привыкли держать и служить, о чем паны, бояре и знать земель Литовских, выше названные, присягою (клятвою) уже нам поручились, как яснее в грамотах их, в которых они с панами королевства Польского взаимно согласились, содержится. Равным образом, под клятвою верности и под (страхом) лишения своих имений, никаким князьям или панам или другим, какого ни было сословия людям, желающим противостоять землям королевства Польского, ни советом, ни благоприятствованием, ни помощью не будут служить и помогать.

9. Также достоинства, места и должности, как они установлены в королевстве Польском, будут учреждены и установлены в Вильне — воеводство и каштелянство Виленское и также в Троках и в других местах, где лучше окажется полезным, по нашему благоволению, на вечные времена. Также и урядником назначаются только католической веры поклонники и подвластные святой Римской церкви. Также и все постоянные уряды земские, каковы суть должности, каштелянства, жалуются только исповедникам христианской (католической) веры, и к совету нашему допускаются и в нем присутствуют, когда обсуждаются вопросы о благе государства, потому что часто различие в верах приводит к различию в умах (мнениях), и оказываются через это известными такие решения, каким полагается в тайне быть сохраняемым.

10. Также все те, которым такого рода свободы и привилегии пожалованы, пусть никогда нас, Владислава и Александра Витовта, великого князя Литовского, пока мы живы, и наших преемников, великих князей Литовских, не оставляют и ни от нас и ни от наших преемников не отступают, но верно и честно повинуются и силою присяги (клятвы) верно и крепко к нам и нашим преемникам великим князьям Литовским, будут привязаны милостями, советами и помощью всегда и навеки.

11. К этому еще добавляется, что названные выше паны и шляхтичи Литвы после смерти Александра Витовта, теперешнего князя, никого не будут иметь или выбирать великим князем и господарем Литвы, как только кого король Польский и его преемники по совету с прелатами и панами Польши и земель Литвы сочтут необходимым избрать, поставить, поместить. Одинаково также прелаты, паны и шляхтичи королевства Польского, когда король Польский умрет без детей и законных наследников, не должны выбирать себе короля и государя без ведома и совета нашего, т. е. великого князя Александра, панов и шляхтичей названных выше земель Литвы, по силе и содержанию прежних грамот.

12. Сверх того, названными выше свободами, привилегиями и милостями только те паны и шляхтичи земли Литовской могут владеть и пользоваться, которым оружие и гербы шляхтичей королевства Польского пожалованы, и почитатели христианской религии, Римской церкви подвластные, не схизматики или другие неверующие.

13. Также все грамоты, какие королевству Польскому и землям Литвы и раньше, семь или восемь лет, и после или во время коронации нашей пожаловали и даровали, силою настоящего подтверждаем, ратифицируем, апробируем и постоянную силу даем им.

14. Особенно же добавляется и выражается, что названные выше паны и шляхтичи королевства Польского и земель Литвы в сеймы для совещаний, когда необходимость будет, в Люблине или в Парчове и в других пригодных местах, с согласия воли нашей, будут собираться для лучшей выгоды и пользы королевства Польского и названных выше земель Литвы.

Совершено в городе Городле на реке Буге, на общем сейме во второй день месяца октября в год господень 1413.

93. ВОССТАНИЕ ЧЕРНЫХ ЛЮДЕЙ В СМОЛЕНСКЕ В 1440 г

Запись о восстании 1440 г. в Смоленске, повидимому, сделана в Смоленске и была занесена в летопись в виде отдельного рассказа. Отрывок из летописи дан по изданию «Западно-русские летописи» (Полное собрание русских летописей, т. XVII, стр. 67–69, с сохранением правописания, но с раскрытием сокращений).

В лето 6948[115] сотворися зло велико в Литве: убиень бысть князь велики Жикгимонть² в Литви во граде Троцех во вербную неделю перед обедом и бысть метежь велик в Литовской земли, а в то время в Смоленьску держал воеводство от Жикгимонта пань Андреи Саковичь и поча приводите ко целованию смолян, чтож князи литовъски и паны вся земля литовская, кого поса-дять на Вильни на великом княжени, и вам от литовской земли не отступати и (от) великого князя-литовского, а ко иному не приступати, а мене вамь в себе держати воеводою во себе доколе сядеть на Вилни князь велики. И владыка³ смоленскый Семион и князи и бояре и местичи и черная люди целовали пану Андрею на всемь томь: Вилни не отступати и пана Андрея держати в себе честно воеводою на Смоленску. И по Велице дни⁴ на святой недели в среду здумаша смолняне черныя люди, кузнеци, кожемяки, перешевники, мясьники, котельники, пана Андрея согнати силою с города, а целование переступили и наредилися во изброи и со лукцами и со стрелами и с косами и зь секерами, и зазвонили в колокол. Пан же Андреи почался радити⁵ со бояри смоленскими и бояре ему молвили: вели пане дворяномь своим убиратися у зброи⁶, а мы и с тобою, чи лепшеи датися им в руки. И поидоша с копи противу их на конех и бысть имь ступь⁷ у Бориса Глеба во городе. Избиша много черных людей копии до смерти, а иныи ранены живы остали, и побегоша черныа люди от пана Ондрея, и той нощи выеха пан Андреи из города со женою и бояре смоленскый с нимь. И после того бысть метежь великь во Смоленску, изымаше смолняне Петрыку маршалка⁸ смоленского и утопиша его во Днепре, и посадиша собе воеводу в Смоленску князя Андрея Дмитриевичь Дорогобужського. Рада же литовская великого княжения князи и панове и вся земля дорадивъшися и взяша из ляховь Казимера королевича на великое княжение Литовское и посадиша его со честию на стольнечьномь граде на Вилне и на всей Руской земли. И в то время приде князь Юри Лыньгвеневичь из Новгорода в Литву, и князь великий Казимир⁹ королевичь дал ему отчину его, Мстиславлю. Бояре же смоленскый приехали к нему из Литвы ко Смоленску и черьны люди не пустиша их у город. Они же разъехалися по своемь селомь и затымь бысть бран велика межи бояр и черных людей. И бояся бояр черныя люди, призваша к собе оспод (а) ремь князя Юря Лигвенивича, и посла князь Юрьи поимата бояр и поимаша боярь и покаваша их, имение их подавше бояремь своимь. И той же осени на Филиповы запуски приде литовское войско ко Смоленску и сьтояша полтрети недели, посады и церкви и монастыри пожьгоша, а людей много множество посекоша, а живых в полон поведоша и много зла сотворися, и поидоша прочь.

В 1440 году случилось большое зло в Литве: убит был великий князь Сигизмунд в Литве в городе Троках; в вербное воскресенье, перед обедом, было волнение большое в литовской земле, а в то время в Смоленске держал воеводство от Сигизмунда пан Андрей Сакович. Он стал приводить к целованию смольнян на том: кого князья литовские и паны и вся земля литовская посадят в Вильне на великом княжении, вам от литовской земли не отступать и от великого князя литовского и ни к кому другому не приступать, а меня вам держать у себя воеводой, пока сядет в Вильне князь великий. Владыка (епископ) Симеон и князья, и бояре, и горожане, и черные люди целовали крест пану Андрею на всем том: от Вильны не отступать, а пана Андрея держать у себя честно воеводой в Смоленске.

После пасхи, на светлой неделе в среду, порешили (на вече) смольняне, черные люди — кузнецы кожемяки, портные, мясники, котельщики, пана Андрея выгнать насильно из города, нарушили крестное целование, вооружились луками, стрелами, косами и топорами и зазвонили в колокол.

Пан Андрей стал совещаться с боярами смоленскими, а бояре ему молвили: «Вели, пан, своим дворянам вооружиться, а мы с тобой. Это лучше, чем даваться им в руки». И пошли против них (черных людей) на конях; и была схватка у (монастыря) Бориса и Глеба в городе. Избили много черных людей копьями до смерти, а другие раненые остались живы, и побежали черные люди от пана Андрея.

В ту ночь уехал пан Андрей из города с женой и бояре смоленские с ним.

После того было большое волнение в Смоленске. Схватили смольняне Петрыку, маршалка смоленского, и утопили его в Днепре, а посадили себе воеводой в Смоленске князя Андрея Дмитриевича Дорогобужского. Рада литовская, великого княжества князья и паны и вся земля договорились и взяли на великое княжение литовское у лоляков Казимира королевича и посадили его с честью в столичном городе Вильне и во всей Русской земле.

В это время пришел князь Юрий Лингвеньевич из Новгорода в Литву, и князь великий королевич Казимир дал ему отчину его Мстиславль.

Бояре смоленские приехали к нему из Литвы в Смоленск, а черные люди не пустили их в город. Они разъехались по своим селам, и случилась цотом борьба великая между боярами и черными людьми. Боясь бояр, черные люди взяли к себе государем князя Юрия Лингвеньевича. Послал князь Юрий похватать бояр (смоленских); похватали бояр, посажали их в оковы, а имения их отдал князь боярам своим.

В ту же осень на филиппово заговенье (14 ноября ст. стиля) пришло литовское войско к Смоленску, простояло две с половиной недели, посады, церкви и монастыри сожгло, людей многое множество порубило, а живых в плен увело; много зла сделали и пошли прочь.

94. ЖАЛОВАННАЯ ГРАМОТА СВИДРИГАЙЛА НА СЕЛО МИХЛИН, ПОЖАЛОВАННОЕ АНДРЕЮ ВОЛОТОВИЧУ (1442 г.)

Напечатана в «Актах по истории южной и западной России», т. 1. № 21, стр. 14–15.

Милостью божьею, мы, великий князь Швитрикгайл Литовь-ский и Руский и иных. Чиним знакомите и даем ведати сим нашим листом каждому доброму нинешним и потом будущим, кто нань возрить или его чтучи услышить, комуж то коли его будет потребизна. Иже видев и знаменав службу нам верную, а никогды неопущенную, нашего верного слуги пана Андрея Волотовича, и мы, порадився с нашими князи и с паны и с нашею верною радою, даем и дали есмо тому предреченому пану Андрею, за его верную службу, село Михлин у Луцком повете, против его отчизны Заго-рова, со всим с тым, што к тым селом з века здавна слушало и слушает, вечисто и непорушно, со всими уходы и приходы, ничого на себе не выменивая, с селищи, и с нивами, и с пашнями, и с лесы, и с дубровами, и з бортными землями, и с пасеками, и з гаи, и с ловы, и с ловищи, и з бобровыми гоны, и с зеремяны, и с реками, и с озеры, и с криницами, и с потоки, и ставы и ставищи, и со млины, и с мыты, и с болоты, и с рудами, и таке што в тых именьи примыслить собе на новом корени посадить, и со всеми платы, што к тому именью слушаеть и пред тым слушало, и таке с луги, и с сеножатьми и со всеми пожитки, может себе полепши-вати, и росширивати, и осадите, и примножити. А даем тому предписанному пану Андрею Волотовичу верху меновая места вечно и непорушно ему, а по нем ино его детем, и его внучатом, и его ближним счадком, волни во всих тых именьях кому отдати и продати и променити пан Андрей Волотовичь и его ближний и по нем бу-дучии.

А при. том были сведоки наша верная князи и Панове: князь Олеко, Андрей Ивановичь Нос, пан Ивашко Монивидовичь Па-орша, князь Борис Глиньский, пан Иван Гулевичь, пан Грицко Кирдеевичь, пан Иван Чорный, пан Андрий Дчюса, маршалок нашь пан Сава Стоян. А на потверженье того нашего жалованья и печать нашу велели есмо привести к сему нашему листу. А писан в Киеве, под леты рождества Исус Христова 1 000 лет и 442 лета, месяца декабря 9 день, индикта 12. Приказ пана Андреев Дчюсича маршалков.

Божьей милостью мы, Свидригайло, великий князь литовских, русских и других земель. Делаем известным и даем знать этой нашей грамотой каждому ныне живущему и потомкам, кто на нее посмотрит или услышит ее чтение, кому это нужно будет.

Увидав и засвидетельствовав верную и всегда старательную нам службу нашего верного слуги пана Андрея Волотовича, мы, учинив совет с нашими князьями, боярами и нашей верной радой (советом), даем и дали тому вышеназванному пану Андрею за его верную службу село Михлин в Луцком повете вместо его отчины Загорова со всем тем, что к тем селам издавна, из старины, относилось (тянуло) и относится (тянет) — навсегда и нерушимо со всеми угодьями и промыслами, ничего не изымая для себя, с поселками, нивами, пашнями, лесами, дубравами, бортными землями, пасеками, рощами, ловами звериными и ловищами, с бобровыми гонами, болотами, реками, озерами, колодцами, ручьями, прудами, с мельницами, мытами, болотами, рудными промыслами, и с тем, что в том имении решит посадить на свежем корню со всеми оброками, которые к тому имению принадлежат и перед тем принадлежали, а также с лугами, покосами, и всеми угодьями, может он (все это) для себя улучшать, расширять, населять и приумножать. Даем тому названному выше пану Андрею Воло-товичу поименованные выше места навсегда и нерушимо — ему, а после него его детям и его внукам, и его ближайшим родственникам: вольны пан Андрей Волотович, его родные и его потомки все те имения отдать, продать и променять. А при том были свидетелями верные наши князья и паны: князь Олеко, Андрей Иванович Нос, пан Ивашко Монивидович Паорша, князь Борис Глинский, пан Иван Гулевич, пан Грицко Кирдеевич, Иван Черный, пан Андрей Дчюса, маршалок наш Савва Стоян.

В подтверждение этого нашего пожалования печать нашу велели привесить к этой нашей грамоте. Писано в Киеве в лето от р. х. 1442, месяца декабря 9 день, индикта 12.

Приказ маршалка пана Андрея Дчюсича.

95. ГРАМОТА ЛИТОВСКОГО ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ КАЗИМИРА III МОГИЛЕВСКИМ МЕЩАНАМ (1447 г.)

Напечатана в «Актах по истории южной и западной России», т. I, № 26, стр. 19.

От великого князя Казимера королевича наместником могилевским и старцем, кто коли будет, и всим мужем могилевцом. Жаловали нам Иллиничы, штож при дяди нашом, при великом князе Витовте, Илья отец их и они не тягивали з волостью на всякие потяги, а на то была в них и великого князя Витовта грамота. Ино коли при великом князи Витовте не тягивали з воло-стю, и мы их потом ж пожаловали, не надобе нам и ныне на всякие потяги з волостю тягнути, коли будеть так было при великом князи Витовте. Писан у Бакштах, марта одиннадцатый день, индикт десятый.

От великого князя Казимира королевича наместникам могилевским и старцам, кто бы ни были, и всем мужам могилевским.

Жаловались нам Ильиничи, что при дяде нашем, великом князе Витовте, их отец Илья и сами они не несли с волостью всякие службы, а на это у них была грамота великого князя Витовта. Раз они при великом князе Витовте не несли служб вместе с волостью, и мы их поэтому пожаловали: не нужно им и теперь всякие повинности вместе с волостью нести, раз так было при великом князе Витовте. Писано в Бакштах, марта 11 день, индикта 10.

96. СИГИЗМУНД ГЕРБЕРШТЕЙН. ОПИСАНИЕ ЛИВОНИИ

Отрывок с описанием Литовского великого княжества и Ливонии взят из книги Герберштейна «Записки о московитских делах», СПБ 1908, стр. 164–181. Сведения о Герберштейне и его книге см. выше (№ 91).

Столицей народа является Вильна; это обширный город, расположенный в долине между холмами, при слиянии рек Вилии и Вильны. Река Вилия в нескольких милях ниже Вильны впадает в Кроной. Кроной же течет вдоль города Гродно, название которого отчасти похоже на название реки, и отделяет некогда подвластные Тевтонскому ордену народы прусские (ныне они находятся в наследственном владении маркграфа бранденбургского, Альберта, с тех пор, как он подчинился польскому королю, сложив с себя крест и орден) от самогитов в том месте, где впадает в Германское море. Там находится город Мемель, ибо германцы называют Кроной Мемелем, а на отечественном языке он называется Неманом.

Ныне Вильна опоясана стеною, и в ней строится много храмов и каменных домов; она служит также местопребыванием епископа, которым был тогда Иоанн, побочный сын короля Сигизмунда, муж, отменно обходительный и ласково принявший нас при нашем возвращении. Кроме того, замечательны приходская церковь и несколько монастырей; преимущественным уважением между ними пользуется обитель францисканская, постройка которой обошлась очень дорого. Но храмов русских там гораздо больше, чем римского исповедания.

В Литовском княжестве три епископства, подчиненные Риму, а именно: Виленское, Самогитское и Киевское. Русские же епископства в королевстве Польском и в Литве, с входящими в состав их княжествами, суть следующие: Виленское (где ныне пребывает архиепископ), Полоцкое, Владимирское, Луцкое, Пинское, Холмское и Перемышльское. Главный промысел литовцев составляют имеющиеся у них в изобилии мед, воск и зола. Все это в большом количестве вывозится от них в Данциг, а затем в Голландию. В изобилии также поставляет Литва смолу и лес для постройки судов, а также хлеб. Соли у нее нет, но она достает ее покупкою в Британии. Когда Христиерн был изгнан из Датского королевства, и море было недоступно по причине разбойников, то соль привозили не из Британии, а из Руси; и теперь еще у литовцев в употреблении таковая…

Литва довольно лесиста: в ней имеются огромные болота и много рек; одни из них, как Буг, Припять, Тур и Березина, впадают в Борисфен с востока, другие же, как Буг, Кроной и Нарев, текут к северу. Климат суров, животные всех пород малорослы; хлеба там изобилие, но посев редко достигает зрелости. Народ жалок и угнетен тяжелым рабством. Ибо если кто, в сопровождении толпы слуг, входит в жилище какого-нибудь поселянина, то ему можно безнаказанно творить, что угодно, грабить и забирать необходимые для житейского употребления вещи, и даже жестоко побить поселянина. Поселянам же без подарков прегражден доступ к господам, какое бы они ни имели до них дело. А если их допустят, то все же отсылают к чиновникам и начальникам. И если те не получат даров, то не решат и не постановят ничего хорошего. Этот порядок существует не только для людей низкого звания, но и для дворян, если они хотят добиться чего-нибудь от вельмож. Я сам слышал от одного первостепенного чиновника при молодом короле такое выражение: «Всякое слово в Литве — золото». Они платят королю ежегодно определенную денежную подать за охранение пределов королевства.

Помимо оброка они работают на господ шесть дней в неделю: наконец, при женитьбе, при смерти жены, равно как при рождении и кончине детей и во время исповеди, они обязаны заплатить известную сумму денег приходскому священнику. Со времени Витольда[116] вплоть до наших дней они пребывают в настолько суровом рабстве, что если кто из них будет случайно осужден на смерть, то он обязан, по приказу господина, казнить сам себя и собственноручно себя повесить. Если же он случайно откажется исполнить это, то его жестоко высекут, бесчеловечно истерзают и тем не менее повесят. Вследствие такой строгости, если судья или назначенный для разбора настоящего дела начальник пригрозит виновному, в случае его замедления, или только скажет ему: «Спеши, господин гневается», несчастный, опасаясь жесточайших ударов, оканчивает жизнь петлею.

Ближайшая к Литве область — Самогития. Она лежит к северу, у Балтийского моря, и на пространстве четырех немецких миль отделяет Пруссию от Ливонии; Самогития не замечательна никакими городами или крепостями. Государь назначает туда из Литвы начальника, которого они именуют на своем языке старостой, что значит старейший. С должности его удаляют не безрассудно, а только по каким-нибудь важным причинам, но обыкновенно он остается на своем месте все время, пока жив. Там есть епископ, подвластный Римскому первосвященнику.

Вот что в Самогитии прежде всего заслуживает удивления: жители этой страны в огромном большинстве случаев высокого роста. Самогиты носят плохую одежду и притом в огромном большинстве случаев пепельного цвета. Жизнь свою проводят они в низких и притом очень длинных хижинах; посредине в них поддерживается огонь, у которого сидит отец семейства и видит скот и всю свою домашнюю утварь. Ибо у них в обычае держать скот, без всякой перегородки, под той же кровлей, под которой живут сами. Более знатные употребляют также рога буйволов в качестве кубков.

Это — люди смелые и способные к войне. На войне они употребляют латы и весьма много другого оружия, в особенности же рогатину и притом очень короткую, наподобие охотников.

Лошади у них так малы, что почти невероятно, как могут они выполнять столько работ: они употребляются и на войне за границей, и дома для обработки полей. Землю взрывают они не железом, а деревом, и это тем более удивительно, что земля их жесткая, а не песчаная, и на ней никогда не вырастает сосны. Собираясь пахать, они обычно несут с собою очень много поленьев, которыми роют землю и пользуются в качестве сошника, разумеется для того, чтобы, если сломается одно, иметь наготове еще и еще и таким образом работать без промедления.

Один из начальников области, желая облегчить жителей от слишком тяжелого труда, велел доставить большое количество железных сошников. Но когда и в тот год и в несколько следующих жатва, по причине каких-то неблагоприятных действий климата, не соответствовала ожиданию земледельцев, то простой народ стал приписывать бесплодие своих полей железному сошнику и не признавал никакой другой причины. Тогда начальник, боясь возмущения, удалил железо и предоставил им обрабатывать поля на свой лад. Эта область изобилует рощами и лесами…

…Область Ливония тянется в длину по берегу моря. Столица ее Рига, в которой начальствует магистр Тевтонского ордена. Кроме Рижского архиепископа, в этой области есть епископы Ревельский и Эзельский. В Ливонии большое множество городков, особенно замечателен между ними город Рига на реке Двине, недалеко от устья, а также города Ревель и Дерпт. Русские называют Ревель Колыванью, а Дерпт — Юрьевым городом. Рига же удерживает свое название на том и другом языке. Из тамошних рек судоходны Рубон и Нарва. Князь этой области, орденские братья, главные из которых именуются командорами, а также вельможи и граждане — почти все германцы. Простой народ говорит обычно на трех языках и, сообразно с этим, разделяется на три отдела, или трибы. Из германских княжеств: Юлихского, Гельдернского и Министерского ежегодно вывозятся в Ливонию новые служители и воины, часть которых заступает место умерших, а другие заменяют тех, которые отбыли годовую службу и возвращаются на родину, словно отпущенные на свободу. Они особенно изобилуют хорошими и крепкими лошадьми, благодаря чему доселе могли храбро выдерживать неоднократные вражеские вторжения в их земли как короля польского, так и великого князя московского, и доблестно от них оборонялись.

97. ИЗ «УСТАВЫ НА ВОЛОКИ», ДАННОЙ ВЕЛИКИМ КНЯЗЕМ ЛИТОВСКИМ СИГИЗМУНДОМ-АВГУСТОМ (1557 г.)

«Русская историческая библиотека», т. XXX, Литовская метрика, ч. III, стр. 554–557.

(Артыкул) 19. Робота подданным через войта[117] маеть быти заказна дня неделного², чым и на который день волость до роботы прыйти мают; а войт того ж дня людем закажеть работу, и который человек не выйдет на работу, ино за первый день огурного³ заплатить грош, а за дру'гий день барана, а коли и търетий раз огурыть ся або за пьянством не выйдеть, ино бичом на лавъце скарати ⁴, а дни повинные заробити; а ведже, где бы з якое прыгоды не мог подданный выйти на роботу, он маеть через суседа альбо лавъника⁵ враду оповедати, а врад, порозумевъшы слушъной прычыне, не маеть его никоторою с тых виною казнити, а инъшого дня заробити повинъное, што змешъкал, а не отъкупати ся от роботы никому. Пустых волок подданным не пахати; а который, не вписавъшы ся в рейстр, смееть то вчынити, збожье до гумна нашого тратить и вины рубль грошей до скарбу нашого заплатить. А становити ся ку работе подданым, як слонце⁶ всходить, а зыйти, як заходить а отъпочывъку⁷ тым, што з быдълом⁸ робять, перед обедом година⁹, в полудню година, над вечором година; а которие пешо робят, тым отъпочывку и в тые часы, одно по полгодины маеть быти; а то лете на великом дни отъпочынен(ь)е; а хто рано на работу не выйдеть за огурством, таковый другого дня только часу, як омешкал, заробити маеть.

(Артыкул) 20. Фолварки¹⁰ хочем мети, абы везде становены, яко наболши быти могут, пры каждых замъкох и дъворех нашых, окром где бы крунъты злые и непожиточъные¹¹ были, — таковые казати людьми осажати, зоставивъшы на върад¹² в кожъдом поли по одъной волоце¹³, а врад огородники и своим быдлом заробити маеть, а к тому моркг¹⁴ земъли на огород, с чого личъбы чынити¹⁵ и платити не повинен. Урал наш гумъно в пильной опатрности¹⁶ мети маеть, яко бы в нем ни в чем шкоды нам не было, а збож(ъ)я, ужат(ь)я, всякого маеть мети на себе третий сноп, отъдавъшы первей десетину и засеявъшы пашъню нашу; а умолоты всякого збожья ревизорове¹⁷ наши — у во всих гумънах пры дворех наших пробовати мають, и того догъледати и научыти, або везде з выбоем и без опилку збожья молочоны были. А продаванья збож(ъ)я гуменного маеть быти на личъбе прынято, по чому врадник положыть, яко продавал; для того и дъля всех подданных мают быти бочъки в местех торговые, в дворех и гумънах нашых, в селах и на въсих гостинцах одънакое меры, по чотыры корцы Краковъских, которых корцов на тот час десеть вполубочъку Виленъском; и тою ж мерою продавати и засевати пашъню з гумъна и под клеймом однаким такие бочки держати. А в гумънех нашых маеть быти гуменник, подданый наш, в той жо волости оселый чоловек добрый, справный, не по-дозраный, который на тую служъбу гуменъную маеть мети волоку, от цыншов¹⁸ и въсяких иных платов, робот и повинностей вольную. А около засеван(ъ)я пашъни урад маеть пильность чынити, абы вси засеваны; и гъде бы который за недбалостью не засеял альбо теж пашъню кому наймовал, а то бы ся слушне перед ревизором оказало, таковый маеть дати с кожъдого моргу незасеяного або кому нанятого по десяти коп збож(ъ)я, о чом с пильностью ревизорозе мають ся доведывати от войтовъ лавъников и инъшых подданых наших; ведже, где бы в котором году невърожай был, а так много, чым бы пашъню засеял, не нажал, маеть ото по науку послати до поскарбего¹⁹ нашего за часу, а подскарбий маеть ему казати старым збож(ъ)ем засевати: а гъде бы не было, за п(е)н(е)зи цыншовые куповати альбо з ыншого двора прыбавляти, абы ся тым николи пашъни нашы не зменъшывали; а з гумъна нашого жыта в отсоп не давати, одно лет голодъных, и то алиж з нашым альбо подскарбего нашого листом; а дати то на волю подданых, усхотят ли у копах альбо молочоным жытом брати. Евъи теж, где бы врад розумял непотребные, маеть з гумна нашого выкинути, кгды ж на быдло и на стадо солома от збожья не з евъи молочного пожыточнейшая есть; а гъде бы въимети потреба, там оподаль стодол и стирт у гумънех нашых и подданных для небезпечъности от огня мають быти вделаны. А на заробенье пашъни на кожъдую волоку абы было оставлено по семи волок оселых подданых нашых з волы и с клячами, побълизу двора и пашъни, которые по два дня в тый день служыти мають, с чим урад роскаже(т).

98. ЛЮБЛИНСКИЙ СЕЙМ 1569 г

На Люблинском сейме 1569 г. произошло государственное объединение Польши с Литвой (Речь Посполитая). Люблинская уния диктовалась общими интересами шляхты обеих стран и интересами внешней политики. По условиям унии Польша и Литва должны были иметь общего короля, сейм, монету, вести общую внешнюю политику, но войско, финансы, государственные должности, суд и законы оставались раздельными.

«Дневник Люблинского сейма», СПБ 1869, стр. 17–21; 68–78.

24 января сенаторы надеялись, что литовцы теперь уже сядут с ними в заседание. Послы тоже дожидались этого. Литовцы, прибыв в замок, пошли в свою залу, а не в сенат. Польские сенаторы послали сказать им, что дожидаются их прибытия к ним согласно их обещанию. Литовские сенаторы отвечали, что прибыли только за тем, чтобы получить ответ, обещанный в субботу, и не намерены приступать ни к каким другим делам.

Видя, что дело принимает такой оборот, сенаторы расселись так, чтобы Литве пришлось занять место в сенате ни по правой, ни по левой стороне, но против польских сенаторов. Когда пришли литовские сенаторы и с ними их послы, епископ Краковский дал их ответ в таком смысле: он высказывал сожаление, что «такия великия дела замедляются и колеблется постановление предков, между тем все пошло бы и скорее и лучше, если бы нам сойтись и составить одно заседание. Домогаться унии с вами, давно решенной, побуждает нас не какая-нибудь неволя. Польское королевство не настолько мало, чтобы нам в нем было тесно и тяжело. Нам нужно, чтобы исполнено было то, что постановлено нашими и вашими предками, и что в эти времена нужнее вам, нежели нам».

«Вы, господа, говорите, что вам нужно поправить ваши законы. Мы ознакомились несколько с этими исправлениями. Мы желаем вам самых лучших законов и очень рады бы помочь вам в этом, только бы эти законы не мешали нашему единению с вами или унии и не были им противны.

Между тем, присмотревшись немного к тем законам, которых утверждения вы, господа, добиваетесь у короля, мы видим, что некоторые из них противны унии и братству нашему, — вы точно решеткою отгораживаетесь ими от нас. Вы хотите считать нас чужеземцами, отстраняете народ польский от должностей и других дел и уже у вас отнимают должности у поляков без всякого основательного повода, и этим-то начинается этот сейм!»

«Видит бог, с какою любовию мы относимся к вам; поляки всегда хорошо относились к вам, не щадили имущества, издержек и здоровья (и теперь вы имеете у себя ясныя доказательства этого), они не загораживают дороги к единению с вами, господа. Мы видим, что совсем иначе поступали ваши и наши предки, как это открывается из обоюдных их договоров, и потому теперь еще больше должны мы удивляться вашему образу действий, — именно тому, что в настоящее время, когда мы начали приводить к концу дело унии с вами, вы, господа, насочиняли себе каких-то постановлений и законов, противных унии. Мы, с своей стороны, об этой унии не иначе можем говорить и постановлять, как только на основании привилегий, договоров, издавна утвержденных присягой. Согласитесь, господа, заседать вместе с нами и присмотреться к этим древним актам, а также к нашим законам. Если вы в них увидите что-либо противное унии, то мы охотно отступимся от них; точно так же и вы, господа, не домогайтесь того, что может разрывать унию». — Литовцы взяли все это на обсуждение до завтрашнего дня.

Воевода Виленский говорил: «вы, господа, делаете нам внушение, чтобы мы не теряли даром времени, но потеря времени нас беспокоит больше, чем вас. На наших хребтах был неприятель[118] когда мы уезжали сюда, желая постановить с вами унию, которая бы объединила нас взаимною любовию, и если сказать правду, мы устремились к ней почти бегом, тогда как предки наши шли к ней тихим шагом. Они рассуждали с вами об ней посредством послов, мы же теперь сносимся с вами не через послов, а сами — все чины великого Литовского княжества приехали устроять эту унию».

«Мы знаем, что получили от вас много добра. Во-первых, наши предки, по милости божией, пришли к познанию веры, и отсюда вырастала надежда, что во всех делах будет хорошо. Далее, отсюда умножалась взаимная любовь, потому что мы породнились между собою. Но хотя таким образом устроилась великая уния двух народов, — вас, господа, с нами, но, чтобы довершить её, мы еще должны подумать, как бы нам в чем-либо не сделать вреда нашему государству, а поставить его твердо. Об этом-то мы имеем совещания с королем, и еще не кончили их».

«Нас укоряют, почему мы всего этого не устроили дома, но в этом нужно укорять не нас, потому что мы об этом заботились надлежащим образом, а того, кто затянул это дело до сих пор, и мы должны добиваться этого теперь. Никто не должен укорять нас за то, что удовлетворяем нуждам нашей речи — посполитой, сообразно времени и потребностям, — ибо может ли быть хорошим для других тот, кто дурен в своих делах? Потребность в этом не понуждала наших предков так, как нас, потому что теперь у нас доживает свой век последний Ягеллон».

«Вам, господа, кажутся очень жесткими наши постановления: мы этого не замечаем. Мы говорим об них перед актом унии только потому, что этого требуют нужды нашей речи — посполитой. Теперь эти законы нам нужнее, чем когда-либо, и мы вовсе не думаем, чтобы его величество, наш государь, в настоящее время не мог их нам утвердить, потому что, если бы он не мог давать нам законов, то как бы он мог царствовать над нами? Господин, который хочет приказывать, должен платить, давать, — иначе он не мог бы называться господином».

«Зная это, мы все и стараемся с нашею братьей, чтобы нам соединиться с вами, господа, не как-нибудь, но наперед устроить хорошо нашу речь — посполитую, которой служить, пока у нас есть силы, мы обязаны как честные и добрые ея слуги и сенаторы».

Мы, Сигизмунд Август[119] всем вообще и каждому в особенности кому ведать надлежит, людям настоящего времени и будущих времен объявляем настоящею грамотою следующее: нам известно, что все чины королевства часто напоминали славной памяти отцу нашему Сигизмунду, королю Польскому² и просили его на сеймах и в других случаях, чтобы завершено было то соединение или уния великого княжества Литовского с королевством Польским, которые, по согласию всех чинов литовских, установлены славной памяти прадедами нашими — Владиславом Ягайлой³ и Александром Витовтом⁴, которые не только изложены были в грамотах и привилегиях, но и осуществлены были на самом деле, и которые затем при дяде нашем Александре, сначала великом князе Литовском, а потом короле Польском, по взаимным договорам польского народа с литовским⁵, по согласию чинов королевства, в силу братской любви были объяснены в более обширных словах и выражениях и утверждены и закреплены клятвою и рыцарским словом. И нас самих, во время нашего правления, они просили и сильно представляли нам, чтобы мы, согласно нашему званию и нашей обязанности, эту-то унию так привели к концу, чтобы она была тверда на вечныя времена и чтобы таким образом исполнены были — мысль и желание наших предков, наши собственный мысли и наша обязанность: поэтому, зная, что это соединение приносило великую славу и пользу обоим народам, мы склонили к этому делу нашу мысль и волю, назначили без дальнейшего замедления здесь, общий сейм, чтобы решить и выполнить это дело, чтобы уже непременно на этом сейме было постановлено и кончено справедливое и основательное соединение и слитие этих государств, так чтобы на будущее время уния не только не могла быть прервана и расстроена, но чтобы приносила такие плоды, которые бы могли доставить польскому и литовскому народу прежде всего возможно больший и твердый мир и сохранение в целости, а затем славу и украшение.

На созванном таким образом настоящем сейме явились лично все господа сенаторы духовные и светские и все другие чины польского и литовского народа и, по нашему допущению и согласию, после взаимных между ними совещаний, придерживаясь вполне всех привилегий, окончили все это дело унии между ними, в братской любви, и эта уния изложена нами, по согласию всех тех чинов обоих народов, в нижеследующих пунктах.

Прежде всего: Польское королевство и великое княжество Литовское, согласно прежней инкорпорации[120] между ними, составляют из обоих вышесказанных народов одно, неразличное, нераздельное тело, одно собрание, один народ, так что отныне у этого из двух народов одного собрания, соединения, нераздельного народа и почти единого, однородного, неразличного и нераздельного тела будет на вечные времена одна глава, не особые государи, а един, — король польский, который, согласно давнему обычаю и привилегии, общими голосами Поляков и Литвы будет избираться в Польше, а не в ином месте. Этому избранию не может препятствовать отсутствие каких-либо лиц как из сената, так и из других чинов польских и литовских, особенно, если все, имеющие право участвовать в избрании короля, будут обвещены сенаторами королевства и в узаконенное время. Место для этого избрания будет… (место не написано здесь потому, что эта запись еще не принята, а только предложена).

Избранный таким образом на Польское королевство будет миропомазан и коронован в Кракове. Что же касается до избрания, возведения его на стол великого княжества Литовского, то оно должно прекратиться, так чтобы уже отныне не было никакого следа его и подобия.

Главный сейм всегда должен быть один, а не отдельные; кроме того, должен быть один никогда не разделяющийся сенат для всех дел и нужд тех народов и никогда уже не должен быть иным, т. е. не должен состоять лишь из сенаторов того или другого народа. Сенат должен состоять при нас, кроме того времени, когда будет сейм в Литве и в Польше; он всегда должен быть приглашаем ко всем делам, о всем знать и советовать, согласно своему долгу. А если бы случились важныя дела, когда бы при нас не было сенаторов, то в силу давняго обычая будет дано знать обо всем как в Польшу, так и в Литву и ничто никогда не будет постановлено и решено без ведома сенаторов обоих народов. Эти главные сеймы имеют быть… (место для сейма не написано, потому что запись эта еще не принята), а в случае какой-либо важной нужды сейм может быть и в ином месте, с согласия всех сенаторов. На этих сеймах литовские сенаторы будут обязаны заседать между польскими сенаторами, на местах, назначенных нами, а земские их послы между польскими послами. На этих сеймах, — отныне единственных сеймах королевства, — все, что будет нужно, будет обсуждаться, делаться и решаться общим совещанием и по общему согласию всех чинов, имеющих право быть на сейме.

Монета должна быть однообразная и одинаковая по весу, пробе, подразделению и по надписи, что мы и наши потомки без замедления обязаны будем привести в исполнение.

Что касается до договоров и союзов, то сделано такое постановление: отныне все соглашения, заключения мира, посылка послов в дальний и пограничныя страны должны быть делаемы не иначе, как с ведома, и по общему совету обоих этих народов; мир же и постановления, учиненные перед тем с каким бы то ни было народом и с каким бы то ни было государем, если они вредны которой-либо стороне (Польше или Литве), должны быть объявлены потерявшими силу и не должны быть соблюдаемы.

Когда только нужно будет приносить присягу сенаторам, сановникам, чиновникам, старостам и членам знатнейших домов, достигшим совершеннолетия (как требуется привилегией), всегда они должны приносить таковую присягу коронованному королю и королевству.

При коронации новаго короля, по принесении им надлежащей, узаконенной присяги на сохранение прав обоих народов, сейчас должно быть дано им утверждение всех этих прав и привилегий обоих народов — королевства, общей речи — посполитой, в одном тексте и на одной грамоте, под печатью королевства.

Обдуманы и приняты также меры к тому, чтобы это единение и уния великого княжества Литовского с Польшей ни в чем не подрывали, не оскорбляли и не уменьшали тех прав, привилегий, вольностей и обычаев великаго княжества Литовского, которые не противны польскому народу; напротив, такия права, привилегии, вольности и обычаи обе стороны, по взаимному совету, будут усиливать и умножать. То же нужно разуметь и о почестях и чинах великого княжества Литовскаго, существующих в силу привилегии: они навсегда останутся в своей давней чести, потому что это нисколько не противоречит общей речи — посполитой и не может быть признано каким-либо раздвоением.

Как в Польше, так и в Литве должны быть уничтожены все торговый пошлины и поборы на земле и на воде, под каким бы то ни было названием — наши, сенаторские, шляхетские, духовные; отныне и на вечныя времена не следует брать никаких пошлин с духовных и светских людей шляхетского звания и с их подданных с каких бы то ни было вещей их собственной работы и кормления, но с тем, однако, чтобы они этим путем не содействовали уклонению от купеческих пошлин, что повело бы к уменьшению и утайке давних наших пошлин и пошлин других чинов в Польше и в Литве.

Все законы и постановления, какие бы то ни было и по какой бы то ни было причине изданные в Литве против польского народа, касательно занятия высших и каких бы то ни было должностей, вверяемых и поручаемых нами, также касательно имений и земель, касательно приобретения земель и владения ими в великом княжестве Литовском, приобретаемых за женой или по выслуге, покупкой, по наследству или по дару и каким-либо другим способом, сообразным с законом и обычаем, — все такие законы, по согласию всех чинов, разрушаем и обращаем в ничто. Отныне они не должны иметь никакой силы и значения, как законы, противные справедливости и взаимной любви и унии. Отныне как поляк в Литве, так литовец в Польше может приобретать имение и поселиться всяким законным способом и может по закону занимать должность в той земле, в которой будеть иметь оседлость. Что же касается до духовных должностей, то вольно нам будет раздавать их безразлично, как было и до сих пор, не обращая внимания на оседлость лица в той стране.

Обдумано также и принято в особенное внимание и то, чтобы та экзекуция, которая началась в Польше со времени короля Александра, по узаконению, сделанному на сейме в Петрокове 1504 г.[121] касательно наших столовых имений и земель в королевстве, не простиралась на великое княжество Литовское; потому что настоящею привилегией оставляются великому княжеству Литовскому в полной силе все права, узаконения, вольности, постановления, обычаи; поэтому остаются в своей силе все их пожалования, лены, залоги, продажи, пожизненныя владения, данныя справедливо и законно под каким бы то ни было наименованием, и мы их оставляем в этой силе: на вечные времена литовцы не могут подлежать и не подлежат экзекуции, требуемой вышесказанным узаконением Александра.

Все эти вышеизложенныя дела, обсужденныя, решенныя и постановленныя обоими народами, с точным исполнением всех привилегий, договоров, записей, какие касательно этой унии сделаны королями польскими и князьями литовскими, — общими государями обоих этих народов, и предками этих народов и утверждены нами, мы, признавая эти дела честными, нужными и обязательными для обеих сторон, по добровольному решению и желанию этих сторон, верховною нашею королевскою властию одобряем, укрепляем, утверждаем, признаем на вечныя времена крепкими, важными, законными, справедливыми, основательными со всеми привилегиями, относящимися к ним, и обещаем нашим королевским словом, нашей честью и в силу нашей королевской присяги, что все это обязаны будем всегда твердо держать и соблюдать мы и потомки наши, короли польские, и обе стороны — поляки и литовцы — и их потомки обязаны будут держать и соблюдать эти дела на вечныя времена в целом и в частях, и мы не допустим поколебать их когда-либо или расторгать каким бы то ни было способом, умыслом или делом.

«Милостивые господа сенаторы и другие чины Польского королевства! На речь, которую, господа, от вашего имени сказал нам епископ Краковский в прошедшую субботу, мы вследствие многих причин, должны были дать вам ответ письменный. Вскоре после того, в тот же день, вы нам дали еще рукопись, в которой говорится, что его величество король, наш общий государь, с нашего общего согласия, постановления и желания уже утверждает этот акт унии, тогда как на деле мы этого между собою еще не постановили, и у нас не в обычае просить государя утверждать то, что еще не приведено к концу».

«На все это можно было бы отвечать обширно; но мы не будем вдаваться в пространныя слова, чтобы не тянуть дела; и так уже не мало потеряли мы времени, с немалым вредом для себя, ожидая, когда вы решитесь вступить с нами в братския сношения и покажете любовь, достойную нашей унии с вами: поэтому, излагая дело короче, даем вам, господа, такой ответ, что как наши предки, так и мы не так узко понимаем это слово — уния, как вы желаете понимать его».

«Что мы справедливо понимаем так унию, доказательством служит то, что княжество Литовское всегда пребывало и пребывает до сих пор во всей целости, при всех атрибутах власти, при всех должностях и в определенном объеме границ. Нам недоставало лишь того, чтобы мы могли быть в вас уверены, чтобы между нами и вами сохранилась ненарушимо уния союза и дружбы, и чтобы и в Польше и в Литве был государем только тот, кто угоден обоим народам и избран ими обоими. Случалось, ведь, что в Литве бывали князья, которые не были в то же время королями польскими[122] что, впрочем, не нарушало братской любви, потому что ваши предки, господа, не стремились увеличивать свое королевство Литвой, но вместе с нашими предками сохраняли в целости оба государства, взаимно одни других любили и тем были страшны всем врагам».

«В самом деле, братская любовь должна допускать равенство, должна быть такою, чтобы приносить равную пользу обоим народам, а если слить Литовское княжество с королевством, то не будет никакой любви, потому что в таком случае Литовское княжество должно поникнуть перед Польшей, литовский народ должен был бы превратиться в другой народ, так что не могло бы быть никакого братства. Тогда бы недоставало одного из братьев, т. е. литовскаго народа, что явно из самой записки вашей, господа, данной нам. Там в одном пункте говорится и об уничтожении обряда возведения на княжеский стол великого князя Литовского и об утверждении наших прав печатью королевства и о сеймах тоже только Польскаго королевства. Все это ничего другого нам не обещает, как только то, что говорится в известном выражении: crescit Ausonia Albae ruinis»². «Видя такия дела, мы должны думать, что кто бросил эту записку между вами и нами, тот сам отталкивает нас от соединения с вами, господа, и указывает нам идти таким путем, чтобы из всего дела не вышло ничего, потому что он тянет нас к тому, чего мы никак не можем сделать с доброю совестию, при нашей верности нашему государю, как великому князю Литовскому, и к нашей речи — посполитой³, как нашей матери, и чего нам не следует делать, чего мы никогда и не желаем делать. Эта записка уничтожает нам государя и его титул — великий князь Литовский, уничтожает нашу речь — посполитую и ея честь, все наши вольности, должности, награды, милости, о чем мы с вами, господа, ни письменно, ни устно не желаем рассуждать, а тем более подвергать, что-либо подобное сомнению, да по доброй совести не можем и думать об этом.

Мы приехали к вам, господа, за братством, за братскою любовью, а не затем, чтобы потерять нашу речь — посполитую и нашего государя, великого князя, лишив его титула — великий князь Литовский. Если бы мы это сделали, то поступили бы против нашей присяги, против нашей совести. Если же мы обманули бы в этом деле бога, обманули бы нашего государя, нашу речь — посполитую, то в чьих глазах мы достойны были бы веры впоследствии?

О нас судили бы по пословице: кто не верен себе, может ли быть верен другим?».

«Притом, со времени нашего приезда сюда — в Люблин, мы часто слышали от вас, что вы, господа, не желаете отнимать у нас наших почестей, наших должностей: между тем эта записка сильно противоречит таким заверениям вашим, потому что когда мы потеряем нашу речь — посполитую, великаго князя и сольем с вашими наши чины, то какие же это будут должности великого княжества Литовского, тогда не будет ни этого княжества, ни литовского князя?

Оне вдруг должны были бы прекратиться, пасть в самом основании, против чего люди мудрые всегда принимают меры, так как ничто насильственное не может быть прочно. Так как никто не обязан делать невозможное, то просим вас, господа, не тянуть нас к таким делам; они нам очень прискорбны; вы нас унижаете, предлагая их».

«Не меньшее унижение для нас и то, что в этой записке вы, господа, хотите от нас вещей, противных нашим законам и вольностям, — вы хотите, чтобы почести и должности великаго княжества Литовского давались безразлично вам и литовцам, если у вас будет какая-нибудь оседлость в Литве, а иныя должности хотите получать даже независимо от оседлости.

Какая, господа, нам польза от таких должностей, которых бы литовец не мог занимать? Знаем, что в королевстве есть маршалок[123] есть печатники, есть воеводы, есть гетман², подскарбий³, все это мы имеем у себя издавна и распоряжаться этим, помимо нашего государя и помимо нашего народа, мы не желаем предоставить никому, — точно так же, как не желаем вовсе давать совет вам в ваших делах, так как и вам показалась бы несносною чужая власть».

«Если бы мы вам уступили в этом пункте, то литовский народ в скором времени был бы затерт множеством мудрых, достойных людей из народа польского; между тем мы имеем право получать сами выгоды этой унии. Мы, природные, действительные, давние жители этого государства, т. е. великого княжества Литовского, имеем это право за заслуги наши и наших предков, потому что мы служили в этом государстве нашим государям нашею грудью и кровию; умирали за свободу нашего отечества, и, на сколько могли, уберегли его до сих пор от столь могущественных и разнородных врагов. Вы, господа, конечно, желаете, чтобы ваше славное королевство знало, как оно размножилось и расширилось мудрыми вашими советами и чтобы летописи свидетельствовали потомству о каждом из вас. Точно так же и нам нужно стараться, чтобы оставить нашей матери речи — посполитой Литовской и нашему потомству память о том, как верно и усердно служили мы им не только делами, но и мудрыми советами, сообразно нашему долгу, и чтобы таким образом передать в потомство доброе наше имя».

«Поэтому и теперь, вступая с вами, господа, в сношения для утверждения между нами этого соединения, этой братской любви, мы пришли к вам с этой рукописью и даем ее вам. Она содержит в себе изложение того, как между этими обоими государствами и народами может установиться хорошая уния и братское, вечное единение».

«Если же по какому-либо несчастию, или, лучше сказать, по немилости божией, вы, господа, не пожелаете вступить с нами в братство и по-братски соединиться так, как мы предлагаем вам в этой рукописи, но пожелаете настаивать на вашей записке, в которой вы пространно росписали, как будете тянуть нас к инкорпорации и старым договорам, на что мы вам уже сказали, что не можем этого сделать никаким образом, то нам незачем будет здесь дольше оставаться; придется, не кончив дела, уехать отсюда; но и тогда мы сохраним к вам, господа, ту же братскую любовь, в которой под властию наших государей до сих пор пребывали твердо, с полной доброжелательностью к вам и к вашей речи — посполитой».

99. ИВАН ПЕРЕСВЕТОВ. ПЕРВАЯ ЧЕЛОБИТНАЯ

Иван Пересветов — служилый человек, много лет служивший за московским рубежом королям польскому, чешскому, угорскому (венгерскому) и волошскому (молдавскому) воеводе. В 1540 г. он поступил в Москве на службу к царю. Сочинения Пересветова написаны в 1547–1549 гг. Свои идеи, выражающие интересы дворянства, он изложил в челобитных, поданных царю. Нами дается первая челобитная царю; И. Пересветов, Сочинения, стр. 59–69 («Чтения в Обществе истории и древностей российских», 1908, том 1).

Государю благоверному великому царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии бьет челом холоп твой государев выезжей из Литвы Ивашко Семенов сын Пересветова… Ехал есми, государь, изо Угор на Волоскую землю и был есми пять месяц у Петра, у воеводы у Волоского, в Сочаве. И он про тебя, государя, про великого царя благовернаго, и про твое царство государево говорит на всяк день, и у бога просит умножения веры християнския, и он говорит: Такова была вера греческая силна, и мы ся ею хвалили, а ныне русским царством хвалимся. А говорит так: Боже! поблюди ее от неверных и от ереси всякия. Да того не хвалит, что крест целуют, да изменяют — то есть великая ересь, что за веру хрисгиянскую не стоят и государю верою не служат. Да и того не хвалит, что особную войну на свое царство напутает; дает городы и волости держати велможам, н велможи от слез и от крови роду християнского богатеют нечистым собранием и как съедут с кормлений з городов и с волостей, и во обидах присужают поля, и в том на обе стороны много греха сотворяют, крест целуют на виновате обои испы и ответчики: один, приложив, ишет к своей обиде, а другой всее обиды запрется, и в том обои в гресех погибают, и в великую ересь впадают, и на бога хулу кладут, не крепко крестное целование держат; тем бога всем велми гневят: чим вера християнская укреплена, а они того крепко не держат.

Так говорит волоский воевода про первого царя турецкого Махмет-салтана: Неверный царь богоугодная учинил, великую мудрость и правду в царство свое ввел, по всему царству своему розослал верныя своя судия, пооброчивши их ис казны своим жалованием, чем им мочно прожити з году на год. А суд дал полатны! во все царство судити без противня, а присуд велел имать на собя в казну, чтобы не искушалися и в грех не впали и бога не разгневили. А какова вельможу пожалует за его верную службу каким городом или волостию, и он пошлет к судьям своим и велит ему по доходному списку ис казны выдати вдруг. А просудится судья, ино им пишется такова смерть по уставу Махметову: взведет его на высокий скат, да и пхнет его взашию надол, да речет так: не умел еси в доброй славе быти и верно государю служити. А иных живых одирают, да речет так: Как обростешь телом, отдаст ти ся вина. По уставу Махметову с великою грозою мудрою и нынешние цари живут; а виноватым смерти росписаны; а нашедши виноватого, не пощадити и лутчаго; а казнят их противу дел их, да рекут так: и от бога написано комуждо по делом его.

Да так говорит волоский воевода: Знамянуется в мудрых книгах, пишут философи и доктори о благоверном великом о цари русском и великом князе Иване Васильевиче всеа Русии, что будет у него в его царстве такова великая мудрость и правда и гроза неправедным судьям от его мудрости великия, от бога прирожденный.

Так говорит волоский воевода про Руское царство, что вельможи рускаго царя сами богатеют, и ленивеют, а царство его оскужают и тем они слуги ему называются, что цветно и конно и людно выезжают на службу его; а крепко за веру хрисгиянскую не стоят и люто против недруга смертною игрою не играют, тем богу лжут и государю. Ино так говорит волоский воевода: Что их много, коли у них сердца нет доброго, и смерти ся боят, и не хотят умрети за веру християнскую, и как бы им не умирати всегды. Богатый о войне не мыслит, мыслит о упокой; хотя и богатырь обогатеет и он обленивеет. Так говорит волоский воевода: Воина держати как сокола чередити, и всегды ему сердце веселити, а ни в чем на него кручины не допустити. Ино так говорит волоский воевода: Таковому силному государю годится со всего царства своего дохода к себе в казну имати и ис казны своея воинником сердца веселити; ино казне его конца не будет, и царство его не оскудеет. Который воинник лют будет против недруга государева играти смертною игрою и крепко будет за веру християнскую стояти, ино таковым воинником имяна възвышати и сердца им веселити, и жалования ис казны своей государевы прибавливати; и иным воинником сердца возвращати, и к себе их припущати блиско, и во всем им верити, и жалоба их послушати во всем, и любити их, яко отцу детей своих, и быти до них щедру: щедрая рука николи же не оскудевает и славу царю събирает; что царю щедрость к воинником, то есть и мудрость его. А про тобя, про государя, про великого царя благоверного, волоский воевода говорит: Таковому государю годится держати дватцать тысящ юнаков храбрых со огненою стрельбою, гораздо учиненою, и стояли бы поляницы с украины на поли, при крепостех от недруга, от крымского царя, изоброчивши их ис казны своим жалованием государьским годовым; и они навыкнут в поли жити и недруга, его, крымского царя, воевати. Ино та ему дватцат тысящ лутчи будут ста тысящ, а украины его все будут богаты и не оскужены от недругов. А мочно ему, таковому силному царю, то все учинити.

Так говорит Петр, волоский воевода, про греческое царство: Велможи греческий при царе Констянтине Ивановиче царьством обладали, и крестное целование ни во что же ставили, изменяли, и царство измытарили своими неправыми суды, и от слез и от крови християнской богатство свое наполнили нечистым собранием, и сами обленивели за веру християнскую крепко стояти, и царя укротили от воинства своими вражбами и прелестными путми ерестными и чародействы и тем царство греческое, и веру християнскую, и красоту церковную выдали иноплеменником турком на поругание. А ныне сами греки за свою гордость и за беззаконие и за ленивство свое веру християнскую у царя у туретцкого откупают, великие оброки дают царю турецкому, а сами в неволи у царя у турецкого за свою гордость и за ленивство. Греки и сербы наймуются овец пасти и верблюдов у турков; и лутчия греки, и они торгуют.

Говорит волоский воевода с великими слезами про ту веру християнскую русского царства и просит у бога всегда умножения веры християнския от восточнего царства, от русского царя благоверного великого князя Ивана Васильевича всеа Русии. Тем ся царством руским и ныне хвалит вся греческая вера и надеются от бога великого милосердия и помощи божия свободитися руским царем от насильства турецкого царя иноплеменника. И говорит волоский воевода: Такое царство великое, силное и славное и всем богатое, царство московское, есть ли в том царстве правда? Ино у него служил москвитин Васка Мерцалов, и он того вопрашивал: Ты гораздо знаешь про то царство московское, скажи ми подлинно. И он стал сказывати Петру, волоскому воеводе: Вера, государь, християнская добра, всем сполна, и красота церковная велика, а правды нет. И к тому Петр-воевода заплакал и рек так: Коли правды нет, то всего нет… И в котором царстве правда, в том и бог пребывает и помощь свою святую велику давает, и гнев божий не воздвигается на то царство. Правды силние в божественем писании несть. Правда богу сердечная радость, а царю великая мудрость и сила. Помилуй, господи, вера християнская от неправды их… Ино ныне пишут мудрые философы и докторы о благоверном цари великом князи Иване Васильевиче всеа Русии, что он будет мудр и введет правду в свое царство. И так говорит волоский воевода и просит у бога милости, моляся: Боже! Дай милосердие свое великое, чтобы та его мудрость не оминула великого царя благовернаго…

Изначала не хвалят мудрыя философы, что которыя велможи к царю приближатся не от воиньские выслуги, ни от иныя от которыя мудрости; ино про тех говорят так мудрые философы: то есть чародеи и ересники у царя счастие отимают и мудрость царь-скую, и к себе царьское сердце зажигают ересию и чародейством и воиньство кротят. И то говорит волоский воевода: Таковых подобает огнем жещи и иные лютые смерти им давати, чтобы зла не множилось; без лица им вина, что воинство у царя кротят и мысль царьскую отимают. А царю без воиньства не мочно быти: ангели божий и небесные силы, и те ни на един час пламянного оружия из рук своих не испущают, стрегут рода человеческаго от всякия пакости, от Адама и до сего часа; а царю земному как без воиньства быти? Воинниками царь силен и славен. Царю быти благодатию божиею и мудростию великою на царстве своем, а до воин-ников быти, яко отцу цо детей своих, щедру. Что царьская щедрость до воинников, то его и мудрость; щедря рука николи же не оскудеет и славу себе велику собирает.

Да рек Петр, волоский воевода, про Казанское царьство: Есть ли хотети Казанского царства добывати, ино призвав бога на помощь, и себя ни в чем не пощадети, послати войско на Казань, возрастивши сердца воинником своим царьскими жалованием и ласкою и приветом добрым; а иныя воины удалыя послати на Улусы на казанския, да велети их жечи и людей сечи и пленити. Да бог помилует и помощь святую свою даст извоевати их да и крестити, то и крепко. А слышал есми про ту землю, про Казанское царство, у многих воинников, которые в царстве Казанском бывали, что про нея говорят, применяют ея к подрайской земле угодием великим. Да тому велми дивимся, что таковая землица не великая, велми угодная, у таковаго великаго силнаго царя под пазухою[124], а не в дружбе, а он ей долго терьпит и кручину от них великую приимает; хотя бы таковая землица угодная и в дружбе была, ино было ей не мочно терпети за такое угодие…

100. ЦАРСКИЙ ПРИГОВОР ОБ ИСПОМЕЩЕНИИ В МОСКОВСКОМ И ОКРУЖАЮЩИХ УЕЗДАХ ИЗБРАННОЙ ТЫСЯЧИ СЛУЖИЛЫХ ЛЮДЕЙ (1550 г.)

«Акты Археографической экспедиции», т. I, № 225.

Лета 7059, октября в 1 день, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси приговорил с бояры: учинити в Московском уезде, да в половине Дмитрова, да в Рузе, да в Звенигороде, да в Числякех и в Ординцех и в Перевесных деревнях, и в Тетеревичех и в оброчных деревнях, от Москвы верст за шестьдесят и за семьдесят, помещиков, детей боярских, лутчих слуг, 1000 человек, а которым бояром и околничим быти готовым в посылки, а поместей и вотчин в Московском уезде у них не будет и бояром и околничим дати поместья в Московском уезде по 200 четвертей; а детем боярским в первой статье дати поместья по 200 ж четьи[125], а другой статье детем боярским дати поместья по 150 четьи, а третьей статье детем боярским поместья по 100 четьи; а сена им давати по толку ж копен, на колко кому дано четвертныя пашни, опричь крестьянского сена; а крестьяном дати сена на выть по тридцати копен; а которой по грехом из тое тысячи вымрет, а сын его к той службе же не пригодится, ино в того место прибрать иного. А за которыми бояры и за детями боярскими вотчины в Московском уезде или в ином городе, которые близко от Москвы, верст за пятьдесят или за шестьдесят, и тем поместья не дати…

(Затем следует именная роспись бояр и детей боярских, которым назначаются поместья. В заключение сказано:

А всех детей боярских во всех статьях, Московския земли и Новогородских, и Торопецких, и Луцких и Ржевских, дворовых и городовых, 1050 человек, а земли им дати 112 600 четьи, опричь бояр; а бояр и околничих и с казначеи 28, а земли им дати 5600 четьи. И всех бояр и околничих и детей боярских 1078 человек; а земли им дати 118 200 четьи.

101. СУДЕБНИК ЦАРЯ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА (1550 г.)

Владимирский-Буданов, «Хрестоматия по истории русского права», г. II.

Лета 7058 месяца июня в… день царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руссии с своею братьею и бояры сесь судебник уложил: как судити бояром и окольничим, и дворецким, и казнечеем, и дияком, и всяким приказным людем, и по городом наместником, и по волостем волостелем, и их тиуном и всяким судиям.

1) Суд царя и великаго князя судити бояром и окольничим, и дворецким, и казначеем, и дияком; а судом не дружити и не мстити никому, и посула в суде не имати; також и всякому судье не имати.

3) А который боярин, или околничей, или дворецкой, или казначей, или дияк в суде посул возмет и обвинит кого не по суду, а обыщется то в правду: и на том боярине, или на околничем, или» на дворецком, или на казначее, или на дияке взяти исцев иск, а пошлины на царя и великого князя, и езд, и правда, и пересуд, и хоженое, и правой десяток, и пожелезное взяти втрое, а в пене, что государь укажет.

26) А безчестие детем боярским, за которыми кормления, указывати противу доходу, что на том кормленье доходу по книгам; а женам их безчестия вдвое против того доходу. А которые дети боярские емлют денежное жалование, а сколько которой жалования имал, то ему и безчестие; а жене его вдвое против его жалования. А дьякам полатным и дворцовым безчестия, что царь и великий князь укажет; а женам их вдвое против их безчестия. А гостям большим безчестия пятьдест рублев, а женам их вдвое против их безчестия. А торговым людем и посадским людем, всем середним, безчестия пять рублев, а женам их безчестия против их безчестия вдвое. А боярскому человеку доброму безчестия пять Рублев, опричь тиунов доводчиков, а жене его вдвое. А тиуну боярскому, или доводчику и праветчику, безчестие против его доходу, а женам их вдвое. А крестьянину пашенному и непашенному безчестия рубль, а жене его безчестия два рубля. А боярскому человеку молодчему или черному городскому человеку молодчему безчестия рубль же, а женам их безчестия вдвое. А за увечие указывати крестьянину посмотря по увечию и по безчестию; и всем указывати за увечие, посмотря по человеку и по увечью.

32) А неделщику на судей, на бояр, и на околничих, и на дворецких, и на казначеев, и на дияков посулов не просити, и самому неделщику посулов не имати. А которой неделщик… посул возмет, и уличат его в том: и того неделщика казнити торгового казнию, а посулы на нем доправити втрое, да из недель выкинута.

53) А пошлют которого неделщика имати татей и разбойников, и ему имати татей и разбойников безхитростно а не норо-вити ему никому; а изымав ему татя или разбойника не отпустити, ни посулов не взяти; а опричных ему людей не имати. А поноровит которой неделщик татю или разбойнику по посулам, а его отпустит, и уличат его в том; ино на том неделщике истцов иск доправити, а его казнити торгового казнию да вкинути в тюрму, а в казни, что государь укажет.

62) А бояром и детем боярским судити, за которыми кормления с судом с боярским, а на суде у них и у их тиунов быти, где дворской, дворскому, да старосте и лучшим людем, целовалником. А судные дела у наместников и у их тиунов писати земским дияком; а дворскому да старосте и целовалником к тем судным делом руки свои прикладывати. А противни с тех судных дел слово в слово, писати наместничим дьяком; а наместником к тем противнем печати свои прикладывати… А без старосты и без целовалников суда не судити, и посулов наместником, и их тиуном и их людям не имати: а на государя своего тиуну и пошли-нику никому посулов от суда не просити…

68) А которому наместнику дан в кормление город с волостьми, или ему даны в кормление волости, а в которых волостех наперед сего старост и целовалников не было, и ныне в тех во всех волостех быти старостам и целовалником…

70) А кого наместничи или волостелины люди учнут давати от кого на поруку до суда и после суда, и по ком поруки не будет. — и наместничим и волостелиным людем тех людей являти в городе прикащиком городовым, да дворскому и старосте и целовалником; а в волости являти старосте и целовалником;… а не явя тех людей… к собе не сводити и у собя их не ковати. А кого наместничи или волостелины люди не явя… к собе сведут да у собя его скуют, и ко тем людем и род и племя придут… о том бити челом и являти; и прикащиком да дворскому и старосте и целовалником у наместничих или волостелиных тех людей выймати, и кого у волостелиных людей выймут скована, а им не явлено, ино на наместниче или на волостелине человеке, взяти того человека безчестие, посмотря по человеку; а чего тот на наместниче или на волостелине человеке взыщет, и тот иск взяти на нем вдвое.

80) А холопа рать полонит, а выбежит из полону, и он свободен, а старому государю не холоп; а похочет тот холоп к своему к старому государю, и того холопа явити бояром, а дияку подпи-сати на старой крепости, а пошлины имати с головы по алтыну. А которой холоп побежит с государем своим, или один побежит без государя своего, а не рать полонит, и выедет тот холоп из которыя земли опять к Москве: и он старому государю холоп по старому холопьству, опричь того, нечто кому государь пожалует даст волную грамоту.

81) А детей боярских служивых и их детей, которые не служивали, в холопи не приимати никому, опричь тех, которых государь от службы отставит.

87) А кто сорет межу, или грань ссечет, из царевы и великого князя земли, или у боярина, или у монастыря, или боярской у монастырьского, или монастырьской у боярского: и хто в тех межу сорет, или грань ссечет, ино того бити кнутьем, да истцу на нем взяти рубль. А хрестьяне меж собя, в одной волости или в селех, хто у кого межу переорет или перекосит, ино волостелю или поселскому имати на нем за боран два алтына.

88) А хрестьяном отказыватися из волости в волость и из села в село один срок в году: за неделю до Юрьева дни осеннего и неделя по Юрьеве дни осеннем. А дворы пожилые платят в полех за двор рубль да два алтына, а в лесех, где десять верст до хоромного лесу, за двор полтина да два алтына. А которой хрестьянин живет за кем год, да пойдет прочь, и он платит четверть двора; а два годы поживет, и он платит полдвора; а три года поживет, и он платит три четверти двора; а четыре года поживет, и он платит весь двор, рубль и два алтына. А пожилое имати с ворот; а за повоз имати с двора по два алтына; а опричь того на нем пошлин нет. А останется у которого хрестьянина хлеб в земли, и как тот хлеб пожнет, и он с того хлеба, или с стоячего, даст боран, да два алтына. А по кои места была его рожь в земли, и он подать цареву и великого князя платит со ржи; а боярского ему дела за кем жил, не делати. А попу пожилово нет, и ходити ему вон бессрочно воля. А которой хрестьянин с пашни продастся кому в полную в холопи, и он выйдет бессрочно ж, и пожилово с него нет; а которой хлеб его останется в земли, и он с того хлеба подать цареву и великого князя платит, а не похочет подати платити, и он своего хлеба земляного лишен.

90) А который купец, идучи на торговлю, возьмет у кого денги или товар да на пути, у него товар утеряетца безхитростно, истонет или сгорит, или рать или разбой возьмет: и бояром обыскав, велети тому дати цареву и великого князя дияку полетнюю грамоту, с царя и великого князя печатью, посмотря по животом, платитися истцов в истину, без росту. А кто у кого взяв, идучи в торговлю, да пропиет, или иным каким безумием тот товар погубит без напрасньства, ино того выдати истцу головой до искупа. А в розбойном деле дадут кому полетнюю грамоту и как своего роз-бою доищется, или в его иску розбойников поймают, и у того та грамота его полетняя не в грамоту.

98) А которые будут дела новые, а в сем Судебнике не написаны, и как те дела с государева докладу и со всех бояр приговору вершатся и те дела в сем Судебнике приписывати.

102. «СТОГЛАВ» (1551 г.)

Выдержки из «Стоглава» приводятся по казанскому изданию 1912 г.

Отец мой Макарий митрополит всеа Русии и архиепископы и епископы и весь освященный собор. В предъидущее лето бил есми вам челом и с бояры своими о своем согрешении, а бояре такоже; и вы нас в наших винах благословили и простили. А яз по вашему прощению и благословению бояр своих в прежних во всех винах пожаловал и простил; да им же заповедал со всеми хрестьяны царствия своего в прежних во всяких делех помиритися на срок, и бояре мои все, приказные люди и кормленщики со всеми землями помирилися во всяких делех. Да благословилися есми у вас тогды же судебник исправити по старине и утвердити, чтобы суд был праведен и всякие дела непоколебимо во веки. И по вашему благословению судебник исправил и великие заповеди написал, чтобы то было прямо и бережно, и суд бы был праведен и безпосулно во всяких делех; да устроил по всем землям моего государства старосты и целовалники, и сотские, и пятидесятские по всем градом… и по волостем… и уставные грамоты пописал. Се и судебник перед вами, и уставные грамоты, — прочтите и разсудите, чтоб было наше дело по бозе в род и род неподвижимо по вашему благословению. Аще достойно, сие дело на святом соборе утвердив и вечное благословение получив, и подписати на судебнике и на уставной грамоте, которой в казне быти.

Да с нами соборне, попрося у бога помощи во всяких нужах, посоветуйте и разсудите и умножите и утвердите, по правилом святых апостол и святых отец и по прежним законом прародителей наших, чтобы всякое дело и всякие обычаи строилися по бозе в нашем царствии, и при вашем святительском пастырстве, а при нашей державе; а которые обычаи в прежние времена, после отца нашего великого князя Василия Ивановича всеа Русии и до сего настоящаго времени поизшаталися[126] или в самовластии учинено по своим волям, или предние законы, которые порушены, или ослабно дело, небрегомо² божиих заповедей, что творилося и о всяких земских строениях и о наших душах заблуждении, — о всем о сем довольно себе духовне посоветуйте и на среди собора сие нам возвестите.

И мы вашего святительского совета и дела требуем и советовати с вами желаем, о бозе утвержати нестройное³ во благо. А что наши нужи, или которые земские нестроения, и мы вам о сем возвещаем.

И вы, разсудя по правилом святых апостолов и святых отец, утверждайте во общем согласии вкупе; а яз вам, отцем своим, и с братиею, и со своими бояры челом бью.

О монастырех и иноцех. Вопрос 8. А в монастырех чернецы и попы стригутся спасения ради душа своя. Нецыи же от них стригутся покоя ради телесного, чтобы всегда бражничать и по селом ездят прохладу для. О архимаритех и игуменех: а архимариты и игумены некоторые также власти докупаются, да службы божий и трапезы и братства не знает, покоит себя в келий и с гостми; да племянников своих вмещают в монастырь и доволят всем монастырским; и по селом такоже; а монастыри тем пустошат, а старых слуг и вкладчиков изводят… И по селом и по миру всюду ездят чернцы без зазору…

А священницы и братия бедные алчни, и жадни, и всячески непокойны, всякими нуждами одержимы. Весь покой монастырской и богатство и всякое изобилие во властех, и с роды, и с племянники, и с боляры, и с гостми, и с любимыми друзи истощили; тако ли подобает быти по уставу, общему братству вкупе пребы-вати? и такое безчиние и небрежение и всякое нерадение о церкви божий, и о монастырском строении, и о братстве — ино на ком грех тот взыщется?

О монастырех иже пусты от небрежения. Вопрос 15. В монастыри боголюбцы дают душам своим и родителем на поминок вотчины, и села, и прикупи; а иные вотчины и села собою прикупают в монастыри, а иное угодие у меня припрашивают; и поймали мвого по всем монастырем. А братьи во всех монастырех по старому, а инде и старого меньши, есть и пить старого братье оскуднее, а строения в монастырех ни которого не прибыло, и старое опустело. Где те прибыли, и кто тем корыстуется?..

О церковных и о монастырских денгах. Вопрос 16. О церковной и о монастырской казне, еже в росты дают: угодно ли се богови, и что писание о сем глаголет? Божественное писание и миряном резоимство⁴ возбраняет, нежели церквам божиим денги в росты давати, а хлеб в наспы ⁵. Где то писано во святых правилех? о сем пишет: церковно богатство — нищих богатство и прочим на потребу…

Вопрос 27. В первый понедельник Петрова поста в рощи ходят и в наливки, бесовские потехи деяти. И о том ответ. Чтобы православные хрестьяне в понедельник Петрова поста в рощи не ходили, и в наливках бы бесовских потех не творили, и от того бы в конец престали; понеже все то еллинское бесование и прелесть бесовская, и того ради православным хрестьяном не подобает таковая творити…

О святительском суде соборной ответ. Глава 53. Яко не подобает князем и бояром и всяким мирским судьям священнического и иноческого чипа на суд привлачати ниже таковым судити; да не обладает ими никтоже от простых людей, точию великая соборная святая церковь обладает и судит таковым, по закону священных правил. А от простых людей ни князь, ни боярин, ни всяк мирский судья да не обладает иерея, ниже монастыри, ниже мниси… Аще ли кто и покусится что взяти от церкви через благословение архиереево или иереево, кроме закона церковного, таковый ничему подобен есть, точию священная крадущему, и скверностяжателем, и иноверным человеком; и сии убо татие суть и хищницы и разбойницы церковнии, паче же и разбойницы церкви божий. И сия аще кто сотворит, и таковии аще не покаются, пагубу наследуют, сице бо и господь наш Иисус Христос, заповеда, рек: отдадите кесарева кесарю, а божия богови.

Ответ о святительских и о монастырских денгах без росту и о хлебе без наспу. Глава 76. А что святительские казенные денги в росты дают и хлеб в наспы, та-коже и монастырские казенные денги дают в росты и хлеб в наспы, и о том божественное писание и священные правила не токмо епископом, и прозвитером, и дияконом, и всему священи-ческому и иноческому чину возбраняют, но и простым не повелевают резоимьство и лихву истязати. И того ради отныне, по священным правилом, святителем и всем монастырем, денги давати по своим селом, своим хрестьяном, без росту и хлеб без наспу, того для, чтобы за ними хрестьяне жили и села бы их были не пусты. Да о том себе велят писати в книги, сколько на котором денег и хлеба… в займех; да держати те книги в казне крепости для. А у которых у святителей и у монастырей изойдется казенных денег и хлеба у своих хрестьян, и они потому же нужным людей дают взаймы денги без росту, а хлеб без наспу, с поруками и с крепостьми, или в казенные книги пишут; а у которых монастырей… изойдется денег, и им на те денги купити монастырем земли, да тем питатися; а в росты однолично денег не давати, по священным правилом…

Лета 7059 майя 11 день. Глава 101. Царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии приговорил со отцем своим с Макарием митрополитом веея Русии, и со архиепископы, и епископы, и со всем собором: что впредь архиепископом, и епископом и монастырем вотчин без царева ведома и без докладу не покупати ни у кого, а князем и детем боярским, и всяким людем вотчин без докладу им не продати же; а кто купит или кто продает вотчину без докладу, и у тех, кто купит, денги пропали, а у продавца вотчина, а взяти вотчина на государя и великого князя безденежно. А которые люди наперед сего и по ся места вотчины свои давали в монастыри по своих душах и родителей своих по душах в вечный поминок, или которые впредь учнут потому же вотчины давати в вечный же поминок, и тех вотчин у монастырей никому не выкупати…

103. УСТАВНАЯ ВАЖСКАЯ ГРАМОТА (1552 г., марта 21)

«Акты Археографической экспедиции», т. I, № 234.

Се яз царь и великий князь Иван Васильевич всеа Руси пожаловал есми важан, шенкурцов и Вельского стану посадских людей и всего Важского уезда становых и волостных[127] хрестьян, шенкурцов, посадских людей и Шенкурского стану Ивашка Юрьева сына, да Васюка Максимова сына (всего 21 чел., по 3 человека от стана»)… и во всех людей место, шенкурцов и Вельского стану посадских людей и всего Важского уезда становых и волостных хрестьян, которые станы приписаны судом к Шенкурье к посаду и к Вельскому стану. Что нам били челом, а сказывали, что де у них в Шенкурье и в Вельску на посадех многие дворы, а в станех и в волостех многие деревни запустели от прежних наших Важеских наместников, и от их тиунов, и от доводчиков², и от обыскных³ грамот, и от лихих людей, от татей и от разбойников… А важеского де им наместника и пошлинных людей впредь прокормити не мочно, и от того де у них в станех и в волостех многие деревни запустели, и крестьяне де у них от того насилства и продаж и татеб с посадов разошлись по иным городам, а из станов и из волостей хрестьяне разошлись в монастыри безсрочно и без отказу, а иные де посадские люди и становые, и волостные кои куда безвестно розбрелись порознь; и на тех де на досталных на посадских людех и на становых и волостных хрестьянех наши Важеские наместники и их тиуны корм свой, а праветчики и доводчики побор свой емлют на них сполна, а тем де посадским людем и становым и волостным досталным хрестьяном вперед от наших наместников и от их пошлинных людей, от продаж, всяких податей тянуть сполна немочно… И нам бы… пожаловати, наместника у них… оставити; а велети бы нам… учинити по их челобитью из их посадских людей, выборных лутчих людей, кого они излюбили все… [перечислены 20 чел.], кому у них меж посадскими людми и становыми и волостными в душегубстве и в татбе и в розбое с поличным, и в костарех и о всяких делех земских управа чинить по нашему Судебнику; а разбойные бы им дела делать и судить, обыскивая и виновных по обыску казнити, и истцом с разбойники и в татиных делех⁴ и с костари и во всяких земских делех управа чинити безволокитно, по нашему ж Судебнику; а пошлин излюбленным головам с управных дел со всяких и с разбойных дел не имати, а за наместничь бы и за тиунов корм, и за присуд, и за корчму, и за пра-ветчиков, и за доводчиков побор, и за пятно, и за все наместничьи и за тиуновы пошлины и праветчиковы и за доводчиковы, за все… денгами, а давати бы им нам в оброк одинова в год в нашу казну, денгами, полторы тысячи рублев, на один срок в году за неделю до Масленого заговейна.

И яз царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси и важан, шенкурцов и Вельского стану посадских людей и становых шенкурцов… пожаловал: на Ваге, в Шенкурье на посаде и в Вельску на посаде важскому наместнику, в Шенкурье и в Вельском стану важского наместника тиуну и его пошлинным людем, и в станех и в волостех, вперед быти не велел; а велел есми у них быти, по их челобитью… излюбленным головам, которых людей… себе излюбили… [перечислены те же лица, о которых просили челобитчики] и оброк есми на них по их челобитью… положил денгами… полторы тысячи рублев на год; а давати тот оброк в мою цареву и великого князя казну казначеем Ивану Петровичу Головину да Федору Ивановичу Сукину, да дьяку нашему Истоме, Ноугородову одинова в год…

104. КНЯЗЬ А. М. КУРБСКИЙ. ВЗЯТИЕ КАЗАНИ

Князь Андрей Курбский, изменив царю Ивану IV, написал в Литве сочинение, направленное против грозного царя и выражающее интересы боярства; в нем он описывает деяния Ивана Грозного и его жестокости по отношению к боярам. «История о великом князе Московском> представляет собой памятник тенденциозный и во многих отношениях не вполне достоверный. Однако в ней имеется и большое количество ценных сведений, особенно там, где Курбский рассказывает о событиях своей молодости, когда он еще был в дружбе с Иваном IV. Курбский принимал участие во взятии Казани, и описание этого события в его «Истории» резко отличается своим тоном от остального изложения, точно Курбский переживает свою славную юность, когда он воевал за свое отечество и еще не был изменником. Князь А. М. Курбский. История о великом князе Московском, издание Археографической комиссии, СПБ 1913.

И абие, за помощью божиею, сопротив сопостатов возмогоша воинство христианское. И против яких сопостатов, так великого и грозного Измаильтескаго языка, от негож некогда и вселенная трепетала, и не токмо трепетала, но и спустошена была; и не против единого царя ополчашеся, но абие против трех великих и сильных, сиречь, сопротив Перекопского царя, и Казанского, и сопротив княжат Нагаиских. И за благодатию и помощию Христа бога нашего, абие от того времяни, всем трем возражаше нахождение, частыми преодоленьми преодолеваху и преславными победами украшахуся, о них же по ряду писати сия краткая повесть не вместит; но вкратце рекши: по толику спустошению Русские земли бе от них. Не по толику, но множаише пределы христианские разширишася за малые лета; идеже были прежде, в пустошенных краех Руских, зимовища татарские, тамо грады и места сооружишася; и не токмо кони Руских сынов во Азии с текущих рек напишася, с Танаиса и Куалы и з прочих, но и грады тамо поставишася…

Сам царь, возревновав ревностию, начал против врагов сам ополчатися, своею главою, и собирати себе воинство множаише и храбрейшее, не хотяше покою наслажатися, в прекрасных полатах затворяся, пребывати, яко есть нынешним западным царем обычаи (все целыя ноши истребляти, над карты сидяще и над протчими бесовскими бреднями); но подвигся многажды сам, не щадячи здравия своего, на сопротивнаго и горшаго своего супостата, царя Казанского, единова в лютую зиму; аще и не взял места оного главнаго, сиречь Казани града, и со тщетою немалою атоиде, но всяко не сокрушилось ему сердце… И размотрив тамо положения места, паки по лете едином или дву, град тамо превеликий, зело прекрасен, абие поставити повелел на реце Свияге, от Волги за четверть мили, а от великого Казанского места аки миль пять. Так близу приближился.

И того ж лета выправя дела великие стенобитные рекою Волгою, а сам сухим путемь хотяще абие пойти. И прииде ему весть, иже царь Перекопский с великими силами на него идет, возбраняюще хождение ему на Казань; он же, аще и войско великое прежде, града поставления ради, послал, тако же и при делах множество воинов, но обаче, того ради, на Казань хождение на мало время отложил. И еще, аки бе з большою частью войска, иде сопротив предреченнаго оного врага христова, и сам стал на Оке реке, ожидающе его ко сражению брани, во едином месте; а другие войска разложил по другим градом, яже лежат при той же реце, и выведыватися повелел о нем, бо не ведомо еще было, на которое место итти мел. Он же егда услышал: великий князь стоит с войском против его, готов над надежду его (бо певне споведался, иже уже на Казань пошел), тогда возвратился и облег место великое, мураванное, Тулу, аки во штинадесяти милех от места Коломны, идеже царь християнскии лежал с войском, ждуще его; а нас тогда послал со другими о нем выведыватися, и земли от взгонов бронити; и было с нами тогда войска аки пятьнадесять тысящеи. Мы ж, приплавясь чрез великую Оку реку со многим потщанием, того дня зело скоро устремишася, и преехаша аки тринадесять миль, и положишася к нощи на едином потоце, близу стражи царя Перекопского, от града же Тулы за пол — 2 мили под нимъ же сам царь стояше. Стража же татарская утече ко царю, и поведа ему о множестве войска християнского, и мняще, иже сам князь великий прииде со всем своим войском; и тое нощи царь Татарский от града утече, аки миль осмь, в поле дикое, за три реки препроводившеся, и дела некоторые и кули потопил, и порогов и верблюдов отбеже, и войско в воине оставил…

На утро ж мы, воставши рано, поидохом ко граду[128] и положихомся с войском, идеже шатры его стояли. Войска ж татарского аки третина², або вяще, остала была в загонех³, и шли ко граду, надеящеся царя их стояща. Егда ж разсмотриша и уведаша о нас, сполчишася противу нас. Мы ж абие срозившеся с ними, и пребывала битва аки на пол-2 годины⁴; потом помог бог нам християном, над бусурманы, и толико избиша их, яко зело мало осталось их, едва весть в орду возвратилась. На той то битве и сам аз тяшкие раны на телеси отнесох, яко на главе, так и на других составех.

Егда же возвратихомся ко цареви нашему, со пресветлым одолением, он же тогда повелел опочивати оному утружденному войску аки 8 дней. И по осми днях, сам поиде с воинством х Казани, на место великое, глаголемое Муром, еже лежит от поля уже х крайне, х Казанским пределом, и оттуду, чрез поле дикое, аки месяц шел ко оному предреченному новому граду, поставленному на Свияге, идеже воинство его ждало с великими делы и со многими запасы, яже приплыша Волгою, рекою великою. А нас тогда послал, со тремянадесять тысящеи⁵ люду, чрез Резанскую землю и потом чрез Мещерскую, идеже есть Мордовский язык. Потом препроводясь, аки за три дни, Мордовские лесы, изидохом на великое дикое поле и идохом от него по правой руце, аки в пяти днях конем езду; понеже мы заслониши его тем войском, еже с нами шло, от Заводских татар (бояшебося он, да не при-идут на него безвесно те княжата Нагаиские); и аки бы по пяти неделях, со гладом и с нуждою многою, доидохом Суры реки великие, на устья Борыша речки, идеже и он в том же дни с воиски великими прииде. И того дни хлеба сухаго наядохомся со многою сладостию и благодарением, ово зело дорогаго купуюше, ово позычающе⁶ от сродных, и приятель и другов; бо нам его было не стало аки бы на 9 дней, и господь бог препитал нас и войско, ово рыбами, ово иными зверьми, бо в пустых тех полях зело много в реках рыб.

Егда же преплавишася Суру реку, тогда и черемиса горняя, а по их чуваша зовомые, язык особливый, начаша встречати по пяти сот и по тысяше их, аки бы радущеся цареву пришествию (понеже в их земле поставлен он предреченный град на Свияге). И от тое реки шли есмя войском 8 дней, полями дикими и дубровами, негде же и лесами; а сел со живущими, зело мало, понеже у них села при великих крепостях ставлены и незримы, аще и поблизку ходящим. И ту уже нам привожено и, по странам ездя, добывано купити хлеба и скотов. Аще и зело дорого плачено, но нам было, яко изнемоглым от гладу благодарно (а малвазии и любимых трунков з марцыпаны тамо не воспоминай! Черемискии же хлеб сладостнеишии, паче драгоценных колачеи, обретеся), и наипаче же сего ради, иже подвизахомся за отечество правоверного христианства, сопротив врагов креста христова, паче же вкупе со царем своим; сие было всего благодарнейши и радостейши, и не чюлось ни единые нужды, друг пред другом к добрым подвигом ретящеся; наипаче же сам господь бог помогал нам…

И абие в той день обступихом место и град бусурманскии полки христианскими и отняхом ото всех стран пути и проезды ко граду: не возмогли они никако же ни из града, ни во град прехо-дити…

Сам же царь с вальным гуфом⁷, або со множеством воев, стал от Казани, аки за версту, або мало больши от града, с приходу своего от Волги, на месте на погористом. И сицевым чином месты и грады бусурманския облегоша. Царь же Казанский затзорися во граде, со тремадесять тысящеи избранных своих воинов и со всеми Карачи духовными их и мирскими и з двором своим; а другую половину войска оставил вне града на лесех, такоже и те людие, яже Нагаискии улубии прислал на помощь ему, а было их аки две тысящи и колько сот. И по трех днях начаша близу места шанцы⁸ ставити. Того бусурманы зело возбраниша, ово биюще со града, ово, вытекаюше, вручь секошася, и падоху со обою стран множество люду…

Во утрие же, аки на третий године дня, изыдоша на великое поле, глаголемое Арское, от лесов полки бусурманские, и первие удариша на родмистров, яже на стражех в полцех стояще, коим было заповедано уступити им, уклоняющеся, яже до шанцов; они же уповающе, аки боящеся християне побегоша, гнаша за нами. Егда же втиснуша их уже в обоз, тогда начаша под шанцами круги водити и герцовати, стреляюще из луков, по подобию частости дождя; овы же, во устроению мнозем, по малу полки грядуще, конные и пешие, аки уже християн пожрети хотяще. Тогда убо, тогда, глаголю, изыдоша абие гетман⁹ с войском християнским, тако же во устроению мнозем, и приближишася со тщанием ко сражению. Видевше же бусурманы, и рады бы назад к лесу, но не возмогоша, уже бо далеко отъехали от него на поле; но обаче, хотяще и нехотяще, дали битву и крепце сразишася со первыми полки. Егда же надспел великий полк, в немже сам бяше гетман, такоже и пешие полки приближашася, обходяше их, ноипаче от лесу, тогда абие в бегство обратишася все полки их: християнское же воинство гониша за ними, биюще их, и яко на пол-2 мили трупия бусурманского множество лежаше, и к тому аки тысячю живых поимаша…

А естьли бы писал по ряду, яко тамо под градом на кождыи день деялось, того бы целая книга была…

Егда же, по скончанию седми недель от облежения града, заповедано нам, еще во дни, утреннои зари ждати до востока солнца, и поведено готовлятися во всех стран ка штурму, и дано таково знамение: егда взорвут стену порохи, яже в подкопе; бо было в другии раз подкопано и засажено 48 бочек пороху под теною мескою, и большую половину войска пешого ко штурму послано; аки же третина войска всего, або мало больши, на полю осташася, паче же стрегуща здравия царева. Мы же, по поведенному, рано к сему уготовавшеся, аки за две годины еще до зори, бо аз тогды послан был к нижайшим вратом, с верху Казани реки, приступати, а со мною было дванадесять тысещеи войска. Ото всех же четырех стран тако же устроено присылных и храбрых мужей, некоторых и з большими почты. Царь же сие Казанские и сенаты¹⁰ его уведали о сем, и так же на нас уготовались, яко же и мы на них.

Пред самым же солничным восходом, або мало что уже нача солнцу являтися, взорвало подкоп: войско же христианское абие ударело со всех стран на место и град, по повелению цареву. Да свидетелствует кождый о себе; аз же, что пред очима тогда имех и делах, повем истинну вкратце. Разрядих войско мое дванадесять тысещеи под устроением стратилатов¹¹; потекохом ко грацким стенам и к той великой башни, яже пред враты стояла на горе. Егда же еще быхом подалече от стен, не из единыя ручницы, або стрелою, на нас стрелено; егда уже близу быхом, тогда первие много огненный бои на нас пущен с стен и з башен; тогда стрел густость такая, яко частость дождя, тогда камения множество безчисленное, яко и воздуха не видети! Егда же близу стену подбихомся с великою нуждою и бедою, тогда вары кипящими начаша на нас лити и целыми бревны метати. Всяко же божия помощь помогаше нам тем, еже храбрость и крепость и запамя-тания смерти дароваше, и воистинну с поощрением сердца и со радостию бишася з бусурманы за православное християнство; и аки бы за полгодины отбиша их от окон стрелами и ручницами. А к тому и дела из за шанцов наших помогаше нам, стреляюще на них; бо они явственно уже стояще на башне оной великой и на стенах града, не хранящеся, яко прежде, но крепце с нами, и обличив и вручь, бьющесь. И абие могли бы их избити, но много нас ко штурму приидоша, а мало под стены градные приидоша: некоторые возвращающеся, множество лежаще и творящеся побиты и ранены. За тем бог поможе нам! Первый брат мои родныи на стену града взыде по лествице, и другии воини храбрые с ним; а овые, секущесь и колющесь з бусурманы, в окна оные великие башни влезже, а из башни сметавшись во врата великие градные; бусурманы же абие тыл подаша, стены градные оставив, побегоша на великую гору, ко двору цареву, бо бе зело крепок, между полат и мечетей каменных, оплотом великим обточен. Мы же за ними ко двору цареву, аще и удружденны во зборях, а многие храбрые мужие на телесах раны уже имуще, и зело нас мало осталося биющихся с ними. А войско наше, яже было оттамо, вне града, яко увидели, иже мы уже во граде, а татаровя с стен побегоша…

105. ЧЕНСЛЕР. О РУССКОМ ВОЙСКЕ

Ричард Ченслер, англичанин, прибыл в Россию на корабле «Bonaventure», попавшем случайно к южному берегу Белого моря. 21 августа 1553 г. Ченслер побывал в Москве и в марте 1554 г. уехал в Англию.

Нами приведен отрывок из его сочинения «Книга о великом и могущественном царе» («Чтения в Обществе истории и древностей российских», 1884, кн. 4, стр. 5–6).

Этот князь — повелитель и царь над многими странами, и его могущество изумительно велико. Он может вывести в поле 200 и 300 тысяч людей; сам он никогда не выступает в поле менее, чем с 200 тысяч людей, и когда он выступает в поход — еще оставляет на границах войска, численность которых не мала. На Лифляндской границе он держит до 40 тысяч человек, на Литовской — до 60 тысяч, против ногайских татар тоже 60 тысяч людей — просто удивительно слышать, к тому же он не берет на войны ни крестьян, ни торговцев. Все его военные — всадники, пехоты он не употребляет, за исключением служащих при артиллерии и прислужников, которых будет тысяч 30. Всадники-стрелки имеют такие же луки и ездят верхом так же, как и турки. Доспехи их состоят из кольчуги и щита на голове. Некоторые покрывают свои кольчуги бархатом или золотой или серебряной парчей; это их страсть одеваться роскошно в походе, особенно между знатными и дворянами. Как я слышал, — украшения их кольчуги очень дороги, отчасти это я и сам видел, иначе едва ли бы поверил. Сам князь одевается богато выше всякой меры; его шатер покрывается золотой и серебряной парчей, до того усыпанной драгоценными камнями, что чудно смотреть; я видал шатры королей английского и французского, которые великолепны, однакоже и не походят на этот.

Я думаю, что под солнцем нет людей, способных к такой суровой жизни, какую ведут русские. Хотя они проводят в поле два месяца, когда промораживает землю уже аршина на 2 вглубь, но простой солдат не имеет ни палатки, ничего либо иного над головой; обычная их зашита против непогоды — войлок, выставляемый против ветра и непогоды; когда навалит снегу, солдат сгребает его, разведет себе огонь, около которого и ложится спать. Так поступает большая часть из них, исключая дворян, доставляющих себе на собственный счет другие припасы. Но и такая жизнь в поле не так удивительна, как их крепость: каждый должен добыть и привезти провизию для себя и своей лошади на месяц или на два; сам он питается водой и овсяной мукой, смешанными вместе[129], лошадь его ест зелень и ветки и т. п. Несмотря на все это, русский работает и служит очень хорошо. Спрошу я вас, много ли найдется между нашими хвастливыми воинами таких, которые могли бы пробыть с ними в поле хотя бы один месяц.

Не знаю ни одной страны около нас, которая славилась бы такими людьми и животными. Теперь, что могло бы быть совершено этими людьми, если бы они были выучены порядкам и познаниям цивилизованных войск. Если бы этот князь имел в своей стране людей, которые могли бы выучить их вышесказанным вещам, то я думаю, что два лучших и сильнейших христианских государя не могли бы соперничать с ним, вследствие его могущества, суровости и выносливости его народа и лошадей и тех незначительных издержек, которых стоят ему войны. Исключая иностранцев, князь не платит никому жалованья (иностранцы получают ежегодное жалованье, но небольшое); воины из его областей служат на собственный счет, исключая, что стрельцам он дает жалованье на порох и пули, т. е. в его землях никто не получает ни гроша жалованья. Если же кто-нибудь заслужит перед ним, то князь жалует ему поместье или кусок земли, за что получивший обязан быть всегда наготове явиться с таким числом людей, какое укажет князь.

106. ЧЕНСЛЕР. О ТОРГОВЛЕ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА

Нами приведен из сочинения Ченслера (см. № 105) отрывок о торговле в Русском государстве («Чтения в Обществе истории и древностей российских», 1884, кн. 4, стр. 1–2).

Россия — страна, богатая землей и населением, в изобилии имеющим находящиеся там произведения. Между жителями очень много рыбаков, ловящих семгу и треску; у них также много масла, ворвани, наибольшее количество которого добывается около р. Двины; добывается оно также и в других местах, но не в таком количестве; жители также много промышляют вываркой соленой воды. В северных частях этой страны есть место, где ловят пушных зверей: соболей, куниц, серых медведей, лисиц белых, черных и красных, выдру, горностаев, белок и оленей; там же добывают клыки от рыбы, называемой морж. Охотники за этими зверями живут у г. Пустозерска; на оленях они привозят свою добычу в г. Лампожню для продажи, а оттуда ее везут в Холмогоры, где в николин день бывает большая ярмарка.

К западу от Холмогор находится город Новгород, около которого растет прекрасный лен, конопля, много также воску и меду.

Голландские купцы имеют в Новгороде свой складочный дом; очень много в Новгороде и кожи, равно как и в городе Пскове, в окрестностях которого тоже великое изобилие льна, конопли, воску и меду.

Новгород отстоит от Холмогор на 120 миль. Находится здесь еще город Вологда, его предметы торговли: сало, воск и лен, но не в таком большом количестве, как в Новгороде. От Вологды до Холмогор течет р. Двина, впадающая затем в море. Холмогоры снабжают Новгород, Вологду и Москву со всеми окрестными областями солью и соленой рыбой. От Вологды до Ярославля 200 миль. Последний очень большой город. Здесь находятся: кожи, сало, хлеб в очень большом количестве, есть и воск, но его не так много, как в других местах.

От Ярославля до Москвы 200 миль. Между ними область усеяна деревушками, замечательно преполненными народом. Земля эта изобилует хлебом, который обитатели возят в громадном количестве в Москву. Утром можно встретить 700 и 800 саней, везущих хлеб, а некоторые рыбу. Попадаются везущие хдеб в Москву, а также и оттуда — это живущие по крайней мере за 1000 миль; весь их обоз на санях. Они живут в северных частях владений княжеских, где холод не позволяет хлебу расти, такой жестокий там холод. Они привозят сюда рыбу, меха, шкуры. В этих местах и скота немного.

107. ОТМЕНА КОРМЛЕНИИ (1556 г.)

Никоновская летопись. «Полное собрание русских летописей», т. XIII, стр. 267.

Лета 7064 (1556) года, сентября 20 дня, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии з своею братиею и з боляры приговорил о кормлениях и о службе всем людем, как им вперед служити; а по се время князи, бояры и дети боярские сидели по кормлениям, по городам и по волостем, для росправы людем и всякого землям устроения, и собе от служеб для покоя и прокормления. На которых городех и волостех были в кои лета наместники и волостели, тем градом и волостем росправу и устрой делати, а от всякого их лиха обращали на благое, а сами были доволны оброкы свои и пошлинами указными, что им государь уложил.

И вниде в слух благочестивому царю, что многие грады и волости пусты учинились, наместники и волостели изо многых лет, презрев страх божий и государьскые уставы, много злокозненых на них дел учиниша, и не быша им пастыри и учители на благое, но сотворишася яко волпи гонители и разорители; тако ж тех градов горожане и волостей мужики многия коварства и убивсгва людем содеяша, и как сойдут наместники и волостели с кормления, и мужики многими иски отыскивают, и много в том кровопролития и осквернениа душам содеяша, их же не подобает в христианском законе ни слышати. Многие наместники и волостели и старого своего стяжания лишишася, живота и отчизны избыша. Царю же благочестивому обычай есть, да начало его премудрости страх господень будет и да во всем перед богом чиста себя соблюдает, оаавя свои царские вся потели, тщится по христе волю его сотворити во всем и порученные ему царства соблюсти, и устроити подобающую правду, и оборонити от всех иноверных басурман и латин.

Повеле царь и государь во городах и волостях разчинити старосты, и сотцкщз, и пятидесятцкие, и десятцкие, со страшным и грозным запрещением заповедь положити, чтобы разсуждати в разбоях и тагьбах всякие дела, и отнюдь бы никоторая вражда не именовалася, также ни мзда неправедная, ни лживое послушество. А на кого промеж себя такого лиха найдут, таковых велел казнем предавати; а на грады и волости положити оброки по их промыслам и по землям, и те оброки збирати в царскую казну свою дьяком; а бояр, детей боярских и всех воинов устроил кормлениями праведными уроки, ему же достоит по отечеству и по дородству, а городовых в четвертый год, а иных в третий год денежьным жалованием.

108. НАЧАЛО КНИГОПЕЧАТАНИЯ В РУССКОМ ГОСУДАРСТВЕ

В 1564 году Иван Федоров и Петр Мстиславеп в типографии, основанной по инициативе Ивана IV, выпустили первую книгу «Апостол». Эта книга, выполненная очень хорошо в техническом отношении, положила начало книгопечатанию в России. Данный отрывок является вступлением к книге. Печатается по изданию: Румянцев В. Е., «Сборник памятников, относящихся до книгопечатания в России», выпуск I.

Изволением отца и споспешением сына и совершением святого духа, повелением благочестиваго царя и великаго князя Ивана Васильевича, Всея Великия Росия самодержца, и благословением пресвященного Макария митрополита Всея Русии, многие святыя церкви воздвизаеми бываху, во царствующем граде Москве и по окрестным местом и по всем градом царства его, пачеже в новопросвященном месте во граде Казани и в пределех его. И сия вси святыя храмы благоверным царе украшаше честными иконами и святыми книгами, и сосуды, и ризами, и прочими церковными вещами, по преданию и по правилом святых апостол и богоносных отец и по изложению благочестивых царей греческих во Царе граде царьствовавших великаго Константина и Устиниана, и Михаила и Феодора, и прочих благочестивых царей в своя времена бывших. И тако благоверный царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии повеле святыя книги на торжищих куповати и в святых церквах полагати псалтыри, евангелия и апостолы, и прочая святыя книги. В них же мали обретошася потребни, прочий же вси растлени от преписующих ненаученых сущих и неискусных в разуме, ово же и неисправлением пишущих. И те доиде и царю вслух; он же начат помышляти какобы изложите писатныя книги, яко же в Грекех и в Венецыи и во Фригии, и в прочих языцех, дабы впред святыя книги изложилися праведне. Итако возвещав мысль свою пресвященному Макарию, митрополиту всея Русии; и столь же слышав зело возрадовася, и бсгови благодарение воздав, царю глаголаше, яко от бога извещение приемшу, и свыше дар сходящ. И тако повелением благочестиваго царя и великаго князя Ивана Василиевича всея Русии и благословением преосвященного Макария митрополита начаша изыскивати мастерьства писатных книг в лето 61 осмия тысячи в 20-е лето государства его[130] Благоверный же царь повеле устроити дом от своея царския казны идеже печатному делу строитися, и нещадно даяше от своих царских сокровищ делателем Николы чюдотворца Гостуньского диякону Ивану Федорову да Петру Тимофееву Мстиславцу на составление печатному делу и к их упокоению дондеже и на совершение дело их изыде. И первее начаша печататися святыя книги деяния апостольска и послания соборная и святаго апостола Павла послания в лето 707 первое² априля в 14 на память преподобного отца Ивана Палеврета, сиречь ветхия лавры, совершени быша в лето 707 второе³ марта в первый день при архиепископе Афанасие митрополите всея Росия в первое лето святительства его в славу всемогущия и живоначальныя Троица отца и сына и святаго духа. Аминь.

109. ОТЪЕЗД ИВАНА IV В АЛЕКСАНДРОВУ СЛОБОДУ (декабрь 1564 г.)

«Русская историческая библиотека», СПБ 1876, т. III, стр. 246–252.

Тоя же зимы, декабря в 3 день, в неделю, царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии с своею царицею и великою княгинею Марьею и с своими детми, со царевичем Иваном и со царевичем Федором, поехал с Москвы в село в Коломенское и праздник Николы чюдотворца празновал в Коломенском. Подъем же его не таков был, якоже преж того езживал по манастырем молитися, или на которые свои потехи в объезды ездил: взял же с собою святость, иконы, и кресты, златом и камением драгим украшенью, и суды золотые, и серебряные, и поставцы[131] все всяких судов золотое и серебряное, и платие и денги и всю свою казну повеле взяти с собою. Которым же боя ром и дворяном ближним и приказным людем повеле с собою ехати, и тем многим повеле с собою ехати с женами и с детми; а дворяном и детем боярским выбором из всех городов, которых прибрал государь быти с ним, велел тем всем ехати с собою людьми и с конми, со всем служебным нарядом. А жил в селе в Коломенском две недели, для непо-годия и безпути, что были дожди в реках, была поводь² велика и кры в реках прошли. И как реки встали, и царь и государь из Коломенского поехал в село в Танинское, декабря в 17 день, в неделю, а из Тонинского к Троице; а чюдотворцову память Петра митрополита, декабря в 21 день, празновал у Троицы в Сергееве монастыре; а от Троицы из Сергиева монастыря поехал в слободу. На Москве же тогда быша: Афонасий, митрополит всеа Русии; Пимин, архиепископ Великаго Новаграда и Пскова; Никандр, архиепископ Ростовский и Ярославский, и иные епископы, и архимандриты, и игумены и царевы и великого князя бояре, и околничие, и все приказные люди; все же о том в недоумении и во унынии быша такому государьскому великому необычному подъему и путнаго его шествия неведома куды бяше.

А генваря в 3 день прислал царь и великий князь из слободы ко отцу своему и богомолцу к Офонасию, митрополиту всеа Русии, с Констянтином Дмитреевым сыном Поливанова с товарыщи, да список, а в нем писаны измены боярские и воеводские и всяких приказных людей, которые они измены делали и убытки государству его, до его государьского возрасту, после отца его, блаженные памяти великого государя царя и великого князя Василия Ивановича всеа Русии; и царь и великий князь гнев свой положил на своих богомолцев на архиепископов, и епископов, и на архимандритов, и на игуменов, и на бояр своих и на дворецкого и конюшего, и на околничих, и на казначеев, и на дьяков, и на детей боярских, и на всех приказных людей, опалу свою положил в том: что после отца его блаженные памяти великого государя Василия, при его государстве, в его государьские несвершенные лета, бояре и все приказные люди его государства людем многие убытки делали и казны его государьские тощили, а прибытков³ его казне государьской никоторой не прибавливали. Также бояре его и воеводы земли его государские себе розоимали и другом своим, племяни его, государьские земли роздавали, идер-жачи за собою бояре и воеводы поместья и вотчины великия. и жалования государьския кормленые емлючи⁴, и собрав себе великие богатства, и о государе и о его государьстве и о всем православном християнстве не хотя радети, и от недругов его от Крымского и от Лиювскаго и от Немец не хотя крестиянства обороняти, наипаче же крестияном насилие чинити, и сами от службы учали удалятися, и за православных крестиян кровопролитие против безсермен и против латын и немец стояти не похотели; и в чем он государь бояр своих и всех приказных людей, также и служилых князей и детей боярских похочет которых в их винах понаказати и посмотрити, и архиепископы и епископы и архимандриты и игумены, сложась с бояры и с дворяны и с дьяки и со всеми приказными людми, почали по них же государю царю и великому князю покрывати. И царь и государь великий князь, от великие жалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети, оставил свое государьство и поехал, где вселитися, идеже его государя бог наставит. К гостем же и к купцом и ко всему православному крестианству града Москвы царь и великий князь прислал грамоту с Костянтином Поливановым, а велел перед гостьми и перед всеми людми ту грамоту прочести дьяком Путилу Михайлову да Ондрею Васильеву; а в грамоте своей к ним писал, чтобы они себе никоторого сумнения не держали, гневу на них и опалы никоторые нет.

Слышав же сия преосвященный Афонасий, митрополит всеа Русии, и архиепископы и весь освященный собор, что их для грехов сия сключишася, государь государьство оставил, зело о сем оскорбеша и в велице недоумении быша. Бояре же, и околничие, и дети боярьские и все приказные люди, и священнический и иноческий чин, и множества народа, слышав таковыя, что государь гнев свой'и опалу на них положил, государство свое отставил, они же от многаго захлипания слезнаго перед Офона-сием митрополитом всеа Русии и перед архиепископы и епископы и пред всем освященным собором с плачем глаголюще: увы, горе, како согрешихом перед богом и прогневахом государя своего многими пред ним согрешении, и милость его велию превратихом на грех и на ярость! ныне к кому прибегнем, и кто нас помилует и кто нас избавит от нахождения иноплеменных? како могут быти овцы без пастыря?

Егда волки видят овца без пастуха, и волки восхитят овца; кто изметца от них? Также и нам как быти без государя? И иная многая словеса подобная сих изрекоша к Офонасию, митрополиту всеа Русии, и всему освященному собору; и не токмо сия глаголюще, наипаче велием гласом молиша его со многими слезами, чтобы Афонасий. митрополитъ всеа Русии, с архиепископы и епископы и со освященным собором подвиг свой учинил и плачь их и вопль утолил, и благочестивого государя и царя на милость умолил, чтобы государь и царь и великий князь гнев свой отовратил, милость показал и опалу свою отдал, а государьства своего не оставлял, и своими государьствы владел и правил, якоже годно ему государю. А кто будет государьские лиходеи и которые изменные дела делали, и в тех ведает бог да он государь, и в животе и в казни его государьская воля; а мы все своими головами едем за тобою государем святителем своему государю царю и великому князю о его государьской милости бити челом и плакатися.

Такоже и гости и купцы и все гражане града Москвы потомуже биша челом Афонасию, митрополиту всеа Русии, и всему освященному собору, чтобы били челом государю царю и великому князю, чтобы над ними милость показал, государьства не оставлял, и их на расхищение волком не давал, наипаче же от рук сильных избавлял; а кто будет государьских лиходеев и изменников, и они за тex не стоят и сами тех потребят.

Митрополит же Афанасий, слышав от них плачь и стенание неутолимое, сам же ехати ко государю не изволи, для градскаго брежения⁵ что все приказные люди приказы государьские отставиша, и град оставиша, ни ким же брегом, и послал к благочестивому царю и великому князю в Олександровскую слободу от себя того же дни, генваря в 3 Пимина, архиепископа Великаго Новаграда и Пскова, да Михайлова Чюда архимандрита Левкию молити и бита челом, чтобы царь и великий князь над ним, своим отцем и богомолцем, и над своими богомолцы надч архиепископы и епископы и на всем освященном соборе милость показал и гнев свой отложил; также бы над своими бояры, над околничими, и над казначеи и над воеводами и надо всеми приказными людми, и на всем народом крестиянским милость свою показал, гнев бы свой и опалу с них сложил, и на государьстве, бы был, и своими бы государьствы владел и правил, как ему государю годно; и кто будет ему государю и его государьству изменники и лиходеи, и над теми в животе и в казни его государьская воля.

110. ПОСЛАНИЕ ЦАРЯ ИВАНА IV ВАСИЛЬЕВИЧА ГРОЗНОГО К КНЯЗЮ А. М. КУРБСКОМУ

В 1564 г. князь Андрей Курбский изменил Ивану IV и бежал в Литовское великое княжество к польскому королю Сигизмунду Августу. Из ливонского города Вольмара он послал царю первое послание, обвиняя его в уничтожении боярских родов и напрасном кровопролитии. В ответ Иван Грозный написал свое первое послание изменнику-князю, в котором обосновывает свои права на самодержавную власть и изобличает изменнические замыслы бояр и самого Курбского. Здесь печатаются начало и отрывки первого послания Ивана Грозного по изданию — «Русская историческая библиотека», том 31, СПБ 1914.

Послание царя и великого князя Иоанна Васильевича всея Росии ко князю Андрею Курбскому, против его князя Андрея письма, что он писал из града Волмера.

Бог наш троица, иже прежде век сын ныне есть, отец и сын и святый дух, ниже начала имать, ниже конца, о немже живем и движемся есмы, и имже царие царьствуют и сильнии пишут правду; иже дана бысть единородного слова божия Иисус Христом, богом нашим, победоносная херугви и крест честный, и николи же победима есть, первому во благочестии царю Констянтину[132] и всем православным царем и содержателем православия, и понеже смотрения божия слова всюду исполняшеся, божественным слугам божия слова всю вселенную, яко же орли летание отекше, даже искра благочестия доиде и до Руского царьства: самодержавство божиим изволением почин от великого князя Владимера, просветцвшего всю Рускую землю святым крещением, и великого царя Владимира Манамаха, иже от грек высокодостойнейгиую честь восприемшу, и храброго великого государя Александра Невского, иже над безбожными немцы победу показавшего, и хвалам достойного великого государя Дмитрия, иже за Доном над безбожными агаряны велику победу показавшего, даже и до мстителя неправдам, деда нашего, великого государя Иоанна, и в закосненных прародительствиях земля обретателя, блаженные памяти отца нашего, великого государя Василия, даже доиде и до нас, смиренных скипетродер-жания Руского царствия. Мы же хвалим за премногую милость, произшедшую на нас, еже не попусти доселе десницы нашей единоплеменного кровию обогритися, понеже не восхитихом ни под ким же царьства, но божиим изволением и прародителей и родителей своих благословением, яко же родихомся во царьствии, тако и возрастохом и воцарихомся божиим велением, и родителей своих благословением свое взяхом, а не чюжее восхитихом. Сего православного истинного христианского самодержства, многими владычествы владеющего, повеление, наш же христианский смиренный ответ бывшему прежде православнаго истиннаго христианства и нашего содержания боярину и советнику и воеводе, ныне же преступнику честного и животворящего креста господня, и губителю христианскому, и ко врагом христианским слугатаю, оступльшим божественнаго иконного поклонения и поправшим вся священные повеления, и святые храмы разорившим, осквернившим и поправшим со священными сосудами и образы, яко же Исавр, и Гноетесныи, и Армейский², сим всем соединителю, — князю Андрею Михаиловичю Курбскому, восхотевшему своим изменным обычаем быти Ярославскому владыце, ведомо да есть…

… Яко же беси на весь мир, тако же и ваши изволыпия быти Друзи и служебники, нас же отвергшеся, преступивше крестное Целование, бесов подражающе, на многообразныя ми воды всюду сети поляцающе, и бесовским обычаем на всячески назирающе, блюдуще хожения и глаголания, мняше нас яко безплотных быти, и от сего многия сшивающи поношения и укоризны на нас, и весь мир позорующих и к вам приносящих. Вы же им воздаяние много за сие злодейство даровали есте нашею же землею и казною, называючи их ложно слугами; от сих бесовских слухов няполнилися есте на мя ярости, яко же ехидна яда смертоносна, и возъярився на мя и душу свою погубив, и на церковное разорение стали есте. Не мни, праведный, на человека возъярився, богу приразитися; ино бо человеческо есть, аще и порфиру носит, ино же божественное…

… Како же не усрамившися раба своего Васьки Шибанова? Еже бо он благочестие свое соблюде, и пред царем и предо всем народом, при смертных вратех стоя, и ради крестного целования тебе не отвержеся, и похваляя и всячески за тя умрети тщашеся. Ты же убо сего благочестия не поревновал еси: единого ради моего слова гневна, не токмо свою едину душу, но и всех прародители души погубил еси, понеже божиим изволением, деду нашему, великому государю, бог их поручил в работу³ и оне, дав свои души, и до смерти своей служили, и вам, своим детем, приказали служити и деда нашего детем и внучатом. И то то все забыл, собацким изменным обычаем преступил крестное целование, ко врагом христианским соединился еси; и к тому, своея злобы не разсмотряя, сицевыми и скудоумными глаголы, яко на небо камением меша, нелепая глаголеши, и раба своего во благочестия не стыдишися, и подобная тому сотворити своему владыце отвергался еси.

Писание же твое приято бысть и разумлено внятельно. И понеже убо положил еси яд аспиден под устнами своими, наполнено меда и сота, по твоему разуму, горчаише же пелыни обретающеся, по пророку глаголющему: «умякнуша словеса их паче елея, и та суть стрелы». Тако ли убо навыкл еси, христианин будучи, христианскому государю подобно служити? и тако ли убо честь подобная воздаяти от бога данному владыце, яко же бесовским обычаем яд отрыгаеши?..

… И сего ради, еже от юности моея благочестие, бесом подобно, поколебасте, и еже от бога державу, данную ми от прародителей наших, под свою власть отторгосте. Ино се ли совесть прокаженная, яко свое царьство во своей руце держати, а работным своим владети не давати? И сему сопротивен разуму, еже не хотети быти работными своими владенну? И се ли православие пресветлое, еже рабы обладаему и повеленну быти? Сие убо от внешних и от (о)душевленных и о церковном.

Аще есть малое согрешение, но сие от нашего же соблазна и измены; паче же и человек есмь: нет бо человека без греха, токмо един бог; а не яко же ты, яко мнишися быти выше человека, со ангелы равен. А о безбожных человецех что и глаго-лати! Понеже тии все царьствии своими не владеют: како им повелят работныя их, тако и владеют. А Росииское самодержство изначала сами владеют всеми государьствы, а не бояре и вельможи. И того во своей злобе не мог еси разсудити…

111. ЖАЛОВАННАЯ ГРАМОТА ИВАНА ГРОЗНОГО ГРИГОРИЮ СТРОГАНОВУ (1564 г.)

«Дополнение к актам историческим», т. I, № 117.

Се аз царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, преж сего в лете 7000 в шестьдесят шестом году[133] в априле в четвертом числе, пожаловал есми Григория Аникеева сына Строганова: что мне бил челом, а сказывал, что деи в нашей отчине ниже Великие Перми, за восемьдесят за восемь верст, по Каме реке, по правую сторону Камы реки с усть Лысвы речки, а по левую деи сторону реки Камы против Пызноские курьи, по обе стороны по Каме до Чюсовые реки места пустые, лесы черные, речки и озеры дикие, острова и наволоки пустые, а всего деи того пустого места сто сорок шесть верст; и прежде деи сего, на том месте, пашни не пахиваны, и дворы деи не стаивали, и в мою деи цареву и великого князя казну с того места пошлина никакая не бывала, и ныне не отданы никому, и в писцовых де книгах и в купчих и в правежных то место не написано ни у кого; и Григорий Строганов бил нам челом, а хочет на том месте городок поставити, и на городе пушки и пищали учинити, и пушкарей и пищалников и воротников устроити, для береженья от Нагайских людей и от иных орд, и около того места лес по речкам и до вершин и по озерам сечи, и пашню росчистя пахати, и дворы ставити, и людей называти неписменных и нетяглых, и росолу искати, а где найдется росол, и варницы ставити и соль варити; и мне б Григорья Строганова пожаловати, велети б ему на том месте городок поставити собою, а на городе пушки и пищали учинити и пушкарей и пищалников и воротников устроити собою для береженья от Нагайских людей и от иных орд, и около б того места лес по речкам и до вершин и по озерам велети сечи, и пашни росчистя велети пахати, и дворы ставити, и людей велети называти, и в том бы месте велети росолу искати, где найдется, и соль бы ему тут велети варити. И здеся на Москве казначеи наши про то место спрашивали пермитина Кодаула, а приезжал из Перми ото всех пермичь с данью и казначеем нашим, пермитин Кодоаул сказал о котором месте нам Григорей бьет челом и те деи места искони вечно лежат впусте, и доходу в нашу казну с них нет никоторого, и у пермич деи в тех местах нет уго-жаев никоторых. И ож будет так, как нам Григорий бьет челом и пермяк Кодаул сказывал… и яз царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии Григорья Аникеева сына Строганова пожаловал, велел есми ему на том пустом месте… на черных лесех городок поставити, где бы было крепко и усторожливо, и на городе пушки и пищали учинити, и пушкарей и пищалников и воротников велел есми ему устроити собою, для береженья от Нагайских людей и от иных орд, и около б того городка ему по рекам и по озерам и до вершин лес сечи и пашни около того городка роспахивати, и дворы ставити, и людей ему в тот городок неписменных и нетяглых называти… А тяглых людей и письменных к себе не называти и не приимати; а воров ему и боярских людей беглых, с животом, и татей и разбойников не принимати ж… А где в том месте росол найдут, и ему тут варницы ставити и соль варити, и по рекам и по озерам в тех местех рыба ловити безоброчно. А где будут найдут руду серебряную, или медяную, или оловяную, и Григорью тотчас о тех рудах отписывати к нашим казначеям, а самому ему тех руд не делати, без нашего ведома; а в Пермские ему ухожеи> и в рыбные ловли не входити. А льготы есми ему дал на двадцать лет, от Благовещеньева дни лета 7000 шестьдесят шестого до Благовещеньева дни лета 7000 восемьдесят шестого: и кто к нему людей в город и на посад, и около города на пашни и на деревни и на починки, придут жити неписменых и нетяглых людей, и Григорью с тех людей, в те льготные двадцать лет, не надобе моя царева и великого князя дань, ни ямские ни ямчюжные денги, ни посошная служба, ни городовое дело, ни иные никоторые подати, ни оброк с соли и с рыбных ловель, в тех местех…

А кто у него учнет в том его городке людей жити пашенных и непашенных, и нашим Пермским наместником и их тиуном Григорья Строганова, и что его городка людей и деревеньских, не судити ни в чем;… а ведает и судит Григорей своих слобожан, сам во всем…

А что будет и нам Григорей по своей челобитной ложно бил челом, или станет не по сей грамоте ходити, или учнет воровата, — и ся моя грамота не в грамоту.

112. ПОХОД ЕРМАКА В СИБИРЬ

«Ремезовская летопись» («Сибирские летописи», изд. Археографической комиссии, 1907, стр. 322–332).

35 статья. Ермаку же тогда пребывающу в Чингыде граде, внегда ж приспе путь струговой, майя в 9 день 7089 году[134] поплыв вниз по Туре со всяким искусом неспешно, доехав до устья Туры реки, ту ожидаше 6 князьков Маитмаса, Каскара, Варваринны, и бишась по мнози дни.

36 статья. Вой же с Ермаком остася 1060 человек; и многих бусурман побиша и божиею помощью одолеша и множество имений взяша, яко стругом их не поднята, и погребоша то имение в земли на усть Туры реки.

37 статья. По первой брани с Кучумляны июня 8 день поплыша вниз по Тоболу реке воююще и живуще делно; доплывш до урочища Березового Яру, ту бе великий бой по многи дни; быша бусурманы ж яко овцы из гнезд своих стрекаще, казацы ж божиею помощью и явлением стратах силы господни и тех побиша.

38 статья. Оттоле поплыша вниз по Тоболу июня в 29 день и доплыша до урочища Караулнаго Яру; ту бе на Тоболе место уское, кучюмляне же оградиша чрез цепми железными, яко да удержат вся струги и казаков убиют; бе же тут город опасной кучюмов есаула Алышая, и ту бишась 3 дни, день и нощь, нещадне, казацы ж одолеша и цепи розломаша и ироплыша с кусты таловыми.

39 статья. И проплыв до усть Тавды реки и стояша 5 неделю, размышляша, яко да идут с вожаками вспять по Таведе вверх и через Камень вогуличами да возвратятся.

40 статья. К Кучуму же весницы непрестанно возвещаша, о многом собрании казаков и о побивании своем, яко разорены кажуще сечение бердышей и палашей раны своя; Кучюм же плакашеся их и паче ярняшеся на казаков.

41 статья. Ермак же со единомысленниками своими, надеялся на божию помощь, поплыв вниз по Тоболу июля в 8 день и доплыв до Бабасана мурзы, и ту Ермаков ертаульный струг предний похитиша бусурманы пред ними с версту; казацы ж велми грянуша и удариша таково предивно, яко противным многим вдруг в один раз убиенным быти, овии ж вскоре разбегошась в различные места; и ту своих выручиша вскоре, невредных.

42 статья. Собрание же вой чюваши, казачьи орды, вогуличи, остяки и вси татарове отпустив Кучюм из города своего с сыном своим Маметкулом по Тоболу на встречю Ермаку, сам же учинив засеку под Чюваши на Иртыше реке и грады окопъми укрепив и на усть Тоболу крепкую стражу поставив.

43 статья. Таковая высылка с царевичем Маметкулом стретоша Ермака июля в 21 день в Бабасанах на усть озера на Тоболе, и сразишася нещадно и за руки взяшася, тако секущеся, яко конем по чрево бродити в крови их и в трупу поганском; и бишася 5 дней стояще, не пропущая стругом вниз; по сем з богом казацы одолеша и протчих прогнаша, и царевичь беже; и по явлению святителя Николы чюдотворца дерзати повеле, и поплыша вниз.

61 статья. Октября в 1 день изыдоша с кучюмляны на брань до засеки в стругах и ту приступиша крепце, бияхуся с самем Кучюмом, хотяще взяти Чювашский град на горе Чювашской и ту засясти на зиму, да «пребудем в сидении сохранно», яко крепок бе Чювашский град окопми. И того дни бишася, и невредимы помощию великаго бога проплыв, вспять в Атинской городок возвратишася и седоша ту.

63 статья. Умыслиша жь вси казацы на совершенный удар, и ее брань 4-ая с кучюмляны. Кучюму же стоящу на горе и с сыном его Маметкулом у засеки, егда жь казацы по воли божий изыдоша из города единогласно глаголюще: «С нами бог, разумейте, языцы, и покорятеся, яко с нами бог». И разишася вси воедино, и бысть брань велия октября в 23 день, емлющесь за руки, секуще противныя своя. Кучюму же с горы стреляющу, казацы жъ огнем поганых множество попаляша без исцелении, убиваша; погании же, нудими Кучюмом, от казаков велми оску-деваша, плакашася неволно биющеся, умирающе.

64 статья. Оружия же не бе у кучюмлян, точию луки и стрелы, копия и сабли; бе же 2 пушки у чюваш: козацы ж умолвиша голк их; они же бросиша их с горы в Ыртыш. Стояше Кучюм на Чювашской горе и видев многое падение своих, — зелно плакашеся сам и вси погани, и повеле агуном и абызам² своим вопити велми кумиром³ молитву свою, спяша бо боги их; и безпомощен пребыв и безчестен, нудим невидимою божиею силою и по-мышля бежати; и бишася3 дни без опочиву неотступно.

65 статья. Октября 24 день первее всех низовые остяки князки от кучюмова повеления и раменту отступиша и бегу яшася безвозвратно бежати во свояси, вскоре и пребывати, яко скот в диких лесах, да невидими будут человеком руским; бысть же сей их обычай и до днесь при родех наших, еже бежать и незнатным быть.

68 статья. Видев же Кучюм царства своего конечное лишение и разорение всем, бежав из града своего Кашлыка, еже Сибирь зовома, октября в 26 день, по явлении нощию; встав тайно и всем своим рече: «Бежим немедленно, донележе вси зле не умрем от казаков наглою смертию». И вси из града невозвратно бегоша на степ в Казачью орду на прежное свое селение; грады жь Чювашской и Кашлык, Сузгун, Бишик, Абалак и протчие, гоними невидимою божиею силою, оставиша пусты.

69 статья. Вечеру бывшу, 25 день, и преста подчювашская брань: казаки отъидоша за реку и обначеваша со стражею; во утрии же восташа, помолишася богу и прославиша явльшагося им заступати во граде их великомученика Димитрия Селунскаго и поидоша без боязни во град Сибирь, еже Кашлык, и внидоша во град в лето 7090 октября в 26 день.

113. СОБОРНЫЙ ПРИГОВОР О ЗАПРЕЩЕНИИ ДУХОВЕНСТВУ ПРИОБРЕТАТЬ ОТЧИНЫ (1581 г., января 15)

«Акты Археографической экспедиции», т. I, № 308.

Лета 7089 генваря в 15 день, государь царь и великий князь Иван Васильевичь всеа Русии, с сыном с царевичем Иваном Ивановичем и с отцом своим Онтонием митрополитом всеа Русии и со всем освященным собором и со всеми бояры, приговорили о землях, которые за монастыри вотчины куплены и вклады даваны, и грамота по тому приговору написана, и по той грамоте и по уложенью в Поместной избе дьяком и делати…

Собрахомся в преименитом граде Москве, некоих ради церковных вещей и паки же от належащего варварского ради прешения, от Турского, и от Крымского, и от Нагай, и от Литовского короля, с ним совокупившиеся ярым образом Польша, Угры и Немцы Лифлянские и другие Свейские; сии вси совокупишася дивии звери, роспылахуся гордостью дмящеся, хотяху потребити православие: мы же, сих ради, с благочестивым царем нашим поболехом зелне, и многое попечение о сем благочестивый царь наш, с сыном своим царевичем со князем Иваном и со своими бояры и со всем своим синклитом, сотвори яко довлеет его царская власть, в них же силного внесена бывша некая и яко возложения благословися села и пожни или иная земленая угодья, еже по священным епископьям и святым монастырем в пустошьях изнуряются, ради пьянственного и непотребного слабого жития многообразие, многая же и в запустения приидоша, яко же бо по монастырем сия запустеваху, а к тому от мирских живущее прилагаху, не токмо же по благословения вине, но и с ухищрением и тяжею, и прибытка никоего же нет, но разве токмо по монастырем в пустоши изнуряется и на ественная и на иные про-торы, якоже не токмо инок, но и монастырских свыше потреб не подобает творити, и сия, убо по монастырем в пустоши и избрахуся паче потребы, и воинственному чину от сего оскуденья приходит велие.

И сего ради… уложихом сице, да церкви божия священные места без мятежа будут, а воинский чин на брань, против врагов креста христова ополчается крепцы, сице устроихом: да елико есть земель и земляных угодий, елико недвижимых вещей, иже есть села и деревни и пожни и сенажати, что до него данная и возложения благословися в митрополии и в епископьях и по монастырем, да ничто же претворяется, из митропольи и из епископий и из монастырей не исходит и вотчины, никоторым судом и тяжбою, у митрополита и у владык и у монастырей не емлют и не выкупают; а кто которое место и не утвердили крепостьми, и того у монастыря не выкупати и вперед с монастыри о вотчинах не тягатися.

А с сего дня вперед, генваря месяца с 15 числа, вотчинником вотчин своих по душам не отдати, а давати за них в монастыри Денги, которые села чего стоят, а село имати вотчинником, хотя кто и далече в роду; а буде у кого роду не будет и дальнего, и та вотчина имати на государя, а денги за нее платити из казны; а митрополиту и владыком или монастырем земель не покупати и в закладе не держати, а кто после сего уложенья купит землю или закладную учнет за собою держати и те земли имата на государя.

114. ИЗ ПЕРЕПИСКИ ИВАНА ГРОЗНОГО С АНГЛИЙСКОЙ КОРОЛЕВОЙ ЕЛИЗАВЕТОЙ ОБ АНГЛИЙСКОЙ ТОРГОВЛЕ В РОССИИ (1581–1582)

«Сборник Русского исторического общества», СПБ 1883, т. 38, стр. 8–10.

И июля в 3 день приехал к Москве с морского пристанища с Холмогор, аглинские земли торговой человек, Онтон Иванов, а привез государю царю и великому князю Елизавети королевны грамоту: а сказал, что с ним тое грамоту послали с Колмогор аглинские гости Иван Романов с товарыщи.

А се перевод с ангилейские с Елизавет-королевнины грамоты.

Вельможнейший царь и возлюбленный брат. Сначала, как наши гости сперва почали торговати в вашем царстве, не бывало никаковы помешки в. торговленном деле не токмо в большом граде Москве, ни на реке на Двине, ни на Волге, ни в которых местах, ни в Ливони, и которые им места к торговле годны были и ни в которых в поморских пристанех и урочищах, в северной и в полуденной стране шкоты[135] не было и в той поволностной торговле, твоею величественною великою жаловалною грамотой владели всех больши от морсково пристанища, от Николы чюдотворца до Колы волости и по всем Колским волостям. И не в давне ныне проведали мы, по гостей наших челобитью, что им в Кегоре да в Печенге торговати не велено по приказу короля датцкого, потому что король Датцкой те волости называет к своей земле, и грамоты жаловалные на те волости велит у себя имать, и пошлины с тех волостей велит себе жь платить, а опроче собя с тех волостей пошлин иному никому не велит платить. И мы ныне тому дивимся, что прежь сего таковы заповеди не слыхали и про то ныне тобе извещаем, что твое величество о тех волостях к нам подлинно ведомо учинишь. А мы не хотячи никоторыми обычаи твоей царской земле убытка учинити ни в которых в тех странах, да не хотим же брата нашего короля датцкого в убытке и в обидах ни в каких учинити. Да ныне б нам по твоей царской грамоте ведомо было: которые он волости своими называет, и те волости под его ли областию или не под его? Мы твое величество всею любовью прошаем грамоты, для ради нынешние нашие любви, да чтоб и вперед межь нами не порушилась; и будет к нам те свои грамоты пришлешь, и мы своим гостем о тех делех вперед по твоей грамоте прикажем, как им быти, чтоб твое величество и вперед славно было, а нашим бы гостем в том никоторые смуты не было. А мы в те поры бога всемогущаго молим за твое царское здравие и о твоем счастье.

Писана в Вестьминстер граде. Лета от P. X. 1581 генваря месяца в 23 день, а государства нашего 23.

И царь и великий князь, слушав грамоты Елисавет-королевны, приговорил: против тое грамоты к Елисавети королевне отписати; а послать тое грамоту за Федором за Писемским; а Федору тое грамоту отдать королевне после посолства.

А се грамота от государя к Елисавет-королевне.

Милосердия ради милости бога нашего, в них же посети нас восток свыше, во еже направити ноги наша на путь мирен. Сего убо в троицы славимаго бога нашего милостию, мы, великий государь, царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии, Владимирский, Московский, Ноугородцкии, царь Казанский, царь Астраханский, государь Псковский, и великий князь Смоленский, Тверскии, Югорский, Пермский, Вятцкии, Болгарский и иных; государь и великий князь Новагорода Низовские земли, Черниговский, Резанскии, Полотицкии, Ростовский, Ярославский, Белоозерскии, Лифляндскии, Удорскии, Обдорскии, Кондинскии, и всеа Сибирский земли и Северные страны повелитель и иных.

Сестре нашей любителной, королеве Елисавете Аглинской, и Францовской, и Хиберской и иных.

Писала еси к нам как ваши гости сперва… (следует изложение напечатанной выше грамоты Елизаветы).

И о том ты, сестра наша любная, у нашего величества всею любовью прошаешь нашие грамоты, чтоб твоим гостем в том смуты не было, как им на ту нашу пристань приезжать; а вперед ты, сестра наша, о том своим гостем накажешь, как им по нашей грамоте в наше государство к тому пристанищу вперед приезжати.

И мы грамоту твою, сестры своей любной, Елисавет-королевны, выслушали: и ты б, сестра наша любная, к нам своим гостем и торговым всяким людем велела в наши государства, ко всем пристанищам на Колмогоры к Николе и х Коле приезжати по нашей прежней жаловалной грамоте, какова им дана, безо всякаго сумненья; а велела б еси своим гостем и торговым людем ездити бережно с провожатыми, с воинскими корабли для того, что датцкой король, докончанье и крестное целованье прежних королей датцких и свое с нами поруша, вчинает новое дело, чего николи не бывало, называет наши искони вечные вотчинные земли волость Колу и Печенгу своею и вступаетца в них в Колу и в Печенгу. А нам с прежними датцкими короли николи спору в тех землях не бывало. А то ныне Фредерик, датцкой король, не хочет нашие с тобою, сестрою любною, любви видеть и ссылки, твоих гостей к нашей вотчине, к пристанищам пропущать не велит, чтоб проезд твоим гостем и всяким проезжим людем и иных государств к нашей вотчине не был. И ты б, сестра наша любная, Елисавет-королевна, гостем своим от тех от датцкого короля разбойников на море ходить велела с воинскими корабли, чтоб им проезжать от тех датцкого короля разбойников в нашу отчину во все пристанища морские и на Колмогоры, и на Колу безстрашно, и их бы с моря согнати и дорога очистить; а мы людей воинских в те пристанища посылаем и велим от датцкого короля людей от приходу бережение держать с вашими людьми и с гостми за один, чтоб нашей любви в том порухи не было, и нашим людем и твоим и иных земель гостем в торговле и во всяком прибытке от датцкого короля людей ни в чем убытка не было, и гости б твои поволно в нашу отчину, во все те пристанища по прежней жаловалной грамоте ходили безо всякого опасенья, а от датцкого короля разбойников береженье держали.

Писана в государствия нашего дворе граде Москвы. Лета от созданья миру 7090 июля месяца, индикта десятого, государствия нашего 48-го, а царств наших Росийского 37-го, Казанского 30-го, Астраханского 29-го.

115. ОСАДА ПСКОВА ПОЛЬСКИМ КОРОЛЕМ СТЕФАНОМ БАТОРИЕМ

Мужественная оборона Пскова в, 1581 г. от полчищ польского короля Стефана Батория была переломным моментом в последние годы Ливонской войны. Войска Стефана Батория состояли из лучших наемных солдат, набранных в Германии, Венгрии и других странах, а Стефан Баторий был одним из виднейших полководцев своего времени. Несмотря на это, псковичи под начальством кн. Шуйского отбили все приступы и заставили снять осаду. Имеются дневники участников осады с польской стороны, а кроме того, русская повесть о том же. Текст повести (частично) печатается здесь по изданию — «Чтения в Обществе истории и древностей российских», 1847 г., № 7.

… В преименитом же и богоспасаемом в граде Пскове слышавше бояре и воеводы, яко уже идет король Степан на Псков в град, всячески и неослабно по прежнему осаду укрепляя. В волости же и села и в засады[136] непрестанно посылая, всякия запасы в город возити веляше, дворы же и з досталными кормовыми запасы жещи повелевая, да не како врагом домы и пища будет, живущих же в селех тех всех во Пскове во осаду во многим запрещением бежати, веляше. Тако же провославный царь и государь и великий князь Иван Васильевич всея Русии, то же слышав, яко совершенно литовский безбожный король на его государеву вотчину на Псков град со многою горделивою силою великою устремися. Сие же слышав благоверный государь тако во Псков к боярам своим и воеводам и всем воинским людям и псковичем умилне и благомудрене свои царьские грамоты пишет не ослабно же и мужественно во осаде быти и до последнее смерти невозвратно с Литвою битися веляше…

Того же месяца в восьмой день, в четверток, на первом часу дни, начаше бити из наряду по граду из троих туров из двадцати пищалей, и бише беспрестанно весь день до ночи, тако же и на утрие биша беспрестанно по городу из наряду, и выбиша города городовые стены да Покровскую башню всюду земли до Свиной² башни половину земли збиша, да местами стены городовые збиша… и городовую стену во многих местех испроломаша. И сие к королю своему возвестиша. Он же велми о сем радостен бысть. И повеле своим гетманам и рохмистом³ со своими гайдуки и всем воинским людям у себя на радости быти. Сим же всем к королю сшедшися. Тогда же литовский король Степан, сед на своем горделивом месте королевском, гетманы же своя и великие паны и вся воя первосоветники и всех рохмисты и все воинские люди и градоемцы, и гайдуки на обед к себе всех созвал. По обеде же всем город Псков взяти повеле. Они же радостно и похвально сшедшися к королю совершенно и похвально сказоваша: «Яко тепери, государю, королю милостивый, ласкою обедаеве и пируеве в обозе у тебе. Сего же дни, государю, в замце во Пскове вечеревати у тебе требуеве, с великим и прекрасным градом Псковом». Король же сие слыша, всех гетманов и ротмистов и всех воинских людей и на обеде у себя великим учрежением учреди и друголюбие и молебие о градоемстве конечное безотступно сладко условествоваше, и великими обеты всем воинским людям милость свою и ласку показати обещавшеся, и все богатство псковское и весь плен и корысть беззавистно с ними по чину разделите ска-зоваше. Они же противу ему отвещеваше, яко государю совершение сего дни замок Псков за щитом возмем, или, государь сами твоему имени покорятся; не возмогут противу твоея бесчисленные силы и мудрых градоемцев отстоятися. Такоже и своим паньям из замка Пскова радостно и с корыстью себе стретяти веляше. И толико литовский король Степан гетманов своих и ротмистов, всех градоемцев отпущает Псков взяти… Государевы же бояре и воеводы и все воинские люди и псковичи, увидевши из станов из королевских великие многие полки и с знаменами к городу идяше, и все борозды⁴ утеснене наполняшеся литовских гайдуков, уразумеша же, яко градоимством напроломныя места идущим, в осадный колокол звонити веляше, в среднем городе на стены градовной у великого Василия на горке, весть дающе литовскаго к городу приступа всему псковскому народному множеству. Сами же государевы бояре и воеводы со всеми воинскими людми, коим приказано в том месте быти, все наготове стояще. И изо многа наряду по полком стреляте веляще. Из наряду же по полком безпрестан стреляющимся, многие же полки побивающе. Они же напорне и дерзостне, яко вода многая к городу лияшеся. Страшилищами же своими, яко волнами морскими страшающе. Саблями же своими, яко молниями бесчисленными на город сверкающе. И у живоначалной Троицы в соборной церкви освященной собор⁵ с плачем и слезами и с воплем многие молебны совершающе, о избавлении града бога моляще. Псковские же народы з женами и з детьми простившеся, на проломное место все збежавшеся, и крепко на враг и на бой уготовившися и всем сердцем богу обещавшеся за христову веру и безвыдачно друг з другом умрети за Псков град, и за свою домы, и за жоны, и дети, и сим же тако бывающим. Того же дни яко многа вода возшуме и силный гром возгреме, и все бесчисленное войско воздвижеся на проломное место, на городскую стену и спешне устремишася. Щитами же и оружием своим и ручницами, и бесчисленными копьями, яко кровлею закрывающеся. Государевы же бояре и воеводы со всем войском… на стене с ними крепко сразившеся. Литовская же бесчисленная сила на градную стену, яко вода лиющеся. Християнское же множество войска яко звезды небесные противу крепящеся, восходу на стены не дающе и бе яко гром велик и шум мног и крик несказанен от множества обоего войска и от пушечного стуку и от ручного обеих стреляния и от воинского крика, Псковскому же войску восходу на градную стену литовскому войску не дающе. Оному же беззаконному войску крепко и дерзостно на стены лезущу в пролом же и восходу во град от литовскаго наряду велику про-биту, и удобь восходну, яко и на конех на градную стену возможно ездити. Защищения же и затулы ни коея нет в тех проломных местех от литовскаго наряду… Того ради литовские многие люди стены града воскочиша. И многие рохмисты и гайдуки и з своими знамены в Покровскую и Свиную башню влезша и из защитов своих и из окон в город по христианскому воинству безчисленно стреляюще. Все же те надежные перво вскочивше на стену лютии литовские градоемцы, железы и бронями же окованы и вооружены бяху.

Государевы же бояре и воеводы со всем христианским воинством противу их непрестанно и безотступно крепце стояше. Изредке и мужественне борющеся в ходу во град неослабными образы врагом не дающе. Литовский же и велехвалный король Степан видел своих рохмистов и надежных градоемцев и гайдуков яко влезоше на стены и в башнях из знамены уже стоящих во град по наряду бесчислено стреляющих. Ко взятию града пути очищающе, несказаные радости исполнися и надежою ко взятию града избытия смотряше. Сам же к городу приближившися.

Государевы же бояре и воеводы и все воинские люди и псковичи тако же против их крепко и мужественне стояху. Овии⁶ же под стеною с копьи стояху. Стрельцы же из пищалей по них стре-ляше. Дети же боярски из луков стреляху. Овии на них камения метаху, овии же всячески о избавлении града образы показующе. Тако же из наряду по них непрестанно стреляюще и никоими образы внити не дающе. Литовскому же войску крепце и напорне со стены из пушек и из окон по рускому воинству стреляющим бес-престани, и пременяяся Литва бьющеся всячески возмет. Король же литовский глаголаху к ним о взятии града посылая. Тако же гетманы и рохмисты литовские и все многое собранное воинство запрещением понуждающе в богоспасаемом граде Пскове. Тако же государевы бояре и воеводы своему воинству с любовью и со слезами на бой понуждающе. Християнскому же воинству сер-дечне и безотступно з ними бьюшися и бе видите христианские главы яко пшеничные власы от земли востерзающеся и скончевашеся. О нем же могочисленным раненым от литовского оружия изнемогшим и от многаго труда истаявшим, дню же тогда от солнечных лучь жаростну бяше. Но токмо божиим покровом и на него надежным вооружением скрепящеся…

С Похвальскаго роскату⁷ из великия пищали из барсы⁸ удариша по Свиновской башне, не погрешиша, тогда множество воинских людей литовские силы в башне прибиша. Еще же государевы бояре и воеводы повелеша под Свинскую башню подвести много зелия. И повелеша зажеши е. Тогда же все высокогорделивые королевские приближенные дворяне яже у короля выпрошалися наперед во Псков внити и короля срести и государевых бояр и воевод связанных привести — про них же речем и первой похвале — от связаный бояр и воевод руских, божиим промыслом первые со псковскою каменного стеною Свиные башни вкупе смесившеся⁹ и своими телесы яко другую башню подо Псковом соградиша. И первыя королевския дворяне от руских государевых воевод — про них же глаголаху, яко связаных к королю привести — под Свиною башнею до последнего восстания связавшеся и телесами своими псковский ров наполниша. О них же и первое извещение к королю прииди, яко вопросите ему: «уже ли мои дворяне в замце?» Ему же сказаше, яко под замцем. Королю же вопросившу: «яко ужели дворяне за стеною в городе ходят и рускую силу прибивают?» Ему же отвещавше: «яко, государь, все те в Свиной башни убиты сожжены во рву лежат». Тогда же ему яко вмале на свой мечь не напасти, яко мнетися мале сердцу его не треснути. Таков бо бывает обычай усердым, паче же неверным. Яко же король усердися присылает к Покровской башне и ко всему пролому рохмистом и всем градоемцам крепко и безотступно Псков взяти веляше. Государевы же бояре и воеводы видевше непокорное и безотступное стреляние… и все воинство христианское вкупе снемшеся и устремишася на литовскую силу на стены градныя на проломном месте и… с проломного места литовскую силу збиша. И благодатию христовою идеже литовские люди на псковской стене стояху, и паки, християнская сила на тех местех утверждишася. И за градом с Литвою со стены снидоша и бьющеся, и з достальными еще в Покровской башне оставшимися. Того же часу егда християнское одоление над Литвою показа бог из проломного места литовских рохмистов з гайдуки сбиша. Тогда и та благодать христова не утаися по всему граду Пскову, оставльшимся женом и промчеся то слово во весь град Псков, яко всех литовских людей бог пособил с города сбити. И вам, оставшимся женам велено по литовский наряд идти и оста-нок Литвы побивати от пролома скопяся. Тогда же си, еже во Пскове жены по домам оставшися от печали мало и како радости благовестив приемше. И оставивше немощи женския и в мужескую крепость оболшеся, и все вскоре койждо из своих дворов и каяж-дая по своей силе оружие ношаше. Младыя же и сверстныя телесы крепкие оружия ношаху, достали приступа Литву побивати. Старый же жены и немощныя плохию, те в своих руках малыя и краткия верви ношаша и теми литовский наряд по сказанию в город ввести помышляюще. И вси к пролому бежаху, и всякая жена другая паче тщания скоростью показующе. Сбежавшеся многое множество жен к проломному месту. И ту великое пособие и угодие воинским христианским людем показавше. Овии же камение воем приношаху и Литву з города и за градом побиваху, овии же утруждьшимся воином и изнемогшим от жажды воду приношаху, и ретивыя сердца их водою отливаху. Пятку¹⁰ же тогда дню яко же рекох в праздник Рождества Пречистыя богородицы¹¹ приспевающу. Литовским же людям еще в Покровской башне сидящим и по крестьянех во град стреляющим. Государевы же бояре и воеводы бога на помощь призывающе христианским языком кликнувше. И вкупе снемшеся мужи и жены, и на досталную Литву в Покровскую башню устремишася. Коегождо и чим и как бог вразумит: овии же из ручниц стреляюще, инии же огни за-жигающе, на них меташа, и всячески промышляюще. Так же и под тою башнею зажгоша… и досталь с Покровской башни Литву сбиша и… паки очистися каменая Покровская стена от скверных литовских ног… и тако Литва от града из станы побежа. Из города же выскочивше христиане, далече за ними гнашеся, секуше их. Которыя же во Псковском рву заставше, и тех прибивающе. Многая же живыя ухвативше и в город к государевым боярам и воеводам приведоша нарочитых языков¹² с набаты и с трубы и с знаменами и с ратными оружии. И паки все во Псков здоровы со одолением и бесчисленным богатеством возвратишася. Оружия же литовская и изрядных нарочитых самопалов и ручных разных всяких образы безчислено много в город внесоша…

116. РЕМЕСЛЕННИКИ ПО ПИСЦОВОЙ КНИГЕ ГОРОДА МОЖАЙСКА

Список с писцовой книги г. Можайска от 1595–1598 гг.

В Можайску же на посаде дворы рыболовли на берегу на Москве р. 2 дв.

В Можайску же на посаде дворы черные тяглые середних и молотчих людей: в Орехове слободке со всполья 11 дв. — в них 4 мясника, 1 соленик[137], 1 гречишник², 1 москотильник³ и одна вдова; от Спаса ⁴ по левой стороне к Стретенью 8 дв. — в них 1 мясник, 1 москотильник, 1 сырейщик⁵, 1 солоденик⁶; от Стретенья господня, что была слободка Сливничья, а тянут с посадц-кими людьми, 8 дв. — в них 3 сапожника, 1 мыльник⁷, 1 полстовал ⁸ и 1 вдова; в Стретенской улице 7 дв. — в них в 1 дв. 2 человека, 1 луковник⁹, 1 кузнец, 1 серебреник, 1 красильник, 1 пирожник, 1 вдова, 1 вереитин¹⁰; на Стретенской же улице в Алымове переулке 3 дв. — из них в 2 дв. вереитяне; в Троецкой улице что была слободка огородничья, а тянут с посадцкими людми, 4 дв. — в них 2 москотильника, 1 мясник и 1 ветошники¹¹, 1 вереитин; в Ключникове улице по обе стороны 10 дв. — в них 3 сапожника, 1 кровопуск ¹², 1 мясник; в Пышкове улице 5 дв. — в них 2 горшечника, 1 хлебник, 1 плотник; от Николы Мокрого к Пятнице, в Никольской улице 4 дв. — в них 1 москотильник, 1 плотник, 1 портной мастер, 1 батрак: в Медведкове улице по обе стороны 6 дв. — в них 1 пирожник, 1 сусленник¹³, 1 сапожник, 1 кисельник, 1 прасол, 1 портной мастер; на Большой улице 3 двора — в них 2 прасола и иконник; от Пятницы по Большой улице 6 дв. — в них 3 трушника, портной мастер, рукавичник и вдова; в Плотничьей улице 3 двора — в них сапожник, плотник, серебреный мастер; в Троецкой улице по обе стороны 3 дв. — в них сапожник, серебреный мастер и иконник; в Городничьей улице по правой стороне к Богоявленской улице 4 дв. — в них прасол, сапожник и скорняк, в Богоявленской улице 14 дв. — в них 6 кувшинников, прасол, плотник (вереитин), скорняк, мясник, извощик, хлебник, сапожник, кузнец; в Спасской улице 2 двора — оба мясников; от Троецкого монастыря на праве в тупике 2 дв. — один москотильника; от церкви Офонасья Великого и Кирила в Акиманской улице 6 дв. — в них кузнец, солодовник, прасол, плотник, старичанин¹⁴; от Можаи к Настасьи Великой 6 дв. — в них 3 сапожника, серебрянмк, епанечник¹⁵ и вдова; в Настасьинской улице 4 дв. — в них 2 сапожника, овчинник и сыромятник; в Покровской слободке 2, дв. — сапожника и дегтяря; на берегу Москвы р. от Василья Кесарийского 1 дв. — кожевника; к кожевником, уст. рчк. Можаи, 2 дв. — гладильщика и кожевника, за рчк. за Можею вверх по р. Москве к Лужецкому монастырю по берегу слободка кожевничья: 9 дв. — в них 3 кожевника, подошвенник, сырейщик, гладильщик; от Лужецкого монастыря по р. Москве вниз 9 дв. — в них 2 ножевника, 2 кожевника, хлебник, 2 гладильщика, полстовал; в Колодезной улице 14 дв. — в них в 1 дв. вдова с сыном, 5 кожевников, 2 каменщика, москотильник, рукавичник, гладильщик, пирожник, сапожник, подошвенник, золник¹⁶; от Ивана Богослова в Шивдикове улице 9 дв. — в них 2 пирожника, 3 хлебника, прасол, извощик, сапожник, москотильник; к рчк. к Можае в переулке 2 дв. — овчинника и гладильщика; в Петровской улице 3 дв. — калачника, серебреника, иконника; в Благовещенской улице 3 дв. — сапожника, серебреника и портного мастера; в Рождественской улице 5 дв. — в них 2 дудника, серебреник и кузнец; в Водовозной улице 1 дв. — прасола; в Офремовской слободке — 1 дв. прасола; в Никицкой улице 2 дв. — сапожника и струнника; в Егорьевской улице 7 дв. — в них прасол, 2 серебреника, овчинник, луковник, сапожник, 2 вдовы; в Ивановской улице 7 дв. — в них 1 масленика, прасол, кузнец, 2 вдовы; в Ондреевской улице 4 дв. — в них пугвичник, сапожник и плотник…

117. ВОЛНЕНИЯ КРЕСТЬЯН ИОСИФОВ А ВОЛОКОЛАМСКОГО МОНАСТЫРЯ (1594–1595)

«Приходо-расходные книги Волоколамского монастыря 1594–1595 гг.»

Лета 7103-го октября в 21 день приезжали в Осифов монастырь от государя Андрей Яковлич Измайлов да подъячей Казарин Петров обыскивать и сыскивать и дозирать всяких монастырских дел по ложному челобитью бывшего келаря чернца Антона Лопотинского. А тот чернець Антон приезжал с Ондреем же в Осифов монастырь. И в кои поры Андрей был в Осифове монастыре, и в те поры по науку того Антона крестьяне монастырские не почели слушати приказщиков и ключников монастырских и монастырских дел никаких не почели делати; хлеба молотити и в монастырь возити и солодов ростити и даней монастырских давати. И старець Мисаила Безнин и келарь и казночей и соборные старцы сказывали про то Андрею и Казарину. И Андрей и Казарин велели крестьяном всякие монастырскее дела делати. И крестьян за то велели смиряти, что оне не слушают, и пени на них имати. И как Андрей и Казарин из монастыря поехали, и крестьяне монастырскее почели пущее не слушати и приказщиков и ключников учели бита и дел монастырских не почели делати и оброчных денег не учели давати и вина почели держати и леса монастырскее заповедные почели сечи. И старец Мисаил Безнин про то велел крестьян острастити и смирити. И которые крестьяне прожиточные сами воровали и научали всех воровать, и старец Мисаила велел на тех пени имати. И от того крестьяне унелись воровати и почели во всем слушати…

118. ПРИГОВОР ВЛАСТЕЙ ИОСИФОВА ВОЛОКОЛАМСКОГО МОНАСТЫРЯ О ВЗИМАНИИ С МОНАСТЫРСКИХ КРЕСТЬЯН ДЕНЕГ И ХЛЕБА (1595 г., января 6)

«Приходо-расходные книги Волоколамского монастыря 1594–1595 гг.»

Таковы приговоры даны всем поселным старцем в 6 приказов всей монастырской вотчине. А поселным старцем велено их про-читати во всяком селе крестьяном. А в приговоре пишет.

Лета 7103-го генваря в 6 день приговор старца Мисаила Безнина.

Давал Мисаило монастырским крестьяном денег на животин-ной приплод на выть по 3 рубля, а в тех деньгах кабалы на них взяты, а имал за те деньги по рублю с выти на 3 сроки в году. И Мисаило тех подможных денег со крестьян по рублю с выти имати не велел с Крещения христова 103-го году, а вперед велел со крестьян оброк имать, как оне наперед сего давали в монастырь: с выти оброку по полуполтине денег, да по четверти солоду житного, да по осмине пшеницы, да по полуосмине конопель; а хлеб им давати весь вновь о Покрове, а деньги оброчные о Рождестве христове, а впервые им дата хлеб оброчной о Покрове 104 году, а деньги оброчные дата того ж году о Рождестве христове. А хлеб давати крестьяном добр, солод и пшеницу и конопли; а у которых не будет хлеба доброго, и им давати деньгами за четверть солоду две гривны, за осмину пшеницы 5 алт., за полъосмины конопель 2 алт., а болши того со крестьян оброков никаких не имати на монастырь. А повозы им всякие возити. А которые деньги даваны крестьяном на выть по 3 руб., и кабалы на них в тех деньгах взяты в казну монастырскую, и по тем кабалам денег на крестьянех не имати, которые учнут за монастырем жить; а будет государь изволит крестьяном выходу быть, и которые крестьяня пойдут из-за монастыря, и на тех крестьян по тем кабалам деньги имати по 3 рубли в казну в монастырскую, и которые крестьяне побежат, и на тех крестьянех по тому ж имати по тем кабалам деньги; а будет крестьяне не похотят на собе кабал держати в казне в монастырской, и оне по кабалам деньги платите не вдруг, сколько у кого будет, и что заплатит, то и на кабале подпишут; и которые крестьяне по кабалам деньги выплатят сполна, и тем и кабалы выдати.:

119. УКАЗ О БЕГЛЫХ КРЕСТЬЯНАХ (1597 г., ноября 24)

«Акты исторические», изд. Археографической комиссии, т. I, № 221, стр. 420–422.

Лета 7106 ноября в 24 день, царь и великий князь Федор Ивановичь всеа Руси указал, и бояре приговорили:

Которые крестьяне из-за бояр и из-за дворян и из-за приказных людей и из-за детей боярских и из-за всяких людей, из поместей… и из монастырьских вотчин выбежали до нынешнего 106 году за пять лет, и на тех беглых крестьян в их побеге, и на тех помещиков и вотчинников за кем они выбежав живут, тем помещиком из-за кого они выбежали, и патриаршьим и митрополичьим и владычним детем боярским и монастырских сел приказщиком и служком, давати суд и сыскивати накрепко всякими сыски, и по суду и по сыску тех беглых крестьян с женами и с детьми и со всеми животы возити назад, где кто жил.

А которые крестьяне выбежали до нынешнего 106 году лет за шесть и за семь и за десять и больши, а те помещики и вотчинники, из-за кого они выбежали… на тех своих беглых крестьян в их побеге, и на тех помещиков и на вотчинников, за кем они из-за них выбежав живут, до нынешнего 106 году, лет за шесть и за семь и за десять и больше государю царю не бивали челом; и государь указал и бояре приговорили: на тех беглых крестьян в их побеге, и на тех помещиков вотчинников, за кем они выбежав живут, суда не давати, и назад их, где кто жил, не вывозите.

120. СЛУЖИЛАЯ КАБАЛА (1599 г.)

«Новгородские кабальные книги 1599–1600 года», СПБ 1894, стр. 15.

Декабря в 25 день к дьяку к Дмитрею Алябьеву площадные подъячие Михалка Офонасьев сын Лысков да Богданко Федоров принесли к записке служилую кабалу, а в кабале пишет: Се яз девка Устенья Федорова дочь заняла есми у Петра у Лукина сына Маринина да у его детей, у Дементья да у Силы, денег два рубли московскую от Рождества христова да до того ж дни на год, а за рост[138] мне у государей своих у Петра у Маринина да у его детей, у Дементья и у Силы, служити по вся дни во дворе; а полягут денги по сроце², и мне Устинье служити за рост у государей своих у Петра и у его детей по тому ж по вся дни во дворе. А на то послуси³ Михалка Офонасьев сын Лысков, а кабалу писал Богданко Федоров, лета 7108-го, декабря в 25 день. — И девка Устиньица ростом невелика, плоска, лет в восмнатцать, волосом темноруса, очи черны, лицом смугла, плосколика. А в роспросе сказала: наперед сего не служивала ни у кого, а отец деи ее, ходя по миру, питаетца христовым именем, а матери не стало тому лет с шесть; а у Петра послужила с полгода и ныне била челом ему и его детем в службу волею. — И на Петре Маринине с тое служилые кабалы з дву рублев пошлин два алтына взято, а кабала отдана Петру Маринину и его детям. Кабалный дьячок Богданко Федоров руку приложил. К сей записке кабалной послух Михалка руку приложил.

121. «ДОМОСТРОЙ»

«Домострой» — памятник XVI в., приписываемый Сильвестру. Состоит «Домострой» из трех частей: 1. Поучение и наказание отцов духовных, како веровати богу и т. д. 2. Наказ от некоего о мирском строении. 3. О домовом строении. Нами приводятся отдельные статьи «Домостроя» для характеристики общественного быта XVI в. «Домострой», изд. Голохвастова, 1849.

Казни сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою, и даст красоту души твоей. И не ослабляй бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не умрет, но здравие будет; ты бо, бия его по телу, а душу его избавлявши от смерти. Дщерь ли и маши: положи на них грозу свою, да не посрамиши лица своего, да в послушании ходит;… и посреди собора похвалишися: при концы не постонеши на ню. Любя же сына своего, учащай ему раны, да последи о нем возвеселишися. Казни сына своего измлада и порадуешися о нем в мужестве; и посреди злых похвалишися; и зависть приимут враги твоя. Воспитай детище с прещением, и обрящеши о нем покой и благословение. Не смейся к нему, игры творя: в мале бо ся ослабиши, в велице поболиши, скорбя; и после яко оскомины твориши души твоей. И не даж ему власти во юности, но сокруши ему ребра, донележе растет, а ожесточав, не повинет та ся; и будет ти досажение, и болезнь души, и тщета домови, погибель имению, и укоризна от сусед, и посмех перед враги, перед властью платежи и досада зла…

Подобает поучати мужем жен своих с любовью и благоразсудным наказанием; жены мужей своих вопрошают о всяком благочинии: како душу спасти, богу и мужу угодити и дом добре строити; и во всем ему покорятися; и что муж накажет, то с любовью, приимати, и говорити по его наказанию.

Первие: имети страх божий… Востав от ложа своего и молебная совершив, женам и девкам дело указати дневное всякому рукоделию, что работы: дневная ества варити, и которой хлебы печи: ситные и решетные; и сама бы знала как мука сеяти, как квашня притворити и замесити и хлебы валяти и печи, и квасны и бухоны[139] и выпеклися; а колачи и пироги тако же, и колко муки возмут, и колко испекут. И колко чево родится из четверти, или из осмины или из решота, и колко высевок и колко испекут: мера знати во всем; а еству мясную и рыбную, и всякие пироги и всякие блины и всякие каши и кисели, и всякие приспехи печи и варити, все бы сама государыня умела: ино умеет и слуг научити, и все сама знает.

А коли хлебы пекут, тогда и платья моют: ино с одного сьтрепня и дровам не убыточно; и дозирати как красные рубашки моют, и лучшее платья; и колко мыла идет и золы и на колко рубашек; и хорошо бы вымыти и выпарити и начисто выполоскати, и ссушити и искатати и скатерти и убрусы² и ширинки и утиралники такоже; и всему счет самой знати, и отдати и взяти все сполна, и бело и чисто. А ветчано вежливо бы поплачено; ино сироткам пригодитца.

А коли хлебы пекут, ино того же теста велети отняти, и пирогов начинити; а коли пшеничьное пекут и семье из межьситки велети пирогов зделати: в скоромне дни с скоромною начинкою, какая лучится; а в поеные дни с кашею или с горохом, или с соком; или репа, или грибы, или рыжики или капуста: что бог лучит: ино семье потешенье.

И всякую бы еству, и мясную и грубную и всякой приспех скоромной и поеной, жена сама бы знала и умела зделать, и слушку научить. То государыня домовная и домоводицы добрые. И то бы знала же пивной, медовой и винной и бражьной, квасной и уксусной, и кислаштяной и всякой обиход как делают, и поваренной и хлебной; и в чем что родится и колко из чево будет. Коли все знает доброго мужа наказанием и грозою, и своим добрым разумом, ино все будет споро и всево будет много.

А которая женьщина или девка рукодельница, и той дела указати: рубашка делати, или убрус брати и ткати, или золотное или шелковое пяличное дело; и которая чему учена, того всего досмотрити и дозрети и всякой мастери самой; прядено и тафта и камка и золото и серебро отвесити и отмерити, и сметити, и указати сколко чего надобно, и сколко чего даст; и прикроити и примерити; самой все рукоделие знати. А малых девок учити, которая чево пригоже; а мужним женкам, которые черное дело делают, избу топят, и хлебы пякут и платья моют: тем лен дают на себя и на мужа и на дети прясти; а одиная женочка, или девка, на государя лен прядет, а изгребии и пачеси на себя, или как пригоже. А все бы ведала сама государыня, которой дело какое даст, колко чево даст и колко чево возмет; и сколко чего сделает кто днем: много ли мало, и сколко из чево выйдет: то бы сама все знала, и в счете бы было все.

А сама бы государыня, отнюдь никакоже, никоторыми делы, опрично немощи без дела не была, ино и слушкам, на нее смотря повадно делати. Мужь ли придет, гостья ли обычная приидет, всегда бы над рукоделием сидела сама: то ей честь и слава, и мужу похвала: а николи же бы слуги государыни не будили: государыня бы слуг будила. А ложася бы спать всегда от рукоделия молебная совершив.

Стол и блюда, и ставцы и лошки, и всякие суды и ковши, и братены, воды согрев из утра, перемыти и вытерьти и высушить; а после обеда, такоже, и вечере А ведра, и ночвы, и квашни, и корыта, и сита, и решета, и горшки, и кувшины, и корчаги — та-кож всегды вымыти, и выскресть, и вытереть, и высушить, и положить в чистом месте, где будет пригоже быти; всегда бь всякие суды и всякая порядня, вымыто и чисто бы было; а по лавке и по дьору, и по хоромам, суды не волочилися бы, а ставцы, и блюда, и братены, и ковши, и лошки по лавке не валялися бы, где устроено быти, в чистом месте лежало бы опрокинуто ниц; а в каком судне што: ества или питие, — и то бы покрыто было, чистоты ради; и всякие суды, с ествою или с питием, или с водою, или квашня ростворить, — всегды бы покрыто было, а в избе и повязано, от тороканав и от всякия нечистоты.

Изба, и стены, и лавки, и скамъи, и пол, и окна, и двери, и в сенех, и на крылцы, — вымыть и вытереть и выместь и выскресть, — всегда бы было чисто; и лестницы и нижнее крылце, — все бы то было измыто, и выскребно, и вытерто и сметено; да перед нижним крыльцом сена положить: грязные ноги отирать; ино лесница не угрязнится и у сеней перед дверьми рогошка или войлок ветшаной положить, или потирало: ноги грязные отирать, чтобы мосту не грязнить. В грязное погодье у нижнего крылца, сено или солома перемениги, а у дверей рогозинка или войлок перемени, или потирало чистое положить, а грязное прополоскать и высушить; и опять тут же, под ноги пригодится. Ино то, у добрых людей, у порядливой жены, всегды дом чист и устроен; все по чину: и упрятано, где что пригоже, и причищено и приметено; всегды в устрой как в рай войти!

Всего того, и всякой порядни жена смотрила, — и учила слуг и детей добром и лихом; не имет слово, — ино ударить. И увидит муж, что не порядливо у жены и у слуг, или не по тому, о всем, что в сей памяти писано, — ино бы умел свою жену наказывати всяким разеуждением и учити. Аще внимает, и потому все творити, и любити и жаловати. Аще жена по тому научению и наказанию не живет, и так того всего не творит и сама того не знает, и слуг не учит — ино достоит мужу жена своя наказывати, и ползовати… на едине; и понаказав, и пожлловати, и примолвити; и любовно наказывати и разеужати; а мужу на жену не гневатися, а жене на мужа: всегды жити в любви и чисто-сердии. И слуги, и дети тако же, посмотря по вине и по делу, наказывати, и раны возлогати: да, наказав, пожаловати; а государыни за слуг печаловатися, по разсуждению: ино служкам надежно. А только жены, или сына или дщери, слово или наказание не имет, не слушает и не внимает и не боитца и не творит того, как муж или отец или мати учит, — ино плетью постегать, по вине смотря; а побить не перед людьми; наедине: поучити да примолъвити и пожаловати, а никако же не гневатися ни жене на мужа, ни мужу на жену. А про всяку вину: по уху, ни по видению, не бити, ни под сердце кулаком, ни пинком, ни посохом, не колоть; ни каким железным или деревянным не бить: хто с серца или с кручины так бьеть, — многи притчи от того бывают, слепота и глухота, и руку и ногу вывихнут, и перст; и главоболие и зубная болезнь… А плетью с наказанием бережно бити: и разумно и болно и страшно и здорова. А толко великая вина и кручиновата дело и за великое и за страшное ослушание и небрежение, — ино соимя рубашку плеткою вежливенько побить, за руки держа: по вине смотря; да поучив примолвити; а гнев бы не был, а люди бы того не ведали и не слыхали; жалоба о том не была.

А по людцкой ссоре или по оговору, без обыску, без прямого, брань и побои и гнев никако же бы не было: каково было поношение или речи недобры, или своя примета, — того наедине пытати, добром: истинне покается безо всякого лукавства, — милостивно наказать, да и пожаловати по вине смотря; а толко не виновато дело, ино оговорщиком не попущати, ино бы вперед вражда не была, а только по вине и по обыску по прямому; а не каетца о грехе своем и о вине: то уже наказание жестоко надобеть, — штобы был виноватой — в вине, а правой — в правде: поклонны главы меч не сечет: а покорно слово кость ломит….

А в житницах бы у ключника был бы всякий запас и всякое жита: солод и рожь, овес, пшеница не сгноено, и не накапала бы и не навьяло; не проточено от мышей и не слеглося, и не затхло бы ся. А что в бочках или в коробах: мука и всякой запас, и горох, и конопли, и греча, и толокно, и сухари, и ржаные и пшеничные, то бы было все покрыто и судно твердо и не намокло бы, и не згнило и не затхлося. А всему бы тому была мера и счет: сколько чево из села или из торгу привезут, — и записати; а что весовое, то взъвесити; и колко коли отдаст чево на расход или взаймы и на всякой обиход, или кому государь велит что дата, то все записати же. И сколко чево сделают, то бы было ведомо ж: и хлебы и колачи, и пиво, и вино, и брага, и квас, и кислые шти, и уксус, и высевъки, и отруби, и гуща всякая, и дрожжи, и хмелины, то бы было все у ключника в мере и записано, а хмель и мед и масло и соль вешено.

122. КНЯЗЬ И. М. КАТЫРЕВ-РОСТОВСКИЙ. «НАПИСАНИЕ ВКРАТЦЕ О ЦАРЕХ МОСКОВСКИХ»

Князь Иван Михайлович Катырев-Ростовский написал «Повесть», рассказывающую о событиях начала XVII в. К повести присоединено печатаемое нами «написание», дающее портреты царей: Ивана Грозного, Федора Ивановича, Бориса Годунова, Федора Борисовича, царевны Ксении, Лжедимит-рия I, Василия Шуйского. («Русская историческая библиотека», том XIII.)

Царь Иван образом нелепым, очи имея серы, нос протягновен и покляп; возрастом[140] велик бяше, сухо тело имея, плещи имея высоки, груди широкы, мышцы толсты; муж чюднаго разсуждения, в науке книжняго почитания доволен и многоречив зело, ко ополчению дерзостен и за свое отечество стоятель. На рабы от бога данныя ему жестосерд велми, на пролитие крови и на убиение дерзостен велми и неумолим; множество народу от мало и до велика при царстве своем погуби, и многия грады своя поплени, и многия святителския чины заточи и смертию немилостивою погуби, и казни многая содеях над рабы своими, жен и дщерей блудом оскверни. Той же царь Иван многая и благая сотвори, воинство велми любляше и требующая ими от сокровищ свое неоскудно подаваше. Таков бе царь Иван. Царь же Федор возрастом мал бе, образ посничества нося, смирением обложен, о душевней вещи попечение имея, на молитве всегда предстоя и нищим, требующая подая; о мирских же ни о чем попечение имея, токмо о душевном спасении. От младенства даже и до конца своего тако пребысть, за сие же спасенное дело бог царство его миром огради, и враги его умири, и время благотишно подаде. Таков бе царь Феодор.

Царь же Борис благолепием цветуще и образом своим множество людей превзошел, возрасту посредство имея; муж зело чюден в разсуждении ума доволен и сладкоречив велми, благоверен и нищелюбив и строителен зело, о державе своей многое попечение имея и многое дивное о себе творяше. Едино же имея неисправление и от бога отлучение: ко врачей сердечное прилежание и ко властолюбию несытное желание; и на прежебывших ему царей ко убиению имея дерзновение, от сего же и возмездие восприят.

Царевич Федор Борисович, сын царя Бориса, отроча зело чюдно, благолепием цветуще, яко цвет дивный на селе, от бога преукрашен, и яко крин в поле цветущи; очи имея велики черны, лице же ему бело, млечною белостию блистаяся, возрастом среду имея, телом изобилен². Научен же бе от отца своего книжному почитанию, во ответех дивен и сладкоречив велми, пустошное же и гнилое слово никогда же изо уст его исхождаше, о вере же и о поучении книжном со усердием прилежа.

Царевна же Ксения, дщерь царя Бориса, девица сущи, отроковица чюднаго домышления, зелною красотою лепа, бела велми, ягодами³ румянна, червлена⁴ губами, очи имея черны велики, светлостию блистаяся; когда же в жалобе слезы из очию испущаше, тогда наипаче светлостию зелною блистаху; бровми союзна, телом изобилна, млечностию белою облиянна, возрастом не высока, ни ниска, власы велики имея черны, велики, аки трубы по плечам лежаху. Во всех женах благочиннейша и писанию книжному навычна, многим цветяше благоречием воистину во всех делех чредима; гласы воспеваемыя любляше и песни духовныя любезне слушати желаше.

Рострига возрастом мал, груди широкы имея, мышцы толсты, лице же имея не царсково достояния, препростое обличив имея, и все тело его велми помраченно. Остроумен же, паче и в научении книжном доволен, дерзостен и многоречив зело, конское рыстание любляше велми, на враги своя ополчитель смел, храбрость и силу имея, воинство же любяше. Таков бо Рострига.

Царь Василий возрастом мал, образом же нелеп⁵, очи подслепы имея, книжному почитанию доволен и в рассуждении ума зело силен, скуп велми и неподатлив; ко единым же тем тщание имея, которые во уши ему ложное на люди шептаху, он же сих веселым лицем восприимае, и в сладость их послушати желаше, и к волхвованию прилежаше, а о воех своих не радяше.

123. АВРААМИЙ ПАЛИЦЫН. «СКАЗАНИЕ»

Авраамий Палицын — келарь Троице-Сергиева монастыря (келярь заведывал имуществом монастыря), очевидец событий крестьянской войны начала XVII в. А. Палицын — автор «Сказания», в котором он защищает интересы крепостников.

«Русская историческая библиотека», т. XIII, стр. 479–483.

И яко сих ради Никитичев Юрьевых[141] вскоре, тогожде лета 7111 (1602–1603), и за всего мира безумное молчание, еже о истинне к царю не смеюще глаголати о неповинных погибели, омрачи господь небо облаки, и толико дождь пролися, яко вси человецы во ужасть впадоша. И преста всяко дело земли, и всяко семя сеянное, возрастши, разседеся от безмерных вод, лиемых от воздуха, и не обвея ветр травы земныя за десять седмиц дней, и прежде простертая серпа поби мраз сильный всяк труд дел человеческих в полех и в виноградех², и яко от огня поядена бысть вся земля. Году же сему прешедшу, ох, ох! горе, горе! всякому естеству воскличющу, и во вторый злейши бысть, такожде и в третье лета…

По отцех же богоносных речению, мнози тогда ко второму идолослужению обратишася³ и вси имущей сребро и злато и сосуды и одежда отдаяху за закупы, и собираху в житница своя вся семена всякаго жита, и прибытков восприемаху десятирицею и вящши. И во всех градех во всей России и велико торжество сребролюбное к бесом бываше! Мнози бы имущей к разделению к братии не прекланяхуся, но зряще по стогнам града царьствующего от глада умерших, и ни во что же вменяху. И не толико бревн и дров на возилех, яко же мертвых нагих телес всегда влечаще по всему граду, и за два лета и четыре месяца счисляюше по повелению цареву, и погребоша в трех скуделницах сто тысящ и двадесят и седм, и еще к сим во единой Москве…

В тая же лета мнозие имущей глаголаху к просящим: не имамы ничто же, во время же пленения от всех околних язык, наипаче же от своих, то обретеся безчисленно расхищаемо всякого хлеба, и давныя житницы не истощены и поля скирд стояху, гумна же пренаполнены одоней и копон и зародов до четырехнадесять лет от смятения во всей Русской земле, и питахуся вси отпол старыми труды; орание бо и сеятва и жатва мятяшеся, мечю бо на выи у всех всегда надлежащу. Се убо да разумеется грех всей Росии, чесо ради от прочих язык пострада: во время бо искушения гнева божея не пощадеша братию свою, и жита благая своя заключиша себе и врагу человекоубийце, и яко же мы не пощадехом, тако и нас не пощадеша врази наши.

…В правлении же при сем велицем государе (Федоре Ив.) Борис Годунов и инии мнози от вельмож, не токмо род его, но и блюдомии ими, многих человек в неволю к себе введше служить, инех же ласканием и дарми в доме своя притягнувше, — и не от простых токмо ради нарочитого рукоделства или какова хитра художества, но и от чествующих издавна многим имением и с селы и с винограды, наипаче же избранных, меченосцев и креццих со оружии во бранех, и светлы и красны образом и взрастом лишествующи. И мнозии инии, началствующем последствующе, в неволю поработивающе кого мощно и написание служивое силою и муками емлюще, инех же винца токмо испити взывающи и по трех или четырех чарочкох достоверен неволею раб бываше тем.

Во время же великого глада сего озревшеся вси, яко не мощно питати многую челядь, и начаша рабов своих на волю отпускати, и инии убо истинно, инии же и лицемерством: истинствующеи убо с написанием и за утверждением руки своея, лицемерницы же не тако, ино токмо из дому изгонит. И аще х кому прибегнет, той зле продаваем бываше и много снос и убыток платяше, инии же ради воровства нигде не приемлемы бываху, инии же от неразумия и безремества погибаху, и инии срама ради скончавахуся бедне, за отечества ради. Мнози же и имуще, чем препитати и на много время домашних своих, но восхотевше многа богатства притяжать и того ради челядь свою отпускающе, и не токмо челядь, но и род и ближних своих не пощадеша и гладом скончающихся туне презреша. Бяше же и се зло во многих: лето убо все тружаются, зиму же и главы не имеют где подклонить, и паки в лето, и не хотя, в делех страждут, в сицевых же озлоблениях разлучахуся мужа от жены, и брат от брата, и отец от чад, и друг от друга…

124. «НОВЫЙ ЛЕТОПИСЕЦ» О НАЧАЛЕ КРЕСТЬЯНСКОЙ ВОЙНЫ

«Новый летописец» («Полное собрание русских летописей», СПБ 1910, т. XIV, стр. 58).

Паки же древле враг наш диавол, не хотя роду христианского видети в добре, вложил в человецы лукавъство, еже есть лихоимъствовать, и введе многих людей в пагубу. Бысть в то же время, умножишась разбойство в земле Рустей не токмо что по пустым местом проезду не бысть, ино и под Москвою быша разбои велицы. Царь же Борис, видя такое в земле нестраение и кровопролитие, посылаша многижда на них. Они ж разбойники, аки звери зубы своими скрежетаху на человека, тако про-тивляхуся с посланными, и ничево им не можаху сотворити. Они же воры и досталь православных християн посенаху и грабяху. У них же воровских людей старейшина в разбойниках именем Хлопа. Царь же Борис, слышав, яко ничто им не зделати, прискорбен бысть зело и призва к себе бояр и возвести им и думаше с ними, како бы тех разбойников переимати. Боляре же придумаша на них послати со многою ратью воевод. Царь же Борис посла на них околничево своево Ивана Федоровича Басманова, а с ним многую рать. Они же поидоша и сойдоша их близ Москвы. Разбойницы жъ с ними биющеся, не щадя голов своих, и воеводу Ивана Федоровича убиша до смерти. Ратные ж, видя такую от них над собою погибель, что убиша у них разбойники воеводу, и начаша с ними битися, не жалеюще живота своего, и едва возмогаша их окаянных осилить, многих их побиша: живи бо в руки не давахуся, а иных многих и живых поимаша. И тово же вора их старейшину Хлопка едва возмогоша жива взяти, что изнемог от многих ран, а иные уйдоша на Украину и тамо их всех воров поимаша и всех повелеша перевешать. Воеводу ж Ивана Басманова повеле царь Борис погрести честно у Троицы в Сергиееве монастыре.

125. СОБОРНЫЙ ПРИГОВОР О ЧЕРНЕЦЕ ОТРЕПЬЕВЕ (1604 г.)

«Собрание государственных грамот и договоров», т. II, стр. 164.

Юния в 12 день, царь и великий князь Борис Федоровичь всея Русии, с отцем своим святейшим Иовом патриархом всея Русии, и с сыном своим благородным царевичем князем Феодором, со всем освещенным собором с митрополиты, и архиепископы и владыки и архимандриты, игумены и со всемь своим царским синклитом, видя божеское на нас, за грехи наша праведное прещение, яко вестный всем и знаемый вор, чернец, бывший сын боярский, по реклу Отрепьев, бежав в ляхи, назвался царевичем Димитрием, которой, как всем ведомо, по приключению скончася во граде Угличе, и погребен тамо; а сей злохищный львичище солсти короля ляхского и литовского, и учини заговор с некоими паны, давными Русской земле и православной нашей христианской вере лиходеи, пришел в наши украиные грады с войски великими, хотя похитити царство Московское и православную христианскую веру истребити, а ввести проклятую латинскую папежскую веру, его же повелехом всюду в церквах святых и по торжищам клясти; войска же наши вельми оскудеша: овии прельщени тем вором, к нему предалися, многие казаки, забыв к нам крестное целование, нам изменили, инные от долгаго стояния изнурились и испроторились[142] в домы разошлись, и тако воям нашим зело умалившимся; многие же люди, имея великия поместья и отчины, а службы не служат ни сами, ни их дети, ни холопы, и живут в домах, не пекущеся² о гибели царства и о святой церкви. Первее бо не толе слуги святителей и монастырей, но сами старцы, священницы и диаконы, в нашествие нечестивых, множицею на войну исхождаху, крепце вооружахуся, храбро борющеся за святую православную веру и за вся христианы, не щадя кровь свою про-ливаху; мы же сего не возхотехрм, да не опустеют храмы божие без пения, и не престанет их к богу теплая молитва за вся борющиеся и страждующие в воинстве, а судихом и повелехом, да вси патриарши, митрополичи, архиепископли и епископли и монастырей слуги, коли ко их есть годных, вскоре собрався, со всяким поспешением, со оружием и запасы идут в Калугу к бояром нашим и воеводам князю Федору Ивановичу Мстиславскому с товарищи, а останутся токмо престарелые и немощные, — под тяжким нашим гневом и казнью.

126. ПОХОД ЛЖЕДИМИТРИЯ I НА МОСКВУ

Отрывок взят из «Повести князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского», напечатанной в «Русской исторической библиотеке», т. XIII.

Той же Рострига, названный царевичь приходит к единому порубежному городку от Северских городов, Монастыревской зовомый и посылает писание свое во град, яко он есть царевичь Дмитрей, его же Борис Годунов повеле убити, и милостию же божиею избавлен бысть ото убиения, идет доступати[143] отеческаго своего престола. Людие же городка того радуютца о том радостию великою зело и приимают его с честию. И оттоле посылает от себя грамоты во град в Чернигов и во град Путивль, во все грады Северскыя страны, яко он есть царевичь Дмитрей, сохранен от смерти, идет на царский престол. Воеводы же черниговскые, яко крепкые поборницы, князь Иван Ондреевичь Татев и князь Петр Михайловичь Шеховский, и Путивльскые воеводы, Михайло Михайловичь Салтыков да князь Василей Михайловичь Мосалской, никако того восхотеша прияти и поведают о нем народу, дабы не сумневалися о том, яко ложь есть, а не истинна: той есть существенной рострига Гришка Отрепьев, а не царевичь Дмитрей, и идет на разорение христианския веры. Народи же градов тех возопиша гласом велиим, да пойманы будут воеводы яко изменницы суть и единогласникы Бориса Годунова: не хотя видети прироженнаго государя на Московском царствии, поведают нам сия пустошная словеса! — И пойманных воевод и связанных ведут безчестне до нареченнаго царевича и предают ему грады в руце ево, Путимль и Чернигов и ины грады страны Северския. И ту собирает воинство великое Литовского народу и тамо жителствующих Северских людей, и грядет под Северский Новгородок, и тамо ево облягает и утвержаетца обозами, и начинает по городу стреляти и всяческими домышленьми досегати, какобы ему град той одолети. В том же граде бысть воеводы от царя Бориса князь Никита Романович Трубецкой да Петр Федоровичь Басманов; той же Петр Басманов многое дивное о себе творяше и град ополчением своим мужески защишаше.

Предреченный же бояре и воеводы к царю Борису, князь Федор Ивановичь Мстиславский и князь Дмитрей Ивановичь Шуйской с товарищи своими, со многою ратию приидоша под он Новгородок на избавление его и составиша брань² велию зело с Ростригою и с воинством его. И брань плит жесточайшая на обе страны, падают трупие мертвых семо и овамо³; на конец же той брани, греха ради православного християнства, побежденно быша Московское воинство, уже давшеся бегству. Поляцы же усты меча гонят, в крови християнской руце свои обагриша, и начальника всего Московского воинства, князя Федора Ивановича Мстисловского, поранивше зело, и с коня его низвергоша, и отвезен бысть з бою ранен. И тако плит брань жесточайшая чрез день; уже солнцу уклоншуся на запад и покрыся земля ношною тмою, и тако преста брань. Рострига с воинством поиде на свои станы, а воеводы царя Бориса, отшед от городка якобы едину 10 верст, и тамо шатры поставиша и почиша сном. И от тое брани Рострига возвратися во град Путимль и нача к собе войско литовское призывати и, собрав войско велие зело, устремися пойти на воевод Московского воинства; началницы же и воеводы всего Московского воинства никако сего ужасошася и поведенное царем Борисом вся исполняют. Поидоша против Ростриги, и сошедшимся има в месте, глаголемом Чемлиге, и ту составиша брань жесточайшую; блистают сабелныя лучи, аки солнце, падают трупия мертвых семо и овамо, и тако бысть брань велия. Ростригино же войско помалу оскудеваше и вдашася бегству; московстии же народи поля обретают и усты меча гонят, овых⁴ же убивают, овых уязвляют, овых низлагают; тако побеждени быша поляцы.

127. БОЯРСКИЙ ПРИГОВОР О БЕГЛЫХ КРЕСТЬЯНАХ (1606 г., февраля 1)

«Акты Археографической экспедиции», т. II, № 40, стр. 95–96.

Лета 7114 февраля в 1 день, по государеву, цареву и великого князя Дмитрея Ивановича всеа Русии слову, бояре приговорили: которые бояре и дворяне и дети боярские, и владычних и монастырских вотчин, бьют челом государю о суде и беглых крестьянах, до НО году, до голодных годов за год, на посады и в государевы в дворцовые села и в черныя волости, и за помещиков и за вотчинников, во крестьяне и в холопи, и тех приговорили сыскивая отдавати старым помещиком. А которые крестьяне бежали во 110 и во 111 году, в голодные годы, с животы, а прожити было им мочно, а пришли за иных помещиков или за вотчинников жити во крестьяне и в холопи, и тех сыскивая отдавати старым помещиком и вотчинником.

А которые бегали с животы в далные места из за Московских городов на Украины, а с Украины в Московские городы, или из города в город, верст за двести и за триста и болши, а пошли от старых своих помещиков с животы и ростеряв животы пришли к иным помещиком в бедности, и про то сыскати около тех поместий, откуда тот крестьянин пошел: да будет в сыску околние люди скажут, что он был не беден и сбежал от своего помещика или от вотчинника с животы, а прокормитися было ему мочно, а ныне за кем во крестьянех или у кого служит по кабале, и того по сыску отдати старому помещику или вотчиннику, из за кого он сбежал, каков есть; а про которого крестьянина скажут, что он в те голодные лета, от помещика или от вотчинника сбрел от бедности, что было ему прокормиться не мочно, и тому крестьянину жити за тем, кто его голодные лета прокормил, а исцу отказати: не умел он крестьянина своего кормити в те голодные лета, а ныне не пытай…

А на беглых крестьян, по старому приговору, дале пяти лет суда не давати.

128. КРЕСТОЦЕЛОВАЛЬНАЯ ЗАПИСЬ ЦАРЯ ВАСИЛИЯ ШУЙСКОГО (1606 г.)

«Собрание государственных грамот и договоров», т. II, № 141, стр. 299–300.

Божиею милостию мы, великий государь царь и великий князь Василий Ивановичь всеа Русии, щедротами и человеколюбием славимаго бога и за молением всего освященного собора, и по челобитью и прошению всего православного християнства, учинилися есьмя на отчине прародителей наших, на Российском государстве царем и великим князем, ёгоже дарова бог прародителю нашему Рюрику, иже бе от Римскаго кесаря, и потом многими леты и до прародителя нашего великого князя Александра Ярославича Невского на сем Российском государстве быша прародители мои, и посем на Суздалской удел разделишась, не от неволи, но по родству, якоже обыкли болшая братия на болшие места седати[144]. И ныне мы, великий государь, будучи на престоле Российского царствия, хотим того, чтобы православное християнство было нашим царским доброопасным правительством и в тишине, и в покое и во благоденствии. И поволил есми яз, царь и великий князь Василий Иванович всеа Русии, целовати крест на том, что мне, великому государю, всякого человека, не осудя истинным судом з бояры своими, смерти не предати, и вотчин, и дворов, и животов у братии их, и у жен и у детей не отъимати, будет которые с ними в мысли не были, также и у гостей, и у торговых, и у черных людей², хотя которой по суду и по сыску дойдет и до смертные вины, и после их у жен и у детей дворов, и лавок, и животов не отъимати, будут они с ними в той вине неповинны; да и доводов³ ложных мне, великому государю, не слушати, а сыскивати всякими сыски накрепко и ставити с очей на очи, чтоб в том православное християнство без вины не гибли; а кто на кого солжет, и, сыскав, того казнити, смотря по вине того: что был взвел неподелно, тем сам осудится. На том на всем, что в сей записи написано, яз царь и великий князь Василий Иванович всеа Русии, целую крест всем православным християнам, что мне, их жалуя, судити истинным праведным судом, и без вины ни на кого опалы своея не класти, и недругам никому в неправде не подавати, и от всякого насильства оберегати.

129. «О ПОБОИ И РАЗОРЕНИИ СЛУЖИЛЫМ ЛЮДЯМ ОТ ХОЛОПЕЙ СВОИХ И КРЕСТЬЯН»

«Новый летописец» («Полное собрание русских летописей», СПБ 1910, т. XIV, стр. 71).

Егда же мы не исправихомся перед богом, мы не потребны быхом, зависти и гордости не лишихомся, за то жъ наша согрешения наведе на нас бог, яко же убо пострадахом и убиении быхом ни от неверных, но от своих раб и крестьян поругаеми и убиваеми. Бысть в лето 7115 году, собрахуся боярские люди и крестьяне, с ними же пристаху Украинские и посацкие люди и стрельцы и казаки и начаша по градом воеводы имати и сажати по темницам. Бояр же своих домы разоряху и животы грабяху, жен же и детей их позоряху и за себя имаху. В них же бысть старейшим князь Андреев человек Андреевича Телятевского, Ивашка Болотников, собрався со многими людми и прииде под Кромы; и воеводы ж от Кром отойдоша. Слышаху ж под Ельцом бояре, что под Кромами смутилось, отойдоша от Ельца прочь и поидоша все к Москве. Ратные же люди, отъехав к Москве, разъехалися по своим домам, царь же Василей на Москве бысть не с великими людми.

130. ИЗ ГРАМОТЫ ПАТРИАРХА ГЕРМОГЕНА О ВОССТАНИИ В СЕВЕРСКИХ И РЯЗАНСКИХ ГОРОДАХ (1606 г., ноября 30)

«Акты Археографической экспедиции», т. II, № 158, стр. 131–132.

…А ныне по своим грехом, забыв страх божий, воста плевел, хощет поглотити пшениценосные класы: окопясь разбойники и тати и бояр и детей боярских беглые холопи, в той же прежепо-гибшей и оскверненной Северской Украине, и сговорясь с воры с казаки, которые отступили от бога, и от православныя веры и повинулись сатане и дьяволским четам, и оскверня всякими злыми делы Северские городы и пришли в Рязанскую землю и в прочая городы, и тамо тако ж святыя иконы обесчестиша, церкви святыя конечно обругаша, домы разграбиша, и многих смерти предаша.

Московский же богом соблюдаемый народ, государевы бояре, и князи, и христолюбивое воинство, и вси православные крестьяня, от мала до велика, слышавшие таковую богом ненавистную прелесть, еже мертваго живым нарицаху, и святым божиим иконам и святым церквам таковое злое безчестие творяху, и братию свою православных крестьян не токмо конечному студу, но и смерти предаяху, и о всем умилишася и вси единодушно укрепишася целованием животворящего креста господня, еже от таковых крепко стояти, даже и до смерти, и быти во всех любви и в мире с одного на врагов божиих и на всех супостатов стояти, и не попускати таковым злодеем таковых скаредных и богоненавистных дел соде-вати, — еже окоянныи, забыв страх божий и час смертный и судный страшный день, не престаша сами себя воевати, пришли к царьствующему граду Москве, в Коломенское, и стоят и розсы-лают воровские листы по городом и велят вмещатив шпыни[145] и в боярские и в детей боярских люди и во всяких воров всякие злые дела, на убиение и на грабеж, и велят целовать крест мертвому злодею и прелестнику ростриге, и сказывают его проклятаго жива…

131. ВОССТАНИЕ НАРОДОВ ПОВОЛЖЬЯ И СИБИРИ

«Акты Археографической экспедиции», т. II, стр. 216.

I. Господину Федору Петровичу да Науму Романовичу, и пермским старостам и целовальником, и всем земским людем: князь Михайло Ухтомской, Василей Иванов и вятские старосты и целовальники, и все земские люди челом бьют. В нынешнем, господине, 117 (1609) году апреля в 1 день писали вы к нам о государе цареве и великого князя Василья Ивановича всеа Русии о ратном деле и о земском совете, чтобы вам пермичам, и с сылвиноким и с иренским остяки и с вишерскими и с лозвинскими вогуличи, с нами вместе заодин итти войною на государевых изменников, под черемиские городки: и тот ваш совет учинился нам ведом, и как есте начали, так бы службу свою и совершали; а мы о том вашем совете отпишем ко государю царю и великому князю Василью Ивановичу всеа Русии, к Москве, да и в Казань ко государевым бояром и воеводам отпишем же. А что, господине, из Казани, от государевых бояр и воевод и от дияков, марта в 23 день, к нам писано, и мы с тое грамоты послали к вам список слово в слово. Да ныне, господине, апреля в 1 день писали к нам из Казани государевы бояре и воеводы, Василей Петрович Морозов, Богдан Яковличь Вельской, да дияк Никанор Шулгин, что в тех городах и ныне сидят государевы изменники, воровские люди: и мы, по тем вестем, собрав ратных многих людей и прося у бога милости, послали под Еранской и под Шанчюрин и с божиею помо-щию велели над изменники и над городы промышлять, как даст бог, Еранский и Шанчюрин государю царю и великому князю Василью Ивановичу всея Русии добьют челом и вины свои принесут, или будет те городы к государю вскоре не обратятся, и мы к вам отпишем тотчас, с нарочным гончиком.

II. Господину князю Михаилу Федоровичу да Василью Иванову, Василей Морозов, Богдан Вельской, Никонор Шулгин, Степан Дичков челом бьют. В нынешнем 117 (1609) году марта в 1 день писали есте к нам, с вятченином с Дениском с Хозею, и прислали список с грамоты, что к вам писали из Нижнего Новагорода князь Александр Репнин да Ондрей Алябьев, да дьяк Василий Семенов, и дворяня и дети боярские и всякие люди, о государеве цареве и великаго князя Василия Ивановича всеа Русии многолетном здраве и о Московском государстве, и о победе на воров во всем городех и нам те вести ведомы. А что есте писали к нам, чтоб нам к вам велети отписати, что у нас в Казани вестей и где ныне боярин и воевода Федор Ивановичь Шереметев с товарищи: и у нас в Казани, божиею милостию и пречистыя богородицы новоявленного образа, иже в Казани и всех святых молитвами, и государевым царевым и великого князя Василья Ивановича всеа Русии счастьем, марта по 11 число здорово; а боярин Федор Ивановичь Шереметев с товарищи и с ратными людьми стоит в Чебоксарех, а из Чебоксар идти ему в Нижней Новгород вскоре. Да приходили в горную сторону, в Свияжской уезд собрався воры с Олаторя, и с Курмыша, и из Ядрина, и из Арзамаса, и из Темникова, и из Касимова, князь Еналейко Шугуров, да князь Брюшейко Яникеев, да князь Ивинко Смиленев, да Федько Киреев, да Якушко Глядков, да Васька Ртищев, да Семейка Кузьминской, а с ними сборные многие люди, тех городов дети боярские и стрельцы и мордва, и бортники и горная чюваша и черемиса, а хотели они приходить к Свияжскому и мы послали из Казани в Горную сторону, на тех воров, голов Осипа Зюзина да Ондрея Хохлова с товарищы, а с ними Казанскую многую рать, дворян и детей боярских, и служилых князей и мурз, и новокрещенов, и татар и чювашу, и черемису, и вотяков, и лаишевских полоняников и бусорманов, и казанских многих стрельцов, с вогненным боем и с нарядом; и марта в 11 день писали к нам казанские головы, что они на тех воров пришли марта в 10 день и божиею милостью и пречистыя богородицы новоявленного образа, иже в Казани и великих казанских чюдотворцов Гурья и Варсонофья и всех святых молитвами, и государевым царевым и великого князя Василья Изановича всеа Русии счастьем, и всех ратных людей ко государю прямою их службою, тех воров в Горной стороне, в деревне в Бурундукове, побили всех наголову, и многих поймали, и набаты и знамяна их взяли. Да заворовали были на Кукарке кукарские мужики, и мы на тех кукарских воров посылали из Казани голову Истому Хвостова с казанскою ратью: и Истома Хвостов с ратными людьми тех воров побили наголову, и многих живых поймали, слободу сожгли. И вам бы те вести были ведомы. Да Истома же прислал к нам вятченина Ваську Дементьева, а взяли де его на Кукарке же; а Васька Дементьев нам в роспросе сказал: послали де его на Кукарку с Вятки, с заставы из Котельнича Путило Ре-занков с товарищы с грамотами, чтоб кукарские люди государю добили челом и шли от воров на Вятку, и на Кукарке де его слободчик Офонька велел связати, и держали де его у себя связана. И мы того Ваську отпустили к вам, на Вятку, с вятченином с Дениском с Хозею.

Да ко князю ж Михаилу Федоровичу Ухтомскому да к Василью Иванову из Казани от бояр и от воевод и от дьяков в грамоте, апреля в 1 день, писано, что в Шанчюрине и в Еранском ныне сидят государевы изменники воровские люди.

«Акты времени правления царя Василия Шуйского» («Чтения в Обществе истории и древностей российских», 1915 г., кн. 2, докум. 66).

Господам Ивану Михайловичу, Петру Даниловичу, Степан Годунов, Иван Плещеев челом бьют. Въ нынешнем во 117 (1609) году марта в 28 день писал на Верхотурье к нам из Туринского острогу Иван Годунов, что извещали государю ц. и в. к. Василью Ивановичю в. Р. в Туринском остроге ясачные татарове Байгара с сыном Туринского острогу уезду на татар на Оргунчу с товарыщи, что они Оргунча с товарыщи хотят государю изменить с тюменьским татары вместе и кони готовят, а приходити де им на русских людей и под сибирские городы с войною, как ныне снег сойдет. И в роспросе Верхотурского уезду татарове и вагуличи Нелук и Казаринко с товарыщи сказали нам, что одно-лично в туринских и тюменьских татаровех умышленье и шатость в них есть: хотят государю изменить и на русских людей приходить им, как ныне снег сойдет. Да к нам же писал на Верхотурье с Кошая Ворошилко Власьев: апреля в 1 день приходили к нему Ворошилку на Негву Сосвы реки Верхотурского города уезду ясачной вагулятин Цыбала Паутов да Пелымского города уезду сосвынской же вогулятин сотников Кумычев сын Ондрюшка и роспрашивали де у него Ворошилка те вагуличи про русские вести и про запас и про однорятки, и сколько де у тебя будет наемных людей и много ли пищалей, а будем де мы к тебе торговати, как лед вскроетца, а про русские вести, ты, Ворошилко, нам не сказываешь, и мы де про руские вести и сами ведаем, что на Москве руские люди меж собою секутца. А наперед де того к нему те вагуличи не прихаживали и ни о чем у него Ворошилка не роспрашивали. Да Кумычев же сын Семейка приходя с Сосвы на Туру реку по юртам ясачным татар и у вагулич про русские вести проведывает, и живет в туринских юртах тот Семрйка не выходя всегда, неведомо для чево. И вам бы, господа, те вести были ведомы. А про то б, господа, вам на Пелыми сыскати накрепко, для чего Кумычев сын Ондрюшка хъ Ворошилку на Негву приходили и для чего они у него про запас и про люди и про пишали и про руские вести роспрашивали, и нет ли в них которые воровские шатости и измены к государю; и другой Кумычев сын Семейка для чего переходя на Туру реку по юртам вестей проведывает. А как, господа, сыщете о том, что у вас на Пелыми вестей и вам бы, господа, на Верхотурье нам о том отписати тотчас о всемъ. А слух нам дошел, что в Туринском остроге в юртах татарове руских людей двух человек и убили…

«Акты Археографической экспедиции», т. II, стр. 220–222.

Царю государю и великому князю Василью Ивановичу всеа Русии бьет челом и плачется сирота твой, невольной человек, Еранского города, твой государев богомолец, соборной церковной дьячек Павлик Мокеев. В нынешнем, государь, во 117 (1609) году генваря в 5 день грех ради православных крестьян, учинилася в Еранском городе смута, омрачением бесовским приходили к Еранскому городу арзамасские мурзы Бибай да Теребердей Мустофины со многими с воровскими людьми, с стрельцы и с казаки, и с мордвою, и е чувашею и с черемисою, и привели еранских людей ко кресту за вора, кто называется князем Дмитрием; а привели, государь, еранских людей ко кресту за вора неволею, из за сабли, а я, твой государев богомолец, уведав то воровское им умышленье, и тому вору, кто называется князем Дмитреем, креста ему не целовал, а тебе праведному великому государю царю и великому князю Василью Ивановичу всеа Русии крестного целованья не преступил; и как те воры почали за вора еранских людей ко кресту приводить, и я твой государев богомолец, в то время был схоронясь у собя во дворе, и как, государь, те арзамасские мурзы еранских людей за вора ко кресту привели и еранских, государь, лутчих людей всех пограбили, а иных посекли, а приказного человека Петра Глухова свезли из Еранского с собою в воровские полки, и после, государь, Петра Глухова выбрали миром Еранский город ведати еранского сына боярского Асанчука Горихвостова, а в подьячего место к делу взяли от церкви сильно меня, твоего государева богомольца, Павлика.

И в нынешнем же, государь, во 117 году февраля в 2 день, после мурз, писали к нам, с Вятки в Еранской князь Михайло Ухтомской да Василей Иванов, с вятченином с Куземкою с Козлом, чтоб еранские люди, вспомня бога и души свои, обратились опять и вину свою принесли к тебе праведному великому государю царю и великому князю Василью Ивановичу всеа Русии и крест бы целовали тебе праведному государю изнова: и мы, государь, с Осанчуком, попомня свое крестное целованье, на чем мы тебе праведному великому государю царю и великому князю Василью Ивановичу всеа Русии крест целовали и души свои дали, почали тебе праведному государю служити и прямити, и написали мы с Осанчуком и отобрався с лутчими еранскими людьми, кто тебе государю прямит, к Вятке ко князю Михаилу Ухтомскому да к Василью Иванову отписку, чтоб они с Вятки прислали к нам в Еранской тысячи с две людей; а как бы, государь, люди с Вятки нам в Еранской пришли, и нам бы, государь, всех еранских людей привести за тебя праведного государя к крестному целованью.

И с тою мы отпискою к Вятке послали еранских лутчих дву новокрещенов, которые тебе государю прямили, Левку да Игна-шку Тогачевых; и тех, государь, новокрещенов на Пижме реке, февраля в 12 день, черемисы убили, а отписку нашу отвезли в воровские полки; и из полков, государь, прислали к нам в Еранской для того, курмышского сына боярского Ивана Дубенского, и тот Иван Дубенской приехал к нам в Еранской февраля в 27 день, и того еранского сына боярского Осанчука Горихвостова Иван Дубенской за то повесил, что он тебе государю прямил; а меня, твоего государева богомольца, тот же Иван Дубенской хотел обсечи руки и ноги за то, что я с Осанчуком тебе праведному государю прямил и отписку к Вятке писал: и меня, твоего государева богомольца, у того Ивана миром отняли и бог меня от него сохранил. И в нынешнем же, государь, во 117 году марта в 29 день пришел с Вятки б Еранской Никольского попа Василья сын Баженко и учинил в миру смуту великую, а сказал: на Вятке де вятчане радеют вору крест целовати.

И еранские, государь, люди, по Баженковым речам, смутились и написали меж собою приговор и выборную запись, что послати на Вятку, в Вятские городы, приводити за вора ко кресту; выбрав послали, государь, к Вятке неволею, сильно, угрожаючи повешеньем, еранского сына боярского Никиту Рамейкова, да соборного попа Евдокима Дмитреева сына, да пушкаря Мишу вятченина, да стрельца Фролка Желвакова, да меня, твоего государева богомольца, да казанского стрельца Петрушку Лукьянова, да Никольского, того же попа Васильева сына другого Тренку: и я, твой государев богомолец, поехал к Вятке, уповаючи на милость божью и пречистые богородицы и надеялся на твое государево царьское жалованье, чтоб Вятская земля не смутилася,

И как, государь, приехали на Вятку в Котельнич город, апреля в 8 день, и почали, государь, в мир прочитать с воровских грамот списки, и в Котельниче было, государь, многие люди хотели смутиться и вору хотели крест целовати, и я, твой государев богомолец, помня свое крестное целованье, на чем я тебе праведному государю крест целовал и почал рассказывать, в Котельниче, сыну боярскому Захарью Панову и многим мирским людем, чтоб они не смутилися и в грех не впали, вору креста не целовали, а отвезли бы нас в Хлынов перед князя Михаила Ухтомского да перед Василья Иванова. И Захарей Панов всех нас семерых человек и с смутным письмом отвез в Хлынов, привез нас в Хлынов апреля в 9 день, и поставил, государь, всех нас перед князя Михайла Ухтомского да перед Василья Иванова и наши, государь, все еранские люди, сын боярской Никита Рамейков с товарыщи тебе праведному великому государю царю и великому князю Василью Ивановичу всеа Русии повинилися и вину свою к тебе государю принесли, и божиею милостию и пречистыя богородицы, и великого чюдотворца Николы и всех святых молитвами, Вятская земля не смутилася и вору креста не целовали. А я, твой государев богомолец, и посямест вору креста не целовал же. И для, государь, крепости и утверждения послали из Хлынова на Устюг соборного попа Евдокима да пушкаря Мишу, а в Великую Пермь в Чердынь меня, твоего государева богомольца, да казанского стрельца Петрушку Лукьянова. Милостивый, праведный, великий государь царь и великий князь Василий Ивановичь всеа Русии, праведная надежда всей вселенней, смилуйся: пожалуй меня, своего государева богомольца, для моей службы и раденья, что я, твой государев богомолец, тебе праведному государю служил и прямил в Еранском городе, и Вятскую землю не смутил, и вору креста не целовал, пощади. Праведная надежда, смилуйся пожалуй!

132. О ПСКОВСКОМ ВОССТАНИИ (1609 г.)

«Повесть о восстании в Пскове» рассказывает о борьбе между «лучшими» и «молодшими» людьми в 1609–1610 гг. Автор «повести» — сторонник «молодших» людей («Полное собрание русских летописей», СПБ 1848, т. IV, стр. 325–327).

Во 117 году, в самый Семень день, бысть великое волнение в мире и развращение, подобно бури восколебашася яко пьянии, и сказаша, что немцы на Устьи у Николы, а прощаются во Псков, а стрельцы псковские за городом с Плещеевым, а кои в городе немногие стрельцы и дети боярские и посадцкие люди и всяких чинов в осаде не хотят сидети и поселяне, а немногие люди от игумнов и попов и больших и средних людей хотят сидети.

И безумнии человецы, без совету всех и без ведома, Великие ворота отворили и за городом в Поли у Алексея человека божия многие крест поцеловали, и в город впустили ратных Плещеевых в Семень день, об вечерни, а людишка худые стрельцы и подым-щина, немногие ратные люди; а Плещеев Федор и с ним дети боярские всех розных городов, назавтрее, сентября во 2 день, целовали крест царевичу Дмитрию Московскому. А выпустили из тюрмы 400 человек и болши детей боярских Северских городов и всяких людей, и напоили и накормили и одели; и в таборы пошли под Москву. Пришли казаки с Иваня-города донские 300; пришли посылка из Новгорода и бояре и казаки за 15 верст в Кляпа и услышали, что Псков целовал крест, и бой поставиша, половина во Псков, а другая в Новгород поидоша под Новгород всякие ратные люди. А Плещеев во Пскове воеводой. Послаша под Москву в таборы с повинной, и приехаша воеводы, Александра Засекин и пан Андреян Троянов православныя веры, и дьяк Иван Луговской добрый муж в разуме и в сединах; потом приеха Бегичев; и поймал казны много гостиной. Потом была поголовщина. И того же лета посылали на службу детей боярских новгородцких и псковских много, и оне срок выпрошали до Николина дни вешняго; а ехати было им на Луки Великие.

Того же году, майя в 15 день, загорелося на Полонищи у Успенья Богородицы, кисель варили, и погоре град весь; и Живоначальные Троицы дом и Крем, и зелием вырвало обе стены на Великую реку и на Пскову реку, и наряд весь сгорел, и башни и роскаты и врата градцкие все просты выгорели, зелие и оружие все сгорело у всяких людей.

Тогда дети боярские новогородцкие и псковские выехали в Новгород. На четвертый день по пожаре приидоша новгородцы и псковские и с немцами, и много шкоты учиниша к слободы стрелецкой в нощи приступали за Мирожею и отбилися стрелцы; и пришедши Завеличье выжгли, и храм пречистые Богородицы и прочий церкви на Завеличьи, и коров отгнали.

Во 117 году на Иваньгород и на Яму, и на Копорью нашествие новгородцев с немецким войском: и по челобитью из тех городов псковичи послаша три станицы казаков оберегати, и там будучи немец побивали и обогатеша многими побоищами, и быша там два годы до Олисовского, атаман Иосиф да Агафон Мощи. Того же году много смуты было и кровопролитие по правде и по неправде; иные воровством, продажами и посулами, а иные простотою ничим невинны, а того зла не делали, и смотря на тех прикликивали и многих перемучили; а кто молвит про то, что неповинно мучат, и того прихватят глаголюще: «и ты такой же, за изменника стоишь». И у Петра и у Павла на Бую полату полну насажали всяких людей; и те люди, кои в полате, образ заветной построиша Иоанна Богослова и написали сорокоустные памяти, а имена немногих писали, Тимоху стрелца и иных полдесятка; и в поповскую избу приносили, и бога молили за их здравие священники за просвиромисанием. Августа в 18 день поведоша казнити стрелцы Алексея Хознна своим самоволством, и божиим строением поднялися всякие люди, болшие и меншие, и те же кои прикликивали в неведоме на своих же, корыстовалися и посулы имали и людей продавали, и на стрелцов, что без городцкого ведома владети хотят и казнити ведут не со всех думы, сами умысли, самоволием улучаючи, а Псковом того не ведают, и напустили на них, хотяще отъяти Алексея у стрелцов; а стрелцы со оружием; и зазвониша в колокол на Романихе, и промчеся слово, что стрелцы псковичь стреляют, и поидоша на них всякие люди посадцкие, а стрелцы ухватя Алексея Хозина, у Великих ворот главу ему отсекоша и за город побежаша от псковичь в слободу свою, во Егорьевские ворота; и псковичи город заперли от стрелцов, и бысть волнение болши старого, тюрьмы роспустиша. И воссташа игумны и священники, и большие все людие, и бояре на Тимошку и на иных кликунов, на семи человек, и побиша их камением, и всех менших людей называючи кликунами и неповинных: и сташа священники пытати на пытке накрепко во всегородной избе, а иных по торгом кнутьем бити, а 10-ти человеком головы, отсекли и в ров вметаша, и винным и неповинным, и хотеша многих казнити; и нецыи от народа возбраниша им от пролития крови и насажали полату мелких людей полну, а иные розбежалися по пригородом и по селом от убийства их; чтобы им мочно, и оне бы многих побили и с Новым городом и с немцами соединилися заодно. И потом многи крови от них быша мелким людем, и стрелцом, и казаком, ищучи как бы им изменити мочно и царю Василию приступити.

133. ГРАМОТА ШВЕДСКОГО КОРОЛЯ КАРЛА IX В ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД О ПОХОДЕ ШВЕДСКОГО ВОЙСКА НА НОВГОРОД

«Акты Археографической экспедиции», т. II, стр. 193–194.

Божиею милостию вельможного и высокороженнаго князь и государь Каролус девятой, Свейского, Ходцкого, Виндейского, Финского, Корельского, Лопского, Сиверныя земли, Каянского и Чухонския в Ливонской земле король, объявляем вам, митрополиту, архиепископу, игуменом и всему собору, бояром и воеводам, дияком, дворяном, детям боярским, гостем и торговым людем во всем Ноугородском государьстве наше здорованье. Дошло до нашего велеможества ваш лист, а в листу пишете прошаючи, чтоб нашего велеможества пришел бы Российскому государству на помочь против ваших недругов и против вашего прошения приказали мы…графу Кманфелт и с своими приказными товарыщи, с нашею ратною силою на помочь итти против ваших недругов. И мы великий государь приказали ему преж пойти к Новугороду проведати про ваших недругов, где они есть и как там на Руси деется, а ему приставати и пособляти стояти за старую греческую веру и за всех митрополит, архиепископов, игуменов, бояр, воевод, диаков, детей боярских, гостей и торговых людей, которые хотят держати ту старую греческую веру; а на польских, литовских и на казаков ему приступати и за ними гнати мечем и огнем. Просим того для вас всех, чтоб вы с ним заодно стояли и пособляли б себя опростати и избавляти от польских и литовских кровопивлива хотенья, чтоб Российское государьство пришло б в свою в старую вольность и льготу; а не дали бы над свою голову посадити всякого страдника, которого поляки и литвяки полюбят. Того для берегитесь и примите думу, пока вам подмог давают, или вам самим будет видно: будет поляки и литвяне над вами силу возмут, не пощадят патриарху, митрополиту, архиепископом, игуменом, ни воеводам, ни дияком, ни дворяном, ни детем боярским, ни гостем, ни торговым людем, ни детенком в пеленках, не токмо что иных, доколе они изведут славной российской род. Писана в великом в нашем в вотчинном городе в Стеколне, в 3 день генваря, лето от христова рождества 1609 г.

134. ДОГОВОРНЫЕ СТАТЬИ СИГИЗМУНДА III С МОСКОВСКИМИ БОЯРАМИ (1610 г., февраля 4)

«Акты, относящиеся к истории западной России», т. IV, № 180, стр. 314–317.

Отказ [ответ] наяснейшего Жикгимонта третьего, божьего милостью короля Польского и великого князя Литовского, Московского господарства бояром, околничим, дворяном, дьяком, думным и всим станом, на артыкулы и прозбы их:

1. Написали есте: кгды даст бог великий господарь король его милость в Московском господарстве и на всих преславных и великих господарствах Российских захочет великим господарем царем и великим князем учинити сына своего Владыслава, абы его милость великий господарь царь и великий князь на Московское господарство короновался або венчался венцом царским и диядемою, в Москве, от руки патрыарха Московского, стародавным обычаем, як прошлые великие господары Московские на преславное господарство Московское короновалися. — На то его королевская милость позволяти рачит[146] кгды господь бог волю и час свой за успокоеньем досконалым того господарства пошлет.

2. Абы святая православная греческая вера и святая апостольская церковь мела свою целость и красоту по первшому и в апостольских и вселенских научителев науце и поданью ни в чом не нарушена была, и абы учители римские и люторские и иных вер розорванья церковного не чинили: а которые римские веры люди захочут приходить до церкви греческое веры, тые абы приходили со страхом, яко пристоит правдивым християном, а не гордостью и не в шапках, и псов бы с собою не водили в церковь и не водлуг часу² в церкви не седели. — И на то его королевская милость позволяти рачит: ведьже, им для людей римское веры потреба меть костел, яко о том еще за Бориса мовы были, а при том костеле капланов³ або попов лядских и о том с патрыархом и со всим господарством и с бояры думными намова⁴ быти мает, абы людей католицких костел хотя один мог быти в месте стелечном Москве, для набоженства людей польских и литовских; при которых естли бы з руских людей кому быти трафилося, абы с такою же учтивостью в костеле яко и в руских церквях справо-вался. Отводити теж от греческой веры в римскую и ни в которую иную веру король его милость и сын его королевской милости не кажет; кгдыж вера есть дар божий, и никого от веры силою отводити альбо примушати⁵ не годится, але русину русская, а польским и литовским людем лядская вера вольна быти мает.

3. Целбоносные гробы и тела святых король его милость яко истинный господарь християнской с сыном своим у великой учтивости мети хочет. Патрыарха теж Московского, также митрополитов, архиепископов, епископов и весь духовный стан хочут шановати⁶ и в милости ховати⁷, так як римского костела архиепископов, епископов и всих капланов, слуг божиих шануют и милуют. В справы теж духовные вдаваться не будут, и в духовные дела мимо уставы отцов святых и апостольской церкви вступоватися не хочут; а хто чого не достоин и иных вер людей на духовный стан епископства господарь его милость подавати не будет.

5. Бояр и окольничих и всяких думных и ближних и приказных людей господар его милость хочет мети в учтивости и в ласце своей господарской, яко хто годен и яко было с початку, и звычаи всей давные добре хочет заховати: а жалованье, денежные оброки, и поместья и отчизны, хто што мел перед тым, тое и вперод мети мает, а господарь его милость з ласки и щодробливости своее, и над то водлуг заслуг⁸ кождого прибавляти и причинятися будет рачити.

6. Служивым людем, дворяном и детям боярским господар его милость господарское жалованье давати велит з четверти кождого году, водлуг звычаю давного; а естли што прибавлено не от властных господарей и не водлуг их достойности, або естли у которых убавлено без вины; о том господар его милость будет рачити нарадиться⁹ и намовити з бояры думными, и якая рада альбо намова их будет, его господарская милость так в том поступовати будет рачити яко ся годит, и льготу теж где спустошены отчизны и поместья учиняти будет рачити, нарадившися з бояры; а дворяном и детем боярским, которые жалованье господарское берут з городов, господар его милости давати им жалованье господарское кажет водлуг службы, як перед тым бывало за перших господарей.

7. На Москве и в городех ружником и оброчником, которые при первших великих господарех для их службы бывали в Москве и в городех, жалованье денежное и хлебное господар его милость давати велит, по первшому, з господарской казны.

8. Суды мають быти сужены и отправованы водлуг звычаю и Судебника; а будут ли хотети в чом поправы для укрепленья судов на справедливости, ино тое вольно будет бояром и всей земли, а господар его милость поправы судом позволяти рачит, што бы было до святое справедливости потребно.

11. Естли ся хто в чем провинит з якого кольвек стану¹⁰ и своим служили по первшому; а вольности им господар его милость давати не будет рачить.

18. На Волзе, на Дону, на Яике и на Тереке Козаков естли надобе, або не надобе, намовитися о том будет рачить господар его милость з бояры и з думными людми.

А чого в тых артикулех не доложено, а дасть господь бог, его королевская милость будет под Москвою и на Москве, и будут его господарской милости о которые артыкулы бити челом Московского господарства патрыарх и весь освященный собор, и бояре, и дворяне и всих станов люди; тогды о тых артикулех его господарская милость мовити и становити и конец учиннти рачить будет з Московского господарства звычаю, с патрыархом и со всим освященным собором и с бояры и со всею землею.

Писан на стану нашом под Смоленском, лета от нароженья сына божего 1610 месяца февраля 4 дня, Sigismundus rex.

135. ЖИТИЕ КНЯЗЯ МИХАИЛА ВАСИЛЬЕВИЧА СКОПИНА-ШУЙСКОГО

Житие князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, написанное его современником, рассказывает о жизни Скопина-Шуйского и о его смерти, последовавшей, по предположению, от отравы. Житие печатается по списку Хронографа Древлехранилища Погодина (Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесенных в хронографы русской редакции. Издал А. Попов, М. 1869 г.).

И сей убо воин великий и воевода князь Михайло Васильевичь Шуйской… оставль родителницу свою матерь княгиню Елену Петровну и сожителницу свою Александру Васильевну и красную свою дружину храбрую и христлюбивое воинство, якоже глаголет, на четырех подъяремничьих мщатех[147] от царствующаго града Москвы в западные страны к великому Новуграду ушед… самого свицкого короля ² в послушание и в пособство призва его и примири. Сам же совокупив воинство и поиде на воров и на изменников на полских и на литовских людей, иже насиловали грады руские, иже прилежаху стране той Новгородцкой, Тверь и Новый Торжек и Великия Луки и Русу Старую и прочая и великий погосты и села и волости, и сих божиею помощью очищая, а воров польских и литовских людей противящихся побивая и под царскую руку приводя. И слышавше полуношной и северной страны християнские жителие, белозерцы, и волгжане, кар-гольцы и устужане железная и прилежаще к Студеному морю и Устюга Великого и Двина и Вага и Вычегда, и вся поморская страна что воздал и воздвиг бог таковаго воина и воеводу и охрабри бог те грады и с пригородки их и с волостьми собравше силу ратных своих людей и елико возмогоша и елико изволиша на тех же воров и изменников християнские веры разрушителей ссылаючися с ним воеводою и насилованные Грады и села и волости обороняти и очищати бе бо в то время велика беда роду християнскому, понеже умножися межеусобная брань…

Сей же убо воин и воевода князь Михайло Васильевичь Шуйской прииде по градам против польских и литовских воров грозно, озых мечю предает, а иных в бегство обратив и таборы³ их раскопа и искорени. Прииде же князь Михайло Васильевичь разрушитель бранем, к Колязину монастырю⁴, сопротивницы же полские и литовские люди гетманы и полковники и рохмистры коиждо с своими полки, Александр Зборовской и Сопега и Лисовской и Иван Заруцкой, поидоша паки против князя Михаила Васильевича Скопина и против немец Переяславскою дорогою месяца июля в 5 день на память преподобнаго отца нашего Афонасия Афонскаго и на обретение честных мощей Сергия Радонежскаго чюдотворца, во второй час нощи, приидоша на Волгу под Калязии монастырь в село Колязинское Пирогово. Князь же Михайло Васильевичь со благочестивым московским воинством и с немецкими⁵ воеводами с Яковом Пунтусовым и с Велгером и со многими немецкими воинствы ополчишася на Волге, противу их, и посла князь Михайло воевод своих Семена Головина, да князя Якова Борятинского, да Григорья Валуева, Давида Жеребцова со многими людми на Волгу на перевоз к Николы чюдотворцу в слободу на речку Жабку под литовских людей, чтобы за тое речку не перепустити их, речка бысть топка зело и ржависта. Литовские же люди уведевше московских людей, абие⁶ яко лютыя звери устремишася на лов. Благодатию же божиею на том бою многих польских и литовских людей побили и поранили, мнози же от них на грязех погрясше и погибоша, и прочий же в бегство устремишася к болшим людем в село Пирогово. Воеводы же о сем послаша весть ко князю Михаилу, чтобы вскоре реку перевесься, еже и бысть. И литовские гетманы и их полковники всеми полки своими устремишася на руское воинство и ступльшеся обоих полцы вместе и бысть сеча зла велика и се-чахуся, на многих местах биющеся чрез весь день, от оружного же стуку и копейного ломания и от гласов вопля и кричания ото обоих людей войска не бе никако же слышати друг друга что глаголет, а от дымнаго курения едва бе видети, кто снемся бьет, что звери рыкающе зле сечахуся.

Руские же полны гнаша литовских людей и бьюще и секуще до Рябова монастыря, и многих литовских людей побили и изранили и нарочитых панов многих живых поймали и с великою победою и одолением возратишася под Калязин монастырь и со многою корыстью 118 году⁷.

Егда той воин и воевода князь Михайло Васильевичь Шуйской послушав царя и приехал в царствующий гряд Москву из слободы Александровы и напрасно грех ради нашихь и родишася боярину князю Ивану Михайловичи) Воротынскому сын княже-вичь Алексей, и не дошед дву месяц по четыредесят рожению бысть князь Михайло крестным кумом, кума же княгиня, жена князя Дмитрия Ивановича Шуйского, Мария, дочь Малюты Скуратова и по совету злых изменников своих и советников мысляше во уме своем злую мысль изменничью уловити аки в лесе птицу подобну, аки рысь сжарити, змия лютая злым взором, аки лютый зверь, дияволу потеха бесица, сатане невеста готовится. И как будет после честнаго стола пир на весело и дияволским омрачением злодейница та княгиня Мария кума подкрестная подносила чару пития куму подкрестному и била челом здоровалась крестником Алексеем Ивановичем, и в той чаре в питии уготовано лютое питие смертное, и князь Михайло Васильевичь выпивает ту чару до суха и не ведает, что злое питие лютое смертное, и не в долг час у князя Михаила во утробе возмутилося и не дотировал пиру почестнаго и поехал к своей матушке княгине Елене Петровне.

136. ОСАДА СМОЛЕНСКА ПОЛЬСКИМИ ВОЙСКАМИ КОРОЛЯ СИГИЗМУНДА III

I. Отписка царю смоленских воевод о приходе польского короля Сигизмунда под Смоленск, о приступах поляков и битвах с ними, 9 октября 1609 г. Печатается по изданию — «Акты исторические», том II, № 266.

Государю царю и великому князю Василью Ивановичю всеа Русии, холопи твои, Михалко Шеин, Петрушка Горчаков, Никонко Олексеев челом бьют. Сентября, государь, в 16 день писали мы, холопи твои, к тебе к государю, с посадцкими людми, с смолнянином с Марком Бухвостовым да с вязметином с Михалком Горбуновым, что литовские люди в Смоленской уезд пришли, и листы королевские и Лва Сапеги, каковы ко мне холопу твоему к Михалку, с Смоленского рубежа, король и Лев Сапега писали, с ними ж к тебе к государю послали. А другорядь мы, холопи твои, к тебе к государю писали, с смоленскими с посадцкими людми, с Федкою Ивановым да с сыном его с Ваською, сентября в 28 день, что языки нам, холопем твоим, в роспросе и с пытки сказывают, что король, а с ними радных панов, гетман, пан Жолтовской, да канцлер Лев Сапега, да Стаднитцкой, и иные многие паны и ротмистры, пришед под Смоленеск, стали в Троетцком и в Спаском и в Борисоглебском и в Орхангелском и в Духовском монастырех: и мы, холопи твои, поговоря с дворяны и с посадцкими людми, посад Смоленской и слободы, для королевского приступу, пожгли и сели со всеми людми, в городе, в осаде. И сентября, государь, в 25 день, на утренней зоре, литовские многие люди приходили к городу к Смоленску приступом, к Копытцким и к Оврамьевыским воротам: и божиею, государь, милостью и твоим государевым счастьем, от города литовских людей отбили; и взяли, государь, у приступу, твоего государева изменика посадцкого человека, смолянина Игнашку Дмитриева, которой у литовских людей был в вожех[148] а в роспросе, государь, нам холопем твоим сказал, что король хочет над Смоленском промышляти, приступом же и подкопом. Да сентября ж, государь, в 27 день приходили приступом многие ж литовские люди к Пятницким и к Днепровским воротам: и божиею, государь, милостью и твоим государевым счастьем, от приступу литовских людей отбили ж. И после, государь, того, литовские люди за речкою за Чурильею поставили туры и бьют из наряду по Богословской башне.

II. Отрывок из отписки смоленского архиепископа Сергия о дальнейших событиях и начале осады (ЧОИДР, 1912 г., кн. 1, изд. Ю. В. Готье. — Памятники обороны гор. Смоленска в 1609–1611 гг.).

Да сентября ж государь против 30 числа в ночи литовские люди подкратчис Днепровской мост выжгли вес. А из наряду государь бьют по городу в дву местех в Пятницком конце бьют по Богословской башне и верхней бой отняли. Да из-за Днепра бьют по городу и по хоромом из наряду и из огненых пушек. Да октября государь в 5 день литовской король с своими радными паны прислал ко мне богомолцу твоему государеву и к боярину и воеводам и к дворяном и к старостой посадцким и к посад-цким людем листы, чтоб мы ему город Смоленск здали и были под ево королевскою рукою. Да и преж сего король и паны радные писали к ним о том многижда. И мы государь посоветовав с твоим государевым боярином и воеводой с Михаилом Борисовичем Шейным с товарыщи и з дворяны и с посадцкими старосты и со всякими посадцкими и служилыми людми литовскому королю и радным паном велели отказати словом что у нас у всех у смоленских людей от мала до велика обет дан богу, что за истинную православную христьянскую непорочную веру и за святые божие церкви и за тебя государя царя и великого князя Василя Ивановича всеа Русии и за крестное целованя всем битись с ними с литовскими людми до смерти и литовскому королю не здатись отнюд никоторыми делы.

137. «НОВЫЙ ЛЕТОПИСЕЦ». ВОССТАНИЕ В МОСКВЕ 19 МАРТА 1611 г

0 событиях крестьянской войны и польско-шведской интервенции особенно подробно рассказывает «Новый летописец». В нем мы читаем повествование о восстании в Москве 19 марта 1611 г. («Полное собрание русских летописей», т. XIV).

Литовские же люди на Москве сидяху и начаша умышляти, како бы Московское государство разорити и достальных с Москвы всех ратных людей разослаша и решотки[149] по улицам все посечи повелеша и на Москве с саблями с пищальми не велеша ходити; и не токмо со оружием ходите, но и дров тонких к Москве не повелеша возите и тесноту делаша московским людем великую. На Рязань ж Прокофий Ляпунов², слышав про такое утеснение Московскому государству, и нача ссылатись со всеми городами Московского государства, чтоб им стать за одно, как бы помочь Московскому государству.

Той же Михайло Салтыков с литовскими людьми нача умышляти како бы Московское государство разорите и православных християн посещи, и удумаша, что убити патриярха и християн побита в Цветную неделю, как патриярх придет с вербою. В ту ж неделю повелеша всем ротам литовским, конным и пешим, выехав стояти по площадям всем наготове. Патриарха же Ермогена взяша из за пристава и повелеша ему действовати³. Народ же Московского государства, видя над собою такое умышление, а часу еще тому не приспевшу, что православным христьяном пострадати за истинную веру христову, не пойде нихто за вербою. Литовские ж люди, видя то, что христьян за вербою нет, начаша сечь.

Хочу ж вам, братие, поведати, кии уста от горести вопиют, или кий язык такое злоумышление возглаголит. Начну ж глаго-лати повесть сию, еже не точию человецы, но и нечювственное камение и самыя стихия творит плакате, не токмо человецы, но и скоты глаголати и рыдати. Горе, горе! Увы, увы! Како в наши дни видеша очи наши и уши наши слышаще еже о таком разорении и запустении о царствующем граде Москве от безбожных, латын, от польских и от литовских людей, от своих злодеев изменников и богаотступников, от боярина от Михаила Салтыкова с товарищи. Первое убо начнем глаголати сице бысть убо в лето 7119 году⁴ во святый Великий пост во вторник и начаша выходите роты по Пожару⁵ и по площадем; и первое начаша сещи в Китае городе в рядах, потом же приидоша ко князь Ондрею Васильевичю Голицыну на двор, тово тут и убиша. Потом же, вышед ис Китая по Тверской улице, и начаша побивати. В Тверские ж ворота их не пропустиша, что быша тут слободы стрелецкие. Потом же поидоша на Устретенскую улицу^б; на Устретенской же улице, совокупишась с пушкари князь Дмитрей Михайлович Пожарской⁷ и нача с ними битися и их отбиша и в город втопташа, а сами поставиша острог⁸ у Веденья Пречистые Богородицы. Потом же поидоша на Кулишки⁹, тамо ж против их собрась Иван Матвеевич Бутурлин. И сташа в Яузских воротах, а улиц Кулижек и иных не можаху отнять. Потом же они поидоша за Москву реку, там же против их ста Иван Колтовской. Видя ж они, литовские люди, мужество и крепко-стоятельство московских людей начаша зажигати в Белом городе¹⁰ дворы. Той же зачинатель злу Михайло Салтыков первой нача двор жечь свой. В той же во вторник посекоша много множество людей, кои быша в те поры тут; и сказываху, что по всем рядам и улицам выше человека труп человеч лежаше, а Москвы в тот день пожгоша немного: от Кулижских ворот по Покровку, а от Чертожских ворот по Тверскую улицу. Прокофей же Ляпунов и иные воеводы сами вскоре не приидоша и на помощь не прислаша. В той же во вторник в день и в нощь без-престани бьющеся, на утрие ж в среду приидоша от Прокофья Иван Васильев сын Плещеев. В то ж время прииде из Можайска полковник Струе с литовскими людьми и с ними биющеся. Они же противу его не постоявше: покня щиты, побежаху все назад. Литовские ж люди, выехав из города, зажгоша за Олексеевскою башнею Илью пророка и Зачатейской монастырь, потом же и деревянный город зажгоша за Москвою рекою. Видя такую погибель, побегоша вси кои куды. Потом же вышли ис Китая многие люди к Устретенской улице и х Кулишкам. Там же с ними бился у Веденсково острожку и не пропускал их за каменный город прежереченный князь Дмитрей Михайлович Пожарской через весь день и многое время тое страны не дал жечь; и, изнемогши от великих ран, паде на землю; и, взем ево, повезоша из города вон к Живоначальной Троице в Сергиев монастырь. Людие ж видеша Московского государства, что им ни откуды помочи нет, побегоша все с Москвы. О велие чюдо! Како не помроша и како не погибоша от такие великие стужи. В той бо день мразу бывшу велик», они ж идоша не дорогою прямо, яко ж убо с Москвы до самые Яузы не видеху снегу, все идяху людие. Те же литовские люди за ними не поидоша и в Белом городе мало людей побиша: всех людей побиша в Кремле да в Китае; в Белом же городе тех побиша, кои с ними билися. И начаша жещи посады и городы и в Белом городе все пожгоша и деревяной город с посады пожгоша: только осташася за Яузою слободы, что не успеша пожечь. Сами ж литовские люди и московские изменники начаша крепите осаду. Последние же люди Московского государства седоша в Симанове монастыре в осаде и начаша дожидатися ратных людей под Москву.

138. ПРИГОВОР ПЕРВОГО (ЛЯПУНОВСКОГО) ОПОЛЧЕНИЯ

(1611 г., июня 30) <Памятники истории Смутного времени», изд. Н. Клочкова, № 21.

Лета 7119-го (1611 г.) июня в 30-й день Московскаго государства разных земель царевичи и бояре и окольничие и чашники и стольники, и дворяне и стряпчие и жильцы и приказные люди и князи и мурзы и дворяне из городов и дети боярские всех городов и атаманы и казаки и всякие служилые люди и дворовые, которые стоят за дом пресвятые богородицы и за православную христианскую веру против раззорителей веры христианские польских и литовских людей, под Москвою, приговорили, и выбрали всею землею, бояр и воевод, князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого да Ивана Мартыновича Заруцкого да думного дворянина воеводу Прокофья Петровича Ляпунова, на том, что им, будучи в правительстве, земским и всяким ратным делом промышляти и расправа всякая меж всяких людей чинити в правду, а ратным и земским всяким людем их бояр во всяких земских и в ратных делах слу-шати всем. А поместьям за бояры быти боярским, а взяти им себе поместья и вотчины боярские, и окольничьих и думных дворян, боярину боярское, а окольничьему окольническое, примеряся к прежним большим бояром, как было при прежних Российских прироженных государех».

А в Поместном приказе для поместных дел посадите дворянина из больших дворян, а с ним дьЯков, выбрав всею Землею, и велети испоместити наперед дворян и детей боярских бедных разореных безпоместных и малопоместных, которые поместьями своими не владеют от литовского разорения; а за которыми были в поместиях дворцовые села и черные волости, нынешняя боярская новая дача, и тем поместей наперед не отдавати до тех мест, покаместа бедных и разоренных всех не поместят.

А которые атаманы и казаки служат старо, а ныне похотят верстаться поместными и денежными оклады и служить с городы, и тех за их службы поместными и денежными оклады поверстать, смотря по их отечеству и по службе; а которые атаманы и казаки верстаться не похотят, и тем атаманом и казаком и стрельцом давати хлебной корм с Дворца, а деньги из Большова приходу и из Четвертей во всех полкех равно. А с приставства из городов и из дворцовых сел и из черных волостей атаманов и казаков свесть, и насильства ни которого по городам и в волостях и на дороге грабежов и убивства чинити не велети; а посылати по городам и в волости для кормов дворян добрых, а с ними для россылки детей боярских и казаков и стрельцов и велети кормы збирать по указу, почему приговорят и укажут бояре, а мимо указу никакого насильства и разорения крестьяном не чинити. А только на Москве в полкех и под Москвою и по городом и в волостех или по дорогам дети боярские и казаки и стрельцы и холопи боярские, или какие люди ни буди учнут воровать, разбивати и грабити и душегубство чинити, и про то сыскивати всякими мерами, и от всякого воровства унимать и наказанье и смертную казнь чинити, а на то устроить Разбойной и Земской приказ потому ж, как преж сего на Москве было.

А строить Землю и всяким земским и ратным делом промышлять бояром, которых изобрали всею Землею, и по сему всее Земли приговору. А смертною казнью без земского и всей Земли приговору бояром не по вине не казнити, и по городом не ссылати и семьям и заговором ни кому ни кого не побивати и недружбы ни которые ни кому не мстите. А кому до кого какое дело, и о том о управе бити челом бояром и всей Земле. А хто учнет ходити скопом и заговором, и кого хто убьет до смерти по недружбе, или на кого хто скажет какое изменное земское дело, — и про то сыскивать в правду, а по сыску наказанье и смертную казнь над ними чинити бояром, поговоря со всею Землею, смотря по вине; а не объявя всей Земле, смертныя казни никому не делать и по городам не ссылать; а хто кого убьет без земского приговору, и того самого казнити смертию…

А которые дворяне и дети боярские в нынешнее смутное время и в раззоренье вывозили у своей же братьи у дворян и у детей боярских крестьян и людей, и которые, от них выбежав, живут по городам по посадам, и про то по их челобитью сыскивати, а по сыску крестьян и людей отдавать назад старым помещикам.

А буде бояре, которых выбрали ныне всею Землею для всяких земских и ратных дел в правительство, о земских делах радети и расправ чинити не учнут во всем правду, и по сему земскому приговору всяких земских и ратных дел делати не станут, и за ними всякие земские дела постановятся, или которые воеводы бояр во всяких делах слушати не учнут, и нам всею Землею вольно бояр и воевод перемените, и в то место выбрати иных, поговоря со всею Землею, хто будет бою и земскому делу пригодится.

139. МАСКЕВИЧ. НАПАДЕНИЕ РУССКИХ ПАРТИЗАН НА ИНТЕРВЕНТОВ (1611 г.)

Маскевич — литовский дворянин, участник польской интервенции начала XVII в. — оставил дневник, описывающий события с 1594 по 1621 год. (Устрялов, Сказания современников о Дмитрии Самозванце, ч. II, СПБ 1859.)

…Дорога нам лежала через гетманский лагерь: прибыв туда, полковник и товарищи отправили меня с паном Подгородынским к гетману напомнить его обещания; мы получили в ответ, как и прочие депутаты, что пан гетман не имеет челяди и просит нас подождать в лагере, пока возвратится она из поиска. Он медлил нарочно, чтобы подоспело войско, которое должно было остаться в столице.

Мы не послушали его и пустились далее в путь, хотя сами видели всю опасность своего похода при столь слабых силах: нас было всего 300 человек, притом каждый пахолик[150] вел по 2 и по 3 коня, следовательно, каким же образом мог сражаться? Едва отошли мы на милю или на две от гетманского лагеря, напали на нас шиши² и без труда одержали победу: ибо находившиеся при возах наших москвитяне тотчас передались к своим; а другие загородили путь повозкам; дорога же была узкая, а снега безмерно глубокие; и если кто с трудом принуждал коня своротить с тропинки, тонул в снегу, как в страшном болоте, откуда не мог выбиться. Не было средств отстоять поля. Враги разорвали наш отряд надвое: одни из нас воротились к гетману, а другие, шедшие впереди, в числе коих и я был, пробившись сквозь шишей, с трудом достигли Можайска.

Тут в деревне Вишенце мы поймали старого крестьянина и взяли его проводником, чтобы не заблудиться и не набресть на Волок, где стоял сильный неприятель. Он вел нас в одной миле от Волока; ночью же нарочно повернул к тому месту. Уже мы были от него в одной только версте: к счастью попался нам Руцкий, который в то время, проводив товарищей, вышедших из столицы к пану гетману, возвращался под самыми стенами Волока на свои квартиры в Рузу, где стоял с казацкою ротою. От него узнали мы, что сами идем в руки неприятелю, и поспешили воротиться.

140. «НОВЫЙ ЛЕТОПИСЕЦ». НАЧАЛО ВТОРОГО ОПОЛЧЕНИЯ И КОЗЬМА МИНИН

Печатается по изданию — «Полное Собрание Русских Летописей», том XIV.

Во всех же городех Московского государства слышаху такое душевредство под Москвою и о том скорбяше и плакахуся и креста не целоваху ни в котором городе, а помочи нихто не можаше содеяти. Ото всех же градов во едином граде, рекомом в Нижнем Новегороде, те же нижегородцы поревновав православной хри-стиянской вере, и не хотяху видети православной веры в латынстве, начаша мыслити, како бы помощь Московскому государству. Един же от них нижегородец имеяше торговлю мясную Козма Минин, рекомый Сухорук, возопи во все люди: «Будет нам похотеть помочи Московскому государству, ино нам не пожелети животов своих; да не токмо животов своих, ино не пожелеть и дворы свои продавать и жены и дети закладывать и бити челом, кто бы вступился за истинную православную веру и был бы у нас начальником». Нижегородцем же всем его слово любо бысть, и здумаша послати бити челом к столнику ко князю Дми-трею Михайловичу Пожарскому Печерсково монастыря архимарита Феодосия да изо всех чинов всяких лутчих людей. Князю же Дмитрею Михайловичу в то время бывшу у себя в вотчине, лежащу от ран, от Нижнева 120 поприщ[151], архимарит же и все нижегородцы приидоша ко князю Дмитрею Михайловичу н биша ему челом со слезами, чтобы к ним ехал в Нижней Новгород и стал бы за рравославную християнскую веру и помочь бы учинил Московскому государству. Князь Дмитрей же их совету рад бысть и хотяше ехати в тот час, да ведаша у нижегородцев усердья и непослушанье к воеводам и писаше к ним, чтоб они выбрали у себя ис посацких людей, кому быть с ним у такова велика дела и казну збирати, а с Кузмою с Мининым бысть у них по слову. Той же архимарит и нижегородцы говориша князю Дмитрею, что у них такова человека во граде нет. Он же им рече: «Есть у вас Кузма Минин; той бывал человек служивой, тому то дело за обычей». Нижегородцы ж, слышав такое слово, наипаче ради быша и приидоша в Нижней и возвестиша вся. Нижегородцы же тому обрадовашеся и нача Кузме бити челом. Кузма же им для укрепления отказываше, что не хотя быть у такова дела. Они ж ему с прилежанием говоряху. Он же нача у них прошати приговору, что им во всем быти послушливым и покорливым во всем и ратным людем давати деньги. Они же даша ему приговор. Он же написа приговор, не токмо что у них имати животы, но и жены и дети продавати, а ратным людем давати. И взя у них приговор за руками и посла тот приговор ко князю Дмитрею в тот час для того, чтоб того приговору назад у него не взяли. В то же время приидоша из Орземаса от смольян челобитчики, чтоб их приняли к себе в Нижней. Нижегородцы же послаша ко князю Дмитрею и тех челобитчиков смольян послаша к нему, же и велеху им бити челом, чтоб шол в Нижней, не мешкая. Они же ко князю Дмитрею приидоша и биша ему челом, чтоб в Нижний шол, не мешкая. Он же поиде в Нижней, а их отпусти наперед, а смольяном повеле итти в Нижней. На дороге ж к нему приидоша дорого-бужане и вязмичи. Он же приде с ними в Нижней. Нижегородцы же ево встретиша и прияша с великою честию. Смольяне же в Нижней приидоша в то же время. Он же им нача давати жалование, что збираху в Нижнем.

В Нижнем же казны становяше мало. Он же нача писати по городом в Поморския и во все Понизовые, чтоб им они помогали итти на очищения Московского государства. В городах же слышаху в Нижнем собрания, ради быша и посылаху к нему на совет и многую казну к нему посылаху и свезоша к нему из городов многую казну. Слышаху же в городех ратные люди, что в Нижнем збираютца все свободъный чин, поидоша из всех городов…

141. ОКРУЖНАЯ.ГРАМОТА КНЯЗЯ Д. М. ПОЖАРСКОГО (1612 г.)

«Собрание государственных грамот и договоров», ч. II, № 281.

В Путивль… Московского государства бояре и воеводы, и по избранию всех чинов людей, у ратных и земских дел стольник и воевода князь Дмитрий Пожарской с товарищи… челом бьет. По праведному прещению божию, за грехи наши неутолим гнев наведе бог на землю нашу: стал на государство Московское Жигимонт король польский…

Московского ж государства бояре и воеводы, и думный дворянин Прокофий Ляпунов, сослався с вами, со всеми городы, и собрався с ратными людьми всех городов Московского государства, пришли под царствующий град Москву, и польских и литовских людей и русских воров в Москве осадили, и целовали все крест, что было за дом пресвятые богородицы и за Московское государство помереть, и выбрати б государя всею землею, кого милосердный бог даст. Старые ж заводчики всякому злу, атаманы и казаки, холопы боярские, умысля с своим начальником с Иваном Заруцким, Прокофья Ляпунова убили, и всчали в полкех и по дорогам многие грабежи и убийства, а дворяном и детем боярским смертные позоры учинили, а бедных полонян-ников, которые от смертного полона из города выходят, немилостивно обругали и смерти предали; да Иван же Заруцкий многие городы и дворцовыя села и черныя волости и монастырския отчины себе поймал, и советником своим бояром и воеводам и дворяном и детям боярским и атаманом и козаком роздал; а которую многую денежную казну из городов привозили в полки, а Иван Заруцкий тое казну поймал себе, а ратным людем, дворяном и детем боярским и атаманом и казаком, которые прямо за дом пречистые богородицы умирали, не давал; стольники ж и стряпчие и дворяне и дети боярские всех городов, увидя его неправедное начинание, от грабежев и от позоров и от великая скудости из п'олков разъехались по городам.

И в Нижнем Новегороде гости и посадские люди и выборный человек Косма Минин, ревнуя пользе, не пощадя своего имения, учали ратных людей сподоблять денежным жалованьем, и присылали по меня, князя Дмитрия из Нижняго многажды, чтобы мне ехати в Нижний для земского совета; и я, по их прошению, приехал к ним в Нижний, и учали ко мне в Нижний приезжати бояре, и воеводы, и стольники, и стряпчие и дворяне большие, и дворяне и дети боярские, вязмичи, дорогобужане и смоляне и иных розных городов; и я, прося у бога милости, учал с ними со всеми и с выборным человеком с Космою Мининым и с посадцкими людьми советовать чтобы нам против врагов и разорителей веры христианские, польских и литовских людей, за Московское государство стояти всем единомысленно, и вору, который во Пскове, и Марине и сыну ее не служити и против их и тех, которые им учнут служить, стояти, а государя выбрати всею землею, кого милосердный бог даст; и советовав, дали мы в том богу душу своя, а ратным всяким людем денежное жалованье дали неоскудно…

И вам бы, господа, про то было ведомо, и прислати бы вам к нам, для общего земского совета, изо всяких чинов человека по два и по три, и против сея грамоты совет свой к нам отписати за своими руками, как нам против общих врагов, польских и литовских людей стоять, и как нам в нынешнее злое настоящее время безгосударным быть, и выбрати б нам государя всею землею, кого милосердный бог, по своему праведному человеколюбию, даст; а будет, господа, вы к нам на совет вскоре не пришлете, и от вора и от Марины и от сына ее не отстанете, и с нами и со всею землею не соединитесь, и общим Советом на Московское государство государя не учнете с нами выбирати, и нам, господа, с сердечными слезами с вами ростався, всемирным советом с Поморскими и с Понизовыми и с Замосковными городы выбирати государя, кого нам бог даст, чтоб нам в нынешнее злое время безгосударным не быть, и государство Московское и все городы Московского государства без государя до конца не разорились…