АППЛЕТ 11О. ПРАКТИЧЕСКИЙ ОККУЛЬТИЗМ



4 октября Маньяк убил Лиховцеву Татьяну Гарриевну, 1969 года рождения, безработную. Произошло это на Воробьевых горах в полдень. Рядом с закрытой станцией метро. Свидетели отсутствуют.

На месте преступления был оставлен офорт «Один другого стоит», изображающий флиртующую парочку и двух радующихся этой сцене старых ведьм: «Немало было споров о том, кто хуже: мужчины или женщины. Пороки тех и других происходят от дурного воспитания. Распутство мужчин влечет за собой разврат женщин. Барышня на этой картинке так же безрассудна, как и щеголь, беседующий с нею, а что до двух гнусных старух, то они друг друга стоят».

– Блин, блин! – исступленно орал Следопыт, бегая по комнате и размахивая руками. – Подсознание у него! Он нам все сам на тарелочке выложит! Он глумится над нами! И больше ничего!

– Остынь, – хмуро сказала Стрелка. – – Ты сам-то хоть что-то дельное предложил? Чтобы сейчас так орать.

– Мочить надо было! – не унимался Следопыт. – На кладбище мочить!

– Это мы уже сто раз слышали. Что теперь? У тебя есть идеи?

Следопыт наконец-то замолчал, сел на диван, но продолжал шумно дышать.

В комнате воцарилась тишина, но никак не спокойствие. Даже Дед как-то по-особому, не как всегда, отхлебывал виски. Танцор курил сигарету за сигаретой. Стрелка все время завязывала ботинки, которые тут же развязывались.

– Ну, успокоился? – спросил Танцор. – А теперь давай думать, что мы ещё не учли. Ты картинки друг на друга накладывал?

– Накладывал, – устало ответил Следопыт.

– А привязку текста и сюжетов к ситуации искал? Скажем, там, где про невесту.

– Искал. Телефонистка была уже девять лет замужем. Что еще?

– А оригинал текста? По-испански.

– А я знаю испанский?! – опять взвизгнул Следопыт. – Думаю, и маньячное подсознание его не знает ни хрена!

– Ладно, ладно, не кипятись. Что ещё делал?

– Искал корреляцию времени и дат преступлений с фазами луны, с восходом и заходом солнца, с движением планет. Чего только я не искал, блин!

– Хорошо, а нумерологическую проверку ты сделал?

– А это что за хрень?

– Ну, каждой букве алфавита присваивается номер, с единицы и до тридцати двух. На этом пунктике сильно сдвигаются всякие любители оккультизма. Точнее, они, как правило, начинают с этой хренотени. И большинство на этом и останавливается.

– До тридцати трех, – поправил Дед.

– Нет, «ё» не считается.

– Как это не считается, – уперся Дед, – когда «ё» есть, ёксель-моксель?!

– Ладно, пусть будет по-твоему. А теперь берем альбом. – Танцор взял с полки альбом «Caprichos». – Открываем. – Раскрыл. – И видим, что автор пронумеровал все свои офорты с номера первого до… до восьмидесятого. Какая картинка была первой? – спросил он у Следопыта.

Следопыт полез в компьютер и сказал, что первой была картинка «Уже пора».

– Отлично, – бодро сказал Танцор, – это как раз восьмидесятый номер.

– Так букв-то тридцать две, – совершенно справедливо заявил Следопыт.

– Тридцать три, – опять встрял Дед.

– Дед, помолчи, а? Ведь никогда же теорией оккультизма не занимался, хоть и практик по этой части блестящий. Так вот, – опять вернулся к Следопыту Танцор, – мы вычитаем эти самые тридцать два из восьмидесяти столько раз, пока не останется число меньше или равное тридцати двум. Делай раз: осталось 48. Делай два: осталось 16. Ну, ты уже буквы пронумеровал или ворон ловишь?

– Нет пока, счас… Шестнадцатая буква – это «п».

– Давай дальше.

– Дальше идет «Куда направляется маменька?»

– Отлично. Это у нас номер 65. Вычли раз – 33. Еще раз – 1. Это, надо думать, «а». Что дальше?

– «Поняли? Чтоб было по-моему, слышите? А не то…»

– Так, 76. Остается 12.

– «л». Потом – «Тантал».

– 9. Что это?

– Это «и». Дальше идет «Какая жертва!»

– 14. Что?

– «н». И последнее, что мы имеем, «Один другого стоит».

– Это 5.

– «д». Получилось «палинд».

– Полная чушь! – прокомментировала Стрелка. – Нет таких слов. Голый Вася.

– А ты, блин, не торопись! Следопыт, лезь в словарь.

Следопыт залез. Слово такое было. Причем единствент ное, начинающееся на «палинд». Это слово было «палиндром».

– А что это такое? – спросила негуманитарная Стрелка.

– Это, Стрелка, – ответил гуманитарный Танцор, – такой стих специальный. Одинаково читается как слева направо, так и в обратную сторону. Ну, например, «А роза упала на лапу Азора».

– Ну-ка, – Стрелка подошла к компьютеру, настучала палиндром про розу и лапу. Прочла. И заявила, что это ложь.

Танцор глянул на монитор и сказал, что лапа у Азо-ра, а не у Анзора. У Анзора рука или ладонь.

– Ладно, – ничуть не смутившись, парировала Стрелка, – какого хрена мы с этим твоим палиндромом делать будем?

– Подождем, когда следующая буква появится, «р». Значит, мы на правильном пути.

– На каком пути?! Дальше-то что?! Ну, потом «о» появится. А потом? Как это поможет нам поймать Маньяка? Как?!

– Да, как?! – очнулся от эйфории декодирования и Следопыт.

– Как? – абсолютно трезвым голосом спросил Дед.

– Так ты это и сделаешь. Это же какая-то очень мощная ассоциация: симметрия! Пока непонятно какая. Введем тебя в транс, ты все и выяснишь.

9 октября Маньяк убил Строеву Альбину Апполо-новну, 1969 года рождения, юрисконсульта АОЗТ «Колыма». Убийство было совершено в Плотниковом переулке в десять часов вечера. Свидетели отсутствуют.

На месте преступления был оставлен офорт «Он хорошо натянут», изображающий молодую даму, подтягивающую чулок в присутствии старой ведьмы: «О, тетушка Курра не дура. Она отлично знает, как важно иметь хорошо натянутые чулки».

На следующий день все опять собрались, чтобы либо добить это дело, либо опять остаться ни с чем и продолжить в темной комнате поиск кошки, которая уже, вероятно, давно сбежала через окно. Отступать было некуда, позади была катастрофа. Точнее впереди, куда всех неумолимо влекла дьявольская изощренность Сисадмина.

– Ну вот, друзья мои, – начал Танцор с какой-то дурной театральной интонацией, – вчера, когда мы тут все собачились, Маньяк подкинул ещё одну картинку. Как утверждает Следопыт, эта картинка означает букву «эр». То есть сомнений в том, что закодированным словом является «палиндром», уже нет. И быть не может. Потому что в нашем положении сомневаться уже некогда. Так что, сами понимаете…

Все посмотрели на Деда.

Дед невозмутимо покуривал сигару и перелистывал томик Ферлингетти. Рядом с креслом стояла литровая бутыль «Джима Бина» с несвинченной крышкой.

– А? Что? – встрепенулся Дед, ощутив обращенное на него всеобщее внимание. – Да, вот. Совершенно изумительные строки. На смерть Гинсберга:

у него в руке телефон

он звонит

из своей постели в Манхэтгене

по всему миру

поздно ночью

просыпаются телефоны

«это Аллен»

«Аллен Гинзберг звонит»

сколько раз они слышали это

сколько счастливых лет

ему вовсе не нужно говорить Гинзберг

по всему миру

в мире поэтов

есть только один Аллен

«хочу тебе сказать» говорит он

и рассказывает что с ним

что на него

нисходит

Смерть – темная любовница

нисходит на него

его голос разносят спутники

над землей

над Японским морем

где однажды стоял он голый

с трезубцем

словно молодой Нептун

юноша с бородой черной

на каменистом пляже

самый прилив

и чайки плачут

волны уже разбиваются над ним,

а чайки плачут

– на набережной Сан-Франциско

дует высокий ветер

гребни седых волн секут

Эмбаркадеро алло

Аллен на линии

голос его на волнах

я читаю греческую поэзию

в ней море, в ней плачут кони

кони Ахилла плачут в ней

здесь у моря в Сан-Франциско,

где волны плачут

Аллен Аллен

* Перевод автора.


– Как трогательно, – сказал Дед совсем тихо.

– Да, Дед, – как можно деликатней откликнулась Стрелка. – Великий поэт, великий. Может быть, выпьем? Чтобы, как говорится, земля была ему пухом.

– Конечно! Непременно! – подхватил эту возвышенную идею Дед и наконец-то свинтил крышку. – Где ваши стаканы?

Достали стаканы. Наполнили на четверть.

– Не чокаются, – остановил потянувшуюся стаканом к дедовой бутылке Стрелку.

– За поэтов чокаются. За таких поэтов! – патетически воскликнул Дед.

Дружно чокнулись. И по паре раз отглотнули.

– Да, Дед, – продолжил дипломатию Танцор, – да, великим был поэтом. Кстати, палиндром – очень любопытная поэтическая форма.

– Гинсберг палиндромов не писал.

– Конечно, конечно. Потому что очень уж опасная форма… Ты пей, пей… Я думаю, палиндромом можно даже убить. Например, Маньяка. Ну, ты меня понимаешь? Как бы это так сделать?..

Дед оказался необычайно восприимчивым. То ли высокая поэзия смыла со дна души накипь отупляющей повседневной банальности. То ли ещё что-то. Но он уже ВКЛЮЧИЛСЯ. Уже разил из горлышка последние остатки посюсторонности длинными очередями булек. Уже прожег взглядом завесу, отделявшую его от иного мира. Уже начинал фокусировать взгляд на чем-то трансце-дентном.

Несильно раскачивался. Не взад-вперед, а строго по магнитной линии.

Негромко постанывал. Точнее, ныл далеким комариком.

Уронил на пол пустую бутылку.

Глаза медленно закрылись.

Голова резко упала на грудь.

Через пять минут, которые всем показались вечностью, Дед очнулся. Как бы абсолютно трезвый. Как бы совершенно здешний. Как бы предельно земной.

И лишь глаза – ничего не видящие, ни на что не реагирующие – говорили о том, что от него надо держаться подальше.

Дед встал и кратчайшим путем пошел к компьютеру. В связи с чем Танцору пришлось стремительно, рискуя порвать сухожилия, расчищать траекторию движения дедова тела от двух кресел и журнального столика.

Подошел. Сел. Открыл окно блокнота. И не глядя ни на клавиши, ни на монитор, начал переносить видимый лишь ему текст с потолка в блокнот, бешено молотя по кейборду двумя указательными пальцами:

00000000: 4D

00000001: ЗА

00000002: D8

00000003: 01

00000004: ВА

00000005: 00

00000006: 00

Это продолжалось ровно пять минут. Затем Дед заговорил. Монотонно, ни к кому не обращаясь. Танцор включил диктофон.

Это программа в машинных кодах. Это как проблема двухтысячного года. Только это проблема симметричного времени. Рассылаем этот вирус по всей Сети. Он ждет, когда время станет палиндромом. Это произойдет одиннадцатого октября две тысячи первого года в час десять минут и две секунды. Сеть начнет менять левое на правое, а правое на левое. Это конец Маньяка. И конец программы Сисадмина. Все мертвые восстанут из могилы. Зло будет посрамлено. Добро восторжествует.

Глаза Деда закрылись. И он начал медленно валиться набок. Танцор и Следопыт подхватили его и аккуратно перенесли на диван. Раздался богатырский храп.

– Так, Следопыт, быстренько сохрани программу, – начал суетливо распоряжаться Танцор, – вдруг свет, козлы, вырубят. А мы ещё разок внимательно послушаем.

Перемотал ленту назад. И все опять внимательно прослушали откровения Деда.

– Так, что же это за такое особое время он назвал? – спросил Танцор сам у себя, ни к кому не обращаясь.

И настучал его на мониторе:

11. 10.2001 01.10.02

– Ничего не понимаю, – констатировал он, прочитав строку справа налево.

– Это не компьютерная запись, – сказал Следопыт. – Надо так:

2001.10.11 01.10.02

– Bay! – заорала Стрелка. – Йес! Мы его сделаем!

– Это, конечно, хорошо, – со скепсисом в голосе заявил Следопыт, – но как мы этот вирус рассылать будем?

– Через «I love you». Как же еще? – изумилась Стрелка такой дубовости.

– Но ведь его каждый дурак знает. Боюсь, номер не пройдет.

– Дураков гораздо больше, чем ты думаешь. И среди них очень много совсем дурных. Открывает первый любовную весточку, приаттаченный файл. Подхватывает дедов троян. A «I love you» по всей его адресной книге рассылает это дело дальше. По его адресам сидят как минимум трое таких же дураков. И каждый из них делает то же самое. Получается цепная реакция. Сервера перегружаются и многие из них тоже цепляют троян. А уж одиннадцатого октября как рванет!

– Между прочим, одиннадцатое будет завтра, – совершенно кстати заметил Танцор, поскольку Следопыт притащил из кухни коробку пива. – Некогда кайфо-вать, блин. Уже три часа. А нам надо не только вирус посеять, но ещё к часу ночи на кладбище поспеть.

00000007: 76

00000008: 04

00000009: 01

OOOOOOOA: 00

OOOOOOOB: FF




Загрузка...