И малые звезды могут светить ярко

Краснохолм

Детство и юность родителей прошла в селе Краснохолм Оренбургской области.

Там же мать окончила четыре класса сельской школы. Как то ее отец встретил учительницу и говорит: «Марья Ивановна примите мою зассыху в шесть лет в школу: походит немного и бросит, потому что ее двоюродная сестра идет и она рыдает, хочет учиться. Прошло некоторое время опять спрашивает: «ну как там моя зассыха?» – лучше всех и быстрее всех. Так закончила четыре класса сельской школы, а задачи могла нам решать до седьмого. Стихотворение, которое она помнила со школы мы уже четвертое поколение обучаем детям, внукам и правнукам… Автора никто не помнит, наверно в начале прошлого столетия написано, но актуально и сегодня.

Мама самостоятельно научилась шить. Пришла как то с вечерки в новой кофте и на вопрос матери, где взяла ответила, что сшила сама. Мать открыла сундук достала отрез

говорит; сшей мне тогда поверю. С этого все и началось. В последующем она этим ремеслом и зарабатывала дополнительно.

Папа всегда говорил, что у них был благочестивый и трудолюбивый народ в селе. Пьянства не было. Земли имели, сколько хватало сил на обработку. Мама говорила, что с семи лет как посадят на лошадь, так к обеду не можешь ноги свести. Мясо летом не ели, выращивали скотину к осени и зиме. Держали в сезон двух рабочих киргизов ели все из одной большой чашки, если верблюдица далеко уйдет, дедушка только зыркнет глазами и бежишь за ней. Говорят, в Краснохолме по сей день сохранился дом нашего прадеда вроде бы там сейчас автовокзал. Называют панов дом. Строили на века

Хутора и деревеньки жили своей жизнью и юмора хватало

У Мамы был звучный тонкий голос и она пела в церковном хоре на клиросе. Рассказывала что до церкви шла босой, и только перед церковью переобувалась. Наверно обувь покупали один раз на всю жизнь. Я долго помнила ее ботинки синего цвета на шнуровке.

Дедушка Филипп Осипович был церковным старостой, единственный на селе выписывал газету даже предлагал продать всю скотину и поехать в Москву, а на вопросы детей: «Тату, а что мы будем там делать? – отвечал как и все- мести улицы. Они имели с женой четырех сыновей- Федор, Иван, Николай, Василий и одну дочь Анастасию. Говорят он был маленького роста и говорил о себе: «Сам маленький, зато ум велик»

Любил все красивое, так во время обеда мог сгрести со стола все деревянные обгрызанные ложки и бежал в лавку за новыми. Говорил: «Ты баба мне лучше не так вкусно сготовь, но красиво подай«. Не любил лодырей, все делал быстро. Пока все на поле обедали- он засыпал всего на несколько минут и этого ему хватало, чтобы бодрствовать до конца рабочего дня.

Сын Василий во время службы в Петербурге выучился на ветеринарного фельдшера, что в будущем спасло ему жизнь. Дважды водили на расстрел и белые и красные, но имитировали расстрел, а его отпускали, так как он никого не убивал, а только лечил лошадей.

Мечту деда переехать в Москву удалось осуществить его внуку- сыну Ивана, только он не улицы подметал, а был военкомом Москворецкого района.

Молодежь как правило собиралась на вечерки у какой-нибудь солдатки. Плясали, веселились, влюблялись. Ребята ради шутки насыпали на пол красного перца а через некоторое время забавлялись тем, что девчата выбегали на снег, задирали юбки и голой попой ерзали по снегу. Нижнего ж белья не было и перец быстро давал о себе знать.

Как то свинья выскочила из сарая и как оглашенная носилась по двору В это время из дома вышла молодуха с кринкой со сметаной. Свинья проскочила у нее между ног, она от неожиданности так и села на нее, и та прокатила молодуху верхом на спине задом наперед. Домочадцы со смеху покатывались, но сметану она не пролила.

Еще одна молодуха в отсутствии родителей решила замесить тесто на лапшу. Не рассчитала, раскатывала, раскатывала чуть ли не простыни и вешала на заборы. Возвращающиеся родители издали думали, что она стирку затеяла и заборы все обвешала бельем.

Какая то пожилая родственница очень любила подглядывать за молодежью на вечерках, возвращалась домой, ворота закрыты, она решила пролезть под ними, а тут казаки. ночной дозор и отхлестали ее по заднетазовой части той, что не пролезла под воротами. Вот дед хохотал над ней:»будешь знать как за молодыми следить».

Были и поучительные байки. Выдали дочь замуж, в соседнюю деревню и мать надумала проведать ее, на жалобы дочери мать учила как отвечать на все претензии. Зять подслушивал ее поучения и скомандовал чтоб собрались утром и пошли в поле пахать к обеду мать устала и просто сбежала. Потом пошел проведать отец и на все жалобы дочери спокойно поучал- потерпи, поучись не ленись и так далее муж подслушивал купил в лавке связку баранок, мать смотрит идет муж и говорит я то просто сбежала а муж вместе с ярмом на шее.

Наш дедушка любил очень горячую пищу. а когда приехали сватать мою маму сват жаловался, что не желая опозориться перед родственником сжег себе весь рот.

Один односельчанин назвал свою жену революцией, а дочку пятилеткой. Ночью будил жену: «революция вставай, пятилетка обосралась». Были в деревнях и свои колдуны и народные лекари.

Были случаи когда одного из них не приглашали на свадьбу, так лошади вставали на дыбы перед воротами к дому.

Наш папа по молодости очень болел, не мог наступать на ноги, и отец повез его в соседнюю деревню к лекарю. Тот приготовил тазик и сказал отцу, чтобы завтра приезжал за ним. Поставил ногу в тазик, прищипнул дважды какими то щипчиками пошла кровь черного цвета и только когда появилась красного цвета он перевязал туго ногу и отправил спать на печь. На другой день, когда приехал за ним отец он спокойно самостоятельно вышел к. нему. За лечение отец отдал лекарю бычка, скотины то было много.

После свадьбы мама с отцом жили у его родителей, где было еще пять дочерей. Во время обеда от них только и слышалось: «Пыть». Пока всех напоишь, как правило уже обед заканчивался. У наших в роду такое было не принято. Мыло было видимо дефицитом и свекровь сама определяла кому из снох и детей выделить его для стирки. У родителей уже родилась дочка Надя, и пеленки приходилось стирать без мыла. Сахар продавали огромными кусками и поэтому в каждом доме имелись специальные щипцы с помощью которых раскалывали его на мелкие части.

Из рассказов матери запомнились фамилии селян- Яценко, Костенко, Кандауровы, Прилуцкие, Луговые, Пащенко, Кругловы.

Оказывается в те годы казаков раскулачивали и ссылали на Север, а тут односельчане которые с Дальнего Востока отдали родителям свои документы. В селе тогда не было паспортов и сказали: «нечего начинать жизнь с ссылки, поезжайте в Ташкент, он тогда назывался хлебным городом. Наверное при этом вспомнили и свою судьбу, они очень любили друг друга, но ее против воли выдали за богатого, который был заядлым картежником. И как то, когда все проиграл, ее парень предложил сделать ставку на жену. Тот опять проиграл. Парень тут же ночью прибежал к ней и говорит: «он тебя проиграл, собирайся», и они тайно выехали. Вернулись после революции.

Когда у прабабушки стали умирать дети от какого—то пятна на руке, которое сначала было красным, потом чернело, проваливалось и ребенок умирал. Так умерло двое ребят. Когда родилась девочка с таким же пятном, мать рыдала в истерике, но эта приезжая сестра вылечила ее. Мать дала слово, что если выздоровеет отдаст ее в монастырь Потом Анастасия сильно заболела и люди говорили что обещала богу отдать и не сдержала слово, вот тебе и наказание. Пришлось ёё против воли отдать, а тут вскоре революция монастырь закрыли и Анастасия вернулась. В монастыре она научилась хорошо готовить и вышивать. Такие красивые кисеты высылала дяде Лене на фронт. А лечили ее наверно мумие, они ж с Дальнего Востока вернулись.

Ташкент

Местное население в Ташкенте относилось очень хорошо когда мать проходила мимо котлована с дочкой то рабочие выскакивали и говорили: «кизимка чиройли «то есть девочка красивая и угощали всем, что у них было. Мужчины все ходили в белых штанах с мотней до колен с веревкой вместо резинок. Печек в домах не было, согревались тем, что в центре комнаты разводили в сандалах ямке костер, садились вокруг него и согревали ноги под одеялами. Кроватей тоже не было у стены как правило была уложена высокая стопка из матрацев, это как половинки наших стеганых одеял., спали все на полу. Ходили в основном на босу ногу в резиновых глубоких калошах, которые до сих пор называют узбекскими, и только зажиточные носили сапожки- ичиги из тонкой кожи, с калошами. Перед входом в дом калоши всегда снимали и когда появились первые трамваи один старик перед входом снял калоши. Трамвай тронулся, он закричал Вай дот! калоши остались на улице. Он думал это дом. Вот такие были неувязки бытовые По маленькому ходили сидя на корточках и когда доходило до конфликтов на бытовом уровне и русским говорили, чтоб уезжали в свою Россию, им отвечали уедем когда научим вас делать это стоя. Кто знал, что впоследствии так это и получится.

Деньги мужчины хранили в платках, которые наматывали затем вокруг талии, по ним можно было узнать и количество жен, оно соответствовало их количеству. У них было принято многоженство.

В стране был голод Надя сильно болела умерла. Отец ее очень любил, со стаканом выходил навстречу к брату, который из колхоза возил молоко в бочке, просил стакан молока для больной дочери, но он не давал. Страх видимо был такой силы, что за это могли сильно наказать. Позже умер и второй ребенок- мальчик. Мама поначалу работала на дому у богатых евреев. после обеда они просили ее отнести макароны по флотски собаке. Украдкой удавалось съесть пару штук и думала, что дома дочь голодная, больная, а тут деликатесы для собаки, а попросить и жаловаться стеснялась. Хозяева ей очень доверяли, по тому что однажды при мытье полов она нашла под кроватью и отдала им золотое кольцо. Скорей всего это была проверка на честность.

Потом стали приезжать из Самары русские и женщины обманывали мужчин узбеков, за что те стали называть их нарицательным именем самарская Маруська.

Ссылка

О жизни на Севере знали только со слов родственников. Поначалу поселили всех в какую-то не обогреваемую церковь, заставленную голыми нарами. Когда начали болеть и даже умирать дети, то разрешили уезжать тем детям, кому было куда возвращаться. Так уехал к своей тете наш дядя Леня учиться на родине, как сыну врага не дали возможности и они с ней приехали в Ташкент. Он поступил учиться в рабфак, а затем в мединститут. Я видела его фотографию, он таким показался полным, а мама сказала, что это он от голода распухший был. В институте встретил свою будущую жену. Он терапевт, она гинеколог. На войну его взяли с последнего курса. Всю войну прошел без ранений, и потом на три года его оставили в Германии. Родители их на Севере принимали участие в строительстве лесхоза, дедушка даже был избран в какое-то правление. Жизнь понемногу налаживалась. Там же на севере у них родился самый младший сын Павел. Летом боялись лесных пожаров и потому все ценные пожитки уносили к реке. Рядом протекала река Сухона, так как дедушка был ветеринарным фельдшером, то от местных жителей иногда перепадали какие- то сбои от домашних животных. Так однажды бабушка сготовила шикарный борщ и легла на кровать в ожидании похвалы от деда, так как он молчал, и на ее вопрос как борщ? Ответил: «ничего есть можно». Возмущенная, она соскочив с кровати, открыла кастрюлю, борщ не тронут. Оказывается он поел то, что было в соседнем ведерке для козленка. Он вообще был не брезгливый и не требовательный. По молодости доводил ее тем, что изображал как обсасывал муху, выловленную в тарелке. И наслаждался когда она выскакивала из-за стола – ее рвало. У него были ровные красивые зубы и вообще он был похож на пчеловода. Бабушка часто с восторгом вспоминала северные поля, покрытые Иван-чаем Особенно после пожарищ он разрастался.

Мама как-то раз со старшей дочкой приезжала к ним они уже забыли, что были когда-то высланы туда Две дочери выучились. Держали пасеку. Было много меда. Дядя Леня после войны добился их реабилитации и они приехали к нам в Ташкент. На предпоследней станции перед Ташкентом дедушка отстал от поезда. Пошел за кипятком, так с чайником и остался. Встречали его позже, благо начальником товарного вокзала был двоюродный мамин брат. Помог связаться чтоб его отправили с каким-нибудь проходящим поездом.

Для дедушки нашли работу на мясокомбинате, так они попали в Янги-Юль. Тетя Оля работала в совхозе в 5-ти км от них, Маша в городской библиотеке.

Бабушка очень болезненно относилась к тому что ее считали безработной, когда ее спрашивали в больнице место работы отвечала, что работает у деда

Терпеть не могла модную в то время песню.

Говорила только мужчина мог такое сочинить. Раньше вставай, позже ложись

Ей нравилось, когда мы приезжали к ним в красивой одежде, а не абы как. Даже головные платки покупали ей светлые, красивые, не любила старушечьи темные. Современная жизнь ей больше нравилась говорила: «наши бы родители сказали, что скотиняки во дворе нет, а они на белых простынях спят». Была легка на подъем и в возрасте более восьмидесяти лет сама на поезде ездила к родственникам в Оренбург.

У дедушки были очень красивые и прочные зубы. Перед смертью он рассказал, что зубы ему заговорила в молодости какая-то сельская знахарка и что об этом никому нельзя говорить. После этого они все у него буквально посыпались