Хромой пес

2. Заграница. Занятия по чистописанию. Когда снится Шотландия. Первая кошка. Человек-зверь

Шторм бушевал два дня и затих на третий день под утро. Сейнер все эти два дня простоял в иностранном порту у стенки под прикрытием скалистого, похожего на подкову мыса.

Вечером того же дня, когда корабль благополучно зашел в бухту, Табак погладил Геленджика по голове, грубо потрепал за уши и пожаловался:

– Вот видишь, раз в сезон мы обязательно попадаем в этот порт. Что ты на это скажешь?

Геленджик вежливо высвободил голову, подождал, не скажет ли капитан еще что-нибудь, и, поняв, что тот, как всегда, надолго замолчал, отошел в сторону и лег. Пес попробовал задремать, но ворвался Машинное масло, разбудил, начал тормошить.

– Спишь, бродяга? Спишь, лентяй, скитушник? А ну-ка, вставай, займемся уроками чистописания. Нечего зря терять время. – Машинное масло почему-то называл уроки акробатики уроками чистописания. – Дай лапку. Левую. Теперь правую. Каждая собака должна иметь хорошие, я бы сказал, даже благородные манеры и протягивать лапку, когда с ней здороваются. Здравствуй, ну? Вот так.

Геленджик нехотя подал одну лапу, другую, потом еще несколько раз и попробовал улизнуть, но Машинное масло на такие уловки отвечал только громким смехом:

– Стоп, дружочек, стоп! Это мы только повторили пройденный материал. Правила хорошего поведения. А теперь ты у меня походишь на задних лапах. Ну, ну, не стесняйся. Веселей, веселей, еще веселей! Молодец. Я просто в восхищении, ты создан, чтобы ходить на двух ногах. Вот тебе за это. Ничего, дружочек, мы вот с тобой подзаймемся как следует и, если на следующий год попадем сюда, покажем туркам классный спектакль. Самое главное – научиться есть огурцы и глотать огонь. – Он засмеялся.

– Съел? Ну и горазд же ты на такие па. Если мы и дальше будем заниматься с тобой по системе Дурова, то ты сожрешь у меня ползарплаты на одних конфетах. Не лучше ли мне заняться твоим образованием при помощи ремня, а? Как считаешь, капитан?

– Оставил бы ты собаку в покое, – хмуро ответил тот.

– Не могу. У нас по программе новая тема: лежание на спине с закрытыми глазами. Часов на эту тему нам в министерстве высшего образования отпустили мало, учебников нет. – Он опять засмеялся. – Ну, Геленджик, ложись. Ну, ну! Ты мертвый, слышишь, мертвый. Балда! Повторяю тебе по слогам и показываю руками: ты мертвый.

Но пес никак не мог понять, чего от него требуют. Повозившись минут пятнадцать, Машинное масло наконец отпустил собаку.

– Уходи, дефективный! Не буду с тобой больше заниматься. Тратить на такую отсталую собаку свой педагогический талант.

Утром третьего дня, когда шторм утих, Геленджик спал на палубе и видел хороший сон. Когда-то, много лет назад, его прапрадедушку привезли в Россию из Шотландии. И вот Геленджику снилась родина его далеких предков. Геленджик не знал, что ему снится. Он считал, что просто видит сон, а, между тем, ему снилась Шотландия, в которой он никогда не был. Ему снились высокие, густые травы, ему снился легкий ветер, который приносил с собой запах овечьей шерсти. Пес делал круги в этой траве, высоко выпрыгивал из нее. Трава хлестала его по носу, по глазам, но это было так приятно.

Геленджик не знал, что в Шотландии и теперь такие собаки, как он, не плавают на сейнерах, не охраняют мебель в чистеньких квартирах, а пасут овец. Они носятся с утра до вечера среди высоких трав, сбивая в кучу глупых, пугливых животных, по знаку пастуха гонят их в нужную сторону и потому называются овчарками. Чем бы ни занималась овчарка: ловлей бандита, фокусами в цирке, охраной двора – один раз в жизни ей обязательно приснятся овцы и пастухи, которых с такой готовностью хочется слушаться. Приснился этот сон и Геленджику. И был этот сон тоской по настоящей работе.

Проснулся пес от громкого крика чаек. Они носились как сумасшедшие в прохладном небе и, отчаянно крича, кидались вниз к воде, словно хотели утопиться. По заливу плавала перевернутая вверх дном фелюга. Видимо, ее принесло в залив ночью. У стенки и ближе к выходу молчаливо стояли большие и малые суда. Может быть, это были корабли судоходной компании «Денизчилик Банкасы», а может, какой-нибудь другой судоходной компании. Геленджик не разбирался в иностранных флагах.

Берег уходил вверх. Низенькие дома спускались к морю, образуя неровные террасы. Крыши домов казались конопатыми от обилия равномерно наложенных камней, придавливающих доски, черепицу или дранку, чтобы не унес ветер. Это был портовый город: может, Трабзон, может, Самсун, может, Зонгулдак. Геленджик не вдавался в такие подробности. Он знал только одно – это чужой город, чужая страна.

Пес сладко потянулся, спрыгнул с полубака и вдруг прямо перед собой увидел кошку. Необыкновенно худая, ободранная, она жадно держала в зубах большую рыбину. Геленджик опешил. Откуда могла на сейнере взяться кошка? Пес не сразу догадался, что это воровка. Пока он раздумывал, кошка непримиримо выгнула спину, зашипела и стрелой проскочила мимо. С ловкостью цирковой канатоходки она пробежала по сдвоенному канату и очутилась на берегу. Геленджик в два прыжка оказался у того же места. В следующую минуту он уже преследовал воровку вдоль берега.

Кошка попалась хитрая. Она петляла, пряталась среди тюков, сложенных под брезентовыми навесами, но рыбину не бросала.

Кошачий противный запах, смешанный с запахом рыбы, уводил все дальше и дальше от сейнера. Стремительно проскочив открытое место, кошка шмыгнула в кучу разбитых ящиков и пустых бочек. Около этих ящиков и бочек на соломенной подстилке спал человек. Геленджик с разбегу чуть не налетел на него. Перепрыгнув через человека, пес сунулся за кошкой, но отверстие между бочками было слишком узким для собаки. Тогда Геленджик, не теряя след, полез за кошкой по ящикам и бочкам. Одна бочка выскользнула у него из-под задних лап и покатилась вниз. Человек что-то сердито закричал. Не обращая на него внимания, Геленджик вскочил на следующую бочку и тут же почувствовал страшный удар по задним лапам. Пес взвизгнул, всеми своими мышцами ринулся вперед, но беспомощно скатился вниз вместе с железным прутом, которым его ударили. Геленджик попробовал вскочить и побежать, но задние лапы не действовали.

Человек, ругаясь, пробирался между бочками к собаке. Пес пополз, стараясь забиться подальше. Впервые он встретился с настоящей жестокостью, и он сразу узнал ее. Так поступали с овчарками в Шотландии, когда овчарки были еще не овчарками, а волками.

Человек перестал ругаться, и шаги его где-то далеко затихли. Геленджик тоскливо принялся зализывать перебитые лапы. Его острая морда еще больше заострилась, а выпуклые глаза тоскливо слезились.