Хроника земли Прусской

1. АВТОР "ХРОНИКИ ЗЕМЛИ ПРУССКОЙ"

Из послания Петра из Дусбурга великому магистру Вернеру фон Орзельн, предваряющего «Хронику», известно, что он был орденским священником. Все остальные сведения о нем гипотетичны.

Родиной хрониста долгое время было принято считать город Дуйсбург (Duisburg) на Рейне[1093]. Позднее польская исследовательница М. Поллякувна высказала предположение, что он был выходцем из голландского города Дусбурга (Doesburg), находившегося на территории орденского баллея Утрехт, где Тевтонский орден обосновался еще в первой половине ХIII в.[1094]. В настоящее время обе эти точки зрения равноправно сосуществуют.

Неизвестно, при каких обстоятельствах Петр из Дусбурга вступил в Орден и оказался в Пруссии; неизвестно и то, в каком монастыре он жил и создавал «Хронику». Местом написания «Хроники земли Прусской» в немецкой историографии первоначально считалась Раганита (точка зрения М. Перльбаха), служившая опорным пунктом Ордена, готовившего агрессию против Литвы. И. Фойгт доказывал, что местом пребывания хрониста в Пруссии был Кенигсберг, в подтверждение чего выступил со временем и М. Перльбах[1095], сообщение которого содержит указание на грамоту, хранившуюся в Архиве магистрата Кенигсберга, датированную 26 декабря 1327 г. В ней Готфрид фон Хеймберг, комтур Кенигсберга, и Генрих, фогт самбийский, подтверждают получение 600 марок от епископа Самбии Иоганна. Среди свидетелей в этой грамоте значатся «священники Петр и Гюнтер» (frater Petrus et frater Gunterus presbiteri). Перльбах предполагал, что первый вполне мог быть автором «Хроники земли Прусской».

Местом пребывания Петра из Дусбурга немецкие историки называли также Мариенбург, в 1309 г. ставший резиденцией великих магистров Тевтонского ордена. Эта гипотеза основана на посвящении хроники великому магистру Ордена и близостью к нему хрониста.

Если связывать прибытие Петра из Дусбурга в Пруссию с Раганитой, принимая во внимание дату ее основания (1289 г.), то можно говорить о примерно 40-летнем пребывании хрониста в Пруссии. Можно полагать, что к моменту завершения хроники ему было не менее 62-66 лет[1096].

Опираясь на источниковедческий анализ «Хроники земли Прусской», Поллякувна утверждала, что Петр из Дусбурга имел доступ к архиву Ордена. Судя по всему, он писал «Хронику» в тесном контакте с великим магистром, на суд которого и отдал свое сочинение. Не исключено, что он выступал своего рода пропагандистом реформ Ордена, предпринятых Вернером фон Орзельн, о чем свидетельствует тенденция «Хроники».

2. "ХРОНИКА ЗЕМЛИ ПРУССКОЙ" ПЕТРА ИЗ ДУСБУРГА В КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКОМ КОНТЕКСТЕ ЭПОХИ ЕЕ СОЗДАНИЯ

Обращаясь к истории культуры Тевтонского ордена, следует помнить, что она была отражением его внутренних особенностей. Орден представлял собою организацию, в которой объединились средневековые институты рыцарства и монашества. Эта черта особенно отчетливо обнаруживается в памятниках письменности Тевтонского ордена. Данная сфера культуры никогда не носила в нем чисто эстетического характера, но скорее выполняла задачи сугубо практические (дидактическую, пропагандистскую и т. п.). В литературе Ордена можно выделить два пласта: религиозный и светский. Первый представлен в основном жанрами агиографическими (жития, видения, чудеса), второй — историографическими (донесения, хроники, анналы), нередко обнаруживающими черты, присущие средневековому рыцарскому эпосу. Историография Ордена возникла раньше, чем его агиография, и преследовала цель увековечить деяния Тевтонского ордена.

«Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга, первый крупный памятник историографии Тевтонского ордена в Пруссии, была завершена в 1326 г. Прошло немногим более столетия с тех пор, как рыцари Тевтонского ордена вступили на землю Пруссии. На протяжении века немецкие крестоносцы, проводя якобы миссию христианизации язычников, огнем и мечом разоряли Пруссию, изгоняя коренных жителей с их исконных земель. Подлинная цель деятельности Тевтонского ордена в Пруссии была иной и в значительной мере достигнутой уже к 1283 г., когда большая часть прусских земель была завоевана и тем самым заложена основа создания автономного (колониального в основе и обладавшего сравнительной самостоятельностью) орденского государства, которое позднейшие исследователи назовут «гораздо лучше управляемым и значительно более развитым, чем современные ему Германия и Польша»[1097], но крестоносцы продолжали военные действия против Литвы и других пограничных с Пруссией земель[1098]. Своеобразное государство Тевтонского ордена в Пруссии породило и специфичную (впрочем, недолговечную, как само государство) культуру, важным компонентом которой выступает историография.

«Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга давала картину исторических событий ХIII — первой четверти XIV в., их осмысление с позиций крестоносца-завоевателя. Она написана на латинском языке и состоит из четырех книг. Первая повествует об основании Ордена бременско - любекскими купцами ок. 1190 г. при осаде крестоносцами Акры в Палестине; вторая — о вторжении крестоносцев в Пруссию, после того как император Фридрих II «пожаловал» Ордену в 1226 г. в качестве феода прусские земли; третья — о войнах с пруссами до 1283 г. и с Литвой до 1326 г.; четвертая — о различных событиях всемирной истории, что позволяет вписать историю Ордена в Пруссии в более широкий контекст. Сохранились дополнения, относящиеся к 1326-1330 гг. и принадлежащие, вероятно, также Петру из Дусбурга. Хроника основана на материалах нарративных источников (хроники и анналы отдельных монастырей в Пруссии, письменные донесения), дипломах (грамоты) и устных преданиях о крестоносцах (см. параграф «Источники «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга»). Автор пишет: «Из этих событий немногие я видел, о других слышал от тех, которые видели и принимали в них участие, остальные — рассказы о которых признал достоверными»[1099]. Как современник описываемых событий Петр из Дусбурга выступает лишь в главах, относящихся к 1290-1326 гг. Именно они (главы 221-326 части III) содержат наиболее ценный и богатый материал, поскольку в них автор старается дать детальное освещение событий.

Культурно-исторический контекст, в который вписывается «Хроника», широк и разнообразен. Ее можно рассматривать и в общеевропейском контексте, и в более конкретном контексте политики Тевтонского ордена в Пруссии в ХIII-XIV вв. Она является и памятником идеологии Ордена, и памятником менталитета и спиритуалитета немецких крестоносцев. Она соотносится как с ведущими течениями религиозно - философской мысли Германии ХIII-XIV вв., так и с некоторыми явлениями изобразительного искусства того времени. В ней неразрывно сосуществуют тенденциозность и достоверность.

Важность культурно-исторического изучения памятника вполне очевидна: выдвигая при исследовании фактического материала источника понятие исторической достоверности, мы не вправе рассматривать фрагменты вне контекста памятника в целом, равно как не вправе рассматривать памятник вне его культурно-исторического окружения. Чаще всего с «Хроникой земли Прусской» Петра из Дусбурга поступали противоречащим строгому научному подходу образом. Наукой использовались содержащиеся в ней этнографические данные, а также факты, имеющие точную локализацию и датировку. Из поля зрения исследователей ускользал огромный материал, основанный на тексте Библии, а также многочисленные главы, использующие жанры житий, видений и чудес. Возможно, этот материал отбрасывался как заведомо недостоверный, «не работающий» на соответствующие исторические концепции. Однако характер средневекового сознания и культуры определил возникновение и существование этих жанров, и достоверность порождаемых этим сознанием образов для человека Средневековья неоспорима. В житиях, видениях и чудесах отразился не только спиритуалитет Ордена[1100], но и угадывается идеологическая сторона памятника, воплощенная в конкретных художественных образах. Только самый полный охват материала «Хроники» может способствовать объективной оценке как памятника в целом, так и его компонентов.

Ключом к пониманию политического контекста и политической функции «Хроники земли Прусской» видится политика, проводимая великим магистром Вернером фон Орзельн (1324-1326), которому Петр из Дусбурга посвятил свое сочинение (что свидетельствует об его принадлежности к официальной историографии Ордена, где, возможно, ему отводилась определенная роль в рамках программы реформ великого магистра[1101]). Правление Вернера фон Орзельн пришлось на годы, когда положение Тевтонского ордена во внешнеполитическом плане было весьма неблагоприятным. Орден вел войну с Польшей за Восточное Поморье, которое перешло в его руки в 1309 г., но которое он не смог удержать. Политические процессы между двумя сторонами велись с участием Римской курии.

Польша находилась под особой опекой Римской курии, поскольку в XIV в. она, как ранее и некоторые другие европейские державы (Англия, Скандинавские страны), стала платить папе римскому так называемый «денарий святого Петра». Курии было выгодно заставить Орден отдать Польше Поморье, а затем получить от него денежную контрибуцию в размере 30 тыс. польских марок за ущерб, нанесенный Поморью со времени его захвата, а также оплатить судебные издержки. Орден опротестовал это решение и, хотя это не изменило ситуации, не собирался отказываться от Поморья.

Однако в начале 20-х годов XIII в. польский король Владислав Локетек (1320-1333) обнаружил свою политическую несостоятельность. Он понимал, что ни в одиночку, ни даже с помощью Римской курии не добьется желаемых земель, продолжавших оставаться в руках крестоносцев, и стал искать себе новых союзников. В 1320 г. одним из них стал венгерский король Карл Роберт, которому Локетек отдал в жены свою дочь Эльжбету. С другой стороны, литовский великий князь Гедимин (1316-1341) будто бы заявил о своем желании принять христианство. Локетек использовал возможность наладить контакт и с Гедимином[1102].

Враждебность Ордена к Литве была вызвана и политикой последней по отношению к Ливонии, так как начиная с 1298 г. Рига, оказывавшая сопротивление Ордену, неоднократно обращалась за помощью к литовцам. (В начале XIV в. Тевтонскому ордену грозила большая опасность: папа Климент V, вместе с французским королем Филиппом IV Красивым уничтоживший орден тамплиеров, признал и повторил в своей булле все обвинения, возводимые на Тевтонский орден рижским архиепископом, и поручил своему легату провести следствие на месте. В 1312 г. папский легат Франциск де Молиано более трех месяцев разбирал дело, в результате чего Орден подвергся отлучению от церкви, на орденские земли был наложен интердикт. Отлучение было снято в 1313 г. папской буллой[1103].) Для Гедимина союз с Ригой был средством ограничения политических и военных действий Тевтонского ордена против Литвы, тогда как литовский князь получал простор для проведения своей политики, ориентированной на восток.

В апреле 1325 г. союз между Польшей и Литвой был скреплен браком сына Владислава Локетка Казимира с дочерью Гедимина Анной-Алдоной[1104]. Тевтонский орден в лице Вернера фон Орзельн пытался противопоставить коалиции Польши и Литвы свою собственную союзническую политику, заключая договоры с князьями Западного Поморья, Галиции и Мазовии, а позднее — и с князем Силезии. Последовательно оставался на стороне Ордена король Богемии Иоганн (1310-1346). В 1329 г. он пришел в Пруссию, чтобы совместно с рыцарями Ордена участвовать в крестовом походе на Литву. Владислав Локетек использовал это обстоятельство для опустошительного нападения на Хелминскую землю. Король Иоганн завоевал Добжиньскую и Плоцкую земли, одновременно отказавшись от претензий на Поморье, с которыми выступали его предшественники Вацлав II и Вацлав III. В 1331 г. крестоносцы с огнем и мечом прошли по Великой Польше, а в 1332 г. планировался захват Куявии.

Осенью 1332 г. Владислав Локетек заключил перемирие с Орденом до мая 1333 г., которое после его смерти было возобновлено и продлено до июня 1335 г. его сыном Казимиром. Польский король использовал состояние перемирия для совместного с литовцами нападения на Бранденбургскую марку. Этим был нанесен удар интересам Тевтонского ордена в Пруссии и Поморье.

В таких сложных политических условиях одна из функций «Хроники земли Прусской» заключалась в воздействии на политические силы за пределами Ордена, то есть на всех тех, от кого зависело оправдание политики Тевтонского ордена в Пруссии и вообще — его существования как военно-церковной и политической организации[1105].

Историография Тевтонского ордена, по характеристике X. Бауэра, предстает как замкнутая, узкая, ограниченная в пространстве и во времени составная часть историографии Средневековья[1106]. Сравнивая развитие историографии Тевтонского ордена с линией развития средневековой историографии, представленной франкскими хрониками о крестовых походах, исследователь отмечал их формальное сходство. В то же время он указывал на особое место, занимаемое «Хроникой земли Прусской» Петра из Дусбурга среди исторических сочинений Ордена, поскольку исторические и теологические памятники предшествующих веков использовались им в интересах Тевтонского ордена, служили его утверждению среди других церковно-политических институтов его времени. Несомненно и то, что ко времени создания «Хроники земли Прусской» Тевтонский орден уже ощутил себя как автономное церковно-феодальное государство, обращение которого к письменному закреплению собственной истории было средством идеологического самоутверждения. Как отмечает О. Энгельс, историография Тевтонского ордена знаменует постепенный переход от поздней историографии крестовых походов к исторической мысли позднего Средневековья, представляя собой, таким образом, поступательное движение в этой области[1107].

История Ордена в трактовке Петра из Дусбурга предстает в неразрывной связи с библейским и агиографическим материалом. Пролог «Хроники» и значительная часть ее второй книги насыщены цитатами из Ветхого и Нового Завета, искусное сочетание которых образует логическую конструкцию, имеющую ярко выраженную тенденциозную направленность. В этих частях раскрывается идеологическая и политическая позиция автора «Хроники», стремящегося дать богословское обоснование и оправдание захватническим действиям крестоносцев, представить их как священную войну.

В основе историзма Петра из Дусбурга лежит провиденциализм, представление о крестовом походе как о божественном предначертании. Это характерная черта и франкских хроник о крестовых походах, во многом определяемая учением Августина (354-430), историческая теология которого составляла ядро всего средневекового толкования истории. Основная мысль всей христианской исторической теологии — противоборство добра и зла, завершающееся победой добра. Для Петра из Дусбурга воплощением сил добра являются Бог, Дева Мария и другие святые, так или иначе покровительствующие Тевтонскому ордену; силы зла — это диавол и многочисленные безымянные демоны, подстрекающие язычников на «кощунства» и «вероотступничество». Такое тенденциозное толкование получает в «Хронике» антагонизм между рыцарями-крестоносцами и пруссами, борющимися за свою независимость. Отсюда — контрастность повествования: в нем нарочито создается как бы черно-белое изображение описываемых событий и та структура, которую можно назвать бинарной, а в философском аспекте (дуализм) — тяготение к трактовке исторического материала в натуралистическом и идеалистическом плане, что придает хронике черты, роднящие ее с произведениями готического искусства[1108].

Дуализм «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга проявляется во многом, но то, что придает «Хронике» ее своеобразие, — это использование разных литературных жанров. Хронография, целью которой является отражение действительных событий, непосредственно соседствует с агиографическими жанрами со всеми присущими им чертами художественного вымысла, обнаруживающими значительное влияние немецкого мистицизма, отразившегося в сочинениях магистра Экхарта (1260-1328), Иоганна Таулера (1300-1361) и Генриха Зейзе (Зузо, 1295/1300?-1366). Стоит лишить хронику одного из этих планов, и она либо приобретет характер анналов, либо превратится в сборник житий и чудес. Сплетение этих двух планов, исторически-достоверного и фантастического, придает ей своеобразный, не присущий ни одному из появившихся позже, на протяжении XIV в., памятников орденской историографии эпический характер и одновременно позволяет ее автору твердо и последовательно проводить присущую ему тенденцию. Не случайно «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга послужила литературной основой для стихотворного переложения непосредственным преемником хрониста Николаем фон Ерошиным (вторая четверть XIV в.), приблизившим ее по форме к рыцарскому роману.

Несомненно, Петр из Дусбурга продолжает линию развития хронистики, возникшей в эпоху крестовых походов на Восток. Однако крестовые походы в Пруссию проходили на ином историческом этапе, обладали иным историческим характером и в целом представляются явлением более сложным, чем предшествовавшие им походы на Ближний Восток, в то же время по-своему вобравшими и переработавшими опыт этих последних. Сложность обусловливалась как позицией Ордена на международной арене, значительно расширившейся в силу привлечения к Пруссии общеевропейских политических интересов, так и его главной задачей — созданием в Пруссии орденского государства. Тенденциозность «Хроники» Дусбурга проявляется прежде всего в придании действиям Тевтонского ордена в Пруссии иного характера по сравнению с крестовыми походами в Палестину. Петр из Дусбурга настойчиво приписывает захватническим действиям Ордена характер мирной миссии, а самих крестоносцев представляет в виде миротворцев, несущих «слово Божие» в языческие земли. Однако описываемые им миротворческие методы оказываются вполне в духе апологета крестовых походов Бернара Клервоского (1090-1153), для которого святым делом было ведение войны против иноверцев, и такая война оправдывала любые средства. Поэтому хронист откровенно рисует картины жестокостей по отношению к покоряемым пруссам как «детям диавола». Пруссы в представлении Петра из Дусбурга — это не люди, их сопротивление — козни диавола. Поэтому гибель прусских мужчин, женщин и детей трактуется как победа над злом. Оценку обычаев пруссов хронист дает с позиций рыцаря-крестоносца, сражающегося с язычниками.

22-я статья Статутов (устава и правил) Ордена «О том, что относится к рыцарству» гласит: «Воистину, поскольку известно, что орден сей специально учрежден для войны против врагов креста и веры, то в зависимости от разнообразия земель и обычаев и нападения врагов надлежит сражаться разным оружием и разными способами...»[1109] В Статутах не говорится, каковы эти способы и оружие. Зато значительное место отведено этому вопросу Петром из Дусбурга. Для него война в Пруссии — «новая война». Новизну хронист видит «в новом образе ведения войны, ибо не только плотским, но и духовным оружием достигается победа над врагами, а именно молитвой»[1110]. Можно думать, что хронист искал прочного обоснования вооруженного натиска христианской церкви на язычников и стремился облечь его в понятия Священного Писания. Глава «Об оружии плотском и духовном» целиком строится на интерпретациях Библии. Так, под длинным щитом подразумевается вера, под мечом — праведные деяния, под копьем — искреннее намерение, под малым щитом — молитва, под броней — праведность, под луком, колчаном и стрелой — смирение, непорочность и нищета, под шлемом — спасение. Подобная аллегория встречается в памятниках литературы Средневековья и до и после Петра из Дусбурга: у португальского поэта ХIII в. Раймунда Люлля и нидерландского философа XV-XVI вв. Эразма Роттердамского. Первый из них развивал куртуазную традицию, второй — христианскую теологию.

Что касается Петра из Дусбурга, то он, используя подобный прием, как бы набрасывает покров святости на методы ведения войны Тевтонским орденом. Основываясь на теологических воззрениях своего времени, тенденциозно приспосабливая содержание Библии к требованиям и задачам своего Ордена, Петр из Дусбурга создает своеобразную апологию, в которой можно вычленить три момента: апология крестоносного движения на Восток, апология Тевтонского ордена и апология завоевания Пруссии[1111].

Многие страницы «Хроники» доносят перипетии этой войны, результатом которой стало опустошение прусских земель, истребление или изгнание их жителей (некоторые искали спасения в Литве и на Руси) и подчинение остальных власти захватчиков, что привело в дальнейшем если не к их вымиранию, то, по крайней мере, к насильственной ассимиляции. Впрочем, в современной международной историографии вопроса постоянно проводится мысль о дифференцированной политике Ордена по отношению к пруссам, полякам, куршам, жителям Поморья и Литвы в зависимости от их «национальности» и общественного положения[1112].

Каждый военный поход, каждое сражение представляют важность для хрониста потому, что они служат расширению границ христианского мира. Повествование о войне является самой сутью «Хроники». В сочинении нет места для таких тем, как формирование орденского государства, управление и торговля; в нем не говорится ни о заселении немцами прусских земель, ни о городах, ни о заморских путешествиях, ни о распрях между рыцарями и духовенством, ни о союзах и вражде с польскими князьями. В этом Петр из Дусбурга ограничивается отрывочными намеками лишь постольку, поскольку они касаются войны с язычниками.

Тенденциозность автора «Хроники» проявляется и в создании им своеобразного идеала рыцаря-крестоносца, основанного во многом на библейском материале. В Прологе Петр из Дусбурга изображает немецких рыцарей новоявленными израильтянами после исхода из Египта и восхваляет Бога «за милость Его и за чудные дела Его для сынов человеческих, ибо Он насытил душу жаждущую и душу алчущую исполнил благами» (Пс., 106, 8-9). Если не принимать во внимание то, что душа их алкала «крепких коней, прочное вооружение, мощные укрепления» (Пролог), то воины Христовы предстали бы как подлинные аскеты. Они отказались от мирских благ, от нарядных одежд, от изысканных яств, жили в «хижинах и лачугах». В этом проявилось свойственное средневековому менталитету представление о бедности как об избранничестве[1113]. Крестоносцы рисуются хронистом как pauperes Christi, т. е. как люди, отрекшиеся от земных благ ради обретения царствия небесного.

Однако «рыцари Христовы» — не только избранники, но и мученики, и для описания выпавших на их долю тягот Петру наиболее подходящим кажется следующий фрагмент из Библии:

«Иные же замучены были, другие испытали поругания и побои, а также узы и темницу: были побиваемы камнями, перепиливаемы, подвергаемы пытке, умирали от меча, скитались в милотях и козьих кожах, терпя недостатки, скорби, озлобления; те, которых весь мир не был достоин, скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли» (Евр., 11, 35-38). Так первый хронист Тевтонского ордена нарисовал свой идеал рыцарей - крестоносцев, которые, по его словам, «понесли крест свой и последовали за Христом, ибо каждый день и час готовы были принять поругание и смертную казнь ради защиты веры».

Для выражения своего идеала, по сути являющегося идеалом нравственным, хронист не случайно пользуется цитатами из Библии. Эта тенденция средневековой культуры была подмечена Л. П. Карсавиным, писавшим, что «познавая “Закон Божий", познают себя и выражают словами “Священных книг" свою внутреннюю неписаную мораль»[1114].

Реальное воплощение нравственного идеала рыцаря-крестоносца Петр из Дусбурга видит в образе жизни рыцарей из замка Балги в Пруссии. «Какова была чистота жизни, и какова добродетель воздержания, и какова суровость правил дисциплины среди братьев Балги... — пишет он, — неведомо никому, кроме Того, Кому открывается каждое сердце и от Кого ничто не утаивается. Молельни почти никогда не бывали без молящегося, и не было угла в упомянутом замке, где после вечерни и заутрени не оказывался бы какой-нибудь брат, занимавшийся самобичеванием» (III, гл. 22). Несомненно, этот образ жизни как нельзя больше соответствует аскетическому идеалу хрониста.

Монашеский идеал, воплощенный в братьях Балги, дополняется идеалом «святой жизни» братьев из Христбурга, которые, помимо преданности Богу и соблюдения обрядов, проявляли себя «доблестными рыцарями, так что воистину можно о них сказать, что в монастыре и на поле брани они вели жизнь ратную» (III, гл. 64).

Отдельные детали к этому идеалу добавляются рассказами о деяниях некоторых крестоносцев. Рыцарь Конрад фон Блинденбург был убит, получив «пять ран наподобие пяти ран Христа» (III, гл. 150); а комтур Тапиова Ульрих Баувар, нанесший, по словам хрониста, «бесконечно большой урон» ятвягам, так объяснил причину своих действий: «Мне было все равно, что делать, лишь бы получить от них пять ран, как Христос получил за меня» (III, гл. 206). Эти детали приближают немецких рыцарей к образам героев средневекового рыцарского эпоса, а еще больше — к немецким мистикам, представитель которых Генрих Зузо буквально вырезал имя Христа на своей груди[1115].

Согласуется с мистическим и культ Девы Марии, каким он нередко предстает в изображении Петра из Дусбурга. Он вносит дополнительные черты к его идеалу рыцаря-крестоносца. Неоднократно упоминаемый хронистом Герман Сарацин «так возлюбил Пресвятую Деву Марию, что никогда не отказывал никому, просящему во имя ее» (III, гл. 79). Так, он милостиво отпустил пленного, именем Девы Марии молящего пощадить его. Весьма колоритен рассказ о рыцарском поединке, в который вступил Герман, «уповая на свою Деву Марию, которой обещал служить» (III, гл. 80). Образ Девы Марии при этом уподобляется куртуазному образу «прекрасной дамы».

Время миннезанга и культа «прекрасной дамы» налагает отпечаток и на религиозные чувства. С этим связано появление широко распространенного, особенно в произведениях немецких мистиков рубежа ХIII-XIV вв., так называемого Brautmotiv'a, с присущей ему эротикой.

Достаточно ощутима в «Хронике» дидактическая тенденция. «Хроника», по мнению исследователей, была призвана воспитывать рыцарей Ордена[1116]. Однако оппоненты этой точки зрения справедливо замечают, что латинский язык был недоступен основной массе крестоносцев и тем самым препятствовал осуществлению этой функции. Именно этим обстоятельством была вызвана необходимость перевода памятника на народный язык, что и выполнил Николай фон Ерошин.

Тем не менее нравоучительный характер «Хроники земли Прусской» нельзя отрицать. Петр из Дусбурга вводит в текст большой агиографический материал, основанный на архивных документах Ордена и устных преданиях. Он неоднороден по своему содержанию и форме. Жизнеописания магистров Ордена отличаются конкретностью, натуралистичностью, сближающей их со средневековой скульптурой. Они, подобно надгробиям в готических храмах, призваны как донести до грядущих веков облик исторической личности, так и поведать о важнейших событиях, связанных с нею. Жития и деяния рыцарей Ордена выполнены в духе героических преданий, допускающих присутствие фантастических деталей. Они тесно смыкаются с чудесами и видениями, жанрами литературы Средневековья, зачастую используемыми немецкими мистиками ХIII-XIV вв., согласуясь с восприятием хронистом «испокон века не слыханных чудес», явленных в Пруссии. Чудо входит неотъемлемой составной частью изображаемых исторических событий, поскольку такое восприятие действительности является особенностью творческого сознания хрониста. На основе сочетания натуралистических и фантастических деталей Петр из Дусбурга создает целый ряд кратких повествований о рыцарях Ордена, слагающихся в своеобразный «сонм святых», возникший в лоне Ордена.

Вместе с тем «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга содержит ценный фактический материал по истории средневековой Пруссии и Литвы. В него входят: историко-географическая картина прусских земель ко времени прихода крестоносцев и происходящие в ней изменения на протяжении полувека, этнографические сведения об обычаях и верованиях древних пруссов, особенно полно представленные в 5-й главе III части сочинения, но разбросанные также по всему тексту «Хроники», сведения о социальной структуре и о хозяйственной деятельности пруссов. Читатель узнает, что Пруссия состояла из 11 земель, населенных прусскими племенами, в значительной степени разобщенными, что облегчало крестоносцам вести агрессию. Как явствует из «Хроники», религией древних пруссов был пантеизм, свойственный обществам, находящимся на дофеодальной стадии исторического развития. Браки у пруссов были полигамными. Материал «Хроники» свидетельствует о начавшемся социальном расслоении прусского общества, о выделении знати (нобили). Данные источника позволяют сделать вывод, что основным занятием прусских племен было земледелие; из ремесел развивались прядение и ткачество. Пруссы не имели письменности. (Отсюда — важное значение немецких, польских и древнерусских письменных источников для изучения истории древних пруссов.) «Хроника» доносит перипетии вооруженной борьбы пруссов с немецкими крестоносцами, имена прусских вождей, возглавлявших восстания против завоевателей. Таких восстаний за полвека крестоносной агрессии (1233-1283) было пять, и в отечественной историографии они рассматриваются как три этапа борьбы пруссов за независимость (1233-1249; 1249-1269: 1260-1283)[1117]. «Хроника» свидетельствует о политической разобщенности прусских племен и об их военной отсталости, что препятствовало успешному ведению освободительной борьбы с политически влиятельным и более сильным в военном отношении противником, который уверенным, поступательным движением обошел, словно по ходу часовой стрелки, все прусские земли. Более кратко, но достаточно ясно описаны попытки христианизации и порабощения Литвы, также встретившие отпор со стороны формировавшегося Литовского государства.

С учетом присущей ему тенденции сочинение Петра из Дусбурга остается не только памятником истории и культуры Тевтонского ордена в Пруссии, но и выдающимся памятником древнейшего периода прусской истории и основой последующего изучения средневековой истории Пруссии[1118].

3. ИСТОЧНИКИ "ХРОНИКИ ЗЕМЛИ ПРУССКОЙ" ПЕТРА ИЗ ДУСБУРГА

Более ста лет тому назад один из первых исследователей историографии Тевтонского ордена в Пруссии немецкий историк М. Перльбах писал, что основной интерес в изучении «Хроники земли Прусской» концентрируется вокруг двух вопросов: личности ее автора и ее источников[1119].

Картина источников, составляющих основу «Хроники земли Прусской», складывалась перед историками постепенно. Начало работы по определению круга источников по истории Тевтонского ордена в Пруссии было положено серией статей Перльбаха, посвященных анализу грамот, относящихся к началу утверждения Тевтонского ордена в Пруссии[1120]. Опубликованные ученым материалы, наряду с их самостоятельной исторической ценностью, давали возможность и для сравнительного изучения, сопоставления текста грамот с текстом «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга.

Непосредственно к определению источниковой базы «Хроники» Перльбах обратился в своих «Прусско-польских исследованиях»[1121]. Он указывал на использование Петром из Дусбурга документального материала: вступления к статутам Ордена и «Повествования о начале Тевтонского ордена» (Narracio de primordiis ordinis Theutonici), донесения Гартмана фон Хельдрунгена; материала житий и преданий (в частности, «Перенесение мощей св. Варвары»). Перльбаху принадлежит и выявление многих скрытых цитат в Прологе и первой книге «Хроники», принадлежащих отцам церкви Григорию, Августину, Иерониму, Бернару Клервоскому, Паулину, а также философам Боэцию и Макробию и образующих философско-теологическую основу «Хроники». Все это были источники, об использовании которых свидетельствовал текст «Хроники».

Дальнейшая работа по определению круга источников состояла в тщательном и углубленном прочтении текста «Хроники земли Прусской» и современных ей исторических сочинений. Нередко она проходила в многолетних научных дискуссиях, о чем свидетельствует, например, выяснение соотношения текста «Хроники» Петра из Дусбурга и «Хроники Оливского монастыря» (см. ниже).

Большая заслуга в изучении источниковой базы «Хроники земли Прусской» принадлежит современной польской историографии. В 50-е годы XX в. выдающийся историк Г. Лябуда поставил задачу более тщательного сравнительного изучения древнейших прусских анналов (Пельплинские анналы. Краткие прусские анналы) и «Хроники» Петра из Дусбурга[1122].

Наиболее исчерпывающее решение эта задача получила в работе Поллякувны «Хроника Петра из Дусбурга»[1123], остающейся пока единственным доскональным источниковедческим исследованием этого памятника. Исследовательница прежде всего указывала на группу древнейших источников о возникновении Тевтонского ордена. К ней относится «Повествование о начале Тевтонского ордена» (по датировке Перльбаха — 1204-1211 гг.; по новейшей датировке У. Арнольда — ок. 1244; исследовательница принимает первую из них)[1124], образующее основу как для Пролога к статутам Ордена, так и для «Хроники» Петра из Дусбурга. Статуты были распространены во множестве рукописей, так как каждому крупному собору Ордена полагалось иметь их экземпляр. Языком оригинала статутов, равно как и Пролога, был латинский. Пролог, как показали исследования, имеет две редакции: одна сохранилась среди комплекса латинских рукописей и представлена текстом на старофранцузском языке; другая — среди немецких рукописей с вариантом текста на нижненемецком языке. Промежуточное положение между ними занимает голландский вариант. Несомненно, что текст, написанный по-немецки, а следовательно, доступный большинству членов Ордена, представлял собой официальную историческую версию о возникновении Ордена. Установлено, что Петр из Дусбурга пользовался и немецкой, и латинской редакциями Пролога, следуя за которыми повторял и их ошибки. Так, годом основания Тевтонского ордена назван 1190 г., к которому относится и акция его утверждения, происшедшая на самом деле в 1198 г., но эта последняя дата в традиции исчезает, в результате чего возникает ряд фактических неточностей. Оригинальный латинский текст Пролога, в котором говорится об утверждении Ордена и автором которого, как полагают, был Вильгельм Моденский, приводится Петром из Дусбурга дословно, вероятно, потому, что в Ордене этот текст особенно почитался, будучи свидетельством важного значения Ордена. Ведь его предшественники представали в нем в виде образов военной истории Ветхого Завета и тем самым являли собой реальную пользу Ордена для католической церкви.

Отдельную главу своей монографии Поллякувна отводит «Донесению Генриха фон Гогенлоэ» (великий магистр Ордена в 1244-1249 гг.), которому до нее в историографии XX в. не уделялось особого внимания. Текст «Донесения» на немецком языке был обнаружен в кодексе XVI в. в архиве Тевтонского ордена в Вене и издан Т. Хиршем под названием «Донесение Германа фон Зальца о завоевании Пруссии» как одно из дополнений к хронике XV в., которую он назвал «Младшей хроникой великих магистров»[1125]. Сохранившаяся рукопись, относящаяся к 1514 г., по мнению издателя, включала в себя тексты XIV-XV вв., связанные с хрониками Петра из Дусбурга и Николая фон Ерошина. Характер этой связи он не уточнял. В дальнейшем Л. Вебер включил «Донесение» в число источников «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга, наряду с «Донесением Гартмана фон Хельдрунгена» и «Оливской хроникой»[1126]. Непосредственную связь «Донесения» и «Хроники» Петра из Дусбурга отрицал Перльбах[1127], и эта точка зрения благодаря авторитету ученого долгое время бытовала в исторической литературе.

«Донесение» включает в себя: описание ущерба, наносимого пруссами землям князя Конрада Мазовецкого; основание для защиты от них Добжиньского ордена; призвание на помощь Тевтонского ордена, так как Добжиньский орден не справился со своей задачей; занятие Тевтонским орденом пожалованной ему Конрадом Мазовецким Хелминской земли, а также овладение крестоносцами прусскими землями от Помезании до Самбии включительно; наконец, описание войны с поморским князем Святополком. Последнее занимает большую часть текста.

Сравнительный текстологический анализ «Донесения» и «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга позволили Поллякувне определить первое как оригинальный текст, сходство которого с частью «Хроники» Петра объясняется тем, что автор ее основывался на «Донесении», написанном несколькими десятилетиями раньше. Г. Грундман предполагал, что хронист использовал оригинальный латинский текст, который позднее был переведен на немецкий[1128]. Поллякувна считала, что «Донесение» было результатом деятельности канцелярии великого магистра Генриха фон Гогенлоэ, с самого начала было написано на немецком языке и создавалось за пределами Пруссии. Этот оригинальный текст и был использован Петром из Дусбурга. Хронист расширяет повествование, делит его на короткие главы, дает нравоучительные и богословские экскурсы.

Близким по характеру «Донесению Генриха фон Гогенлоэ» признается «Донесение Гартмана фон Хельдрунгена» (великий магистр в 1274-1283 гг.), сообщающее об объединении Тевтонского ордена с Орденом меченосцев. Оба донесения содержатся в одном и том же кодексе XVI в., хранящемся в архиве Тевтонского ордена в Вене. «Донесение Гартмана фон Хельдрунгена» было случайно обнаружено немецким историком XIX в. Э. Штрельке, который, изучив текст, пришел к выводу, что он основан на более древнем источнике и что автором его, действительно, был Гартман фон Хельдрунген. Памятник написан на немецком языке, и Штрельке полагал, что он является переводом с латинского. К. Ширрен выступил против этого утверждения и против авторства Гартмана фон Хельдрунгена, считая, что текст написан неизвестным поэтом[1129]. Оба историка были согласны в том, что время возникновения «Донесения» — конец ХIII — начало XIV в. (не позднее 1328 г.).

Хирш считал, что «Донесение» основано на источнике ХIII в., но в нем использованы также сведения хроник Петра из Дусбурга и Николая фон Ерошина[1130]. Это сдвигало время создания памятника на вторую половину XIV в.

Поллякувна полагала, что оба «Донесения» возникли в одно и то же время, что подкрепляется фактом их нахождения в одном и том же кодексе. Доказательством их независимости друг от друга является их использование в «Младшей хронике великих магистров», располагавшей сведениями, неизвестными Петру из Дусбурга.

«Донесения» были написаны с целью укрепления традиций Ордена, причем, чтобы усилить их авторитет, им был придан полудокументальный характер и они должны были служить документальным подтверждением прав Ордена на Ливонию и Пруссию. Проведенный Поллякувной анализ обоих текстов подтверждал выводы Вебера и Перльбаха, считавших «Донесение Гартмана фон Хельдрунгена» одним из источников «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга.

Поллякувна сделала еще один шаг вперед по сравнению с предшественниками в изучении соотнесенности текста «Хроники» Петра из Дусбурга и легенды о перенесении гермы св. Варвары. Такой жанр агиографической литературы возник во времена крестовых походов в Святую землю, и его (уже традиционно) использует Петр из Дусбурга. Легенда, сохранившаяся в списках XIV в., повествует о приходе крестоносцев в Пруссию и о войне Тевтонского ордена с поморским князем Святополком. Исследовательница пришла к выводу, что факты, касающиеся основания Тевтонского ордена, заимствованы легендой из «Хроники» Петра из Дусбурга; что же касается перенесения гермы св. Варвары, то эта часть основана на тексте утраченной поэмы о св. Варваре, автором которой, вероятно, был комтур (а в 1331-1335 гг. великий магистр) Лютер фон Брауншвейг, который использовал также и «Донесение Генриха фон Гогенлоэ». Окончательную форму легенда обрела, скорее всего, в доминиканском монастыре в Эльблонге. М. Тёппен, первым издавший легенду[1131], высказывал мнение, что вся она основана на тексте «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга. Из анализа Поллякувны становится ясно, что «Хроника земли Прусской» послужила источником лишь для отдельных фрагментов этой легенды, которая оказывается значительно шире текста Петра из Дусбурга. Она не была известна хронисту, и, как полагала исследовательница, время ее создания относится к 1326-1331 гг.

Лябуда предполагал также, что Петр из Дусбурга и автор легенды независимо друг от друга обращались к тексту «Донесения Генриха фон Гогенлоэ», причем автор легенды передает его очень точно, а хронист видоизменяет и вносит дополнения.

«Оливская хроника» (середины XIV в.) в ее отношении к «Хронике земли Прусской» долгое время была предметом научной полемики. Хирш, впервые издавший «Оливскую хронику»[1132], сделал вывод, что Петр из Дусбурга и автор «Оливской хроники» использовали один и тот же источник, повествующий об истории Тевтонского ордена. Эту точку зрения весьма правдоподобной считал Тёппен[1133]. Спустя десять лет Перльбах выступил с подробным анализом «Оливской хроники»[1134], из которого следовало, что история Ордена в «Оливской хронике» является лишь извлечением из рифмованной «Хроники Пруссии» Николая фон Ерошина. Вопреки Хиршу он выступил с концепцией цельности «Оливской хроники», а во включении истории Ордена в оригинальный текст хроники обвинил переписчиков. Хирш продолжал отстаивать свою гипотезу об использовании какого-то более раннего источника, но вынужден был признать влияние Ерошина на оливскую компиляцию, написанную позднее[1135], хотя в дальнейшем на этом моменте больше не останавливался.

Мнение Хирша разделял Вебер, стараясь утвердить приоритет текста «Оливской хроники»[1136].

Далее в полемику вступил В. Фукс, который под влиянием Вебера в детальном текстологическом анализе обосновал и подтвердил свою точку зрения на то, что основным источником Петра из Дусбурга была «Оливская хроника»[1137]. Когда же полемика среди немецких ученых закончилась, с исследованием «Оливской хроники» («Exordium») выступил польский историк В. Кентшиньский. Он выдвинул гипотезу о существовании двух редакций этого памятника (отраженных соответственно в списках XVII-XVIII и XV вв.) и утверждал, что связь хроники с историей Ордена была делом автора ХIII в. и что она была переработана во II редакции. Он высказал предположение о том, что этот источник был использован Петром из Дусбурга, и подчеркивал, что основу «Оливской хроники» образовывал текст, принадлежавший польскому хронисту. Таким образом, Кентшиньский, добавив новые детали, в основном разделял точку зрения Вебера и Фукса.

Рассмотрев структуру повествования об истории Тевтонского ордена в «Оливской хронике» и сравнив его с другими текстами, происхождение которых установлено или очевидно, Поллякувна сделала вывод, что оно основано на традиции Тевтонского ордена, представленной хрониками Петра из Дусбурга и Николая фон Ерошина, и что «Оливская хроника» не может быть их источником, и признавала правоту Перльбаха в оценке этого материала.

В 1980 г. польский исследователь Я. Вента, проведя детальное сопоставление текстов хроник Петра из Дусбурга и Николая фон Ерошина с «Оливской хроникой»[1138], выдвинул гипотезу, что существовало три редакции «Хроники» Петра из Дусбурга и что в основу «Оливской хроники» легла последняя редакция. Дошедший до нас текст «Хроники земли Прусской» может быть или ее редакцией, или текстом, прошедшим цензуру. В первом случае хроника Ерошина основана на II редакции Петра из Дусбурга, а «Оливская хроника» — на III редакции. Во втором — от III редакции (принятой за I редакцию) выводятся хроника Ерошина и прошедшая цензуру редакция Петра из Дусбурга; на II редакции основана «Оливская хроника».

В дальнейшем Вента расширил диапазон своих исследований и выступил с монографией, посвященной развитию историографии в государстве Тевтонского ордена в Пруссии в ХIII-XIV вв.;[1139] в этом случае «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга предстает как явление развивающейся историографической традиции.

Однако споры вокруг «Оливской хроники» не прекращаются. С книгой, возникшей по ходу критики работ Венты, выступил недавно немецкий исследователь X. Лингенберг[1140].

III часть «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга связана с прусскими анналами. Они были изучены Г. Лябудой[1141]. Дошедшие до нашего времени памятники были изданы И. Фойгтом, М. Тёппеном, Э. Штрельке, В. Арндтом и В. Кентшиньским. В отличие от своих предшественников Лябуда рассматривал анналы, трактуя каждое ответвление как историографическую целостность и обращая внимание на время и место возникновения анналов, а также на их авторов. Это дало ему возможность представить взаимосвязь сохранившихся списков анналов. Так, изданные в серии «Scriptores rerum Prussicarun» «Пельплинские анналы» (Annales Pelplinenses), «Краткие прусские анналы» (Kurze preussische Annalen) и упоминаемый там же неизданный Вольфенбюттельский список Лябуда определяет как списки того самого архетипа, для которого он предлагает название «Древнейшие прусские анналы» (Annales Prussiae antiquissimi), основываясь при этом на исследованиях, проведенных ранее Перльбахом. Лучший из этих списков сохранился в архиве Тевтонского ордена в Вене, в уже упомянутом кодексе XVI в. Историк делал вывод, что эти три списка свидетельствуют о существовании официальной анналистики Ордена на землях Поморья. Гипотезу об их независимости от других источников, возникновении и восхождении их к «Хронике земли Прусской» Петра из Дусбурга высказал издатель Пельплинских анналов Тёппен. Она была поддержана Перльбахом, утверждавшим, что основной комплекс этих анналов возник в конце ХIII в. Лябуда усматривал в процессе создания анналов два этапа, один из которых закончился в 1293 г., а второй относился к 1311-1337 гг.

Торуньские и Кульмские анналы, по мнению Лябуды, также восходят к «Древнейшим прусским анналам», используя в то же время данные и некоторых других источников.

Списки «Древнейших прусских анналов» сохранились только на немецком языке, как и «Донесения», о которых говорилось выше. Напротив, «Торуньские анналы» написаны на латинском языке, что объясняется их созданием во францисканском монастыре. На латинском языке написаны и «Кульмские анналы», поскольку латынь была официальным языком Кульмского епископства.

Лябуда поставил вопрос о текстологическом соотношении «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга и «Древнейших прусских анналов», но не учел при этом «Анналы каноника Самбийского».

Анализ последнего памятника был проведен Поллякувной. «Каноник Самбийский» представлен лишь одной рукописью, датированной XIV в. Он возник в среде самбийского капитула и потому отражает круг его интересов. По нему можно судить об отношениях Самбийского епископства с Тевтонским орденом. «Каноник Самбийский» является сочинением компилятивным, и главным среди его источников оказывается «Хроника земли Прусской» Петра из Дусбурга. Другим его источником была «Хроника из Дюнемюнде». В части, содержащей прусские сведения, «Каноник Самбийский» основан на прусских анналах.

Сопоставляя текст III части «Хроники земли Прусской» с текстом «Каноника Самбийского» и «Древнейшими прусскими анналами», исследовательница делала вывод, что хронист использовал сведения «Каноника», относящиеся к ХIII в., а также сведения анналов, входящих в Венский кодекс. Об этой же основе свидетельствуют и данные, содержащиеся в дополнениях к «Хронике» Петра из Дусбурга.

Как утверждал Перльбах, хронологическая основа «Хроники земли Прусской» строится на анналах и на списке магистров Ордена (великих и прусских). Однако сопоставление ее с «Каноником Самбийским» свидетельствует о том, что последний заимствовал сведения о магистрах у Петра из Дусбурга, но опосредованно, через перевод Николая фон Ерошина. Анализ сохранившихся источников, включающих списки магистров, позволил Поллякувне утверждать, что Петр из Дусбурга не пользовался никаким специальным списком великих и прусских магистров, о чем свидетельствует факт пропуска им троих магистров, а также неоднородность подачи информации о них и ошибки в очередности их правления. На верный след, по ее мнению, наводят даты смерти первых пяти магистров, свидетельствующие о том, что уже в Акре существовал какой-то календарь, в задачу которого входила фиксация годовщин, как это было повсеместно принято католической церковью. Такие документы можно было обнаружить в Венеции, где первоначально находилась резиденция великих магистров, а позднее — в Мариенбурге (Пруссия). Ими, вероятно, и пользовался Петр из Дусбурга. Рецензируя работу Поллякувны, Лябуда писал, что анализ взаимосвязи «Каноника Самбийского» и «Хроники земли Прусской» ни в коем случае нельзя считать исчерпывающим. Решение этой проблемы он ставил в зависимость от вопроса места пребывания хрониста в Пруссии.

Целый ряд сведений «Хроники земли Прусской» позволяет утверждать, что ее автор имел доступ к архиву Тевтонского ордена. Бесспорна связь с документами в следующих местах: содержание жалованной грамоты Конрада Мазовецкого, обстоятельства краткосрочного соглашения со Святополком; тяжба поморского князя Мстивоя с Орденом, улаженная папским легатом Филиппом; описание ущерба, нанесенного литовцами в 1323 г., и осведомленность в вопросе о предполагаемом крещении Гедимина. Перльбах полагал также, что Петр из Дусбурга использовал «Золотую буллу» 1226 г. императора Фридриха II и папскую буллу 1234 г. Использование папских документов оказало влияние и на стиль «Хроники», в которой нередко встречаются обороты, типичные для папской канцелярии.

Однако большая часть «Хроники земли Прусской» не имеет под собой письменной основы, многие сведения возводятся к устной традиции (рассказы очевидцев; предания, сложенные в Ордене). Свидетелем ряда событий был сам Петр из Дусбурга.

Тёппен, издавая хронику, провел источниковедческий анализ части «О событиях», указав на два сочинения монахов доминиканцев как на основные его источники: «История римских пап и императоров» Мартина Опавского (из Троппау)[1142], завершавшаяся 70-ми годами XIII в. (хроника завершена ок. 1290 г.), а также «История католической церкви» Бартоломея (Птоломея) из Лукки (ученика Фомы Аквинского), доведенная до начала XIV в.[1143] В начале XIV в. Мартин пользовался особым авторитетом в церковных кругах, а его «История», разошедшаяся во множестве списков, служила справочником для богословов и каноников. Хронист, таким образом, превратился в учителя истории для католиков того времени. В исторической науке XIX в. его сочинение не получило высокой оценки, будучи признанным компиляцией. Из 126 главок, выделенных Тёппеном в этой части «Хроники земли Прусской», 86 по своему содержанию восходят к Мартину и Бартоломею. Сведения пяти глав о св. Елизавете он считал заимствованными из календарей Ордена. Источники остальных сведений не установлены.

По наблюдению Поллякувны, часть «О событиях» свидетельствует о ясно выраженном намерении хрониста синхронизировать описанные в «Хронике» прусские события с современными им событиями, происходившими в христианском мире. В ходе работы над «Хроникой» они разрослись за счет деталей, не позволивших включить их в рамки прусской истории в узком смысле, и за счет сведений, опущенных в основном тексте хроники[1144].

Петр из Дусбурга приводит немало цитат из средневековых (Иероним, Паулин из Нолы, Макробий, Боэций, Исидор, Григорий Великий, Бернар Клервоский, Петр Ломбардский, Петр Коместор, Ансельм из Лана, Алан де Лилль) и античных (Овидий, Гораций, Ливий) авторов.

В целом комплекс используемых Петром из Дусбурга источников подтверждает принадлежность его хроники к официальной историографии Тевтонского ордена.

4. ИДЕОЛОГИЯ ТЕВТОНСКОГО ОРДЕНА В ПРУССИИ В СОВРЕМЕННОЙ НЕМЕЦКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

Целый ряд проблем истории Тевтонского ордена в Пруссии неразрывно связан с идеологией, и это находит отражение в посвященных им исследованиях. Среди них можно указать на следующие группы вопросов: завоевание Пруссии и его идейная связь с крестовыми походами; создание орденского государства в Пруссии; орденская историография, т. е. исторические памятники Ордена, созданные в Пруссии. Как правило, работы, посвященные этим проблемам, охватывают период ХIII-XVI вв. Особенно тесное переплетение орденской идеологии и политики наблюдается в двух последних группах вопросов. Идеологический аспект деятельности Тевтонского ордена в Пруссии учитывается и в искусствоведческих работах, представляющих собой весьма широкую и специальную область исследования.

Разработка проблемы возникновения и развития государства Тевтонского ордена в Пруссии имеет свою основу, заложенную еще в 20-е годы XX в. Э. Каспаром, который в работе «Герман фон Зальца и основание государства Тевтонского ордена в Пруссии»[1145] стремился примирить концепции о миссионерской деятельности Ордена в Пруссии, с одной стороны, и о завоевательской (крестоносной) политике — с другой. Образование государства Тевтонского ордена в Пруссии Каспар связывал с деятельностью магистра Ордена Германа фон Зальца (1209-1239), который, по его оценке, «относится к тем историческим фигурам, которые почти совершенно исчезают за результатами своей деятельности». А результатом его деятельности, по мнению Каспара, было создание орденского государства в Пруссии, отличного в его правовой основе от несостоявшегося государства немецких крестоносцев на территории Венгрии. Политика Германа фон Зальца была, в сущности, политикой лавирования между императорским двором и папской курией. И недаром начальный этап создания орденского государства отмечен появлением двух документов: «Золотой буллы в Римини» императора Фридриха II (1226) и буллы папы Григория IX (1234). Эти документы, как полагал Каспар, не были грамотами, подтверждающими создание орденского государства в Пруссии; скорее, их можно назвать программой действий, среди задач которой была война с язычниками и колонизация прусских земель с целью создания автономного государства.

Работа Каспара позднее получила в немецкой историографии положительную оценку как попытка теоретического обоснования возникновения государства Тевтонского ордена в Пруссии. К. Эрдман, рецензировавший в 1926 г. книгу Каспара[1146], отмечал, что в ее основе лежит идеалистическое представление о том, что идеи являются орудиями политических деятелей в истории, и что в ней отражено противоречие между идеями религиозной миссии и крестового похода. В этом противоречии Каспар усматривал причину будущего краха орденского государства. Именно преобладание идеологического аспекта при решении данной проблемы вызвало возражение Эрдмана, предлагавшего уделить большее внимание такой стороне вопроса, как национальная экспансия.

Роль Германа фон Зальца как основателя орденского государства в Пруссии подчеркивается в трудах Э. Вейзе, посвященных правовым вопросам истории государства Тевтонского ордена в Пруссии[1147]. При этом он сосредоточивается на «надгосударственном уровне» орденского государства, поскольку, по его мнению, оно было «памятником христианско-рыцарского типа», а «рыцарские идеалы были одинаковы во всех странах Европы». Именно это свойство государства Тевтонского ордена в Пруссии, пишет он, привлекало к нему правителей всех европейских стран, ибо здесь было все, что относилось к лучшим рыцарским традициям, а главное — тесная связь рыцарских и христианских идеалов. Вейзе подчеркивает, что эти два всемирных идеала могли оказаться в гармоническом сочетании только в государстве Тевтонского ордена в Пруссии.

Более общим вопросам идеологии Тевтонского ордена были посвящены работы Б. Шумахера[1148]. Исследователь прослеживал идейные основы возникновения и существования Тевтонского ордена. Шумахер особо выделяет несколько «идей», заложенных в основание Ордена: идею монашества, идею крестового похода (война с язычниками), идею госпиталя, идею духовного рыцарства. Сформировавшийся на комплексе этих идей рыцарский духовный орден завоевал в ХIII в. Пруссию и создал на ее территории орденское государство. В идее духовно-рыцарского ордена, писал Шумахер, заложены два компонента: монашество и рыцарство, и трудность состоит в объединении этих двух диаметрально противоположных явлений, причем монашеский элемент трансформируется в религиозный (миссионерский). Последний компонент в построении идеи рыцарского духовного ордена — это мысль о войне с язычниками: наряду с миссионерскими средствами, такими, как молитва, проповедь и т. п., вполне правомерной оказывается и война с оружием в руках. Так складывается идеал тевтонского рыцаря как воинствующего во имя Божие, и эти идеи и идеалы находят свое отражение в хрониках Петра из Дусбурга и Николая фон Ерошина. В контексте этих идей прочитывает Шумахер и историю создания государства Тевтонского ордена в Пруссии, полагая что в таком «соседстве идеального и реального, романтического и национального, аристократического и бюргерского заключается как особенность, так и слабость орденского государства»[1149]. Позднее эти идеи Шумахер прослеживал в своем труде «История Восточной и Западной Пруссии»[1150].

В работах крупнейшего немецкого историка XX в. Э. Машке подчеркивается, что искусственное орденское государство зиждилось не только на идее ордена и его рыцарском служении делу распространения христианской веры, но прежде всего на убежденности в том, что государство является верховным защитником христианской веры и христианской церкви.

В работе «Тевтонский рыцарский орден и его государство»[1151] Машке также подчеркивал, что Тевтонскому ордену был свойствен двойственный характер: религиозно - монашеский, с одной стороны, и светско - рыцарский — с другой. Именно благодаря этому свойству Ордена Герман фон Зальца смог занять позицию между двумя ведущими силами своего времени: светской (императорской) и церковной (папской). С учетом этого двойственного характера Ордена и было учреждено им искусственное государство в Пруссии.

В книге «Тевтонский орден и пруссы»[1152] Машке также обращается к идейной основе вторжения Тевтонского ордена в Пруссию и образования там орденского государства — учению Бернара Клервоского и святого Августина. Важно, что в исследованиях Машке прослеживается связь между идейно-политическими основами орденского государства и их отражением в исторических сочинениях Тевтонского ордена в Пруссии.

Машке называет историографию Ордена «официальной» и предполагает ее духовные истоки в мире крестовых походов (Гиберт Ножанский, Бернар Клервоский). К сожалению, в то время историк не придал надлежащего значения «Хронике» Петра из Дусбурга, охарактеризовав ее как «поздний отросток богатой письменной традиции, возникшей на волне крестовых походов на Западе и в Сирии». В то же время он уделил большое внимание рифмованной хронике Николая фон Ерошина. XIV век, писал он, был временем расцвета немецких рифмованных хроник, а от сочинения Ерошина протягивается линия к «рыцарской историографии, которая утвердилась в Ордене к концу XIV века»[1153], так как тогда задачи «религиозной миссии и борьбы с язычниками потеряли значение для Ордена и орденского государства»[1154]. Так, Виганд Марбургский, автор «Новой прусской хроники» (конец XIV в.), уже не прославляет богоугодные деяния рыцарей по распространению христианской веры; его больше привлекает описание внешней красоты и роскоши рыцарской жизни. В хронике Иоганна фон Посильге, возможно, по причине его местного происхождения и близости к центру управления государством, ощущается осмысление задач, связанных с администрированием, чего не наблюдалось в сочинениях, возникших ранее.

В статье 1963 г. ученый писал о «глубокой гармонии», в которой сосуществует духовная и историческая литература Ордена в Пруссии, отвечающая внутренним потребностям и задачам Ордена[1155].

Впоследствии вклад Машке в изучение орденской историографии получил заслуженно высокую оценку, поскольку он сделал шаг вперед, пытаясь представить обобщенную картину историографии Ордена в Пруссии, уделяя особое внимание развитию и изменению историографической формы и многосторонним влияниям, воздействовавшим на нее[1156].

Государство Тевтонского ордена в Пруссии как являющее собой единство идеологии и политики предстает в работе В. Хубача «Устройство государства Тевтонского ордена»[1157]. Прослеживая историю создания Тевтонского ордена и развитие в его структуре элементов государственности, исследователь намечает такие исторические вехи, как образование и существование Ордена как госпиталя в Иерусалиме, последующее «новообразование» в Акре и, наконец, его утверждение как собственно рыцарского ордена. По мнению историка, заложенных в нем идей, таких как миссионерство и аскетизм, было недостаточно для возникновения государства; к этому привело лишь появление личности великого магистра Германа фон Зальца, сумевшего ввести Орден в русло большой политики. Государство в Пруссии, пишет Хубач, было не самоцелью, но основывалось ради христианизации языческих земель.

Идеологического аспекта деятельности Тевтонского ордена в Пруссии касаются авторы исследований, посвященных немецкой литературе Средневековья, или специальных исследований о литературе Тевтонского ордена.

Из работ, появившихся в начале века, следует указать на монографии В. Циземера[1158]. В исследовании «Литература Тевтонского ордена в Пруссии» он исходит из факта самобытности литературы и искусства, созданных Орденом в Пруссии. Высказываясь против одностороннего восприятия и оценки орденской литературы, и в частности хронистики, как имеющей узкоместное значение, Циземер видит в ней отражение внутренней духовной жизни Ордена. Также и литературовед К. Хельм в своих работах подчеркивает, что литература Ордена в Пруссии отражает его исторические и духовные особенности[1159]. Так, в монографии «Литература Тевтонского ордена» Хельма и Циземера орденская литература, и в частности «Хроника» Петра из Дусбурга, рассматривается как проявление «духовной силы Ордена», как «выражение духа, царившего в то время в Ордене»[1160]. Авторы исследования прослеживают, что историография и поэзия Тевтонского ордена служат идеалам Ордена и его государства и на разных этапах истории отражают меняющийся характер Ордена.

X. Бауэр (см. с. 224, примеч.1) сделал попытку исследовать «Хронику земли Прусской» Петра из Дусбурга как продукт, порожденный конкретно-исторической эпохой. Однако, поставив вопрос таким образом, Бауэр в то же время максимально сужал границы исследования, рассматривая «Хронику» только как памятник историографии Тевтонского ордена, возникший на волне крестовых походов и во многом родственный франкским хроникам о крестовых походах в Святую землю. Все же такая установка дала исследователю возможность впервые вписать этот памятник в культурно-исторический контекст, хотя и недостаточно широкий. Его работа создала основу для объективного осмысления целого ряда моментов «Хроники земли Прусской», определяемых религиозным сознанием ее автора, а также для осуществления новых попыток включения «Хроники» Петра из Дусбурга в более широкий культурно-исторический контекст.

Историография Ордена XIV в. в Пруссии отражает духовную эволюцию создававших ее хронистов. Изначальная, отвечающая духовному (религиозному) характеру Ордена форма орденской хроники, проходя через несколько этапов, уступает место хронике Пруссии. Это развитие было тесно связано с определенными тенденциями политического и духовного развития Ордена и его секуляризацией. Утверждая это, Бауэр развивал одно из наблюдений Машке о довольно рано проявившемся отходе в орденской историографии от линии хроник о крестовых походах. В то же время, основываясь на широкой культурно - исторической традиции орденской историографии и учитывая традицию хроник о крестовых походах, Бауэр определяет и место хроники Петра из Дусбурга в историографической традиции Ордена: он писал для Ордена, обнаруживая в трактовке событий свою принадлежность к нему. Значение Петра из Дусбурга Бауэр видел в том, что он создал «единственную, подлинно орденскую историографию»[1161].

Интересные подходы к решению проблемы наблюдаются за последние два десятилетия в работах О. Энгельса, У. Арнольда, В. Виппермана, X. Бокмана.

Почти одновременно (1966 и 1967) появились исследования Энгельса[1162] и Арнольда[1163]. Родственные тематически, эти работы имеют разные отправные точки, а потому и порой различные оценки. Энгельс идет в своем исследовании от понимания Ордена как института и исследует соответствующую ему историографию как традицию, развивающуюся внутри Ордена. Арнольд сопоставляет орденскую историографию в Пруссии и орденскую историографию за ее пределами, прослеживает, как внутренняя традиция обогащалась внешними влияниями, и особенно сосредоточивается на историографии XIV в.

В работе Энгельса прослежена в хронологической последовательности линия развития орденской историографии, логика которой, по наблюдению исследователя, состоит в «последовательном переходе от поздней историографии крестовых походов к историческому мышлению позднего Средневековья»[1164]. Процесс этот, по его словам, был тесно связан с нетворческой ориентацией на прошлое. Особенностью и задачей орденской историографии было как бы создание автопортрета Ордена, сводившееся к простому самоутверждению. Единство целей и общность духовных истоков придавали своеобразие орденской историографии. Таким образом, делает вывод автор, на основе этой историографии возникла самобытность Тевтонского ордена, которой отличалось принадлежащее ему пространство.

Историографии Тевтонского ордена в Пруссии в XVI в. была посвящена диссертация Арнольда, в которой дается широкая картина предшествующего этому периода развития орденской историографии. Исследование, в котором Арнольд учитывает достижения своих предшественников в этой области (в частности, Перльбаха, Тёппена в XIX в. и Машке в XX в.), строится на прочной культурно-исторической основе, неразрывно от становления как самого Ордена, так и орденского государства в Пруссии. Этим процессам сопутствовал и процесс самоосмысления, самопознания Ордена. В отличие от Энгельса Арнольд считает основным связь историографии Ордена не с орденом как институтом, но с Пруссией как с его владением. Решающим импульсом к становлению орденской историографии он считает стремление Ордена к созданию собственного государства.

Оба исследования (Энгельса и Арнольда) позволяют проследить логику развития орденской историографии и отражаемой ею идеологии в ходе исторического развития Тевтонского ордена и его государства в Пруссии.

Особое место в ряду исследований, посвященных идеологии и историографии Ордена, занимает работа В. Виппермана[1165]. Его монография, по оценке польского историка М. Бискупа, «относится к такой категории работ, которые отражают “историю идей", а также историю рецепции идеи “орденского государства", причем особое внимание уделено общественным условиям ее формирования»[1166]. В его труде историографические и публицистические работы о Тевтонском ордене получают также трактовку и анализ как «источники», как факторы и индикаторы реального исторического развития.

Большой интерес представляют страницы книги Виппермана, посвященные основным тенденциям орденской историографии с начала XIV в., где он подчеркивает политическое значение «Хроники» Петра из Дусбурга, отразившей события, приведшие к основанию орденского государства.

По мере того, как орденские хронисты постепенно отходили от идеологии крестовых походов, а вместо того описывали политические отношения в Пруссии, в их сочинениях все больше проявляется стремление ордена укрепить господство над завоеванным. Несмотря на политические успехи и экономический расцвет, многое указывает на то, что за экономическое процветание и политическую мощь Ордена приходилось расплачиваться некоторым обмирщением. Вместе с тем ставились под вопрос и идеологические основы государства.

В хронике Виганда Марбургского хотя и прослеживается «религиозная традиция», все же она не подкреплена содержанием. Герольд Виганд Марбургский не проявляет интереса к изображению войны с язычниками, но уделяет внимание придворному рыцарскому поединку между политическими противниками. Понятно, что его интересует внешне блестящая жизнь орденского государства с его приемами, турнирами, столами почета и т. п.

Для Иоганна фон Посильге война с язычниками и воинские подвиги уже вообще не представляли ни малейшего интереса. В его хронике, доведенной до 1405 г. и продолженной его преемником до 1419 г., на первый план выступают политические и экономические события.

Так, прослеживая в хронологической последовательности линию орденской хронистики XIV в., исследователь отмечает, как «немецкое» самосознание уступает место «прусскому», а орденская хронистика сменяется хронистикой прусской.

В 80-е годы XX в. к вопросам орденской историографии обратился и один из ведущих немецких историков Х. Бокман. В своих работах он обращается к историографии Ордена в целом, выделяя в ней как особую область историографию Тевтонского ордена в Пруссии. Одна из них посвящена вопросу появления и функциям историографии Ордена[1167], в другой его внимание обращено к вопросам формы исторических сочинений XIV-XV вв.[1168] Придавая большое значение «Хронике» Петра из Дусбурга, он особенно подчеркивает, что задачей этого хрониста было вписать историю Тевтонского ордена в рамки всемирной истории.

Впрочем, это лишь один из аспектов изучения орденской историографии в современной немецкой исторической науке, о чем свидетельствует работа созданных в годы после Второй мировой войны Польско-немецкой комиссии историков и Международной исторической комиссии по изучению Немецкого ордена.

5. РУКОПИСИ И ИЗДАНИЯ «ХРОНИКИ ЗЕМЛИ ПРУССКОЙ» ПЕТРА ИЗ ДУСБУРГА

Современных «Хронике земли Прусской» Петра из Дусбурга рукописей не сохранилось. Ее текст ко времени издания Тёппеном (1861) дошел в списках XVI-XVII вв. Во введении к изданию историк дал следующее описание как использованных им рукописей, так и рукописей уже утраченных, сведения о которых сохранились в более ранних исследованиях:

1. Кенигсберг. Королевская библиотека. Fol. 1568 (XVI в.). Тёппен отмечает посредственное знание переписчиком латинского языка и лигатур XIV в., которые он порою, не понимая их, отбрасывал, а порою искажал слова. Все эти лакуны и погрешности издателю приходилось восполнять и исправлять.

2. Торунь. Библиотека магистрата. А.III. Fol. (ХVII в.). Кёнигсбергский и Торуньский списки были сделаны с одной и той же рукописи. Однако Торуньский список был выполнен более осведомленным переписчиком, который во многих местах исправил ошибки своего оригинала. Отдельные неточности, допущенные при копировании заголовков, и погрешности при раскрытии лигатур все же не портят рукописи в целом. Качество ее значительно превосходит Кёнигсбергский список. Более того, подчеркивал Тёппен, Торуньский список ценен не только тем, что это — хорошая копия, но и тем, что его заключительную часть он считал возможным принять за самую раннюю рукопись (Urschrift).

3. Берлин. Королевская библиотека. MS. boruss. Fol. 68 (середина XVI в.).

Берлинский и Кёнигсбергский списки взаимно дополняют друг друга, но качество Берлинского списка признается более высоким.

4. Вена. Дворцовая библиотека. № 9093 olim Hist. prof. 466 (не ранее XVII в.). Список содержит неполный текст «Хроники» (17 листов первой и второй частей и пять первых глав третьей части). Он во многом совпадает с Берлинским списком и не имеет самостоятельной ценности.

5. Роннебург (Лифляндия). Замковая церковь. (XVI в.). Использовалась Стрыйковским в 1582 г., но в XIX в. была уже утрачена.

Фрагменты «Хроники» были известны Тёппену в следующих списках:

1. Гданьск. Библиотека городского Архива. U. I. Quarto. Fol. 144-174 (вторая половина XVI в.). В отдельных листах является как бы связующим звеном между Кёнигсбергским и Торуньскими списками.

2. Эльблонг. Городской архив. №. 65. Quarto (1668 г.).

3. Торунь, фрагмент, находившийся у главы ратуши Д. Вахшлагера, использованный X. Харткнохом.

Имеются два издания «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга на языке оригинала. Первое из них было осуществлено в 1679 г. Христофором Харткнохом и уже давно превратилось в раритет[1169]. Харткнох принял за основу издания еще существовавший в его время Кёнигсбергский список «Хроники земли Прусской». Это издание имело свои достоинства, так как вобрало в себя тексты списков, ко второй половине XIX в. уже утраченных, но в этом же был и его недостаток, так как изданный текст более не подлежал проверке. Такова была критическая оценка, вынесенная изданию Харткноха Тёппеном[1170].

Научным изданием «Хроники земли Прусской» стало издание, подготовленное Тёппеном. Тексту памятника в нем предшествует обстоятельная вводная статья, в которой исследуется источниковая база хроники, дается описание всех известных издателю списков текста «Хроники» (даже тех, которые ко времени появления издания уже не существовали), содержится критика ее раннего издания и излагаются принципы предлагаемого нового издания. Ему предшествовало тщательное изучение сохранившихся списков «Хроники», из которых за основу был принят Торуньский список XVII в. Проведенная работа позволила Тёппену поставить вопрос о самой ранней рукописи «Хроники» и попытаться восстановить ее. В этом его труд можно сравнить с трудом французского филолога Ж. Бедье по восстановлению текста романа о Тристане и Изольде.

Издание Тёппена знаменовало собой начало историко-филологического изучения памятника. В нем присутствует филологический комментарий (приводятся разночтения по спискам), выравнивается латинская орфография, а в целом — делается попытка восстановления оригинального текста «Хроники земли Прусской». Издание сопровождено и историческим комментарием. Он лаконичен, сведен в основном к постраничным примечаниям, но в общем отражает современную Тёппену степень изученности фактического материала хроники.

Научный уровень, на котором выполнено издание Тёппена, до сих пор сообщает ему жизненность и делает его единственным текстом, к которому обращаются исследователи, занимающиеся историей Тевтонского ордена, средневековой Пруссии, Литвы, польского Поморья и европейской дипломатии XIII-XIV вв.

Кроме того, события бурного XX в., кажется, подорвали основу и возможность нового научного издания «Хроники земли Прусской», так как в коллизиях Первой и Второй мировых войн некоторые из и без того немногочисленных списков этого памятника были утрачены. В частности, неизвестна судьба Кёнигсбергской рукописи, да и вообще в современной историографии нет исследований, посвященных рукописной основе «Хроники».

В силу этих причин новое издание «Хроники земли Прусской», предпринятое в ФРГ в 60 - е годы XX в., было фототипическим повторением издания Тёппена в составе переиздания серии «Scriptores rerum Prussicarum»[1171], дополненной 6-м томом (1968), в котором были опубликованы вновь открытые материалы по истории Пруссии ХIII-XVI вв., некоторые из которых были известны раньше по разным научным (в том числе и периодическим) изданиям после 1874 г.

В настоящее время имеются издания «Хроники земли Прусской» в переводе на современный немецкий[1172] и литовский[1173] языки. Первое из них предварено кратким введением, содержащим исторический очерк создания памятника и минимум археографических сведений о нем. Перевод дан параллельно тексту оригинала. Значительно глубже, чем это было сделано Тёппеном, изучена теологическая основа хроники: выявлены цитаты из Библии и сочинений отцов церкви, не указанные в издании 1861 г. Однако в новейшем издании почти полностью отсутствует исторический комментарий (недостаток, частично восполняемый тщательно выполненными именным и географическим указателями).

Издание на литовском языке вышло в серии «Библиотека литванистики». Введение к нему, написанное известным литовским историком Р. Батурой, наряду с характеристикой исторической обстановки в Европе времени создания «Хроники» содержит исторический очерк древней Пруссии и средневековой Литвы ХIII-XIV вв. В комментарии Батура сосредоточивается в основном на сведениях историко-географического характера, весьма полно охватывая результаты международных исследований в этой области на протяжении XIX-XX вв. На основе имеющихся в исторической науке данных ученый составил карту прусских земель, ценность которой в данном случае заключается в ее полноте и тесной соотнесенности с «Хроникой» Петра из Дусбурга. В этом отношении она уникальна. Эта карта послужила основой для более упрощенного варианта нынешнего издания.

Предлагаемый вниманию читателей перевод, как и два вышеуказанных, основан на издании Тёппена. Этому же изданию соответствует и нумерация глав. Топонимы, этнонимы и имена собственные в переводе повсеместно приближены к современным лингвистическим нормам, их латинские соответствия приводятся в примечаниях. Исключение составляют топонимы и этнонимы, относящиеся к Руси (Руссия, рутены, Гарта) — они даются в транслитерации. Также транслитерируются некоторые социальные (феодатарий) и специальные (баллиста, епископат) термины, использование которых имеет отличие от принятой нормы. В скрытых цитатах из Священного Писания сохраняется орфография и пунктуация канонического русского перевода.

Замысел издать «Хронику земли Прусской» Петра из Дусбурга принадлежал выдающемуся отечественному историку В. Т. Пашуто (1918-1983), под руководством которого начиналась работа над этой книгой. Оставленные им рекомендации немало помогли мне в ее подготовке. Слова сердечной благодарности — моему безвременно ушедшему Учителю. Издание этого памятника — моя скромная дань его памяти.

Благодарю коллектив Отдела истории древнейших государств на территории Восточной Европы Института российской истории РАН за дружескую критику и полезные советы, полученные при обсуждении книги на разных этапах работы над нею.

Огромное значение для работы над книгой имели месяцы научной стажировки при Рейнском университете (Бонн, ФРГ). От души благодарю генерального секретаря Фонда им. А. Гумбольдта г-на доктора Г. Пфайфера и сотрудниц Фонда г-жу доктора Г. Янецке и г-жу доктора Е. Иолассе за предоставленную мне возможность посетить Германию (1989, 1991 и 1992 гг.). Моя глубочайшая благодарность президенту Международной исторической комиссии по изучению Тевтонского ордена г-ну профессору У. Арнольду, под руководством которого я работала в Бонне, и сотрудникам возглавляемого им Семинара по истории, ее дидактике и политическому воспитанию, за всестороннюю помощь. Ими представлены необходимые научные материалы, а также фотографии для оформления данного издания.

Мои теплые чувства — всем моим коллегам и друзьям в России и за ее рубежами, чье доброе отношение ко мне и интерес к моей работе имели определяющее значение для появления этой книги.