И снова в бой

Близ озера Балатон

Генерал-лейтенанту Александру Степановичу Осипенко мы, испанские летчики, глубоко благодарны за ту огромную помощь, которую он оказал нам в начале Великой Отечественной войны, содействуя зачислению нас в действующие на фронтах авиационные части. Он, как никто, понял наше горячее желание участвовать в борьбе против фашизма и взял на себя всю ответственность за нашу службу в авиации. Мы рвались на фронт, потому что ненавидели фашизм и питали огромную любовь к советскому народу — народу-герою, народу-борцу. С такими же чувствами пришел в военную авиацию и Селестино Мартинес. До войны он работал вместе с нами на московском автомобильном заводе имени Сталина. Помню, он шагал вместе с нами в колонне демонстрантов по Красной площади 1 Мая 1940 года. Мы, рабочие московского автозавода, шагали в заводской колонне в числе стахановцев, передовиков труда. Мы шли в третьей колонне вместе с коммунистами и комсомольцами завода. В руках у нас были красные знамена, транспаранты и цветы.

В этот день, 1 Мая, мы, проходя по Красной площади мимо Мавзолея В. И. Ленина, мысленно дали клятву — всегда быть верными ленинским идеям пролетарского интернационализма, дружбы и братства между народами. Селестино Мартинес, как и все мы, воевал за эти ленинские идеи.

Селестино Мартинес родился в испанской провинции Астурии. Это был край горняцких поселков, высоких гор, быстрых речушек и бедных, нищих деревень. Отец его, учитель начальной школы, получал за свой труд мизерный заработок.

В семье было четверо детей, и Мартинес с раннего детства познал всю мудрость и иронию испанской пословицы, которую обычно повторяли, когда дела в семье шли очень плохо: «Нам придется голодать больше, чем школьному учителю».

В Испании тех лет не все дети в бедных семьях могли окончить даже начальную школу. Обычно родители, не имея достаточных средств для платы за учебу, выбирали из детей наиболее способного и посылали его в школу: другие оставались неграмотными. Приходилось работать всей семье, чтобы один из ее членов мог учиться.

Селестино тоже выпало счастье учиться, но он смог окончить только начальную школу: о средней, а тем более о высшей, он не смел даже мечтать.

Однажды, когда мальчику уже исполнилось четырнадцать лет, вся семья сидела на кухне возле раскрытого окна и ужинала. Это был один из приятных весенних вечеров испанского апреля, когда солнце остается по-настоящему теплым даже вечером. Легкий ветерок с севера, проникая через раскрытое окно, приносил с собой острые запахи весны, далекое гортанное пение цыган, отрывистый говор шахтеров, возвращавшихся с работы, лай собак…

Селестино сидел за столом и почти ничего не ел, уставившись в одну точку.

Мать, озабоченная плохим настроением сына, спросила:

— Что с тобой, Селестино? Почему ты не ешь?

— Я поеду на Кубу, — ответил тот.

— Бог мой! — воскликнула мать. — Ты опять об этом!

— Что, тебе не нравится дома? Подожди, все ведь ждут… Провозгласят и у нас республику, и дела пойдут лучше, — заметил отец.

Селестино понимал, что отец не против его поездки на Кубу, только советует подождать еще немного: может, действительно, что-нибудь изменится и у них в стране, и, вместо того чтобы испытывать судьбу за морем, Селестино найдет себе место под солнцем дома?

Но семья их продолжала бедствовать, и в 1933 году, несмотря на то, что испанский король бежал из страны и была провозглашена республика, бедные оставались бедными, богатые — богатыми. И не всегда Селестино мог найти себе работу в родных краях. По-прежнему безжалостное солнце выжигало всю растительность на каменистых склонах гор, и рабочие семьи часто голодали. Он хорошо помнил престарелую соседку Пепу, стиравшую белье для сеньорит, у которых были песеты.

Прошло несколько месяцев после их разговора за столом. И вот однажды, когда Селестино возвращался домой, на пороге он столкнулся с отцом.

— Подожди, Селестино, — сказал отец, — я, действительно, ждал чего-то от республики… Но в жизни бедного человека ничего не изменилось к лучшему. Поезжай-ка ты все-таки на Кубу! От новых политиков мы ничего не получим. Лучше работать в чужой стране, чем прозябать молодому человеку, полному сил, здесь без работы. Поезжай!

Мать, услышав эти слова, так и застыла, прислонившись спиной к росшему во дворе дереву и вытирая глаза черным платком, покрывавшим ее голову. При расставании не сдержал слез и отец…

На Кубе, в Гаване, Селестино остановился у своих дальних родственников. Через несколько дней ему сказали:

— Селестино! Ты уже заметил, что пряники здесь не падают с неба. Чтобы прожить, нужно работать, и много работать… Ищи работу!..

Что он мог сделать в свои неполные пятнадцать лет в стране, где и без него хватало безработных? Начать работать мачетеро на плантации сахарного тростника? Но там требовалась не только сноровка, но и сила взрослого мужчины. Для рук подростка мачете оказалось тяжелым, да и пребывание на июльской 35-градусной жаре по 12–15 часов в сутки в течение двух месяцев — не по его силам. Другой же работы на Кубе не было… А он мечтал накопить денег, вернуться в Испанию и поступить в училище, чтобы стать летчиком… Летать — это была его заветная мечта!

«Что же делать?» — не раз спрашивал он себя, проводя дни в отчаянных поисках работы.

На Кубе Селестино Мартинесу пришлось многое испытать. Он работал то в стеклодувной мастерской, то в мастерской, где смешивал краски, то мыл посуду в кафе, то работал на камнедробилках; был шофером. Пришлось ему и рубить тростник, и выполнять любую другую работу. Когда в 1936 году в Испании на выборах победил Народный фронт, Селестино вернулся в Испанию. Он был без гроша в кармане, но по-прежнему мечтал стать летчиком.

Вскоре против власти Народного фронта в Испании выступил фашизм, и Селестино встал в ряды бойцов республиканской армии. Он сражался на разных фронтах, затем его послали учиться летному мастерству в СССР. В то время, когда вместе с другими испанцами он учился летать на У-2, а затем на СБ, война в Испании окончилась.

Как и другие молодые испанцы, он остался в СССР и, когда началась Великая Отечественная война, сразу же попросился на фронт. Так он стал летчиком-связным на У-2.

С разных мест боев, с разных фронтов Селестино посылал своей семье весточки. В письмах он рассказывал о боевых успехах, о своих товарищах, о себе. Вот несколько отрывков из его писем.[2]

Летом 1944 года Селестино Мартинес и еще несколько испанских летчиков из его части были направлены в летную школу на переобучение для полетов на штурмовиках Ил-2.

Селестино Мартинесу нравилась эта грозная боевая машина. Огневая мощь этого самолета (две пушки, два пулемета, восемь реактивных снарядов эрэсов и шестьсот килограммов бомб) в сочетании с мастерством летчика наводила ужас на фашистов.

Селестино Мартинес все свои силы отдавал учебе, стремясь поскорее овладеть новой техникой и попасть на фронт. Ему очень помог опыт боевых полетов на У-2, и поэтому дни учебы пролетели быстро.

В августе 1944 года Селестино Мартинес уже вновь участвовал в боях. Его направили в воинскую часть, где начальником штаба был капитан Самодиенко.

И вот его первый бой на штурмовике.

Капитан Редченко, командир эскадрильи, поставил задачу командирам звеньев:

— Нам предстоит разгромить танковую колонну фашистов. — Карандашом капитан отметил место на карте, где находился враг.

Летчики, слушая указания командира о том, как нужно выполнить задание, прокладывали маршрут на своих полетных картах, наносили на них линию фронта, красными кружками отмечали цели удара.

Над аэродромом взвилась зеленая ракета и, прочертив крутую дугу, угасла в ярких солнечных лучах. Селестино побежал к своему самолету, взобрался в кабину, захлопнул фонарь кабины и оглянулся: другие летчики тоже, находились уже в машинах.

Взметнулись лопасти винтов, закружились в бешеном хороводе, и машины одна за другой поднялись в воздух.

Эскадрилья приняла боевой порядок и взяла курс на запад.

Селестино уже привык к картине фронтовой земли, перепаханной воронками бомб и снарядов, в дыму и огне. А там, вдали по курсу, над дорогой между двумя деревушками клубилась пыль. За этой пылевой завесой виднелись небольшие черные точки. Они ползли, как жуки: то опускались, когда дорога шла вниз, то поднимались вновь, когда путь выравнивался. Это шли к передовой фашистские танки.

Неожиданно прямо перед носом Селестино рассыпались гроздья разрывов зенитных снарядов. Вот она, смерть, так коварно подстерегающая летчиков на их пути! Селестино обернулся вправо, влево: везде те же разрывы, те же бело-серые гроздья. Селестино старался не отставать от ведущего и точно повторял его действия. А тот все время маневрировал, меняя курс и высоту. Селестино внимательно следил за машиной ведущего, стараясь не прозевать команды.

«Ил» командира плавно качнулся с крыла на крыло. Это означало: «Внимание! Скоро цель!»

Зенитная преграда оказалась позади. А впереди, под собой, Селестино видел длинную вереницу фашистских танков.

— Подлетаем к цели! — прозвучал в наушниках голос капитана.

Из самолетов переднего звена на дорогу посыпались бомбы. Селестино узнал голос капитана:

— Бомби!

Земля горела, дымилась.

Командир эскадрильи повел свое звено в пикирование. Тут же от самолетов к земле протянулись огненные струи: капитан теперь пустил в ход реактивные снаряды. Вспыхнуло еще несколько танков, а эрэсы продолжали полосовать дорогу.

Все это — и танки, и дым, и огонь — Селестино видел и раньше. Он знал, что такое азарт боя, и теперь только одно чувство овладевало и руководило им — ярость атаки: Селестино уничтожал танки эрэсами.

Эскадрилья набрала высоту и, пикируя, опять пошла в атаку. В наушниках в это время прозвучало предупреждение капитана:

— Внимание! Сзади «мессеры»!

Селестино на полной скорости проскочил над дорогой, оставляя за собой огненные струи реактивных снарядов. И тут на него насел «мессершмитт». Фашист стрелял из пушки, светящимися точками пронеслась пулеметная очередь. Пули вонзились в плоскость, прошлись по кабине. «Мессершмитт» сделал еще один заход. Селестино нажал гашетку — раз… два… три… «Мессершмитт» вздрогнул, будто его опоясали огненной плетью, загорелся и правым креном стал падать к земле.

— Пристраиваться ко мне! Немедленно! — прозвучал голос капитана.

Однако Селестино увлекся атакой. Он ловил в перекрестье прицела один танк за другим, а когда вышел из пикирования, то рядом не увидел ни одного своего самолета.

Селестино пошел на бреющем. Отстал от своих! Что делать?

Неожиданно рядом с самым носом самолета вспыхнула пулеметная очередь, и Селестино увидел двух «мессеров», шедших на него справа. Привычным движением он перевел ручку управления влево, с силой надавил на рукоятку газа. «Ил» еще быстрее пошел вперед, но фашисты не отставали и были уже на хвосте. Опять полоснули пулеметные очереди, ударили пушки… Селестино бросал машину влево, вправо, вверх, вниз. «Мессершмитты» не отставали.

Казалось, спасения нет, И вдруг, неожиданно для себя, Селестино вспомнил: «Не так надо действовать!» Ведь даже на У-2 он уходил от фрицев, обманывая их маневром…

Селестино быстро убрал газ, выпустил шасси и резко погасил скорость. «Мессеры» не удержались на хвосте и проскочили вперед. В это мгновение Селестино ударил по нему из пушки. Один из них вспыхнул и горящим факелом пошел к земле. Другой фриц тут же отвалил в сторону.

В конце 1944 года на аэродром близ румынского города Плоешти почти ежедневно прибывали эскадрильи истребителей, бомбардировщиков, разведчиков и штурмовиков.

На аэродроме уже негде было размещать самолеты, а к вечеру прибыли еще две эскадрильи Ил-2.

— Не беспокойтесь, — сказал капитан Белов летчикам-истребителям, завтра рано утром вместе с Ла-5 будем прикрывать «илы» при налете на колонны вражеских войск, которые движутся по дороге к Бухаресту.

— Лучше б они приземлились на другом аэродроме, — ответил ему Михайлов. — Одно дело — прикрывать их в воздухе, и совсем другое — иметь их здесь, под боком. Из-за них мы тоже можем попасть под удар… Слишком много собралось машин на одном аэродроме.

И действительно, еще не успел приземлиться последний Ил-2, как послышался рокот двухмоторного самолета — немецкого разведчика. Он то выскакивал из облаков, то снова скрывался в них.

— Как я вам и говорил, этот пройдоха сделал фотоснимки, и, будьте любезны, завтра к утру следует ожидать «юнкерсов».

— В таком случае, нам нужно их упредить, — уверенно возразил капитан Белов. — Их аэродром находится далеко от того места, где мы должны выполнить задание. Предлагаю выделить группу лейтенанта Леонисио с Шориным и Мартинесом и два истребителя прикрытия. Мы атакуем дорогу, они будут бомбить аэродром.

Этой ночью летный состав спал мало, особенно Леонисио и Селестино. Они хорошо понимали, какое ответственное дело им поручили.

В три часа утра их разбудил дежурный по части. Спросонья всем показалось, будто дежурный спутал время, но часы показывали ровно три. На ночном небе еще горели звезды. Из-за темных силуэтов деревьев ближайшей к аэродрому рощи выглядывала луна. Возле машин возились механики и оружейники, так и не сумевшие вздремнуть хотя бы часок.

В штабе при свете фонаря командиры эскадрилий изучали метеосводки.

— Что-нибудь еще не ясно? — спросил капитан Редченко. Все молчали. Тогда по самолетам. Взлет в установленном порядке.

Двадцать штурмовиков Ил-2 образовали в воздухе две группы. Их пары прикрывали десять Ла-5. Высота — две тысячи метров.

Самолеты пролетели над шоссе и железной дорогой, соединяющими Плоешти и Бухарест, Под обстрелом противника пересекли линию фронта.

Капитан Редченко скомандовал!

— Внимание, Леонисио! Курс — северо-запад.

— Понял!

Три штурмовика и два истребителя изменили курс взяли на несколько градусов вправо, по направлению к Бухаресту. Другие продолжали лететь прежним курсом, но через пять минут резко повернули на запад.

Через некоторое время Леоаисио подал команду:

— Атакуем!

Селестино Мартинес и Шорин, приподнявшись со своих мест, сразу же увидели впереди аэродром врага: в две прямые линии вытянулись «юнкерсы», а между ними, как большие черепахи, медленно двигались бензозаправщики. Мартинес взял на прицел один из бензовозов и нажал гашетку реактивных снарядов. Самолет вздрогнул. Из-под его крыльев, изрыгая огонь, вылетели две ракеты. Через секунду мощный взрыв взметнул в небо огромный столб черного дыма. Ракеты попали в цель. Один «мессер» на взлетной полосе пытался подняться в воздух, но эту попытку пресек сержант Михайлов, летевший на своем Ла-5. Огонь охватил весь аэродром.

Зенитные пушки открывали частый беспорядочный огонь.

— Ликвидировать зенитки! — отдал приказ Леонисио.

Самолеты вышли из зоны зенитного огня, изменили строй и на бреющем полете снова ринулись в атаку; два реактивных снаряда попали в штаб фашистской части, Штурмовики израсходовали уже все свои боеприпасы. На зеленом поле горели самолеты, постройки, грузовики, В небо поднимались клубы черного дыма.

— Приказ выполнен, возвращаемся!

Самолеты, построившись клином, взяли курс на юго-восток. В этот момент из небольшой рощицы раздался залп зенитной пушки, и ее снаряд повредил правое крыло самолета Селестино Мартинеса. Самолет вот-вот мог перевернуться вдоль своей оси. Мартинес отчаянно боролся с этой угрозой и до минимума снизил скорость. Леонисио и Шорин с тревогой наблюдали за поединком пилота с поврежденным самолетом. Крупные капли пота покрыли лоб Мартинеса, но летчик продолжал предпринимать отчаянные усилия удержаться в воздухе.

Пересекли линию фронта. Наверху Бельтран и Михайлов отгоняли «мессеров», пытавшихся добить поврежденный самолет. Вдали уже показалась посадочная полоса своего аэродрома.

— Освободите взлетную полосу! — передал по радио Мартинес. — Самолет поврежден!

Любой просчет при посадке может стать роковым. Селестино старался быть предельно собранным и осторожным, но делал все быстро и точно. Понемногу сократил обороты мотора, не переставая внимательно наблюдать за поведением машины. Наконец колеса самолета коснулись твердого покрытия взлетной полосы. Пробежав немного, самолет Мартинеса замер.

— А как это удалось тебе сесть?! — крикнул подбежавший механик.

Пилот молчал, еще охваченный нервным напряжением, лишь прошептал:

— Ничего, ничего… Все обошлось!

И снова письмо жене:

Селестино Мартинес участвовал в воздушных боях на Курской дуге, в битве за Киев, в Корсунь-Шевченковской операции. Последний свой бой он провел в Венгрии, близ озера Балатон.

— Сначала — позиции вражеской артиллерии, — объяснял капитан Редченко командирам звеньев, помечая карандашом места, где разместился противник.

— Сколько всего батарей? — спросил лейтенант Шорин.

— Пять! Но имейте в виду: они хорошо замаскированы в лесу.

— Когда прибудем на место, немцы сами нам покажут, где они находятся. Не беспокойтесь! — пошутил Мартинес.

— Твое звено, — сказал Редченко лейтенанту Томилину, — прикроет атаку и уничтожит зенитные батареи, если их обнаружат.

— Будут истребители прикрытия?

— Да, сверху нас прикроют две эскадрильи Ла-5.

Среди вылетающих на это задание были лейтенанты Селестино Мартинес и Леонисио Веласко, капитаны Альфонсо Гарсиа и Марсиано Диес Маркое. На истребителях летели майор Мануэль Ороско, лейтенанты Севилья Сантос и Луис Лавин.

Утро выдалось морозным. Термометр показывал 10 градусов ниже нуля. На небе не было ни облачка. Шло решающее наступление с целью освобождения столицы Венгрии — Будапешта.

Самолеты взлетели по очереди. Подвешенные под плоскостями реактивные снаряды придавали машинам внушительный и грозный вид. Недаром фашисты прозвали самолеты-штурмовики Ил-2 «черной смертью». Капитан Редченко включил радио:

— Внимание! Внимание! Уменьшить интервалы!

На бреющем полете самолеты направились к цели. Приходилось учитывать складки местности, постройки, изгибы реки. Подходя к цели, летчики увидели вспышки артиллерийских выстрелов противника. Командир эскадрильи поправил курс на несколько градусов юго-западнее. Носы самолетов наклонились к земле, и в расположении противника начали взрываться реактивные снаряды. На цель выходили парами. У них была задача — ликвидировать вражескую группировку под Секешфехерваром. Это задание мало чем отличалось от многих других. Огонь с земли в воздух и огонь с воздуха на землю. В густом кустарнике но склону горы бежали немецкие солдаты. В клубах пыли и дыма к небу взлетали обломки пушек и разорванные тела фашистов. Наша пехота, выскочив из окопов, быстро продвигалась вперед. Враг в панике отступал…

В один из заходов, когда наши штурмовики вновь атаковали противника, в самолет, пилотируемый Селестиво Мартинесом, попал вражеский снаряд. Самолет загорелся. Линия фронта была далеко позади, и дотянуть туда не оставалось никакой надежды. Мартинес попытался поднять самолет выше, чтобы найти лучший выход из положения, но это оказалось невозможным: высота была слишком мала. Самолет бросало из стороны в сторону, его вытянутый нос опускался все ниже. Летчик нажал на спусковой рычаг, и из-под плоскостей самолета вырвались два длинных языка пламени. Протянувшись вперед, они мгновенно полыхнули в гуще машин противника. Взорвались бензовозы. Мартинес ринулся в свою последнюю атаку, направив самолет в скопление машин. Немцы попытались выпрыгнуть из них и убежать, но их мгновенно настигали пулеметные очереди. Испанский коммунист Селестино Мартинес до последнего мгновения не оставлял штурвала своего самолета… Враг дорого заплатил за смерть героя.

Когда эскадрилья возвратилась на свой аэродром, там уже знали о гибели Мартинеса. Вскоре сообщили и о том, что атакованные штурмовиками вражеские позиции — в наших руках.

Наступление продолжалось.