Разминуться на не слишком широкой тропе оказалось не так-то просто, особенно когда приходится отмахиваться от разъяренных меткой проклятия ползучих гадов, но все же возможно – и через какую-то сотню шагов чавкающая грязь под ногами сменилась упругой плотностью.
Коряжка укоризненно вздохнул, когда я взлетела в седло – раздутые от сытости бока согласно качнулись. Зато змеи будто разом ослепли – заметались бестолково, лишившись цели, а вместе с ней теряя ярость.
– То есть, ты все время могла так сделать, – заключил Камень, расшвыривая с тропы змей силовой “метлой”.
– И провалить Коряжку в болото? Я…
– Просто помолчи! – рявкнул он.
Змеи под его энергичными посылами подлетали с тропы, шлепались в болото, некоторые от этого впадали в ярость и лезли обратно накостылять противнику – но Камень всё равно старался их не убивать.
И так уже… сколько мы их здесь порешили. Нынче крысам да лягухам на болоте будет раздолье. А вот змеедам придется поискать иные ловчие угодья.
Но идти по этой тропе людям я бы все равно пока мест не советовала. Да и обычным коням – тоже.
– Камень, я…
– Танис! Просто сиди там молча.
Ну, молча – так молча.
После того, как змей перестало звать проклятие, лишь самые упорные продолжали ползти туда, где оно звучало – так что новых гадов на тропе не добавлялось.
Дождавшись, пока Камень разгонит змеиное кубло и остановится, я спросила:
– Всё? Теперь можно говорить?
– Можно.
Я поднесла ко рту ладони, сложенные особым образом, набрала побольше воздуха в грудь и выдохнула, коснувшись дара.
Пронзительный и резкий крик птицы ловь разрезал воздух над болотом, затрепетало на шее серое с черным окаемом перо – а по сторонам от тропы вновь началось движение: то змеи, согнанные туда Камнем, спешили убраться подальше от своего самого страшного страха.
Я опустила руки и пояснила Камню, глядевшему на меня со странным (хе-хе, каменным!) лицом:
– Птицу ловь боятся все змеи – но пока проклятие зовет, ее криком их не распугать.
Та-а-ак… Чего это он к оружию потянулся?!
Камень вытянул клинок из ножен, смерил меня выразительным взглядом (очень много выразил, честно), достал из седельной сумки мягкую тряпицу и принялся чистить оружие.
Подумав, я занялась тем же.
И правда, нужно ведь выждать хоть сколько-то, пока несчастных животных не уведут подальше, а раз время есть – нужно потратить его с пользой.
Сначала мы работали молча.
Уложив Плясунью на луку седла, я усердно полировала ее. Потом, переступив через гордость, дурость и попросту – нежелание что-то объяснять этому чурбану, все же выдавила с неохотой:
– Я не ожидала, что вьючные… так. Привыкла к орденским коням, и забыла, что нормальные лошади боятся змей.
Что церберам, привыкшим сражаться с чудовищами, какие-то змеи? Мы бы даже не остановились, миновав опасное место – а там я вернулась бы в седло и загнала гадов в болото. Но вьючные лошади сошли с ума от страха, и застопорили отряд: их не удавалось провести дальше и невозможно было оставить.
А я, оказавшись в неподвижности, превратилась в прекрасный маяк для всего болота.
Камень, не говоря ни слова, уничтожал следы змеиных потрохов с поверхности своего оружия, и когда я уже совсем было решила, что зря взялась что-то объяснять, все же дал понять, что оценил мой шаг вперед:
– Где ты его подцепила? Проклятие?
– Доброе дело сделала. Правда, через задницу…
Камень хмыкнул, посмотрел на меня поощрительно, и я скрепя сердце начала рассказывать:
– Я на Фидейских болотах жила. Ну, это у вас тут наши болота называют Фидейскими, у нас говорили попросту “змеиные”. Места у нас… места там хорошие, ягодные – клюква, морошка, черника даже есть, если места знать. Травы сильные взять можно – если знать, где, опять же. И охота богатая. Но змей в наших болотах и правда полно, иной год шагу не ступишь, чтобы на какую-нибудь не наткнуться.
Я поскребла ногтем подозрительное пятнышко на зеркально-чистом боку Плясуньи: уж не патина ли? Но нет – пятно послушно подалось под ногтем, и я снова взялась за тряпку.
– Местные со змеями не связывались, и тетка Карима, она ведьма, и меня ведовству учила, тоже их не трогала. И сама, и мне не велела. Если только нужда по колдовской надобности выходила – но и тогда она самолично мне указывала, которую можно, а до того долго ворожила. А потом пришел голодный год.
Проклятое пятно никак не оттиралось, я хмурилась, но не отступала.
– Он не был мне отцом, а его сыновья не были мне братьями, – сразу предупредила я Камня. – Он неплохой мужик был, – я сглотнула. – Наверное, мать любил. Когда она умерла, пытался обо мне заботиться, хоть тетка Карима и ругалась, чтобы не смел девку приваживать, что он одну уже угробил, и будет.
– Угробил?
– Мать родами умерла. А понесла – от него. Он женатый был, детворы полон дом, и первый сын – старше меня. Он гостинцы мне таскал. Его жена шипела, а он все равно… То полотна штуку, то меда туесок… А потом – голод.
…Жара высушила Змеиные болота мало не полностью, пощадив разве что самые гиблые топи – но и те урезала на треть. Казалось бы, радуйся – сушь открыла ягодные угодья, до которых в ином случае обычному человеку нипочем бы не добраться, но радости не было.
Безжалостное солнце пожгло поля-огороды, за всю весну почти не было дождей – и теперь скоту не хватало травы. Нас с теткой пока не затронуло – желающие ее волшбы еще не иссякли и исправно делали подношения. А даже если и иссякнут – “Болото прокормит!”, говорила Карима, похлопывая меня по спине.