И обонял Господь приятное благоухание

V

В течение этого курьезного месяца августа я радовался, что есть Бог и есть месье Нуарэ, которые служили мне маяками. Я знаю, что сказал бы аббат, прочти он эти строки: «Разве мы обращаемся к Богу?» Но бедный месье Нуарэ давно уже умер и не переворачивается в своем гробу, читая эти строки. Мертвые мертвы. Их взгляд устремлен вдаль, и им больше не нужно бесцельно брести по земле с тяжкой ношей за плечами. «Мертвые должны забыть то, что они знали, а не чему научились за свою земную жизнь», — часто говорил месье Нуарэ.

Другое дело живые! В этот незабываемый месяц моей главной задачей было избегать уловок Марии Елены Руиз.

Закончив уборку в кладовой на чердаке, я принял предложение месье Зюбера, владельца фабрики, который каждое лето использовал студентов на подсобных работах. Меня рекомендовал ему аббат, но я и сам знал месье Зюбера, спонсора футбольного клуба и различных приходских мероприятий — ежегодных аукционов, торговли подержанными вещами, киноклуба и театрального кружка. В семь часов, в мой первый рабочий день, он ждал меня в своем кабинете на первом этаже фабрики и лично отвел меня в мастерскую, где мне предстояло работать всю неделю. У сверлильного станка, изготовлявшего головки ключей, стояла бледная и томная работница.

— Знакомься, это Эммануэль, — весело произнес месье Зюбер, — она уже пять лет у нас работает. Эммануэль — наша сверлильщица. Она делает дырки в головках!

Когда мы остались наедине, я с трудом заставил себя подойти к ней, чтобы выслушать ее инструкции. Но вдруг я остановился: от сверлильщицы попахивало! Холодный, землистый и болезненный запах, пресный и беспощадный запах кладбища. Она подняла руку, видимо, чтобы показать мне, как работать на станке, и сразу же тесная мастерская наполнилась унылым, пресным и затхлым запахом, вызвавшим у меня тошноту. Я отскочил назад, нашел дверь и выскочил во двор, приятно пахший грудой ржавого железа и горами металлических опилок среди пырея и подорожника.

Через час после этого месье Зюбер позвонил священнику. Но аббат заметил, как я слонялся по этажам, и вызвал меня к себе.

— Ты с ума сошел? Да что на тебя нашло?

— Господин аббат, я не сумасшедший. Но эта женщина… Эммануэль…

— Что — женщина? Разве ты не знаешь, что она прекрасная работница, помолвлена и уже несколько лет там работает?

— Господин аббат, я не могу. Эта женщина… Эммануэль… от нее пахнет.

— Ах, ах! Мой юный друг. И чем же от нее пахнет?

— От нее пахнет смертью.

Аббат Нуарэ застыл на месте и долго смотрел на меня невидящим взором, после чего указал на дверь подбородком, приказывая мне уйти.

На следующий день за завтраком он положил перед моей тарелкой газету, раскрытую на странице местных происшествий:

Мне даже не нужно было читать статью, чтобы узнать, что произошло. Но после этого случая месье Нуарэ часто пристально и молча смотрел на меня, и я понимал, какое впечатление производил на него.

Мертвые мертвы, это ясно, и я не собираюсь нагружать их всяким вздором теперь, когда они трудятся под землей, чтобы искупить свои земные грехи! Но я думаю об аббате Нуарэ, от которого пахло чистотой и праведностью и который отныне мирно спит, помогая мне жить на этой земле. А еще я думаю об Эммануэль, о бледной женщине, сверлильщице, и помню ее запах, который уже тогда напоминал тот, который исходит из-под ее надгробной плиты. Я пытаюсь вспомнить слова апостола Павла: «Ибо мы Христово благоухание Богу». И не слишком упрекая себя, я говорю себе, что Бог намного терпимее меня.