Хроники Тиа-ра: битва за Огненный остров

– Да, так есть, – вдруг прорезался скрипучий голос управителя плавильных ям. – Механические птицы наши и наездники наши должны защитить остров. Бесспорно, так есть.

– Подождите, – Моту-ра поднял руку вверх, останавливая желающих тут же высказаться в поддержку этой идеи. – Вы снова забываете о том, что говорит Закон. Нет и не может быть наших и храмовых наездников, как не может быть наших и храмовых птиц. Наездник не имеет принадлежности и права голоса до тех пор, пока в его распоряжении есть механическая птица. Единственное, чем он руководствуется – воля его, и ничего больше.

– Мы знаем Закон, но, к сожалению, этот Закон нежизнеспособен, – сказал Мику-ра, вызвав настоящее смятение в рядах присутствующих. Для жителей Архипелага, которые ценят Закон и ясные правила во всем, такое заявление ставит под сомнение многое. Слишком многое, чтобы говорить об этом вслух.

– Этот Закон нежизнеспособен, – повторил младший законник громче, перекрикивая возникший шум голосов. – Он был утвержден Аракорат-мару на заре эпохи небесных камней, когда механические птицы были совершенно новой, неизведанной силой, которую нужно было контролировать. Отдав в распоряжение эту силу независимым наездникам, Совет хотел сделать ее неприменимой для любой политической силы или островного сообщества. В этом есть смысл: по отдельности воля каждого человека на Архипелаге чиста, а стихийная воля массы – опасна.

Но это не работает! – продолжал Мику-ра. – И не работает по одной простой причине: за прошедшие солнечные циклы наездники так и не стали независимыми. Мы, законники, лишили их права голоса, механики отдали им в распоряжение механических птиц, но этого недостаточно. Каждый наездник неизбежно остается частью своего острова, он здесь живет, здесь ест, спит, дышит и инициирует новые жизни. И, как следствие, не может быть независимым по определению. К несчастью, это уже поняли в Храме и, к еще большему несчастью, это понимание совпало с падением Конструкта.

– Ты хочешь сказать, что храмовники нарушают Закон? – спросил кто-то из младших законников.

– Нет, я не сказал этого. Но я уверен, они навязывают наездникам волю массы, сохраняя иллюзию их независимости. Тем не менее, это только иллюзия, и, глядя на то, как умело координируются и направляются полеты механических птиц, я не могу поверить в то, что в их основе лежит сумма решений самих лишь наездников.

По мере того, как Мику-ра говорил, в умме все чаще раздавались одобрительные возгласы присутствующих. На самом деле он просто озвучил то, о чем думали многие, но озвучить это казалось немалой смелостью.

– Так должны поступить и мы! – подытожил оратор, воодушевленный поддержкой. – Отказываясь от открытой поддержки наездников, мы только делаем себя слабее перед лицом новой угрозы. Будущий Халку-мару может быть свободным только в том случае, если в небе над Площадью будет наша механическая птица, как сигнал для каждого, кто захочет нарушить проекцию Огненного острова.

Я наблюдал за всем происходящим, спрятавшись за чьей-то грузной фигурой. И больше всего меня удивляло не то, ЧТО говорят оппоненты, а сам факт столь явного противостояния между Мику-ра и Моту-ра. Может, предпосылки к такому расхождению были и раньше. Были наверняка. Но столь явная оппозиция проявлялась по-настоящему только теперь.

Я думал о том, что истинная суть этого противостояния заключалась вовсе не в конкретных спорных вопросах и аргументах. На самом деле где-то здесь пролегала граница между традицией и реакцией, старым и новым, верховенством Закона как такового и верховенством тех целей, которых можно с его помощью достичь. Справедливости ради, того же Моту-ра трудно назвать непоколебимым поборником привычных ценностей. Он умел быть гибким и мог оценить последствия лучше, чем кто-либо. Но то, с какой силой он верил в силу Закона… Этому бы позавидовали самые искренние мистики в Храме.

– Возможно, – ответил главный законник. – Возможно, все так и есть. Я не знаю, и никто из нас пока не знает. Но для того, чтобы изменить статус наездников, мы должны созвать Аракорат-мару – Всеобщий совет Архипелага, – уточнил Моту-ра для тех, кто не знал терминологии законников так же безупречно.

– Пока соберется Аракорат ваш, на месте уммы этой будет еще один храм, – проворчал кто-то из управителей так, чтобы слышали все присутствующие.

– Но мы должны попробовать. Мы должны инициировать эту идею и вместе с ней обсудить правила неприкосновенности проекций островов и Закон об их защите. Это может быть бесполезным, но мы выиграем время и сможем лучше понять, что на самом деле происходит на Архипелаге.

– Что нам делать до того? –спросил кто-то.

– На время Халку-мару я предлагаю пригласить на башню одного добровольца, дав ему Право отложенного голоса для следующего Дня собраний. Более масштабные методы защиты мне видятся излишними.

– А как же наездники?

– Наездники будут поступать так, как говорит их воля, и никак иначе, пока не изменится Закон. Если это, конечно, произойдет.

Вяло согласившись с хоть каким-то общим решением, совет начал расходиться. Мику-ра больше не вступал в спор с главным законником, но, кажется, ему это и не было нужно больше. Его план – прост и эффективен. Услышав все то, что услышал, на будущем Халку-мару я больше не мог оставаться в стороне. Не мог. И именно я должен стать тем, кто будет в небе над Площадью в этот день.

Он прав: независимость воли наездника – идея, которая никогда не будет реализована. Оставшись в стороне в этот раз, я больше не смог бы оставаться тем, кем являюсь, не смог бы получать то, что дает мне остров. И даже если на то нет моей воли, я не могу больше оставаться в стороне.

Возможно, заслугу моего участия люди позже припишут Мику-ра. А, может, и нет. Но я – именно я, – знаю, кто направил мою волю в нужном направлении. Это был Мику-ра, и никто другой.

Детали механического резака, разложенные на полу уммы, уже тонули в закатных тенях. Даже не притронувшись к инструментам, я заполз в свою постель и не выбирался оттуда до утра.

10. Непоправимое

Халку-мару – день, когда на площади решаются споры, обсуждаются насущные проблемы острова, и каждый может быть услышан многими. Сам по себе этот день собраний не решает судьбу острова и не указывает, кому предстоит оказывать наибольшее влияние на эту самую судьбу. Но именно он, последний день каждой нечетной луны, во многом определяет настроения людей, их взгляды и отношение к действующей команде законников. Нередки случаи, когда именно Халку-мару значил для уклада острова больше, чем Оту-мару – день голосования.

Кроме того, в хорошие времена Халку-мару – это всегда праздник, когда женские роды особенно приветливы к гостям-мужчинам, а служители отдают людям все лучшее, что есть в запасах.

В хорошие времена, но не теперь. В этот день многие не столько ждали собрания, сколько хотели узнать, в какой обстановке он будет проходить, и произойдет ли нечто, способное подтвердить худшие опасения.

Примерно того же ждал и я. С той лишь разницей, что сегодня мне предстояло быть не на Площади среди людей, а в небе над ними. От этой мысли становилось немного спокойнее, но предчувствие трагедии не покидало с самого утра.

Еще за несколько часов до начала я был на площадке, где стояла Ши-те. Вместе с механиком Мар-ра проверил заряд спирали, подтянул все тяги, отрегулировал балансиры, прощупал каждый квадратный шаг металлического каркаса в поисках возможных трещин и растяжений конструкции. Мы сделали все, что могли, для того, чтобы птица была идеально настроенной, надежной машиной под седлом своего наездника. Трудно сказать, что двигало мной сильнее – стремление защитить себя от возможных неисправностей или желание убить еще немного времени в ожидании такого странного, необычного полета.

Я делал все, что угодно, чтобы не думать о главном – о том, ЧТО мне делать в небе и как вести себя, если появятся храмовые птицы. И что будет нужно в проекции Огненного острова их наездникам, если они действительно появятся. Прямо сейчас каждый из этих вопросов не имел ответа, и никто не мог бы помочь их найти. Где-то здесь заканчивалась политика, и начиналось пространство, принадлежащее только мне – наезднику, чья воля заставляет подниматься в небо.

Прыжковый механизм натянут до предела, я сижу в седле, перехваченный двумя ремнями, и настало время лететь. Даю отмашку механику. Рычаг нажат и… Я в своей стихии. Подброшенную в воздух птицу привычно перехватывает сила небесного камня, и она летит вперед и вверх, широко расправив крылья.

Для начала делаю пару кругов внутри проекции острова на небольшой высоте – что-то около сотни шагов. Отсюда хорошо видно, как человеческие фигурки на Площади собираются в небольшие группы вокруг выступающих, а потом снова рассыпаются и перемешиваются с другими группами. В некоторых частях открытого пространства – там, где служители решают проблемные вопросы жителей, – как всегда многолюдно. Напротив, возле трибуны, где законники разрешают споры, почти никого нет.

По спирали я поднимаюсь выше и выше, постепенно увеличивая радиус своих кругов. Остров уменьшается в размерах, и на Площади уже трудно различить отдельные фигуры людей. Но я уже почти не смотрю вниз. До рези в глазах вглядываюсь в закатную сторону – стараюсь вовремя увидеть темные точки приближающихся механических птиц. Смотреть трудно – постепенно спускающееся к краю солнце слепит. В полосе этого света отчетливо видны только пятна парящих вдали островов.

Я понемногу успокаиваюсь. Чувствую себя уверенней, как во время обычной прогулки в небе. До конца Халку-мару остался всего солнечный шаг или что-то около того, и я спускаюсь немного ниже.

В тот момент, когда я по-настоящему поверил, что ничего необычного не произойдет, и думал о том, что вечером смогу пойти к Миа-ку, появились они – храмовые птицы. Я напрасно вглядывался в закатное небо над островами: три Камо-те вынырнули откуда-то снизу, из-под проекции. На фоне темно-серого полотна Ничто их металлические тела были практически неразличимы. Увидел их только в тот момент, когда птицы перешли в затяжную дугу над островом, всего в пятидесяти шагах над его поверхностью. С башни зазвучали сдвоенные сигналы предупреждения. Один за одним, с интервалом в несколько десятков секунд.

Так быстро, как только мог, я перебирал рукоятками винтов оперения, складывая крылья, и почти полностью убрал силу на камне. Ши-те наклонилась на нос и нырнула вниз ближе к траектории храмовых птиц.

Пока я снижался на нужную высоту, они уже покинули проекцию острова. Впрочем, питать никаких иллюзий по этому поводу не приходилось: Камо-те разошлись веером и описывали широкие петли, снова обращаясь носом к Площади.

Спланировав вниз, я получил некоторое преимущество в скорости. Наугад выбрав одну из храмовых птиц, повторяю ее вираж и оказываюсь всего в паре десятков шагов позади. Отсюда была хорошо видна спина наездника, скрещивающиеся ремни его хартунга и даже черты лица – в тот момент, когда он заметил мою птицу сзади и на мгновение обернулся.

Он – такой же, как и я. Молодой, подтянутый, плотно сидящий в своем седле. Кажется уверенным в себе.

Странно, но наездник Камо-те даже не думал ускоряться, и пока машина снова достигла Площади, мы уже летели рядом, едва ли не крыло в крыло. Всего в нескольких десятках шагов подо мной – уммы и сотни людей. Уверен, что взгляды большинства из них сейчас были прикованы ко мне, а я… Я оказался в той ситуации, которой боялся сильнее всего: просто не знал, что делать теперь, чего от меня ждут и каким образом я вообще мог защитить людей там, внизу.

Уже сейчас было очевидно, что сам факт моего присутствия в небе над островом ничего не менял. Я несся на большой скорости совсем рядом с наездником на Камо-те, видел его лицо, чувствовал его движения, мог рассмотреть каждую рукоятку, к которой он прикасался, но не мог заставить храмовника отвернуть ни на шаг. И это уже не говоря о том, что где-то рядом в небе Огненного острова находились еще две чужие птицы, внушающие трепет и страх каждому на земле.

Не придумав ничего лучше, я просто качнул Ши-те в сторону храмовой птицы, угрожая ей столкновением. Неизвестно, для кого из нас такой удар мог оказаться более опасным, но других вариантов просто не нашел.

Наездник Камо-те благоразумно отклонился от своей траектории и, подав больше силы на небесный камень, рванул вперед, сразу же оторвавшись на десять-пятнадцать шагов. В такой ситуации трудно было не заметить – храмовая птица была все-таки резвее. Она быстрее набирает скорость и сбрасывает ее. Растеряв преимущество в скорости, полученное после скольжения с высоты, мне стало непросто играть роль преследователя.

Тем временем мы снова покинули проекцию Огненного острова и сделали еще одну петлю для разворота. Я пытался заставить противника (теперь я не мог называть его иначе) изменить курс, но единственное, чего смог добиться – снова оказаться поблизости, на расстоянии размаха крыльев. Одновременно я пытался держать в поле зрения две другие храмовые птицы, но это было непросто. Они заходили в проекцию с разных направлений и на разной высоте.

Сложно предположить, сколько бы продолжалась эта странная гонка, но в следующую минуту произошло то, что навсегда и необратимо изменило историю Архипелага. Сейчас уже трудно сказать, было ли это частью плана храмовников или инициативой конкретного наездника, намерением или случайностью, но последствий уже не отменить, а жертв – не вернуть. Не вернуть и ту женщину, которую сразила стрела одной из храмовых птиц прямо во время Халку-мару пятой луны холодного полуцикла.

Я видел, как снижалась одна из Камо-те, и видел, как в ужасе бросились в стороны люди, еще секунду назад неподвижно наблюдавшие за замысловатыми петлями птиц над островом. И где-то там, среди десятков беспорядочно мечущихся фигур была видна одна, распростертая прямо на плитах Площади. Ничего больше было нельзя рассмотреть из моего седла, но я сразу понял, произошло нечто страшное. Страшное и непоправимое.

Почти сразу храмовые птицы поползли на высоту и взяли курс на закат. Я не мог догнать ни одну из них, а если бы и догнал, то вряд ли был в силах сделать хоть что-либо. Проводив чужаков далеко за проекцию и порядком отстав, я круто развернулся через крыло и спланировал на свою площадку.

– Лишена жизни! Женщина лишена жизни! – кричал первый, кого я встретил на земле, – юноша с безумным взглядом. Я столкнулся с ним в арке, ближайшей к месту посадки.

– Какая женщина? – я схватил его за плечо и даже, кажется, сильно встряхнул. От неожиданного рывка молодой человек едва не запутался в собственном хартунге. – Какая женщина?! – почти кричу ему на ухо, пока сердце стучит в голове, как молот по листу металла.

– Старшая мать… Я не знаю ее!

– Старшая мать, – механически повторил я без всякого выражения и разжал ладонь. Парень тут же исчез в ближайшем проходе. Это – не Миа-ку. Но для кого-то она могла быть такой же дорогой и нужной, какой была для меня.

Трудно описать то, что происходило на острове вечером после Халку-мару. Я мог бы назвать это массовым отчаянием, но вряд ли эти два слова дадут хотя бы приблизительное представление о том, что чувствовали жители Огненного острова в этот исторический день.

Некоторые из тех, кто читает сейчас мой рассказ, могут усомниться в том, что гибель какой-то женщины от стрелы вообще способна подействовать на людей ТАК сильно. И такие сомнения оправданы. Но оправданы только для тех миров, где насилие уже давно стало частью привычной реальности. К таким мирам не относился Архипелаг – место, где люди рождались на парящих островах, жили по Закону и умирали в преклонном возрасте – тихо и спокойно. В этой цепочке событий несчастный случай воспринимался как общая трагедия, а осознанное насилие и вовсе считалось чем-то невозможным.

В день Халку-мару, когда выпущенная с храмовой птицы стрела пронзила стареющую женщину и привела к лишению жизни, все изменилось. Оказалось, что осознанное насилие ВОЗМОЖНО. Оказалось, что от него способен защитить Закон и сколько угодно чистая воля. И именно здесь – шаг, полшага до паники.

11. Оружие

Всю ночь во сне я летал крыло в крыло с храмовой птицей – вычерчивал в небе одну петлю за другой. Каждый раз оказывался совсем рядом – всего в нескольких шагах от Камо-те, но не мог ничего сделать, и она ускользала. Снова и снова. Круг за кругом.

В конце концов я понял, что летаю сам, без Ши-те. Просто рассекаю воздух руками и парю свободно, как если бы был птицей сам. Живой птицей из легенд. Но стоило мне только понять это, как Ничто начало притягивать. Я стал падать вниз, не находя, на что опереться. Рядом уже не было ни Камо-те, ни острова, только долгое-долгое падение в плотный мрак. Меня разбудил хартунг, сорвавшийся с крюка в стене: за его край я схватился во сне, инстинктивно пытаясь остановить бесконечный полет вниз.

Было еще довольно рано, когда я шел в мастерскую Тот-ра, которую люди обычно называли Полукруг. Надо сказать, такое название полностью соответствовало облику этого места. Оно было похожим на половину очень большой уммы с мощными стенами, выстроенными вдоль полукруга из восьми мощных колонн. Та часть мастерской, которая находилась внутри этой странной фигуры, представляла собой замысловатый лабиринт из стеллажей, рабочих столов, машин для обработки металла, неглубоких кладовых ям и коробов. Сверху, на высоте стены, протянулись несколько мостов для передвижных талей.

Открытой стороной Полукруг выходил на просторную террасу, где собирали и ремонтировали крупные механизмы. Сейчас на этой площадке покоилась только разбившаяся еще в прошлый теплый полуцикл птица и наполовину разобранный конденсатор. Обогнув его с правой стороны, я в очередной раз ушиб ногу об один из невысоких упоров, торчащих прямо из глинобитного пола. Прихрамывая и мысленно ругая механиков, которые вообще мало думают об удобстве и безопасности своих владений, я довольно долго искал в глубине мастерской того, кто уже много солнечных циклов был здесь главным.

– Мирами, – поприветствовал я Тот-ра, увидев наконец его грузную фигуру над одной из кладовых ям.

В ответ он лишь продемонстрировал открытую ладонь и с удивительной ловкостью спрыгнул в углубление.

– Был вчера на Площади? – спрашиваю его, осторожно заглядывая в полумрак ямы.

– Так есть.

– Далеко от места… От места, где погибла женщина?

– Далеко, – Тот-ра был, как всегда, немногословен. Он искал что-то в нише и не проявлял ни малейшего интереса к беседе.

– Видел то, что происходило в воздухе?

– Так есть, – снова гулко прозвучало из углубления. Вместе с позвякиванием каких-то металлических деталей и скрипом передвигаемых тяжестей.

Некоторое время я молча сидел на каком-то ящике. А потом все-таки сказал:

– Я просто не знал, что делать. Не мог никак помешать, понимаешь? – выпалил, как одно слово. Сделал именно то, что хотелось: попытался оправдаться, если не перед самим собой, то перед кем-то посторонним.

Странно, когда хочется оправдываться, а от тебя, как назло, никто не требует оправданий.

– Может быть, не мог. Может быть, мог. Не мне говорить об этом, – чуть погодя проворчал механик.

– Ты считаешь, что в моих силах было больше?

– Я ничего не считаю. Я думаю, напрасно ты был там, – наконец ответил хоть что-то определенное Тот-ра и выложил на край ямы какой-то механизм, завернутый в старую ткань.

Любой другой механик использовал бы для этого таль. Любой механик, но не Тот-ра. Тяжелые конструкции из металла он переносил с места на место, почти не напрягаясь.

– Напрасно? Мне не надо было лететь? – не унимался я.

– Твоя воля. Не нужно что-то делать, если не знаешь что. Не нужно что-то делать, если машина не готова, – спокойно заметил главный механик, разворачивая сверток.

– Да, ты правильно говоришь. Вообще-то я и пришел к тебе для того, чтобы ты помог мне с машиной… В том числе поэтому.

– Так есть.

– Знаешь, Ши-те хороша. Очень хороша. Возможно, она лучшая из всех механических птиц, которую я видел. Но в такой ситуации… Она почти бесполезна! Камо-те быстрее. И у них есть… Не знаю, как это назвать. Она метает стрелы, ты видел.

– Я начал помогать еще до того, как ты пришел, – ухмыльнулся Тот-ра одним уголком рта.

– Что ты имеешь в виду?

– Это то, что может помочь, – Тот-ра кивнул в сторону странного вида механизма, извлеченного из ямы.

Две широкие параллельные дуги, укрепленные на массивное основание, которое, в свою очередь, было соединено с подвижной стойкой. Я вдруг осознал, что эта конструкция имеет самое прямое отношение к теме нашего разговора.

– Что это?

– Это – оружие. Самострел, – Тот-ра почти любовался ЭТИМ. Почти что с любовью смахнул с рамы пыль, накопившуюся за долгое время.

– Оружие? – удивленно переспросил я. – Что такое оружие?

– То, что метает стрелы. Похожее оружие наездники храмовых птиц использовали вчера.

– Но откуда… это? – спросил я, обходя механизм то с одной, то с другой стороны. Неподвижный, но почти осязаемо опасный.

– Долгая история. Я собрал самострел по древним таблицам. Таблицам на Библиотечном острове.

– Собрал? Но для чего? – удивился я.

– Просто собрал. Хотел испытать себя. Я думаю, там же взяли таблицу механики храмового острова.

– Сделал и спрятал его?

– А кому оно было нужно?

– Не знаю, – пожимаю плечами и провожу рукой по холодному металлу, рассматривая устройство вблизи.

Тонкая работа, как и все, что делает Тот-ра.

– Оно не было нужно, – ответил он на свой же вопрос. – Но, похоже, оружие нужно сейчас тебе.

– Я перелечу на площадку прямо сейчас?

– Если твоя воля, – снова ухмыльнулся Тот-ра.

Уже через один солнечный шаг Ши-те стояла на террасе у Полукруга, а вокруг сновали механики во главе с Тот-ра. Как оказалось, идея установить на птицу самострел – не единственное, что придумал главный механик в эту долгую-долгую ночь.

За то время, пока солнце пересекло небо с восхода на закат, Ши-те изменилась и очень сильно. В ее сердце установили более мощную спираль, а с боков убрали громоздкие подвесы для груза.

Конечно, не обошлось без жарких споров о том, что и как может улучшить птицу без ущерба для ее возможностей. Так, например, предметом долгих обсуждений механиков была разумная мощность спирали. Очевидно, что существующего усилия не хватает для того, чтобы соревноваться в скорости с Камо-те, но слишком большая энергия, поданная на небесный камень, могла оказаться еще более опасной. Такая сила способна вырвать камень из его гнезда, разрушить или деформировать каркас птицы.

В конце концов механики все-таки установили новую спираль, но на первое время поставили ограничитель ее мощности. В итоге максимальная скорость птицы выросла на единицу-из-восьми, но обращаться с ней в полете теперь следовало еще осторожнее, чем прежде.

Не меньше разногласий вызвала установка самострела. С самого начала планировалось укрепить его на носу птицы перед моим седлом. Примерно в этом же месте находилось оружие на Камо-те. Большую часть времени я молча внимал аргументам и контраргументам механиков, но в какой-то момент и сам активно вмешался в спор.

– Подождите, – говорю им, когда самострел, закрепленный на тали, уже завис над туловищем птицы. – Думаю, это не лучшая идея.

Знаете ли Вы, как смотрят механики на немеханика, который вызвался давать им советы? Я точно знаю. Примерно так же, как смотрит земледелец на червя, оседлавшего его обувь. За мгновение до того, как начать его долгий полет в неизвестность.

Но я все-таки продолжил:

– Трудно сказать, как устроено управление храмовых птиц. Оно может быть проще хотя бы потому, что Камо-те меньше. Вы видели, они не имеют столь искусной системы оперения, как у Ши-те… Словом, они могут стрелять с лету, даже не маневрируя в этот момент. Но я не могу себе этого позволить, ясно? Пытаться играть по их правилам бесполезно. Нужно разработать свои.

Один из механиков отмахнулся, продолжая стравливать канат тали, другой о чем-то быстро и бестолково заговорил. Видимо, оспаривая мое мнение. Но Тот-ра, стоявший совсем рядом, всего в нескольких шагах, молчал. И это было хорошим знаком.

В конце концов он предложил нечто совершенно неожиданное. Механики развернули второе седло на Ши-те спиной к моему седлу и установили подвижную турель с самострелом прямо перед ним. Таким образом, если дело дойдет до настоящей схватки, мне не придется гнаться за храмовой птицей, а потом еще и бросать рычаги для того, чтобы выстрелить. Напротив, мне нужно заставить противника оказаться сзади. Пусть даже став на время приманкой.

Да, и Ши-те был нужен еще один наездник. Тот, который займет второе седло и будет орудовать самострелом. Но об этом еще предстояло подумать позже. А пока… Солнце садилось, его оранжевые лучи отражались от металлических боков птицы, и я чувствовал, что стал сильнее. Ровно настолько же, насколько стала сильнее Ши-те.

Где-то на другом краю Огненного острова в этот день отпустили в Ничто оболочку той женщины, которая погибла вчера на Площади. На Неназванной церемонии собрались сотни людей. Многие из них не знали эту старшую мать лично, но чувствовали это так, словно она была им очень близка. По лицам собравшихся было видно, что многие из них совершенно раздавлены трагедией и не знают, как защитить себя и своих близких в будущем. Наверное, именно этого и хотели храмовники.

Но я сам уже оставил это позади. Боль и страх перед будущим остались на террасе Полукруга, где целый день мы работали над еще более совершенной и опасной Ши-те.

Странно осознавать то, что теперь я не боялся встречи с Камо-те. Теперь я ждал ее. Ждал для того, чтобы заново испытать свою птицу и себя самого.

Наша со Стариком скамья уже утонула в полумраке, но он – еще там. Неподвижный, беззвучный, почти слился с густой закатной тенью.

– Эй… – говорю я ему, остановившись напротив.

– Ну, – проскрипел Старик словно через силу. В этом «ну» громоздились друг на друге усталость и обида. Не похоже на Старика. Совсем не похоже.

– Что-то произошло? – спрашиваю осторожно.

– Жаль. Очень жаль, что так произошло, – после небольшой паузы ответил он.

Я сел рядом.

– Держись. Нам надо сохранять присутствие духа, что бы ни случилось, – сказал я, наверное, более пафосно, чем следовало, но искренне. Так, как умел (или не умел) утешать.

– Ну да, ну да. Надо быть осторожнее, – отозвался Старик.

– Да, и осторожнее тоже. Ты прав. Ты знал ее?

– Надо быть очень осторожным. Одно неосторожное движение – бах! И все. Конец, – сокрушался он, проигнорировав мой вопрос.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – я неловко положил руку ему на плечо. – Не все так страшно. То есть опасность есть, но… Не все так страшно.

– И все-таки, как жаль! – сказал Старик спокойно, но печально.

– Очень жаль. Очень, – снова согласился я. – Есть нечто, чего не вернуть. Никогда не вернуть. И этого особенно жаль.

– Ты поразительно прав! – воскликнул Старик.

«Поразительно» покоробило, но не время обижаться. Печаль не выбирает случайных жертв.

– Очень жаль, – снова повторил я. – Очень.

– Знаешь, я ведь получил это от старшей матери. А она – от своей старшей матери. Ты знал?

– Нет… Что? То есть что получил?

– Второй из трех лучших кувшинов. Тот, который разбился сегодня. Так жаль! Одно неосторожное движение – и бах! Нет его. Не вернуть. Надо быть осторожнее.

– Знаешь, Старик, ты окончательно выжил из ума. Я бы даже сказал, ПОРАЗИТЕЛЬНО быстро выжил из ума, – только и промолвил я после нескольких секунд молчания.

Сказал и пошел в умму. Спать.

12. Кир-ра

– Мое имя есть Кир-ра. И я хочу лететь с тобой на Ши-те, если воля твоя, – сказал кто-то с порога моей уммы.

– Неплохое начало, – ответил я и, кажется, только после этого проснулся.

В предыдущие дни было много событий, каждое из которых вряд ли заслуживает отдельного упоминания, но в моей сегодняшней памяти образует слепок того времени. Не самого плохого времени, в котором еще оставалось немало счастливых иллюзий и светлых ожиданий.

Практически каждый день шестой луны я летал, осваивая новые возможности Ши-те. С первого взгляда изменилось не так уж много, но и незаметными эти изменения назвать трудно. Увеличенная мощность спирали требовала особого обращения, а конструктивные правки и установка турели ощутимо сместили центр тяжести птицы. Для того, чтобы снова чувствовать ее механизмы, как продолжение своих рук и ног, я опять и опять поднимался в небо с любым, кто согласится играть роль наездника на втором седле.

В действительности никому из тех механиков или просто случайных людей никогда не придется стрелять из самострела, но мне это было и не важно. Главное – узнать птицу заново и управлять ею так же умело, как и раньше. Я взлетал, пробовал разные траектории, скорости и нагрузки, на земле в очередной раз регулировал тяги и балансиры, а потом снова взлетал.

Тем временем жизнь на острове продолжалась. Чуть более нервно, заметно тревожнее, чем раньше, но продолжалась. Не могла не продолжаться.

Точно знаю, что практически каждый день в одно и то же время на Площади появлялся Тик-ра со своими рассказами о Вмешательстве и важности приобщения к Храму. Ничего принципиально нового в его речах уже не появлялось, и все меньше случайных и любопытных слушателей собирали его логически грамотные, но монотонные высказывания. Вокруг Тик-ра объединилась группа самых искренних мистиков, но большинство людей Огненного острова слова оратора уже не трогали, а иногда – и раздражали. В его сторону направлены все больше гневных взглядов, хоть трудно было не заметить, как во многих из них появился страх.

Мику-ра я почти не видел. Я точно знал, что целая группа законников готовила предложения для Аракорат-мару, и почти наверняка в этой группе оказался Мику-ра. По крайней мере, я не мог представить, чтобы он остался в стороне, несмотря на скептическое отношение к самой идее Совета Архипелага.

Трижды за эти дни я виделся с Миа-ку. Один раз это была лишь случайная встреча у зерновых ям, и о ней мало что можно рассказать. Но… Время – лучшее лекарство от ссор, пусть даже таких ссор – без слов и взаимных упреков. Так и бывает: оставь двух людей после конфликта в покое друг от друга, и варианта останется ровно два. За это время они могут оказаться слишком далеко от той точки, в которой были вместе, и разговоры станут уже бесполезны, или взаимное притяжение вернет их к этой точке, и разговоры станут уже не нужны.

Мы не обсуждали, что произошло, но вернулись в то состояние, когда злиться не на что и не хочется. Последнее наше свидание остро напомнило те луны шесть или семь солнечных циклов назад, когда мы проводили вместе значительно больше времени, и только приближались к тому, чтобы инициировать новую жизнь. Слишком хорошо я помнил закаты у барьера, прогулки ночью при свете светоспиралей и то, чем часто заканчивались такие встречи в ее умме.

С тех пор многое изменилось. Бывали периоды, когда мы не виделись целую луну или даже больше. Иногда я даже думал, что она выберет кого-то другого для инициации новой жизни. А иногда был уверен, что она выберет Мику-ра. От таких мыслей мне хотелось тут же вскочить на птицу и улететь на самый край Архипелага или еще дальше, но ничего такого не происходило, и потом мы неизменно сближались снова. И теперь, в эту луну между двумя собраниями, я чувствовал себя значительно ближе к тем далеким и радостным солнечным циклам прошлого. Ближе, чем когда-либо.

– Мое имя есть Кир-ра. И я хочу лететь с тобой на Ши-те, если воля твоя, – сказал кто-то с порога моей уммы. Сказал именно так, как говорили наши предки, придерживаясь этого странного, режущего слух порядка слов и мыслей.

– Неплохое начало, – ответил я и, кажется, только после этого проснулся.

В ту пару мгновений, пока гость без приглашения прошел внутрь уммы и сел на подстилку для беседы, у меня был шанс рассмотреть его чуть более внимательно. Рассмотреть и… не заметить ничего, что бы могло говорить в пользу незнакомца или против него. Передо мной – невысокого роста мужчина, слишком худой даже для своего телосложения, но жилистый и подтянутый. Это было заметно, даже несмотря на не очень аккуратно перетянутый хартунг.

Трудно было сделать какие-то выводы, глядя на его лицо. Оно мало говорило о возрасте (хоть и можно было предположить, что Кир-ра все-таки старше меня) и вообще выражало не так уж много эмоций. Пожалуй, черты этого лица – слишком резкие, а взгляд – слишком жесткий. Да, определенно: слишком жесткий взгляд из глубоких глазниц с остро очерченными надбровными дугами. Но это – не моя проблема. Это – проблема тех женщин, которые выбирали Кир-ра для инициации. Если такие, конечно, существовали.

Какая разница, в сущности, насколько глубоко посажены его глаза и что я почувствовал в его взгляде?

Как и рекомендовали правила приличия, я предложил гостю воды, про себя мечтая услышать отказ. К счастью, он и правда отказался. Ту пару глотков, которые чудом сохранились на дне кувшина со вчерашнего дня, я с наслаждением выпил сам.

– Вероятно, ты думаешь, почему воля моя лететь на Ши-те, и способен ли на это, – прервал странное молчание Кир-ра.

– Да, пожалуй, – согласился я, вытирая лицо влажной от утренней росы тканью.

– Я есть наездник, и Солнечный остров есть дом мой, – почти что торжественно сказал гость. – В солнечном цикле прошлом птица моя поломалась в полете. Я сбросил груз и дотянул едва до края земли этой. Где садиться, выбрать было нельзя уже, птица моя разбилась. Я сам должен был отправиться к Началу, но жив остался.

– Ясно, – кивнул я, не зная, что ответить.

Пока Кир-ра говорил, я отчетливо вспомнил эту историю. На нашем острове, где происходит не так уж много заметных событий, авария механической птицы – настоящая сенсация, о которой говорят даже новые жизни во время своих игр.

Тогда, в дни после падения машины, я потратил не один солнечный шаг на изучение конструкции и управления. Она и сейчас там – на площадке перед Полукругом. Занятые своими делами, механики быстро потеряли интерес к изуродованной птице с Солнечного острова, которая, к слову, явно уступала той же Ши-те по всем характеристикам.

Я знал, что потерпевший крушение наездник остался на Огненном острове, но ни разу не встречался с ним лично. До этого дня.

– Почему ты не вернулся на Солнечный остров? – спросил я наконец, сев на пол напротив гостя, как и предполагал этикет серьезных разговоров.

– Нет причины. Я потерял груз ценный и разбил птицу.

– Но ты же сказал, что авария случилась из-за поломки?

– Так есть. Но это не меняет ничего. Груз упал в Ничто, а Ли-те мертва. Ее никто не станет восстанавливать здесь, а я не могу перенести ее на Солнечный остров. Но даже если бы так, механики там не стали бы мне доверять. Они бы отдали птицу наезднику другому. Если так, то и возвращаться нет причины, – немного путанно, но вполне понятно пояснил Кир-ра.

– Да, я понимаю… Но почему ты хочешь лететь со мной? Это опасно и… Буду откровенным: тебя мало что связывает с Огненным островом. Ты должен понимать, зачем тебе это. Не сомневаюсь, что ты это понимаешь на самом деле, но, думаю, о причинах нужно знать и мне.

– Кое-что связывает нас всех. Всех людей Архипелага. Особенно сейчас.

– Ты прав, но это все очень… Абстрактно. Согласен? Я все равно не понимаю, почему ты хочешь рисковать вместе со мной, – настаивал я.

– После того, как птица моя разбилась, я оказался на земле чужой. Я благодарю людей Огненного острова, они дают мне место в умме, пищу и воду. Но это – одна сторона. Другая сторона есть то, что я заперт здесь и не нужен более там, на Солнечном острове. Я могу прожить так много солнечных циклов, состариться и отправиться к Началу. Но я не хочу так – без механической птицы и без цели. Второе седло на Ши-те твоей есть шанс мой снова оказаться в небе.

– Да, это уже больше похоже на правду, – кивнул я.

Интонация и мимика Кир-ра не выражали ничего, но теперь я и вправду лучше понимал, о чем он говорил. Как наезднику, мне было несложно это представить. Наверное, это только наездник и мог представить.

– Ты ведь не надеешься, что я приму решение сразу? – говорю ему.

– Нет? – спрашивает.

– Нет.

– Так есть, воля твоя думать столько, сколько нужно, – спохватился Кир-ра.

– Хорошо. Мы еще поговорим с тобой, – сказал я и поднялся на ноги.

Все это непросто. Сейчас, сразу после этого разговора, и потом, намного позже, я нуждался в аргументах в пользу Кир-ра или против него. В разговоре с ним трудно найти как те, так и другие. Я понимал то, почему он пришел, но не мог найти причин доверять иноземцу так, как доверял, например, Тот-ра. А доверять тому наезднику, который будет защищать мою спину, было просто необходимо.

В какой-то момент в голове промелькнула мысль о том, что Кир-ра может просто использовать меня и мою птицу для того, чтобы вернуться на свою землю. Или даже хочет завладеть Ши-те. Я быстро отогнал худшие опасения, но стал присматриваться к Кир-ра еще внимательнее.

На следующий день решился пролететь с Кир-ра по кругу и, быть может, даже попробовать «оружие». Этот опыт если не снял все страхи, то рассеял некоторые опасения практического характера. По крайней мере те, что касались сноровки второго наездника. Он уверенно держался в седле и не проявлял ни малейшего беспокойства перед бездной под крылом птицы. Самострел тоже не вызвал особых сложностей. Пролетая над пустынным местом Огненного острова, он выпустил пару стрел по заранее подготовленной цели на земле. И если первая из них едва не угодила за барьер, то вторая вонзилась в землю всего в нескольких шагах от старого мешка, подвешенного на жердь.

Тем временем Оту-мару становился все ближе. Других желающих рискнуть не объявлялось, и я понимал, что в этот день именно Кир-ра станет вторым наездником Ши-те. Стремительное приближение нового поворота в этой истории заставляло верить, что за непроницаемым лицом этого чужака не скрывается никакой угрозы.

13. И нет пути назад

…А потом наступил Оту-мару. Тот самый особенный день шестой луны холодного полуцикла. В предыдущие дни я так много занимался птицей и тренировался, что в ночь накануне спал, как после отвара сонной травы. Хотя дело, конечно, не в ней. Сказывалась накопившаяся усталость – усталость тела и духа.

Проснулся поздним утром, когда лучи солнца на противоположной стене уже касались пола. Пожурил себя за то, что потерял столько времени, но пожурил формально, не ощутив ни капли вины. На самом деле почувствовал себя бодрым и отдохнувшим – впервые за долгое время. Перетягивание ремнями хартунга, бегом к конденсатору, а потом обратно, быстрая трапеза из нескольких земляных орехов. Обычное утро перед необычным днем.

Спустя пару солнечных шагов я был на площадке, где стояла Ши-те. Кир-ра уже ждал меня там. Возможно, ждал давно, но ничего не сказал, ни одним жестом не проявил неудовольствия.

– Готов? – спрашиваю его.

– Так есть, – отвечает, не утруждая себя лишними комментариями.

На его лице по-прежнему не читалось ничего. Я хотел бы сказать «ничего, кроме решимости», но на самом деле – совсем ничего. Заметно только, что при ярком солнечном свете он кажется немного старше: в уголках рта и на лбу уже наметились тени морщин.

Чуть позже, когда мы уже собирались взлетать, на площадке появился Мику-ра. Наверное, это было неожиданностью, но не более того. После обмена приветствиями и ничего не значащими фразами Мику-ра вдруг спросил (и это было уже действительно неожиданным):

– Уверен в том, что делаешь?

– Уверен ли я? В каком смысле? – еще не понимаю, к чему он клонит, но на всякий случай отхожу на несколько шагов в сторону от птицы, увлекая Мику-ра за собой. Слух механиков бывает очень острым. Иногда даже слишком.

– В разных смыслах, вероятно, – пожал плечами законник. Этот жест был для него нехарактерным.

– Как видишь, второй наездник у меня уже есть. Механики тоже постарались. Так что, да, я уверен, насколько это возможно сейчас.

– Я о другом, – отмахнулся Мику-ра. – Уверен ли ты в том, что должен подняться в воздух сегодня?

– Мне казалось, ты этого хотел, – удивился я.

– Ты говоришь так, будто я тебя заставил.

– Нет, на то моя воля. Но мне странно слышать, что тебя интересует моя уверенность.

– Быть может, быть может, – замолчал он на полуслове, но продолжил с неожиданным нажимом. – Но полет сегодня и полет на прошлый Халку-мару не есть одно. Думаю, ты понимаешь.

– Понимаю что?

– Что теперь для наездников храмовых птиц ты более враг, чем прежде. И стрелы, предназначенные для нас здесь, могут быть направлены в тебя.

– Да, я думал об этом. Но разве не ты говорил, что мы должны защитить свободу воли именно сейчас? – сказал я то ли с пафосом, то ли с иронией.

– Да, это так, – словно нехотя согласился Мику-ра. – Но на Архипелаге становится опасно. Опаснее, чем когда-либо. И я хочу, чтобы ты понимал угрозу для себя лично.

– Ты имеешь в виду что-то конкретное? – еще больше понижаю голос.

– Я имею в виду, например, то, что два дня назад стрелы с храмовых птиц полетели в сторону людей Острова больших деревьев. Прошлой ночью оттуда не было никаких световых сообщений, но мы знаем, что они в страхе. И готовы проголосовать за кого угодно уже в ближайший Оту-мару. Теперь я не уверен, есть ли какой-то смысл вообще защищать свободу воли здесь. Возможно, через какую-то луну или две Огненный остров останется единственным, где она сохранится.

– Но мы должны попробовать, разве нет? – возразил я. Хотя надо признать, слова Мику-ра пошатнули и мою уверенность тоже. Пошатнули уверенность, которой и не было толком, если уж быть честным до конца.

– Если воля твоя, – вяло улыбнулся законник, – я просто хотел узнать, уверен ли ты в том, что делаешь, и понимаешь ли опасность, которая тебе грозит?

– Надеюсь, что да.

– Тогда мы встретимся на земле после заката, – сказал Мику-ра и показал открытую ладонь.

Я ответил тем же. Время взлетать. Совсем недалеко отсюда, на Площади, уже собирались первые группы людей.

Все случится (или не случится) очень скоро.

Я взлетел и круг за кругом по широкой спирали поднялся выше. Понимая, что храмовые птицы могут появиться откуда угодно, не спешу. Достаточно и той высоты, откуда удобно наблюдать за островом и всем вокруг. К счастью, еще одна пара глаз значительно облегчала эту задачу. Мельком, через плечо, я посмотрел на Кир-ра. Его седло повернуто спиной ко мне, и лица не видно. Впрочем, ни одно его движение не выражало нервозности или беспокойства, и я больше не оглядывался.

Встречный воздух сегодня казался холоднее, чем обычно, хоть солнце и светило необычайно ярко. Даже под плотно перетянутым хартунгом по коже скользили морозные потоки воздуха. Быть может, это был страх?

Я вдруг вспомнил свой первый полет за пределы проекции острова, первый момент, когда я осознал, что под птицей – Ничто. Это ощущение трудно сравнить с чем-либо, что испытывал прежде.

В полете над землей можно успокаивать себя тем, что даже если я сам ошибусь или подведут механизмы, мне грозит удар о жесткую, твердую, но осязаемую поверхность. За проекцией все иначе. Внизу – только подвижная серая пелена, конец всего и одновременно всего Начало, граница, замыкающая цепочку миров. Несложно представить тот страх, который испытывал наездник, впервые оказываясь один на один с бездной, удерживаемый от падения только силой небесного камня и механизмами птицы.

Когда внизу на Площади уже собрались люди Огненного острова и, кажется, Моту-ра уже начал говорить то, что полагается, с закатной стороны появились три птицы. Ни больше и ни меньше, чем в прошлый раз. Но теперь они не скрывались, не прятались под островом, не огибали его по дуге. Просто приближались, выстроившись треугольником, примерно на той же высоте, на которой находился и я.

Последняя надежда на то, что ничего не произойдет, таяла, как утренний туман в солнечных лучах. Вопрос только один: что именно случится и как?

Энергичным движением хвостового рычага поворачиваю птицу носом к закату. Так, что металлический каркас жалобно заскрипел от напряжения. Еще несколько мгновений – и мы летели навстречу чужакам, широко разведя в стороны крылья. И если бы кто-то меня спросил сейчас, что я собираюсь делать дальше, не нашелся бы что-то ответить. Просто мчался наперерез трем Камо-те, полностью положившись на наитие.

Мгновение за мгновением, вздох за вздохом – машины летели навстречу друг другу для того, чтобы их пути пересеклись где-то на краю проекции острова. Уверен, в этот момент ко мне прикованы сотни пар глаз на Площади. Нет сомнений, что в их числе была и Миа-ку. Это не оставляет пространства для колебаний, даже если оно еще оставалось до взлета.

Сердце бьется быстро: тук-тук-тук. Дышу учащенно, глотая холодный воздух. А все-таки спокойнее, когда за спиной есть еще кто-то. Даже если не до конца понимаешь, кто именно.

Когда Камо-те оказались уже совсем близко, и я мог разглядеть лица их наездников, краем глаза увидел рядом искру света – мимолетный блик совсем рядом с птицей. Но отвлекаться некогда – ближайшая машина едва не зацепила Ши-те на встречном курсе. Скорее всего, это бы ни оставило шансов никому из нас. К счастью, храмовникам не хотелось испытывать прочность своих механических птиц, они разошлись веером в разные стороны. Одна из Камо-те со свистом пронеслась всего в десятке шагов. В лицо ударила волна воздуха, машину едва ощутимо качнуло в сторону.

Подвернув левое крыло и маневрируя хвостом, я заложил петлю для того, чтобы оказаться позади храмовых птиц. Со стороны башни один за другим звенели сдвоенные удары, сигнализируя о том, что чужаки уже внутри проекции.

– Они стреляли в нас, – перекрикивая свист рассекаемого воздуха, прокричал Кир-ра.

– Что? Как? – спросил я и тут же все понял сам. В то же самое мгновение, когда задал вопрос.

Во-первых, искрой света рядом с механической птицей был блик от пролетевшей рядом стрелы. Той самой, которая имела все шансы завершить историю в самом ее начале. Во-вторых, я осознал, что сейчас и только сейчас по-настоящему началось время открытой агрессии между мной и храмовыми птицами – агрессии без предположений, догадок и утаивания намерений.

А еще… Нельзя расходиться с Камо-те на встречных курсах. Роль мишени – не по мне. Необходимо ловить их на хвост, и только так.

Все это пронеслось в голове в один миг, и… волнение ушло. Его сдуло волной воздуха от встречной Камо-те, оставив обнаженные рефлексы, оголенные, очищенные от размышлений, чувства.

С опущенным носом и полусобранными крыльями Ши-те мчалась за чужаками. Каждая из храмовых птиц сейчас внутри проекции и в любое мгновение может выстрелить по людям на Площади. Я боялся опоздать, но перестал бояться еще чего-либо.

С того места, где нахожусь сейчас, видно, что из-за моего маневра две из трех храмовых птиц вынуждены описать широкие дуги: стрелять им стало неудобно, ведь для этого еще нужно успеть лечь на нужный курс. Необходимость отвлекаться от управления машиной для того, чтобы использовать оружие, несколько ограничивало свободу действий храмовников.

Намного большее беспокойство у меня вызывала третья Камо-те, которая на небольшой скорости скользила над островом, приближаясь прямо к Площади. Я был почти уверен, что ее наездник выстрелит, но… Этого не произошло. Темный силуэт механической птицы всего в десятке шагов над поверхностью заставил людей буквально вжаться в землю. Я также видел, как некоторые из них вскочили и в панике побежали к краю Площади. Маленькие бестолковые фигурки в поисках защиты, как муравьи под неожиданно поднятым камнем.

Покинув пределы проекции с другой стороны, храмовые птицы начали разворачиваться. Очевидно, что они планируют пролететь над островом снова. Но, вместе с тем, именно сейчас у меня появилась отличная возможность наконец-то занять удобную позицию для стрельбы. Надо лишь развернуться по меньшему радиусу, чтобы оказаться прямо перед носом у первой из Камо-те.

– Держись и готовься стрелять! – прокричал я через плечо Кир-ра, одновременно укладывая на бок хвостовой рычаг и как можно быстрее перебирая винтом крыла. Ши-те быстро заваливалась на левый бок. Казалось, еще мгновение – и птица перевернется. Но нет. В ее корпусе снова застучали механизмы и заскрежетали тяги. Заканчивая поворот, Ши-те выравнивалась относительно горизонта.

Обернувшись, я увидел, что маневр удался. Ближайшая храмовая птица оказалась чуть выше и в паре десятков шагов позади. Ее наездник приподнялся в седле, на пару секунд опешив.

– Стреляй! Стреляй! – кричал я Кир-ра. Но он все видел и сам. Пока наездник Камо-те выравнивал свою машину и сам схватился за рукоятки самострела, Кир-ра прицелился и нажал на рычаг. Судя по всему, стрела не попала в цель, и Кир-ра выстрелил еще раз. Это была вторая и последняя стрела, которую мы могли использовать до перезарядки.

Впрочем, больше ничего и не понадобилось. Снова обернувшись, я увидел, как Камо-те начала заваливаться на правое крыло. Ее наездник в панике двигал рычаги оперения, но бесполезно – птица стремительно теряла управление. Еще несколько секунд – и она перевернулась. Поверхность острова прямо под нами не оставила храмовому наезднику ни единого шанса. На большой скорости машина врезалась в какую-то умму, подняв облако пыли и обломков.

Почти сразу две другие Камо-те ушли на высоту. Одна из них сразу покинула проекцию, направившись в сторону заката, а другая – сделала еще один полукруг над островом, после чего тоже отправилась домой. В небе не осталось никого и ничего, способного изменить привычный ход Оту-мару.

Стоит ли говорить о том, что с крыла Ши-те на землю мы с Кир-ра шагнули героями, о которых знал абсолютно каждый житель острова. Но в тот вечер я мало что понимал и чувствовал, совершенно ослепленный и оглушенный произошедшим. Я видел встречные улыбки, открытые ладони, поднятые вверх… Очень много поднятых вверх открытых ладоней – новый жест этого странного времени. Механически я растягивал мышцы лица и наугад отвечал на приветственные жесты, но на самом деле видел другое – птицу, падающую на умму. Куски стены в воздухе. На солнце блеснул отлетевший в сторону фрагмент оперения. …И хищное, неконтролируемое чувство восторга, от которого я закричал, как сумасшедший. Кажется, то же самое в тот момент происходило и с Кир-ра.

А потом все прошло, оставив болезненную и глухую пустоту. В какой-то момент мне остро захотелось закричать всем, кто сейчас приветствовал меня: «Почувствуйте! Подумайте! Мы лишаем друг друга жизни!». Но я ничего не сказал. Только старался остаться один. Кто-то потащил меня за рукав, говорил, что можно пойти посмотреть на разбитую храмовую птицу.

– Кто-то пострадал? – только спросил я.

– Нет, все были на Площади, – ответил незнакомец.

– А наездник?

– Да, разумеется… Там столько крови!

Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота, и нырнул в ближайшую арку. А потом – еще в одну. Я не очень хорошо представлял, где я и куда нужно идти, но отчетливо чувствовал, что хочу убежать и спрятаться. Как в те далекие солнечные циклы, когда был еще новой жизнью.

После того, как солнце село, а на острове стало темно и тихо, в мою умму еле слышно просочилась Миа-ку. Больше всего я боялся, что и она будет говорить о подстреленной храмовой птице, но этого не произошло. Она всегда понимала меня лучше, чем кто-либо. Мы просто молча держались за руки, глядя как звезды над нами становятся ярче.

– Кто теперь наш главный законник? – шепотом спросил я, когда снова обрел шаткое подобие привычного спокойствия. Не то, чтобы мне действительно был интересен ответ на этот вопрос, но лучшего повода услышать голос Миа-ку я не нашел.

– Моту-ра, – в полумраке вижу, как она повела плечом.

– Это хорошо…

– Хорошо, что ты тут, – прошептала Миа-ку.

Я привлек ее к себе и прижался губами к мочке уха. Кажется, что обнимал, но на самом деле держался за нее, как за единственную точку опоры. И если бы ни эти руки на моих плечах, ни этот запах, ни этот нежный участок кожи под моими губами – сорвался бы и улетел прямо к звездам.

14. Тайны прошлого и птицы прошлого

– Что ты думаешь о вчерашнем дне? – спросил я Кир-ра, сидя на крыле птицы, свесив вниз ноги и щурясь от поднимающегося в зенит солнца.

– Нужно тренироваться больше. Было бы хорошо стрелять по целям движущимся, но не знаю, как это сделать можно, – ответил Кир-ра, не отвлекаясь от перезарядки самострела. Когда Тот-ра создавал оружие, ему и в голову не пришло, что однажды его придется перезаряжать. Более того, перезаряжать в полете.

– Это все? Все, о чем ты думаешь?

– Тебе бросаться не следует на храмовых птиц лицом к лицу. Так только больше шансов к Началу отправиться.

– Я тоже это понял. Но я о другом…

– Конкретное что-то услышать хочешь? Спроси тогда конкретно, – пробурчал Кир-ра и в следующую секунду чуть не лишился пальцев. С тугим, сочным звоном самострел сработал во время перезарядки, выбросив куда-то на край площадки незакрепленную пока стрелу.

Кир-ра пробурчал про себя какие-то глубоко чужеземные ругательства, но без особой злости. Я бы даже сказал – с поразительным хладнокровием.

– Ты понимаешь, что мы вчера лишили жизни наездника? – спросил я напрямую.

– Конечно, понимаю это, – Кир-ра на мгновение отвлекся, осмотрелся по сторонам и взял в руки вторую стрелу.

– И что ты думаешь ОБ ЭТОМ?

– Думаю, что если бы мы не лишили жизни наездника вчера, то жизни лишился бы кто-то на Площади. Ты бы мучился больше еще. Говорил бы: "Кир-ра, почему я не лишил их жизни?" – забавно спародировал он мою манеру речи. – Или не так – тебя бы вообще не мучило ничего уже. Соскребали бы тебя с камней с обломками Ши-те вперемешку.

– Я понимаю, – покорно согласился я с очевидным.

– Смирись поэтому. Жизнь есть страдание изменчивое, ясно? Сегодня сильнее оно, а завтра – слабее. К тому же храмовника жизни лишил я. Не ты, – добавил он не без удовлетворения в голосе.

– В какой-то степени мы сделали это вместе.

– Ты никогда прежде жизни не лишал? – вдруг спросил Кир-ра, наконец закончив заряжать самострел. Теперь он смотрел мне прямо в глаза, и от этого стало немного не по себе.

Странно, но в присутствии наездника с Солнечного острова я все еще чувствовал себя неуверенно. Хоть после вчерашнего полета никаких причин не доверять ему уже не видел.

– Конечно, я не лишал никого жизни прежде, – сказал я и тут же понял, что сама формулировка вопроса подразумевает, что для самого Кир-ра это было не впервые. – А… А ты?

– Архипелаг – не такое уж место прекрасное. А есть ли другие? – только и сказал Кир-ра немного позже. Вопрос не был адресован мне лично, и я промолчал.

Ну, что ж, ладно. Я не буду настаивать. Некоторое время мы сидели молча, каждый в чем-то своем, пока за спиной вдруг не прогремело:

– Видимо, вы хотите перья погнуть, – пробасил Тот-ра. Его голос приходилось слышать не так уж часто, но перепутать его с любым другим – невозможно.

Как новая жизнь от резкого выкрика старшей матери, я торопливо спрыгнул с крыла на землю. Как будто нехотя соскользнул на площадку и Кир-ра.

Обогнув птицу, главный механик передал сопровождавшему его помощнику металлический ящик с инструментами и с удивительной для его телосложения легкостью взобрался на спину Ши-те.

– Идея есть, как самострел улучшить. Чтоб заряжать стрелы в полете, – бросил он в мою сторону, а потом покосился на Кир-ра. То ли с пренебрежением, то ли с недоверием.

– Если воля твоя помочь, буду только благодарен, – ответил я.

А вечером того же дня нас снова атаковали. В то время, как я был уже в своей умме и чистил хартунг, над островом вдруг снова появились храмовые птицы: три машины в ряд, одна за другой. Никто не ожидал их увидеть прямо сейчас, и звон с башни прозвучал уже тогда, когда Камо-те пересекали проекцию. Слишком поздно, чтобы я успел отреагировать. Как раз вовремя, чтобы успеть стать пассивным наблюдателем.

Конечно, я попытался, но даже не успел добежать до площадки, где стояла Ши-те. В одном из широких проходов на пути к ней я услышал, как кто-то закричал. Оборачиваюсь и вижу, как храмовые птицы полого снижаются к какой-то невидимой мне цели на острове. Слишком далеко, чтобы разглядеть, но можно было не сомневаться, что каждая из них все-таки разрядила свой самострел. Почти сразу Камо-те взмыли вверх и, круто развернувшись прямо над островом, уходили на Закат. Преследовать их уже не имело никакого смысла.

Я был почти уверен, что этим вечером кто-то лишился жизни. Забыв о площадке, побежал в тому месту, над которым планировали храмовые птицы, но очень боялся того, что мог там увидеть. До ужаса боялся.

К счастью, худшие ожидания не оправдались. Более того, растолкав толпу и выбравшись на открытое пространство перед Полукругом, где все и произошло, я не смог сдержать улыбки. Целью храмовых наездников оказалась Ли-те – и без того изувеченная птица, на которой в свое время потерпел аварию Кир-ра. Две стрелы почти полностью вошли в ее металлический бок, а еще одна насквозь пробила крыло.

В первые мгновения я не мог понять, чем угрожала храмовникам сломанная машина, которая уже много лун стояла на площадке у Полукруга, как памятник. Но потом я понял. Отчетливо понял.

Стрелы, попавшие в Ли-те, предназначались моей механической птице. И ее удача заключалась только в том, что храмовые наездники ошиблись. Действительно, на земле очертания птицы с Солнечного острова сильно напоминали профиль Ши-те, а неповрежденным при аварии боком она была повернута именно к Закату.

Словом, мне повезло. Нам всем повезло. Ши-те осталась нетронутой, хоть храмовники и думали иначе. Но что сделают они теперь, уверенные в своей победе?

С тревогой я пытался найти ответ на этот вопрос, но одновременно, где-то в глубине души, чувствовал удовлетворение. Мы заставили их опасаться. Они боялись моей механической птицы и охотились за ней. А значит, все не зря.

Отступление: моя персональная Сущность

Когда Сущность пришла ко мне впервые, я обмочился и получил трепку от матери. Нехорошо это, когда тебе уже семь солнечных циклов от роду.

Тогда я увидел много чего: летающие машины и парящие острова, огромные камни и незнакомых людей, а еще – тонкие алые щупальца, протянувшиеся из меня, из самого моего нутра ко всему вокруг. Две таких нити, самые яркие и переливающиеся перламутром, соединяли меня с матерями, спавшими рядом – прямой и старшей. Мои глаза были закрыты, но я видел их. Скорее, даже не их физические оболочки, а нечто более настоящее – внутренний свет самой жизни.

Кто бы тут не обмочился?

Когда я закричал, расплакался и сбивчиво, взахлеб рассказал женщинам о том, что увидел, то получил порядочную трепку. «Бестолковой голове – бестолковые сны!» – ворчала мать, сдирая с меня мокрый хартунг. А старшая мать не сказала в ту ночь ничего, только посмотрела странно и как-то даже с жалостью.

Прошла пара дней прежде, чем она посоветовала мне – наедине и почти что шепотом:

– Не говори никому о Сущности.

– О… ком? – переспросил я, почти что забыв о странном видении, как забывают новые жизни все плохое и страшное.

– О Сущности. Ты можешь называть Ее так, но только про себя. И не бойся ничего: она не причинит тебе вреда, а быть может даже поможет. Когда-нибудь. А пока… Она просто будет иногда показывать тебе картинки.

– Хорошо… – сказал я, не зная, что ответить.

– Только никому не говори о ней, слышишь? Одни неприятности от этого, – еще раз строго предупредила старшая мать.

Старшей матери уже нет давно среди живых, а ее наставлений я придерживаюсь по сей день. Уже потом, значительно позже, я узнал, что очень немногие чувствуют Сущностей. Что храмовники видят в таких людях «освидетельствованных» Создателем, а технократы диагностируют у них расстройство ума. Это расстройство даже имеет свое название – «Синдром присутствия».

Так кто же я – «освидетельствованный» или умалишенный? Самому себе на этот вопрос можно и не отвечать, а вот услышать ответы других придется. Именно это, наверное, и имела в виду старшая мать, говоря о неприятностях. И подозрение в помутнении рассудка – меньшее из них. Хуже, если тебя посчитают храмовником. Тем более сейчас, когда я сам, именно я, стал живым оружием в борьбе с ним.

Может, храмовники для меня и правда ближе, чем мне хочется думать, а? Может, я и есть один из них – если не по вере, то по сути?

Так или иначе, никто не знает о том, что ко мне приходит Сущность. Даже Миа-ку. А я… Сам я уже привык. Происходит это нечасто и, откровенно говоря, вовсе не обязательно воспринимать картинки, которые показывает Сущность, всерьез.

Я точно знал, я видел, я чувствовал, что каждая из этих картинок – не просто так. Они тесно связаны с моим прошлым, будущим и настоящим, а смыслы, которые они несут, важны для меня. Почему-то важны. Но если пытаться в этом разобраться, то слишком легко лишиться рассудка на самом деле. Технократы так и говорят: «Лучший способ лечения – невнимание». Наверное, именно так я лечил себя сам, и со временем Сущность действительно стала напоминать о себе реже.

Но в последние две луны все изменилось. Все изменилось, когда Конструкт опустился в Ничто, и наш мир стал другим. Сущность приходит ко мне почти каждую ночь – показывает свои картинки где-то на границе сна и яви. Иногда я не понимаю их смысла вовсе, а иногда – с ужасом вижу в них отражение действительности. И не знаю, что делать с этим странным знанием.

Кто говорит со мной через эти образы? И зачем говорит? Стоит видеть в этом угрозу или помощь извне? Игнорировать, бояться или благодарить?

Я не знаю.

15. Привычка лишать жизни

Дддонг… Дддонг… Далекие звонкие удары, один за одним. Потом чей-то удивленный возглас. Еще один, почти переходящий в крик. И снова: Дддонг… Дддонг… Я слышал все это через плотную пелену утреннего сна, но не мог отделить реальность от отражений. В одном из них, совсем недавно, я уже видел нечто подобное. Звон, голоса и остров, который парит легко, как механическая птица…

– Тиа-ра! Тиа-ра, просыпайся! – в отличие от всех остальных этот голос был прямо над ухом. Он и выдернул меня из тревожного и вязкого сна.

Я открыл глаза и тут же увидел лицо рудокопа из соседней уммы. В нос ударил резкий запах трав и пота.

– Что?.. Что такое?

– Храмовые птицы скоро здесь будут! Поднимайся!

– А я при чем?.. – успел спросить я за мгновение до того, как память о последних днях обрушилась на меня, как поток холодной воды. Я простонал и откинулся обратно на постель.

Еще один вдох, еще пара ударов сердца, и я уже на ногах, ныряю в мятый хартунг и на ходу перевязываю его ремнями. Один под грудью, другой – вокруг бедер, еще по ремню – на плечах. На большее времени нет, и я уже бегу к Ши-те, едва не сбросив в мусорную канаву какую-то новую жизнь.

Поворот. Арка. Еще поворот и длинный коридор между несколькими уммами. Открытое пространство рядом с конденсатором и извилистая дорожка, огибающая плавильные ямы. До боли знакомый маршрут, который я мог бы пройти и в полной темноте, ни разу не наткнувшись на стену.

Еще один поворот и… площадка. Ши-те стоит с почти полностью собранными крыльями, отражая полированным боком рассветные лучи. Быстро убеждаюсь, что заряженная спираль на месте, и птица готова к полету. Так быстро, как только могу, орудую рычагом прыжкового механизма, заводя пружины. Но где Кир-ра? В проходах между ближайшими уммами можно разглядеть только мелькающие тени. Кто-то спешил на Площадь, кто-то, напротив, искал убежища от угрозы с неба.

Подождать его? Или взлетать? Но что я мог сделать без второго наездника? Я думал всего несколько мгновений, пока не увидел храмовых птиц. Одна… Две… Три… Четыре! Двумя парами приближаются с Заката и, кажется, уже пересекают проекцию острова. И, может, шанс выбора еще оставался, но тут одна из птиц наклонилась на бок и начала поворачивать в мою сторону. Совершенно отчетливо я понял, что ее наездника привлек блеск металлического оперения, хорошо заметный с воздуха, и очень скоро он будет здесь.

Прыжковый механизм заведен не до конца, Кир-ра до сих пор не появился, но времени нет. Я вскочил в седло, привязал себя ремнем и ударил ногой по рычагу. За мгновение до этого в нескольких шагах перед носом птицы фонтаном взлетел сноп искр – туда ударила стрела. Короткий, но громкий и резкий звон металла о камень. Увидев, что я почти взлетел, наездник храмовой птицы поспешил выстрелить по неподвижной цели и промахнулся.

Момент – и машину подбросило в воздух. Сила небесного камня увлекла ее вперед, а я так быстро, как только мог, разворачивал крылья. Бросок был слишком слабым, поэтому Ши-те едва не распласталась по площадке. Меня спасла более мощная, чем прежде, спираль. Конструкция затрещала от напряжения, а птица надрывно проскрежетала по поверхности лапами. Казалось, вот-вот зацепит носом каменные плиты и рухнет окончательно.

Взлетела. Я взлетел. Уммы, камни, проходы, люди – все быстро сжимается, привычно закладывает уши.

Я в воздухе, но причин для радости по-прежнему мало. Бросив взгляд через плечо, вижу, как быстро приближается храмовая птица. Ее самострел разряжен, но не меньшую опасность представляет тяжелый, прочный клюв. С первого взгляда очевидно: он создан для того, чтобы крушить и ломать. И у меня есть все шансы испытать это на себе.

Как же не хватает сейчас на заднем седле Кир-ра!..

Я выжимал все, что можно, из спирали и небесного камня, но оторваться практически не было шансов – запас скорости Камо-те был все еще высок. Если бы дотянуть до края острова, я мог бы попытаться нырнуть вниз, но враг настигнет меня раньше… Эти несколько сотен шагов не преодолеть.

Мысли вертелись в голове с бешенной скоростью, а внизу живота плотным комком сжимался страх. Остановить все… Все остановить и вернуться в то время, когда ничего этого не было.

За несколько мгновений до того, как храмовая птица с огромной силой ударит клювом мой хвост, я вдруг осознал: мы должны разбиться вместе. Я должен любой ценой утащить чужака с собой вниз. Удивительно, но эта мысль сразу погасила страх. Ему на смену пришел какой-то болезненный азарт, и я всем весом навалился на хвостовой рычаг.

Птица заскрипела и завалилась на хвост, быстро теряя скорость. Мощный встречный поток воздуха гнул крылья, рискуя переломить их, но, вместе с тем, моментально подбросил машину вверх на два или три шага. Еще мгновение назад удар острого наконечника клюва Камо-те должен был прийтись прямо в основание моего хвоста, но теперь я оказался немного выше.

И… Мне повезло. Противнику не хватило опыта и, возможно, смелости. Из этого столкновения храмовник все равно мог выйти победителем, но в последний момент испугался, не захотел рисковать, рванул рычаг, пытаясь уйти от столкновения, хоть было и слишком поздно.

Сильный толчок, скрежет металла, Ши-те еще сильнее наклонилась назад, и я ухватился за рукоятку, ожидая, что через пару мгновений последует неизбежный удар о какую-нибудь умму… Но этого не произошло. Птица качнулась вперед, и энергичным движением рычага я помог ей выровняться.

Когда я понял, что все еще лечу, а удар был лишь по касательной, откуда-то сзади послышался громкий удар и скрежет. Храмовая птица коснулась земли, потеряла одно крыло и по инерции скользила по открытой площадке, высекая искры, оставляя на земле фрагменты оперения и обшивки корпуса. Она остановилась через несколько десятков шагов – прямо напротив какой-то уммы.

Это было похоже на чудо, но… Я снова победил. И до сих пор жив.

Разворачиваясь по широкой дуге, приподнимаюсь в седле и осматриваю хвост. Несколько перьев погнуты, но механизм до сих пор слушается рычага. В этот короткий отрезок времени я уже вылетел за пределы проекции, и потеря управления означала неизбежное падение в Ничто.

Пока я поворачивался носом к острову, три другие храмовые птицы уже удалялись в сторону Заката. Впрочем, по этому поводу у меня не было никаких иллюзий: каждая из них наверняка разрядила над островом свой самострел.

Уже на земле я узнал, что две из трех стрел, выпущенных с воздуха, не нанесли никакого существенного вреда, хоть и смертельно напугали людей, в чью сторону было направлено оружие. Но везение не может быть постоянным явлением, и один храмовник все-таки попал в цель. Его самострел тяжело ранил механика с плавильных ям: стрела попала чуть ниже бедра, переломила кость и прошла навылет. Несчастный должен был лишиться жизни из-за потери крови, но ему вовремя помогли. Весь вечер и последующую ночь человек был среди отражений. Знающие люди говорили, что в любой момент он может совсем оставить свою оболочку, но пока держится…

Не в лучшем положении был и наездник разбившейся Камо-те. На пути ее падения не оказалось ни одной уммы, и храмовник сохранил жизнь. Впрочем, тяжелые травмы наездник получил еще раньше, при столкновении с Ши-те. От удара о хвост моей птицы тяжелый механизм самострела сорвался с турели, раздробил плечо чужака и несколько ребер.

Волей случая или силой Вмешательства оба раненых – тот, что лишает жизни, и его цель – этой ночью оказались в одной умме, в шаге от того, чтобы оставить свои оболочки и вернуться к Началу.

А я… Наверное, мне не на что жаловаться. Я не получил даже царапины, а ореол героя стал только ярче. Все были уверены в том, что наездник Ши-те сбил еще одну храмовую птицу. Я пробовал вяло сопротивляться: говорил, что это произошло случайно, что моя роль в этом не так уж велика… Но никто даже не хотел слушать.

В какой-то момент я понял, что никому не хочется знать, КАК именно это случилось. Людям нужен образ защитника, и, если бы в небе над Огненным островом не было меня настоящего, они бы просто выдумали другого героя.

Да, мне и вправду не на что жаловаться. Но ощущение отвращения и осознание ужаса всего происходящего не проходило. Наверное, к этому невозможно привыкнуть. Или возможно?

– Что происходит? Что происходит, а? – почти кричал я в умме Закона.

– Сядь, – сказал Мику-ра. Еще один законник смутился и вышел из помещения. Остался лишь Сог-ра, как бледная тень Мику-ра. Его уж не смутить так просто. Он посмотрел на меня так, словно речь шла о чем-то обычном, обыденном. Посмотрел и вернулся к своим таблицам.

– Знаешь, я не хочу садиться. Просто скажи мне, что происходит. Хорошо, я – наездник, я делаю то, что могу. Ладно, ты меня предупреждал, а я знал, что МОЖЕТ быть. Но это… Это превратилось в какое-то безумие – безумие без слов. Как будто так и надо: они прилетают и пытаются лишить жизни нас, меня, а мы отбиваемся как можем. Как будто так и надо. Ты же законник, верно? Расскажи мне, что происходит!