Хроника белого террора в России. Репрессии и самосуды (1917–1920 гг.)

1918 год

В ночь на 1 января 1918 г. в Самаре из Струковского сада были обстреляны стоявшие на посту у помещения Совета рабочих и солдатских депутатов солдаты[94].

1 января 1918 г. организуется первое покушение на председателя Совнаркома В. И. Ленина. Машина Ленина Delaunay Belleville 45 (водитель Тарас Гороховик) была обстреляна неизвестными на пути следования автомобиля с митинга в Михайловском манеже обратно в Смольный. Обстрел был произведен во время переезда по мосту через Фонтанку, когда машина притормозила. Кузов машины был продырявлен в нескольких местах пулями, некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло автомобиля. Легкое ранение в руку получил швейцарский социалист Ф. Платтен, пригнувший рукой голову Ленина вниз. Сестра В. И. Ленина М. И. Ульянова вспоминала: «1 (14) января 1918 года, под вечер, Владимир Ильич выступал в Михайловском манеже перед первым отрядом социалистической армии, уезжавшим на фронт.

На митинг его сопровождали швейцарский товарищ Платтен и пишущая эти строки. Выйдя после митинга из манежа, мы сели в закрытый автомобиль и поехали в Смольный. Но не успели мы отъехать и нескольких десятков саженей, как сзади в кузов автомобиля, как горох, посыпались ружейные пули. «Стреляют», – сказала я. Это подтвердил и Платтен, который первым долгом схватил голову Владимира Ильича (они сидели сзади) и отвел ее в сторону, но Ильич принялся уверять нас, что мы ошибаемся и что он не думает, чтобы это была стрельба. После выстрелов шофер ускорил ход, потом, завернув за угол, остановился и, открыв двери автомобиля, спросил: «Все живы?» – «Разве в самом деле стреляли?» – спросил его Ильич. «А то как же, – ответил шофер, – я думал, никого из вас уже и нет. Счастливо отделались. Если бы в шину попали, не уехать бы нам. Да и так ехать-то очень шибко нельзя было – туман, и то уж на риск ехали».

Все кругом было действительно бело от густого питерского тумана.

Доехав до Смольного, мы принялись обследовать машину. Оказалось, что кузов был продырявлен в нескольких местах пулями, некоторые из них пролетели навылет, пробив переднее стекло. Тут же мы обнаружили, что рука т. Платтена в крови. Пуля задела его, очевидно, когда он отводил голову Владимира Ильича, и содрала на пальце кожу.

«Да, счастливо отделались», – говорили мы, поднимаясь по лестнице в кабинет Ленина»[95].

Кузов лимузина был настолько изрешечен, что гнутая задняя часть не поддавалась ремонту, в результате чего машину списали.

Обстоятельства этого теракта до сих пор противоречивы, в частности, нельзя назвать с абсолютной точностью его непосредственных организаторов.

Возможна причастность группы Орла-Ланского, в меньшей степени правоэсеровской террористической организации или иных групп[96]. Обстоятельства склоняют принять с большим обоснованием первую версию, так как она получила косвенное подтверждение новой попыткой захвата (убийства) В. И. Ленина в середине января 1918 г. руководством «Петроградского Союза георгиевских кавалеров»: А. Ф. Осьминым, Г. Г. Ушаковым, А. М. Зинкевичем, М. В. Некрасовым и другими[97]. На роль организатора январского покушения также претендовал князь И. Д. Шаховской. Характерно, что в эти же дни было выявлено наблюдение над передвижениями В. И. Ленина, В. Д. Бонч-Бруевича, Л. Д. Троцкого и других лиц[98]. Правдоподобной представляется также причастность к организации теракта людей Б. В. Савинкова, организация которого включала много офицеров, эсеров самого разного толка, а также учащейся молодежи. Связан был Б. В. Савинков и с Союзом георгиевских кавалеров.

5 января 1918 г., поздно вечером, в Москве, после разгона местной демонстрации защитников Учредительного собрания, было взорвано здание Дорогомиловского районного совета. Погибли начальник штаба Красной гвардии Дорогомиловского района П. Г. Тяпкин, начальник арсенала районных красногвардейцев А. И. Ванторин и трое рабочих-красногвардейцев (в т. ч. И. С. Эров)[99]. Это был целенаправленный террористический акт, рассчитанный на многочисленные жертвы среди собравшихся в 9 часов вечера в здании членов Совета. Всего в результате взрыва погибло пять человек: относительно небольшое количество жертв было обусловлено более ранним окончанием собрания. Президиум Моссовета 8 января 1918 г. принял постановление о захоронении жертв указанного взрыва у Кремлевской стены, где они пополнили формирующийся, по выражению поэта В. В. Маяковского, «красный погост»[100].

6 января 1918 г. в Петрограде совершено покушение на коменданта Учредительного собрания, члена Чрезвычайного военного штаба М. С. Урицкого (будущего первого председателя Петроградской ГубЧК). В газете «Правда» на следующий день появилось краткое сообщение:

Вчера утром было произведено покушение на жизнь М. Урицкого, комиссара над Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссией. Пуля, слегка задев ухо, полетела мимо. Задержать стрелявшего не удалось»[101].

7 января 1918 г. начинается вторжение румынских войск в Бессарабию. Оккупация Бессарабии в начале 1918 г. стала возможной после подписания 26 ноября 1917 г. командующим русским Румынским фронтом генералом Д. Г. Щербачевым и румынским генералом А. Лупеску в г. Фокшаны от имени Румынии перемирия с командованием австро-германских войск. Это позволило провести перегруппировку румынских войск в декабре 1917 г. После наведения «порядка» на территориях, примыкающих к Румынскому фронту, 4 дивизии Румынской армии под командованием генерала Презана вступили в начале января 1918 г. в Бессарабию под предлогом наведения порядка. Ключевая задача по занятию Кишинева была отведена 11-й дивизии генерала Е. Броштяну, занявшей город 14 января. В Кишиневе были произведены массовые аресты и расстрелы, в т. ч. руководителей Третьего Крестьянского съезда. Генерал А. Авереску сформировал новое правительство Румынии 23 января (5 февраля) 1918 г. 14 (27) февраля 1918 г. в ходе переговоров Румынии с Германией представители последней «неофициально заверили» румын в тождестве их позиций в отношении советской власти: «Русская анархия привела к созданию своего рода братства. Вы боретесь против большевизма в Бессарабии; мы вступили на Украину с той же целью». Во время тех же переговоров с немцами, пытаясь добиться более выгодных условий мира, новый румынский премьер А. Авереску заявил германскому министру иностранных дел Кюльману, что «вообще Бессарабия заражена большевизмом, и присоединять ее к королевству опасно». На это Кюльман цинично ответил: «Вам достаточно расстрелять каждого десятого и восстановить порядок»[102].

7–12 января 1918 г. на Кавказе произошла так называемая «Шамхорская бойня»[103]. При разоружении мусульманским национальным комитетом пяти эшелонов русских солдат в Шамхорах вблизи Елизаветполя (в советский период Кировабад, сейчас город Гянджа) погибли и были искалечены тысячи солдат. Трупами была усеяна вся железнодорожная линия[104]. Согласно армянскому историку, одним из организаторов бойни был генерал-лейтенант Али-Ага Шихлинский[105]. Другим деятелем, с которым эти события связывали современники, был грузинский полковник кн. Л. Магалов, стоявший со своим татарским полком «Дикой дивизии» около Елизаветполя[106]. Этой версии придерживается и ряд современных исследователей[107].

Данные советских историков опирались в основном на свидетельства, приведенные в известной мартовской статье И. В. Сталина «Контрреволюционеры Закавказья под маской социализма», который виновника событий видел в меньшевистском Закавказском комиссариате: «Натравливание несознательных вооруженных мусульманских отрядов на русских солдат, завлечение последних в заранее устроенные засады, избиение и расстрел – таковы средства этой “политики”. Высшей иллюстрацией этой позорной “политики” разоружения является расстрел русских солдат, шедших с турецкого фронта против Каледина, у Шамхора, между Елизаветполем и Тифлисом. Вот что сообщает об этом «Бакинский Рабочий»: «В первой половине января 1918 года на линии железной дороги от Тифлиса до Елизаветполя тысячные банды вооруженных мусульман во главе с членами Елизаветпольского мусульманского национального комитета при помощи бронированного поезда, посланного Закавказским комиссариатом, произвели ряд насильственных разоружений уезжающих в Россию войсковых частей. Причем, убиты и искалечены тысячи русских солдат, трупами которых усеяна железнодорожная линия. Отобрано у них до 15000 ружей, до 70 пулеметов и два десятка пушек». Таковы факты»[108].

Несложно заметить, что некоторые фразы публикаций схожи, что может вызвать сомнения в достоверности подачи информации. Однако воспоминания об этих событиях оставил также участник белого движения А. А. Столыпин: «…на ст. Шамхор случилось, что подошедший эшелон товарищей был остановлен грузинским и татарским полками нашей бывшей Дикой дивизии и под угрозой должен был сдать оружие, прежде чем следовать дальше на Баку – Ростов… Следующие 11 эшелонов, узнав о случившемся, решили не растягиваться, подъезжая к станции Шамхор и Даляр, а идти почти вплотную друг за другом.

Переговоры затянулись, и большевики отказались сдать оружие; к этому времени татарами были спешно вырыты окопы и из района Елизаветполя стали стягиваться тысячи чающих оружия татар.

…Начался бой, который продолжался около трех суток. В результате большевики сдались, отдали оружие, но на этом дело не кончилось, началось то, что татары именуют «мала-мала резил» и «хамазум карабчи».

Были сожжены составы нескольких эшелонов; заодно ограблен и сожжен пассажирский поезд из Тифлиса; часть пассажиров убита, и много женщин изнасиловано. Сгорел чудесно оборудованный санитарный поезд

Я приехал в Елизаветполь к концу сражения, и при мне подходили обезоруженные эшелоны и в них молчаливые, мрачные и злые пехотинцы, которые, как волки, косились на стройные фигуры всадников Дикой дивизии. Из вагонов стали выносить бесчисленных залитых кровью раненых, а также многих убитых.

Простояли мы в Елизаветполе сутки, деньги мои пришли к концу, и я перешел на хлеб и воду. Наконец я двинулся дальше, но уже с эшелоном Грузинского полка – как-то вернее. По сторонам пути груды трупов, почти или совсем голые и скрюченные. Мертвых уже было зарыли, но татарам-четникам это не понравилось, и они вырыли трупы и бросили их собакам»[109].

Советская историческая энциклопедия оценивала количество жертв «Шамхорской бойни» в несколько тысяч убитых и раненых[110]. Общая численность погибших и раненых, на наш взгляд, превышала 5 тысяч человек. О тысячах погибших с обеих сторон в результате этих событий, в том числе после ответных акций, говорится и в современных публикациях[111].

Впоследствии многие из спасшихся солдат станут наиболее непримиримыми и безжалостными противниками как белого движения в целом, так и различных горских народов.

9 января 1918 г., около двух часов дня, в Москве неизвестными лицами была обстреляна рабочая демонстрация, посвященная очередной годовщине Кровавого воскресенья (9 января 1905 г.). В целях безопасности впереди и сзади каждой группы демонстрантов двигались автомобили с пулеметами и шли вооруженные красногвардейцы. Предпринятые меры оказались недостаточными, и во время митинга перед братскими могилами на Красной площади по манифестантам с крыш прилегающих зданий был открыт ружейный и пулеметный огонь. Среди погибших были красногвардейцы Сущевско-Марьинского района: 18-летний П. А. Засухин, 19-летний Н. Г. Дроздов; красногвардеец Замоскворецкого района 18-летний Д. И. Юдичев и многие другие. Всего же в результате обстрела было убито более 30 человек и 200 ранено. 14 января 1918 г. на Красной площади в Москве состоялись торжественные похороны семи из этих жертв[112]. С большей степенью вероятности, на наш взгляд, данный пулеметный обстрел следует связывать с участниками октябрьских событий в Москве. Речь идет не только о схожести расстрела демонстрации с расстрелом в Кремле, но и о нахождении в этот момент организаторов осеннего кремлевского расстрела в Москве, в т. ч. доброволиц-пулеметчиц.

10 января 1918 г. в Таганроге юнкер, охранявший склад с продовольствием, застрелил рабочего. Это был уже не первый случай конфликтов юнкеров с рабочими города. Однако именно этот случай положит вскоре начало январскому таганрогскому восстанию.

10–11 января 1918 г. в Екатеринодаре произведены очередные аресты местных большевиков, всего 25 человек. Среди них были председатель Кубанского Областного Совета Народных Депутатов большевик И. И. Янковский, товарищи председателя Скворцов, Выгриянов, Фрадкин, большевики М. М. Карякин, А. А. Лиманский и др. Согласно А. Бугаеву, при данном аресте были застрелены большевик Седин и левый эсер Стрелько[113]. Вместе с тем отметим, что в советских изданиях большевик Г. М. Седин и левый эсер С. П. Стрилько фигурируют как советские парламентеры, направленные в Екатеринодар с требованием сдачи города. Эти события продолжили практику массовых арестов большевиков и других советских деятелей, начатую в городе еще капитаном В. Л. Покровским в ночь с 6 на 7 января[114].

11 января 1918 г. возобновляются бои на Таганрогском направлении между красными отрядами Р. Ф. Сиверса и подразделениями Добровольческой армии. Войска Сиверса занимают Матвеев курган. Происходит резкое ужесточение с обеих сторон. По свидетельству В. Е. Павлова, вождь Белого движения генерал Л. Г. Корнилов, выступая перед добровольцами-офицерами, сказал следующее: «…вы скоро будете посланы в бой. В этих боях вам придется быть беспощадными. Мы не можем брать пленных, и я даю вам приказ, очень жестокий: пленных не брать! Ответственность за этот приказ перед Богом и русским народом беру я на себя…». Схоже напутствовал перед отправкой на фронт офицеров Гвардейской роты и генерал С. Л. Марков: «Имейте в виду, – говорил он, – враг чрезвычайно жестокий. Бейте его! Пленными перегружать наш тыл не надо!»[115]. Имеются свидетельства и более жестких директив этого периода генерала Л. Г. Корнилова. Так, согласно М. А. Нестерович-Берг, генерал Корнилов заявлял следующее: «Пусть надо сжечь пол-России, залить кровью три четверти России, а все-таки надо спасать Россию. Все равно когда-нибудь большевики пропишут неслыханный террор не только офицерам и интеллигенции, но и рабочим, и крестьянам»[116]. Генерал Корнилов считал террор в любой его форме действенным и эффективным оружием, утверждая, что без него в борьбе с большевиками не обойтись[117]. Как указывал В. П. Булдаков, «не удивительно, что находились и такие офицеры-добровольцы, которые считали, что для искоренения большевизма предстоит истребить всех рабочих старше 16 лет»[118].

Уже 12 января 1918 г. отряд полковника А. П. Кутепова начал наступление в направлении Матвеева кургана. Вскоре он захватил станцию. «Каким-то непонятным образом оказалось и несколько десятков пленных красных. Один из них, рабочий из Москвы, перед смертью сказал: «Да! В этой борьбе не может быть пощады». Офицеры были поражены выдержкой хладнокровием этого коммуниста, его несломленным убеждением в правоте дела, которому он отдался. Ему не отказали в просьбе написать письмо своим матери и жене. Письмо это было опущено в почтовый ящик на станции Неклиновка»[119].

Середина января 1918 г. В Хайларе (Маньчжурия) произведено очередное разоружение просоветского гарнизона атаманом Г. М. Семеновым совместно с войсковым старшиной бароном Р. Ф. Унгерном фон Штернбергом. Итогом разоружения стали аресты и высылка местных большевиков, а также самосудные расстрелы барона Унгерна. Об одном из них, расстреле доктора Григорьева, вспоминал впоследствии в своей книге и сам атаман Семенов[120].

15 января 1918 г. в Евпатории (Крым) обнаружен обезображенный труп местного председателя ревкома Д. Л. Караева – с переломанным позвоночником и головой, пригнутой к ногам. Незадолго до гибели он уехал на переговоры с прибывшими в город с фронта татарскими кавалерийскими частями («эскадронцы»). 12 января националисты схватили его и устроили над ним после пыток показательную традиционную казнь[121]. По ряду данных, его после истязаний и пыток, еще живым, закопали в песок. Был убит 13 января 1918 г.[122]

15 января 1918 г. отряд капитана В. Л. Покровского занял станцию Тимашевку Черноморско-Кубанской железной дороги. Партизанами Покровского был захвачен местный ревком во главе с комиссаром Хачатуровым[123].

16 января 1918 г. партизанский отряд есаула В. М. Чернецова был остановлен красноармейским отрядом у разъезда Северо-Донецкий. После успешного для казаков боя все пленные красноармейцы были расстреляны[124].

17 января 1918 г. началось восстание рабочих против калединского режима в Таганроге. Во время восстания юнкера расстреляли группу красногвардейцев и рабочих Русско-Балтийского завода в гостинице «Европейская» (помещение 3-й киевской школы прапорщиков). Согласно данным советской исторической энциклопедии, всего в Таганроге было убито 90 рабочих[125]. Очевидно, что сюда включены как расстрелянные в гостинице, так и погибшие во время восстания. Определить количество расстрелянных лиц непосредственно в гостинице позволяют газетные публикации. Так, согласно публикации 1918 г., во дворе гостиницы было расстреляно 12 рабочих. Причем это не был спонтанный расстрел, так как для рабочих была заранее вырыта специальная могила, где их и расстреляли[126]. Более подробно эти события изложены в работе И. Борисенко. Согласно использованным им мемуарам Г. В. Шаблиевского, вооруженный отряд рабочих Балтийского завода численностью в 12 человек во главе с Ткаченко был захвачен юнкерами после того, как у членов отряда закончились патроны. Членам отряда отрезали носы, уши, выкололи глаза, а позднее уже полуживых закопали во дворе гостиницы[127].

18 января 1918 г. отряд донских казаков совершил в Ростове налет на рабочую столовую ростовских железнодорожных мастерских: 6 человек было убито, 20 ранено. Результатом стала всеобщая городская забастовка[128]. Эти сведения советской энциклопедии дополняет свидетельство И. Борисенко о событиях в железнодорожных мастерских Владикавказской железной дороги, согласно ему произошедших 19 января 1918 г. Юнкера, ворвавшиеся на митинг железнодорожников, без предупреждения открыли огонь по присутствующим. В панике рабочие кинулись бежать, но в дверях их встретили штыками. Итогом событий стала пятидневная стачка[129].

18 января 1918 г. партизанский казачий отряд В. М. Чернецова захватил станцию Лихую на Дону. Количество жертв в отряде Чернецова было 11 человек, среди красных – 300. Однако корреспондент «Донской зари» отметил, что после боя осталось 50 трупов красных, а всем пленным красноармейцам был «подписан смертный приговор»[130]. Таким образом, расправа над взятыми в плен людьми стоила жизни 250 красноармейцам. Отметим, что за «взятие» станции Лихой В. М. Чернецов был произведен донским атаманом генералом А. М. Калединым через чин сразу в полковники, а вся первая сотня его отряда была награждена Георгиевскими медалями[131].

В середине января 1918 г. в Киеве петлюровскими войсками было расстреляно, по разным сведениям, от 700 до 1200 рабочих. Этому предшествовали следующие события. 9 января 1918 г. Украинская Центральная рада провозгласила IV универсал, в котором Украина объявлялась независимой и суверенной страной. 15 января 1918 г. рабочие завода «Арсенал» провели митинг, на котором решили оказать сопротивление украинским властям, надеясь на помощь красных войск. На совместном заседании Киевского комитета большевиков с городским советом рабочих и солдатских депутатов арсенальцы предложили немедленно начать восстание. Присутствующие на заседании делегаты от двух полков пообещали его поддержать. Днем у поста Волынский было обнаружено изуродованное тело лидера киевских большевиков Л. Пятакова. Это подстегнуло ход событий. Среди красногвардейцев стал распространяться лозунг «Месть за Пятакова»[132].

Восстание началось в 3 часа ночи 16 января 1918 г. выступлением на заводе «Арсенал». К нему присоединились рабочие ряда других предприятий, часть солдат из Богдановского, Шевченковского полков и полка имени Сагайдачного. Восставшие требовали передать власть Совету рабочих и солдатских депутатов, но Центральная Рада их отклонила. Рабочим отрядам удалось захватить железнодорожную станцию «Киев-товарный», мосты через Днепр, Киевскую крепость, ряд складов оружия, Старокиевский полицейский участок и гостиницу «Прага». 17 января повстанцами была занята значимая часть центра Киева, в городе началась всеобщая забастовка.

19 января Центральная Рада приняла помощь прибывших вооруженных сил под командованием Симона Петлюры. На следующий день восстание, за исключением завода «Арсенал», было подавлено. После кровопролитного штурма утром 22 января завод был также взят войсками Петлюры.

За четыре дня (до входа в Киев частей Красной армии Муравьева) двумя полками сечевых стрельцов под командованием С. Петлюры и Е. Коновальца были расстреляны сотни рабочих. Масштаб расстрелов отмечали даже противники красного режима. Согласно уместному замечанию в воспоминаниях Г. Н. Лейхтенбергского, «у украинцев не хватило времени спрятать свои жертвы и вообще следы этой новой, суммарной юстиции, как им уже пришлось расплачиваться за содеянное»[133].

За время подавления большевистского выступления будет убито, согласно ряду советских исторических изданий, более 1800 рабочих[134]. Возможно, что эта цифра восходит к газетным публикациям 1918 г. и к ряду воспоминаний красных мемуаристов. Так, о 1500 погибших рабочих в Киеве и 300 в самом «Арсенале» писалось в петроградских газетах[135].

Одно из первых свидетельств антибольшевистского террора в Киеве дал красный главком, левый эсер полковник М. А. Муравьев, занявший своими войсками город. 23 января 1918 г. он телеграфировал в СНК: «Революционные советские армии, первая Егорова и вторая Берзина, заняли часть Киева. Идет уличный бой, защищаются главным образом офицеры, юнкера, белая и черносотенная гвардия. Войска Рады и вся мразь, на которую опирается Рада, проделывают ужасные зверства, безоружные рабочие расстреливались сотнями, всего расстреляно более полутора тысяч человек. Кровь несчастных требует возмездия и мщения, в чем повинна более всего украинская буржуазия, она должна понести жестокую кару. Наши враги держатся главным образом на Печерске и в западной части города. Революционные войска полны героизма»[136]. Таким образом, возможным источником наибольшего числа погибших были данные Муравьева.

Несколько меньшие цифры жертв среди арсенальцев приводил в письме 1918 г. Н. И. Муралову С. Чудновский: «…Зверства гайдамаков не поддаются описанию… В арсенале после сдачи гайдамаков устроили бойню из 700 человек… и в ответ на зверства контрреволюционеров начались расстрелы гайдамаков (правда, во время расстрелов пострадали и невиновные, но в этом не вина т. Муравьева, ибо гнев массы сильнее всяких приказов)»[137]. Степень вины Муравьева в ответных красных репрессиях в этом письме, безусловно, преуменьшается, но связь муравьевских расстрелов с прежними репрессиями в городе несомненна.

Отметим еще оно свидетельство с красной стороны о количестве погибших в городе рабочих – непосредственного начальника Муравьева В. А. Антонова-Овсеенко. Согласно ему, первоначально было расстреляно до 200 человек арсенальцев (после захвата «Арсенала»)[138]. Позднее были произведены еще расстрелы, и Антонов-Овсеенко дал следующие общие цифры: «В одном «Арсенале» петлюровцами расстреляно до 300 человек, а всего перебито свыше 1500 человек»[139]. Характерно, что Антонов-Овсеенко разделяет две цифры – расстрелянных и погибших в боях (последних, естественно, больше). Возможно, объединение этих цифр и стало основой для цифры в 1800 человек. В любом случае жертвами именно расстрелов стали в эти дни не менее 300 человек.

21 января 1918 г. 1-й сводно-офицерский батальон Добровольческой армии под командованием подполковника Борисова захватил со второй попытки станцию Гуково в Восточном Донбассе. Вспомогательную роль при этом выполнил офицерский отряд, сформированный походным атаманом генералом А. М. Назаровым. Согласно воспоминаниям участника боя корниловца С. М. Пауля, убитых со стороны белых в этом сражении было 4 человека, а «потери «товарищей» достигли полутораста человек, и большинство из них расстрелянными»[140]. Он же вспоминал, что после боя некоторые донские офицеры за этот бой получили следующий воинский чин[141]. Большие, чем С. М. Пауль, цифры жертв называет в своей работе современный исследователь А. В. Венков, согласно которому было расстреляно 300 пленных красноармейцев при 7 убитых среди белых[142].

За этот успешный бой подполковник Борисов будет произведен в следующий чин – полковника. Но дальнейшая его карьера не сложилась. Не согласившись в начале Ледяного похода с возвращением командования на роту с должности командира полка, он был незамедлительно отстранен от службы генералом С. М. Марковым.

Жестокость гуковских событий объяснялась как общим ожесточением, так и, согласно современному исследователю А. Бугаеву, гибелью при первой попытке занять станцию белого подразделения штабс-капитана Добронравова. Выданный телеграфистом (которого впоследствии белые расстреляли) отряд попал в засаду и был почти полностью истреблен (захваченные в плен добровольцы были после пыток расстреляны)[143]. К сожалению, данное свидетельство не сопровождается отсылкой к первоисточнику. При этом исследователь, знакомый с соответствующей литературой, занижает цифры расстрелянных после боя красноармейцев. Согласно А. Бугаеву, их было «несколько десятков», а не 300 человек.

Возможно, события, на которые ссылается А. Бугаев, и имели место, но представляется, что в первую очередь необходимо учитывать прямое указание генерала Л. Г. Корнилова перед отправкой добровольческого офицерского отряда в Гуково не брать пленных, зафиксированное Б. А. Сувориным: «Первым боем армии, организованной и получившей свое нынешнее название (т. е. Добровольческой. – В.Ц.), было наступление на Гуков в половине января. Отпуская офицерский батальон из Новочеркасска, Корнилов напутствовал его словами, в которых выразился точный его взгляд на большевизм: по его мнению, это был не социализм, хотя бы самый крайний, а призыв людей без совести, людьми тоже без совести, к погрому всего трудящегося и государственного в России. Он сказал: „Не берите мне этих негодяев в плен! Чем больше террора, тем больше будет с нами победы!”». Очевидно, что данное наставление Корнилова не было единичным, ранее, как уже отмечалось, подобное им произносилось перед отрядом Кутепова, направленного к Матвееву кургану. Это известное корниловское выражение «пленных не брать», с оправданием красных репрессий, впоследствии приводил в своей статье известный чекист М. Я. Лацис[144].

22 января 1918 г. после победы кубанского добровольческого отряда В. Л. Покровского под разъездом Энемом на Кубани членами отряда в массовом порядке ликвидировались взятые в плен. Участник похода вспоминал: «На самом разъезде слышны одиночные выстрелы. Жестокая гражданская война не знает пощады, – пленный сдавшийся – тот же враг, все уничтожается. У входа в станционное здание я видел такую сцену. Командир сотни, войсковой старшина Шайтор, обращаясь к бледному молодому человеку, спросил его: «Кто вы такой? – Я юнкер Яковлев, командующий…». Сухой револьверный выстрел, и командир большевистского отряда юнкер Яковлев, не окончив фразы, свалился с раздробленной головой»[145]. Помимо командира отряда, председателя новороссийского ревкома А. А. Яковлева из руководства отряда был убит и его заместитель С. Н. Перов. Рядовые жертвы остались безымянными.

26 января 1918 г. первая сотня «чернецовцев» под командованием сотника В. Курочкина завязала бой с красным отрядом на подходе к станции Заповедное (11 километров от станции Зверево в сторону Гуково). Во время боя к ним вышел красный парламентер-латыш с белым флагом с предложением прекратить огонь и вынести раненых бойцов. Предложение не было принято, а парламентер был застрелен одним из членов отряда[146].

27 января 1918 г. полковник А. П. Кутепов попытался окопаться между станциями Морская и Синявская у Казачьей деревни, но натолкнулся на сопротивление казачества. Деревня в наказание была сожжена отрядом Кутепова[147].

Поздним вечером 26 января 1918 г. отряд капитана В. Л. Покровского атаковал станицу Георгие-Афипскую, где находились красные части. Ночная атака оказалась крайне эффективной и скоротечной. Больше времени, вплоть до рассвета, заняло разоружение, расправа с сопротивляющимися и укрывающимися бойцами противника[148]. Командующий красным отрядом левый эсер И. А. Серадзе был тяжело ранен в обе ноги и попал в плен, где был расстрелян на следующий день[149]. За победу под Энемом и станицей Георгие-Афипской В. Л. Покровский был вскоре произведен в торжественной обстановке в полковники. «Герой был встречен атаманом Филимоновым и председателем правительства Бычом на вокзале, тут же его капитанские погоны были переменены на полковничьи, а самого новоиспеченного полковника в прямом смысле слова носили на руках»[150]. Вместе с тем отношение к новоявленному полковнику Покровскому было неоднозначным даже у местных властей. «Покровский действовал жестоко, практикуя бессудные убийства арестованных «при попытке к бегству», уличены «покровцы» были и в грабежах. Члены правительства предпочитали от него дистанцироваться, не вмешиваясь, однако, в деятельность полковника и надеясь на то, что жестокие методы Покровского помогут остановить „красную угрозу”»[151].

Январь. На Берестово-Богодуховском руднике в селе Григорьевка Макеевской волости Таганрогского округа Области Войска Донского донскими казаками проводятся массовые репрессии, расстрелы[152].

[153]

Первая половина февраля. Новочеркасск. Известного местного доктора, левых взглядов по своим политическим убеждениям, председателя исполкома П. В. Брыкина похитили и убили неизвестные люди[154]. Через неделю его тело было обнаружено в колодце. Лишь позднее стало известно о причастности к убийству белых офицеров. В Первом кубанском походе один из участников преступления с подробностями рассказал Н. Н. Львову подробности «дела»: как заманили доктора к «больному», как вывезли за город и там убили, затем бросив тело в колодезь[155].

16 (3) февраля 1918 г. офицерский отряд хорунжего Ф. Д. Назарова напал на село Султан-Салы Малые (Дон), где, по имевшимся сведениям, стояло только два красных эскадрона. Действия отряда Назарова поддержал сводный добровольческий отряд во главе с войсковым старшиной 1-го Кубанского полка Мадгавариани. В ходе боя было захвачено 18 пленных, однако само нападение было отбито, так как в селе находились не два эскадрона, а два полка. При отходе все пленные были уничтожены[156]. Были добровольцами также застрелены несколько своих же тяжелораненых участников набега, в т. ч. Мадгавариани. Это объяснялось участниками похода возможностью пленения всех добровольцев красными. «Выхода нет, до своих не дойдешь, но живыми тоже не возьмут: глухой выстрел – и Войск. Старшина Мадгавариани уже не рискует быть взятым живым… Еще ряд выстрелов – и пленных у нас нет…»[157].

18 (5) февраля 1918 г. началось наступление германских войск после срыва Брестских мирных переговоров с Советской Россией. Начало водворения немецких порядков на занимаемых территориях. Советской прессой фиксировались акты массового террора со стороны германских войск. По сообщениям газет, в Рыльске было расстреляно 60 советских деятелей, в Обояни и Путивле – до 130 человек, после взятия Николаева в течение 3 дней – более 5 тыс. человек, Севастополя – 530 матросов и солдат, Юрьева – 119 солдат, Ревеля – 50 солдат и т. д.[158] Расстрелы производились и союзными германскому командованию украинскими частями. По данным В. Владимировой, на наш взгляд, возможно, преувеличенным, только по Полтавской губернии гайдамаками было расстреляно до 8 тысяч военнопленных-интернационалистов[159]. Массовые казни имели место и в других городах[160]. Но существенно другое обстоятельство этого наступления: германская оккупация (интервенция) стала фактором, который ужесточил формы ведения Гражданской войны, отчасти развязав ее[161].

19 (6) февраля 1918 г. издан приказ Войскового круга о введении на Дону военных судов. Образованным военным судам было предписано немедленно приступить к работе[162]. Несмотря на непродолжительность их функционирования, военному суду были преданы 11 казаков станицы Грушевской[163].

22 (9) февраля 1918 г. – начало Первого Кубанского (Ледяного) похода. Добровольческая армия генерала Л. Г. Корнилова покидает Ростов, уходя на Кубань к Екатеринодару. Участник вышеупомянутого похода Роман Гуль делает характерную зарисовку последнего дня пребывания в городе: «Откуда-то привели в казармы арестованного, плохо одетого человека. Арестовавшие рассказывают, что он кричал им на улице: «Буржуи, пришел вам конец, убегаете, никуда не убежите, постойте!» Они привели его к командующему участком молодому генералу Б.[164] Генерал сильно выпивши. Выслушал и приказал: «Отведите к коменданту города, только так, чтоб никуда не убежал, понимаете?» На лицах приведших легкая улыбка: «Так точно, ваше превосходительство». Повели… недалеко в снегу расстреляли… А в маленькой, душной комнате генерал угощал полковника С. водкой. «Полковник, ей-богу, выпейте. – Нет, ваше превосходительство, я в таких делах не пью. – Во-от, а я, наоборот, в таких делах я люблю быть в полвиста, – улыбался генерал»[165]. Это не было единственным случаем расстрелов в городе. Расположение корниловских частей в эти сутки обстреливалось рабочими из Темерника. В ответ высылались дозоры, которые расстреливали подозрительных лиц на месте[166].

23 (10) февраля 1918 г. в день открытия Закавказского сейма, созванного Закавказским комиссариатом, по приказу его главы – грузинского меньшевика Е. П. Гегечкори, был расстрелян пробольшевистский рабочий митинг в Александровском саду в Тифлисе[167]. Митинг был созван стачкомом железнодорожников. Стрельба велась в основном по президиуму митинга. В результате было убито, по разным данным, 5 человек, ранено 13[168]. Сами обстоятельства этого митинга стали в дальнейшем предметом споров. Правительственная сторона, стремясь избежать обвинений в прямом насилии, утверждала о первых выстрелах со стороны митингующих в сторону пришедшего отряда правительственной милиции. В результате чего, согласно правительственной версии, один милиционер погиб, а у другого оторвало пальцы. В свою очередь устроители митинга утверждали о провокации: «Никакого выстрела со стороны участников митинга не было. Наоборот, после того, как подошедший к митингу отряд т. н. «красногвардейцев», с красным знаменем в руках, своими успокоительными знаками и возгласами внушил уверенность собравшимся, что идут «свои», – митинг приветствовал их аплодисментами и криками «ура». Залпы были ответом не на выстрел и убийство со стороны митинга, а на радостные приветствия рабочих по адресу явившихся… убитый милиционер действительно имеется, но он убит случайно своими же, выстрелом из пулемета, другому оторвало пальцы благодаря собственному неумению обращаться с пулеметом. Все это, как и многое другое, надеемся, будет установлено следствием, при каких бы ненормальных условиях последнее ни велось»[169].

24 (11) февраля 1918 г. конным отрядом С. М. Буденного освобождена станица Платовская Сальского округа на Дону. Внезапное появление красного отряда предотвратило новый массовый расстрел в станице. «После освобождения станицы жители рассказывали нам о том, как белогвардейцы расправлялись со сторонниками Советов и вообще с людьми, отказавшимися выступить на их стороне, или с заподозренными в связях с красными партизанами. За те два дня, что белые находились в станице, ими было убито триста шестьдесят пять человек, в том числе женщины, старики и дети. Среди расстрелянных оказались председатель станичного Совета Сорокин и другие не успевшие скрыться активисты. Начальника почты Лобикова и начальника милиции Долгополова, которые при объявлении в станице Советской власти сорвали вывеску станичного атамана и прикрепили вместо нее вывеску станичного Совета, белогвардейцы связали, обложили пучками сена, облили керосином и сожгли на станичной площади. При этом зверском акте присутствовали генерал Гнилорыбов, офицеры казачьих сотен и их жены». Всего С. М. Буденному удалось освободить около 400 заключенных, жителей станицы и близлежащих хуторов[170]. Это не было единичным случаем белоказачьего террора на Дону, зафиксированного в воспоминаниях С. М. Буденного. Так, вскоре в одну из ночей в Платовскую прибыли беженцы из хуторов Дальнего, Соленого, Сухого и других. Они сообщили, «…что в хутора ворвались белые казаки и учинили расправу с жителями: многих советских активистов зарубили и расстреляли, а в хуторе Хирном некоторых жителей побросали в колодцы живыми»[171].

28 (15) февраля 1918 г. во время восстания в Липовской волости Самарской губернии был убит председатель Липовского Совета[172].

4 марта (19 февраля) 1918 г. в Балакове погиб военный комиссар города Г. И. Чапаев, родной брат Василия Ивановича Чапаева, и вместе с ним еще четверо красноармейцев[173]. Григорий Чапаев был ранен, а затем поднят на штыки, и в таком виде его носили умирающего по городу[174].

6 марта (21 февраля) 1918 г. Село Лежанка (Средний Егорлык) Медвеженского уезда, на границе Ставропольской губернии и Области войска Донского, взято с боем корниловцами во время «продвижения из Ростова в Екатеринодар (Ледяной поход)». Ожесточенное сопротивление стоило жизни четырем участниками похода. Незамедлительно после боя было расстреляно несколько партий пленных: крупные, в десятки человек, и небольшие группы, а также отдельные пленные. Мимо одной из таких партий обреченных на расстрел лиц проезжал Р. Гуль, оставивший об этом событии воспоминания:

«Из-за хат ведут человек 50–60 пестро одетых людей, многие в защитном, без шапок, без поясов, головы и руки у всех опущены.

Пленные.

Их обгоняет подполковник Неженцев, скачет к нам, остановился – под ним гарцует мышиного цвета кобыла.

– Желающие на расправу! – кричит он.

«Что такое? – думаю я. – Расстрел? Неужели?»

Да, я понял: расстрел вот этих 50–60 человек с опущенными головами и руками.

Я оглянулся на своих офицеров.

«Вдруг никто не пойдет», – пронеслось у меня.

Нет, выходят из рядов. Некоторые, смущенно улыбаясь, некоторые с ожесточенными лицами.

Вышли человек пятнадцать. Идут к стоящим кучкой незнакомым людям и щелкают затворами.

Прошла минута.

Долетело: пли!.. Сухой треск выстрелов – крики, стоны…

Люди падали друг на друга, а шагов с десяти, плотно вжавшись в винтовки и расставив ноги, по ним стреляли, торопливо щелкая затворами. Упали все. Смолкли стоны. Смолкли выстрелы. Некоторые расстреливавшие отходили.

Некоторые добивали штыками и прикладами еще живых»[175].

Об одном из таких же расстрелов вспоминал впоследствии участник похода марковец Б. Ильвов, рота которого захватила в плен под Лежанкой 85 красноармейцев: «Я послал донесение генералу Маркову об этом обстоятельстве с просьбой указать, как поступить с ними. Положение действительно было безвыходным: водить пленных за собой мы не могли, а оставлять их – безумие, значит усиливать неприятеля, но мои сомнения были рассеяны резолюцией Маркова: «Странный вопрос». Ночью я их всех расстрелял»[176].

Среди захваченных в другой части села была группа австрийских военнопленных, работавших в нем и не принимавших участие в бою. Одну из этих групп военнопленных в 12 человек русские офицеры расстреливать сразу не стали, их расстреляли позднее чехи[177]. «Чехи, у нас был их батальон, где-то на огороде согнали «товарищей» и расстреливают их пулеметом», – вспоминал участник похода С. М. Пауль[178]. Сам автор данных воспоминаний передал им одного пленного русского, впоследствии осознав его судьбу. Впрочем, отдельных австрийцев расстреливали и русские офицеры, не брезгуя впоследствии отрубать пальцы из-за неснимаемых на них колец[179].

Среди расстрелянных в эти сутки был один из трех захваченных в Лежанке офицеров-артиллеристов 39-й пехотной дивизии. В этих расстрелах, в сельских садах, принимала участие известная участница похода, дочь русского генерала, выпускница Смольного института, молодая баронесса София Николаевна де Боде[180]. О пристрастии баронессы к расстрелам во время Первого Кубанского похода упоминал в воспоминаниях и Борис Суворин. В своей книге «За Родиной…» он писал: «…Среди этих женщин-воительниц на походе отличалась прапорщик баронесса Боде. Смелости ее не было границ. Это была маленькая хорошенькая барышня, институтка, удравшая на фронт и потом поступившая в Московское юнкерское училище и блестяще кончившая его временные курсы. Кроме смелости, она отличалась и жестокой решимостью, несвойственной женщинам. Как дико было слушать в рассказах этой молоденькой девушки (ей было лет 20) слово «убить». Она и не только говорила»[181].

Большая партия расстрелянных впоследствии лежала на окраине села у церкви[182]. Как вспоминал генерал А. И. Деникин: «По улицам валяются трупы. Жуткая тишина. И долго еще ее безмолвие нарушает сухой треск ружейных выстрелов: «ликвидируют» большевиков… Много их…»[183]. Эти одиночные расстрелы шли всю ночь, что фиксировалось практически всеми очевидцами событий. «Ночью еще долго слышались кое-где одиночные выстрелы: добровольцы «очищали» слободу от застрявших в ней большевиков», – вспоминал генерал Богаевский[184]. Схоже ситуацию описывал Н. Н. Львов: «Мы въехали уже под вечер в селение по деревянному мосту через речку. По ту сторону моста лежал распластанный навзничь огромный детина. Голова его казалась ненормально большой на грузном теле. Рана на лбу. Все обезображенное лицо представляло массу, не похожую на человеческое лицо. Это было огромное туловище с раскинутыми руками и ногами, но со странной, нечеловеческой головой. Тут же в том и другом положении были видны трупы убитых, кто в кожаной куртке, кто в солдатской шинели, с босыми ногами, обернутыми тряпками. В селении еще раздавались отдельные выстрелы то там, то здесь, когда мы подъезжали к ближайшим хатам»[185]. Расстреливали людей зачастую по малейшему подозрению. Так, одной из доброволиц был расстрелян не принимавший участие в бою бывший стражник турецкого фронта, после чего был разграблен и его дом[186].

Всего в бою под Лежанкой красные потеряли более 500 человек. О 500 оставленных большевиках трупах упоминал Вл. Волин[187]. Р. Гуль писал о 507 трупах, С. Пауль о 540 человек, большинство из них, согласно ему, было расстреляно после боя[188]. Цифру около 600 трупов приводил в своих воспоминаниях Я. Александров[189].

Впоследствии Роман Гуль будет писать о 500 расстрелянных в Лежанке в своей книге «Конь рыжий». «Расстрелы пленных большевиков, – писал в рецензии на книгу Р. Гуля эмигрантский журнал, – тоже правда, ибо первая маленькая Добровольческая армия была объединена не только патриотизмом, но и ненавистью к большевизму, перенося эту ненависть на всех его представителей»[190]. Участник похода И. Эйхенбаум вспоминал позднее про Лежанку: «…человеческая жизнь валилась, как листья в осеннюю пору»[191]. Потери красных в 500 человек приводит в своей книге и Борис Суворин, который писал: «Эти трупы русских людей, разбросанные по улицам большого села, все это было кошмарно. Страшный призрак гражданской войны, с которой мне пришлось встретиться лицом к лицу, подействовал тягостно на меня. Потом мне пришлось видеть много, много крови, но так устроен человеческий механизм, что сильнее привычки нет ничего на свете, и даже ужасы гражданской войны не производили впечатления на привыкшие нервы»[192]. Я. Александров говорил о 600 убитых солдат в Лежанке[193].

После ухода белых местные жители сложили песню о сражении, которая заканчивалась традиционно по-русски, протяжно-печально:

«Озверели и мы в те проклятые времена гражданской войны и потому действительно в половине 1-го Кубанского похода, от Ростова до Екатеринодара, в плен не брали»[195]. Емко прокомментировал итоги событий в Лежанке белый доброволец, семнадцатилетний участник похода Д. В. Лехович: «Война на истребление идейных противников принимала систематический характер не только у красных»[196]. «И если красные, расстреливая пленных белогвардейцев, отправляли их в «штаб Духонина», то в Добровольческой армии существовал собственный фразеологизм: пленного, отобрав у него предварительно сапоги и одежду, отправляли в «3-ю роту», т. е. на расстрел, как вспоминал марковец, полковник В. Н. Биркин»[197].

Свидетельства расстрелов добровольцами за любое сопротивление подтверждаются и архивными данными[198]. Следует отметить, что в ночь на 23 февраля красногвардейские отряды вновь заняли село Средний Егорлык. Перед вошедшими в село красноармейцами предстали итоги расправ белых. «За одни сутки белые сожгли четверть всех домов села, расстреляли и повесили более 500 красногвардейцев и мирных жителей. Здесь свершилась страшная трагедия с ротой Шевелева. Корниловцы зарубили Шевелева, та же участь постигла его бойцов»[199]. Эта же цифра в 500 человек фигурирует и в другом советском источнике[200]. Таким образом, минимальная цифра в 500 жертв событий в Лежанке подтверждается обеими сторонами.

6 марта (21 февраля) 1918 г. в Мурманске произвел высадку с линейного корабля «Глори» отряд английских морских пехотинцев в количестве 170 человек с двумя орудиями. На следующий день на Мурманском рейде появился английский крейсер «Кокрейн», 18 марта – французский крейсер «Адмирал Об», а 27 мая – американский крейсер «Олимпия». Данные действия оценивались советской историографией как начало вооруженной интервенции стран Антанты в Россию. В современной отечественной науке эти события чаще рассматриваются как пролог антисоветской интервенции, датировку начала которой часто связывают с концом июня – началом июля 1918 г.

Вместе с тем действия интервентов не только оказали существенное влияние на ход Гражданской войны, но и сами стали в дальнейшем важнейшей составной частью общероссийского антибольшевистского террора. Созданное в 1924 г. «Общество содействия жертвам интервенции» собрало к 1 июля 1927 г. свыше 1 млн 300 тыс. заявлений от советских граждан, зафиксировавших 111 730 убийств и смертей, в том числе 71 704 по сельскому и 40 026 по городскому населению, ответственность по которым несли интервенты[201].

10 марта (25 февраля) 1918 г. находившийся в арьергарде Добровольческой армии сводный отряд под командованием ротмистра А. Крицкого арестовал атамана станицы Ново-Донецкая, который впоследствии был казнен[202].

12 марта (27 февраля) 1918 г. в Саратове неизвестными лицами обстреляна демонстрация, устроенная в годовщину (по старому стилю) свержения монархии в России[203].

13 марта (28 февраля) 1918 г. уральскими казаками с боем взят город Илек. В ходе сражения было убито около 100 красноармейцев. Захваченных в плен красноармейцев приводили на берег Урала, «подводя поочередно к проруби, били колотушкой по голове и опускали в прорубь». Как вспоминал участник событий Б. Н. Киров: «…казаки опускали пленного в прорубь, потом вытаскивали его и опять опускали его и повторяли это до тех пор, пока он не превращался в ледяной столб, а потом пускали под лед»[204]. По более поздним, апрельским сообщениям советских газет в Илеке казаки вырезали 300 человек. По уточненным данным советских историков, казаки в городе вырезали 400 душ «иногороднего» населения[205].

13 марта (28 февраля) 1918 г. при выходе из Екатеринодара отряда В. Л. Покровского были вывезены из города в качестве заложников арестованные ранее, еще в январе 1918 г., большевики. Среди них А. А. Лиманский, П. В. Асаульченко, И. И. Янковский, М. М. Карякин, Николай и Яков Полуян и другие. Следует отметить, что через месяц, уже соединившись с Добровольческой армией генерала Л. Г. Корнилова, кубанское правительство отказалось выполнить требование генерала С. Л. Маркова повесить заложников «к чертовой матери»[206]